Смерть Кощея (гет)

Горел огонь в очаге, наполняя теплом и уютом примитивное жилище, уже не казавшееся таким примитивным, а также тесным, грязным, душным и скверно пахнущим. Более того: после ночевки в лесу и прогулки под холодным ветром даже землянка могла показаться вершиной комфорта. Как и облезлая, наверняка кишащая паразитами, шкура — после голой земли.

Даже подумалось, что я погорячился, с презрением рассуждая о здешних условиях жизни, представляя их этаким воплощением неудобства. Все познается в сравнении, знаете ли.

Да, в землянках местных жителей темно, тесно, не принять душ и пахнет скотиной. Но меньше всего мне хотелось покидать даже такой убогий приют. Или, правильнее сказать, не хотелось ни за какие коврижки.

Очаг согревал нас с Валей извне. А еда, которой поделился приютивший нас давешний чернобородый мужик с внушавшим доверие именем Мило, прогревал наши несчастные организмы изнутри.

Началась трапеза с овощной похлебки. Мы только что деревянные тарелки после нее не вылизывали, лишь раззадорив аппетит.

Хозяин тоже понимал, что такой едой усталые путники вряд ли насытятся. Особенно здоровый парень, белоручкой отнюдь не бывший. Поэтому за похлебкой последовали солидные порции каши (полные тарелки с бугорком) да немаленький кусок мяса в качестве подспорья.

Нашлось в рационе местных жителей место и некоему подобию чая. Каким-то местным травам, заваренным в кипятке. Судя по вкусу и запаху, присутствовал среди этих трав и иван-чай.

В целом получилось приятно. И только осушив кружку этого напитка, я ощутил: вот она, сытость. Пришла наконец-то!

Понравился травяной напиток и Вале. Хотя, насколько я знаю, чаю девушка предпочитала кофе. Тем не менее, о вкусах своих на сей счет она даже не заикнулась. А, отхлебывая этот местный эквивалент чая, расплывалась во все более широкой улыбке с каждым глотком.

На этом хорошие новости для нас заканчивались. Потому что приютивший-накормивший нас Мило желал теперь исполнения условий сделки с нашей стороны. И плевать ему было, что под руку с чувством сытости пришла и сонливость. Что лично я (даром, что воин) ничего так не хотел, как упасть на ту же шкуру, облезлую и паразитами густонаселенную; упасть, как на самую мягчайшую из перин — да уснуть часиков эдак на двенадцать. Хотя бы…

В крестьянской прямоте и простодушии Мило даже мысли не допускал, что я могу нарушить собственное обещание, данное при всем честном народе. Поэтому он даже вопросом таким не задавался — согласимся мы помочь деревне в постигшей ее беде или нет. Раз договорились, помощь должна быть, и точка.

Нет, чернобородый хозяин, являвшийся, кстати, еще и старостой деревни, не гнал нас за порог, не указывал на дверь… точнее, на заменявший ее прикрытый шкурами проем. Даже не напоминал, что пора-де и честь знать. Просто, едва мы покончили с трапезой, как Мило принялся посвящать нас в постигшее односельчан несчастье. Не сильно заботясь, повторяю, насколько сами мы готовы его слушать. И почти без присловий. Если не считать таковым фразу:

— А дела у нас, вот какие…

Приятного мы затем услышали, мягко скажем, немного. И плохой новостью номер один стало то, что упомянутый Кхуглом «господин в летающей повозке» действительно существовал.

Правда, по словам старосты, то был, скорее, летающий шатер. Но это было не так важно, как то печальное обстоятельство, что пресловутый «господин» не являлся ни персонажем местного суеверного фольклора, ни продуктом очередной сплетни с одной бабой в качестве авторитетного источника информации.

Реальность существования этого злокозненного летуна подтвердил лично Мило и мог подтвердить чуть ли не каждый житель деревни. Шутка ли — где-то седмицу назад «господин в летающей повозке» побывал здесь лично.

