Смерть Кощея (гет)

Инопланетные существа, обогнавшие нас в своем развитии на многие сотни тысячелетий, будут располагать техническими средствами, которые мы воспримем не как результат прикладной науки, а как что-то сверхъестественное, магическое.

Артур Кларк 

— Ой! А это что такое? — воскликнула Валя, снимая с крючка вешалки один из обнаруженных в шкафчике металлических предметов на железных цепочках. — Прикольная штука…

Формой «штука» напоминала половинку груши, разрезанной по длине, размер имела несколько меньший — со среднюю сосновую шишку. Выпуклую, чуть поблескивающую, поверхность испещряли крохотные отверстия. Подобие микрофонной решетки.

— ЛНМ, — отчеканил я, последовательно указывая пальцем на каждую из соответствующих букв на дверцах шкафчика, — он же лингвистический нейросетевой модуль.

А затем не удержался. Подпустил в голос толику пафоса и добавил:

— То, с чем во многом связаны наши надежды. Устройство, которое позволит нам встать на ноги. Самостоятельно зарабатывать. А не клянчить гранты у чиновников и олигархов.

«Нам» — это я имею в виду Научно-исследовательский институт исторических наблюдений и прикладной темпорологии; сокращенно НИИИНиПТ. Где не последней величиной является мой научный руководитель. И где я, Алик Финистов, трудоустроен… кхе-кхе, пока в качестве лаборанта.

Знаю, на слух аббревиатура нашего учреждения звучит забавно. Вдобавок рождая букет незапланированных ассоциаций: и с не то кокетливым, не то строгим «ни-ни», и с умиленным «мимими», и с женским именем Нина и даже с именем же, но одного из трех поросят — Ниф-Нифа.

Да-да, честно! Когда, в последний День факультета мне довелось встретиться с бывшими однокурсниками, хотя бы один из них шутливо так изрек: «В Ниф-Нифе работаешь?» Подколоть решил, не иначе.

А я? А что я? Разве что в утешение себе могу припомнить, что в мире аббревиатур и прочих сокращений встречаются еще более чудные перлы.

Скажем, солидная организация под названием Центральный научно-исследовательский институт стоматологии и челюстно-лицевой хирургии в сокращенном варианте известен как ЦНИИСиЧЛХ. Попытавшись произнести эту аббревиатуру, не удивляйтесь, если вам скажут: «будьте здоровы».

А встретив жуткую, труднопроизносимую и неблагозвучную комбинацию букв ГУЗМОМОЦПСПИДИЗ, звучащую как имя хтонического монстра, рядом с которым Ктулху покажется безобидной домашней зверушкой — не пугайтесь! Это просто шифруется выполняющее благую миссию Государственное учреждение здравоохранения Московской области Московский областной центр по профилактике и борьбе со СПИДом и инфекционными заболеваниями.

Ну да вернемся ко мне, Вале и ЛНМам.

— Лингвистический? — переспросила девушка, повертев загадочное устройство в руке, а затем повесив на шею на манер медальона. — Языки учить помогает? Переводить?

Быстро схватывает, это у нее не отнять! Еще в студенческие годы заметил за Валей данное качество. Она могла чего-то не знать — каких-то фактов или постулатов; в общем, чего-то, требующего зубрежки. Но, как альпинист за малейший выступ в крутом горном склоне, хваталась за ключевые слова. И благодаря интуиции быстро соображала. Входила, что называется, в тему. Сдав таким манером не один зачет.

Хотя в данном случае… как еще можно было интерпретировать название девайса на цепочке?

— Переводить, — подтвердил я, — но главное: по речи собеседника распознавать, на каком языке он говорит, и подобрать перевод.

— Даже так? — Валя посмотрела на меня с недоверием.

— Щас покажу, — решительно молвил я, — на примере. Слушай! Э-э-э… «Dura lex, sed lex».

— Сам дурак, — хихикнула девушка, — Дуралекс!

Последнее, придуманное ею на ходу, слово лично мне напомнило название марки презервативов. Но данной ассоциацией я само собой делиться не стал.

Тем более что следовало дать слово и ЛНМу. А тот и не заставил себя ждать.

— Закон суров, но это закон, — раздался мягкий, но в то же время какой-то механический, какой-то неживой голос. Раздался из вещицы, висевшей на шее у Вали, заставив девушку удивленно ойкнуть.

А после секундной паузы огласил перевод и для меня:

— Stultus a se, Duralex.

Злополучного «Дуралекса» воспринял, не иначе, как непереводимое имя собственное.

— Видишь, — пояснил я Вале, — по моей предыдущей реплике ЛНМ… хм, скажем так, понял, что я изъясняюсь на латыни. Поэтому перевел на латынь твою ответную фразу. А теперь, когда мы оба говорим по-русски, необходимости в его помощи нет, и модуль автоматически перешел в неактивный режим. Для экономии энергии.

— Кто тебе сказал, что мы оба по-русски шпрехаем? — девушка шутливо хмыкнула. — Лично я parle francais! Comprehensible?

— Говорю по-французски. Понятно? — отозвался ЛНМ, снова вступив в игру. Правда, как мне показалось, с небольшой, но задержкой. Озадаченный, видно, использованием сразу двух языков в одной фразе.

— Ну вот, — сказал я, — ты по-французски сказала, меня модуль распознал как русскоговорящего. И на русский твои последние слова перевел.

— Как звучит-то нехорошо: «последние слова», — не то с обидой, не то с иронией молвила Валя, — не дождетесь, мы еще повоюем…

После чего таки сподобилась и комплименту:

— Круто, в общем. Я про вещицу эту. Можно я ее пока поношу?

И сама уже потянулась за айфоном — сделать селфи.

— Носи, конечно, — отвечал я, хотя последний вопрос, вполне вероятно, был риторическим.

А затем добавил, ведь коль сам себя не похвалишь — никто не похвалит:

— Да уж. Иначе и не скажешь. Круто. Два года каторжного труда наших программистов в связке с лингвистическим отделом… что само по себе достойно отдельной песни.

Сам я в работе над ЛНМом не участвовал, как и весь наш отдел фактографии. Более того, к тому времени, когда я закончил универ, поступил в аспирантуру, а параллельно (по рекомендации научного руководителя) начал работу в НИИИНиПТе, разработка лингвистического нейросетевого модуля уже приближались к завершению. Но коль работал я не в вакууме, то был в курсе и этого грандиозного проекта — помимо прочего, сильно облегчившего наши экспедиции.

— У тех же лингвистов, если им верить, аж мозги закипали, когда они закономерности словообразования выводили, — рассказывал я, — особенно с древними наречиями парились… коптским, арамейским и тэ пэ. Привлекали даже наработки лингвофриков, представляешь! Ну, для пущей репре… репле… репре-з-зентативности анализируемой выборки. Не всех, конечно. Многое пришлось вычищать. Ведь эти ребята нередко противоречат друг дружке.

Я не стал говорить, сколь напряженными сделались отношения участников проекта, причем с обеих сторон. И, разумеется, не упомянул, какими любезностями они успели обменяться за время совместной работы. Что лингвисты («бестолковые гуманитарии с кашей в голове и не понимающие элементарных вещей»), что программеры («нудные гики, изъясняющиеся на смеси марсианского с нижегородским и новояза»).

— А теперь понимаешь? — подвел я черту под рассказом о ЛНМах. — Если удастся коммерциализировать это изобретение, и мы будем в шоколаде, и переводчики станут не нужны. Что обычные, что электронные. Промышленный прототип уже создан, осталось выпуск наладить. Только…

Я вздохнул.

— …боюсь, Гуглу с Яндексом это не понравится. Ну, что мы хлеб у них отнимаем.

— Чего это вдруг? — Валя посмотрела на меня вроде по-доброму, но как-то снисходительно, как на ребенка, сказавшего какую-то глупость. — Переводчики что у того, что у другого доступны бесплатно. То есть, «хлеба», как ты, говоришь, с них никакого. А гаджеты на том же Андроиде гугловском люди не перестанут покупать из-за того, что одна из функций реализована в каком-то другом устройстве. Как говорится, одно другому не мешает.

Затем, пару мгновений подумав, лобик поморщив, добавила:

— Кто с носом останется, так всякие курсы ускоренного изучения иностранных языков. Преподы, которые там кормятся… авторы учебных пособий. Вот им действительно не понравится, что учить теперь ничего… и никого не надо. Что достаточно просто повесить на шею какую-то электронную фиговинку… не в обиду будет сказано. Вот эти ребята и впрямь могут помешать внедрению вашего ЛНМа в обиход. По крайней мере, попытаются.

Все-таки восхищает меня Валина сообразительность, что и говорить! Умеет, что называется, зреть в корень. Поражая тех, кто пленен двумя злодейками — суетой и рутиной, и у кого потому замылены глаза. Поражая еще и тем, что менее всего ждешь не то что мудрого суждения, но хотя бы проблеска мысли из уст девушки с подобной внешностью. Сиречь натуральной блондинки с великолепной фигурой и пухлыми, блестящими от помады губами, а также аж двумя узорчатыми тату — на плече и на ноге. Этими художествами Валя еще обожает пофорсить в жаркую погоду.

И… никакая она не Валя, кстати. Я имею в виду, не Валентина и не Валерия. То ли для прикола, то ли то было первым, что пришло им в голову, но родители нарекли ее Василисой. Именем вычурным и старомодным, которое она ненавидела, кажется, еще со школы. Поэтому на курсе, например, по ее убедительной просьбе мы сокращали имя девушки… нет, не до Васи, конечно. Но кто до «Вали» (как я), кто до «Лиски».

Последний вариант, кстати, ей больше нравился. Из-за ассоциации с, несомненно, красивой (и, что ценно, не глупой) лесной зверушкой. В честь нее Валя… привык называть ее так, в Инстаграме зарегистрировалась под ником Foxxxxxy.

Сколько именно «иксов» при этом было использовано, сходу не скажу, но обойтись без такого количества было нельзя, коль вариант с одним «x» оказался занят.

И да. Пожалуй, это единственный профиль в Инстаграме, который мне не лень регулярно просматривать.

Хотя иные снимки, конечно, лучше б не видеть. Как раз такой случай, когда меньше знаешь — крепче спишь. Не мучаясь хотя бы от ревности.

Впрочем, даже без фоток я понимал: девушка с такой внешностью почти наверняка не будет одинока. А я не настолько самоуверен, чтобы думать, будто являюсь единственным ее кавалером. И не столь наивен, чтобы решить, что айфон или недешевая сумочка куплены на собственные Валины деньги. На зарплату в цветочном салоне, ага!

И не с зарплатой лаборанта, само собой, делать такие подарки. Увы, и mea maxima culpa!

Зато мне, именно мне, доступно то, о чем и мечтать не смеют другие поклонники Вали. Все эти «золотые мальчики», сорящие родительскими деньгами. То, что могу предложить ей я, тупо за бабло, не тобою заработанное, не купишь.

Именно за этим я устроил Вале эту экскурсию. Улучив момент, когда большинство сотрудников нашего отдела либо смотались на очередную конференцию, либо ушли в отпуск. Вашего покорного слугу оставив, что называется, за старшего. Единственным (!) сотрудником на весь наш этаж.

Осталось надеяться, что экскурсия, мною предпринятая, впечатлит Валю не меньше, покажется круче, чем модный аксессуар в подарок или ужин в дорогом ресторане. Особенно финальная, запланированная мною, часть этой экскурсии.

Если Валя не очередная из миллионов красоток-пустышек — то наверняка впечатлит.

А что она не такая, лично я понял давно. Говорил уже.

Гардероб девушку заинтересовал гораздо меньше, чем тот же ЛНМ.

Я имею в виду целую комнату, где вдоль стен развешаны предметы одежды разных времен и народов. Кольчуги, римские тоги, рогатые шлемы викингов, одеяния придворных дам. А также полный — с высоченными ботфортами, шпагой и шляпой с пером — комплект обмундирования французского мушкетера (привет Дюма!); кафтан, в каких щеголяли стрельцы времен Ивана Грозного, белый шелковый восточный наряд в комплекте с огромной чалмой. И все такое прочее.

Поначалу, конечно, глаза у Вали разбегались, когда она переступила порог гардеробной комнаты, а я с возгласом «Вуаля!» включил свет. Но продержался такой эффект несколько секунд, не более. Вопреки моему ожиданию, девушка не кинулась облачаться… ну, к примеру, в древнегреческую тунику, довольно-таки короткую. Ну, или хотя бы в платье времен королевы Виктории. Облачаться, позировать для фронтальной камеры своего пресловутого айфона. Ну и для меня заодно.

Вместо этого она оглянулась на меня с недоумением и выражая на лице немой вопрос: «Ну и зачем все это?»

— Зачем это? — следом высказала она тот же вопрос вслух.

— Маскировка, — пояснил я, — чтоб не выделяться… ну, нам с коллегами. Во время экспедиций. Не привлекать к себе ненужного внимания. Не мне тебе объяснять, как изменчива мода. Причем тот, кто выглядит странно, воспринимается как чужак, не внушает доверия. А у многих народов слова «чужак» и «враг» даже в наше цивилизованное время считаются синонимами. Что уж говорить о темном прошлом.

Валя вновь посмотрела на коллекцию разновременных костюмов, имевшихся в распоряжении фактографического отдела НИИИНиПТа. Вернее, покосилась, насупленная. То ли не до конца понимая, то ли, к примеру, доспехи рыцаря-тевтонца по соседству с белогвардейским мундиром просто оскорбляли ее чувство гармонии.

А я продолжал:

— Вот, к примеру, в древней Греции и Риме не носили штанов… если помнишь. Зато без них не ходили далеко не добрые северные соседи — галлы, германцы. Называемые варварами. Соответственно, любой из наших, появившись на улице Рима или Афин в любимых джинсах, наверняка будет принят за варвара. И получит все подобающие почести… вплоть до процедуры, на юге известной как «секир-башка».

Или другой пример. В средневековье… да, впрочем, и в последующие несколько веков среди женщин добропорядочных было принято просто-таки укутываться в тряпки. А демонстрация обнаженной кожи считалась признаком девицы легкого поведения… не в обиду будет сказано.

При последних словах Валя перевела еще более насупленный взор на собственные, укороченные до колен, джинсы. Затем на загорелые голени, на ступни в босоножках.

— Что до леди Годивы, кстати, — продолжал я разливаться соловьем, — то она так и остается не более чем легендой. Даже мы ее не смогли найти… добыть хоть какие-то документальные свидетельства, кроме, собственно, той прохладной истории. А в реальности даже в шортах девушки решились прогуляться по городу только в тридцатые годы прошлого века. Представляешь! Менее ста лет назад! Да и то спровоцировали ДТП, ибо привлекли к себе внимание водителей-мужчин.

Наконец, обескураженная Валя снова подняла глаза. И глядя на меня, произнесла растерянным полушепотом:

— Так вы… что, правда? Во времени путешествуете? В прошлое, в будущее?

Про то, чем занимается наш отдел — и на чем держится деятельность всего института — я говорил и ранее. Еще до экскурсии. Но Валя либо пропустила мимо ушей, либо не восприняла тогда мои слова всерьез.

Зато теперь!.. Уж теперь-то факт будет, что называется, налицо. Не зря мы зовемся фактографическим отделом! Теперь-то Валя не сможет упрекнуть меня в том, что я говорю неправду. Как и просто отмахнуться.

— Только в прошлое, — молвил я с подчеркнутой скромностью, — будущее же нам недоступно, потому что… его нет. Да-да, не делай удивленные глаза и не спеши спорить. Оно как мнимая величина в математике. Нечто, не имеющее реального воплощения, но принимаемое в расчет… при сильной идеализации… или просто в абстрактных выкладках.

— Погоди, — вроде готовая признать возможность путешествия во времени, Валя все еще сохраняла недоверчивость, но теперь направила ее на поиск логических нестыковок, — вот вы перемещаетесь в прошлое, но потом возвращаетесь в наше время, так?

Я кивнул, и девушка продолжила:

— Но разве это возвращение — относительно эпохи, в которой вы гостили — не является перемещением в будущее?

— И да, и нет, — пояснил я, — возвращение — отдельная операция, равносильная возврату в исходную точку, и осуществляется не машиной времени, а отдельным устройством. Компактным и удобным для транспортировки… в карман легко помещается. Лично я называю его пультиком… ну, он на пульт от телевизора похож.

Перед запуском машины времени следует этот самый пультик активировать, чтоб запомнил время и координаты точки, из которой мы отправились в прошлое. А уже в прошлом, при нажатии соответствующей кнопки открывается канал в пространстве-времени между прошлым и исходной точкой. Через него-то мы возвращаемся.

Тут можно провести аналогию с кораблем, опускающим под воду специальную капсулу на тросе. С водолазом, например. Или просто со съемочным оборудованием. С помощью этого же троса корабль может вернуть капсулу обратно на борт. То есть, относительно дна морского — поднять. Но он не может ее поднять выше уровня самого моря. Так же и машина времени с пультиком на пару не способны переместить в точку пространства-времени, никакими приборами не зафиксированную.

— Понятно, — протянула Валя, закатив глаза.

А затем вскинулась, осененная и просто преисполненная энтузиазма.

— То есть у вас машина времени действительно есть?! — затараторила она, сверкнув очами. — В самом деле? Так это же крутяк! Покажешь?

— А то! За этим сюда и привел, — не стал скрывать я, — и покажу, и… в деле ее испытаешь.

— Кр-р-руто! — выдохнула девушка. И вслед за мной направилась в зал, из которого мы с коллегами совершаем экспедиции в прошлое.

Помещение это было площадью более сотни квадратов. И, собственно, машина занимала лишь небольшую ее часть, представляя собой полупрозрачную цилиндрическую кабинку наподобие душевой. Видел я такую в одной гостинице. Все же остальное пространство занимала разнообразная аппаратура: для замера температуры, давления, электростатического поля, концентрации потенциально опасных примесей в воздухе. Аппаратура для фото— и видеосъемки, генераторы автономного электропитания, кондиционеры. Ну и, разумеется, бухты проводов.

И все равно свободного места оставалось немало. Столь важную машинерию было бы кощунством заставлять ютиться в тесноте. Скорее уж мы, человеки, потеснились бы ради нее.

— А вот еще что интересно, — проговорила Валя, — вы вот перемещаетесь, совершаете в прошлом какие-то действия. Ну, хотя бы дышите и едите. А «эффекта бабочки» не боитесь? Временного парадокса, изменяющего ход истории?

Этого вопроса я ждал и был рад ему, как радуется ленивый студент, вытянув на экзамене один из немногих билетов, по которым он знал, что ответить.

Не задержался с ответом и ваш покорный слуга.

— Нет, Валь, это фантастика, — почти повторил я затертую фразу из рекламного ролика, — да и не логично, если уж на то пошло. Не может следствие возникнуть раньше причины. Настоящее прямо следует из прошлого, никак иначе. Проще говоря, мы уже живем в той реальности, в прошлом которой раздавили всех бабочек, которых могли раздавить. Что бы мы ни сделали в прошлом, все это уже отразилось на дне сегодняшнем.

— Хм… вот как, — проговорила Валя с легкой задумчивостью в голосе, — каким-то… фатализмом, что ли попахивает. Типа все предопределено…

— Не все, — не удержавшись, возразил я, — в нашем распоряжении будущее. Раз его еще нет, можно считать завтрашний день чистым листом бумаги. И рисовать на нем что захочешь… и что угодно делать. Что до прошлого… один мой коллега даже опыт поставил. Переместился на месяц, чтобы краской написать большими буквами «Привет!» на дорожке в парке. Там, где, как он точно знал, никакой надписи не было.

— И что? — спросила любопытная Валя.

— Ничего, — было ей ответом, — в смысле, никакой надписи сделать так и не сумел. Притом, что акцию свою предпринял рано утром, когда народу в парке не было.

— Тогда почему?..

— А потому, Валь, что внезапно появился полицейский патруль, и бедняге пришлось спешно ретироваться. Оставив свою хулиганскую затею. При этом не успел ни мазка сделать — раз, и удрать, не попавшись — два. То есть, состава преступления не было, никто его не задержал, не оштрафовал. И не стал, что хуже всего, устанавливать личность. Соответственно, экспериментатор наш незадачливый не подставил себя прошлого. Не доставил себе же никаких неприятностей. А если бы неприятности с полицией были, он бы запомнил. Ну да ладно.

Я галантно подхватил Валю под локоток.

— А теперь, не соблаговолите ли, мадемуазель, совершить со мной небольшую прогулку в одну из темных и диких эпох мировой истории?

— Спрашиваете, сударь, — в тон мне, но с игривыми нотками произнесла девушка, — соблаговоляю. Не заглянуть ли нам, сударь, к почтенным господам динозаврам?

— Ой, нет, — я мигом стушевался, — увы. Но нашей машине доступно только время существования на Земле человека разумного. Интервал в тысячи лет… но не в миллионы. На миллионы то ли энергии не хватает, то ли вычислительных мощностей.

— Ну-у-у тогда… — протянула слегка разочарованная Валя. И выжидающе уставилась на меня. А ты, мол, что предлагаешь?

— Ты еще подумай немножко, — только и смог сказать я, — и я тоже. А мне пока нужно кое-куда сходить… кое-что взять.

Вернулся с таким же, как у Вали лингвистическим нейросетевым модулем на шее, а также… с мечом. Настоящим: стальным и достаточно острым, чтобы оставить без значительной части крови и некоторых частей тела какого-нибудь злоумышленника, захоти он причинить нам с Валей вред.

Пока, правда, меч висел себе в ножнах, прикрепленных к ремню. Но незаметным оттого отнюдь не был.

— Ух ты! — воскликнула Валя, увидев меня при оружии.

— Ну, мало ли, — лаконично, как подобает герою, пояснил я необходимость прихватить меч с собой.

— Так ты и пользоваться им умеешь? — девушка смотрела на меня одновременно радостно и удивленно. Как дети на фокусника, из шляпы которого внезапно вылетела птица.

— Обижаешь, Валь, — были мои слова, — я ж, вообще-то в исторических реконструкциях участвую. Со студенчества еще. Даже как-то раз тебя брал на сходку. Забыла?

— Помню, — отвечала Валя, — я еще платье подлинней надела, чтобы выглядеть… ну, более-менее средневеково, как вы. Только… я думала, у вас это типа игра такая. А в реальном бою…

— Ты путаешь с ролевиками, — терпеливо возразил я, — эльфоорками всякими. Те действительно… машутся деревянными мечами, да так бестолково, что даже средневековый крестьянин с вилами их бы в два счета сделал. А у нас с парнями из клуба и оружие настоящее, и доспехи.

Затем добавил — с нотками скромности:

— Меж ними я, конечно, зауряд. Сам ковать мечи не умею, а эту штуку выменял на смартфон. И, кстати, в нашем отделе я не один такой. Нас несколько, реконструкторов, здесь техниками и лаборантами числятся. И в экспедициях одного-двух научных сотрудников, как правило, сопровождают хотя бы три таких техника-реконструктора. При оружии, ессно.

— И при доспехах? — спросила Валя, оглядев меня с ног до головы и отмечая, что если не считать меча, я по-прежнему выгляжу вполне современно.

— Вообще да, — отвечал я, — но если ты имеешь в виду, что нам тоже надо переодеться, то я такой необходимости не вижу. Те костюмы — они для длительного пребывания в прошлом. А если мы хотим лишь ненадолго туда заглянуть, то переодеваться ни к чему. Не успеем сильно засветиться и проблем огрести. Это, во-первых. А во-вторых… меч я взял просто как оружие, которое в любое время лишним не будет. Тогда как одежда та…

Я махнул рукой в направлении выхода из зала, коридора и гардероба.

— …каждый костюм — на конкретную эпоху. С каковой, как я понимаю, ты так и не определилась.

Валя отрицательно помотала головой.

— Тогда я… чего-нибудь… сейчас предложу, — проговорил я, открывая дверцу в кабине машины времени, пропуская вперед девушку и проходя внутрь сам.

Существовали и другие причины, по которым мне не хотелось тратить время на переодевания. Кто-нибудь из сотрудников мог за это время вернуться. Или коллеги из других отделов наведаться. И за присутствие посторонних в святая святых института по головке бы меня не погладили.

Кроме того, если хотя бы кольчугу надеть, это не только сделает меня более защищенным. Но и добавит к моей массе почти десяток килограммов, которые придется на себе таскать независимо от того, столкнемся мы с какой-нибудь опасностью в прошлом или нет.

Нет, я, конечно, не хлюпик и не лентяй. Тем паче, в тех же экспедициях пренебрегать доспехами не позволяет начальство. Но и отягощать себя без нужды я не люблю. Так что предпочитаю одеваться, по возможности, чем легче — тем лучше.

И наконец, я действительно не мог предложить, в какую эпоху, и в какую точку земного шара отправиться. Ну не было у меня особых предпочтений. Что рыцарский турнир где-нибудь в Нормандии, что бои гладиаторов, что один из балов, воспетых литературными классиками — все для меня было едино. По-своему привлекательно, но какого-то трепета особого ничего из перечисленного не вызывало. Уже не вызывало.

Потому, как никогда прежде я понимал буриданова осла с его неразрешимым выбором.

Более того. Склонившись над пультом настройки машины времени, я поймал себя на мысли, что не так-то просто на самом деле эту настройку выполнять… самому. Не наблюдая за более грамотным коллегой. Выбирать широту, долготу, время назначения, положение над уровнем моря.

Причем в управлении эта байда оказалась трудновата. Не то же самое, что мышкой на компьютере в иконки тыкать или пальцем по экрану смартфона водить. Опыт нужен. Опыт! А с первого раза я только и сумел, что питание включить да пульт активировать. Ну и еще не забыл про заветный пультик для возвращения.

— Дела-а-а… — протянул я, шаря взглядом по рядам кнопок. Не зная, с какой начать и чувствуя себя персонажем басни «Мартышка и очки».

А потом глаз зацепился за большую круглую черную кнопку, обрамленную надписью «мне повезет» — и растерянность мою как рукой сняло.

Эта заветная кнопка перемещала пассажиров машины времени в произвольную эпоху (в пределах доступного диапазона, понятно) и в случайное же место на поверхности планеты. Причем, что примечательно — всегда на сушу и на твердую почву под ногами.

Объяснить такие поблажки со стороны госпожи удачи оказались не в силах даже доктора наук, но факт оставался фактом: ни разу никто, воспользовавшийся кнопкой «мне повезет» не плюхался в океан и не падал в пропасть. То есть надпись под кнопкой, в общем-то, себя оправдывала — пользователи данной опции не могли пожаловаться на невезенье.

Насколько помню лекцию-инструктаж, когда меня, новичка впервые познакомили с нашим чудом техники, кнопку «мне повезет» добавили, когда машину времени еще только испытывали. Для облегчения тестирования… ну, по крайней мере, на первом его этапе, когда следовало убедиться в самой работоспособности и надежности механизма перемещения во времени.

Перемещений этих самых тогда предпринималось великое множество. А возможность случайного выбора пункта назначения избавляло от необходимости ручной настройки. И тем экономило контрольной группе уйму времени.

Теперь же опция «мне повезет» обещала сэкономить немало времени вашему покорному слуге.

— Придумал! — провозгласил я, оторвавшись на миг от панели управления. — Выбирать необязательно. Машина времени позволяет переместиться в случайное место и эпоху. Вот, с ее помощью. Видишь эту кнопку? А не понравится, так всегда сможем вернуться.

На последних словах я еще поиграл в руке пультиком для возвращения. Как бы напоминая, с помощью чего мы это сделаем.

Нельзя сказать, что предложение довериться слепому случаю Валя восприняла с энтузиазмом.

— А нас не занесет… случайно на поле какого-нибудь крупного сражения? — нахмурившись, вопрошала она, сделавшись в тот момент похожей не на привычную Валю-Лиску-Foxxxy, а на заучившуюся зануду. — Марна, например. Курская дуга. Халхин-Гол. Вокруг на километры — грохот канонады, очереди стрекочут, танки прут. Снаряды летают и разят без разбору. Не больно-то много толку от твоего меча будет.

— Блин! — я даже обиделся, почувствовав себя донельзя недооцененным. — Ну, наверное, я не такой дурак, чтобы с мечом против танка выйти. Не боись, если такая пьянка пойдет… с танками и снарядами, я сразу достаю пультик и нас оттуда выдергиваю. На него больше рассчитываю. Это, во-первых. А во-вторых…

Я воззвал к математическим знаниям, которые даже мне, историку, пришлось подтянуть в аспирантуре и за время работы в НИИИНиПТе.

— …во-вторых, вероятность попадания в такой «котел» равна площади театра боевых действий, отнесенной к площади всего земного шара… ну или хотя бы суши, помноженная на длительность сражения, отнесенную ко всей продолжительности истории человечества. То есть, ноль, запятая, и хренова туча нулей до ближайшей, отличной от нуля цифры. Пренебрежимо мало, короче.

Еще… хм, вроде надо эту цифру на общее количество таких крупных сражений помножить. И тогда… ну, возрастет она на порядок. Может, на два. Парой ноликов за запятой меньше. Но все равно останется пренебрежимо малой.

Такая вот она сложная и многогранная, эта штука — научная деятельность. Даже на стадии кандидатской диссертации. Целая свора разнородных дисциплин сводится в одну упряжку. То ли еще будет, когда (и если) я в доктора наук нацелюсь!

— Что до меча, — подытожил я, — то я его не супротив танков и артобстрелов беру. А на случай, если мы попадем в какое-нибудь на первый взгляд мирное место. Но где, тем не менее, можно нарваться на плохих людей.

В ответ Валя лишь молча пожала плечами и больше не спорила. Ладно, мол, ты мужчина, тебе и флаг в руки, и электричку навстречу.

Я же, дабы не терять больше времени, ткнул пальцем в круглую черную кнопку.

Не было никаких пиротехнических, шумовых и прочих спецэффектов, какие страсть, как любит Голливуд в соответствующих сценах. Просто окружавший нас интерьер — цилиндрическая полупрозрачная кабина машины времени, панель управления с кучей кнопок, проглядывавший сквозь стены кабинки зал — поблекли и исчезли. Словно выцвели. А сквозь них, как изображение при проявке обычного, нецифрового снимка, проступили совсем другие виды.

Низкие облака цвета мокрого асфальта улепетывали от яростного ветра по серому… или, скорее, какого-то металлического окраса небу. Доставалось от ветра и существам, летать не умеющим и вынужденным ползать по грешной земле. Особенно нам с Валей, оказавшимся на каменистой вершине холма.

