Чаша полная огня (гет)

Роуз сделала глубокий вдох и почувствовала, как под ребрами что-то защемило, а в носу неприятно запахло кровью. В маленьком душном кабинете в министерстве воздуха едва хватало на двоих, не было окон, а единственная дверь была плотно закрыта на замок.

— Мисс Грейнджер-Уизли, — выдохнул пожилой темнокожий колдун в скромной синей мантии и с шапкой седых волос, белизна которых ярко контрастировала с шоколадным оттенком его кожи. Это был декан Британской Академии Аврората. Он сидел за столом напротив Роуз, сгорбившись, сложив морщинистые руки на живот, и, глядел в развернутый перед ним пергамент. Роуз знала, что ничего хорошего декан ей не скажет. Разве что, попытается подсластить пилюлю парочкой комплиментов, но не более того.

— Да, сэр Патерсон.

— Гхм, — нечленораздельно проворчал старик и нервно заелозил в кожаном кресле. — Мисс Грейнджер-Уизли. При всем глубочайшем уважении к вашим родителям и вашему дяде, конечно, и к вашим личным заслугам и в Хогвартсе, и здесь, в Академии…

«Сластит пилюлю» — подтвердились догадки Роуз.

— Не забывая о ваших блестящих теоретических знаниях и некоторых практических навыках, о вашей победе на Чемпионате по зельеваренью и многом другом… Мисс… — он опять прервался, явно подбирая слова. Роуз стало интересно, перед всеми ли неудачливыми студентами он так тушуется и стыдливо прячет глаза. Или же только перед теми, чьи фамилии звенят на весь мир?

— Мисс, вы ведь сами прекрасно понимаете, что сейчас мы не можем позволить вам получить диплом. Аврор должен быть не только хорошо обучен и натренирован, но и…

— Хоть сколько-нибудь здоров, — перебила его Роуз. Сэр Патерсон робко поднял на неё свои коровьи глаза и затеребил лежащий на столе пергамент. — Не падать в обморок после пяти минут боя, уметь вызывать физического патронуса... Я все понимаю, сэр Патерсон.

— Н-н-но,— начал заикаться он, но затем вдруг оживился, бросил измятый пергамент и затараторил, — мисс Грейнджер-Уизли! Вы одна из самых талантливых ведьм, которых я видел, при том, что совершенно не похожи на вашу блистательную матушку. И я не могу допустить, чтобы вы остались без квалификационного листа! Ваше знание теоретической программы никогда не вызывало никаких сомнений, а что до практических экзаменов, то я костьми лягу, но добьюсь для вас пересдачи в следующем году! А за этот год вы отдохнете, подлечитесь, восстановитесь…

— Сэр Патерсон, — снова вмешалась Роуз, — вы ведь знаете, чем я болею?

Декан снова стушевался и опустил глаза.

— Я, я не помню, — замямлил он, — там такой сложный медицинский термин. Боюсь, я его не запомнил.

— Он не сложный, и мне не верится, что вы его не запомнили, — Роуз была на удивление спокойна, — моя болезнь называется «дементриоз». Говорящее название, не правда ли?

Декан молчал. Неуверенность стерлась с его лица, а в глазах появилась твердость. Надоело ему играть робкого старика, тем более все знали, что он никогда таким и не был.

— И оно, вроде как, совсем не лечится. Я принимаю лекарства, но они только оттягивают неизбежное. При таком диагнозе дожить до сорока за счастье.

— Сорок вам исполнится через двадцать лет, мисс. Это немалый срок. И за счастье дожить до сорока и без всяких болезней, уж поверьте мне. Так скажите мне, чем вы, прирожденный аврор, собираетесь заниматься эти двадцать лет?

Декан посерьезнел. Косматые белые брови сомкнулись у переносицы, из голоса исчезла вся нервная дрожь. Перед Роуз предстал тот самый сэр Элиас Патерсон, которого она встретила три года назад, когда только поступила в Академию. Он вводил непуганых первокурсников в мистический ужас, большинство исключенных студентов вылетали именно за неуспеваемость по его предмету — высшей боевой магии. Даже Джеймс Поттер не смог получить у него не то, что высший, но даже и средний балл. Еле наскреб на «удовлетворительно» на финальном экзамене, что потом еще долго перетиралось в прессе. Нет, не из-за фамилии Роуз так робел этот старый маг. Видимо, ему действительно жаль, что ей приходится покинуть Академию.

— Я не знаю, сэр Патерсон. Как от аврора от меня толку не будет. Я не боец. И я, конечно, не верю в предсказания, но профессор Трелони однажды сказала мне, что я пойду по следам своей матери, но продвинусь гораздо дальше. Может, мне действительно стоит заняться какой-нибудь просветительской или социальной работой. Пойти в правовой отдел, например…

— Вздор! — воскликнул Патерсон и поднялся с кресла. Он был небольшого роста, худой, угловатый, но все равно выглядел солидно и даже немного устрашающе.

— Что вздор? Предсказания?

— Вздор эта ваша социальная работа! Сейчас все, кому не лень, занимаются правами всяких обиженок. Из всей этой кодлы бездельников только миссис Грейнджер-Уизли и делает что-то полезное, от остальных ничего не дождешься! Неужели и вы хотите пополнить ряды этих лентяев, которые протирают штаны в конторах и лезут туда, куда не просят? Особенно сейчас, когда аврорату жизненно необходимы такие талантливые бойцы!

— Очень приятно это слышать, сэр, но я же сказала, я не боец…

— Тоже вздор! — всплеснул руками Патерсон. — Вы с самого рождения боретесь с болезнью, от которой другие люди сгорали за считанные недели.

— Это случайность.

— С дементриозом не бывает случайностей, мисс. Его нельзя случайно получить и нельзя случайно побороть. Для этого нужен как минимум сильный характер, без него все микстуры бессильны.

— Даже если и так, сэр, то я все равно уверена, что в аврорате и без меня есть талантливые и сильные колдуны. Например, тот же Джеймс. Конечно, у него были какие-то проблемы во время учебы, но с работой он отлично справляется.

— Хорошие ребята есть, разумеется, — Патерсон тяжело вздохнул и плюхнулся обратно в кресло. — Но сейчас их чертовски мало. Вам, наверно, ваш дядя говорил о тех тревожных новостях из Сербии…

— Я слышала что-то краем уха, да. Но мы же в Британии, а то Сербия. Я даже не уверена, что смогу сразу найти её на карте, — Роуз усмехнулась, стараясь разрядить обстановку, но сэр Патерсон оставался максимально серьезным. — У них свои правительства, свои мракоборцы. Да и в Восточной Европе, насколько я знаю, никогда спокойно и не было.

— Не было, верно, — кивнул декан. — Ведь большая часть магов в Сербии и ближних к ней странах заканчивали Дурмстранг. Не хочу говорить ничего плохого об этой школе. Я встречал многих её выпускников, и все они были весьма достойными людьми.

— Но…

— Но даже они не отрицают, что ученики Дурмстранга весьма искусны в темной магии. И если они решат примкнуть к злу, то многим не поздоровится. Гриндевальд в свое время поставил на уши не Европу — мир! Уже больше восьмидесяти лет прошло, а на тех же Балканах, например, его имя до сих пор наводит ужас на обывателей. Странно слышать, наверно, но по моему скромному мнению, лорд Волдеморт не смог бы встать даже в один ряд с Гриндевальдом и его последователями. Они оставили половину Европы в руинах. И не все из них были даже особенно одаренными отличниками учебы. Даже если вспомнить Пожирателей, один дурмстранговец Долохов в бою стоил обоих братьев Лестрейндж, а Беллатриса могла бы его победить лишь своим сумасшествием.

— И к чему вы все это говорите, сэр?

— К тому, что вы должны понимать, что в случае чего сербский инцидент чисто сербским останется ненадолго. И если мои опасения и опасения многих других умных людей, включая вашего дядю, оправдаются, и мы имеем дело с новым Гриндевальдом, то хороших бойцов никогда не будет много.

Роуз задумчиво опустила глаза и посмотрела на свои руки. Они были тонкие, пугающе худые, с длинными костлявыми пальцами, обтянутые бледной синеватой кожей, под которой явно виднелись сиреневые вены. Такая Роуз была вся. Бесцветная, хрупкая, полупрозрачная, ненормально худая, с торчащими костями, голубыми глазами навыкат, под глазами же виднелись никогда не исчезающие темные круги. Благо, они были не так заметны за толстыми линзами очков в роговой оправе, без которых Роуз почти ничего не видела. Ноги у нее были тонкие, как соломинки, с острыми коленками, что было очень не красиво. Вообще, Роуз едва-едва смогла насчитать у себя две красивые части тела — пышные рыжие кудри до пояса и ключицы, переходящие в длинную лебединую шею. На этом плюсы её тела заканчивались, потому что, Роуз это прекрасно понимала, тяжелобольной человек не может быть красивым и привлекательным. И тем более он не может сражаться с сильнейшими темными колдунами на равных.

— Вы ведь понимаете, что если я даже получу диплом, я не смогу биться в живом бою? Меня сломят в первые же минуты.

— Я и не смею просить вас о таких жертвах, мисс. Но Вы никогда не задумывались о разведывательной работе?

— Разведка? Какой из меня разведчик, вы с ума сошли? — чуть ли не смеясь, воскликнула Роуз.

— Думаю, что неплохой. Вы ведь владеете иностранными языками.

— Конечно, только это испанский. Ни одного славянского языка я не знаю.

— Это не так критично. Тем более ваш вид, ваше заболевание могло бы сделать вам прекрасную легенду. Даже придумывать ничего не надо. Больная девочка приехала к теплому морю подправить здоровье.

— Только не говорите, что собираетесь отправить меня в Сербию! Это абсурд!

— Разумеется, не в Сербию. В Сербии вы ни от чего не вылечитесь, только сделаете себе хуже. И засылать вас в Сербию было бы самоубийством. Насколько мы знаем, беда пока не вышла за пределы границы, и если вдруг вскроется, что на территории Сербии находился британский аврор, пусть даже и не дипломированный, может разразиться скандал. А там уже вряд ли хоть кто-то сможет удержать ситуацию под контролем. А вот если бы вы, например, отправились на несколько месяцев в Болгарию, никто бы нам никаких претензий не предъявил. И там есть одно замечательное местечко, в котором вы действительно можете подлечиться.

Роуз ничего не говорила, лишь продолжала глядеть на свои руки. Вся эта затея казалась ей безумием. К тому же ей, дочери Гермионы Грейнджер и Рональда Уизли, любимой племяннице самого Гарри Поттера, только в разведку и идти. Одна только её фамилия разрушит всю легенду.

— Не хочу хвастать, сэр Патерсон, но я, вроде как, лицо известное. Я буду привлекать к себе внимание.

— Не хочу вас огорчать так же, — декан хитро улыбнулся, — но широко известны вы лишь на территории Британии. Возьмете фамилию попроще, и никто вас не узнает. И то место, о котором я говорил, дикая глушь, там никто в жизни английских газет не читал. И я им завидую, о Мерлин. «Пророк» в последние годы стыдно даже в руки брать!

— А если все-таки вскроется?

— Вскроется и ничего. Так и скажете: «Я знаменита и неизлечимо больна. Приехала сюда восстанавливаться, а фамилию чужую взяла, потому что не хочу светиться в прессе». Никто вам ничего не сможет сделать. В критическом случае, соберете вещи и вернетесь домой. А ваш диагноз даже не нужно скрывать. Наоборот, он редкий, пугающий и вызывает больше жалости. С ним будет легче выбить разрешение на въезд, и никто вас ни в чем не заподозрит.

— Жестокие слова, — хмыкнула Роуз как будто недовольно, но тут же ухмыльнулась. Она за то и любила сэра Патерсона, ведь он никогда не позволял себе жалеть её. Он знал, что жалость ей не нужна, что от неё становится только хуже.

Он снова встал с места, отряхнул мантию от невидимых соринок, взял с настенной полки чистый гербовой пергамент и Прытко Пишущее Перо и движением палочки заставил их работать. Перо нырнуло золотистым кончиком в чернильницу, вынырнуло, отряхнулось от лишних чернил, как кошка отряхивается от воды, и быстро-быстро зацарапало что-то по пергаменту, раз в пять секунд снова окунаясь в чернила.

— Что хотите говорите, мисс Грейнджер-Уизли, а просто так бросить Академию я вам не дам. Я эгоист, конечно, но такими кадрами, как вы, разбрасываться — преступление. Сейчас пишется заявление на пересдачу, в следующем июне я буду ждать вас на повторных экзаменах.

Роуз тяжело вздохнула и скрестила руки на груди. Если сэр Элиас Патерсон что-то решил, то даже Министр Магии ничего не сможет с этим поделать. Ей, конечно, не хотелось вылетать из Академии, потому что это неприятно, обидно, вызовет полные жалости глаза родных и долгие пересуды в прессе. Но с другой стороны, она понимала, что аврор уж точно не конторный работник, что это безумно опасная и еще более ответственная работа, с которой она чисто физически не сможет справиться. Она не имела права заниматься этим. В тот момент она вспоминала себя семнадцатилетнюю, самоуверенную, глупую, решившую, что Академия ей по силам. Маленькая дура!

— Подпишите здесь, пожалуйста, — пергамент подлетел к Роуз. Она поправила сползшие с переносицы очки, дрожащей рукой, нехотя, взяла перо и поставила свою кривоватую подпись «Грейнджер-Уизли». — Какая у вас все-таки громоздкая фамилия! Громкая, конечно, красивая, но занимает полстроки. Да и выговорить не у всех сразу получается. Какая-то каша во рту.

— Сэр, вы же в курсе, что некоторые студенты вас просто ненавидят?

— Если речь о Джеймсе Сириусе Поттере, то он проявлял просто преступную халатность по отношению к моему предмету, и я не имел морального права спустить все на тормозах! — вдруг взвился Патерсон. — Пусть радуется тому, что я поставил ему хотя бы удовлетворительно. Мог бы и выкинуть из Академии без права на восстановление, и на родню его бы не посмотрел!

— Я имела в виду не оценки, сэр, — мягко улыбнулась Роуз. Старый декан усмехнулся в ответ. Взмахнув палочкой, он сложил пергамент с заявлением в маленький самолетик.

— Я знаю, что я престарелый грубиян, но и вы, мисс, не кисейная барышня. Если бы вы обижались на такую ерунду, я перестал бы Вас уважать. И именно из-за уважения, я и делаю вам это предложение.

— А дядя… в смысле мистер Поттер об этом предложении знает?

— Думаю, спорить он не будет. Главное, чтобы вы дали согласие. Я надеюсь, вы об этом хорошо подумаете.

— Я подумаю, конечно. Но ничего не обещаю. Я же в любой момент могу умереть.

— Да, но здесь вы умрете просто так, а там вы умрете за Родину, — сэр Патерсон самозабвенно наворачивал круги палочкой, и пергаментный самолетик, следуя за ней, кружил под сводчатым потолком кабинета.

— Ах! — наигранно радостно вздохнула Роуз и поднялась со стула. От резкого подъема у нее немного закружилась голова. — Это полностью меняет дело!

— Я жду вашу сову послезавтра к полудню. Если согласны, напишите, что хотите, чтобы я потренировал вас вызывать телесного патронуса. Если же не согласны, напишите, что вас будет тренировать Ваш дядя, мистер Поттер. Напоминаю, мисс, у вас есть бесценные для этой работы данные.

— Хорошо, сэр. Я обязательно подумаю об этом, сэр, — отчеканила она, чувствуя легкую дрожь в коленях. Спертый министерский воздух действовал на неё хуже сигаретного дыма. — Я могу идти, сэр?

Декан кивнул, не отводя взгляда от самолетика. Роуз попрощалась с ним, поправила юбку, развернулась и открыла дверь. Самолетик мгновенно вылетел в дверной проем и устремился ввысь, куда-то на верхние ярусы Министерства. Роуз проводила его взглядом, пока он вовсе не исчез из поля зрения. Затем сделала еще шаг и почувствовала, что мраморный пол под её ногами стал мягким и зыбким, как мармелад. Роуз ненавидела мармелад, ей казалось, что он пахнет резиной. Но в этот раз во рту явственно ощущался металлический привкус крови. Министерский атриум в её глазах превратился в водоворот смазанных цветных пятен. В ушах зашумела кровь, а ноги стали ватные, подкосились, и Роуз рухнула на пол.

— Роуз! — услышала она чей-то крик, но звук шел откуда-то издалека, был сдавленным, словно кричали, зажав рот пуховой подушкой.

— Роуз! — снова раздался чей-то голос. Роуз подняла ничего почти не видящие глаза и увидела перед собой что-то апельсиново-оранжевое.

— Лили, — прошептала она.

— Да-да, это я, Лили! О Мерлин, у тебя все лицо в крови, прямо как в тот раз!

— Да уж, — попыталась усмехнуться Роуз, но не была даже уверена, что у нее получилось пошевелить губами. Ей вдруг показалось, что она качается на морских волнах и слышит шелест прибоя, как когда-то давно, в детстве, когда она проводила лето в Австралии у бабушки и дедушки Грейнджеров. — А данные у меня, правда, бесценные.

— Возьми мою руку, мы немедленно трансгрессируем в Мунго! — приказала Лили, но Роуз её уже не слышала. Она положила разрывающуюся от боли голову на холодный мрамор и позволила волне темноты накрыть себя.

В больнице святого Мунго Роуз оказывалась чуть ли не чаще, чем у себя дома, а потому эти интерьеры могла узнать не то, что без очков, но даже и с закрытыми глазами. Стены всех палат были одинаково выкрашены в мерзкий лимонно-желтый цвет, который вкупе с не выветриваемыми запахами трав, спирта и лечебных зелий, гадкой больничной еды, в которую изрядно добавляли лук, овсяную крупу и вареную рыбу, только усиливал непреходящее чувство тошноты у пациентов и врачей. Помимо постоянной вони Мунго отличали и звуки. Все двери в палаты всегда были приоткрыты, поэтому в любое время дня и ночи можно было услышать ход часов, которые, подобно часам в Норе, отмечали нахождение врачей на дежурстве. Было слышно, как переговариваются медсестры, ворчат эльфы, натирая до блеска каменные полы, как шагают туда-сюда врачи и посетители, как скребут перья по бумагам и шелестят желтоватыми страницами толстые истории болезни. По ночам становилось чуть тише из-за отсутствия посетителей, но, тем не менее, если и было на земле место, которое никогда не спит, то это был не Нью-Йорк, а больница святого Мунго.

Когда Роуз пришла в себя, то не спешила открывать глаза и осматриваться. Она и так знала, где находится. Поняла это даже без запахов и звуков: только в больнице могут быть такие отвратительные матрасы, от которых спина, как деревянная. Сквозь закрытые веки Роуз смогла различить перед собой источник белого света.

«Неужели операционная?» — чувствуя подступающую панику, подумала она и немедленно распахнула глаза. Нет, это была не операционная и даже не реанимация, а обычная палата, а свет бил из коридора через, как обычно, приоткрытую дверь. Роуз облегченно выдохнула.

Без очков она видела только то, что в палате темно. Был конец апреля, ночи над Лондоном стояли тёмные, холодные и пасмурные. За больничными стенами заунывно выл весенний ветер, стёкла огромных окон запотели, и сквозь них и зрячий бы не увидел ничего, кроме расплывчатых огней ночной столицы. Но такой вид Роуз нравился даже больше: обычный Лондон вгонял её в тоску. Разве что Лондонский Глаз, похожий на громадное велосипедное колесо, ей действительно нравился, но все остальное от старинных аббатств до новеньких стеклянных небоскребов навевало только скуку. Лили и Джеймс, впрочем, говорили, что потрясающий вид на этот город открывается, если после заката сесть на метлу и взмыть высоко-высоко в небо. Но Роуз летать не умела и боялась. Её пугала не высота, а то, что с неё слетят очки, или что она не сможет своими тоненькими слабенькими ручками-веточками управиться с метлой. Особенно на большой высоте, где всегда ветрено, влажно и убийственно холодно. Последний полет Роуз на метле состоялся на первом курсе Хогвартса. Больше она сама в воздух не поднималась.

В данный момент для неё подняться в принципе было проблемой. Она попыталась сесть, но поняла, что не может даже приподнять голову. Всё от затылка до копчика было будто парализовано. Пальцы на руках и ногах едва-едва сгибались и разгибались, как замороженные. Роуз попыталась что-то сказать, издать хотя бы один звук, но получалось только бесшумно шевелить пересохшими губами. Голоса не было. Роуз только отчетливо чувствовала бешеный стук сердца за грудиной и слышала свое тяжелое дыхание, от которого опять что-то щемило под ребрами.

«Я брежу, наверно, — мысленно запричитала Роуз. — Ну, ведь не может со мной такого быть!»

Дышать было и так больно, а от страха стало еще и тяжело: воздух как будто застревал где-то в глотке и выходил обратно с противным свистом, который пугал ещё больше. Роуз была абсолютно беспомощна. Только огромные полуслепые глаза вертелись в глазницах, словно пытаясь уцепиться за что-то, что вытащит её из этого жуткого состояния.

Вдруг в другом конце коридора послышались чьи-то медленные шаркающие шаги. Роуз напрягла весь свой слух, но так и не смогла понять, сколько людей идет. Их определенно было больше двух, возможно, трое. Они шли медленно, будто вразвалочку. Роуз даже могла расслышать, как скрипит кожа ботинок одного из них и как шуршит чей-то плащ.

— Понимаете ли, — раздался негромкий хрипловатый мужской голос. Роуз его узнала: это был её лечащий врач, доктор Эдвард Белл. — Дементриоз такая штука… малоизученная, скажем сразу. Лет двадцать пять назад его только признали реально существующей болезнью. До этого, конечно, дети с таким недугом тоже рождались, но это были единичные случаи. И эти несчастные чаще всего не доживали и до месячного возраста. Никто и не пытался разбираться, что их убило. Просто еще один мертвый младенец в статистике.

— Но ведь Роуз дожила до двадцати лет! — вмешалась женщина с дрожащим от волнения голосом. Это была Гермиона.

— Да, конечно, и я уверен, проживет и больше! Помнится, мы давали прогноз, что, если все будет хорошо, то она вполне дотянет и до сорока.

— Если… — вздохнул другой мужчина с сиплым севшим голосом. В нем Роуз едва различила своего отца — никогда неунывающего Рона Уизли.

— Мистер Уизли, миссис Грейнджер-Уизли, — снова заговорил доктор, — я понимаю ваше горе, но мы с вами все разумные люди и должны понимать, что здесь нет и быть не может никаких гарантий. То, что ваша дочь дожила до двадцати — это чудо, истинное чудо современной колдомедицины. Я уже говорил, раньше такой ребенок рождался чуть ли не один на миллион, а после войны с Волдемортом их появилось много. Достаточно много, чтобы их изучать и добиваться успехов в лечении. Но мы все еще можем лишь подавлять симптомы и бороться с приступами. Вытащить ту тёмную частичку из неё мы не можем уж точно.

Гермиона всхлипнула и, судя по звуку, села на коридорную кушетку. Роуз никогда не слышала, чтобы её мать, Гермиона Грейнджер-Уизли, железная леди волшебного мира, плакала. Или тем более рыдала навзрыд. Всхлипывала, что-то завывала дрожащим голосом, сморкалась в носовой платок. А сейчас эта просто невообразимая картина происходила в коридоре больницы святого Мунго.

«Неужели все настолько безнадежно?» — пронеслось в голове Роуз. Мысль о возможной скорой смерти преследовала её с детства, и в долгожители она никогда не метила, но осознание того, что в действительности смерть настолько близко, что она почти уже держит свою холодную руку на её горле, появилось только сейчас, когда Роуз услышала, как её мать плачет. Паника отступила. Осталось только жуткое чувство обреченности.

— Этот приступ, конечно, был гораздо сильнее всех предыдущих, но могу вас заверить, что Роуз скоро оправится. Кризис позади. Но нельзя допустить, чтобы эта ситуация повторилась. Понимаете? Я все еще считаю, что было огромной ошибкой разрешать ей учиться в Академии. Даже Хогвартс давался ей с трудом, а уж аврорат вымотал донельзя. И теперь дошло до исключения, а это ведь огромный стресс! А вы знаете, как психическое состояние при дементриозе воздействует на физическое!

— Доктор, — спокойно начал Рон Уизли, — ошибка это или нет, но этого мы уже не исправим. Лучше скажите, что нам делать сейчас.

Доктор тяжело вздохнул и замялся. Роуз явственно представила, как он привычным движением проводит рукой по своим пышным седым волосам, а потом прячет руки в карманы лимонно-желтого халата.

— Я бы посоветовал полностью оградить её от стрессов и допускать только до позитивных новостей. Но я понимаю, что это невозможно. В такой семье, как ваша, не получится укрыться от негатива. К тому же, Роуз слишком умна, чтобы не понимать, что происходит.

— А лекарства?

— Лекарств нет, мистер Уизли, — скорбным тоном произнес доктор Белл. — Точнее есть, но Роуз уже это принимает, и они все скорее профилактические, чем лечебные. В случае кризиса от них толку не будет. А ничего сильнее у нас пока (подчеркиваю, пока!) нет.

Повисло молчание, долгое, тягучее. Было слышно только, как Гермиона, дрожа, вздыхает и высмаркивается в платок.

— Знаете, я бы отправил её куда-нибудь отдохнуть. Туда, где погода лучше, чем здесь. Где больше тепла, солнца, свежих фруктов. Где сытная еда и, желательно, море. Может быть, в Испанию или Турцию. И, я слышал, у Вас, миссис Грейнджер-Уизли, есть родственники в Австралии…

— Да, но они магглы! Разве мы можем отправить Роуз к ним? В детстве она, конечно, ним ездила, но тогда её состояние было гораздо лучше. А если сейчас что-нибудь случится, разве они смогут ей помочь?

— Тогда я не знаю, мэм. Я вам свою позицию высказал. И, конечно, выздоровление Роуз зависит от вас, но в гораздо большей степени от неё самой. Найдет в себе желание и силы жить — будем работать. Сдастся — ничего не сможет помочь.

Непрошеные слёзы потекли по щекам Роуз, затекли в приоткрытый рот и попали прямо в дыхательное горло. Она зашлась в кашле, бессильная даже пошевелиться, начала захлебываться в собственных слезах и никак не могла это остановить.

— О Мерлин-Мерлин-Мерлин! Роуз! Все немедленно сюда! — вдруг кто-то выскочил на неё из темноты. Это снова была Лили. Она приподняла голову и плечи Роуз, надеясь, что это поможет ей прокашляться. Но кашель не останавливался. Доктор Белл и родители в несколько мгновений достигли палаты. Доктор взмахнул палочкой:

— Тергео респератио! — желтая искра коснулась шеи Роуз, и она почувствовала, что в дыхательных путях больше ничего лишнего нет. Кашель прекратился. — Осторожно, не держите её так. Положите обратно на кровать.

— Она очнулась, — прошептала Лили.

— И давно уже, — доктор подошел к койке Роуз и наколдовал себе маленькую табуреточку, — даже расплакаться успела. Слышала наш разговор?

Роуз моргнула, надеясь, что доктор понял, что она имеет в виду. Сказать «да» или кивнуть сил не было, а даже если бы они нашлись, она не была уверена, что смогла бы расшевелить окаменевшие мышцы.

— Так даже лучше, наверно. Не придется ничего выдумывать и сглаживать углы. Мы ведь этого не любим, да, Роуз?

Доктор Белл всегда обращался к ней просто Роуз, без приставки «мисс», не по фамилии, без всего этого официоза. Ему одному это было позволено: он знал её с рождения. Уже через столько всего они вместе прошли, что она стала для него, если не как дочь, то как племянница уж точно.

Роуз снова моргнула. Она и правда не любила сглаживать углы и сластить горькие пилюли.

— Не волнуйся, этот паралич скоро пройдет. Поднимем тебя на ноги, будешь бегать! Где наша не пропадала, а? — наверняка доктор улыбался, но она этого не видела. Могла только догадываться по ободряющему тону его голоса. Доктор похлопал ее по безвольно лежащей поверх одеяла ладони, но Роуз этого практически не почувствовала. Её тело почти полностью одеревенело.

— Извините, я задремала и не заметила, что она пришла в себя, — стыдливо пролопотала Лили.

— Ничего страшного, — отмахнулся доктор, — это моя вина. Я должен был прислать сюда медсестру или эльфа. Этим сейчас и займусь. Придет сестра Поттс, снимет показатели пульса, давления, дыхания, даст сонную микстуру. А вам, мистер и миссис, мисс Поттер, здесь делать больше нечего, пройдите до ближайшего камина.

— Но, — возмутилась мама, — доктор Белл, мы…

— Слышать ничего не хочу! — доктор был непреклонен. — Кризис миновал, Роуз пришла в сознание и находится под профессиональным наблюдением. Больше сегодня здесь ждать нечего. Приходите в часы, отведенные для посетителей.

Лили попыталась что-то вставить, но её перебил Рон.

— Вы правы, доктор. Нам пора идти. Нам всем нужно отдохнуть, и Роуз больше всех.

«Мистер и миссис, — Роуз провернула в голове слова Белла, — даже он, двадцать лет нас зная, не хочет произносить эти фамилии лишний раз. Уизли, Грейнджер-Уизли. Прав был Патерсон, громоздкая какая-то. Каша! И еще Патерсон говорил, что мне надо к морю…»

Роуз заснула раньше, чем пришла медсестра с сонной микстурой. К тому времени ни доктора, ни родителей с Лили в палате уже не было. Когда сестра Поттс все-таки явилась, то разбудила Роуз, сняла нужные данные и поднесла к её губам пузырек с зельем — не пить, а вдыхать. Роуз сделала пару вдохов и тут же словно провалилась в кроличью нору.

* * *

Паралич сходил медленнее, чем ожидалось, и следующие два дня Роуз провела лежа пластом в постели. Рано утром её будили, подносили лекарство, переворачивали с бока на бок, меняли белье и подавали урну. Вместо еды ей давали по полстакана сладкого компота раз в два часа, вместо умывания протирали лицо влажной тряпочкой, надевали и снимали очки. Роуз чувствовала себя хуже, чем плохо. Не первый раз она оказывалась на больничной койке, не первый раз зависала на грани между жизнью и смертью, но первый раз была настолько беспомощна и несамостоятельна. Она могла только дышать, смотреть и беззвучно шевелить губами в тщетной попытке что-то сказать.

«Быть овощем — плохо, — думала в то время Роуз, — но быть овощем и полностью это осознавать — настоящее проклятие»

Все часы, отведенные для посещений, с Роуз проводила Лили. Она приходила за час до полудня с какой-нибудь юмористической книжкой, вещами, садилась на свободную койку, читала вслух на всю палату, делилась новостями — обязательно хорошими, расчесывала Роуз непослушные кудри и помогала пить ненавистный уже компот.

— Мисс Поттер, — строго глядел на Лили доктор Белл, — я понимаю ваше желание подсластить жизнь Роуз, но не забывайте, что переизбыток сладкого тоже ни к чему хорошему не приводит.

— Ей нужно внимание кого-то близкого. Не вы ли советовали окружать её теплом и заботой? — хмурилась и дула губы Лили.

Доктор неодобрительно щурился и качал головой. Когда заканчивались часы посещений, Лили долго собирала свои вещи в сумку, тяжело вздыхала, целовала Роуз в щеки и клялась обязательно вернуться завтра. Роуз же хотела сказать, что вовсе необязательно так беспокоиться, но не могла — не было голоса.

На два-три часа в день заглядывал отец. Он был гораздо спокойнее Лили в своей заботе и не очень разговорчив, но Роуз и не нужны были разговоры. Рон сидел на краешке её кровати, держал её ладошку в своей сильной мозолистой руке и иногда полушепотом что-то говорил.

— Лили молодец, конечно, — сказал он однажды, улыбаясь, — книги тебе приносит. Вы ведь с матерью до книг большие охотницы. А я вот как-то даже не знаю, какая тебе книжка понравится. Дома ты всё уже перечитала, а во «Флориш и Блоттс» зайду — глаза разбегаются. Обложки все красивые, а что внутри — кто его разберет? Хотя, слышал, ваш любимый профессор Александер выпускает учебник по маггловедению. К началу учебного года выйдет.

— Я уже об этом говорила, — прощебетала Лили. — Но зачем нам этот учебник, мы ведь уже не учимся. Да и о магглах и без всяких книг знаем.

— А поддержать любимого учителя? Если бы профессор МакГонагалл выпустила какую-нибудь новую книгу, я бы её обязательно купил. Не читал бы, наверно, но купил бы точно. Из уважения.

— Скорпиус тоже так говорит, — снова влезла Лили.

— Скорпиус Малфой? — переспросил Рон и обеспокоенно взглянул на Роуз. — Он к тебе приходил?

— Нет, он сейчас даже не в Англии, и ему никто о приступе Роуз не писал.

Рон потер глаза рукой. Скорпиус Малфой еще с третьего курса был одним из близких друзей Роуз, и все об этом знали, но её отец все еще относился к нему с подозрением. Вражда Малфой-Уизли угасла, но не окончилась. К тому же, вообще все парни в окружении Роуз воспринимались Роном если не в штыки, то очень неоднозначно. Но сама Роуз в Скорпиусе парня не видела. Он был не в её вкусе: слишком слащавый, слишком манерный, слишком вычурный, слишком часто появлялся в одежде, похожей на женскую. И, что главное, он уже два года встречался с Лили. Тайно, ведь противостояние Малфой-Поттер тоже никто не отменял.

— Может оно и к лучшему, — сказал Рон, — нечего расстраивать парня. Тем более скоро тебя выпишут. Лучше посмотри, что дядя Джордж тебе передал.

Отец сунул руку в карман брюк и достал оттуда маленький шарик из розового металла.

— Это как будто снитч, но без крыльев. И открыть его можешь только ты.

Он вложил шарик Роуз в ладонь, и он открылся. Розовые тонкие металлические чешуйки напоминали лепестки, а сам снитч в раскрытом виде выглядел, как бутон розы. Внутри же него светился золотистый огонек размером с горошину.

— Это уже мой вклад, — усмехнулся Рон. — Поймал деллюминатором свет из гостиной в Норе. Чтобы, если что, ты всегда могла найти дорогу домой.

Роуз, несмотря на паралич, широко улыбнулась, глядя на отца. И он тепло улыбнулся ей в ответ.

На третий день Роуз уже смогла сама вставать и медленно ходить, прекратилась унизительная процедура подноса и уноса судна, и вместо пустого компота ей стали давать кашу и вываренные фрукты. Роуз разговаривала, пусть и тихо и хрипло, но зато сама могла отвечать на вопросы и не ждать, пока Лили все скажет за нее.

«Какое счастье, — думала она, уплетая пресную овсянку, и с набитым ртом отвечая что-то на болтовню Джеймса, заявившегося к ней после суточного дежурства, — самой говорить, самой ложку держать, самой ходить в туалет»

В тот счастливый третий день к ней пришел и Джеймс, потрепанный, усталый, но все равно до невозможности болтливый, мать, отец, тетя Джинни, конечно, Лили, пришел Тедди с огромным букетом алых роз, и все они одновременно забились в палату и наперебой начали расспрашивать Роуз, что-то рассказывать, подбадривать. С одной стороны, Роуз была рада всех их видеть, но с другой, у неё голова шла кругом от приветствий, разговоров и громкого смеха, а доктор Белл, увидев это столпотворение, вовсе пришел в бешенство и немедленно всех разогнал, и в первую очередь — Джеймса и Лили.

Когда все ушли, Роуз устало упала обратно в кровать и с головой накрылась одеялом. За окном все еще шли дожди, было холодно и серо. Близилось начало мая, а вместе с ним День Битвы за Хогвартс. В этот день в самом Хогвартсе во время ужина будет объявлена минута молчания, выступит Министр Шеклболт с траурной речью в честь всех погибших, а «Пророке» на первой полосе обязательно будет устрашающая статья с описанием войны с Волдемортом и мудрыми словами в конце о том, как важно не допустить новой войны. Но Роуз пугала мысль о том, что новая война уже идет, только о ней не пишут в газетах, а говорят в полголоса за министерскими дверями. Мать смогла вырваться из Министерства к Роуз лишь на пару часов за целых три дня, а любимый дядя Гарри не пришел вовсе, очевидно, тоже из-за работы. Чем они были так заняты, если не тем сербским инцидентом, о котором говорил Патерсон? Не зря ведь он так настойчиво толкал Роуз на Балканы и удерживал в Академии. Не просто же так он бросался словами о сложных временах.

Что именно происходило, Роуз не знала. Никто из обывателей не знал. Об этом говорили так «В марте в Сербии кое-где кое-кто сделал кое-что, но мы вам ничего не расскажем». Газеты и радио молчали, а на семейных ужинах Уизли и Поттеров эта тема вовсе не поднималась, но Роуз чувствовала, что происходит что-то, если не страшное, то тревожное, и незнание не давало ей покоя. Когда к ней на следующий день ровно в одиннадцать утра заявилась Лили, Роуз обнялась с ней, поблагодарила за принесенные фрукты и сладости и потом робко попросила:

— Лили, можешь, пожалуйста, попросить своего папу меня навестить?

Сбросив мягкие тапки, Роуз опустила голые ступни в сырую от росы траву и присела на парковую скамейку. Рядом с ней шелестел молодой изумрудной листвой куст шиповника с надутыми желтоватыми бутонами еще нераспустившихся цветков на тонких красноватых ветках, в ручейках купались беспокойные воробьи, в кронах нежных тонкоствольных яблонь заливались соловьи, а по неестественно-голубому небу плыли рваные облака. Где-то вдалеке лязгнула железная дверь, ненадолго разрушив идиллию чудного весеннего денька. Роуз покрепче закуталась в махровый мамин халат, прячась от образовавшегося сквозняка: не хватало ещё простудиться.

— Знать не знал, что у Мунго такие замечательные подземелья, — Гарри Поттер медленно подошёл к скамейке, на которой сидела Роуз. Он был одет в скромный и взрослый костюм из темно-синего твида, в скрипящие кожаные ботинки, с умным видом поправлял сползающие на переносицу круглые очки и выглядел бы действительно, как взрослый и серьёзный господин из министерства, если бы не торчащие в разные стороны чёрные волосы, небрежно распущенный у горла галстук и озорно сверкающие под линзами зеленые глаза.

— Значит, не так часто здесь бывали, — усмехнулась Роуз и протянула дяде руку. Он легонько её пожал, словно боясь раздавить её тонкую, почти хрустальную ладошку.

— Что касается болезней, ранений, — Гарри сунул руки в карманы брюк и стал еще больше похож на мальчишку со старых фотографий, — и всяких проигранных дуэлей, то, ты же знаешь, я в этом отношении противоестественно везучий.

— А я вот нет, — Роуз пожала плечами и с неудовольствием отметила, что даже такое простое движение ей дается с трудом.

— И как же ты себя чувствуешь?

— Завтра утром меня выпускают под ответственность родни.

— Это не ответ, — хмуро отрезал Гарри.

Роуз протерла запотевшие стекла очков краем халата и выдохнула:

— Два дня назад было плохо. Сегодня уже почти, как обычно.

— Не рано ли тебя отпускают из-под врачебного надзора? — дядя нахмурил брови, и непослушные очки опять сползли на переносицу. — Рон мне сказал, что в этот раз было сложнее, чем когда-либо. И всего четыре дня в больнице?

— Дома я буду пить те же микстуры, что и здесь, и жить по тому же режиму. Только дома будет не так тошно. Когда шли по коридору, не почувствовали запах вареной рыбы?

Гарри с отвращением сморщил нос.

— То-то и оно. А если что-то случится, всегда можно вызвать доктора Белла. Камин в его кабинете напрямую подключен к камину в Норе.

— А! — широко улыбнулся дядя. — Я и забыл, что у вас уже годами обкатанная схема! Камин в Норе? В Лондон ты не собираешься?

— В Лондоне дом вечно пустой, а я терпеть не могу пустые дома. Там всегда очень холодно, меня там знобит, — Роуз поежилась, будто её прямо сейчас бил озноб. — Я вообще не знаю, зачем он нам нужен.

— Чтобы твоим родителям было, где ночевать после работы, — весело заметил Гарри.

— Для этого можно было не покупать двухэтажный особняк. Хватило бы и однокомнатной квартиры. Нет, — решительно заявила Роуз, — в Лондоне мне делать нечего.

— А где есть чего? — резко посерьезнел дядя и пристально посмотрел племяннице прямо в глаза. Взгляд этот был настолько внимательный, настолько проницательный, что к ней в голову закралась странная идея, будто дядя Гарри умеет читать мысли.

— Хороший вопрос! — Роуз опустила глаза и хлопнула себя по коленкам. — Как, однако, вы мастерски подвели к основной теме разговора…

— Опыт, — хмыкнул Гарри и снова поправил очки. В этот раз только для виду. — И время. У меня еще два контрабандиста недопрошенные сидят.

— Прямо-таки начальник аврората лично допрашивает простых контрабандистов? — хитро прищурилась Роуз.

— Были б это простые контрабандисты, я бы может хотя бы спал чуть чаще, чем раз в неделю. В аврорате дел невпроворот.

— И я к тому веду. Вы знаете, что я на днях имела интереснейшую беседу с сэром Патерсоном?

— Наслышан, — кивнул Гарри. — И о чем же вы говорили?

— Ну, во-первых, о том, что Джеймс Сириус Поттер — невыносимый, безответственный и беспутный разгильдяй…

Гарри Поттер расплылся в улыбке и расхохотался:

— Разгильдяй, хулиган, упрямый, заносчивый — совсем, как его отец! Век бы слушал!

— Да-а-а, — протянула она, — и еще Патерсон сказал мне кое-что о Балканах.

— Кое-что? — дядя вытащил, наконец, руки из карманов, присел на лавочку рядом с Роуз и начал затягивать распущенный галстук. — Прямо кое-что кое-что или такое себе кое-что?

— Что-то между.

— Подожди секунду, — Гарри закончил с галстуком, достал из кармана пиджака волшебную палочку и, что-то едва слышно шепча себе под нос, сделал пару пассов в воздухе. — Вот, теперь сюда не будут смотреть. И слушать сюда тоже не будут. Так что тебе сказал Патерсон?

— О каком-то сербском инциденте, новом Гриндевальде, — заговорщически прошептала Роуз, хотя знала, что заглушающее заклятие надежно защищает их от чужих любопытных ушей.

— Звучит серьёзно, тянет на прямо кое-что кое-что, — покачал головой Поттер, — любит Патерсон нагнать тумана. И зачем же он тебе это сказал? Не просто же так посекретничать решил?

— Не просто так, конечно. Он предложил мне поехать на Балканы, в Болгарию в качестве… — она замялась, — эм… шпиона.

Гарри недовольно приподнял бровь и взглянул на Роуз, как на нашкодившего ребенка.

— Шпиона?

Роуз неуверенно кивнула и прикусила язык.

— Патерсон бы тебе за такие слова по губам надавал. Потому что шпионы, Рози, у них. У нас — разведчики.

— Да ну вас, дядь, с вашими шуточками! — воскликнула Роуз и отмахнулась от Гарри. Он снял очки и потер уставшие глаза. Только сейчас Роуз заметила у него синеватые круги под покрасневшими глазами.

— В Болгарию, говоришь, тебя на разведку послать решил? Старый лис.

— Он сказал, что это не только разведка, но и мне как отдых, лечение. Сказал, что знает место, где я могу подлечиться.

— Еще бы он не знал! — Гарри сгорбился, оперся локтями о колени и свесил усталую голову.

— Вы о чем?

— Роуз, — он тяжело вздохнул, — ты метишь в авроры, так что позволь мне, как самому старшему аврору, дать тебе совет: всё, что говорит Патерсон, дели на два, а лучше на три. У него в словах всегда по сотне подвохов и подводных камней.

Роуз непонимающе уставилась на дядю. Тот облизал пересохшие губы.

— Патерсон может говорить все, что угодно о своем беспокойстве насчет Сербии, но, на самом деле, он смотрит немного в другую сторону. В Болгарии есть одно место, магическое село Огнец. Обычная деревня у Чёрного моря, ничего особенного вроде бы, кроме того, что там целебный воздух. По крайней мере, так говорят. Местные ничем не болеют, а приезжие и от драконьей оспы без лекарств вылечиваются. Вот такое местечко.

— И зачем Патерсону там шпи… — оговорилась Роуз, но тут же поправилась, — разведчики?

— Хочет знать секрет. Чтобы потом его, разумеется, использовать, как оружие. Хотя бы политическое. Он уверен, что там спрятан огромный источник волшебной силы, а болгары не хотят им делиться. Иностранных ученых и военных они туда действительно не пускают. Только туристов и только простых гражданских.

— Их можно понять. Какое государство захочет разбазаривать свои секреты?

— Да-да, — согласился Гарри, выпрямился и надел обратно очки. — А Патерсон… Он из-за Сербии, конечно, тоже. Свой человек на Балканах сейчас необходим. А тут ты. Не хочу обидеть, Роуз, но не из-за твоих талантов он тебе это предложил. Из-за диагноза. В свете последних событий любой здоровый иностранец будет восприниматься с подозрением, а вот на тебя с дементриозом и не посмотрят. Решил двух зайцев убить одним выстрелом. Ты для него бесценный кадр.

— С исключительными данными, — Роуз гордо подняла голову, застыла на секунду в пафосной позе и прыснула от смеха. — Я бы поехала, на самом деле.

Гарри поднялся со скамейки, размял затекшие шею и плечи, взъерошил и без того растрепанные волосы. Роуз заметила, что заколдованный больничный потолок над ними помрачнел. Белые полупрозрачные облачка, похожие на кусочки сладкой ваты, превратились в темно-серые густые тучи, за которыми скрылось волшебное комнатное солнце. Соловьи в яблонях замолкли и попрятались.

— Роуз, — дядя покачал головой, — запрещать тебе что-то я не имею права, и как начальник аврората, я наверно, должен согласиться с Патерсоном, но как твой дядя я отчаянно протестую.

— Почему? — в недоумении воскликнула Роуз. — Это опасно? Так мне и здесь оставаться опасно! Кто знает, когда меня в следующий раз пришибет? А там я, может быть, вылечусь. И Патерсон сказал, что в случае беды я смогу просто взять вещи и уехать.

— Роуз, ну что ты как маленькая? — Гарри раздраженно махнул рукой. — Патерсону на слово верить — последнее дело! Он не всегда был милым преподавателем и деканом, он много лет возглавлял аврорат. Я служил под его началом, я видел, на что он способен. Если он считал, что какой-нибудь двадцатилетка лучше справится со смертельным заданием, чем опытный аврор, то этого двадцатилетку и пошлет. Будет потом сокрушаться о смерти такого молодого дарования, но о своем решении никогда не пожалеет. Когда в седьмом году наши ребята встряли в окружении в Албании, он и пальцем не пошевелил, чтобы их вытащить. Посчитал, что это будет пустой тратой времени и ресурсов. Десять человек домой не вернулись. Стратегически — был прав, но по-человечески… — он осекся и поджал губы, ковыряя носком ботинка зеленую траву, — не было там ничего человеческого.

Роуз, едва разогнув колени, тоже поднялась с места и сравнялась с Гарри. Они были одного роста. Она положила одну свою истощенную руку ему на плечо, а другой сжала его ладонь.

— Дядь, но ведь он меня не в саму Сербию толкает, а в Болгарию. Тем более если этот Огнец у моря, то это вообще от Сербии далеко. А, дядь?

— Роуз, это только на карте далеко. На деле это расстояние в считанные секунды покрывается. Ты и моргнуть не успеешь, не то, что сбежать.

— А от чего бежать придется? — вкрадчиво спросила она, стряхивая несуществующую соринку с дядиного пиджака. Гарри поднял глаза на уже полностью затянутый тучами сводчатый потолок, сделал глубокий вдох, приоткрыл рот, но снова его закрыл, словно хотел что-то сказать, но тут же передумал. Затем он опять взглянул Роуз глаза в глаза и проговорил:

— Некромантия.

— Да ну! — вздрогнула Роуз и почувствовала, как по спине побежали мурашки. — Я думала, этот вид магии уже исчез совсем! Нам на лекциях рассказывали, что…

— Магия, — перебил её Гарри, — не вулкан, который может навсегда потухнуть. Да, вспышек некромантии давно никто не наблюдал, но это не значит, что эта магия исчезла. Просто ею никто не пользовался. До этого года. В марте три вспышки в разных частях Сербии.

— Сильные?

— Они слабыми не бывают в принципе. Поэтому их так легко отследить. Роуз, ты думаешь, почему мы еще в детстве тебя в этот Огнец не отправили? Потому что в этом районе вечно что-то идёт наперекосяк! В той же Албании еще не всех приспешников Волдеморта вычистили, и их как будто все больше и больше становится. Не удивлюсь, если они уже по всему югу Европы распространились и творят беспредел. Постоянно сообщения о таинственных убийствах, темномагических ритуалах, а теперь еще и это. Мы тебя ребенком туда никак отправить не могли.

— Но теперь я уже не ребенок.

— Ты слушала меня вообще? — вспыхнул дядя. — Ты там можешь погибнуть в любой момент!

— Как и здесь, — тихо, но твёрдо отметила Роуз. — Но здесь я умру просто так, а там — за Родину.

— Тебя страшно слушать, — Гарри отпустил её руку и стал кончиком галстука протирать очки, — ты открываешь рот, а слышу я голос Патерсона. Его ведь слова?

— Даже если и так, разве он не прав? Может так оно будет лучше, если я погибну внезапно там, чем буду долго гнить заживо здесь и смотреть, как меня еще живую оплакивают? А может, я и не умру там. Вдруг я вернусь оттуда здоровым человеком? А если не вернусь, то всем станет только лучше.

— Не говори так, Роуз, твоя смерть ничего не сделает лучше.

— Дядь, но и жить так я больше не могу! — всхлипнула Роуз и почувствовала, что вот-вот сорвется на плач. — Я не хочу больше ложиться спать и гадать, проснусь ли я утром, дотяну ли потом до вечера! Не могу больше смотреть, как все вокруг меня постоянно, как в трауре. Я как столетняя старуха на низком старте, в любой момент готова прыгнуть в могилу! Да только со старухами все проще. Перед тетушкой Мюриэль, например, лебезят, улыбаются, подарки на Рождество отсылают, а сами думают только «Когда ж ты помрешь, старая карга!». И со мной почти то же самое. Только меня-то в семье любят…

— Конечно, тебя любят, Роуз, — перебил её Гарри.

— И когда я умру, всем будет очень больно. Поэтому я хочу, чтоб это было быстро. Оторвал и выкинул. Есть я, и нет меня. Не хочу лежать пластом в койке, не хочу, чтоб меня с ложечки кормили и на руках носили к унитазу. Не хочу, чтоб мать рыдала около меня. Вы отца моего видели?

Гарри мрачно кивнул. Он уже не смотрел на Роуз, только пустыми глазами глядел в землю.

— У него лицо, как бумага, — продолжала она. — Он и так в последнее время седеет и худеет, а сейчас еще больше осунулся. Как старящего зелья хлебнул и за раз на пять лет постарел.

— И ты думаешь, твоя смерть его омолодит? — выпалил Гарри и словно удивился тому, как пискляво звучит его голос. Как будто он тоже сдерживал слезы. Но тут же он взял себя в руки. — Думаешь, ему будет не так больно, если тебя в закрытом гробу привезут из Болгарии?

— Это будет резкий удар, но я думаю, он сможет от него оправиться и жить дальше. В конце концов, у них еще останется Хьюго.

— Который тоже каждый день жизнью рискует в Румынии на драконьих фермах. Вот жизнь, — Гарри цокнул языком, — у самих юности не было, так и с детьми покоя нет.

— Вы должны гордиться тем, что ваши дети не выросли избалованными неженками.

— Чем гордиться? Вы, конечно, молодцы, что такие храбрецы, но, ты думаешь, мы сильно рады тому, что ты и Джеймс пошли в аврорат? Я даже рад, что он плохой аврор. Может, одумается и бросит это, пока голову на плечах удержал. Хватит! Наше поколение на век вперед навоевалось.

— Мне кажется, война вообще никогда не кончается. Мистер Поттер, — Роуз выпрямилась и встала по стойке «Смирно», как их учили в Академии, — я заявляю, что готова выполнить просьбу сэра Патерсона.

— Роуз, ты же еще не настоящий аврор…

— Так точно, сэр, — отчеканила она. — Поэтому вы не можете мне ничего запрещать. Я сегодня же пошлю свою сову сэру Патерсону.

— Я знаю, что у меня нет права тебе указывать. Но я все равно уверен, что ничего хорошего из этого не выйдет.

— Я знаю, как это проверить, сэр!

— Не нужно называть меня «Сэр»! — воскликнул Гарри и тут же чему-то усмехнулся. — Как ты собираешься это проверить?

Роуз достала из кармана халата маленькую смятую фиолетовую пачку «Берти Боттс» и откинула картонную крышку.

— Лили меня к этому приучила. Перед каждой важной контрольной, экзаменом, свиданием или матчем по квиддичу она не глядя доставала из пачки одно драже, и если вкус попадался приятный, то все должно было пройти хорошо. Если гадкий, то и пройти должно все так же.

— Лили? — удивился Гарри и снова стал распускать затянутый галстук. — Не знал, что она так делает.

— А она вам не все рассказывает. Так, что? Я тащу конфету?

— А если тебе попадется рвота, а ты мне скажешь, что клубника?

— О, если мне попадется рвота, то вы увидите это в моих глазах!

— И все-таки… — недоверчиво сощурился Гарри.

— Хорошо, дорогой дядюшка, если Вы мне не доверяете, то вот, берите сами, — Роуз вложила ему в руку пачку, и он стал копаться пальцем в разноцветных драже. — Не глядя!

Гарри бросил на племянницу недовольный взгляд, встряхнул коробочку и, зажмурившись, вытащил из неё светло-зеленый боб и запустил его сразу в рот.

— Ну что? — нетерпеливо потирала руки Роуз. Гарри совершенно без эмоций на лице пережевывал конфету.

— Оливка, — наконец вынес он свой вердикт.

— Это хорошо или плохо?

— Не знаю, — Гарри пожал плечами. — Для некоторых людей оливки хуже грязных носков.

— А многие их любят. Особенно в…

— Огневиски?

— В Балканских странах! — рассмеялась Роуз. — У кого что болит!

— Я думаю, завтра уговорю пару бокальчиков в честь победы и, конечно, в честь дня рождения Виктуар. Она хочет устроить в Норе семейный ужин.

— Завтра уже второе мая? — поразилась Роуз. — Я думала, еще апрель. Вообще из времени выпала.

— Я тоже уже закружился, на самом деле. Завтра я с утра в Хогвартс, потом в Министерстве куча дел, потом ужин…

— А сегодня?

— Сегодня? — Гарри снова засунул руки в карманы брюк. — Сегодня, как я уже говорил, меня ждут контрабандисты. А затем твои родители.

Роуз непонимающе на него уставилась, и он тут же ответил на её немой вопрос.

— Они имеют право знать, куда ты собралась. Твоя мать мне, конечно, голову откусит. И отец тоже наподдаст. А куда деваться?

Роуз умиленно улыбнулась и обняла дядю настолько крепко, насколько смогла своими слабыми руками. Он тоже её обнял и легонько похлопал ладонью по спине.

— Что ты, что Лили из меня веревки вьете, — недовольно проворчал Гарри.

— Как будто вам что-то не нравится, — усмехнулась в ответ Роуз.

Она нашла в траве брошенные тапки, обулась, и они пошли прочь из этого подземного сада. Небо-потолок над ними снова прояснилось, но так и не стало таким же ярким и ясным, как прежде. Тёмные тяжелые тучи поредели, но не рассеялись, повисли над разными частями сада и поблескивали из-за зарождающихся внутри молний. Снова с протяжным скрипом открылась железная дверь, ведущая в общий коридор.

— Даже жалко покидать такую красоту, — стоя у выхода, Гарри в последний раз оглядел сад, похожий на все парки Лондона сразу.

— Мне ничуть. Это все ненастоящее, это иллюзия. Если долго здесь сидеть, то начнешь чувствовать запах подвальной сырости.

— Все еще лучше, чем запах вареной рыбы, — ухмыльнулся Гарри.

— Я провожу вас до выхода, — вызвалась Роуз, когда они вышли в общий коридор.

— Не нужно. И писать Патерсону не надо, я сам ему все скажу. Иди в палату, отдыхай. Тем более, — он втянул носом воздух, — у вас скоро обед.

— Гороховая каша, — Роуз сморщила свой длинный нос, — вот что точно хуже грязных носков.

— Тогда ими и заешь, — смеясь, Гарри бросил ей пачку «Берти Боттс». — Кстати, не знал, что они сменили упаковку. Когда я учился в школе, их продавали в бело-красных полосатых коробках.

— Времена меняются.

— Это точно. И когда только эти тридцать лет успели пролететь? — спросил дядя, мечтательно глядя куда-то в сторону. — До встречи, Роуз!

— До встречи, дядя Гарри! Надеюсь, увидеть Вас завтра с целой головой.

— Я тоже на это надеюсь, — он поправил очки и шагнул в один из общественных каминов. — Атриум Министерства Магии! — выкрикнул он и бросил горсть летучего пороха. Роуз посмотрела, как зеленое пламя унесло Гарри вверх по дымоходу, и вернулась в палату. Несмотря на то, что на часах был только полдень, она успела прилично вымотаться, и ей уже безумно хотелось спать. Проснувшись вечером, она радостно обнаружила, что проспала все-таки обед с гороховой кашей и рыбой.

Последнее утро в Мунго показалось Роуз даже более мучительным, чем то, когда она лежала, разбитая параличом. В то утро она хотя бы понимала, зачем здесь находится, и перспектива выписки не маячила впереди, зазывно обещая свободу от этих тошнотных желтых стен. Если бы до выписки оставалось несколько дней, то Роуз бы спокойно лежала в своей постели, хлебала лекарственные сиропы, перелистывала бы принесенную Лили книгу. Но оставались не дни, а бесконечно растянувшиеся часы, которые Роуз не знала, как пережить. Её разбудили в шесть утра, как и остальных пациентов, провели через обыденный ритуал — анализ-лекарство-завтрак — и оставили в одиночестве ожидать полудня. Она пыталась отвлечься от мыслей о скорой выписке за чтением, но не могла сосредоточиться на тексте: буквы скакали, не желая складываться в слова. Роуз переворачивала страницу, начинала новый абзац, и тут же обнаруживала, что не помнит, что было в предыдущем. Бросив книгу, она подошла к окну, за которым серела маггловская улица Лондона, сырая от дождя и сиротливо-пустая в это субботнее утро. Но Роуз хотела даже туда, на эту скучную безжизненную улочку, забитую ещё закрытыми магазинами и кафе.

«Куда угодно, — вздыхала она про себя, — лишь бы выйти отсюда»

Роуз казалось, что если её сейчас же не выпустят, то она просто задохнется. Но время шло, стрелки часов в палате с противными щелчками отсчитывали медленно утекающие секунды, а Роуз всё ещё почему-то дышала. Каждый раз она говорила себе «Больше не могу!» и каждый раз всё-таки могла.

Она снова взялась за книгу, но не для чтения. Положив томик на подоконник, Роуз взмахнула палочкой и проговорила:

— Эбублио!

Это шутливое заклинание, которому её однажды научил дядя Джордж, должно было превращать любые предметы в мыльные пузыри. Пузыри получались крупными, всех мыслимых цветов, долго не лопались, поднимались высоко под потолок и пахли при этом, как бабл-гам. По крайней мере, так всегда выходило у дяди. Книга обратилась в пузыри — мелкие и быстро исчезнувшие — лишь наполовину. Вторая половина оплавилась и превратилась в нечто белое и бесформенное. Роуз осторожно прикоснулась к этому чему-то, и за этим её застал доктор Белл.

— Что это? — недоумевая спросил он, когда подошёл к подоконнику.

— Раньше было книгой. Но теперь, мне кажется, — неуверенно предположила она, — это мыло.

— А что за заклинание?

— Эбублио, — Роуз шумно выдохнула и начала ковырять мыло ногтем. — Им в Хогвартсе малышня на переменах балуется. Однажды у нас вся гостиная была в пузырях! Но я еще ни разу не видела, чтобы оно превратило что-нибудь в кусок мыла.

Доктор недовольно покачал головой и с укором посмотрел на свою пациентку:

— Роуз, не растрачивай силы на всякую ерунду!

— Мне нужно какое-нибудь занятие, — сказала она и снова уставилась в окно, провожая взглядом уезжающий куда-то кэб.

— Хорошо занятие! — цокнул он языком. — Книги на мыло пускать. Я думал, уж ты-то не позволишь себе такое отношение к священному источнику знаний.

— Это не источник знаний. Это был какой-то глупый юмористический детектив.

— Но на мыло-то зачем? Можно было отдать сестре Хайдженс, в некоторых из её зелий применяется горелая бумага, — глаза доктора озорно сверкнули, когда он увидел, что Роуз едва заметно улыбнулась. — А так никакой пользы!

— Разве от мыла нет пользы? — усмехнулась она.

— Но ты ведь не этого хотела. Ты хотела пузырей! — доктор взмахнул руками, пытаясь изобразить, будто находится в облаке мыльных пузырей. — Роуз, у тебя не так много здоровья, чтобы тратить его на ерунду. Тем более и ерунда у тебя выходит из рук вон плохо.

— А что же мне делать? — вспыхнула она. — Я уже не могу здесь сидеть. Не удивляйтесь, если к полудню я совершенно сойду с ума!

— Отлично! — внезапно оживился доктор. — Подсадим тебя к мистеру Локонсу. Ему как раз нужен помощник — письма поклонникам подписывать. Надеюсь, у тебя хороший почерк.

— Вы говорили, мне надо уехать на какой-нибудь курорт, — Роуз резко сменила тему. Кусок мыла под её рукой был уже весь изборождён глубокими царапинами, и мыльная крошка ссыпалась на подоконник и пол.

— Да, отдохнуть тебе будет явно не лишним. Особенно, морально. Слышала, как магглы говорят: «Все болезни от нервов»?

Роуз неопределенно покачала головой.

— Возможно, я скоро куда-нибудь поеду. Дядя вроде бы обещал устроить мне поездку.

— Если речь о дяде Гарри Поттере, — доктор Белл взъерошил седую шевелюру морщинистой бледной рукой, — то я даже не знаю, радоваться или бояться за тебя. Ну, знаешь, учитывая специфику его работы… Хотя я и сам бы сбежал из этой сырости куда угодно! — он выглянул в окно и невесело хмыкнул. — Хоть на войну, если она на юге и у моря.

Роуз опустила взгляд, не зная, куда деть глаза и делая вид, что ей интересен вид её ногтей, забитых белой мыльной массой. Она почувствовала, как устали от стояния её ноги, и облокотилась на подоконник.

— Иди в постель, — наказал доктор. — Тебе нужно беречь силы для сегодняшнего праздника. А я пойду, оценю, в каком состоянии твои справки. Ты ведь хочешь побыстрее отсюда выйти. Хотя-я-я, — протянул он, снова почесывая голову, — твои родители прибудут только в двенадцать, а без них я тебя за порог не пущу.

«Как и всегда» — невесело подумала Роуз и поковыляла к койке. Доктор исчез в коридоре, когда она упала на кровать, положила очки на тумбочку и, притянув к груди колени, задремала.

Обычно Роуз ничего не снилось, а если и снилось, то что-то черно-белое, невнятное и бессюжетное, обрывочные образы того, что она видела до того, как легла спать. Вот и в этот раз ей снился доктор Белл, но не такой, каким он был сейчас, а на двадцать лет моложе, еще не седой и с гладким белым лицом. Он сидел за своим столом в кабинете, а Роуз, совсем малышка, сидела напротив у матери на коленях и смотрела на доктора снизу вверх.

— Понимаете ли, миссис, — его голос расходился по кабинету пугающим эхом, — из-за того, что вы во время беременности подверглись сильному тёмному заклятию, Ваша Роуз родилась с частичкой тёмной магии, которая вытягивает из неё жизненные силы. Высасывает, подобно дементору.

Мама что-то спросила, но Роуз не понимала её слов, будто она говорила из-под толщи воды.

— Мы не можем её вытащить, — снова заговорил доктор, — это врождённая часть магии Роуз. Здесь мы бессильны. Мы можем только поддерживать в ней жизнь, но…

— Моя дочь не умрёт! — резко выкрикнула мать, и её истошный крик разбил тот барьер, что не давал Роуз её услышать. Внезапно Гермиона, будто разъяренная кошка, бросилась на доктора Белла, но тот мгновенно рассыпался на тысячу мыльных пузырей, которые воспарили к потолку и там полопались.