— Высокий такой, статный, — описал его Мило, — чуть ли не с тебя, воин. И тоже без бороды. Одет странно… и ткань шибко плотная, и непонятно как выткана… нитей не разглядеть. И к телу прилегает, будто вторая кожа...

Что еще удивило лично хозяина дома — визитер тот странный ничем не пахнул.

— Ну, понимаете, — были его слова, — мужчина хоть чем-то всегда обязательно пахнуть должен. Едой, недавно съеденной. Землей, в которой копался… ну, если не белоручка. Собственным потом. А от этого — никаких запахов. Я, хоть ближе всех стоял, ничего не почувствовал.

Вздохнув невесело, Мило продолжил:

— А еще ведь все время лыбился, как полоумный. Хотя нет: был у нас в деревне дурачок, так тот хотя бы время от времени плакал. Особенно когда больно. А этот только лыбился и лыбился. Даже когда угрожал

Прибыл, впрочем, этот странный улыбчивый субъект изначально не с угрозами и точно не на экскурсию. Но с деловым предложением: выкупить у деревни дюжину девушек.

— Ну, из тех, которые созрели уже, — пояснил староста, — готовы хоть завтра детей рожать. Но вот с парнями еще… ни разу… это самое. Ты меня понимаешь?

Вопрос адресовался лично мне, как мужчине от мужчины. Я в подтверждение кивнул, и Мило продолжил свое нерадостное повествование.

Обладатель летающего шатра обещал заплатить золотом за каждую девицу. Общине или ее родителям — он не уточнял, Лишь одно условие поставил: чтобы жители деревни сами отыскали подходящих кандидаток и привели к вышеназванному шатру, как раз приземлившемуся на окраине деревни.

Проще говоря, будут девушки — будет золото. И даже продемонстрировал небольшой слиток в подтверждение своей платежеспособности.

— А что мы? — прокомментировал теперь эту попытку чернобородый. — Ты, конечно, сам видишь… живем небогато. До кхонаса даже мне далеко. А я здесь человек не последний. Ну, не избалованы деньгами, понимаешь? Но чтобы кто-то согласился продать родную кровиночку… да я до сих пор не понимаю, как этому ублюдку такое в башку прийти могло. Видать, точно слабоумный!

Потому реакцию селян, собравшихся вокруг летающего шатра и его хозяина, нетрудно было предсказать. В завидном единодушии они освистали наглого чужака и велели убираться подальше. Желательно — сразу к Морглокху. Кто-то даже швырнул в обладателя летающего шатра камень. Прямо в голову попал. Но господин на летающем шатре как будто не заметил.

— Другой бы сразу грохнулся… добро, если в живых остался, — высказался на сей счет Мило. — А этому… этот хоть бы улыбочку свою треклятую с рожи убрал. Как стоял, так и стоит, ублюдок. Стоит, зубоскалит!

Невредимый, и все такой же невозмутимый и улыбчивый, он, конечно, убрался в свой шатер. И вскоре это сооружение поднялось в небо, покидая негостеприимную деревню. Вот только прежде, чем улететь, господин на летающем шатре поставил селянам срок.

— Через седмицу вернусь, говорит, — рассказывал Мило, — и либо те, кто хотят золота, приведут ко мне девушек, либо я сам возьму. Не платя ни медяшки.

— А если сам мог взять, то зачем ему вообще с вами торговаться? — не понял я. — Платить вам?

— Да Морглокх его знает, — махнул рукой староста, словно муху отгонял. — Может, легче ему так. Не надо самому девиц проверять, невинны они еще или нет. Опасался время зря потратить, первых попавшихся похищая. А может, просто унизить нас всех хотел. Показать, какой он над всеми нами хозяин и господин. А что? Люди разные бывают.

