Серебро и дым (гет)

Но не сомкнуть кольцо седых холмов,

И узок путь по лезвию дождя,

И не ищи — ты не найдешь следов,

Что Воин Вереска оставил, уходя.

Мельница «Воин Вереска»

Они пришли до рассвета. Первая серебряная стрела, вырвавшаяся из арбалета, разбила кувшин с молоком, забытый близнецами — Игнатом и Захаром — на крыльце накануне. Вторая уткнулась ровно промеж глаз малосообразительного Ильюши, высунувшегося во двор посмотреть, что происходит. Кинувшаяся следом за ним Марьяна пронзительно вскрикнула, словно сирена, когда увидела тонкий ручеек крови, вливающийся в молочную реку.

— Молчать! — широкая ладонь Петра легла на её исказившийся в страхе рот. — В дом. Зови Пастыря.

Тихонько заскулив, Маркиза послушно попятилась назад, вглубь комнат. Вытащив из кармана старый нож, до этого знакомый лишь с деревом, а не с живой плотью, Пётр неслышно приблизился к распахнутой двери, на пороге которой лежало неподвижное грузное тело Ильюши.

— Ну, вот и всё, — спокойно констатировал он. Старая Аглая в соседней комнате разразилась безумным смехом.

Времени на раздумья и сомнения не было — перекинувшись в волка, Ратмир гортанным воем призвал свою стаю. Он так долго твердил им, что они должны жить как люди, что охота, убийство, злоба не являются их сутью. А теперь ему позарез нужна была их ненависть, их злость, их желание впиться зубами в плоть противника, разорвать его кишки лапами. Разве он был виноват в том, что люди сами не научились жить по-человечески?

На войне нет оружия страшнее ненависти. Ничто не сплотит совершенно разных и чуждых друг другу людей лучше, чем принцип «враг моего врага — мой друг». Подобно лесному пожару, ненависть сметает всё на своём пути — и правых, и виновных, и тех, кто разжёг костёр, и тех, кто пришёл, чтобы его потушить. Колкое слово — искра, захватившая сухую ветку. Безобидный уголёк — вспыхнувшая в сердце обида. Костёр — праведный гнев, факел — жажда справедливости. Но лишь дай этому огню волю, и пламя испепелит, в конце концов, всё на своём пути.

Око за око, зуб за зуб, искра за искрой. И так, пока мир, который ты поклялся защищать, не обратиться в прах.

Дикая охота не привыкла подставлять вторую щеку. Так долго сдерживаемый гнев, боль, от ломоты в душе и в теле каждое полнолуние, обида на всех тех, кто их презирал, в них стрелял, их предал, рвались, наконец, наружу. Ратмир не просто чувствовал эмоции своей стаи — словно в калейдоскопе он видел их истории: жестокого мужа Зорки, людей, что убили семью Алисы, любовника Настасьи, обратившего её, и даже всех тех, кто мог напугать Хорта — некогда загнанного в угол беспризорного волчонка. Не мудрено стать агрессивным и беспринципным, когда у травящих тебя людей в руках арбалет, а у тебя — лишь когти да зубы.

Всё, что ему требовалось, лишь направить скопившуюся в них ненависть к своей судьбе, к своим обидчикам, а зачастую и к самим себе в нужное русло. На врагов, что с оружием в руках пришли к ним на рассвете, не потрудившись даже объяснить, в чём именно состоит их вина перед этим не ведающим справедливости миром.

Когда-то Ратмир не раз видел в руках у старого Пастыря медный охотничий рог, расписанный символами, более древними, чем христианские кресты. После смерти Егория инструмент бесследно исчез, словно отозвавшись на желание нового Пастыря положить конец Дикой охоте. Но в день битвы Волчий Пастырь откуда-то знал, что найдёт его в своей дорожной сумке.