Пологий склон спускался к равнине, заросшей небольшими лиловыми кустиками. Кажется, вереском. Дальше темнел лес, судя по мрачному цвету — хвойный.

И… никаких признаков цивилизации. Во всяком случае, по эту сторону от леса, который был слишком обширен, чтобы обозреть его с холма высотой с трех — четырехэтажный дом. Даже струйки дыма я не приметил. Правда, в такую погоду дым должен стелиться по земле. А костры жечь, когда ветер сильный, и вообще-то нежелательно.

Итак, в полном соответствии с надписью под кнопкой, нам повезло. Повезло не угодить в морскую пучину и не отправиться спать с рыбами... в прямом смысле, я имею в виду.

Но никакое везенье не могло отменить фактор демографии. В том смысле, что и в наши дни на Земле хватает ненаселенных уголков. Ни малейшего домика на десятки и сотни километров. В старые же времена, когда планета была населена гораздо меньше, оказаться в безлюдном месте было неизмеримо больше шансов, чем в каком-нибудь, хотя бы завалящем, поселении. Народ-то предпочитал возле рек селиться (желательно, полноводных). А еще лучше — на побережьях теплых морей.

Что до подобных земель, с климатом, мягко говоря, не столь благоприятным, то они с точки зрения наших далеких предков годились разве что для обитания сказочных чудовищ. Ну и еще для странствий всяких сорвиголов, Синдбадов и Одиссеев, ищущих приключений на свою пятую точку.

«Подобных земель». Но вот какая именно из этих, «подобных», нам подвернулась — тоже вопрос! Хотел бы я знать, куда конкретно слепая, но бойкая и шустрая Фортуна зашвырнула нас с Валей. Судя по зелени, стояло лето… но в то же время было ощутимо холоднее. Заметно холоднее, чем там, откуда мы прибыли. И даже без учета злобствующего, неутихающего ветра.

Какой-то северный край — суровый и почти не востребованный как место жительства даже в наше благоустроенное время? Или просто в ледниковом периоде посчастливилось побывать?

— Ну что? — пробормотал я, обращаясь к самому себе и озираясь, обозревая окрестности с холма. — Кажется, мы уже не в Канзасе… в смысле, не в Сибири.

От созерцания безрадостного пейзажа меня отвлек жалобный то ли писк, то ли всхлип за спиной. Я резко развернулся — и от увиденного у меня защемило сердце. А заодно от стыда.

— Господи, Валя! — только и мог я воскликнуть.

Розовый топ девушки, хоть и не был коротким — почти до пояса доходил — оставлял открытыми плечи и руки. Да и толщину имел не ахти какую. Как нельзя лучше подходя для прогулок по городу под солнцем в тридцатиградусную жару, в погоду похолоднее он был примерно так же полезен, как шуба из туалетной бумаги.

Так что теперь Вале только и осталось, что стоять-дрожать, обхватив себя руками, на этом беспощадном ветру. Стараясь сохранить в организме хоть немного тепла.

Не говоря ни слова, я снял и набросил на Валины плечи свою джинсовку. Отчего, в одной футболке, мне, ясен пень, самому сделалось заметно холоднее.

Но джентльмен я или не джентльмен? Не говоря уж о чувстве вины — ведь это по моей милости Валя оказалась в столь неприятной ситуации. И это еще мягко сказано.

На хрупкой девушке, едва достававшей мне до плеча, джинсовка смотрелась как целое пальто нестандартного фасона.

— Д-дурак ты, Алик, — проговорила она дрожащим голосом, словно не заметив моей заботы, и зябко переминаясь с ноги на ногу, — д-дур-рак и не лечиш-шься. Пр-равильно г-говор-рила, что ты Дуралекс. Дур-ралекс и есть! Лучше бы кофе меня угостил. Да п-погор-рячее!

— Будет, будет кофе, — торопливо произнес я, — вот только верну нас.

Пытался Валю успокоить, хотя понимал: запланированное мной экстремально-фантастическое свидание явно сорвалось, причем позорно. И если произвело на девушку впечатление, то совсем не такое, как я рассчитывал. Сами наши отношения оказались под угрозой, и такая мелочь, как чашечка кофе, едва ли могла что-то исправить.

— Сейчас, сейчас, — приговаривал я, доставая из кармана джинсов пультик. Пальцем уже ощутимо подмерзшей руки потянулся к кнопке возвращения, и…

Резкий скрипучий звук был мне ответом. Резкий скрипучий звук — вместо возвращения привычной обстановки кабины управления машиной времени.

— Что-о-о! — возопил я, крайне пораженный, и вперился взглядом в маленький экранчик в верхней части устройства.

Как будто мой более пристальный взор мог изменить то, что я на этом экранчике увидел.

— Ну… ё-о-опрст! — вырвалось у меня из глотки. Хотелось выразиться покрепче, но с трудом удержался. Не при Вале же!

— Что случилось? — отозвалась девушка, худо-бедно согревшаяся в моей джинсовке. — Почему мы еще здесь?

— Да блин! — я в отчаянии встряхнул пультик, но показание, естественно, не изменилось ни на йоту.

На экране по-прежнему мигала надпись, выведенная алыми как артериальная кровь буквами: «Недостаточная синхронизация. Синхронизация — 18%».

— Недостаточная синхронизация, — молвил я виновато, — ну, для возвращения.

— Синхронизация? — переспросила Валя. — А… с чем?

— Ну, с временным потоком… с цепочкой причин и следствий, лежащих в основе известной нам реальности.

— И что это значит? — голос девушки звучал нетерпеливо, почти капризно. Не требовалось иметь семь пядей во лбу, чтобы заметить и сообразить: Вале не только не по душе пребывание в этом ветреном негостеприимном краю за черт знает сколько лет до ее родной эпохи. Еще девушку явно напрягало полнейшее непонимание происходящего.

— Ну, помнишь, я говорил, что наш мир — это в том числе и результат всех изменений, которые мы внесли или можем внести в ход истории, путешествуя в прошлое?

Валя кивнула, а я продолжил:

— Так вот. Мы, по ходу то, что можем — еще не внесли. То есть, пока наше присутствие в этом времени необходимо. Вопрос только, зачем?

* * *

— Понимаешь, — не то объяснял, не то оправдывался я, пока мы спускались с холма, ибо стоять на его вершине, дрожа под ветром, как цуцик, и мерзнуть в любом случае было ни к чему, — обычно… ну, судя по прежним экспедициям, синхронизация составляет не меньше девяноста процентов. Это значит, пребывание сотрудников института в прошлом не имеет для этого прошлого значения. Как-то заметно вмешаться в ход истории мы не можем… даже если бы сильно хотели. А если попытаемся — само прошлое… среда пребывания нас и окоротит. Как того чела, который хотел «Привет!» на дорожке в парке написать. Помнишь? Я рассказывал…

Валя в ответ лишь молча кивнула, кутаясь в мою джинсовку. А я продолжал:

— При высокой синхронизации в принципе можно делать в прошлом, что в голову взбредет… с учетом инстинкта самосохранения, понятно. То, что у временного потока иммунитет к твоим косякам, не значит, что ты сам неуязвим… скорее, наоборот. Но уж свалить оттуда в наше время можно в любой момент. Если синхронизация около девяноста процентов и выше. А не как сейчас…

Когда склон холма остался позади, уже стоя на краю верескового поля, я вновь зачем-то глянул на пультик. «Синхронизация — 20%», — гласила надпись на маленьком экране.

Двадцать. Хотя я помнил, что на вершине холма пультик показывал всего восемнадцать процентов.

— Интересное кино! — проговорил я. — А синхронизация-то растет! Стоило только с холма спуститься. Да, ненамного. Ну, так и Рим не сразу строился.

От услышанного Валя оживилась, заметно приободрившись.

— Кажется, главное для нас — не бездействовать, — предположила она, — что-то делать, и тогда шансы повышаются. Как с лягушкой… помнишь? Из басни?

— Лягушку-то помню, — отвечал я, — только здесь, по ходу, не все так просто. Скорее, как в квесте. Нужно не просто что-то делать, а совершить строго определенные действия. Жаль, подсказок никаких… ну, кроме пультика.

Впрочем, и без подсказок мы недолго думали, куда направляться дальше. За холмом атаки беснующегося ветра досаждали нам уже не так сильно. Но еще большую защищенность обещала темно-зеленая стена леса, высившегося впереди. В лесу, к тому же, можно и костер развести — зажигалка у меня есть; и найти что-нибудь съедобное. Грибы какие-нибудь, ягоды. Можно даже спальные места соорудить — лапника наломав хотя бы.

Так что, не сговариваясь, мы с Валей двинулись в сторону леса. Огибая кусты вереска, продираясь через заросли.

И, как оказалось, с выбором мы не ошиблись. Достигнув лесной опушки, я снова невзначай проверил пультик. Показатель синхронизации достиг уже двадцати двух процентов. И прямо на моих глазах вырос до двадцати трех, стоило сделать шаг в сторону леса.

На всякий случай я нажал кнопку возвращения — а вдруг прокатит! Увы, двадцати трех процентов синхронизации тоже было недостаточно, о чем пультик не преминул меня оповестить своим скрипучим голосом и соответствующей надписью.

То есть, вроде и верной дорогой идем, но прошли ею мало, слишком мало.

Несмотря на это, в чащу мы соваться не спешили, двинувшись вдоль опушки. Мимо стены из высоких сосен и разлапистых елей.

Ветер здесь почти не ощущался, зато из самого леса веяло холодом и сыростью. К тому же в этом природном лабиринте, вившемся между деревьями под сводами из их крон, было заметно темнее. Притом, что погода без того стояла пасмурная — солнце не напомнило о своем существовании ни единым лучиком за все время нашего пути.

Мало того, низкие облака, наконец, прекратили свою гонку и повисли над землей, слившись в непрерывное темно-серое пятно. Погрузившее мир в те характерные депрессивные сумерки, когда трудно отличить полдень от раннего утра, а утро — от вечера.

Заблудиться же в незнакомом лесу, да еще в полумраке было как дважды два. Да и мерзнуть лишний раз не хотелось. Вот остановимся передохнуть, тогда и можно будет обследовать хотя бы ближайшие метров сто этого сосново-елового царства. На предмет грибов и топлива для костра.

— Алик! Бли-и-ин! — окликнула меня Валя, которую, не иначе, тоже посетила мысль об отдыхе, но желание перевести дух оказалось неизмеримо сильнее. — А когда привал? Сколько уже идем? Я уста-а-ала!

— Да мы только начали! — не удержался я от возмущения. — Километра три прошагали… от силы.

— Али-и-ик! — протянула девушка в ответ, чуть не плача.

Оглянувшись и мельком покосившись на ее ноги, я понял, что за беда. И даже устыдился собственной черствости. Пока я вышагивал в ботинках на толстой подошве — обуви, как нельзя лучше подходящей для прогулок по бездорожью — Валя ковыляла следом в любимых босоножках. Насчет которых можно было смело пари заключать. Изотрет ли эта красивая, но непрактичная обувка до крови стопы своей хозяйке или прежде развалиться сама.

Моим первым побуждением было — тащить дальше Валю на себе. Но почти сразу передумал. Какой бы легонькой аки Дюймовочка или цветочек ни казалась девушка по сравнению с далеко не хилым мной, груз есть груз. И единственное, что я добьюсь, взвалив его (пардон, ее) на себя — быстрее выдохнусь сам. Без возможности худо-бедно восстановить силы, ибо для того требовалось хоть немного перекусить.

Поэтому все, что я мог предложить несчастной девушке — потерпеть еще с полчаса. А затем еще глянул в очередной раз на экран пультика.

Показатель синхронизации не изменился, нас радовать не спешил. Все те же двадцать три процента.

Зато по истечении оговоренного получаса мы приметили кое-что не менее ободряющее. Тропу… точнее, несколько переплетающихся косичкой троп, уходивших вглубь леса, пересекавших его. Сам лес вблизи этих тропок заметно редел. По всей видимости, изначально местные жители проложили здесь просеку, а затем протоптали примеченные нами тропинки, повадившись срезать через нее путь.

— Ты видишь то же, что и я? — спросил я, повернувшись к Вале.

Девушка молча кивнула. На пучок тропок она смотрела с интересом, но, впрочем, без особого восторга.

Не сговариваясь, мы присели прямо на поросшую чахлой травкой землю.

Нахождение просеки с тропинками как бы подвело черту под первым этапом нашего пути. Самое время было остановиться и перевести дух — подобно футболистам по окончании тайма.

Привалившись спиной к ближайшей сосне, Валя стянула злополучные босоножки и со вздохом облегчения, переходящим в блаженный стон, вытянула ноги.

— Могу помассировать, — предложил я участливо и уже протянул руки к одной из Валиных ступней. Но девушка бросила на меня взгляд, до такой степени хмурый, что благородный мой порыв мигом улетучился.

Ясен пень, она была на меня обижена, даже сердита. Было за что. Но отвергать заботу, пусть даже от человека, который тебе пусть не шибко приятен, зато все равно способен облегчить твое состояние… этого я понять не мог.

Отвернувшись от насупленной Вали, я вернулся мыслью к дороге. Именно так — почти полноценная дорога, а не какая-то едва заметная охотничья тропка пересекала лес. Что полностью опровергало мое первое впечатление от этого места.

Итак, коль дорогу кто-то должен был проложить, сей суровый край отнюдь не являлся необитаемым. Должны здесь быть люди, причем неподалеку и в немалых количествах — трем-то с половиной бирюкам столько не протоптать.

Кроме того, наличие дороги свидетельствовало о том, что здесь не просто много людей живет, но найдется немало тех, кому есть, куда ходить или ездить, причем регулярно. Хоть друзей или родственников навестить в соседнем селе, хоть отвезти на продажу излишки урожая или охотничьих трофеев.

А это в свою очередь говорит о чем? Правильно, о наличии устойчивых связей между населенными пунктами и почти наверняка — развитой торговли. Типа, натуральное хозяйство себя изживает. Соответственно, не исключалось существование в этом времени и месте, товарно-денежных отношений… хотя торговля может быть и меновой. Ну и хотя бы зачатки государственности должны были иметь место. При таких-то делах.

А дым мы и впрямь могли не увидеть из-за ветреной погоды. Не говоря уж о том, что и сам холм был не ахти какой высокий, чтобы обеспечить хороший обзор.

— Есть дорога — значит, есть, кому по ней ходить, — решил я поделиться своими мыслями с Валей, — этим, кто ходит, надо где-то жить. То есть наверняка где-то поблизости стоит хотя бы маленькая деревушка. Где нас, быть может, погреться пустят. Накормят…

Осознаю, что последнее предположение даже мне самому казалось оптимистичным до маразма. Говорил уже, что чужак для многих народов, особенно примитивных — то же, что и враг. Вдобавок, к примеру, у древних саамов (живших как раз в похожей местности) в порядке вещей было в любом незнакомце заподозрить… ожившего мертвеца. Коего позарез нужно было загнать обратно в могилу.

Но так хотелось подбодрить, хоть немножко порадовать Валю. Хотя лучше бы я этого не делал…

— Ага. Разбегутся, подпрыгнут, перекувырнутся в воздухе, и еще раз накормят, — съязвила Валя, — скорее уж, накормятся. Нами.

И взгляд ее — еще более хмурый, чем в тот момент, когда я предложил помассировать ступни — вкупе с этой репликой более чем красноречиво сказал мне, что девушка думает о моем предположении. Показавшемся ей не оптимистичным, а просто глупым. Или, если угодно, попыткой ее, Валю обмануть, посюсюкать с нею, как с несмышленым дитятком, сомневаясь в ее, Вали, умственных способностях.

А зря! Не стоило забывать, что она не глупее меня. Хоть и блондинка.

Впрочем, я тоже не лыком шит!

— Пусть попробуют, — хмыкнул я, похлопал ладонью по рукояти меча, — эту замечательную железку я тоже не как украшенье ношу!

На этот раз я ответил вполне себе честно. За что добился от Вали хотя бы слабой улыбки.

Да, пусть были сомнения (и серьезные) в гостеприимстве местного люда. Но в том, что эти люди есть — раз, и в том, что у них найдется хоть что-то съестное — два, сомневаться точно не приходилось. Ну а разящий меч в моей руке хотя бы мирных затюканных селян вполне мог сделать посговорчивей.

Да-да, именно так. Я готов был разбойничать, готов был грабить и убивать, чтобы спасти себя и Валю от голодной смерти… точнее, нет, просто от смерти, независимо от причины.

Скажу даже больше: уже ощущая пустоту в желудке, я готов был устроить в этой пространственно-временной точке форменный беспредел. Помимо прочего — в надежде, что неведомая сила, забросившая меня сюда и не пускающая обратно в двадцать первый век, дрогнет и вернет нас обратно.

Ничего личного — но я тоже не просил запирать меня в этом медвежьем углу, как в клетке.

Настроем своим, тогдашним, я впоследствии напоминал сам себе задиристого деревенского петуха. В промежутке между моментом, когда агрессивный пернатый приметил на дворе незнакомого человека и получением от оного человека пинка.

К чему я это? Да к тому, что когда первая моя встреча с аборигенами все-таки состоялась — произошло это далеко не так триумфально, как я себе представлял.

Случилось это после того, как мы, отдохнув немного, возобновили путь. Теперь уже вдоль так удачно подвернувшейся дороги.

Как ни напрягал этот поход Валю, долго рассиживаться все равно не имело смысла. Холод и голод обещали сделать еще хуже. Кроме того, даже на затянутом тучами небе можно было заметить, что сумерки понемножку сгущаются.

Мне же очень хотелось добраться до ближайшего человеческого жилища засветло. Вне зависимости от гостеприимства его обитателей, при свете дня всяко больше шансов договориться мирно. Ведь именно день — время людей добропорядочных. Тогда как в ночи, как известно, бродят лишь тати.

Сгустившиеся тучи, наконец, оправдали мои ожидания и пролились дождем — мелким, холодным, докучливым, как некоторые лекции. Нам, впрочем, с Валей на лесной дороге дождь почти не мешал. Мы держались поближе к соснам, прикрытые их раскидистыми ветвями.

Так мы прошли около часа — часа, ближе к исходу которого я глянул на пультик и заметил, что синхронизация перевалила за двадцать пять процентов. Меня сей факт порадовал, даже успокоил. Ну а потом…

Сначала я приметил какую-то фигуру, мелькнувшую в поле моего зрения между ветками одной из сосен. «Великовата для белки», — еще подумал я, значения увиденному не придав.

А понял, что зря, когда уже пару шагов спустя на нас сверху упала сеть. С ячейками довольно-таки крупными, как успел я заметить, то есть для рыбной ловли не предназначенная. Зато для поимки человека — в самый раз.

За долю мгновения до того, как сеть накрыла меня, я отпрыгнул и откатился в сторону. «Тормоз» — это не про меня, на скорость реакции не жалуюсь.

А вот Валя того же о себе сказать не могла. Не говоря уж о том, что в босоножках вообще-то упражняться в ловкости и скорости трудновато. Сеть опустилась на завизжавшую девушку этаким ажурным шатром, своей тяжестью опрокидывая ее на колени, прижимая к земле.

Я рванулся было на помощь, но уже в следующий миг раздался оглушительный свист, и из леса на просеку выскочили несколько человек.

Грязные, заросшие бородами и в большинстве своем малорослые — они напоминали бомжей, а уж никак не мрачноватого, скрытого маской, красавца Зорро или бойкого, еще сохранявшего следы знатного происхождения, Робин Гуда. Оружием местным разбойникам служили дубинки или толстые суковатые палки. Во всяком случае, ни меча, ни лука я при них не заметил. Но в то же время одета лихая компания была в домотканую одежду, а не в звериные шкуры. То есть каменным веком тут и не пахло.

Выхватив из ножен меч, я резко развернулся. И пронзил клинком ближайшего из разбойников — подбегавшего ко мне с фланга. Тот даже сделать ничего не успел. Так и застыл, вытаращив зенки на глупом грязном лице. Затем, роняя дубинку, осел на землю.

А я уже выдернул меч и встретил атаку следующего разбойника. Отразил мечом его выпад, одновременно перерубив палку, с которой этот предтеча уличной гопоты сунулся в бой.

Надо ли говорить, что, оказавшийся внезапно обезоруженным, разбойник сразу утратил боевой дух. И спешно подался назад, предпочтя скрыться за спинами подельников.

Еще один разбойник вообще счел единственно разумным отскочить с моего пути, когда я бросился к трепыхавшейся в сети Вале.

— Держись за меня, — велел я, а затем, обернувшись к приближающимся разбойникам, резким движением описал мечом дугу в воздухе. На миг превратив клинок в полосу стали.

Р-раз! Затем в противоположную сторону — для закрепления результата. Разбойники испуганно попятились, уже сообразив, что не на того напали.

Но я не переоценивал шансы в схватке с кратно превосходящим по численности противником. Пусть даже плохо вооруженным и неумелым. Готов был отступить, разойтись миром, при первой же возможности. Но разумеется, только вместе с Валей.

Лучше всего было бы, если б механизм возврата в наше время, наконец, сработал. За этим я и попросил Валю держаться за меня. Та, сразу сообразив, что я имею в виду, уцепилась рукой за ремень моих джинсов.

Не выпуская меча из руки, другой рукой я достал пультик и не глядя нажал на кнопку возвращения. Увы, резкий звук снова напомнил мне, что наш неведомый долг перед прошлым все еще не выплачен.

Ладно. Попробуем по-другому.

— Я не хочу больше никого убивать! — выкрикнул я, едва не забыв про языковой барьер и о том, что пока ЛНМ не услышит местную речь, перевод с его помощью мне недоступен. — Просто дайте нам уйти!

Вспомнив, что разбойники меня не понимают, я попытался подкрепить свои увещевания, вскинув меч над головой. Да еще надеясь, что хотя бы один-два из этой шайки правильно воспримут и этот жест, и мои интонации.

Видя, что снова атаковать разбойники не спешат, я повернулся к Вале и накрывавшей ее сети. Сначала попытался поднять… сделать это оказалось непросто, крупноячеистая гадина была слишком тяжелой. По всей видимости, чтоб нести ее, требовались силы нескольких человек.

Поняв это, я поднес к одной из веревок сети меч и принялся пилить ее режущей кромкой клинка. Вернее, попытался перепилить. Веревка была толстой, грубой да вдобавок пропитана грязью, и поддавалась с трудом.

— Алик! Сзади! — выкрикнула Валя.

Не отнимая меча, я врезал разбойнику, попытавшемуся подобраться ко мне со спины, просто ногой. Но ему, худосочному созданию, не избалованному гастрономическим изобилием, хватило и этого. Мой пинок отбросил бандюгу не хуже, чем футбольный мяч.

Не успел, однако, я порадоваться этой маленькой победе, а следующая атака не заставила себя ждать. И на сей раз оказалась для меня сокрушительной.

Мощный удар по голове — вероятней всего, брошенным камнем, поскольку других разбойников с дубинками рядом с собой я приметить не успел. Жуткая боль словно пронзила череп насквозь.

И наступила темнота.

* * *

Очнулся я не только потому, что боль притупилась… хотя охотно встретила меня по возвращении в сознание. Еще не последнюю роль в моем пробуждении сыграло какое-то назойливое бормотание, которое я неотрывно слышал едва ли не под ухом. Собственно, звуки эти были первым, что я услыхал с того момента, когда меня вырубил подлый разбойничий удар.

Отдельные слова и короткие реплики, почти бессвязные: «дрова… пожрать… куда ходил…». Открыв глаза, я заметил, что доносятся они из ЛНМа, висящего у меня на шее. Творение коллег из НИИИНиПТа, достаточно надежное и как раз рассчитанное на далеко не безопасное пребывание средь диких предков, разбойничью атаку тоже пережило успешно. И теперь улавливало местную речь, обучаясь ей, переводя ее для меня.

На этом хорошие новости заканчивались. Что до плохих… мало того, что башка раскалывалась как после самой бурной вечеринки. Вдобавок, я обнаружил себя сидящим на земле (далеко не теплой) с опутанными веревкой ногами, и руками, привязанными к стволу дерева, на которое я опирался спиной.

Где-то поблизости, так же привязанная, наверняка находилась и Валя… в лучшем случае. Что могло в худшем случае ждать девушку, угодившую в лапы лесных головорезов, думать не хотелось.

Проверить свои предположения (как и опасения) я не мог — путы не давали толком повернуться, получалось разве что покрутить многострадальной головой.

Кроме того, пока я валялся без сознания, уже окончательно стемнело. Единственным же источником света поблизости был костер. Его свет выхватывал из темноты обширную лесную поляну, очертания нескольких ближайших деревьев, примитивную постройку вроде большого шалаша, притулившуюся к одному из них.

Ну и, конечно, пленивших нас с Валей разбойников. Не меньше десятка человек сгрудились вокруг огня, лениво переговариваясь. И отбрасывая длинные косматые тени, похожие на лавкрафтовских чудовищ.

А вот Вали видно не было. Я уже хотел было окликнуть девушку, чтоб хотя бы убедиться, что она жива и где-то поблизости. Но меня опередил один из разбойников.

То ли он имел кошачье зрение и заметил, что я очнулся и пытаюсь осмотреться. А может, его внимание привлекли звуки, доносившиеся из моего ЛНМа. Так или иначе, лесной люмпен отошел от костра, и, подскочив ко мне, уселся напротив, на валявшийся поблизости обрубок бревна.

— Очнулся, — услышал я через ЛНМ, когда разбойник заговорил. Тон его был властный и самоуверенный. По всей видимости, передо мной был предводитель шайки.

Я кивнул, хотя главарь, скорее, констатировал, чем спрашивал. А разбойник продолжил.

— Кое-кто из моих ребят не прочь был захапать ваши с девкой амулеты, — перевел для меня его слова ЛНМ, — дурачье! Но я сам поостерегся это делать и другим запретил. Сразу ведь понял, что не просто побрякушки. А раз так… мало ли, какими силами их закляли... что за духи вам помогают. Ссориться с ними, проклятье на себя навлекая, как-то не хочется.

Выслушивая это признание, я про себя усмехнулся. Хоть и не в первый раз оказываюсь в прошлом — в том числе далеком; хоть и прежде имел несчастье общаться с его уроженцами, а один хрен. Никак не могу, как ни старался, привыкнуть к такой особенности менталитета древних людей.

Они, темные предки наши, могли спокойно убивать себе подобных. Да что там — спокойно! Радостно, с гордостью, считая пролитую кровь мерилом своего мужества. Да и собственной смерти не очень-то опасаясь. И искренне надеялись на благодарность высших сил.

Но хватало простой побрякушки или даже узора на стене, чтобы привести древнего человека хоть в священный трепет, а хоть и в суеверный ужас. Вот как на этот раз.

— И вот теперь я вижу, что не ошибся, — продолжал предводитель разбойников, — вижу… нет, слышу, как из амулета доносится странная речь. Это духи говорят с тобой?

И что в такой ситуации может сделать человек цивилизованный и просвещенный, такой как я? Правильно, подыграть невежественному собеседнику в его суевериях. Обратив их себе на пользу.

— Именно так, — с готовностью подтвердил я, — духи растолковывают мне твои слова. А теперь они передадут мои слова тебе. Слышишь? Понимаешь?

В ответ на мою реплику из лингвистического модуля полились звуки чужого языка. Из-за большой концентрации глухих согласных, звучала чужая речь мягко, даже как-то вкрадчиво. Временами вкрадчивые звуки сменялись, скорее, кашляющими, иногда — рычащими. И еще, как я заметил, гласные в этом языке растягиваются. Но не так утрировано, как в пародиях на прибалтийский акцент, а плавно, певуче.

Но что это за язык, распознать я не мог. Не полиглот, извиняйте. То ли что-то финно-угорское, то ли наоборот ближневосточное. Хоть и климат не тот.

Единственное, в чем я был уверен — то был язык народа европеоидной расы. А уж никак уроженцев юго-восточной Азии или Африки. Но понять это можно было и по внешнему виду разбойников. Ни один из них не был ни чернокожим, ни желтолицым и узкоглазым.

— Слышу и понимаю, — ответил главарь на мои слова, — а раз так, предлагаю перейти к делу.

— Итак, первое, — начал главарь. — Напоминаю, что ты, парень, убил одного из моих людей. Не спеши спорить и оправдываться… как по мне — Морглокх с ним, Славок сам виноват. Только и умел, что переть без ума, как кабан сквозь заросли. Рано или поздно кто-нибудь бы все равно его заколол. Не ты, так другой.

— Ну и… ладно, — более достойного ответа мне тогда в голову не пришло.

Человек привычный, далеко не первый раз пользующийся ЛНМом, я быстро настроился воспринимать речь очередного иноязычного собеседника почти напрямую. Без оглядки на этот девайс, а как подобие синхронного перевода в фильмах. Правда, голос, доносивший до меня речь любого человека (хоть ребенка, хоть сурового мужика), был один и тот же, причем ощутимо искусственный. Отчего получалось что-то вроде любительской озвучки старых видеокассет. Но и на том спасибо.

— Теперь второе, — продолжал главарь, мою реплику начисто игнорируя, — девка, с которой ты пришел…

Я внутренне подобрался. Чувствуя, что готов голыми руками разорвать опутавшие меня веревки и зубами вцепиться в горло сидящему передо мной грязному ублюдку, если с Валей что-то случилось.

Но, к облегчению моему, ничего страшного с ней не произошло. Если верить главарю, разумеется.

— Мы могли бы с ней позабавиться, — были его слова, — и больше скажу: мы очень хотели с ней позабавиться. Она ведь такая ладненькая… чистенькая пуще младенца.

На последних словах главарь похотливо осклабился, и мне очень захотелось стереть с его рожи эту ухмылку ударом кулака, ноги, а лучше меча.

— Но… — затем он развел руками, как бы виновато, — господину, которому мы надеемся ее продать, насколько я знаю, нужны девственницы. За них он платит золотом!

«Наивный, — подумал я не без злорадства, — или льстишь себе и своей шайке. Можно подумать, других мужчин, кроме вас, на Земле нет. Некому подкатить к такой красотке, да еще добиться взаимности. А может, просто привыкли так упрощенно мыслить — крайностями. И для вас если женщина не грязная потаскуха, на которой клеймо негде ставить, то обязательно невинная как дитя. Вот ведь, правда — темные-с, дикари!»