— Всё, Рози, нам пора идти, — ласково прошептала мама ей на ухо. Роуз цеплялась маленькими ручками за пуговицы маминого пиджака и непонимающе глядела на неё сквозь линзы своих первых очков.

— Рози, — настойчивее и громче повторила Гермиона и погладила дочь по кудрявой рыжей голове, — просыпайся, мы идём домой.

Она распахнула глаза и увидела перед собой лишь размазанные пятна света, но тут же чьи-то заботливые руки надели на неё очки. Это была мама. Она сидела на краешке койки Роуз и нежно ей улыбалась, перебирая пальцами её разметавшиеся по подушке кудри.

— Наконец-то, радость, — сказала Гермиона, — папа нас уже заждался. Поднимайся.

Роуз резко села на постели и тут же об этом пожалела: в глазах потемнело, будто кто-то выключил свет. Посидев пару секунд недвижимо, она, наконец-то, пришла в себя. Мир вокруг Роуз, мгновенно рассыпавшийся, снова собрался по кирпичику.

— В порядке? — мама положила ей на плечо руку и взглянула на неё своими полными беспокойства карими глазами.

— Как обычно, — отмахнулась Роуз, потирая заболевшую переносицу, — ты же знаешь, как это бывает.

Гермиона кивнула, но спокойнее её лицо не стало. Между густыми бровями залегла глубокая складка, как и всегда, когда она была чем-то расстроена или думала о чем-то серьёзном. Когда к ней кто-то обращался с просьбой поумерить пыл в своём стремлении реформировать всё на свете и уважать вековые традиции, она отвечала, что если что-то происходит постоянно, то это ещё не значит, что это нормально. «Если ты падаешь в обморок каждый раз, когда встаёшь с постели, это не делает обмороки чем-то нормальным» — сказала бы она. Но она смолчала.

— Уже полдень? — спросила Роуз, осматриваясь. Её прикроватная тумбочка была опустошена, а на табурете рядом лежали аккуратно сложенные свитер и юбка — те вещи, в которых Роуз сидела в кабинете у Патерсона несколько дней назад.

— Без десяти час. Мы уже поговорили с доктором Беллом и собрали твои вещи. Осталось только тебя собрать.

Гермиона взмахнула палочкой, и дверь в палату плотно захлопнулась. Роуз без резких движений поднялась с кровати и начала переодеваться. Сброшенные халат и сорочка повиновались маминой палочке, сами складывались и послушно ныряли в её сумку.

— И что вам сказал доктор Белл? — спросила Роуз, натягивая на себя одежду, и с неудовольствием заметила, что юбка ей теперь ощутимо велика в поясе. Свитер висел на плечах бесформенным мешком. Но зеркал в этом отделении Мунго не было (рядом находились палаты с людьми, вроде Локонса, и держать рядом с ними легко бьющиеся и острые предметы было не положено) и Роуз могла только догадываться, как она выглядит.

— Ничего особенного. Тепло, плотное питание — об этом бабушка Молли позаботится, — усмехнулась мама, — больше хороших новостей, любовь и свежий воздух. Лекарства всё те же. Только он обмолвился, — Роуз напряглась, спиной чувствуя испытующий взгляд матери, — что дядя Гарри вознамерился отправить тебя на курорт.

— И что ты ответила? — коротко спросила Роуз, не оборачиваясь. Она боролась с завязками на юбке, желая затянуть её туже, чтобы она не слетала на пол при ходьбе.

— Что и так это знаю. Гарри вчера заходил к нам на ужин и рассказал всё, о чем вы вчера тут говорили.

— И? — Роуз обернулась и исподлобья посмотрела на мать. — Откусила ему голову?

— Откусить не откусила, но разговор был долгий. Полночи спорили. Очень сложная тема, Рози, очень. Огнец этот, конечно, место хорошее, но там может быть так опасно! Еще и Хьюго со своими драконами. Лезете в самое горнило! — Гермиона резким движением закрыла молнию на сумке, сложила руки на груди и уставилась куда-то в пол.

— Мам, — мягко позвала её Роуз, — как я выгляжу?

Гермиона будто с неохотой подняла на неё глаза, оглядела с головы до ног и бросила:

— Нормально.

— Неправда. Посмотри, как я похудела за эти дни, — Роуз оттянула пояс юбки, из-под которого торчали её тазобедренные кости, — если это нормально, то только для тех, кто уже в морге остывает. И температура тела у меня подходящая.

— Вот зачем ты сейчас это говоришь?! — взвилась Гермиона и снова открыла сумку, вытащила из неё носовой платок и промокнула им покрасневшие глаза. — До слёз меня довести решила? Молодец! Получилось!

— Мам! Нет! — Роуз присела на табуретку и взяла мать за руку. — Я ничего такого не хотела. Я хотела только сказать, что я и здесь не в безопасности. Мам, не плачь, ну мам!

Она пересела на кровать к матери и обняла её. Та молча плакала и стирала слёзы вместе с макияжем своим белым платком.

— Гарри мне твои слова про смерть передал, не волнуйся. И я тебе ничего не скажу, Рози, — сказала Гермиона, немного успокоившись, — спрашивай отца.

— А он что скажет? Я думала, у нас в семье ты — холодный разум, а он — горячее сердце.

— Я холодный разум, да, но не когда мои дети просят разрешения поехать на войну!

— Мам, я не прошу разрешения, — голос Роуз был тихим и спокойным. Гермиона, ошеломленная, повернулась и посмотрела ей в глаза так внимательно, будто пыталась прочитать в них что-то. — Я уже всё решила.

Гермиона опустила глаза и спрятала мокрый платок в сумку, шмыгнула носом, заклинанием убрала с лица размазанные пятна косметики и поднялась.

— Пойдём домой, Рози, нас уже все ждут.

В конце коридора у двери в ординаторскую стояли отец и доктор Белл. Доктор что-то вполголоса, почти шепотом, говорил, а Рон стоял, ссутулившись, опустив наполовину седую голову, и неотрывно смотрел в одну точку в полу. Он ничего не отвечал, только иногда едва заметно кивал. В висящем рядом портрете волшебница в пышном напудренном парике тоже внимательно слушала доктора, но реакция у неё была бурная: она деланно вздыхала, причитала что-то на латыни и порывалась достать из рукава нюхательные соли.

— Уймись, дура, — грубо бросил, будто плюнул, доктор и взмахом палочки заткнул даме на портрете рот. Обернувшись, доктор Белл увидел медленно шагавших по коридору Роуз и Гермиону. — А вот и они идут.

Рон поднял голову, и, стоило ему увидеть дочь, как его доселе мрачное лицо мгновенно посветлело. Он широко улыбнулся и, покрыв расстояние между ними в два широких шага, крепко-крепко обнял свою Рози.

— Моя красавица! — пробасил он, прижимая Роуз к себе и поднимая её в воздух.

— Пап, раздавишь! — засмеялась она, но тоже обвила шею отца руками.

— Не раздавлю, — уверенно ответил Рон и поставил её на место, — ты у нас крепкая девочка. Ну, как ты?

Отец все ещё держал свою руку у неё на плече и не сводил с неё глаз, будто не мог насмотреться. Роуз во весь рот улыбнулась:

— Отлично! Я неплохо отдохнула.

— Да уж, — рассмеялся доктор Белл, — так вас ждала, что аж заснула!

— У меня было нервное истощение! — Роуз шутливо надула губы и с деланной обидой сложила руки на груди.

— Ну-ну, — одернул её отец, — давай без истощений.

— Хорошо, — она чмокнула отца в колючую от седой щетины щёку, — в честь праздника не буду.

— Да-а-а, — протянул он и возвел глаза к потолку, — Виктуар нам мрачных лиц за столом не простит.

— Да причем здесь Виктуар? — фыркнула Роуз. — Сегодня ваш праздник в первую очередь.

Одной рукой обнимая отца за шею, второй Роуз потянулась к стоявшей рядом матери и положила ей руку на плечо.

— Пойдемте уже скорее. Мне еще надо обнять всех остальных и дядю Гарри лично.

— Дядю Гарри я бы тоже обняла, — пробормотала едва слышно мама, — за шею обеими руками. Чтоб у него дух перехватило.

— Гермиона, хватит, — буркнул Рон и, сняв с шеи руку Роуз, повел их к камину в кабинете доктора Белла. Они уместились под дымоходом, и пока отец набирал в руку летучий порох, Роуз успела напоследок помахать доктору. Он помахал ей в ответ и одними губами прошептал «Удачи». Когда пламя подняло их вверх и очертания больничного кабинета начали размываться в зеленоватом тумане, Роуз изо всех сил вцепилась в руки обоих родителей, надеясь, что их сосредоточенности на Норе хватит для правильного перехода. Её собственные мысли витали не в Норе и даже не в Британии, а где-то далеко, у южного моря, где она подставит лицо жаркому солнцу и солёному бризу, и бриз этот выдует из неё все болезни.

Непознанная сила протащила их по дымоходам и чуть ли не пинком вытолкнула из камина в гостиную Норы. Там их уже ждали: не успела Роуз выйти из черного облака взметенной золы, как снова попала в чьи-то удушающие объятия. От этого кого-то пахло жареными овощами, травами и лавандовым мылом, и это могла быть только бабушка Молли. Она сначала схватилась крепко за Роуз, но в следующую секунду отпустила и, закрыв рот рукой, отшатнулась. Роуз неуверенно улыбнулась бабушке, которая стояла, замерев на месте, и чьи изумленные глаза краснели и полнились слезами.

— Бабуль, ты чего слёзы льешь, а? — беззаботно спросила Роуз и расцеловала оцепеневшую Молли в обе морщинистые щеки. — Не рада меня видеть?

— Ты что, радость моя, как это не рада? — Молли стерла набежавшие слёзы рукавом платья и положила руки Роуз на талию, словно проверяя, есть ли под этим безразмерным свитером хоть какое-нибудь тело. — Это я как раз от радости, что ты домой вернулась! Всё, мойте руки и за стол! Я сварила твой любимый куриный суп.

— А деда где? — спросила Роуз.

— Артур сейчас у Поттеров, — бабушка шмыгнула носом и осушила последние слёзы,— Гарри что-то затеял в министерстве, связанное с отделом Артура. Требует его помощи как старого опытного сотрудника. Так он сказал.

— Первый раз слышу, — хмуро бросил отец. Гермиона молча покивала.

— Не знаю я всех этих дел! — Молли отмахнулась от них пожелтевшим кухонным полотенцем. — Через час будут здесь, вот, что я знаю.

— Тогда я пообедаю с ними! — вызвалась Роуз. — Сейчас я хочу в горячую ванну, с маслом и пеной, — мечтательно произнесла она и тут же добавила, — и с уточками.

— Роуз! — голос отца звучал возмущенно и строго. — Тебе в первую очередь надо нормально поесть! Что ты там ела в своей больнице!

— Папа! — ответила она ему в той же манере. — Мне надо и помыться тоже, а лезть в воду на полный желудок нельзя! И на мне пятидневная больничная грязь. Я такая за стол не сяду.

Отец лишь подбоченился и недовольно наблюдал, как Роуз уходила в сторону ванной комнаты.

* * *

Роуз разделась и опустилась в горячую ванну с высокой мыльной пеной и чудным запахом вербенового масла. Две жёлтые резиновые уточки, подрагивая, скользили по поверхности воды, и Роуз, постоянно протирая мокрым пальцем запотевающие очки, умиротворенно наблюдала за их движением. Ей нравились горячие ванны. Как вечно мёрзнущий человек, она почти инстинктивно тянулась к любому источнику тепла. В ванне Роуз могла лежать часами, магией подогревая остывающую воду, и часто сидела у каминов. Но камины ей нравились меньше из-за того странного впечатления, которые они на неё производили. От долгого сидения у камина та часть её тела, что была обращена к огню, нагревалась до красноты, казалось, что кожа вот-вот потрескается, лопнет, раздуется кровавыми волдырями. Другая же часть оставалась в прохладе. Внешний жар соединялся с её внутренним холодом, и в эти моменты Роуз особенно чутко ощущала свою неполноценность. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь немедленно её обнял, спрятал от холода со всех сторон. Но никого, кто мог бы её правильно обнять, не оказывалось. У камина Роуз охватывало чувство, на которое ей, обладательнице такой семьи и, по крайней мере, одного отличного друга, должно было бы стыдно жаловаться — одиночество.

Вдруг дверь в ванную с протяжным скрипом начала открываться. Роуз инстинктивно вся сжалась и почти полностью ушла под воду, надеясь, что пена скроет её от чужих глаз, и оставила над поверхностью лишь глаза и нос. Но в открывшемся проходе никого не было. Затем дверь с тем же скрипом закрылась. Кто-то невидимый вошел в ванную, Роуз слышала, как он мягко вышагивал по коврику из циновки. Вдруг с пола на край ванны запрыгнул огромный пушистый рыжий кот с недоброй приплюснутой мордой.

— Живоглот! — рассмеялась Роуз, поднимаясь из воды. — Напугал меня, разбойник.

Живоглот с по-настоящему акробатической ловкостью устроил своё грузное тело на узком и скользком краю ванны и остался сидеть неподвижно, лишь размахивая пышным хвостом и гипнотизируя Роуз своими желтыми глазами. Она вновь расслабилась, откинулась на спину и полной грудью вдохнула вербеновый пар.

Она не поняла, как умудрилась заснуть, но проснулась от мощного удара когтистой лапы по руке. Роуз открыла глаза и обнаружила себя почти по макушку в воде. С громким вздохом она вынырнула, убрала с лица тяжелые мокрые пряди волос, кое-как поймала за дужку идущие ко дну очки, надела их и взглянула на так же неподвижно сидевшего на краю ванны кота.

— Сначала напугал, затем спас. Вы не просто разбойник, сэр Живоглотус, — тяжело дыша, проговорила Роуз, — Вы Благородный Разбойник. Почти Робин Гуд.

Живоглот равнодушно фыркнул и посмотрел на дверь. За ней под чьими-то ногами едва слышно поскрипывали половицы.

— Милая, все в порядке? — послышался взволнованный голос бабушки Молли.

— Да, — громко ответила Роуз, — со мной все хорошо.

— С кем ты разговариваешь?

— С Живоглотом.

— Ох, несносный кот! — возмущенно воскликнула бабушка. — И здесь отдохнуть тебе не дает.

— Ничего страшного, бабуль. Он мне не мешает. А что ты делаешь под дверью?

— Я слышала какой-то шум и плеск воды. Испугалась, вдруг что случилось. Ты ведь там одна совсем, в горячей воде. Вдруг закружится голова, вдруг еще что…

— Бабуль, успокойся, — перебила её причитания Роуз и хитро глянула на Живоглота. В тот момент ей показалось, что они заговорщики, состоящие в одном тайном обществе. — Со мной всё в порядке, ничего не случилось. И вода уже совсем не горячая. Я скоро выйду.

— Хорошо-хорошо, — ответила бабушка, — Поттеры и дедушка будут с минуты на минуту.

— Я приду минут через пятнадцать.

Бабушка ушла, и Роуз медленно вылезла из ванной, случайно брызнув на Живоглота водой. Он недовольно рявкнул, спрыгнул на пол и, задрав хвост, гордо вышел из комнаты, и дверь за ним с грохотом захлопнулась. Роуз усмехнулась ему вслед:

— Извините мне мою неосторожность, сэр.

Она подошла к запотевшему большому зеркалу, протерла его мокрой ладонью и застыла на одном месте, как вкопанная. Как бабушка Молли. Роуз сделала шаг назад, словно надеясь, что отражение при этом останется на месте, и тогда можно будет доказать самой себе, что это не отражение вовсе, а злобный дух, поселившийся в зеркале. Боггарт, выпрыгнувший из шкафа с полотенцами. Но отражение попятилось так же, как и Роуз, и так же, как она, начало ощупывать свое скелетоподобное тело. Оно действительно было похоже на обтянутый тонкой, как папиросная бумага, кожей скелет. Ребра напоминали стиральную доску, явственно виднелась грудина, прежде хотя бы симпатичные ключицы стали пугать глубиной ямок, слишком сильно выпирал таз, ноги и руки были такие тонкие и несуразно длинные, что могли принадлежать скорее кузнечику, чем человеку. Лишь в лице мало что изменилось. Только синяки под глазами приобрели модный сиреневый оттенок.

— От радости она расплакалась, конечно, — сквозь зубы процедила Роуз сама себе.

Она и раньше не блистала, но то, что открылось ей сейчас, заставило её присесть на край ванны, чтобы перевести дух. Ей вспомнился прокуренный голос её уже покойной маггловской прабабушки:

— Мда-а-а, — протянула она и выпустила изо рта струйку горького дыма, — Аушвиц-Биркенау.

Это была их первая и последняя встреча, больше родители Роуз к ней не возили. Тогда она, десятилетняя, не поняла смысла этой фразы, но с тех пор прошло достаточно времени, и Роуз узнала достаточно о маггловской истории, чтобы сейчас вспомнить слова этой мадам и понять, насколько они были честны. У самой Роуз слов, чтобы описать себя не находилось. Она посмотрела на остывающую воду в ванной с тающими пузырьками на поверхности, и поняла, что только что чуть действительно не умерла. От того, что снова заснула. «Человек начинает много спать, когда чувствует приближение смерти» — её мозг услужливо выудил из памяти столь подходящую фразу из какой-то книги. Роуз нервно сглотнула, на неё накатывала паника. Сделав несколько глубоких вдохов, она попыталась успокоить колотящееся сердце, дошла до раковины и, не поднимая глаз на зеркало, умылась холодной водой и промыла оставленные Живоглотом царапины. Он спас её, и этот раздражающий зуд, который всегда появляется после знакомства кожи с кошачьими когтями, напомнил Роуз, что все-таки она ещё жива. Она сморгнула появившиеся в уголках глаз слёзы, заклинанием высушила волосы, надела свежее бельё и накрахмаленное домашнее платье, а к нему натянула свою обычную мягкую и доброжелательную улыбку и вышла из ванной комнаты.

Поттеры вчетвером, без Альбуса, дедушка и родители уже сидели за кухонным столом и ждали одну только Роуз, чтобы взяться за обед. Лили, увидев её в коридоре, вскочила со своего места и подбежала к ней:

— Роуз! — радостно воскликнула она. — Как я рада, что ты наконец-то дома! И, главное, как вовремя. Мой папа нам с тобой…

— Лили, детка, не порть сюрприз, потерпи до вечера, — мягко одернул её Гарри. Лили закатила глаза.

— Ладно-ладно, заставим Виктуар в день её рождения позеленеть от зависти.

Роуз посмотрела на Гермиону и увидела, как та, поджав губы, мяла в руке бумажную салфетку. Другая её рука лежала в руке Рона, и он гладил тыльную сторону её ладони большим пальцем.

— Я заинтригована, — с улыбкой сказала Роуз и посмотрела на дядю Гарри.

— Садись сюда, солнце, — отец показал ей на свободный стул рядом с собой. Она присела и пододвинула к себе тарелку аппетитно пахнущего куриного супа.

— Как ты себя чувствуешь? — участливо спросила тётя Джинни.

— После такой ванны, — восхищенно воскликнула Роуз, — лучше всех!

Только когда перед ней поставили тарелку ароматного горячего супа, Роуз поняла, насколько была голодна. Тарелку Роуз опустошила быстрее всех остальных, не глядя расправилась с куском мяса и, когда последний кусочек был проглочен, поняла, что даже не почувствовала вкуса всего съеденного. Бабушку Молли, уже едва ли не бежавшую к внучке с новой порцией еды, остановила Гермиона.

— Доктор Белл, конечно, посоветовал ей плотное питание, но переедать не стоит. Тем более вечером нас ждет настоящий пир. А Тедди и Виктуар обещали принести эклеры.

Бабушка поникла и, что-то проворчав, вернулась к разделочному столу, на котором были разложены продукты, готовые превратиться в праздничный ужин для Виктуар.

— Если готовил Тедди, — Роуз потянулась за ломтиком ржаного хлеба, — то я скажу, что мне нельзя мучное.

— Я думаю, уже можно простить ему ту оплошность, — миролюбиво сказал дядя Гарри. — Уже год прошел. Да, Джинни?

— Простить можно, — кивнула тетя Джинни, не отрываясь от перелистывания свежего выпуска «Пророка», — но забыть — вряд ли. Для меня его бисквитный торт с соленым кремом стал одним из ярчайших событий года. Пожалуй, на втором месте в рейтинге.

Лили весело захохотала, и Роуз с облегчением отметила, что все немного расслабились. Даже мама бросила, наконец, уже измятую донельзя салфетку.

— А что на первом месте? — поинтересовался Джеймс, отставляя от себя пустую тарелку.

— Уход Вуда из квиддича, естественно. Я думала, его с поля только вперед ногами унесут.

— Вуд, конечно, выдал, — Рон покачал головой. — За год до Чемпионата завершить карьеру. Он ведь в отличной форме!

— Физической, — хмыкнула Джинни и перелистнула страницу, — но не психологической. От него ушла жена, его ненавидят собственные дети и так далее. Профессор МакГонагалл пригласила его в Хогвартс на место тренера гриффиндорской команды. Это нечестно, потому что у других факультетов тренеров нет, но МакГонагалл говорит, что такие люди, как Оливер, не должны сидеть без дела.

— Она права, — едва слышно ответила Гермиона.

— Да, — согласилась Джинни, — но Вуд сейчас — это сплошная агрессия и депрессия. Не думаю, что его можно подпускать к детям.

— Ты, кажется, забыла, что речь о Хогвартсе, — с ухмылкой произнес Гарри и заставил всех улыбнуться, даже Лили, Роуз и Джеймса, хотя они уже не застали в свое пребывание в школе совсем уж плохих учителей.

На плите пронзительно засвистел закипевший чайник, и от этого мерзкого звука у Роуз зазвенело в ушах.

— Я займусь, — Гермиона вырвала свою руку из руки Рона, поднялась из-за стола, взмахом палочки потушила огонь под чайником и достала из шкафа сервиз. Рон сжал опустевшую ладонь в кулак и глухо стукнул по столу.

— Джинни, — наконец-то заговорил дедушка Артур, — есть новости о Чемпионате?

— Все, что есть, пап, я печатаю в своей колонке.

— Неужели всё настолько сухо и скупо, как ты об этом пишешь? Такое событие, а вокруг него ни единого скандала или сенсации, а? — удивился дедушка и озорно стрельнул в дочь глазами. Джинни закатила глаза так же, как это делала Лили.

«Точнее, наоборот, — подумала Роуз, — Лили делает это так же, как её мама»

— Есть кое-что, — начала Джинни с явной неохотой, — но это на уровне слухов, я не хочу пускать это в печать. Спасибо, Гермиона.

Гермиона с палочкой в руках, как дирижер, командовала строем фарфоровых чашек, в которых плескался ароматный имбирный чай. Чашки левитировали над столом и, не проронив ни капли, мягко приземлялись прямо у едоков. За ними следовали беспокойные стайки крекеров в форме птичек. Они бились друг о друга, клевались мучными клювиками и падали рядом с чашками. Когда все получили чай и печенье, Гермиона опустила палочку, и Роуз захотелось ей даже зааплодировать: до того мастерски все было исполнено. Но, кажется, никто, кроме неё, не обратил на это внимания. Мама села на своё место и, глядя пустыми глазами в стол, начала крошить в руках крекер. Роуз начала цедить чай и наблюдать, как между мамиными пальцами, как песок, ссыпались на скатерть золотистые крошки. Это было интереснее разговоров о квиддиче.

— Быть не может, Джинни! — воскликнул Гарри, откинувшись на спинку стула. — Чемпионат на носу. Сейчас не то, что слухи, даже полунамеки и догадки на вес золота!

— Я не из таких журналистов, которые готовы врать читателям и дуть из мух слонов ради пустого шума. Возможно, поэтому у меня проблемы с редакцией.

— И все-таки, мам, — с интересом отозвался Джеймс, — что за слухи?

Джинни снова закатила глаза, отхлебнула из чашки и начала тараторить:

— Наш младший редактор, Джим Диппер, знаком с двоюродным братом Эйдана Соньера, который личный секретарь Оливии Донован, ну той, что сейчас глава департамента магических игр и спорта, и он (когда я говорю «он», я имею в виду двоюродного брата) сказал Джиму, что жена Эйдана… как её зовут-то?... Мередит ездила в Штаты вместе с комиссией, проверяющей готовность стадионов. Там она познакомилась с ребятами из делегации из Юго-Восточной Европы и спросила, почему среди нет ни одного серба. И вроде бы ей кто-то из них сказал, что сербы, возможно, вообще не выставят свою сборную на Чемпионат. Но официально никто ничего не заявлял. Фух, — Джинни шумно выдохнула и сделала еще один глоток чая. — Вы же понимаете, что я просто не могу пустить такой материал в номер! Это и материалом-то не назовешь. Болтовня в буфете.

— Значит, сербы вышли из игры, — не поднимая глаз на сестру, глухо отозвался Рон. Гермиона наоборот выпрямилась и вперилась ненавидящим взглядом в Гарри. Но тот на неё даже не посмотрел.

— И когда ты собиралась мне об этом рассказать? — он обратился к жене. Та пожала плечами и криво улыбнулась.

— Я вообще не видела смысла об этом говорить. И мне не хочется грузить тебя такой ерундой.

— Джинни… — начал он, но она его перебила и полушепотом проговорила:

— Нет, Гарри, я не думаю, что это связано с тем самым делом. Разделяй спорт и политику.

Гарри вдруг рассмеялся громко, но невесело.

Говорила Джинни полушепотом, но слышали все. Особенно хорошо слышала Роуз, напрягшаяся уже после первого упоминания сербов. Она вся превратилась в слух и теперь впитывала каждое слово, но глаз не поднимала. Она все еще притворялась, что ей нет дела до разговоров о квиддиче.

— Ничего не ново под луной, — вдруг раздался сиплый голос Гермионы, и все взгляды обратились на неё. — Сначала болгары, теперь сербы…

— Вспомнила тоже! — фыркнула Джинни и отставила пустую чашку. Роуз с неудовольствием заметила, что и её чашка опустела. — Болгарская сборная уже двадцать шесть лет не собиралась.

— Вот именно, — отчеканила Гермиона, и Гарри наконец-то взглянул на неё.

— Я думаю, Джинни права, и сваливать в одну кучу дела сегодняшние и то, что было почти тридцать лет назад, просто глупо.

— А что было почти тридцать лет назад? — влезла в разговор Лили.

— Ничего, о чем стоило бы говорить за обеденным столом! — строго заявила бабушка Молли, до этого как будто невидимая, и от её голоса, похожего на громовой раскат, у Роуз побежали мурашки по спине. — Вы с ума сошли! — всплеснула Молли руками и заклинанием отлевитировала в раковину грязные тарелки и пустые чайные чашки. — В такой день вспоминать эти ужасы, которые к вам и отношения никакого не имеют! Только посмейте завести этот разговор за ужином!

— Да, действительно, — робко поддакнул дедушка Артур, — при Виктуар лучше не стоит. Все-таки праздник.

— А что все-таки случилось? — не унималась Лили.

— В нашей прессе об этом не писали, — буркнула Джинни, а Гермиона резко выпалила:

— Чёрный сентябрь случился, вот что!

— Понятнее не стало, но спасибо, — криво усмехнулась Лили и хитро зыркнула на Роуз своими карими глазами-бусинками. — Может быть, когда-нибудь и узнаем.

На несколько секунд повисла неловкая, тягучая тишина, и Роуз показалось, что воздух в Норе стал густым и вязким, как желе. Все, кроме загадочно улыбавшейся Лили, которая самозабвенно накручивала на палец прядь волос, и безучастного скучающего Джеймса, были напряжены и сидели с такими мрачными лицами, будто на столе перед ними был не обед, а труп. Роуз хотелось сказать что-нибудь, чтобы нарушить это тяжелое молчание, но не находила слов и даже звука из себя выдавить не могла, словно на неё снова напал паралич. Она понимала, что не просто так зашел разговор о сербах и болгарах, и, хотя ни разу её имя в разговоре не упоминалось, она чувствовала, что спорят взрослые о ней, что именно из-за неё отец мрачнее тучи, а мать, кажется, готова кинуться на дядю Гарри и разорвать его в клочья.

— А между прочим даже жаль, — вдруг негромко заговорил Джеймс, и Роуз с благодарностью на него посмотрела. — У болгар же была отличная команда. В девяносто восьмом году кубок взяли, французов победили.

— Ха! — оживился дедушка Артур. — Победили? В пух и прах разодрали, вот что они сделали! Счет разгромный!

— Двести семьдесят у болгар против тридцати у французов, — подтвердил дядя Гарри. — Двенадцать квоффлов забили, и девять из них — безответные.

— А как мастерски Крам поймал снитч буквально перед носом у французского ловца! У того лицо было такое, будто он живьем жабу проглотил, — засмеялась тётя Джинни.

— И вы всё это наблюдали прямо со стадиона? — восхитился Джеймс. Роуз была уверена, что он уже сотни раз слышал про тот матч, но ему, как заядлому квиддичисту, эти истории никогда не надоедали, и он был готов выслушивать их снова и снова.

— Из вип-ложи, — уголки губ дяди Гарри приподнялись в легкой улыбке. — Дождь стеной, стадион посреди Финского залива, а в заливе шторм, холод собачий! Крыши на стадионе нет и быть не может, а от высушивающих и согревающих чар в такую погоду толку никакого. Но ничего, выдержали. Четыре часа матч шел, четыре часа и отстояли. Потом, после пресс-конференции нас болгары к себе пригласили. Греться.

— Ракией, — едва слышно гоготнула Джинни, и все взрослые невольно заулыбались.

— Чем? — переспросила Роуз.

— Ракией, — громче повторила тетя. — Водка такая.

Лили прыснула от смеха:

— Неспортивное поведение. Разве спортивный кодекс позволяет алкогольные вечеринки, а?

— Какие там вечеринки, Лили? — отмахнулся Гарри. — Все уставшие, замерзшие. После первой стопки всех размазало.

— Зато нас встречали, как дорогих гостей, — вспомнила Джинни. — Спать уложили, разули, одеялом накрыли. Крам больше всех о нас пёкся.

— Это он перед тетей Гермионой так старался, — съязвил Джеймс и подмигнул Гермионе. Та с улыбкой от него отмахнулась.

— Ну-ну, Джеймс, — насмешливо начала Джинни, — не заставляй дядю Рона ревновать.

Рон беззаботно осклабился и снова накрыл руку Гермионы своей рукой, и их пальцы переплелись.

— Если бы я её все эти годы ревновал к тени Крама, я бы уже сошел с ума.

— Как будто была эта тень, — она подперла усталую голову рукой. — Он мне после того самого случая и не писал, и на письма не отвечал. Как в воду канул. Даже не знаю, жив ли он.

— А это не от него сова? — спросил Джеймс, кивая в сторону окна.

По серому Девонширскому небу прямо в окно Норы стремительно летела крупная тёмная птица с привязанным к лапе прямоугольным конвертом.

— Вряд ли, — отозвалась Гермиона.

— А то мало ли, вдруг вспомнил, — пожал плечами Джеймс. — Старая любовь не ржавеет.

— Прекрати, — Лили пихнула его в бок локтем, — уже не смешно.

Дядя Гарри взмахнул палочкой, и створка окна приоткрылась, впуская в кухню холодный майский ветер, запах прибитой дождем пыли и, наконец, большую пеструю неясыть. Она сделала круг над столом, сбросила конверт прямо на колени Лили и, схватив с блюда кусочек мяса, скрылась за окном.

— Бесстыжая птица, — недовольно заворчала бабушка Молли, — интересно, чья?

Все действительно с интересом уставились на Лили. Конверт в её руках был не очень большим, но явно дорогим, из плотной бумаги. На нём не было никаких подписей, только круглая печать из бордового сургуча, похожая на густую каплю крови. Все внимательно и при этом совершенно бестактно наблюдали за тем, как Лили, немного смущенная всеобщими взглядами, срывает печать и разворачивает письмо. Но стоило ей пробежаться глазами по первым строкам, как смущение и волнение сменились разочарованием. Она недовольно фыркнула:

— Птица всё перепутала, — и протянула письмо Роуз. — Это тебе от твоей блондиночки.

Уголки губ Роуз дрогнули, но она сдержалась и не улыбнулась. Когда она только коснулась письма, то поразилась тому, на какой нежной бумаге оно было написано. Настолько кремовой, что казалось, она растает даже от слабого тепла рук Роуз и стечет между её пальцами. Скорпиус превзошел самого себя.

«Здравствуй, мой прекрасный цветок» — гласила первая строчка письма, и здесь Роуз уже не смогла удержаться от широкой улыбки. Посмотрев на Лили, она увидела, как та, всеми силами пытаясь сделать вид, что ей скучно и неинтересно, снова наматывала волосы на палец.

«Спешу тебе сообщить, что я, наконец, вернулся в родные края с огромным чемоданом сувениров и новых впечатлений, которыми мне не терпится поделиться с тобой, твоей не менее прекрасной и не менее цветочной кузиной и твоим неугомонным братом. Хочу так же услышать, как ты тут без меня не скучала. Буду ждать вас в 15:00 у церкви в Оттери-Сент-Кэчпоул. Клянусь, что украду вас совсем ненадолго.

Твоя драгоценная рептилия,

Скорпиус Малфой»

Оторвавшись от письма, Роуз поняла, что теперь все заинтересованные взгляды направлены на неё.

— Скорпиус, наконец-то, приехал, — ответила она на немой вопрос домочадцев и сложила письмо обратно в конверт.

— А где он был? — дежурно поинтересовался дядя Гарри.

— В Испании, — пожала плечами Роуз, — наводил межнациональные культурные мосты, так сказать.

— В переводе на человеческий язык — две недели пил с маггловскими музыкантами в Барселоне, — вставил Джеймс.

— Ничего не могу на этот счёт сказать. Он зовёт нас сегодня к трём часам к церкви в деревне. Вот у него и спросишь, что он две недели делал с музыкантами в Барселоне.

— О, — с ухмылкой покачал головой Джеймс, — боюсь, я не хочу знать ответ на этот вопрос. Ну, знаешь, учитывая его наклонности… Он ведь у нас такой нежный, женственный. А Испания — страна свободная…

— Джеймс Сириус Поттер! — Роуз попыталась повторить строгие интонации тети Джинни, из-за чего та задрожала от едва сдерживаемого смеха. — Прекрати это немедленно!

— А что? — он состроил невинное лицо. — Я не осуждаю, лишь предполагаю.

— Нет, Скорпиус не из таких, если ты имеешь это в виду! — не выдержав, вспыхнула Лили. Роуз даже показалось, что её апельсиново-рыжие локоны зашевелились, как змеи на голове у мифической Горгоны.

— А ты откуда знаешь? — фыркнул Джеймс. Роуз потупила взгляд: игра её кузенов приобретала опасные формы, и ей никак не хотелось в ней участвовать.

— У него девушка есть! — уверенно бросила Лили. Джеймс повернулся и посмотрел ей прямо в глаза. Брат и сестра Поттеры были мало похожи друг на друга: Лили маленькая, конопатая и рыжая, Джеймс — высокий, немного бледный, с русыми кудрями, но глаза у них были абсолютно одинаковые — маленькие кофейные бусины в рамках коротких бесцветных ресниц. Они вперились друг в друга взглядами и, кажется, были готовы друг друга убить, но Роуз наблюдала эти игры слишком часто, чтобы воспринимать их всерьез.

— Да? — Джеймс якобы удивленно вскинул брови. — А ты её видела?

— Да, — едва выдавила из себя Лили.

— А я вот про эту девушку только слышу, — он приложился к чашке с остатками уже остывшего чая. — Может, он так прикрывается, а? Одни разговоры про эту мифическую леди. И хоть бы раз его увидеть в жизни с какой-нибудь юной прелестницей.

— Можно подумать, тебе самому сильно нравятся юные прелестницы, — парировала Лили, и в этот раз Джеймс действительно чуть не взорвался. Роуз видела, как от злости подрагивали его губы, и то, как победно на него взирала Лили. Спас положение Рон.

— Сын Малфоя — музыкант! — то ли восхищенно, то ли пораженно выдохнул он. — Да еще и водится с магглами! Если б мне лет пятнадцать назад такое сказали, я бы в жизни не поверил.

— Мне кажется, Малфои-старшие сами до сих пор не верят, — усмехнулась Роуз.

— Так вы пойдете к нему? — спросил у неё папа.

— Почему нет? Мы давно не виделись. И он обещал украсть нас ненадолго. Сколько сейчас времени?

— Пятнадцать минут четвертого! — отозвалась с кухни бабушка.

— Ого! Он нас уже давно ждет! Ничего, если я так пойду? — спросила Роуз, пригладив воротник своего простенького платья. — И в плаще, конечно.

— Там очень холодно, — нахмурился отец. — Надень еще хотя бы свитер.

— И к плащу обязательно шляпу и шарф, — добавила мама.

— Вас, — тетя Джинни бросила строгие взгляды на Лили и Джеймса, — это тоже касается. И, Джеймс, если почувствую запах сигарет, то…

— Оставишь без карманных денег? — усмехнулся Джеймс, выходя из-за стола. Вместе с ним поднялись Роуз, Лили и, неожиданно, Рон.

— Я вас провожу до деревни, — объяснил он, увидев удивленный взгляд дочери. — Передам из рук в руки, так сказать. Мне так будет спокойнее. Джеймс, ты за главного!

Роуз чмокнула отца в щеку и ушла переодеваться, уже в коридоре краем уха услышав обрывок разговора с кухни:

— Джинни, ему двадцать три года, а ты с ним, как с малым дитём обращаешься, — проворчал дядя Гарри.

— Да, и ему это, видимо, нравится, — буркнула тетя.

— Я думаю, он сам с этим разберется.

Роуз бросила многозначительный взгляд на Джеймса. Тот молча пожал плечами.

* * *

Погода в Девоншире была, действительно, премерзкая. Небо было затянуто темно-серыми тучами, и через них едва просматривался бледный диск обманчивого весеннего солнца. С востока дул порывистый холодный ветер, который своими колючими плетьми хлестал Роуз по щекам. Все уже вышли во двор Норы, готовые трансгрессировать, когда на порог выбежала Гермиона с парой кожаных перчаток в руках.

— Ты забыла, — протянула она перчатки Роуз.

— Спасибо, мам.

— Джеймс, следи, чтобы она не выходила на холод раздетая, — наказала Гермиона. Джеймс встал по стойке «Смирно» и отсалютовал тетке, как солдат:

— Есть, мэм!

— И чтобы к семи были дома! Ну и погодка! — цокнула она языком, глядя на пасмурное небо, готовое вот-вот разразиться дождем. — Малфой, конечно, выбрал день для прогулок. Жалко кошку на улицу выпустить, а вы — гулять. Тебя только позови куда-нибудь, и ты сразу бежишь, не разбирая дороги, — Гермиона неодобрительно посмотрела на Роуз. — Была бы моя воля, я бы тебя никуда не выпустила!

— Я уже поняла, мам, — доброжелательно улыбнулась Роуз и поцеловала её в щеку. — Увидимся вечером.

Все взялись за руку Рона и с громким хлопком трансгрессировали.

В деревеньке Оттери-Сент-Кэчпоул, которая находилась недалеко от Норы, было довольно безлюдно. Роуз боялась, что трансгрессия перенесет их в место скопления магглов, но в такой хмурый выходной день мало кто хотел покидать дом. Старинные мощеные улочки, умытые недавним дождем, каменные дома с красными черепичными крышами, изумрудно-зеленые лужайки и вековые дубы, гордо раскинувшие ветки с молодой листвой — вся деревня как будто спала, одурманенная злой ведьмой, и ждала тёплый поцелуй солнца, который бы пробудил её к жизни. Но солнца не было. Роуз взглянула на небо и отметила про себя, что оно было такое же беспросветно-серое, как и её длинный двубортный плащ.

Они подошли к маленькой деревенской церквушке и увидели у забора Скорпиуса. Он стоял к ним спиной, окутанный серебристым облачком табачного дыма. Длинные платиновые волосы спадали на его узкие плечи, худые ноги, затянутые в узкие джинсы, были скрещены, промеж длинных музыкальных пальцев была зажата тлеющая сигарета. Со спины Скорпиуса Малфоя было легко спутать с девушкой, и он эту свою черту только подчеркивал экстравагантными нарядами, чем вводил своих стариков в ярость.

— Кхм, — прочистила горло Роуз и позвала, — рептилия!

Скорпиус обернулся и лучезарно улыбнулся, блеснув белоснежными зубами. Он щелкнул пальцами, и сигарета в его руках превратилась в пыль.

— Привет-привет! — радостно поприветствовал он их и тут же заключил Роуз в объятия, крепкие, но осторожные.

— Здравствуй-здравствуй! — смеясь, ответила она.

Он отпустил её и осмотрел с ног до головы.

— Выглядишь, — Скорпиус замялся, подбирая слова. Явно слово «прекрасно» было бы слишком очевидной лестью, — потрясающе эстетично.

— Конечно, — засмеялась Роуз, — если ты эстетизируешь смерть.

Скорпиус бросил на неё скептичный взгляд, и кривая ухмылка немного исказила его лицо.

— Шутки шутишь? Значит, до смерти тебе еще далеко.

— Ты загорел! — восхищенно отметила Роуз. Кожа Скорпиуса, обычно по-малфоевски бледная, приобрела темный горчичный оттенок, и его бирюзовые глаза выглядели на её фоне особенно яркими и сверкали, как два драгоценных камня.

— Да-а, — протянул он.

— И на тебе женская блузка! — заметила она, опустив глаза. Под почти скромной черной кожаной курткой Скорпиуса обнаружилась широкая летящая рубашка из нежно-розового шифона.

— Не-ет, — снова протянул он, на этот раз, качая головой. — На ней нигде не написано, что она женская. И, вообще, разделение одежды на мужскую и женскую — это стереотип. Магглы от этого давно избавляются.

— Может, и с нами поздороваешься? — напомнил о себе Джеймс. Скорпиус отошёл от Роуз, ударил по рукам с Джеймсом, коротко пожал ладошку Лили и протянул руку Рону.

— Здравствуйте, мистер Уизли!

Рон вытащил руку из кармана и, сомневаясь, будто боясь, что Скорпиус сейчас его укусит, обменялся с ним крепким рукопожатием.

— Здравствуйте, мистер Малфой. Приятно с вами, наконец, познакомиться.

Роуз заметила, что отцу было явно не по себе, но он держался молодцом. Роуз ему подбадривающе подмигнула.

— Мне кажется, мы встречались на нашем выпускном. Разве нет? — озадачился Скорпиус. Рон закивал, как китайский болванчик.

— Да, но тогда нам не удалось пообщаться.

— Да-а-а, — смутился Скорпиус и пальцами левой руки потёр костяшки на правой, — я был очень занят.

— Это я помню, — отметил Рон. Скорпиус не знал, куда девать глаза, и Роуз видела, как сквозь слой загара на его щеках проступил стыдливый румянец. — Я в той суматохе и не заметил, что вы так похожи на своего дедушку.

Красивое лицо Скорпиуса исказилось еще больше то ли в улыбке, то ли в нервной судороге, и он, наконец, сказал:

— В этой рубашке — особенно.

Роуз и Лили громко рассмеялись, Джеймс закрыл лицо рукой, и даже Рон, кажется, едва удерживался от хохота. Он махнул рукой:

— Всё, ребята, идите. Джеймс, если что случится, спрашивать будем с тебя.

Джеймс снова по-солдатски отсалютовал, и Рон, отступив от них на шаг и напоследок подмигнув своей Рози, с громким хлопком исчез.

— Мда-а-а, — Скорпиус поёжился, как от холода, и потёр руки, — не думал, что знакомство с твоим отцом будет настолько неловким.

Роуз ободрительно похлопала его по плечу.

— Это ты еще с отцом Лили не знакомился!

— Гмг, — нечленораздельно что-то промямлил Скорпиус, и в его глазах блеснули искорки то ли безумия, то ли страха, то ли того и другого одновременно.

Лили, стоявшая за спиной Скорпиуса, скрестила руки на груди и высоко подняла голову. Скорпиус повернулся к ней и окинул снисходительным взглядом:

— Ну и кто притащил сюда эту малявку?

— Ах ты, гаденыш! — вспыхнула Лили. С громогласным смехом Скорпиус раскрыл свои объятия, и Лили бросилась на него, как дикая птица, обхватила ногами и начала клевать своими поцелуями в макушку, в лицо, наконец, нашла его губы, и они присосались друг к другу так, будто кто-то стравил между собой двух дементоров. Роуз смущенно опустила глаза, Джеймс с деланной гримасой отвращения отвернулся:

— Ребятки, может, вы снимете себе номер, а мы домой пойдем?

— Не завидуй, Джеймс, — мягко улыбнулась Роуз и хлопнула его руке.

— Да, не завидуй, Джеймс, — повторил Скорпиус, оторвавшись от Лили. — Мы прекрасно понимаем, что миссис Рэйвенвуд не может вот так кинуться на тебя посреди улицы.

Джеймс смолчал, но Роуз видела, как он был раздражен, и предпочла больше ничего об этом не говорить.

— Куда пойдем? — беззаботно спросила она. — Предлагаю абсолютно любое место, где есть крыша над головой, отопление и тёплые напитки.

— Присоединяюсь! — звонко отозвалась Лили, не выпуская Скорпиуса из объятий. Джеймс сунул руки в карманы и равнодушно пожал плечами.

— Посидим, и ты нам расскажешь про Испанию. Только не в Косой Переулок: меньше всего сейчас хочется встречать знакомых.

Скорпиус, прикинув что-то в голове и осторожным движением убрав руку Лили из-под своей куртки, предложил:

— Я знаю одно место. Маггловский район, вежливый персонал, отличный грог и глинтвейн. Вряд ли мы там кого-то встретим.

— Грог и глинтвейн? — засомневался Джеймс и вопросительно взглянул на Роуз. — Тебе можно алкоголь?

— Уверена, стаканчик хорошего глинтвейна меня не убьёт, — она взяла Джеймса под руку, а другую руку протянула Скорпиусу. Тот крепко сжал её холодную ладонь в своей.

— Перчатки для слабаков, а, Роуз? — подмигнул он ей, и она с шутливым укором сузила глаза. — Кстати, забыл упомянуть, что это кафе находится в Кардиффе.

— Где?! — в три голоса воскликнули Лили, Джеймс и Роуз, но ответа не услышали: водоворот трансгрессии мгновенно затянул их, и перед глазами побежали странные мутные картинки. Длилось это несколько мгновений, но для Роуз они растянулись в вечность. Её как будто протащило сквозь узкую-узкую трубу, все внутренние органы сжались, и Роуз показалось, что бабушкин куриный суп вот-вот полезет обратно. Когда, наконец, она почувствовала под ногами твёрдую землю, то чуть не упала на тротуарную плитку, но Джеймс её удержал.

— Ты как? — участливо спросил он, заглянув ей в лицо. Роуз жестом показала ему, что всё в порядке, и он, всем телом дрожа от негодования, повернулся к Скорпиусу:

— Ты с ума сошёл?! — взорвался Джеймс. — Через полстраны трансгрессировать! А если бы ты нас не дотащил?

— Мне кажется, я неплохо справляюсь, — невозмутимо ответил Скорпиус. — Один я бы и до Ливерпуля добрался без проблем.

— Один хоть в Патагонию лети, и пусть тебя собирают по кускам, как паззл! — Джеймс рвал и метал, размахивал руками и, очевидно, едва-едва сдерживал поток тех слов, которые его джентельменская натура не давала ему произносить в присутствии дам. — А нас не трогай!

Роуз снова взяла его под руку и втянула носом прохладный кардиффский воздух. Пахло морем.

— Не могу поверить, Скорпиус, что ты притащил нас в Кардифф ради глинтвейна.

Лили, все еще обнимавшая Скорпиуса за шею, насупилась, поджала губы и посмотрела на него, как на нашкодившее дитя.

— А я не могу поверить в то, что ты на две недели смотался в Испанию без меня!

— Так я же по работе ездил, а не отдыхать, — начал оправдываться он. — Из студии не выходил.

— И это в студии у вас так солнце жарило, что ты аж коричневый? — Лили пальчиком нажала на кончик его загорелого носа.

— Одного дня на пляже хватило, чтобы кожа полностью слезла. Непривычные мы к такому климату. Нам еще наколдовали щиты, усиливающие силу солнечных лучей. Меня потом солнечным зельем лечили. Боль невыносимая, будто кипящим маслом поливают! — вздрогнул от нахлынувших воспоминаний Скорпиус. Роуз скептически на него посмотрела:

— Прямо-таки за один день кожа слезла?

Скорпиус её скепсис не оценил.

— Там такое солнце, что ты, мой маленький вампир, сгорела бы до пепла.

— Не такой уж и маленький, — фыркнула Роуз. Ростом она пошла в отца — выросла долговязой, несмотря на все болезни.

— По весу, — Скорпиус окинул её пренебрежительно-оценивающим взглядом, — не больше кролика.

Роуз нахмурилась и показала Скорпиусу кончик языка. Его глаза смеялись.

— Ничего, еще, может, будет шанс проверить её огнестойкость, — загадочно сказала Лили и снова поцеловала Скорпиуса. Джеймс снова тяжело вздохнул.

— Где мы вообще?

Они стояли, зажатые в узком проходе между двумя высокими старинными зданиями из серого камня. По левую сторону от Роуз был заложенный кирпичом тупик, по правую, на расстоянии пары метров — выход на оживленный тротуар. По нему шагали магглы, все, как один в куртках и пальто, придерживая над головами зонтики, невдалеке слышался гул автомобильной дороги, где-то играла музыка.

— Мне кажется, — начала Роуз почти мечтательно, — я слышу море.

— Тебе кажется, — безрадостно буркнул Джеймс.

— Здесь недалеко залив, — сказал Скорпиус. — Можно пешком дойти до Миллениум-центра, а там и вода. Но вряд ли её можно отсюда услышать.

— У слабовидящих острый слух, или ты забыл? — рассмеялась Роуз, поправив очки. — Веди нас в своё место с глинтвейном.

Они вышли из прохода, и Роуз с интересом огляделась. В обе стороны простиралась не слишком широкая улица с красивыми серыми зданиями, серой плиткой на тротуарах, темно-серым полотном асфальта на дороге. В Кардиффе Роуз не бывала ни разу, и в данный момент не жалела. Если весь он представлял собой такую серость, то ей хватало и Лондона. Но, с другой стороны, ей было приятно оказаться в незнакомом месте впервые за долгие годы. Она редко уезжала куда-то далеко от дома, из-за болезни и из-за того, что была привязана сначала к школе, а затем к Академии. Её свободное от учебы и тренировок время занимали в основном бесконечные обследования и процедуры, а когда и из не было, Роуз лежала дома, обложенная одеялами, микстурами и книгами. Она много читала, потому что это был один из тех немногих видов досуга, ради которых не надо было выходить из комнаты. Два раза она покидала пределы Великобритании: в первый раз её вывезли со всей семьёй на финал Чемпионата по квиддичу в Катар. Квиддич она никогда не любила и потому откровенно скучала, а по возвращении домой слегла с тяжелой формой арабской песочницы — не очень понятного заболевания, при котором кожа больного начинает превращаться в песок. Роуз пролечили, кожу восстановили, и в тринадцать лет на свой страх и риск отправили к маггловским бабушке и дедушке в Австралию, надеясь, что там она никаких волшебных болезней не подцепит. Вторую неделю своих австралийских каникул Роуз начала в одной из не волшебных мельбурнских больниц со стремительно развивающейся маггловской пневмонией. Больше Роуз никуда не отпускали. А вот неугомонный Скорпиус после школы исколесил всю Британию и затем стал бросаться из одной страны в другую.

— Правила дорожного движения все знают? — смешливо спросил Скорпиус. — Дорогу переходим по зебре на зелёный свет.

Встречный поток пешеходов едва не сбил Роуз с ног. Она цеплялась за рукав куртки Джеймса, как за спасательный круг, который должен был вытянуть её из этого людского омута на берег-тротуар, но все равно спотыкалась и еле-еле доплелась до противоположной стороны улицы. Скорпиус как глава их глинтвейновой экспедиции шёл впереди, к нему, как колючка, прицепилась Лили, широко шагал Джеймс, и Роуз за ними не поспевала. Уже через минуту быстрой ходьбы у неё заныли колени и начало тянуть в пояснице. Джеймс, увидев, что она отстала, развернулся и воскликнул:

— Вот так будет быстрее! — поднял её на руки и под смех Лили, Скорпиуса и самой Роуз и удивленные взгляды прохожих понёс вперед и донёс до самого входа в то кафе, о котором говорил Скорпиус. Это было самое обычное маггловское кафе с уютными жёлтыми светильниками, приятными аппетитными запахами, деревянной мебелью, работниками в клетчатых передничках. Милое, но вряд ли стоящее сил, затраченных Скорпиусом на трансгрессию. Они уселись в самом тёмном углу, и Скорпиус, как пригласивший их сюда, вызвался сам принести им напитки, а Лили, конечно, увязалась за ним.

— Так по нему соскучилась, — начала Роуз, развязывая шарф. Скорпиус и Лили стояли у стойки и о чем-то мило переговаривались, — не может оторваться.

— Боится, что он начнет флиртовать с барменшей, — мрачно бросил Джеймс.

— Какой ты все-таки пессимист!

— Это не пессимизм. Я просто знаю свою сестру. И Скорпиуса неплохо.

— И они тебя тоже знают прекрасно.

Джеймс взъерошил свои непослушные русые кудри и откинулся на спинку стула. Желтый свет лампы вырвал его усталое лицо из полумрака. В этот момент Роуз заметила, как же на самом деле Джеймс похож на своего отца, хотя обычно это сходство было совсем неочевидно.

— Родители уже тоже, кажется, в курсе, — он потёр глаза. — Конспиратор из меня оказался не очень.

— Может, хватит в прятки играть и пора просто закончить это всё? — предположила Роуз. Джеймс усмехнулся.

— Думаешь, это так просто? Я в курсе, что это все неправильно, что она старше меня, давно замужем, что у неё двое детей, и что её муж мне при встрече руки жмет, а я ему лицемерно улыбаюсь. Я знаю. Но это как западня какая-то. Токсичные отношения, или как это называется?

— Я бы вообще не назвала это отношениями, — тихо сказала Роуз. Джеймс мгновенно вспыхнул и зло посмотрел на неё:

— Только не строй из себя эксперта, Роуз, и не лечи меня! Не то чтобы у тебя был какой-то большой опыт. Что? Тупая влюблённость в профессора Александера? Два позорных перепихона с Белби?

Воздух в легких Роуз спёрло, как от удара под дых, внутри всё похолодело. Она вздрогнула и втянула голову в плечи, губы её задрожали.

— Жестоко, Джеймс, — процедила она сквозь зубы и отвела от него глаза. Чувство у неё было такое, будто ей дали пощечину.

— Джеймс! — раздался над их головами мягкий, но строгий голос Скорпиуса. — Я думал, тебе известно слово «такт». Ты ведь так стараешься быть джентльменом.

Джеймс пристыженно смотрел на свои руки.

— К тому же, — Скорпиус поставил на стол перед ними по кружке с красным пряным напитком и сел. Подоспевшая Лили принесла еще две, — мы, кажется, не упоминаем в разговоре фамилию Белби.

— Слава Мерлину, — цокнула Лили, усаживаясь на свое место, — есть хоть кто-то, способный поставить моего брата на место. А ты чего съежилась? — она глянула на Роуз. — Я бы ему за такие слова промеж глаз зарядила!

— Заряжать у нас Скорпиус мастак, — сказала Роуз, с трудом выдавив из себя подобие улыбки.

— Кстати, не думал, что твой отец до сих пор об этом помнит, — немного смутился Скорпиус.

— Вряд ли хоть кто-то забудет ваш выпускной, — хихикнула Лили и отпила глинтвейна. — Не знаю, были ли еще в Хогвартсе выпускные, где самого хорошего мальчика с Рейвенкло увозили в Мунго со сломанным лицом.

— Я не горжусь тем, что превратил наш бал в мордобой. Просто то, что он говорил, было настолько мерзко, что я не выдержал. Даже про палочку забыл.

— Ты все правильно сделал, — не поднимая глаз, сказал Джеймс. — Белби это заслужил. А я идиот, не знаю, что говорю, Роуз, извини меня.

Она нашла под столом руку Джеймса и сжала её. На губах Джеймса появилась легкая полуулыбка.

— Так, — деловито обратилась она к Скорпиусу, — ты нам обещал чемодан историй и сувениров!

Он снова лучезарно улыбнулся. Лили вцепилась в его ладонь, тыльная сторона которой была расчерчена белой тонкой полосой.

— Что это за шрам? Раньше его не было.

— Это струна на гитаре порвалась. Мы повздорили на репетиции, и у меня случился выброс магии, и вот…

Скорпиус взахлеб рассказывал об Испании, и Роуз с жадностью слушала, даже не перебивая и не задавая вопросов. В Австралии она услышала песни одного испанского певца, влюбилась в музыку, в язык, в темноглазого маггла с обложки альбома, который ей купила бабушка, впоследствии влюбилась в саму страну, и с тринадцати лет лелеяла мечту её посетить. Теперь она, семь лет спустя, сидела в промозглом Кардиффе, хлебала крепкий глинтвейн и слушала кучу историй о студиях звукозаписи, о том самом певце, в которого она когда-то влюбилась и который работал со Скорпиусом на студии, о теплом ласковом море, о жарком солнце, о восхитительной барселонской архитектуре, о чудном маггловском спорте под названием «футбол». Роуз слушала истории о том, как кто-то другой исполнял её мечты.

— Я вам вот что привез, — закончив рассказ, Скорпиус полез в карман куртки, на который, конечно, было наложено заклятие невидимого расширения. — Это Джеймсу!

Скорпиус протянул ему складной нож из серебра, чья рукоятка была украшена мелкой цветочной резьбой.

— Разрежет все, что угодно, — сказал Скорпиус и тут же снова полез в карман. — Это для Роуз.

Прямо в руки он передал ей сложенный веер и открытку, самую обычную, не волшебную, с видами Барселоны. Роуз раскрыла веер и поразилась его необыкновенной красоте. Он был зачарован, и нарисованные на нём девушки, сидевшие в розовых кустах, о чем-то говорили между собой и поправляли прически, а бутоны роз на кустах то распускались, то снова закрывались.

— Потрясающе! — восхищенно выдохнула Роуз. Настала очередь подарка для Лили. Скорпиус долго шарил руками по карманам, делая вид, что не может найти нужное. Наконец, он выудил из кармана джинсов серебряное колечко с маленькой черной жемчужиной.

— А! — взвизгнула Лили и тут же закрыла рот рукой. Все присутствовавшие в кафе магглы повернулись к ним.

— Ну-ка подожди! — завёлся Джеймс. — Ты же не собираешься сейчас сделать моей сестре предложение?

Скорпиус испуганно забегал глазами по кафе. Публика напряженно ждала. Роуз едва не подавилась смехом.

— Не-е-ет, — выдавил Скорпиус, — это просто кольцо.

Лили убрала руку от рта, а магглы, разочарованно ворча, вернулись к своим делам.

— То есть не просто, — зашептал Скорпиус, — оно заколдовано так, чтобы Лили всегда могла определить, не произошло ли чего. В нормальном состоянии жемчужина чёрная, если что-то плохое происходит, то она краснеет, а если что-то хорошее, то зеленеет. И чем ярче цвет, тем серьезнее событие.

— Чудесные подарки, Скорпиус, спасибо, — сказала Роуз, улыбаясь. От глинтвейна ей стало тепло, даже немного жарко, и она начала обмахиваться подаренным веером. Девушки на нем, потревоженные неожиданной тряской, с немым укором посмотрели на Роуз, но она не обратила на них никакого внимания.

— Веер классный, да, — согласился он. — Но ты же еще открытку не посмотрела.

Роуз удивленно вскинула брови, отложила веер и взялась за открытку. Она была очень красивая, яркая, с изображением великолепной горы Монтжуик и скромной надписью «Barcelona».

— Всегда хотела там побывать, — прошептала Роуз, не отрывая глаз от открытки.

— Переверни её, мечтательница! — смеясь, воскликнул Скорпиус.

Роуз немедленно повиновалась и тут же ахнула, подняла полные неверия глаза на друга, поймала его веселую улыбку и снова вернулась к открытке. На ней красивым почерком черными чернилами из обычной маггловской ручки были выведены следующие слова:

«Дорогая мисс Роуз,

Ваш друг Скорпиус, которого и я теперь могу называть другом, рассказал мне о Вас и о том, что именно Вы когда-то познакомили его с испанской культурой, языком и моей музыкой. Благодаря Вам нам удалось познакомиться и продуктивно потрудиться над моим альбомом, который выйдет уже летом и который мы посвящаем Вам, мисс Роуз. Без Вас бы ничего этого не случилось, и мне остается только сердечно Вас за это благодарить. Я наслышан о Ваших проблемах со здоровьем, из-за которых Вы не можете приехать в Испанию, и надеюсь, что все-таки Вы победите болезни и исполните все свои мечты!

С огромной благодарностью и уважением,

Альваро Солер»

Теперь уже радостно взвизгнула Роуз и прижала открытку к сердцу.

— Альваро Солер! — воскликнула она и вновь почувствовала себя тринадцатилетней девочкой. — Скорпиус! Альваро Солер!

Скорпиус только широко улыбался и кивал.

— Да, Альваро Солер.

— Черт возьми, Скорпиус, дай я тебя расцелую!

Она встала, потянулась через весь стол, запечатлела на макушке Скорпиуса поцелуй и затем вернулась на свое место.

— Это же тот маггл, которого ты слушала, когда мелкая была? — удивился Джеймс. — Ты ведь уже это забросила!

— Ну и что! — воскликнула Роуз. — Это все равно чертовски мило! Мне как будто снова тринадцать, когда самая моя большая проблема — оценки и эта доставучая Ширли Никсон с Рейвенкло.

Роуз, конечно, приврала. Оценки и школьные соперники никогда не были для неё самыми главными проблемами. Наоборот, они плелись где-то в конце рейтинга. Но Роуз нравилось думать, что у неё было беззаботное детство с обычными детскими бедами, влюбленностями в певцов и ссорами с младшим братом из-за сладостей. Все пропустили эту маленькую ложь мимо ушей.

— За Ширли Никсон! — Скорпиус поднял свою кружку глинтвейна.

— За Ширли Никсон! — хором повторили остальные, чокнулись и осушили бокалы.

После кафе Скорпиус, до глубины души возмущенный тем, что его друзья никогда не видели Миллениум-центр, повёл их туда. Там они застыли на несколько мгновений перед громадной надписью «В этих камнях горизонты поют», восхищенно вздохнули и пошли к заливу. Был уже вечер, солнце, клонившееся к закату, выглянуло из-за туч и окрасило берег залива в розово-желтые тона. По воде шла рябь и прыгали блики неверного солнечного света. Дул приятный влажный ветер, которому Роуз с удовольствием подставила лицо, небо, расчистившееся от туч, было похоже на светлый купол какого-нибудь храма и отражалось в заливе, как в кривом зеркале, в некоторых зданиях загорелись первые огни, в воздухе витал какой-то едва уловимый пьянящий аромат. Впервые за долгие месяцы Роуз осознала, что на дворе — весна. И до лета рукой подать. Все плохие мысли на время отступили.

— После Испании здесь всё кажется таким бедным и унылым, — Скорпиус, кажется, не разделял её восторга, который был написан у неё на лице.

— Тогда я рада, что мне пока не с чем сравнивать.

— Пока? Рванешь в Испанию к своему Солеру? — хохотнул Джеймс.

— Нет, не в Испанию. И точно не к Солеру. Кумиры прекрасны на расстоянии, — ответила Роуз. — Но, думаю, в Болгарии тоже будет неплохо.

Лили пораженно ахнула, вся встрепенулась и округлила глаза:

— Откуда ты знаешь про Болгарию?! Джеймс, ты рассказал?

— Я ничего не знала, Лили, — Роуз отрицательно покачала головой. — Только догадывалась. Но теперь знаю точно.

Лили опешила, не зная, что сказать, она начала хватать ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Джеймс же сложился пополам от хохота.

— Это нечестно! — наконец, нашлась Лили. — Это должен был быть сюрприз!

— Тогда мы сделаем вид, что я до сих пор ничего не знаю, и позволим дяде Гарри сделать сюрприз, — Роуз попыталась успокоить кузину, а сама подумала, что главным для неё сюрпризом является то, что Лили вообще имеет хоть какое-то отношение к этому делу. Но ей не хотелось сейчас об этом думать. В её голове гулял прохладный майский ветер.

— Кхм, — подал голос Джеймс, — я сейчас посмотрел на часы и понял, что мы вообще-то уже опоздали к началу ужина. Уже на пятнадцать минут. Если трансгрессируем прямо сейчас, то твоя мать, — он обратился к Роуз, — возможно, меня не четвертует. О, нет, четвертует. Ты на ветру без шляпы и шарфа!

