Тропа небытия (джен)

Времени мало.

Поднявшись вечером на вершину башни, я вижу в сумерках россыпь огоньков. Не звезд, нет. То во множестве горят походные костры по другую сторону от городской стены. И мне не требуется прибегать к особым умениям, недоступным большинству, чтобы представить, едва ль не увидеть людей у этих костров.

Вижу их, пахнущих чесноком, перегаром и застарелым потом. С засаленными патлами, похожими на гривы старых львов, и клочковатыми грязными бородами — приютами для вшей.

Буквально вижу, как эти люди сидят, лениво обмениваясь грубыми шуточками или разговорами на низменные темы. Кабы псы или даже шакалы обладали даром речи — примерно такие же слова мы услышали бы и от них.

Сидят… увешанные железом с головы до ног. Отчего в разгар солнечного дня чувствуют себя так, будто живьем угодили в адские котлы.

О да! Я позволю себе это мелкое злорадство. Имею право. Как и все жители Дийлата. И других городов, где ступила нога этих грязных мужланов, привыкших трусливо прятать тела под тяжелыми доспехами.

Пришельцы с севера, которых язык не поворачивается назвать гостями. И не только потому, что явились они без приглашения. Даже слабоумному попрошайке из грязного переулка, норовящему беседовать с ишаками проезжающих мимо торговцев, понятно: никто не приходит с добром, бряцая оружием.

Да и если на то пошло, с добром вообще мало кто из попирающих землю готов прийти хоть к соседу, хоть на другой край света.

Сначала из других городов и поселений доходили до нас разные слухи об этой закованной в железо орде и об их бесчинствах. А теперь пришельцы с севера явились сюда.

Как я слышал, в их землях всякий, кто способен нацарапать собственное имя, уже считается грамотеем, а умеющий связать больше двух слов — мудрецом. Обладатель же подлинного знания, глубокого и разностороннего, почему-то оказывается безнадежным грешником и прислужником адских сил, противным Всевышнему. А потому достоин смерти и последующих вечных мук.

Вот и обрекали без устали жители северных земель истинных мудрецов и людей, постигших великие искусства, на муки и смерть; обрекали, пока не загубили, похоже, всех у себя на родине. Чтобы потом прийти за этим же в наши города.

Но разве можно, чтобы знания и искусства обернулись во зло и вред людям — что и есть самый главный грех? Почему? И как невежество, напротив, может быть во благо? Коль сам Всевышний вначале времен принес свет, разогнавший тьму над миром, то почему нам, смертным, должно пребывать во тьме дикости, незнания и суеверий?

Не понять мне этого. И не думаю, что понимают те, кто засел и жжет костры под нашими стенами. Как и те, даже, кто яростными воплями, стращая муками Преисподней, пригнал эту орду в тяжелых доспехах в наши края.

Впрочем, глупо было бы надеяться переубедить этих людей, заставить их убраться от наших стен… словами. Как и хоть какими-нибудь разумными доводами. Невозможно разумно говорить с тем, кто запуган. А закованные в железо душегубы с севера именно запуганы. Боятся небесных кар и адских мук, о которых им вещали тамошние проповедники. Боятся этой земли — для них чужой и враждебной. Колдунов боятся… так у них называют магов и прочих мудрецов.

Только сбившись в толпу да потрясая мечами, эти люди могут почувствовать то, что вполне сойдет за храбрость. Или хотя бы забыть о страхе здесь и сейчас. Особенно если сопротивления они, вооруженные и спекшиеся в своих доспехах, почти не встречают.

Трудно… нет, невозможно переубедить таких людей. И остановить, увы, тоже. Даже стена едва ли удержит врагов надолго. Слишком их много, слишком яростные они. Озверели от жары. И в то же время пребывают в том нездоровом воодушевлении, какое испытывает пьяница при виде бочонка с вином. По той же причине — чувствуя, что цель их похода близка.

Надо сказать, не один я такой — не питающий ложных надежд. Вхожий во дворец эмира, я наслышан, какие разговоры ведутся при дворе.

Там, к великому прискорбию, тоже не рассчитывают ни продержаться долго в осаде, ни отбиться. Все, на что надеются правитель города и его приближенные — попробовать откупиться.

Напрасные надежды! Сколь бы ни был богат Дийлат, глупо предлагать лишь часть этих богатств тем, кто может взять все и силой. Не говоря уж о том, что не за золотом и самоцветами нагрянули сюда чужаки. Мирские богатства — лишь приправа к основному блюду, приманившему их в наши края.

Пришли они, как я уже говорил, чтобы истребить мудрых и искусных людей, на севере объявленных прислужниками нечистого. А также прихватить кое-какие реликвии, почитаемые священными и у них.

Одна из таких реликвий, к добру или худу, оказалась в моих руках. Из-за нее, кстати, едва прослышав о вторжении, я и не надеялся, даже мысли не допускал, что наш город сможет остаться в стороне, избежать общей участи.

А говорю я о священной серебряной чаше, из которой, по преданию, трапезничал сам Всевышний, когда в человеческом обличии сошел на землю.

Да, я не совсем беззащитен. Моих особых умений хватит, чтоб поразить молниями и испепелить… ну, скажем, человек десять, если вздумают подойти к башне. Или даже сотню. Но остальные тысячи задавят меня числом, забросают стрелами, возьмут измором.

Так что очень хорошо я представляю себе свое будущее — причем весьма близкое, а далекого будущего у меня, похоже, нет.

Мою башню предадут огню заодно со всем городом. Мои записки, труд всей моей жизни, сгорят или будут брошены в выгребную яму. Чашу прихватит с собой какой-нибудь из этих закованных в железо подонков, ходячих адских котлов. Ну а мою жизнь… земную оборвет стрела или удар меча. И тогда я точно узнаю, действительно ли ждет меня за все мои труды Преисподняя. Или, напротив, райское блаженство. А может, просто унылое прозябание…

Но я не собираюсь ждать того рокового меча или стрелы. Знаю, как спастись сам, а главное, спасти плоды своих трудов. И речь не о простом бегстве. Нечего и думать, чтобы сбежать из осажденного города — далеко ни уйти, ни уехать мне не дадут.

Я намерен уйти… даже носу не высунув за городские ворота. И, более того, не покидая собственной башни. Зря, что ли я столько лет изучал связь нашего мира с потусторонним.

Да, моему земному существованию и тогда придет конец. Но по собственной воле, почти безболезненно, и, надеюсь, не навсегда. А главное, ни священная чаша, ни мой трактат не попадут в руки врага. Их я, Абдул аль-Хазир, забираю с собой.

Времени мало — но уверен, я успею.

А еще надеюсь, что пройдут годы, и этот темный невежественный век сменится другим — терпимее и светлее. Тогда можно будет вернуться…

То прячась за кустами, то ныряя в подвернувшуюся канаву, от лесной опушки пробирались к деревне в вечерних сумерках четыре человека.

— Не нравится мне это, — проворчал один из них, уроженец холодных варварских земель, когда в очередной раз ему пришлось пригнуться в попытке укрыть без малого семь футов собственного роста да секиру в придачу за чахлыми кустиками.

Собственно, именно это и не нравилось варвару по имени Сиградд — как-то иначе толковать его слова, ища скрытый смысл, не стоило. Необходимость прятаться. Что кажется бессмысленной, когда ты могуч да к тому же готов к битве.

— Это ж просто мирная деревенька, чего прятаться? — не понимал Сиградд. — Точнее, от кого?.. Да стоит одному мне выскочить, секирой размахивая, так эти… хм… пахари по домам разбегутся. Детей на ходу хватая.

— Или пустят стрелу тебе в глаз, — хмыкнул один из его спутников, куда более проворный и худощавый.

Звали его Освальд. Проворству же и умению скрыться, кажется, чуть ли не в щели меж половицами, он приучился в бытность вором. А заодно в попытках выжить и устроиться на городском дне.

— Во-о-он с той вышки, — пояснил, указывая рукою перед собой, Освальд, коего воровская стезя наградила, помимо прочего, зрением почти орлиным. Без чего трудно было бы и кошель на поясе особо беспечного прохожего приметить, и показавшегося в толпе стражника, наверняка пожаловавшего по твою душу.

— Прекрасно! — отозвалась единственная женщина в этой четверке. — Вот с нее я, пожалуй, и начну. Когда чуть больше расстояния полета стрелы до нее останется.

И почти сразу добавила:

— Тогда-то и предлагаю разделиться. Прикрывать меня не надо, справлюсь сама.

Ни о какой браваде здесь речи не шло. С виду хрупкая, женщина эта, по имени Равенна, обучалась волшбе у самого мастера Бренна — единственного колдуна, посвященного в рыцари. Так что давно уже не была той безобидной и немного наивной знахаркой, преданной соседями-невеждами, попавшей в руки инквизиции и чудом избежавшей костра.

Четвертый из этой разношерстной компании лишь молча кивнул, соглашаясь и не тратя время на неуместные по его разумению споры. Породистое, хоть и суровое, лицо этого человека выдавало в нем представителя благородного сословия. Не из тех, кто пригрелся в королевском замке, заливая в уши очередного величества подслащенный гной, а тех, кто в любое мгновение был готов отдать свою жизнь за монарха и все королевство в придачу.

Таков и был этот человек, сэр Андерс фон Веллесхайм. Рыцарь. Причем в отличие от мастера Бренна — далеко не в первом поколении. И даже принимаемый при королевском дворе.

Когда до вышки на окраине деревни осталось чуть больше расстояния полета стрелы, почти прижавшаяся к земле Равенна свела пальцы обеих рук. Зашептала заклинание. Между ладонями резко потеплело, затем стало жарко, а следом возник шарик размером с небольшое яблоко, сотканный, кажется, из чистого пламени.

Медленно приподнимаясь, Равенна также медленно и осторожно разводила руки. Шарик рос в освобождающемся пространстве, пока не достиг размера капустного кочана. Вокруг него пульсировали крохотные молнии.

Наконец, выпрямившись во весь рост, Равенна метнула шар в сторону вышки. Где действительно виднелась в сумерках человеческая фигура.

Правда, не похоже было, что сей часовой отличался бдительностью и вообще относился к своим обязанностям сколько-нибудь ответственно. Напротив, сидел себе на небольшой огороженной площадке под дощатым навесом, свесив ноги и, вероятней всего, скучал. Возможно, дремал даже.

Что ж. Вскоре скука его обещала закончиться. Как и, увы, вся жизнь.

Вспорхнув с рук Равенны, огненный шар устремился в сторону вышки и тоскующего часового, освещая сумерки вокруг себя. В отличие от, скажем, брошенного камня, это порождение колдовства не могло пролететь мимо. Всегда попадало точно в цель, куда приказывал творец заклинания. Благодаря чему самому волшебнику совершенно не обязательно было упражняться в меткости.

Миг-другой — и огненный шар достиг вышки. Ударил точно посередине этой грубой, сколоченной из досок и сучковатых бревен, постройки. Так было задумано: метить выше Равенна сочла ни к чему. Ведь тогда в деревне могли заметить атаку. И преждевременно встревожиться.

Конечно, тревога, даже паника среди крестьян была на руку всей четверке. Но… в свое время. Потому, глядя, как обрушивается сторожевая вышка, Равенна надеялась, что в деревне на это не обратят внимания. Не обратят хотя бы потому, что этим вечером тамошний люд нашел себе занятие поважнее. Занятие, при одной мысли о котором руки Равенны сжимались в кулаки. Ведь не так давно чем-то подобным приспичило заняться жителям родного волшебнице Каллена. С нею, Равенной, в качестве виновницы торжества.

Когда огненный шар влетел в деревянную вышку, и та рухнула, точно подрубленное дерево, часовой, возможно, успел испугаться. Не исключено, даже, что штаны бедолаги при этом потяжелели от дополнительного содержимого — теплого и скверно пахнущего. Но вот на что часовому не хватило времени, так это на то, чтобы выпустить в сторону, откуда прилетел шар, хотя бы одну стрелу. Какое там — даже закричать толком этот скучающий мужик не успел. Разве что вякнул что-то коротко. После чего затих навсегда.

А уже в следующее мгновение четыре человека кинулись врассыпную. Точнее, трое из них. Тогда как Равенна двинулась к деревне напрямик. Ее часть задания (после уничтожения вышки, понятно) заключалась в том, чтобы волшбой своей поджечь постройки на окраине. Отвлечь пожаром крестьян. А тем временем трое спутников должны были с трех сторон проникнуть в деревню.

С последним трудностей не ожидалось. Никаких укреплений вроде частокола, земляного вала или рва вокруг этого поселения не имелось. Четверо пришельцев видели разве что ограды отдельных подворий. Ну а вышка сторожевая была, разумеется, не в счет… уже не в счет.

Потрясающая беспечность! Похоже, что ни разбойники, ни мертвяки деревню давно не тревожили. И даже прошлогоднее вторжение воинства Одербурга обошло ее стороной.

Но — подумала Равенна не без злорадства — сегодня этой беззаботной жизни придет конец. Уж она-то и ее соратники постараются!

Не то чтобы волшебница испытывала тягу к разрушению. Равно как и некую особую неприязнь к деревенским жителям, причем именно здешним. Но как говорил мастер Бренн, он же сэр Бренн фон Нисбанд, на днях местные крестьяне поймали ведьму. И как раз сегодня собрались сжечь.

Ведьма, говорил Бренн, настоящая. Не какая-нибудь кликуша или безумная бабка, пытающаяся предсказывать будущее по внутренностям убитых зверей, лечить болезни плевками или толчеными мухами. Как и не безобидная грамотейка-книжница, попавшая под раздачу. Если ее спасти да обучить, как когда-то Равенну, можно сделать ведьму своей союзницей. Пополнив ею команду, противостоящую нечисти.

Так говорил мастер Бренн, и соратники верили. С готовностью бросившись той незадачливой колдунье на выручку.

* * *

Новый огненный шар, выпущенный Равенной, врезался в длинную бревенчатую постройку под соломенной крышей. Та почти разом вспыхнула гигантским костром — не иначе, внутри тоже хранилась солома или еще что-то, что охотно горит.

Немного свернув в сторону, Равенна швырнула еще один шар в соломенную крышу теперь уже одного из домов. Сделав несколько шагов и повернувшись в другую сторону, волшебница метнула новый шар в одну из построек на чьем-то подворье. Судя по испуганному мычанию и блеянью, последовавшему за вспышкой пламени, постройка та оказалась хлевом.

Когда Сиградд, Освальд и сэр Андерс ступили на деревенские улицы, люд местный уже заметил колдовскую атаку. Точнее, ее последствия.

Тревожно звенел колокол местной церквушки. Кто-то кинулся к горящим строениям с деревянными ведрами, из которых на ходу выплескивалась вода. Кто-то тащил те же ведра, только пустые — к колодцу, не иначе. Кто-то просто вопил «Пожар!» бегая между домами.

Но были среди деревенских жителей и другие. Кто стоял посреди улицы с бессмысленным выражением лица — явно навеселе. Да еще возмущался: что-де за беда, а как же праздник?

«Так для вас это праздник, ублюдки? — с брезгливой ненавистью подумал при виде одного из таких подвыпивших крестьян Освальд. — Мучить и жечь людей… для вас это радость?! Лишний повод нализаться?..»

И, прошмыгнув мимо, без зазрения совести срезал у пьяной деревенщины с пояса кошель. Не ахти, какой увесистый, понятно. Но хотя бы душу порадовать.

— Эй! Кто такой?! — а вот Сиградду проскочить незамеченным не удалось. И ростом великоват, и с секирой, особенно в людном месте, не побегаешь. Да и внешность не та, чтобы хоть с беглого взгляда сойти за местного.

Ему наперерез выскочили сразу два крестьянина. Дюжих, хоть и не настолько, как сам варвар. Зато тот, который постарше, сжимал в руках заостренный кол, держа его на манер копья. Небось, когда-то настоящее копье держал. В ополчении или наемном отряде.

Второй, молодой (скорее всего сын), вцепился руками в вилы, готовясь уже в следующий миг вонзить их Сиградду в живот.

— Мало я вашего брата… — проговорил старший из крестьян. Не иначе, узнал в Сиградде одного из северных варваров и подумал, будто те пришли с набегом. И пожары на окраине — их рук дело.

Но как бы то ни было, а договорить Сиградд ему не дал. Тоже привык иметь дело с подобными самозваными защитниками.

Взмах — и остро наточенное лезвие секиры на лету перерубило заостренный кол, оставив в руке крестьянина бесполезный обрубок.

Поворот — варвар стремительным движением ушел от удара вилами.

Удар ноги в тяжелом сапоге — и оказавшийся за спиною Сиградда обезоруженный крестьянин отлетел шага на два. И врезавшись в чей-то забор, со стоном рухнул наземь.

А уже в следующее мгновение варвар, обернувшись кругом, снова стоял лицом к лицу с молодым крестьянином. С секирой наперевес. И хищно ухмыляясь. Словно зверь оскалился.

Такое зрелище заодно с легкостью, с которой Сиградд расправился со старшим из крестьян, мигом выбила из молодого даже зачатки боевого духа.

— Отец! — воскликнул он, роняя вилы и кидаясь к поверженному напарнику, который и впрямь оказался его родителем. С сыновней помощью тот медленно, держась за живот, куда пришелся удар Сиградда, начал подниматься.

Сам варвар в тот миг еле удержался от искушения раскроить обоим черепа. Кабы дело происходило в прежние времена, в очередном набеге, он так бы и поступил. Ибо что может быть глупее, чем оставлять в живых врагов, способных сражаться и имеющих на тебя зуб. Но Сиградд понимал: не в набеге он, а на задании. Тогда как мастер Бренн не одобрял лишних жертв.

Да и поспешить стоило. Кто знает, вдруг ведьму уже подожгли, как Равенну в свое время.