А вслух поинтересовался:

— Господину?

— Да-да, — ответил главарь, — очень могущественному господину… объявился такой в наших краях. На летающей повозке ездит, да все девок скупает… или силой забирает.

Слова о некоем «господине», торгующем живым товаром, меня не удивили. Как и возможность его сотрудничества с местным отребьем. Те же работорговцы эпохи колониализма не столько сами рыскали в дебрях Африки, ища чем… вернее, кем заполнить трюмы своих грязных кораблей, сколько покупали по дешевке или выменивали на безделушки будущих рабов у самих аборигенов. Пленников, захваченных в племенных междоусобицах, просто лишние рты — от них были рады избавиться, сплавив куда-нибудь, хоть задаром. И уж тем более не пренебрегали возможностью на этом подзаработать.

Но вот что меня озадачило, так это слова о «летающей повозке». Что это? Местная легенда, суеверие? Или?..

— А не боишься, что господин этот… на летающей повозке и у вас пленницу силой заберет… не платя ни гроша? — вслух попытался я уесть главаря. Но тот лишь отмахнулся.

— Я — не боюсь, — заявил он высокомерно, — а вот кому стоило бы побояться, так это тебе, паренек. Потому что… как бы сказать… условие насчет сохранения девственности на тебя… хе-хе, не распространяется.

Внутри похолодело и сделалось донельзя дурно, муторно и гадостно. Все равно как при виде огромной и зловонной сточной канавы или помойной ямы, в которую — ты точно знаешь — скоро предстоит нырять. Тебе, не абы кому. Причем с головой.

Наверное, даже пригрози главарь разбойников меня избить до полусмерти или жечь пятки каленым железом, я воспринял бы это легче.

Как видно, моя реакция проступила на лице слишком отчетливо. Главарь заметил это и решил в некотором смысле подсластить пилюлю. Ну, насколько вообще это возможно — подсластить полные дерьма сточные воды.

— Не, на меня можешь не смотреть… так затравленно, — были его слова, сдобренные ехидной усмешкой, — я-то предпочитаю девок. Но есть у нас один… видишь того здоровяка?

Главарь указал в сторону костра. Возле которого я в числе других разбойников приметил здоровенного бугая — ростом повыше меня, пожалуй. И настолько плечистого, что туловище его казалось квадратным.

Было странно, как я раньше не обратил внимания на этого человека-гору — бывшего, как минимум, на голову выше любого из подельников. И потому почти так же заметного, почти так же выделявшегося на фоне остальных, как слон в окружении мосек.

И странно еще, что в нападении на нас такого богатыря не задействовали. В бою он, наверное, троих сообщников стоил. Или не ожидали, что один из якобы мирных путников вооружен и будет сопротивляться?

Дрожащий свет костра высвечивал широкое, обрамленное рыжими патлами, немудрящее лицо. Ни мысли в котором, как видно, даже сроду не ночевало.

— Рудя, — представил бугая главарь, — Рудя-Дубина.

При этих словах, произнесенных достаточно громко, названный Рудей посмотрел в нашу сторону, а лицо его при этом расплылось в улыбке, столь искренней, сколь же и бессмысленной. Наверное, даже у детей такую не встретишь. По крайней мере, у современных мне детей.

— Могучий, гад, — продолжал предводитель разбойников, — не то давно бы погнали его… хоть сразу к Морглокху, куда солнце не светит. А то мало, что глупее того чурбана, на котором я сижу. Так, вдобавок, слабость у него одна. На девку, даже на самую лакомую, не встает у бедняги, хоть о землю бейся. Зато всегда рад всунуть какому-нибудь парнишке. Лучше, если молоденькому, вроде тебя… у которого еще даже борода не проклюнулась. Но вообще он не сильно прихотлив. Правда, Рудя?

Последнюю фразу главарь произнес особенно громко и отчетливо. За что в ответ добился радостного «Ыгы!» от рыжеволосого детины.

После чего продолжил:

— Он и моих ребят попытался совратить. То одного, то другого. Но я это быстро прекратил. Ножик к горлу ему приставил, ну и объяснил все… так, чтобы даже такой дуболом понял. Мало ли, мол, что ты сильнее. Тебе тоже спать надо. А пока ты спишь, я запросто могу тебе горлышко-то перерезать. И перережу, если что-то подобное в нашем лагере увижу. Если же сильно невмоготу, говорю, лучше с дуплами в деревьях развлекайся, гы-гы-гы.

До меня начало доходить, к чему разбойничий предводитель затеял этот разговор и к чему вел. Методика «доброго» и «злого» следователей не только стара как мир. Но и вполне могла быть освоена теми, кто при следственных действиях обычно находится по другую сторону баррикад.

Следующие слова главаря подтвердили мою догадку:

— Могу ему и тебя запретить трогать. Пока не запретил, но могу. Если, конечно, ты и сам мне навстречу пойдешь. Не будешь бесить, то есть. Так как? Согласен?

Не стоило удивляться, что голова моя дернулась в кивке. Почти рефлекторно, минуя разум.

С торжествующей улыбкой главарь хлопнул себя по коленям.

— Вот и прекрасно, — были его слова, — можем продолжать.

И, поднявшись с чурбана, отошел на несколько шагов, скрывшись в темноте. Я подумал, что главарь пошел отлить, но почти сразу он вернулся… держа в руках ножны с моим мечом.

— Интересная штуковина, — приговаривал он, наполовину извлекая клинок из ножен и любуясь им, — гладенький как накатанный лед… острый. А уж твердый-то, прочный какой — не сломаешь. Да какое там «сломаешь»! Даже не согнешь!

— Этим мечом я убил вашего… Славка, — не удержался я от подколки, на ходу вспомнив, как главарь называл убиенного разбойника.

— Да, я знаю, — сказал, как отмахнулся, главарь, дерзкий подтекст моих едва ли не с вызовом прозвучавших слов, похоже, пропустивший мимо ушей. Шутка ли — до того очаровал его мой меч, что разбойник только что слюной его не закапал.

Несколько минут прошло по моим личным ощущениям, прежде чем главарь отвлекся от меча и снова обратился ко мне.

— Не против… если я возьму его себе? — осведомился он почти вежливо. — Махать как ты я им, конечно, не умею. И вряд ли смогу. Просто… дорогая наверняка эта штука. Даже у кхонаса и его прихвостней такой нет.

Слово «кхонас», оставленное ЛНМом непереведенным, меня, надо сказать, озадачило. Речь явно шла о каком-то местном правителе или иной большой шишке, но я даже не был уверен, с большой или с маленькой буквы следует его писать. Имя это или титул?

Да, само слово казалось родственным и созвучным одновременно и славянскому «князю», и скандинавскому «конунгу» (скукожившемуся до «king» в английском языке), и тюркскому «хану». А при толике воображения — даже римскому «консулу». Но чтобы в какой-то конкретной стране в определенный период истории верховного правителя звали именно так — вспомнить не мог, хоть убейте. Хотя ни на память, ни на успеваемость вроде не жаловался.

— Небось, если такой продать, — продолжал главарь, возвращая меня с эмпиреев на грешную землю, — можно не меньше зимы жить, голода не зная. Одному, во всяком случае. А нам всем… ну, хотя бы луну-другую.

Я на ходу сообразил, что под «зимой» и «луной» в данном случае подразумеваются соответственно год и месяц. По крайней мере, принятые здесь близкие эквиваленты этих понятий.

— Ну а что делать? — теперь главарю приспичило поговорить «за жизнь». — Земля эта треклятая не прокормит, сколько на ней ни горбаться. Я вот тоже раньше горбатился. Пока до меня не дошло, что только время зря теряю. И что в этом мире как раз те не голодают, кто своим временем дорожат. Настолько дорожат, что сами спину не гнут ни разу. Тот же кхонас со своими чадами, шлюхами и рубаками, которые их всех охраняют. Вот и я тоже… не хочу голодать. Надеюсь, мы поняли друг друга?

Я не стал отвечать… вслух, во всяком случае. Сообразил, что последний вопрос был риторическим. И уж, по крайней мере, я понял, как понимает ситуацию главарь. Я-де так сильно хочу избежать домогательств со стороны дурковатого Руди, что ради этого не стану возражать против реквизиции меча. Ну а если буду, то главарь все равно меч заберет, зато Рудю этого сдерживать уже не будет. Типа, не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. Знаем! Классика…

Оказалось, что обсуждением судьбы моего меча темы для нашего с главарем разговора не исчерпывались. Отложив оружие в сторону, разбойничий предводитель покрутил передо мной еще одним трофеем, захваченным при моем пленении. Пультиком для возвращения в мое время.

Как я мельком успел заметить, уровень синхронизации перевалил уже за тридцать процентов. Но в нынешнем положении это утешало слабо.

— Спрашиваю только одно, — произнес главарь, поигрывая пультиком, — что… это… такое? Никогда не видел таких вещиц. Она светится изнутри, как будто в ней горит огонь. И свет этот складывается в какие-то руны. Что это? Что-то колдовское?

Голос его дрогнул на последних словах, чем весьма меня порадовал. Похоже, этот темный дикарь все-таки меня опасался… точнее, кое-чего, со мной связанного. Так что я почувствовал: вот он, удобный момент, чтобы перейти в наступление.

— О да! — воскликнул я зловещим голосом. — Это волшебная палочка. А я колдун. Хочешь, проклятье нашлю?

Увы, реакция главаря оказалась совсем не той, какую я ожидал. Побледневший и с выпученными глазами, он соскочил со своего импровизированного сиденья. И, метнувшись ко мне, приставил к моей шее лезвие внезапно возникшего у него в руке ножа.

В отличие от моего меча, нож был сделан из какого-то грубо обработанного куска металла — совсем не блестящего и покрытого вмятинами и зазубринами. Наверняка не отличался он и бритвенной остротой. Но чтобы перерезать глотку, уверен, хватило бы и такой поделки криворукого кузнеца.

— Я слышал, — угрожающе прошипел главарь, — проклятья и другие чары разрушаются, если убить самого колдуна. Проверим? Или… ты оговорился и на самом деле не колдун?

Я осторожно мотнул головой, стараясь сохранить в покое шею. Ответ главаря удовлетворил. Он отошел, убрав нож, и снова присел на чурбан.

— Мы вроде договорились, что ты не будешь меня бесить, — сухо произнес он затем, — иначе придется познакомить вас с Рудей поближе. Договорились? Так вот, если до тебя с первого раза не дошло, уточняю: вранье меня очень бесит. Ты даже не представляешь, как. И попытки угрожать — тоже.

Внеся это, необходимое на собственный взгляд, пояснение, главарь затем изрек следующее:

— На самом деле, как я понимаю, дело с тобой обстоит так. Ты бродишь беспечно по лесу… нашему лесу, и спокойно носишь дорогое оружие, какое местным воинам даже не снилось. Оружие и колдовские побрякушки. Ты говоришь на непонятном языке, да и сам не похож на здешних мужчин. Чистенький больно — раз. И два: для мальчишки великоват, да и кто доверит оружие какому-то сопляку. Ну а для взрослого мужика… где твоя борода, где усы? В какой морглокховой заднице ты их потерял?

Последняя фраза, как я понял, не столько была вопросом, сколько претендовала на остроумие.

— И какой вывод из всего сказанного можно сделать? — главарь ухмыльнулся. — Кто ты такой… таким образом? Сам признаешься или позволишь додуматься мне?

Не успел я открыть рот, как этот, вздумавший поиграть в Шерлока Холмса бомжеватый индивид сам себе и ответил.

— Ты — чужестранец, — молвил он торжествующе, — знатный и богатый чужестранец. Так ведь? Не будешь же ты и дальше косить под местного. Зная, как я отношусь к вранью. А коли так, у меня остался единственный вопрос. Есть, кому заплатить за твое освобождение? Вернее, не так. Если мы вернем тебя живым-здоровым домой… нас отблагодарят за это? И насколько щедро?

От этих, преисполненных апломба, слов мне стало смешно. Особенно в свете того, насколько далек оказался от меня родной дом.

— Домой? — проговорил я, едва сдерживая смех. — Вернуть? Да вы хоть знаете, где мой дом? А если б знали — как добираться собрались? На своих двоих?

Отповедь моя главаря обескуражила. С полминуты он молчал — определяясь, видимо, как относиться к моим словам. То ли странный пленник опять его «бесит», принижая возможности всей их шайки (типа самых крутых парней в мире), то ли правду говорит. В смысле, что действительно прибыл издалека… очень издалека. Настолько, что достичь моей предполагаемой родины впрямь будет трудновато.

В итоге оказавшаяся далеко не глупой голова разбойничьего вожака смогла примирить в его нечистой душе нахрап и здравый смысл.

— Не о том беспокоишься, — были его слова, произнесенные со всем доступным бродяге-простолюдину высокомерием, — о заднице своей лучше потревожься. На тот случай, если она Руде достанется. А она достанется, паренек, если ни в чем другом ты быть полезным нам не сможешь. Точнее, не захочешь. А захочешь — и вспомнишь, откуда явился, и как до туда добраться. Вспомнишь, а главное, расскажешь. Если же окажется слишком далеко… ну что ж, не такой я и жадный. С тем же господином договорюсь, чтоб он на летающей повозке нас доставил. Уж ей-то даже море не преграда. Пообещаю ему часть монет, которые за тебя получу. Но все это — при условии, если получу. Так как? Будут монеты?

— Надо подумать, — только и мог ответить я, — а еще… я хотел бы видеть девушку. Ну, убедиться, что с ней все в порядке. Кстати, она прибыла оттуда же, откуда и я. Тебе не кажется, что за двоих можно получить больше? Даже больше, чем от господина на летающей повозке?

Мой вопрос-предложение главарь оставил без ответа. Видимо, ему тоже надо было подумать. А вот просьбу мою удовлетворил. Ненадолго отошел к костру, что-то тихонько сказал, после чего двое из сгрудившихся вокруг огня разбойников встали и удалились в темноту. Как я заметил — обойдя шалаш.

Через несколько минут они вернулись, ведя с собой Валю. Один держал девушку за локоть, а другой прижимал нож к ее хрупкой шейке.

Вопреки моему опасению девушка почти не пострадала… физически, если не считать разбитой и оттого еще более распухшей губы. А вот моральное состояние пленницы было на нуле и даже ниже. Лицо промокло от слез, и было измазано косметикой вперемешку с какой-то грязью. Много проплакав, Валя и теперь продолжала всхлипывать дрожащим голосом. И не прекращая дрожала — от холода и страха.

Жгучая жалость охватила мою душу, борясь с не менее жгучей ненавистью — и к пленившим нас подонкам, и к собственному бессилию.

— А-а-алик! — всхлипнула, заметив меня, Валя, заставив мое сердце горестно сжаться. — Что теперь с нами бу-у-удет?

Как же мне хотелось ей ответить, что все будет хорошо, что я чего-нибудь придумаю и вытащу нас обоих. Но я промолчал, опасаясь, что ЛНМ, не осознающая собственного предательства тупая железяка, переведет для главаря и эти слова. В которые, к тому же, я и сам не очень-то верил. Поэтому единственным моим ответом Вале стала молчаливая улыбка — робкая и вымученная.

Затем главарь махнул рукой, и девушку увели. Сам же он снова обратился ко мне:

— А теперь… говоришь, подумать надо? Ну, так думай, паренек, думай. Вся ночь в твоем распоряжении. А когда взойдет солнце, жду от тебя ответа на единственный вопрос. Порадуешь ли ты нас всех звоном монет — или радоваться будет один только Рудя?

Склонившись надо мной лицом к лицу, главарь затем добавил с издевательской усмешкой:

— Мы для него привяжем тебя за руки лицом к дереву. Ну, чтоб не сильно брыкался. Так, чтоб Рудю твои трепыхания раззадоривали только. Уже представляю, как ты верещать будешь… громче, чем свинья, когда ее режут. Доброй ночи!

С этими словами и почесавшись, главарь удалился в темноту. Меч мой и пультик, естественно, прихватив с собой.

Мне советовали думать, и я думал. Правда, не над вопросом, который более всего интересовал предводителя лесной шайки. Что действительно меня волновало и лишало роскоши сна, так это как не дать Вале угодить в лапы таинственного работорговца на летающей повозке, мне — избежать домогательств со стороны бугая-полудурка Руди. Ну и, конечно, как нам обоим вернуться в свое время. Целыми и сравнительно невредимыми.

Я думал… но много ль придумаешь, когда ты безоружен и связан по рукам и ногам? Тут думай, не думай, а возможности все равно на минимуме. И о факт сей, печальный, любой замысел разбивался как волна о неприступную скалу.

Тянулась ночь, гордо шествовали минуты, сливаясь в часы. А мысли мои вяло двигались по кругу. И раз за разом сбивались на другую тему: где же все-таки и когда мы с Валей из-за наших забав с машиной времени оказались? О да, это еще один вопрос, охотно занимавший мой мозг.

В именах местных слышалось что-то славянское. Славок, Рудя… Последнее, кстати, явно родственно польскому и украинскому «рудый», что значит «рыжий». А этот туповатый здоровяк как раз рыжеволос.

Но в то же время… речь на любом славянском языке уж хотя бы через слово понять можно без переводчика. Нет-нет, да проскользнут в речи поляка или, скажем, серба смутно знакомые выражения. Тогда как здешнее наречие показалось мне абсолютно чуждым.

Сие, конечно, не ахти какой выдающийся парадокс, если память напрячь. Скажем, в языке идиш атавистическое присутствие чисто еврейских выражений вроде «поца» и «мазла» сочетается с обилием германоязычных слов. Так что случайно выбранный Абрам или Соломон, живший в библейские времена, едва ли понял бы своего далекого потомка родом из США или Германии.

То есть, народ тот же самый — а лексика, даже языковые группы разные.

Пример этот не единственный.

В речь жителей Закарпатья, считающихся славянами, примешаны словечки из польского, немецкого и даже, кажется, венгерского языков.

Современные греки могут сколько угодно называть себя эллинами, своих детей при рождении нарекать Аристотелями и Сократами — но вот язык их учеными все равно уничижительно именуется «новогреческим». То есть великие философы Сократ и Аристотель, эти имена прославившие, изъяснялись на другом языке.

Ну и, наконец, перевернись в могиле предводитель бриттов Артур — современные англичане считают тебя «своим». Эти-то люди, говорящие на смеси латыни, кельтского, а также… языка германцев. Притом, что с некоторыми из последних (саксами, в частности) тебе, о великий и легендарный, даже довелось повоевать.

В общем, языки разных народов можно сравнить с разноцветным бельем. А если народы живут по соседству, торгуют и общаются — с тем же бельем, угодившим в одну стиральную машину. Где эти тряпки трутся друг о дружку, перемешиваются, обмениваются краской. А в итоге перекрашиваются до полной неузнаваемости.

Возможно, даже в этом древнем наречии, на котором говорят пленившие меня разбойники, найдется пара-тройка словечек, доживших до наших дней. Доживших — но погоды не делающих.

Язык и имена — не единственное, что меня озадачило, вместо того, чтобы служить подсказкой. Еще и титул местного правителя: «кхонас», как уже говорил. А также таинственный Морглокх, которого главарь неоднократно поминал.

Нет, понятно, что речь идет о каком-то местном божестве. Причем о божестве явно недобром. И из-за контекста, и из-за имени, созвучного со словами «мор», «морг», «мгла». Но где, в мифологии какого народа имеется персонаж с таким именем — припомнить я оказался не силах. На ум пришло разве что отдаленно похожее имя древнегреческого Морфея, повелителя снов. А также аса Локи из скандинавских мифов. Породившего разные темные сущности, включая владычицу загробного царства Хель. Интересное сочетание!

И… вот ведь черт с Моглокхом на пару! В очередной раз я поймал себя на том, что как страус головой в песок погрузился в эти отвлеченные рассуждения. И когда! Попав в плен, да перед лицом реальной, близкой опасности, грозящей нам с Валей.

Нет, наверное, мы все-таки не совсем нормальные люди. Я говорю о тех, кто суется в аспирантуру и согласен даже мальчиком на побегушках работать в научном институте. Вместо того чтобы гоняться за баблом или возводить вавилонскую башню собственной карьеры в каком-нибудь офисе.

Оставалось надеяться, что ум — все-таки сильная сторона таких людей, включая меня. Что с его помощью я успею что-нибудь придумать. Пока тянется ночь… а когда не спится, ночь вообще-то кажется бесконечно долгой.

От досадных мыслей меня отвлек ЛНМ. Снова ожив, он опять начал, как перед беседой с главарем, выдавать обрывочные реплики. «Еда», «холодно», «мое»…

В недоумении я огляделся. Лагерь разбойников давно отправился на боковую. Главарь вместе с большей частью шайки, не иначе, коротали ночь в том большом шалаше. У костра оставался здоровяк Рудя — ему, видимо, от греха подальше запретили ночевать со всеми. И еще один разбойник — «вторая половинка» предыдущего, по всей видимости. Ну и, наконец, часовой… точнее, караульщик. Оставленный не на сколько-то часов дежурить, а, как видно, на целую ночь. При мне, во всяком случае, сменить его никто не торопился.

Так вот, все спали, даже этот дежурный. Разбойничья шайка — не воинское подразделение. Дисциплина в ней худо-бедно скреплялась разве что авторитетом главаря, мастака угрожать. И была столь же надежна, как гнилые доски, скрепленные ржавыми гвоздями.

Об уставе же караульной службы тем более речи не шло. Так что обязанность свою этот страж поневоле видел лишь в том, чтобы сидеть лицом ко мне, «драгоценному пленнику» шайки. Сидеть, склонив голову на колени да клюя носом. Ну и еще постараться за ночь не свалиться в костер.

Итак, ближайшие ко мне люди… если их можно было назвать людьми, дрыхли без задних ног. Тогда чью речь уловил лингвистический модуль?

Реплики звучали все чаще: «мое», «загрызу», «слабак».

Крайне заинтригованный я, поворачивая голову, сумел уловить «голоса природы» — череду рычаний, ворчаний и подвывающих звуков, доносившихся из глубины ночного леса. На них-то и реагировал ЛНМ, разражаясь новой серией реплик.

«Уйди», «загрызу», «еда»…

Ну и дела!

Хоть я и дилетант, но знал, в чем главное отличие так называемой нейросети от обычных компьютерных программ. Она, в отличие от последних, способна, усваивая новую информацию, обучаться и совершенствоваться. Как живое (причем разумное) существо. И так же обретать новые возможности.

Но это… на моих глазах созданный в НИИИНиПТе нейросетевой модуль как будто превзошел сам себя. Уж, по крайней мере, самые смелые ожидания — точно. Умудрившись усвоить язык тех, кому наука официально отказывала даже в наличии разума. Не говоря уж об осмысленной речи.

Хотя… те, у кого есть питомец — кошка, собака — соврать не дадут. За годы, проведенные вместе, они научались своих любимцев понимать, различая малейшие оттенки в их мяуканье или, соответственно, скулеже и лае. И что эти оттенки в общей совокупности, как не полноценный язык — содержательный и не лишенный сложности?

Следующая мысль, посетившая меня, показалась спасительной. Что если, научившись этих волков понимать, я смогу с ними договориться. Точнее, подговорить их помочь нам с Валей освободиться из плена.

Конечно, волк есть волк — хищник, человеку враждебный. И когда говорят «человек человеку волк», вовсе не подразумевают склонность представителей рода людского к взаимовыручке. Да и пословица «сколько волка ни корми, он все в лес смотрит» характеризует этих тварей не лучшим образом.

Но все-таки… если мы будем говорить, понимая друг друга, это уже совсем другой уровень общения. Зря, что ли дипломаты учат иностранные языки. Да и расхожий принцип «чужак — значит враг» можно вывернуть с точностью до наоборот. «Разговаривает как мы — значит, свой». Или, как в аналогичной ситуации говорил Маугли: «Мы с тобой одной крови — ты и я».

Да и в любом случае… что я теряю, если попробую? Разве что время. Не загрызут же меня эти серые бестии, сюда прибежав. Тогда как в плену у разбойников неприятности были нам с Валей гарантированы на все сто.

Потому, недолго думая, я решился. Повернул голову в сторону леса, за ствол дерева, к которому был привязан, и выкрикнул:

— Сюда! Ко мне!

А секундой спустя ЛНМ исторг великолепный призывный вой, что сделал бы честь самому Акелле.

Естественно, даже безалаберный местный караульщик не мог не обратить на этот вой внимания. Разбойник встряхнулся, приподнимая голову, осмотрелся тревожно. Но, увидев, что поблизости никаких зверей нет, просто погрозил мне дубинкой и снова задремал.

Оставалось надеяться, что обладателей серых шкур мой клич заинтересует не меньше, чем караульщика.

Ждал я не меньше минуты, но надежда сбылась. Легонько хрустя сухими опавшими ветками, к дереву моему осторожно подобрался крупный волк. Уставился на меня, оценивающе разглядывая светящимися в темноте глазами.

Потом заговорил… точнее, заворчал. А ЛНМ с готовностью перевел:

— Вуулх услышал клич, призывающий стаю. Вуулх пришел на зов, но увидел лишь двуногое существо. Как же так?

— Ну… чего только в жизни не случается, — изрек я философски. А ЛНМ донес эти слова волку смесью ворчания и повизгивания. Последовательностью звуков, строгой, как в азбуке Морзе.

— Двуногий говорит как Вуулх, — тихонько и осторожно проскулил волк, — как народ Вуулха.

А вот следующее из сказанного им меня поразило:

— Вуулх слышал когда-то от матери, когда был маленьким детенышем. А мать Вуулха — от своей матери. Были когда-то двуногие, которые понимали народ Вуулха. Жили рядом… охотились с народом Вуулха… с ними добыча всегда была обильной. И умели говорить как Вуулх и народ Вуулха. Но это было много и много лун тому назад. Теперь таких двуногих не осталось. Ни Вуулх, ни отец с матерью Вуулха, ни братья и сестры Вуулха, ни вся стая Вуулха таких не встречали.

— Все когда-нибудь бывает впервые, — ободряюще и как можно более дружелюбным тоном молвил я, хоть и понимал, что интонации ЛНМ передаст моему серому собеседнику едва ли. — Должна же и Вуулху когда-то улыбнуться удача.

Заявление это взволновало волка и привело в прямо-таки щенячий восторг.

— У-у-у! — затянул он, приплясывая подле меня, как обычная домашняя псина при виде хозяина. — Какая радость для Вуулха! Вуулх встретил двуногого друга! Теперь двуногий друг принесет удачу! Поведет Вуулха и всю стаю Вуулха на славную охоту, которая принесет много мяса! Вся стая Вуулха наестся до отвала. И после этого признает Вуулха своим вожаком!

— Тише ты! — попросил я, смутившийся от столь грандиозных на свой счет ожиданий, и из ЛНМ донеслось тихое ворчание. — Не все сразу. Видишь, я связан… в плену у других двуногих. Плохих.

В подтверждение этих слов я пошевелил кистями рук, связанными за деревом, и продолжил:

— Нужна помощь Вуулха. Освободи меня… перегрызи веревки. И тогда…

Волк недовольно заворчал и недоверчиво уставился на меня, чуть склонив голову на бок.

— Отец учил Вуулха, а отца Вуулха учил его отец, — донеслось из лингвистического модуля, — Вуулх всегда должен держаться сильного. Идти за сильным. Только сильный приведет Вуулха и стаю к добыче. И только сильная самка родит Вуулху детенышей. А тот, кто слабый — сам добыча. Просто еда для Вуулха и народа Вуулха. Двуногий слабый…

Печально! А я уже посмел надеяться на хороший исход. Что и говорить, волк есть волк. Но я не сдавался.

— Погоди… Вуулх, — обратился я к уже повернувшемуся и готовому снова скрыться в чащобе волку, — у тебя будет много добычи. Много мяса. Я обязательно дам ее… Вуулху. Только освободи.

Я нарочно обратился к нему по имени. Надеясь, что, во-первых, Карнеги прав, а во-вторых, собственное имя — самое приятное слово не только для человека. Для зверя тоже.

И надо сказать, замысел оправдался. Потому, вероятно, что волк был достаточно молод и легковерен. Поколебавшись немного, тихо поскуливая, он передумал меня покидать. А, напротив, подошел поближе к дереву, к которому я был привязан. И, вцепившись зубами в веревку, сковывавшую мои руки, принялся ее разрывать.

Веревка была крепкой, но Вуулх почти справился, когда за этим делом его застал караульный. Проснувшийся не то от звуков, издаваемых волком, не то по веленью собственного мочевого пузыря.

Так или иначе, увиденное ему не понравилось.

— Ты что это делаешь, какашка морглохова, — проговорил разбойник спросонья, — никак нашего пленника сожрать собрался?

Он колебался не больше пары секунд — решая, поднять ли тревогу и за это огрести люлей от разбуженных подельников, или попробовать управиться самому. А затем, предпочтя второй вариант, подскочил на ноги и, выхватив из костра горящую головню, двинулся на волка с дубиной в одной руке и головней в другой.

— Прочь! — приговаривал караульный, размахивая головней и чуть ли не на каждом шагу останавливаясь и топая. — Пошла вон, тварь! Не подходи! Сожгу! Сожгу!

Судя по столь бурной реакции на появление незваного серого гостя, разбойник сам его боялся. И, думал я, не испугайся Вуулх этого небольшого представления, не отступи в темноту, караульный бы сам наверняка струхнул. На помощь бы позвал.

Но, увы! Волк, как и подобает дикому зверю, боялся огня. Поэтому предпочел ретироваться, скрываясь в ночном мраке.

Меня, впрочем, такой исход нимало не огорчил. Как я уже сказал, Вуулх почти сладил с веревкой. От нее остались разве что отдельные тонкие волокна, чтобы разорвать которые, мне хватило бы и собственных незначительных усилий.

А с освободившимися руками я бы и ноги развязал, и добрался бы до оружия. Пусть даже не меча, оказавшегося в руках главаря. Но у того же караульного в арсенале имелась не только дубинка. Еще, когда он проходил мимо меня, шугая Вуулха, я из положения сидя заметил на поясе разбойника нож. Примерно такой же, как у главаря.

Осталось дождаться, когда караульный успокоится и снова уснет. А пока я с побегом не спешил. Продолжая держать руки за деревом, как бы связанными.

Вот только и разбойник снова отправляться на боковую отчего-то не торопился — даже отогнав Вуулха. Но, раззадоренный, как видно, своей маленькой победой, подошел ко мне и пнул по еще связанным ногам.