Роуз усмехнулась:

— Она не узнает.

— Сляжешь опять с пневмонией — узнает. Всё, Скорпиус, увидимся, — они снова ударили по рукам, как при встрече. — Лили, отпусти его, не последний раз видитесь. Роуз, заматывай шарф обратно, давай хотя бы попытаемся скрыть следы преступления.

Лили и Скорпиус слились в прощальном поцелуе с такой жадностью и страстью, будто прощались на веки вечные, Роуз наскоро повязала шарф поверх своего серого плаща, хотя раньше он был под ним, нахлобучила на голову шляпу и взялась за Джеймса.

— Лили! — раздраженно воскликнул он. — Давай быстрее!

Наконец-то она оторвалась от Скорпиуса и тоже взяла брата за руку. Скорпиус подошел к Роуз и на прощание чмокнул её в щеку.

— Пока, рептилия! — улыбнулась она, и Джеймс трансгрессировал.

Их снова протащило через узкие трубы, снова сжало до головокружения и тошноты, но в этот раз Роуз это ни капли не расстроило. Они приземлились прямо посреди огромной лужи у входа в Нору, а с темного, будто заложенного каменными плитами неба, лил холодный ливень, вода в лужах шла пузырями, и втроем они мгновенно промокли до нитки и побежали домой.

Веселой гурьбой они завалились в теплую прихожую Норы, сбросили сырую верхнюю одежду и хлюпающие ботинки и тут же стихли, поняв, что в доме подозрительно тихо.

— Не слышу радостных криков и взрывов петард, — нахмурился Джеймс.

— Мои крики тебя устроят, Поттер? — донесся до них из гостиной рыдающий голос Виктуар. Джеймс немедленно бросил все свои вещи и кинулся туда. Роуз пошла за ним.

— Ну-ка, что это у нас тут за водопад? Виктуар, двадцать шесть — не та цифра, над которой стоит рыдать.

Виктуар в голубом шелковом платье, с идеальной укладкой на голове, сидела на диване, поджав ноги, обнимала миску с эклерами, открытую бутылку шампанского и рыдала навзрыд. Джеймс сел рядом и обнял её за плечо. Как старшие дети в поколении, Джеймс и Виктуар удивительно хорошо понимали друг друга, между ними, кузенами, прослеживалась такая связь, которую не всегда можно было увидеть и у родных братьев и сестер.

— Что случилось, Викки?

— Спроси у своих родителей, что случилось! — выпалила она, икнула и начала вытаскивать из прически шпильки. Золотые локоны рассыпались по белоснежным плечам. — Они превратили мой день рождения в скандал! Не жмись в углу, Роуз, твои тоже к этому причастны! Твоя мать крышей поехала, её надо от людей изолировать! Орали друг на друга с твоим отцом, — она ткнула Джеймса в грудь, — руками махали. Дядя Гарри ей «На твои условия согласился, что тебе еще надо?!», а она ему «Это потому что ты в своем аврорате остатки совести и милосердия растерял!». И, главное, я понятия не имею, о чем они! Влезть в разговор не могу. Мне, — Виктуар ударила себя кулаком в грудь, — на моём собственном дне рождения и поскандалить нельзя!

— А где они сейчас? — дрожащим голосом спросила Роуз, но её проигнорировали. От хорошего настроения не осталось и следа, его будто смыло волной слёз Виктуар. Ей самой захотелось сесть рядом и разрыдаться от обиды и злобы.

— Хватит пить, — Джеймс отнял у Виктуар шампанское, — тебе и так уже хорошо.

— Мне плохо, Джеймс! — взвыла она. — Впервые за несколько лет решила отметить день рождения, только ребенка от груди отняла, захотела расслабиться. И вот, пожалуйста!

— А где твой муж?

— Тедди маленького укладывает. Мы его решили здесь оставить, потому что я сегодня не в себе! — Виктуар снова потянулась к бутылке, но Джеймс хлопнул её по руке.

— Где они, Викки? — Роуз громче повторила свой вопрос. Виктуар подняла на неё заплаканные пьяные глаза.

—В старой детской, обложились заглушающими чарами и продолжают орать. Может, уже поубивали друг друга.

Роуз, сморгнув слёзы, пошла к лестнице. Джеймс остался с Виктуар.

— Не плачь, тушь потечет, — услышала Роуз его голос.

— Она водостойкая, — шмыгнула носом Викки. — Какой же ты хороший все-таки, Джеймс. Не то, что твой брат Альбус.

— А он мне неродной брат. Он подкидыш. Ты думаешь, родного сына бы назвали Альбус Северус?

В другой момент Роуз бы посмеялась над этой шуткой, но сейчас её все злило. Она сглотнула подкативший к горлу комок и едва сдержала то ли рыдания, то ли яростный рык. Роуз быстро, не обращая внимания на боль в коленях, поднялась на третий этаж и повернула ручку двери в детскую. Она поддалась безо всякой Алохоморы и со протяжным скрипом отворилась. На Роуз уставились несколько пар удивленных и внимательных глаз. Она увидела родителей (мать заплаканная, отец — злой), донельзя раздраженного дядю Гарри и дрожащую от гнева тетю Джинни, задумчивых дядю Джорджа и дядю Билла.

Гермиона что-то сказала Роуз, но её голоса не было слышно. Было видно только то, как она шевелит губами. Не было слышно даже ничьих шагов или дыхания. Дядя Гарри взмахнул палочкой, и заглушающие чары пали. Глубоко вдохнув, Роуз закрыла за собой дверь, уверенно сделала шаг вперед и окинула всех присутствующих презрительным взглядом:

— Вам должно быть стыдно, что вы испоганили праздник. И Виктуар, и всем остальным! Другого времени для разборок не нашлось?

— Роуз…, — умоляющим тоном начала мама, но Роуз жестом заставила её замолчать. Молчание хранили и все остальные.

— И от ваших споров нет толку, потому что я все равно поеду. Я так решила.

Первым с места сдвинулся Рон. Он быстро пересек комнату и встал рядом с Роуз.

— Я на твоей стороне, Рози.

— Я думала, ты против, — пролепетала она.

— Если у нас есть шанс тебя вылечить, то мы не имеем права им не воспользоваться.

— Я согласен с Роном, — отозвался дядя Джордж. — Надо рискнуть.

Дядя Билл только неопределенно покачал головой.

— Не знаю, что сказать, всё очень спорно. Это, правда, опасно.

— Чем выставлять свои «за» и «против», — снова вступила Роуз, — лучше скажите, причем здесь Лили?

— Твоя мама так захотела, — с мрачным выражением на лице ответил Рон. Роуз перевела глаза на Гермиону. Она утерла глаза платком и сиплым голосом сказала:

— Я не могу пустить тебя одну!

—Да? — гневно воскликнул дядя Гарри. — А вчера это звучало по-другому. Скажи так, как вчера говорила!

Гермиона потупила взгляд в пол, облизала сухие губы и смолчала. Гарри сказал за неё:

— Она сказала, что, если я хочу рискнуть её дочерью, то должен рискнуть и своей.

— Что? — Роуз отшатнулась и удержалась на ногах только потому, что вцепилась в руку отца. Во все глаза она смотрела на мать. — Мама, это жестоко! Нет, это не жестоко, — Роуз замешкалась, пытаясь подобрать достаточно сильное слово, которое бы описало то, что она в данный момент чувствует, но ничего не находила, — это отвратительно!

— Вот именно! — поддакнула тетя Джинни, кипящая от гнева, и повернулась к мужу. — И ты на это согласился!

— Да, потому что я детей на своих и чужих не делю! — закричал дядя Гарри, и Роуз вздрогнула, будто в неё попала молния. — Для меня Роуз дорога не меньше, чем Лили, и потеря Роуз для меня горем будет не меньшим.

— И поэтому ты решил убить обеих! — закричала в ответ тетя Джинни. — Не смей даже подходить ко мне после этого, Поттер!

Она выскочила из комнаты, ощутимо задев плечом Роуз, и трансгрессировала прямо с лестницы. Дядя Гарри взмахнул руками и воскликнул:

— Так, всё! Поздно уже что-то менять! Роуз, ты и Лили отправляетесь в Огнец. Лили полностью со всем согласна, так что я уже уведомил о наших намерениях болгарскую сторону и готовлю ваши документы. Поедете под чужими фамилиями.

— И ты даже не спросил нашего согласия! — подняла голову Гермиона.

— У меня есть согласие самой Роуз, мне этого достаточно, — бросил он и тут же повернулся обратно к Роуз. — Когда будет какой-то результат, я все сообщу. Я думаю, уже к следующим выходным все решится. А ты пока иди к доктору Беллу, собери с него все рекомендации и справки, какие он только может дать. Поняла? — Роуз кивнула. — Тогда всё, расходимся. Мне ещё нужно извиниться перед Виктуар.

Дядя Гарри пулей вылетел в коридор и спустился вниз. Все остальные тоже начали выходить. Отец крепко держал её руку, дядя Джордж перед выходом ободряюще хлопнул её по плечу, а мать даже не подняла глаз. Когда они с Роном остались в детской одни, он тихо сказал:

— Ты не думай, Роуз, что мне самому не страшно. Очень страшно. И маме нашей страшно, поэтому ты на неё не обижайся. Она тебя очень любит. Но я думаю, ты уже очень-очень взрослая, и держать тебя в клетке мы больше не имеем права. Ты должна жить на полную катушку, как и положено молодым и красивым. А в таком состоянии это вряд ли возможно. И фраза «Она, возможно, доживет до сорока» меня не устраивает. Мне нужно, чтобы ты жила до ста сорока, до двухсот сорока. И чтобы счастливо жила! Чтоб у тебя было любимое дело, любимый человек, семья настоящая, чтобы ты занималась всем, чем хочется, а не сидела целыми днями над книжками. Я же вижу, что тебя от них тошнит! И всего этого ради этого стоит рискнуть, да? — Рон улыбнулся и погладил её пальцем по щеке, смахивая слезинку. Роуз не выдержала, кинулась ему на шею, уткнулась в плечо и начала рыдать в голос.

Роуз сидела за кухонным столом, так высоко запрокинув голову, что её тонкая шея, казалось, должна была вот-вот переломиться от тяжести. Очки съехали на лоб, и обеспокоенное лицо Гермионы с подрагивающим от нервного тика правым глазом виделось Роуз сквозь сдвинутые линзы немного размытым и уродливо искаженным, будто отраженным в кривом зеркале, а полоски на её пиджаке сворачивались в замысловатые узоры. Роуз вдыхала прохладный утренний воздух через широко открытый рот, а мама влажной салфеткой стирала с её губ и подбородка кровь и пипеткой закапывала настой растопырника в кровоточащий нос.

— Ну и куда я должна тебя отпустить? — громко зашептала мама, дрожа от распиравшего её возмущения. — Тут дома, как на пороховой бочке, а там что будет?

— Ма-ам, — гнусаво промычала Роуз и поморщилась, когда горький раствор через нос затёк ей в горло, — не начинай.

— Не начинай! — взвилась Гермиона и с остервенением начала заталкивать пробку в узкое горлышко склянки с растопырником. — А я еще старое не закончила, чтобы что-то новое начинать! Сделали из меня дуру и деспота, как будто я зла родной дочери хочу.

— А Лили? — спросила Роуз, опустив, наконец, голову, которую уже отказывалась держать затёкшая шея. — Лили ты зла не хочешь?

— Конечно, нет! — Гермиона резким движением бросила пузырек с настойкой и пипетку в аптечку и захлопнула крышку. — Я это сказала, чтобы Гарри отрезвить, а он возьми и согласись! Еще и самой Лили всё разболтал. Если кто и роет своим детям могилы, то это он, а не я.

— Я всё равно считаю, что про Лили было жестоко. Не стоило её в это впутывать.

— Тем не менее, она с легкостью на это согласилась, — с некоторым презрением в голосе ответила мама.

— Она авантюристка! — почти восхищенно воскликнула Роуз.

— Я бы назвала её аферисткой. Всё-то у неё какие-то секретики, оговорки. И ей лишь бы куда-то влезть! Впрочем, с такими генами сам Бог велел.

— Я не хочу, чтобы она попала в неприятности из-за меня или из-за ваших с дядей разборок! — всплеснула руками Роуз и встала, чтобы убрать аптечку обратно в шкаф. — И теперь дядя Гарри с тётей Джинни в ссоре из-за этого. Этого ты добивалась?

— Ты думаешь, им нужен серьезный повод, чтобы разругаться? — фыркнула мама, наблюдая, как Роуз на слегка дрожащих ногах шла к шкафу. — Далеко не убирай, тебе после завтрака пить таблетки. А насчет Лили не беспокойся: она и без тебя найдёт себе ворох проблем, и таких, что злые сербы будут меньшей из её бед.

— То есть, ты признаешь, что кучу проблем и опасностей можно найти и здесь, поэтому нет разницы, где быть: тут или на тёплом черноморском берегу в обнимку с тазиком винограда? Или чем там болгары питаются?

— Знаешь, — вспыхнула мама, — Лили может хоть непосредственно в Сербию в самые горячие точки лезть, а ты — нет! Ты из комнаты вышла, и уже кровь из носа и ноги не гнутся!

— Это всего лишь остаточные явления, — Роуз нахмурилась и скрестила руки на груди.

— Как бы твои остаточные явления не переросли в новый приступ. Если б я тебя сейчас в коридоре не встретила, что бы ты делала?

— Сама бы спустилась вниз и закапала тот же растопырник, — пожала плечами Роуз. Гермиона возвела глаза к потолку.

— Спустилась бы? Ты еле шла! Упала бы с лестницы, и что тогда? Сама! Эта твоя самодеятельность тебя в гроб сведет.

— Так запри меня на всю жизнь и охрану приставь, чтобы не было самодеятельности! — не выдержав, взвизгнула Роуз, по-детски топнула ногой и надулась от глупой обиды.

Гермиона внимательно поглядела на неё несколько секунд, а затем сняла со спинки стула свою сумочку и пошла к выходу.

— Некогда мне болтать, я и так уже опаздываю. Какой умник только поставил слушание на утро воскресенья, еще и после праздника! — недовольно проворчала она. Роуз молча стояла, опершись на шкаф. — И не проводишь меня? — Гермиона остановилась у входной двери, уже взявшись за ручку. Роуз, секунду поколебавшись, убрала руки с груди и всё с тем же хмурым выражением на лице пошла за матерью.

— Какое ещё слушание?

— Да глупость! Поймали одного мелкого мошенника, протаскивал через маггловские порты всякую гадость и сбывал в Лютном переулке. Между прочим, знаешь, откуда он? — деловито спросила мама и тут же ответила на свой вопрос, цокнув языком. — Из Монтенегро!

— Это в Италии? — недопоняла Роуз. Гермиона сначала недоуменно округлила глаза, а затем тяжело вздохнула:

— Пусть говорят, что хотят, а я протащу в Хогвартс курс географии. Это уже позор! — она резко открыла дверь, ступила на порог и тут же с испуганным вскриком подпрыгнула. — Джеймс! Какого чёрта!

— И вам доброе утро, тётя Гермиона.

Джеймс сидел на залитом солнцем крыльце в одних штанах и носках, и Роуз видела его белую спину с тёмными точками мелких родинок и покрытые мурашками плечи, а порывистый майский ветер шевелил русые кудри на его голове.

— Ты что здесь делаешь в такую рань?

— Мне на работу.

— Ты, что, ночевал здесь? — обеспокоенно спросила Гермиона. — Так и спал в гостиной?

Джеймс коротко кивнул, затянулся сигаретой и выдохнул дым в сторону.

— Слишком удобно пристроился вчера, не хотелось уходить.

— Ну-ну, — с сомнением отозвалась Гермиона, приподняв бровь. — Я думала, ты ушёл домой, на площадь Гриммо.

— Там сейчас делать нечего, — Джеймс снова сделал затяжку, повернулся к ним, и Роуз увидела, как поднявшийся с его губ дым на пару мгновений закрыл его лицо серой вуалью.

— А Лили, получается, тоже здесь осталась?

— Не имею понятия, — он рассмеялся, — я за этой аферисткой не слежу!

— Ох, Джеймс, — с легкой усмешкой на губах Гермиона покачала головой и застегнула пиджак на все пуговицы. — Такой холод; ты хоть бы накинул что-то.

— Так у меня, — он поднял руку и покрутил в пальцах наполовину истлевшую сигаретку, — согревающие чары.

— Чары у него, — пренебрежительно фыркнула Гермиона и тут же повернулась к Роуз, стоявшей в дверном проеме. — А ты что встала на сквозняке? Не хватало еще простыть. Это он рюмкой перцовки отделается, а ты обратно в Мунго захотела?

— Я могу и двумя рюмками отделаться, — усмехнулся Джеймс и стряхнул пепел с сигареты в старую консервную банку, под которой лежал аккуратно сложенный пополам лист желтоватой бумаги с грязными пятнами. — И тремя, если нальют.

Роуз не сдвинулась с места, лишь немного прикрыла дверь, скрывшись за ней от строгого буравящего взгляда матери.

— Всё, Джеймс, мне пора, — выдохнула Гермиона. — Удачи на работе.

— И Вам того же.

Раздался громкий хлопок — Гермиона трансгрессировала. Роуз снова распахнула дверь и полной грудью вдохнула холодный, почти сладкий утренний воздух с легкой горчинкой табачного дыма. Джеймс погасил сигарету, вдавив её в дно консервной банки. Делать так, как Скорпиус — щелчком пальцев превращать окурок в прах, Джеймс то ли не умел, то ли не хотел. Но оно ему бы и не пошло: в нём не было изящества Скорпиуса, не было его лёгкости движений, да и сигареты он курил покрепче, такие, чей запах сам по себе не выветривался с одежды несколько дней, его приходилось выводить специальными заклинаниями.

— От кого это? — спросила Роуз. Джеймс, поняв её без лишних слов, коснулся листа бумаги под его импровизированной пепельницей и буркнул.

— От Альбуса. Разве не видно?

— От Альбуса? — радостно оживилась Роуз. — И что пишет?

— Ничего особенного, поздравил с прошедшим праздником.

— А какие у него новости?

— Да какие у него могут быть новости! — Джеймс поднялся с крыльца, вытащил письмо из-под банки и подошел к двери. — Пошли в дом, я, правда, замёрз. У тебя-то что? Опять плохо?

Роуз, уже лучше себя чувствовавшая и крепче стоявшая на ногах, быстро пересекла комнату и поставила чайник на плиту.

— Не плохо, просто немного шалит давление, как обычно. Мама же опять раздула из мухи слона! Я бы и сама справилась, но встретила её в коридоре, как назло. Не прятаться же мне от неё было.

— Да, — без особых эмоций тихо отозвался Джеймс, всё еще стоя у двери и задумчиво глядя куда-то мимо Роуз. — Прятаться глупо.

Затем он снова развернул письмо, пробежался по нему глазами, сложил два раза пополам в маленький прямоугольник и спрятал в карман брюк. Задумчивость на его лице сменилась то ли непониманием, то ли тревогой.

— Что-то случилось, Джеймс? — вкрадчиво спросила Роуз. Джеймс от неожиданности вздрогнул, будто забыл, что не один, и встряхнул головой, отгоняя какую-то мысль.

— Нет, ничего. Я просто никак проснуться не могу. Завари мне чая покрепче.

И он сорвался с места и исчез в гостиной, чтобы вернуться оттуда через пару минут одетым в теплый болотно-зелёный свитер из меланжевой пряжи с огромной серой буквой “J” на груди. В руках Джеймс держал большой и, судя по виду, тяжелый походный рюкзак.

— Ты так на работу собрался? — удивилась Роуз, разливая по чашкам кипяток. Она бы сделала это магией, но её палочка осталась в комнате, да и доктор Белл не велел ей тратить силы на ерунду. Рюкзак с глухим стуком ударился об пол, и Джеймс, взмахнув палочкой, отворил дверцу холодного шкафа и левитировал на стол пышный слоеный торт с шоколадной надписью «С днем рождения, Виктуар!».

— Мне дали назначение на остров Уайт. Там обнаружили какие-то старые порталы, вкопанные в землю. Чуть ли не с двадцатых годов там лежат и почему-то до сих пор активны. Пугают магглов, затягивают чаек во всякие неположенные места. Приказано ликвидировать. Так что на неделю я там. С собой палатка, аптечка, лопатка. Кстати, дай лопатку. А, не надо, я сам.

Снова подняв палочку, Джеймс аккуратно отрезал от торта два одинаковых куска и перенес их на блюдца. Роуз, глядя на это, с сомнением нахмурилась.

— Это же торт Виктуар.

— Поверь мне, она за ним не вернется. После вчерашнего она вообще вряд ли нас видеть захочет. Так что ешь и наслаждайся.

— Я её понимаю, — Роуз поставила чашки с черным крепким чаем на стол и придвинула к себе блюдечко с тортом, — мне вчера показалось, что мир рушится.

— Да он уже давно, — ответил Джеймс, ковыряя вилкой тонкие коржи.

— Мне так жаль, что твои родители поругались. Еще и из-за меня.

— Не бери в голову, — махнул он рукой. Но Роуз все еще было не по себе, и кусок не лез в горло. Она внимательно изучала лицо Джеймса, симпатичное, но почти бесцветное, с вечной полуулыбкой на сухих губах, но при этом с печатью тревоги, с глубокой некрасивой складкой между сомкнутых задумчиво бровей. Джеймс знал больше, чем говорил, и что-то его глодало изнутри, но лезть с прямыми расспросами было бесполезно: он бы скорее накричал и наговорил грубостей, чем выдал то, что же его на самом деле беспокоит. Роуз наверняка знала только то, что вечно ухмыляющийся и отшучивающийся Джеймс Поттер был одним из самых печальных людей, что ей приходилось видеть за всю жизнь.

— Ты из-за этого не пошел домой? Из-за родителей?

— А что родители? Они сейчас не на Гриммо. Ну, мать точно нет. Отец, скорее всего, вчера сразу на работу отправился. Хотя, может, и дома был. Пил всю ночь в библиотеке и уснул на кушетке, как обычно.

— Как обычно? То есть, это постоянно происходит?

— Нет, не постоянно, — Джеймс покачал головой. — Бывает иногда. Но он слишком много работает, чтобы часто пить. Может, будь у него больше выходных, то и спился бы, а так на вредные привычки нет времени.

— А что тебе все-таки написал Альбус? — Роуз поспешила сменить тему, хотя и не была уверена, что выбрала правильное направление. — Ты просто выглядел таким… задумчивым.

— Да, я думаю съездить к нему. Мне летом положен отпуск, так что выделю пару дней. Он пишет, что сейчас много работы, вот и посмотрю, над чем он там трудится. Тем более Индия — это само по себе интересно.

— Ты молодец, что не теряешь с ним связь, — ободряюще улыбнулась Роуз, но Джеймс в ответ только пренебрежительно сморщился. Он быстро, почти не жуя, съел свой кусок торта, в пару глотков осушил чашку горячего чая и, отправив посуду в раковину к зачарованной щетке, встал из-за стола, призвал к себе куртку и взвалил на спину рюкзак.

— Было вкусно, интересно, спасибо.

— За что спасибо? — недоумевая, спросила Роуз.

— За компанию. Уже пятнадцать минут девятого, так что мне пора отбывать. Не забудь про свои таблетки. Кстати, куда ты-то собралась в такое время? Все еще спят.

— В Мунго к доктору Беллу, поговорить с ним насчет всяких справок, рекомендаций и прочей макулатуры.

— И до понедельника это не терпит?

— Как раз в понедельник и вторник доктора в больнице не бывает. У него выходные. А тянуть до среды я не хочу. Вообще, хочу уже побыстрее со всем этим покончить.

— Как торопишься! — хмыкнул Джеймс. — Только не говори, что ты так радеешь за страну и дело британского аврората.

— Нет, аврор Поттер, я радею за себя любимую и иду на это исключительно из эгоистических побуждений.

— Рад это слышать, недоаврор Грейнджер-Уизли, а то я испугался, что Патерсон тебе мозги промыл. Сама до больницы доберешься?

— Один шаг в камин я осилю.

— Тогда бывай, — Джеймс пожал её руку. — И выпей таблетки!

Роуз с улыбкой кивнула, и он, нацепив на ноги старые кожаные кроссовки, вышел на порог, откуда в прыжке трансгрессировал. Его ждал омываемый буйными волнами изумрудный остров Уайт, а её — всё те же тошнотно-желтые больничные коридоры. Стоя на крыльце, Роуз подняла глаза на серо-голубое небо, по которому ветер гнал седые облака, которые то закрывали, то открывали бледное обманчивое солнце, и понадеялась на то, что скоро всё это закончится, что скоро она окажется далеко, в Болгарии, пусть неспокойной, но тёплой, что там будет уютнее, чем здесь, что там горы и ласковое море спрячут её от всех семейных бед и перипетий. Этого ей хотелось даже больше, чем излечения. Оставаться дома ей было страшнее даже, чем сражаться с тёмными магами. В бою всё было гораздо проще в том отношении, что мир там чёрно-белый, есть свои и чужие. Так их учили в Академии. Дома же все были своими, и из всего множества родственников Роуз не могла ни одного выбрать и назначить врагом или хотя бы мелким противником. Даже парию Альбуса, про которого дома почти не говорили, она любила и искренне радовалась его редким письмам с другого конца света. И оттого ей было вдвойне больно смотреть, как день за днем свои воевали со своими по поводу и без.

Роуз постояла так несколько минут, глядя в небо, и уже засобиралась обратно в дом, когда вдруг услышала за углом чьи-то мягкие осторожные шаги по траве. Повернувшись, она увидела во дворе Лили. Она была одета в те же вещи, в которых вчера гуляла со Скорпиусом по Кардиффу, рыжие волосы, похожие на львиную гриву, были собраны в неаккуратный хвост на затылке, глаза немного покраснели от недосыпа, и в целом вид у Лили был довольно потрепанный и усталый, но все-таки довольный. Она шла тихо, стараясь ничего не задевать и не шуметь, чтобы не привлекать ничье внимание, поэтому, когда она подняла глаза и увидела на крыльце Роуз, то на пару мгновений остолбенела от удивления. Лили явно не рассчитывала ни с кем встречаться этим утром.

— Не спрашивай ничего, — шепотом попросила она, поднимаясь по скрипучим ступеням.

— Я и не собиралась, — так же шепотом безучастно ответила Роуз.

— Если спросят, я ночевала на Гриммо.

— Только убери засос с шеи, а то нам никто не поверит.

Лили зло чертыхнулась и закрыла ладонью тёмно-фиолетовое пятно под ухом.

— Есть растопырник?

— В аптечке. И дай мне, пожалуйста, мои таблетки. Такие, в оранжевой баночке.

* * *

Роуз дольше собиралась в Мунго, чем в итоге там пробыла. Доктор Белл не уделил ей и пяти минут. В кабинете его не было. Они столкнулись на пятом этаже больницы: доктор, взмыленный, взволнованный, с горящими глазами, стремительно вышагивал по коридору и командным голосом выдавал указания семенившей за ним сестре Поттс. Роуз поняла, что пришла не вовремя.

—Доктор Белл, — позвала его она. Доктор отвлекся от сестры Поттс, остановился и едва ли не с ужасом в глазах взглянул на Роуз.

— И с тобой что-то?

— Что? — не понимая, спросила Роуз. — Нет, со мной всё в порядке!

— Слава богу! — облегченно выдохнул доктор Белл и снова быстро зашагал по коридору, и Роуз пришлось его догонять.

— Доктор Белл! — начала тараторить она, задыхаясь от быстрой ходьбы. — Я хотела попросить вас подготовить мои документы. Справки всякие, выписки…

— Да, я получил запрос от мистера Поттера, — перебил он её. — Я всё сделаю и пришлю сразу пакетом. А сейчас, извини, мне надо спешить.

— Что случилось?

— Бен! — коротко ответил доктор. — Сестра Поттс, на чем мы остановились?

Они скрылись за мутными стеклянными дверями отделения особой терапии, куда Роуз вход был воспрещен, но она и не горела желанием там оказаться. Отделение было новое, совсем недавно открытое, с несколькими одиночными палатами, которые совсем были не похожи на неуютные неудобные палаты в других отделениях. Роуз рассказывали, что там были красивые интерьеры, мягкие перины на койках, картины на стенах, книжные полки, живые цветы в хрустальных вазах. Там было приятно и хорошо находиться, будто ты на отдыхе в уютном отеле, а вовсе не в больнице. А название «Отделение особой терапии» было, конечно, немного громоздким и не очень понятным, но зато нейтральным и не таким пугающим, как короткое и ясное слово «хоспис», которое звучало, как приговор, и вызывало табун мурашек по спине.

— Бен, — на выдохе прошептала Роуз, глядя на мутные стеклянные двери.

Бен Лю был ещё одним пациентом доктора Белла с дементриозом, и в силу этого Роуз была с ним хорошо знакома. Бен был на два года старше неё и входил в короткий список «рекордсменов» — тех, кто дожил с этим диагнозом до совершеннолетия. Но, хотя Бен наблюдался у того же врача, принимал те же лекарства и делал те же процедуры, что и Роуз, его ситуация была в разы хуже. Приступы у него случались гораздо чаще, были проблемы с лёгкими, с позвоночником. Он был сообразительным мальчишкой, отлично играл в волшебные шахматы и втайне от родителей научил Роуз играть в карты. Бен ни шатко ни валко учился в Хогвартсе на Хаффлпаффе, делал какие-то успехи, но уже на четвертом курсе после рождественских каникул в школу он не вернулся. В ту зиму у него случился страшный приступ, после которого он полностью ослеп и частично потерял слух. После этого случая Гермиона тоже захотела забрать Роуз из школы от греха подальше, но Рон и дядя Гарри каким-то образом уговорили её этого не делать. В пятнадцать лет Бен уже плохо ходил, а в семнадцать окончательно потерял контроль над телом. В двадцать лет что-то начало происходить с его разумом, он перестал нормально говорить, узнавать окружающих людей, даже родную мать, а пару месяцев назад, когда Роуз и видела его в последний раз, неподвижно лежащего в койке, он уже ничего не говорил, только время от времени мычал что-то нечленораздельное. Номинально Бен был ещё жив, но он был скорее живым трупом, чем действительно живым человеком. Именно такими представлялись Роуз люди, поцелованные дементорами. Хуже, чем мертв. А теперь, когда Бен оказался в отделении особой терапии, оставалось только ждать сообщения о его окончательной смерти, после чего можно было бы лишь с облегчением вздохнуть и сказать «Наконец-то, отмучился».

Роуз шумно выдохнула и попятилась от этих мутных дверей, словно боялась, что если она ещё хоть минуту простоит здесь, то какой-нибудь злой дух затянет её туда, в этот зал мертвецов, в который есть вход, а выход же сразу на кладбище. Роуз быстро нашла лестницу, сбежала на первый этаж и вышла в просторный холл, где были другие, живые, люди, где сидела за стойкой пухлощекая привет-ведьма и сновали редкие воскресные посетители. Роуз спешила покинуть, наконец, больницу и не смотрела по сторонам, но вдруг краем глаза увидела два знакомых лица. Пожилой грузный мужчина с испещренным морщинами лицом и седыми, будто присыпанными пеплом волосами медленно хромал, опираясь одной рукой на деревянную трость, а другой на плечо шедшей рядом с ним молодой женщины. Женщина эта была очень красива, и, увидев однажды, забыть её было почти невозможно. Ей было не больше тридцати лет, она была довольно высокого роста, но очень стройная и складная, с тонкой талией и изящной длинной шеей. У неё была бледная оливковая кожа, блестящие чёрные волосы, уложенные в скромную прическу, большие зеленые глаза в рамках пышных ресниц и под дугами густых чёрных бровей, аккуратный носик и пухлые губы, подчеркнутые вишневой помадой. И хотя она не носила никаких украшений, кроме тонкого обручального кольца, и была одета в очень скромный твидовый костюм, в ней всё равно безошибочно угадывалась светская леди из высшего общества. Роуз еще раз внимательно к ней пригляделась и поняла, что не ошиблась: это была миссис Элен Рейвенвуд с супругом. Они встретились взглядами, и миссис Рейвенвуд мягко и приветливо улыбнулась. Роуз растерялась и натянуто улыбнулась в ответ, а затем, опустив глаза, выбежала через главный вход на улицу под неласковые лучи лондонского солнца.

Вокруг Роуз раскинулся во всём своём великолепии необъятный город Лондон с миллионами людей, тысячами интереснейших мест и занятий, и сначала Роуз даже растерялась, не зная, куда податься. Погода была весьма неплохая, было ясно, безветренно, достаточно тепло, чтобы распахнуть плащ, не боясь простуды. День, в отличие от вчерашнего, был создан для прогулок, и Роуз категорически не хотелось идти домой, где тем более никого и не было. Родители на работе, Джеймс на службе, Лили должна была спать без задних ног, а больше никто и в голову не приходил. От мысли же о том, что придется провести следующие несколько часов в одиночестве, Роуз становилось почти физически плохо. В её голове была каша из тревожных дум о ссоре старших Поттеров, о Джеймсе и письме Альбуса, о несчастном Бене, который как будто на своём примере показывал Роуз, как могла бы сложиться её жизнь, если бы ей чуть меньше повезло, и обо всём том раздрае, который посеял в их семье сэр Патерсон своими разговорами о Болгарии. Впрочем, Роуз понимала и то, что Патерсон не ударил по ним по-настоящему, а лишь сорвал корку со старой раны, из которой теперь начал сочиться гной.

Роуз огляделась и от нечего делать поплелась в сторону Чаринг-Кросс-Роуд, где располагался паб «Дырявый котел». Мысленно она составила маршрут по Косому переулку, в котором основными пунктами, как всегда, были «Флориш и Блоттс» — узнать дату выхода книги профессора Александера, затем «Волшебный зверинец» — купить корм Живоглоту, а потом, конечно, «Всевозможные Волшебные Вредилки». Уж там её развеселят и выбьют из головы все мрачные мысли хотя бы на некоторое время! Там папа и дядя Джордж, которые не позволят ей ходить с кислой миной. Этот примерный план был всем хорош, но, дойдя до театра Ковент-Гарден, Роуз вдруг передумала и свернула в маленький переулок, спрятанный магией между Боу-стрит и Кэтрин-стрит, нашла дом с номером «30» на бронзовой табличке, поднялась по высоким каменным ступеням и открыла дверь своим ключом.

Их лондонский дом был очень неплохим, просторным, с модным (в начале нулевых) ремонтом, но слишком уж одиноким и пустым. Здесь уже года два никто не жил и редко кто-то заходил. Роуз сняла в коридоре тяжелые ботинки, повесила на плечики плащ, бросила на давно пустующую полку шляпу и пробежала по холодному полу в светлую гостиную. Там, как и во всех остальных комнатах, не ощущалось ничьего присутствия. Только на мебели едва заметно поблескивали сетки антипылевых чар, которыми мама предусмотрительно обтянула весь дом. В углу же в огромной кадке стоял немного зачахший без должного ухода куст васильдрева, известного тем, что может своим неощутимым для человека запахом отпугивать всех паукообразных в радиусе километра. Его в дом притащил отец, и он же за ним трепетно ухаживал до тех пор, пока их семья не перестала здесь жить.

— Агуаменти! — вскинула руку с палочкой Роуз и наколдовала под кустом лужицу воды, которую мгновенно впитала голодная до влаги почва. Затем уже своими силами Роуз отодвинула от камина стеклянный экран и, снова взмахнув палочкой, разожгла огонь в очаге. На каминной полке обнаружилась высокая фарфоровая банка с летучим порохом. Зачерпнув щедрую горсть, Роуз бросила её в пламя и нечаянно просыпала немного на юбку. На голубой ткани остались чёрные угольные пятна, которые, как назло, не убирались заклинаниями Тергео и Экскуро, а при неосторожном обращении могли и вспыхнуть.

— Осталось только сгореть заживо, — недовольно проворчала Роуз, ставя банку на место. Затем она села на пол у камина, посмотрела в разгорающийся огонь и громко сказала:

— Хоук-холл!

Языки пламени, жадно облизывавшие кирпичные стенки камина, начали с пугающей скоростью разрастаться, поднялись до самого дымохода, а потом вдруг расступились в стороны, образовав проход. Между двумя огненными столбами, как в оконной раме, Роуз разглядела смутные очертания комнаты с розовым подлокотником дивана и неизменным плетеным креслом-качалкой. Долго сидеть у огня не пришлось: через пару мгновений в камине появилась голова женщины с медными волосами и мерцающими бирюзовыми глазами.

— Роуз! — радостно воскликнула голова. — Я так рада тебя видеть!

— Здравствуйте, миссис Малфой. Я тоже рада вас видеть.

— Ты, наверно, к Скорпиусу? А-апчхи! — не сдержавшись, Астория Малфой чихнула и запоздало прикрыла рот рукой. — Не пожалела ты пороха, дорогая.

— Извините, — смутилась Роуз и прикусила нижнюю губу. — Немного перестаралась. Да, я к Скорпиусу.

— Ох, — вздохнула миссис Малфой и тут же об этом пожалела: закрыв лицо ладонями, она отвернулась и начала безостановочно чихать. Когда, наконец, она смогла снова дышать нормально, она повернула к Роуз свое раскрасневшееся лицо, сморгнула навернувшиеся слёзы и продолжила. — Скорпиус немного занят.

— Он спит? — напрямую спросила Роуз.

— Нет, не спит, хотя хотел бы. Просто у него обнаружились дела. Но я уверена, что он скоро освободится.

— Тогда я его подожду.

— Конечно! — улыбнулась миссис Малфой. — Проходи!

Она протянула сквозь камин свою хорошенькую пухлую ручку. Роуз немного отстранилась.

— Нет-нет, — пролепетала она, — я имела в виду, что подожду его здесь.

— Слышать ничего не хочу! — безапелляционно заявила миссис Малфой. — Я не позволю тебе сидеть и дышать гарью, пока я здесь в гнетущем одиночестве распиваю потрясающий барбарисовый чай! Берись за руку.

Роуз с тенью сомнения на лице вложила в её мягкую теплую ладонь свою, и миссис Малфой осторожно потянула её вперед. Пригнувшись, Роуз встала на колени и проползла через проход в камине в гостиную Хоук-холла.

— Из тебя бы вышла милейшая Золушка, — с задорной улыбкой прощебетала Астория Малфой, глядя на Роуз, с ног до головы измазанную в саже. Её руки, ноги, уже и без того пострадавшая юбка, рукав белоснежной блузки — всё было в чёрных пятнах и разводах от золы. Даже на лице Роуз чувствовала налёт сажи, и ей хотелось немедленно его стереть, но она понимала, что своими черными руками только сделает лицо еще грязнее. И, хотя это была не её вина, ей было неловко перед миссис Малфой. Та же всё с той же веселой улыбкой на моложавом лице вытащила из-за уха свою палочку, легко ею взмахнула и неизвестным Роуз невербальным заклинанием мгновенно смыла с неё всю золу и сажу.

— Присаживайся, где тебе будет удобно, — сказала миссис Малфой и плюхнулась в кресло-качалку. — На диван можешь даже прилечь.

Роуз скромно присела на край розового диванчика и оглядела и без того знакомую гостиную Хоук-холла. Это была крошечная комната с нежными бежевыми обоями на стенах, льняными клетчатыми занавесками, за которыми скрывались широкие квадратные окна, сквозь которые в дом лился золотой свет солнца. У стен стояли старинные шкафы, плотно забитые книгами, журналами и тетрадями, прямо у ног Роуз расположился низкий кофейный столик, на котором стоял поднос с фарфоровым чайником и двумя чайными парами. Все эти милейшие мелочи вроде изящных узоров на обоях, фиалок в горшочках на подоконнике, поскрипывающего кресла-качалки и невероятно мягкого розового дивана делали невозможной саму мысль о том, что в этом доме проживает семейство бывшего Пожирателя Смерти. Это подтверждали только многочисленные фотографии на каминной полке, на которых, кроме лиц Астории и Скорпиуса, появлялось и нервное лицо мистера Малфоя, который постоянно косился куда-то в сторону, как будто хотел спрятаться за рамкой, но жена слишком крепко держала его за руку.

— Ну, Роуз, — раскачиваясь в кресле, начала миссис Малфой, — как твоё здоровье?

— Замечательно, — с вежливой улыбкой на губах ответила Роуз и поймала подлетевшую к ней чашку с ароматным барбарисовым чаем. — Спасибо.

Миссис Малфой продолжала сладко улыбаться, но её глаза хитро сощурились.

— Признавайся, это с вами Скорпиус пропадал всю ночь?

— Нет! — от неожиданности Роуз едва не пролила чай себе на колени. — Мы разошлись вечером, и больше я его не видела.

Миссис Малфой неудовлетворенно хмыкнула и, дёрнув бровью, застучала ноготком по своей чашке.

— Видимо, был с девушкой. Он нас с ней не знакомит. Возможно, оно и к лучшему. В этом возрасте всё так несерьёзно, возлюбленные меняются чуть ли не каждый час. Вот решит жениться — пусть приводит. А до этого мне хватает и того, что я знаю его друзей. Уж они-то у него постоянные.

Роуз смущенно улыбнулась и опустила глаза.

— Я так рада, что у него есть ты и Джеймс, — продолжала миссис Малфой.

— И Лили, — не сдержалась Роуз.

— И она тоже, да.

Внезапно их разговор прервался каким-то шумом, который доносился из соседней комнаты. За стеной кто-то спорил, и Роуз скоро узнала звонкий голос Скорпиуса.

— Тётя, я вообще не понимаю, почему я должен это делать! — возмущенно кричал он.

Роуз повернулась к миссис Малфой и спросила:

— Мисс Гринграсс тоже здесь?

Та молча кивнула.

— Скорпиус, неужели тебе тяжело помочь родной тёте? — раздался неестественно визгливый женский голос.

— Вы не просите помощи, вы просите бесплатно выполнить чужую работу! Ваша ассистентка, значит, прохлаждается в Бразилии, а я должен за неё пахать!

— Ха! Пахать! — с сарказмом воскликнула мисс Гринграсс. — Я прошу тебя всего лишь заняться моими бумагами, в этом нет ничего сложного.

— Так займитесь этим сами, раз ничего сложного, — отрезал Скорпиус. — Мне, например, трудно. У меня от этой всей бюрократии начинается мигрень.

— У тебя мигрень, потому что ты по ночам не спишь, а шляешься непонятно где.

— А это уже вас, тётушка, не касается. Следите лучше за Вашими подчиненными!

— Вот именно. Чем тёте грубить, лучше б поинтересовался, как она добилась того, что она заняла такой пост! А то так и будешь всю жизнь в углу сцены стоять у кого-то на подпевках.

— Не буду я на подпевках! — горячо выпалил Скорпиус.

«И здесь ругань» — с тяжелым сердцем подумала Роуз.

От запаха барбариса её подташнивало, но она героически глотала чай, потому что это был единственный способ хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей, который снова начали заполнять её голову. Роуз уже пожалела, что свернула с намеченного пути и не пошла в магазин к дяде и отцу.

— А какой пост занимает мисс Гринграсс? — вежливо поинтересовалась Роуз, пытаясь разбавить повисшее молчание.

— С этой недели она главный политический обозреватель «Ежедневного пророка», — гордо ответила миссис Малфой. — Звучит неплохо, правда?

— Да, здорово! Она так долго к этому шла.

— Не хочу хвастаться раньше времени, — заговорщически зашептала миссис Малфой, чуть наклонившись вперёд, — но на будущий год она метит на место главного редактора.

— Да вы что! — также шепотом восхитилась Роуз. Астория закивала.

— А ведь начинала как мелкая архивная служащая в редакции, — в голосе миссис Малфой сквозила нескрываемая гордость за сестру, которая хоть и пренебрегла семейным счастьем, но добилась таких карьерных высот.

— У неё, наверно, остались связи в архиве… — задумчиво произнесла Роуз, глядя в угол комнаты, где стоял торшер с оранжевым абажуром.

— Остались, конечно, — подтвердила миссис Малфой, — а тебя что-то интересует?

— Нет, — Роуз закачала головой, но тут же почувствовала на себе испытующий взгляд Астории и поняла, что не может врать. — То есть кое-что, конечно, интересует, но вряд ли мисс Гринграсс может мне помочь. Об этом не писали в газетах, так что не думаю, что в редакционных архивах что-то есть на эту тему.

— Что-то важное или просто праздный интерес?

— Второе. Я услышала про одно событие, которое произошло еще до моего рождения, но никакой подробной информации не нашла. Ничего важного, но мне жутко хочется почитать что-то об этом.

— Хоть что-то в тебе оправдывает фамилию Грейнджер! — во весь рот улыбнулась миссис Малфой. — Внешне ты, конечно, чистая Уизли. Если б не знала, то никогда в жизни бы не подумала, что ты дочь Гермионы. Ничего от неё!

— У меня были её зубы, — заметила Роуз, — но их исправили.

— Думаю, ты об этом не жалеешь, — Астория поставила пустую чашку на поднос. — Подойди к Даф… то есть мисс Гринграсс и спроси у неё, что тебе интересно, не стесняйся.

— Я же говорю, об этом не писали в газетах…

— Если не писали, это не значит, что никакой информации не было. Иди! — настойчиво произнесла миссис Малфой и легонько толкнула Роуз в плечо, призывая не сидеть на месте. — Заодно поможешь Скорпиусу держать оборону. Ему сейчас нелегко.

Роуз втянула носом разогретый сухой воздух, собираясь с мыслями, вернула чашку на поднос и встала с места. Миссис Малфой ей одобрительно улыбнулась и движением палочки открыла дверь. Роуз по привычке поправила идеально чистую выглаженную юбку, отметила про себя не забыть узнать у миссис Малфой это бесценное заклинание и вышла в коридор.

Голоса Скорпиуса и мисс Гринграсс, один недовольнее другого, доносились из-за соседней двери.

— Тридцать галлеонов, и я, возможно, наполню чернильницу, — выдал ультиматум Скорпиус. Роуз всё ещё стояла под дверью, вцепившись в ручку, но не решаясь её повернуть.

— Тридцать?! — ошарашенно воскликнула мисс Гринграсс, и Роуз даже через стену почти видела, как она схватилась за грудь. — Скорпиус, не рви мне сердце!

— Тридцать! — настаивал он. — Этой вашей Иветти вы платите всю сотню! Я же, делая скидку на наши нежнейшие родственные отношения, прошу даже меньше трети.

— Ну ты и гоблин! — задыхаясь от возмущения и шока, выпалила мисс Гринграсс.

— Это уже к вам вопрос, тётушка, нет ли в нашем роду гоблинской или хотя бы еврейской крови. Если есть, то нечему здесь так удивляться. Яблоко от яблони.

Роуз, наконец, повернула ручку двери и вошла в маленький темный кабинетик, в котором были только заваленный бумагами стол, стул и настенная полка, беспорядочно заставленная папками с документами. Мисс Гринграсс — очень высокая худосочная волшебница с каштановыми седеющими волосами в строгом пучке на затылке, маленьким птичьим лицом, похожая на сестру лишь сине-зелеными глазами и легкомысленной привычкой держать палочку за ухом, сидела за столом. Скорпиус же стоял у окна, присев на узкий подоконник, и, скрестив руки на груди, недовольно посматривал на тетушку. Когда Роуз появилась на пороге, он тут же расцвел, глаза его под рваной челкой радостно заблестели, а губы расплылись в широкой улыбке.

— Какие люди!

Скорпиус немедленно встал и заключил Роуз в объятия, зарылся в её рыжие кудри и прошептал на ухо:

— Спаси меня.

— Здравствуйте, мисс Гринграсс, — поздоровалась Роуз, не дожидаясь, пока Скорпиус её отпустит.

— Здравствуйте, мисс Грейнджер-Уизли, — вежливо, но равнодушно ответила Дафна. — Скорпи, отпусти гостью. Будешь виснуть на девушках в другое время.

— Ух ты! — Скорпиус присвистнул и убрал свои тяжелые руки с плеч Роуз. — Я уже Скорпи. Если вы, тётушка, думаете лестью и подлизыванием выбить из меня скидку, то бросьте это пустое занятие.

— О, Мерлин! — прорычала мисс Гринграсс, явно сдерживаясь от слов непечатных. — Наградил Бог роднёй.

— О чём же вы так жарко спорите? — Роуз подошла к столу и с интересом взглянула на разбросанные на нём бумаги. Это были самые обычные банковские выписки, счета, ещё не распечатанные письма с министерской печатью на конвертах, пергаменты с простынями текста и приписками «В номер» на полях и прочие рабочие записки и свитки. — Я слышала, Скорпиус чуть не довел вас до сердечного приступа.

Скорпиус улыбнулся, прикусив кончик языка, а потом закрыл рот рукой, удерживаясь от зевка. У Роуз заслезились глаза от желания зевнуть вслед за ним.

— Этот крайне наглый молодой человек однажды точно доведет меня до гробовой доски, — заворчала мисс Гринграсс и начала сама разгребать ворох бумажек. Работы был непочатый край, и Роуз понимала, почему Скорпиус от неё отлынивал.

— Бросьте, тётушка, ломать комедию! — он взмахом руки разрезал воздух и хлопнул себя по бедру. — Никогда в жизни не поверю в ваши приступы! Вы же бесстрашная Дафна Гринграсс! Лезли в горячие точки, бегали по полям сражений, наведывались в сам Азкабан и брали интервью у Пожирателей Смерти…

— И выдала сестру за одного из них! — зло бросила мисс Гринграсс и отвернулась к стене. Скорпиус вытаращил глаза, начал тяжело дышать, раздувая ноздри, и сжал ладони в кулаки.

— Ну-ну, будет вам, — Роуз прошла мимо него, будто случайно мазнув его по руке краем своего шёлкового рукава. Чужие прикосновения успокаивают Скорпиуса лучше слов: эту его особенность Роуз узнала уже давно, еще в Хогвартсе. — Можно мне посмотреть?

Она подошла к столу и с молчаливого разрешения мисс Гринграсс стала копаться в бумагах.

— А ты чего вообще пришла? — поинтересовался, наконец, Скорпиус, немного успокоившийся и засунувший руки в карманы от греха подальше.

— Я уже не помню, — со смехом пожала плечами Роуз, не отрываясь от своего занятия.— Просто пришла. И не жалею: миссис Малфой напоила меня очень вкусным чаем.

— Ого, ты и с мамой успела посидеть!

— Да, мы мило поболтали. Она, кстати, поделилась, что вас, мисс Гринграсс, повысили до главного политического обозревателя в «Пророке».

— Есть такое, — прищурившись, подтвердила Дафна. На её желтоватом лице ходили желваки. — Конечно, кажется, что это повышение. Но, если говорить честно, меня унизили с настоящего журналиста до рупора официальной позиции министерства.

— Бросьте, — удивилась Роуз, — неужели сейчас журналистика работает так же, как тридцать лет назад? Не прибавилось свободы слова?

— Свобода слова — это в «Придиру». Там, конечно, чушь пишут, но это чушь от чистого сердца. А «Пророк» никогда к свободным СМИ не относился.

— Но мне казалось, что и министерство у нас изменилось.

— Милая моя! — мисс Гринграсс снисходительно взглянула на Роуз, и та почувствовала себя десятилетней девочкой, сказавшей глупость в присутствии взрослых, и прикусила язык. — Может, в министерстве и есть люди, честно выполняющие свою работу, вроде твоей матери или дяди; уж не знаю, чем они руководствуются. Может, правда, за дело радеют или же репутацию берегут. Но в целом министерство — это всё тот же клоповник с той же самой дележкой власти и грязной пропагандой, что была в девяностые.

— Ясно, — с вежливой улыбочкой ответила Роуз и вернулась к бумагам. — А что со всем этим надо делать?

— А… Эмм… — неожиданно замялась мисс Гринграсс и посмотрела на лежащую перед ней кипу документов так, будто видела всё это в первый раз. — Сортировать, да, — неуверенно сказала она. — Кое-что подписать, ответить на некоторые письма. Вообще, этим занимается Иветти, но она сейчас в отпуске. Уехала к семье в Бразилию и не отвечает на письма. Даже на громовещатели. Но она оставила инструкции для своей сменщицы.

— Которую вы отказались нанимать, — влез в разговор Скорпиус. Он вернулся к окну и снова присел на подоконник, вытянув ноги.

— Я решила, что месяц переживу без ассистентки.

— Конечно, — всплеснул руками Скорпиус, — ей же придется заплатить сто галлеонов!

— Но с этим внезапным повышением работы стало столько, что я зашиваюсь!

— Я могла бы помочь, если позволите, — робко предложила Роуз.

— О как! — Дафна смерила её полным скептицизма взглядом. — И какую плату попросишь?

— А! То есть ей вы платить готовы! — снова вмешался возмущенный Скорпиус, но мисс Гринграсс жестом приказала ему замолчать.

— Меня не интересуют деньги, — Роуз хотела выглядеть как можно скромнее, но всё же не смогла сдержаться и не улыбнуться.

— А что интересует? — в лоб спросила Дафна. Роуз набрала воздуха в лёгкие, собралась с мыслями и выложила, как на духу:

— Я хотела бы заглянуть в редакционный архив. Было одно событие лет эдак двадцать шесть назад. Что-то случилось, и в итоге болгарская сборная по квиддичу перестала собираться.

— А! — понимающе закивала мисс Гринграсс. — Кубок двухтысячного года.

— Кубок?

— Чемпионат Европы по квиддичу, — пояснила Дафна.

— И после него сборная Болгарии перестала собираться? — не сдержался Скорпиус, терзаемый любопытством, а потом снова зазевал. Этот непрошеный зевок был единственным напоминанием о проведенной им бессонной ночи. — Это же бред! Они ведь были чемпионами мира!

— Дай сказать, Скорпи, — одернула его мисс Гринграсс. — Сборная не перестала собираться. Она перестала в принципе существовать.

Роуз вздрогнула, будто её ударили током, и по её рукам пробежали мурашки.

— В смысле… — нерешительно начала она, эти слова было почти больно произносить, — была физически уничтожена?

Ей очень хотелось, чтобы мисс Гринграсс сказала «Нет-нет, ты что, я не это имела в виду, ты неправильно поняла», но вместо этого Дафна кивнула, поджав губы.

— Почти полностью. Не помню точно, сколько их живых осталось. Нам никаких конкретных данных на этот счет не давали. Там не только спортсмены погибли, кстати, но и врач их, тренер тоже, по-моему. Да и не только болгарская сторона пострадала, собственно. Но им, конечно, больше всех досталось.

— Так, подождите, — Роуз выставила руки вперед, будто она так могла защититься от потока слов, и бесцеремонно присела на край стола, подмяв под себя некоторые бумаги. И без того усталые ноги её уже не держали, а теперь вовсе стали ватными. Мисс Гринграсс на это никак не отреагировала. — Что же это такое случилось?

— Я удивлена, что в вашей семье об этом никогда не говорили, — ответила Дафна со странной усмешкой на губах.

— Ну, — Роуз поправила сползшие на нос очки, — мама что-то говорила про какой-то чёрный сентябрь.

Мисс Гринграсс сначала начала тихо хохотать, а потом вдруг разразилась мрачным смехом, от которого Роуз стало еще больше не по себе.

— Ох уж эти маггловские метафоры! Чёрный сентябрь! — отсмеявшись, громко воскликнула Дафна и хлопнула рукой по столу. — И ведь какое точное сравнение подобрала твоя мать. Восхитительная женщина, конечно.

— Кхм, тётя! — подал голос Скорпиус. — Не соскакивайте с темы, пожалуйста. Что за сентябрь и почему он чёрный? Сентябрь какого года?

— «Чёрный сентябрь» — это не месяц, а маггловская преступная группировка. Террористическая, как у них принято говорить. В семидесятые годы они устроили резню на Олимпиаде в Мюнхене…вы же знаете, что такое Олимпиада?... ну вот. Убили четырнадцать спортсменов и одного полицейского. Аналогия прослеживается вполне очевидная.

— То есть, на болгар напали? — спросил Скорпиус.

— Напали, взяли заложников, некоторых убили на месте, кого-то уже в плену. Стандартная схема.

Роуз облизала пересохшие губы и потерла рукой шею, словно пытаясь ослабить невидимую удавку, которая вдруг сдавила ей горло. Голова её стала тяжёлая, свинцовая, заболела переносица и заныли десны. Захотелось положить холодные пальцы на виски и начать их растирать, чтобы хоть немного сбавить давление, готовое проломить ей череп изнутри. Но Роуз сдержалась и лишь сжала в руках подол юбки, перетирая между пальцев мягкий хлопок. Привлекать к себе внимание ей хотелось в последнюю очередь.

— И об этом не писали газеты? — поразился Скорпиус. — Да любой журналист удавится за такой материал!

— Мы почти и удавились, — с недоброй улыбкой ответила мисс Гринграсс. — Это была бы бомба! Одни фотографии только чего стоили! У нас уже был макет первой полосы, но тут же прилетела сова из министерства. Всё зарубили на корню. Причин не объяснили, конечно, кто мы такие, но вроде говорили что-то типа «Не надо народ пугать, от своей войны не оклемались ещё, а тут чужая страна, и вообще мы в этом Чемпионате даже из группы не вышли, так что плевать». Сделали заметку в три строки в спортивном блоке о том, что болгары вышли из игры, и на этом всё. Никому слова сказать не дали, даже Скитер, и той рот заткнули. Может, оно и к лучшему.

— Что Скитер рот заткнули? — уточнил Скорпиус.

— Что не пустили это в печать. Тогда, и правда, своего негатива хватало, а там, извините, фото такие были… Одно краше другого. Не для массового, так сказать, зрителя.

— То есть, материалы всё-таки есть? — спросила Роуз, игнорируя нарастающую боль в переносице. — Их можно посмотреть в архиве?

Мисс Гринграсс откинулась на спинку стула и с интересом оглядела Роуз с ног до головы.

— Милочка, ты не перестаешь меня удивлять! Я тебе говорю: там грязь и кровища! Зачем тебе туда лезть?

— Я должна быть к этому готова! — Роуз гордо подняла голову. — Я же будущий аврор.

Мисс Гринграсс прищурилась и цокнула языком:

— Не представляю тебя в их форменном плаще. Выглядишь, как помесь Трелони и мадам Пинс, а всё туда же — в авроры. С твоим умом и здоровьем, уж извини за прямоту, лучше бы в науку. К тому же, в такой одежде, какую ты обычно носишь, — Дафна покосилась на зажатый в кулаке Роуз край юбки, которая прикрывала её ненормально острые коленки, — по полю боя не побегаешь.

— В науку любой дурак может пойти, — буркнула Роуз и этим вызвала гогот Скорпиуса, — а я хочу людям помогать. А одежда у меня так заколдована, чтобы не мешаться.

— В брюках оно всё равно сподручнее. Поверь мне, бывшему военному корреспонденту, — мисс Гринграсс положила руки себе на бедра, привлекая внимание к своим затертым брюкам-галифе защитного зеленого цвета.

— Я брюки не ношу, — Роуз понуро опустила голову и проворчала себе под нос, — у меня ноги уродливые.

— Неправда! — заявил до глубины души возмущенный Скорпиус.

— А ты где успел мои ноги разглядеть, чтобы такое утверждать?

— Нигде, — немного смутился он, — но говорить про тебя гадости никому не позволю. Даже тебе самой.

Роуз умилённо улыбнулась и приложила холодные ладони к раскрасневшимся щекам и, воспользовавшись моментом, слегка нажала кончиками пальцев на побаливающие виски. Боль это не сняло, но Роуз радовала уже даже иллюзия какой-то помощи. Ей казалось, что её череп вот-вот лопнет.

«Только не сейчас, — уговаривала она свой дурацкий, ни на что не годный организм, — а лучше вообще никогда»

—Значит, хочешь в архив? — вернулась к основной теме разговора мисс Гринграсс. Роуз закивала, отчего её очки сползли на больную переносицу.

— А за это я разберу ваши бумаги.

— За это, конечно, низкий поклон. Отказываться от твоей помощи я не буду, даже не рассчитывай. У меня не так много помощников, чтобы ими разбрасываться, — она с укором зыркнула на Скорпиуса. — Но ты меня саму раззадорила. Как думаете, если сейчас это продавить в печать — выстрелит?

— Тридцать лет спустя? — фыркнул Скорпиус, не скрывая своего скепсиса.

— Двадцать шесть. И не забывай, что в сентябре Чемпионат Мира. Можно запрыгнуть на эту волну и напомнить миру об одной из самых выдающихся команд прошлого века.

— Наоборот, — Скорпиус покачал головой. — Чемпионат — праздник позитива. Миру мир, мы все едины, «Нет войне!» и так далее. Вряд ли в газеты пустят откровенную «чернуху».

— Ты прав, Скорпи, — с неудовольствием отметила мисс Гринграсс. — Удивительно, но прав.

Вдруг дверь отворилась, и в кабинет проник запах овощного супа. Роуз обернулась и увидела на пороге миссис Малфой. Поверх её легкомысленного бело-голубого платьица был повязан кухонный фартук.

— Обед готов, — со своей фирменной сладкой улыбочкой на устах произнесла миссис Мафлой. — Роуз, я надеюсь, ты к нам присоединишься.

— Асти, ты прости, но у нас дела, — мисс Гринграсс встала из-за стола, обнаружив свой исполинский рост, — мы с мисс Грейнджер-Уизли сейчас уходим.

— Но… но… — Астория начала беспомощно хлопать ресницами, — я же приготовила гаспачо!

— Гаспачо? — удивилась Роуз. — Испанская кухня?

— Скорпи привез домашний рецепт от одной местной хозяйки.

— Извини, Асти, гаспачо подождет, — развела руками Дафна.

— Не подождет! — всплеснула руками миссис Малфой.

Но сестра на неё не отреагировала. Жестом приказав Роуз встать со стола, она легким движением палочки собрала все разбросанные по нему бумаги в высокую стопку, обвязала их шнурком, и после еще одного взмаха волшебной палочки эта стопка начала стремительно уменьшаться, пока не стала размером со спичечный коробок. Роуз поймала её в подставленные ладони и сунула в карман.

— А Скорпиус с нами не идёт? — спросила она.

— Нет, у него дела, — коротко ответила Дафна.

— Какие это? — вопросительно Роуз взглянула на Скорпиуса. Тот подмигнул ей:

— Важные и интересные. Для начала загляну к брату Джеймсу на остров Уайт.

— Уайт? — переспросила миссис Малфой. — Это где Элен Рейвенвуд задумала дом покупать?

— Не знаю, мам, — со странной полуулыбкой ответил Скорпиус. — Впервые об этом слышу.

— Не нравится мне всё это, — нахмурилась Астория, глядя на сына. — Не успели прийти, а уже разбегаетесь. Опять оставляете меня одну!

— Ой, мам, — отмахнулся он, — не начинай!

— Что не начинай? — завелась миссис Малфой. — Я ещё старое не закончила, чтобы новое начинать.

Роуз отвернулась к стене и закрыла рот рукой, сдерживая приступ смеха. Мисс Гринграсс с непониманием на неё покосилась, а потом хлопнула в ладоши:

— Так, всё, хватит языками чесать! Асти, успокойся, никто тебя не бросает. Я вернусь, и мы попробуем твой гаспачо. Думаю, твой муженек тоже к тому времени явится. Мисс Грейнджер-Уизли, возьмите меня под локоть.

Роуз уже подошла к мисс Гринграсс, когда вдруг вспомнила, что её плащ, шляпа и, главное, обувь остались дома.

— Я босая, — пролепетала она. Дафна посмотрела на её ноги и сказала:

— Ты не босая, ты в гольфах.

— Но обуви-то нет.

— А она тебе так нужна?

— Не помешала бы, — пожала плечами Роуз. Мисс Гринграсс тяжело вздохнула и повернулась к сестре:

— Асти, дай девочке какие-нибудь туфли. У вас, кажется, один размер.

— Сама справишься, — надула губы миссис Малфой и с крайне обиженным видом вышла из кабинета. Мисс Гринграсс закатила глаза, снова подняла в воздух палочку, и через мгновение через открытую дверь в комнату влетела обувная коробка. Роуз едва успела пригнуться, чтобы ей не снесло голову. Отлетела картонная крышка, и на свет показались тупоносые синие лаковые лодочки. Мягко они опустились на пол, и Роуз ловко в них запрыгнула.

— Вы так легко управляетесь с невербальными заклинаниями! — восхищенно заметила она.

— Это у нас семейное, — равнодушно ответила мисс Гринграсс. — Асти, например, даже умеет невербально ругаться.

— Как это?

— Взглядом, милочка, взглядом. Или мокрым полотенцем по спине.

На этих словах Скорпиус поморщился и повёл плечами.

