Тропа небытия (джен)

Прежде чем покинуть цитадель, мастеру Бренну и предводителю Братства пришлось уладить пару не самых важных, но тоже имевших значение вопросов.

Прежде всего, колдун напомнил Вожаку о плененном Рувиме и попросил освободить его. Да, после того как перо феникса было доставлено, чужеземный контрабандист стал более не нужен Бренну. Ну, так и Братству Ночи Рувим тем более был без надобности. Особенно теперь, когда удалось добиться перемирия и сотрудничества с колдуном.

И что ж его — в цитадели держать да еще кормить? За счет Братства? А убивать вообще резону не было ни малейшего. Уж если контрабандиста впрямь не прирезали еще в порту.

Приняв такие доводы, Вожак вызвал двух человек из числа простых бойцов. И велел им не только выпустить Рувима, но и вывести из леса.

Глядя из окна комнаты Вожака, мастер Бренн проводил взглядом двух членов Братства (в плащах с капюшонами) и чернобородого чужеземца — в одеждах, хоть и потускневших от грязи, но по-прежнему ярких. Гораздо ярче и цветистее, чем одеяния большинства людей в Священной Империи.

Рувим шагал суетливо, явно волнуясь, и время от времени, хоть ненамного, но обгоняя своих сопровождающих. Оставалось только гадать, что творилось в его душе. Возможно, контрабандист давал сам себе зарок больше не соваться в северные земли за морем. А еще оставалось надеяться, что члены Братства Ночи не тюкнут чужака на ближайшей опушке, чтоб хлопот было меньше.

Второй вопрос касался непосредственно главы Братства. Припомнив, как сам Вожак пугал мастера Бренна и его спутников страшною местью за его убийство, колдун не мог не заметить, что путешествие в потусторонний мир, к духам и демонам, может оказаться весьма опасным. И как бы не получилось, что бывший граф не вернется оттуда. Но если так случится — в этом случае Братство тоже будет мстить?

Вопрос, что греха таить, оказался для урожденного фон Ульвенмарка неудобным. И в путешествие с Бренном и его соратниками отправиться хотелось — что-то влекло Вожака. Не то надежда добыть какие-нибудь сокровища или необычные вещи, не то просто любопытство, некогда заставившее увлечься лампой. Но и возможность собственной гибели он тоже не мог исключить. Потому что… ну кто знает, что может ждать даже оборотня за той чертой, откуда обычно никому живому (и смертному) нет возврата.

Потому, хорошенько поломав голову… и сочтя даже угрозу смерти недостаточным поводом, чтобы отказаться, Вожак собрал прямо в трапезной нескольких Первенцев и пару Старших, присутствовавших в цитадели. Да заявил перед ними, что отправляется с мастером Бренном в опасное путешествие, что опасность эту осознает, и что если с ним, главой Братства, что-то случится — виноват в этом будет сам Вожак и никто больше.

Даже поклялся луной и ночною тьмой в конце своего выступления. И опять-таки: мастеру Бренну и его спутникам оставалось только надеяться. Надеяться на то, что собственная клятва что-то значит для человека… нет, скорее, для существа, без жалости вырезавшего деревню.

С другой стороны, поклялся-то Вожак не абы чем, а явно вещами, священными для Братства. Так что некоторую толику веры все-таки заслужил.

А вот преемника (на случай, если все же не вернется) он почему-то не назначил. По-видимому, был несмотря ни на что уверен, что выживет. И действительно, почему бы не поверить в собственное бессмертие, когда прожил так долго.

Когда эти вопросы были утрясены, мастер Бренн произнес нужное заклинание — и прямо в воздухе возник светящийся проем. Шагнув туда, колдун, его спутники, а с ними Вожак, оказались в бывшем донжоне.

— Так вот как живет великий колдун, — проговорил предводитель Братства, осматриваясь.

Да, в дом мастера Бренна он когда-то подослал убийц. Но лично туда не заглядывал. А теперь вот взгляд Вожака, свежий и цепкий, подмечал то паутину в углах, то щербины на плитах пола, то плесень на камнях стен.

— Ведь, казалось бы, — Вожак словно размышлял вслух, — тебе доступно больше, чем любому владетелю… или даже самому королю. Можешь, кого хочешь… хоть самого монарха — и молнией убить… или смертельную болезнь наслав. И от самой страшной болезни вылечить. Так мог же, наверное, как сыр в масле кататься. Купаться в роскоши. А уж домину отгрохать — самому императору на зависть. Так нет же! Обитает великий колдун в каких-то руинах… почти. Иной курятник лучше выглядит.