Не удалось без хлопот добраться до деревенской площади и сэру Андерсу. Нет, большинство попавшихся на пути крестьян избегали с ним встречи — почти неосознанно. Чувствовали, видимо, в рыцаре благородного. Так какой-нибудь заяц в лесу чувствует волка или медведя и старается держаться от него подальше. Без лишних раздумий, повинуясь одному лишь чутью.

Но иногда и чутье это, необходимое для спасения жизни, притупляется. В случае с человеком, например, если этот человек пьян. А тем более, если в хмельном состоянии своем — не одинок.

Так получилось и в этот раз. Когда рыцарь быстрым шагом проходил мимо дома, бывшего, по всей видимости, местным кабаком, оттуда вывалилась целая орава — пять подвыпивших крестьян. Двое из них еще обнялись и горланили песню. Остальные пытались подпевать, но выходило даже хуже, чем у их обнявшихся приятелей.

Зато увидев оказавшегося у них на пути сэра Андерса, вся эта ватага почти сразу смолкла, как по команде. Пять пар хмельных очей уставились на рыцаря. Вино и пиво притупили этим мужикам рассудок, но не сделали их слепыми. И теперь они с ходу подмечали и шлем, и кольчугу, надетые на одинокого прохожего явно не из местных. И, конечно, ножны с мечом.

— А это кто это к нам пожаловал? — затем подал голос один из пьяных деревенщин.

Коренастый и с пузом, он считал себя, видно, этаким богатырем местного разлива.

Да сам же себе и ответил:

— Уж… не шавку ли баронскую принесло?

— Помню, сеструху мою такой… с железками… того, — вторил один из его приятелей, — надругался над нею, вот! В крови домой прибежала. И в платье изорванном!

— И мою дочку, — отозвался третий. Не иначе, тема эта была местным обитателям близка. По крайней мере, под хмелем.

— Эй! — воскликнул четвертый, одновременно обходя рыцаря со спины. — Ты как? Опять кого-то из наших девок портить приперся?..

Его примеру (правда, без лишних слов) последовал и пятый из крестьян.

Что до сэра Андерса, то, по его мнению, если сестры и дочери этих мужиков похожи на них самих, то вряд ли кому-то из благородных захочется посягнуть на их добродетель. Да и может не быть ее вообще, добродетели этой. Скорее пришлось бы от таких баб самим благородным убегать, а не гоняться и домогаться.

Однако соображенья свои рыцарь оставил при себе. Не ответив ни на одну из реплик пьяной шайки. Потому как понимал: те ни слушать, ни беседу вести не настроены. А желают по большому счету лишь одного. Развлечься. И в качестве развлечения… ну, коль выпивка успела надоесть, не лишним им казалось поквитаться с чужаком-прохожим из благородного сословья. Мстя ему за понятные только им обиды.

Понимал все это сэр Андерс. И потому рука его уже лежала на эфесе меча.

Первый удар нанес тот из крестьян, который хранил молчание. Просто молча зашел за спину рыцарю и так же, не говоря ни слова, поднял с земли какой-то камень и обрушил на голову сэру Андерсу.

Вернее, попытался обрушить. Не уклонись тот в последнюю долю мгновения. Еще рыцарь успел сообразить, что замешкайся он — и даже шлем едва ли бы защитил. Во всяком случае, больно могло быть точно.

Но к счастью… не для него самого пьянчуга промахнулся. А уже миг спустя коротко вскрикнул, вытаращив глаза и захлебываясь собственной кровью — когда меч рыцаря пронзил его тощий живот.

Однако оставшиеся четверо тоже не теряли времени даром. Кто-то пнул сэра Андерса под колени. Босой ногой пнул — удар вышел не слишком болезненный. Зато сильный. Как видно, ударил тот, пузатый, но плечистый, выступивший заводилой.

Не устояв на ногах, рыцарь плюхнулся на колени. Под радостный гогот деревенщин.

— Как оно, а? — издевательски похохатывая, окликнул сэра Андерса один из них. — Привык, что перед тобой, благородным, всяк на колени бухается, да сапоги целует? А ты теперь сам на коленях постой… у-у-у, подстилка баронская…

Следующий пинок пришелся в живот рыцарю. Кольчуга несколько смягчила удар, но нанесли его в этот раз деревянным башмаком.

Согнувшись и изо всех сил хватая ртом воздух, сэр Андерс повалился на бок, стараясь не выпускать меча из руки.

— Ха! Не очень-то ты сильный, — изрек один из крестьян со злорадством.

— И железка твоя не шибко… это… помогла.

И вот этот-то, по поводу «железки» колкость отпустивший, очень скоро успел пожалеть. Когда ловким выпадом рыцарь достал означенной «железкой» его ноги, защищенные лишь домоткаными штанами. И смог подсечь сухожилья.

Крестьянин завизжал точь-в-точь как порося, которого он сам несколько седмиц назад зарезал к очередному празднику. И бесформенным кулем рухнул наземь.

Его приятель (тот, что давеча пнул сэра Андерса ногой в деревянном башмаке), попробовал было повторить свою атаку. Но рыцарь, привставая, опередил его на какой-то волос, на ничтожную долю мгновения. Целя в пах горе-забияке.

Удар достиг цели — на меткость сэр Андерс не жаловался. И подумал, бросив взгляд на повалившегося наземь и истошно орущего бедолагу, что даже если случится чудо (ну, найдется в деревне умелый знахарь помимо обреченной на сожжение ведьмы), если выживет он, то никто больше не сможет назвать этого крестьянина «правильным мужиком». Как, впрочем, и «неправильным». И вообще каким бы то ни было существом мужеского пола.

Задумавшись о судьбе крестьянина, сэр Андерс замешкался, пусть и на мгновение. И, как оказалось, зря. Потому что пузатый заводила для пьяного простолюдина оказался весьма сообразительным. И шансом, ему представившимся, с успехом воспользовался.

Рыцарь едва успел обернуться в его сторону, постепенно выпрямляясь и поднимая меч, когда пузан ударил. По-простому, по-кабацки, но привычно для себя. Лишь кулаком, оказавшимся весьма увесистым.

Простой шлем сэра Андерса оставлял открытым большую часть лица. В лицо-то это… точнее, в нос и целил пузатый здоровяк. Рыцарь едва успел немного уклониться, и удар пришелся лишь в челюсть. Однако и этого хватило, чтобы в голове зашумело не хуже, чем от пива или браги, которыми его противники не так давно с удовольствием наполняли свои тела.

Сэр Андерс пошатнулся… но на ногах устоял. А от последующего пинка заводилы-пузана уже успел прикрыться, выставив ногу. После чего размашистым движением руки, сжимавшей меч, снес крестьянину голову.

Словно кочан или головка сыра, та покатилась под ноги последнему из оставшихся на ногах деревенских забияк. Тот лишь бросил взгляд на эту башку, рот которой еще сохранял свирепую ухмылку. И… поспешил скрыться за дверью кабака, из которого давеча вышел.

Вышел с приятелями-собутыльниками, они же лучшие товарищи по пьяной драке. А возвращаться под гостеприимную крышу пришлось одному. О судьбе тех, с кем недавно и выпивку делил, и драку, ничуть не переживая. Свою бы шкуру спасти.

«Вот потому такие как я господствуют над такими как ты, — мысленно обратился к этому, последнему из шайки драчунов, сэр Андерс, — потому вы обречены нам служить… и служить будете. Что ни чести воинской в вас нет — друг за друга жизнь отдавать не готовы, ни настоящей смелости. Только похваляться и умеете. Куражиться… когда на грудь приняли, и вас больше».

* * *

Что до Освальда, то ему, как уже говорилось, повезло больше, чем спутникам. Противников на пути не встретилось, так что площади он достиг первым. И первым же испытал разочарование, вскорости настигшее остальных.

Конечно, нельзя было сказать, что путь к сердцу деревни прошел для него гладко и без задержек.

Да, стычек с местными бывший вор успешно избегал благодаря собственному проворству, в сочетании с чутьем, которое только и обретешь, якшаясь с лихими людьми. Замечая среди сновавших по улице жителей деревни кого-то явно недружелюбного и достаточно боевитого, Освальд предпочитал скрыться с его глаз, нырнув за угол или затерявшись в толпе.

Однако путь тогда становился уже не слишком прямым. Это задерживало. Вдобавок, пару раз Освальду пришлось продираться сквозь толпу крестьян, торопившихся, видно, на выручку очередной подожженной Равенной постройке.

Запрудив улицу, крестьяне толкались, ругая друг дружку, и больше мешали, чем оказывали кому-то помощь.

И никто не был рад, что в это скопище народу пытается вклиниться кто-то еще. Разок Освальду даже двинули локтем в бок, пока он пробивался и просачивался сквозь толпу. Да несколько раз наградили короткими возмущенными возгласами. Но это всяко лучше, чем махаться с задиристыми пастухами или пахарями, распознавшими в тебе чужака, а в себе, любимом — доблестного защитника родной деревни.

Еще разок путь бывшему вору успело преградить стадо… настоящее, кстати, не человеческое. Пусть и не слишком многочисленное — пара коров, с десяток овец, чуть большее количество свиней. Но держать строй эта живность (спасенная, не иначе, из хлева, которому грозил пожар) даже не пыталась. Едва ли вообще хотя бы понимала происходящее. И уж тем более не числила в своих добродетелях расторопность.

Мальчишка, гнавший скот, пытался поторопить их или хотя бы заставить двигаться всех в одном направлении, нужном ему. Но когда в арсенале твоем только хворостина да собственная глотка, сделать это было трудновато.

Терять время, ожидая, пока малец управиться, Освальду не хотелось. Понимал он и что ни обойти стадо, ни проскочить между кем-нибудь из питомцев скотного двора, скорее всего, не получится. И потому сделал единственное, что с ходу пришло в голову. Достал кинжал, вонзил его в кол ближайшего забора. И используя оружие в качестве лишней точки опоры, вскарабкался на забор, про себя радуясь, что верхушки кольев не были заточены.

— Вор! Сюда! — вякнул мальчишка-пастушок, на миг отвлекшийся от свиней, коров и овец, да заметивший, как Освальд штурмует забор.

Но никто из односельчан даже не повернулся. Если вообще кто-то услышал этот не слишком звучный, к слову сказать, выкрик. И справедливо, надо сказать. Когда собственному дому грозит сгореть заодно со всей деревней — кому какое дело до всего лишь воришки, под шумок пробравшегося на чужой двор.

В конце концов, вор — не пожар. Вреда от него всяко меньше.

Что до самого Освальда, то он, разумеется, и не подумал тогда отвлечься от своего задания, чтобы чем-то поживиться в чужом доме. Время было дорого. С высоты забора он успел глянуть в сторону площади. И приметил столб огня и дыма, поднимающийся к небу.

Едва ли тот огонь был сотворен волшбой Равенны — она-то в сердце деревни носу не совала, на окраине огненными шарами бросалась. А значит, костер, который должен был отправить на тот свет ведьму (да очистить, если верить инквизиторам, ее грешную душу), крестьяне успели-таки развести.

Успели! А вот спасение в лице Освальда и его соратников, похоже, запаздывало.

Снизу, со двора, до бывшего вора донесся яростный лай. Скоро показался и его источник. Здоровенный пес — грязный, кудлатый, весь в репьях. А главное, никакая цепь его не держала.

Перемежая лай злобным рычанием, пес буквально кинулся на забор в том месте, где на него забрался Освальд. Врезался, подпрыгивая, в плотный ряд кольев передними лапами. Клацнул острыми зубами в широко раскрытой слюнявой пасти. И… достать чужака, покусившегося на владения его хозяев все равно не смог. Росту не хватило. Или, если угодно, забор оказался слишком высок.

Тем не менее, определенного успеха в обороне двора пес достиг. Напрочь отбив у Освальда желание спускаться с внутренней стороны забора, дабы продолжить путь на твердой земле.

Так что пришлось бывшему вору, словно бывалому акробату, пройтись по узенькой тропинке из вершин кольев, слагавших забор. Вместо одобрительных хлопков и восторженных криков зрителей слыша лишь лай и рычание. Что не очень-то ободряло.

Так что, миновав кусок улицы, заполненный спасаемой скотиной, на землю Освальд спрыгнул с видимым облегчением. Напугав еще при этом ближайшую свинью — та возмущенно захрюкала да засеменила, пытаясь обойти товарок. Приветствовавших ее порыв опять-таки хрюканьем да повизгиванием.

— Вор! — снова выкрикнул пастушок. — Ловите его!

Но в этот раз его не слушал даже сам Освальд. Не удостоив бдительного мальчишку и взглядом с пол-оборота, он что было сил, припустил к площади.

Достиг ее, миновав несколько дворов…

И остановился как вкопанный. Нет, не потому, что там его ждали, причем с недобрыми намерениями. Напротив, народу осталось всего ничего: стайка детишек да пара стариков.

А дело все было в костре. Он уже разгорелся, пылал вовсю, разгоняя сумерки и словно грозя небу дымным столбом. Вот только никакая ведьма в нем не горела, не корчилась. Вместо несчастной женщины пламя охватило лишь чучело из соломы и деревяшек. Чучело, на человека похожее разве что отдаленно. Освальд, по крайней мере, не спутал бы даже в сумерках.

Бывшему вору вспомнился обычай, сохранившийся с языческих времен, и на который даже церковники в таких вот небольших поселениях смотрят обычно сквозь пальцы. Сжигать чучело в честь какого-нибудь праздника — провожая зиму или после уборки урожая.

Бытовал он и в родной деревне Освальда. И к стыду своему бывший вор припомнил, что сбор урожая там праздновали примерно в это же время.

А ведьма… была ли она вообще? Существовала ли?

«Неужели Дедуля нас обманул? — промелькнуло в голове Освальда. — Или ошибся просто… даже мудрые колдуны могут иногда ошибаться».

А следом посетила другая мысль: «Надо бы остальным сказать. Хотя… подойдут — сами увидят».

— Проклятье, мастер! — выкрикнул сэр Андерс, выходя из портала. — Ты обманул нас. Никакой ведьмы не было.

— Поосторожнее в выражениях, сэр Андерс фон Веллесхайм, — невозмутимо, но строго молвил мастер Бренн, разумеется, имея в виду первое из слов, произнесенных рыцарем по возвращении, — вы можете этого не знать, но даже простому человеку… не являющемуся колдуном, под силу проклясть. По-настоящему. Более того… неумело наведенное проклятье, да будет вам известно, способно вернуться к тому, кто попытался его наложить.

Рыцарь немного стушевался от этой отповеди. Но немного. Не говоря о том, что спутники его тоже пребывали от последнего задания отнюдь не в восторге.

— Как твоя ученица, мастер, я знаю цену словам, — начала Равенна, чье недовольство прорывалось даже сквозь почтительный тон, — но и я не понимаю. Ты послал нас в эту деревню… ради чего? Мне пришлось устроить пожар, да не один. Пострадали невинные…

— Один только я четырех человек зарубил, — вторил сэр Андерс.

— …но оказалось, что никакую ведьму те крестьяне не жгли. Даже не собирались. Тогда зачем потребовалась эта вылазка? Неужели ты ошибся местом? И если это так… выходит, и смерть ведьмы на нашей совести… всех нас.

Именно так: «на нашей», а не «на твоей», говорила волшебница, не желая сваливать вину лишь на одного своего наставника. И поверить, что он обманул, если и могла, то с огромным трудом.

— А моя совесть не слишком меня тревожит, — взял слово Освальд, — все же здесь знают: я вор. Был вором, по крайней мере. Но и я не понимаю… к чему эти бессмысленные разрушения… кровь опять же. Неразумно как-то. Больше мертвякам подходит, чем живым людям. Ну, или варварам…

И осекся на последней фразе. Да мельком глянул на стоявшего рядом Сиградда. Но того, похоже, слова бывшего вора не задели ни капельки. Если вообще могло задеть хоть что-то, не являющееся твердым и острым. А так варвар остался воплощением невозмутимости. Стоял себе, опираясь на секиру, которую держал древком вверх.

Но и Сиградд не остался в стороне от разбора.

— А я не имею ничего против доброго набега, — были его слова, — всяко больше успел за свою жизнь и сжечь, и убить. И все равно… зачем было обманывать? Про ведьму что-то рассказывать. Знай я правду, справился бы лучше… все бы справились. Добра бы какого-нибудь прихватили.

— О, здесь, могучий Сиградд, сын Торда, скажу откровенно, — ответил мастер Бренн, — трофеи мне без надобности. По крайней мере, те трофеи, которые можно добыть в подобных селеньях.

— Тогда что?.. — почти хором вопрошали Освальд, Равенна и сэр Андерс.

— А то, что вынужден признать, — колдун развел руками почти виновато, — сказать правду я вам не мог. Иначе, боюсь, вы бы просто не согласились.

— Вот как? За-мечательно! — с горькой иронией воскликнул сэр Андерс. В отличие от соратников, он и прежде не слишком благоговел перед мастером Бренном. Иные же поступки колдуна у рыцаря вообще вызывали неприятие.

— Говорил не раз, что никого не держу… — напомнил мастер.

А сэру Андерсу при этом вспомнилось, как в прошлом году, во время войны с Одербургом, Бренн уже произносил подобные слова. Когда был готов сговориться с герцогом Одербургским, изменив королю. Надо ли говорить, что восторга у верного рыцаря его величества эта затея не вызвала.

Тогда мастер Бренн предложил сэру Андерсу уйти, и рыцарь ушел. Правда, впоследствии вернулся. Когда в стане врага произошел разлад, Освальд смог вырваться из плена — да не один, а с внебрачной королевской дочерью, которая всю ту кашу и заварила. А расклад в войне резко поменялся.

Теперь это. Без зазрения совести колдун (даром, что посвященный в рыцари) обманул соратников. И использовал в каких-то явно неблаговидных целях. В которые, к тому же, он не спешил их посвящать.