— Бери под локоть, — снова приказала Дафна. Роуз повиновалась.

— Я, на самом деле, думала, что вы просто дадите мне пропуск или вроде того…

— Я твой пропуск.

Роуз не могла вспомнить, когда в последний раз так плохо переносила трансгрессию. Ещё вчера всё было относительно нормально, сегодня же она едва не потеряла сознание. В глазах потемнело, голову будто зажали в тиски, свело челюсть и заболели все зубы сразу. Когда всё закончилось, Роуз не сразу пришла в себя, а когда её зрение прояснилось, то поняла, что лежит на мокрой брусчатке лицом вниз, а её щека касается острых осколков разбившейся линзы из очков. Мисс Гринграсс склонилась над Роуз и осторожно дёрнула её за локоть:

— Жить будешь?

— Да-да, я уже встаю.

С горем пополам она поднялась, постояла пару секунд, пока не прекратилось головокружение и земля не перестала плыть под её ногами, достала палочку и произнесла:

— Окулус репаро.

Осколки линзы мгновенно поднялись с земли, собрались в единое целое и заняли своё место в оправе.

— У тебя трещина на палочке, — отметила наблюдавшая за ней мисс Гринграсс.

—Да, — Роуз провела пальцем по крошечной поперечной трещинке, — уже давно, ещё с Чемпионата по зельям. Но она прекрасно работает.

— У аврора палочка должна быть в идеальном состоянии.

— Я знаю, — ответила Роуз, — но я пока ещё не аврор. Подождите, — она огляделась и увидела ряды всё знакомых магазинов, наставленных по обеим сторонам длинной аллеи, — мы, что, в Косом переулке?

— Как видишь.

— Я была в пятнадцати минутах ходьбы отсюда, когда решила пойти в Хоук-холл. Вот это крюк я сделала!

— Если б ты не пошла в Хоук-холл, то у тебя не было бы причин идти сюда. Идём уже!

Мисс Гринграсс нетерпеливо схватила Роуз за запястье и потащила в сторону серого безликого в сравнении с остальными домами в Косом переулке здания.

— Раньше это было кафе Флориана Фортескью, — пояснила Дафна, заметив, как Роуз осматривает старые широкие витрины, которые меньше всего ожидаешь увидеть у здания архива. — Тут подавали такое мороженое, что оно мне до сих пор иногда снится. Потом старика убили, а после войны решили расположить здесь архив. Мол, старик отлично разбирался в истории, так давайте устроим здесь склад старья. Идея не очень, ну да не мне судить.

Дверь легко отворилась, и над головами Роуз и мисс Гринграсс приветливо зазвенели серебряные колокольчики с голубыми лентами, медленно лавирующие в воздухе, подобно свечам из Большого Зала Хогвартса. В небольшом обеденном зале бывшего кафе всё еще стояли стулья и маленькие круглые столики на изогнутых ножках, в почерневших канделябрах торчали давно погасшие свечи, весёлые картинки с изображениями мороженого и самых разных вкусностей посерели от пыли, на таком же пыльном прилавке были разложены карточки с меню, датированные 1996 годом.

— Тридцать лет назад, — посчитала Роуз, когда мисс Гринграсс подвела её к прилавку, — с тех пор здесь ничего не меняли?

— Почему же? — пожала плечами мисс Гринграсс, вытаскивая из-за уха волшебную палочку. — Здесь прибрали. Когда Фортескью забрали, тут всё было разворочено. Он явно не хотел сдаваться без боя. А так, да, здесь всё так, как было при нём. Правда, пыльно.

Они зашли за прилавок, под которым обнаружились полки со стаканами для мороженого самых невероятных форм, причудливые ложечки, целая россыпь разноцветных зонтиков и прозрачные баночки с самыми разными кондитерскими посыпками. Три десятилетия никто не прикасался к этим вещам, и они, седые от пыли, превратились в своеобразный памятник давно ушедшей эпохе.

Мисс Гринграсс кончиком палочки коснулась нарисованных на стене шариков мороженого: сначала жёлтого, затем голубого и потом розового. Они мгновенно начали «таять», расплываться по стене полупрозрачными каплями, которые закручивались в спираль, сливались друг с другом, белея и источая слабый свет. Роуз, забыв о головной боли, во все глаза наблюдала за этой завораживающей картиной. Вскоре эти светящиеся капли растеклись по всей стене от пола до потолка, и она оказалась будто укрыта мерцающей, чуть колышущейся от несуществующего ветра серебристой тканью. Мисс Гринграсс заправила палочку обратно за ухо и уверенно сделала шаг вперёд, исчезнув за этой завесой. Роуз лишь оторопело смотрела ей вслед.

— Чего встала? — показалась из стены голова Дафны, неестественно повиснув в воздухе без тела. За ней показалась её рука. — Идём уже.

Снова схватив Роуз за запястье, мисс Гринграсс утащила её за собой. Пройдя сквозь завесу, Роуз ощутила, как всё её тело обдало сладким морозным воздухом. Туман, на секунду заволокший её глаза, рассеялся, и её взгляду открылась небольшая идеально круглая зала со стенами из светло-зеленого кирпича и богато украшенным движущимися фресками куполом с окулюсом, из которого лился солнечный свет. Роуз ожидала увидеть здесь шкафы и стеллажи, возможно, столы и стулья, но вместо них посреди залы оказалась только пирамида из одинаковых деревянных ящиков. На вершине её уселся каменный орёл, похожий на горгулью. Он опустил голову и уставился на Роуз и мисс Гринграсс своими пустыми глазами из янтаря.

— Дафна Гринграсс, главный политический обозреватель, — выступив вперёд, представилась мисс Гринграсс. Орёл пару раз моргнул, со скрежетом расправил крылья, роняя каменную крошку, взмыл вверх и закружил под куполом. Пирамида вслед за ним оторвалась от пола, составлявшие её ящики разлетелись в разные стороны и повисли в воздухе, едва покачиваясь, будто на волнах. Роуз силилась их пересчитать, но каждый раз сбивалась.

— Двухтысячный год! — снова раздался зычный голос мисс Гринграсс. Один из ящиков, взлетевший выше многих других и почти покинувший архив через окулюс, дёрнулся и плавно стал спускаться вниз, пока через несколько секунд бесшумно не коснулся мраморного пола. Мисс Гринграсс опустилась перед ним на колени, Роуз же просто села на ледяной пол, с удовольствием вытянув невероятно уставшие за день ноги.

— Здесь римская нумерация? — спросила она, когда Дафна снимала с ящика резную крышку с выгравированными на ней буквами «ММ». Мисс Гринграсс молча кивнула. — И, получается, здесь ящики на каждый год от основания «Пророка»? С самого 1743 года?

Мисс Гринграсс снова кивнула, не произнося ни слова, и положила крышку на пол. В ящике обнаружились еще двенадцать шкатулок поменьше, уже без красивой резьбы, без римских цифр, а с обычными — арабскими, неаккуратно вырезанными, будто выцарапанными гвоздём, очевидно, обозначавшими номера месяцев.

— Так-так-так, — забубнила Дафна, — это, вроде, был август. Да-да, точно август, — она вытащила шкатулку с номером «08», — осталось вспомнить день.

Щелкнув ногтем по замочку, она распахнула шкатулку, и из неё мгновенно вылетели десятки конвертов, каждый из которых по размеру был больше самой шкатулки, с печатями, отмечающими даты и имена тех, кто сдал конверт в архив.

— Число-о-о, — задумчиво протянула мисс Гринграсс, — какое же было число? А, — подняла она палец к небу, — двадцатое. Говорили же у нас «Двадцатое августа — день смерти британской волшебной журналистики».

Конверт с отмеченным на нём двадцатым числом скользнул Дафне в руки. Она нетерпеливо сорвала с него сургучную печать и высыпала прямо на пол все бумаги. Роуз тут же запустила в них руки и стала перебирать, осторожно касаясь старой желтой бумаги и во все свои больные глаза вглядываясь в набранные типографским шрифтом строчки.

— Не читай всё подряд, — подсказала ей мисс Гринграсс, — да и читать нечего особо. Надо искать фото. В них весь смак.

Тогда Роуз взялась за палочку и легким движением руки подняла из кучи документов все фотографии. Дафна одобрительно хмыкнула, глядя на это, но ничего не сказала.

Фотографий оказалось всего пять. Все они, очевидно, были сделаны ночью. На первой, что попалась Роуз на глаза, было изображено что-то непонятное, смазанное, какие-то светлые пятна и черные беспорядочные линии. Фото не двигалось, и Роуз, не разглядев в нём ничего интересного или хотя бы понятного, отложила его в сторону. Вторая фотография была куда чётче: на ней, дрожа и пялясь в камеру огромными глазами, сидел на земле человек неопределенного возраста. Роуз не могла понять, сколько ему было лет. Его лицо было так искажено гримасой ужаса, что считать по нему хоть что-нибудь было невозможно, а пышная его шевелюра при этом была абсолютно седой. Такая могла принадлежать лишь старику, но стариков в команде по квиддичу быть не могло.

— Не знаете, сколько ему могло быть лет? — спросила Роуз у мисс Гринграсс, ткнув пальцем в человека на фото. Та лишь пожала плечами.

— Это, вроде, их самый юный игрок. Охотник. Звали, кажется, Петр. Лет пятнадцать ему было или около того.

— Пятнадцать? — выдохнула Роуз и ещё раз взглянула на седого подростка. От этого зрелища ей стало не по себе, и она отложила фото к предыдущему. Но следующая фотография была ещё хуже. Она была чересчур чёткой, слишком понятной, и даже вспышка ничего, как назло, не засветила. Изображение на фото не двигалось, но это было и неудивительно: двигаться было некому. Трое по-разному одетых мужчин лежали на полу в ряд, головы их были повернуты в правую сторону, а груди заливала кровь.

— Это их врач, тренер и вратарь, — пояснила мисс Гринграсс. Было очевидно, что все эти люди мертвы, и только вглядевшись в их фигуры чуть внимательнее, Роуз поняла, почему их головы были повернуты в одну сторону — они были отделены от тела и просто уложены рядом. Её мгновенно пробил холодный пот, а по коже побежали мурашки. Роуз одной рукой перевернула фото и вдавила его в пол, словно пыталась так выдавить с него это леденящее кровь изображение, а другой схватилась за своё горло. Это было глупо, но ей было нужно отдельно убедиться, что её собственная голова, такая больная и никудышная, всё ещё была присоединена к телу, пусть и столь тонкой и слабой шеей.

Следующий кадр, к облегчению Роуз, был полностью испорченным. Засвеченная плёнка выдала лишь карточку со смазанными зеленоватыми бликами. Возможно, эта неудача в своё время расстроила фотографа, а то и стоила ему карьеры, но Роуз была только рада. После предыдущего фото она понимала, что в кадре мог быть какой угодно ужас.

— А вот это, — мисс Гринграсс, не обращая внимания на шокированное состояние Роуз, взяла самую последнюю, пятую фотографию, — хотели на первую полосу. Исторический кадр. Когда-нибудь войдёт в учебники.

На прямоугольной фотографии Роуз увидела лежащего на траве молодого человека и сразу же предположила, что это тоже мертвец. Глаза его были закрыты, длинные чёрные волосы разметались по удивительно спокойному лицу. Он был одет в светлую кофту с длинным рукавом, левая рука, в которой была всё ещё зажата палочка, лежала на животе, а всю грудь его от правого плеча до левого бока расчерчивала широкая тёмная кровавая полоса, особенно яркая на контрасте со светлой тканью, которая была также прорвана. Выглядело это так, будто юношу полоснули по груди мечом или кинжалом. Такие следы оставляли сильные режущие заклятия. Роуз догадалась, что тем же заклятием были отсечены головы трёх несчастных на другой фотографии.

— Мне кажется, — начала Роуз и удивилась тому, как дрожит её голос, — вот этот седой мальчик больше подходит для передовицы.

— Да нет же! — воскликнула мисс Гринграсс. — Кому этот Петр или как его там нужен? Тут же Крам!

Роуз ещё раз посмотрела на фото, внимательно вгляделась в лицо молодого человека, но всё равно не смогла узнать в нём Виктора Крама. Впрочем, она никогда точно и не помнила, как он выглядел. Всё, что она знала об этом человеке, так это то, что он был великим квиддичистом прошлого и другом её матери. Она видела его лишь на старых затёртых фото со Святочного Бала 1994 года, которые мама показывала им с Хьюго когда-то давно, когда они были ещё совсем детьми.

— Он умер? — спросила Роуз, игнорируя нарастающее жжение в носу.

— Ничего не могу сказать, — мисс Гринграсс положила фотографию к остальным. — Больше его имя нигде в прессе не светилось. Как будто растворился.

— А кто же всё это сделал?

— Говорили про некую группу тёмных магов. Ну, понятно, что не светленькие такое могли натворить. Происхождение их не было установлено, но известно, что члены группы между собой общались на албанском. А Албания к тому времени официально открестилась ото всех темномагических дел в целом и связи с Волдемортом в частности. Конечно, дело пахло международным скандалом, да ещё каким! Я до сих пор удивлена, что это просто взяли и замяли. Как только можно спрятать убийство практически целой сборной отдельной страны, как? У меня в голове не укладывается!

— И, получается, квиддича в Болгарии больше не существует?

— Существует, вроде. Просто сборная больше не собирается, а отдельные команды на международные соревнования не выходят. А так-то существует, куда ты денешься от него, от квиддича-то?

— Давайте заканчивать, — почти умоляющим голосом попросила Роуз, приложив ладонь к мертвецки холодному мокрому лбу, — а то сейчас кто-нибудь зайдёт, а мы на полу с фотографиями.

— Да кто сюда в воскресенье явится! Здесь в будние дни-то никого не бывает, — с ухмылкой отмахнулась мисс Гринграсс, а затем с интересом вгляделась в лицо Роуз. — О, как ты побледнела. Ты и раньше здоровым румянцем не блистала, а теперь тебя от призрака не отличишь. Говоришь, аврор должен быть к такому готов? Вот тебе первая проверка. Фотографиями. Даже не настоящими трупами.

Дафна движениями палочки собрала бумаги и фото обратно в конверт, конверт отправила в шкатулку, шкатулку вернула в ящик, а ящик подняла в воздух к остальным. Там они закружились и опустились на пол, заново сформировав пирамиду, на вершину которой уселся каменный орёл. Роуз в это время пыталась перевести дыхание и успокоить слишком сильно бьющееся сердце. Голова шла кругом, перед глазами плыл туман, зелёные стены и коричневые ящики превратились размазанные акварельные пятна, уже пустой желудок сжался, накатила тошнота.

— Вот только не залей здесь всё кровью! — раздражённо воскликнула мисс Гринграсс и подхватила падающую на спину Роуз. Достав будто из ниоткуда носовой платок, Дафна, как мама утром, начала утирать Роуз окровавленные губы и подбородок. Затем она взмахнула палочкой и громко и отчетливо сказала:

— Сангиум Суппримере! Запомни это заклинание, Роуз. Меня оно много раз спасало.

Кровь мгновенно остановилась, но от головокружения и тошноты это чудесное заклинание не помогло. Роуз пришлось ещё пару минут просидеть на полу, пока сознание не пришло в норму, а мисс Гринграсс в это время заботливо придерживала её голову.

— Скорпиус мне рассказал, что ты направляешься в Болгарию. И причину тоже рассказал. Видимо, Джеймс Поттер ему всё выложил.

— Удивительная у нас тайна, — хмыкнула Роуз, пытаясь сосредоточиться на лице мисс Гринграсс, но видела вместо него лишь бежево-коричневое пятно, — которую знают все.

— Девочка моя, это не тайна. Это идиотизм! Ты какая-то отчаянная, без башки, и люди вокруг тебя абсолютно такие же!

— И Скорпиус?

— Он не настолько отчаянный, хотя тоже горячности хватает. Не возьмётся за ум — так и будет всю жизнь на гитаре бренчать на подпевках у магглов.

— Вы так против его занятия музыкой? Тоже считаете, что артист — недостойная профессия?

— Я так не считаю! — воскликнула мисс Гринграсс. — Я только рада, что он занят любимым делом и хоть чем-то в этой жизни увлекается. В отличие от его дурного папашки. Но Скорпи же очень талантливый, он создан для сцены и может больше. Он не должен стоять в чьей-то тени. Ему бы немного твоей решимости добавить! А то у тебя её чересчур. Вообще инстинкта самосохранения не имеешь.

— Мисс Гринграсс, вы ведь не хуже меня знаете, что ради хорошего дела иногда нужно идти на риск.

— Риск, конечно, есть почти в каждом деле, в любом — от военных действий до подрезания ногтей. Но риск должен быть не то, что просчитан, он должен быть минимизирован! Думать надо на десять шагов вперёд, убирать все потенциально опасные варианты. Я, конечно, тоже иногда ошибалась, подставлялась, но это всё было случайно. На самоубийственные задания я по своей воле не шла. Я у себя одна, знаешь ли, и другой такой не будет.

— А я всё думала, — Роуз широко улыбнулась и только потом задумалась о том, что улыбка эта, наверно, выглядела жутко из-за испачканных в крови зубов, — почему при вашей смелости и резкости вы учились на Слизерине.

— Ну и хорошо, что не на Гриффиндоре. Вы там все с головой не дружите.

Сердце Роуз, до этого бешено колотившееся, заметно успокоилось, прошло головокружение, и пелена, которой были подёрнуты её глаза, исчезла. Роуз нашла в себе силы встать с ледяного пола и с удивлением обнаружила, что совсем не замёрзла, ведь мисс Гринграсс в какой-то момент незаметно для самой Роуз наложила на неё согревающие чары. Они вышли из архива, и мисс Гринграсс, крепко держа её за руку, довела Роуз до «Вредилок» и буквально из рук в руки передала отцу, ничего при этом не сказав о том, в каком состоянии она находилась всего несколько минут назад. Роуз сердечно поблагодарила мисс Гринграсс за всё, а та с добродушной усмешкой от них отмахнулась, попрощалась и исчезла. Рон поцеловал дочь в макушку и насовал ей в карманы разных сладостей, а дядя Джордж полчаса упоительно рассказывал ей о своём новом изобретении. Никто даже не обратил внимания на то, что Роуз была без своей верхней одежды и в чужой обуви. Потом они проводили последнего посетителя, закрыли магазин и отправились в Нору.

Дома Роуз первым делом поела, залпом выпила все свои лекарства, около получаса посидела с маленьким Даниэлем Люпином — несносным полуторагодовалым мальчиком, который каждую минуту выкидывал какие-нибудь фортели, капризничал, дёргал Роуз за волосы, отращивал себе гусиный нос или собачьи лапы и в целом был просто невыносим. Отдав его, в конце концов, подоспевшей бабуле Флёр, Роуз поднялась в свою комнату, свалилась в постель и проспала до утра следующего дня. Проснувшись, она сразу же принялась за бумаги мисс Гринграсс и потратила на них почти неделю, пытаясь рутинной бумажной работой выбить из головы все плохие мысли. Но они возвращались раз за разом. Особенно часто ей вспоминалась фотография с тремя обезглавленными людьми. И образ этот был настолько навязчивый, что избавиться от него было почти невозможно.

По стечению обстоятельств именно в тот день, пятницу, когда Роуз отправила мисс Гринграсс посылку с её бумагами и туфлями миссис Малфой, на пороге Норы появился довольный дядя Гарри, сообщивший Роуз, недовольной Гермионе и задумчивому Рону, что он добился разрешения на въезд в Огнец для Роуз и Лили. Но в силу разных причин, в первую очередь, волокиты, датой их отбытия было назначено аж двадцать пятое мая, до которого каким-то образом надо было дожить. И Роуз не придумала ничего лучше, чем попросить у мисс Гринграсс еще работы. Та прислала ей письмо с благодарностями и наилучшими пожеланиями и охотно подкинула ей ещё неразобранных бумаг, в конверте с которыми обнаружилась подробная инструкция от Иветти и чек банка Гринготтс ровно на тридцать галлеонов.

В старой красной телефонной будке с треснутыми стёклами и разводами краски от чьих-то неумелых граффити было тесно, душно и терпко пахло аммиаком. Роуз закрыла за собой дребезжащую ржавую дверь и сняла трубку. Над серым телефонным аппаратом с несколькими сожженными кнопками были расклеены старые цветастые объявления, с которых на Роуз глядели полуобнаженные девицы в самых нескромных позах и предлагали свои самые нескромные услуги. Под фотографиями обнаруживались затёртые телефонные номера и адреса электронных ящиков. Объявления эти здесь были, сколько Роуз себя помнила, и эти юные девушки уже должны были превратиться в зрелых женщин и, возможно, оставить своё постыдное ремесло. Когда Роуз в детстве ходила в Министерство с родителями, те прикрывали ей глаза рукой, но она всё равно подсматривала сквозь щёлочку между пальцами. Особенно ей запомнилась одна женщина, совершенно голая, чьи причинные места закрывали кокетливые розовые звездочки. Кто-то попытался оторвать ей голову, но не закончил начатого, и теперь эта бесстыдница висела с надорванной шеей, чем напоминала Роуз Почти Безголового Ника. Если б сэр Николас знал, с кем его сравнивают, он, наверно, умер бы заново. Очень многих смущали эти картинки у главного входа в британское Министерство Магии, но поделать с ними ничего было нельзя: хотя объявления были маггловские, какой-то затейник-волшебник наложил на них заклятие вечного приклеивания. Теперь оставалось лишь ждать, когда магглы спохватятся и отправят уже на помойку устаревшую, разбитую и не нужную им телефонную будку.

Роуз бросила монеты в монетоприёмник и попыталась набрать нужный номер «62442», но кнопка с цифрой «4» была сломана, держалась на какой-то неизвестной магии и срабатывала часто лишь с третьего по счёту нажатия. Но в этот раз Роуз переусердствовала, едва не сломала ноготь, вжимая кнопку в аппарат до упора, и вместо двух четверок набрала все три, и непрерывный сигнал в трубке сменился прерывистыми гудками. Пошёл вызов по какому-то неизвестному номеру, а кнопка сброса отсутствовала совсем: на её месте зияла дыра с опалёнными зажигалкой краями. Прежде, чем Роуз сообразила повесить трубку, на другом конце провода раздался грубый мужской голос:

— Алло!

— Аллё, — робко отозвалась Роуз.

— Ты как сюда позвонила, аллё? — с вызовом спросил её собеседник. Ей живо представился огромный шкафоподобный человек, почти великан, с огромными ручищами и сломанными ушами бывшего боксёра. Ей стало не по себе.

— Ммм… по телефону…

— Я телефон двенадцать лет назад отключил!

— Видимо, не до конца.

— Я все провода перерезал, телефон двенадцать лет в подвале лежал! Как ты на него позвонила? Немедленно отвечай! — рявкнул неизвестный так громко, что Роуз вздрогнула и отдёрнула трубку от уха. Вдруг где-то вдалеке, прерываясь из-за помех, послышался звонкий женский голосок:

— Стиви, с кем ты там разговариваешь?

— Сам с собой, моя золотая! Сам с собой! — нежно ответил грубиян и бросил трубку. Роуз ещё несколько секунд послушала короткие гудки, а затем в голос расхохоталась над тем абсурдом, что только что произошел. Женщина с надорванной шеей, казалось, смеялась вместе с ней.

— Надеюсь, этот маггл не уедет в психушку после таких звонков, — сказала ей Роуз. — Хотя нервы ему бы следовало подлечить.

Она повесила трубку, сняла её заново, опять бросила монеты, всё-таки набрала правильный номер и услышала желанное:

— Добро пожаловать в Министерство Магии! Представьтесь и назовите цель визита.

— Роуз Грейнджер-Уизли. Деловой визит.

Звякнул невидимый колокольчик, пол под ногами Роуз дрогнул, заставив её подпрыгнуть, и внутренняя часть будки вместе с телефоном и развратными объявлениями поползла вниз по невидимой магглам шахте, оставив наверху лишь пустой красный остов. За грязным стеклом минули серые слои асфальта, металлические бока канализационных труб и даже стена слишком близко подобравшейся к Министерству новой ветки метро. Когда, наконец, будка опустилась так глубоко, что даже грохочущие поезда подземки оказались где-то вверху, распахнулась стеклянная дверь, и Роуз открылся залитый светом Атриум.

Было утро понедельника, и поток министерских клерков и таких же посетителей, как Роуз, напоминал течение бурной реки. Вспыхивали зелёным пламенем камины, над головами быстрыми стайками кружили разноцветные конверты и бумажные самолётики, сквозь гул толпы можно было услышать звонки лифтов, предложения купить свежий номер «Пророка» или записаться на курсы молодого журналиста, которые вела блистательная Рита Скитер. Все вокруг куда-то спешили, куда-то опаздывали, бесцеремонно расталкивая в стороны всех, кто посмел зазеваться или, как Роуз, идти медленнее остальных. Её слабые ноги не позволяли ей торопиться, а плохонькие лёгкие всегда напоминали о том, что ко всему в жизни нужно подходить спокойно и с юмором, иначе недолго и задохнуться под натиском проблем. Из-за этого она получила несколько пинков и ощутимых тычков от нетерпеливых посетителей Атриума, но и на это постаралась не обращать внимания. Не впервой.

Доковыляв до стойки дежурного мага, она отстояла короткую очередь и подала свою палочку на проверку, но сидевший за стойкой молодой волшебник с бесцветным уставшим лицом на неё даже не взглянул.

— Я вас узнал, проходите.

— Хм, — недовольно нахмурилась Роуз. — А если я — это не я? Вдруг я — это какой-нибудь тёмный волшебник под оборотным зельем? Очень безответственный подход!

Дежурный поднял на неё свои тёмные глаза, и Роуз отпрянула. Его взгляд был полон какой-то горечи и ненависти, но ненависти не к ней лично, а ко всему миру. Так же он глядел на остальных людей в очереди, на своё рабочее место и, Роуз была в этом уверена, на своё отражение в зеркале смотрел с ничуть ни меньшим отвращением.

— Какая зарплата, — выдал он, наконец, — такой и подход. Не задерживайте очередь.

Роуз недовольно посмотрела на дежурного и убрала палочку в карман юбки. Она вполне могла пожаловаться на него матери, а та бы быстро его прижучила, но не в характере Роуз было писать доносы. К тому же ей казалось, что этот человек и без того был изрядно наказан жизнью. Как и все здесь. Древние магглы, сочиняя свои религии, помещали Ад в глубокие подземелья. Роуз теперь видела в этом какую-то глупую иронию. Атриум же вполне сошёл бы за адский котёл с несчастными душами, не хватало только кипящего масла. Желательно, прогорклого, чтоб с душком.

Поморщившись уже от собственных мыслей, которые в последнее время постоянно сводились к чему-то мрачному и неприятному, она подошла к фонтану, над которым возвышались золотые статуи волшебников, гоблина, кентавра и домового эльфа, и начала шарить по карманам юбки и джинсовой куртки в поисках мелочи. Набрав горсть монет, Роуз бросила её в воду и уже запоздало заметила, что вместе с мелкими кнатами, сиклями и маггловскими фунтами на дно фонтана скользнул целый золотой галлеон. Все пожертвования из этого фонтана шли больнице Св. Мунго, и уж кому, как не Роуз, было желать ей процветания. Для неё это был не выброс денег на ветер, а вложение в собственное будущее. Но галлеон было жалко. Жадной Роуз себя не считала, но в этот раз почувствовала прикосновение холодных зелёных лапок к своей шее. Ещё раз взглянув на мерцавшую под водой золотую монету, Роуз побрела к лифтам. На одном из нижних ярусов Министерства Магии в своём кабинете её ожидал дядя Гарри, чтобы провести заключительный серьёзный разговор перед её отправлением в Болгарию, до которого оставалось буквально несколько часов. Роуз очень долго ждала этого дня, но ей совершенно не нравилось, как он начинался.

Кабинет начальника аврората Гарри Поттера находился на втором уровне министерских подземелий, и вёл к нему пугающе узкий изогнутый коридор, завершающийся тупиком со старинным гобеленом, с которого на посетителей строго глядел своим волшебным глазом вышитый в полный рост Аластор Грюм. От взгляда этого, буквально просвечивающего насквозь, быстро становилось не по себе, и Роуз поспешила открыть дубовую дверь и скользнула в маленькую комнатку перед дядиным кабинетом. Там за рабочим столом с кипой бумаг сидела секретарша мистера Поттера — беловолосая пожилая женщина по имени Айрис, и что-то подписывала, пока стоявшая перед ней печатная машинка сама по себе набирала какой-то текст. Когда Роуз закрыла за собой дверь, Айрис взглянула на неё и, даже не поздоровавшись, сухим голосом отчеканила:

— Мистер Поттер занят.

Роуз поглядела на дверь, за которой был кабинет дяди: она была чуть приоткрыта, и сквозь щель на устланный ковром пол падала полоска света.

— Тогда я подожду, — ответила Роуз и без спроса села на узкую кушетку у широкого окна, за которым раскинулся цветущий вишнёвый сад. Деревья стояли белые, как в снегу, и их нещадно трепал порывистый весенний ветер. По подоконнику скакали коричневые воробьи и желтогрудые синички. Они были до того реальными, что хотелось приоткрыть окно и впустить их в эту затхлую неуютную комнатку. Но Роуз знала, что это всего лишь колдовство и за стеклом на самом деле нет ничего, кроме ободранной кирпичной стены.

— Кругом обман, — пожаловалась она Айрис, продолжая следить за птицами. Айрис тяжело вздохнула в ответ и продолжила скрипеть пером по пергаменту. Законченный документ вылетел из печатной машинки, сам сложился в самолётик и выскочил в круглое отверстие в потолке прямо над столом Айрис.

— Вот, держи! — услышала Роуз раздраженный голос дяди Гарри и повернулась к двери. — Печать, подпись, дата. Я ещё сотню таких нарисую, если это их расшевелит!

Айрис тоже внимательно посмотрела на дверь, а затем повернулась к Роуз и, прищурившись, прошипела:

— Наверно, мне не стоит позволять вам подслушивать разговоры моего начальника, — она поджала свои алые губы, похожие на кривоватый росчерк пера, — но, боюсь, вы начнёте спорить, а у меня совершенно нет на это времени.

Роуз в ответ на это только усмехнулась, встала и подошла ближе к двери. Айрис сделала вид, что не заметила этого и вставила в машинку чистый лист бумаги. Снова громко застучали клавиши.

— Мистер Поттер, я понимаю ваше нетерпение, но… — раздался другой, незнакомый Роуз голос.

— Что «но»? Какое здесь может быть «но»?

— Остальные члены Визенгамота не разделяют вашей уверенности в том, что подозреваемый лжёт, — голос собеседника дяди Гарри был мягкий, учтивый, немного лебезящий, и слова его лились, как музыка. Голос идеального конторского служащего. Так разговаривал дядя Перси.

— Мне кажется, что остальные члены Визенгамота тронулись умом, потому что поверить в его бредни может только сумасшедший! — горячо выпалил дядя Гарри, на что получил удивительно спокойный ответ:

— Я считаю, что вы чересчур категоричны. Я вас глубоко уважаю, — на этом моменте Роуз заметила, как Айрис раздраженно закатила глаза и брезгливо поморщилась, будто учуяла какую-то вонь прямо под носом, — но ваши коллеги тоже люди опытные. Я уверен, у них есть основания верить показаниям мистера Вуковича.

— Это не показания, а бред сивой кобылы.

— Я вас понимаю…, — снова начал человек с елейным голосом, но дядя Гарри его бесцеремонно перебил.

— Мне не нужно твое понимание, Хейз. Ты лучше скажи, кто тебя подрядил меня отговаривать.

— Я выражаю позицию подавляющего большинства членов Визенгамота.

— Складно говоришь, — заключил Гарри. — Вот только ты теряешь время. Я ни от тебя, ни от них просто так не отстану. Чтоб завтра утром разрешение на использование сыворотки правды лежало у меня на столе!

— Мистер Поттер…

— И вот когда Вукович под действием сыворотки скажет всё то же самое, что говорил до этого, — вкрадчивым голосом продолжал дядя Гарри. — И про то, что у него нет сообщников, и про то, что он за себя не отвечает, и про три личности у него в голове, которые заставляли его всё это делать. Вот когда он это повторит под сывороткой, тогда я поверю и извинюсь перед Визенгамотом и тобой лично, Хейз.

— Мне кажется, вы усложняете и без того сложное дело.

— А мне кажется, что я не спрашивал твоего мнения. Не пререкайся, а делай, что говорят! — резко повысил голос Гарри.

— Не нужно на мне срываться, мистер Поттер, — твёрдо ответил ему Хейз. — Высказывайте своё недовольство тем, кто ввёл запрет на свободное использование сыворотки, а я тут не причём. Я вас услышал и сделаю всё возможное, чтобы исполнить ваше поручение, но впредь прошу мне не грубить.

— Если ты будешь нормально выполнять свою работу, Хейз, я с тобой стихами буду разговаривать. Бери бумаги и без разрешения со всеми подписями и печатями не возвращайся!

Дверь шумно распахнулась, и из кабинета выскочил Хейз — неопределенного возраста мужчина с вытянутым, будто сплющенным лицом, и зализанными назад жиденькими волосами. Он едва не сбил Роуз с ног, случайно ударив её по бедру тяжёлым дипломатом, но вместо извинений лишь бросил на неё рассерженный взгляд и исчез в коридоре. Айрис лёгким движением палочки захлопнула за ним дверь.

— Какие все сегодня грубые, — безадресно возмутилась Роуз, потирая саднившее бедро и колено через ткань. Кто-то другой, может, и не заметил бы этого удара, а вот Роуз точно не могла обойтись без синяков. Глядя на закрытые юбкой ноги, она уже знала, что увидит, когда придёт домой и разденется: бесформенные фиолетовые кляксы на синеватой коже.

— Это всё из-за вспышек на Солнце, — невозмутимо отметила Айрис и вернулась к своим делам.

В дверном проёме появился дядя Гарри, растрёпанный, с небрежной щетиной на щеках, синими кругами под глазами и распущенным у горла галстуком. Он молча посмотрел на Роуз и одним кивком головы пригласил в свой кабинет.

— Айрис, — обратился он к секретарше, — для всех я умер.

— А если они потребуют вас воскресить?

— Значит, я уже разложился и кормлю червей. Всё! — Роуз скользнула в кабинет, и дядя Гарри захлопнул за ними дверь, а затем начал по очереди закрывать один зачарованный замок за другим. Тикая, как часы, поворачивались золотые шестеренки и защелкивались маленькие, казавшиеся хлипкими щеколды.

— Значит, эта дверь всё-таки закрывается, — улыбнулась Роуз и получила в ответ мрачный и задумчивый взгляд дядя.

— Запомни, Роуз, — сказал он, когда щёлкнула последняя задвижка, — если ты что-то услышала, значит, кому-то это было нужно.

— Глубокомысленно, — без тени улыбки хмыкнула она. — А зачем мне было это слышать? Чтобы сказать маме, что её гуманистические инициативы здорово портят вам жизнь?

— О, — махнул рукой дядя Гарри, — я сам говорил ей это тысячу раз. Мне просто хотелось донести до тебя довольно важную информацию.

— Вы могли просто рассказать.

— Ну-у, — он поднял глаза к потолку, что-то прикидывая в уме, — это было бы непрофессионально. А так я как будто не при чем.

Роуз сначала широко улыбнулась, а затем не выдержала и прыснула от смеха. Дядя Гарри тоже улыбнулся, поправил очки и жестом пригласил Роуз присесть. Она села на маленькую табуретку у дядиного рабочего стола, ещё тёплую после Хейза, а сам дядя плюхнулся в своё кресло.

— Вообще-то я просто не видел смысла закрывать дверь. Никаких секретов, все и так судачат о том, что я помешался на этих контрабандистах, гоняюсь за призраками и не даю закрыть дело, в котором всё очевидно и убийца — дворецкий.

— Очевидно? — удивлённо переспросила Роуз. — Мне кажется, Хейз сказал, что дело сложное.

— Поверь мне, он оговорился, — на лице дяди появилась невесёлая ухмылка. — Его задачей наоборот было уговаривать меня сдать назад, говорить, как всё просто и какой я зануда, мешаю следствию.

— А кто поставил ему эту задачу? — лукаво прищурилась Роуз.

— Не знаю… — тяжело выдохнул он и закрыл свои глаза, такие же красные, как и кончик его носа. Дядя Гарри сделал несколько глубоких вдохов и выдохов с закрытыми глазами, и казалось, что он вот-вот заснёт. Роуз оставалось только гадать, глядя на его усталое небритое лицо, как он умудряется работать на износ, пить и при этом совершенно не спать. Он с трудом разлепил веки. — Если б я знал, жизнь была бы гораздо проще. Никого не хочется обвинять голословно, а из доказательств у меня только мои догадки. Я привык верить интуиции, но мне так часто говорили, что я параноик, что я уже начинаю сам в себе сомневаться.

— Не верьте им. Делайте, что считаете нужным.

— Делаю, — хмыкнул дядя Гарри. — И медленно погружаюсь в бездну безумия.

— Когда вы последний раз спали? — обеспокоенно взглянула на него Роуз. Пурпурные круги под дядиными глазами достигали пугающих размеров.

— Надо спросить у Айрис, — он взъерошил свои сальные волосы. — Она ведёт мое расписание.

— Я серьёзно!

— Всё, что происходит в этих стенах, Роуз, — одёрнул её Гарри, резко встал из-за стола и тёмной тенью навис над племянницей, строго глядя на неё сверху вниз, — серьёзно.

— Вот и я подумала, — кивнула Роуз, — что вы пригласили меня сюда для серьёзного разговора.

Дядя Гарри обошёл стол и направился в угол кабинета, где стоял высокий двустворчатый шкаф, весь оплетённый железной лозой с редкими виноградными листиками из тончайшего металла. Дядя коснулся палочкой одного листа, и веточки мгновенно пришли в движение, потянулись в разные стороны, освобождая от своих оков дверцы шкафа. Роуз, заворожённая этим зрелищем, даже приподнялась на стуле, глядя, как тонкие лозины сплетаются и закручиваются в толстые жгуты. Наконец, дядя прикоснулся к золочёной ручке, и дверцы распахнулись. Из шкафа полился голубоватый свет.

— Подойди, — позвал дядя, не поворачиваясь к Роуз. Ей пришлось нехотя подняться, с заметным усилием разгибая задеревеневшие колени. Пока она, чуть прихрамывая, медленно шагала к дяде, из шкафа выплыло плоское серебряное блюдо, по поверхности которого была разлита светящаяся синяя вода, и остановилось посреди кабинета. Роуз склонилась над блюдом и заметила в воде своё отражение — тёмную, искажённую рябью тень. Хотя блюдо было совершенно плоским, оно скрывало невероятную глубину, и Роуз сколько не всматривалась в синюю бездну, так и не увидела дна. Лишь мерцали то тут, то там серебряные нити.

— Это же… — начала она, не в силах оторвать глаз от воды.

— Омут памяти, — подтвердил её догадки дядя Гарри.

— Выглядит очень… минималистично, — оценила Роуз и заглянула под висящее в воздухе блюдо, но не увидела ничего, кроме дядиных ног в затёртых твидовых штанах. Блюдо было тонкое, как лист бумаги, но внутри него спрятался бездонный колодец. — Очень искусная магия.

— Это не моё. Это от Министерства. Мне подарили. За выслугу лет, — мямлил дядя Гарри, будто извиняющийся за то, что ему принадлежит такая бесценная вещь. — Двадцать лет на службе.

— Сколько я живу, столько вы и работаете, — усмехнулась Роуз. Дядя почесал голову.

— В этой должности — да. Ну так о чём это мы!

Гарри сунул руку в карман пиджака и вытащил на свет два крошечных стеклянных пузырька. В одном светился серебром то ли газ, то ли жидкость, другой же был наполнен белыми кристаллами, похожими на простую соль.

— Это воспоминание о допросах Вуковича и его сообщника Ломича, — Гарри откупорил пузырёк с серебристым газом и опрокинул над блюдом. Соприкоснувшись с воспоминанием, синяя вода вмиг посерела, загустела и стала похожа на жидкий металл. — Но по-английски ни тот, ни другой не говорят, поэтому пришлось делать перевод.

Дядя открыл второй пузырёк и высыпал «соль» на блюдо. По поверхности пошли круги.

— Перевод с какого языка?

— Черногорского. По-английски ни один из них и слова выдавить не может. А сбывали они своё добро здесь, в Британии. Что наводит на мысли…

— О сообщниках? — догадалась Роуз. — Здесь, в Англии, у них есть сообщники?

Дядя пожал плечами и опустил взгляд в Омут. Его красные глаза, спрятанные за поблёскивающими круглыми линзами, за чем-то внимательно следили. Он что-то видел. Роуз же видела только серебряную непрозрачную жижу, похожую на зеркало, которое ничего не отражало.

— Может быть, не только в Англии. Но и там, в Черногории. Или ещё где. Поэтому я и позвал тебя, Роуз. Я, конечно, может, зря паникую, и все эти дела никак между собой не связаны. Это контрабандисты, которые свозили в Британию некроартефакты. Это ещё не доказательство, но…

— Некроартефакты? — не поняла Роуз, но уже успела здорово напрячься.

— Не некромантические, — поспешил успокоить её дядя Гарри. — Это другое. Я говорю про артефакты, которые хоронят вместе с умершими волшебниками. Многие из них «умирают» вместе с хозяевами и становятся совершенно бесполезными. Волшебные палочки, например, часто после смерти хозяев содержат не больше магии, чем обычная валяющаяся в поле ветка. Но некоторые вещи, полежав некоторое время в могиле рядом с мёртвым телом, будто обретают новую жизнь. Это очень тёмная магия. От таких вещей не следует ждать ничего хорошего.

— Но, чтобы их достать, надо сначала вскрыть могилу, верно?

Дядя кивнул.

— Но ведь могилы волшебников опечатываются защитными заклинаниями и талисманами. Не так уж и просто вскрыть даже одну могилу, а уж чтобы поставить это дело на поток…

— Да, это требует сноровки. Я бы сказал, — дядя указательным пальцем провёл по спинке носа, надвигая сползшие очки на место, — предрасположенности. Требуется ум, обширные знания в довольно специфических областях, а также нехилая магическая сила. А эти двое, должен сказать, не производят впечатления людей настолько развитых. Оттого становится интереснее, — дядины глаза озорно сверкнули. — Вот только Визенгамот уже всё решил. Виновны Вукович и Ломич и всё тут! Но я их додавлю. А тебя… тебя я просто предупреждаю. Всякое может быть.

Роуз с нетерпением снова глянула в серебряную жижу. Никогда прежде ей не приходилось пользоваться Омутом Памяти. Она только видела его со стороны — большую каменную чашу, богато украшенную фигурной резьбой и древними загадочными символами. Но даже со стороны она никогда не видела, как им пользуются, и этот процесс, о котором она только слышала из дядиных разговоров и старых книг, всегда вызывал в ней живейший интерес и будоражил воображение. Она пыталась понять это своими силами, но нельзя, ни в коем случае нельзя было понять эту странную магию, не попробовав самой. И вот теперь ей представилась эта возможность.

— Это всё слова, — тряхнул головой дядя, будто отгоняя от себя какую-то назойливую мысль. — Лучше тебе увидеть всё своими глазами.

Роуз едва ли не задрожала от нетерпения и в предвкушении потёрла руки. Дядя нагнулся и опустил лицо в расплавленное серебро. Роуз сделала глубокий вдох, как перед нырком, и тоже опустила голову в Омут. Она держала глаза раскрытыми, но ничего, кроме серого тумана, не видела. Её слабые лёгкие долго задерживать дыхание не могли, скоро в груди закололо, и ей пришлось раскрыть рот, чтобы сделать рефлекторный вдох. Роуз боялась, что сейчас ей в горло хлынет вода или какой-нибудь удушливый газ, но вместо него Роуз вдохнула воздух, самый обычный, немного пахнущий подвальной сыростью.

Вдруг пространство вокруг неё стало стремительно меняться, она резко распрямилась и увидела, как сквозь облака серого тумана стали проглядывать неясные силуэты, которые с каждой секундой всё больше и больше очерчивались, становились чётче, ярче, и уже скоро Роуз очутилась в светлом холодном помещении. Всё вокруг было бело, и у неё даже слегка закружилась голова, потому что она не могла понять, где верх, где низ, где право, где лево. Но потом, когда глаза привыкли, она увидела, что находится в идеально круглой комнате с белоснежными стенами, белым потолком, матовым белым полом, до того чистым, будто никто никогда в жизни по нему не ходил. В центре круга стоял стул (также белый) и на нём сидел человек, тоже сливавшийся с комнатой из-за нацепленного на него белого балахона.

Роуз сделала шаг вперёд и вгляделась в лицо человека. Это был мужчина совершенно неопределённого возраста, ему могло быть и тридцать, и пятьдесят. Его желтоватое тощее лицо было испещрено глубокими морщинами, в которых, кажется, залегла пыль, грязные светлые волосы слиплись в сосульки и налипли на виски и щёки, покрытые клочковатой бородой. Он был весь сухой, сморщенный, истрёпанный, но не производил впечатление старого человека. Скорее, человека, сильно избитого жизнью. Его тело было истощено, но живые тёмные глаза, быстро озиравшиеся по комнате, выдавали, как много энергии спрятано в этом человеке. Он пытался зацепиться за что-то взглядом, но смотреть было совершенно не на что. Всё было одинаково белым, без острых углов и пятен. Не на чем было сосредоточиться, кроме тёмной, почти чёрной фигуры в углу, всё ещё скрытой клочками серого тумана.

— Перед тобой Милош Вукович, — раздался прямо над ухом голос дяди Гарри. Он стоял почти вплотную к Роуз, но почему-то она до последнего не замечала его. — Он обвиняется в контрабанде, но разграбление могил мы… я не могу ему инкриминировать. Я могу ошибаться, но он не кажется мне человеком, способным на такую магию.

Роуз поглядела на обвиняемого ещё раз и попыталась узнать хоть что-нибудь об этом человеке по его внешности. Ясным было только то, что с ним не очень хорошо обращались в тюрьме. Был ли он искусным колдуном или же просто ушлым пройдохой оставалось для Роуз неясным.

— Мистер Вукович! — вновь зазвенел голос дяди, но в этот раз из совершенно другой части комнаты. Роуз инстинктивно повернула туда голову и вдруг увидела дядю Гарри. Это он, одетый в угольно-чёрную мантию, стоял, закрытый туманом. Теперь он вышел вперёд, и туман окончательно рассеялся. Роуз снова повернулась и увидела дядю Гарри рядом с собой, всё в той же рубашке, пиджаке и с распущенным галстуком. Их было двое в одном помещении, и ни один из них не видел второго. Нет, конечно, тот Гарри, что стоял рядом с Роуз, знал о себе втором, но не смотрел на него, словно не замечал. Всё его внимание было сосредоточено на Вуковиче. Он буравил его пристальным взглядом прищуренных глаз, будто пытался разглядеть детали, которые упустил в прошлом.

Вукович открыл рот, и из него вылетели слова, но Роуз их не услышала. Вместо них прямо у неё в голове зазвучал голос некой женщины. От неожиданности Роуз дёрнулась. Странно было слышать в своём мозгу не себя.

— Здравствуйте, мистер Поттер, — сказала женщина. Роуз поняла, что это и был перевод воспоминания. На жёлтом лице Вуковича появилась неприятная ухмылка.

— Я вижу, вы в хорошем настроении, — без эмоций в голосе отметил дядя, тот, что стоял прямо перед Вуковичем и приковывал к себе взгляд своей чёрной мантией. — Надеюсь, наш разговор будет продуктивным.

Вукович снова зашевелил губами, и Роуз услышала:

— Я, если честно, не очень понимаю, что вы хотите от меня услышать. В наши предыдущие встречи я рассказал вам всё, что мог.

— Я надеялся, что вы хорошо подумаете. Может быть, тишина и уединение помогут вам вспомнить что-то, наведёт на какие-то мысли.

— Боюсь, что нет, мистер Поттер.

— Жаль. Потому что в вашем, хм, напарнике произошла разительная перемена с нашего последнего разговора.

Возможно, дядя Гарри ждал, что Вукович испугается, но ни одна мышца на его лице не дрогнула.

— А мне по-прежнему нечего вам сказать. Я, в отличие от Небойши, не способен вспомнить то, чего никогда не было.

— А с чего вы взяли, что он говорил о том, чего никогда не было?

Вукович задумался и посмотрел дяде прямо в глаза.

«Ошибка» — подумала про себя Роуз. Она ничего не знала точно, к курсу легилименции её не допустили, но она хорошо знала дядю Гарри, и какое-то внутреннее чутьё говорило ей, что нельзя смотреть ему глаза в глаза. Гарри Поттер умел и знал гораздо больше, чем говорил.

— С того, что Небойша любитель небылиц, — ответил Вукович. — Иногда такие сказки говорит, заслушаешься. Вам бы проверить его с сывороткой правды, а уже потом донимать меня бессмысленными расспросами.

— Как раз с сывороткой правды он нам всё и рассказал, — сказал на это дядя, сцепив руки за спиной. Блефовал.

— Если так, то вам всё уже известно, — пожал плечами Вукович и расслабленно вытянул ноги, — не хочу тратить силы на пустую болтовню. Ничего нового я вам не скажу.

— Вы даже не спросите, что именно нам сказал мистер Ломич?

— Правду, наверно. Вы ведь её и хотели.

Вдруг прямо перед лицом Роуз поднялась штормовая волна то ли песка, то ли пыли, накрыла её и стоявшего рядом дядю Гарри с головой и ослепила на несколько мгновений. Когда зрение возвратилось, Роуз увидела всё ту же комнату с белыми стенами, и Гарри Поттеров по-прежнему было двое. Сменился только допрашиваемый на стуле.

— Это Ломич? — спросила Роуз у стоявшего рядом с ней дяди Гарри. Тот кивнул.

— Небойша Ломич.

Человек, сидевший на белом стуле, был почти полной противоположностью Вуковича. Это был ещё по сути мальчик. Может, он был ровесником Роуз, но скорее гораздо младше. Он был очень маленького роста, бледный, с коротко стриженными тёмными волосами, чистым, без следа растительности лицом и открытыми испуганными щенячьими глазами. Роуз бы даже не удивилась, если б он вдруг заскулил.

— Здравствуйте, мистер Поттер, — сипло пролепетал Ломич, и Роуз заметила, что голос в её голове начал не просто передавать слова, но и перенимать интонации, стал ниже и зазвучал по-мужски.

Гарри Поттер, одетый в ту же самую чёрную мантию, что и в прошлом воспоминании, подошёл к узнику ближе на несколько шагов. От Вуковича он держался на расстоянии. Ломич, почувствовав эту близость, спрятал глаза, весь сжался и стал как будто ещё меньше, чем был.

— Здравствуйте, мистер Ломич, — в качестве приветствия Гарри кивнул. — Мне доложили, что вы хотели нам что-то сообщить. Вы что-то вспомнили?

— Не вспомнил, — Ломич тряхнул головой. — Это просто мысли в моей голове. Картинки. Иногда они возникают и показывают мне что-то.

Гарри нахмурился.

— Что?

— Всякое. Но с каждым разом всё меньше. Вчера, например, я вдруг увидел себя в горах. Было очень холодно, но очень красиво. Всё в снегу, и солнце было такое красное-красное. Я не могу объяснить. Это нужно видеть самому.

Роуз посмотрела на лицо Гарри: он пытался поймать взгляд Ломича, но тот всякий раз ускользал. Потом повернулась к своему дяде Гарри. На его лице было грустное, будто сожалеющее выражение.

— Что за горы? — спросил другой Гарри.

— Не знаю. Просто горы. Не могу сказать, какие.

— И что же было в этих горах?

— Я там был.

— Один? — терпеливо уточнил Гарри.

— Нет.

— А с кем?

— Не помню.

— Неужели вы помните только горы? Только из-за них вы вызвали меня на разговор?

— Я не помню, с кем я был. Может, если увижу лица, то узнаю, а так не скажу.

Гарри поднял руку и прямо из воздуха, как фокусник, вытянул фотографию и подал её Ломичу.

— Этого человека вы узнаёте?

— Да, конечно, это Милош. Его помню, он был со мной в горах.

— Уже хорошо, — кивнул Гарри, забрал фото, и оно вновь растворилось в воздухе. — И что же вы там делали вдвоём?

— Мы были не вдвоём.

Гарри пытливо вгляделся в лицо молодого контрабандиста, снова пытаясь заглянуть ему в глаза.

— А сколько же вас там было?

— Больше, чем двое. Там был кто-то ещё. Я помню, он кричал: «Уносите ноги, пока я сам вас не убил!».

Ломич приложил правую руку к груди, сжал ладонь в кулак, будто взялся за какой-то невидимый амулет, резким движением сдёрнул его с шеи и бросил на пол. Роуз ничего не поняла, а Гарри Поттер, проследивший за этим странным жестом, лишь многозначительно протянул:

— А-а! — он по привычке попытался сунуть руки в карманы, но в министерских мантиях карманов не было. — Значит, кто-то пытался вас убить? И кто-то сказал вам бежать. Хм, — он взъерошил волосы, — значит, вас там было минимум четверо.

— Наверно, — пожал плечами Ломич. — И ещё я помню, что там была женщина.

— Какая женщина? — напрягся Гарри.

— Не знаю. Белая женщина.

— Белая? Ты имеешь в виду цвет кожи или что-то ещё?

— Не знаю, — снова сказал Ломич. — Я просто запомнил, что она была белая. А что это значит я не помню. Я её саму не помню. Я просто знаю, что она была рядом, когда это всё происходило. Как будто смотрела со стороны.

Тут вдруг Ломич со сдавленным стоном обхватил голову обеими руками и склонился, уткнувшись лбом в колени. Гарри Поттер сделал ещё один шаг к нему, встал на одно колено и положил ему руку на плечо.

— Ну-ну.

Ломич приподнял голову, и, наконец, их с дядей Гарри взгляды встретились. Гарри пару секунд неотрывно смотрел Небойше в глаза, затем приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но всё же решил промолчать. Небойша шмыгнул носом.

— Пора заканчивать, — сказал Гарри. — Вам уже пора отдыхать, да и у меня осталось мало времени, — он коснулся пальцем уха, в котором Роуз заметила что-то маленькое и чёрное.

Небойша кивнул.

— Только, пока мы с вами не разошлись и у меня не кончился завод, я хочу задать вам ещё один вопрос.

Небойша снова кивнул.

— Почему вы так открыто и честно всё рассказываете?

— Потому что я хочу, чтобы вы всё это сохранили. Потому что это то, что у меня сейчас есть, и я скоро это потеряю. А вы это запишете и сохраните. Вы ведь записываете?

— Конечно, — ответил ему Гарри и постучал пальцем по своему виску, — вот сюда я всё и записываю.

— Это ненадёжное хранилище, — Небойша покачал головой. — Оттуда всё можно выжечь, соскоблить, как со старого пергамента.

Дядя Гарри скривил рот. Казалось, что он пытался улыбнуться, но у него ничего не вышло. Он встал, распрямился и, ещё раз похлопав Ломича по плечу развернулся.

— Доктор Вранич, — позвал он. В комнате появилась женщина в жёлтом халате.

— Да, мистер Поттер, — отозвалась она, и Роуз поняла, что именно этот голос звучал у неё в голове и переводил слова Вуковича и Ломича. Тут же вновь поднялась волна пыли, но в этот раз Роуз почувствовала, как какая-то невиданная сила потащила её вверх и вытолкнула из Омута. Роуз отшатнулась, начала хватать ртом воздух, как вынырнувший из воды утопающий, потеряла равновесие, упала на спину и ударилась копчиком. Будто электрический разряд пронзил Роуз снизу-вверх по позвоночнику и ударил прямо в мозг. В глазах замерцало, а из носа потекло.

— Роуз! — всполошился дядя Гарри и тут же подбежал к ней. Она без движения лежала на полу и рассматривала росписи на потолке. — Роуз, ты в порядке? Тебе больно?

— Нет, — прогнусавила она, чувствуя, как у неё уже течёт по губам. Кулачком она вытерла рот и посмотрела на свою руку: это была не кровь. Роуз облегчённо выдохнула и попыталась встать. Сразу не получилось.

— Не можешь встать? — обеспокоенно, почти на грани паники, спросил дядя Гарри.

— Могу, но не могу, — проныла она и подняла руки.

Дядя взял её за руку и потянул вверх. Другой рукой оттолкнувшись от пола, Роуз всё-таки встала на ноги, немного качнулась, но, поддерживаемая дядей, устояла и распрямилась.

— Точно ничего не болит? — уточнил дядя Гарри.

— Точно, — кивнула Роуз. Копчик, возможно, треснутый, ныл. Но было терпимо, а дома её ждал порошок «Костоправа», который мгновенно решал такие проблемы.

— Со мной всё в порядке, — перевела она дух. — Вы мне лучше скажите, что такое с этим Ломичем? Почему он сказал, что скоро всё потеряет? Я ничего не поняла, на самом деле.

Гарри тяжело вздохнул и потупил взгляд.

— Он терял память. День за днём всё больше и больше. Когда мы его поймали, он был в полуобморочном состоянии. Медики из Мунго заключили, что у него повреждено сознание. Неизвестно, каким образом, но его память будто была поставлена на самоуничтожение. Кусок за куском всё исчезало. Не знаю, что это за магия. Никто не знает. Это не простой Обливиэйт, а физически его мозг в идеальном состоянии.

— И что же теперь? — спросила Роуз. — Как скоро его память сотрётся совсем?

— Она уже, — сказал дядя, свесив голову. — Что могли, мы у него спросили. Теперь же он совершенно чист. Не помнит даже самого себя. Сейчас его содержат в Мунго. Выпустить мы его не можем, потому что он, вроде как, преступник, но и держать его взаперти, мне кажется, мы не имеем права. Он уже не тот человек, которым был когда-то. Он чистый лист. Но пока дело не закрыто, мы не можем ничего решить.

— Поэтому вы требуете сыворотку для Вуковича?

— Да. Этот сукин сын всё отрицает, ничего толкового говорит. Мы обязаны развязать ему язык, потому что он — это всё, что у нас осталось. Если б ещё палки в колёса никто не ставил…

Роуз хотелось спросить дядю о том, не заглянул ли он Вуковичу в мысли, но решила смолчать. Если уж он так настаивал на сыворотке правды, значит, от легилименции толку не было.

— А это, — она повторила жест Ломича, когда тот будто срывал с шеи невидимый медальон, — что значит?

— Они прибыли в Англию с помощью якорного портала-медальона, — объяснил дядя.

— Якорного портала? — переспросила Роуз.

— Ах, — дядя с улыбкой отмахнулся, — об этом мы поговорим позже. Сейчас речь не о том. Я надеюсь, Роуз, ты приняла к сведению всё, что узнала сегодня. И давай повторим то, о чём мы говорили до этого.

Роуз нехотя закивала. Они говорили об этом уже много раз, и она уже слышать всё это не могла, но дядя продолжал вдалбливать в её голову одно и то же.

— Письма писать на имя Марион Грей, будто рассказывая об отдыхе подружке.

— Ага.

— Код наш помнишь?

— Был бы код, — фыркнула Роуз. — Писать «Помогите, умираю, у меня воспаление всего и сразу!», если случается что-то серьёзное. Я точно не должна в письмах докладывать, что происходит?

— Ни в коем случае! — воскликнул дядя. — Ты забыла, куда ты отправляешься? Есть огромная вероятность, что твоя корреспонденция будет вскрываться. Имей это в виду. И кто знает, что там будет происходить, а для всего код не придумаешь. Просто пиши, что тебе плохо, мы тебя немедленно вывезем, а тут ты уже расскажешь, что происходило и что ты узнала.

— А Лили тоже будет писать на имя Марион Грэй?

— Нет, Марион Грей — это только твоя подружка. У Лили есть своя.

— А если ничего плохого происходить не будет? Когда нам уезжать? Или вы прямо на сто процентов уверены, что там будет ад?

— Роуз, я очень надеюсь, что вы едете просто на курорт. Погреться на море, хорошо поесть, загореть и подлечиться. И если так и будет, то мы заберём вас в конце августа или начале сентября. Может, и оставим на подольше, если сможем договориться с болгарской стороной. Хотя я не думаю, что твои родители выдержат настолько долгую разлуку с тобой. Рон точно с ума сойдёт.

— Им следует привыкать к жизни без меня, — задумчиво произнесла Роуз.

— Ты опять о смерти? — нахмурился дядя.

— Нет, не только, — ответила она. — Если я всё-таки вылечусь, мне нужно будет начинать свою жизнь. Самостоятельно. Как Виктуар и Тедди, как Джеймс.

— Это Джеймс-то самостоятельный? Он до сих пор живёт с нами и неизвестно куда просаживает огромные суммы денег. Он инфантил!

— Значит, как Альбус.

Дядя заметно погрустнел, и Роуз прикусила язык.

— Он тебе не писал? — спросил Гарри с надеждой в голосе.

— Он пишет Джеймсу.

— Надо будет с ним поговорить. Так… Мы отвлеклись! Я хотел тебе что-то сказать… — он задумчиво почесал щетинистый подбородок. — А! Будь осторожна!

— Буду, — согласно кивнула Роуз, уже хотевшая побыстрее завершить этот ведущий в никуда разговор.

— Нет, Роуз, я серьёзно.

— Я поняла.

— Роуз! — дядя нетерпеливо топнул ногой. — Это не просто напутствие, считай это приказом старшего по званию. Сама на рожон не лезь, а если вдруг запахнет жареным — немедленно сообщай нам. Даже вещи можешь не собирать, плевать на них! Ты поняла меня? Будь ос-то-рож-на! — чётко повторил он. — Прежде, чем использовать любое заклинание, тысячу раз подумай, не нарывайся и не лезь куда не просят. Ты точно меня поняла?

Роуз закивала.

— Не слышу.

— Да, поняла, — сказала Роуз, закатывая глаза.

— Кажется, я оглох на этой работе.

— Вас поняла, старший аврор Поттер! — громко отчеканила она, встав по стойке смирно. Держать спину прямо становилось тяжело. Роуз казалось, что она чувствует, как по кости внизу спины расходятся трещины.

— Музыка для моих ушей, — усмехнулся дядя и вновь обратился к Омуту Памяти. Достав из кармана палочку, Гарри сделал ею несколько круговых движений над серебристой поверхностью воспоминания. — Надеюсь, в Академии тебя обучили дисциплине. Это то, на что я рассчитываю, Роуз: дис-цип-ли-на.

«Кто бы мне ещё говорил про дисциплину!» — фыркнула про себя она.

К кончику волшебной палочки с поверхности Омута тянулись капли воспоминаний, как металл тянется к магниту. Дядя опускал эти капли обратно в пузырёк, одну за одной, пока Омут Памяти снова не заполнила светящаяся синяя вода. Тогда дядя закупорил пузырёк и спрятал обратно в карман.

— Надеюсь, перевод сохранился внутри, — сказал он, а затем пальцем подтолкнул парящее в воздухе блюдо обратно к шкафу. Омут медленно впорхнул в раскрытые дверцы, занял там своё место, и дверцы шкафа с хлопком закрылись, и их снова покрыла виноградная лоза.

— Кстати, — вдруг озарило Роуз, — как же вы сами понимали этих двоих? Вы же не знаете черногорского. Или…

— Не знаю, конечно. Мне помогал жук-разговорник, — ответил дядя Гарри и тут же наткнулся на недоуменный взгляд племянницы. — Он был у меня в ухе и переводил для меня.

— Ха! — загорелась Роуз и даже хлопнула в ладоши от воодушевления. — Вы его нам дадите? В Болгарию! Мы же совершенно не понимаем по-болгарски, а тут такая вещь.

Дядя замялся, нахмурился и выдавил:

— Нет, не дам.

Лицо Роуз тут же потемнело.

— Роуз, пойми, — с немного виноватым видом начал объясняться Гарри, — он такой один на всю Британию. К тому же, его завода хватает в лучшем случае на полтора часа, а заводить его можно лишь раз в сутки. Он бесполезен для долгих поездок. Лучше пытайся ассимилироваться, учи их язык. Это очень полезно. И тот человек, у которого вы будете жить, прекрасно изъясняется по-английски, так что дома у вас проблем не будет. А с остальным разберётесь, вы девочки умные.

— А с кем мы будем жить? — вкрадчиво спросила Роуз. — Вы ведь ни разу не поставили нас в известность, что вы делаете, как и о чём с болгарами договариваетесь.

— Этого человека пришлось долго уговаривать, он очень не хотел принимать у себя квартирантов.

— И на какой сумме вы сошлись?

— Если б суть была в деньгах, — тяжело вздохнул дядя. — Понимаешь, Роуз, это старик, который очень долго жил один, и ему нелегко впустить кого-то в дом надолго.

