Принцесса воздушного замка (гет)

Я всегда предпочитала книги, написанные от первого лица — рассказчик непременно должен преодолеть все трудности, чтобы дойти до конца своей истории. Именно потому можно было надеяться на относительный хэппи-энд. Мне нравилось верить, что в жизни бывают счастливые концы, даже если случались они не со мной, а на страницах книг. Потеряв веру в хорошее, можно сразу ложиться и умирать — зачем же жить в вечном страдании, ожидая самого худшего?

Я верила в хэппи-энды, и, может, именно поэтому была настоящей счастливицей. Мне безмерно повезло: папа жив и здоров, как и мама, у меня есть любимое дело и коллеги, способные в этом помочь, верные друзья, готовые поддержать, и Беллами Блейк, которого я пока что классифицировать не смогла.

Он улетел на следующее утро — какая-то важная бизнес-встреча не могла пройти без него. В глубине души мне очень хотелось, чтоб Беллами остался, но настаивать я не имела абсолютно никакого права. Он уже сделал для меня достаточно и даже намного больше. Конечно, мама непременно захотела познакомиться с человеком, не бросившим меня в беде, и поблагодарить его.

Беллами очаровательно улыбался в ответ на все реплики моей матери, а я тихо краснела в сторонке — мне редко бывало так неловко.

— Мистер Блейк, вы всегда можете к нам обратиться, если что-то понадобится. Уверена, мы сможем найти способ вам помочь, — мама, видимо, намекала не только на себя, но и своего нового ухажёра из большой политики.

— Теперь я вижу, что все девушки семьи Гриффин не только красивы, но умны и целеустремлённы. Спасибо за предложение, рад был знакомству, — я и не подозревала, как Блейк может быть обходителен, и даже почти обиделась — почему эту лапшу нельзя немного повешать на уши мне?

Шагнула вперёд, когда мама кратко с ним попрощалась, выразив надежду на новую встречу, которой хотелось и мне:

— Спасибо, — в горле пересохло, а другие слова в голову не приходили.

Беллами смотрел на меня с высоты своего роста даже отстранённо и просто кивнул:

— Я уже говорил, что не смог бы оставить тебя в беде. Тебе не за что благодарить.

— Может, тебе не нужна благодарность, но мне — нужна.

Я вдруг чувствовала себя безмерно обязанной ему, и не знала, как избавиться от этого чувства. Мы смотрели друг на друга в молчании несколько мгновений, пока его смартфон не завибрировал. Ему пришло сообщение, и прочитав, он поднял глаза на меня:

— Мне пора. Увидимся.

— Да, — сказала вслед его удаляющейся спине я.

Как же хотелось, чтоб он хотя бы обнял на прощание. И как же хотелось избавиться от этого дурацкого желания, испортившего мне настроение.

Катись к чёрту, Беллами Блейк.

Я даже немного смогла успокоиться — отвлеклась, когда мы засобирались в больницу к отцу. Мама справедливо отвоевала у меня право ехать за рулём — после прощания я была мрачнее тучи.

— И давно вы встречаетесь? — улыбнулась она, трогаясь с места.

Я поперхнулась молочным коктейлем, почти выронив его себе на колени.

— Да не встречаемся мы ничего! — вдруг возмутилась, имитируя срочные дела в телефоне. — Дружим просто, это же брат Октавии, я о ней тебе рассказывала.

— Вот бы все друзья так на тебя смотрели, — мама заулыбалась ещё сильнее от моего смущения.

— Как на посмешище? — выгнула бровь я.

Эбигейл Гриффин в ответ только засмеялась.

— Этот Беллами — хороший молодой человек. И он точно к тебе неравнодушен, — мама, кажется, издевалась. Блейк, который ко мне неравнодушен? Шутка дня!

— Мам, прекрати, это уже не смешно.

— А я не шучу, солнышко, — кивнула мне головой она. — Просто хочу, чтоб ты была счастлива. И этот молодой человек, судя по его взгляду и поведению, абсолютно готов сделать тебя счастливой.

Я было открыла рот, чтоб что-то возразить, но потом просто уставилась в окно. Смысла спорить дальше не было — мама и малейшего понятия не имела о наших с Беллами отношениях. Как он сам говорил в нашу первую встречу: «Да никто в жизни не поверит, что я стал бы с ней встречаться». Может, это была правда, но его слова не отменяли моего отчаянного желания быть рядом с ним.