Как бы то ни было, но назначенный этим торговцем живым товаром срок в семь дней вышел, а выполнять его гнусное требование желающих не нашлось. И тогда, буквально за день до нашего прихода, господин в летающем шатре прибыл вновь. Чтоб исполнить свою угрозу.

Дело было так: несколько девушек, которым надоело копаться в огороде, решили улизнуть. Сперва погулять по лугу, потом к речке сходить. Не искупаться — уж больно холодная нынче погода стояла. Просто побросать в воду камушки. И, что греха таить, полюбоваться на себя, любимых, отражающихся в воде. А что? Другого зеркала в их распоряжении не было.

Полюбоваться, пообсуждать друг дружку, похихикать. И, наверное, погадать на возлюбленных.

Вот тогда-то и появился в небе распроклятый шатер. И несчастных девушек просто втянуло в него неведомой силой — невзирая на попытки сопротивления.

О произошедшем рассказал пастушок, ранее заметивший этих отлынивавших от работы, праздно шатавшихся девиц.

— Как будто за веревки их потянуло… невидимые, — сказал Мило, как видно, повторяя описание, данное пастухом, — как ведро из колодца. Раз — и вверх. Пастушок, конечно, всю деревню поднял. Да что толку? Пока мужики собрались, шатра того морглокхова и след простыл!

Причем староста был уверен, что неприятности деревни только начинаются. Улыбчивый выродок на летающем шатре умыкнул всего четырех девушек. А требовалась-то ему, как было сказано, дюжина. Так что в ближайшие дни (или, как сказал староста, «ночи») стоило ждать возвращения этого работорговца. И новых похищений.

— Многие родители своих дочерей вообще теперь из дому не выпускают, — рассказывал Мило, — только, боюсь, этот недоносок и из дома умыкнуть может. Вон, могущественный какой!

О том же, что ждало похищенных девушек, страшно было и подумать. В этом что староста и другие селяне, что мы с Валей были единодушны. Спутница моя вообще погрустнела, молча слушая рассказ Мило.

Погрустнел и я, хоть и по другой причине… точнее, не только по этой. Даже не глядя на пультик, на показатель синхронизации, я понимал, что в этом, похоже, и заключалась цель моего пребывания в этой эпохе. Победить обладателя летающего шатра, спасти местный люд от его посягательств. Вот только как это сделать, не имея в арсенале даже плохонького ПЗРК?

— Хотели мы уже к кхонасу посланников отправлять, — завершал свое повествование староста, — но тут вы явились. Вернее, ты… могучий воин.

Лестно, конечно, когда тебя так называют. А не падки на лесть, наверное, разве что мертвецы и бездушные роботы. Однако и не поделиться своими опасениями я не мог.

— Мой меч к вашим услугам, — были мои слова, — вот только… боюсь, не достать мне мечом этот шатер. По крайней мере, когда он в воздухе. Да и хозяин его… говоришь, ему даже камень, в голову попавший, вреда не причинил?

При этом сам я не мог не вспомнить опять-таки камень, отправивший меня в нокаут во время схватки с подручными Кхугла. И машинально протянул руку к затылку — ощупать новоиспеченную шишку.

— Трудно, понимаю, — отвечал Мило, — но нам-то, воин, сам понимаешь… еще трудней. Мы сражаться не мастаки, опять же вилами и косой много не навоюешь.

Потом подумал — и добавил, будто вспомнив что-то важное:

— Ты вот что, воин. Можно ведь с колдуньей посоветоваться. Наверняка что-нибудь подскажет… она мудрая. Тут недалеко живет. За рекой, на опушке. Где-то… к полуночи отсюда.

«Полночью» и «полднем», насколько я знаю, в старые времена многие народы обозначали части света — соответственно, север и юг. То есть, обитала колдунья к северу от деревни.

С другой стороны, части света в моем случае так себе ориентир — без компаса-то. Остается рассчитывать на показания пультика. Да и надежнее.