— Неужели свет на этом старике клином сошёлся? Я уверена, в Огнеце нашлись бы люди, которые бы приняли нас без лишних уговоров. Или это потому что он прекрасно изъясняется по-английски?

— Нет, — отрезал дядя, — это потому что он высококвалифицированный врач. Он был личным врачом бывшего болгарского премьер-министра. Это величина. Это судьба, Роуз. Я, как узнал, что там живёт медик такого уровня, и думать забыл об остальных. Мне нужен был только он. Тебе нужен был только он, понимаешь? Какой бы там ни был целебный воздух, профессиональный медик под боком точно необходим. Я долго объяснял ему твою ситуацию, то, насколько ты больна и насколько плоха твоя ситуация, и, надо сказать, ни разу не соврал. Болезнь у тебя редкая, поэтому пришлось надавить на его профессиональный интерес. Этот старик до сих пор пишет научные работы, а ты для него прекрасный объект для исследований.

— Ух ты! — хлопнула в ладоши Роуз. — Войду в историю мировой колдомедицины! Какой-нибудь синдром Грейнджер-Уизли. Неплохо! Хотя, возможно, открытие назовут именем этого старика. Как его зовут?

— Радко Костов. Слава Богу, имя простое, не приходится язык ломать.

Роуз хихикнула.

— Как звали того польского дипломата, которого вы принимали в прошлом году?

Дядя закатил глаза.

— Даже пытаться не буду.

— Неважно, — отмахнулась Роуз. — Синдром Костова, кстати, тоже неплохо звучит. Всё равно моё имя где-нибудь да промелькнёт.

— Так хочешь войти в историю? — хмыкнул дядя.

— А почему нет? — пожала плечами Роуз. Иногда она забывала, что её дядюшка Гарри сам был живой исторической личностью и, кажется, испытывал из-за этого много неудобств.

— Не стремись к этому, Роуз. Как я говорил, не лезь на рожон. Если надо, оно само тебя найдёт.

— А если найдёт, как же тогда соблюдать дисциплину?

Дядя Гарри не смог сдержать улыбки и покачал головой. Роуз заметила в его волосах нити проседи и удивилась тому, что она начала появляться так поздно.

— Да что с вами говорить! — дядя махнул рукой. — Пойдём, нас уже ждут.

— Ждут где? Здесь, в Министерстве? Мы отсюда будем отбывать?

— Слишком много вопросов, Роуз.

— Ещё бы у меня не было вопросов! Я отправляюсь в, может, важнейшее путешествие в моей жизни!

— Сколько ещё будет этих путешествий!

— А это положит начало всем остальным.

Дядя приложил руку к одному из замков на двери, и весь остальной механизм тут же пришёл в движение. Отодвинулись тяжёлые засовы, звонко щёлкая, открылись щеколды, в обратную сторону закрутились шестерёнки, как змеи, скрутились в кольца цепи, и дверь, наконец-то, распахнулась. В маленькой комнатке, где заседала Айрис, всё ещё клацали клавиши печатной машинки.

— Никаких новостей не было? — спросил дядя, высунувшись из кабинета.

— Нет, сэр, — ответила Айрис, не поднимая головы.

— И даже Хейз не показывался?

— К счастью, нет, не показывался, сэр.

— Хм, — задумался дядя Гарри и почесал щетинистый подбородок, — неужели он в кои-то веки решил выполнить моё указание?

— Прошёл всего час, — обратила внимание Роуз, — даже меньше.

— Раньше он находил себе оправдания за пятнадцать минут. Непривычно, — нахмурившись, дядя пару секунд задумчиво посмотрел куда-то в пустоту, а затем будто очнулся и направился к выходу, на ходу бросив: — До свидания, Айрис.

— До свидания, сэр, — раздалось ему вслед, когда Гарри был уже в коридоре. Роуз бросилась за ним, игнорируя нарастающее покалывание в спине, и уже у самой двери кивнула Айрис на прощание. Айрис это проигнорировала и вновь зацарапала что-то по пергаменту.

Вышагивая по коридору, дядя немного замедлился, чтобы Роуз могла его нагнать, но не остановился. От быстрой ходьбы она скоро запыхалась и смогла вздохнуть, только когда они добрались до лифтов. Дядя нажал на кнопку вызова, а Роуз оперлась на стену и взялась за бок. В него как будто вогнали нож, и каждый вдох отдавался резью в подреберье. Дядя не обратил на Роуз никакого внимания: его мысли были где-то далеко, одному ему известно где. Он смотрел куда-то в угол, нервно покусывал потрескавшуюся нижнюю губу, напряжённо о чем-то думал, и даже чуть вздрогнул, когда прозвенел колокольчик прибывшего лифта.

— Кстати, — вдруг вспомнила Роуз, юркнув в разъехавшиеся двери, — странно, что за всё это время Патерсон ни разу не вызвал меня на разговор.

— Я передавал тебе его слова, — дядя нажал на кнопку, и кабина лифта тронулась на первый уровень. — Ему некогда сейчас, понимаешь? В Академии горячая пора. А сегодня он вовсе на Корнуэльском полигоне принимает выпускные экзамены.

— А, — с пониманием закивала Роуз, — к которым меня не допустили.

— Может, оно и к лучшему. Может, и не нужно тебе это всё.

— Ну нет, — Роуз скрестила руки на груди, — нужно! Образование высшее нужно, как без образования-то?

Дядя Гарри пожал плечами.

— Не у того человека спрашиваешь, Роуз, — ответил он. — Я даже Хогвартс не закончил.

И вышел в всё такой же многолюдный Атриум. Роуз вцепилась в дядину руку и лениво поплелась за ним на безвольных, неизвестно почему ещё двигающихся ногах.

В телефонной будке, которая должна была вытолкнуть их на поверхность маггловского мира, дядя Гарри сначала молчал, всё так же задумчиво кусая губу, а потом вдруг поднял взгляд наверх и увидел те самые объявления с предложениями услуг представительниц древнейшей профессии. От изумления дядя даже открыл рот. Роуз даже не стала гадать, что творилось в ту секунду в голове старшего аврора, был ли он возмущён или же восторжен.

— Знаешь, кто этих сюда наклеил? — он качнул головой в сторону цветастых бумажек. Роуз, не имея никаких догадок, развела руками.

— Мы с твоим отцом, — ответил дядя, и на лице его промелькнула едва заметная полуулыбка. — Мы тогда здорово поругались с боссами Министерства и решили увольняться. А напоследок захотели вот такой подарок сделать. Так, хулиганство. Купили в маггловском магазине, значит, журнал, сама понимаешь, какой направленности, тюбик суперклея… Но Перси как-то про наш план узнал, пришёл весь красный, надутый, как индюк. «Что вы тут устроили! Это же официальный вход для посетителей! Вы же взрослые люди!»

Роуз хохотнула от того, как похоже дядя Гарри передразнил её вечно серьёзного дядю Перси.

— А мы уже всё расклеили, прижимаем их, чтобы клей схватился. Перси нас локтями растолкал, что-то забубнил, начал отдирать вот эту, — дядя ткнул пальцем в женщину с надорванной шеей, — так Рон и вдарил по ней и всем остальным Вечным Приклеиванием. Чуть Перси самого к будке не прилепил. Вот и висят уже двадцать лет.

Роуз уже хохотала в голос, едва ли не до слёз, зажимая рот рукой, потому что смеяться было больно, а остановиться она не могла. Гарри уже тоже не прятал улыбку, но всё-таки был немного смущён.

— Я этим ходом почти не пользуюсь же. Думал, их всё-таки как-то отлепили или будку саму заменили.

— Не заменили, — шмыгнула носом отсмеявшаяся Роуз. — Только всё изгадили и кнопки пожгли. Я, кстати, сегодня дозвонилась какому-то магглу.

— А, — дядя понимающе кивнул. — Я об этой проблеме слышал. Разберусь.

Он кивал головой, как заведённая кукла, а сам мыслями уже был далеко. Роуз поняла, что ни с чем он разбираться не будет, и несчастный маггл не перестанет получать звонки из ниоткуда на отрезанный телефон, если только сам не возьмётся за решение этой проблемы.

На улице, как оказалось, накрапывал дождь. Капли мелкой дробью сыпались на треснутые стёкла будки, во всех щелях свистел усилившийся ветер, и Роуз поёжилась от мысли, что ей придётся выйти в эту противную погоду, хоть и в будке было не лучше. Но дядя не торопился выходить. Гарри снял трубку и бросил её висеть на пружинистом проводе, вытянул из кармана гравированный бронзовый жетон и бросил его в монетоприёмник.

— Надеюсь, сработает, — дядя взъерошил рукой волосы и нажал на тройку. — Давно этим не пользовался.

— Не пользовался чем? — только и успела спросить Роуз, когда вдруг раздался звон колокольчика. Пол под её ногами дёрнулся и стал довольно быстро подниматься вверх, но сама кабина не двигалась, и потолок неумолимо приближался к их головам. Роуз пригнулась, но всё равно скоро макушкой почувствовала покалывание, и, кажется, даже волосы на её голове зашевелились. Дядя стоял, как ни в чём не бывало, легкомысленно засунув руки в карманы и отбивая ногой какой-то ритм, когда голова его уже полностью погрузилась в крышу и там же постепенно исчезала шея. Роуз стало вдруг неловко за свою трусость, и она распрямилась и даже привстала на носочки, почти ныряя в потолок. Её голова, быстро пройдя сквозь какую-то желеобразную массу, высунулась в незнакомом тёмном помещении. Затем появились плечи, руки и всё остальное, пока Роуз не обнаружила себя в душной комнатушке почти в полной темноте. В уголке были свалены в одну кучу домашние швабры, веники и полётные мётлы, а над полом мерцала белая полоска света. Дядя шагнул вперёд и открыл дверь. В комнату хлынула ослепляющая волна света, и Роуз пришлось зажмуриться, спасая глаза.

— Наконец-то! — послышался беспокойный щебет тёти Флёр. — Я уже думала, вы не пгх’идёте сегодня.

За долгие годы жизни в Британии тётушка почти избавилась от акцента, но правильно произносить «эту пгх’оклятую «гх’»» так и не научилась. Она стояла около двери в кладовку коттеджа «Ракушка», куда и принесла Роуз и дядю Гарри старая разбитая телефонная будка, и держала на руках малыша Дэнни, на этот раз красноволосого и с роскошными кошачьими усиками-антеннами на молочно-белом личике. Дэнни, набегавшийся за день и готовящийся уже к обеденному сну, потирал кулачками уставшие глаза, крепко прижимался к бабушке и мурчал, как настоящий кот.

— Мы опоздали? — недоумевая, уточнил Гарри.

— Почти на час, между пгх’очим, когда каждая секунда на счету!

— Не думал, что мы задержимся так надолго, — дядя вышел из каморки, на ходу поправляя галстук. — Все уже собрались?

— Да, — кивнула тётя Флёр и тут же строго воззрилась на Роуз, — и Лили уже пообедала.

— Я не буду, — закачала головой Роуз. — Не хочу.

Есть Роуз хотела, но вместе с тем уже второй день от одной мысли о еде её воротило, а когда желудок сводило и тошнить начинало уже от голода, она грызла кусочек сухого печенья и запивала его водой с лимоном. Так она прожила весь вчерашний день, и сегодняшний начала с пряток от пирожков бабушки Молли. Но если от неё, как и от тёти Флёр, ещё можно было убежать, отговориться, то от родителей прятаться было бессмысленно. Отец видел Роуз насквозь, а мать могла в два счёта разбить любую её, даже самую складную ложь.

— Иди на кухню! — тоном, не терпящим возражений, указала тётя Флёр. — Пусть твои мать и отец гх’ешают, хочешь ты или нет.

— Вот это заявление, Флёр! — удивился дядя Гарри. — Когда ты стала таким тираном?

— Из этого дома никто не выйдет голодным! Тем более в дгх’угую стгх’ану! Кошмагх’! Она явится в Болгагх’ию и тут же кинется на еду! Все подумают, что дома её не когх’мят!

Растормошенный громкими возмущениями бабушки Дэнни разлепил слипавшиеся глазки, широко зевнул и начал дёргать бабулю за серебристые волосы.

— Ну всё, — покачала головой тётя Флёр, вытаскивая пряди из цепких ладошек, — начал гх’азгуливаться. Пойду уложу его, пока поздно не стало. А вы, — она смерила Гарри и Роуз суровым взглядом, — на кухню.

— Так точно, мэм, — отсалютовал Гарри, когда Флёр уже уходила в сторону детской, нашёптывая Дэнни какие-то французские колыбельные. — Идём, Роуз.

Роуз, немного сгорбившись, поплелась за дядей и на ходу начала продумывать, как же ей отбиться от допросов на тему «Почему ты ничего не ешь?». Но ничего толкового в голову не приходило. Роуз не могла сосредоточиться. Мысли путались, сбивались от «Ай, бок болит» до «Какая сейчас погода в Огнеце?». Добравшись до кухни, где уже шумело безразмерное семейство Уизли, даже не в полном составе, Роуз поняла, что не помнит, о чём думала несколько секунд назад.

На крошечной кухне «Ракушки» собралась целая толпа. Места за маленьким столом всем не хватало, поэтому обедали по очереди. Уже сытая Лили освободила место и сидела теперь на подоконнике, болтая ножками в розовых кедах. Роуз сразу бросилась в глаза её рубашка — яркая, из роскошного бирюзового атласа. На ткани распустились алые лилии, забавно сочетавшиеся с именем Лили, а сама рубашка была велика хозяйке на несколько размеров и висела на ней балахоном. Роуз узнала в ней одну из старых рубашек Скорпиуса, в которой он ходил ещё в школе.

Помимо Лили, нагло щеголявшей в вещах своей тайной любви, на кухне были Луи, лениво вылавливавший из супа кусочки ненавистной ему рыбы, и Фред, громко переговаривавшийся с Джеймсом, близняшки Молли и Люси, затеявшие прямо здесь играть в плюй-камни, немного растрёпанная, очевидно, только проснувшаяся Доминик, медленно попивавшая свой обеденный кофе. Дядя Билл, увидевший вошедших на кухню Гарри и Роуз, тут же приказал:

— Фред, Джеймс, немедленно освободите места!

Эти двое тут же подорвались со своих стульев. Джеймс ударил по рукам с отцом и дал пять Роуз, а подлетевший Фред тут же крепко сдавил Роуз в своих объятиях так, что воздух со свистом вылетел из её лёгких.

— А кто это? Наша курортница, а? — воскликнул он. — Смотри не обгори там, под балканским солнцем-то!

— Так одолжи мне свою кожу на пару месяцев, — с усмешкой ответила Роуз. Фред по лошадиному заржал, обнажив крупные белоснежные зубы, особенно яркие на фоне шоколадной кожи.

— Я бы с удовольствием, сестрица, но, боюсь, не твой размер.

Фред был под два метра ростом и едва ли не подпирал кучерявой макушкой низкий потолок.

— Так, Луи, — снова раздался командирский голос дяди Билла, — бросай ковыряться и доедай уже! Не занимай место просто так!

— Я не доем, — скривился Луи. — Можно выкинуть?

— Я тебе выкину! — грозно воскликнул дядя Билл. — Мать готовила, а он выкинет!

Со скорбным выражением на лице Луи стал отправлять ложку за ложкой в рот и глотал, не жуя, пока не показалось дно тарелки.

— Молли, Люси! — две абсолютно одинаковые девочки синхронно подняли на дядю Билла глаза и захлопали длинными кукольными ресницами. — Кухня — не место для игр. Отправляйтесь в гостиную.

Молли (или же Люси: Роуз их плохо различала) в ту же секунду собрала камни в шкатулку и направилась к выходу. Сестра хвостиком последовала за ней.

— Привет, Роуз! — в унисон поздоровались они. — Здравствуйте, дядя Гарри!

Вряд ли эти два дьяволёнка были так же послушны собственным родителям, но дяде Биллу никто не смел перечить. Все дети семейства Уизли испытывали перед ним почти священный трепет и его слово было дороже многих других. Если дядя Билл сказал, значит так надо. Но Роуз понимала, что ей физически необходимо сейчас ослушаться, иначе она испортит аппетит вообще всем.

— Фред, опусти Роуз, мы должны отправить её в Болгарию целой.

Фред тяжко вздохнул и разомкнул руки. Роуз тут же сделала глубокий вдох и втянула носом пропахший рыбным супом воздух. Горло обожгло: из пустого желудка поднималась желчь.

— Я не хочу есть, — сглотнув, ответила она, хотя её никто ещё даже не спросил, и для убедительности добавила: — Я дома ела.

— Что ты, интересно знать, дома ела? — Роуз вздрогнула, когда прямо у неё над ухом раздался голос матери. Роуз вся сжалась и забегала глазами по кухне, ища поддержки хоть в ком-нибудь, но все только отводили взгляды. Роуз поняла, что она с матерью один на один. У неё было два варианта: изворачиваться и врать или же сказать правду и нарваться на волну сочувствия и вскриков «Ты никуда не едешь!». Роуз молчала.

— Бабуля рассказала уже, как ты сегодня от её пирожков припустила, — вдруг, как из ниоткуда, возник отец. Он посмеивался. — Говорит, аж пятки сверкали.

— Над чем ты хохочешь, Рональд? — негодующе ворча, Гермиона вышла из-за спины дочери и положила свою горячую ладонь на её холодный лоб. — Жара вроде бы нет.

— А с чего вдруг у неё будет жар? — немного легкомысленно, чем вызывал ещё большое возмущение у Гермионы, сказал Рон. Он легко приобнял Роуз за плечи и поцеловал в макушку.

— Ну как с чего? — не унималась мама, продолжая щупать и осматривать Роуз. — Она же почти месяц не пьёт лекарства! Кто знает, чем это кончится?

— Доктор Бэлл знает, — осадил её отец. — Если ему не доверяем, то вообще никому верить нельзя.

— Мне кажется, доктор Бэлл уже заигрывается. Наша Роуз ему не подопытная!

— Гарри, сундук в прихожей, — Рон бесстыдно проигнорировал слова Гермионы.

— Всё в порядке? — уточнил дядя Гарри.

— Да, всё проверили.

Гермиона недовольно покачала головой и снова стала ощупывать Роуз на глазах у всех, прижалась к её лбу губами, наверняка оставив на коже красноватый помадный след. Картина эта была до того привычная для семьи, что никто уже даже не обращал внимания. Но Роуз всё равно было неловко. Она была выше матери на голову, но всё равно оставалась для неё младенцем, беспомощным слепым котёнком, которого надо кормить из пипетки.

Роуз увернулась от цепких материнских рук и присела на освобождённый Фредом стул. В сидячем положении боль в спине стала ещё ощутимее, но Роуз изо всех сил делала вид, что всё в порядке. Пожалуйся она сейчас, нечаянно простони или тем более попроси «Костоправа», без криков, обвинений в сторону дяди Гарри и возгласов «Ты уедешь только через мой труп!» дело бы не кончилось. А Роуз не терпелось уже уехать в Болгарию, и она не могла допустить, чтобы в последний момент всё сорвалось.

Доминик допила свой кофе и тоже была изгнана из-за стола. Она встала в проходе и начала о чём-то перешёптываться с Джеймсом, от чего тот глупо хихикал. Фред тоже не спешил уходить с кухни, а пытался растормошить непривычно задумчивую Лили, которая то смотрела куда-то вдаль, то прижимала к носу воротник своей рубашки, будто пыталась что-то в нём унюхать. На все шутки и тычки Фреда она отвечала односложно, едва ли не междометиями. Но Фред не отчаивался и продолжал донимать кузину, которая была сама на себя не похожа с этим отстранённым выражением на веснушчатом лице. Луи же, явно не горевший желанием идти к «противным девчонкам» Молли и Люси, просто не знал, куда деваться, и стоял за спиной у старшей сестры, которая уделяла ему внимания не больше, чем кричащим за окном чайкам.

— Чего столпились? — раздражённо бросил дядя Билл. — Поели — освободите помещение. Роуз, точно ничего не хочешь?

Роуз вцепилась в возможность отвертеться от обеда и согласно закивала.

— Точно не хочу! — и только после этого посмотрела на недовольное лицо матери с поджатыми губами и сощуренными глазами.

— О, — тут же подлетел к ней Фред, — значит, ты освобождаешь помещение вместе с нами! Джеймс, помоги.

И тут Джеймс и Фред с двух сторон взялись за стул, на котором Роуз сидела, и подняли его в воздух, чуть было не опрокинув стол. Роуз смогла только охнуть, когда пол ушёл у неё из-под ног, и вцепиться в спинку стула обеими руками. Восседая на троне, несомом двумя крепкими рабами, она, как царица, пронеслась по коридору до гостиной, занятая лишь тем, чтобы держаться и пригибать голову, чтобы не врезаться лбом в дверной косяк. За её спиной заливалась звонким смехом Доминик и громко ворчал дядя Билл.

— Да что вы, как дети малые? Фред! Джеймс! Положите, где взяли! Да я в вашем возрасте…

— Ох, Билл! — тяжело вздохнул Рон. — Когда ты успел превратиться в такого нудного деда?

— Когда я вообще успел превратиться в деда? — прозвучал печальный ответ.

Стул с Роуз поставили в самом центре гостиной на пушистый ковёр. Молли и Люси уже отложили плюй-камни, и теперь одна из них задумчиво дергала себя за оранжевые косички, а вторая что-то старательно записывала в блокнот.

— Что вы пишете? — спросила у них подоспевшая Доминик.

— Составляем список наших будущих однокурсников в Хогвартсе, — в два голоса ответили девочки.

— И с кого начали? — поинтересовался Фред.

— С Луи, конечно.

— А ещё кого вписали?

— Сиршу Финниган, Аарона Рейвенвуда, Дебору Криви, Регину Забини. Больше пока никого не вспомнили.

— Аарона Рейвенвуда? — ехидно переспросила Лили. — Чужие дети быстро растут.

Джеймс смерил её испепеляющим взглядом.

— Ах! — хлопнула в ладоши догадавшаяся Доминик. — Это сын той женщины?

— Он определённо сын какой-то женщины, — подмигнул Фред. — Как и все мы.

— А ещё он определённо сын какого-то мужчины, — не унималась Лили, и казалось, что ещё одно её слово, и Джеймс на неё кинется. Раздражённая Роуз повернулась к ней и быстрым жестом попросила прикусить язык. Но Лили на неё даже не посмотрела. Она проскользнула мимо них, плавно, как змея, и уселась на софу, подобрав под себя ноги.

— Лили, милая, — защебетала Доминик, — такой важный день сегодня. Не нагнетай. Неужели ты хочешь разругаться с родным братом перед отъездом?

— А что не нагнетать? — всплеснула руками Лили. — Все знают, что Джеймс спит с замужней женщиной и все молчат!

— Ли-ли, — сквозь зубы процедила Роуз. — Не при детях.

Молли и Люси и не повернулись к ним, но Роуз знала: уши они навострили.

— Пусть знают, в какой семье живут!

— И в какой же семье они живут? — Джеймс скрестил руки на груди и начал буравить сестру суровым взглядом.

— Где измены считаются обычным делом! — взорвалась Лили. — Все такие «Это личное дело Джеймса, мы не будем лезть». А это не твоё личное дело! Ты влез в чужие отношения, ты разрушаешь чужую семью и останавливаться не собираешься, ведь так?

Роуз не знала, как Джеймс держался. Он стоял, крепко сжав зубы и нервно притопывал ногой.

— Лили, — миролюбиво начал Фред, — в жизни всякое бывает…

— Ты это отцу своему сказал, когда он от твоей матери ушёл? — плюнула ядом Лили. Лицо Фреда тут же потемнело. Он — не Джеймс, и терпеть бы не стал, но тут вперёд выскочила Доминик.

— Ну-ка прекратите! Мальчики, выдохните!

Фред уже сжал ладони в кулаки.

— А ты, Лили, — продолжала Доминик, насупившись, — выключи, пожалуйста, суку. Тебе не идёт.

Лили тяжело задышала, раздувая ноздри, и выпятила дрожащую нижнюю губу. Роуз замерла и задержала дыхание, чувствуя надвигающийся шторм. Ей тоже хотелось съязвить, грубо и резко осадить Лили, но она знала, что так делать нельзя. По крайней мере не сегодня, когда атмосфера была и так накалена до предела и все их планы могли пойти прахом из-за любой неурядицы. Лили же сейчас не просто подливала масла в огонь, она разжигала Адское пламя, и просьбы остановиться её только ещё больше раззадоривали. Доминик же, в отличие от Роуз, ничем не рисковала и могла позволить себе грубость и необдуманные поступки.

— Я сука, — закивала Лили, не сдерживая слёз. — А все остальные святые! Если б я спала с женатым, я бы такого про себя выслушала, уши бы в трубочку свернулись. А Джеймсу все боятся слово сказать! А мне можно всё, что угодно, говорить, хотя я ещё ничего не сделала.

Она вытерла нос и щёки рукавом и подтянула колени к груди.

— Лили, никто не хотел тебе ничего… — начала было Роуз.

— Да я знаю, что я никому в этой семье не нужна, — перебила её Лили, обиженно надув мокрые от слёз губы. — Меня даже мать родная проводить не пришла, и отец слова не сказал. И в Болгарию меня отправляют только чтобы над тобой надзор был. Чтоб к тебе чужаки подходили, а я на них лаяла.

Роуз прикрыла глаза, переводя дыхание. Надо было что-то решать, но было ясно, что, кроме Роуз, это никому не было нужно. Ни Джеймс, ни Доминик, ни Фред ничего бы не потеряли, если б Лили перед самым отправлением в Болгарию устроила полномасштабный скандал, довела Роуз до приступа, а её родители до паники и нервного срыва, из-за чего всё то, чего Роуз с нетерпением ждала, исчезло бы безвозвратно. И, кроме того, ей вдруг показалось, что вся эта сцена — не пустой каприз её избалованной кузины, что у Лили действительно есть причина истерить. И Роуз поймала себя на мысли, что ей её жалко.

Она с трудом разогнула ноги и встала со стула, сделала два неловких шага, плюхнулась на софу рядом с Лили и обняла её за плечи своими длинными костлявыми руками.

— Ну всё-всё, — прошептала она, зарывшись носом в её апельсиновые волосы. — Хватит. Никто не желает тебе зла, Лили. Все тебя любят.

Лили в ответ только шмыгала носом.

— Какая муха тебя укусила? — продолжила Роуз.

— Не муха, — едва различимо зашептала Лили, — а змея. В самое сердце и покусала.

— И поэтому ты сегодня в змеиной шкуре?

Лили свернулась клубочком в холодных руках Роуз и продолжила размазывать по лицу горячие слёзы.

— Давай оставим слёзы на потом? — шёпотом попросила её Роуз. — Мы же хотим отсюда спокойно уехать, верно?

Лили снова зашмыгала носом, но согласно закивала. Роуз подняла глаза на Джеймса и Фреда. Фред был спокоен. Давний развод его родителей обсудили уже все, кому не лень, и если его это и задевало, то не так, как Джеймса задевали поддёвки всех вокруг о его драгоценной миссис Рейвенвуд. Джеймс, конечно, держал себя в руках и не ругался, но и скрывал того, что его это злит и выводит из себя. А кого интереснее и приятнее дразнить, если не человека, который на это реагирует? А уж если человек себя сдерживает, то игра становится ещё азартнее! Ведь так интересно узнать, где проходит граница терпения, что нужно сделать, чтобы через эту грань переступить, и что будет, когда жертва, наконец, сорвется. Именно этим и занимались Лили и Скорпиус — исследованиями. Они прощупывали Джеймса, тыкали палкой с острым концом, разводили под ним медленный огонь и ждали, когда же он, в конце концов, вскипит. Но в этот раз, как поняла Роуз, Лили говорила от чистого сердца. Но Джеймсу от этого легче не становилось. Чтобы не взорваться и не сказать лишнего, он вышел из комнаты, а вскоре за ним хлопнула входная дверь.

— Джеймс! — рванул за ним Фред, едва не ударившись головой о низкий дверной косяк. В «Ракушке» для верзилы Фреда всё было низким.

— Курить пошёл, — сиплым голосом пробубнила Лили. — Где он только всему этому научился?

— Он нервничает.

— Ещё бы! У него же всё было! Жизнь спокойная, девушка хорошая. И на что он всё это променял? На чужую женщину? На беготню от чужого мужа? Конечно, он нервничает!

Роуз не стала отвечать. Она лишь продолжила гладить Лили по плечам и волосам, надеясь удержать её, успокоить до того, как их, наконец, отправят в Болгарию, а там уж она разберётся, что к чему. Сейчас же надо было быть тише воды, ниже травы, во весь рот улыбаться и ни на что не жаловаться. Даже если больно так, что зубы сводит.

— Луи, — раздражённая Доминик нарушила повисшую тишину, пытаясь оторвать от себя повисшего на её талии брата, — отцепись от меня. Иди к девочкам, поиграй.

— Мы не играем! — обиженно заявили до этого молчавшие близняшки. — Мы заняты делом!

— Тем более, — буркнула Доминик, — займись делом!

Луи, единственный рыжий ребёнок в семье дяди Билла, свесил свою огненно-красную голову и побрёл к кузинам, которые слишком-то были ему рады, но всё же впустили в свой круг и доверили ответственную работу писаря. Девочки покончили уже со списком имён будущих однокурсников и начали составлять список будущих учителей. Роуз ещё раз посмотрела на этих детей и вспомнила слова дяди Гарри о том, что они с Лили, возможно, вернутся домой в сентябре или даже позже. Молли, Люси и Луи к тому времени будут уже в школе. Так что, вероятно, в следующий раз она увидит ребят в лучшем случае под Рождество. А ещё возможно, что она вообще больше никого не увидит. Она прижалась к Лили так крепко, как могла, сжала в кулаке мягкий атлас рубашки Скорпиуса. Она отправлялась в другую страну на летний отдых, что могло быть банальнее? Но казалось, будто она летит на другую планету в один конец. И Лили — то единственное ценное, что она может с собой взять.

Доминик уселась в кресло и вытянула свои длинные белые ноги.

— Какие все стали нервные, а, Роуз? Только проснулась, а все уже бегают, кудахчат. Завидую Викки и Тедди: вовремя они свинтили.

— И надолго они? — Лили выпуталась из объятий Роуз и захлопала уже сухими, но заметно припухшими глазами.

— А я знаю? — бросила Доминик. — У них десятый по счёту медовый месяц пошёл. Франция! Фонтенбло! Тётушка Габриэль, будь она неладна. Вообще, Викки кричала, что у неё стресс, что она не может так больше жить, что ей всё надоело, что её никто не ценит в этой семье. Короче, примерно ту же песню, что ты тут сейчас завывала.

Лили скривила рот и смущённо опустила глаза.

— Я вот только не пойму, чем всем наша семья не нравится? Какая есть, — Доминик развела руками, — другой не будет. И почему это мы все такие плохие стали? Джеймс плохой, потому спит, с кем не положено, Альбус плохой, потому что в религию ударился, я плохая, потому что в рот никому не заглядываю, тётя Гермиона, потому что о дочери печётся… Ну а что в этом, в сущности, плохого? Кому это вредит?

— Давай не при детях семейные проблемы перемывать? — попросила Роуз. Но Доминик лишь махнула рукой.

— Они и не такое слышали! Эти две, — она пересеклась взглядом с одной из девочек, — поопытнее нас с тобой будут. А для Луи истерики Виктуар были вместо колыбельных.

Роуз снова предпочла промолчать. Разговоры с Доминик нередко превращались в ожесточённые споры, а то и громкие ссоры, потому что Никки была довольно резка и редко, когда соглашалась с чужим мнением. Вступать с ней в диалог о чём-то, кроме погоды, было чревато. Доминик имела бесценное мнение по всем вопросам бытия и не выносила, когда с ней хоть в чём-то не соглашались или соглашались недостаточно горячо.

— О каких колыбельных речь? — в гостиную расслабленной походкой вошёл дядя Гарри. Его лицо было сытое, раскрасневшееся, довольное, а от того ещё более сонное. Глаза его слезились, и он едва сдерживался от того, чтобы не зазевать.

— О тех, что Флёр сейчас поёт Дэнни, вестимо, — следом за Гарри появились родители Роуз и дядя Билл. Рон посмотрел на Роуз, и мягкая полуулыбка осветила его щетинистое лицо, но во взгляде его Роуз всё равно видела беспокойство. Она улыбнулась ему в ответ. А вот мама ничего не скрывала и даже не думала никому улыбаться. Гермиона мяла, почти рвала в руках красный носовой платок, тяжело дышала, как от бега, и сдирала зубами кожу с нижней губы.

Дядя Гарри рухнул в одно из кресел и с нескрываемым удовольствием откинул голову назад. Очки его немедленно съехали набок, и дядя и пальцем не пошевелил, чтобы их поправить. Он ворвался ровно в тот момент, когда всё было спокойно. Все были сыты, довольны, никто не плакал и не ругался, не причитал и не жаловался на жизнь. Это было бесценное мгновение, и дядя Гарри ловил его всеми фибрами своей души. На работе дяде было несладко, а дома подчас едва ли не хуже. Дядя много пил, плохо ел и очень мало спал. У него была вспыльчивая жена и трое далеко не самых покладистых детей, воспитанием которых он занимался в лучшем случае на выходных. А ещё у дяди Гарри имелись болезненные воспоминания о собственном детстве и юношестве, которые были заблокированы где-то в глубине его подсознания, но всё равно прорывались и накатывали на него волной в самые неожиданные моменты. Семья понимала, что это вновь произошло, по тому, как менялось, искажалось в уродливую гримасу его лицо и искривлялись в судорогах руки. Но сейчас дядя был спокоен, удивительно спокоен и расслаблен, и Роуз не хотелось нарушать эту тишину.

— Я так надеялась, что ты передумаешь! — как назло всхлипнула Гермиона и утёрла истерзанным платком выступившие слёзы. — Что хорошо всё взвесишь, что хотя бы нас пожалеешь. Ты же была на похоронах Бена, ты же видела, какое это горе. Неужели ты нам того же хочешь?

Роуз хотела ответить, но не успела открыть рот, когда влезла Доминик.

— Да бросьте, тёть, — махнула она рукой, — чего сравнивать-то? Бен, он с каких лет овощем лежит? То, что его только сейчас похоронили, это формальность. Его уже года три с натяжкой можно было живым называть. А Роуз у нас вон какая крепкая лошадка, всех ещё обскачет, а её доктор Белл о ней таких научных работ накатает! Ого-го! И это из-за вас, — она пальцем указала на Гермиону, — она такая сильная оказалась. Ваша маггловская кровь помогла.

— Почему это? — недоуменно спросила Гермиона.

— А у чистокровных кровь гнилая. Каждый второй колдун — дитя инцеста. Какое уж тут здоровье!

— Ты, я надеюсь, в курсе, — нахмурился дядя Билл, — что ты сама чистокровнее некуда?

— Первый шаг в будущее, — заявила Никки, широко зевая, — анализ ошибок прошлого.

Дядя Билл и Рон с улыбкой покачали рыжими, чуть седоватыми головами, а дядя Гарри ответил Доминик не менее широким и сладким зевком.

— Самую большую ошибку мы делаем сейчас! — надолго отвлечь Гермиону не удалось. Два шага она пересекла комнату, наскочив на Роуз, как хищник набрасывается на жертву, сгребла её в охапку и прижала к себе так крепко, что сдавила грудную клетку и выбила воздух из лёгких Роуз. Но та покорно молчала и позволяла маме целовать себя, ощупывать своё обтянутое тонкой кожей лицо, заглядывать в полуслепые глаза в поисках признаков болезни. Их и искать было не надо, и Роуз видела, как её мама цеплялась взглядом за каждую шероховатость, как присматривалась ко всем её пятнышкам и синякам. Она исследовала её, как карту, ища повод сказать: «Нет-нет-нет! В таком состоянии я тебя не отпущу!», но всё не говорила. Видимо, понимала, что в увиденном ею нет ничего необычного и что её быстро переспорят. А ведь весомый повод был — в спине, вовремя незалеченной «Костоправом», но Роуз надеялась, что у её матери не рентгеновское зрение. Хотя иногда казалось, что именно так оно и есть.

— Гермиона, отпусти её, — мягко попросил отец, но мама лишь покачала головой и продолжила целовать Роуз в так удобно подставленный лоб.

«В лобик будешь в гробу целовать» — захотелось Роуз пошутить, но она вовремя прикусила язык. Это с дядьями, Лили или Джеймсом, иногда Скорпиусом она могла шутить про белое платье, чёрные ленточки и красные букеты. С родителями на эту тему можно было и рта не открывать, а если и открывать, то только с полной серьёзностью и лишь по особым случаям. Иначе у матери бы не обошлось без успокоительных зелий, а у отца бы прибавилось седых волос и горечи во взгляде. Поэтому Роуз молчала и давилась своими колкостями про гробы и эпитафии.

Папа присел рядом с ними на софу и взял Роуз, скованную материнскими объятиями, за безвольно лежащую ладонь. Так они просидели ещё несколько томительных, особенно для почти задушенной Роуз, секунд, пока в гостиную не влетела разгорячённая тётя Флёр.

— У нас не так много вгх’емени, чтобы так бездагх’но его тегх’ять! — с порога категорично заявила она. Она была немного растрёпана и от неё, в любом возрасте прекрасной, ещё шёл ни с чем не сравнимый детский запах. Все эти детские присыпки, мази, мыло и прочее-прочее имели нежный, едва уловимый сладковатый аромат, который въедался в память каждому, кто хоть раз имел дело с маленькими детьми, и ассоциировался с ними так прочно, что взрослому человеку уже начинало казаться, что запах этот источает сам ребёнок. Так пахли когда-то Молли и Люси, Луи, теперь Дэнни и нянчившаяся с ним тётя Флёр. И иногда, очень редко, но всё же случалось, так пах Джеймс.

— Доминик, почему ты не помогла девочкам с их чемоданами?

Не ожидавшая такого вопроса Никки подобрала ноги и выпрямилась, пытаясь придать себе уверенный вид, но всё равно заметно смущалась под суровым взглядом матери.

— Я думала, они всё собрали, — промямлила она.

— Мы правда всё собрали, — пришла на помощь Роуз.

— А я перепроверила, — солидно добавила Гермиона. — Несколько раз приходилось доставать Живоглота из сумки, но всё вроде бы на месте.

Мамино «Вроде бы» звучало твёрже и во много раз весомее, чем «Я точно уверена» от Роуз или Лили. Тётю Флёр оно вполне удовлетворило, но она всё же уточнила, обращаясь уже к Гарри:

— А сумка Лили?

Сонный дядя Гарри, казалось, совершенно не понял вопроса и лишь растерянно захлопал покрасневшими глазами.

— Мы с мамой всё вчера упаковали, — немного раздражённо ответила Лили за отца. Роуз поймала его удивлённый взгляд.

— Когда это вы успели? — лукаво улыбаясь, спросил Джеймс. Его голова с отяжелевшими и потемневшими от дождевой воды кудрями показалась в приоткрытом окне. Лили встретила брата испепеляющим взглядом. Джеймс отреагировал на это ухмылкой. — Я вообще-то хотел сообщить, что тут погода совсем не шепчет.

— Погода кричит! — в соседнем окне появилась мокрая голова Фреда.

— Да-да, — кивнул Джеймс, стряхивая с шевелюры крупные капли. — Вы всё ещё хотите ставить портал на улице? Я бы сто раз подумал.

— Портал слишком мощный, чтобы ставить его в помещении, — твёрдо заявил дядя Билл. — Я сам занимался настройкой. До Болгарии дотянет двоих без проблем, но и дыру может проделать приличную. Я не хочу, чтобы этот дом ушёл под землю. Поставим в море. Оно быстро раны зализывает.

— В море? — взволнованно переспросила Гермиона.

— Билл, там же волны, там штогх’м! — вторила ей тётя Флёр.

— Ну волшебники мы или кто? — возмущённый Рон развёл руками. — Неужели не расчистим дорогу на пару минут? Больше и не надо.

— Всё у вас на словах легко, — недовольно хмыкнула Гермиона, но спорить не стала.

Роуз поняла, что время подходит к концу, и потому выпрямила спину, готовясь вставать с удобной софы. Пришлось накрепко сцепить зубы, чтобы не застонать от колющей боли в копчике и никак себя не выдать. Времени оставались считанные минуты, надо было всё вытерпеть, а уж в Болгарии она решит все проблемы. А если уж этот Радко Костов был такой со всех сторон заслуженный целитель, то для него трещина в кости вообще не должна была быть проблемой.

— Тогда чего ждём, раз уж не у моря погоды? — нетерпеливо спросил Джеймс, почти перелезший уже в комнату через подоконник. — Пойдёмте устанавливать!

— Успокойся, Джеймс, — осадил его отец, с большим неудовольствием поднявшийся с кресла. — Мы справимся сами. А вы с Фредом лучше займитесь чемоданами.

— Какими ещё чемоданами! — фыркнул Джеймс. — Я занимался порталами на Уайте, если ты забыл. Я не новичок!

— Это не такие порталы, — терпеливо ответил дядя Гарри. Джеймс недовольно закатил глаза. — Из всех нас только дядя Билл точно знает, как с ними управляться. Так что перестань капризничать, как ребёнок, и помоги девочкам с сумками.

Джеймс подчёркнуто лениво достал палочку из кармана куртки и нараспев произнёс:

— Акцио чемоданы Лили и Роуз.

Два небольших и на вид очень лёгких кожаных чемоданчика выскочили из-за софы, на которой всё это время сидела Роуз, и плюхнулись на пол прямо под подоконником Джеймса.

— Локомотор! — лениво, будто делая одолжение, бросил он заклинание. Чемоданы оживились, словно отрастили невидимые ножки и заковыляли к выходу из дома. Дядя Гарри проводил их взглядом.

— Спасибо, Джеймс! Я уверен, девочки тоже благодарны тебе за помощь.

— Безумно! — презрительно фыркнула Лили и пошла вслед за ушедшими сумками. Роуз ловко выпуталась из материнских рук и тоже встала, всеми силами сдерживаясь от болезненного стона. Гермиона подскочила тоже и встала прямо перед ней, перегородив дорогу. Их взгляды встретились. Мама видела её насквозь.

— Откажись, — прошипела она.

— Мама, — дрожащим голосом начала Роуз, — я уже всё решила.

— Решение — это ещё не действие. Ничего ещё не сделано. И ты можешь отказаться прямо сейчас.

Роуз ничего не сказала, только покачала головой.

— Если ты сейчас это сделаешь, вернуться будет трудно. Портал работает только в один конец.

— Если им понадобится вернуться, мы всё организуем в кратчайшие сроки, — подал голос дядя Гарри.

— Что твои кратчайшие сроки? — она смерила его почти ненавидящим взглядом. — День? Час? Ты сам знаешь цену времени, даже нескольким секундам, Гарри, так что не обманывай других и сам не обманывайся. Роуз, — мама вновь посмотрела на неё с жалостью и мольбой и провела большим пальцем по её резко выступающей вперёд скуле, будто утирала слезу. — Ты ведь не шпион и не боец. Ты не обязана делать за них эту работу.

— Как это не обязана? Я же для чего-то отучилась в Академии три года? Вот моё боевое крещение. Ещё и на оздоровительном курорте. Не всем так везёт, да, Джеймс?

— Моё первое задание было на болоте в Шотландии, — усмехнулась торчащая в окне голова. — Боггартов гоняли.

— Всё будет в порядке, — Роуз ободрительно улыбнулась матери, обняла её и на ухо сказала. — Вернусь живой и очень-очень здоровой.

А затем отпустила её и, не заглядывая маме в лицо, пошла вперёд так быстро, как только позволяли ноги и спина, догнала свой одиноко шагающий чемодан, подхватила его за ручку и вышла в бурю.

Лили стояла уже далеко, у береговой линии, и безжалостный штормовой ветер трепал её голубую рубашку, как флаг на матче корабля. Джеймс и Фред, уже изрядно промокшие, были предусмотрительно одеты в кожаные куртки, с которых дождевая вода стекала тонкими струйками. А вот джинсовая курточка Роуз, незащищённая никакими заклинаниями, промокла до нитки раньше, чем её хозяйка успела наколдовать себе зонт.

— Рози, ты с ума сошла? — над ухом у Роуз раздался голос отца. — Где твоя куртка?

— В чемодане, наверно, — беспечно пожала плечами она. Отец что-то недовольно заворчал и стянул с себя свой чёрный бушлат и накинул его на плечи Роуз. Стало тепло, будто её укутали в одеяло. От воротника шёл едва уловимый запах одеколона.

— Спасибо, пап, — во весь рот улыбаясь, Роуз обняла Рона, оставшегося стоять на холодном ветру в одном тонком свитере. Он погладил её по кудрявой голове и поцеловал в макушку.

— Удачи тебе. Пиши почаще. Мы с мамой будем ждать.

Роуз не хотелось отпускать отца. Он что-то ещё ей говорил, но она почти не слушала, только кивала. Но долго так стоять у них не получилось. Раздался крик тёти Флёр: «Куда без пальто?!», и на порог, чуть не сбив Роуз и Рона с ног, вылетели Молли, Люси, а за ними и Луи. Все без верхней одежды, Луи даже не потрудился обуться и выскочил на мокрый песок, как был — в белоснежных носочках.

— Роуз-Роуз-Роуз, — в три голоса заголосили они. Голос Луи был самым тихим. — Привези нам из Болгарии… — Молли и Люси задумались, — чего-нибудь.

— Хорошо, — немного растерянно кивнула Роуз, — привезу чего-нибудь. А вы, — она одарила поцелуями три подставленные рыжие макушки, — хорошо учитесь и слушайтесь профессора МакГонагалл.

— И профессора Александера, — вставил Джеймс с ухмылочкой. Роуз покачала головой.

— Он будет у них вести не раньше третьего курса, а к тому времени я уже вернусь.

— С первого, если попадут на Рейвенкло, — важно заметил Джеймс. — Его наметили в новые деканы.

— Шутишь? — скептично нахмурилась Роуз.

— Ты здесь где-то клоуна увидела?

Фред на это замечание достал палочку, и после первого же взмаха русые кудри Джеймса окрасились во все цвета радуги, а кончик носа покраснел и надулся. Все, а дети особенно, расхохотались, а Джеймс подставил лицо под струи дождевой воды, которые быстро смыли это безобразие.

— Фред, сдай своё чувство юмора в ремонт.

За неугомонной троицей рыжих дьяволят из дома выбежала одетая в смешной голубой дождевик Доминик и твёрдой солидной поступью вышли Гермиона и тётя Флёр, обе в пальто и с наколдованными над головами полупрозрачными куполами зонтов.

Гермиона высушила слёзы и надела свою любимую маску непоколебимой железной дамы, которая и знать не знает, что такое нервы и эмоции. Она подошла к Рону и Роуз и подняла волшебный зонт над ними. А тёте Флёр пришлось свой зонт расширить чуть ли не до размеров циркового шатра, чтобы укрыть под ним беснующихся под дождём детей.

Наконец, тяжело дыша и громко топая по деревянным полам, вышли дядя Билл и дядя Гарри. Они вместе тащили громоздкий деревянный сундук, обитый тонкими металлическими пластинами. На пластинах Роуз разглядела мелкий узор, но что это были за знаки, понять не смогла. Дядя Билл и дядя Гарри пыхтели от тяжести, и на лбах их даже выступила испарина, быстро высушенная потоком ветра.

— Мы поможем! — ринулся Джеймс, жестом подзывая к себе Фреда.

— Не тронь! — приказал дядя Билл, и ребята тут же остановились, не смея перечить.

Билл и Гарри потащили сундук, который, очевидно, нельзя было облегчить магией или заставить шагать самостоятельно, к береговой линии, где их дожидалась обдуваемая всеми ветрами Лили.

Они, наконец, бросили сундук на мокрый песок и размяли изрядно уставшие руки. Дядя Гарри лёгким движением руки открыл сундук, достал оттуда высокую золотую амфору с двумя изогнутыми ручками и передал её дяде Биллу. Тот наколдовал себе длинные сапоги и смело пошёл в бушующее серое море. Холодные волны, полные донного песка и ила, пытались сбить его с ног, но он уверенно шагал вперёд, пока не достиг точки, где уровень воды был ему по пояс.

— Сюда! — крикнул он, и ветер чудом не унёс его слова в другую сторону. Рон подтолкнул Роуз и Гермиону, и они все вместе пошли к берегу. Остальные тоже не отставали.

Дядя Гарри высоко поднял палочку и прошептал неизвестное Роуз заклинание. Вставший рядом с ним Рон сделал то же самое. Тут же в воздух поднялись и палочки Джеймса и Фреда, которым явно наскучило слышать отказы и чувствовать себя бесполезными. Роуз вдруг вспомнила, что ещё с ними не попрощалась, как следует. Она оторвалась от отца и матери и подошла по очереди к мальчикам, застывшим, как истуканы, сосредоточенным на заклинании, и каждого поцеловала в щеку и сказала: «До встречи». Чтобы поцеловать Джеймса пришлось привстать на носочки, а Фреда — подпрыгнуть. Джеймс всё-таки позволил себе отвлечься и быстро сказал:

— Привези мне розовое масло.

Роуз даже не успела удивиться такой просьбе и только согласно кивнула. Затем на неё с объятиями накинулась Доминик, смешно шуршащая своим дождевиком. От неё никаких просьб не было, она просто обнимала Роуз так, будто пыталась доломать ей остатки костей.

Когда Роуз обернулась и вновь посмотрела на море, её взяла оторопь. Бурлящая тёмная вода была где-то далеко, а там, где только что была береговая линия, лежал лишь тяжёлый песок, покрытый камнями, рачками, ошмётками водорослей и осколками ракушек. Широкая литораль простиралась ровно до того места, где стоял дядя Билл с амфорой в руках. Быстрым резким движением он вогнал её в песок.

— Мы долго не удержим! — крикнул Рон.

— Делайте стену! — так же криком ответил дядя Билл. Вода за его спиной, сдерживаемая магией, забурлила ещё сильнее и стала подниматься стеной, пока не закрыла собой линию горизонта и тёмно-серое грозовое небо. Дядя Билл быстро вытянул из кармана брюк тонкую длинную ветвь с белыми мелкими цветочками и аккуратно, будто она была хрустальной, опустил в амфору. А затем дал отмашку:

— Всё!

— Роуз, пора, — тихим бесцветным голосом сказала ей мать. Роуз растерянно закивала, дрожа на ветру, и, не сказав родителям ни слова, пошла к дяде Биллу. Лили была уже почти у него. Своему отцу она даже не поклонилась на прощание.

Ноги вязли в песке, но Роуз стремительно шла вперёд, уже почти не чувствуя ни боль, ни холод. Она едва ли понимала, что именно сейчас происходит. В этом бушующем шторме она прощалась с домом и семьёй по планам — на лето, но на деле, возможно, навсегда. Она уже почти дошла до воткнутой в землю амфоры, когда поняла, что наколдованный матерью купол зонта всё это время плыл над её головой, и ни одна капля дождя не коснулась её. Роуз обернулась напоследок. Отец свободной рукой приобнимал мать, замёрзшая Доминик скакала, чтобы согреться, Молли, Люси и Луи, как растрёпанные рыжие воробьи, жались к тёте Флёр, поодаль стояли Фред и Джеймс, а в стороне ото всех — невероятно одинокий дядя Гарри. Роуз пересеклась с ним взглядом и вдруг ощутила, будто кто-то лёгким пёрышком пощекотал её сознание. Она встрепенулась и отвернулась.

«Не смотри высокопоставленным аврорам в глаза» — гласила истина, которой Роуз никто не учил. Она сама её выучила как-то интуитивно, просто исходя из опыта общения с любимым дядюшкой и преподавателями с академических практик.

— Так, времени нет, — голос дяди Билла вырвал Роуз из размышлений. — Берётесь… убери руки, Лили! Не сейчас, а по моей команде! Берётесь за ручки и ни за что не отпускаете, пока не окажетесь на месте. Ясно? Вылавливать вас по частям по всему океану никто не хочет, ясно?

— Ясно! — в унисон ответили девушки. Дядя Билл кивнул. Его лицо, расчерченное линиями старых шрамов, выражало невероятную суровость и строгость, но в глазах его Роуз вдруг увидела беспокойство.

— Тогда я пошёл. Удачи вам там.

— Спасибо, — ответила Роуз. Дядя Билл развернулся и пошёл к тому месту, где раньше был берег, вдруг остановился на полпути и ещё раз важно напомнил:

— Не отпускать!

Роуз взглянула на Лили. Та стояла до нитки мокрая, истрепанная ветром и до боли в сердце несчастная. Её «змеиная шкура» напиталась водой, потемнела, сморщилась и облепила её маленькое хрупкое тело, повиснув тряпкой на узких плечах.

— Счастливого нам пути, Лили.

— Счастливого, — выдохнула в ответ маленькая мисс Поттер.

Дядя Билл, наконец, добравшийся до берега, первым делом вылил грязь из сапог, а затем громогласно скомандовал.

— На счёт «три»! Раз…

— Uno, — повторила его команду Роуз на испанском. — Dos, — так же перевела следующий счёт. — Tres.

— Давайте!

— Arriba! — воскликнула Роуз, хватаясь за ручку амфоры как раз в тот момент, когда прямо на них обрушилась многотонная стена холодной грязной воды, и тёмный мутный омут потянул их куда-то на дно.

Роуз поняла, что происходит, когда уже поздно было что-то предпринимать. Магия портала буквально потащила их в дно, в колючий мокрый песок, и Роуз не могла даже пошевелиться. Рука как будто приросла к ручке золотой амфоры, и при всём желании Роуз не смогла бы её отпустить. Парализованная, она медленно погружалась песок, который тысячами мелких иголок впивался в её ноги и засыпался в обувь. Морское дно всасывало Роуз в себя, будто пытаясь сожрать, а ей оставалось лишь наблюдать, как сантиметр за сантиметром её ноги исчезали в каше из ила, песка и водорослей. Вдруг со стороны послышался гул, похожий на эхо грозового раската, и Роуз не пришлось даже поворачивать голову, чтобы понять, что это: огромная волна, удерживаемая магией, наконец, освободилась от пут и понеслась со страшным грохотом к берегу. Роуз не могла этого видеть, но всем телом чувствовала приближение этого вала, ощущала вибрацию, как в давние времена люди по дрожи земли понимали, что на них надвигается табун лошадей. Ещё пара мгновений, понимала Роуз, и её снесёт холодная грязная вода. вгл

— Роуз! — раздался отчаянный крик Лили где-то прямо над ухом, в ту же секунду волна ударила Роуз по голове, с силой вырвала её из песка и потащила к берегу вместе со всем остальным морским мусором. Вода словно смыла с неё обездвиживающее заклятие, и Роуз, наконец, смогла отбросить от себя амфору, запоздало вспомнив строгий наказ дяди Билла, забарахталась в бурлящем потоке ледяной воды, ничего не видя и не понимая, лишь по внутреннему чутью пытаясь выбраться на поверхность. Наконец, после череды этих отчаянных и беспорядочных движений, она вынырнула и сделала глубокий жадный вдох.

— Роуз! — снова послышался голос Лили. — Открой глаза уже, Роуз!

Она с трудом, едва ли понимая, что от неё требуют, разлепила глаза, на которых тут же выступили слёзы от слишком яркого белого света. Роуз быстро заморгала, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь, кроме ослепительного сияния.

— О Мерлин! — Лили, которая, оказывается, всё это время сидела рядом, облегчённо выдохнула и положила Роуз голову на грудь. — Я уже боялась, что ты не проснёшься!

— Если бы она не проснулась, — вдруг ответил ей кто-то, — я бы глубоко оскорбился.

Голос был мужской, чуть хрипловатый, по-старчески скрипучий. Говорил этот человек, которого Роуз не видела, хотя и понимала, что он находился где-то совсем рядом, с ощутимым, но легко разбираемым акцентом.

— Можешь встать? — спросила обеспокоенная Лили, поднявшись. Роуз и её не видела, только мелькающую впереди тонкую тень.

— Вряд ли, — снова ответил неизвестный раньше, чем Роуз смогла хотя бы пошевелить губами, — падение было … впечатляющим, иначе не скажешь.

Вдруг над головой Роуз замаячило что-то длинное и тёмное. Она догадалась, что это была волшебная палочка.

— Настолько впечатляющим, — продолжал голос, — что не обошлось без перелома позвоночника, пары рёбер, ушибы, конечно, по всему телу, трещина в черепе. Слава богу, ничего, о чём стоило бы беспокоиться.

— П-падение? — только и смогла произнести Роуз. Сухие потрескавшиеся губы еле-еле шевелились и отзывались болью при каждом движении.

— Ты буквально свалилась с неба, — сказал неизвестный. — Не скажу, что никогда такого не видел прежде, но всё же это было неожиданно. Вы, англичане, умеете эффектно появиться.

— Ты отпустила амфору, — подхватила Лили. — Благо это было уже здесь, когда мы вышли из портала. Я держалась и спокойно приземлилась, а вот ты…

— А я как всегда, — пролепетала Роуз и попыталась изобразить подобие усмешки, но губы почти не слушались. — Я ничего этого не помню. Я была там, в море. Меня накрыло волной.

— Нет! — горячо ответила Лили. — Никакой волны не было. Мы исчезли до того, как родители её отпустили.

— Ох, такое бывает, — снова вмешался неизвестный. — С этими порталами чего только не бывало! Возможно, это лишь галлюцинации. Но некоторые люди говорят, что такой портал, якорный, может вырывать из места тело, а вот сознание ненадолго отстаёт. Как будто на несколько мгновений душа и тело расщепляются.

— Звучит, как бред, — заключила Лили.

— Как и то, что у меня сейчас в руках прут боярышника, который пускает искры и творит волшебство, стоит мне произнести какие-то слова на латыни или древнегреческом. Я даже не уверен, что эти слова действительно имеют какой-то смысл, а не являются набором звуков. Появись здесь древний римлянин, не схватился бы он за голову, услышав меня?

— Не знаю, что сказал бы древний римлянин, но я скажу, что, если вы сейчас же не поднимете Роуз на ноги, я могу схватиться за вашу голову, мистер Костов.

— Ну что значит «не подниму»? — почти оскорблённо воскликнул Костов. — Я человека из могилы могу поднять, если понадобится!

— Так действуйте!

Радко Костов (а Роуз догадывалась, что это именно он и был) недовольно что-то заворчал, и вскоре послышался перезвон стекла: Радко доставал какие-то склянки.

— Это «Костоправ»? — спросила Лили.

— «Костоправ»? — фыркнул Радко. — Оставь его школьной медсестре!

— И врачам лучшей магической больницы Британии, — прохрипела Роуз.

— Лучшей потому что единственной? — не без ехидства уточнил Радко.

— Какой же вы… — раздражённо зашипела Лили, но осеклась. Она злилась, а Роуз почему-то было смешно. Как будто это не она лежала неизвестно где, переломанная, ничего не видящая, не способная пошевелиться и ожидающая спасения со стороны, потому что сама она могла лишь закрыть глаза и ждать смерти.

— Какой же я! — согласился Радко, и тут же Роуз почувствовала, как её голову приподняла чья-то рука, а к губам приставили холодное горлышко стеклянного сосуда. Роуз приоткрыла рот, и тут же в него полилось что-то очень кислое. Кислота обжигала язык, от неё сводило лицо и скрипели зубы, но Роуз, привычная к гадким таблеткам и зельям, проглотила всё до последней капли. Когда был сделан последний глоток, её голову вновь опустили и позволили отдышаться. Она чувствовала, как микстура текла вниз по пищеводу, обжигая тело изнутри адским огнём. Широко открыв рот, Роуз стала глотать тёплый воздух, пытаясь так остудить свои ожоги. Сломанные рёбра кололи в лёгкие при каждом вдохе, повреждённый позвоночник отозвался вдруг такой болью, что у Роуз замерцало в глазах и неожиданно исчезли все звуки, кроме шума прилившей к голове крови. Роуз вдруг показалось, что у неё болит вообще всё тело, даже те его части, о существовании которых она не догадывалась. Она зажмурилась, заскулила, не сдержавшись, сделала ещё один жадный вдох, а потом внезапно поняла, что всё закончилось. Исчезла боль, не было больше жжения от неизвестного зелья, и ей вдруг открылись те чувства, к которым её тело было глухо буквально пару секунд назад. Она нежданно для себя ощутила, как что-то лёгкое, невесомое щекотало её лицо, как какой-то жучок полз по её шее, услышала гул ветра, скрип ветвей и отдалённые крики чаек. Она с нетерпением распахнула глаза и увидела перед собой не слепящий белый свет, а яркую глубокую голубизну неба с редкими пятнами пушистых облаков. Это высокие тонкие травинки касались её щёк, это тонкие, отяжелевшие под белоснежными цветами ветви деревьев качались и выли на ветру, а сам ветер был безумно тёплый и нежный.

Роуз приподнялась с земли, на которой она, оказывается, лежала всё это время, и посмотрела на Лили. Та была всё ещё взволнована, но теперь улыбалась во весь рот, и её карие глаза особенно ярко сверкали в свете жаркого южного солнца. Улыбнувшись ей в ответ, Роуз повернулась и увидела прямо перед собой пожилого человека.

— Вы ведь Радко Костов, так? — уточнила она. Пару секунд Радко задумчиво молчал, а затем его тонкие губы растянулись в широкую и довольную улыбку, которая бы подошла Чеширскому коту, если бы у того в пасти имелся серебряный зуб.

— Как, однако, приятно, что моё имя до сих пор знают заграницей. Да не абы кто, а такие прекрасные девушки! Это льстит. В моём возрасте лесть — это то немногое, что я могу получить от юных красавиц. Так что, да, я Радко. Просто Радко. Не мистер Костов, не господин, не, упаси бог, Радко Красимиров. Не заставляйте меня чувствовать себя ещё старше, чем я есть.

Радко пригладил морщинистой рукой свои жидкие седины, едва прикрывающие блестящую плешь на макушке. Это действительно был старик, сухой, худой, жилистый, со сморщенной кожей, тусклыми, почти бесцветными волосами и мутноватыми зелёными глазами. Но глаза эти были такими живыми и лучистыми, такими радостными, что невозможно было не улыбнуться Радко в ответ.

— А вы, значит, Роуз, — он посмотрел на Лили, а потом кивнул в сторону Роуз, — и Лили?

— Наоборот, — со смехом ответила Роуз, — она Лили, а я Роуз.

— Прошу прощения! — Радко склонил голову, положив руку на сердце. — Но это, в общем-то, не имеет никакого значения. Как ни крути, мой дом превратился в цветник.

Роуз и Лили переглянулись и расхохотались. Пока что всё складывалось невероятно хорошо. Они относительно нормально пережили переход через этот странный портал, Болгария их встретила теплом и солнцем, а их хозяин казался весёлым и приветливым человеком. Роуз знать не знала, что их ждало дальше, но пока её всё устраивало.

— Ну всё, хохотушки, вставайте! — Радко сам поднялся с земли и отряхнул от пыли свои серые штаны. — Хватит жуков кормить.

Лили, услышав про жуков, тут же подорвалась с места, как обожжённая, и стала осматривать свои ноги, ища укусы. Лили была человеком двойственным. В детстве она была первой, кто бежал лазать по деревьям, есть немытые ягоды с куста, руками ловить жуков, прыгать в воду за лягушками. Теперь же она превратилась в человека брезгливого, боящегося грязи, насекомых и всякой мелкой живности. Сейчас она бы не прикоснулась к яблоку, подточенному червём, а маленькая Лили не глядя сгрызла бы это яблоко вместе с червяком и даже не скривилась бы.

Роуз взялась за протянутую руку Радко и тоже встала. Голова её немного закружилась от резкого подъёма, но это было сущей ерундой по сравнению с тем, что она испытывала совсем недавно. Когда-то давно она шутила, что, если она проснётся и поймёт, что у него ничего не болит, это будет значить, что она умерла. Но теперь у неё почти ничего не болело, но она была жива, живее, чем когда-либо до этого. Ноги крепко держали её на чужой земле и лёгкие с радостью впускали чужой, полный незнакомых ароматов воздух.

Она огляделась. Под её ногами была жёсткая каменистая почва, по которой были разбросаны островки сочной травы и мелких, но ярких цветов. В одном из этих островков, издали напоминавших лоскуты зелёной ткани, и лежала Роуз, то ли упавшая, то ли заботливо перенесённая туда Радко и Лили. Всё это расстилалось на столько, на сколько хватало глаз, и кончалось лишь там, где земля уже превращалась в широкую полосу смазанной жёлто-зелёной краски и соприкасалась с пронзительно-синим небосклоном. Среди высокой травы Роуз заметила белые пятна плоских камней, которые следовали один за другим, складываясь в неровные, но длинные ряды, и поняла, что это была дорога. Очень старая, возможно даже древняя, ещё заметная, но уже исчезающая под гнётом времени. Белый мостовой камень раскалывался, стирался, втаптывался в землю, между пластинами уже росли цветы и трава, и твёрдому, но неживому камню с этим буйством и наглостью жизни было ничего не поделать. Роуз взглядом проследила, куда эта дорога вела, обернулась и увидела, как она, петляя среди травы и валунов, поднималась вверх по склону и исчезала меж двух утёсов с белоснежными отвесными склонами, такими ровными, будто кто-то огромным ножом вырезал их из куска породы. Прямо над утёсами высоко стояло солнце, и Роуз быстро прикрыла лицо ладонью.