— У, гнусь! — рявкнул он при этом. — Поспать из-за тебя не получается… гнусь богатая! Небось, в таком домине жил… целая деревня бы поместилась.

К слову, на правах аспиранта-очника я сумел выцарапать из родного универа всего лишь комнату в общежитии. Да, по крайней мере, отдельную, которую не надо было делить с еще парой жильцов. Но на роскошный дворец она все равно не тянула.

С другой стороны, если взять в целом наш общажный корпус, то да: в нем бы наверняка поместилась любая из местных деревушек да не одна. Учитывая, сколь мало была населена тысячи лет назад планета Земля. А особенно такие ее уголки с далеко не мягким климатом.

— Гнусь! — продолжал яриться разбойник. — В таком домине… слуг, небось, как у меня вшей! А я, сколько помню себя, все бродяжил. Сначала с родителями… изгнали их, Морглокх знает, за что. Потом и сам.

Похоже, в отличие от того же главаря, его не сильно заботило, понимаю я, что он говорит, или нет. Просто выговориться хотел. Излить, так сказать, свою порочную душу. И, более того: не факт, что караульный вообще бы начал передо мной откровенничать и распинаться, если б не считал иноязычным чужеземцем.

— А знаешь, — затем молвил разбойник почти доверительно, да еще присел передо мной на корточки, — мне ведь этот Кхугл… козлорогий, ты знаешь, где?

Я не знал, но догадался, что речь идет о главаре. И следующие слова караульного не преминули подтвердить мою догадку.

— Чуть что — сразу нож к горлу. Как зверь… хуже даже. А еще… он тут проговорился, когда с тобой лясы точил. Ну, что меч твой если продать, можно целую зиму на эти деньги кормиться. Так мне, знаешь, сразу захотелось спереть этот меч и свалить. А что? Думаешь, так трудно? Из схрона-то… хе-хе-хе. Даже не смешно. Это ж просто яма! Мельче выгребной даже… пожалуй. А Кхугл, небось, привык считать, что в схроне добыча, как за семью замками.

Болтун — находка для шпиона, так что я лишь молча слушал, мотая на несуществующий ус. Схрон, значит. Яма. Это облегчало мою затею. А то я думал, что главарь Кхугл трофеи прямо в шалаше держал. Чуть ли не спал с ними в обнимку.

А разбойник продолжал:

— Вот, думал: свалю с мечом. И еще мог бы тебя развязать. Чтобы ты тоже свалил, Кхугл бы с остальными тебя быстрее хватились. Засуетились бы, кинулись бы тебя искать… гнусь богатая, мальчик золотой. А про меня вообще забыли.

Затем, немного погрустнев лицом и голосом, наступил, что называется, на горло собственной песне.

— Но… не стал, — были его слова. — Не решился… как-то. Думаю, ну проживу ближайшую зиму в сытости. А дальше что? Надоело бродяжить… одному как дерьмо в проруби болтаться. Хотелось к кому-нибудь прибиться. Чтобы вместе, чтобы друг за друга. Да и Кхугл не такой плохой… надоел только. Вот если б меня главным признали…

— Зря, — коротко молвил я, прерывая эту грустную исповедь.

Караульщик опешил.

— Что зря? — пролепетал он. Видать, и впрямь не ожидавший, что я его понимаю. А может, просто звуки из амулета-ЛНМ были ему в новинку.

— Зря передумал освобождать меня, — отвечал я с расстановкой. — А еще зря пинал того, кто не может ответить.

С этими словами я потянул руки и разорвал остатки пут.

— Потому что не знаешь, — в следующее мгновение мои руки вцепились в ворот грязной рубашки разбойника, — не можешь быть до конца уверен…

Резко потянув его за ворот рубашки, я подался навстречу и врезал лбом разбойнику аккурат в переносицу.

— …в том, действительно беззащитна твоя жертва или нет.

Потерявший равновесие и получивший столь внезапный и сокрушительный удар, дежурный разбойник бухнулся на пятую точку, роняя и головню, и дубину.

Грохнулся он не слишком далеко. Потянувшись, я сумел добраться до ножа. И, не заморачиваясь с развязыванием узла, просто перерезал веревку, которой были связаны ноги, немного притупившимся, но вполне еще острым и крепким клинком.

Подскочил на ноги, стряхивая с себя веревку и с облегчением разминаясь. Затем, с ножом в руке повернулся к оглушенному разбойнику, намерившись поставить в его несчастном существовании точку. Однако меня опередил Вуулх. Выскочил из темноты и, запрыгнув на грудь своему обидчику, зверь вцепился в его горло.

— Двуногий дал Вуулху мясо, — перевел для меня ЛНМ, когда волк на мгновение отвлекся от терзания разбойника и, оглянувшись на меня, издал короткий вой.

Какая ни есть благодарность!

Вуулх продолжал пировать, я же подхватил с земли оброненную караульщиком головню, не поленившись затоптать занявшиеся сухие сосновые иголки. Какова бы ни была тайная цель нашего с Валей присутствия в прошлом, устроить лесной пожар она явно не предусматривала.

С головней в руке, освещая себе путь, я шагнул в ту сторону, откуда, как я запомнил, главарь Кхугл приносил мне меч и пультик.

Посветив на землю, я еще порадовался, что страж мой оказался таким болтливым и проговорился про яму-схрон. Яма действительно обнаружилась — под одной из сосен. И прикрытая упавшими разлапистыми ветками.

Присев на корточки, я поднял, стараясь не уколоться, и отбросил эти ветви одну за другой. Снова посветил.

Да, меч действительно находился в яме. Рядом пультик, тут же Валина сумочка, вытряхнутые из нее айфон и всякая косметическая мелочевка.

С другими трофеями, кроме наших вещей, в схроне шайки Кхугла было, мягко говоря, небогато. Пара человеческих фигурок, вырезанных из дерева, ну и еще несколько тускло поблескивавших монет.

Последние были непривычно (для кого-то, не для меня) большими. С крупное печенье. Что и немудрено. Ведь у диких предков не было техники, способной нарезать металл так же тонко и мелко, как при изготовлении современных пятаков, рубликов, десяток. Не говоря уже о копейках.

На всякий случай я прихватил одну из монет. Мало ли, вдруг набредем-таки на селение, а кормить нас там не захотят. По крайней мере, бесплатно. Деньги же даже недоверчивых людей делают посговорчивей.

Так, с монетой и пультиком, рассованными по карманам, да с мечом в руке я вернулся к костру.

И вовремя. Сладкая парочка разбойников, у огня прикорнувших, теперь просыпалась. Здоровяк Рудя даже на ноги успел подняться. И теперь с недоумением барана, узревшего архитектурные новшества, переводил мутный взгляд то на караульщика, терзаемого волком, то на вашего покорного слугу. Вооруженного, что характерно.

Он-то, извращенец-недоумок, умер первым. С яростью, помноженной на злобное торжество, я пронзил клинком его необъятное брюхо. Ставшее теперь идеальной целью, мимо которой трудно промахнуться.

Из брюха брызнула кровь. Резким движением я выдернул клинок, и Рудя, схватившись за живот обеими руками, словно рану пытаясь заткнуть, повалился на землю аки мешок с дерьмом.

Второй разбойник успел больше. Успел схватиться за дубинку, успел нанести один удар.

Атаку его я успел парировать и отразить мечом. А следующим движением снес разбойнику его заросшую, давно немытую башку. Та укатилась прямо в костер.

На секунду отвлекшись от своей трапезы, Вуулх бросил горящий взгляд в сторону еще двух новых трупов двуногих. Точнее, еще двух свежих кусков мяса. «Ба! Да тут хватит, чтобы всю стаю накормить!» — говорил этот красноречивый взгляд, что было понятно без всякого перевода.

Эх, волчара, знал бы ты, сколько еще еды принесет тебе ожившая легенда в моем лице! Причем очень скоро.

С мечом наготове и горящей головней в левой руке, я направился к шалашу. По соседству с этой примитивной постройкой, к пущей радости моей обнаружилась Валя — привязанная к ближайшему дереву, зато живая и вроде здоровая.

При виде меня, да еще при оружии, девушка расплылась в улыбке, достойной Чеширского Кота и готова была радостно завизжать, но я, молча и с подчеркнуто-серьезной миной на лице, помотал головой. Тише, мол. Не будь обе руки заняты, приложил бы палец к губам.

Тишина не была лишена резона — все-таки, даже с мечом я не был непобедимым, особенно против толпы. Кроме того, между шалашом и деревом с Валей бессовестно дрых еще один караульщик. Рассудивший справедливо, что ни сбежать, ни, тем более, как-то угрожать ему и подельникам связанная по рукам и ногам девушка не может в принципе.

Один точный удар — и острие меча вонзилось под ребро горе-стражу, заставив его уснуть навсегда. Затем, повернувшись к Вале, я аккуратно, но настойчиво перерезал оплетавшие ее веревки.

Видя, что освобожденная девушка готова и в пляс пуститься, и на шею мне броситься, я был вынужден охладить ее пыл — хоть и стремно было малость. Напомнил:

— Еще не закончено.

И указал головней в сторону шалаша. После чего добавил:

— Подожди меня здесь. А лучше у костра.

Одновременно из-за шалаша и со стороны именно костра донесся вой Вуулха. Девушка испуганно поежилась.

— Стая! Ко мне! — перевел ЛНМ.

— Не бойся, — успокоил я Валю, — тот волк — наш союзник. Потом объясню. Хотя… на всякий случай, лучше держись поближе к огню.

А потом, немного помешкав, вручил девушке горящую головню. Все-таки волк есть волк. Не факт, что к моей спутнице он отнесется с таким же почтением, как и ко мне. Да и стая эта, ожидавшаяся с минуты на минуту — мало ли, что этим тварям в их серые башки придет.

Оставалось надеяться, что собственный лингвистический модуль поможет Вале тоже достичь с волками взаимопонимания. А нет — по крайней мере, огонь и обилие более доступной пищи поубавят у лесных хищников желания поохотиться на живую девушку.

Что до меня, то я рассчитывал на успевшие более-менее привыкнуть к темноте глаза. Обойдясь с их помощью без дополнительного источника света.

Прокравшись в темноту шалаша, я принялся рубить и колоть спавших там вповалку разбойников почти наощупь. Но именно почти — к концу бойни я уже отчетливо видел, что в единственной комнате примитивного жилища, на импровизированных постелях из звериных шкур и просто земляном полу не осталось никого живого.

Включая главаря по имени Кхугл.

Голодные, грязные, замерзшие и толком не выспавшиеся, мы брели понуро вдоль старой просеки, уже шмыгая носами, пока ночь сменялась серыми сумерками раннего утра.

Мы — это я имею в виду нас с Валей. В отличие от Вуулха, пребывавшего этим утром в просто-таки праздничном настроении. А каким ему еще быть у зверя, наевшегося до отвала, заслужившего уважение в стае (если верить его собственным словам), да вдобавок познакомившегося с персонажем легенды. Это как если бы ребенок-человек встретил Деда Мороза. Причем не подрабатывающего на Новый Год пьяненького актера-неудачника, а настоящего волшебника. Причем волшебника доброго, почти срисованного с американского Санта Клауса, а не сурового повелителя зимы, склонного, вдобавок, к садизму. «Тепло ль тебе девица, тепло ль тебе синяя?»

Доброго волшебника, в чьем бездонном мешке найдется любая игрушка и вообще любая вещь, о которой только может мечтать ребенок. И что же этому ребенку тогда — огорчаться?

Собственно, именно Вуулх вывел нас с Валей обратно на просеку. Для него, лесного обитателя, это искусственное образование настолько нарушало гармонию привычного мира, настолько бросалось в глаза, что волку не потребовалось много времени, дабы вспомнить, где этот гнусный шрам на теле леса пролегает, и как до него добраться.

Впрочем, даже близость «шрама» не нарушала мажорного настроя Вуулха. Словно домашний пес, он то шел рядом, то обгонял двух своих двуногих спутников, а то принимался нарезать вокруг нас круги.

Валя поначалу побаивалась волка. Но когда я ей все объяснил, а заодно продемонстрировал возможность общения со зверем, успокоилась. Более того, прониклась к нашему новообретенному другу симпатией до такой степени, что захотела сделать с Вуулхом селфи. Но увидела, что батарея айфона разряжена, не говоря уж о том, что сеть станет доступной спустя не одну тысячу лет. И слегка погрустнела.

Зато какой радостью светились ее глаза, когда мы покидали лагерь теперь уже мертвой банды разбойников.

— Мой герой! — говорила девушка, имея в виду уж точно не Вуулха. По крайней мере, одного поцелуя с ее стороны я дождался. Причем далеко не просто дружеского.

И лишь к утру почти бессонная ночь вкупе с голодом взяли свое. Вернув прежнее раздражение, в котором Валя пребывала незадолго до того, как мы попали в плен.

Хорошо еще, что я догадался реквизировать деревянные башмаки одного из разбойников на замену ее злополучным босоножкам. Надела эту грубую обувь, вдобавок снятую с трупа, девушка неохотно, даже с некоторой боязнью. Зато, по крайней мере, больше не просила о привале через каждые пять минут.

Но в остальном…

— И зачем я только с тобой потащилась, — бурчала она, как будто была не девушкой, а старухой в автобусе, — зачем ты сам-то эту кнопку гадскую нажал? Да и сама машина времени… далась она тебе. Я бы, небось, и так поверила, что у вас такие чудеса в вашем институте…

— Ну… век живи — век учись, — в оправдание себе ответил я. Про то, с каким энтузиазмом сама Валя восприняла предложение заглянуть в прошлое, напоминать не стал.

— Все равно дураком помрешь, — съязвила девушка, дополнив мою сентенцию.

Да, есть у нее такая черта: знать, помнить и при случае напоминать собеседнику о существовании второй части известных пословиц и афоризмов. Этаких «хвостиков», с которыми кажущиеся привычными истины меняли смысл едва ль не на противоположный.

К примеру, фраза, горячо любимая фанатами ЗОЖ, полностью звучит как «В здоровом теле здоровый дух — редкая удача». То есть, получить и то, и другое сразу трудновато. А излюбленная отмазка рутинеров и просто ограниченных людей, в полной версии звучащая как «Повторение — мать учения и прибежище для лентяев», отмазкой при таком дополнении уже кажется. Приобретая некую философскую неоднозначность.

Одно радовало. Что в одной из пословиц такое вот часто забываемое дополнение-хвостик оправдывает выбранную мной стезю историка. «Кто старое помянет, тому глаз вон, а кто не помянет — тому два глаза». То бишь, помянуть — лучше.

— …дураком, — продолжала Валя, — или, в твоем случае — Дуралексом.

А у меня не хватало сил, чтобы спорить и как-то оправдываться. Тем более, чувствовал я себя не дураком-Дуралексом и даже не героем. Но… убийцей. Массовым, вроде маньяка. Осознание этого накрыло меня, когда вышел адреналин. Почти как ежика из анекдота. Ну, того, который доплыл до середины реки, вспомнил, что не умеет плавать и утонул.

Нет, конечно, я не кисейная барышня. И с мечом обращаться умею — спасибо клубу реконструкторов. И в прошлом успел побывать не раз, меч вышеназванный таская не просто как модный аксессуар, отнюдь.

Но фишка в том, что убивать, именно убивать, в ход оружие пуская, мне до сих пор не приходилось. В предыдущих экспедициях институтских — в том числе.

Тогда, как я уже говорил, в прошлое мы наведывались шайкой-лейкой. Связываться же с группой, где есть несколько крепких и вооруженных парней, охотников обычно не находилось.

Попасть же в прошлое одиночкой, а тем более обремененным беззащитной девушкой — это совсем другой расклад. Причем факт наличия оружия влиял на него не сильно. Что сам одинокий рубака, что меч его, как понял я, виделись здешним лихим людям трофеями и не более. Ну и еще, в перспективе, ликвидным товаром.

Вот и пришлось доказывать, что на самом деле ты смертельно опасен. И разбойники сделали большую ошибку, связавшись с одиноким путником.

Доказывать — причем отнюдь не на словах.

Конечно, до того, как расправиться с шайкой Кхугла, я уже успел убить одного из его людей и воспринял сей факт спокойно до равнодушия. Но, во-первых, тогда я лишил жизни в пылу схватки, походя. И едва даже заметил, если б главарь не напомнил. А во-вторых, коль стычка та закончилась для меня пленением, было не до душевных терзаний. Все, что волновало — как освободиться и остаться в живых.

Теперь же… и опасность миновала, и я сам перед этим не столько сражался, сколько убивал. Спящих или сонных людей, сопротивления почти не оказывавших. Да еще в таком количестве. Сколько ж их лишилось жизни моими стараниями? Не меньше дюжины, кажись.

С другой стороны, что мне, собственно, оставалось делать? Тот же главарь сам виноват. Не надо было меня так рьяно запугивать, этого Рудю поминать чуть что. Даже маленькая крыса и совсем крохотный муравей будут кусаться — вынуждены будут — если их загнать в угол. Кхугл был вроде не глупым человеком, неужели не понимал такой простой истины? Видимо, прав был Ломброзо, утверждавший, что преступники проявляют больше хитрости, чем ума.

И только Вуулх, повторяю, из нас троих не парился, был бодр и весел. А потому искренне не понимал, как в такое чудесное утро мы можем быть чем-то недовольны. Живы ведь? Живы. Из плена спаслись, недругов победили. Что? Устали? Так кто ж вас гонит, болезных? Куда торопитесь? Прилегли бы под ель поразлапистей, отоспались бы вдоволь.

А что голодны, сами виноваты. При таком-то обилии мяса!

Не объяснишь же ему, простому зверю, что нам, двуногим, западло жрать себе подобных. Хоть в сыром виде, хоть поджарив на углях. Что само-то по себе с точки зрения волка было глупейшей прихотью. А другой еды в лагере разбойников не обнаружилось.

Про миссию, висящую над нами, не дающую вернуться домой, но в то же время до сих пор остающуюся для нас тайной, говорить Вуулху тем более не имело смысла. Уж очень абсурдно само по себе это звучало — и не только для волка. Чего доброго, сразу упадем в глазах четвероногого союзника. Подумает еще, что мы не персонажи ожившей легенды, а обыкновенные безумцы. В чьем поведении еще меньше смысла, чем у большинства двуногих.

Мало-помалу становилось светлее — и не только потому, что всходило солнце, и наступающий день обещал быть в противовес вчерашнему ясным и сравнительно теплым. Вдобавок, лес начал редеть даже по сторонам от просеки. А потом мы наткнулись на первый след человеческого присутствия. После лагеря разбойников, разумеется.

След представлял собой не то вкопанное в землю бревно, не то ствол мертвого дерева, очищенный от веток и соответствующим образом обработанный. В бревне, а может, в древесном стволе были грубо вырезаны и подкрашены черты человеческого лица — глаза, рот, нос. Борода. Впрочем, краска успела поблекнуть.

Было ясно, что перед нами какой-то местный идол. Но и только. Вырезанное лицо не отличалось выразительностью. Из-за чего понять, какому божеству он посвящен, злому или доброму, было практически невозможно.

Соответственно, ни я, ни Валя не представляли, каким образом следует это божество почтить. Требуется ли кровавая жертва или хватит просто подложенных к подножью идола плодов и веточек. А то и вовсе простого поклона. Или, как вариант, не стоит местного кумира даже трогать, чтобы не навлечь на себя проклятье.

Хотя о чем это я? Все равно ничего, в жертву пригодного, у нас с собой нет. Как нет, по чести сказать, и желания здешним суевериям потакать. Так что, полюбовались — и идем дальше.

А вот на Вуулха идол произвел куда более сильное впечатление. Волк заскулил, как дворняга, замерзшая на улице и просящаяся погреться.

— Дальше Вуулх не пойдет, — перевел мой лингвистический модуль, — дальше кончается лес. Дальше двуногие… много двуногих. Они не понимают Вуулха и народ Вуулха. Не дают охотиться. Хотят убить.

— Ладно, что ж поделаешь-то, — ответил я, — удачи тебе, Вуулх. Доброй охоты!

Волк на это коротко взвыл — что ЛНМ перевел как ответное «доброй охоты» — и, сойдя с исполосованной тропинками просеки, скрылся в чащобе.

А мы с Валей продолжили путь. Вдвоем.

* * *

За лесом расстилалось поле, засеянное какими-то тонкими, слабосильными с виду, колосьями, гнувшимися под ветром. За полем, которое мы обогнули по тропкам, продолжавшим виться и за пределами леса, зеленел луг с несколькими участками, окруженными изгородями из жердей. За изгородями маячили грядки, покрытые зеленью. А вокруг огороженных участков, неспешно пощипывая травку, бродили тощие коровы и овцы со свалявшейся шерстью.

И, наконец, за огородами обнаружилась сама деревня. Она же цель или одна из целей нашего путешествия, если верить пультику. Тот показывал уровень синхронизации уже в сорок четыре процента. А также пустому желудку, наполнить который если где и можно, то только в человеческом жилище.

Деревня представляла собой россыпь из нескольких десятков домиков, точнее, бревенчатых землянок. Не то частично вросшие в землю, не то из земли торчащие, они напоминали гигантские диковинные грибы.

Дверные проемы были прикрыты шкурами, из отверстий в крышах поднимался дым. И… хоть я не спешил заходить внутрь, даже на порог ступать первого же из этих жилищ — воображение само дорисовало для меня остальное. Все детали тамошнего убранства.

Одна комната, она же кухня, где ютится семья, порой, из десятка человек, не считая скота. Для последнего в таких домиках обыкновенно выделена специальная загородка. Но менее вонючими четвероногие обитатели дома от этого не становятся.

Земляной пол. Постели из шкур. В качестве удобств — разве что очаг, ну и еще отверстие в стене, обеспечивающее вентиляцию.

Захотелось по нужде? Милости просим на окраину деревни. Лист лопуха тебе в помощь, чтобы подтереться.

Причем это — в летнюю пору. Если же аналогичное желание посетило тебя в зимний мороз, особенно ночью, прежде хорошенько подумай: оно и впрямь тебе сильно нужно? Или лучше когда-нибудь в другой раз?

Неоднократно побывав в прошлом, я вдоволь насмотрелся, помимо прочего, и на жилища предков. И на такие, и на бывшие чем-то лучше или хуже. Но все они в комфортности проигрывали даже комнате в общежитии, доступной простому студенту или аспиранту. По крайней мере, по большинству позиций.

Касалось это и замков баронов и королей. Особенно зимой, когда в этих каменных, трудно отапливаемых мешках становится не теплее, чем в холодильнике. Не говоря уж о том, что самое великое величество не властен над временем. И если захотел поесть или помыться, вынужден ждать часами, пока самые расторопные слуги не приготовят воду или обед.

При таких делах многие из средневековых господ даже вынужденно забивали и на режим питания, и на нормы гигиены. Просто следуя пути наименьшего сопротивления. Отчего проживали, естественно, недолго. Даже без учета посягательств со стороны разного рода недругов.

В общем, насмотрелся я на жизнь во времена темные и не очень. И потому искренне не понимаю современных мне риторов, любителей превозносить прошлое, награждающих его эпитетами вроде «светлого», «героического», «великого» и все такое прочее.

Но еще больше удручают мантры о какой-то неведомой «деградации», про которую эти же ребята обычно толкуют применительно ко дню сегодняшнему. Интересно, предложи я — с улыбкой опытного риелтора и таким же напором — кого-нибудь из них пожить, к примеру, в этой деревне, насколько их хватит? Как скоро они попросятся назад из эпохи, явно не затронутой метастазами «деградации» в виде электричества, интернета и утреннего душа? Ну и, конечно, их любимого торгового центра в шаговой доступности, избавляющего от необходимости бродить, порой, неделями по лесам, горам и болотам в попытках найти что-нибудь съестное. Как и горбатиться на полях и огородах.

Не, я понимаю, что не стоит грести всех и каждого под одну гребенку. И кто-то из живущих действительно деградирует — без всякой иронии. Другое дело, что причина сего явления общеизвестна. И по большому счету та же самая, что и у сородичей Вуулха.

Имя ей — отчужденность от разума. Чужого разума, если говорить о здешних волках. Без него, без хотя бы редких контактов с двуногими союзниками, жизнь волчья быстро превратилась в существование. В замкнутый круг из самых примитивных интересов.

Догнать более слабого зверька, чтобы утолить голод. Не стать едой самому — а для того удрать от тех, кто сильнее. Будь то медведь или чужая, более многочисленная стая. Осчастливить какую-нибудь волчицу, заделав ей целый выводок детенышей. Да найти местечко укромное, вырыть нору, в которой так хорошо хоть на время укрыться от жестокостей мира.

Все одно и то же изо дня в день. И никаких сюрпризов… точнее, сюрприз здесь возможен единственный и несовместимый с жизнью. Вроде охотничьего капкана.

А потом сменится сколько-то поколений, увязших в этой круговерти со смертельным исходом — и последние проблески мысли, осмысленности в жизни, такие как легенда о дружественных двуногих, окончательно покинет здешних волков. Потомки Вуулха превратятся в обычных зверей, и даже ЛНМ уже не поможет волкам и людям понимать друг друга.

Ну ладно волки. Разум, худо-бедно возвышавший их над болотом примитивных потребностей, не дававший полностью в нем увязнуть, был, как уже говорилось, чужим. Заемным. У людей же он свой собственный — не зря наш биологический вид зовется человек разумный. А значит, надо сильно постараться, чтобы избавить себя от последнего прилагательного, сделавшись его недостойным.

И опять-таки — не буду мерить всех одним аршином. Есть индивиды, готовые проделать эту работу с легкостью и упорством, достойным лучшего применения. Да еще доплатить за такую возможность алкомаркетам и наркодилерам.

* * *

Между домишками, хаотично разбросанными, вилась широкая натоптанная тропа, вполне тянувшая на звание «главной улицы». По ней-то мы и двинулись с Валей, оглядываясь в поисках дома погостеприимнее да хозяев поприветливее.

Благо, частокола и иных фортификационных сооружений вокруг деревни не было. Не знавшее войн и не шибко опасавшееся, как видно, той же шайки покойного Кхугла, это поселение еще могло себе позволить такую роскошь — расти вширь и без оглядки.

На нас оглядывались, но препятствий не чинили. Более того, если поначалу взгляды, что я ловил на себе, были тревожные — шутка ли, вооруженный человек пожаловал, то уже примерно на десятом из домов, которые мы миновали, тревога сменилась заинтересованностью.

«У него оружие», «воин», «что ему нужно», «он нам поможет?» — улавливал и передавал мне ЛНМ отдельные реплики, которыми обменивались жители деревни.

Потом некоторым из селян пришло в голову бросить прежние дела и увязаться за нами. Сначала пара детишек в одних рубашонках, потом сильно горбящаяся, но еще способная ходить беззубая старуха, за ней семейная пара — молодые мужчина и женщина. Мало-помалу за нами, как хвост кометы, потянулась целая толпа.

Потом в какой-то момент некоторые из этих незваных попутчиков поравнялись с нами, потом даже обогнали. Толпа обтекала нас, окружая, беря в нестройное, но кольцо.

Меня это обстоятельство встревожило, я даже положил руку на эфес меча, готовясь выхватить его в любой момент. Но… как говорится, пуганая ворона и куста боится — никаких враждебных действий окружавшие нас селяне не предпринимали. Более того, я даже не увидел ни у одного из них хоть что-то, что они могли бы использовать в качестве оружия. Вил, например, или косы.

А потом мне навстречу вышел невысокий коренастый мужик средних лет с лицом, заросшим черной бородой. Стянул с себя головной убор — что-то вроде примитивной шляпы. И заговорил тревожным голосом. А ЛНМ немедленно перевел:

— Воин! Ты нам поможешь? Помоги, воин!

И сам попятился испуганно, услышав звуки чуждой речи из вещиц у нас на шеях. Но, отдать ему должное, отступил лишь на пару шагов.

По толпе волной прокатился тревожный ропот.

— Не бойтесь! — поспешил я успокоить жителей деревни, вскидывая руку с открытой ладонью. — Духи, которые живут в наших амулетах, добрые. Они лишь помогают нам, чужеземцам, и вам понимать друг друга.

Ропот стих. Вероятно, услышав понятную им речь, селяне успокоились. А я добавил — переходя к делу и куя железо, пока горячо:

— Вы погодите, люди добрые. Накормите сначала… отдохнуть дайте. Мы с дороги устали. А потом и о помощи поговорим.

Горел огонь в очаге, наполняя теплом и уютом примитивное жилище, уже не казавшееся таким примитивным, а также тесным, грязным, душным и скверно пахнущим. Более того: после ночевки в лесу и прогулки под холодным ветром даже землянка могла показаться вершиной комфорта. Как и облезлая, наверняка кишащая паразитами, шкура — после голой земли.

Даже подумалось, что я погорячился, с презрением рассуждая о здешних условиях жизни, представляя их этаким воплощением неудобства. Все познается в сравнении, знаете ли.

Да, в землянках местных жителей темно, тесно, не принять душ и пахнет скотиной. Но меньше всего мне хотелось покидать даже такой убогий приют. Или, правильнее сказать, не хотелось ни за какие коврижки.

Очаг согревал нас с Валей извне. А еда, которой поделился приютивший нас давешний чернобородый мужик с внушавшим доверие именем Мило, прогревал наши несчастные организмы изнутри.

Началась трапеза с овощной похлебки. Мы только что деревянные тарелки после нее не вылизывали, лишь раззадорив аппетит.

Хозяин тоже понимал, что такой едой усталые путники вряд ли насытятся. Особенно здоровый парень, белоручкой отнюдь не бывший. Поэтому за похлебкой последовали солидные порции каши (полные тарелки с бугорком) да немаленький кусок мяса в качестве подспорья.

Нашлось в рационе местных жителей место и некоему подобию чая. Каким-то местным травам, заваренным в кипятке. Судя по вкусу и запаху, присутствовал среди этих трав и иван-чай.

В целом получилось приятно. И только осушив кружку этого напитка, я ощутил: вот она, сытость. Пришла наконец-то!

Понравился травяной напиток и Вале. Хотя, насколько я знаю, чаю девушка предпочитала кофе. Тем не менее, о вкусах своих на сей счет она даже не заикнулась. А, отхлебывая этот местный эквивалент чая, расплывалась во все более широкой улыбке с каждым глотком.