Складывалось впечатление, что приобщение мастера Бренна к знатному сословию сказалось на нем не лучшим образом. И сэр Андерс даже подумал, а не поторопился ли он тогда, вернувшись к колдуну.

— …но мне нужна была ваша помощь. Просто необходима.

Последняя фраза мастера Бренна прозвучала почти жалобно. Непривычно просящим тоном.

Несколько мгновений колдун и рыцарь стояли друг напротив друга. Глядя один на другого выжидающе, чуть ли не с вызовом. Освальду даже подумалось, что как бы сэр Андерс не вызвал второго обладателя рыцарского титула на дуэль. И бывший вор предположил, что зрелище могло выйти забавным — меч сэра Андерса против волшбы Дедули-Бренна. Включая огненные шары и молнии.

Молчание прервала Равенна.

— А разве мы не должны защищать этих крестьян… в том числе? — напомнила она. — Разве не в этом заключается наша миссия? Но если так, зачем?..

— Затем, — последовал немедленный ответ мастера Бренна, — что успех нашей миссии зависит много от чего.

Сказал он это твердо и веско. Как может только совершенно уверенный в своей правоте человек.

— Политика, — догадался сэр Андерс, произнеся это слово из древнего мертвого языка почти брезгливо. А когда колдун кивнул в ответ, понял, что угадал. А еще — что приобщение к сонму знати действительно не пошло Бренну на пользу.

Рыцарь и без того понимал, что даже принадлежности к благородному сословию недостаточно для подлинного благородства. Одна только история с родным братом Рихардом чего стоила. При королевском же дворе, так вообще — такие личности попадались, что последняя крыса могла поступить достойнее.

И словечко это. Его произносили чуть ли не как заклинание. По замыслу произносящих долженствующее объяснить самый подлый поступок. Объяснить и обелить.

— Политика, — повторил его и мастер Бренн, — а точнее, мне требовалось заручиться поддержкой одной знатной и влиятельной особы. Одного из крупных владетелей. Он желает расширить свои земли за счет таких вот вольных селений. Ну, вроде того, откуда вы вернулись. А чтобы тамошние жители с большей охотой шли под руку владетеля, требовалось их попугать. Устроить что-то вроде набега. С пожарами. И да, сэр Андерс. Желательно, с кровопролитием. Чтобы поняли, что лучше иметь хозяина, который, хоть и оброк будет собирать, но и защищать тоже.

На пару мгновений повисло молчание — соратники колдуна переваривали сказанное им. Очень уж неожиданно это прозвучало. Непривычно. Как если бы собака закричала петухом.

— Но какой владетель мог пойти на такое? — затем вопрошала Равенна.

— Барон фон Ярхольм, — было ей ответом.

— Герберт фон Ярхольм?! — сразу вскинулся сэр Андерс, и мастер Бренн молча кивнул в ответ. — Но это же мразь! Не барон, не владетель, а, скорее, главарь разбойничьей шайки! Такой сброд в его дружине служит. И не столько оброк собирает, сколько грабит… да-да, я не преувеличил, грабит подданных. Его молодчики приходят в деревню… произвольно выбранную, на которую левая пятка этого барона укажет. И тащат, что приглянулось… что показалось мало-мальски ценным. Да при этом еще то над девкой какой надругаются… в том числе по очереди все над одной. То кого-нибудь изобьют. Просто так, потехи ради. Сам король о его весельях наслышан и пальцем грозил — нельзя, мол, так. И даже понтифик угрожал отлучить от церкви. Да не решился. Дед-то этого Герберта в поход по благословению Святого Престола хаживал.

— Именно! — так отметил последнюю фразу рыцаря мастер Бренн. — И захватил в этом походе кое-что, теперь способное помочь нам против тех безобразий, которые обрушились на мир. Пелена, Скверна, демоны, мертвяки. Когда я узнал, что та вещь находится у барона фон Ярхольма, я предложил ее выкупить, но барон отказался. У вас ведь, благородных, отношение к много чему… своеобразное, прямо скажем. Принять монеты в обмен на что-то считаете для себя унизительным — не торгаши какие-то, чай. А вот, скажем, отобрать такое же количество монет у того, кто слабее — вполне не прочь.

— Я нет, — твердо заверил колдуна сэр Андерс.

— Это я только для примера, — примирительно молвил тот, — речь о том, что у каждого своя цена. Необязательно измеряемая в серебре или золоте. Что до барона фон Ярхольма, то он, отказавшись от денег, согласился уступить мне эту вещь в обмен на услугу. Какую — я уже сказал.

— Надо было мне сказать, — посетовал Освальд, — я про… вещь эту. Тряхнул бы стариной, да и выкрал из баронского замка.

— Увы! Могло бы не получиться, — молвил на это мастер Бренн, — а ссориться с такими людьми как барон себе дороже. Слишком могущественен, слишком влиятелен… понятно же! Раз даже король не может прекратить его бесчинства. Зато в качестве союзника такой человек может оказаться нелишним.

— А о какой вещи, собственно, речь идет? — поинтересовалась Равенна. — Ну, из баронского замка… и которая очень важна для нашего общего дела?

— Я объясню, — отвечал тот просто, — все объясню. Но по порядку. Прошу за мной.

* * *

В сопровождении своих соратников и подопечных мастер Бренн прошел в другую комнату. Стены которой были сплошь заняты полками с книгами и свитками. Несколько свитков и книг валялись также на небольшом столике. За него-то и сел старый волшебник, на единственный в комнате стул. Остальным, по понятным причинам, садиться не предлагая.

— Бытует мнение, — начал он, — и церковники его охотно поддерживают… если вообще не насаждают, что походы по благословению Святого Престола начались с приходом пресловутой пелены. Мир, мол, погряз в ереси и прочих грехах настолько, что оказался недостоин солнечного света. Как и высшей защиты от адских сил. И только искоренение темных, еретических и просто ложных культов… включая мерзкое колдовство, разумеется, позволит человечеству искупить свою вину. И снова наслаждаться животворящими солнечными лучами.

— А на самом деле?.. — осторожно спросила Равенна, уловившая в голосе наставника иронию.

— Не скажу, что все совсем наоборот, — отвечал мастер Бренн уже совершенно серьезно, — потому что походы эти и после появления пелены совершались. Но если говорить о самом главном походе… крупнейшем и наиболее успешном вторжении в южные пустыни, то пелене… и всему, что ей сопутствовало, поход этот прямо предшествовал.

— Вот как! — сэр Андерс не удержал удивленного возгласа. — Выходит, дед солнце видел…

А затем добавил — с ощутимой грустью в голосе:

— Хотя, что с того? Я ж его почти не помню.

— И дед ваш, благородный сэр, — подтвердил мастер Бренн, — и Робар фон Ярхольм, предок нашего злополучного барона. И много кто еще. Зря, что ли хронисты тех времен писали об изнуряющей жаре, иссушающем зное. И, собственно, о дневном светиле, которое в тех краях… я цитирую: «в зените было ослепительным нестерпимо и выжигало все живое».

На несколько мгновений его соратники замолчали — так поразило их услышанное. А то и даже завидовали предкам, включая участников похода. Пусть и приходилось им несладко.

Затем мастер Бренн снова взял слово.

— Скажу даже больше, — молвил он, — ваш дед, сэр Андерс фон Веллесхайм, был, похоже, одним из последних людей, кто смог насладиться солнечными днями. Потому что уже в более поздних летописях упоминаний о таких днях не сыскать.

— Так это что же получается! — воскликнул Освальд, воодушевленный неожиданным, свалившимся ему на голову, откровением. — Всевышний разгневался на своих чад неразумных… за то, что они начали воевать… убивать друг дружку. Вот и наслал пелену?

— Не все так просто, — строго возразил мастер Бренн, — хотя… без участия Всевышнего тоже не обошлось. И кстати. Не уверен, знаете ли вы, но там, на юге, тоже чтят Всевышнего. Хотя ритуалы совсем другие. И Святого Престолу тамошние духовные лица не подчиняются.

— Ересь, — так отозвался, не удержавшись, Андерс фон Веллесхайм.

— С точки зрения нашего понтифика — несомненно, — отвечал мастер Бренн с легкой усмешкой, — тем более что независимость священников из тех земель — только цветочки. А вот ягодки: если в наших краях колдунов, ведьм или просто слишком умелых врачевателей принято пытать и жечь на кострах, то на юге к магам… так там называют волшебников, относятся просто как к представителям другого ремесла. Вроде портных. Ну или кузнецов.

— В нашей деревне кузнец жил на отшибе, — вспомнил Освальд, — и просто так, в гости, к нему старались не ходить.

— Суеверие, оставшееся от языческих времен, — небрежно парировал мастер Бренн. — Когда любой, кто умел изготовлять что-то сложнее дубинки, тоже мог сойти за колдуна. А что уж говорить о том, кто способен придавать любую форму металлу… который остальным казался твердым до незыблемости. Но вот в городе кузнец может жить через улицу от тебя и иногда распить с тобою же по кружке пива в ближайшем кабаке. Поразумнее в городах народ потому как…

Немного помолчав, он продолжил:

— Но переходим к делу. Одной из целей того похода было как раз истребить магов. Да заодно покарать нечестивых правителей, этих магов привечавших да позволявших им безбедно существовать.

— Но маги объединились и в отместку наслали на нас пелену, — снова бесцеремонно вклинился в рассказ Освальд.

— Подожди, мой молодой и нетерпеливый друг, — добродушно молвил мастер Бренн, — снова повторюсь, что не все так просто. Маги не объединились… потому что к объединению не склонны. На нашу беду. Таковы уж издержки стези волшебника: учение часто требует уединения, подлинное мастерство — одиночества. Так, чтобы не отвлекали и не мешали завистники, глупцы… или даже просто собратья по ремеслу, в мастерстве тебе уступающие. Чтобы не пришлось, вместо того, чтобы собственные умения совершенствовать, новые знания постигая, что-то объяснять этому… уступающему. Спорить с ним. Да, у нас бывают ученики…

На этих словах Бренн повернулся к Равенне, и та выпрямилась с гордостью и легкой улыбкой.

— …но по одному и редко. Из-за этого волшебник привыкает к собственной нелюдимости. Отчего действовать с кем-то сообща им… нам очень трудно. Хотите — верьте, хотите — нет. Так что объединиться маги не смогли. Погибли порознь. За исключением тех, кому удалось скрыться, конечно.

— И один из тех, кто скрылся, — снова последовала реплика от Освальда, — он-то и устроил все эти каверзы. Отомстил… так сказать.

— И да, и нет, — было ему ответом, — рад, конечно, что на этот раз ты оказался почти прав. Но едва ли тем магом двигала месть. Скорее уж, чувство самосохранения. Но почему вышло именно так, а не иначе… чтобы понять это, стоит вспомнить об еще одной цели того похода.

— Священные реликвии, — припомнил сэр Андерс, и мастер Бренн одобрительно кивнул.

— Именно! — были его слова. — В южных землях находилось немало предметов, считающихся в наших краях священными. И оставлять их в руках еретиков и мерзких колдунов казалось кощунством. В числе этих предметов была серебряная чаша, из которой, по преданию, обедал сам Всевышний, пребывая на земле в облике человека.

— Подожди, мастер! — вскинулась при этих словах Равенна. — Неужели ты веришь церковному преданию? Учитывая, как сами церковники относятся к нам…

— Я ничего не отрицаю, — веско возразил Бренн. — Понимаю, ты не забыла, как попалась инквизиции, как тебя пытались сжечь… да и можно ли забыть такое. Но отвергать чью-то правоту только потому, что этот «кто-то» принадлежит к враждебному лагерю, согласись, не очень-то мудро. В конце концов, если какой-нибудь проповедник… или даже инквизитор заявляет, что дважды два равняется четырем, это не значит, что для меня оно должно равняться трем, пяти или десяти. Не говоря уж о том, что чаша эта, как оказалось, определенной силой все-таки обладает. Независимо от того, насколько правдиво предание.

— И где сейчас чаша? — осведомился любопытный Освальд.

— На беду, она оказалась в руках одного из магов, Абдула аль-Хазира, — было ему ответом, — одержимого, похоже, идеей бессмертия или тайнами смерти. Так, во всяком случае, я понял из сохранившихся переписок аль-Хазира с другими волшебниками… такой способ общения даже для нас, нелюдимов, допустим. Так вот, если верить письмам, Абдул аль-Хазир много лет работал над трактатом, который он сам назвал «Законом мертвых». Сам трактат не сохранился. Но судя по письмам, маг познал-таки природу загробного мира. По крайней мере, думал, что познал.

— Не зря дьявола называют отцом лжи, — как бы невзначай, мысля вслух, проговорил сэр Андерс, — вполне мог внушить этому колдуну подобное ложное знание.

— Как бы то ни было, — невозмутимо продолжил мастер Бренн, — но в изысканиях своих аль-Хазир пришел к выводу, что потусторонний мир — вовсе не место для посмертного награждения праведников или наказания грешников. Во всяком случае, не в этом его суть и назначение. И да, сэр Андерс фон Веллесхайм. И понтифик Святого Престола, и священник из церквушки в захудалой деревеньке с готовностью признают подобные рассуждения такой дикой ересью, что даже сжигать за нее грешно. Ну, чтобы не осквернять священное очищающее пламя.

Сэр Андерс молча кивнул в ответ. Не уловив в словах волшебника иронии. А если и уловил, то не понял.

— Но мы не о правоте чужеземного мага говорим, — добавил колдун примирительно.

— А чем тогда является потусторонний мир? — не удержалась-таки от вопроса Равенна. — Ну, по аль-Хазиру.

— Просто иной формой сущего, — ответил ее наставник, — или, если угодно, просто местом, куда можно попасть. Живьем, смертного часа не дожидаясь. Там-то и укрылся, похоже, Абдул аль-Хазир, когда начался штурм. Так не хотелось ему попасть в руки врага. Во всяком случае, воины, ворвавшиеся в его башню, самого мага не нашли. Зато увидели свежие следы колдовского ритуала. Зеркало… затененное, словно покрытое копотью. Горящую рядом с ним масляную лампу.

— А чашу?

— А священную чашу наш маг прихватил с собой.

— Зачем? — почти хором, перебивая друг дружку, вопрошали Равенна, Освальд и сэр Андерс. И только обычно немногословный Сиградд вновь промолчал.

— Трудно сказать, — мастер Бренн развел руками, — поскольку «Закон мертвых» то ли сгорел, то ли Абдул аль-Хазир тоже забрал его с собой, роль чаши в ритуале неизвестна. Я могу лишь предположить, что святая реликвия потребовалась магу для защиты от нечисти, которой потусторонний мир наверняка кишит. Так же как простые люди… в мире живых осеняют себя символом круга, разделенного на четыре части. Здесь примерно то же. Только сильнее. Но суть не в этом. Гораздо больше для нас значат последствия попадания священной вещи в мир духов и демонов. А последствия эти — вон они, перед нами. Достаточно просто выглянуть в окно.

— Объясни, мастер, — не понял сэр Андерс, — какая тут связь?

— О, на обитателей потустороннего мира, — услышал он в ответ, — темных, по крайней мере, присутствие по соседству священной чаши действует, похоже, как лесной пожар — на зверей и птиц. Что делают звери, когда поблизости горит? Бегут из леса целыми стаями. Чувствуя опасность и стараясь оказаться от нее как можно дальше. Вот так же от чаши разбегаются демоны и им подобные. А наиболее… хм, шустрым удается прорваться в наш мир. Или уж точно приблизиться к границе между мирами, отравляя наш мир. Отсюда Скверна, отсюда нежить и одержимые. И конечно эта трижды проклятая пелена.

— А-а-а! — сообразил Освальд. — Так нам надо просто сгонять в загробный мир и вернуть чашу назад! Всего-то и делов…

Если это и была попытка пошутить, то неудачная. Даже тени улыбки не промелькнуло на лице мастера Бренна. С совершенно серьезным видом он кивнул, а затем произнес:

— Просто или нет, но один из предметов, использованных в том ритуале… я говорю о лампе, нам еще предстоит разыскать. Зато затененное зеркало, как я уже говорил, находится у барона фон Ярхольма. И он согласился нам его уступить. Условия? Что за условия, тоже сказал. Тем более что благодаря вам они вроде выполнены.

Встречу назначили на следующий день, после полудня. На поляне у лесной опушки, по соседству с небольшой речкой. Примерно в паре миль от бывшего донжона заброшенного замка, ныне ставшего жилищем мастеру Бренну и его соратникам. И подальше от ближайшей деревни. Так что шансы попасться на глаза случайному свидетелю были мизерные.

Барон заявился верхом на здоровенном вороном коне, да в сопровождении еще десятка всадников. И сэр Андерс, хоть и трусом не был, почувствовал себя при их приближении неуютно. Как иначе-то, если у противной стороны численный перевес раза в два с лишком. Притом, что на твоей стороне старик и женщина.

Да, та же Равенна могла в одиночку обратить в бегство весь эскорт Герберта фон Ярхольма. Рыцарь это понимал. Но все равно ощущать себя в меньшинстве не очень-то весело.

— Сэр Бренн фон Нисбанд! — поприветствовал колдуна барон, вскидывая руку в латной перчатке, а другой рукой поднимая забрало шлема.

— Барон Герберт фон Ярхольм… ваша милость, — произнес в ответ мастер Бренн, — приветствую вас на своей земле.

О том, что поблизости присутствует еще один обладатель дворянского титула, ни тот, ни другой будто не вспомнили. При дворе, припомнил сэр Андерс, подобное пренебрежение наверняка стало бы поводом для дуэли. Но не в этом безлюдном месте, увы. И не перед лицом более десятка врагов.

Одно радовало: безобразия, учиненные над ни в чем не повинной деревней окажутся, похоже, не напрасны. Раз явился-таки барон на встречу. Хотя мог бы заявить, что ни о чем с мерзким колдуном не договаривался и ничего ему не должен.