— А где деревня? — спросила она у Радко. — Там, за утёсами?

— Там, — Радко покачал головой, — за утёсами. Только это не просто утёсы.

Он прошёл чуть вперёд и наступил прямо на белые камни дороги.

— Это ворота в Огнец. Название это, как и сама деревня, конечно, существовали не всегда. Но стены эти здесь стоят с начала времён. Надо сказать, не зря.

— А ты умеешь заинтриговать, Радко, — хмыкнула Лили. Роуз же стояла молча и лишь с интересом смотрела на старика, ожидая, что он ещё скажет.

— Какие могут быть интриги, помилуйте! — он всплеснул руками. — Вы ведь и сами понимаете, что не в самое обычное место отправились. Особенных чудес и невероятных приключений я вам не обещаю, но всякое может быть. Поэтому я и хочу вас предупредить сейчас, чтобы в дальнейшем избежать проблем…

— О чём предупредить? — перебила его Лили.

— Если бы ты имела терпение, — нарочито спокойно ответил ей Радко, — ты бы уже знала. А так ты меня прервала, и потому мы потеряли бесценные секунды.

Роуз покосилась на свою негодующую кузину, чуть ли не подпрыгивающую на месте, и не смогла удержаться от ухмылки.

— Так вот, — продолжал Радко, — я хотел предупредить вас о том, что всё, что вы увидите и услышите за этими стенами, должно за ними и оставаться. Конечно, вы можете рассказать друзьям и родителям, какие чудесные здесь виды, какое сладкое вино и какие добрые здесь живут люди, но есть вещи, про которые лучше не распространяться.

— Какие? — спросила уже Роуз.

— Вы поймёте, — уверенно ответил Радко. — Я вообще-то не думаю, что вы с этим столкнётесь, но если вдруг вы это встретите на своём пути, то вряд ли с чем-то перепутаете.

— Ты говоришь загадками, — Роуз здорово напряглась и нахмурилась, буравя Радко взглядом. Тот лишь развёл руками.

— Это не загадки. Я бы рад всё объяснить, но есть вещи, у которых нет ни имён, ни объяснимых причин, ни хоть сколько-нибудь понятной природы. Есть лишь тайны во плоти и без плоти. А тайны должны оставаться в тайне. Надеюсь, мы друг друга поняли?

Он хитро улыбнулся и подмигнул им. Роуз согласно кивнула, а у самой перед глазами стояло лицо сэра Патерсона.

— Конечно, — уверенно сказала она, надеясь, что Радко не сможет распознать её ложь.

— Было бы о чём разговор вести, — с лёгким пренебрежением бросила Лили. — Я предпочитаю не болтать о том, в чём сама ничего не понимаю. А раз уж ты не можешь толком объяснить, что к чему, то я даже пытаться не буду.

Радко, кажется, был удовлетворён их ответами и потому развернулся и пошёл по дороге вверх, к белоснежным утёсам. Девочкам особого приглашения было не нужно, и они немедленно последовали за ним. Лили постоянно торопилась, почти бежала, то ли пытаясь идти наравне с Радко, то ли пытаясь его обогнать. Для старика Радко ходил довольно бодро и быстро, тем более у него была фора, так что Лили пришлось постараться, чтобы догнать его. К тому же камни, которыми была вымощена дорога, оказались скользкими, а склон становился всё круче и круче. Роуз, прекрасно оценивавшая свои силы, и не подумала бы по такому бежать. Она была вполне довольна своим положением отстающего, медленно шла, глядя Радко в сутулую спину, и про себя посмеивалась над нетерпеливой Лили. Той всё было по плечу, всё было надо, и даже в таком простом деле, как подъём на холм, её не устраивало никакое место, кроме первого. Ей нужно было идти впереди всех, и неважно, что соперниками её были всего лишь старичок и насквозь больная девочка, которая счастлива, что вообще может ходить.

— Эта дорога когда-нибудь кончится? — вдруг закапризничала Лили. Слишком резкий подъём быстро её утомил. К тому же на высоте склон холма становился почти таким же крутым, отвесным, как склоны утёсов, и Лили уже не резво бежала вверх, а с трудом шагала вперёд, как тяжкий груз волоча собственное тело.

— Куда же ты торопишься? — вопросом на вопрос ответил ей Радко. — Горы не терпят торопыг.

— Может быть, я трансгрессирую?

— Ни в коем случае! — Радко картинно всплеснул руками и едва ли не схватился за сердце.

— Не так близко к воротам. А за ними, в самом Огнеце, и думать забудь о трансгрессии, полётах и прочем. Всё на своих ногах. Если уж совсем надоест ходить пешком, я попрошу у Стефана Любенова его велосипед. Я надеюсь, вы умеете ездить на велосипедах? А, Роуз?

Роуз согласно кивнула, хотя вряд ли понимала, с чем соглашается. Подъём, пусть и медленный, заставил её сердце работать на пределе возможностей, и вот, в груди ему стало уже тесно. Его глухой стук отдавался где-то в горле, голова потяжелела, щёки загорелись и казалось, что кожа сейчас лопнет от резкого прилива крови. Роуз остановилась. Бело-зелёная земля под ногами мутнела.

— Ну-ка, девочка моя, — будто откуда-то издалека донёсся голос Радко, — тебе нужно отдышаться.

Роуз кивнула и поняла, что что-то уронила. Она видела, как что-то тёмное упало ей под ноги, но так и не разобрала, что именно.

— Твоё счастье, красавица, что в нашем Огнеце не водятся вампиры. Иначе они бы уже слетелись на тебя и не посмотрели бы, что на улице белый день.

На плечи Роуз опустился какой-то груз, неотвратимо тянувший её вниз, и через пару мгновений она уже обнаружила себя сидящей на земле. Радко суетился рядом. Он снова достал свою волшебную палочку и легко ею взмахнул:

— Тергео!

С лица Роуз красно-коричневыми ошмётками осыпалась грязь, в которой она узнала засохшую кровь. Роуз стало неловко. Ей уже и самой надоели эти постоянные кровотечения, было стыдно перед другими людьми, за то, что она без конца приносит им неудобства и расстраивает своими приступами. Но в этот раз ей стало особенно не по себе, потому что она даже не успела сообразить, что произошло. Радко (а это без сомнений был он) решил проблему прежде, чем Роуз опомнилась. А ей так хотелось пустить в ход заклинание, подсказанное ей мисс Гринграсс! Она бы этим показала, что может сама справиться со своей бедой, и не нужно бегать за ней везде с носовым платком и растопырником. Но она не успела и палочку из кармана достать, когда всё уже сделали за неё.

— Как ты в этом дышишь? — проворчал удивлённый Радко, дёрнув Роуз за рукав бушлата. — Я бы в таком тоже падал в обморок, тем более на такой-то жаре!

Отцовский бушлат, который он носил в холода, сам по себе был вещью тяжелой, а в тёплую погоду превращался в орудие пыток, но Роуз и не замечала его на себе, пока Радко не ткнул её носом. Она немедленно сняла бушлат и только тогда поняла, какую неподъёмную ношу на себе тащила. Она как будто освободилась из каменных тисков и смогла, наконец, дышать полной грудью. В голове прояснилось. Обрадовавшись, Роуз решила снять и джинсовку, но потом вспомнила, как уродливо смотрятся без рукавов её худые руки, похожие на поломанные веточки, и осталась в куртке.

— Спасибо, что не дал мне упасть, — сказала Роуз Радко, а тот лишь отмахнулся от её благодарностей.

— Ай, — он махнул рукой и, то ли улыбнувшись, то ли скривившись, отвернулся. — Это моя обязанность. К тому же, с тебя на сегодня падений хватит. Пора подниматься!

Роуз посмотрела на вершину холма, которой уже почти достигла Лили, и нахмурилась.

— Мне кажется, я не дойду.

Радко нахмурился в ответ.

— А куда ты денешься? Да, вверх идти тяжело, но вот пройдём через ворота, и увидишь, как легко дело пойдёт.

— Что же, я пройду через ворота и мгновенно излечусь? — скептично хмыкнула Роуз. Радко снисходительно, как на ребёнка, смотрел на неё сверху вниз.

— Когда ты пройдёшь через ворота, — начал он лекторским тоном, и Роуз стало не по себе, — тропинка пойдёт вниз по холму, и идти станет легче. Только надо будет следить за ногами, а то на спуске легко оступиться и вспахать лицом землю.

Он задумался, и его лоб собрался в гармошку из морщин.

— Случилась со мной такая неприятность, и с тех пор у меня вставной зуб.

— Вставной? — с насмешкой спросила Лили. — Неужто такой великий целитель не мог наколдовать себе новый зуб?

— А кто сказал, что этот зуб я себе не наколдовал? К тому же это серебро вовсе не простое. Прежде это была пуля, которой один мой товарищ застрелил упыря. Это моя единственная память о нём.

— Об упыре? — съязвила Роуз. Радко ничего не ответил, лишь тяжело вздохнул.

— Застрелил упыря? — Лили с отвращением скривилась. — И ты вставил это в рот? Ты мог бы носить пулю на цепочке у сердца или что-то в таком роде…

— У сердца? Звучит здорово, но я пошёл дальше и встроил её в свой организм. Что может быть ближе к сердцу, чем кровеносная система?

— И не поспоришь, — хмыкнула Роуз и прищурилась, разглядывая Радко. Он ей сразу понравился и показался добрым человеком, но вместе с тем в нём были желчность, доля самодовольства, цинизма, и при этом не было и грамма брезгливости. Говоря короче, Радко был истинным врачом, а именно это Роуз и было нужно. Радко протянул ей руку, и она уверенно за неё взялась и встала на ноги. Голова уже не кружилась и было гораздо легче дышать. И только тогда Роуз заметила, что чего-то не хватает.

— А где же наши чемоданы? — спросила она, глядя на Лили. Та пожала плечами, и сама начала осматриваться.

— Найдутся, — махнул рукой Радко. — Далеко б они не убежали, — рассмеялся он. Роуз на это невесело усмехнулась. Заколдованные чемоданы вполне могли сами и уйти, и убежать, или попросту потеряться при переходе через портал. Невелика потеря, но Роуз было жалко своих вещей. Там были и купальник, и жёлтая курточка с нашивками, и любимое Роуз голубое платье, которое мама запрещала ей носить, потому что «в синем ты похожа на труп», и подаренный папой и дядей Джорджем розовый снитч. И за него было особенно обидно.

Перечисляя в уме утерянные вещи, Роуз лишь в последнюю очередь вспомнила о деньгах и документах, которые лежали в потайном кармане. Документах с чужими фамилиями, с выдуманными датами рождения и противными фотографиями, на которые не хотелось лишний раз смотреть. Роуз даже задумалась, не были ли эти бумаги заколдованы так, чтобы всякие любопытствующие лишний раз не совали в них свои длинные носы. Роуз надеялась, что никто никогда и не спросит у них документы, не станет лезть с расспросами и копаться в их прошлом, но без бумаг жизнь в чужой стране была невозможна. Роуз почувствовала, как на неё накатывает паника.

— А если не найдутся? — спросила она, ощущая, как трясутся её губы.

— Найдутся-найдутся, — заверил её Радко. — Я видел, как что-то упало с неба в районе лозето.

— Лозето? — нахмурилась Роуз, повторяя незнакомое слово. Радко нахмурился в ответ и поскрёб ногтем лысеющую макушку.

— Я забыл слово на английском. Как называется место, где растёт виноград?

— Виноградник! — хором ответили Лили и Роуз и переглянулись, не ожидая друг от друга такой синхронности. Радко невесело захохотал.

— Я совсем старый стал, видимо. Забываю такие простые вещи! А ведь раньше я так по-английски шпарил! Приходилось говорить даже с вашим Министром Магии… как его там?... Фаджем! Так он мне сказал, что, если б не знал, то в жизни бы не поверил, что я болгарин. Вот так я раньше по-английски говорил! А сейчас… — Радко свесил голову и разрубил воздух рукой. — Всё забыл.

Лили скривилась. На её лице Роуз увидела настоящее пренебрежение.

— Радко, — начала Лили, — ты мне изначально понравился, но сейчас ты собственными руками уничтожаешь это впечатление. Я ненавижу людей, которые прибедняются!

— Прибедняться, — усмехнулся Радко, — болгарская народная забава!

— Тяжко мне здесь придётся, — вздохнула Лили всё с тем же недовольным выражением лица, — с такими-то забавами.

— Ничего-ничего! У нас ещё много всего. И для тебя найдём хлеба и зрелищ! — уверенно заявил он. — Кстати, о хлебе. Вы, наверное, голодные с дороги.

— Шагнуть в портал и выйти с другой стороны — разве это дорога? — спросила Роуз с усмешкой, а сама вдруг почувствовала, как у неё свело желудок. Она была по-настоящему голодна. Пару дней она ничего не ела, и теперь аппетит у неё разыгрался зверский. Она с горечью вспомнила всё: и жареного цыплёнка с картошкой, который вчера был на ужин в Норе, и тарталетки с лимонным кремом, и добрый фунт клубничных «Кусачек», который принёс ей дядя Джордж, и бабушкины румяные пирожки, и буйабес у тёти Флёр. От всего этого Роуз воротила нос и отказывалась, а сейчас бы не отказалась и от краюхи чёрствого хлеба.

— А отсюда и до моего дома на своих двоих — разве это не дорога? — Радко приосанился. — Не скажу, что путь долгий, но аппетит нагулять вы успеете. Мой же всегда со мной!

Он хлопнул себя по невидимому под свободной рубашкой животу.

— А чем мы будем этот аппетит утолять? — живо поинтересовалась Роуз и начала медленно, шаг за шагом подниматься вверх по тропе, неся в руках отцовский бушлат.

— Ерунда! — Радко махнул рукой. — Каварма.

Роуз не знала, что такое каварма, и это слово не вызывало у неё никаких ассоциаций, и даже приблизительно она не могла понять, что из себя это загадочное блюдо представляет, но точно знала, что уже хочет его съесть.

— Замечательно! — с энтузиазмом воскликнула Роуз и поймала на себе удивлённый взгляд Лили.

— Надеюсь, оно не из баранины, — сказала та с холодком. — Я терпеть не могу баранину.

— Нет, оно на свинине, — ответил Радко и тоже продолжил подниматься. — Вылечил у соседа ожоги от масла присухи, и они с супругой, ха-ха, про меня не забыли, когда поросёнка резали.

Роуз стало жалко поросёнка. Она живо представила, как он лежал, весь розовый и несчастный, и маленькими немигающими глазками смотрел на приближающийся нож. А потом сознание подсунуло ей другую картину — большую тарелку с кусочками сочного жареного мяса, от которого поднимался белый ароматный пар — и жалость к поросёнку утихла. Подъём в гору — дело непростое, но вполне выполнимое даже для больной слабой девочки, если у неё есть два серьёзных стимула: любопытство и чувство голода. И Роуз даже не знала, который из них сильнее.

Каждый шаг давался всё сложнее, снова перехватывало дыхание, и склон становился до того крутым, что приходилось задирать ноги всё выше и выше, едва ли не касаясь коленом подбородка. Мощёная плоским камнем земля начала проскальзывать под подошвами, когда белые каменные стены Огнеца были уже так близко, что, казалось, до них можно было дотянуться рукой. Именно в этот момент Роуз застыла, понимая, что, если она сделает хоть одно движение, то потеряет и то хрупкое равновесие, что у неё было сейчас, и покатится кубарем вниз. Никаких ворот Роуз не видела. В узкой расщелине, куда уходила дорога, было темно и ничего не видно. Роуз потёрла раздражённые глаза под очками и снова стала всматриваться в темноту, когда мимо неё резво проскочила Лили, а за ней не менее бодро и уверенно прошёл Радко, опираясь на тонкую тросточку из тёмного дерева, покрытого мелкими зелёными листочками и гроздями крупных алых ягод. Роуз даже огляделась, недоумевая, откуда он мог взять такую трость среди камней и полевых цветов.

Обогнав Роуз, Радко обернулся и немного удивленно спросил:

— Чего же ты теперь встала? Осталось сделать пару шагов.

— Я боюсь упасть, — честно ответила она. — Скользко.

Она ожидала, что Радко даст ей руку и поможет подняться, но вместо этого он обеими руками вцепился в свою трость.

— Если продолжишь стоять и бояться, то точно упадешь. Предлагаю найти третью точку опоры, если своих двоих не хватает.

Лили, которой своих двоих вполне хватало, уже почти скрылась меж утёсов, Роуз глазами искала эту третью точку, но ничего не находила. Не было поблизости ни ветки, ни палки, ничего, на что можно было бы опереться. Несколько секунд Роуз стояла в растерянности, пока вдруг на неё не сошло озарение, неожиданное и гениальное: она же волшебница! Запустив руки в карманы, она нашла главную свою точку опоры — палочку, и, нацелив её на лежащий среди травы булыжник, произнесла про себя заклинание. Камень зашевелился. Сначала по нему прошла едва заметная дрожь, но скоро он весь задёргался, начал подпрыгивать, перевернулся в воздухе и стал сужаться и вытягиваться, пока не превратился в длинный белый посох с красивым резным набалдашником, по форме напоминающим распущенный павлиний хвост.

— Акцио! — уже громко, во весь голос, произнесла она, и посох прыгнул ей в руки. Лёгкий, изящный, но крепкий, по ощущениям сделанный из кости, для Роуз он явил собой небольшой повод для гордости и даже самодовольства. Она сама не заметила, как начала улыбаться.

— Ловко! — оценил Радко. — У тебя, видимо, был хороший учитель трансфигурации.

— А я была хорошей ученицей, — подмигнула она ему и начала улыбаться ещё шире.

С посохом, который будто сам тащил Роуз за собой, подниматься стало легко и совсем не страшно. У Роуз будто выросла третья нога, которая стояла на земле крепче двух других, слабых и таких несовершенных. Иногда Роуз жалела, что нельзя было просто взять и наколдовать ей целиком новое тело, которое было бы сильным и крепким, к которому не цеплялись бы все болезни мира. С завистью она смотрела на родителей и других старших родственников, которые в почти пятьдесят лет и не кашляли даже, но особенно поражали её люди вроде Радко — преклонные старцы, которые, кажется, и не помнили о своём возрасте и были веселее и шустрее молодых.

— Я думала, я вас не дождусь, — устало и недовольно проворчала Лили, когда Радко и Роуз, наконец-то, преодолели склон и оказались у белых утёсов. — Уже не могу здесь стоять!

— Прояви почтение к возрасту, — поучительно сказал Радко. Голос его звучал серьёзно, но губы дрогнули от едва сдерживаемой улыбки.

— Хорошо бы узнать твой возраст, чтобы понимать, насколько сильное почтение следует оказывать, — вместо Лили ответила Роуз. Радко, хоть и ростом был невысок, умудрился посмотреть на долговязую Роуз сверху вниз.

— А тебе сколько лет?

— Двадцать, — не очень уверенно, будто сомневаясь в самой себе, ответила она.

— Когда мне было двадцать, — Радко мечтательно поднял глаза к небу, — я только начал работать в софийском магическом госпитале. Я был совсем молод, и ко мне относились не как к целителю, а как к мальчику на побегушках. Принеси-подай. Через год я спас жизнь одному стратегу, и вот тогда во мне увидели человека. Я быстро начал расти, со стратегом тем мы хорошо сдружились. И вот, через пяток лет он мне предложил бросить госпиталь и стать его личным врачом.

— И ты согласился? — спросила Лили.

— Конечно, согласился. Я ж не дурак! Это он тогда был стратег, но впереди у него был большой пост…

— Министра Магии? — догадалась Роуз, и тут же получила от Радко испепеляющий взгляд.

— С вами, девушка, никакого дела иметь нельзя! — воскликнул он обиженно и отвёл глаза. — Я готовил речь, строил фразы, чтоб были ёмкие, хлёсткие. Чтобы я сказал про Министра, а вы бы глаза вылупили, рты пооткрывали, ахнули и защебетали: «Вот это да! Ну надо же!». А ты мне все планы порушила. Ты мне в наказание послана, не иначе!

— Да, — согласилась Роуз без тени сомнения, — я твоя кара небесная. Так сколько тебе лет?

— Стал я его личным врачом, пробыл на этой должности тридцать два года. Потом подал в отставку, десять лет преподавал в Свет Кир и Иоанн, а шестнадцать лет назад государство вспомнило о моих заслугах перед ним и одарило меня медалькой и недвижимостью в этом райском уголке. Так вот и считайте сами, сколько мне лет. Или грамоте и счёту не обучены?

— Обязательно быть таким грубым? — искренне возмутилась Роуз. Радко, как ни в чём не бывало пожал плечами.

— Обязательно быть такими нетерпеливыми и портить людям рассказ? — парировал он. — И вообще, держите в голове, что я в уже в весьма почтенном возрасте и наслаждаюсь старческим маразмом. Не ждите от меня многого!

Роуз, не скрываясь, закатила глаза и отметила про себя, что маразма у Радко нет, но вот его раздутое самомнение явно давило ему на все остальные органы и мешало нормально жить. Он был не просто врачом, он был артистом, и каждое его высказывание было выступлением для публики. И он не терпел, когда эта самая публика вмешивалась в ход представления, путала карты и заставляла его идти не по сценарию. Радко был явно плох в импровизации.

— В деревне, где живут мои бабушка и дедушка, — начала Роуз, — есть тоже один дедок-маразматик.

— Да-да, — подхватила Лили. — Старый маггл, мистер Требус.

— Он босой танцевал на проезжей части, мочился в фонтан на площади и ходил без штанов.

— Или наоборот, — снова вступила Лили, — однажды в середине июля он вышел на улицу в меховом пальто и тёплой шапке.

— Его бедная дочь с внуками ловили его по всей деревне, а потом устали и сдали в спецучреждение. Он оттуда умудрился сбежать и пешком дошёл до дома. А это сорок с лишним километров.

— Если ты такой же, Радко, — Лили многозначительно посмотрела на старика, — то ты прав: зрелищ нам с тобой будет предостаточно.

— Я не такой же, — пробурчал он, заметно засмущавшись, — у меня нет мехового пальто.

— Как же ты переживаешь зимы? — взволнованно ахнула Роуз.

— У меня есть курточка и пояс из шерсти семигорбового верблюда, — отрезал Радко, всё ещё смущённый. — Идёмте, каварма стынет.

Он уверенно пошёл вперёд и скоро скрылся в тёмной расщелине меж утёсов. Роуз и Лили переглянулись и молча последовали за ним. Радко был первым из открытий, которые приготовила им Болгария, и они знать не знали, чего же ждать дальше.

Они всё шагали вперёд. Дорога сужалась, но не кончалась, зато каменные стены обступали её с двух сторон, проход становился пугающе тесным, а отбрасываемая утёсами тень казалась Роуз неестественно густой, будто это был чёрный дым, непроницаемой завесой закрывающий всё, что было впереди. Когда они, наконец, подошли ближе, Роуз поняла, что её глаза ей не врали. Это действительно была непростая тень.

Там, где два сближавшихся утёса должны были неизбежно сойтись и образовать острый угол, вдруг обнаружилось чёрное, поглощающее свет нечто, бурлящее и, кажется, живое. От самой земли до вершин утёсов поднималась эта темнота, а узкая полоска синего неба, видневшаяся меж этих вершин, оказалась невидима, словно утёсы срослись между собой в гигантскую арку. Роуз стало не по себе, и она невольно сделала робкий шаг назад, ближе к свету. А вот Лили, любопытная и порой до глупого храбрая, наоборот уверенно выступила вперед и сунула руку в эту тьму, легко прорвав невидимый барьер.

— Ничего особенного, — заключила она, пожав плечами, вытащила руку обратно. Тёмный дымчатый след недолго тянулся за её пальцами, истончился и растворился в воздухе.

— Конечно, ничего особенного, — ответил Радко и тряхнул тросточкой, на которой закачались алые ягоды. — Ты же волшебница, а они это чувствуют.

— Они? — страх и осторожность Роуз оказались побеждены её природной любознательностью. Она вытянула вперёд свою гусиную шею и изо всех сил напрягла глаза, пытаясь повнимательнее рассмотреть то чёрное и непонятное, казавшееся единым целом.

— Это защитники нашего Огнеца, его стражи. Неволшебнику мимо них не пройти. Если только за руку с волшебником или если ему будет освещать дорогу волшебный огонь. Хотя и нам огонь будет очень кстати. Не люблю ходить в потёмках.

Радко три раза стукнул тростью по камню, и из-под её конца стрельнули золотые искры, быстро разросшиеся до светящихся шаров размером с хороший апельсин. Затем они, лёгкие, как мыльные пузыри, поплыли по воздуху вверх и один за другим стали легко проникать в густую темноту. Роуз взглянула на них с по-настоящему учёным интересом. Почти все волшебники умели разжигать волшебный огонь, многие умели делать это эффектно, но лишь единицам удавалось делать это так легко и непринуждённо, как делал это Радко. Всё вокруг него словно жило своей жизнью, но тем не менее подчинялось его не озвученной воле. Ему не надо было произносить заклинаний, не надо махать руками и даже доставать лишний раз палочку, чтобы творить магию. На своего нового знакомого Роуз посмотрела уже с чувством глубокого уважения. Перед ней был очень искусный волшебник.

— Что стоим? — недоумённо спросил он, переводя взгляд с Лили на Роуз и обратно. — Ждём, когда огни улетят совсем далеко и потеряются в темноте?

— Неужели нельзя будет наколдовать новые? — вопросом на вопрос ответила Лили.

— Я старый человек, во мне сил ни на грош. Где ваше сострадание!

Старый бессильный человек, нуждающийся в ежеминутном сострадании, уверенно и твёрдо двинулся вперёд, и скоро оказался поглощен чернотой. Лили пожала плечами и быстрым шагом, почти переходящим в бег, направилась за ним. Роуз в мгновение осталась совсем одна. По обе стороны от неё были шершавые каменные стены, далеко позади — крутая скользкая тропинка, ведущая неизвестно куда, а над головой непроницаемая темнота, за которой не было видно солнца. Роуз никогда не страдала клаустрофобией, но в тот момент она вдруг почувствовала себя запертой, и ей стало страшно. Она замерла, будто вросла ногами в землю, и не могла даже шелохнуться. И куда подевались её смелость и решимость, которые были с ней дома?

Она подняла свой посох и павлиньим хвостом вонзила его темноту, на что та ответила ей шелестом, похожим на неразборчивый шёпот. Эта масса без всяких сомнений была живой, и от понимания этого Роуз вся покрылась мурашками. От Лили и Радко не осталось и следа, они исчезли, словно растворились, а Роуз оставалось только проглотить свой страх и пристыдить саму себя за внезапную трусость, охватившую её в последний момент. Не тратя время и душевные силы на робкие первые шаги, она резко рванула вперёд и также резко остановилась, с силой вбила в сухую землю свой посох и вцепилась в него, как в единственную опору. Она почти покатилась по холму и едва-едва успела удержаться на ногах. Ей понадобилось ещё несколько мгновений, чтобы понять, что она уже оказалась по другую сторону ворот. Через то пугающее чёрное нечто она пролетела пулей, не успев даже ничего почувствовать и удивиться, и вот ей открылся уже совсем другой вид.

Знакомая белая дорога стала шире и, спускаясь вниз по холму, разошлась на пять дорог поуже, которые по бокам обрастали домиками с кирпично-красными крышами и таким образом превращались в улицы. С высоты это пятидорожье было похоже на огромную распростёртую ладонь с длинными-длинными пальцами. Всё вокруг утопало в молодой зелени и цветах, деревья стояли изумрудные, местами лиловели пышные кусты ещё не отцветшей сирени. Роуз с нескрываемым наслаждением втянула носом пьянящий сладкий воздух, заулыбалась во весь рот и чуть было не рассмеялась в голос. Роуз не знала, правда ли здесь чудотворный волшебный воздух, лечащий любые хвори, но ей уже было достаточно того, что она увидела, чтобы едва ли не визжать от восторга. Северная природа родной Англии, скупая на тепло и ласку, и болезнь, высасывающая все жизненные силы, сделали Роуз человеком жадным до жары, цветов, солнца и ярких красок. Потому теперь она во все свои подслеповатые глаза смотрела на развернувшийся перед ней буйный весенний пейзаж, впитывая каждую деталь.

Две из пяти дорог, которые Роуз про себя успела назвать Большим Пальцем и Указательным, лежали по правую сторону от врат и поднимались вверх по пологим и неровным склонам гор и терялись в густой зелени. Кажется, они заканчивались тупиками, исчезали в зарослях, потому что, чем выше скользил взгляд Роуз по горам, тем менее заметными становились на них всяческие следы человеческого присутствия. На высоте уже нельзя было увидеть полосу дороги, не было видно ни построек, ни заборов, только макушки деревьев, которые переплетались между собой в плотный тёмно-зелёный ковёр.

Третья улица, что шла была заметно шире других и была прозвана Роуз Средним Пальцем, светлой лентой стелилась ровно по краю крутого, но невысокого обрыва, после которого уже не было таких высоких деревьев или густой травы. Наоборот, желтоватая земля была полностью очищена от всех диких растений. Их место занял ухоженный виноградник, ровными зелёными полосами заполнивший всё пространство между третьей и четвертой улицами. Эта четвертая, Безымянная, улица была почти пустой. Дома стояли друг от друга на приличном расстоянии, между ними тянулись всё те же линии виноградника и торчали одинокие фонарные столбы. Всё на этой улице было подчинено винограду, он был её хозяином и главным жителем, а дома и заборы там появились будто случайно и были совсем не к месту, как сорняки в саду. Видимо, весь этот участок и был тем самым лозето, в котором девочкам следовало искать свои чемоданы.

— Нравится тебе здесь? — Роуз услышала за спиной скептичный голос Лили. Она сидела прямо на белых камнях, сложив ноги по-турецки. Лилии на её рубашке на ярком солнце распустились ещё шире и, казалось, вот-вот вырвутся с шёлка.

— Да, очень, — улыбнулась Роуз, на что Лили ответила разочарованным выдохом и скривлённым ртом.

— Я ожидала большего.

— От Болгарии? Зачем? — искренне удивилась Роуз. — Это же не райские острова какие-нибудь, чтобы ждать невероятных видов. К тому же, здесь весьма неплохо. Горы, сады, — она сделала глубокий вдох, — море.

Впереди, там, где последние две каменные улочки, Безымянная и Мизинец, упирались в береговой песок и кончалась земля, брала своё начало синяя бесконечность. Как бы Роуз ни вглядывалась вдаль, она не видела ничего, кроме воды и неба, и грань между ними была почти неразличима. Слабой зрением Роуз, к тому же ослеплённой палящим солнцем, линия горизонта была вовсе не видна, и казалось, что небо и море составляют единое целое и голубой стеной возвышаются и над горами, и над самим Огнецем. Морской бриз приятно гладил Роуз по щекам и перебирал ещё влажные после английского шторма волосы, и она радостно поддалась этим ласкам.

— Что твоя Болгария? — всё ещё с недовольным лицом пожала плечами Лили. — Я, может, от жизни большего ждала. Мне и на райских островах было бы так же.

— С райскими островами Огнец ещё не сравнивали! — Радко внезапно появился из чёрного тумана. — Приятно!

Он встал и стал отряхиваться от чёрной пыли, которая покрывала его с ног до головы. Роуз тут же в недоумении осмотрела себя и Лили: на них не было и пылинки, а вот Радко будто прошёл через пламя и весь вымазался в саже.

— Что это с тобой, Радко? — удивлённо спросила Роуз. — И где ты был столько времени? Ты же зашёл туда раньше нас!

— Заплутал, — как ни в чём не бывало ответил он, — потерял из виду свет.

— Я не видела никакого света, — покачала головой Лили.

— Я тоже, — поддержала Роуз. — Я вообще ничего не увидела, мной будто из пушки выстрелили.

— Легко вам, молодым! — Радко подпрыгнул, и остатки пыли ссыпались с него чёрным дождём. — Доживите до моих лет, посмотрим, как тогда вы эти ворота проходить будете. Всё, вы как хотите, а я устал и сил у меня никаких нет!

Он тяжело опустился на лежавший неподалеку валун и стал переводить сбившееся дыхание, а затем вытащил из нагрудного кармана рубашки платок и утёр пот со сверкающего лба. Роуз нахмурилась и с новым интересом взглянула на то нечто, которое Радко называл стражниками Огнеца. Что же это были за существа, что так легко пропустили незнакомых Роуз и Лили, а старого знакомого Радко заставили плутать и изнурили так, что теперь он был похож на человека, пробежавшего марафон? Пока Роуз только начинала копить вопросы к этому месту, поиск ответов она решила отложить на потом. Прежде всего надо было найти чемоданы, пока их не нашёл кто-нибудь другой.

— Това ли са вашите куфари? — вдруг раздался чей-то незнакомый голос. Роуз ничего не поняла, но тут же обернулась и увидела на склоне девушку, крупную, если не сказать огромную. Она была до того высокой, что считавшая себя высокой Роуз оторопела и почувствовала себя совсем крошечной. У незнакомки были длинные соломенные волосы, глубоко посаженные карие глаза под низкими чёрными бровями, немного вытянутое лицо, крупный нос с горбинкой и широкий рот, из которого вылетали слова на совершенно непонятном Роуз языке.

— Ох, Цветана, — очнулся Радко и засунул платок обратно в карман, — здравей.

— Здравей, Радко! — громко, почти командным голосом поприветствовала его Цветана в ответ. Он кое-как поднялся с камня и, опираясь на свою тросточку, подошел ближе к девушке.

— Говори английски, моля те. Гостите, — он рукой показал на Роуз и Лили, от чего тем стало немного не по себе, — не разбират български.

Цветана, и без того выглядевшая хмурой, стала чернее тучи и злобно зыркнула на Радко своими тёмными глазами.

— Мразя английски, — проворчала она, а затем с надеждой взглянула на девушек. — Parlez-vous français?

— Цветана, где твоё гостеприимство? — с укором спросил Радко на английском, и даже его акцент вдруг куда-то исчез. — Гости говорят только по-английски, и я знаю, что ты тоже говоришь. Прояви вежливость и не заставляй их чувствовать себя глупо.

Глупее всех здесь, очевидно, чувствовала себе только сама Цветана. Она надула свои и так пухлые губы и отвернулась, заламывая руки. Радко не спускал с неё строгого взгляда.

— Это, — начала она выдавливать из себя английские слова, — ваши…

Она запнулась, очевидно, не зная нужного слова, но тут же нашлась и просто пальцем показала вниз, себе под ноги.

— Чемоданы! — восторженно воскликнула Роуз, немедленно бросила посох и отцовский бушлат на землю и кинулась к своему багажу. Она схватилась за чемоданы, в пути получившие несколько крупных царапин на обшивке, и первым делом проверила замки на каждом. Все они были в целости, никто не пытался их открыть, а удар о землю и магия портала не повредили их. Спокойно выдохнув, Роуз подняла благодарные глаза на Цветану. С такого ракурса она казалась вовсе великаншей, ещё одним пиком горы, заслоняющим небо и солнце.

— Спасибо большое, что принесла их, Цветана! — широко улыбнулась Роуз. — Я могу называть тебя Цветаной?

— Да, — односложно ответила та. — Они упали у кръстника. Сломали шпалеры. Кръстник не будет говорить вам благодарность.

— Мы починим! — горячно заявила Роуз, но тут же поймала себя на том, что понятия не имеет, что такое «шпалеры». — А «Кръстник» — это имя?

Радко на это рассмеялся.

— «Кръстник» — это по-вашему «крёстный отец». А шпалеры он и сам починит. Уже, наверно, починил. Но вот лозу жалко, конечно.

— Ты знаешь, как по-английски будет слово «шпалеры», но при этом не знаешь «чемоданы» и «крёстный отец»? — язвительно спросила у Цветаны Лили, не забыв при этом изогнуть бровь, и каким-то образом, сидя на земле, умудрилась посмотреть на двухметровую Цветану со снисхождением.

— Я знаю «крёстный отец», — ответила та, — но не люблю. «Крёстный отец» — это кино. А кръстник есть кръстник.

Лицо Цветаны превратилось в непроницаемую маску, по которой нельзя было прочесть ни единой эмоции, и только в голосе сквозило раздражение. Они с Лили явно не понравились друг другу, а Роуз пока ещё не знала, как ей относиться к новой знакомой. Пока она чувствовала лишь благодарность за спасённые чемоданы и неловкость за сломанные ими шпалеры, что бы ни значило это слово.

— А ты всё-таки ходила к кръстнику, — Радко покачал головой. — И что же он сказал?

— Той ми отказа, — Цветана так тяжело вздохнула, что её широкие плечи сначала подтянулись едва ли не к ушам, а затем резко опустились вниз, и вся она, огромная, стала как будто меньше.

— Отказал, значит, — хмыкнул Радко. — Ну, ничего другого я и не ждал. Я тебе говорил, что не стоит даже спрашивать.

— Мне было нужно сделать попытка.

— Глупости, — отмахнулся Радко и стал спускаться по дороге к деревне. — Сразу было ясно, чем эта попытка кончится. Разве это стоило твоего расстройства? Что он тебе сказал? То же самое, что и мы с твоим дедом тебе говорили?

Цветана энергично закачала головой, как будто отвечая «нет» и тоже пошла вниз. Радко снова хмыкнул.

— Вот видишь.

— Хватит за это. Я найду другого, чтобы помочь.

Роуз взяла посох и повесила бушлат на одну руку, а в другую решила взять свой чемодан, но Цветана схватила его раньше.

— Я помогу, — сказала она в ответ на удивлённый взгляд Роуз. Роуз лишь молча кивнула, не зная даже, как на это ответить. В глазах Цветаны вдруг появилась растерянность.

— Да? — уточнила она.

— Да, — ещё менее уверенно кивнула Роуз. Цветана крепче вцепилась в ручку чемодана и медленно и осторожно зашагала по вниз по скользкой каменной дороге. Роуз, упираясь в камни посохом, старалась идти по её следам. Лили, которой никто не предложил помощи, сама несла свой чемоданчик и плелась позади всех.

Радко и Цветана продолжали свой разговор, временами перебиваясь на болгарский, и скоро Роуз уже перестала их слушать. Её стали больше занимать виды приближающейся деревни с её белыми заборами, зелёными ажурными воротами и красными крышами с печными трубами. Многие окна были открыты, и сквозняк выдувал на улицу лёгкие занавески, под недавно политыми кустами в палисадниках прятались от дневной жары кошки, а по конькам крыш нагло выхаживали желтоносые чайки. В кронах заливались щебетом птицы, а у многих домов уже опадала сирень и, наоборот, буйным цветом цвели розы, и этот аромат и вездесущие ало-розовые пятна затуманивали взгляд.

Где-то впереди послышался радостный собачий лай, и скоро к Цветане подбежала большая немецкая овчарка с заломленным левым ухом и, высунув язык, начала ластиться к её свободной руке.

— Как он? — участливо поинтересовался Радко, глядя на пса, подпрыгивающего у ног хозяйки.

— Эта неделя он хорошо, — с улыбкой, которая мгновенно преобразила её лицо, Цветана погладила любимца по голове и позволила облизнуть свои пальцы. Роуз засмотрелась на это, и тут же мостовой камень заскользил под её подошвами.

— По-бавно! — воскликнула Цветана по-болгарски и схватила Роуз за локоть. — Ще падеш!

— Тя вече пада, — Радко показал на Роуз пальцем. Цветана закатила глаза.

— Как вы только ходите по этим дорогам! — проворчала Роуз вместо благодарности за спасение от болезненного падения.

— С молитвами, — усмехнулась Цветана. — Зато за Радко всегда имеется работа.

— Когда Радко не лечит собственные травмы, — он оскалился и лизнул серебряный зуб.

— И долго нам ещё так идти? Где твой дом? — устало спросила Лили у старика.

— Вон там, — он рукой указал на Среднюю улицу, — видишь, где цветёт акация?

Роуз действительно увидела крону высокого дерева, всего покрытого жёлтыми цветами.

— Жёлтая? — уточнила Лили. Радко, отрицая, покачал головой.

— А какая тогда?

— Жёлтая-жёлтая, — словно очнулся Радко и энергично закивал. Лили и Роуз обменялись недоуменными взглядами, но, если Роуз так и осталась на своём месте, Лили вытащила откуда-то из-под рубашки палочку и выстрелила в свой чемодан невербальным заклинанием. Тот первым делом затянул свои царапины, а потом вдруг взлетел и выпустил четыре ноги с чёрными копытцами, похожие на ноги горного козла. Там, где была ручка, образовалось седло и зелёная в шотландскую клетку попона. Лили оседлала чемодан, ударила его по кожаному боку пяткой, как если бы на её кедах были шпоры, и погналась по дороге вперёд во весь опор.

— Увидимся! — крикнула она на прощание, а в ответ ей залился лаем пёс Цветаны и уже кинулся вслед, но хозяйка его тут же остановила.

— Пират! — её, и так низкий, в командном тоне звучал почти, как мужской. — Стой на място!

Пират присмирел, но умных глазок своих со скачущей вниз по холму Лили не спускал. Туда же внимательно глядели Радко и Цветана.

— Всё-таки я хочу познакомиться с вашим учителем трансфигурации! — усмехнулся Радко. — Посмотри только на это!

Цветана восторгов не разделяла. Она тяжело, исподлобья, глядела вперёд и хмурила брови.

— Нельзя, — сказала она по-английски.

— Что нельзя? — не поняла Роуз. — Знакомиться с нашим учителем трансфигурации? Она замечательная женщина!

— Это, — Цветана без стеснения тыкнула пальцем в Лили, — нельзя. Тут живут…

Цветана снова запнулась и стала шевелить пальцами, будто пыталась поймать что-то невидимое, а затем посмотрела на Радко с мольбой в глазах.

— Нормалци, — сказала она.

— Магглы, — подсказал Радко, и улыбка на его лице тут же погасла.

— Тут живут магглы? — поразилась Роуз и тут же начала оглядываться, выискивая, не глазеет ли на них кто-нибудь.

— Всего одна семья, — начал успокаивать её Радко, — и только на лето. И, конечно, они знают о магии, но всё равно такие выходки…

— Нельзя, — строго отчеканила Цветана.

— Нежелательно, — смягчил Радко. — Придётся потом им менять память, звать деда Цветаны, а он это всё очень не любит.

— Он начнёт делать скандал, — добавила она. — Поэтому не «нежелательно». Нельзя.

Роуз стало совсем неловко. С каких неприятных глупостей началось их знакомство с жителями Огнеца! Кому-то, кого они еще в глаза не видели, уже переломали шпалеры, Лили успела нагрубить Цветане и начала творить сложную магию посреди бела дня прямо на улице, где их могли увидеть магглы, а сама Роуз себя показала просто неспособной даже по горной тропинке пройтись без падений и головокружений. Они шли дальше вниз очень медленно, и Цветана крепко держала её за локоть, а сама Роуз внимательно следила за каждым движением ног. Даже когда дорога, наконец, выровнялась и они сошли со склона на ровную землю, Цветана не отпустила Роуз полностью, лишь ослабила хватку. Рука её всё ещё была рядом, готовая поймать Роуз в любой момент.

— Извини мой англйиский, — смущённо сказала Цветана. — Я могу хорошо читать и понимаю разговор. Но говорить очень плохо.

— Вовсе нет! — начала спорить Роуз. Это ей впору было смущаться, что в чужой стране с ней стараются говорить на её языке, а она сама перед поездкой не выучила ни слова на болгарском. — Ты отлично говоришь!

Губы Цветаны дрогнули в невесёлой усмешке.

— Неправда, — только и сказала она, а Роуз подумала, что даже хорошо, что Цветана могла говорить только простыми предложениями и знала мало слов. Если бы она могла говорить сложно и быстро, с той скоростью, с какой она тараторила, когда переходила на болгарский, Роуз бы вряд ли понимала хоть слово. Такой был у Цветаны акцент, что речь её можно было разобрать лишь когда она каждое слово чеканила, как азбукой Морзе.

— Я не спросила, как вас зовут.

— Я Роуз, а это Лили.

Лили уже добралась до дома с акацией, спрыгнула с чемодана, и тот, освободившись от седока, стал радостно скакать и резвиться, звеня копытами по мостовой. Лили била в него заклятиями, пытаясь усмирить, но тому всё было нипочём.

— Роза и Лилия, — на лице Цветаны загорелась улыбка, широкая и светлая, от чего всё её мрачное лицо с грубоватыми чертами вдруг засветилось. — Тоже цветы.

— Тоже? — переспросила Роуз.

— «Цветана» означает «цветок», — пояснил Радко. — Может, если бы у нас в ходу были западные языки, её бы звали Флорана или как-нибудь так. Так что, да, тоже цветы. Если бы я верил в совпадения, я бы сказал, что это оно и есть. Может, это судьба и вы подружитесь.

— Может быть, — без особенного воодушевления ответила Цветана и отпустила локоть Роуз, а чемодан поставила на землю. — Мы пришли.

Козлоногий чемоданчик Лили вовсю разошёлся, перепрыгнул через низкий забор палисадника у дома Радко и стал резво скакать по розовым кустам. Острые шипы ему были нипочем, на заклинания он почти не реагировал, а потому Лили оставалось только с выражением полной беспомощность наблюдать за тем, как летят во все стороны тёмно-розовые лепестки и ломаются тонкие стебли. Роуз от этого зрелища стало так стыдно, что захотелось закрыть лицо руками и больше никогда не открывать.

Радко ударил своей тросточкой оземь, и с неё осыпались листья и ягоды, а из-под кончика выбилась искра. Проскочив между прутьев ограды, она иглой впилась в то место, где у «козлёночка» мог бы быть хвостик, и он тут же распался на чемодан и четыре ничем не связанные ножки. Потеряв то единственное, что их соединяло, ножки заскакали в разные стороны, ещё немного потоптались по розам, но скоро замедлились, запутались в ветках и стеблях, упали и растаяли, будто их и не было.

— Вот и всё, — с лёгким сожалением заключил Радко. — Жалко, ты не создала целую козу. Попили бы козьего молока.

— А розы тебе не жалко? — спросила Лили, чуть не плача от обиды и стыда.

— Что там жалеть? — фыркнул Радко с улыбкой. — Такие розы тут в каждом дворе! А у меня теперь вот какая роза, — он поклонился Роуз, — и вот какая лилия. У кого ещё такие есть?

Он ободрительно похлопал Лили по плечу и открыл зелёную калитку.

— А ты, Цветана, с нами не пообедаешь? — спросил он, уже почти зайдя во двор.

— Нет-нет, — она быстро закивала, — я иду домой. Мне надо поговорить с дедом за кръстника.

— Ну, — Радко скептично цокнул языком и шумно выдохнул, — поговори. И передай ему, что я вечером зайду.

Цветана молча закачала головой.

— А ты сама, что вечером делаешь? Не хочешь проводить девочек на пляж?

— Может быть, — безэмоционально ответила она, и Роуз поняла, что не поведёт она их ни на какой пляж. Все мысли Цветаны были слишком далеко от моря и незнакомых англичанок. — Добър апетит!

— Спасибо за помощь, Цветана, — на прощание улыбнулась Роуз. — И передай твоему кр… кръстнику наши извинения за шпалеры.

Цветана скривилась.

— Вы сами извинитесь. Я с ним не буду разговаривать больше.

— Цвете, — с укоризной Радко посмотрел на Цветану и перешёл на болгарский, — не ми харесва, като говориш за него!

— Не ми харесва че той не ми помогна! — выкрикнула она. — Никой не ми помогна! Самотна съм! Но ако никой не иска да кръсти Сима, аз ще се покръстя в неговата вера!

Цветана не только громко ругалась, но и каждое своё слово подкрепляла взмахами руками, от чего Пират пришёл в оживление, завилял хвостом, завертел головой и стал подпрыгивать на задних лапах, пытаясь поймать зубами хозяйскую руку. Цветана это заметила и тут же спрятала руки в карманы шорт.

— Стой мирен! Прибираме се!

Резко развернувшись и не сказав ни слова на прощание, Цветана широко, насколько позволяли ей длинные ноги, зашагала прочь от дома Радко, но пошла она не по дороге, а прошла в прогал между двумя домами с другой стороны улицы и скрылась там среди деревьев. Пират снова вывалил язык и побежал за хозяйкой, и скоро Роуз и Лили снова остались с Радко одни.

— Ох, — вздохнул он, — им бы уже решить эту проблему, а то ведь она правда перекрестится!

— Радко, — Роуз терпеливо улыбнулась, как улыбался когда-то профессор Александер запутавшимся ученикам, пытаясь направить их мысль в нужное русло, — ты так говоришь, будто мы понимаем о чём речь идёт. Я, например, ни слова не поняла из того, что вы говорили.

— Там и понимать нечего! Идёмте обедать уже, на голодный желудок я плохой рассказчик, а вы — плохие слушатели!

Лили вытащила из палисадника свой чемодан, походя примяв ещё один, избежавший козлиных ног куст, и они, наконец, зашли во двор.

Дом у Радко был одноэтажный, невысокий, но длинный, изогнутый под прямым углом. Крыша у него была, как и у всех, красная, а стены покрыты бежевой штукатуркой, кое-где треснувшей и осыпавшейся, окна были широкие, с красивыми резными наличниками, но и с них уже слезла белая краска, а оставшиеся ошмётки топорщились во все стороны и обнажали старую серую древесину. Акация росла прямо посреди двора и роняла лепестки везде, где придётся, и всё вокруг было желто. И каменный порог, и крышка колодца, и подоконники, и лавочка, и старый деревянный стол, и всё, что только попадалось на глаза было щедро посыпано мелкими жёлтыми лепестками. Акация господствовала над всем, а вот самого Радко, кажется, его двор мало заботил.

В дом вели две двери, по одной на каждой стороне угла, и Радко щелкнул пальцами, и тут же распахнулись обе.

— В той части дома ваша комната, — он указал на одну из дверей, — вам же хватит одной комнаты на двоих?

Девочки синхронно ответили «Да», а Роуз при этом про себя подумала, что они с Лили могут и убить друг друга за пару месяцев в одной комнате.

— А здесь, — они посмотрели на другую дверь, — кухня, моя комната и гостиная. Но в гостиной я принимаю людей, потому что врачебного кабинета у меня нет. Поэтому я вас прошу тут особенно часто не ходить, особенно, когда здесь люди. Я терпеть не могу, когда мне мешают работать.

— Как бы я не стала главным посетителем этой гостиной, Радко, — горько усмехнулась Роуз.

— Не станешь, — уверенно сказал он, — ты быстро пойдешь на поправку и без моей помощи, вот увидишь! Так вот, идите к себе, первая же дверь налево, бросайте вещи, приводите себя в порядок и за стол!

Всё в доме Радко скрипело и дребезжало. Звенели стёкла в рассохшихся рамах, противно выли двери, а половицы отвечали на каждый шаг жалостливым криком, похожим на скуление больной собаки. Комната, предназначенная Лили и Роуз, действительно нашлась за первой же дверью налево. Роуз даже удивилась, зачем было это уточнение про «налево», потому что по правой стороне никаких дверей не было. Комната была самая простая и для неё не нашлось бы особенных слов. Узкая, но светлая благодаря огромному окну, с белёными стенами, на которых висели белые полотенца с красно-чёрными вышивками. Друг против друга были поставлены две узкие кровати, к окну был придвинут маленький письменный столик, а рядом с дверью стоял старый шкаф с треснутым зеркалом.

— Я буду спать на улице, — с порога заявила Лили, — на лавочке, под акацией, под открытым небом.

Роуз усмехнулась и бросила чемодан на кровать по левую сторону от себя.

— Брось, не так уж тут и плохо. Никто не обещал тебе роскошный дворец.

Она подошла к окну и открыла его, впуская в затхлую душную комнату свежий ветер. Если и было в этой комнате что-то прекрасное, то это вид из окна. Как на ладони были и виноградники, и вся Безымянная улица с её редкими домиками, и сады, и синяя полоска моря вдалеке.

— Если уж решила спать на улице, то ложись здесь, под окном, — заметила Роуз, — только не упади.

Буквально в паре метров от стены дома был тот самый обрыв. Лили на это ничего не ответила, а молча открыла свой чемодан и стала переодеваться. Красивейшая рубашка Скорпиуса была безжалостно смята и брошена на дно пыльного шкафа.

У Роуз было много летних вещей, которые она покупала годами, но при том никогда не надевала. То лето в Англии было неподходящим для тонких платьев, то на Роуз накатывало жуткое понимание того, что не с её телом носить такие вещи. Этих платьев, сарафанов, маек и юбок у неё набрался целый гардероб. Роуз спустилась в чемодан по винтовой лестнице и несколько минут бродила среди вешалок, не зная, что и выбрать, и в конце концов устала и схватила своё самое любимое, уже заношенное за несколько лет, голубое платье. Оно закрывало её уродливые руки, под летящей тканью не было видно её скелетоподобного тела, а длинная юбка прятала острые коленки и кривоватые ноги. И пусть в нём её синеватая кожа становилась совсем уж синей, как у мёртвой курицы, зато в нём было удобно. Роуз надела его и поняла, что скорее всего другие вещи ей и не понадобятся. Она не собиралась вылезать из этого платья до самого конца лета.

— Как думаешь, — когда Роуз вылезла из чемодана, Лили, уже переодетая в розовый костюм из тонкого топа и коротких шорт, сидела на доставшейся ей правой кровати, — сколько нам понадобится времени, чтобы сожрать друг друга?

— Я даю нам неделю.

— Ты меня недооцениваешь! — ответила Лили, и Роуз впервые за день услышала её смех.

На всю вторую половину дома, где располагалась кухня, разошёлся невероятный запах горячего мяса, и Роуз, ведомая двухдневным голодом, поспешила туда, откуда этот аромат шёл. Подай ей Радко похлёбку из травы и пыли, она бы её съела, но на столе она увидела нечто гораздо лучшее. В трёх голубых тарелках лежали горки мяса с поджаренными овощами, грибами и зеленью, ещё горячие, блестящие от сока, источающие едва заметный пар и щекочущий ноздри запах, от которого рот немедленно наполнялся слюной. В центре стола на красной домотканой салфетке стояла большая миска салата из свежих овощей. В нём алели крупные куски мясистых помидоров, сладкого перца, кольцами лежал лук, сверкали чёрные жемчужинки маслин, и сверху всё это было засыпано тёртым белым сыром. Сам сыр тоже был на столе, и не нарезка или кусочек, а добрые полголовы, прикрытые марлей, а рядом в корзинке лежал белый хлеб, такой пышный, что, казалось, был сделан не из теста, а из ваты. Всё это, залитое золотым солнечным светом, казалось Роуз картинкой из сказки. У неё не было никаких сил всё это рассматривать, ей хотелось немедленно это съесть. Правила вежливости не давали ей тут же кинуться на еду, но как только сам Радко сел за стол и взялся за вилку, Роуз сделала то же самое.

— Ну, девочки, рассказывайте, — начал Радко, накалывая мясо на вилку, — кто вы, что вы, откуда вы. Мне всё интересно!

— Мы двоюродные сестры. Живём в Лондоне, — пожала плечами Лили. Рот Роуз был слишком занят едой, чтобы что-то добавить.

— Вы ведь уже взрослые, закончили школу. И больше нигде не учитесь?

— Я не верю в обязательность высшего образования, — непринужденно ответила Лили. — Я считаю, этот концепт безнадежно устарел в наш век.

— А ты, Роуз, тоже не веришь в образование?

Роуз поперхнулась: перчинка попала не в то горло. Прикрыв рот салфеткой, она откашлялась, и ответила, чувствуя, как горит её лицо:

— Меня никуда не берут, — соврала она. — С таким диагнозом я — проблемный студент.

Радко нахмурил седые брови и покачал головой:

— Не думал, что у вас там такая дискриминация. А ещё говорят, просвещённый Запад!

— У нас буквально тридцать лет назад шла война на уничтожение магглорождённых, а рабство эльфов окончательно отменили всего три года назад, — Лили пододвинула к себе миску с салатом, — нам ещё далеко до полного исчезновения дискриминации.

— И вы нигде не работаете? — продолжал удивляться Радко.

— Роуз нельзя работать, а я дармоедка и сижу у отца на шее. Он у меня богатый. Лет через пять найду себе богатого мужа и буду тянуть деньги уже из него.

— Какая прямолинейность! — оценил Радко. — А я слышал, англичане никогда прямо не выражаются, всё загадками говорят. Врали, значит.

— Врали-врали, всё врали! — соглашалась Лили, очищая тарелку от кавармы.

— Ты лучше нам расскажи, Радко, что за драма происходит у Цветаны, — включилась в разговор Роуз. — Это же не секрет?

— Секрет! — всплеснул руками старик и чуть было не опрокинул на себя свою тарелку. — Она уже весь Огнец на уши поставила своим секретом. Цветана наша этим летом, в конце июля, выходит замуж.

— Здорово! — хлопнула в ладоши Роуз. — Что же она тогда такая расстроенная?

— Свадьба — это всегда куча хлопот. Жених её живёт в другой стране и принадлежит другой вере, а на такой брак разрешения никто не даст. Этот Сима согласен перекреститься к нам, но для этого нужны крёстный отец и крёстная мать. Мать они уже нашли, а вот с отцом проблемы. Цветана вбила себе в голову, что это должен быть её же кръстник, но он не может! У него уже есть другой крестник мужского пола, к тому же церковь вряд ли допустит, чтобы крёстные дети одного человека вступали в брак.

— Церковь? — фыркнула Лили. — У вас тут теократия что ли?

— Истинно верующих не очень много. Церковь у нас скорее что-то вроде социальной службы. У нас нет паспорта гражданина магической Болгарии, вместо этого у нас нательные кресты, который даётся при крещении, обычно в самом младенчестве. Без этого креста Сима не сможет даже зайти под венчальную арку, а сама Цветана, наоборот, с этим крестом не будет иметь в его стране никаких прав. Так и живём. Никакой веры, сплошная бюрократия.

— А что же ты им не поможешь?

— У меня уже есть крестники, больше двух нельзя. И у всех, кто здесь живёт, есть. Может, к июлю найдут кого-нибудь, из школьных друзей Цветаны, например. Крестит обычно молодежь. К сорока годам здесь все обычно обрастают целым выводком племянников, детей друзей, и всех же надо крестить. Для чужих женихов места не остаётся.

— Как-то всё по-дурацки, — заключила Лили. — Проще вообще не жениться никогда и наслаждаться жизнью в одиночестве.

— Когда находишь нужный человек, одиночество уже не хочется.

— Цветана? — Роуз обернулась, услышав за спиной уже знакомый голос. Цветана в три погибели согнулась, чтобы пройти и не удариться головой о слишком низкий для неё дверной косяк.

— Да, это я. Я пришла сказать, что, если вы хотите со мной на пляж, то идём сейчас. Вечером я имею дела.

— Я не хочу на пляж, я хочу в горы! — закапризничала Лили.

— В горы только если завтра, — твёрдо сказала Цветана. Её макушка подпирала потолок дома Радко. — Или пусть вас ведёт Радко. Может быть, он расскажет ещё что-нибудь про меня.

— Ой да брось! — воскликнул он. — Все и так об этом знают!

— Ты мог хотя бы спросить разрешения, — Цветана подошла к столу, по-хозяйски взялась за нож, отрезала себе толстый кусочек сыра и запустила его в рот.

— Извини, Цветана, — примирительно сказала Роуз, — это мы его заставили рассказать.

— Я знаю этого сплетника, — отрезала Цветана.

— Ты не знаешь слово «чемоданы», но знаешь слово «сплетник»? — снова взялась за своё Лили.

— Я смотрела «Сплетницу», — Цветана смерила Лили по-настоящему убийственным взглядом. — Мы идём на пляж или я иду до дома?

— Мы идём на пляж! — Роуз от воодушевления стукнула рукой по столу так, что пустая тарелка, в которой недавно была каварма, подпрыгнула и зазвенела. — Дай мне две минуты, я возьму купальник.

— Ты останешься дома? — Радко многозначительно посмотрел на Лили. Та с самым недовольным выражением лица, какое у неё только могло быть, показательно медленно и нехотя сползла со стула и побрела к выходу. Роуз же добралась до их комнаты в мгновение ока, «Акцио» вызвала купальник из чемодана, заново переоделась за считаные секунды, накинула на купальник тонкий, но плотный и длинный чёрный балахон, который делал её похожей на летучую мышь, напялила на голову соломенную шляпу и выскочила во двор. Лили же долго копалась и перебирала вещи, всем видом показывая, как ей не хочется идти.

Пока Лили собиралась, Цветана подвергла осмотру внешний вид Роуз и осталась им не очень довольна.

— А что-нибудь против солнца у тебя есть? Крем или… — она задумалась, — зелье?

— Нет, — немного смутившись ответила Роуз.

— А знаешь защитные чары?

— Тоже нет, — снова ответила она, уже проклиная себя за то, что не расспросила Скорпиуса подробнее о его поездке в Испанию.

— Тогда светлая тебе память, — Цветана склонила голову и в траурном жесте сняла с головы невидимую шляпу. — Твоя сестра там надевает скафандр?

— Лили! — крикнула Роуз. — Ты скоро?

Лили показалась из дома одетая в те же розовые шорты и верх от купальника. В руках у неё был ворох полотенец и зонтик.

— Я собиралась, потому что ты ничего не взяла, — она бросила половину полотенец в руки Роуз. — К тому же, нельзя купаться на полный желудок, а мы только что поели. И солнце в самом зените, мы сгорим или получим солнечный удар!

Роуз глянула на Цветану и поняла, что Лили действительно могла получить удар, но только не солнечный.

— Я уверена, с нами ничего не случится, — Роуз снова стала играть в миротворца, но эта роль ей не нравилась. — Волшебницы мы или кто?

На пляж вела прямая дорога: вперёд и вперёд, не сворачивая, пока не упрёшься в песок и воду. Они медленно шли по улице, на которой жил Радко, и Роуз вдруг решила спросить:

— А как здесь называются улицы?

Цветана показала раскрытую ладонь и стала по одному загибать пальцы.

— Палец, Показалец, Среден Пръст, Безименен Пръст и Кутре.

— Это названия пальцев на болгарском, так? — обрадовалась Роуз. — Не поверишь, но мне то же самое пришло в голову, когда я только увидела деревню! А то место, где мы встретились…

— Это Длан, — сразу дала ответ Цветана. — Ладонь.

— Мы живём на Среднем Пальце, — сморщила нос Лили. — Просто блестяще!

Дальше шли в неловком молчании. Роуз была зажата меж двух огней: озлобленная и всем заранее недовольная Лили и молчаливая задумчивая незнакомка Цветана заставляли её чувствовать себя просто жутко неудобно. Роуз хотелось что-нибудь сказать или спросить, но она стеснялась тревожить Цветану, не зная, как к ней подступиться, и боялась ещё больше разозлить Лили. Жива была ещё в памяти истерика, которую она устроила дома. Повторения её Роуз не хотела ни в коем случае.

Когда ушёл из-под ног дорожный камень и в сандалии стал засыпаться береговой песок, Роуз прибавила шагу и вырвалась вперёд. Взгляду её открылась песчаная коса, длинная, с сероватым песком, из которого торчали ракушки и высохшие водоросли. Вода была зеленоватая, сверкающая на полуденном солнце. В нескольких метрах от берега поднимались невысокие волны, отращивали серые пенные гребни, а потом бежали к земле, с каждой секундой теряя высоту, в конце концов облизывали берег и возвращались обратно в море. Шепот прибоя смешивался с резкими выкриками вездесущих чаек. Всё было, по мнению Роуз, просто прекрасно. Особенно она оценила то, что вокруг вообще не было людей. На всём длинном пляже они были только втроём.

— Я такие пустые пляжи видела только на картинках.

— Некому на пляж, — пояснила Цветана. — Сейчас рабочий день.

— А где здесь люди работают?

— Люди работают в других городах. Здесь только жить.

— А ты где-нибудь работаешь? — Роуз решила попытаться развить кое-как завязавшийся диалог, который грозил снова сорваться в тяжелое молчание.

— Я работала в… я не знаю, как это называется по-английски. Я проверяла волшебные товары в порту, чтобы не было тёмных заклятий. Но родители попросили меня быть дома лето. Перед свадьбой. Потом мы долго не будем видеться, а отпуск на всё лето я не могу получить. Я себя уволила.