Отца отпустили из больницы в тот же день под ответственность Эбигейл Гриффин, вопрос о медицинской компетенции которой не ставил никто. Его травмы — несколько ушибов, растяжений и небольшое сотрясение — не представляли серьёзной угрозы для жизни, и при необходимости мама легко могла позаботиться об этом. Всей семьёй — такой странной и непонятной, но всё же семьёй — мы собирались вернуться в Аркадию: мама — на работу, я — на практику, которую она обещала организовать мне в своей клинике, а отец — чтоб поближе узнать свою единственную дочь. Между мамой и папой чувствовалось напряжение, которое было мне вполне понятно, но они старались сделать мою жизнь максимально комфортной, а потому забыли о своих разногласиях. Нет, конечно, не обнимались, не целовались, но были рады, что друг с другом всё в порядке, а главное — со мной.

Октавия сразу же накинулась на меня с обнимашками, как только я зашла в нашу — её — квартиру. Усадила на кухне, долго отпаивала чаем с мятными пряниками, расспрашивала обо всём с упорством опытного детектива и безумно радовалась, что всё обошлось.

— Прости, что не была рядом с тобой, — она и вправду хотела меня поддержать.

— Так сложились обстоятельства. Я бы не хотела, чтобы ты пропустила свой конкурс из-за моих проблем. Кстати, как всё прошло?

Октавия засияла, как начищенная монета:

— Я — в числе победителей! Имею право на стажировку на одном из телеканалов и могу сама сделать для них репортаж.

От радости она чуть не подпрыгивала на месте. И я была рада за неё так же, как и она за меня: мы не были конкурентками ни в одной из жизненных сфер, но даже если бы были — Октавии невозможно завидовать, только восхищаться. Но она вдруг посерьёзнела и посмотрела мне прямо в глаза:

— Кларк, я хотела вот что спросить… Могу ли я осветить тему с этой нефтяной платформой? Мог бы твой отец дать мне интервью и стать источником информации о том, что там случилось?

Я поняла всё её мотивы сразу же. Это же прекрасная возможность и для Октавии подняться по карьерной лестнице, осветив актуальную тему, и для моего отца быть услышанным пострадавшим.

— Я не могу принимать решения за своего папу, но мне кажется, что он тебе не откажет. Особенно если попросит его любимая дочь.

Октавия широко улыбнулась, а потом задумчиво уставилась вдаль:

— Наверное, это рискованно — брать такую тему для новичка. Как бы это не вышло для вас боком…

Неуверенность я заметила в ней чуть ли не впервые. И переживала она не за то, что её вдруг уволят без объяснений, а за меня, моего отца, его карьеру и дальнейшее трудоустройство. Этим качеством она очень напомнила мне Беллами, и в душе вдруг больно защемило.

— Пресса уже накинулась на «Арк Ойл Лимитед», это не остановить. Вряд ли в корпорации сильно обратят внимание на ещё один репортаж — ты будешь точно не первая. Я уверена, что журналисты уже нашли других потерпевших.

— А пострадавшие всё равно затаскают их по судам, — продолжила мою мысль она. — Хочешь сказать, им уже не выпутаться?

— Куда там. Без последствий для экологии это точно не пройдёт, а её защитники обычно кричат громче всех, намного громче телевизионщиков, — я улыбнулась подруге. — Зато тебе это очень сильно поможет, не так ли?

Октавия радостно закивала и снова кинулась меня обнимать.

На следующий же день я устроила подруге встречу с папой, объяснив её цель. Отец согласился почти без раздумий — у него было, что показать молодой репортёрше. Я с интересом слушала его рассказ о произошедшем, изучала копии договоров, смет и прочих документов, которые у него остались. По условиям своего контракта он не имел права передавать их в прессу, но фактически Октавия не была журналистом и просто собиралась ознакомиться со всем очень подробно.