Потом подумал немного и добавил — уже с явным желанием уязвить:

— Получается, даже я… ни колдун никакой, только один ритуал освоивший, преуспел больше.

— Много ли стоит успех в мире, который валится в пропасть? — немедля парировал Освальд.

Вожак только плечами пожал.

— Аль-Хазир, кстати, тоже не слишком роскошествовал… мягко говоря, — припомнил он затем как бы невзначай, — а я-то надеялся у него поживиться. Я это не в обиду кому-то говорю. Просто удивлен, что колдуны… такие вроде мудрые и могущественные. А так неумело своим могуществом распоряжаются.

— Неумело — разве что с точки зрения простых смертных, — здесь не смолчала уже Равенна, — которых действительно ничего не интересует, кроме как брюхо набить да держать в тепле собственный зад. Тогда как есть вещи поважнее жратвы и удобства.

— Конечно, — не полез за словом в карман Вожак, к которому вернулась прежняя самоуверенность, — есть и поважнее. Например, власть над другими смертными. Еще сила, которая не даст другим забрать у тебя власть… и много что еще, вплоть до удобства и жратвы. Ну и… ох, простите, забыл — еще ведь знания. Ради которых вы, колдуны, готовы хоть демону в пасть сунуться. И тому же демону продать душу.

Слова предводителя Братства Равенна едва ли могла бы назвать для себя приятными. И все же в глубине души вынуждена была признать: определенный резон тут имелся. Здравое зерно. В том смысле, что если Вожак и грешил против истины, то не сильно.

Другой вопрос, что правда жизни из уст главы Братства Ночи выходила… искаженной какой-то. Изуродованной. Как на полотне бездарного или безумного художника.

Что до мастера Бренна, то он вообще не стал утруждать себя диспутами и другими разговорами. Но, получив из рук Вожака перо феникса и лампу аль-Хазира, немедленно отправился в отдельную комнатку — предназначенную для колдовских ритуалов и опытов. Готовиться к переходу живьем в потусторонний мир.

Вскоре к нему присоединилась Равенна — почтительно осведомившись, чем бы она могла помочь. Вожак тоже изъявил желание присутствовать. Вероятно, как бы пренебрежительно он ни отзывался о знаниях, считавшихся у колдунов высшей ценностью, определенный интерес к ним у бывшего графа имелся. Пусть даже речь шла о праздном любопытстве.

Но, в конце концов, даже праздное (поначалу) любопытство способно иногда приносить плоды. Не то вряд ли бывший граф стал бы тем, кем являлся теперь.

Еще, стоило отдать ему должное, сподобился наблюдательный Вожак дать пару полезных подсказок.

— Насколько помню, у аль-Хазира зеркало к западной стене приставлено было, — заявил он, едва переступив порог маленькой комнатушки вслед за Бренном и Равенной.

И снова не удержался от самоутверждения — хотя бы слегка:

— Хм… я-то думал, для вас, колдунов это очевидно. Западная сторона — это где закат. Куда уходит умирать… пусть и временно, солнце. Так что вполне естественно, что и дверь… или окно в загробный мир должно смотреть на ту сторону.

Вздохнув, но про себя признавая правоту гостя, Равенна и Бренн переставили зеркало. И нарвались на новую подсказку.

— Э-э-э, не стоит держать его у самого пола, — Вожак выглядел несколько обескураженным, — прямо в Преисподнюю окно откроете. Хоть представляете, что оттуда полезет? И… слишком высоко вешать тоже ни к чему! Забыли? Вам же лезть через него! Едва ли кто-то из вас силен в прыгучести.

— А поточнее не подскажешь, умник? — проворчала Равенна. — Просто рядом крутиться да звуки издавать, от дела отвлекая, и комар может.

— Насколько помню, — отчеканил Вожак с воодушевлением, — в доме у аль-Хазира зеркало было закреплено примерно на уровне колена… относительно нижней кромки. Самое то, чтоб перешагнуть — и вперед.

Затем присмотрелся, оценивая размеры зеркала да сопоставляя их хотя бы с собственным ростом. И спешно поправился:

— Ну, то есть, я хотел сказать: перешагнуть, не забыв пригнуться — и вперед. Аль-Хазир-то, если что, небольшого росту был…

Следуя подсказке гостя, Равенна и Бренн закрепили зеркало на западной стене с помощью особых чар. Будто вмуровали его в камень стены. После чего перешли, собственно, к ритуалу.