Выходит, не безнадежен. Тоже кое-какие понятия о чести имеет.

Так думал сэр Андерс. А тем временем всадники расступились, пропуская вперед окруженную ими телегу, запряженную парой тощих лошаденок. Правил телегой крестьянин, которого тоже нельзя было назвать упитанным.

На дне телеги лежало нечто, укрытое рогожей.

Барон махнул в сторону телеги рукой. Один из всадников послушно спешился. И, подойдя, сорвал рогожу. Под ней обнаружилось зеркало — то ли стеклянная, то ли покрытая слоем стекла плита чуть больше трех футов длиной и около полутора футов шириной.

Поверхность зеркала действительно была покрыта чем-то темным, словно закопчена. Вот только никакая копоть не держится десятилетиями.

Бережно, как мог, спешившийся всадник поднял зеркало и протянул его барону. После чего сам Герберт фон Ярхольм с гордостью и не без торжественности вручил его мастеру Бренну.

— Хотел продать, — не удержался от признания барон, — мне-то оно без надобности. Только пылилось и место занимало. Но кто купит вещь, принадлежавшую колдуну.

— Например, другой колдун, — полушутя предположил мастер Бренн.

Для старого волшебника зеркало оказалось тяжеловато — видно, и впрямь было сделано из металла, что неплохо объясняло его сохранность.

Так что, не сдержав вздоха, Бренну пришлось передать зеркало в руки стоявшего рядом Сиградда.

— Просто цена, — добавил колдун, — она не всегда звонкой монетой выражается.

— Ваша правда… союзник, — Герберт фон Ярхольм расхохотался, — даже золото… его ведь и отобрать можно. А хороший человек… он либо на твоей стороне, либо нет. Ну ладно, бывайте. Надеюсь, мы еще не раз окажемся полезными друг для друга.

С этими словами он пришпорил коня и укатил прочь. Следом убрались и другие всадники, а за ними потащилась телега. Окружать ее, охраняя, больше не было нужды.

Проводив отряд барона взглядом, Освальд подошел к Сиградду.

— Так вот ты какое — зеркало великого аль-Хазира! — произнес он с шутливым благоговением. — Окно… или дверь в загробный мир!

С этими словами он провел по затемненной поверхности рукой и как бы ни с того ни с сего заголосил:

— О нет! Меня засасывает в Преисподнюю, на вечные муки! Помогите кто-нибудь! Демоны будут терзать мою душу…

Мастер Бренн смотрел на это дурачество с легкой укоризной и снисходительно. Как на расшалившееся дитя. Затем посетовал:

— Эх, если б все было так просто! Да только, увы! Пока зеркало аль-Хазира — не более чем просто зеркало. В которое даже смотреться не очень-то приятно.

Последнее было правдой. Из-за темного налета отражение в зеркале беглого мага выглядело мрачным и каким-то бесцветным. Особенно лица — из-за бледности казавшиеся образинами трупов.

— Нужна лампа, — напомнил мастер Бренн, — причем не абы какая, а та самая, которой аль-Хазир пользовался в своих ритуалах. Скорее всего, он ее заговорил. И где искать лампу, я пока не представляю. Наверняка еще у какого-нибудь рыцаря, барона или графа, чей предок участвовал в злополучном походе. Однако Священная Империя велика. Кто знает, в каком из уголков затерялась лампа. И у кого из многочисленных особ благородных кровей.

— Ну, в этом я, пожалуй, мог бы помочь, — не удержался от предложения сэр Андерс, — повращаться при дворе, расспросить людей. По крайней мере, в пределах Нордфалии поиски постараюсь облегчить.

— Если, конечно, хозяин не продал лампу, — поделился своими опасениями Освальд.

— Мало того, — продолжал мастер Бренн, — свет лампы нужно усилить пером феникса…

— Феникса? — удивилась Равенна. — Той самой, легендарной огненной птицы? Но разве они не вымерли?

— Если бы ты внимательно читала о фениксах, — пожурил ученицу колдун, — то знала бы, что феникс вымереть не может, потому что всегда возрождается. Просто эти птицы стараются держаться подальше от людей. В самых жарких и бесплодных пустынях, куда человек в здравом уме не сунется. Но то человек! А что такое жара для существа, питающегося огнем?

Мастер Бренн усмехнулся и продолжил:

— Но уж, по крайней мере, здесь мне обещали помочь. Некий Рувим… как раз из пустынных земель родом. Контрабандист, путешественник и отчаянный искатель приключений. Если речь идет о приключениях, барыши приносящих, конечно. Я договорился с ним… Рувим согласился добыть мне перо, хоть и не задешево. И… кстати!

Волшебник хлопнул себя по лбу, словно вспомнил что-то или пытался вспомнить.

— Ах, ведь как раз сегодня он обещал прибыть в порт Мартеции, — затем проговорил он, — и если сейчас отправимся туда… через портал, я имею в виду, сперва вернувшись домой, то, я думаю, успеем встретить.

* * *

Но они не успели.

Чтобы не пугать горожан волшбой и вообще не привлекать внимание — нужное, как лошади крылья — мастер Бренн открыл портал не сразу в порт. И не в какое другое людное место.

Нет, для пункта назначения при переносе он предпочел использовать какой-то заброшенный сарай или лачугу в трущобах. Куда сам старый колдун перемещался в свой предыдущий визит в Мартецию. Когда и встретил контрабандиста Рувима.

А потом… добраться в порт оказалось не очень-то легко, учитывая, сколь своеобразен оказался город — располагавшийся на целой россыпи маленьких островков.

Нелегко и небыстро.

Пока мастер Бренн и его спутники договорились с лодочником, чтоб перевез их — не испытывая недостатка в желающих прокатиться по городу, тот пресытился и потому отнекивался, набивая цену. Пока добрались, миновав лабиринт островов, соединенных мостами — оказалось, что последний корабль с юга, на котором мог прибыть Рувим, причалил больше часа назад.

Не обнаружилось путешественника-южанина ни на пристани, ни даже в припортовых тавернах.

Бренн пытался расспрашивать сидевших в тавернах моряков и торговцев, обсуждавших свои дела или просто отдыхавших. Наслаждавшихся выпивкой да твердой землей под ногами. Описывал им Рувима — высокого смуглого человека средних лет, с густой черной бородой и в яркой одежде. Но раз за разом получал один ответ: «нет, не видели, не встречали».

Но недаром говорят, что вода камень точит. В одной из таверн обнаружился-таки немолодой моряк, заявивший, что именно на их корабле пассажиром прибыл в Мартецию человек, описанный мастером Бренном. Только вот искать в порту его смысла не имело. Как рассказал моряк, едва Рувим ступил на доски причала, на него накинулись несколько человек в плащах с надетыми на головы капюшонами. Так надетыми, что лиц не видать.

— Уж не наши ли это заклятые друзья? — сообразив, прошептала Равенна. — Из Братства Ночи? Опять нашли повод подгадить.

Освальд, стоявший рядом и услышавший эти ее слова, в ответ только плечами пожал. В прошлом году, во время войны Нордфалии с Одербургом, ему пришлось иметь дело с Братством. И бывший вор вынужден был признать: злокозненность этих людей преувеличивать все же не стоит. Не все с ними так однозначно, как казалось вначале.

Да, они подослали убийц в жилище Дедули-Бренна и натравили на него толпу крестьян. И да, за вторжением воинства герцога тоже стояло Братство — Освальд почти не сомневался. Подкрепление опять же ему прислало, подбив крестьян на бунт против короля. Так хотелось Братству посадить на нордфалийский трон своего человека, сиречь Нору. Но когда между Норой и герцогом случилась размолвка, когда побочная дочь короля потеряла поддержку Карла Дерзкого — Братство же успело от души вставить одербуржцам палок в колеса. Поспособствовав, чтобы их вторжение как можно быстрее захлебнулось. Один волосок герцога, позволивший Норе навести на бывшего любовника смертельное проклятье, чего стоил!

Так что, смекнул Освальд, полагать, будто Братство Ночи только и стремится, что вредить хорошим людям, убивать и разрушать, значило попасть пальцем в небо. Не мертвяки же, чай, и не демоны. Скорее, как понял бывший вор, эти скрытные люди в плащах с капюшонами, стремились к каким-то своим целям. Причем необязательно злым.

Да, посвящать в эти цели кого-то еще Братство склонности не имело. Но это не значило, что с ними можно было лишь враждовать и невозможно договориться. Хотя бы на короткое время — а долгих союзов лично Освальд и вообще-то не знал, пока не встретил Дедулю-Бренна.

Однако вот опять Братство Ночи нанесло удар по Бренну и его соратникам. Вопрос, зачем?..

В одном подвыпивший моряк мастера Бренна и его спутников сумел успокоить. Убить Рувима посланцы Братства не убили. Просто вцепились в него, повалили на причальные доски, один еще дубинкой по голове угостил. А потом почти волоком потащили контрабандиста прочь из порта.

— И ты просто стоял и смотрел? — не выдержав, с возмущением вопрошал сэр Андерс, накинувшись на моряка. — Как человека с вашего корабля средь бела дня бьют и волокут?

— Чужой человек, чужой город, — невозмутимо парировал тот, — какое мне дело до очередного чужеземца, и кому он дорогу перешел? Сам виноват. А с нами он еще на палубе рассчитался, так что никаких общих дел с ним у нас уже не было.

— Ладно, — примирительно молвил Бренн и обратился непосредственно к моряку, — покажешь, где все случилось? Причал?..

— Почему нет, — тот пожал плечами, — только…

И пошевелил пальцами правой руки, точно воздух пощекотал.

— Да… конечно, — понял мастер Бренн и протянул моряку еще одну монету.

* * *

— И что мы тут делаем? — с недоумением поинтересовался сэр Андерс. Оглядываясь то на шеренгу кораблей (целый лес из мачт), то на потемневшие от сырости причальные доски, то на снующих туда-сюда моряков, грузчиков или купцов, то на опять-таки темные, дощатые и бревенчатые громады складов.

— Неужели ты, мастер, надеешься, что люди Братства все еще здесь? — так же недоуменно спрашивала Равенна.

— Или что? Еще очевидцев ищем? — подал голос и Освальд. — Только что это даст?

— Оставим гадание деревенским колдуньям, — молвил Бренн, прекращая этот бестолковый диспут.

Сам он шел, постукивая по причальным доскам посохом и время от времени наклоняя голову, высматривая что-то под ногами. И близоруко щурился — годы брали свое, не лучшим образом сказываясь на остроте глаз.

Вскоре к нему присоединился Освальд, тоже принявшись шарить взглядом по грязным доскам. И вскоре усилия глазастого бывшего вора были вознаграждены — гораздо быстрее, чем это случилось бы с мастером Бренном.

— Не это ищем? — поинтересовался он, отдирая от одной из досок клочок грязной ткани. При ближайшем рассмотрении (особенно если поскрести) оказалось, что цвет ткани оранжевый.

— Ну-ка, ну-ка, — враз оживился мастер Бренн, подходя к Освальду.

Тот с готовностью протянул волшебнику клочок. Мастер Бренн пригляделся, подержав его на ладони. А затем обратился к моряку, стоявшему поблизости и переминавшемуся с ноги на ногу. Еще, видать, денег хотел.

— Скажи, а этот… путешественник… чужеземец, — начал колдун, стараясь имя Рувима без нужды не раскрывать, — он был одет в оранжевое?

— Штаны у него оранжевые были, — охотно отвечал моряк, — широкие такие, как будто воздухом наполненные… или пухлые. У южан такие любят. Как и вообще… хм… в яркие тряпки рядиться. Отыгрываются они, что ли… что у них в родных краях пустыня сплошь… ни зелени, ни цветов… про солнце я уж молчу…

— Прекрасно, — еле слышно прошептал мастер Бренн, сжимая клочок ткани в кулаке, будто это была не просто ткань, но шея кого-то из Братства Ночи.

Другой рукой он протянул еще одну монету моряку, обрывая его разглагольствования. Мореход мигом умолк и, дурашливо раскланявшись, убрался обратно в таверну. Пропивать-прогуливать свежий заработок.

— И что теперь? — спросил нетерпеливый сэр Андерс. — Попробуем догнать этих ублюдков?

— В Мартеции? — мастер Бренн усмехнулся. — На спине медведя, наверное, легче найти занозу. Не говоря уж о том, что люди Братства могли уже покинуть город.

— Но мы же… это, — проговорила Равенна, на что с ходу понявший ее наставник одобрительно кивнул.

— Совершенно верно, — были его слова, — посланцы Братства сработали довольно неряшливо. Чем дали нам в руки крючок, которым мы могли бы их зацепить. Соответствующее заклинание действительно существует, недавно я изучил его и охотно познакомлю тебя. По клочку одежды или, скажем, волоску человека можно определить его местонахождение. Но!..

Последнее слово он произнес особенно твердо, с металлом в голосе. Обращая на себя внимание остальных.

— Во-первых, — затем проговорил мастер Бренн, — с наскока эту волшбу не проделать. В любом случае придется возвращаться домой. Во-вторых… это лишь небольшая группка людей Братства. Очередная из небольших группок. Не вижу смысла с ними воевать. Все равно, что гидре… было такое древнее многоглавое чудище, рубить то одну голову, то другую. А на их место новые вырастают. Не лучше ли дождаться, когда Рувима утащат в какой-нибудь из важных оплотов Братства. А то и в главную цитадель. После чего перенестись туда и ранить гидру в туловище… или даже в сердце. Думаю, это будет неплохая месть за прошлогоднее вторжение в мой дом.

— Но… Де… то есть, мастер, — осторожно обратился к нему Освальд, — что если этого Рувима убьют и бросят в воду? Ни в какую цитадель не потащив… чего силы-то тратить?

— Будем последовательны, — молвил на это волшебник, — если бы Братство намеревалось убить Рувима, его бы прирезали прямо на причале. И не надо возражать, что, мол, средь бела дня не осмелились. И дни давно не белые, а серые… из-за проклятой пелены. И мужичонка тот верно сказал — кому какое дело до очередного чужеземца. Так что я не сомневаюсь: если Рувиму сохранили жизнь, просто в плен захватив, значит, для чего-то он Братству нужен.

— А если его еще и с нами связали, — предположил Освальд, — значит, и мы зачем-то понадобились Братству Ночи. Другого же способа обратить наше внимание у них не нашлось.

Несколько мгновений мастер Бренн помолчал, хмуро глядя на бывшего вора. После чего сказал:

— Может быть. Исключать не буду. Но в любом случае, перед встречей с Братством вам стоит кое-чему подучиться.

Вернувшись в бывший донжон, мастер Бренн вызвал для своих соратников колдовскую иллюзию. В очередной раз Сиградд, Равенна, Освальд и сэр Андерс оказались на пустынной равнине, где отрабатывали приемы схватки с нежитью и злой волшбой.

Едва все четверо успели осмотреться, как на горизонте показался, стремительно приближаясь, их новый противник. Когда он подобрался поближе, соратники Бренна увидели, что это какой-то зверь. Поначалу приняли его за медведя, но когда зверь приблизился, оказалось, что мордой он больше похож на волка. Только с более мощным туловищем.

Еще он умел подниматься на задние лапы. Что сразу и проделал — прямо на глазах четырех человек. Да выставил передние конечности с большими когтями.

Шкура зверя была темно-серой, на грани черноты.

— Будем знакомы: оборотень, — раздался, как водится, откуда-то сверху голос мастера Бренна, в то время как сам колдун остался невидим, — по крайней мере, в своем боевом воплощении он выглядит примерно так. О них немного известно… откуда берутся, но кое-каким сведениям верить можно. Известно, например, что волшба, порождающая оборотней, заодно защищает их от оружия… обычного. Желающие могут проверить.

Таким желающим оказался сэр Андерс фон Веллесхайм. Выступил вперед, навстречу оборотню, на ходу извлекая из ножен меч. Зверь кинулся ему навстречу. Рыцарь выставил меч перед собой, готовясь встретить оборотня, нацелился на его морду.

Вот зверь приблизился. Зубы клацнули у самого острия меча. Сэр Андерс сделал выпад. Но вместо того, чтоб войти прямо в глазницу твари, клинок лишь чиркнул по звериной морде.

Сэр Андерс подался назад, держа меч перед собой плашмя. Оборотень ударил передней лапой, и рыцарь едва устоял на ногах. И все же когти его не достали.

Человек ударил вновь — на сей раз в горло зверю. Но снова добился лишь того, что острие меча бессильно скользнуло по мохнатой шкуре.

— Достаточно! — донесся голос мастера Бренна, и оборотень замер, словно был то ли очень искусно сработанной статуей, то ли изображен на картине. — Как видите, оружие… обычное, из железа, для этих тварей безвредно. Разве что внимание отвлекает.

— А как насчет необычного оружия? — нарочито задиристым тоном осведомилась Равенна. И, не дожидаясь ответа, выпустила прямо из раскрытой ладони в сторону замершего оборотня длинную ветвистую молнию.

Зверь, всего за миг до этого казавшийся неживым как статуя, коротко взревел, вскидываясь и вставая на задние лапы. Затем, не устояв, рухнул на бок и затих. Замер уже навсегда.

В воздухе запахло паленой шерстью.

— Да, — не преминул подтвердить голос мастера Бренна, — колдовство опасно даже для оборотней. Однако… легко разить волшбой одинокого противника, да вдобавок неподвижного. Вот только в настоящем бою это вряд ли получится.

Сразу два оборотня появились в поле зрения. И с двух сторон устремились к четверке людей.

Повернувшись к тому из зверей, который показался ей ближе, Равенна пустила в него новую молнию. Заставив его взреветь и рухнуть на бурую мертвую землю иллюзорной равнины.

Однако второй оборотень, подбегавший к ней со спины, успел подобраться на расстояние прыжка. И прыгнул. А из спутников Равенны только Сиградд, рванувшись, оказался между волшебницей и тварью.