На этом хорошие новости для нас заканчивались. Потому что приютивший-накормивший нас Мило желал теперь исполнения условий сделки с нашей стороны. И плевать ему было, что под руку с чувством сытости пришла и сонливость. Что лично я (даром, что воин) ничего так не хотел, как упасть на ту же шкуру, облезлую и паразитами густонаселенную; упасть, как на самую мягчайшую из перин — да уснуть часиков эдак на двенадцать. Хотя бы…

В крестьянской прямоте и простодушии Мило даже мысли не допускал, что я могу нарушить собственное обещание, данное при всем честном народе. Поэтому он даже вопросом таким не задавался — согласимся мы помочь деревне в постигшей ее беде или нет. Раз договорились, помощь должна быть, и точка.

Нет, чернобородый хозяин, являвшийся, кстати, еще и старостой деревни, не гнал нас за порог, не указывал на дверь… точнее, на заменявший ее прикрытый шкурами проем. Даже не напоминал, что пора-де и честь знать. Просто, едва мы покончили с трапезой, как Мило принялся посвящать нас в постигшее односельчан несчастье. Не сильно заботясь, повторяю, насколько сами мы готовы его слушать. И почти без присловий. Если не считать таковым фразу:

— А дела у нас, вот какие…

Приятного мы затем услышали, мягко скажем, немного. И плохой новостью номер один стало то, что упомянутый Кхуглом «господин в летающей повозке» действительно существовал.

Правда, по словам старосты, то был, скорее, летающий шатер. Но это было не так важно, как то печальное обстоятельство, что пресловутый «господин» не являлся ни персонажем местного суеверного фольклора, ни продуктом очередной сплетни с одной бабой в качестве авторитетного источника информации.

Реальность существования этого злокозненного летуна подтвердил лично Мило и мог подтвердить чуть ли не каждый житель деревни. Шутка ли — где-то седмицу назад «господин в летающей повозке» побывал здесь лично.

— Высокий такой, статный, — описал его Мило, — чуть ли не с тебя, воин. И тоже без бороды. Одет странно… и ткань шибко плотная, и непонятно как выткана… нитей не разглядеть. И к телу прилегает, будто вторая кожа...

Что еще удивило лично хозяина дома — визитер тот странный ничем не пахнул.

— Ну, понимаете, — были его слова, — мужчина хоть чем-то всегда обязательно пахнуть должен. Едой, недавно съеденной. Землей, в которой копался… ну, если не белоручка. Собственным потом. А от этого — никаких запахов. Я, хоть ближе всех стоял, ничего не почувствовал.

Вздохнув невесело, Мило продолжил:

— А еще ведь все время лыбился, как полоумный. Хотя нет: был у нас в деревне дурачок, так тот хотя бы время от времени плакал. Особенно когда больно. А этот только лыбился и лыбился. Даже когда угрожал

Прибыл, впрочем, этот странный улыбчивый субъект изначально не с угрозами и точно не на экскурсию. Но с деловым предложением: выкупить у деревни дюжину девушек.

— Ну, из тех, которые созрели уже, — пояснил староста, — готовы хоть завтра детей рожать. Но вот с парнями еще… ни разу… это самое. Ты меня понимаешь?

Вопрос адресовался лично мне, как мужчине от мужчины. Я в подтверждение кивнул, и Мило продолжил свое нерадостное повествование.

Обладатель летающего шатра обещал заплатить золотом за каждую девицу. Общине или ее родителям — он не уточнял, Лишь одно условие поставил: чтобы жители деревни сами отыскали подходящих кандидаток и привели к вышеназванному шатру, как раз приземлившемуся на окраине деревни.

Проще говоря, будут девушки — будет золото. И даже продемонстрировал небольшой слиток в подтверждение своей платежеспособности.

— А что мы? — прокомментировал теперь эту попытку чернобородый. — Ты, конечно, сам видишь… живем небогато. До кхонаса даже мне далеко. А я здесь человек не последний. Ну, не избалованы деньгами, понимаешь? Но чтобы кто-то согласился продать родную кровиночку… да я до сих пор не понимаю, как этому ублюдку такое в башку прийти могло. Видать, точно слабоумный!

Потому реакцию селян, собравшихся вокруг летающего шатра и его хозяина, нетрудно было предсказать. В завидном единодушии они освистали наглого чужака и велели убираться подальше. Желательно — сразу к Морглокху. Кто-то даже швырнул в обладателя летающего шатра камень. Прямо в голову попал. Но господин на летающем шатре как будто не заметил.

— Другой бы сразу грохнулся… добро, если в живых остался, — высказался на сей счет Мило. — А этому… этот хоть бы улыбочку свою треклятую с рожи убрал. Как стоял, так и стоит, ублюдок. Стоит, зубоскалит!

Невредимый, и все такой же невозмутимый и улыбчивый, он, конечно, убрался в свой шатер. И вскоре это сооружение поднялось в небо, покидая негостеприимную деревню. Вот только прежде, чем улететь, господин на летающем шатре поставил селянам срок.

— Через седмицу вернусь, говорит, — рассказывал Мило, — и либо те, кто хотят золота, приведут ко мне девушек, либо я сам возьму. Не платя ни медяшки.

— А если сам мог взять, то зачем ему вообще с вами торговаться? — не понял я. — Платить вам?

— Да Морглокх его знает, — махнул рукой староста, словно муху отгонял. — Может, легче ему так. Не надо самому девиц проверять, невинны они еще или нет. Опасался время зря потратить, первых попавшихся похищая. А может, просто унизить нас всех хотел. Показать, какой он над всеми нами хозяин и господин. А что? Люди разные бывают.

Как бы то ни было, но назначенный этим торговцем живым товаром срок в семь дней вышел, а выполнять его гнусное требование желающих не нашлось. И тогда, буквально за день до нашего прихода, господин в летающем шатре прибыл вновь. Чтоб исполнить свою угрозу.

Дело было так: несколько девушек, которым надоело копаться в огороде, решили улизнуть. Сперва погулять по лугу, потом к речке сходить. Не искупаться — уж больно холодная нынче погода стояла. Просто побросать в воду камушки. И, что греха таить, полюбоваться на себя, любимых, отражающихся в воде. А что? Другого зеркала в их распоряжении не было.

Полюбоваться, пообсуждать друг дружку, похихикать. И, наверное, погадать на возлюбленных.

Вот тогда-то и появился в небе распроклятый шатер. И несчастных девушек просто втянуло в него неведомой силой — невзирая на попытки сопротивления.

О произошедшем рассказал пастушок, ранее заметивший этих отлынивавших от работы, праздно шатавшихся девиц.

— Как будто за веревки их потянуло… невидимые, — сказал Мило, как видно, повторяя описание, данное пастухом, — как ведро из колодца. Раз — и вверх. Пастушок, конечно, всю деревню поднял. Да что толку? Пока мужики собрались, шатра того морглокхова и след простыл!

Причем староста был уверен, что неприятности деревни только начинаются. Улыбчивый выродок на летающем шатре умыкнул всего четырех девушек. А требовалась-то ему, как было сказано, дюжина. Так что в ближайшие дни (или, как сказал староста, «ночи») стоило ждать возвращения этого работорговца. И новых похищений.

— Многие родители своих дочерей вообще теперь из дому не выпускают, — рассказывал Мило, — только, боюсь, этот недоносок и из дома умыкнуть может. Вон, могущественный какой!

О том же, что ждало похищенных девушек, страшно было и подумать. В этом что староста и другие селяне, что мы с Валей были единодушны. Спутница моя вообще погрустнела, молча слушая рассказ Мило.

Погрустнел и я, хоть и по другой причине… точнее, не только по этой. Даже не глядя на пультик, на показатель синхронизации, я понимал, что в этом, похоже, и заключалась цель моего пребывания в этой эпохе. Победить обладателя летающего шатра, спасти местный люд от его посягательств. Вот только как это сделать, не имея в арсенале даже плохонького ПЗРК?

— Хотели мы уже к кхонасу посланников отправлять, — завершал свое повествование староста, — но тут вы явились. Вернее, ты… могучий воин.

Лестно, конечно, когда тебя так называют. А не падки на лесть, наверное, разве что мертвецы и бездушные роботы. Однако и не поделиться своими опасениями я не мог.

— Мой меч к вашим услугам, — были мои слова, — вот только… боюсь, не достать мне мечом этот шатер. По крайней мере, когда он в воздухе. Да и хозяин его… говоришь, ему даже камень, в голову попавший, вреда не причинил?

При этом сам я не мог не вспомнить опять-таки камень, отправивший меня в нокаут во время схватки с подручными Кхугла. И машинально протянул руку к затылку — ощупать новоиспеченную шишку.

— Трудно, понимаю, — отвечал Мило, — но нам-то, воин, сам понимаешь… еще трудней. Мы сражаться не мастаки, опять же вилами и косой много не навоюешь.

Потом подумал — и добавил, будто вспомнив что-то важное:

— Ты вот что, воин. Можно ведь с колдуньей посоветоваться. Наверняка что-нибудь подскажет… она мудрая. Тут недалеко живет. За рекой, на опушке. Где-то… к полуночи отсюда.

«Полночью» и «полднем», насколько я знаю, в старые времена многие народы обозначали части света — соответственно, север и юг. То есть, обитала колдунья к северу от деревни.

С другой стороны, части света в моем случае так себе ориентир — без компаса-то. Остается рассчитывать на показания пультика. Да и надежнее.

Что еще интересно, о наличии в шаговой доступности от деревни колдуньи Мило говорил спокойно, без страха и мистического трепета. Просто-таки как о чем-то само собой разумеющемся. И не похоже было, чтобы кто-то из селян порывался взяться за вилы, линчевать колдунью или предать огню. А то, что сама она живет отдельно от деревни, объяснялось, скорее всего, лишь нелюдимостью. Да еще отсутствием общих интересов с простыми пахарями и скотоводами, к знаниям не стремящимся, к загадкам мироздания равнодушным.

А ведь происходи дело, скажем, в средневековой Европе, хватило бы малейшего подозрения, чьего-то устного доноса вкупе с репутацией отшельницы, чтобы подозрительную особу отправили на костер. На всякий пожарный, простите за невольный каламбур.

Еще я вспомнил, что и в более старые времена, средневековью предшествовавшие у некоторых народов уже имелся страх перед колдунами. Выражался он в том, что у людей было в порядке вещей скрывать свое имя от посторонних, особенно незнакомцев. Дабы его ненароком не услышал колдун (злой, ясен пень) и тем самым не обрел власть над проговорившимся индивидом. Мотив этот — знание имени как инструмент контроля — впоследствии нашел еще отражение в сказке братьев Гримм про Румпельштильцхена.

Но в ту эпоху, в которую занесло нас с Валей, не заметил я и такой подозрительности. Люди охотно называли друг другу свои имена… если, конечно, Мило и Рудя — не клички. А значит, признавая существование колдунов, не считали их опасными и вредоносными. Как не принято в наше время ждать каких-то вредительских действий от научных работников, педагогов, медиков или, скажем, айтишников.

— Сходим, — уверил я старосту

Сказать по правде, я не слишком надеялся, что встреча с колдуньей нам как-то поможет. Что умная по меркам своего времени, но по большому счету дикарка сможет подсказать что-то, что реально бы помогло в противостоянии с, наверное, первым в мировой истории летательным аппаратом. В магию же мне, как человеку науки, верить вообще-то было не комильфо.

И, тем не менее, я считал необходимым использовать все возможности. Для очистки совести.

— Только дайте отдохнуть… — почти взмолилась Валя, — хоть пару часиков. Мы ночью не спали.

Вряд ли современники Мило были знакомы с такой единицей времени, как час. И потому не берусь судить, как именно просьбу девушки перевел для него лингвистический модуль. Тем не менее, хозяин дома вроде понял, что речь идет о совсем небольшом промежутке времени. Поскольку в ответ согласно кивнул.

— И вот еще что… воин, — осторожно предложил он затем, — не таскал бы ты девушку с собой… опасно же. Особенно если этого… с шатром летающим встретите. Лучше, может, пусть она у нас погостит… ну, пока ты к колдунье ходишь. И вообще. Я человек женатый, если что. На честь девичью покушаться не собираюсь.

Я не стал говорить, что коль негодяй с летающим шатром умудрился выкрасть нескольких девушек прямо из-под носа селян, походя, деревня эта ну никак не тянула на безопасное от него убежище. Хоть для Вали — хоть для кого. Скажу даже больше… точнее, сказал бы, но сдержался: рядом с вооруженным мной девушка была в большей безопасности, чем в любом из здешних хлипких домишек.

И уж тем более мне в голову не пришло рассказывать Мило о то ли моей личной, то ли нашей с Валей миссии, которая только и удерживает нас в этом месте и времени. О миссии, закончив которую, нам захочется как можно быстрее свалить отсюда восвояси. А коли так, лучше, если к моменту ее завершения мы будем вместе.

И потому ответ мой старосте злосчастной деревни получился несколько пафосным и с налетом романтизма.

— Это невозможно. Мы с ней неразлучны, — были мои слова.

Валя, как я заметил, отреагировала на них улыбкой. Не понял только, была ли это улыбка обожания или иронии.

Перейдя на другой берег реки по небольшому, потемневшему от времени и сырости, мостику без перил, я почти машинально, по привычке, глянул на пультик. Тот нашел, чем порадовать: пока мы точили лясы со старостой Мило, показатель синхронизации превысил пятьдесят процентов. Составил пятьдесят два процента, если быть точным.

— Хм. Пациент скорее жив, чем мертв, — прокомментировал я. И, в полном соответствии с принципом «попытка не пытка» нажал большим пальцем на кнопку возвращения. Другой рукой взяв за локоть Валю.

Буквально на долю секунды окружающий пейзаж — с рекой, лугом, маячившим впереди лесом — померк, лишился объема, став похожим на театральные декорации или графику в старых компьютерных играх. И я даже успел позволить себе понадеяться, что в следующее мгновение мы окажемся в кабине машины времени.

Увы, чуда не произошло. Живость снова вернулась в окружающий мир — мир невесть насколько древних времен. Снова зашумела река, запела какая-то птичка, а солнце светило как прежде ярко. Солнце, вокруг которого планете Земля предстояло совершить не одну тысячу оборотов прежде, чем ваш покорный слуга хотя бы родится!

Затем, на моих глазах, под мой же многозначительный возглас «ну е-мое!», цифра синхронизации на экране пультика начала стремительно уменьшаться. Пятьдесят один процент, пятьдесят, сорок девять. Словно сила, ответственная за наше пребывание здесь, как и за наше возвращение, решила наказать нерадивых подопечных. Так же за попытку побега из мест не столь отдаленных незадачливый беглец получал дополнительные годы к сроку.

Остановилось падение на сорока восьми процентах. Подержав пультик еще немного перед собой и убедившись, что больше санкций не последует, я убрал его обратно в карман.

— Фокус не удался, фокусник был пьян, — молвил я при этом, виновато разводя руками.

— Глазам своим не верю! — не то с искренним, не то с деланным, но возмущением воскликнула Валя. — Неужели ты бы бросил в беде несчастных похищенных девушек?

— Не уверен, что и оставшись, могу им помочь, — только и мог ответить я. — Этот летающий шатер… мечом его точно не достать. Тут бы разве что чего-нибудь взрывчатое сработало. Да и хозяин его… что за доспех он такой носит, что голова вроде открыта, но брошенный камень ей никак не навредил?

Незадолго перед уходом я еще раз поспрашивал Мило об этом авиаторе-работорговце. Точнее, о его одеянии и другой экипировке.

Увы, ничего ответы старосты не прояснили. Никаких доспехов, никакого шлема тот улыбчивый гад не носил. Одежда же по описанию скорее напоминала современный мне спортивный костюм.

Уж не еще ли один путешественник во времени, коллега мой, пожаловал? Увы, гипотеза была так себе. Ничуть не объясняла ни неуязвимости этого субчика, ни интереса к местным девушкам — прямо скажем, нездорового, ни пресловутого летающего шатра. Ибо никакое транспортное средство таких размеров в кабину машины времени не поместится. Да и если бы даже поместилось… насколько помню, попытка прихватить в прошлое даже самокат не увенчалась успехом.

— Да и что если нам вообще не дано вернуться живыми, — предположил я угрюмо. — Как тебе такой расклад: нас занесло сюда, чтобы мы, погибнув, прихватили этого летуна с собой… или хотя бы обезвредили.

Честно говоря, возможность такой подставы я до сих пор даже не предполагал. И лишь теперь, когда мы узнали получше, с кем… или с чем имеем дело, до меня дошло. Ведь и правда: жизнь — не кино, хеппи-энд в ней не гарантирован. Особенно когда имеешь дело с некой слепой силой, возможно даже законом природы, цель которого — восстановить целостность временного потока и цепочки причин и следствий. А там хоть трава не расти.

Так же, к примеру, пробка могла бы возмутиться тем, что ею заткнули дыру, лишив других возможностей реализоваться. Да только кого волнуют возмущения какой-то пробки?

А вот Валя моего пессимистического настроя не разделяла.

— Вот уж не думала, что ты такой нытик, — насупившись, сказала она, — а еще мужик называется. Воин! А если подумать… нет, правда! Что такого сверхъестественного здесь происходит? Какой-то козел летательным аппаратом обзавелся? Ну, допустим. Братья Монгольфье лишились в этом деле приоритета, как и мифический Икар. Но это не значит, что летающая хрень его — неуязвима. Воздушные шары тоже летали, но им хватало маленькой дырочки, чтобы сдуться. А боевые самолеты? Да вплоть чуть ли не до Второй мировой их удавалось вывести из игры, стреляя из винтовки.

— Правда, у нас и винтовки нет, — пытался возражать я, — как и вообще ничего, бьющего на расстоянии… чтобы дырочку проделать.

Но Валю уже было не остановить.

— А сделать слабо? — вопрошала она. — Реконструктор называется! В детстве лук со стрелами не мастерил? Да, тогда то были лишь игрушки. Ну, так и ты уже не ребенок.

Что-то в этом есть, признал я про себя.

— Что до самого хозяина летающего шатра… — продолжала Валя, — то тоже не факт, что он неуязвимый. Откуда ты знаешь — может, камень тот абы как бросили и вовсе в голову не попали. На самом деле, я имею в виду. А Мило мог и приврать, и просто невнимательно смотреть. Но даже если башку он защищает… все равно! У всех найдется уязвимое место. У Ахиллеса нашлось, у Бальдра — нашлось. Так отчего ему не быть у этого гада? Это ж просто человек! Из костей и мяса!

Что-то в моей душе… какое-то чувство подспудное, однако, подсказало мне в ответ на последний пассаж: необязательно. Необязательно тот тип является «просто человеком».

Но тогда кем?

Делиться этой смутной осторожной догадкой со своей спутницей мне, однако, не хватило духу. Не улыбалось как-то быть записанным уже не только в нытики, но и в параноики.

А Валя не преминула выложить передо мной последний козырь. Крыть который мне вообще было нечем.

— И, уверена, колдунья должна подсказать нам что-то полезное. Зря, что ли, на пути к ней синхронизация выросла?

Я снова глянул на пультик — за разговором мы успели преодолеть примерно половину пути по лугу от моста до лесной опушки.

Пультик показывал опять-таки половину — предмет вечного спора о «пустом или полном» стакане. Синхронизация снова подросла до пятидесяти процентов.

Что и говорить, выглядело это ободряюще. Хотя я не спешил снова жать на кнопку возвращения — после предыдущей попытки и ее последствий. Зато в душе затеплилась надежда. Действительно ведь, если б визит к колдунье был заведомо бесполезен, вряд ли синхронизация стала бы расти, показывая, что вселенский порядок восстанавливается.

Но главное: до меня дошло, что и у странного человека с летающим шатром впрямь могут быть свои слабости. Не в общефилософском смысле, как о том толковала Валя, а во вполне конкретном.

Начать с того, что никакой полет не может длиться вечно. Любой летательный аппарат рано или поздно вынужден приземлиться. И не только для пополнения запасов топлива, которые вообще-то тоже не безграничны. Причин, что вынудили бы улыбчивого хозяина летающего шатра прервать полет, на самом деле уйма.

Есть ему что-то надо? Надо. А насытившись, справить нужду? Тем более необходимо. Еще требовалось общаться с тем же Кхуглом и ему подобными — теми подонками, что охотно продавали соотечественников, привлеченные блеском золота. Или с теми из аборигенов, которые, в отличие от Мило и его односельчан, охотно бы сбагрили несколько дурнушек-соплюшек, чтобы улучшить свое материальное положение.

Плюс «живой товар» требовалось переправлять. Куда-то… скорее всего, в другую страну, и как-то. Вряд ли летающий шатер мог проделать весь путь до страны-покупателя. Скорее всего, где-то в этих же краях у клиентов нашей улыбчивой мрази оборудована база, что-то вроде фактории. С портом, наверняка — не вполне легальным, но на который власти, включая кхонаса, смотрят сквозь пальцы. А что? Уж если на крестьян и разбойников золота работорговцы не пожалели, то правителю тем более должны его столько отсыпать, что тому впору вопить «Довольно!», как радже из сказки про золотую антилопу.

Туда-то, на эту базу-факторию человек с летающим шатром свозит несчастных девушек, наверное, со всей страны. Там их грузят на корабли либо в повозки (целые караваны повозок) и уже доставляют на невольничьи рынки у себя на родине или еще где.

В общем, поводов спешиться, покинув свой летательный аппарат, у нашего недруга хватает. Более чем достаточно, чтобы желающие поквитаться с ним могли выждать удобный момент. А без шатра летающего этот лыбящийся ублюдок однозначно гораздо уязвимее, чем в воздухе. Мне, например, встреть я его на земле, уже не придется жалеть об отсутствии зенитки или пытаться изготовить лук со стрелами да изображать из себя Робин Гуда. В какой бы крутой доспех этот человек ни облачился, он все равно уязвим для огня, может утонуть в воде или разбиться при падении с высоты хотя бы в пару десятков метров.

Не говоря уж о том, что лицо этот тип вообще-то держал открытым… скорее всего, если только это не искусно изготовленная улыбающаяся маска. Вот туда и надо тыкать мечом.

Утешительные мысли нахлынули на меня, что и говорить! Часто так бывает: тревога и уныние сменяются облегчением под лозунгом «у страха глаза велики».

Но гаденькая мыслишка — что успешное выполнение нами предначертанного вовсе не исключает нашей гибели — угнездившись в моем мозгу, хоть и отступила, но не спешила покидать его совсем. Затаилась просто, забившись в темный уголок.

Оставалось узнать, что скажет (подскажет) колдунья. Ведь Валя права: не будь от визита к ней никакой пользы, едва ли бы визит этот повлиял на синхронизацию. По крайне мере, положительно повлиял.

* * *

Жилище колдуньи стояло среди деревьев, но не таясь. Небольшая избушка на сваях — несомненный прогресс по сравнению с землянками жителей деревни.

Момент сей еще немного подогрел мою надежду. Выходило, что староста Мило не ошибся, колдунья действительно умнее большинства здешнего люда. А не просто нелюдимая полубезумная бабка с бессвязной речью, лечащая все болезни мышиным пометом.

Избушка смотрела из леса на соседний луг маленьким, больше похожим на бойницу, окошком. Двери видно не было, находилась она, не иначе, с другой стороны.

— Избушка-избушка, повернись ко мне передом, к лесу задом, — проговорил я, остановившись в нескольких метрах от жилища колдуньи.

Шедшая рядом и так же остановившаяся Валя шутливо толкнула меня локтем.

— Ах, простите, не так надо, — хохотнув, с деланой учтивостью произнес я.

И изрек англоязычный аналог предыдущей фразы:

— Hut of brown, now sit down!

А следом спохватился, запоздало испугавшись, как бы не нарушить аглицкими словечками настройку ЛНМов. Чего доброго, начнут переводить нам местную речь на язык Филипа Дика и Стивена Кинга.

Так или иначе, а ни поворачиваться, ни присаживаться избушка, разумеется, не спешила. А потому пришлось нам самим обойти ее в поисках входа и хозяйки.

Нашлось и то, и другое одновременно. Причем, если домик на сваях, по крайней мере, при толике воображения мог напомнить избушку на курьих ножках (хотя где вы видели куриц на четырех ногах?), то сама колдунья ну никак не походила сказочную Бабу-Ягу. Не люблю корявое выражение «от слова совсем», но здесь, похоже, как раз тот случай, когда без него не обойтись. От слова совсем.

Вместо сгорбленной старухи с большим носом, грязным лицом и мрачным либо насмешливым взглядом пред нами предстала… нет, красоткой я бы ее тоже не назвал. Но складная и не лишенная внешней привлекательности женщина неопределенного возраста. Такой могло быть и около тридцати лет, и, с тем же успехом, за пятьдесят. По крайней мере, при здоровом образе жизни, чему проживание на лесной опушке неплохо способствовало.

Фигура стройная, но не хрупкая — хозяйка домика на сваях явно не чуралась физической работы. Каштановые волосы, если и тронутые сединой, то самую чуточку. Едва заметные морщины на обветренном лице. И взгляд — живой, заинтересованный. Таким взглядом колдунья, сидевшая у заменявшей крыльцо приставной лестницы, встретила нас, оторвавшись от своего занятия — раскладывания пучков каких-то трав для сушки.

— Никак гости у меня, — проговорила женщина. Голос у нее был глубокий, а тон чуточку ироничный.

— Мы… это… ну, от старосты Мило, — только и сумел я промямлить в ответ, стушевавшись под ее взглядом, — это староста деревни… тут, неподалеку.

— Нам сказали, что вы поможете, — более уверенно, но все равно с робостью вставила слово Валя, — подскажете что-нибудь. Вы мудрая…

— Я слышу ваши голоса, но не понимаю, что вы говорите, — произнесла колдунья, — я слышу другой голос… мертвый, нездешний. И только то, что произносит он, я способна понять… хоть и не всегда. Кто это говорит со мной?

Затем она подошла ко мне почти вплотную — так, что я ощутил идущее от колдуньи живое тепло. И бесцеремонно ухватила ЛНМ, висящий у меня на шее. Потянула цепочку.

— Уж не отсюда ли доносится этот мертвый голос? — произнесла она затем тоном опытного следователя, уверенного, что уж теперь-то подозреваемый не отвертится.

— Это… духи, — отвечал я, решив придерживаться прежней легенды, — духи, помогающие нам понимать вас, а вам — нас. Потому что мы по-здешнему «ни бум-бум».

Последнее выражение мне запоздало показалось не слишком удачным. Не представляю, как наша собеседница могла его понять. Колдунья, однако, усмехнулась, а затем молвила следующее:

— Вот как? Иноземные чародеи, говорящие с духами? И что же вам понадобилось от скромной одинокой женщины?

— Нам сказали, вы поможете, — повторила свой довод Валя.

— Девочка, может ты не заметила… или твои духи плохо тебе передали мои слова, — процедила колдунья, смерив ее недовольным взглядом, — но я, как уже сказала, одинока. Никого кроме меня здесь нет… и некому, кроме меня, вам помочь. Так что говорить «вы» не имеет смысла.

— Это касается одного злодея, — перешел к делу я, не желая развивать грамматический диспут, — вредит всей округе… а то и даже всей стране. Одни зовут его «господином с летающей повозкой», другие говорят, что повозка его больше похожа на шатер. Но главное не это! А то, что этот гад похищает девушек… сам или нанимает всякий сброд из местных.

— Стой! Остановись! — скомандовала колдунья неожиданно резким голосом. — Духам своим прикажи…

И, подойдя ко мне еще ближе (куда уж ближе, казалось бы) вперила в меня взгляд, цепкий и изучающий. Словно пыталась через глаза взглянуть в мою душу и мозг. И высмотреть там все, что мне известно о том улыбчивом супостате.

Я еле поборол в себе искушение отступить, попятиться. Интуиция подсказывала мне, что, поступи я подобным образом, и вмиг упаду в глазах колдуньи. Интерес ее ко мне… а также к той причине, что привела нас к избушке на сваях, просто исчезнет. И никакие мольбы о помощи да авторитетные отсылки к словам старосты не помогут его вернуть.

Наша игра в гляделки под хмурым взором Вали продолжалась несколько секунд. Затем колдунья резко отпрянула и произнесла тревожной скороговоркой:

— Здесь все очень сложно, сходу ничего вам ответить не могу. Надеюсь, вы не будете на меня в обиде. Вон, даже ваши духи всезнающие вам ничего не подсказали.

От этих слов я готов был застонать от разочарования. А уж как погрустнела Валя…

Однако следующие слова колдуньи прозвучали куда более обнадеживающе:

— Мне нужно подумать и нужно… поспрашивать… своих духов. Нужно узнать побольше… об этом господине. Потому… надеюсь, мы поможем друг другу. Прошу ко мне в дом.

И с этими словами первой поднялась по приставной лестнице.

Внутри избушка на сваях оказалась просторнее, чем выглядела снаружи. Впрочем, это ощущение несоответствия в моем случае было, скорее, субъективным. Не раз на том себя ловил — заходя в небольшой, невзрачный с виду домик, удивлялся, обнаружив в нем несколько комнат. Причем далеко не тесных.

В домике колдуньи комната была одна, но и она не создавала ощущение тесноты. Во всяком случае, вошли мы туда, все трое, спокойно. Не толкаясь, друг дружке на ноги не наступая. В моей комнате в общаге, подумал я еще, места, пожалуй, было поменьше.

В избушке царил прохладный полумрак: солнечные лучи, которым посчастливилось миновать кроны растущих поблизости деревьев, в домик попадали разве что через крохотное оконце… ну и еще дымоходное отверстие в крыше.

От недостатка света различить детали обстановки было трудновато. Но главная из этих деталей — сложенная из камней плита с очагом — виднелась вполне отчетливо. Лучи солнца, проникавшие через отверстие для дыма прямо над очагом, освещали эту плиту более чем достаточно.

Почему я назвал очаг и саму эту плиту, предохранявшую от пожара дощатый пол, «главными»? Не только из-за того, что без них любой человек даст дуба в ближайшую же холодную ночь — будь он хоть трижды колдун. Еще, вдобавок, именно к очагу первым делом направилась хозяйка дома. Пока мы с Валей перетаптывались у порога.

Колдунья разожгла очаг — не щелчком пальцев и не каким-нибудь «крекс, пекс, фекс!» или пассами руками. Обычным способом, доступным любому из людей этой эпохи, на колдовское реноме не претендующих. Не меньше минуты женщина потратила, чтобы высечь заветную искру. И запалить от нее небольшой костерок.