Причина катастрофы крылась в одном — в элементарной человеческой жадности. Экономия на строительных материалах, квалифицированной рабочей силе, игнорирование плохих погодных условий, в которые не стоило начинать бурить скважину — это всё привело корпорацию с миллиардным оборотом к таким же по размеру убыткам. Отец, как проверяющий, и его коллеги-инженеры много раз писали официальные письма руководству, но все они остались без внимания. И за такую невнимательность им будет воздано сторицей: пострадали не только рабочие вышки, но и близлежащая океанская экосистема. Из-за нарушения технических условий нефть медленно, но верно вытекала в океан. Уже предпринималось всё возможное, чтоб это остановить, но ущерб всё равно уже причинён, люди — погибли, как и бизнес местных рыбаков и других людей, так или иначе связанных с морем. «Арк Ойл Лимитед» уже завалена горой исков, которые вскоре покажутся им маленькой стопочкой, а за своё бездействие могут оказаться наказаны не только виновные, но и незаслуженно обвинены в нём хорошие люди. И сейчас мой отец помогал нам с Октавией прояснить, кто же был виновен — а кто нет.

И вроде бы у нас неплохо получалось. По крайней мере подруга уже исписала половину блокнота и останавливаться не планировала. Похоже, это будет прекрасный репортаж для её будущего.

В её прекрасной и перспективной стажировке был только один жирный и большой минус: она уезжала из Аркадии до конца лета. Разумеется, минус не для неё. Октавия собирались жить там вместе со своим парнем — у них всё было прекрасно — и цитата: «плевать мне, что Беллами об этом подумает». И я тоже, как и он, не хотела её отпускать, но возражать была не в праве.

Мама, как и обещала, почти сразу же устроила меня на практику в свою клинику, только при этом забыла упомянуть, что мне придётся сидеть на ресепшене, а не лечить людей. Но даже этому я не расстроилась — чего не сделаешь ради галочки в резюме, а просто так сидеть дома почти в одиночестве ещё два месяца совсем не хотелось.

Спустя три дня моего трудоустройства в коридоре клиники появился очень знакомый силуэт. Я не успела даже остановить его, потому что консультировала по телефону очередную клиентку, переносившую запись. Когда положила трубку, Беллами Блейк уже смотрел на меня сверху, хитро улыбаясь:

— Доктор Гриффин, я очень болен.

На моём лице сама собой нарисовалась дурацкая улыбка — избавиться от неё оказалось не по силам, будто от радости у меня свело всё лицо. Вроде я должна была обидеться, что он пропал куда-то на неделю, но вдруг поняла, что не могу — до такой степени счастлива видеть его снова.

— Что у вас болит, мистер Блейк?

— Я плохо сплю, не могу нормально думать… Мне кажется, что необходимо полное обследование, — ещё немного — и он страдальчески приложит ладонь ко лбу и начнёт изображать обморок.

Я вдруг широко улыбнулась: ну, хоть чья-то актёрская игра бывает хуже моей собственной.

— Вам нужно записаться на приём.

— Когда вам удобно, доктор?

— Боюсь, сейчас у меня очень занятой график. Вряд ли на вас найдётся даже минутка, — в моём голосе почему-то звучала не обида, а лишь лёгкое подтрунивание.

— Тогда, боюсь, нам придётся встретиться прямо сегодня. Вечером, потому что моя болезнь не ждёт.

Вечером? Ну конечно, Октавия уезжает сегодня, само собой, Беллами тоже будет махать платочком ей вслед… рядом со мной.

— Подумайте, может, вам следует перенести запись?

— Нет, мне рекомендовали вас, доктор Гриффин, — снова хитро улыбнулся он и тут же испарился.

Во мне боролись два желания: немедленно подскочить и побежать за ним или сидеть и делать свою работу. Пока я думала, бежать стало уже совсем поздно, и я просто сидела в недоумении, что же это было. Неужели Беллами Блейк по мне соскучился? Иного обоснования, что он приехал в клинику на другой конец города средь бела дня, нет, поэтому широченная счастливая улыбка приклеилась к моему лицу на весь остаток рабочего дня.