Загородил собой, держа наготове секиру… понимая, впрочем, что этим делу не поможет. Разве что, погибнув сам, на мгновение отсрочит гибель Равенны. И то необязательно. Не говоря уж о том, что рядом с мощным зверем даже здоровяк-варвар выглядел не слишком внушительно.

Понимал все это Сиградд. Но не мог поступить иначе, когда соратнику… или соратнице грозит опасность.

К счастью, оборотень так и замер в прыжке, прямо в воздухе. Будто давая людям рассмотреть свое брюхо.

— Сиградд поступил правильно, — похвалил варвара голос мастера Бренна.

Но сразу же поспешил уточнить:

— Почти правильно. Действительно, лучшая тактика при схватке людей против оборотней — когда люди с оружием ближнего боя прикрывают имеющегося в отряде колдуна.

— То есть как это?! — воскликнул в недоумении Освальд. — Не ты ли, мастер, только что сказал, что оружие на этих тварей не действует? Да что там, мы ж и сами видели.

— Я говорил об обычном оружии, — напомнил мастер Бренн, — и еще ни словом не упомянул, как можно дать отпор оборотням, даже не владея колдовством.

— Я весь внимание, — сказал бывший вор.

Остальные тоже подобрались.

— Итак, способ первый, — начал колдун, — коль мы все видели, что оборотня можно убить молнией, из этого что следует? Правильно, для стихийных сил они уязвимы. Причем речь не только о стихиях, которые можно вызвать волшбой. Конечно, ждать, когда начнется гроза, и оборотня поразит одна из молний, смысла нет. Но вот пустить в ход огонь… просто огонь во время боя под силу даже простому смертному.

Бурая земля задрожала. Через несколько мгновений, проламывая ее, под бесцветное небо поднялся небольшой каменный постамент — высотой примерно до пояса Освальда, стоявшего к нему ближе всех.

На постаменте лежал факел. Бывший вор осторожно взял его рукой, и факел загорелся.

— Да, Освальд, — голос мастера Бренна прозвучал одобрительно, — именно тебе такой способ подходит больше всего. Потому что кинжалы твои… скажем так, не лучшая защита от таких больших тварей.

— Кто бы спорил, — согласился бывший вор, — вон у него когти какие. Чуть ли не с кинжал каждый!

— Хорошо, что понимаешь. А теперь поменяйтесь с Сиграддом местами.

Варвар отошел в сторону, опустив секиру, но не спуская глаз с замершего в прыжке оборотня. Тогда как Освальд встал, заслоняя собой Равенну. И выставив факел перед собой.

Зверь ожил вновь. Метнулся в его сторону и… почти сразу отскочил, взвизгнув, с опаленной шерстью. Было видно, как тлел мех твари, дымя и источая горелую вонь.

Повернувшись в его сторону, Равенна метнула в оборотня огненный шар.

Теперь зверь уже вовсю горел. Он верещал, крутясь и словно пытаясь укусить горящий бок. Затем принялся кататься по земле в тщетных попытках потушить пламя.

— Признаю, что старикам не понять молодых, — донесся голос мастера Бренна, — однако смею напомнить: бой — не развлечение. Забавные зрелища… или претендующие на то, чтоб быть забавными, в схватке неуместны. Так как отнимают и силы, и время.

Кивнув, как бы соглашаясь с увещеваниями наставника, Равенна прекратила мучения оборотня очередной молнией.

— Я уже о том молчу, — продолжал старый волшебник, — что противников может оказаться побольше одного-двух. Тогда, согласитесь, одного человека с факелом для прикрытия маловато.

— Ты назвал только один способ, — напомнил сэр Андерс.

— Именно, — немедля согласился мастер Бренн, — а вот и второй.

Новый постамент вырос из земли всего на расстоянии вытянутой руки от рыцаря. На вытесанном до гладкости камне лежали небольшой мешочек и глиняный кувшин с какой-то жидкостью.

— Что это? — спросил сэр Андерс, одновременно протянув к мешочку руку.

— Ну… — в голосе старого колдуна послышалась усмешка, — даже благородному сэру при виде незнакомого предмета лучше сначала спросить, что перед ним, а уж потом тянуть руку. Вдруг на этой вещи какое-нибудь проклятье. Страшное, мучительное. Перед волшбой, знаете ли, даже особы благородных кровей не имеют привилегий.

— Так что это все-таки? — вопрошал рыцарь, колкость мастера Бренна проглотив или сделав вид, что не заметил.

— Просто серебряная пыль, — было ему ответом, — благородный металл, искрошенный до мельчайших частиц.

Сэр Андерс осторожно развязал мешочек и заглянул внутрь. Действительно, какой-то порошок, лично рыцарю напомнивший соль.

— Для человека серебро не опасно, — сообщил голос мастера Бренна, — зря, что ли его используют в лечебных зельях. Зато для оборотней серебро — страшнейший яд.

— И как этим пользоваться? — не понял сэр Андерс. — Сыпануть твари в глаза?

— Не лучший выбор, — отвечал колдун, — во-первых, можно промахнуться. Благородный сэр сильно уверен в своей меткости? Можете не отвечать. Воин, хорошо владеющий мечом, редко умеет так же ловко пользоваться пращой… например. Или стрелять из лука. Ну а во-вторых, используя серебряную пыль подобным образом, вы ее быстро растратите.

— Тогда?..

— Насыпьте немного в кувшин… там особый раствор. Затем обмакните в него клинок.

Рыцарь осторожно взял из мешочка щепотку серебряной пыли и бросил в кувшин. После чего как мог глубоко погрузил туда клинок. Осторожно помешал, будто еду готовил. Достал, разглядывая.

— Видите? — окликнул голос мастера Бренна. — Благодаря раствору частицы серебряной пыли неплохо держатся на железе. По крайней мере, до поры. Так что теперь ваш меч, благородный сэр, вполне опасен для оборотней.

Еще трое зверей появились на равнине под пустым небом и устремились к четверке людей.

Первого Равенна встретила молнией — умертвив прямо на ходу.

Второй успел подобраться к волшебнице с фланга, и здесь его встретил сэр Андерс. Вонзил меч прямо в брюхо изготовившемуся к прыжку зверю. Тот вскрикнул и захрипел, почти по-человечески. Из пасти полилась кровь.

Тем временем третьего успел отогнать Освальд своим факелом. А заодно подпалил ему шкуру. Окончательную точку в существовании оборотня поставила очередная молния Равенны.

— Прекрасно! — так отозвался об этой быстротечной схватке голос мастера Бренна.

После чего обратился лично к сэру Андерсу:

— Одно плохо — слой серебра на клинке время от времени нужно обновлять. Осыпается. Так что я думаю, надежнее будет обмакнуть клинок в расплавленное серебро, а потом дать застыть. Вот только где взять столько серебра? И не затупился бы меч. А главное: не забывайте вытирать кровь оборотней.

На этих словах рыцарь поспешно вытер окровавленный клинок о штанину.

— Потому что кровь оборотня для оборотня очевидно не опасна, — пояснил мастер Бренн. — Наоборот. Если верить одному трактату, с кровью убитого собрата оборотень получает его силу. Так что в лучшем случае меч становится для этих тварей неопасным. В худшем — удар таким мечом делает их сильнее.

— Но как насчет меня? — напомнил о своем существовании Сиградд, которого вовсе не прельщало во время боя стоять в стороне. — Мне как? Тоже секиру серебром посыпать? Или факелом размахивать?

— Можно и так, — не стал спорить мастер Бренн, — но лучше… для тебя усилить свое оружие особыми рунами. Охранными знаками, разрушающими колдовскую защиту оборотней.

При этих словах на лезвии секиры проступило несколько значков, словно выбитых умелым гравировщиком.

— В этой иллюзии руны нанесены на время пребывания в ней, — пояснил колдун, — когда иллюзия рассеется, они исчезнут. Однако знаки я помню. И мы обратимся к хорошему мастеру, чтобы выбил их на секире по-настоящему.

Тут подал голос сэр Андерс.

— Так… прошу прощения! — воскликнул он едва ли не возмущенно. — А почему те же знаки нельзя нанести на мой клинок? Это было бы лучше, чем серебряная пыль. Надежней, по крайней мере.

— Может быть, — не стал спорить мастер Бренн, — но дело в том, что народ Сиградда в эти руны верит. Разновидность волшбы, на его родине почти забытая. А вот верит ли в это благородный сэр? Думаю, ответ очевиден.

Рыцарь замолчал, потупившись. Тоже считая лишним озвучивать ответ на вопрос колдуна.

— Представьте себе, благородный сэр, — подытожил мастер Бренн, — даже наше с Равенной колдовство… молнии, огненные шары, срабатывает только потому, что мы сами верим: оно работает. А коли так, для вас, не верящего… или недостаточно верящего в силу рун, они — просто грубые картинки. Живопись или письмена темных варваров.

Чтобы дать Сиградду испытать секиру, колдун вызвал лично для него еще одного оборотня. Северянин походя снес твари голову — с видимым удовольствием. Даже гаркнул от радости.

— А теперь, — произнес голос мастера Бренна, — предлагаю отработать бой против целой стаи. Учтя два очень важных обстоятельства, без чего этих тварей можно недооценить. На беду свою. Итак, обстоятельство первое. Когда оборотней много, держать их на расстоянии нелегко. Соответственно, даже умелого бойца оборотень может поцарапать своими когтями или укусить. И… нет, вопреки расхожим слухам, этот человек ту же способность не обретает. Ритуал превращения в оборотня сложен, и те, кто владеет им, не горят желанием делиться. Как некроманты. До честных колдунов, вроде вашего покорного слуги, доходят лишь обрывки описаний. А через рану, нанесенную оборотнем, человеку могут передаться разве что недостатки полузвериного бытия этих тварей. Боязнь яркого света, жуткий аппетит, который трудно утолить, вспышки ярости. Так что… не лишним будет заранее защититься от этих неприятностей.

Перед четверкой подопечных старого колдуна вырос новый постамент. На нем лежала глиняная бутыль, а рядом еще один факел.

— Зелье для защиты, — пояснил мастер Бренн, имея в виду бутыль.

Сиградд, Освальд, Равенна и сэр Андерс по очереди отхлебнули из нее.

— А это зачем? — не понял Освальд, беря в свободную руку новый факел.

— Когда обороняешься, — было ему ответом, — лучше, чтобы в этом участвовали обе руки. Точнее, чтобы ни одна из рук не пустовала. Кроме того… я уже говорил, что есть второе обстоятельство, которое нельзя не учесть, готовясь к схватке с оборотнями и планируя их победить.

— И что же это? — вопрошал Освальд, тогда как второй факел тоже загорелся в его руке.

— Излюбленное время для оборотней — ночь. Темнота.

При этих словах бесцветное небо над головами четырех человек мгновенно почернело. И на безжизненную равнину, созданную колдовством Бренна, опустилась глухая ночь. Непроглядная тьма, без луны и звезд, которую только и нарушал, только и отгонял чуток свет факелов в руках бывшего вора.

— В темноте никакой источник света лишним не бывает, — сообщил напоследок голос мастера Бренна.

А уже в следующий миг над погруженной во тьму равниной разнесся злобный многоголосый вой. Слышались в тех голосах и ярость, и неутолимый голод, и, кажется, ненависть ко всему живому.

Сверкнули в темноте несколько пар горящих глаз…

Равенна, не теряя времени, метнула в их сторону молнию. Попала в одну из тварей — та перестала выть, взвизгнула от боли, и одна пара глаз, кажется, погасла во тьме.

Остальные оборотни рассредоточились, судя по тому, что расстояние между парами горящих глаз увеличилось. Равенна ударила еще одной молнией, но на этот раз промахнулась. Не услышала предсмертного визга в ответ.

Приближались твари стремительно. Вот один из оборотней оказался в поле зрения Освальда — в пределах пятачка, освещенного факелами. При виде поблизости огня, зверь как-то передумал атаковать. Резко замедлил ход… должно быть, задумал обойти повелевающего пламенем человека. Но не тут-то было!

— Не подходи! Сожгу! — завопил бывший вор, размахивая факелами, а одним даже изловчился задеть мохнатую спину оборотня.

Тот не то взревел, не то взвизгнул, когда на шерсти заплясал огонек. А главное, мигом забыл про Освальда и его соратников. Теперь все внимание зверя занимала лишь загоревшаяся шкура. Закрутившись на месте, точно огромный щенок, вздумавший поиграть с собственным хвостом, оборотень пытался дотянуться мордой до горящего (и причиняющего боль) места.

Правда, долго так крутиться ему не пришлось. Молния, пущенная Равенной, отправила тварь в Преисподнюю.

На Сиградда из темноты вынырнули сразу три твари. Но могучий варвар не растерялся. Размашистым движением секирой он срубил одному из оборотней голову.

Ударил обратным движением — и еще один оборотень рухнул на землю с подрубленной передней лапой. Как раз собирался прыгать.

Третий преуспел больше всех. Варвар не успел парировать его атаку — тварь, метнувшись, сбила его с ног. Да еще ударила одной из лап с огромными когтями, пресекая попытку сопротивления.

Сиградд успел почувствовать, как похожая на волчью голова оборотня оказалась совсем близко от его лица. Видел, как горят глаза зверя. Ощущал зловонное дыхание пасти, наверняка полной острейших зубов.

Но ни на что большее времени оборотню не хватило. Меч сэра Андерса вонзился твари в бок.

Оборотень заголосил. Теплая кровь потекла из раны на лежавшего варвара. Тот, сплюнув яростно, ударил секирой и срубил голову твари. Поднялся, отталкивая ее прочь.

— Благодарю, — проговорил Сиградд.

— Не за что, — отвечал на это сэр Андерс, — спину прикроешь? А то…

Он не успел договорить, что меч его выпачкан кровь оборотня. Отчего сделался для этих тварей неопасным.

Не стал и соратник-варвар тратить время на слова. Но просто встретил еще одного оборотня ударом секиры прямо в лоб.

А последнюю тварь прикончил пара огненных шаров от Равенны.

— Замечательно! — раздался голос мастера Бренна, знаменуя окончание занятий. — Никого из вас даже не ранило… вроде бы.

Тьма рассеялась, сменившись привычной тусклостью пейзажа.

* * *

— А не скажет ли мастер, для чего нас готовили к схватке с оборотнями?

Такой вопрос сэр Андерс фон Веллесхайм задал, едва он и его соратники вернулись из колдовской иллюзии в обычный мир.

— Дело в том, — начал колдун, — что когда мы с вами столкнулись с Братством Ночи, я попытался понять, чем они обязаны своим наиболее сильным сторонам. А таких, в том числе с ваших слов я заметил две. Необычная осведомленность и столь же удивительная вездесущность. Проще говоря, люди из Братства всегда появляются в нужное время в нужном месте.

— Да, я тоже заметил, — вторил ему Освальд, вспомнив, как неожиданно встретил людей Братства на пути в Каллен. Когда они с Норой сбежали из плена.

Неожиданно? Разве что для самого бывшего вора. Тогда как ребята в плащах с капюшонами эту встречу задумали и заранее подготовили. Напали на след двух беглецов, настигли. Обнаружили очередное место их стоянки. И все — чтобы вручить ведьме Норе волосок герцога.

Зачем? Так это было тоже частью их плана.

— Одно только похищение Рувима чего стоит, — продолжил мастер Бренн, — откуда-то Братство узнало, когда он прибывает и куда. А главное: что у него назначена встреча со мной. Потому что вряд ли эта готовящаяся встреча и вдруг проснувшееся желание Братства похитить одного из бесчисленных, прибывающих в порт Мартеции, чужеземцев, совпали случайно.

— Я уверена, — сказала Равенна, — так было задумано, чтобы навредить нам.

— Я тоже почти не сомневаюсь в этом, — сказал старый колдун, — но речь немного о другом. Как они узнали? Да, возможно у Братства есть свои люди и в Мартеции той же, и в других портовых городах. Или даже среди моряков. Опять же слухами земля полнится. Но… помните некроманта Лира… как вы его освобождали? Дело тогда происходило по большей части в лесу. Ну и еще в захудалом трактире. Во всяком случае, вдалеке от людских поселений. Однако Братство все равно пронюхало о вашей миссии!

— Так тот лес вроде для них, что дом родной, — припомнил сэр Андерс.

— Точно! — вспомнила и Равенна. — Люди Братства о цитадели какой-то говорили, как раз в тех лесах расположенной. Да что там! Я сама ее видела… правда, глазами птицы. Что-то вроде замка на высокой скале. Эх, жаль, что места не запомнила.

— Ну, здесь можешь не переживать, — поспешил успокоить ее мастер Бренн, — с помощью чар, о которых я говорил… и плененного Рувима мы наверняка найдем ее снова. Отметим на карте. Что пригодится нам уже при подготовке атаки.

— Мастер надеется взять цитадель силами четырех человек? — не без ехидства осведомился Освальд. — Или пяти, считая себя?

— О, нет, — опроверг это предположение колдун, — и напоминаю, что у нас теперь есть союзник. Но… мы снова сошли с темы. Вернемся к Братству. Итак… допустим, что члены Братства Ночи впрямь чувствуют себя в тех лесах как дома. Но все равно дом свой… если он очень просторный, следует время от времени обходить. Проверять, не завелись ли где мыши-крысы, не надо ли прибраться. Или не проник ли вор в одну из комнат. Так и с Братством. Хозяйничая в лесу, им просто необходимо следить за ним, присматриваясь к появляющимся там чужакам. Вдруг они затевают неладное. Ну а как это легче сделать, наиболее незаметно? Сами посудите: кто тише передвигается по лесу и оттого привлечет к себе меньше внимания — зверь или человек?

Сиградд, как охотник, открыл было рот, чтобы ответить, но Бренн его опередил.