Что еще интересно, о наличии в шаговой доступности от деревни колдуньи Мило говорил спокойно, без страха и мистического трепета. Просто-таки как о чем-то само собой разумеющемся. И не похоже было, чтобы кто-то из селян порывался взяться за вилы, линчевать колдунью или предать огню. А то, что сама она живет отдельно от деревни, объяснялось, скорее всего, лишь нелюдимостью. Да еще отсутствием общих интересов с простыми пахарями и скотоводами, к знаниям не стремящимся, к загадкам мироздания равнодушным.

А ведь происходи дело, скажем, в средневековой Европе, хватило бы малейшего подозрения, чьего-то устного доноса вкупе с репутацией отшельницы, чтобы подозрительную особу отправили на костер. На всякий пожарный, простите за невольный каламбур.

Еще я вспомнил, что и в более старые времена, средневековью предшествовавшие у некоторых народов уже имелся страх перед колдунами. Выражался он в том, что у людей было в порядке вещей скрывать свое имя от посторонних, особенно незнакомцев. Дабы его ненароком не услышал колдун (злой, ясен пень) и тем самым не обрел власть над проговорившимся индивидом. Мотив этот — знание имени как инструмент контроля — впоследствии нашел еще отражение в сказке братьев Гримм про Румпельштильцхена.

Но в ту эпоху, в которую занесло нас с Валей, не заметил я и такой подозрительности. Люди охотно называли друг другу свои имена… если, конечно, Мило и Рудя — не клички. А значит, признавая существование колдунов, не считали их опасными и вредоносными. Как не принято в наше время ждать каких-то вредительских действий от научных работников, педагогов, медиков или, скажем, айтишников.

— Сходим, — уверил я старосту

Сказать по правде, я не слишком надеялся, что встреча с колдуньей нам как-то поможет. Что умная по меркам своего времени, но по большому счету дикарка сможет подсказать что-то, что реально бы помогло в противостоянии с, наверное, первым в мировой истории летательным аппаратом. В магию же мне, как человеку науки, верить вообще-то было не комильфо.

И, тем не менее, я считал необходимым использовать все возможности. Для очистки совести.

— Только дайте отдохнуть… — почти взмолилась Валя, — хоть пару часиков. Мы ночью не спали.

Вряд ли современники Мило были знакомы с такой единицей времени, как час. И потому не берусь судить, как именно просьбу девушки перевел для него лингвистический модуль. Тем не менее, хозяин дома вроде понял, что речь идет о совсем небольшом промежутке времени. Поскольку в ответ согласно кивнул.

— И вот еще что… воин, — осторожно предложил он затем, — не таскал бы ты девушку с собой… опасно же. Особенно если этого… с шатром летающим встретите. Лучше, может, пусть она у нас погостит… ну, пока ты к колдунье ходишь. И вообще. Я человек женатый, если что. На честь девичью покушаться не собираюсь.

Я не стал говорить, что коль негодяй с летающим шатром умудрился выкрасть нескольких девушек прямо из-под носа селян, походя, деревня эта ну никак не тянула на безопасное от него убежище. Хоть для Вали — хоть для кого. Скажу даже больше… точнее, сказал бы, но сдержался: рядом с вооруженным мной девушка была в большей безопасности, чем в любом из здешних хлипких домишек.

И уж тем более мне в голову не пришло рассказывать Мило о то ли моей личной, то ли нашей с Валей миссии, которая только и удерживает нас в этом месте и времени. О миссии, закончив которую, нам захочется как можно быстрее свалить отсюда восвояси. А коли так, лучше, если к моменту ее завершения мы будем вместе.

И потому ответ мой старосте злосчастной деревни получился несколько пафосным и с налетом романтизма.

— Это невозможно. Мы с ней неразлучны, — были мои слова.

Валя, как я заметил, отреагировала на них улыбкой. Не понял только, была ли это улыбка обожания или иронии.