Затем, спохватившись (типа, «ах, забыла!») колдунья поднялась на ноги и, подойдя к единственному окошку, прикрыла его какой-то плотной и едва ли чистой тряпкой.

Хм! Если б не отверстие для дыма, можно было подумать, что эта полубезумная баба окончательно съехала с катушек. И задумала отправить нас с Валей и себя в придачу на тот свет, превратив свой домик в подобие газовой камеры.

Между тем, колдунья вернулась к манипуляциям с очагом. Поставила котел с водой, сыпанула в него охапку какой-то травы, принялась размешивать небольшим черпачком, сделанным не то из дерева, не то из кости.

Затем зачерпнула из котла, отхлебнула немного и уселась перед очагом, скрестив ноги… чуть было не сказал «по-турецки», хотя никакой Турции еще не было и в помине. Ноги колдуньи при этом выбились из-под подола, но ее это, как видно, ничуть не смутило и вообще не парило.

И уставилась на нас с Валей. Выжидающе так, нетерпеливо.

— Вы что, как на пиру у кхонаса? — произнесла колдунья затем. — Особого приглашения ждете? Ну, так вот оно: подойдите, садитесь рядом и отведайте зелья.

Робко и нерешительно мы подошли к очагу, присели рядом с колдуньей. Та снова зачерпнула из котла, протянула черпачок… оказавшийся все-таки костяным. Сначала Вале, потом мне.

С опаской (а не отрава ли?) я отхлебнул зелья. На вкус оно было горьковатым, и от него у меня слегка закружилась голова. До местного аналога чая ему было далеко.

Но и только. Ничего сверхъестественного.

— Теперь возьмите меня за руки, — велела женщина.

Я взял своей правой рукой левую руку колдуньи, Валя — левой рукой ее правую.

— И смотрите на огонь, — сказала хозяйка дома, и голос ее звучал резко, словно она была армейским сержантом, распекавшим на плацу новобранцев; громче с каждой новой фразой. — Слушайте, как трещит пламя. Думайте об огне! Только об огне… никаких посторонних мыслей!

Лично я… ну, по крайней мере, попытался. Хотя от зелья у меня уже кружилась голова.

Глаза? Я уставился ими на огонь очага. Смотрел, как он дергается под котлом, словно пляшет. Пляшет... как… огонь! И никак иначе!

Я слушал потрескивание горящих дров. Заметил… или мне просто показалось, что звук этот, прежде едва слышимый, становится заметно громче. Громче. Громче. И вплоть до почти оглушительного треска и хруста, как будто кто-то что-то с аппетитом жрал. Какой-то большой зверь… нет, никаких зверей! Только огонь! Ему тоже питаться надо.

Затем колдунья запела. Ну, то есть, как — запела. На звание «золотого голоса» не претендуя. Более того, даже в провинциальном ДК ангажемента ей, боюсь, не видать было как своих ушей. Причем отсутствие слуха и голоса были ни при чем. Просто… уж очень необычное было пение. Что-то подобное я, кажется, слышал в исполнении бурятских шаманов на Алтае. Протяжные басовитые звуки, подражание не то звериному реву, не то завыванию ветра.

Колдунья пела, раскачиваясь из стороны в сторону — то ближе к Вале отклонялась, то ко мне. Естественно, сосредоточиться на огне в очаге у меня выходило уже с трудом. Если вообще выходило.

Но я старался.

А потом колдунья оборвала пение резким вскриком. И потянула нас за руки, заставляя отвлечься от очага, привлекая к себе.

Повернув голову в ее сторону, я заметил, какими безумными, невидящими сделались глаза женщины. Стеклянные глаза, бессмысленный взгляд. Зелье, что ли, так подействовало?

И, тем не менее, глаза эти уставились внимательно… куда-то. Наверное, в глубины наших с Валей мозгов. Уставились, шаря и вылавливая скрывавшиеся там мысли. Вплоть до самых сокровенных.

— Ваш враг, — зловещим шепотом произнесла колдунья, и я поймал себя на том, что понимаю ее речь без участия ЛНМа, — видела я его. Только не все с ним так просто! Не по своей воле он сюда явился, зло творить. Едва ли даже знает, что это такое…

— Тогда… — начал было я, но колдунья оборвала меня на полуслове, перебивая яростным вскриком.

— Это все он… остров, лежащий на полуденном пути! — были ее слова.

Южный то бишь, понял я. Сообразив, несмотря на одуревшую голову, что речь идет именно об обозначении части света, а не времени суток. Вот только чем некий южный остров мог помешать спокойной жизни этой суровой, наверняка северной, страны?

— И что в нем не так? — осторожно озвучил я этот вопрос.

— Люди, что живут там, — начала колдунья, шипя как рассерженная змея, — желают, чтобы миру пришел конец! Чтобы он как можно быстрее превратился в объедки, дерьмо, мусор… пепел, пыль и прах! Но не сразу. Так, чтобы на собственный их век хватило и еды и… всего. Что делает жизнь удобной. А все, что случится после… когда придет их черед отправиться во владения Морглокха, их не интересует. Ни один из них не признается в этом… даже самому себе. Но они делают все возможное, приближая такой исход.

Однако! Похоже, некоторые вещи не меняются даже за тысячи лет. Склонности некоторых людей — в том числе. Но если такие склонности, разрушительные и паразитические, проявляют лишь жители одного дальнего острова, это еще не катастрофа. В моем времени с подобным настроем живет большинство разумных обитателей планеты Земля. Едва ль не на каждом из континентов.

— Когда-то это был прекрасный зеленый край, — продолжала колдунья, и голос ее звучал теперь тоскливо, как на похоронах, — тысячи лун назад… Люди жили среди лесов... понимали зверей и птиц, чувствовали душу каждого куста или дерева. Где все это? Немного осталось таких людей…

Вспомнив немудрящий рассказ Вуулха о союзе людей и волков, я понял, что речь колдунья ведет именно об этом, ныне далеко не райском уголке планеты. А не поет реквием по злополучному «острову на полуденном пути».

А тот (нельзя и вспомнить!) не преминул снова отметиться в ее рассказе.

— Давно остров на полуденном пути смотрит на нас с аппетитом, — говорила женщина, а скорбь в ее голосе сменилась нескрываемой ненавистью, — желает сожрать нас, оставив здесь пустыню и гнилые пеньки. Даже завоевать попытался, да… несколько веков назад…

Исход того вторжения, как мы услышали затем, оказался вполне предсказуем. В полном соответствии с жанровыми законами народного эпоса.

— Да! — колдунья злорадно усмехнулась. — У острова на полуденном пути даже тогда оружие было лучше нашего. Оружие, выучка. Но что толку? Знаете, что стало с этим воинством, доспехами сверкающим, нагрянувшим в наши края на своих кораблях и летающих повозках? По лесам оно рассеялось-растерялось, потонуло в болотах, провалилось в овраги. Потому что… какой толк в оружии, если сама земля была на нашей стороне?!

Затем после паузы в пару секунд добавила — черту подводя под историей позора таинственного южного острова, будто гвоздь в гроб вколачивая:

— Они там… на острове, что на полуденном пути, до сих пор, небось, вспоминают, как провожали своих воинов… и как не дождались их домой. А ведь каждый из них был чьим-то сыном, братом, отцом или мужем!

Последняя фраза… то ли колдунья сожалела о таком трагическом (пусть и для врагов) исходе, то ли, напротив, злобно торжествовала. Знай, мол, наших!

Продолжение этой истории, впрочем, оказалось для ее родины не столь триумфальным.

— Остров на полуденном пути отступил… но не сдался, — вкрадчиво молвила женщина, — люди с острова снова стали появляться в этих землях… вроде бы как с миром, желая торговать. Но при этом понемножечку, ненавязчиво, но неотступно внушали нам, что мы дикари. Блеском золота соблазняли, побрякушками… которых у нас самих не было. Внушали и соблазняли… и от поколения к поколению наш дух падал. А с ним теряла силу земля, лето становилось раз за разом все холоднее, а зимы — все суровее. И все скуднее урожаи.

Я слушал, и родившаяся в первые минуты пребывания здесь догадка, что занесло нас в канун ледникового периода, снова вспомнилась. И восстановилась в ранге рабочей гипотезы.

Вот только каким боком здесь мог быть причастен пресловутый «остров на полуденном пути»? Или снова закон жанра: нарисовать образ врага и приписать ему вину за любую невзгоду. Совсем как в советской частушке про отсутствие в кране воды — родившейся не раньше, не позже, а в годы конфронтации СССР с Израилем.

— И вот до чего мы докатились, — колдунья между тем подводила итоги, сообщая, какова же мораль сей басни, — наших детей воруют чуть ли не из наших рук! А мы не можем их защитить. Что до врага вашего… то он — лишь слепое орудие. Одно из многих. Убьете его, и остров на полуденном пути пришлет другого.

На несколько секунд в темной комнате повисло молчание. Затем слово неожиданно взяла Валя.

— Простите, конечно, — были ее слова, — мне искренне жаль… что… так получилось… с этим… островом. Но нам очень надо остановить эту мразь. Именно этого человека. Укравшего девушек из той деревни, за рекой. Мы обещали…

Сдается лично мне, дело тут было не только в обещании. И даже не в том, что без победы над злокозненным «господином» в наши дни нам, похоже, действительно не вернуться. Помимо прочего, Валя еще и лично переживала за похищенных девушек, односельчанок старосты Мило.

Колдунья в ответ усмехнулась.

— Девочка моя, — проговорила она еще более насмешливым голосом, — я ведь уже говорила, что одинока. Так что, если приспичило просить прощения, делай это, обращаясь лично ко мне.

Затем снова посерьезнела и добавила:

— Но если так хочется, могу рассказать об этом враге побольше. Вдруг пригодится. И, кстати… ты вот сказала «именно этого человека». Но он не человек!

— А кто?.. — вырвалось уже у меня, но колдунья бесцеремонно перебила.

— Орудие, — как отрезала, молвила она.

А следующие ее слова меня и вовсе заинтриговали. Валю, вероятно, тоже.

— Кощий он, ваш враг! То есть, из костей… и из плоти, но неживой.

Воображение, обогащенное компьютерными играми и фильмами ужасов, поспешило подкинуть мне образ жуткого гниющего зомби, отвратительного мертвяка. Даром, что по описанию, данному старостой Мило, был тот негодяй живее всех живых. И, более того, многие девушки (а также некоторые парни) сочли бы наверняка его внешность весьма привлекательной.

— Он никогда не рождался, — продолжала колдунья, — а значит, умереть не может. Но смерть… смерть его существует. Ищите ее в глубине того, что дает жизнь. А то, что дает жизнь, несет в себе птица, плененная маленьким лесным зверьком. Но главное — бойтесь острова, лежащего на полуденном пути!

Смертельно раненый, еле сдерживавшийся, чтобы не застонать от боли, но сумевший собрать в себе остатки сил, Кхугл дотянулся-таки до своей лежанки, с которой был сброшен пленным сопляком-мечником. Когда тот, освободившись незнамо как, заявился в шалаш, чтобы поквитаться. Точнее, чтобы превратить обиталище шайки лихих людей в место бойни.

Что и говорить, недооценил его Кхугл, недооценил. Но больше повторять такую оплошность он не собирался.

Лежанка интересовала главаря теперь уже мертвой шайки не за тем, чтобы последние мгновения собственной жизни провести в относительном комфорте. Глубоко плевать было Кхуглу, как и где подыхать — хоть на земляном полу, хоть на шкуре, прикрывавшей кучу лапника. Плевать… тем более что умирать Кхугл не собирался. Не в этот раз!

Протянутая рука зашарила под шкурой, затем погрузилась в груду веток, спрессованных настолько, чтобы превратиться в подобие тюфяка. Рука, слабеющая с каждым ударом сердца, искала… пока не нашла. Полупрозрачный шар, напоминающий отполированный до гладкости кусок льда. С той лишь разницей, что «лед» этот не таял в тепле.

Рука дотронулась до скользкой поверхности — и сразу ощутила тепло, которым пробужденный шар приветствовал своего хозяина. И с теплом этим пришло облегчение.

Приложив последнее усилие, Кхугл рывком вытянул шар из-под шкуры и ветвей, прижал прямо к груди. Прямо к кровавому пятну, расплывшемуся уже на полрубашки.

Прижал — и откатился от лежанки в изнеможении.

Шар, этот подарок господина на летающей повозке, сиял изнутри багрово-красным светом. Тепло, которое он выделял, растекалось по телу Кхугла. И разбойник чувствовал, как стремительно зарастает жуткая рана, оставленная мечом пленного юнца-чужеземца, как боль сменяется просто зудом, как, наконец, просыпается чувство голода. Привилегия, доступная только тем, кто жив и здоров.

Господин, кажется, объяснял, что хоть шар и исцеляет, но силы все равно берет не собственные, а из исцеляемого тела. А чтобы спасти его, Кхугла, от смерти, сил этих потребовалось наверняка много, очень много. Нужно было восполнить их… чем-нибудь.

Приподнявшись на локтях, ослабевший, зато живой Кхугл попробовал осмотреться в поисках хоть чего-нибудь съестного в шалаше, превратившемся в братскую могилу. Глаза, разумеется, ничего не приметили — в ночной темноте. А шар, успевший сменить красный цвет на зеленый, давал слишком мало света.

В отчаянии разбойник принюхался, чем напомнил сам себе не то крысу, водящую в воздухе носом, не то охотничьего пса.

Увы, если и было в шалаше что-нибудь, что пахло как еда — ну, хотя бы жалкий кусочек черствой лепешки — то запахи смерти, воцарившейся в примитивном жилище, перебивали этот спасительный аромат до полной его незаметности. Запах крови, запах сырого мяса…

Двойственные чувства охватили Кхугла.

С одной стороны он радовался собственной предусмотрительности. Согласившись и сотрудничать с господином на летающей повозке вообще, и принять от него этот подарок — целительный шар. Спасительный шар. Сегодня этот шар предотвратил, казалось бы, неизбежное. А то, что лежанка из-за него сделалась менее удобной — мелочи. Кхугл не был, разумеется, принцессой на горошине, чтобы посторонний предмет в собственной постели мешал ему спать. Он вообще-то не знал такой сказки.

Но вот в другом важном вопросе именно предусмотрительность подвела разбойничьего вожака. Не привык он (а с ним вся его шайка) делать продовольственные запасы. Все, что удавалось поймать в лесу — оленя ли, птиц каких, а также найденные грибы — все немедленно поджаривалось на костре и употреблялось разбойниками. Более чем десятком голодных мужиков.

Излишки бывали редко, не такими уж умелыми охотниками были подельниками Кхугла. Чаще приходилось существовать впроголодь. Ну и еще завидовать рыжему ублюдку Руде, что даже на скудных лесных харчах умудрялся выглядеть внушительно.

Но даже если б недостатка в провизии не было, сохранять то, что оставалось от ближайшей трапезы, все равно бы не получилось. Мясо портится быстро, а о такой вещи, как холодильник на этом отсталом континенте, увы, не знали. Да что там холодильник! Даже погреб-ледник разбойники не смогли бы обустроить. Да и не имели, положа руку на сердце, такого желания. Смысла не видели — по той же причине, по какой предпочитали большой, но шалаш, полноценному дому.

Причина эта была проста как медный грош. Рано или поздно шайке пришлось бы стоянку бросать. Хоть удирая от преследования, хоть в поисках другого места, обещающего больше добычи — от охоты ли, от разбоя. А наскоро слепленную халупу оставить всяко легче, чем нормальное жилище. Как и возвести ту же халупу на новом месте.

Морально легче — в том числе.

Так до погребов ли тогда? При таком-то раскладе?

Но теперь, когда перспектива умереть от ран сменилась немалыми шансами протянуть ноги с голоду, Кхугл жалел, что даже не попытался припасти хоть немножечко еды. Лично для себя. Рад был теперь даже червивому грибу или куску тухлого мяса.

Хотя бы тухлого! Или…

— Морглокх! — простонал разбойник, шаря вокруг себя в темноте, но натыкаясь лишь на трупы подельников. — Ну что за дичь! Столько мяса вокруг… на самом-то деле. Свежего мяса! А съесть нельзя.

Следующей мыслью, посетившей его, было: «А почему, собственно, нельзя?» Да, есть себе подобных среди людей не принято. Но так же и не принято отбирать чужое имущество… у большинства не принято, по крайней мере. Тогда как он, Кхугл, только этим и занимался — с юных лет. И ничего! Земля не разверзлась под ногами, Морглокх не утащил его при жизни в свое подземное царство. Как не утащил, к примеру, кхонаса, который только и живет, что плодами чужих трудов.

Не принято среди человеков было и убивать тех, с кем живешь под одной крышей и делишь трапезу. Но и этот барьер оказался для Кхугла преодолимым. Более того, преодолеть его оказалось не просто возможно, но необходимо. Не прирежь главарь на глазах всей шайки Оболтуса Миту — не видать бы ему среди подельников хотя бы подобия дисциплины. Ибо уж очень этот Мита нагло себя вел. С ним, Кхуглом, по любому поводу пререкался, насмехался так вообще чуть ли не над каждым в шайке. Наглый был и… глупый. Потому что проку от Оболтуса при этом было не больше, чем от самого тупого из баранов. Но особенно главаря печалила угроза Миты покинуть их нестройные ряды. К ней Оболтус прибегал в ответ чуть ли не на любую претензию к себе, любимому.

Но если уж тогда было необходимо переступить через условности, то теперь необходимость этого ощущалась гораздо острее. В конце концов, в одиночку, без подельников, ежели тем вздумается разбрестись, прожить еще можно. А вот без еды, на пустой желудок — попробуй-ка, выживи! Так какого Морглокха?..

На размышление, приведшее его к такому выводу, Кхугл потратил несколько ударов сердца, не более. И заключив, что никакая цена не является высокой, коль речь идет о собственном выживании, потянулся к ближайшему из трупов. Ухватил того за еще не успевшую остыть руку и, подтащив к себе поближе, впился в конечность теперь уже мертвого подельника зубами.

Мясо было жестковатым, жилистым. Да и не так уж много его оказалось. Не с чего было разбойнику, жившему от охоты до охоты, от одной засады на дороге до другой, жирок нагулять. Подкачал и вкус: нечто солоноватое — от крови, не иначе. Не говоря уж о том, что Кхугл предпочитал горячую пищу. Холодное блюдо, как он давно убедился, голод утоляет хуже и медленнее. Дольше доходит.

Плюс загнанные в темный уголок сознания чувство брезгливости напополам со стыдом даже несмотря на все доводы разума, упорно напоминали Кхуглу: он ест человечину. Жрет такого же человека, как и он сам. А значит, допускает, что и его самого можно употребить в пищу.

Аппетиту данный факт вкупе с сомнительными вкусовыми качествами нового для Кхугла блюда, надо сказать, не способствовал. Даже несмотря на волчий голод, донимавший разбойника. Никакого противоречия здесь не было: даже умирающий от голода человек, если предложить ему вместо еды какашку на тарелке, едва ли согласится ее хотя бы попробовать. Скорее, беднягу бы вырвало желчью, и он бы тут же помер. Но к столь отвратному содержимому тарелки даже не прикоснулся.

Так и Кхугл. Первый кусочек, оторванный зубами от руки мертвого подельника, он лишь немного прожевал и с отвращением выплюнул. Однако подыхать разбойник не собирался. Не говоря уж о том, что разницу между дерьмом и каким ни на есть мясом все-таки понимал. Понимал на том инстинктивном уровне, на каком не требовалось знаний о метаболизме и пищеварении. Понимал, как понимают птицы, куда лететь на зимовку.

«Представлю, что это окорок, — решил разбойник, — копченый… или соленый окорок. Не свиной, нет… свинина мягкая. Скорее, говяжий. Как раз пожестче. Или олений…»

Внушение помогло. Следующий кусочек Кхугл даже сумел проглотить. И следующий. И следующий. Так что уже спустя несколько минут от начала этой жуткой трапезы разбойник ощутил некоторый прилив сил. На ноги он Кхугла еще не поставил, но уж, по крайней мере, позволил оторваться от уже порядком обгрызенной руки. И, встав на четвереньки, да склонившись над трупом подельника, поискать на нем места помясистее. Благо, глаза успели привыкнуть к темноте, и та уже не была большой помехой. Притом даже, что целебный шар к тому времени погас, сочтя свою задачу выполненной.

Остановив выбор на ляжке мертвого подельника, Кхугл рывком стащил с него штаны и вцепился зубами в ногу. В ожиданиях своих разбойник не ошибся — с первого же укуса удалось ухватить вполне крупный кусок. Мясо и здесь оказалось жестковатым, ну так и зубы Кхугла успели привыкнуть. Не говоря уж о том, что вообще-то неженкой не был. И прежняя еда тоже не отличалась мягкостью.

Что до вкуса крови, то он — Кхугл поймал себя на неожиданном открытии — вкус этот, кажется, ему даже нравиться начал.

За попытками насытиться, объедая убитого подельника, Кхугла застал волк. Зверь заглянул на порог, явно привлеченный запахом крови и мяса. Остроухий силуэт появился на фоне проема — более светлом по сравнению с шалашом изнутри. Видно, снаружи уже помаленьку начало светать.

— Пшел вон! Мое! — рявкнул Кхугл, отвлекаясь от трапезы. Точнее, попытался рявкнуть как можно грознее.

Но из-за недостатка сил с невольным презрением к самому себе услышал в собственном голосе стон, чуть ли не мольбу.

— Пшел! Пшел! — снова выкрикнул разбойник, срываясь на визг.

Впрочем, по крайней мере, громкие звуки заставили волка остановиться. С полминуты он оценивающе смотрел на другого хищника — двуногого. Два чувства боролись в звериной душе. С одной стороны он ощущал слабость последнего живого обитателя шалаша. С другой — чувствовал и решимость, готовность двуногого биться за свою жизнь и добычу.

Решающим для волка стало осознание того обстоятельства, что и живой двуногий, и его пожираемый собрат были не единственными, годными в пищу, кусками мяса в этом шалаше. А значит, зверь мог утолить голод и более легким способом — не вступая в схватку с существом, ничем ему по большому счету не угрожающим. Не тратя на это бессмысленное противостояние время.

И потому волк осторожно ухватил зубами за лодыжку ближайший к порогу двуногий труп да выволок его наружу.

Кхугл же продолжил отгрызать куски мяса от ног мертвого сообщника. До тех пор, пока не почувствовал долгожданное тепло и тяжесть в животе. Признаки сытости.

Дождавшись их, разбойник оставил свое занятие и, в обнимку с целительным шаром, переполз на свою лежанку. После чего провалился в темный, как собственная душа, лишенный сновидений, сон.

* * *

Проснулся Кхугл на удивление ярким солнечным днем — бодрый и полный сил. Боль, терзавшая его ночью, даже не вспоминалась. И настроение главарю не испортили даже трупы, коими полнился теперь шалаш. Трупы, уже начавшие пованивать и разлагаться, да привлекшие к себе мух. Небольшие и зеленые, те целыми ватагами кружили над телами разбойников, громким хором жужжа. Словно радовались обильному пиршеству.

Ни мешать мухам, ни, тем более, соперничать с ними из-за завтрака Кхугл не собирался. Найдя, что в поедании человечины нет ничего страшного, обнаружив в данном процессе даже некую прелесть, разбойник ни в коем случае не собирался жрать тухлятину. Зачем травиться, если можно поймать себе что-нибудь свеженькое — Кхугл уже чувствовал в себе для этого достаточно сил. К тому же проголодаться он пока не успел, и потому не видел смысла спешить с новой трапезой.

Убитых подельников Кхуглу было жаль — но, разумеется, не настолько, чтобы лить над их останками слезы.

Тем более, в свое время господин на летающей повозке утверждал, что если понадобится, он мог бы оживить любого из ребят своего приспешника в качестве существа тупого, не слишком ловкого, но безоговорочно послушного. Любого… да хоть, даже, наверное, и всю шайку скопом. По разумению Кхугла, для господина этого, небеса покорившего, почти не существовало невозможного. Главное, чтобы мухи… а также хищники покрупнее не объели трупы слишком сильно.

С другой стороны не так уж это важно — воскрешать прежних подельников. Некоторых Кхугл предпочел бы и вовсе больше не видеть живьем. Рудю того же. Уж эта-то рыжая образина отправилась к Морглокху заслуженно.

А коль эти некогда благодатные земли теперь далеко не процветали, немало могло найтись желающих сменять скромный удел честного труженика на ухабистую стезю лихого человека. И из желающих этих, полагал Кхугл, собрать новую шайку не составит труда.

Опять же можно было и в одиночестве промышлять. Да, в одиночку, без помощников, труднее. Все придется делать самому. Но в то же время, когда ты один, гораздо легче скрываться и прятаться, уходя от погони. И никто не оспорит твое главенство.

Правда, выполнять задания господина на летающей повозке в одиночку может и не получиться. А лишаться такого покровителя Кхуглу не хотелось.

Так что, выйдя из шалаша на свежий воздух, да сладко потянувшись, вдыхая его полной грудью, разбойник решил, что шайку все-таки придется либо новую сколотить, либо оживить старую. Вскоре. Но прежде хотелось сделать еще кое-что, на взгляд Кхугла не менее важное.

Поквитаться с юным, но таким боевитым чужеземцем, вырезавшим его ребят. И едва не заставившим распрощаться с жизнью самого Кхугла.

Силы свои разбойник не переоценивал. Парнишка тот с мечом обращаться умел, даже всей ватагой удалось его пленить по счастливой случайности. Кое-кто, ныне кормивший мух, уж больно метко бросал камни. И удачно попал.

Теперь же, один на один Кхугл вовсе не имел против странствующего мечника шансов. Даже если засаду устроит. Или сумеет незаметно подкрасться и ударить в спину… попробовать ударить, если точнее. Последнее вообще было сомнительно, треклятая девка наверняка успеет заметить. Завизжит, хахаля своего предупреждая.

Но на стороне Кхугла был господин на летающей повозке. Сила, против которой никакой меч не поможет. А боевым умением своим сопляк-чужеземец вообще… хе-хе, разве что подтереться бы мог.

Потому план мести, созревший в голове Кхугла, в том и заключался, чтобы навести господина на этого мечника и его девку. Не ради золота навести — кому, как не Кхуглу было знать, что платил обладатель летающей повозки только за пленников, доставленных ему. А не тех, которых пришлось отлавливать самостоятельно. Все, чего хотел оставшийся в живых главарь, это утолить жажду мести. Потому как понимал: ничего хорошего этой парочке, угоди они в лапы господина, ждать не приходилось.

Как именно навести… или, скорее, натравить господина с летающей повозкой на его несостоявшегося убийцу, Кхугл тоже долго не думал. Подаренный господином шар мог не только исцелять. Для связи с ним тоже годился. Если, конечно, господин не врал. А разбойник привык доверять своему покровителю. Как же не доверять тому, кто по сути-то спас твою жизнь?

Итак, Кхугл намеревался сообщить господину на летающей повозке о девке, которая бы подошла ему как никакая другая из местных — вон ведь какая не по-здешнему ладная, чистенькая и здоровая! А также о ее спутнике, который может помешать, и от которого лучше избавиться. Примерно тем же способом, каким избавляются от тараканов и мух.

Но прежде следовало найти эту парочку. Хотя бы примерно определить их местонахождение, чтобы господину не пришлось долго искать. А ища, либо злиться на Кхугла (что для последнего было крайне нежелательно), либо решить бросить поиски. Что также не устраивало разбойника.

Немножко подумав, память свою на помощь призвав, Кхугл вспомнил, что мечник и его девка шли вдоль просеки. По дороге, где его шайка промышляла последние пару-тройку лун. Не составило труда вспомнить и направление, коим они двигались. И не было никаких причин считать, что, освободившись, парочка чужеземцев не вернется на прежний путь.

Просека вывела Кхугла из леса к полю, за которым располагалась деревня. С жителями которой главарь и вся его ныне мертвая шайка имели несчастье познакомиться чуть больше луны назад.

Выглядевшие на первый взгляд мирными рохлями, крестьяне становились злющими как голодные псы, если кто-то посягал на их небогатое имущество. Ну, кроме кхонаса, конечно. Узнав, что некто грабит прохожих на лесной дороге, да, тем паче, не досчитавшись пары коров (уведенных прямо с пастбища), жители деревни устроили облаву. Смогли даже убить одного из ребят Кхугла. Остальные сумели скрыться в лесу, куда соваться крестьяне не рискнули. Но и разбойники после этого случая стали осторожней. Уж, по крайней мере, скотину больше не крали. И вообще старались жителям деревни на глаза лишний раз не попадаться.

Тем более не стоило привлекать к себе их внимание теперь — когда Кхугл остался один-одинешенек. Никакой господин на летающей повозке и никакой целительный шар не спасет, если мужики поднимут его на вилы, зарубят топорами или вздернут на суку ближайшего дерева. О, покровитель главаря погибшей шайки едва ли вообще успеет вмешаться.

И все же выяснить насчет ненавистных чужеземцев было необходимо. Почти наверняка, встретив на пути человеческое поселение, они должны были в нем хоть ненадолго остановиться. Вопрос в том, находились ли они в деревне до сих пор или пошли дальше. А если пошли — то куда.

Ответ Кхугл надеялся получить от самих жителей деревни… кого-то из них. Вряд ли такое событие, как приход в их дыру человека с мечом — с дорогим мечом, какого нет у кхонаса и его прихвостней — прошел для них незаметно.

Для деревенщин ведь даже пополнение в чьем-нибудь семействе служило поводом для обсуждений и сплетен не меньше, чем седмицу. Потому как скучно им жилось — тем, кто в земле ковыряется да вывозит дерьмо за скотиной. И не пытает каждый день удачу, как это делают лихие ребята вроде Кхугла.

Конечно, в саму деревню заходить да спрашивать каждого проходящего тоже не стоило. Опознают как чужака, схватят — и в два счета к Морглокху спровадят.

В крайнем случае, Кхугл мог бы наведаться к крестьянам ближе к ночи. Забравшись в чей-нибудь дом и устроив его обитателям допрос с пристрастием. Пока же разбойник надеялся получить необходимые сведения у какого-нибудь одинокого прохожего. Подкараулив того здесь, в почти безлюдном месте.