— Можете не отвечать, — сказал он вдогонку к собственным словам, — потому как очевидно. И из этого напрашивается вывод, что разведку люди Братства проводят в том числе в зверином обличии. А значит, очевидно, в их рядах есть те, кому такое обличье доступно. Проще говоря, оборотни.

— Что-то непохоже, — немедленно возразил сэр Андерс, — будь это так, нам пришлось бы туго. Особенно когда Равенну освобождали.

— Точно-точно! — подхватил Освальд. — В клочья бы нас тогда порвали. А так… это мы, помнится, устроили им веселую жизнь. За это они, кстати, и мстили потом, сюда припершись. Тогда же ни один из них в зверя не перекинулся.

— Я не имел в виду, что все Братство состоит поголовно из оборотней, — возразил мастер Бренн, — умение превращаться в зверей там может быть доступно только верхушке.

— Первенцы, — вспомнила Равенна, как в Братстве Ночи принято называть тамошних предводителей.

— Да, в любом братстве могут быть братья младшие и старшие, — подхватил ее наставник. — Кроме того, эти… Первенцы могли научить перекидываться некоторых рядовых соратников. Ну, за какие-то особые заслуги.

А немного помолчав, добавил:

— Конечно, я могу ошибаться. И, возможно, все обстоит не так. Все-таки это домыслы, умозаключения. Я даже не исключаю, что похитив Рувима, Братство ищет мира с нами, а не войны. Мира… с возможностью заключения союза. Именно потому и похитило его, вместо того, чтоб прирезать. Такой вот повод встретиться. Но если Рувима забрали в цитадель… если именно такое место для встречи они предлагают… на мой взгляд, это может означать только одно. Даже переговоры о союзе Братство Ночи предпочитает вести с позиции силы. Как бы дома и стены помогают. А я бы предпочел, чтобы сила была на нашей стороне. Все, я удовлетворил ваше любопытство?

В следующие дни у каждого нашлось занятие.

Сэру Андерсу пришлось отправиться аж в сам Каллен — добро, хоть при помощи портала. Только в столице и смог он найти нужного кузнеца. Перед этим обойдя нескольких мастеров и обсудив с ними, как лучше, а главное, надежнее добавить в оружие серебро.

Кузнец, на котором рыцарь остановил свой выбор, вызвался изготовить новый меч — из сплава железа с небольшим количеством серебра. Так, чтобы и на прочности не сильно сказалось… не говоря уж о цене, и позволяло угостить подвернувшегося оборотня серебром.

Металл благородный, кстати, предоставлялся за счет заказчика. Так что и здесь мастеру Бренну пришлось раскошелиться, жертвуя своими запасами.

И… сам колдун, как и рыцарь не очень-то придавали тому значения. Зато Освальд не скрывал своих сомнений. А сомневался он в том, что вся порция благородного металла пошла на изготовление сплава. Хоть крошечку, по мнению бывшего вора, столичный кузнец просто обязан был оставить себе.

— Смотрю, в душе ты вором был, вором и остался, — сказал по этому поводу сэр Андерс.

А Освальд в ответ лишь плечами пожал. Как бы намекая, что может рыцарь и прав, но его не переделать. Но главное: эта особенность вовсе не делала его менее полезным для общего дела.

Сам Освальд, кстати, тоже не сидел без дела. Во-первых, наловчился так махать факелами в обеих руках, что могло показаться, будто его опоясывают огненные дуги. Хоть на площади выступай. Кроме того, именно он, порыскав по окрестным деревушкам и посетив пару городов, помог Сиградду найти мастера, способного выгравировать руны на лезвии его секиры.

Тот человек к великой удаче тоже оказался варваром. Только пожилым. Сиградду рассказал, что во время очередного набега сам превратился в добычу. В плен его захватили потому как.

— А почему ты позволил? — не мог не спросить Сиградд стареющего соплеменника. — Почему не погиб с оружием в руках?

— Я бы без оружия погиб, если б не сдался, — в оправдание себе возразил тот, — по нужде присел… приспичило. И как раз тогда меня накрыли. Один дубинкой тюкнул… правда, слабо. Ну, я наземь повалился, ладони перед собою выставив. Не губите, мол. Те и сжалились.

Несколько зим плененный варвар прожил невольником. Помогая восстанавливать деревню — расплачиваясь за все безобразия, что творили его собратья по клану.

Потом пленнику волю дали, однако на родину он возвращаться не стал. Ибо неплохо устроился в той же деревне. Благо, руки имел далеко не кривые. Кроме того, принадлежал к редкой, ныне вымирающей в северных землях породе скальдов, то есть народных сказителей. И истории, которыми он охотно развлекал народ по вечерам в таверне, за кружечкой пива, пришлись местному люду по душе.

— Ты пойми, — сказал он еще Сиградду, — вся та ваша жизнь… походная или охотничья… это все и весело, и увлекает… но только пока ты молодой. А как старше становишься… если доживешь, хе-хе… больше другие вещи ценить начинаешь. Удобство, сытость. А не когда в лесу ночуешь, чтобы с голоду не умереть.

Молодой варвар спорить не стал. Как и признаваться, что и сам вынужден был расстаться с кланом и покинуть родные земли.

Зато, будучи скальдом, бывший невольник знал, в том числе и об этом обычае — наносить руны на оружие, чтобы усилить его против всякой нечисти. Делать это он, в общем-то, умел. А какие именно руны требовались против оборотней, охотно подсказал уже мастер Бренн.

Что до самого старого волшебника и его ученицы, то они каждый день колдовали над картами, отслеживая путь Рувима и его похитителей.

То Равенна, то сам мастер Бренн, сотворив соответствующее заклинание, наблюдали за небольшим клиновидным камушком, движущимся по карте. И указывающим, в каком месте находится обладатель одежды, над клочком которой и творились поисковые чары.

После этого либо Бренн либо Равенна зачаровывали какую-нибудь птицу и отправляли ее к тому месту. Чтоб хотя бы птичьими глазами увидеть и убедиться: чужеземец Рувим в яркой… правда, успевшей стать грязной, одежде по-прежнему жив. Но и его конвой из пяти членов Братства Ночи никуда не делся.

В ожиданиях своих мастер Бренн не ошибся. Контрабандиста действительно вели к цитадели. Что стало ясно, когда до самой твердыни Братства осталось меньше дня пути.

Видел колдун и саму цитадель — похожую на замок постройку на одинокой скале, высящейся над лесом. Видел глазами зачарованного орла. Дал орлу еще покружить над скалой, чтобы рассмотреть твердыню получше. После чего постарался как можно точнее запечатлеть на рисунке.

Что до барона фон Ярхольма, то он, кстати, участвовать в атаке цитадели охотно согласился. Как же, это ведь еще и возможность пограбить, на что мастер Бренн ему при встрече намекнул. Причем намек трудно было назвать тонким.

— С радостью! — ответил барон, выслушав предложение колдуна. — Только учтите! Теперь уже вы, сэр Бренн фон Нисбанд — мой должник.

— Да будет так, — заключил мастер Бренн, и не думая возражать.

Колдовской портал, кстати, привел барона в сущий восторг. Ведь так быстро перемещаться с места на место он прежде не мог даже на самом шустром скакуне.

Ну а поспорил он с колдуном лишь однажды. Когда, перенесенный с помощью портала в бывший донжон, обсуждал с Бренном и еще парой своих приближенных план боя.

— А почему нас к воротам переместить? — не понял барон. — Ворота заставлять штурмовать? Тогда как вас — сразу внутрь? Нельзя что ли всем вместе внутрь перенестись?

— Можно, но ни к чему, — терпеливо объяснил колдун, — во-первых, если сразу много народу в цитадели окажется, там места мало, будем только друг другу мешать. А во-вторых, хотя бы часть людей Братства лучше отвлечь на оборону ворот. В этом случае… когда я с моими людьми присоединюсь к атаке, для Братства это будет как атака с тыла. Почти то же, что в окружение попасть.

Дальше разговор перетек к обсуждению деталей, после чего колдун и барон ударили по рукам, и портал вернул Герберта фон Ярхольма с его приближенными в баронский замок. Снова встретиться договорились через несколько часов. К тому времени, как обещал барон, дружина будет собрана и к бою готова.

Пока наследник рода Ярхольмов готовился, мастер Бренн и Равенна еще раз убедились, что Рувим оказался именно в цитадели. Только вот жив или нет, не под силу было теперь узнать даже колдунам. Надежные стены крепости на скале неплохо скрывали от посторонних глаз ее обитателей, не говоря уж о пленниках.

Но потом прошли означенные несколько часов — и стены цитадели вкупе со скалой внезапно перестали казаться членам Братства Ночи достаточно надежными.

* * *

Сначала мастер Бренн открыл портал во двор замка барона фон Ярхольма. Там уже выстроилась… ну или скорее собралась, пытаясь держать некое подобие построения, баронская дружина с ним самим во главе.

Без малого четыре десятка человек. Добро, хоть пеших. Сообразили, что на вершине скалы конницей много не навоюешь. Не говоря уж о том, что колдуну не улыбалось убирать потом навоз. Пусть даже силами приходящей прислуги из ближайших деревень.

Зато ратники барона не забыли осадный таран. Сравнительно небольшой, зато крытый — для защиты от стрел.

Всей толпой да с тараном в придачу, кое-как протащив его в проем, люди Герберта фон Ярхольма прошли через портал в комнату бывшего донжона. Мгновенный перенос через многие мили до того впечатлил баронских ратников и даже возбудил (особенно вкупе с предвкушением предстоящего боя), что они восторженно переговаривались и нестройным хором ржали не хуже своих оставленных коней.

Не обошлось и без участия зеленого змия. Примерно каждый второй из воинов баронской дружины источал запах пива. Не иначе, приняли для храбрости. Так что воздух в комнате почти сразу сделался густым и неприятным — хоть топор вешай. Или даже огромную секиру Сиградда.

Правда, у некоторых ободряющее действие хмельного напитка успело закончиться. Пьяная храбрость ушла, оставив после себя головную боль и отвратительный привкус во рту. Распознать таких несчастных было несложно. Ибо весельем и говорливостью они не отличались. Но то и дело смачно сплевывали на пол.

Пока мастер Бренн открывал новый портал — на небольшое плато, где высилась цитадель — находившийся неподалеку сэр Андерс с молчаливой неприязнью, чуть ли не брезгливостью смотрел на новоиспеченных союзников. На весь этот сброд, дорвавшийся до настоящего оружия и доспехов, но поведением не отличавшийся от простолюдинов-кабатчиков. Вроде тех, с кем столкнулся сам рыцарь в злополучной деревне. Столкнулся, кстати, с подачи опять-таки барона фон Ярхольма.

Таким же неприязненным и презрительным оставался взгляд сэра Андерса, пока последний из баронских ратников не скрылся в светящемся проеме. И столь же молчаливым — сам рыцарь.

Зато когда портал закрылся, молчать сэр Андерс уже не мог.

— Ты сказал им про оборотней? — вопрошал он чуть ли не с возмущением, отвлекая мастера Бренна от карты на столике и подготовки нового переноса. — Про то, что простое оружие их не берет?

Колдун в ответ лишь молча покачал головой.

— Выходит, ты послал их на смерть, старик! — почти выкрикнул сэр Андерс. — Наших новых союзников…

— Но благородный сэр же сам сказал, что это мразь, — невозмутимо парировал мастер Бренн, — не думаю, что миру без них станет хуже.

Рыцарь мог бы сказать, что вообще-то нелегко сделать хуже миру, десятилетиями не видевшему солнца, и где из могил вылезают мертвяки, а тех, кто еще жив, искушают демоны. Хуже для такого мира было бы вообще пребывать вечно погруженным в темноту. И без единой живой и не совращенной демонами души. Но предпочел не лезть в бесплодные споры. Перед боем они вообще-то едва ли уместны.

— К тому же дуракам и пьяницам, как известно, везет, — примирительно молвил колдун, переняв эту поговорку, по всей видимости, у языкастого Освальда. — А враги наши не зря именуют себя Братством именно Ночи. Напомню, что для оборотней ночь — излюбленное время охоты. Мы же атакуем, как заметил благородный сэр, посреди дня. Так что едва ли даже оборотни сильно повлияют на ход битвы.

* * *

К плато, на котором высилась цитадель Братства, снизу вела единственная тропка — извилисто опоясывавшая склон и незаметная издали. Да и вблизи найти ее непосвященным было нелегко. Пришлось бы обходить всю скалу в ее поисках. Да еще сквозь лес. Занятие столь же неблагодарное, как поиск иголки в стоге сена. И еще более долгое.

Потому для того чтобы держать под присмотром подход к плато и цитадели, достаточно было единственного охранника, с арбалетом наготове ждавшего незваных гостей.

Но достаточно — в обычных условиях. А не когда прямо за спиной у этого стража возникает целая толпа вооруженных людей.

Когда охранника Братства (не имевшего, вдобавок, доспехов) пронзил чей-то меч, он даже обернуться не успел.

На крик, впрочем, его хватило. Трудно ведь оставаться молчаливым, когда смертоносное железо протыкает тебя насквозь.

Эта первая смерть с противной стороны (и первый же успех в битве) воодушевили баронских ратников. Плато огласилось торжествующим многоголосым ревом и звоном мечей о щиты. А четверо самых дюжих бойцов уже катили таран к широким двустворчатым воротам.

Но и Братство в долгу не осталось. Скорее всего, по другую сторону ворот и внешней стены у него имелись еще бойцы, несущие вахту и готовые к атаке чужаков.

Едва ли ведь обитатели цитадели ограничивались всего одним охранником. Слишком беспечно. Даже для людей, мнивших себя хозяевами окрестных лесов, и в чьих рядах (возможно) имелись оборотни.

А может, их привлекли крики чужаков. Или удары тарана по воротам.

Как бы то ни было, но откуда-то из узких окошек-бойниц, из башни, надстроенной над крышей цитадели, из-за укрытий на самой стене в баронских воинов полетел рой арбалетных болтов. Сразу трое ратников рухнули на плато. Причем двоим из них уже не суждено было подняться.

Но и люди барона не были мальчиками для битья. Остальные успели заслониться от арбалетных болтов щитами. Кроме того, у нескольких воинов были при себе луки. Стрелять из них, конечно, столь же шустро не получилось бы. Зато бьют они дальше. А уж если попадет в кого стрела налету, так может хоть насквозь прошить.

Лучники били не абы куда. Но целили в те же окошки-бойницы поверх внешней стены, откуда, по их мнению, могли прилететь арбалетные болты. Возможно, они даже попали в кого-то. А может, защитники цитадели смекнули, что не стоит тратить боеприпасы попусту.

В любом случае попытки обстрела со стороны Братства Ночи прекратились. Что до бойцов, управлявшихся с тараном, то им под деревянной крышей осадного орудия тем более не было дела до незадачливых стрелков. Парочка болтов в эту крышу, правда, попала. Но так и застряла, не пробив. И людей, что там засели, пригнувшись, ни один не задел.

А люди продолжали свое дело — требующее не только силы, но и терпения. Пока наконец широкие деревянные створки, окованные железом, не уступили под ударами тарана.

* * *

За штурмом и падением ворот наблюдала Равенна — глазами заблаговременно зачарованной птицы. Когда же ворота удалось взять, немедленно вернулась в человеческое тело и сообщила наставнику.

Тогда-то мастер Бренн и его соратники вступили в игру. Равенну хотели оставить — чтоб восстанавливала силы после заклинания, зачаровавшего птицу. Но волшебница настояла, пообещав принять нужное зелье. Так, чтобы выпить и снова чувствовать себя бодрой и полной сил.

— Зря, что ли бой с оборотнями тоже отрабатывала, — напомнила она.

Портал перенес мастера Бренна и его подопечных прямо в башню, высившуюся над цитаделью (огромным каменным ящиком) как обелиск над могилой.

У окошек башни обнаружились сразу два арбалетчика Братства Ночи. Одному Сиградд с ходу раскроил голову секирой. Второй успел достать кинжал… но меч сэра Андерса, своевременно извлеченный, оказался более веским доводом в быстротечной схватке.

Осмотревшись и не обнаружив в небольшой круглой комнатке башни других противников, мастер Бренн и его спутники устремились вниз по узкой винтовой лестнице. Впереди, держа наготове секиру и грозя ею всему сущему, спускался Сиградд. За ним шествовал сэр Андерс с мечом наготове. Следом шел Освальд, державший в одной руке кинжал. Увидев на стене горящий факел, предусмотрительно прихватил с собой.

— Вор остается вором, сказал кто-то мудрый, — еще с деланной виноватостью в голосе сообщил он словно в собственное оправдание.

А Равенна и Бренн замыкали шествие.

Лестница привела в коридор с каменными стенами, темный и холодный. И оказавшийся весьма ветвистым — целый лабиринт. Время от времени по коридору носились, встревоженные, люди Братства. Но все больше по одному и потому нападать сразу на нескольких человек не решались.

Как видно, время атаки мастер Бренн выбрал удачно. Члены Братства большей частью либо отсутствовали, выполняя задания Первенцев где-то далеко. Либо, напротив, отсыпались после очередных ночных вылазок.

Оттого на ходу в цитадели оказалось не так уж много бойцов. Да и те были не очень-то приспособлены к ближнему бою. Ни у одного из людей Братства, встреченных в коридоре, мастер Бренн и его соратники не видели меча, пики или боевого топора. А лишь арбалеты, кинжалы, кривые боевые ножи.

Нетрудно было догадаться, к какому противостоянию Братство Ночи оказалось подготовлено. К выстрелам в спину — например, из-за ближайшего дерева. К воткнутому в ту же спину кинжалу. Или не в спину, а в живот, но желательно, во сне. Еще члены Братства были не прочь перерезать кому-нибудь горло.

А вот что придется сражаться грудь на грудь, лицом к лицу с противником хорошо вооруженным, боеспособным, да вдобавок защищенным доспехами и щитами — на это Братство уже не рассчитывало.