Провожать Октавию — занятие сложное. Она улыбалась и радовалась, сидя прямо поверх чемодана, а головокружительные перспективы ещё сильнее подливали масла в огонь. Подруга приказала мне следить за квартирой, пока её не будет — и даже не думать съезжать. Сказала она это таким тоном, что мне и вправду стало страшно нарушать её указ, потому я только согласно кивала головой. Мы обнимались на прощание, конечно, прекрасно зная, что встретимся вновь — и очень скоро, но всё равно настолько привыкли друг к другу за эти пару-тройку месяцев…

Беллами стоял рядом в шумном зале аэропорта, но держался в стороне от нас обеих. Только раз он отвёл сестру в сторону, что-то ей долго говорил. Она только кивала в ответ и не спорила, а потом смеялась и даже легонько заехала ему по плечу. Видимо, Блейк был в своём репертуаре — как всегда превосходно невыносим. Но на прощание О всё-таки не сдержалась и крепко-крепко обняла брата.

Объявили посадку на рейс до Полиса, и вся наша троица обнялась в последний раз. Октавия скрылась в дверях терминала, держась за руку с Линкольном, а мы с Беллами остались смотреть им вслед, как два идиота.

— Ну что, подвезти тебя, принцесса? — первым очухался Блейк.

Вопрос был риторический: мы с Октавией приехали сюда на его машине. Младшая Блейк не собиралась платить за дорогущую парковку целых три месяца и разумно привлекла брата. Под мой «ты серьёзно?» взгляд он продолжил:

— Хорошо, что машина не двухместная, а то твои щёки бы точно не вместились.

Я даже соскучилась по этим отвратительным шуткам.

— Твоё самомнение по размерам ещё больше, — не дала себя в обиду я, пока мы шли к машине.

Иногда я замечала, как он на меня смотрел, пока мы ехали из аэропорта до квартиры Октавии. Я как-то свыклась с мыслью, что интересна ему на самом деле — слишком уж подобная перспектива мне нравилась. Это уже почти не удивляло, но бесило страшно. Этот упрямый осёл ни за что не скажет об этом прямо! А он был мне нужен. Нужен и всё! Однажды вкусив это чувство защищённости, я хотела ещё снова и снова. Хотя бы разочек, хотя бы на пару дней. В груди сладко щемило, и я понимала, насколько это нерационально. Но как можно было не хотеть?

Мы приехали домой, и Беллами решил подняться со мной. Я даже не заметила этого, пока мы вдруг не оказались одни в большой квартире. Вдруг мне стало страшно — потому что больше ничего между нами не осталось. Все мои внутренние барьеры сломлены — ещё со времени нашей совместной поездки. Тогда было не до романтики, и именно это заставило меня влюбиться в Беллами ещё сильнее. Я так и застыла в прихожей, а слова на ум не шли никак.

— Беллами…

— Кларк, — вдруг заговорили мы почти одновременно. — Я пойду чайник поставлю…

Похоже, он так же, как и я, почувствовал всю неловкость момента. Самым верным было бы, наверное, если б он тут же ушёл. Но я бы умерла в следующую секунду, как за ним захлопнулась бы входная дверь.

Внезапно он обнял меня и уткнулся носом прямо в макушку:

— Чего ты такая напряжённая, принцесса?

Я не знала, что ответить, так что он просто поднял моё лицо и аккуратно поцеловал кончик носа. Я не реагировала, так что он плавно начал приближаться к моим губам, но внезапно что-то в голове перемкнуло.

— Стой, подожди!

И чего я так испугалась? Того, что может последовать за этим поцелуем? По сути неизбежного? Сама же в глубине души этого хотела.

— Не бойся, я уже просто ас в деле ожидания, — понимающе усмехнулся он, совсем не раздражённый. — Ты главное успокойся, а то сама не своя. Пойдём, я тебе чай сделаю.

Да, Беллами уже знал меня вдоль и поперёк. Мою любовь к чаю в частности.

— Только пожалуйста не надо больше никаких Финнов.

Меня внезапно развеселила эта мысль:

— Это ты мне встречаться предлагаешь?

— Мы вроде не школьники, чтоб встречаться, — ну конечно, Беллами, кто бы сомневался.

— Не ревнуй тогда, а то совсем как школьник! — не удержалась я от подколки.

— Да я вообще ревновать не умею, просто тебя жалко, что нашла себе чёрт пойми кого и страдаешь!

Я засмеялась, а напряжение окончательно ушло. Вот она, знакомая дорожка, именно к таким отношениям с Блейком я и привыкла. Беллами в ответ на мой смех вскинул брови и понял, что говорить со мной бесполезно. Демонстративно ушёл в гостиную, а я так же демонстративно заварила себе чай и ушла к себе в комнату.