Ждать Кхуглу пришлось недолго. Вскоре со стороны лесной опушки показалась небольшая фигурка, оказавшаяся деревенской бабенкой. Бабенка волокла на себе вязанку хвороста, и, чтобы сберечь силы, вздумала срезать путь прямо через поле. Пробираясь через колосья.

Торжествующе гоготнув тихонько, разбойник присел, скрываясь среди колосьев. И так, на согнутых ногах и пригибаясь, двинулся наперерез, а затем навстречу крестьянке.

Когда Кхугл — грязный, заросший и испачканный кровью — выскочил перед ней, бабенка испуганно охнула. И, уронив вязанку, бросилась было бежать. Разбойник, однако, оказался проворней. Метнулся следом, хватая за талию и опрокидывая на землю. Затем лицом вниз в эту же землю вдавил. Всего на мгновение — но и этого хватило, чтобы до бабенки дошло, чтобы она прочувствовала всю серьезность его намерений.

— Орать не советую, — прошептал Кхугл, ослабляя нажим и приподнимая голову бабенки за волосы, — все равно никто не услышит. А выбор у тебя, телушка двуногая, небогатый. Либо я спрашиваю, ты отвечаешь, и я отпускаю тебя. Либо ты меня бесишь. И за это, подстилка морглокхова, я перережу тебе горло.

В подтверждение своих слов он достал нож и прижал его лезвие к грязной шее крестьянки.

— И еще предупреждаю на всякий случай, — добавил он, — вранье меня бесит. Очень бесит.

Помолчав пару мгновений — давая бабенке осмыслить им сказанное — Кхугл перешел, собственно, к допросу.

— Так вот. Скажи-ка, — начал он, — заходили ли в вашу деревню парень с мечом, а с ним девка. Оба одеты странно, не по-здешнему. На шеях у обоих амулеты, без которых они по-нашему ни слова не знают. Заходили?

Всхлипнув, крестьянка дернула пару раз подбородком. Изображая подобие кивка так, чтобы не повредить шею о лезвие ножа.

— Да не кивай, а говори прямо… овца, — рявкнул Кхугл, — заходили? Заходили?

— Заходили, — слабым испуганным голосом подтвердила бабенка. — Сама видела.

— И где они теперь? — задал следующий вопрос разбойник. — Они все еще в деревне? Или куда-то пошли?

— Пошли, — жалобно пролепетала крестьянка, — то есть, вначале у Мило гостили… староста наш. Пообещали… ну, парень тот… воин, говорят, обещал с тем выродком разобраться, который наших девушек украл.

— Не смей говорить так о господине, — прорычал Кхугл, сразу поняв, кого она имеет в виду, — вся ваша деревня плевка его не стоит!

А про себя усмехнулся: надо же, разобраться этот рубака обещал. И с кем — с господином на летающей повозке. Который сам разберется с кем угодно, походя. Как пыль отряхнет. Сам кхонас такому не страшен.

— Не… буду, — робко проговорила бабенка, сжавшись в ожидании расправы.

— Хорошо, — молвил Кхугл почти миролюбиво, — прощу на первый раз твою… оплошность. Но впредь знай: дурные слова о господине меня бесят. Почти так же, как вранье.

Крестьянка снова задергала подбородком — поняла, мол. А разбойник перешел к следующему вопросу.

— Так куда они пошли? Ты ведь сказала «пошли», разве нет?

— К колдунье… вроде, — было ему ответом. — Она за рекой… живет. К полуночи от деревни.

— Вот как? — переспросил Кхугл несколько обескураженно. Колдунов он если не боялся, то, по меньшей мере, остерегался. Лишний раз старался не связываться.

С другой стороны, не ему же собственными силами с этим разбираться. Господину на летающей повозке. А тот, похоже, даже колдунов не боится. Что ему колдуны — покорителю небес?

— Я так слышала, — отвечала крестьянка, правда, без уверенности в голосе, — соседка рассказала. То ли силы у колдуньи просить… с этим-то… господином особая сила нужна. То ли просто совета мудрого… не знаю!

Последнюю реплику она почти выкрикнула, чуть не плача.

— Ладно, — добродушно молвил Кхугл, — отпущу тебя. Можешь валить, хоть… к Морглокху.

И с этими словами единственным быстрым движением перерезал бабенке горло. Та захрипела, хватаясь за шею и выкашливая кровь; затряслась всем телом, но вскоре затихла.

Да, вранье было не по нраву Кхуглу. Настолько, что он и сам старался не лгать. Но в данной ситуации — что еще ему оставалось делать? Ведь, отпусти он крестьянку на самом деле, она немедленно бы убежала в деревню, подняла бы всех на уши, созвала мужиков. И те устроили бы охоту на теперь уже одинокого разбойника, пока, в конце концов, его не ухайдакали.

Кроме того, Кхугл обещал ту бабенку — отпустить. О сохранении ей жизни речи не шло, так что по большому-то счету разбойник не соврал. Прирезал вот… и отпустил.

Хотя нет. Посмотрев еще раз на свою жертву, уже отправленную к Морглокху, разбойник решил, что просто бросить ее в поле было бы недопустимым расточительством. Ведь в крестьянке этой наверняка было немало мяса. Свежего мяса. А главное, куда более мягкого, чем жилистая плоть любого из мертвых подельников. Зверушку же или птичку какую еще поймать надо. Тогда как бабенка — вот она, валяется под ногами.

Потому разбойник решил, что неплохо бы отволочь ее в лес, к шалашу.

Хотя, если подумать, нужен ему этот шалаш. Заваленный трупами да мухами кишащий. Гораздо лучше оборудовать новое логово. Одному ему — ну, пока Кхугл не соберет новую шайку — много места не нужно.

Ну да ни к чему предаваться мечтам. Прежде всего, следовало довершить то, ради чего он и выбрался из леса. Еда и все остальное — могли подождать.

Дрожа в предвкушении мести (и одновременно трепеща перед встречей с господином), Кхугл достал из холщовой сумки прозрачный шар. Наложил на него обе ладони…

Разбойник не знал, что за ним следят. Не человек — молодой волк.

Зверь следовал за Кхуглом от самого шалаша, не спускал с него глаз на просеке, сам держась на безопасном расстоянии или прячась за деревом потолще или поразвесистей.

Из леса волк выбраться следом за разбойником не осмелился. Но терпеливо ждал у опушки.

Когда сидишь в замкнутом пространстве, отрезанный от внешнего мира, в темноте, трудно следить за временем. Этим еще охотно пользуются хозяева казино. Нарочито закрывают в своих заведениях окна, отчего незадачливые посетители до последнего могут не догадываться, что профукали в этом нехорошем месте не только немалую сумму денег, но и уйму часов — целый день или вечер.

Так и я: сколько провел в жилище колдуньи, не знал, пока снова не вышел за порог ее избушки.

Мне казалось, что пробыли мы у колдуньи в гостях всего ничего. Но оказавшись снаружи, я с удивлением заметил, что наступил вечер. Солнце успело скрыться за деревьями и теперь едва проглядывало между ними, готовясь к закату.

Голова была дурная от чертова зелья колдуньи и духоты ее жилища, что особенно чувствовалось теперь. На контрасте со свежим воздухом. В первые секунды меня даже повело, и я едва не сверзился с лестницы.

А на душе было муторно. Потому что более бездарной траты времени, чем визит к колдунье, мне трудно было представить. Учитывая, что в том же казино я не был ни разу, телевизор не смотрю и во всяких ВКонтактиках не зависаю.

— Блин! Да в этом же нет никакого смысла! — сетовал я, пока мы с Валей брели вдоль опушки прочь от домика на сваях.

Что делать дальше, не представляли ни я, ни она.

— Только и узнали, с кем эта страна враждует. А остальное — какая-то трепотня, едва связная. «Умереть не может, но смерть существует», — цитировал я раздраженно. — «То, что дает жизнь, несет в себе птица». «Бойтесь острова». И всякое прочее «бла-бла-бла». Хуже ю-туберов. Или диджеев с «Европы плюс». Те, по крайней мере, хоть иногда понимают, о чем говорят.

Валя молчала, но было видно, что и она была растеряна. А я продолжал, выплескивая наболевшее:

— Знаешь, что мне это напомнило? Знаешь? Дурацкую загадку из детства. Как там? Летели два крокодила, один зеленый, другой на север. Сколько стоит пьяный ежик, если тени исчезают в полночь?

— Зачем мне холодильник, если я не курю, — Валя улыбнулась. Псевдо-загадка была знакома и ей.

— Нет, даже не так, — поправился я, — смерть Кощея в яйце, яйцо в утке, утка в зайце. И тэ де, и тэ пэ. А что? Яйцо вполне подходит под определение «того, что дает жизнь». Ведь из него обычно вылупляется что-то живое. Утка — однозначно птица, биологи с Линнеем во главе соврать не дадут. Ну а маленький лесной зверек… это вполне мог бы быть заяц. Почему нет?

— Что-то в этом есть, да, — согласилась Валя, — тем более, что типчика того колдунья как раз «кощим» назвала. Созвучно. Хотя маленьким лесным зверьком вполне может оказаться бурундук или белка.

— Но это же бред получается! — вскричал я в отчаянии, одновременно стыдясь, что срываюсь на ни в чем не повинной подруге. — В целом, я имею в виду. Ладно, яйцо в птице… птицы ведь несут яйца. Но как это яйцо… утиное, скажи на милость, может быть опасно для человека?

— Колдунья говорила, он не человек, — напомнила Валя, но я лишь отмахнулся.

— Она много чего говорила, — парировал я, — и от слов ее у меня сложилось впечатление, что эта тетка не в своем уме. Мужика бы нашла, сразу, глядишь, за ум бы взялась.

Девушка на это только хмыкнула, не скрывая скепсиса, а я продолжил:

— Или вот это еще. Как утка может быть в зайце? Разве что хирургическим путем имплантирована. Потому что мяса зайцы не едят. И пленных не берут тоже. Я еще готов принять тот факт, что местные волки способны общаться с людьми. Или что кто-то даже в эту древнюю эпоху умудрился построить летательный аппарат. Как-никак, мечта человечества о полете стара как мир.

— А мне лета-а-ать, а мне лета-а-ать, — пропела, продолжая загадочно улыбаться, Валя, — а мне летать охота!

— Вот-вот. И да, колдунье стоит должное отдать. Ее методика изучения на ходу иностранных языков покруче даже нашей будет… по некоторым параметрам.

Говоря начистоту, «методика» эта оказалась лично для меня вообще непостижимой. Но ведь и интересовала меня — не она.

— Просто то, что она подсказывала — это ж чушь голимая! — говорил я. — Ну, или нонсенс, если по-научному выражаться.

— Нонсенс, — повторила за мной Валя, — то есть, бессмыслица, если с латыни переводить. Но вот в чем дело… не слишком ли ты, мой дорогой Дуралекс, переоцениваешь смысл?

Сказать, что последний вопрос меня огорошил, значило не сказать ничего. Круче был бы, наверное, только удар под дых.

— И… к чему ты это? — только и мог сказать я, ответив встречным вопросом.

— Да к тому, что не мешало бы, Аличек, посмотреть на проблему с другой стороны.

От этого снисходительного «Аличек» меня аж передернуло. За время нашего знакомства — еще со студенческих времен — Валя назвала меня так всего несколько раз. Причем в каждом из таких случаев я все время раздражал ее, выказывая поведение, далеко не мудрое.

Впрочем, оставаться в долгу тоже не собирался.

— Не вопрос, Василисушка, — молвил я под вмиг ставшим сердитым взглядом подруги, — только подскажи мне, Иванушке Дурачку, с какой именно.

— С такой, — серьезно молвила Валя, — что может в этом и заключается самая соль совета колдуньи. В бессмысленности. Много ты увидел смысла в том, что она благодаря своему пению, медитации и горьковатой дряни научилась понимать нас без этих ваших ЛНМов? Как и мы ее… тоже заметил?

Я кивнул, а девушка продолжила:

— Какая тут связь между этими явлениями? Где логика, на которую ты, дорогой мой начинающий ученый, молиться готов?

Конечно, сказать мне здесь было нечего. Говорил же, что внезапный слом колдуньей языкового барьера между нами стал для меня полной неожиданностью, а способ так вообще оказался выше моего понимания.

— Больше скажу, — осторожно начал я, — тот факт, что колдунья нам ничем не помогла… но пультик направлял нас к ней, показывая растущие цифры по синхронизации… это ведь тоже лишено логики.

Валя пожала плечами. Не соглашалась со мной, но и не возражала.

— Проблема в том, — продолжал я, — как это нам поможет. Или, если смысл в бессмысленности… хе-хе, то от нас требуется просто, как в старом анекдоте «туда ходить, сюда ходить». Делать что-то. Пока уровень синхронизации не дорастет до нужной отметки.

— Может быть, — предположила Валя, — трудно сказать.

Коль разговор наш сполз на тему синхронизации, я решил проверить, насколько она изменилась после пребывания в гостях у колдуньи. Достал из кармана пультик, глянул… и охнул. Уже целых семьдесят процентов! И это после того пустопорожнего разговора, в котором колдунья жаловалась на незавидную участь родного края, пугала каким-то островом на полуденном пути, а под конец извергла порцию отменной ахинеи!

Что ж, похоже, Валя права — я и вправду переоцениваю так называемый смысл.

Семьдесят процентов, семьдесят один, семьдесят два… Больше, чем все увиденное и услышанное в домике колдуньи и на пути к нему меня озадачивал только этот вот рост буквально на ровном месте. Хотя, казалось бы, удивляться больше было уже некуда.

— Рискнем? — предложил я вслух, воодушевленный цифрами на экране пультика. А вдруг на этот раз прокатит, и мы вернемся-таки в двадцать первый век.

Но не успел я нажать на кнопку возвращения, как сразу два обстоятельства отвлекли меня, заставив повременить и отложить пультик в карман.

Обстоятельство первое: огромная тень, наползшая на нас откуда-то сверху и заслонившая солнце. И обстоятельство второе — конечно, вскрикнувшая Валя.

Подняв взгляд к небесам, теперь уже я сам был готов кричать. Хоть от страха, хоть от удивления. Поскольку увидел то, что ожидал встретить здесь, в этой глубокой древности, в самую последнюю очередь. Если вообще ожидал.

Над нами повисла… нет, не летающая повозка. Да и сходство с шатром было крайне отдаленное. А пожаловал (вероятно, по наши души)… НЛО. Неопознанный летающий объект. В просторечии, «летающая тарелка».

Да-да, выглядела она именно так, как и принято изображать подобные сооружения в фантастических фильмах, некогда любимом сериале «Секретные материалы» или на иллюстрациях к бульварным газетенкам. Гигантский перевернутый, явно металлический, тазик, опоясанный вереницей не то прожекторов, не то смотровых отверстий. И плоское днище внизу.

— Ё-мое! — только и мог брякнуть я.

Валя, так вообще молча застыла в оцепенении. Словно кролик, оказавшийся ночью на трассе и ослепленный светом фар.

Вот вам и «господин на летающей повозке»! Вместо иноземных работорговцев, как предполагал я и, почем зря, катила бочку на старых врагов колдунья, местных девушек, похоже, похищали зеленые человечки. Или не зеленые, а серые, с непропорционально большими головами и хилыми телами, но не все ли равно?

Пока мы мешкали, в совершенном обалдении разглядывая НЛО, на его борту времени отнюдь не теряли. В центре днища открылось круглое отверстие радиусом с небольшую лифтовую кабину. И… резко подскочив, точно подброшенная, Валя поднялась в воздух и устремилась к нему.

Сразу вспомнился рассказ старосты — про «невидимые веревки», утащившие несчастных юных селянок. Следовало бы догадаться!

В последний момент я успел ухватить девушку за ногу. Попытался потянуть книзу, но вместо этого оторвался от земли сам.

— А-а-а! — вскрикнула Валя. — Отпусти… блин, Дуралекс! Вывихнешь, ведь! Знаешь, какой… ой, блин… больно! Знаешь, какой ты тяжелый!

— Потерпи, — попробовал успокоить ее я, — щас… попытаюсь нас выдернуть.

Другой рукой я нащупал в кармане пультик, даже изловчился и нажал на кнопку. Увы, ответом мне снова стал резкий звук, словно выражавший недовольство техники моей нетерпеливостью. Единственное, чего я добился — сила, тянувшая к круглому отверстию Валю, теперь ухватила и тянула вместе с ней меня.

Что ж, по крайней мере, я не бросил девушку. Слабенькое, но утешение.

Пройдя через отверстие, мы оказались в просторной, опять-таки круглой, комнате. Ярко освещенной, хотя никаких светильников на стенах и потолке я не заметил. И именно в этой комнате я впервые увидел пресловутого «господина».

Он вошел через проем, возникший прямо в одной из белых стен комнаты — непохожий ни на зеленого, ни на серого гуманоида. Староста Мило описывал его как человека, и как человек этот тип и выглядел. Но… не совсем. Чувствовалось в его облике что-то искусственное.

Что-то… хм. Помните кукольного же бойфренда куклы Барби — как там его звали? Кен? Хен? Скорее всего, первое; типа, сокращенное от «манекен».

А теперь представьте этого Кена, увеличенного до размеров живого человека. Или целого, научившегося ходить, манекена из магазина мужской одежды. Как можно более качественно сделанного манекена, я имею в виду.

Так «господин», пленивший нас, представлял собой нечто среднее между таким вот Кеном-манекеном и фотомоделями для рекламных каталогов опять-таки магазинов одежды. Высокий, идеально сложенный… ваш покорный слуга рядом с ним почувствовал себя каким-то пентюхом. Ровный загар, безупречно уложенные волосы. И — какая-то неестественность во всем. Начиная с движений и заканчивая не сходящей с лица улыбочкой.

Одеяние «Кена» напомнило летную форму персонажей сериала «Звездный путь», только была темно-синей. Еще мне подумалось, что в такое сочетание — утрированно-идеальная внешность и облегающая одежда — в кино выдавало бы персонажа нетрадиционной ориентации. Современного единомышленника покойного Руди.

«Кен» бросил в сторону Вали гнусный улыбчивый взгляд, рывком повернув голову. Затем так же резко вскинул руку — и из стены за спиною девушки выросли две пары опять-таки рук. Только металлических. Одна пара легла на плечи коротко взвизгнувшей Вале, вторая ухватила за талию.

А голова «Кена» уже повернулась в мою сторону.

Дожидаться, пока и меня схватят металлические руки, я не стал. Отпрыгнул от стены. И, выкрикнув «прощайся со своей инопланетянской жизнью!», ринулся на хозяина «летающей тарелки», на ходу выхватывая из ножен меч.

Взмахнул им, оказавшись на расстоянии удара.

Клинок прошел, наверное, в сантиметре от «Кена», в последнюю долю секунды успевшего шагнуть в сторону.

— Гипербореец! — затем изрек он веско. — Ваши действия могут повредить ценному имуществу научной экспедиции.

Говорил «Кен», как я успел заметить, на местном наречии, даже если сам прибыл с далекой планеты. Так что ЛНМу не составило труда его перевести.

— Нужно мне твое имущество, — хмыкнул я, — нет уж, дорогой. Ущерб я хочу причинить только тебе!

И сделал новый выпад мечом, острием целя в грудь хозяина НЛО.

Тот отступил, снова избежав удара в последний миг.

— Предупреждаю! — следом услышал я новую серию увещеваний. — В случае нанесения ущерба государственному имуществу, стоимость его будет покрыта из средств нанесшего ущерб. В случае отсутствия у виновника ущерба средств, достаточных для возмещения ущерба…

Что он заладил, подумал я в раздражении. Как по написанному говорит… точнее, какой-то юридический текст наизусть цитирует. Нашел, чем пугать!

Наступая на «Кена», я вновь взмахнул мечом, надеясь подрубить ему ноги. Но этот гад опять успел уйти из-под удара!

— …обязательство по возмещению ущерба переходит к родственникам виновного, — продолжал он вещать, словно издеваясь.

Нет, он вообще, в своем уме?! В состоянии своими словами разговаривать. А то, как китайский болванчик… нет, скорее, радио. Машина. Точнее…

— В случае отказа виновника от обязательств по возмещению ущерба, причиненного ценному имуществу, — все не унимался «Кен», — к виновному и членам семьи виннового могут быть применены исключительные меры.

О каких именно мерах идет речь, нетрудно было догадаться. Знаем-с. В наше политкорректное время смертная казнь, например, как раз стыдливо именуется «исключительной мерой наказания». Но в этот раз вышеназванную «исключительную меру» как раз я намеревался применить к этому… этому существу.

Я сделал обманное движение — и мой противник тупо не успел уклониться от удара меча, чья режущая кромка устремилась к его шее.

Тупо — самое подходящее в данном случае слово. Вопрос только, к кому его применить.

Клинок рубанул «Кена» по шее прямо над левым плечом. Удар, должный, как я рассчитывал, снести башку хозяина НЛО. Вместо этого разящая сталь натолкнулась на что-то твердое — и гораздо более крепкое.

С тем же успехом я мог ударить в стену. Нет, скорее, в колонну из железобетона.

И тогда-то до меня окончательно дошло, с кем именно я имею дело. Какое слово следовало бы поставить за давешним «точнее». И что имела в виду недооцененная мной колдунья, говорившая, что враг наш не человек и «неживой».

Не мертвяк, не зомби. А…

— Робот! — вслух выпалил я правильный ответ. — Киборг! Андроид! Как в «Терминаторе»!

Может быть, колдунья и не ошиблась, сказав, что сделан он из плоти и костей. Другое дело, что о прочих составных элементах она не упомянула. О процессоре, управлявшем этим чудом — вообще не знала таких слов. Ну и, конечно, о защитных имплантатах, укреплявших искусственное тело. Предохранявших его, по крайней мере, от примитивного оружия аборигенов.

Это открытие до того подкосило меня, что я в бессильном отчаянии выронил меч — прямо на белоснежный, безупречно-чистый пол круглой комнаты.

И почти даже не трепыхался, когда меня сцапали выросшие из стены металлические руки.

— Ущерб незначителен, — словно злорадствуя, прокомментировал киборг мой единственный, достигший цели удар.

Похоже, на «летающей тарелке» то были все-таки прожекторы, не смотровые окна. Потому что окон как таковых на борту НЛО я не видел вовсе. Не было их ни в той круглой комнате, куда нас с Валей затянуло через отверстие в днище, ни в коридоре, ни в небольшой комнатенке, куда меня конвоировали после неудачной схватки с киборгом.

Последний, кстати, на сопровождение новых пленников в узилище не разменивался. Не начальственное это дело. А похожий на Кена ходячий истукан, не иначе, считался начальником над всеми устройствами и механизмами «летающей тарелки». Ибо кому как не ему. Ни людей, ни других киборгов, на людей похожих, я на борту за время краткой прогулки не заметил. А вот техники здесь хватало. Автоматизировано было все, что можно автоматизировать. Для всего же остального в распоряжении «Кена» имелась команда роботов, сходством с человеком не наделенных. По причине узкой специализации, не иначе, и проистекающей оттого примитивности.

Роботы-конвоиры препроводили нас в эту комнатенку, приняв из рук в руки (хе-хе, простите за каламбур) у тех рукастых механизмов, что удерживали меня и Валю у стен в круглой комнате. Эти роботы тоже располагали двумя парами больших металлических рук, а вот головой оборудованы не были. Да и туловища имели размеры более чем скромные. Мне, например, эти роботы даже до плеча не доходили. Даже с учетом колес, на которых они передвигались.

Так и вели нас, несчастных — стоя за спиной, удерживая за плечи и талию своими непропорционально большими руками; катились на своих колесах, нас легонько, но настойчиво подталкивая перед собой.

После того, как нас втолкнули в комнатенку без окон и там оставили (дверной проем в стене буквально затянулся за конвоирами, будто его и не было) прошел час, может полчаса. Судить трудно — когда нечем заняться, время тянется медленнее. Так или иначе, нам дали немного передохнуть, а затем в стене вновь возник проем, в который прошел… нет, проехал опять-таки на колесах еще один робот.

Выглядел он более хрупким, чем конвоиры и был выкрашен в белый «больничный» цвет. Последняя ассоциация оказалась верной. Один из манипуляторов робота оканчивался иголкой, с помощью которой он взял у нас образцы крови. Сперва, разумеется, попросив нас протянуть руки.

Голос у него, лившийся из динамика на верхушке корпуса, был мягким, но ощутимо неживым, синтетическим. Чем напомнил говорок лингвистических модулей, отнятых, кстати, треклятыми руками, выросшими из стен. Впрочем, необходимости в ЛНМах, как оказалось, уже не было. Нейросети на борту НЛО были не хуже наших, да и преодолевать с их помощью языковой барьер едва ли мы, в НИИИНиПТе додумались первыми. Так что говорил робот-медик уже на неплохом русском языке.

Кровь нашу он перелил здесь же, не отходя, что называется, от кассы. В крепившиеся к туловищу (или правильнее говорить «к корпусу»?) пробирки с помощью капельницы, которую держал другим манипулятором. Больше похожим на человеческую руку.

Прихватив нашу с Валей кровь на анализ, робот укатил прочь, однако вскоре вернулся… а может, то пожаловал его коллега. Как бы то ни было, но робот-медик все тем мягким голоском велел Вале следовать за собой. А просьбу свою подкрепил фактом присутствия робота-конвоира — тот не преминул въехать в проем следом за ним.

Валю увели, и я остался — валяться на узкой койке, глядя в безупречно-чистый потолок, наедине с собственными мыслями. Невеселыми мыслями, в лучшем случае вызывавшими горькую усмешку.

Какими же наивными казались теперь наши с Валей рассуждения — об уязвимости «летающей повозки», о том, как бы я попробовал сбить ее стрелами, о необходимости приземления этой посудины хотя бы для дозаправки. Нужна та же дозаправка (на Земле!) кораблю, преодолевшему без нее не один световой год.

Но кто ж знал, что инопланетяне, по слухам гонявшие над Землей на «летающих тарелках» да похищающие людей, занимались тем же самым и в древние времена? Конечно, почему бы и не заниматься. Кто запретит-то? Но вот представить, что столкнемся мы здесь не абы с кем, а с гостями из глубокого космоса, ни мне, ни Вале отчего-то и в голову не пришло. Хотя опять же — стоило бы. Услышав если не про «летающую повозку», так хотя бы про «невидимые веревки», деревенских девушек утянувшие.

Правда, даже догадайся мы — что толку? Возможностей бороться с летательным аппаратом, продуктом столь высоких технологий, у нас все равно не было. Не уверен, что против летающих тарелок даже современная ПВО действенна.

С другой стороны, конечно, есть плюс — крохотный, правда. Нам больше нет необходимости принуждать «летающую повозку» к приземлению. Теперь мы, так сказать, в одной плоскости с ее хозяином. Сделавшимся для нас оттого более досягаемым, чем был, пока мы топтали землю.

Но опять же, толку-то? Ближе, чем в нашу первую встречу, в круглой комнате, я к нему подберусь уже вряд ли. Да и тогда — хоть и сумел достать гада мечом, но ущерб, как он сам сообщил, оказался незначительным. То есть, второй подобной попытки не стоит и предпринимать.

А что стоит?

Против этого ходячего изделия инопланетных технарей однозначно помог бы другой атрибут научной фантастики — бластер. Желательно, на максимальной мощности. Один выстрел — и от киборга осталась бы горстка пепла да почерневшие обломки металлического остова. Но если бластера нет?..

Увы, опыт просмотра фантастических фильмов не подсказывал мне ничего обнадеживающего. В том же «Терминаторе», что героя «железного Арни», что антагонистов его получалось упокоить только переплавкой. Ну, или ядерным взрывом — особенно если киборгу не повезло оказаться в его эпицентре.

Да только, увы, на это рассчитывать приходилось еще в меньшей степени, чем на то, что бластер обнаружится хотя бы под койкой.

Конечно, синхронизация с временным потоком могла уже достичь значения, при котором у нас бы получилось удрать с помощью пультика. Но… увы и здесь. Протянув руку к карману джинсов, я лишний раз убедился, что и этот способ нам недоступен. Заветный девайс успела вытащить одна из треклятых рук, выросших из стены.

Пока я размышлял, вернулась, на ходу одергивая и поправляя одежду, Валя. С лицом сердитым, но, как мне показалось, не лишенным некоторого мрачного торжества. Плюхнулась на соседнюю койку.

— Ох, и бомбанет, чувствую, у этой тупой железяки, — проговорила девушка со злорадством, — нехило бомбанет. Когда поймут, что я им не подхожу… если уже не поняли.

— В смысле? — отозвался я, и Валя закатила глаза.

— Ну, как там Мило говорил, — отвечала она, — господину этому так называемому нужен кто? «Созрели уже, но с парнями еще ни разу». Вроде так?

Я кивнул, а девушка продолжила:

— Ну, так вот, Аличек, дорогой. Из этих двух условий я смогла выполнить разве что первый пункт. В смысле, созреть — созрела, но вот вниманием парней не пренебрегала. Уж поверь. Железяки вот не поверили, проверить предпочли. А проверку я не прошла. Ах, пича-а-алька!

И она картинно вплеснула руками с деланной скорбью и в жесте, и в голосе, которым была произнесена последняя фраза.

— В смысле — «проверить предпочли»? — нахмурился я, приподнимаясь с койки. — Они что… ковырялись… в тебе?

— Блин! Дуралекс! — вспыхнула Валя и, подскочив на ноги, заходила по комнатушке. — Тебе что, больше поговорить не о чем? Если любопытно, учебник по анатомии человека из универовской библиотеки полистай. Ну, когда вернемся.

От меня не укрылось это «когда» вместо более ожидаемого «если», оброненное девушкой. Как будто она не сомневалась в нашем возвращении домой и вообще в благополучном исходе этой истории.

Комментировать, впрочем, эту оговорку я не стал.

— Да не в любопытстве дело, — зато молвил я, — просто… ну не нравится мне… что… с тобой… хм, обошлись так.

— Я т-тебя умоляю, — произнесла Валя, остановившись, — подобный осмотр для меня не первый. А что тебе за беда, вообще непонятно.

Затем, вопреки последнему слову, она, кажется, что-то все-таки поняла. И раздраженно хмыкнула.