Пока Равенна затворяла ставни единственного окна, мастер Бренн зажег лампу и поставил ее на маленький столик прямо напротив зеркала. Затем Равенна своими куда более тонкими, чем у наставника, пальцами вставила перо феникса в носик лампы.

Свет лампы (сам по себе тускловатый и неверный) как бы соединился с холодным огнем пера. Смешался… и темную комнату залило янтарное сияние. Оно не было застывшим, но как бы пульсировало, подобно сердцу. Тени и световые блики произвольным образом сменяли друг друга, отчего казалось, будто облака плывут по чужому небу непривычного цвета.

— Думаю, можно поближе, — снова подал голос Вожак, указывая на столик с лампой. — Не бойтесь, зеркалу вы этим не навредите. Когда аль-Хазир сбежал, помнится, лампа чуть ли не в футе находилась.

Потом добавил — напоминая:

— А ростом, как уже говорил, этот южный колдун был невелик. Так что сумел прошмыгнуть.

— Но про нас-то такого не скажешь, — возразила Равенна, вспомнив хотя бы Сиградда, — хм… про некоторых из нас. Хотя немного поближе, наверное, можно поставить.

Все трое осторожно приподняли столик с лампой и поднесли его немного ближе к зеркалу. Оставив между ними около одного шага.

— Если чары не сработают, — затем решил мастер Бренн, — можно будет еще подвинуть… немножко.

После чего склонился над лампой, принявшись разглядывать и читать покрывавшие ее письмена. Колдун шептал, шелестящие звуки иноземной речи разносились по комнате.

Отвернувшись от Бренна, Вожак в праздном ожидании пялился на игру световых бликов на стенах. Засмотрелся на них. И предводителю Братства на миг показалось, что не на стены, озаренные светом лампы и пера феникса, смотрит — а на настоящее небо. Где клубятся облака и резвятся птицы. А еще солнце, этот забытый гость на небе знакомого Вожаку мира, подсвечивает облака перед закатом.

Глава Братства Ночи поглядел в другую сторону. Теперь ему казалось, что блики света танцуют на воде. На морских волнах, омывающих далекий песчаный берег… поросший какими-то нездешними деревьями. С высоким стволом и кроной развесистой, но начинающейся у самой верхушки; с огромными, чуть ли не в человеческий рост, листьями. Видел Вожак такие и в южных пустынях — тогда, в походе. Местные жители вроде называли их пальмами.

И снова солнце — в том дивном краю, где-то далеко за морями, оно висит в небе каждый день. И никакие тучи с дождем или снегом не оспаривают его господства.

А где-то у горизонта, над полосой зелени и под незамутненным синим небом белели стены прекрасного древнего города…

— Началось! — вдруг донесся до Вожака из далекого далека хрипловатый торжествующий голос мастера Бренна.

Предводитель Братства немедленно подобрался, сбрасывая с себя наваждение. Оглянулся в сторону зеркала, лампы и парочки волшебников.

Лампа по-прежнему стояла на столике и на пару с пером феникса озаряла маленькую темную комнату. Так же по-прежнему на стене висело затененное зеркало. Но вот с самим зеркалом творилось кое-что любопытное.

Лампа и столик больше не отражались в нем. Точнее, можно было различить на поверхности зеркала небольшое световое пятно от лампы. Но оно стремительно тускнело, пока не исчезло вовсе. После чего зеркало сделалось единственным в комнате предметом, на который янтарное сияние от лампы и пера почему-то не попадало. Так и темнело нелепо на фоне озаренных стен. Точно не зеркалом было, а еще одним окном. И вело окно в ночь… или, по крайней мере, в сумерки.

Не удержавшись, Вожак подошел поближе. Встал рядом с уже приблизившимся к зеркалу мастером Бренном. И смог заметить, что недоступность зеркала для света была не единственной странностью.

Оказалось, что зеркало больше ничего не отражает. Точнее, изображение в нем до неузнаваемости исказилось. И разглядеть его становилось все сложнее. То есть поверхность зеркала переставала быть зеркальной, становясь, скорее, матовой.

Но и этим метаморфозы с зеркалом аль-Хазира не ограничились. Мастер Бренн дотронулся до его поверхности. Нажал ладонью… то, что когда-то было стеклом или металлом, подалось под нею, будто глина.