Покоротав время за просмотром своей ленты, я подумала, что Блейк не настроен сегодня со мной разговаривать. Где-то глубоко укололо разочарование: прекрасная возможность наладить отношения, а мы сидим в разных комнатах и молчим, как малые дети. Может, стоит пойти на мировую первой, потерпеть немного подколок? Я вышла из своей комнаты, подошла к дивану и увидела на нём мирно сопящего Беллами. Так вот чего он не достаёт меня в последние полчаса! Усмехнувшись, взяла плед со спинки кресла и накрыла им своего спящего красавца. А потом удалилась к себе: тоже решила готовиться ко сну.

Расстелила кровать, взбила подушку, достала пижаму; стянула джинсы и рубашку, оставшись в одном нижнем белье, и подпрыгнула, увидев привалившегося к дверному косяку Блейка. Шпионил, зараза! Мгновенно подхватив пижаму, прикрылась ей, а Беллами хитро на меня смотрел:

— Кларк, давай встречаться?

— Уйди отсюда!

Вместо того, чтоб уйти, он только шагнул ближе:

— Ну давай встречаться.

— Отстань! — на что-то другое у меня фантазии не хватало.

— Ну давай, — он стоял уже совсем рядом, положил ладони мне на плечи — только теперь этот жест совсем по-другому воспринимался. Я вцепилась в пижаму.

— Мы же договорились, — голос мой звучал уже не так уверенно — потому что он стоял рядом.

— Я не хочу ждать. Что если и ты не хочешь? — невесомым поцелуем он скользнул по моей щеке, губам, а потом опустился к шее.

Я стояла, замерев. Говорить, что он мне не нравится, что он мне неприятен — просто глупо. Он видел, он чувствовал, как я реагировала на него. Чему я сопротивлялась? Тому, чего хотела с самого начала? Зачем я сопротивлялась, если знала, что проиграю? Его рука мягко опустилась и аккуратно обхватила мою, прижимающую к груди пижаму. Он не давил — по крайней мере пытался на грани своих возможностей, и вдруг я подчинилась.

Сама потянулась к его губам, отпустив руки, обвив ими его шею. Целовала его, а он отвечал мне совсем не как раньше — теперь с такой страстью, что я не заметила его ловкие пальцы, расстегнувшие застёжку лифчика. Он беспомощно сполз вниз по плечам без фиксации, а руки уже переместились к моей груди, они, казалось, были уже везде. Хотела было смутиться, но по ощущениям было настолько хорошо, что я только побыстрее стряхнула ненужный предмет гардероба на пол, чтобы вернуться к поцелуям.

Беллами целовал меня то нежно, то страстно, будто пытался сдерживаться, а потом у него не получалось. Его язык встретился с моим, а руки беззастенчиво изучали каждый сантиметр моего тела, гладя и лаская. Всё тело вдруг оказалось таким лёгким, а разум заволокло дымкой, скрывшей все мои потребности, оставив только одну — потребность в нём. Мои руки сами собой начали стягивать с него футболку, и я даже не успела сделать это до конца, как прикоснулась губами к его груди, а затем и к ключице. Он застонал — и теперь ничто в этом мире не смогло бы остановить его — даже я.

Подхватив меня, Беллами как мог аккуратно опустил меня на постель, но явно заботился о моём комфорте меньше, чем о моей обнажённой груди. От его прикосновений меня уносило куда-то совсем далеко — я закрывала глаза, стонала, пыталась ухватить ртом как можно больше воздуха, но эту жажду могли утолить только его прикосновения. Беллами сдвинулся выше, к моей шее, своими поцелуями пуская тысячи мурашек по моему телу. Его рука, сжимающая грудь, плавно поползла вниз — по животу, а затем и за резинку трусиков. Я выгнулась прямо ему на встречу от непривычных, но таких приятных ощущений, когда он начал так нежно поглаживать — моё тело уже жило своей жизнью, выплёскивая так долго копившееся напряжение. Я стонала, целовала, снова стонала, будто в забытьи, тая под умелыми руками и губами Беллами.