Небо за лесом озарилось багряным светом, а следом за этим предрассветную тишину разрушил звук, способный разбудить даже мёртвых в своих могилах. Ксюше уже приходилось один раз слышать музыку рога Дикой охоты, но этот зов не шёл ни в какое сравнение. Она словно бы увидела себя со стороны — напуганную, потерянную, в ужасе бегущую по лесу навстречу… кому? Ратмиру ли, Роланду, королю Артуру, Тюрсту, Вотану или самому дьяволу? ⁽¹⁾

Адские звери, тёмными тенями выскочившие из потухших окон Серой, ничуть не были похожи на компанию маргиналов, в гостях у которых она пила чай несколько дней назад. В жёлтых глазах отражался огонь факелов, стрелы, свистящие у ставшей дыбом шерсти, не могли остановить разгневанных берсерков, удержать от пылающей в венах жажды крови.

В паре шагов от Ксюши молодая женщина в белой мантии с гривой каштановых волос колдовала без помощи волшебной палочки — из кончиков пальцев её вырывались огненные шары, летящие в стороны обезумевших волков. Словно в замедленной съёмке Вронская увидела вырвавшегося из-за завесы дыма оборотня, подскочившего к ведьме и переломившего её зубами, словно пластмассовую куклу. Серебряная подвеска в виде знака Ордена серебряной стрелы опалила ему морду, но волк будто бы не замечал этого, лакая тёплую кровь из полной груди женщины.

— На счёт три! — какой-то старик в костюме цвета хаки смог перекричать вой, лай и людские крики. Арбалет на его плече угрожающе звякнул. — Раз… два…

Ответом ему стал очередной протяжный звук охотничьего рога. Ксюша пошатнулась, на мгновение теряя сознание. Ведомые этим ужасным зовом, волки вновь бросались в атаку, напарывались на острые спицы серебряных стрел, и с кровоточащими дымящимися ранами в груди продолжали наступать на своего врага.

— Пастырь! Заберись в дом и убей Пастыря! — кричал старик в хаки лопоухому мальчишке, в котором Ксюша узнала мага-практика на курс младше её самой. Не ведая, что творит, захваченная в капкан мелодией охотничьего рога, однажды и навеки похищенная Дикой охотой, она бросилась следом за ним. Красный луч заклинания сорвался с её волшебной палочки прежде, чем она успела вспомнить его имя. А уже в тот же миг обездвиженное ею тело стало добычей волчьих зубов и когтей. Запах дыма, запах крови, запах пепла… Щёлк зубов совсем рядом с её ухом — в пылу битвы сложно отличить друзей от врагов. Вспышка серебряной пули, угодившая прямо в сердце, и огромная тёмная туша, распластавшаяся у неё на груди. Горячая кровь, пропитавшая её платье, брызнувшая на лицо, шею, руки… Реальность рассыпалась вокруг неё, утопая в серебре... В серебре и дыме.

Она успела разглядеть вышедшего на порог дома Ратмира — в человеческом облике, голый по пояс, рассвирепевший и обезумевший, он был похож на языческого бога, спустившегося, чтобы обрушить смертную кару на грешную землю. Вырвавшийся из его горла рык не был человеческим, просвистевшая у его плеча стрела произвела на него впечатление не большее, чем укус комара, лицо заострилось, оскалилось, принимая очертания морды хищного зверя. Ксюша последний раз глубоко вздохнула, чувствуя на себе тяжесть волчьего тела, придавившего её к земле, и окончательно потеряла сознание.

* * *

Лопоухий мальчишка был ещё жив — Ратмир добил его, перерезав горло ножом Петра. Тело самого Петра лежало неподалёку — шесть стрел в животе и в лапах и седьмая, пронзившая висок. Лужа крови уходила в землю, на которой он родился и наконец-то, после долгих скитаний в призрачной стае принял смерть. Измазанный в крови Игнат плакал над выпотрошенным, разорванным телом своего брата, обычно агрессивная Настасья нежно, по-матерински сжимала его плечо. Нога Лютыча напоминала кровавую кашу, и всё же смотреть на неё было не так больно, как на спокойное умиротворённое детское лицо Лёши. К счастью, мальчишке не пришлось мучиться — серебряная пуля с первого раза угодила в самое сердце волчонка. Виктории повезло меньше — в неё попала череда огненных шаров, пускаемых ведьмой в белом, и сожгла заживо. Зорка прикрыла остатки волчицы белой простынёй. Она болезненно морщилась из-за многочисленных ожогов на щеке и руках, но упрямо сглатывала слёзы — для них у неё ещё найдётся время. Кровавый рассвет стал последним для беззубого Кузьмы и его госпожи. Высохшее лицо Аглаи, некогда грозной валькирии, было озарено безумной улыбкой, словно не смерть, а ворота Вальхаллы распахнули перед ней свои объятия. Впрочем, возможно, так оно и было. Сейчас Ратмиру как никогда требовалась надежда на специальный рай для Волчьих Пастырей.