Потому, собственно, во время миссии с незадачливым некромантом, павшим жертвой собственной жадности, посланцы мастера Бренна доставили отряду Братства немало хлопот. Не помогло тогда и численное превосходство.

И уж тем более никто в Братстве наверняка представить себе не мог, что цитадель придется оборонять, что однажды до их казавшегося неприступным жилища доберутся враги. Причем хорошо вооруженные и обученные.

Потому, когда пали внешние ворота, и дружина барона фон Ярхольма хлынула в полутемный двор-колодец, люди Братства даже не пытались с ними сражаться. По крайней мере, в открытом бою.

Но все еще норовили достать из арбалетов. Скрываясь за теми же окошечками-бойницами или в темных углах да арках двора. Стразу трое арбалетчиков обнаружились прямо на внешней стене. Каждый успел метким выстрелом сразить по одному, не успевшему прикрыться щитом воину из дружины барона, прежде чем их самих сняли баронские лучники.

Держа перед собой щиты и настороженно озираясь, воины Герберта фон Ярхольма рассредоточились по двору, выискивая, где еще могли затаиться стрелки.

Внезапно из одной темной арки вынырнул зверь. Чуть ли не с медведя величиной, но с мордой, больше похожей на волчью. Да и не было в облике зверя даже намека на кажущуюся неуклюжесть медведя. Поджарое гибкое тело, движения стремительны. И лапы с огромными смертоносными когтями.

— Это еще что за демон?! — успел воскликнуть один из воинов.

А зверь, не теряя времени даром, прыгнул прямо на ближайшего бойца. Повалил его наземь, вгрызаясь в руку, державшую меч и, кажется, готов был прокусить ее — даром, что выкованную из железа. А лапами… точнее, когтями на этих лапах, размером с кинжал, замолотил по шлему. Тоже, видно, не считая его непреодолимым препятствием.

Еще один воин, подоспев, рубанул зверя мечом. Точнее, рубанул воздух, который и занимала тварь всего мгновение назад. А зверь совершил следующий прыжок — на спину другого бойца, повергая его на каменистую землю двора.

Еще прыжок — и в этот раз зверюга оказалась на крыше тарана. Один из тащивших его бойцов потянулся за оружием. Но шустрый лучник успел раньше, послав в зверя стрелу.

Удачно выстрелил: стрела вонзилась в темно-серую шкуру зверя, тот остался жив, но взревел от боли. И, соскочив с крыши, кинулся прочь, скрывшись в темноте арки. Словно где-то там Братство заготовило тайный ход.

Итак, предположение мастера Бренна подтвердилось. Некоторые из членов Братства действительно были оборотнями. Более того, дневной свет (по крайней мере, без солнца), не отпугивал их, не заставлял дожидаться темноты.

Но в полной мере преимущество оборотней перед простыми смертными проявлялось все-таки ночью. Днем же, как оказалось, они не были защищены от оружия. Или защищены, но гораздо меньше. Вон, ранить одного удалось. Хотя человека столь меткий выстрел наверняка мог убить.

В любом случае, и здесь мастер Бренн не ошибся в выборе времени для атаки.

* * *

Тем временем сам колдун и его соратники продолжали продвигаться по коридорам цитадели. Заглядывая то в одну встретившуюся дверь, то в другую. Где-то обнаруживали пустую комнату с застеленными кроватями. Где-то стрелков, занимавших позицию у окошек. Этих при обнаружении уничтожали своей волшбой сам Бренн или Равенна. На месте.

Некоторые двери оказывались заперты. При виде первой из них Сиградд хотел было избавиться от препятствия ударами секиры. Но мастер Бренн остановил его.

— Время потеряем — раз, — были его слова, — шумом привлечем внимание, что вся цитадель сюда сбежится — два. И три: за дверью наверняка ничего нет, кроме разве что спящих членов Братства. Тогда как у нас цель.

Про то, что цель эта в последнюю очередь заключалась в разграблении цитадели и в уничтожении всех ее обитателей, говорить колдун считал излишним. Даже варвару, глупым на самом деле не бывшему.

Бренн знал главное: ни за одной из дверей не было контрабандиста Рувима. На шее колдуна висел амулет, начиненный заклинанием поиска. Причем не абы какого, а поиска хозяина штанов, клочок от которых он оставил на причальных досках порта Мартеции.

Небольшой камушек клиновидной формы — с дырочкой, сквозь которую был продет небольшой шнурок, на котором амулет и держался. По мере приближения к узилищу Рувима камушек разогревался, по мере удаления становился холоднее.

Насколько понял мастер Бренн по нагреванию и охлаждению камушка, держали пленного контрабандиста где-то внизу. Поэтому, едва видя лестницу, колдун и его спутники немедленно спускались на этаж ниже.

Еще все пятеро заметили, что цитадель была построена так, что одна лестница соединяла два, самое большее, три этажа. И не следовало быть мудрецом вроде самого аль-Хазира, чтобы догадаться: сделано это, дабы как можно более затруднить перемещение по твердыне Братства тех, кто к Братству этому не имел отношения. И вообще явился без спросу.

— Как бы они скалу еще не изрыли так же коридорами, — высказался на ходу Освальд, озвучивая на самом-то деле опасения самого мастера Бренна, — с них станется. И на самом дне держат этого Рувима.

Остальные промолчали. Правоту бывшего вора про себя признавая. Но в каком-то странном суеверии предпочли разговор не поддерживать, чтобы не дать этим предположениям сбыться.

— Еще там, небось, чудовище есть, — продолжал Освальд, сам воплощение невозмутимости, — не оборотни, а… дракон какой-нибудь, например. Или огромная тварь со щупальцами. Или демон.

Что ж. Было это суеверием или нет, но, по крайней мере, оборотней бывший вор своей болтовней накликал. Сразу два зверя обнаружились за очередным поворотом коридора. Опустившись на четвереньки, твари стремительно приближались.

За ними шествовали аж три арбалетчика. При виде незваных гостей, они сделали по выстрелу… к счастью, безуспешно. Один болт пролетел мимо успевшего проворно отскочить Освальда. Второй встретил выставленным лезвием секиры Сиградд. А что до третьего, то мастер Бренн только посохом крутнул. И поднявшийся незнамо откуда в коридоре ветер сбил арбалетный болт с пути. Врезавшись в стену, он с легким стуком упал на пол.

За это время оборотни успели подобраться к мастеру Бренну и его спутникам на расстояние около двух футов. Но и только-то. Бренн не знал, насколько уязвимы оборотни днем, но в темноте коридора, однако испытывать судьбу не собирался. На пару со своей ученицей колдун выступил вперед. И, не сговариваясь (только переглянувшись на долю мгновения) оба волшебника ударили по оборотням молниями, вышедшими из их ладоней.

Так же одновременно твари задергались, предсмертно визжа. Запахло паленой шерстью. И оба зверя рухнули на каменный пол. Дергаясь… и на глазах теряя звериное обличье. Оно словно таяло, открывая два человеческих тела. Изрядно поседевших — но еще крепких.

Хотя не все ли мертвому равно, как выглядеть.

— У-у-у! — воскликнул не без восхищения Освальд. — А вот иллюзия Де… то есть, я хотел сказать, почтенного мастера так не умеет!

Бренн в ответ на это шуточное сетование только плечами пожал. Не все, мол, можно воспроизвести с помощью волшбы. Даже величайшим в этом деле.

А вот арбалетчикам Братства Ночи было не до шуток. До того их впечатлила гибель оборотней. Их главного оружия — и так бездарно, так быстротечно!

Да что там впечатлила. Подкосила, скорее.

— Колдуны! — заорал один и кинулся прочь.

Мгновением позже к нему присоединились остальные. Через еще пару мгновений все трое скрылись за поворотом. И кто-то даже бросил на пол свой арбалет.

— Трусы! — выкрикнул им в след Освальд.

— Я, допустим, не трус, — внезапно одна из дверей в коридоре открылась, и оттуда вышел человек. Такой же седой, но крепкий, как и умерщвленные оборотни. И по-военному коротко подстриженный.

Голос седого тоже звучал твердо и веско, без всякого старческого дребезжания. И вообще, несмотря на седину, определить его возраст не получалось при всем желании. Особенно в темноте подвала, лишь чуть разгоняемой светом факелов. Да и при свете… морщин, например, на лице человека почти не было.

— Я, допустим, не трус, — повторил он, — однако не вижу в нашем противостоянии смысла. Мастер Бренн, я так понимаю?

Колдун молча кивнул, зато слово взял сэр Андерс фон Веллесхайм.

— С кем имею честь говорить? — вопрошал он, выступая вперед.

Седой даже бровью не повел.

— Говорю я не с вами, — отчеканил он, — и не настолько глуп, чтобы открыть свое настоящее имя в присутствии колдунов.

Однако следом, вдогонку, добавил — немного смягчившись:

— Но представиться лишним не будет… хотя бы из вежливости. Можете звать меня Первым. А лучше Вожаком.

— Первенец? — не поняла Равенна.

— О, нет, — было ей ответом, — в отличие от обычной семьи… человеческой, Первенцев у нас может быть много. Ведь волчица, как известно, за раз способна родить по нескольку волчат. И кого из них первенцем считать… в людском понимании этого слова? То-то же!

Дав собеседникам проникнуться своими доводами, Вожак продолжил:

— Но в любом деле всегда есть человек, с которого все началось. Предводитель, зачинатель. Единственный такой. Так же единственным может быть и вожак в стае.

— Похоже, перед нами сам предводитель Братства Ночи, — сообразил Освальд, и Вожак молча, с одобрением кивнул. Верно, мол.

— Как бы то ни было, настоятельно прошу вас прекратить этот штурм, — затем произнес он вслух, — и просто напоминаю, что один из ваших людей у нас в руках.

— А дальше что? Убьете его? — холодно усмехнулся мастер Бренн. — А почтеннейший Вожак уверен, что от вашего пленника нам нужна его жизнь?

— Нет, — седой покачал головой, — и, скажу даже больше, скорее всего вам нужно вот это. Что этот пустынный тушканчик с собою привез.

Рука его скрылась за пазухой… а уже миг спустя коридор озарился ярким светом. Ярче любого костра. Излучал свет небольшой, размером чуть меньше ложки, предмет, оказавшийся в руке Первого. Нечто ярко сияющее — и судя по очертаниям вроде пушистое.

— Перо феникса! — тут даже умудренный годами мастер Бренн не удержался от благоговейного шепота. Одно дело читать о фениксах, этих чудесных созданиях. А совсем другое — видеть хотя бы часть этого существа воочию.

Перо сияло — но, казалось, не обжигало Вожаку пальцы.

— Кусочек солнца, — пробормотал не менее восхищенный Освальд.

— Можешь мне поверить, — благодушно молвил предводитель Братства, — солнце лучше… было. На весь мир его хватало, а не только, чтоб один темный угол осветить.

И осекся. Решив, видно, что сболтнул лишнего.

— Удобно это: предложить помириться, — проговорил затем мастер Бренн, с чьего лица слетело восхищение чудом, а выражение вновь сделалось строгим и сосредоточенным, — удобно, да. Когда твоя сторона проигрывает. Как я уже говорил, жизнь Рувима нам не так уж и важна. Что до пера, то уничтожить его, насколько я знаю, невозможно. Так что нам мешает забрать его силой? Заодно предав огню и мечу всю цитадель?

Не смолчал и Сиградд.

— Ты послал убийцу, чтобы он прирезал меня, — грозно проговорил он, поднимая секиру, — подло. Во сне. Как беспомощного младенца. Чтобы я никогда не попал в Небесный Чертог. И теперь я с удовольствием… честно, лицом к лицу размозжу тебе череп.

В сторону северянина Вожак лишь молча покосился. Будто Сиградд не речь сказал, длинную по его меркам, не смертью ему грозил, а просто воздух испортил. Громогласно и зловонно.

— Что взять с варвара, — посетовал затем предводитель Братства, обращаясь к одному лишь старому колдуну, — но вот от мудрого мастера Бренна я не ожидал такого… не слишком мудрого, мягко говоря, предложения.

Затем добавил — с еще большей твердостью в голосе:

— Да будет всем известно, прикончив меня, предводителя и основателя Братства Ночи, вы добьетесь лишь того, что станете первыми… я бы даже сказал, кровными врагами Братства. Навеки! Ваш варвар не даст соврать. Знает, как это бывает у него на родине… когда клан на клан. Это знаете ли не то же самое, что прикончить нескольких младших недотеп в лесной стычке. Наши люди есть повсюду. Не только в Нордфалии. По всей Священной Империи. Так что бежать вам будет некуда. Останется лишь смерти ждать. Потому что любой торговец, привезший провиант, может оказаться отравителем. А любая служанка, пришедшая убраться в вашем… в ваших руинах — прятать под платьем отравленный кинжал. И пустит его в ход, едва кто-нибудь из вас повернется к ней спиной.

На несколько мгновений повисло молчание. Победа, над Братством, казавшаяся столь близкой, внезапно отдалилась. И мастеру Бренну с его подопечными совсем не радовало ее провожать.

— Так что вы хотите? — вопрошал затем колдун немного дрогнувшим голосом.

— Сказал уже: мира, — не задержался с ответом Вожак, — а еще объяснений. Для чего вам это перо?

— Усилить с его помощью свет магической лампы аль-Хазира, — не стал скрывать старый колдун, решив, что большего добьется честностью. Не пытаясь юлить.

— Только саму лампу мы еще не нашли, — добавил непосредственный Освальд, — вы вот не знаете, где ее искать?

Вожак усмехнулся.

— Возможно, вы все удивитесь, — произнес он затем, и в глазах предводителя Братства мелькнул хитрый блеск, — по крайней мере, некоторые из вас… но знаю. И это совсем недалеко. Следуйте за мной.

С этими словами он шагнул в дверь, из-за которой давеча вышел. Мастер Бренн и его соратники прошли следом.

За дверью обнаружилась небольшая комнатка с единственным маленьким окошком. Обстановку ее составляла узкая кровать, небольшой столик, жаровня, а еще деревянный сундук, потемневший от времени. Скромно, как в монашеской келье.

Подойдя к сундуку, Вожак склонился над ним. Едва уловимым движением не то фокусника с ярмарки, не то шулера достал небольшой ключик… из рукава, кажется. Вставив в скважину, повернул. Открыв, сунул внутрь руку, пока пятеро гостей не отрываясь и затаив дыхание, следили за каждым движением предводителя Братства. И наконец извлек из сундука, явив Бренну и его спутникам, небольшой сосуд.

— Лампа аль-Хазира! — мгновенно узнал ее, даром, что со слов из переписки и записей других магов, мастер Бренн.

Форму лампа имела причудливо-продолговатую, любимую мастерами с юга. С одной стороны из нее торчал плавно изгибающийся носик, с другой — ручка в форме петельки.

Лампа тускло поблескивала. По всей видимости, изготовили ее из золота или с примесью золота. Правда, от времени драгоценный сосуд потемнел. И сколько ему лет, оставалось только гадать. Но даже на потемневшем металле несложно было разглядеть письмена, буквально покрывавшие лампу. Древние, чужеземные.

Получалось, что здесь Братство Ночи успело мастера Бренна переиграть. Опередить.

— Итак… ваша цена за нее? — хрипло проговорил мастер Бренн, не отрывая взгляда от лампы. — С пером вместе?

— Надеюсь, мудрый мастер достаточно мудр, — начал Вожак, — чтобы понимать: здесь потребуются объяснения более подробные, чем «вот, решили сунуть что-то куда-то». Потому что «что-то куда-то» все живое сует каждый день, даже значения тому не придавая. Но ваши-то дела поважнее будут, как я понимаю. Иначе стали бы вы чужеземца о помощи просить… из враждебных земель, кстати… некогда враждебных.

Старый колдун открыл было рот, чтобы что-то сказать. Но Вожак опередил его, перебивая.

— И отзовите наконец своих людей! — почти выкрикнул он. — Если между нами мир… перемирие хотя бы, если вы согласны на сделку, то прекратите этот штурм!

— Мои люди перед вами, почтенный Вожак, — возразил Бренн, — и мы ничего не штурмуем. Никого не убиваем… уже. Те два… Первенца… я угадал? Они сами полезли.

— Да я не об этом! — в нетерпении воскликнул предводитель Братства. — Согласен, что сами полезли и виноваты. Но я о вон тех говорю!

И с этими словами подошел к окну.

— Которые у нас во дворе копошатся, — пояснил Вожак, — да еще одного из Первенцев ранили.

Внизу, во дворе бойцы барона фон Ярхольма колотили тараном в высокую двустворчатую входную дверь цитадели. Но та оказались прочнее ворот. Не спешила поддаваться.

Когда предводитель Братства высунулся в окно, один из лучников пустил в его сторону стрелу. Вожак еле успел отойти, и стрела за неимением лучшей цели вонзилась в одну из ставен.

— О, жаль огорчать, но это не мои люди, — с сожалением возразил мастер Бренн, — просто головорезы, которым я обещал долю в добыче. В добыче, которую они уже предвкушают. Так что никакие разумные доводы на них не подействуют.

Вожак угрюмо на него уставился, прижимая к груди и перо, и лампу. Ни дать ни взять, обидевшийся ребенок, не желающий делиться игрушками.

— Но я… мы можем помочь отбить их атаку, — спешно и примирительно добавил колдун.

— Предать своих союзников? — удивился Вожак.

Иных чувств, кроме удивления, прочитать ни в глазах его, ни в голосе было невозможно. Мог он осуждать мастера Бренна. Хотя с тем же успехом проникнуться уважением. Неким извращенным уважением человека, для которого ударить в спину считалось в порядке вещей.

— Ну… один знакомый рыцарь… благородный как-то сказал, что эти люди — мразь, — невозмутимо изрек колдун, — и знаете… теперь я склонен с ним согласиться.