— Себя уволила? — ухмыльнулась Лили. — Отличное выражение, надо запомнить.

Она расстелила покрывало и распласталась на нём, подставив тело лучам солнца. Цветана тоже разделась. Она была красивая, спортивная и подтянутая, кожа у неё уже была желтоватая от загара. Роуз посмотрела на них обеих и ей стало стыдно снимать свой балахон, но она пересилила себя. Купальник у неё был слитный, длинный, больше похожий на комбинезон, но и в нём она чувствовала себя неуверенно.

— Сядь хорошо, — сделала ей замечание Цветана, — на тебя не смотрят никто.

Роуз расправилась и вытянула ноги. Солнце было обжигающе горячим, кожа быстро накалилась, будто её опалили открытым огнём. Казалось, вот-вот всё тело покроется волдырями. Лили прикрылась зонтиком, маленьким, какого хватало на неё одну, а Цветана здесь чувствовала себя, как рыба в воде. Одной только Роуз здесь было неуютно и нестерпимо горячо.

— Хочу купаться, — заявила она и сорвалась с места и побежала к воде. Уж вода-то её укроет и от солнца, и от чужих глаз. Хотя Лили её видела раздетой не раз, а Цветана не проявляла никакого интереса, Роуз все равно казалось, что на неё глядят со всех сторон.

— Я с тобой! — вдруг вызвалась Лили, и они вместе вошли в воду. Вода была прохладной, но Роуз быстро привыкла и прошла вперёд, пару раз окунулась, придерживая очки над водой, немного побултыхалась, сплюнула соль, убрала мокрые волосы от лица и вдруг почувствовала, что устала. Так быстро, за пару минут уже изнурилась так, будто провела в воде несколько часов. Она вышла на отмель (а волочить ноги в воде и по мокрому донному песку было нелегко) и присела на торчащий из воды плоский камень спиной к берегу. Ноги её были в воде, набегающие волны гладили её по животу и груди, а лёгкий ветерок тут же высушивал и охлаждал разгоряченную кожу. Роуз немного мечтательно смотрела за горизонт, пытаясь восстановить свои ущербные знания географии и вспомнить, какие страны находятся по ту сторону Чёрного моря, а также вполглаза наблюдала за барахтавшейся неподалёку Лили. Она ныряла, надолго задерживалась под водой, кувыркалась, прыгала в надвигающуюся волну и всячески развлекалась. Ей стало явно веселее, чем было на берегу.

— Ты серьёзно будешь сидеть? — смеясь спросила она, когда ненадолго высунулась из воды.

— Мне и так хорошо, Лили, — заверила её Роуз. — Развлекайся.

— Я развлекаюсь, — закивала она и тут же хитро зыркнула на Роуз. Роуз заподозрила неладное, и не зря. В следующую же секунду в неё полетели брызги. Лили зачерпывала воду и плескала её в Роуз и подходила всё ближе, чтобы больше воды попадало прямо в цель.

— Хватит! — Роуз расхохоталась и стала защищать лицо руками. Лили была совсем близко и Роуз уже была как будто под водопадом, когда вдруг всё прекратилось. Лили замерла и в полголоса затараторила:

— Полундра! Полундра! Полундра!

— Что такое? — напряглась Роуз и открыла голову, а потом поняла, что это, наверно, могло быть стратегической ошибкой, ведь тогда бы брызги ей полетели прямо в лицо. Но Лили больше не плескалась. Она завороженно смотрела куда-то в сторону.

— Красавчик прямо по курсу.

Роуз повернулась, но Лили тут же её одёрнула.

— Не надо, он ещё подумает, что мы на него глазеем.

— Но ты на него глазеешь!

— Тише! — шикнула Лили. — Не кричи так! Ну вот, теперь он идёт сюда. Это всё из-за тебя.

Лили отвернулась, будто никогда и не смотрела в ту сторону, а Роуз наоборот повернулась. К ним медленно шёл мужчина, высокий, худой, почти коричневый от загара и черноволосый. Больше Роуз ничего не могла рассмотреть на таком расстоянии через мокрые линзы очков. Даже близкая Лили, и та расплывалась.

— Не глазей! — снова шикнула Лили.

— Да я даже не знаю, на что смотрю! Это может даже не человек, а огромная прямоходящая собака. Я же не вижу!

— Это вы обо мне? — крикнул им незнакомец. — Нет, меня, конечно, называли собакой, но про прямохождение ещё никогда не уточняли. А ведь это важно!

Лили засмущалась, почти испугалась, выпучила глаза и начала усиленно наматывать мокрую прядь на палец, как делала всегда, когда нервничала. Незнакомец подходил всё ближе, и Роуз отчетливо слышала его смех. Что-то в его голосе резануло её по уху, что-то в нём было до ужаса знакомое.

— Это был комплимент? — спросил он, подойдя совсем близко к Роуз. Она вздрогнула.

— Что?

— Про собаку. Это был комплимент или оскорбление? — продолжал он, едва сдерживая смех. — Я просто не знаю, мне говорить вам спасибо или требовать извинений.

Роуз подняла на него глаза и поняла, почему Лили назвала его красавчиком. Это был совсем молодой мужчина, не старше двадцати шести лет, с правильными чертами лица, остро очерченными скулами, идеально ровным носом и волевым подбородком. У него была лёгкая щетина, длинные, как у куклы, черные ресницы и, главное, большие голубые глаза, которые на фоне его смуглой кожи просто горели синим огнём. Но не только это поняла Роуз. Быстро она осознала, что такое знакомое было в его голосе: акцент. Он не просто говорил по-английски, он говорил с идеальным британским акцентом, таким вышколенным, какой не у всех британцев бывает.

— Это была констатация факта, — рассмеялась Лили. — Через её очки все люди выглядят собаками. Это магия.

— Эти очки надо подарить Цветане, — усмехнулся незнакомец и качнул головой в сторону берега. — Она здесь главная собачница. А можно спросить, какой породы я собака?

— Колли, — ответила Роуз и вымученно улыбнулась. Почему-то этот человек, хоть и был очень красивым, не вызывал в ней никаких положительных чувств. Было в нём что-то наглое, что-то насмешливое.

— Прямоходящая колли. Мне нравится! Спасибо за комплимент. Если бы это была какая-нибудь чихуахуа, я бы обиделся.

— А у колли есть кличка? — нагло разглядывая парня, спросила Лили. Роуз только удивлялась, куда девалось её недавнее смущение и нервы.

— Меня зовут Сава, — ответил он. — С одной «в».

— А меня Лили. С двумя «л». И что-то ты тут делаешь, Сава с одной «в»? На обычного купальщика ты не похож. Где твой зонт и лежак?

— Не все приходят к морю отдыхать, Лили с двумя «л». Море — это ещё и работа.

Он поднял правую руку, и Роуз только тогда заметила, что он держал полный рыбы садок. Рыбины, ещё живые, били хвостами, подпрыгивали и жадно хватали воздух жабрами.

— А Цветана говорила, что здесь никто не работает, — сказала Лили, явно провоцируя.

— Тогда, когда она угостит вас печёной на углях рыбой, которую она очень любит, знайте, что её поймал человек, который не работает.

Роуз чувствовала себя явно лишней в этом разговоре, к тому же ей стало обидно за Цветану, которую так бесстыдно обсуждали. Она обернулась и увидела, что Цветана бродила по берегу, прижав руку к уху. Только через несколько секунд Роуз сообразила, что Цветана говорила по телефону.

— Здесь работает мобильная связь? — удивилась она. — Магия не мешает?

— Должна бы, — хмыкнул Сава, — но эти Яневы, если захотят, все законы магии поломают. А вообще, здесь есть и магия, и вместе с тем электричество и слабый сигнал. Если подняться в горы, можно поймать Интернет. Наверно, поэтому магглы и сняли домик у гор. Они без своей техники, как мы без палочек.

— Я вообще удивлена, что здесь есть магглы! — возмутилась Лили. — Кто их сюда пустил?

— В тех местах, откуда родом жених Цветаны, — начал рассказ Сава, — есть одно хорошее слово — «блат». Знаете такое?

— Нет, первый раз слышу, — ответила Лили.

— Коротко говоря, это не совсем простые магглы. У отца семейства брат — магглорождённый волшебник, работает в нашем министерстве на неплохом посту. Вот и выбил им здесь место. У них больная дочь.

— Ну раз больная дочь, тогда, так и быть, потерпим, — снисходительно сказала Лили, а Роуз почти услышала, как скрипнули её зубы. Ей совершенно не нравился этот разговор, не нравился их новый собеседник и особенно то, как вела себя при нём Лили. Желая перевести беседу в другое русло, Роуз опустила взгляд в садок, где трепыхалась рыба. Она хотела спросить, что за рыбу Сава ловит, но тут увидела, что на плавник одной из рыбин намоталась какая-то серебристая нить. Роуз, не стесняясь и не спрашивая у Савы никакого разрешения, запустила руку в садок и подцепила эту нить пальцем. Это оказалась тончайшая серебряная цепочка.

— Ты что там нашла? Сокровище? — спросил Сава, но мешать копаться в своём улове не стал, лишь наблюдал, как Роуз переворачивала рыб, чтобы вытащить цепочку до конца. Рыба была склизкая и больно хлестала Роуз по рукам. Наконец, ещё раз дёрнув, Роуз вытянула цепь из садка и увидела, что на ней висел прямоугольный серебряный медальон.

— Чёрт, да это же крест! — выпалил Сава.

— Нательный крест? — переспросила Роуз, не веря своим глазам. Если верить Радко, то сейчас она держала в руках вещь, от которой зависела чья-то жизнь. Она повернула медальон и увидела, что на одной из его сторон был действительно выгравирован христианский крест. С другой стороны были непонятные ей кириллические буквы.

— Я даже догадываюсь, чей. Дай посмотреть, — он взял медальон в руки и пальцем провёл по буквам. — Точно, его.

— Чей? — подключилась Лили.

— Да вот же написано. Виктор Пламенов Крумов. Он живёт на Безименен Пръст. Вон там, — свободной рукой Сава показал в сторону дороги. — Надо отнести, а то если узнает, что я нашёл и не отдал, он мне голову открутит.

— Ты его боишься? — прямо спросила Роуз.

— Не боюсь. Просто у нас сложные отношения. Тем более технически нашла крест ты, так что и нести тебе.

— Что за бред!

— Я в любом случае не могу сейчас пойти, я убираю сети. Стар Роман и так меня по голове не погладит за то, что я тут с вами прохлаждаюсь и теряю время. Если хочешь, оставь, я отнесу, когда закончу. Или отдай Цветане, она знает, куда нести.

— А далеко идти? — поинтересовалась Лили.

— Нет, отсюда метров сто, не больше. Дом такой, высокий, ворота зелёные.

— Тут у всех ворота зелёные, — заметила Роуз.

— Крыша красная.

— Как у всех здесь.

— Забор белый.

— Ты издеваешься?! — раздраженно воскликнула Роуз.

Сава выдал тихий смешок. Он правда издевался и был доволен результатом. Роуз была практически вне себя.

— И за забором большая вишня растёт. Скороспелка. Сейчас она вся уже в желтых ягодах. Такой больше ни у кого нет, не пропустишь.

— Хорошо, мы сходим, — сдалась Роуз. Ей нужен был любой повод, чтобы уйти от Савы, до того он был ей уже противен.

— Мы? — немало удивилась Лили и переглянулась с Савой. — Ты боишься заблудиться?

— А, — только и смогла сказать в ответ Роуз. Внутри неё всё клокотало. Впервые в жизни она почувствовала себя действительно брошенной и практически преданной. Чтобы не наговорить этим двоим гадостей, Роуз сжала в ладони медальон и пошла к берегу. За спиной она слышала смех Савы и Лили и думала, что смеются они над ней.

Она прямо на мокрый купальник надела свой черный балахон и нахлобучила шляпу на сырые волосы. В мокрых сандалиях хрустел песок. Роуз посмотрела ещё раз в сторону Безименен Пръст, и подумала позвать с собой Цветану, но та была занята тем, что ходила по пляжу в поисках сигнала. Роуз не захотелось её отвлекать. В конце концов, если до дома этого неизвестного было действительно всего сто пятьдесят метров, то Роуз должна была быстро вернуться, и никто не заметит её отсутствия. Возможно, даже если бы она вовсе не вернулась, никто бы этого не заметил.

Улица Безименен Пръст была по-настоящему пустынной. Не было людей, домов было совсем мало, а между теми, что имелись, были огромные прогалы, занятые виноградниками с одной стороны и абрикосовыми деревьями, усыпанными созревающими плодами, с другой. Зато здесь открывался прекрасный вид на горы, какого на улице Радко не было как раз из-за домов и заборов.

Наконец, среди абрикосов, которые росли совсем уж нагло и почти заступали на дорогу, обнаружился дом, из-за забора которого свешивались длинные ветви вишнёвого дерева, всего усыпанного крупными жёлтыми ягодами. Роуз ещё раз огляделась в поисках какого-нибудь другого дома с вишней, потом внимательно посмотрела на дорогу, прикидывая, прошла ли она сто пятьдесят метров.

— Наверно, да, — согласилась она сама с собой вслух и подошла к зелёным воротам. На них не нашлось ничего, ни звонка, ни колокольчика, ни дверного молотка. Не зная, как позвать хозяев, Роуз решила постучать в окно. Стекло задребезжало под её кулачком, но никакого ответа не последовало. Тогда она решила для себя, что попробует открыть калитку, и если та окажется заперта, то она просто вернётся на пляж и действительно отдаст медальон Цветане. Отдавать его Саве она не хотела. Но калитка поддалась. Роуз легко нажала на ручку, и та звякнула, как будто запела, и открылся вид на двор. Роуз робко шагнула внутрь.

Во дворе у хозяина медальона всё было зелено до ряби в глазах. Огромная кованая арка, поднимавшаяся и над двором, и над забором, и над самим домом была полностью покрыта виноградной лозой, и сквозь это плотное сплетение тончайших кудрявых побегов, листьев и цветов на месте будущих гроздей едва-едва пробивался солнечный свет. Весь двор лежал в тени и прохладе. Дом был прямой, без изгибов, как у Радко, но такой же бежевый, а вели в него три белёные двери, у каждой из которых было высокое каменное крыльцо с тонкими ажурными перилами, тоже увитыми виноградом. Что-то её здесь очень смутило. Она сделала несколько шагов назад и вышла на улицу. С улицы виноградная арка была совсем не видна, а ведь она была действительно огромной. Её нельзя было спрятать просто за забором. Арка без всяких сомнений была волшебной.

Снова зайдя во двор Роуз прошла чуть вперёд, надеясь увидеть хозяина, но вдруг наткнулась на невидимую стену. И снова магия. Роуз вытянула руку вперёд и коснулась преграды. По воздуху пошла рябь, как по воде, в которую бросили камень. Роуз знала такую магию, защитную, но обычно такие стены ещё и обжигали или били током непрошенных гостей. Эта не делала на первый взгляд ничего. Она не калечила, но и не давала пройти дальше. Роуз остановилась.

— Кой е там? — вдруг из одной из дверей, дальней от ворот и того окна, в которое стучала Роуз, вышел человек немного пугающей наружности. Ростом он был может чуть выше Роуз, но был раза в два шире неё в плечах, очень крепкий и коренастый. Волосы у него были длинные, чёрные, до плеч, такая же чёрная густая борода, под широкими чёрными бровями чёрные глаза, и одет он был во всё чёрное, и глядел он на Роуз хмуро, исподлобья, с подозрением. Роуз нервно сглотнула и опустила глаза. Она не знала, как по-болгарски сказать про медальон, что греха таить, она не вспомнила тогда даже как сказать: «Здравствуйте». Тогда она просто вытянула руку с медальоном вперёд. И, конечно, она не могла не заметить, как хозяин дома в этот момент сгруппировался и приложил руку к карману, где по всей видимости лежала волшебная палочка. Он ждал от неё, Роуз, угрозы. Смешно.

Но, увидев крест, он выпрямился, быстро сбежал с крыльца вниз и схватил цепочку. Быстро осмотрев медальон, он поднял глаза на Роуз и сказал:

— Благодаря. Къде го намерихте?

— Что? — по-английски спросила Роуз, и его лицо мгновенно изменилось. В чёрных глазах блеснуло понимание.

— Ага, — сказал он, — вы та девочка из Англии, которая будет жить у Радко.

— Да, я та девочка, — с облегчением улыбнулась Роуз. Какая удача, что здесь все говорили по-английски!

— Спасибо, что принесли крест. Где вы его нашли?

— Вообще-то не я его нашла, — начала объяснять она. — Или технически я, но… В море. Я нашла его в море.

— Я так и думал, — он закачал головой. — Говорили мне умные люди не брать его на берег. Если бы я их когда-нибудь слушал! Ещё раз большое спасибо, — он ей поклонился и казавшееся хмурым лицо осветилось лёгкой улыбкой, — мисс…

— Я Роуз, просто Роуз, никаких «мисс», — сразу отрезала она, но не потому что пыталась быть дружелюбной, а просто потому что совершенно забыла свою выдуманную фамилию.

— Хорошо, тогда я просто Виктор и никаких «мистеров» и «господинов», — ответил он и надел медальон на шею.

— Хорошо, Виктор, — согласилась Роуз. — А, точно, это было написано на медальоне. Получается, тебя так зовут.

— Да, так уж вышло, что меня так зовут, — вздохнул он будто от сожаления.

Роуз издала нервный смешок.

— Буду знать. Не теряй больше этот крест, Радко сказал, что это чертовски важная штука.

— Радко прав. А ты не теряй свои чемоданы.

— Ты видел, как они упали? — ещё больше смутилась Роуз.

— Имел честь пронаблюдать.

— Цветана сказала, что они сломали её крёстному отцу шпалеры. Я не знаю, что такое шпалеры. Надеюсь, не часть тела, потому что вред имуществу — это одно, а вот вред здоровью, даже непредумышленный — это совсем другая статья.

— Шпалеры — это вот эти решётки, на которых растёт виноград, — объяснил Виктор.

— Значит, мне нужно найти его и извиниться. Может, предложить помощь.

— Как думаешь, он примет помощь от человека, который узнал значение слова «шпалеры» только после того, как эти самые шпалеры сломал?

— Да, это глупо, — расхохоталась Роуз. — Со мной сегодня происходит удивительно много глупостей.

— Здесь это в порядке вещей, — успокоил её Виктор. — А насчёт крёстного Цветаны не переживай. Я уверен, ему будет достаточно твоих извинений, и он с радостью их примет.

— Я надеюсь. Большое спасибо.

— За что?

— За утешение. Пойду его искать. Только сначала надо вернуться на пляж, расспросить о нём Цветану.

— Отличная идея, — покачал головой Виктор. — Тогда желаю удачи!

— Да, спасибо. До свидания! — она вернулась к калитке и, уже почти выйдя на улицу, обернулась и спросила. — Как сказать по-болгарски «До свидания»?

— «Довиждане», — ответил он.

— Довиз.. Довиждане, — сказала она и закрыла за собой калитку с другой стороны.

Она поспешила обратно на пляж, быстро вышагивая по каменистой дороге, но через несколько секунд уже так же быстро семенила назад. Что-то важное попалось ей на глаза, что-то она зацепила краем глаза, но не успела осознать. Вернувшись, она повернулась к дому Виктора спиной и посмотрела на виноградник, который рос напротив его ворот. На деревянных решётках — шпалерах — висела оборванная в нескольких местах лоза, сорванные листья и соцветия были втоптаны в землю. Хохоча в голос, как злобная ведьма, Роуз не пошла — побежала обратно на пляж.

Когда она, уже почти разваливаясь на ходу, еле дыша, доковыляла до берега, то увидела Лили всё ещё с Савой. Они уже сидели на песке и мило о чём-то беседовали, смеясь и откровенно флиртуя. Роуз, конечно, не знала, что это был за человек, Сава, но знала точно одно — он не был парнем Лили. Парня Лили звали Скорпиус.

Роуз нарушила их идиллию, рухнув рядом с ними на песок.

— Лили, ты не поверишь, — задыхаясь, начала она. — Я, кажется, поняла кто этот человек, который потерял крест.

— Кто?

— Это кръстник Цветаны! Представляешь? Тот, которому мы шпалеры переломали чемоданами! Я же ему об этом только что рассказывала, даже не представляя, что это он и есть! Какая я дура, господи! Думаю, теперь идти к нему с извинениями будет глупо вдвойне.

— «Глупость» — это слово дня, — отметил Сава.

— Нет, — возразила Лили, — слово дня — это «шпалеры».

— Слышать больше это слово не хочу! — прохрипела Роуз. — И «кръстник». Он мне не кръстник, он кръстник Цветаны. Я буду звать его по имени, Виктор. И фамилия… я забыла его фамилию.

— Крумов, — напомнил Сава.

— Крумов? — уточнила Роуз. — Надо запомнить.

Радко, одетый в серый льняной костюм из рубашки и укороченных штанов, появился на пороге своей половины дома. Было утро, солнце ещё не успело подняться высоко и застряло в кроне старого абрикосового дерева, которое росло за забором соседнего дома. В правой руке у Радко была дымящаяся серебряная турка, а в левой — пустая кружка. Он прищурился и глубоко вдохнул прохладный утренний воздух, к которому примешался запах свежего кофе.

— Доброе утро, Радко! — звонко поприветствовала его Роуз, сидевшая в кресле-качалке под облетающей акацией. Она накрыла мерзнущие ноги пледом и продолжила медленно раскачиваться.

— Доброе! — ответил старик, ничуть не скрывая своего удивления. — Неужели теперь кто-то здесь просыпается раньше меня! Обычно я встаю, а мир вокруг как будто вымер.

Он нашел брошенные на пороге сандалии, обулся и медленно зашаркал к Роуз.

— Не так уж и рано, — сказала она. — Скоро уже полдень.

— Здесь это считается рано. У меня это время утреннего кофе. И теперь у меня есть компания!

— Извини, Радко, — печально улыбнулась она, — я не пью кофе. Мой доктор говорит, что это вредно для моего сердца.

Радко тяжело вздохнул, призвал к себе маленькую табуреточку и присел рядом с Роуз.

— Для моего тоже, — прокряхтел он, — но я уже не хочу думать, что вредно, а что полезно. Мне жить осталось два понедельника! Я не могу отказывать себе в последних радостях жизни.

— Прям-таки два понедельника, — хитро сощурилась Роуз. — Снова прибедняешься, Радко. Тебе всего восемьдесят четыре года. Для волшебника это же просто пшик!

— Гляди-ка, — приятно удивился он, — всё правильно посчитала! Осенью будет восемьдесят пять. Помню, когда моему дедушке было восемьдесят пять, я был совсем ещё мальчишка. Смотрел на него и думал: «Какой он старикан! Кошмар! Я таким никогда не стану!». И что ты думаешь?

— Стал? — предположила Роуз.

— Стал! — раздосадовано подтвердил Радко. — Да как быстро! Вот мне десять, двадцать, тридцать… пятьдесят восемь. Кошмарный был год! А дальше вообще не помню, как жил и что делал. Так что, может, мне и суждено еще десятилетия жить, но пройдут они, как два понедельника. Давай пить кофе!

Он отдал свою пустую кружку Роуз, а себе взял другую, вытащив её прямо из воздуха.

— Радко, но мне же нельзя, — повторила она умоляющим голосом.

— Здесь я твой доктор, я разрешаю.

Пару секунд посомневавшись, Роуз всё-таки сдалась и подставила кружку. Радко наклонил турку.

— Тебе со сливками, — прокомментировал он, заметив зачарованные глаза Роуз, которые следили за тем, как чёрный кофе тонкой струйкой вытекал из турки и тут же светлел, касаясь стенок кружки. Пару секунд, и от полной чашки Роуз уже поднимался горячий, сладко пахнущий сливками пар. Она с удовольствием вдохнула его и стала пить.

— А ты всегда рано встаёшь? — спросил Радко, наполняя свою кружку. Его кофе был очень крепкий и густой.

— Обычно я встаю ещё раньше, — Роуз довольно выдохнула. Она и забыла, каким вкусным бывает кофе. — Я ранняя пташка. Но здесь мне ещё и не спалось. Снились странные сны.

— Ты ещё не привыкла спать на новом месте, — он отхлебнул из чашки. — Скоро это пройдёт. Но, если ты так и продолжишь подниматься в такое время, буду рад видеть тебя здесь. Я уже столько лет пью кофе один, что это просто невыносимо. Ради такого дела я даже позволю тебе и дальше сидеть в моём любимом кресле.

Роуз тут же вздрогнула, будто обнаружила, что всё это время сидела на иголках. Она уже хотела встать, когда Радко усмехнулся и махнул рукой:

— Сиди-сиди.

Роуз уселась обратно, но теперь ей было так неловко, что и казавшееся невероятно удобным кресло теперь было не лучше какого-нибудь орудия пыток. Просидев в нём несколько мучительных мгновений, Роуз всё-таки поднялась и сбросила с себя плед. Её плечи тут же покрылись мурашками от утренней прохлады. Радко так и остался на своей низенькой табуреточке.

— Какие у вас на сегодня планы? — спросил он.

Роуз пожала озябшими плечами и стала растирать их руками.

— На ум приходят только горы. Лили весь вечер только об этом и говорила. Как думаешь, Радко, Цветана согласится нас отвести?

— Сегодня? — он крепко задумался и выпятил нижнюю губу. — Думаю, не откажет. Но лучше спросить её саму. Я хотел сегодня наведаться к её деду, так что, можем сходить к ним вместе.

— Отлично, — согласилась Роуз и подставила лицо поднявшемуся чуть выше солнцу. — Надо тогда дождаться, когда Лили проснётся.

Роуз сделала ещё один большой глоток уже подостывшего кофе и увидела дно чашки.

— Хочу ещё, — вздохнула она жалостливо. Так она в детстве клянчила у старших конфеты.

— Это вредно для твоего сердца! — ответил на это Радко скрипучим смехом, но скоро его улыбка погасла. — И с горами я бы повременил, хотя бы неделю. Тебе нужно окрепнуть. Тут непростые тропы, и есть очень трудные места. А, зная Цветану, могу сказать, что по самому сложному маршруту она вас и поведет. Она лёгких путей принципиально не ищет.

— Тогда не пойдём с Цветаной, — вдруг ворвалась в их разговор Лили. — Доброе утро.

Она, заспанная, но уже одетая и причесанная, села прямо на порог и стала натягивать на ноги кеды.

— Если она поведёт нас в самые дебри, то зачем с ней идти?

— А с кем же ты собралась идти? — удивлённо спросила Роуз, хотя уже догадывалась об ответе.

— С Савой, — сказала Лили, и Роуз поняла, что её догадки были верны.

— С Савой? — фыркнул Радко, вылил остатки кофе из турки и бросил её в сторону. Она исчезла раньше, чем успела коснуться земли. — Нашла с кем идти в горы!

— А что такое? — Лили была возмущена и почти обижена. — Он тоже местный и сам предложил нас отвести. Он знает хорошие места.

— Не представляю, какие места в горах знает человек, который сутками не вылезает из моря. А про местного это ты сама так решила или он тебе сказал?

— Ну, — Лили замешкалась, — он же здесь живёт…

— Живёт-живёт, — живо согласился Радко, — с марта месяца. Куда Цветане, которая здесь всю жизнь прожила, до этого старожила!

— Но в отличие от Цветаны, — не сдавалась Лили, — он сам проявил инициативу. Его ни о чём просить не надо.

— Я бы сто раз подумал прежде, чем соглашаться на такие предложения, — Радко откинулся назад и прислонился к стволу акации. — Если Сава проявляет инициативу, значит, увидел для себя выгоду.

— Может, это взаимная… ааа… — Лили широко зевнула, — выгода.

Роуз тоже зевнула вслед за кузиной, да так, что выступили слёзы.

— А, Сава, что он вообще за человек? — спросила она, глядя на Радко. Он отбросил кружку, и та исчезла вслед за туркой.

— Трудно сказать. Наверно, он сам не сможет ответить на этот вопрос. Сколько я его наблюдаю, понял только, что это очень упорный человек, который своего не упустит. Работы не боится, что я очень уважаю. За всё берётся. Недавно вот…

— Подожди, — перебила его Роуз, — ты сказал, что ты его наблюдаешь?

— Да, — покачал головой Радко и чуть снисходительно улыбнулся, глядя на неё снизу-вверх. — Не одна ты здесь на лечении.

— Он болен? — на лице Лили смешались удивление и страх. Роуз была удивлена не меньше неё. Сава, красивый и крепкий, совсем не производил впечатление больного человека.

— Ну не то чтобы прям болен, — начал объясняться Радко. — Так, есть одна ерунда.

Он покрутил ладонью у виска, и Роуз стало не по себе.

— Насколько серьёзная ерунда? — она сама удивилась тому, как глухо и низко прозвучал её голос. Радко немного удивлённо приподнял левую бровь.

— Он не опасен для людей, если ты об этом. И он вполне адекватен. За кого ты меня принимаешь? — он весь надулся от возмущения. — Ты думаешь, я бы выпустил в люди психа, который сам за себя не отвечает?

— Радко, я ни в коем случае не думала, что ты бы допустил такое, — Роуз положила руку на сердце. — Я всего лишь хотела узнать, что с ним.

— Мне достаточно знания, что он не бешеный псих! — вклинилась Лили.

— Это и правильно, — подметил Радко. — А всё остальное — врачебная тайна.

Он, кряхтя и держась за хрустящие колени, поднялся с табуретки, расправил плечи и взъерошил свои жидкие седины, вытряхивая из них лепестки акации. Роуз тряхнула головой, и из её густых кудрей тоже высыпалось несколько жёлтых лепестков. Сколько их осталось внутри её пышной шевелюры, она и думать боялась.

— Идёмте завтракать, девочки, — он побрёл к своей половине дома, где была и кухня. — Потом у меня не будет времени, ко мне должен прийти пациент. А потом пойдём к Яневым.

Лили, наконец, встала с порога и в не зашнурованных кедах, волоча белые шнурки по пыли, пошла вслед за Радко. Роуз ещё раз вдохнула уже теплеющий, пахнущий раскрывающимися цветами воздух и тоже ушла со двора. Солнце уже поднялось над красными крышами домов и почти выпуталось из абрикосовых веток.

Завтрак был самый простой: варёные яйца, чай и бутерброды с брынзой. Но и здесь девочкам предстояло открытие. Радко сначала густо мазал хлеб ягодным вареньем, только потом уже клал на него сыр и так ел. Лили, недоумевая, хмурилась, а Роуз не стала терять времени и потянулась за банкой варенья. Размазав по своему ломтику хлеба добрую ложку повидла, она положила сверху брынзу и откусила.

— Вкусно! — воскликнула она, едва успев прожевать и проглотить эту странную смесь солёного, кислого и сладкого.

— Вот! — поддержал её Радко, делая себе уже третий по счёту бутерброд. — Она меня понимает!

Но Лили не дрогнула и восторг Роуз её не тронул. Она заявила:

— Сыр с вареньем — это извращение похлеще квиддича на вырванных с корнем деревьях вместо мётел.

— Но-но! — одёрнул её Радко. — Не скажи такого при Цветане, она ведь и обидеться может!

— Из-за сыра или из-за квиддича? — уточнила Роуз.

— Из-за того и другого!

— Если ей нравится такой квиддич, то, возможно, это её голову надо лечить, а не Савину? — спросила Лили, а в ответ получила лишь укорительный взгляд от Роуз.

— Вот Сава обрадуется, когда узнает, что у него нашлась такая защитница, — с ухмылкой подметил Радко. — Какие горы он тебе обещал? Золотые?

— Он мне ничего не обещал. Он лишь предложил помощь. А Цветана нам ничего не предлагала. А мы что сделаем? — Лили повернулась к Роуз и пристально на неё посмотрела. — Придём и начнём навязываться? У неё, наверняка, куча своих дел, она же готовится к свадьбе.

— А у Савы работа, — напомнила Роуз.

— Он сам начал этот разговор, я его за язык не тянула!

— У меня и мысли такой не было! — Роуз клятвенно заверила Лили. — Ты, конечно, эту тему не поднимала и даже в сторону гор при нём не смотрела, я не сомневаюсь!

Лили громко выдохнула и закатила глаза.

— Но ты не забывай, — невозмутимо продолжала Роуз, — что тот же вопрос мы вчера обсуждали с Цветаной, и она сказала, что может быть отведёт нас сегодня в горы.

— Может быть! — подчеркнула Лили. — Можно сказать, что никакого разговора и не было.

— Она и про пляж сказала «может быть», и где же в итоге мы провели весь вчерашний день?

— И обгорели до того, что кожа лоскутами сходила, — проворчал недовольный Радко. — Если продолжите в том же духе, я изведу на вас годовой запас солнечного зелья за неделю!

— Радко, ну ты же простишь нам эту глупость? — Роуз состроила самую милую мордашку, на которую была способна. — Мы солнце видим только на картинках, а здесь просто не поверили своему счастью!

— Если вы солнца не видите, то про горы и разговор не идёт! — он ударил ладонью по столу так, что звякнули ложечки в чайных чашках. Девочки замерли от неожиданности, а Радко с удивлением посмотрел на свою руку, будто сам не думал, что удар будет таким сильным.

— Я хотел сказать, — начал он уже тише, но всё ещё твёрдо и уверенно, — я против, чтобы вы шли в горы сегодня. Или вообще в ближайшие дни. Выждите хотя бы неделю! Лили, что за эгоизм? Ты не понимаешь, что для Роуз это очень тяжёлое испытание? Она вчера едва-едва поднялась на не самый высокий холм, а что будет в горах? Здесь очень сложные тропы, склоны почти отвесные. Ты обратно хочешь её на своём горбу тащить?

Лили, пристыженная, не поднимала на Роуз и Радко глаза, вперившись глазами в стол.

— Дай ей надышаться этим воздухом, набраться сил, окрепнуть. Если она оступится и упадёт, то потом костей не соберёт!

— Ты поэт, Радко, — Роуз, заметно смущённая тем, что про неё говорили в третьем лице, попыталась пошутить.

— Я врач! — важно заявил он и строго посмотрел на неё. Он был зол. — Когда мне предложили принять тебя, то сказали, что от меня может потребоваться помощь, если вдруг твоя болезнь возьмёт верх или случится что-то непредвиденное. Но я не нанимался реанимировать тебя после каждой самоубийственной глупости или сиюминутных прихотей твоей сестры!

Теперь уже сама Роуз не могла поднять глаз. Каждое слово Радко будто било её по голове молотом. Давно её так не отчитывали и не заставляли себя чувствовать так глупо и беспомощно. Радко был прав от и до. И хотя это Лили настаивала на походе, Роуз понимала, что она сама должна была дать ей чёткий отказ, а не ждать, пока Радко выйдет из себя и раздаст им обеим на орехи.

Радко увидел, что перегнул палку, и тут же мягче добавил:

— Обожди, Роуз, хотя бы неделю. А ты, Лили, если так хочешь подняться в горы, можешь пока сама сходить с Цветаной или с Савой, раз уж он так запал тебе в душу. А потом уже сходите все вместе.

— Ну как я пойду без Роуз? — Лили задала риторический вопрос, но в тот же момент посмотрела на Роуз с надеждой, словно прося её разрешения. — Мы же вместе приехали.

Но Роуз ничего не ответила. Вместо этого она спросила у Радко:

— А когда придёт твой пациент?

— С минуты на минуту. Спасибо, что напомнила, а то я бы так с вами и сидел здесь! — Радко вытер салфеткой улыбающийся рот и встал из-за стола. — Хотя компания, конечно, наиприятнейшая! Но мне надо хотя бы сделать вид, что я готовился к приёму.

Он раскланялся с ними, будто они были гостями на светском рауте. Роуз ему подыграла и тоже кивнула с самой учтивой улыбкой на губах. Лили просто качнула головой и подпёрла щёку рукой.

— Как думаешь, этот его пациент, он приезжий, как мы, или местный? — спросила Роуз, когда Радко закрыл за собой дверь и оставил их наедине. Как ни в чем не бывало она долила себе ещё чая и взяла из глубокой миски конфету. Подумала секунду и взяла ещё целую горсть. Она не знала, почему, но здесь у неё проснулся жуткий аппетит. Будто она пыталась наесть всё то, чего ей не хватало годами.

— Не меняй тему, — недовольно проворчала Лили.

— Какую тему? — Роуз проглотила конфету и слизнула с пальца подтаявший шоколад.

— О, не прикидывайся! — прошипела Лили, и её сощуренные глаза полыхнули гневом. — Почему я не могу пойти в горы без тебя?

— Лили, — Роуз тоже сощурилась и понизила голос, — не заставляй меня объяснять тебе вещи, которые ты и так должна знать. Или ты забыла, на каких условиях мы сюда прибыли?

Она запустила в рот очередную конфету, но ела её уже не с удовольствием, а стала быстро и почти остервенело перемалывать её зубами, будто пыталась пережевать собственное негодование.

— Не забыла. Но я приехала сюда не для того, чтобы целыми днями сидеть дома и на пляже и ждать, пока Радко выдаст нам разрешение на…

— Дело не в Радко, — Роуз изо всех сил старалась говорить негромко, но чувствовала, как её голос срывался. — Хотя и в нём тоже. Горы — это опасно само по себе, а как можно туда пойти одной с человеком, которого ты толком не знаешь?

— А как можно жить в одном доме с человеком, которого ты толком не знаешь? — уколола в ответ Лили. — Есть его еду, спать на его кроватях? Как?

— На свой страх и риск.

— Неправильный ответ! — уверенно заявила Лили. — Я тебе скажу, как. Мы верим Радко, потому что его выбрал мой отец. А если мы не верим ему, то кому мы верим?

— Ты же у кого-то украла эту фразу? — смутилась Роуз.

— Я свободно цитирую, — Лили закатила глаза. — Ну, Роуз…

Она встала из-за стола, подошла к Роуз, обняла её сзади за шею и прижалась щекой к её щеке.

— Я всё понимаю, но мы же не можем подозревать каждого! Не могут все вокруг желать нам зла. Я тебе больше скажу: почти всем здесь плевать на нас с Астрономической башни! А если к нам и проявляют интерес, то только потому что мы с тобой диковинки. Редкие растения. Английская роза, — она запустила руку в волосы Роуз, путаясь пальцами в кудрях, — и тигровая лилия.

Лили была маленькая, но тяжёлая, для Роуз так совсем неподъёмная. Она повисла на её плечах, как мешок с камнями. Роуз была почти полностью обездвижена и никуда не могла деться из этого плена.

— Я понимаю, — сказала она, и Лили заулыбалась, чувствуя скорую победу. — Но и ты пойми, что, если ты пойдёшь туда одна, я тут буду с ума сходить! Неужели ты умрешь за неделю без этих гор? Или ты так рвёшься туда из-за Савы?

Руки Лили отпустили Роуз и соскользнули с её плеч, дав ей, наконец, глубоко вздохнуть. Сама Лили улыбалась немного мечтательно и вместе с тем хитро. В её тёмных глазках блеснули озорные искорки.

— Я не умру, конечно, но, боюсь, если я откажусь сейчас, то второго предложения не будет.

Роуз тяжело вздохнула и неодобрительно покачала головой.

— Ох, Лили…

— Ещё он обещал показать подводные пещеры и научить ловить какую-то волшебную рыбу, которая только здесь водится!

— Обещал нам или тебе? — уточнила Роуз.

— А это важно?

Пришла очередь Роуз закатывать глаза.

— Лили, к тебе так откровенно подкатывают, а ты и радуешься!

— Конечно, я радуюсь! — Лили развела руками. — Этот Сава за мою улыбку сделает всё, что угодно. А я не собираюсь упускать такую возможность!

— Только ли за улыбку? — мрачно бросила Роуз. Лили недовольно выпучила глаза:

— А вот намёков таких не надо! Я точно знаю, где проходит граница дозволенного… — она смолкла и сглотнула комок. — В отличие от некоторых.

— В отличие от Скорпиуса? — Роуз буравила взглядом расписной конфетный фантик. Глядеть на Лили ей было страшно. Она задала вопрос, но боялась услышать ответ.

— Он мне не изменяет, если ты из-за этого так напряглась, — бросила Лили, и Роуз облегченно выдохнула. — По крайней мере я об этом не знаю. Но знаю, что он поддерживает разлучника и негодяя.

Не нужно было лишних подробностей, чтобы Роуз поняла, о ком речь.

— Ты из-за этого так злилась и устроила вчера истерику?

— Ха! — во весь голос воскликнула Лили, но потом осеклась и тихо добавила: — Это была ещё не истерика!

— Почему именно сейчас? — всё ещё не понимала Роуз. — Эта история длится уже три года с лишним! Я только школу закончила, когда они с этой миссис Рейвенвуд начали… И Скорпиус никогда не проявлял особенной радости по этому поводу. Вы же над Джеймсом издевались вечно и выводили его!

— Шутки шутками, а Скорпиус никогда на самом деле к этому плохо не относился. И всегда Джеймса поддерживал. Словами, делом. А знаешь, что он недавно сделал? Он дал Джеймсу денег. Очень много денег. Джеймс этот долг ему будет ещё лет десять возвращать! Я не знаю, зачем ему столько и почему он не взял их со своего счёта в Гринготтсе, но точно знаю, что он их зачем-то перевёл в маггловские фунты. И там вышло не меньше сотни тысяч. Вот ты как думаешь, зачем ему эти деньги?

Роуз, конечно, догадывалась, не могла не догадываться, но всё равно сказала:

— Не знаю, — и пожала плечами.

— А я знаю: на эту его бесценную шалашовку!

— Прекрасно, это мы выяснили. А причём здесь всё-таки Сава?

— А Скорпиус пусть поревнует! — важно заявила Лили. — Пусть почувствует, как это мерзко, когда тебе изменяют. Что чувствует бедный мистер Рейвенвуд? Пусть хотя бы задумается, чему потакает.

— Никогда не думала, что ты начнёшь заниматься чьим-то воспитанием, — Роуз дожевала последнюю карамельку и встала, чтобы прибрать стол. — Или дрессировкой, выбирай любой термин. Только не заиграйся.

— Я же сказала: я знаю, где граница.

Роуз взмахнула волшебной палочкой, как дирижёр, и тут же посудный оркестр взмыл в воздух. Крышка плотно закрутилась на банке варенья, и сама банка немедленно скрылась в шкафу. Грязные чашки, ложки, блюдца одно за другим попрыгали в раковину, намылились, омылись водой, высушились и неровным строем по воздуху промаршировали на полку.

— У твоей матери это всё как-то изящнее получается, — резюмировала Лили.

— Ничего не разбила и слава богу, — только и ответила на это Роуз, вручную поправила скатерть, поставила в центр стола полупустую миску с конфетами и бросила в мусорное ведро фантики.

— Просто великолепно! А теперь пошли узнаем, местный у Радко пациент или приезжий, — Лили дёрнула Роуз за руку и потащила с кухни в коридор.

— Что? Да какая разница, спросим потом!

— Зачем спрашивать, если можно всё увидеть своими глазами? — Лили повеселела, и в ней проснулся свойственный ей авантюризм. Она уверенно шла по коридору к выходу и волочила за собой Роуз. У закрытой двери, за которой находилась гостиная, в которой Радко принимал людей, Лили вдруг наклонилась и остановилась на пару секунд, дав Роуз с ней поравняться, а затем, как ни в чем не бывало, продолжила путь. Вместе они вышли во двор.

— Местный, — вывод Лили был твёрдым и безапелляционным.

— Подглядывать нехорошо, — заключила Роуз и вышла под солнце. День разгорался всё ярче и ярче. Исчезла утренняя прохлада, воздух разогрелся, и горячий ветер закачал тяжёлые от цветов ветви акации и макушку соседского абрикоса.

— Если не хотят, чтобы подглядывали, пусть не делают такие большие замочные скважины. И вообще, — Лили упёрла руки в боки, — пострадавшая сторона здесь я. Я видела такое, что мне теперь полагается моральная компенсация.

Раньше, чем Роуз успела спросить у Лили, что такое ужасное та видела, в коридоре завыла открывающаяся дверь. Лили, как испуганная кошка, соскочила с порога.

Роуз слышала, как под чьими-то тяжёлыми шагами со скрипом прогибались старые половицы. Радко что-то тараторил по-болгарски, и его речь казалась Роуз карканьем стаи ворон. Но его собеседник ничего не отвечал. Наконец, они вышли. Первым шёл незнакомец, под чьими огромными ногами и потрескивал пол. Это был пожилой человек с густыми чёрными моржовыми усами на блестящем от пота лице. Глаза его были не видны под козырьком белой кепки, белая же рубашка с разводами пота едва-едва сходилась на раздутом животе, и пуговицы с трудом удерживались в петлицах. Незнакомец тяжело и шумно дышал, воздух со свистом и хрипами вылетал из его приоткрытого рта. Он шагал очень медленно, покачиваясь, будто боялся рухнуть под весом собственного тела. За ним появился Радко: маленький, юркий. Рядом со своим пациентом он казался просто воробушком. Так они шли до самой калитки. Радко что-то непрерывно говорил, показывал что-то на пальцах, но в ответ получал лишь какие-то короткие фразы и междометия. Лили и Роуз молча провожали их взглядом.

Когда Радко с пациентом распрощались и тот исчез за калиткой, Радко ещё некоторое время стоял там же и задумчиво смотрел в землю.

— Радко, — мягко и осторожно начала Роуз, — что-то не так?

— Э-э-эх, — по-стариковски протянул он, махнул рукой и зашагал к акации, где стояло его любимое кресло. — Ничего, что нельзя было бы решить отказом от плохой еды и вредных привычек. Но он сказал, что я лишаю его всяких радостей жизни.

— Ну, может быть, ему тоже осталось жить два понедельника, — не удержалась от подтрунивания Роуз. На её лице мелькнула улыбка.

— Ага, — он фыркнул и рухнул в кресло, от чего то резко отклонилось назад, и Радко чуть было не вписался затылком в ствол акации. — Полтора. Ему сорок лет!

— Сорок? — в один голос воскликнули Роуз и Лили.

— А сколько вы думали? — Радко начал заламывать и растирать руки, будто не знал, куда их девать.

— Ну-у…, — Роуз задумчиво почесала затылок, — примерно, как тебе.

Радко с укором и обидой глянул на неё исподлобья.

— Я выгляжу гораздо лучше. Это всё благодаря здоровому образу жизни! У меня внутренности, как у младенца. А вот болезни никого не молодят. Ты, — он ткнул в Роуз пальцем, — тоже на двадцать не выглядишь, знаешь ли.

Роуз отшатнулась и сложила руки на груди. Где-то внутри неё зрела обида.

— А на сколько? — осторожно спросила она. Радко прищурился и окинул её с ног до головы пристальным взглядом.

— От пятнадцати до сорока пяти, — выдал он, и Лили прыснула от смеха.

— Двадцать как раз входит в этот интервал, — с умным видом подметила Роуз, но щёки её пылали. Радко изогнул седую бровь.

— Ты поняла, что я имел в виду.

— Не поняла.

Роуз вдруг вспомнила, как она хихикала и подшучивала над женщинами, которые стеснялись своего возраста и боялись выглядеть старше своих лет. Теперь вдруг она сама стала этой женщиной и поняла, что смешного в этом мало. Роуз сама была любительницей покритиковать свою внешность, перечислить все части тела, которые она считала уродливыми, пошутить про свою трупную синеву. Но слышать что-то такое от других людей она не привыкла. Людям вокруг неё всегда хватало такта и вежливости, чтобы молчать о таких вещах. Радко был не обременён ни тем, ни другим и рубил правду-матку. И он указал Роуз на вещь, которую сама она до этого в упор не замечала.

— Да брось ты! — Лили легко толкнула её кулачком в плечо. — Не выглядишь ты на сорок пять!

— На сорок четыре с хвостиком, — съязвил Радко.

— Это платье меня молодит, — без тени улыбки буркнула Роуз и пригладила свой голубенький воротник. — Пойдёмте уже к Цветане!

— Терпение, — Радко достал из-за уха невидимую прежде подпаленную сигаретку, — мне надо покурить.

— Эй! — весело воскликнула Лили. — А как же здоровый образ жизни?

— Умение выбрать хороший табак — основа здорового образа жизни, — заключил Радко и затянулся.

Ветер задувал горький дым прямо в лица Лили и Роуз, и им пришлось отойти в сторону. Радко смолил свою сигарету молча, сосредоточенно глядя в одну точку, иногда потирал блестящий круглый подбородок. Роуз, глядя на это, тоже задумалась.

— Почему вокруг меня все курят? — вздохнула она.

— «Все» это кто? — усмехнулась Лили. — Рептилия и Джеймс?

— Разве этого мало?

— Ты судишь всех по двум малолетним дурачкам. Один увидел у магглов ерунду — «Ты ничего не понимаешь, все крутые маггловские музыканты курят!» — а второй подхватил. У него, видите ли, нервы.

— А Радко?

— А Радко — дед.

— Я всё слышу, — проворчал он, туша окурок ботинком.

— Очень хорошо слышащий дед, — оценила Роуз. — Это тоже благодаря здоровому образу жизни?

— Это, — он встал, хрустя всеми частями тела, — благодаря тому, что я столько лет жил в священной тишине. Но, видимо, выжил из ума и дал превратить свой дом в питомник для кричащих гарпий.

— Ну ты и грубиян, Радко! — бросила ему в спину Роуз. Он уже шёл к воротам, и девочки зашагали за ним в след. — Ещё вчера ты говорил, что твой дом превратился в цветник!

— Вчера я не осознавал масштаб катастрофы!

Роуз услышала, как позади них захлопывались двери и окна: дом стал запирать сам себя, как только жильцы покинули двор. Радко шагал вперёд через дорогу к зелёным зарослям, и Роуз поняла, что они пойдут по короткой дороге, по которой бегала Цветана. Солнце было уже почти в зените, горело во всю силу и припекало непокрытую макушку Роуз, потому та была рада скоро оказаться в тени под плотными кронами деревьев. Узкая тропинка, едва различимая в высокой траве, юлила между стволами уже отцветших сиреневых кустов и только-только расцветшим в полную силу жёлтым шиповником, от которого шёл чарующий сладковатый аромат. Роуз приходилось и следить за тропой, и стараться не налететь ногой на торчащие вокруг шипастые прутья, и вместе с тем пригибаться, чтобы не цепляться головой за низко висящие ветви. Они так шли пару минут, но Роуз почему-то показалось, что вечность. Она успела собрать несколько саднящих царапин на руках и ногах и получила хлёсткой веткой по лицу прежде, чем Радко, наконец, вывел их на дорогу. Это была улица Указательного Пальца. Улица, на которой Роуз не увидела для себя ничего нового. Примерно одинаковые дома и заборы, ворота и палисадники, в которых обязательно росли розы, чей удушливый запах приятно разбавлялся морским бризом — всё это она видела на тех улицах, где жили Радко и крёстный отец Цветаны. Но всё же эта улица была другой. Роуз не могла объяснить, почему, но чётко чувствовала, что здесь что-то было совсем не так, как в других местах. Странное чувство лёгкости вдруг овладело ею, как будто с шеи сняли камень. Они встретились глазами с Лили, и Роуз увидела в её обескураженном взгляде немой вопрос, который сама хотела задать. В Радко же ничего не изменилось, и девочкам оставалось гадать, чувствовал ли он то же, что они, или им причудилось.

Они шли по дороге вниз. Впереди ослепительно сверкало море, в ярком свете полуденного солнца похожее на россыпь бриллиантов. Ветер крепчал, и Роуз могла слышать, как всё выше поднимавшиеся волны с грохотом обрушивались на берег. Становилось жарче, но вместе с тем вдалеке виднелись огромные белые облака, которые ватными кучами громоздились на горизонте. Внутреннее чутьё подсказывало Роуз к вечеру ждать дождя. Но ей хотелось дождя сейчас. Она была совершенно не готова к такой жаре и мечтала побыстрее оказаться в тени. О походе в горы сейчас и думать не хотелось. Воровато оглянувшись и не найдя нигде любопытствующих глаз посторонних, Роуз нащупала в кармане платья палочку и, не вынимая её из кармана, буркнула себе под нос заклинание:

— Соларпротегум.

Тут же на неё кинулась Лили:

— Ты же говорила, что нам нельзя колдовать на улице! — громко зашептала она, сурово зыркая на Роуз из-под сомкнутых на переносице бровей. — Тут же магглы!

— Никто не заметит, если ты не станешь кричать! — осадила её Роуз и снова взялась за палочку. — Соларпротегум.

Ничего не произошло. Роуз в растерянности остановилась и достала палочку из кармана. Это была всё та же её старая палочка из орешника. Одна трещина, появившаяся ещё в то время, когда Роуз училась в Хогвартсе, кажется, совсем не изменилась. Но чем пристальнее Роуз на неё смотрела, тем длиннее и шире она ей казалась. Чудилось даже, что можно было рассмотреть через трещину, как блестит серебром волос единорога.

— Проблемы? — Лили вырвала Роуз из тяжёлых раздумий. — Творишь нерабочее заклинение нерабочей палочкой?

— Всё у меня рабочее! — уязвлённо воскликнула Роуз. — Я слышала это заклинание вчера от Цветаны. И у неё всё прекрасно получалось. А палочка… не работает, наверно, потому что я в кармане не могу сделать правильное движение рукой. Или я что-то плохо расслышала, и заклинание произносится не так… — она почувствовала, что в горле пересохло и говорить стало трудно, — я не знаю.

Лили положила своей ладонью накрыла подрагивающую руку Роуз, в которой была зажата непослушная палочка.

— Успокойся. С тобой же такое бывает. Ты иногда не можешь колдовать.

— Не могу, — кивнула Роуз. — Когда лежу трупом в кровати и рукой пошевелить не могу, тогда и колдовать не получается. Но когда я в сознании и на ногах, тогда я всегда колдую, Лили. Плохо, но колдую!

Лили отпрянула.

— Тихо! Нечего так орать. Может, дело и не в тебе. Может, твоя палочка, наконец, вышла из строя. Она же у тебя сломанная…

— Не сломанная!

— У твоего отца была сломанная палочка, и он наелся слизней на всю жизнь вперёд. А у тебя она всего лишь не работает. Это же везение!

— Лили! — Роуз топнула ногой и сжала ладони в кулаки. — Если моя палочка действительно больше не работает, то это даже хуже! Где я возьму новую?

— Купишь! У тебя же есть деньги!

— Дело не в деньгах! — Роуз почти срывалась на крик, и ей пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы хоть немного успокоиться и не поддаваться вдруг накатившей панике. — Ведь если я просто заявлюсь в магазин и попрошу продать палочку, не… — ей пришлось замолчать, чтобы подобрать нужные слова, дабы не сболтнуть лишнего… — не вызовет ли это лишних вопросов ко мне? К нам обеим.

— Пффф, — расслабленно и немного пренебрежительно фыркнула Лили, — не грузись лишний раз. Ты начинаешь паниковать из-за проблем, которых ещё нет. Это какое-то недоразумение, а ты уже придумала Мордред знает, что! Всё устаканится. Вечером поколдуем ещё.

Где-то совсем недалеко зазвенел собачий лай, заставивший девочек резко повернуть головы. Радко заходил в один из дворов и громко с кем-то здоровался по-болгарски, а в ответ ему заливисто лаяла собака. Роуз быстро поняла, что это был двор Цветаны.

— Как думаешь, — Лили выгнула бровь и скривила рот, — он не заметил, что мы за ним уже не идем, или специально проигнорировал?

Роуз пожала плечами и ногтем нащупала на палочке ту самую злополучную трещину.

— Я даже не знаю, — сказала она, глядя, как за Радко закрывалась калитка, — восхищает он меня или бесит.

— Бесит, — бросила Лили. — Меня бесит. Мы здесь второй день, а я уже хочу его придушить. К концу лета я сожгу его вместе с домом и этой поганой акацией!

— Акация тебе чем насолила? — засмеялась Роуз. Ставшую бесполезной палочку она спрятала в карман до лучших времен и дала себе приказ не думать о ней до вечера.

— Я её из волос вычесать не могу! И от запаха у меня голова болит. Надеюсь, у Цветаны дома такого нет, а то я правда в горы сбегу, отдышаться!

Роуз запах акации мало беспокоил, но ей тоже было интересно, что там во дворе у Цветаны. Когда она собиралась в Болгарию, её мало заботило то, как здесь живут люди. Она не задумывалась о их быте и обычаях, и, говоря про загадки Огнеца, думала про таинственную магию и странные события, о которых упоминали дядя Гарри и сэр Патерсон. А теперь вдруг выяснилось, что тайны здесь за каждым углом и каждым забором. И теперь ей было интересно, нет ли в доме Цветаны чего-то странного и прежде невиданного. Ведь её крёстный отец, Виктор, скрывал за низеньким забором огромную виноградную арку. Может, и здесь Роуз ждало какое-нибудь открытие. Поэтому она быстрее зашагала к воротам, за которыми исчез Радко, и, кажется, даже удивила Лили своей прытью.

Пёс за воротами заходился в отчаянном лае, наваливался на ворота, и Роуз отчетливо слышала, как его когти царапали металл.

— Вчера этот пёсик был таким миленьким, — подметила Лили, жавшаяся за спиной у замершей Роуз.

— Вчера мы были на нейтральной территории.

— А сегодня мы в чужих владениях! — громко зашептала Лили на ухо Роуз, будто сообщала самый страшный секрет. — Кто знает, что нас там ждёт! Вдруг там не Пират, а огромная трехголовая собака!

— Ну уж на трехголовую собаку мы управу найдём! — приободрилась Роуз. — Они же засыпают от музыки.

— Но мы же совершенно ни на чем не умеем играть! Надо было брать у Хагрида уроки игры на дудке, пока был такой шанс.

Пёс продолжал лаять, никем не успокоенный, и Роуз вцепилась в ручку калитки, но нажать на неё не решалась. Но вдруг она повернулась сама по себе, и калитка со страшным воем и скрипом стала медленно открываться. За ней Роуз и Лили никто не ждал.

Пират прыгал и скрёб когтями по резной плитке, которой был выложен весь широкий двор, но напасть не решался. Только угрожающе гавкал, рычал и показывал девочкам желтоватые зубы. Роуз осторожно, каждую секунду готовясь почувствовать на себе силу клыков, переступила через порог и оказалась во дворе. Пират всё ещё не нападал, но рычал громче и скалился страшнее.

— Пиратче! — раздался голос, показавшийся Роуз знакомым. — Пиратче, айде тука! Айде тука!

Пират сразу же присмирел и, скрутив хвост в кольцо, побежал на зов. Из-за высокой шпалеры (их теперь Роуз определяла сразу), увитой плетистой розой, только начавшей цветение, показалась черноволосая женщина, которая ростом могла сравняться только с самой Цветаной или, может быть, мисс Гринграсс. Роуз сразу поняла, что перед ней мать Цветаны.

Пират уже покорно сидел у её ног и тяжело дышал, вывалив розовый язык. Женщина почесала у него за заломленным ухом.

— Привиет, — сказала она и немного растерянно уставилась на Роуз своими огромными тёмными глазами.

— Добрый день, — улыбнулась Роуз. Женщина тоже улыбнулась, но промолчала.

— Кажется, не все тут говорят по-английски, — разочарованно вздохнула Лили. — А жаль. Если мне придётся постоянно общаться с одним только Радко, я точно с ума сойду.

Радко не заставил себя ждать и тоже выглянул из-за шпалеры.

— А, — он окинул их недовольным взглядом, — я надеялся, вы потеряетесь по дороге.

И тут же скрылся обратно. Неразборчивое ворчание Лили прервалось резким выкриком женщины:

— Бойко! — кричала она кому-то позади Роуз и Лили. — Бойко, слизай от там! Веднага слизай от вратичката!

Они обернулись и увидели, что на внутренней стороне калитки повис мальчишка лет семи в матроске. Ногами он уперся в нижнюю перекладину, одной рукой вцепился в верхнюю, а другой держался за ручку. Именно он, а не магия, на которую изначально подумала Роуз, открыл им калитку, и из-за него же она открывалась так тяжело и громко.

Он послушно спрыгнул на землю, но тут же захлопнул калитку с другой стороны и убежал на улицу. Женщина недовольно надула большие губы и покачала головой. Её строгий взгляд снова остановился на девушках, и Роуз вдруг вспомнила, как на неё смотрела её мама. Так же мамины карие глаза под черточками нахмуренных бровей буравили Роуз, просверливали насквозь и ловили малейшую ложь.

— Цветана, — вдруг сказала женщина и пальцем показала на настежь открытую дверь дома.

— Кажется, нам предлагают войти, — Лили дёрнула Роуз за юбку и тут же забежала в дом.

Теперь пришла очередь Роуз качать головой. Иногда ей казалось, что её приставили смотреть за шкодливым ребёнком, которым по натуре и была Лили. Вежливо кивнув и улыбнувшись хозяйке дома, Роуз подошла к двери, оставила обувь у придверного коврика и только тогда вошла.

В маленькой прихожей царил полумрак. Золотые нити солнечного света горели в тонких щелях наглухо закрытых внутренних ставней на окнах. Здесь было гораздо прохладнее, чем на улице, и разогретая кожа Роуз тут же покрылась табуном мурашек.

— Как-то тут не слишком уютно, — хмыкнула Лили. Роуз же была с этим не согласна. Её босые стопы утонули в мягчайшем ковре, ноздри щекотал запах фруктов, а слабое золотое сияние высвечивало очертания мебели из тёмного дерева и разноцветные стёкла на дальней стене. Роуз подозревала, что там был расположен стеллаж с посудой. При свете этот дом должен был быть довольно приятным местом, но вместе со светом в комнаты пришла бы жара, и именно поэтому ставни были закрыты.

— Цветана! — позвала Роуз, но кроме эха ей никто не ответил.

— Цветана! — повторила за ней Лили. Снова молчание.

— Что ж, пойдём по комнатам? — предложила Лили. Роуз напряглась.

— Не слишком-то вежливо шариться по чужому дому. Может, её вообще здесь нет. Может, мы всё неправильно поняли.

И, как опровержение её словам, в ту же секунду из глубин дома донесся до них голос Цветаны:

— Ко? Някой вика ли ме?

— Цветана! — хором отозвались они. — Это мы!

Через несколько секунд Цветана оказалась прямо перед девочками. Она возникла словно из ниоткуда. Не было слышно её шагов: она обладала невероятной способностью передвигаться неслышно, и даже её огромный рост не мешал ей прятаться и растворяться в полумраке.

— Привет! — Роуз не видела выражения её лица, но её голос не выражал никаких особых эмоций. — Я не ожидала вас здесь.

— Извини, если мы не вовремя, — немного смущенно улыбнулась Роуз, хоть и не была уверена, что Цветана это увидит.

— Вы вовремя. Идите со мной.

Роуз потёрла уставшие от темноты глаза, протёрла краем платья очки, но лучше видеть не стала. Она чётко видела лишь колышущиеся светлые кудри Цветаны, перехваченные блестящей заколкой на затылке. Именно за этим блеском, как за маячком, Роуз и шла, пока Цветана не остановилась и не открыла дверь, за которой горела холодным белым светом настольная лампа, поставленная на пол. Они зашли в комнату, и Роуз увидела у лампы диванную подушку, на которую было небрежно брошено неоконченное вышивание. Рядом на полу же стоял обычный маггловский ноутбук, к которому были подключены наушники.

— Это удачно, что я вас услышала. У меня музыка.

Она стащила со стоящего в углу комнаты дивана ещё две подушки и положила их на пол рядом со своей. Цветана взяла вышивание и уселась на своё место, Роуз села по левую руку от неё и стала с удивлением рассматривать лампу и ноутбук.

— У вас есть электричество в доме? — спросила она.

— А почему мы должны его не иметь? — вопросом на вопрос ответила Цветана. Игла с красной нитью в её пальцах ныряла в белую ткань, закреплённую в пяльцах, и вырисовывала очертания цветов. Лили, отказавшаяся сесть, окинула немного брезгливым взглядом тёмную комнату Цветаны, и фыркнула:

— Да потому что вы волшебники!

— Это не имеет значения. У нас есть электричество и вещи, как у неволшебников, потому что мы их хотим.

— По-моему, исчерпывающий ответ, да, Лили? — воскликнула Роуз. Лили закатила глаза. — А что ты вышиваешь?

— Радко вам рассказал, что я иду замуж, — не спросила, а констатировала Цветана. — Мы с Симой договорились, что не станем делать по традициям. Мы не хотим выбирать мои или его традиции. Мы решили сделать простую европейскую свадьбу, как у всех. Но он всё равно подарил мне монисто.

— Чего-о-о? — протянула Лили. — Ты можешь объяснить по-английски или опять забыла все слова?