Тело убитого пулей Хорта прикрывало побелевшую, потерявшую сознание еле живую Ксюшу. Пальцы волшебницы, крепко сжимавшие палочку, были в крови, на лице застыло выражение ужаса. Ратмир аккуратно освободил её грудь от страшного груза, с трепетом слушая слабое, чуть прерывистое дыхание. Маленькая фигурка казалась совсем детской в его руках…

— Прости, прости, — прошептал он, нежно проводя ладонью по светлым волосам.

Их осталось всего семеро — он, Зорка, Марьяна, Настасья, Лютыч, Игнат и Алиса. Выжившая горстка людей Ордена во главе с живучим стариком с татуировкой на тыльной стороне ладони исчезла так же быстро, как и появилась, покинув трупы своих товарищей на растерзание волкам.

— Я его знаю, — задумчиво произнесла Алиса, отстранённо рассматривая один из них. Красивое лицо её бывшего преподавателя Ларионова было обезображено клыками Маркизы — той всегда нравились красивые мужчины.

Восемь трупов волков и столько же людей. Очередное хрупкое перемирие, ничья, купленная дорогой ценою.

Диана Уварова знала, что так будет. Что так должно быть. Иногда нужно хорошенько пустить кровь, обессилеть настолько, чтобы какое-то потом долгое время не было никакого желания соваться в драку. Именно для этого на земле и существуют войны — чтобы научить людей ценить короткие хрупкие мгновения мира. Она знала и то, что должно случиться после, знала, что это вряд ли понравится Ксении Вронской, но объясняться с ней или с её волком у неё не было никакого желания. Диана уходила всё дальше в лабиринт Б-пространства, не оставляя зарубок на книжных полках и не держась за спасительную нить клубка Ариадны, вперёд в мир не рождённых миров, не написанных книг и неразгаданных тайн. Просто потому что знала — ей всё равно не суждено вернуться.

— Я знаю, кто натравил на вас Орден, — прохрипела Ксюша, очнувшись. Строчки, увиденные ею в рукописи Авроры, заплясали перед глазами, когда она увидела печальное строгое склонившееся над нею лицо Ратмира.

— Это уже неважно, — отозвался он. — Всё закончилось. Я отведу тебя домой.

Рядом были люди, нуждавшиеся в помощи целительницы — Зорка, еле двигая обожжёнными ладонями, колдовала над ногой Лютыча, из плеча Настасьи торчал обломок стрелы — но Ратмир не дал ей приблизиться к остаткам своей стаи. Убедившись, что она уже может стоять на ногах, он крепко ухватил её за руку и решительно потащил в сторону Лихобор.

Вопреки его ночным кошмарам, деревня стояла, не тронутая огнём и кровью, спокойная, уютная, как и прежде. В знахарской терпко пахло травами, из комнаты Софьи Всеволодовны раздавался мягкий храп, а юркая Искорка приветливо мяукнула, встретив их на пороге. Ксюша отметила про себя, что эта ночь, наверное, никогда не закончится — ей казалось, что утро уже давно должно было вступить в свои права. Возможно, дело в том, что время, повинуясь волшебству Дикой охоты и воле её Пастыря, растянулось, оставляя ещё один часок… для чего?