— Или… это то, о чем я подумала? — начала девушка, уперев руки в бока и глядя на меня почти с вызовом, стоя в пол-оборота. — Никак решил наш Дуралекс Отелло из себя разыграть? И из-за кого? Из-за роботов гребаных, которые даже не мужчины! А потом… когда вернемся — ты, небось, даже к гинекологу меня ревновать будешь? Не, чувак, так не пойдет. Много на себя берешь. Вот своди в ЗАГС сначала. Тогда и ревнуй, к кому хочешь… хоть к столбу фонарному.

Внезапно часть стены снова разошлась проемом, пропуская на этот раз не очередного металлического работягу, а самого здешнего кибернетического главнюка, похожего на Кена. Притом, что открылся проем неслышно да еще у нее за спиной, Валя каким-то своим чутьем не пропустила момент открытия. И успела сесть на койку, положив руки на колени.

Ну чисто примерная школьница при виде входящего в класс учителя. Или такая же примерная девочка в детском лагере во время визита вожатой в спальню. Типа, не подумайте плохого, мы не хулиганим, постели заправлены. А то, что не спим, так просто отбоя еще не было.

Киборг вошел, сверкая все той же бессмысленной улыбкой, стереть которую с его неестественно-безупречной физиономии мне хотелось более всего на свете. Впрочем, когда он заговорил, стало ясно, что определенный смысл в его улыбчивости имелся — по крайней мере, на этот раз. Потому что явился «Кен» сообщить добрую весть.

— К сожалению, — начал он, обращаясь лично к Вале, — вы не представляете интереса для нашей исследовательской программы в силу особенностей физиологического состояния.

О том, кому именно стоило бы сожалеть, киборг не уточнил.

— Кроме того, — продолжал он, — ваш язык не соответствует ни одному из местных наречий. И как показал анализ крови с сопутствующим изучением генотипа, гиперборейское происхождение в вашем случае крайне сомнительно.

«Опять это слово!» — не мог не заметить я, вспомнив, что этот искусственный ублюдок при первой нашей встрече назвал меня «гиперборейцем». Жителем Гипербореи. Вроде так называлась некая мифическая страна, наподобие Атлантиды, но я точно не помнил. Решил, что при случае у Вали спрошу. Она лучше меня в мифологии разбирается.

— Установлена крайне низкая степень сродства, — продолжал вещать киборг, — возникающая обычно в результате нескольких поколений смешанных браков. Тогда как объектами нашей исследовательской программы являются девушки исключительно гиперборейского происхождения, без инородных примесей.

От пассажа этого, в котором живых людей назвали какими-то «объектами» за версту несло гнилым душком из могил нацистских преступников — даром, что еще не родившихся. Как и от формулировки «инородные примеси».

— С учетом вышесказанного, — «Кен» подводил итоги, — а также на основании анализа покроя одежды, нехарактерного для местного населения, и наличия среди изъятых у вас предметов изделий, очевидно являющихся продуктами высоких технологий, сделан вывод, что вы не являетесь аборигеном Гипербореи, а представляете неизвестную нам высокотехнологичную цивилизацию. Во избежание возможного обострения отношений с вашей цивилизацией вы будете возвращены в ту же точку, откуда были перемещены на борт исследовательского судна. Разумеется, вам будут возвращены изъятые вещи. Для компенсации возможного морального и материального ущерба, нанесенного вам, можете обратиться с соответствующим заявлением в Совет архонтов в Посейдонисе.

Еще одно название, зело меня озадачившее. «Посейдонис» — он ведь назван в честь древнегреческого бога морей Посейдона, не так ли? Только что-то я не припомню среди полисов славной Эллады города с таким названием. Тогда что это? Не планета же! Сильно сомневаюсь, чтобы жители какого-то далекого мира у далекой звезды назвали свою родину в честь божества каких-то инопланетных дикарей, которые даже еще до луны не добрались.

Но это значило, что «тарелка» прибыла не из глубин космоса, как можно было подумать. Но построена где-то на Земле. Где-то, где еще в эту реликтовую эпоху преуспели на ниве технологического прогресса.

Поневоле вспомнился «остров на полуденном пути», неоднократно упомянутый колдуньей.

— От имени руководства исследовательской программой приношу вам свои извинения, — меж тем подвел киборг черту под разговором с Валей, — прошу следовать за мной.

С этими словами он сделал шаг в сторону проема.

— Стоп! — возмущенно окликнул его я. — А насчет меня — как? И девушек похищенных… из местных?

Киборг остановился и повернул ко мне свое лучащееся улыбкой лицо — как мне показалось, с неохотой. И произнес следующее:

— Представительницы коренного населения Гипербореи будут доставлены в исследовательский центр программы, поскольку провести все предусмотренные программой исследования в полевых условиях не представляется возможным. Так же не представляется возможным сделать однозначных выводов в отношении вас. С одной стороны вы тем более не можете быть полезны нашей исследовательской программе и, подобно вашей спутнице, не являетесь аборигеном Гипербореи. Однако с другой стороны вами выказаны признаки агрессии и в этой связи вы можете представлять угрозу для всей программы. Притом, что уже нанесенный вами ущерб оборудованию исследовательского судна не является значительным, оценить предел возможного ущерба с вашей стороны не входит в мои полномочия. В этой связи отчет по данной ситуации направлен руководству программы, которое и примет в отношении вас окончательное решение.

«Казнить нельзя помиловать», — вспомнилась мне фраза из какой-то сказки; фраза, смысл которой менялся на противоположный в зависимости от того, где поставлена запятая.

Фраза вспомнилась — и мне от возникшей ассоциации сделалось стремно.

— Ну, ни фига себе! — возмутился я. — Может, хоть пультик пока вернете? Ну, такое устройство, которое у меня из кармана вытащили.

Чем черт не шутит — вдруг синхронизация уже восстановилась. И мы с чистой совестью улетучимся прямо у киборга из-под носа.

— Сожалею, — сообщил, однако, тот с все той же, не свидетельствующей о хотя бы капле сожаления, улыбкой, — но одно из устройств, изъятых у вас, может представлять интерес для нашей науки, поскольку принцип его действия незнаком.

— Ну, зашибись! — рявкнул я, соскакивая с койки. — Как вы там говорили? Обострения отношений там у себя боитесь? Так они сильно обострятся, если вы меня не отпустите. Так обострятся, что мы ваши «тарелки» ракетами все посшибаем. Мы можем. Потому принцип действия наших устройств вам и не понятен, что мы более развитые. Не так ли?

«Кен» на это даже ухом своим кибернетическим не повел. Снова повернулся к открытому проему, как бы говоря: мое дело маленькое, я всего лишь тупая железяка с примесью органики.

— Не кипешуй, — прошептала мне на ухо подошедшая ко мне Валя, положив руку на плечо, — все ништяк, я нас вытащу.

А в ответ на мой удивленный взгляд, без всяких слов сказавший, сколь неожиданным стало ее заявление, добавила:

— На азимовские законы робототехники надеюсь. Вместе с советом колдуньи.

«Но она же посоветовала полный бред!» — хотелось выкрикнуть мне, но Валя уже подбежала к киборгу и окликнула его.

— Подожди…те, — были ее слова, и «Кен» обернулся, — скажите… вам ведь, ну… как искусственному организму, полагается подчиняться человеку? Исполнять требования человека?

— В той степени, в какой это не наносит ущерба исследовательской программе и не мешает исполнению моих обязанностей в рамках исследовательской программы, — немедленно последовал его ответ.

— И на вопросы мои ответить можете? — спросила Валя, вроде как уточняя.

— За исключением вопросов, касающихся секретных сведений об исследовательской программе, — отвечал киборг.

— Шикарно! — воскликнула Валя и перешла к делу. — Тогда ответьте на вопрос. Идет по улице лысый ежик. Сколько ему лет?

Я при этих словах едва с койки не свалился. Уж, по крайней мере, был готов за голову хвататься. И подавился бы, если б было чем. Ну что за ахинею она несет?!

— Поскольку лысые ежи встречаются чрезвычайно редко, — начал «Кен», — возраст облысения должен существенно превышать среднюю продолжительность жизни, составляющую от двух до пяти лет в зависимости от биологического вида…

На миг Валя оглянулась на меня, одарив торжествующей улыбкой. Так мог улыбаться рыбак, заметивший поклевку. Еще с подобным выражением лица персонаж какого-нибудь голливудского фильма мог воскликнуть «Gotcha!», что значит «Попался!»

— Так и знала, — еле слышно прошептала девушка, — бедняга тоже формальной логикой ограничен. Как один знакомый Дуралекс, в ученые метящий.

Затем обратилась к киборгу, обрывая его рассуждения вслух:

— Не трудитесь. Лысому ежику восемнадцать лет. Призывной возраст, в армию забирают. Вот в военкомате и обрили. Я же не говорила, что он естественным образом облысел.

На миг «Кен» замер, уставившись Вале в лицо. Не то переваривал полученную от нее информацию, не то завис, переварить оную не в силах.

Затем спросил:

— А разве животные подлежат военной службе?

— О, когда большая война кого только не призывают, — отмахнулась от этого неуклюжего возражения девушка, — потому это и называется «всеобщая мобилизация».

— А вы много знаете случаев призыва ежей на военную службу? — допытывался «Кен». Хоть голос его и звучал по-прежнему искусственно и бесстрастно, но вроде появилось в том, как он говорил, какой-то… признак жизни, что ли? Что-то вроде недоверчивости.

— Ну, нет, конечно! — Валя хмыкнула. — И большие войны, к счастью, не так часто бывают. И из ежиков до восемнадцати лет доживают немногие. Вы же сами назвали среднюю продолжительность жизни в несколько лет. Но уж если бы дожил какой-нибудь еж до восемнадцатилетнего возраста, его бы, естественно, призвали. По крайней мере, в случае всеобщей мобилизации. На то ведь она и всеобщая.

Вроде приняв такое объяснение, киборг снова, как ни в чем не бывало, повернулся к проему. Но Валя не сдавалась.

— Погодите! — воскликнула она. — Еще вопрос. Буратино дали три яблока. Два он съел. Сколько яблок осталось у Буратино?

— Элементарная арифметическая задача, — сказал, как отрезал киборг, — три минус два, равняется единица. Одно яблоко.

— А вот и нет, — таким же безапелляционным тоном возразила девушка. — Их может быть сколько угодно. Разве я говорила, что у Буратино не было ни одного яблока до того, как ему дали три?

На этот раз зависание «Кена» длилось немного дольше. Где-то пару мгновений. И я, кажется, начал понимать Валину тактику. Чушь и невнятица даже для человеческого мозга далеко небезвредна. А уж для искусственного разума, строго-рационального, она разрушительна пуще ржавчины для железа.

Будь «Кен» просто автоматом с заранее заданным программным кодом, старания девушки прошли бы даром — выносящие мозг задачки он бы просто не воспринял, как не мог бы воспринять никакую новую информацию.

Однако киборг управлялся явно нейросетью. Причем наверняка более продвинутой, чем наши ЛНМы. И теперь сильная сторона нейросети по сравнению с обычным софтом превратилась в слабость. Чушь проникала в нейросеть, под видом новой информации нейросетью усваивалась. Подрывая и расшатывая выстроенные в ней логические цепочки.

Между тем Валя уже прибегла к тяжелой артиллерии.

— Летели два крокодила, один зеленый, другой на север, — произнесла она с подчеркнуто-серьезным видом, отчего я еле сдерживался, чтобы не заржать, — сколько стоит пьяный ежик, если тени исчезают в полночь?

И снова «Кен» завис, уже не пытаясь ни отвечать, ни хотя бы рассуждать на тему. Несколько секунд прошло, прежде чем он изрек:

— Недостаточно данных для анализа. Указаны не все условия задачи. Дать ответ невозможно.

— Это для вас невозможно, — произнесла девушка с по-прежнему нарочито серьезной миной, — а ответ прост. Зачем мне холодильник, если я не курю?

— Это был следующий вопрос?.. — киборг проговорил каким-то нехарактерным для себя, неуверенным голосом. — Или ответ на предыдущий?

— Одно другому не мешает, — важно изрекла Валя, — это и ответ. И вопрос. А вот полная формулировка вопроса… ну, чтоб вы не упрекали, что не все условия задачи приведены. Летят два крокодила, один синий, другой налево. Зачем не холодильник, если я не курю?

Я буквально живьем представлял, как эти бессвязные фразы ядом растекаются по кибернетическому мозгу, разрушая представления о причинно-следственных связях, в него заложенные. И вызывая новое зависание.

— Поскольку крокодилы не имеют крыльев, — еще пытался сопротивляться «Кен», — полет их возможен при гравитации, близкой к нулевой. То есть, дело должно происходить в невесомости. Например, на околоземной орбите.

— А вот и нет! — воскликнула Валя, перебивая его. — Вы что, ни на один вопрос ответить не в состоянии? Даже на такой элементарный? Летят два крокодила один красный другой синий, Так, сколько лет лысому ежику, если Буратино засверлился три года назад?

— Непонятен… смысл… условий… задачи, — киборг теперь говорил как робот в старых фантастических фильмах: медленно, сбивчиво и как будто с трудом, — но лысому ежику восемнадцать лет, потому что его обрили в рамках призыва на военную службу.

— Ага, щас! — как сквозь зубы процедила Валя. — Я же не говорила, что это тот же самый ежик, что и в первом вопросе. А у этого иголки сами выпали… от радиации. И еще вопрос. Стоит четырехэтажный дом, в каждом этаже по восьми окон, на крыше — два слуховых окна и две трубы, в каждом этаже по два квартиранта. А теперь скажите, в каком году умерла у швейцара его бабушка?

Киборг дернул головой как боксер, получивший удар в челюсть. Затем произнес:

— Не понимаю… смысла… этих… вопросов. Позвольте… встречный вопрос. Зачем вы спрашиваете, если сами знаете ответ?

— О, и на этот вопрос я легко отвечу, — расплылась Валя в улыбке, — а ответ прост… вот и он. Все дело в том, что для всех будет лучше, если вы, уважаемый, перейдете… в спящий режим. Для этой вашей исследовательской программы — прежде всего.

И замолчала, выжидающе уставившись на «Кена». Ждал и я, понимая, как рискует девушка, ведь этот ход ее мог и не сработать. А вопрос уже стоял «пан или пропал».

Потянулись секунды, которые хотелось в нетерпении подогнать. Молчали мы; молчал и киборг, явно что-то решая. А потом, наконец, глаза «Кена» закрылись, осточертевшая улыбка превратилась в бессмысленную гримасу. И киборг осел на пол, растянувшись… ноги выставив прямо в проем.

В проем, оставленный открытым. И теперь открывавший нам путь к свободе.

Сидя у костра на небольшой полянке, Кхугл с наслаждением вдохнул аромат жарящегося мяса. Запах был немного непривычный, что и немудрено. Ведь в жареном виде такое мясо разбойнику предстояло отведать впервые.

Кому-то из людей такой запах вообще показался бы неприятным. А узнав, чьим именно мясом готовился отобедать Кхугл, эти чистоплюи, если и не растерзали бы его за одно это, то уж во всяком случае, больше не сели бы с разбойником за один стол. И уж точно могли надолго потерять аппетит.

Но таких людей и сам Кхугл от всей своей нечистой души презирал. Считая безнадежными дураками, готовыми умереть от голода, имея возле себя груду мяса — и даже неспособными воспринять это мясо именно как мясо, как еду. А не как останки кого-то из близких, или просто посторонних, но людей. О том же, что мясо можно добыть, убив живого человека, им вообще не пришло бы и в голову.

Ну, видать такие головы маленькие, думал Кхугл, раз даже для спасительной мысли в них не нашлось места. А коли эти болваны были готовы умереть, коли сами могли предпочесть смерть спасению, разбойник не считал таких людей достойными жизни.

Решив, что мясо достаточно прожарилось, Кхугл взял прут, который использовал в качестве вертела. И понюхав нанизанные на него ломти (запах разбойнику понравился) осторожно снял их, уложив на расстеленный на земле лист лопуха.

Затем потыкал один из кусков ножом. Мясо поддалось, сообщив тем самым о готовности. С этого ломтя Кхугл и решил начать трапезу.

Насадив его на нож, разбойник откусил раз, два. Вкус ему нравился, но казался несколько… выхолощенным что ли, по сравнению со вкусом сырой человечины. Не хватало чего-то. Привкуса крови, например. Или остатков естественной теплоты, не успевшей покинуть свежий труп. Сравниться с этим естественным теплом, последним признаком уже оставившей тело жизни, не мог никакой жар от костра.

Вот так, с немалым удивлением Кхугл открыл для себя, что сырая человечина нравится ему больше, чем жареная. А в таком случае — подумал он — зачем утруждать себя поиском дров, разведением костра; зачем тратить время на жарку? Выходило, что если бы он прямо в поле полакомился только что прирезанной крестьянкой, удовольствия ему это принесло бы намного больше.

С такими мыслями Кхугл умял первый ломоть. Потянулся было за добавкой… но зов природы, настигший его внезапно, заставил немного пересмотреть свои планы.

Поминая Морглокха, разбойник поднялся с примятой травы и двинулся в лес, высматривая дерево пораскидистее да со стволом потолще. Стесняться ему было некого. Сказать по правде, еще в их шайке не очень-то было принято стесняться друг друга. А сейчас и подавно — Кхугл был один, других человеческих существ поблизости не наблюдалось. Однако разбойнику не хотелось, чтобы следы его естественных отправлений были на виду с поляны, облюбованной им в качестве стоянки. И чтобы ветер (в лесу тоже ощущаемый, хоть и слабо) доносил до него соответствующие запахи. Особенно когда он ест или просто хочет расслабиться.

Найдя подходящую ель, чей возраст наверняка исчислялся не одним десятком зим, Кхугл успел подойти к ней и даже спустить штаны… когда из-за соседнего дерева выскочил крупный молодой волк. И в прыжке врезался в разбойника своими могучими передними лапами.

Кхугл не успел ни отскочить — трудно упражняться в ловкости со спущенными штанами — ни, тем более, дать отпор. Заодно успел пожалеть о непривычной для себя беспечности: нож он на этот раз оставил на полянке, с собой не взял.

Уже опрокинутый на землю тяжестью волчьего тела, разбойник попытался оттолкнуть зверя, вырваться. Но получились у него лишь бестолковые трепыхания. Челюсти волка, сомкнувшиеся у него на горле, положили этим жалким попыткам сопротивления конец.

Волк, называвшийся Вуулхом, давно выслеживал этого двуногого, чье поведение еще тогда, ночью, в шалаше показалось зверю, по меньшей мере, подозрительным. И уж точно не дружелюбным.

Для Вуулха и его собратьев двуногие могли быть врагами — как враждует все живое, борясь за пропитание. Могли существовать где-то далеко, ни разу не столкнувшись с волками, и волками же не замечаемые. А могли быть союзниками, делящимися с волками частичками того, что сами они называли «разум». Тем самым хоть немного поднимая серых братьев из трясины скотского существования.

Так вот, двуногий по имени Кхугл таким союзником не мог быть точно. Неспособный никого поднять, он и сам опускался до уровня зверя. Точнее, опасного хищника.

Сосуществовать, не замечая один другого, Вуулх и этот двуногий тоже бы не смогли, волк это понимал. Лес не так велик, как кажется. И волку менее всего хотелось иметь такого соседа. Как и еще одного соперника в нескончаемой борьбе за лишний кусок.

Ну а с врагами поступают единственным образом. Подгадывают удобный момент — и вцепляются зубами в горло. Что Вуулх и сделал, подкараулив Кхугла.

Напоследок двуногий коротко взревел… и подавился собственной кровью. А еще успел осознать, что господин больше не придет на помощь — чудодейственный шар тоже остался на поляне. Что было, учитывая нынешнее положение Кхугла, далеко-далеко. Бесконечно далеко, дальше луны.

* * *

Покинув комнатушку, мы шли по коридору «летающей тарелки», замкнутому в кольцо.

Препятствий нам никто не чинил, поймать не пытался. Похоже, киборг «Кен» управлял на борту всеми устройствами, включая роботов. И теперь, когда он отключил сам себя, некому стало отдать команду на поимку парочки пленников. Как и вообще любой другой приказ.

Нет, возможно, некоторые из роботов обладали автономным управлением, и их работа не требовала указаний свыше. Но пример такой «автономии» мы встретили всего раз. Небольшая, забавного вида, машинка, похожая на шайбу с тоненькими, как у паука лапками-манипуляторами ползала по стене, время от времени принимаясь ее теребить. Ремонтировала что-то, не иначе.

Что до конвоиров, то два экземпляра, встретившиеся нам на пути, мирно стояли себе у стен. И при виде нас не сделали в нашу сторону ни шагу. Просто две груды мертвого металла, не более.

— Блин! — не удержал я восхищенного возгласа, когда мы миновали конвоиров, и по их поведению стало ясно, что никто меня, кроме Вали не услышит. — Да как ты вообще… догадалась? Как тебе в голову пришло?

— Участие в студенческой команде КВН не прошло даром, — молвила девушка просто.

— Блин! — невольно повторился я. — О другом ведь речь! Как ты… сообразила, что это поможет? Вырубит гада?

— Так ты ж сам подсказал, — Валя улыбнулась, — помнишь? Ну, когда назвал подсказку колдуньи бессмысленной и абсурдной. И еще задачку ту дурацкую припомнил… про крокодилов. Странно только, что ты главное противоречие в словах колдуньи не заметил. Ну, что типа, наш враг бессмертен как Кощей, но смерть его существует.

— Умереть не может, — поправил я. — А ты еще сказала, что в абсурдности и бессмысленности мог и заключаться… скажем так, самый смысл. Прости за невольное противоречие.

— Верно. Хотя сама немного сомневалась. Зато когда поняла, что мы имеем дело с машиной… Алик, я тебе рассказывала, как в детстве вызвала зависание и незапланированную перезагрузку компьютера, набрав произвольную комбинацию клавиш? Просто тык-тык-тык по клавиатуре случайно, не глядя.

Я покачал головой, а девушка продолжила:

— Не ладю… лажу я с информационными технологиями. Или лажу, но от слова «лажа». Зато когда мы с ним столкнулись, вспомнила про тот случай и сразу на ус намотала… точнее, на локон — усов-то у меня нет, хи-хи. Смекнула, в общем, что надо делать. У «господина» этого так называемого наверняка искусственный интеллект имелся, так что задачка встала посложнее, чем обычный комп повесить. Но суть осталась той же. Бессмысленность и бред, как лучшее средство против искусственных мозгов.

— Да и против обычных тоже, — признался я, — у меня самого чуть мозг не закипел, тебя слушая.

Усмехнувшись, девушка пожала плечами, а я продолжал:

— Один айтишник… из наших, которые в НИИИНиПТе работают, сказал мне как-то, что главное достоинство программного обеспечения — это не интерфейс, не быстрота, а… как он выразился, «дуракоустойчивость». То есть, когда специально заданными ограничениями не дают программе вылететь, даже если пользоваться ей будет круглый дурак. И по-дурацки.

— Жаль, что в вашей машине времени не предусмотрели такую устойчивость от одного Дуралекса, — не удержалась от колкости Валя.

— Важно, что в самопрограммирующих устройствах… интеллектах искусственных, нейросетях такие ограничения невозможно предусмотреть в принципе. Ведь это сдерживает саморазвитие, а в нем вся суть. Да и тем, кто создавал этого киборга, небось, и в голову не могло прийти, что кто-то станет вместо полезной информации засорять его мозг всякой дребеденью.

— О, они просто еще не имели дела с неподражаемой Фокси, восходящей звездой КВНа и Инстаграма.

Управляющие механизмы здешних дверей тоже «дуракоустойчивостью» не отличались. Точнее, их надежность была одностороння. Не давая выйти из находящихся внутри помещений никому, кроме членов искусственного экипажа — и особенно пленникам — со стороны коридора двери отворялись охотно. Автоматически. И перед кем угодно, стоило этим кому-то к очередной двери подойти. Не рассчитывали, стало быть, те, кто конструировал НЛО, на побег. Как и на проникновение на борт нежелательных посторонних.

А что ценнее всего — со стороны коридора двери, даже закрытые, было видно. Контуры проемов, обрамлявшие их, выделялись на фоне стен достаточно четко. Так что при открытии не казалось, будто в самой стене возникла дыра.

Шли мы, заглядывая то в одну, то в другую дверь не просто из любопытства. Но искали наши вещи, отнятые киборгом и его железной свитой.

Наконец, с попытки десятой — и коридор оказался длинный, и дверей до фига — наши поиски увенчались-таки успехом. За одной из дверей обнаружился не то встроенный шкаф с полками, не то нечто вроде небольшой кладовки.

На полках мы к радости обоих обнаружили мой меч, ЛНМы, а главное — пультик. По соседству с примитивными, из костей и деревяшек вырезанными амулетами и оберегами, снятыми, по всей видимости, с плененных девушек из деревни Мило. Зачем здешний кибернетический Плюшкин сохранил эти отнюдь не высокотехнологичные вещички, мне лично было непонятно. Видимо, решать судьбу даже этих находок он «не уполномочен».

Зато эти поделки напомнили нам о других пленницах на борту «летающей тарелки» — тоже жаждущих освобождения.

— Ну что, капитан, — обратилась ко мне Валя, когда ножны с мечом я бережно, чуть ли не с любовью прицепил к ремню, цепочки с лингвистическими модулями были надеты на наши шеи, а пультик снова оказался в моих руках, — каковы дальнейшие планы?

А затем добавила — с нарочито строгими нотками:

— Только не говори, что нажмешь на кнопку возвращения, и мы бросим тут все на самотек. Помнишь? Мы обещали…

Конечно же, я помнил. Хотя искушение, признаться, было велико. Показатель синхронизации достиг восьмидесяти процентов, так что мы имели очень неплохие шансы уже через несколько секунд снова топтать землю двадцать первого века. И действительно, хотя бы кофе выпить, как сама Валя предлагала еще в начале нашего путешествия.

Но… раз обещал, значит, обещал. Тем более, Валя мне об этом напомнила. Так что лучше искушение побороть. Просто, чтоб не упасть в глазах такой красотки. Ибо в том уж наш удел, собратья по сильному полу: производить хорошее впечатление на прекрасных дам, выигрышно смотреться в их глазах. Те же из нас, кому плевать, как мы в глазах дам выглядим, либо вовсе потеряли человеческий облик, либо не совсем мужчины. И предпочитают благосклонность других не совсем мужчин.

А потому я, не относя себя ни к первым, ни (чур меня!) ко вторым, ответил следующее:

— Ну, для начала мы, конечно, найдем девушек, из деревни похищенных. Выпустим их…

— И что дальше? — допытывалась Валя. — Если мы в воздухе… а мы, скорее всего, в воздухе, им будет очень трудно самим добраться до земли. Как и вообще покинуть эту посудину.

— Ладно, тогда так, — начал я, — находим и выпускаем девушек, ищем кабину управления, разбираемся, что там и как, летим к деревне Мило… то есть, тьфу! Я чуть про этого «Кена» не забыл!

— Кого? — не поняла Валя.

— Киборга этого, — пояснил я, — больно похожим он мне показался… на этого… бойфренда куклы Барби. Чтобы он ненароком снова не включился… или не включил кто дистанционно, или просто не смущал нас своим присутствием, лучше выкинуть его куда-нибудь в воду. В реку, озеро. Так, чтоб погрузился как можно глубже, а всплыть… хм. Всплыть он вряд ли сможет. Если шейные позвонки… и не только у него металлом укреплены — убедился в этом, когда по шее мечом рубанул. В общем, весить он должен о-го-го, сколько! Камнем ко дну пойдет!

Про себя я еще подумал, что такого болвана тяжелого мы замаемся волочь хотя бы до той комнаты с отверстием в полу, куда мы первым делом попали, оказавшись на борту НЛО. Но высказываться на этот счет не стал, полагая, что проблемы следует решать по мере их поступления.

А потому…

— В общем, решено, — начал я, — сначала ищем рубку, разбираемся с управлением. Заодно узнаем, как катапультировать ненужный груз, в данном случае, «нашего» киборга.

— Справишься? — спросила Валя.

— Почти уверен, — ответил я, — тут ведь все земное, вполне знакомое — раз. Ты сама уже догадалась, что «тарелка» не с другой планеты пожаловала?

— «Остров на полуденном пути», — процитировала девушка, пожимая плечами, — не только же ахинею колдунья несла. В чем-то наверняка и права была. Про «летающие повозки» она тоже говорила, кстати. Так что, похоже, в древности уже существовала на Земле технологическая цивилизация. Только до наших дней, увы, не дожила. И я, кажется, догадываюсь, о каком острове идет речь.

— Ладно, — молвил я, решив отложить обсуждение судеб древних цивилизаций до более подходящего времени.

Начинающий ученый внутри меня, разумеется, возражал. Ведь то, что мы здесь увидели, тянуло на открытие, столь грандиозное, что диссертация, которую я кропал помаленьку, на его фоне казалась не более ценной, чем скопированный из Интернета реферат какой-нибудь школоты. Но что делать, если перед нами… более того, лично передо мной стоят куда более насущные проблемы? А потому…

— Теперь два, — продолжил я, мысленно заставив своего внутреннего Индиану Джонса замолчать, — вряд ли управление сложное. Иначе бы простой недалекий киборг не справился бы с ним. Потребовался бы квалифицированный пилот.

Приведя такой, на мой взгляд, неопровержимый довод, я перешел непосредственно к изложению своей идеи:

— Скорее всего, система управления выглядит так. Есть автопилот — он-то сейчас и ведет «тарелку» по воздуху. Например, она круги нарезает. И есть ручное управление, которое по сложности не должно превосходить компьютерную игру. В противном случае, повторяю, киборг бы вряд ли с ним управился. Особенно, если управляет он «тарелкой» так же, как и своими роботами-миньонами. Ну, посылая сигналы на небольшом расстоянии… подобно пульту от телевизора.

— Поживем — увидим, — прокомментировала Валя эти рассуждения, — точнее, найдем.

— Я почти уверен, — настаивал я.

А затем подытожил:

— В общем, находим кабину управления, разбираемся, выкидываем киборга, вызволяем девушек. И везем их прямиком в деревню, в объятья родных и заботливого старосты. То-то они там все удивятся! Ну, когда увидят, как ужасный «летающий шатер» добровольно отпускает пленниц.

И после нескольких секунд паузы, добавил, вздохнув:

— А потом, я надеюсь, все-таки свалим отсюда. Я бы тоже в кофейню сходил, если честно.

И мы снова двинулись в путь по кольцу-коридору.

15 августа — 6 сентября 2020 г.