Я не помнила, куда с меня делись трусики — и когда он вдруг тоже оказался полностью без одежды. Единственное, о чём я могла думать — тяжёлый комок напряжения где-то у меня внутри, посылающий электрические импульсы по всему моему телу при каждом прикосновении. Как только я переставала чувствовать его каждой клеточкой своего тела — сразу же притягивала к себе обратно, будто эта близость и только она давала мне жизнь. Когда он вдруг сжал мои бёдра, нежно провёл рукой по складочкам и вошёл, я дёрнулась от резкой боли — и Беллами уже шептал мне на ушко: «Тише, принцесса, дальше будет приятно». А потом так поцеловал, что и думать забыла про какую-то там боль. Проводила руками по широким плечам, сильной спине, смотрела прямо в глаза, чувствуя, как он двигается во мне. Каждое нервное окончание трепетало от степени нашего единения в этот момент, от нежности, с которой он вдруг целовал мою шею, или от страсти, с которой крепко сжимал грудь.

Оргазм настиг меня неожиданно — я будто вдруг вывалилась из рая в какое-то намного лучшее место. Напряжение в животе разрешилось, разбежавшись по всему телу разрядами, когда сжались все-все мышцы, а громкий стон вырвался сам собой. Беллами почти сразу же последовал за мной — тихо застонал, а потом откатился в сторону, пытаясь выровнять дыхание.

Мой пульс тоже зашкаливал, а разум всё ещё был окутан сладкой дымкой. Даже если бы сейчас вдруг случился апокалипсис — я б ни за что не смогла встать с этой постели. Перевернулась на живот и уткнулась носом в плечо Беллами, пытаясь осознать произошедшее.

— Так что, будешь со мной встречаться, принцесса?

Я рассмеялась — так счастливо и расслабленно, посмотрев ему в глаза, а он погладил меня по макушке и мягко поцеловал. Потом Беллами потащил меня в душ, а потом — обратно в постель. На уговоры о втором заходе не поддалась — за это пришлось не одеваться, чему я оказалась вдруг безумно рада. Вообще я вдруг чувствовала себя такой умиротворённо-счастливой, как никогда в жизни.

После той ночи это состояние меня не покинуло и на следующее утро, и через неделю, и даже через две. Каждое утро я просыпалась абсолютно счастливой в объятиях Беллами — либо в прежней квартире, либо у него. Я продолжала работать в клинике, а он — заниматься своим бизнесом, но каждый вечер мы встречались вновь и наслаждались друг другом сколько хотели и могли противостоять усталости. Часто препирались — иначе невозможно с Беллами Блейком, но это не помешало мне окончательно переехать к нему через месяц, бросив квартиру Октавии на произвол судьбы. Думаю, она не обидится.

— Если ты вдруг растолстеешь или залетишь, мы немедленно расстаёмся, — оставался верен себе Беллами, крепко-крепко обнимая меня.

Я лежала прямо на нём и по-дурацки улыбалась:

— Ты просто не сможешь без моих щёк и подколов про них. Это я тебя брошу, если ты вдруг растолстеешь или залетишь. Или хотя бы ещё раз оставишь меня больше, чем на день.

А потом он целовал меня, стягивал ненужную одежду и делом доказывал, что нет, не оставит.

Мы никогда не клялись друг другу в вечной любви — но я всегда чувствовала её. Она была в том, как Беллами смотрел на меня, как оставлял мне завтрак, когда уходил раньше, ездил за пятьдесят миль за моими любимыми пирожными или готов был уничтожить любого, кто меня расстроит. Он всегда подкалывал меня, порой переходя границу, но был таков — а я была счастлива просто быть рядом с ним, играть в одной лиге с таким крутым игроком, как Блейк. Его сила, несгибаемость и как они уживались порой с такими милыми мелочами восхищали меня; его принципы, беспощадные к окружающим, но бесконечно опекающие близких заставляли уважать его.

Он не обещал мне замужество, кучу детей. Вслух — никогда. Но Беллами был со мной так же нестерпимо, до одури счастлив, как я с ним — иначе не целовал бы меня так страстно, не скучал так сильно, не хотел бы видеть рядом каждый день. Я не знала, что будет с нами через год, через два, найдётся ли ссора, которая разлучит нас, наступит ли момент, когда не захотим вдруг держаться за руки.

Но так или иначе мы будем вместе: принцесса и Его Высочество, настоящий, надёжный, любимый.