Ратмир не стал ничего ей объяснять и спрашивать разрешения. Когда они очутились в её комнате, он крепко обнял Ксюшу за талию, прижимая к себе, губами нашёл тёплые ищущие поцелуев губы…

«Он меня погубит», — звякнул колокольчиком голос разума у неё в голове. Стоило бы подумать об этом раньше, до того, как его руки оказались на её бёдрах… Где-то вдалеке метрономом начала свой обратный отсчёт кукушка. Ку-ку — проворные пальцы ухватились за молнию на спине. Ку-ку — ямочка на плече загорелась влажным поцелуем. Ку-ку — глухо зарычав, Ратмир рванул вниз уже совсем ненужное платье. Ку-ку, ку-ку, ку-ку…

Полчаса спустя Ратмир оставил её, тёплую, мирно спящую в своей постели, и, не оглянувшись, вышел во двор. Лихоборы останутся, как и сотни лет назад, защищённые каменными идолами колдуна Быляты, а вот Дикой охоте предстояло растаять как дым, как ночной кошмар, не оставив ни следов, ни воспоминаний. Серая Дымка, некогда слизанная языком огня, теперь уйдёт под воду и стая Ратмира уйдёт вместе с ней. Он ошибся и теперь понял, наконец, то, что так и не смог объяснить ему отец — Пастырь, Предводитель Дикой охоты не в состоянии дать своей Стае человеческой жизни, как бы ему этого не хотелось. Охоту невозможно остановить, ей невозможно сопротивляться. В его власти лишь погрузить своих сородичей в безвременье, в сон наяву, защитить от мира и мир от них, сделать теми, кем они, по сути, и являются — призраками. Как и положено Дикой охоте из древних мифов, они исчезнут, чтобы когда-нибудь, возможно, вернуться. Ратмир очень надеялся, что к этому времени все человеческие чувства, вроде боли от расставания с Ксюшей, которая навсегда забудет о его существовании с первыми лучами рассвета, перестанут трогать его сердце.

— Ты должна уйти, — спокойно сказал он, глядя прямо в заплаканные глаза Алисы. Почему-то он знал, что так будет правильно. — Считай, что тебе повезло — редко кому удаётся вернуться с Дикой охоты.

— Но… я хочу с тобой, — её рука, тёплая, живая легла ему на грудь, туда, где всё ещё почему-то размеренно билось сердце. Напрасно — оно навсегда осталось в комнате с цветами на подоконнике, под тёплым плюшевым одеялом.

— В этом и проблема. В тебе всё ещё живёт жажда жизни. Ты ещё можешь чего-то хотеть, — он устало мотнул головой, не зная, как объяснить ей всё то, что открылось ему в звуках волшебного рога. За пару мгновений он пережил сразу несколько жизней — от короля Вальдемара до Френсиса Дрейка, от короля Арауна до самого бога Одина⁽²⁾. Он был ими — всеми теми, кто когда-либо и где-либо возглавлял кавалькаду Дикого гона — и всё же остался самим собой, умудрившись каким-то образом не сойти с ума. Как мог он объяснить ей, напуганной измазанной в крови врагов и товарищей девчонке всё то, что открылось ему этой ночью?

— Уходи, Лиса. Я вернусь за тобой, когда придёт время, — прошептал он, по-отечески поцеловав её в лоб. Она на миг закрыла глаза, а когда открыла снова — ни Ратмира, ни Серой Дымки уже не было. Лишь холодные волны глубокого бездонного озера омывали её избитые в кровь щиколотки...

Ксюша проснулась с первыми лучами солнца. Остатки сна, ещё мгновение назад казавшегося таким реальным, ускользали от неё, словно вода сквозь пальцы. Она с наслаждением потянулась и по привычке оглядела свою комнату. Чистое платье было аккуратно сложено на стуле, из сумки торчала рукопись — Ксюша наверняка зачем-то взяла её в библиотеке, а потом забыла — в ногах примостилась дружелюбная Искорка. Всё как обычно, если не считать нового странного чувства, понять которое она пока ещё не могла. Ладонь её непроизвольно скользнула от груди вниз, к животу…

Накладывая чары забвения, Ратмир не знал, что оставил ей кое-что гораздо более ценное, нежели украденные воспоминания.

Во дворе у пророчицы Глафиры громко завопил петух, оповещая Лихоборы о зарождении новой жизни.

1) Предводители Дикой охоты в разных мифах

Вернуться к тексту

2) См. предыдущий комментарий

Вернуться к тексту