Цветана и до этого не улыбалась, но после этого лицо её потемнело и превратилось в непроницаемую каменную маску. Она оторвалась от шиться и подняла глаза на Лили.

— Я и сказала по-английски. Если бы я говорила по-болгарски, я бы сказала «гердан». То, что ты не знаешь значение слова «монисто», твоя личная проблема, не моя.

— Гляди-ка, — неприятно ухмыльнулась Лили. — Сложное предложение, а ни одной грамматической ошибки, да и с порядком слов всё в порядке. Делаешь успехи.

Роуз было стыдно за Лили. Она знала, что её кузина язва и за словом в карман не полезет, но здесь она вела себя просто отвратительно и хамила людям, которые были к ним добры. Надеясь потушить разгорающуюся ссору, Роуз объяснила:

— Монисто — это такое ожерелье из монет и бисера.

— А, — понимающе кивнула Лили, — очень интересный факт.

— Я могу показать, — Цветана отложила пяльцы и прямо на коленях доползла до шкафа, выдвинула нижний ящик и вытащила свёрток ткани. Развернув его, она явила гостьям широкое ожерелье. К ленте из красного и чёрного бисера крепились разнообразные монеты в несколько рядов. На губах Цветаны расцвела мечтательная улыбка.

— Обычно такие монеты делают одинаковыми, из серебра или золота. Но Сима сделал хитрее. Это монисто собрано из монет разных стран. Смотрите, — она ногтем подцепила одну из монеток, — это американский цент. Здесь один евро, тут немецкая марка, даже не знаю, где он её нашёл. Тут пять франков, тоже старая монета. А вот здесь, — она показала на самый центр ожерелья и положила пальцы на две монетки, — болгарский лев и украинская гривна.

Цветана заулыбалась ещё шире, и Роуз не смогла не улыбнуться в ответ.

— Получается, — предположила она, — Сима украинец?

— Нет, — кивнула Цветана, — Сима от Украины, но он не украинец. Сима одессит.

— Интересная национальность, — бросила Лили, но Цветана её как будто не слышала.

— По болгарской традиции, — продолжала она, обращаясь уже только к Роуз, которая с интересом рассматривала ожерелье, — на помолвку жених дарит невесте монисто, а она ему вышитый узором платок. Поэтому теперь я вышиваю, чтобы отдать его Симе при встрече. Только это будет в июле.

— Очень красивая традиция, — от чистого сердца сказала Роуз. — А у нас в Англии есть такая традиция: у невесты в свадебном наряде должно быть что-то новое, что-то старое…

— Что-то взятое в долг и что-то синее, — продолжила Цветана.

— И шесть пенсов в туфельке, — добавила Роуз и рассмеялась. — Про шесть пенсов забывать нельзя!

— Эту часть я никогда не слышала, — улыбка снова появилась на лице Цветаны, — я с вами выучу много нового.

— А мы с тобой, — ответила Роуз за двоих.

Лили пару мгновений молчала, но потом всё же подала голос.

— У меня есть вопрос.

— Да, конечно, — дружелюбно отозвалась Цветана.

— Где здесь туалет? Радко влил в меня больше чая, чем я могу переварить.

Роуз прикусила язык, чтобы не выругаться. Цветана завернула монисто обратно в ткань и убрала в ящик.

— Это во дворе, — сказала она. — Вообще, спроси у Радко. Он объяснит лучше, чем я.

— Супер! — хлопнула в ладоши Лили и выбежала из комнаты. Роуз чуть было не побежала за ней, но Цветана вовремя схватила её за руку.

— Дай ей идти.

— Не обижайся на неё, — опустила глаза Роуз. — У неё непростой характер.

— А, — легко отмахнулась Цветана. — не думай об этом. Ей не нравится здесь, и я ей не нравлюсь. Не надо её держать.

— Думаешь, из туалета она не вернётся?

— Я думаю, она до него даже не дойдёт. А ты будь спокойна.

— У тебя всё так просто, — усмехнулась Роуз.

— А зачем сложно? Ей здесь невесело. Она не хочет слушать про вышивки и свадьбу. С Савой ей будет интереснее.

— Откуда ты знаешь про Саву?

— Я их видела вчера, — Цветана пожала плечами. — Они хорошо говорили. Сава нашёл кого-то, кому нравится с ним разговаривать.

— Неужели таких людей мало? — как будто удивилась Роуз. Неприятная самодовольная улыбка Савы стояла у неё перед глазами. — Может, это из-за того, что он здесь недавно? Он неместный, и его не любят.

— Здесь почти все приезжие. Я и мама здесь родились, но дедушка и бабушка приехали сюда от другого места. Радко тоже не отсюда, и кръстник, и мой папа. Здесь почти нет никого, кто бы живет здесь всю жизнь. Это место может принимать всех. Поэтому дело не в этом. Сава очень много думает за себя и не думает за других. Он жадный до денег, а ещё жестокий к животным. Он ударил Пирата по голове железным ведром. Теперь Пират болеет. Сейчас он хорошо, но недавно он даже не бегал и отказывался есть. Радко ему помог.

Если то, что говорила Цветана, было правдой, то дружба с Савой давала вполне ясную характеристику самой Лили. Сейчас, конечно, Лили и не знала, что про него говорят, но Цветана, думала Роуз, уже сделала все соответствующие выводы. Подружить их теперь будет совсем непросто.

Роуз ещё долго могла бы об этом говорить, и, кроме Савы, у неё было много всего, о чём она хотела спросить Цветану, но их прервали. Кто-то постучал в окно, и Цветана даже вздрогнула от неожиданности.

— Кому я нужна? — спросила она, неохотно поднимаясь на ноги. Она открыла одну из запертых ставен, и в комнату хлынул белый солнечный свет. Роуз зажмурилась и отодвинулась в тёмный угол.

Цветана недовольно вздохнула и спросила:

— Ко искаш?

Вместо ответа в окно просунулась смуглая мужская рука, держащая конверт. Цветана с недоверием глянула на человека за окном, но конверт всё же взяла. Осторожно открепив сургучную печать, она вытащила письмо и принялась читать. Её глаза быстро скользили по строчкам, и чем дальше, тем больше радости отражалось на её лице. Под конец Цветана уже не могла сдержать широкой улыбки и едва не подпрыгивала от распиравшего её восторга.

— Роуз, ты можешь представить, теперь есть крёстный отец для моего Симы! — воскликнула, почти взвизгнула она.

— Поздравляю! — только и сказала на это Роуз. Она была рада за Цветану, хоть и не могла в полной мере осознать её счастья. Но Цветане было достаточно и этого. Она расхохоталась, громко, зычно и так заразительно, что Роуз сама широко заулыбалась и тихо засмеялась в ответ.

— Хвалишься подружке прежде, чем сказать мне хотя бы «Спасибо»? — раздался уже знакомый Роуз голос. Она даже приподнялась и наклонилась вперёд, чтобы выглянуть в окно. Там был крёстный отец Цветаны, Виктор. Из-под воротника его чёрной футболки выглядывала серебряная цепочка. — Может, это я должен на тебя обижаться за такую страшную неблагодарность?

— Благодаря! Благодаря! — закричала Цветана и почти выпрыгнула из окна, чтобы повиснуть у крёстного на шее. Он хрипло засмеялся: Цветана плечом передавила ему горло.

— Если ты хочешь, чтобы твой крёстный остался в живых до свадьбы, — громко заметил Радко, который был где-то неподалёку, — тебе лучше его отпустить!

— Роуз, помоги мне! — попросила Цветана. Её стопы повисли над полом, и, если бы она сейчас отпустила кръстника, то непременно упала бы головой вперёд. Роуз пришлось встать, сотрясая комнату хрустом колен, и обхватить Цветану за талию и потянуть на себя. Когда, наконец, та крепко встала на ноги, Роуз взглянула на Виктора не исподтишка из тёмного угла, а глаза в глаза.

— Здравствуй, Роуз! — кивнул он с мягкой полуулыбкой на губах.

— Здравствуй, Виктор! — кивнула она в ответ. Цветана удивлённо на неё посмотрела:

— Вы познакомились? Когда? Почему я ничего не знаю за это?

— Да, мы… — немного растерялась Роуз.

— Роуз вчера принесла мой крест, — спас её Виктор. — Я потерял его где-то в море.

— Я не понимаю, когда ты успела. Мы же были на пляже вместе вчера!

— В тот момент ты была очень занята телефоном, — ответила Роуз. Цветана здорово смутилась и потупила глаза.

— Вчера я поймала сигнал. Это удачно. Я устаю ходить в горы, чтобы звонить. Я не люблю горы.

Роуз даже обрадовалась, что Лили здесь нет. Фраза Цветаны про горы ей бы точно не понравилась.

— А кто будет крёстным отцом для Симы? — перевела тему Роуз. Цветана снова широко заулыбалась и крепко сжала письмо.

— Другой мой крестник, — ответил за неё Виктор, — Благовест. Я написал ему на прошлой неделе, и, вот, сегодня пришёл ответ.

— Ты написал ему на прошлой неделе! — взвилась Цветана. — И не сказал мне! Ты оставил меня мучиться и злиться!

— Я не хотел давать тебе лишнюю надежду. Я не знал, как он ответит. Благовест уже взрослый, он мог обзавестись своими крестниками. Нам, можно сказать, повезло.

— Повезло, — закачала головой Цветана и ещё раз пробежалась глазами по письму. Затем она резко подняла голову и оглядела Роуз и Виктора. — Вы останетесь на ужин?

— Ужин? — удивилась Роуз.

— Цвете, — Виктор бросил взгляд на наручные часы на правой руке, — половина второго.

Роуз заметила, что он носил часы так, что сам циферблат был на внутренней стороне запястья, там, где бился пульс.

— Это не имеет значения, вечер придёт быстро!

— А ночь ещё быстрее, — парировал Виктор. — Ты же знаешь, сегодня я должен лететь.

— А экзамены у тебя уже завтра? — спохватилась Цветана. — Я забыла об этом абсолютно!

— Ты сдаёшь экзамены? — недоуменно спросила Роуз. Виктор меньше всего был похож на студента.

— Я их принимаю, — кивнул он, — до рассвета я обязан быть в школе.

— Вот именно! — не сдавалась Цветана. — Ты улетаешь на две недели! Тебе нужен прощальный ужин!

— Цвете, — Виктор впервые по-настоящему широко улыбнулся, и Роуз увидела, как расцвело, как засветилось его лицо, — я улетаю не на год. И даже не на две недели. Мои экзамены стоят первыми в расписании, так что в воскресенье я уже вернусь.

Но Цветана не собиралась уступать.

— У нас будет баница! Роуз, ты любишь баница?

Роуз этот вопрос поймал врасплох. Она растерянно глядела то на Цветану, то на Виктора.

— Я даже не знаю, что это такое!

— Узнаешь! Я научу тебя готовить! — заявила Цветана, и Роуз поняла, что ей не оставили выбора.

— Ты? — ухмыльнулся Виктор.

— Да, я, — Цветана гордо подняла голову. — Я уже готовила её, и всегда было хорошо. Неужели ты не хочешь знать, как я и Роуз готовим баница?

Роуз немного смущенно посмотрела на Виктора:

— Боюсь, я готовлю баницу так же, как чиню шпалеры.

Он пару секунд внимательно смотрел ей в глаза, а потом вдруг прыснул от смеха, склонил голову, и его длинные чёрные локоны упали ему на лицо. У Роуз же от улыбок уже болели скулы, но и сдержаться она не могла. Ей стало так весело и хорошо. Она вдруг оказалась на одной стороне с Цветаной: ей тоже не хотелось, чтобы Виктор уходил.

— Но я буду очень стараться, — пообещала она. Цветана тут ухватилась за это:

— Если будем делать плохо, попросим маму. Она поможет.

— Или сделает всё за вас! — снова вклинился в разговор Радко. Цветана перевалилась через подоконник и крикнула ему:

— Не се меси в чуждите разговори, Радко! Мы всё сделаем сами, да, Роуз?

— Ну… — Роуз замялась: ей не хотелось давать невыполнимых обещаний. — Я сделаю всё, что смогу.

Цветана положила свои тяжёлые руки на хрупкие плечи Роуз и взглянула ей прямо в глаза:

— Это то, что я хотела услышать от тебя! — Роуз чувствовала себя так, будто её приняли в команду по спасению мира. — Значит, в четыре часа начнем. К шести уже будет сделано. Как раз к этому времени папа вернётся домой.

— Что ж, — Виктор всё-таки сдался, — видимо, действительно придётся остаться, посмотреть на это. Но я вылечу не позже восьми вечера. А сейчас извините меня, мне надо поговорить с Радко и Стефаном Любеновым.

Он отошёл от окна, и Цветана сразу захлопнула ставню. В комнате снова стало темно, но воздух уже успел нагреться.

— Эти серьёзные разговоры делают мне так… — начала сетовать Цветана. — Я не знаю, как сказать. Я от них устала!

— Какие разговоры?

— Кръстник, Радко и дедушка постоянно говорят за Сербию. А я терпеть не могу разговоры за Сербию. Ни за маггловскую, ни за нашу. Как будто своих дел нет! И это уже с зимы идёт, невозможно больше слушать.

— А что именно они говорят? — спросила Роуз, забыв об осторожности при слове «Сербия».

— Всегда одно и то же. Там такие термины, которые я на английский не переведу никогда. Но ничего нового, в Сербии и Албании всегда что-то плохое. В Албании же был ваш Волдеморт.

«Ваш». Это неприятно резануло Роуз по уху. Вот, как теперь воспринимается Англия. Страна, подарившая миру Волдеморта.

— У него там до сих пор много союзников, — продолжала Цветана. — Ну, так говорят. В газетах пишут обычно, но я газетам привыкла не верить.

— Правильно, — кивнула Роуз, но мысли её были далеко. Она как будто снова оказалась в маленьком тёмном кабинете сэра Патерсона, когда тот рассказывал ей про нового Гриндевальда в Сербии. Ей стало душно и закружилась голова, почти, как тогда. Не хватало только упасть.

— Мне нужно на воздух, — сказала она. Цветана тут же подскочила к ней и обеспокоенно заглянула ей в лицо:

— Ты плохо? Я зову Радко?

— Нет-нет-нет! — затараторила Роуз. — Я в порядке. Просто давай выйдем во двор.

Цветана ей не слишком поверила, но всё же согласилась выйти. Роуз об этом не просила, но Цветана всё же придерживала её за локоть, как вчера, когда они шли вниз по холму. Наконец, они вышли на порог и Роуз вдохнула полной грудью. Голова всё ещё немного кружилась, но стало полегче. Цветана всё ещё была рядом.

— Извини, — она потупила взгляд. — Я не хотела расстроить тебя разговором про Волдеморта. Я сказала, что он ваш…

— И была права, — перебила её Роуз. Она хотела перевести тему с Сербии на что угодно, чтобы только никто не подумал, что ей действительно интересна эта тема. — Он наш. Он англичанин, как и я, и он учился в той же школе, что и я. Иногда я ходила там по коридорам и думала, что он когда-то тоже там ходил. Он был такой же, как я. Но выбрал тёмную сторону. А мои родители с ним сражались.

— Я знаю, что у вас была большая война. Но ты говоришь, что он выбрал сторону.

Роуз недоуменно посмотрела на Цветану, не понимая, к чему она клонит.

— Дедушка говорил, что такие вещи нельзя выбрать. То есть… есть люди злые, которые делают плохое другим. Обманывают, крадут или даже убивают. Но они делают это сами. А есть такие, кто рождается с этим. С безумием. Или становится безумным. Что-то случается, и человек уже не понимает, что можно, а что нельзя. И тогда он делает всякое отвратительное, даже хуже, чем просто преступления. Но он как будто делает это не сам. Какая-то другая сила его заставляет это делать. Он не представляет, что можно делать по-другому.

— Ты пытаешься сейчас сказать, что Волдеморт не виноват в том, что делал?

— Виноват! — Цветана испуганно подняла руки. — Но просто ты сказала, что он выбрал сторону. А я пытаюсь сказать, что не выбрал, а изначально там был. Потому что он был безумен. Как и те люди в Сербии. Не безумные люди такого делать не станут.

— А что они делают? — всё-таки решилась спросить Роуз, хотя уже и знала примерный ответ.

— Ну… — Цветана замешкалась и стала рассматривать свой маникюр. — Я слышала, там происходит что-то с некромантией. Как будто хотят воскресить мёртвых. В газетах пишут, что просто грабят могилы. Но я слышала разговор дедушки и кръстника…

— А ты не боишься? — неожиданно спросила Роуз и усмехнулась.

— Чего?

— Что начнётся зомби-апокалипсис и Болгарию захватят сербские мертвецы.

Цветана, сбитая с толку, сначала чуть туповато смотрела на Роуз и хлопала ресницами, а потом рассыпалась весёлым смехом, и Роуз тоже захохотала как можно веселее, чтобы никто не услышал, как дрожит её голос.

— Я не боюсь мёртвых, — сказала Цветана, отсмеявшись. Её лицо посерьёзнело и даже немного погрустнело. — Мёртвые ничего не делают.

— А как же инферналы? — спросила Роуз, хотя и не была уверена, что Цветана поймёт вопрос. — Ты знаешь, кто такие инферналы?

— Да, — Цветана покачала головой. — Я учила про них в школе. Я даже написала доклад, и мне поставили «одиннадцать».

— Одиннадцать?

— Высший балл — тринадцать. Но на тринадцать знает только Бог, на двенадцать — господин учитель, а самый способный ученик — на одиннадцать. Это очень старая поговорка, но мой учитель в неё очень верил.

— Значит, ты была самой способной ученицей?

— Только по тем предметам, которые мне нравятся.

— А что с теми, которые не нравятся?

— Я на них просто не ходила, — пожала плечами Цветана. — Я играла в квиддич за школу, и мне за победы ставили приемлемые оценки, чтобы я могла переходить из года в год.

Роуз от удивления округлила глаза:

— Не думала, что в Дурмстранге допускают такое!

— В Дурмстранге никогда! Но я не там училась. Папа меня туда не отдал. Он сказал, что я там… Что мне там будет плохо.

— А где же ты тогда училась?

— В Колдовстворце.

— Где? — Роуз впервые слышала это слово.

— Это большая школа волшебства в России.

— А как ты там оказалась? В России.

— Также, как папа и кръстник в своё время оказались в Дурмстранге.

— Но… — Роуз замешкалась, — я думала, Дурмстранг — это балканская школа магии, что там учатся болгары и сербы и все остальные.

— Нет! — всплеснула руками Цветана. — Дурмстранг — австрийская школа. Это даже есть в названии. Какое отношение к Балканам? Там почти все немцы и австрийцы, есть некоторые другие из Восточной Европы. Чехи, например, и мадьяры... ну, венгры. Но туда примут отовсюду, если ты сдашь экзамены. Там есть и из Англии тоже. И в Колдовстворце то же правило. Хотя англичан я там не помню.

Роуз крепко задумалась обо всём сразу, и в голове её образовалась страшная каша. Она стала вспоминать, что ей рассказывали о других волшебных школах в Хогвартсе и Академии, и поняла, что почти ничего и не рассказывали. Если бы в Хогвартсе когда-то давно не проходил Турнир Трёх Волшебников, если бы Флёр Делакур не стала её тётей, может быть, Роуз никогда бы и не узнала, что есть на свете Дурмстранг и Шармбатон. Конечно, она знала, что за пределами Британии дети тоже учатся магии, но о том, где и как они это делают, Роуз никогда и не задумывалась. В её представлении все волшебные школы мира были похожи на Хогвартс.

Но больше школ её беспокоил тот факт, что в Сербии что-то происходит. Конечно, Роуз об этом и так знала, но за эти пару дней в Огнеце, таком ярком, очаровательном и безмятежном, где самой большой неприятностью пока был Сава, который плохо обращается с собаками, она успела об этом подзабыть.

— Ты расстроилась, — сказала Цветана, и Роуз встрепенулась.

— С чего ты взяла?

— У тебя такое лицо. Расстроенное. Я не надо было говорить за это.

— Я не расстроена. Просто я и не слышала никогда о том, что ты мне рассказала. Ну, про Сербию, — Роуз сама удивлялась, как легко ложь вылетала из её рта. — У нас об этом не говорят. Я даже не думала, что такое бывает. В двадцать первом-то веке!

— В двадцать первом веке бывает разное. Иногда я узнаю страшные вещи.

— А ты не читай газет!

— Я не из газет.

— А от кръстника с дедушкой? — Роуз поглядела на увитую розой шпалеру, пристально, будто пыталась увидеть спрятавшуюся там компанию из Виктора, Радко, деда Цветаны и её матери. — Я бы не придавала такого значения кухонным разговорам.

— Дедушка и кръстник никогда не говорят зря.

Роуз охватило лёгкое беспокойство, и она сделала вид, что засмотрелась на кружащую над двором чайку, и отвернулась, чтобы скрыть свои чувства и тяжелые мысли от Цветаны.

Ветер был тёплый и влажный, а небо, с утра кристально чистое, уже успело прикрыться лоскутами рваных облаков. Солнце то обжигало кожу, то пряталось за облако, и тогда Роуз бросало в холод. Она была сама не своя. У неё накопилась уже гора вопросов, которые было некому задать. Голова шла кругом.

— Не думай за плохое, хватит! — приказала Цветана. — Я виновата, что заставила тебя. Я должна исправить!

Она схватила Роуз за руку, почти скрутила, и повела куда-то вглубь двора. Они прошли и мимо шпалеры с розами. За ней находилась широкая терраса с обеденным столом, и сидевшие за ней люди проводили девушек удивлёнными взглядами.

— Цветана, — не смог удержаться от комментария Радко, — если ты её покалечишь, то и лечить будешь сама!

Но ответа на это не последовало. Цветана довела Роуз до невысокой каменной постройки за домом, там, где заканчивался передний двор и начинался сад.

— Смотри, что есть, — сказала она и открыла тяжёлую железную дверь.

Роуз зашла первой. Было темно, хоть глаз коли, и нестерпимо жарко и душно из-за того, что каменные стены нагрелись на солнце. Захотелось немедленно выйти наружу, но Цветана зашла следом и щёлкнула выключателем. Загудели и затрещали люминесцентные лампы под шиферным потолком, вспыхнули чуть синеватым светом, и Роуз обнаружила себя окружённой десятком разных людей. Они все смотрели на неё, не моргая и не опуская глаз, белых, без радужек и зрачков. Они не дышали, не шевелились и не издавали ни звука, не было ни одного пятнышка или движения мышц на иссиня-белых лицах. Роуз пришлось проморгаться и поправить съехавшие очки, чтобы понять, что вокруг неё были статуи.

— Это мой папа делает, — не без гордости заявила Цветана. — Он камнерез.

— Может быть, скульптор? — Роуз справилась с первым шоком и теперь заинтересованно вглядывалась в каменные лица.

— Он говорит на себя, что камнерез.

Роуз решила не спорить. Она мало понимала в искусстве, и, возможно, окажись здесь профессионал, его критика была бы разгромной. Но Роуз нравилось. Она разглядывала мелкие детали, которые казались ей действительно тонкими и искусными. Не зря же она сначала приняла эти бюсты и статуи за настоящих людей. Для неё это был показатель мастерства.

Она ходила от произведения к произведению, пока не натолкнулась на нечто очень знакомое. Женская фигура с оголенной грудью, закутанными в ткань бёдрами, а руки её… их не было.

— Это же Венера Милосская!

— Да.

— Твой папа делает подделки?

— Он делает копии! — оскорбилась Цветана. — Иногда. Такое заказывают богачи и много платят. Это заказал какой-то человек из Германии. Но такое редко. Часто просят бюсты свои или семьи. Жён или любовниц, детей. Тоже хорошо платят.

— Это очень искусное волшебство! — оценила Роуз. Она бы никогда не отличила эту Венеру от настоящей.

— Это не волшебство. Он всё делает сам, руками. В этом нет магии.

Роуз смутилась и извинилась.

— Если это сделано без магии, то это вдвойне прекрасно, — сказала она.

— Мы неправильно глядим, — на лице Цветаны возникло задумчивое выражение. Она постояла так ещё несколько секунд, а потом выбежала, оставив Роуз наедине с каменными людьми. Со двора до неё донеслись громкие восклицания Цветаны на болгарском. Виктор ей что-то отвечал, Радко, конечно, подтрунивал и посмеивался, это было понятно и без знания языка, и в два голоса чем-то возмущались мать и дед Цветаны. Болгарская речь, отметила про себя Роуз, чем-то напоминала ей журчание воды на камнях.

Наконец, в проходе появилась Цветана, а за ней с видом поверженного воина шёл Виктор.

— Этот, — Цветана пальцем показала на один из бюстов и улыбнулась, вздрагивая от нетерпения. Так дети показывают щедрым отцам на игрушки на витринах магазинов.

Виктор подошёл к постаменту и осторожно взял небольшой на вид, но всё же тяжелый бюст с красивым женским лицом. Но руки у Виктора были сильные, и эта ноша, кажется, не причиняла ему особенных неудобств. Но обходился он с ней очень бережно, словно это был не камень, а тончайший хрусталь, способный треснуть от прикосновения.

Он вынес бюст во двор и поставил на пень какого-то огромного старого дерева, который очень удобно расположился прямо у входа.

— Вот теперь правильно, — довольно заключила Цветана и подтолкнула Роуз вперёд. — Смотри.

Казавшая белоснежной поверхность бюста на солнце засветилась золотом. Черты каменной женщины вдруг ожили, она вся раскрылась для Роуз, как цветок. В неподвижно лежащих локонах словно заиграл ветер, пустые глаза заблестели, как настоящие, а мягкие пухлые губы были тронуты лёгкой улыбкой. Роуз смотрела во все глаза и не верила тому, что видела.

— А ты говорила, что в этом нет магии! — выпалила она и чуть не засмеялась. Ей не было смешно, но она не знала, как ещё выразить свой восторг.

— Здесь и нет магии, — ответил за Цветану Виктор. — Это обычный мрамор. Точнее сказать, это — самый настоящий очень дорогой мрамор. Как у античных статуй. Ты же видела такие статуи в музеях?

— Да, — кивнула Роуз, вспоминая скучнейшие проходы по лондонским галереям, которые ей иногда устраивала мама. Многие такие культурные мероприятия Роуз отменила, притворившись больной. Она кашляла и не вставала с постели, хотя и чувствовала себя относительно хорошо. Конечно, ей верили на слово, и все выходы из дома резко отменялись. — Но я никогда их не видела такими.

— Потому что они все находятся в зданиях под искусственным светом. Даже в магических музеях при наколдованном свете ты не увидишь того, что видно на солнце. Многие это понимают, когда вдруг судьба их заносит в Италию, роскошные сады и музеи под открытым небом, а я понял здесь, в этом дворе, в метре от огорода и курятника.

Роуз оторвала взгляд от бюста и посмотрела на Виктора. Он с восхищением смотрел на сверкающий мрамор, и Роуз вдруг увидела в выражении его лица отражение своё собственного. Он чувствовал то же, что и она, и это восхитило её ещё больше. Наверно, этот бюст и был настоящим искусством, раз приводил в такой восторг и на первый, и на тысячный раз.

У Виктора был орлиный профиль, огромные глаза под нависшими бровями и широкий лоб. Всё его лицо будто тоже было высечено из мрамора, тёмного, чуть шероховатого, но также сверкающего золотом на солнце.

— Но это не главный папин шедевр, — в голосе Цветаны звучала невероятная гордость за отца, — главный на пляже. Ты не видела?

Роуз покачала головой. Мысли у неё чуть путались, и никаких скульптур на пляже она вспомнить не могла.

— Я тебе покажу потом. Но не сегодня, конечно. Сегодня будет шторм.

Солнце всё чаще исчезало за облаками, пока не перестало показываться вовсе. На землю упала тень, но стало не прохладно, а как будто ещё жарче и душно.

«И правда, — подумала Роуз, наблюдая за тем, как Виктор заносил бюст обратно в сарай и запирал дверь, — близится гроза»

Они все вместе вернулись к столу. Мама Цветаны куда-то уже ушла, а Радко и её дедушка всё ещё сидели там. У них была жаркая партия в нарды, и перемены погоды они не замечали.

— Проклет да си! — воскликнул дедушка Цветаны с такой досадой, что было без перевода понятно, что удача не на его стороне. Радко самодовольно посмеивался.

Дедушка Цветаны был очень высоким человеком. Даже сидя он был выше Радко на целую голову. При том он был абсолютно лысый, и его голова была похожа на перевернутое яйцо. Под большими круглыми очками блестели голубые глаза. Роуз посмотрела на него повнимательнее и поняла, что он напоминал ей персонажа картины «Американская готика».

— Здравствуйте, — поприветствовала его Роуз, хоть и не надеялась, что он знает английский.

— Здравейте, — ответил он ей по-болгарски, не отрывая внимательного взгляда от доски. Роуз тоже стала наблюдать за процессом. Ей и раньше попадалась на глаза эта игра в разных вариациях, но никогда она ещё не видела такую её версию, неволшебную. Для неё было в диковинку, что фишки не двигались сами по себе и на доске не происходило ничего чудесного.

— Тебе нравятся нарды? — спросил Виктор, заметивший её внимательный взгляд.

— А тебе?

— Тебя Цветана научила отвечать вопросом на вопрос?

— А тебя?

— А ты как думаешь?

— Что сразу Цветана? — уже сама Цветана завозмущалась. — Почему Цветана?

— Хороший вопрос! — неожиданно влез Радко. — Про нарды. Роуз, ты играешь?

— Нет, — качнула она головой. На лице Радко появилась гримаса жестокого разочарования.

— Эх, — прокряхтел он. — Это был твой последний шанс мне понравиться.

Виктор подошёл ближе к игрокам и сам с интересом стал изучать доску. Затем он поднял глаза на деда Цветаны и что-то сказал ему по-болгарски. Из всего предложения Роуз разобрала лишь слова «господин Стефан Любенов».

— Стой, — обратилась она к Цветане, — твоего дедушку зовут Стефан Любенов? Радко сказал, что, если мы устанем ходить пешком, он возьмёт у него велосипед.

Цветана насупилась:

— Он уже распоряжается не своим имуществом. Это даже не дедушкин велосипед. Это мой. Но меня бы не спросили, это я знаю.

Были снова брошены кости, и Виктор сделал последний ход фишкой Радко. Стефан Любенов был разбит, и на его лице было написано его раздражение на грани с обидой. Он не умел принимать поражение невозмутимо даже в такой простой вещи, как нарды. Он встал, вытянулся во весь рост, поправил рубашку и гордо удалился.

Виктор собрал выбитые с доски фишки, расставил их, как положено, и сам уселся за стол.

— Роуз, может быть, ты всё-таки сыграешь? — он жестом предложил ей сесть напротив.

— Фу, это игра для стариков! — скривилась Цветана.

— Да, — даже не стал спорить Виктор. — А Роуз заперта один на один со стариком. Ей нужно как-то выживать!

— Какой ты вежливый! — фыркнул Радко и встал из-за стола. — Со своим покойным отцом ты бы так же разговаривал?

— Мой отец никогда не позволял себе отрабатывать своё остроумие на тех, кто годился ему во внуки.

Радко смерил Виктора таким взглядом, что даже Роуз дрогнула. Но Виктор будто этого и не заметил. Он поправил все фишки, бросил кости в стакан и ещё раз спросил:

— Роуз, ты играешь?

Роуз села на освобождённое Радко место.

— Играю. Только я не знаю, как. Я умею только в шахматы играть.

— Это гораздо проще шахмат. Смотри.

Он принялся объяснять, и на словах всё было действительно очень просто. Бросать кости, двигать фишки по треугольникам и загонять их в лоток, «дом», в конце поля: с этим Роуз могла справиться.

— Поняла? — спросил он перед началом игры.

— Поняла, — уверенно кивнула она. Кости упали на стол, и Роуз поняла, что всё-таки ничего не поняла. Но в Викторе нашлось терпение и умение объяснить ещё раз и ещё раз. Он комментировал каждый свой ход и подсказывал Роуз в моменты её замешательства. К концу первой партии она, правда, поняла, как играть, но к тому времени почти все фишки Виктора уже были в «доме».

— Жалкое зрелище, — скривился Радко и ушёл, когда они начали вторую партию.

— Не слушай, что он говорит. Твоя очередь, — он протянул ей стакан с костями.

— Он всегда такой едкий? Вчера он показался мне довольно милым, хотя уже тогда язвил.

Она бросила кости. Выпавший результат её не порадовал: ей пришлось подставить свои фишки под фишки Виктора. Он их выбил с поля следующим же ходом.

— Вчера он строил из себя радушного хозяина. Пытался по крайней мере. Он не слишком гостеприимный, и я не помню за столько лет, чтобы к нему кто-нибудь приезжал. Он всё время жил один, а тут ты.

— Я не одна. Ты сказал, что я один на один со стариком, но это не совсем так. Со мной ещё моя кузина, Лили.

— А где же она?

Партия проходила очень быстро, и не в пользу Роуз, хотя она уже и усвоила правила. Ей не хватало то ли стратегии, то ли удачи. Виктор её снова разбивал.

— Наверно, в горах, — пожала она плечами, наблюдая, как его фишки приближаются к финишу одна за одной. Он ей всё объяснял и подсказывал, но в поддавки играть явно не собирался.

— Если так, ей бы поторопиться домой. Попасть в грозу в горах — страшное дело.

Роуз спокойно приняла второе поражение и запрокинула голову. Небо уже было белое и мутное, будто его покрывала молочная пена. Солнца видно не было, но его жар почему-то чувствовался острее. Было душно и влажно, и у Роуз перехватило дыхание и сдавило в груди. Она расстегнула пуговицу на воротнике.

Цветана куда-то незаметно исчезла и так же незаметно вернулась, когда уже в разгаре была третья партия. Роуз снова проигрывала, но уже не так позорно, как в первые разы. Нарды, поняла она, были делом опыта.

— Ты всё-таки играешь в игру для стариков, — тяжко вздохнула Цветана. Она поставила на стол рядом с игровой доской большую миску полную крупных оранжевых в красную крапинку абрикосов.

— Это первые в этом году. Они рыжие, как ты.

У Роуз вырвался смешок, и она, отвлекшись, потянула фишку к неверной позиции. Ошиблась на одно деление, и не заметила бы этого, если бы Виктор не положил свои пальцы на её и не передвинул фишку туда, где ей положено было быть.

— Повнимательнее. Ты ведь не просто обсчиталась, а ещё и себе в убыток.

— Как тут не обсчитаться, когда тебя сравнивают с абрикосом! — попыталась отшутиться Роуз, хотя и не смогла скрыть своего смущения.

— Я хотела тебе комплимент, — Цветана уже проглотила один из абрикосов. От него осталась только косточка.

— Не самый плохой, надо сказать, — добавил Виктор и сам потянулся к миске. — Хотя мне кажется, что ты похожа не на абрикосы.

— А на что? — заранее напряглась Роуз. — Только не говори, что на розу. Мне сегодня уже сказали, что я английская роза.

— И ты чуть не умерла от приступа банальности?

— От этого даже Радко не вылечит, — гулко рассмеялась Цветана. Роуз снова проиграла и решила отвлечься и тоже съесть абрикос, рыжий, как она сама.

— Так на что я похожа? — упорствовала она.

— На шиповник, — прямо ответил Виктор. Роуз замерла с абрикосом в руках, не зная, как на это реагировать.

— Нет! — возмутилась за неё Цветана. — Она не выглядит на шиповник! Куст колючий, а ягоды кислые. Поэтому ты никогда не женился! Как можно женщину с шиповником?

Виктор пожал плечами:

— Я не буду извиняться за свои ассоциации. Мне задали вопрос, я ответил. А ты пропустила слово «сравнить».

Роуз, хотя этот разговор напрямую касался её, решила вообще ничего не говорить. Она разделила абрикос на две половинки, отложила косточку в сторону и стала задумчиво жевать кисловатую мякоть.

— Играем ещё? — вырвал её из раздумий голос Виктора. Роуз согласно кивнула. Ей не нравилось проигрывать, особенно в хоть сколько-нибудь интеллектуальных играх. Она, лучшая ученица и самая умная девочка в школе, к такому не привыкла. В ней разыгрался азарт и желание показать себя. Тем более она чувствовала, что с каждым разом у неё получалось всё лучше и лучше.

— Да, — сказала она и стала сама расставлять фишки.

— Вы только недолго, — Цветана стала собирать косточки в уже опустевшую миску. — Скоро будем делать баница.

— Уже четыре часа? — поразилась Роуз.

— Почти. Я же говорила, что вечер придёт быстро.

Виктор взглянул на часы.

— У нас ещё есть время на пару партий.

И всё началось заново.

— А что ты преподаёшь? — спросила Роуз, когда проигрышем завершила очередную партию. — В школе?

— Да, в Дурмстранге, — ответил он и стал расставлять фишки по местам. — Защиту от тёмных искусств в старших курсах.

— Ого, — Роуз по ЗОТИ и сказать было нечего. Она на зубок знала всю теорию, но практика всегда ей давалась из рук вон плохо по очевидным причинам. — А сложно преподавать?

— Сложно. Но у меня получается. По крайней мере так говорят. Жалоб от детей и родительского комитета пока не поступало.

— Это Дурмстранг! — фыркнула Цветана. — Там не будут жалобы, даже если ты начнёшь детей пытать.

Виктор усмехнулся.

— Когда я учился, наверно, так и было бы. Но сейчас там стало полегче дышать и ученикам, и учителям. Иногда даже слишком. При прошлом правлении закручивали гайки до срыва резьбы, теперь резко расслабили, да там, где не надо было.

— Неужели ты против свобод? — изогнула бровь Цветана.

— Я против расхлябанности, — ответил Виктор и многозначительно взглянул на крестницу. Цветана недовольно надула губы:

— В Колдовстворце тоже строгий устав.

— Вот только кто его соблюдает?

— На меня, — она стала объяснять Роуз, — постоянно приходили жалобы от школы. Я нарушала все правила, какие можно.

— У нас в Хогвартсе тоже таких всегда было полно, — улыбнулась Роуз, и ей вспомнился Джеймс. Она вдруг поймала себя на том, что успела по нему соскучиться.

— У вас хорошая школа, — вдруг сказал Виктор. — Мне там понравилось.

— Ты там был? В Хогвартсе? — удивилась Роуз. Её рука дрогнула, и кости высыпались из стакана и покатились к краю стола. В последний момент Виктор накрыл их ладонью.

— Очень давно. Шесть и два, — он поднял ладонь, — ходи.

— Я могла бы учиться в Хогвартсе, — грустно вздохнула Цветана. — Но мама и папа решили, что я лучше буду учиться на русский язык, чем на английский. Я до сих пор не могу хорошо говорить на английский.

— Ты очень даже неплохо говоришь, — успокоила её Роуз. — Почти без ошибок. Так что не наговаривай на себя.

Виктор сделал свой ход, и снова пришла очередь Роуз. Она бросила кости, начала двигать фишки и вдруг осознала, что скоро все её фишки будут в «доме». Виктор тоже был близок к финишу, но разрыв между ними был существенный. Она побеждала, причем уверенно.

— Ты поддавался! — она чуть не задохнулась от возмущения.

— Нет, — кивнул он.

— Не ври мне! Ты кивнул! Ты сказал: «Нет», но при этом кивнул. Я видела!

Виктор и Цветана рассмеялись в два голоса, чем привели Роуз в ещё большее замешательство.

— В Болгарии кивок означает «нет», а качание головой «да», — объяснил он. — Кажется, болгары так начали делать, чтобы вычислять османских шпионов. Киваешь, когда говоришь «да» — шпион. Голову с плеч!

— Даже если так, — упиралась Роуз, — ты поддавался.

— Почему ты просто не можешь признать, что победила?

— Потому что не могла я так легко тебя обыграть!

— Угомонись, Роуз, я не великий профессионал в настольных играх. Я всегда больше был по подвижным видам спорта.

Ещё несколько бросков и ходов, и все фишки Роуз оказались в «доме».

— Вот теперь мне не страшно оставлять тебя с Радко, — сказал он и закрыл доску. — Только осторожно: он не умеет проигрывать совершенно.

Цветана забрала доску и унесла её в дом.

— Что же мне теперь, постоянно играть с ним в поддавки?

— Играть во что и с кем? — на плечи Роуз вновь обрушилась невероятная тяжесть. — Вы, что, без меня во что-то рубились, да? Бесстыдники!

— Лили, ну перестань ты на мне виснуть! — раздражённо Роуз стащила руку кузины со своей шеи. — Откуда ты здесь взялась?

Лили была недовольна не слишком тёплым приёмом:

— Оттуда, куда уходила, — бросила она и только потом заметила, что Роуз за столом не одна. — Здрасьте, я Лили.

— Я Виктор.

— А-а-а, — протянула Лили, — я поняла, кто вы такой.

На лице Виктора смешались удивление и смятение.

— Правда?

— Ага, — закивала Лили. — Вы крёстный отец Цветаны. Сава вчера нашёл ваш крест.

— Сава? — он посмотрел на Роуз. Та поспешила объясниться:

— Нашла его я. Но в садке Савы. Он запутался в рыбе.

— Вот как, — Виктор о чём-то задумался и вперился глазами в стол. — Я как раз потерял его, когда Сава показывал мне одну подводную пещеру.

— О! — восторженно воскликнула Лили. — Мы там только что и были! Роуз, там так круто! Там такая пещера, узкая, как туннель, а кончается тупиком. Но сверху там такой прогал, как окошечко. Человек туда не пролезет, даже руку не засунуть. Но оттуда идёт такой свет! Голубой, как… знаешь… ну, как если бы свет прожектора пустили через сапфир. Синий-синий, точно волшебный!

— Это правда, — подтвердил Виктор. — Сава нашёл её на прошлой неделе. Ну или показал мне только на прошлой неделе.

— А почему именно тебе? — спросила Роуз.

— Он решил, что я знаю, что это за магия. Я же вроде как разбираюсь в магических искусствах. Но я мало успел рассмотреть. Эту пещеру периодически топит.

— Точно-точно! — горячо согласилась Лили. — Мы сейчас еле ноги унесли. Обратно уже выплывали. А снаружи уже начинался шторм, представляешь? Но это всё равно того стоило! Там так красиво!

— Эта пещера стоит подробного изучения, но я не думал, что Сава решит изучать её вместе с девушками-туристками.

— Это называется международное сотрудничество, — ухмыльнулась Лили.

— И что же, — спросила Роуз, вставая из-за стола, — Сава тебя затащил в пещеру, чуть не утопил и после этого даже не проводил до дома?

— Нет, меня провожал другой молодой человек, — Лили кивнула в сторону, и Роуз увидела того мальчика, что катался на калитке, когда они только пришли. Он сидел на заборе и болтал ногами. В руках у него была уже знакомая Роуз белая кепка, полная каких-то жёлтых плодов, которые Роуз не могла издалека рассмотреть, но догадывалась, что это были абрикосы.

— Бойко! — Виктор поднялся и пошёл к мальчишке. Тот радостно заулыбался наполовину беззубым ртом.

— Чичо Витю! Гледай, какви диви кайсии намерих!

— Этот пацан вьётся у Савы и Стар Романа, — прошептала Лили на ухо Роуз. — А Стар Роман, кстати, это тот толстяк, который сегодня приходил к Радко. Его пациент. Они с Савой вместе рыбачат, а этот Бойко постоянно с ними. Я так поняла, хочет, чтоб его тоже научили. Но они рыбу ловят магией, а у него даже палочки ещё нет. Но он приставучий, как погребин!

Бойко бросил Виктору один из абрикосов. Тот его с интересом осмотрел, сунул в карман и протянул к мальчику руки. Он, нисколько не боясь, спрыгнул с забора. Виктор его поймал и осторожно поставил на землю.

— Ела, дай ги на момичета.

Бойко сорвался с места и забежал в дом.

— Цвете, — услышала Роуз его звонкий крик, — мамо, искате ли кайсии?

Прямо над их с Лили головами блеснула золотая молния, и вслед за ней раздался оглушительный раскат грома, от которого Роуз даже вздрогнула и втянула голову в плечи.

— Идёмте отсюда! — Виктор рукой поманил их за собой и поднялся на крыльцо. Только он успел это сделать, как зарядил дождь. Это был настоящий ливень, горячий, но сильный, в считанные секунды до нитки промочивший Роуз и Лили. Волосы Роуз отяжелели, потемнели, ещё больше завились и стали похожи на плотные пружины.

— Ты снова красный одуванчик! — рассмеялась Лили, когда они уже были в уже знакомой им тёмной прихожей.

— Кто одуванчик? — из-за приоткрытой межкомнатной двери показалась голова Цветаны. — А!

Она увидела Роуз и тоже расхохоталась.

— Я обычно их заколдовываю, чтобы такого не было, но в этот раз…

— Ничего, — махнула рукой Цветана. — Заходите!

Они пошли за ней и оказались на просторной светлой кухне. Все ставни были открыты, и жёлтый свет электрических ламп резко контрастировал с тусклой серостью за окнами. Тут уже были и мама Цветаны, и Бойко. Принесённые им абрикосы были рассыпаны по кухонной тумбе. Стол уже был припудрен мукой, а рядом под марлей отдыхали несколько комков теста.

— Мама нам не доверяет, — пояснила Цветана. — Говорит, что баница нам не получится без её присмотра.

— А где Виктор? — растерянно огляделась Роуз.

— У них опять секретные разговоры. И нечего мужчинам делать на кухне, когда тут делается баница. Бойко, изчезвай от тук!

Бойко состроил недовольную рожицу, показал Цветане язык и вышел из кухни, прихватив свои абрикосы и кепку.

Мать Цветаны, невесёлая хмурая женщина с очень строгим тяжёлым взглядом, бросала какие-то указания Цветане на болгарском и почти не смотрела на Роуз и Лили. Она собрала волосы под платок и взялась за тесто. Раскатав один комок скалкой, она стала очень осторожно растягивать его пальцами, пока он не стал тонким и прозрачным, как папиросная бумага.

— Это мама никому чужому не даст делать, — прокомментировала Цветана. — Нельзя ни одной дырочки, иначе всё!

Сама она тоже прибрала волосы и взяла большую миску с творогом, разбила туда несколько яиц, влила расплавленного сливочного масла, всыпала соли и мелко нарезанной зелени, вручила это Роуз.

— Мешай и растирай, чтобы равномерно стало. Творог должен быть жёлтый.

Роуз стала изо всех сил вертеть ложку в творожной массе, и её непривычная к нагрузке рука быстро устала.

— Почему вы готовите без магии?

— В этом доме всё делается без магии, — сказала Цветана и стала раскатывать второй ком теста. — Здесь не колдуют.

Роуз вдруг осознала, что за весь день не видели ни одной волшебной палочки, кроме своей, не слышала ни одного заклинания и не видела ничего волшебного с тех пор, как они покинули двор Радко.

— То есть, — она начала догадываться, хоть и это не укладывалось у неё в голове, — у вас вовсе не работает никакая магия?

Цветана развела руками и чуть не ударила мать скалкой по голове, за что немедленно получила лёгкую оплеуху.

— Да ладно! — поражённо воскликнула Лили.

— Здесь мы живём, как магглы. Не пытайся доставать палочку, она здесь не имеет смысла.

— А говорила, что у вас все эти маггловские штуки потому что вам так хочется, — фыркнула Лили и разочарованно покачала головой.

— Это правда, — Цветана отложила скалку и стала вслед за матерью растягивать тесто. — Я люблю компьютеры, электричество, кино и Интернет. Только Интернет здесь не поймаешь.

Мать Цветаны, не понимавшая разговора и потому молчавшая, подошла к Роуз и протянула руки. Роуз поняла, что от неё требуется, и отдала миску с уже растёртым творогом. На этом её участие в приготовлении баницы закончилось.

— А почему так получилось, что у вас нельзя колдовать? Это какое-то проклятие? — не могла усмирить свой интерес Роуз.

— Нууу, — Цветана замялась. Она выкладывала творог на растянутое тесто. — Это давняя история. Я даже не могу её рассказать, потому что сама мало знаю. Это началось очень давно. Ни ты, ни я тогда ещё не родились. Я не люблю думать о старом.

— Разве можно не думать о том, почему ты лишена возможности использовать магию в родном доме? — поразилась Лили, и в голосе её отчётливо слышалась насмешка на грани с презрением.

— Наверно, можно, раз я не думаю, — плюнула Цветана и вернулась к тесту. Когда начинка была разложена, они с матерью стали скручивать его в роллы и укладывать в большую круглую форму, щедро смазанную маслом. Будущий пирог напоминал панцирь улитки. Сверху мать Цветаны залила баницу какой-то молочной смесью, и всё это отправилось в разгорячённую печь.

На кухне становилось жарко. Одежда Роуз и её волосы стали быстро высыхать. От печки аппетитно запахло сырным пирогом. У Роуз сжался уже опустевший желудок, но его громкое урчание потонуло в скрипе открывающейся двери.

— Изглежда дойдох тъкмо навреме, — в дверном проходе появился седовласый мужчина. С него ручьём текла вода, белая рубашка прилипла к телу, с кончика носа капало, но он будто и не замечал этого и улыбался.

— Татко! — радостно воскликнула Цветана и кинулась его обнимать. Он был ниже неё, его макушка даже не доставала ей до плеча. Мать Цветаны была сдержаннее, но тоже улыбнулась — впервые за весь день — и даже наклонилась, чтобы дать поцеловать себя в щёку.

— Это мой папа, — подтвердила Цветана догадки Роуз, — Петр.

Петр удивлённо взглянул на незнакомых ему девушек на кухне, но Цветана продолжила уже для него на болгарском:

— Те са Роуз и Лили. Гостите на Радко.

— А! — закачал он головой и стал пожимать девочкам руки. Сначала Лили, потом Роуз. Когда он взялся за руку Роуз, та посмотрела внимательнее в его лицо и заметила в нём что-то знакомое. Она была уверена, что уже где-то видела его, но никак не могла понять, где именно. Его имя вертелось у неё на языке.

Петр что-то ещё сказал жене и дочери и вышел из кухни. Гроза за окном только усиливалась, тучи и не думали рассеиваться, а горячий ливень всё хлестал и хлестал. Время от времени били молнии и гремел гром, и сама мысль о том, чтобы выйти на улицу, пугала Роуз. На кухне же было тепло, уютно и вкусно пахло, почти, как дома у бабушки Молли, и здесь действительно не хотелось думать ни о чём плохом, а подумать было о чём.

Роуз дала себе приказ не забивать голову рассуждениями обо всём, что узнала в гостях у Цветаны, до тех пор, пока не вернётся домой к Радко. И сама же себя ослушалась. Она вызвалась помочь Цветане и её матери очистить стол от муки, застелить его красивой скатертью, разложить приборы, порезать овощи. Она делала всё это, улыбалась и переговаривалась то с Лили, то с Цветаной, но мысли о том, что всё, что здесь происходит, глубоко неправильно, не отпускали её. Ею овладела необъяснимая тревога, которую она не могла заглушить ни делами, ни разговорами.

Она смогла немного отвлечься лишь когда из печи вынули баницу. Большая, пышная, как подушка, покрытая золотистой глянцевой корочкой, она божественно пахла сыром и зеленью и выглядела так, что в неё немедленно хотелось вонзиться зубами.

— Роуз, — попросила Цветана, слишком занятая перекладыванием баницы из формы на огромное круглое блюдо, — можешь попросить кръстника принести вина?

— Вина? — удивилась Роуз. Ей казалось, что на столе уже всего хватало: кроме баницы там уже была большая чаша с фруктами, миска салата, сыр (без него, видимо, не обходилось ни одно застолье), крупные, размером со сливу, маслины. Про напитки Роуз даже не вспоминала. У неё и так уже голова кругом шла от этих яств.

— Этот обед как будто праздничный, — ответила Цветана. — Нужно вина. Они сидят у дедушки в кабинета, это рядом от моей комнаты. Лили, а ты можешь пока достать стаканы. Они в том шкафу на низкой полке…

Роуз снова оказалась в коридоре, вдали от разговоров и гипнотизирующих запахов еды, и почувствовала, как мгновенно у неё испортилось настроение, как навалились все страшные тяжёлые мысли. Всё, что говорили Патерсон и дядя Гарри — правда. В Сербии творятся тёмные дела, и здесь об этом знают все. И если об этом судачат старики за нардами, что же известно людям, работающим в болгарском Министерстве и аврорате?

Она снова сунула руку в карман. Её бесполезная здесь палочка была холодной и какой-то особенно сухой, как давно высохшая ветка. Роуз никогда не была особенно сильной, но без магии почувствовала себя совершенно беспомощной, как вытащенная из панциря черепаха.

Кабинет, в котором засели мужчины, ведшие ненавистные Цветане разговоры, Роуз нашла быстро. За дверью шёл громкий эмоциональный спор. Роуз не любила подслушивать, но сейчас многое бы отдала за возможность хоть что-нибудь понимать по-болгарски. Громче всех распинался дед Цветаны, и почти каждое своё слово подкреплял ударом чем-то тяжёлым по столу. Роуз боялась, что её робкий стук в дверь потонет в этом шуме.

— Ко искаш? — по-детски звонкий голосок Бойко больно резанул Роуз по ушам. Мальчик стоял прямо перед ней, маленькая копия Петра, только черноволосая. Он глядел на неё внимательно и хитро, будто знал о ней что-то, чего она сама о себе не знала.

— Мне нужен Виктор, — сказала она, надеясь, что он её поймёт. — Кръстник.

Бойко не говорил по-английски, но всё же был понятливым мальчиком. Он повис на ручке двери и открыл её, не спрашивая ни у кого разрешения.

— Бойко, какво правиш тука? — раздражённо крикнул на него дед.

— Чичо Витю, — Бойко деда будто и не слышал. — Тука е червенокоса момиче, тя иска теб.

Виктор вышел немедленно и суровым взглядом вперился в Роуз.

— Что ты хотела? — быстро спросил он. Роуз возненавидела и Бойко за то, что он его позвал, и себя за то, что сама пришла сюда. Ей нужно было развернуться и уйти, сказать Цветане, что мужчины слишком заняты, чтобы выслушать её, предложить сходить за вином самой. Она бы вышла и в грозу, и в град, и в метель, если бы понадобилось, лишь бы не чувствовать на себе этот взгляд.

— Тя шпионира, — рассмеялся Бойко. Виктор взъерошил ему волосы и пригладил обратно. Бойко замолчал, будто загипнотизированный.

— Цветана, — Роуз почти забыла, зачем пришла, — попросила тебя принести вина.

— Вот что, — он заметно расслабился и покачал головой, — я схожу. А то мне доложили, — он покосился на Бойко и усмехнулся, — что ты шпионила.

Сердце у Роуз пропустило один удар. Она покачнулась и побоялась, что сейчас упадёт, но всё же удержалась на ногах. Оставалось только надеяться, что полумрак скрыл её испуг от Виктора.

— Роуз, — сказал Виктор уже мягче и спокойнее, — бери Бойко и идите на кухню. Мы скоро придём.

Он вложил ладошку Бойко в руку Роуз и закрыл за собой дверь.

Стол ломился от еды. Цветана расставила намытые стаканы для вина, поставила салфетницу. Петр принёс ещё стульев, Виктор ушёл куда-то в дождь и вернулся насквозь промокший, но с большим глиняным кувшином в одной руке и дорожной сумкой с полётной метлой в другой. Цветана с матерью сняли платки и распустили свои шикарные волосы.

— Садитесь-садитесь, — Роуз и Лили почти силком усадили за стол. Сама Цветана села рядом с ними, тут же посадила Бойко. Напротив сели их родители, дедушка и Радко. Виктор сел почти напротив Роуз. Она чувствовала на себе его внимательный взгляд, а сама боялась лишний раз поднять глаза.

«Бойко глупо пошутил, — уговаривала она сама себя. — Что он может знать? И Виктор тоже пошутил. Это шутка-шутка-шутка-шутка!»

— Роуз, — Цветана потрепала её по плечу, — тебя опять что-то расстроило! Тебя кто-то обидел?

— Меня назвали шпионкой, — ей тоже стоило посмеяться над этой шуткой, чтобы доказать самой себе её глупость.

— Бойко всего лишь проявил бдительность, — усмехнулся Виктор и подставил тарелку, на которую мать Цветаны положила кусок баницы. — Благодаря, Росица!

— Как и мы, — оживилась Цветана, — да, Роуз?

— О чём это ты? — Роуз получила свою порцию.

— Как о чём? Мы уговорили кръстника остаться! Представляешь, если бы он полетел в такую грозу?

— Я летал и в худшую погоду. Перспектива лететь на полный желудок пугает меня больше любого шторма.

Петр разлил всем белого вина из кувшина, даже маленькому Бойко досталось, хоть и совсем мало, не больше столовой ложки. Петр же сказал длинный первый тост, который Радко перевёл на английский двумя словами:

— За знакомство!

Громко звякнули бокалы, и Роуз сделала пару глотков. Вино было сладким, как сок, и очень вкусно пахло, но жгло горло, как самый крепкий алкоголь. Глаза у неё заслезились. Она сразу взялась за вилку и принялась за баницу. Это было ещё вкуснее, чем Роуз могла предполагать. Творог от жара превратился в сыр, расплавился, растёкся по тонким слоям нежнейшего теста, а корочка приятно похрустывала на зубах.

— Вкусно? — с действительным интересом спросила Цветана.

— Очень! — ответила Лили, тоже уплетавшая за обе щеки.

Потом прозвучал и второй тост, и третий. Роуз никак не могла допить свой бокал, но уже чувствовала себя очень пьяной. Остальные за столом, даже Лили, пили это вино легко, как морс, и разве что разрумянились и повеселели. Роуз же казалось, что она вот-вот уползёт по стол и не встанет. Глаза её не могли ни на чём сфокусироваться, мысли путались, а руки будто принадлежали вовсе не ей. Она потянулась к блюду с фруктами, чтобы взять вишню, и даже сама удивилась тому, что это у неё получилось с первого раза.

Когда её тарелка опустела, Цветана тут же спохватилась:

— Положить больше?

— Что? — Роуз не сразу поняла, что у неё спрашивают. — Нет, я наелась. Я лучше выйду подышу.

— Тебя проводить?

— Нет, я сама. Я буду здесь, на пороге.

Она нашла в себе силы встать и не свалиться в ту же секунду. Нетвёрдым шагом, который, конечно, заметили вообще все, она вышла с кухни и добралась до входной двери.

На её счастье дождь уже почти закончился. Воздух был очень влажный, но свежий, и пах прибитой пылью и травой. Цветы раздышались ещё больше, их запах стоял повсюду, и от него Роуз, кажется, опьянела ещё сильнее. Она сползла вниз по стене и, не заботясь о чистоте, уселась прямо на мокрое крыльцо и подняла хмельные глаза к небу. Оно медленно расчищалось от туч, и далеко на горизонте висела полупрозрачная линия радуги.

Роуз не знала, сколько она так просидела. Время для неё как будто замедлилось, и весь мир притих. Она бы сидела так и дальше, погружённая в раздумья, больше похожие на полусон, если бы прямо на её головой не раздался громкий голос:

— Не сиди на мокром.

Виктор стоял на пороге, уже одетый в лётную куртку, с сумкой в руке и метлой за спиной. Он протянул Роуз руку и помог подняться и поймал её за плечи, когда её, всё ещё пьяную, начало клонить в сторону.

— Какая же ты слабенькая, — усмехнулся он.

— Это вино очень крепкое, — сказала она в своё оправдание и сама себе не поверила.

— Неправда, его даже детям можно давать.

— Ну, значит, я слабее ребёнка, — Роуз была приятно удивлена тем, что у неё не заплетался язык. — Слабее Бойко.

— Кстати, о нём, — Виктор сунул руку в карман. — Я сказал ему раздать абрикосы девочкам, а он под «девочками» понял только мать и сестру. И тебе ничего не досталось.

Он достал из кармана яркий красноватый абрикос и вложил его прямо в её ладонь.

— Спасибо, — прошептала она, глядя на плод, по форме напоминавший сердечко. А потом с уже плохо скрываемой жалостью спросила:

— Ты, что, уже улетаешь?

— Ловлю момент, — он взглянул на небо, — пока эту грозу не сменила другая.

— Ты думаешь, будет ещё гроза?

— Это только начало, — как-то слишком мрачно сказал он. — Будет ещё хлеще.

— Тогда тебе лучше спешить, — только из вежливости ответила Роуз. — Профессор… как там было… Пламенов Крымов?

— Крумов. И не Пламенов Крумов, а просто Крумов. Пламенов — это моё отчество.

— Отчество? Получается, твоего отца звали…

— Пламен. А деда, соответственно, Крум.

— Крум? У вас фамилии дают по имени деда?

— Не у всех, но в моей семье так. Но Цветана, например, не Стефанова и не Младенова, а Янева по фамилии отца. У них есть общее фамильное имя, а у меня нет.

— У меня уже голова пухнет от всего этого! Блюда, имена, традиции: мозг скоро просто взорвётся!

— Это даже посложнее, чем то, что придётся выучить моим ученикам для экзамена. В этом году я решил никого не жалеть.

— Ох, хорошо, что у меня не было таких учителей! Иначе я бы вовсе не закончила школу!

— Ты себя недооцениваешь.

Наконец, выглянуло солнце, и один его луч зарядил прямо в лицо Виктору. Он быстро сощурился, но Роуз успела разглядеть в этом свете, что глаза у него были вовсе не чёрные, а тёмно-тёмно-карие. И это открытие поразило её едва ли не больше, чем всё, что было до этого. Или она уже отучилась удивляться действительно важным вещам.

— Вит! — Петр вышел на порог, на ходу раскрывая чёрный зонт. — Аз ще дойда с теб.

Они вместе спустились с порога, и Виктор напоследок обернулся:

— До свидания, Роуз.

— Довиждане, Виктор, — ответила она, надеясь, что её память и язык её не подводят. Виктор на это только улыбнулся, оставив её гадать, правильно ли она всё сказала или же сморозила глупость.

Когда за ними закрылась калитка, Роуз сделала ещё несколько глубоких вдохов и вернулась в дом. Здесь Лили уже о чём-то препиралась с Цветаной. Выяснилось, что они спорили, сможет ли Лили осушить полный бокал вина одним глотком. Лили упиралась, что могла, Цветана категорически отказывалась в это верить. Её мать, Росица, над этим посмеивалась, а Бойко же не стеснялся и хохотал в голос.

Роуз отказалась занимать чью-либо сторону, но согласилась разбить спор. Спорили на желание, и Роуз искренне желала победы Цветане, потому что фантазия Лили не знала границ.

— Бей! — и Роуз разбила их рукопожатие. Лили налила вина в бокал доверху и стала медленно втягивать его в рот.

— Цвете, — подала голос Роуз, когда Цветана пристально следила за всеми телодвижениями Лили, — Виктор мне только что сказал, что он Крумов потому что его деда звали Крум.

— Ага, — выдохнула Цветана, не сводя с Лили глаз, — а когда у него будут дети, они будут Пламеновы.

— Да, это я поняла.

Лили уже втянула почти весь бокал. Её щеки раздулись, как воздушный шар, и она вся до ушей покраснела. Казалось, что сейчас её лицо лопнет, а глаза вывалятся из глазниц. Наверно, дед Цветаны не потерпел бы такого зрелища за столом, но его здесь не было. Они с Радко успели куда-то уйти, и Роуз по ним не скучала.

— Я хотела сказать, — продолжала она, — Крум — это же почти, как Крам.

Цветана перевела свой внимательный взгляд с Лили на Роуз.

— Ну да, — глухо буркнула она. — В смысле Крам — это и есть Крум. Точнее, Крумов. Потому что, когда он начинал свою карьеру, ему сказали, что «Крумов» — это слишком длинно. Решили, чтобы псевдоним. Порезали фамилию, и стал «Крум». А потом вы, англичане, неправильно прочитали. В Болгарии не бывает имени или фамилии Крам. Можно только Крум.

— Подожди, — голос Лили сел. Она всё-таки совершила невозможное и проглотила весь бокал за один раз, но не из-за спора, а из-за шока, — ну-ка скажи, с какой вероятностью твой крёстный и Чемпион Мира по квиддичу Виктор Крам — это одно и то же лицо?

Цветана пожала плечами:

— Примерно сто процентов.

— Н-е-е-е-е-т! — воскликнула Лили, вертя головой. — Ты врёшь! Не может этого быть!

— Они с моим отцом были в одной команде. Роуз, — Цветана обеспокоенно на неё посмотрела, — с тобой всё в порядке?

Роуз не знала, что было написано на её лице. Смятение? Ужас? Или, может быть, её лицо перекосило в нервной судороге? Она только чувствовала оцепенение во всём теле, а в голове вертелась лишь одна мысль:

«Я влипла!»

Роуз потянулась за кувшином и слила остатки вина в свой полупустой бокал.

— Мне надо ещё выпить.

Ей хотелось исчезнуть.