Старый колдун обернулся. Его глаза сверкали торжеством. Даже безумие, как показалось Вожаку, промелькнуло на миг в этом взоре. Впрочем, предводитель Братства был далек от того, чтобы пугаться подобных взглядов. И уж тем более не пришло бывшему графу в голову мастера Бренна — осуждать. Сам был хорош в свое время. Сам прослыл безумцем в глазах соседей, собственных воинов, вассалов и прислуги в замке, когда стал часами просиживать, зажигая лампу.

— Кажется, получилось, — прошептал мастер Бренн и улыбнулся.

Затем обратился к Равенне.

— Приведи остальных, — были его слова.

Тихо, чуть ли не на цыпочках волшебница покинула комнату. Стараясь даже лишний раз дверью не скрипнуть. Да и саму эту дверь не открывать слишком широко. Просто приоткрыла и выскользнула в щель, точно бабочка или кошка.

Зато другие соратники мастера Бренна благоговения Равенны не разделяли и подобной щепетильности не выказывали. Буквально ввалились — возбужденно переговариваясь и уже при оружии. Отчего в маленькой комнатке сделалось тесно.

— Я иду первым, — распорядился мастер Бренн и повернулся к Равенне, — ну а ты замыкаешь. На тот случай, если по ту сторону с нами случится что-то непредвиденное… если вообще можно что-то предвидеть. И тем более если оттуда сюда что-то не то полезет. В общем, тебе нужно будет прервать ритуал.

— А сколько оно так гореть будет? — подал голос Освальд, покосившись на столик с лампой. — Понятно, что раз фениксы как бы бессмертны, то и перья у них весьма долговечны. Но масло-то рано или поздно должно выгореть. Поэтому… сколько времени у нас есть? Пока масло не выгорело, и путь не закрылся?

— Трудно сказать, — мастер Бренн развел руками, — мы ведь отправляемся туда, куда нет ходу живым. Соответственно, и рассказать, как оно там, особо некому. Возможно, время в том мире течет иначе, чем у нас. Скажем, там проходит вечность, а в мире живых — мгновение. Или миг там равносилен столетию здесь.

— Мне первое больше нравится, — посетовал бывший вор.

— Еще время может вообще являться признаком сугубо нашего мира, — продолжал колдун, — живого, вещественного. Где только и возможны какие-то изменения. Но правду знает лишь один человек. Сам Абдул аль-Хазир, в гости к которому мы с вами и направляемся.

— Знает, но предпочел скрыть, — вторила ему Равенна, — точнее, забрать с собой. Такой вот он скряга.

Кивнув ученице в ответ, старый колдун счел, что и дальше сотрясать словами воздух ни к чему. Подойдя к зеркалу, он выставил вперед руку с посохом. Дождался, когда уже не зеркальная поверхность подастся под ее нажимом. Затем осторожно перешагнул, приподняв правую ногу на уровень зеркала. И… исчез. Будто вывалился в зеркало, ставшее окном. Или, ставшее живым, оно втянуло старого колдуна в себя.

Следующим вызвался идти Вожак.

— Помнится, моряки в кабаках горазды трепаться о том, какие неведомые земли им по нечаянности попадались, — сказал он зачем-то, — на торговом маршруте, ага, хоженом-перехоженном. Но те из них, кто говорили правду… ну, мало ли, кто-то в шторм попал, от курса отклонившись. В общем, теперь я понимаю, что они чувствовали, видя на горизонте незнакомый берег.

И с этими словами тоже шагнул в зеркало.

— Недостойный трусливый простолюдин, — елейным голоском пропел Освальд, сторонясь и уступая дорогу сэру Андерсу, — я пропускаю вперед благороднейшего и отважнейшего из рыцарей. Уверенный, что уж он-то не испугается даже демона.

Пожав плечами, сэр Андерс последовал за мастером Бренном и Вожаком. Только затем Освальд присоединился к ним.

Труднее всего пришлось здоровяку Сиградду. Сначала он едва не опрокинул лампу. Только возмущенный вскрик Равенны заставил его обернуться. И впредь двигаться поосторожнее.

Затем, попытавшись шагнуть в зеркало по примеру своих спутников, варвар понял, что не только высоковат, но и широковат для этого. В итоге протиснулся кое-как, боком, сильно отклонив голову в сторону, а секиру держа на весу в вытянутой руке. И не спуская глаз со столика и лампы — чтобы опять не задеть.

Когда Сиградд наконец скрылся по другую сторону зеркала, Равенна глубоко вздохнула. Досчитала до десяти. И уже затем — убедившись, что агонизирующих воплей из-за зеркала, ставшего окном, не доносится, и ничего не лезет с той стороны — дотронулась до промявшейся под ее руками поверхности. И шагнула вперед.