С этими словами Бренн подошел к окну, выглянул. Баронские ратники, увидев и узнав его, поприветствовали нестройным хором радостных возгласов. Решили, видно, что могущественный колдун победил того гада, которого давеча не смог достать один из лучников.

Как бы то ни было, но на приветствие это мастер Бренн ответил по-своему, по-колдовски. Сотворил огненный шар и метнул прямиком в таран.

Сухая древесина мгновенно вспыхнула. Катившие таран бойцы едва успели выскочить из-под его крыши и кинулись врассыпную.

— Подумать только, я хотел ее продать, — разглагольствовал Вожак, когда с дружиной барона было покончено. Живьем со двора цитадели удрали меньше половины ратников. И самого Герберта фон Ярхольма среди них не было. Возможно, барон был подонком, но трусом — едва ли.

Когда нападение было отбито, предводитель Братства отправился со своими бывшими врагами, ставшими союзниками, в трапезную цитадели. Где сидя за одним столом с мастером Бренном и его соратниками, охотно делился впечатлениями от пользования лампой аль-Хазира.

Что ни говори, а успех в бою… точнее, избавление от только что грозившей тебе опасности неплохо развязывает язык.

Сама лампа стояла на столе и тускло поблескивала в свете факелов на стенах. Дивным образом свет факелов особенно оттенял и подчеркивал письмена, покрывавшие сосуд.

— Почему нет, думал я. Благородный металл все-таки. Хоть и тогда она успела изрядно потемнеть. Бьюсь об заклад, не сам аль-Хазир ее изготовил. Кто-то до него. Задолго до него.

Вожак ненадолго помолчал, уделив внимание содержимому своей тарелки. Затем продолжил.

— Но к какому бы купцу или ювелиру я ни обращался, — были его слова, — все сразу замечали эти знаки!

Предводитель Братства Ночи провел пальцем по письменам, покрывавшим лампу.

— Как сговорились, демоны их побери! Сразу смекали, что перед ними что-то колдовское… возможно даже дьявольское. И шарахались от лампы, судорожно вычерчивая «перечеркнутые солнца» руками в воздухе! Не хотели видно, чтоб на них проклятье пало. Смешно! Много ли стоят проклятья колдуна, который даже себя не смог защитить. Так и удрал, лишь бы не попасть в руки врагов … наши руки, хе-хе.

— Правильно ли я понял, — обратился к нему сэр Андерс, — что ты… вы участвовали в том походе? В том же, что и мой дед?

— Верно, — Вожак кивнул, — скажу даже больше, в той, прежней жизни я носил графский титул. Граф фон Ульвенмарк, если быть точным. Так что можете обращаться ко мне «ваша светлость».

Затем он легонько усмехнулся, как бы говоря, что пошутил. По крайней мере, последней фразой. Ибо кому какое дело до того, что было в прошлой жизни.

— Вас всех, наверное, интересует, как я прожил так долго. Не меньше полвека. В то время как почтенный дед вашего друга… я угадал? Наверняка давным-давно в могиле.

Вожак немного помолчал, с торжествующим видом обозревая своих гостей. Радуясь, что заинтриговал их.

Гости молчали. Только Равенна осторожно предположила:

— Думаю, это связано со способностью оборотня.

— Верно, да не совсем, — отвечал предводитель Братства, — можно сказать, умение превращаться в зверя, неуязвимого для железа, лишь одно из следствий. Наряду с тайной долголетия, которую я тоже постиг. А причина… познал я это, когда додумался использовать лампу аль-Хазира сам.

Склонившись над тарелкой и убедившись, что она пуста, граф, ставший Вожаком, откинулся на лавке, опираясь о стену спиной. И начал рассказ.

— Однажды я решил ее просто зажечь, понимаете? Просто использовать по назначению. Если это лампа, она ведь должна светить, думал я. И лампа действительно давала свет. Но не только.

Мастер Бренн и его соратники молча переглянулись. Все пятеро, как видно, терялись в догадках, что же еще предводитель Братства сумел получить от старинного светильника.

— В неверном свете лампы мне стали являться диковинные видения, — продолжал Вожак, — удивительные места, которых в нашем мире не встретить… уже не встретить. Странные предметы. Оказалось, что наши суеверные торгаши не сильно погрешили против истины, почуяв колдовство в лампе. О да! Лампа действительно оказалась начинена колдовской силой. Но не вредоносной… скорее, наоборот. Колдовство… еще древнее, чем у пресловутого аль-Хазира, превратило лампу… можно сказать, в живое существо! С собственной памятью. И существо доброжелательное, почти дружелюбное. Оно будто рассказывало мне истории из своей долгой жизни. Только не словами, а видениями. Лампа будто показывала мне, что видела сама… со своими прежними хозяевами.

Бывший граф вздохнул. Как видно, следующую часть истории вспоминать ему было не шибко приятно.

— Сколько помню, богатым никогда не был, — признался он, — даже несмотря на графский титул… который, как известно, на хлеб не намажешь. Земли было много, но по большей части она не отличалась щедростью на урожаи. А голодающие крестьяне предпочитали переселяться в более одаренные Всевышним края. Целыми семьями удирали. Нет, даже целыми деревнями. В походе по благословению Святого Престола тоже особых сокровищ не добыл. Слухи о сказочном богатстве южных земель оказались, как водится, преувеличенными. Зря, что ли я пытался продать лампу… свой главный и чуть ли не единственный трофей?

Последний вопрос был риторическим. Не дожидаясь ответа на него, предводитель Братства Ночи продолжил:

— Вдобавок по окончании похода в Священной Империи вспыхнули очередные междоусобицы. И пелена как раз появилась. Скрыла солнце. Мертвяки начали из могил вылезать. В общем, обстановка стала накаляться. В том числе вокруг меня. А защищаться не получилось… соседи очень быстро оттяпали лучшие земли, оставляя мне болота и каменистые равнины. Впрочем, я не очень-то и сопротивлялся. Что греха таить, управление родовыми землями забросил. Сначала кутил, радуясь возвращению с чужбины. Потом увлекся лампой и ее виденьями. Но осознал однажды, что продолжая в том же духе, могу из благородного владетеля превратиться в нищего. Подаяние у церкви просить… вместе с всякими калеками да просто убогими людьми.

— И что тогда? — осторожно поинтересовался мастер Бренн.

— И тогда я стал не просто любоваться картинками, которые показывала лампа. Я стал… да-да, начал спрашивать ее! Задавать вопросы, надеясь, что древний колдовской светильник поможет мне найти выход. И лампа показала. Не подвела!

О каком именно выходе идет речь, Вожак тоже сказать не преминул. Не стал тянуть.

— Притом что видно, — начал он, — лампу изготовили в южных землях, когда-то она явно побывала в наших краях. Много веков назад, когда не было еще Священной Империи. А поклонялись люди не Всевышнему, а… да кому вздумается! Вплоть до деревьев и камней. И благодаря лампе… благодаря тем ее давнишним воспоминаниям, я узнал происхождение нашего рода. И главный семейный секрет.

— Как превращаться в зверя, — догадался Освальд.

Предводитель Братства Ночи кивнул.

— Я узнал, почему мое графство называется Ульвенмарк, — произнес он вслух, — Волчий край. Оказалось, что мои предки были не чужды колдовства. И да, помимо прочего умели превращаться в зверей. Причем не только в этих… здоровых и страшных, пуще медведя. И не только в волков, хотя волки были излюбленной формой для перевоплощений. Зря, что ли именно волк на нашем родовом гербе красуется. А так… в любую зверушку вроде белки или зайца. Или в птицу. На свое усмотрение.

— И это выход? — не поняла Равенна.

— А как же! — воскликнул бывший граф торжествующе. — Волку ведь не нужно золото и серебро, чтобы жить. Не нужно замка… как и дома вообще. По крайней мере, в человеческом понимании. Зверь сыт тем, что сам поймает… или найдет. А чтобы от дождя и холода укрыться, достаточно просто в нору залезть. Выкопать ее… а хоть бы и просто занять, ту, которую другой зверь прорыл и покинул. Да что там! Даже одежда зверю ни к чему!

Немного переведя дух и отхлебнув из своей кружки — видно, горло пересохло оттого, что он чуть ли не срывался на крик — Вожак продолжил:

— Как совершать ритуал превращения в зверя, я узнал из видений лампы. И однажды ночью, обратившись в волка, покинул родовой замок. Удрал в ближайший лес. Несколько лет бродил там, охотясь на зайцев и прочую мелкую живность. Как когда-то мои предки так же свободно разгуливали в звериных обличьях по лесам… только леса в ту пору были и обширней, и гуще. Потом их свели под деревни и пашню. И получили засуху раз в пару-тройку лет. Ну да ладно. Но вернемся к моей истории.

Прежде чем продолжить, предводитель Братства отпил из кружки еще.

— Итак, я наслаждался одиночеством и дикой жизнью, пока до меня не дошло: живут волки, да и другие хвостатые твари в разы меньше, чем люди. Даже собаки… по ним я и понял. Если человек двадцати лет отроду считается молодым, то собака в двадцать лет — глубокая старуха. А мне хотелось прожить подольше, чтобы дольше наслаждаться жизнью. Жизнью, в которой, если хочешь, можно послать скопом весь мир со всеми его обязательствами. Клятвами верности, налогами, браками по расчету и все такое прочее. Поэтому однажды я решил вернуться в человеческое обличье.

— Голый и без единого гроша? — не удержался от колкости Освальд.

— Увы! — развел руками бывший граф. — И грязный вдобавок. Причем заметил я это, лишь когда снова выглядел как человек. Вспомнил, что у двуногих-то жизнь посложнее, чем у вольного зверя. Но я не растерялся. Будь иначе, я с вами бы сейчас не разговаривал. Продираясь сквозь заросли в чем мать родила, я дошел до ближайшей деревни. Постучался в один из домов. Попросил поесть и что-нибудь из одежды.

Освальд не удержался и хмыкнул, показывая, что не очень-то верит в людскую доброту. И надо сказать, следующие слова бывшего графа оправдали его ожидания.

— Того крестьянина нельзя было назвать добрым человеком, — молвил Вожак, — с односельчанами он общался редко, зато поругаться был не прочь по любому поводу. Гавкает ли слишком громко соседская собака или одна из коров, возвращаясь с выгона, оставила лепеху у его ворот. Еще он пил, поколачивал жену с целым выводком детишек. Надо ли говорить, что при виде незнакомца, да еще столь неприглядного вида, в последнюю очередь у этого крестьянина возникло желание ему помочь. По крайней мере, бескорыстно.

— Только у вас ничего с собой не было, — напомнил мастер Бренн, — кроме семейного секрета.

Вожак довольно ухмыльнулся.

— Восхищен прозорливостью мудрого мастера, — проговорил он не то с деланным, не то с искренним восторгом, по тону голоса понять было трудно. — Взамен я признался, что оборотень. И пообещал поделиться секретом превращения.

— Думаю, по вашему виду… тогдашнему, он понял, что это правда, — снова попытался подколоть бывшего графа Освальд, но Вожак будто не заметил.

— Именно! — почти выкрикнул он. — И сразу смекнул, как можно применить это себе на пользу. Особенно боевое воплощение… в тех самых огромных зверей, которых вы видели в коридоре.

— И не только видели, — не унимался и предпринял очередную попытку поддеть предводителя Братства Освальд. С все тем же успехом. Вернее отсутствием оного.

— Тот крестьянин задумал превратиться в такого же зверя, — догадалась Равенна, — почти неуязвимого ночью. И поквитаться с соседями?

— Ха! Поквитаться! — передразнил ее Вожак. — Он всю деревню при первой возможности загрыз, включая свою опостылевшую семью. Так что несколько недель мы жили в его непривычно опустевшем доме, в безлюдной… почти безлюдной деревне.

Равенну, Освальда и сэра Андерса передернуло — одного за другим, когда они представили, сколь чудовищными были зверства, о которых спокойно так, с легкой улыбкой рассказывал предводитель Братства Ночи. Только мастер Бренн сохранил невозмутимость. Внешне, по крайней мере. И Сиградд, насмотревшийся в набегах на всякое. Вплоть до детоубийств.

А бывший граф и рад был подлить масла в огонь.

— Да что там — «загрыз», — произнес он, ухмыляясь совершенно по-зверски. — Мы оба загрызли. Причем некоторые из крестьян даже оказались довольно вкусными. Но порадовало меня больше всего другое. Когда я отмылся в ближайшей речке и осмотрел себя, оказалось, что за время пребывания в шкуре волка мое человеческое тело совершенно не постарело. Все прожитые зверем годы на счет зверя и записали… где-то на небесах или в Преисподней, трудно понять. Проще говоря, мне открылся рецепт… ладно, пусть не бессмертия, но хотя бы долголетия. Надоело стареть — превратись какую-нибудь зверюгу и беззаботно резвись. Старение остановится до тех пор, пока не надоест резвиться и не захочется снова ходить на двух ногах, носить одежду и жить в доме, а не в берлоге.

— А этот, второй? — поинтересовался сэр Андерс. — Его вы тоже в это… в эту особенность быть оборотнем посвятили?

— Конечно, — последовал незамедлительный ответ, — я решил, что друг от друга у нас не будет секретов. Как у двух братьев. Более того, он и сам кое-что обнаружил… из последствий превращения в зверя. Оказалось, что вернувшись из звериного облика в человечий, этот крестьянин охладел к пьянству.

— Огорчился, небось, безмерно, — со злорадной ухмылкой протянул Освальд, — бедняжечка…

— Огорчился — да, но вот насчет «безмерно»… — невозмутимо ответил Вожак. — Здесь, пожалуй, преувеличивать не стоит. Да, прежде у него редкий вечер проходил без кружки пива. А теперь, когда как назло он еще и дорвался до запасов местного кабака… оставшегося, как вы понимаете, бесхозным, так его просто вырвало. Весь пол заблевал! Говорил, что-де на вкус пиво теперь что помои. А вино, как тухлятина. Но!

Бывший граф вскинул руку с указательным пальцем, направленным в потолок. Словно привлекая к этому жесту внимание. Ну и к себе, любимому заодно.

— Но быстро утешился, — продолжил Вожак затем, — решив, что отвращение к хмельным напиткам — вполне достойная цена за избавление от ненавистных соседей и домочадцев. Что до меня, то я из-за невозможности опьянеть тем более не горюю. До сих пор. Обратите внимание: в кружке у меня просто травяной отвар. Ни разу не хмельной, а по слухам кое-где даже лечебный. Так на чем я остановился?

— Что вы загрызли жителей деревни и вдвоем в ней хозяйничали, — напомнил мастер Бренн таким тоном, будто речь шла о походе на ярмарку или свидании.

— Ах, да! Ну конечно, — немедленно подхватил бывший граф, — причем хозяйничали, как выразился мудрый мастер, мы сравнительно недолго. Мало-помалу до меня дошло, что скоро это закончится. И не лучшим образом. Деревня-то, чай, не на острове находится. Какой-нибудь путник или заезжий торговец рано или поздно обнаружит, что все население в деревне уничтожено. Два человека остались — на которых в первую очередь и падет подозрение. Слухи пойдут. В том числе об оборотнях и колдунах.

— И что? — не понял Освальд. — Ну, придет по вашу душу толпа мужиков с вилами. Да пусть даже дружина ближайшего владетеля. Что они сделают, если вы для железа неуязвимы?

— Только ночью, — Вожак с сожалением вздохнул, — и только для боевого воплощения. А днем даже тех грозных зверей можно хотя бы ранить обычной стрелой. Сам сегодня видел. Из своего окна. Что до зверей обычных, вроде волка, лисы или белки, то им вовсе никакой неуязвимости не предусмотрено. Они же просто звери. По себе знаю: тогда, при первом превращении, столкнулся с другим волком. Мы подрались… и эта тварь меня подранила. Весь день потом зализывал. Я уж о том не говорю, что способы борьбы даже с якобы неуязвимыми оборотнями хорошо известны. Серебро то же. Можно и колдуну в виде исключения заплатить. Потом, конечно, в церкви исповедаться — как же, к дьявольскому искусству прибегли. Да только для оборотней… убитых это уже не будет иметь значения.

— И что вы решили? — осведомился мастер Бренн. — Уйти из деревни?

— Конечно, — ответил предводитель Братства. — Но не только. Главное, к чему мы пришли — понимание. Что дабы не стать жертвой, нужно стать силой. Вербовать новых сторонников. Сначала делясь с ними секретом обращения в зверей. Потом просто за приют и кусок хлеба. И не вздумайте смеяться. Для многих… попрошаек, беспризорных детей даже это предел мечтаний. Так вот возникло Братство Ночи. Союз людей, для которых ночь — лучшее время. Время, когда можно насладиться собственной неуязвимостью. Когда боятся тебя, а не ты. А главное: когда тебе доступна красота небес. Луны… огромного темного свода, полного звезд. К ночи-то пелена обычно исчезает. Но оценить это способен не каждый. Далеко не каждый.

Последние фразы Вожак произносил с видом поистине мечтательным и вдохновенным. Как поэт, ни дать ни взять. Но быстро вернулся к прежнему деловитому тону.

— Что до лампы, — продолжил он, — то, как вы понимаете, первый раз превратившись в зверя, я не смог взять ее с собой. Как ее переносить? В пасти? А хранить в норе? Думал, что как узнал родовой секрет, после этого лампа мне не понадобится. Но впоследствии понял, что ошибся. Так что, покинув со своим новым компаньоном деревню, я заглянул в графский замок. Он опустел, как оказалось, пока я отсутствовал. Более того, все мало-мальски ценное успели растащить. Но лампу аль-Хазира не тронули. Видимо тоже распознали в ней колдовскую вещь.

Ненадолго предводитель Братства Ночи замолчал. Снова отпил отвара из кружки. После чего обратился к мастеру Бренну, уставившись на него глаза в глаза.

— А теперь вопрос, — произнес Вожак, и в голосе его теперь слышались даже угрожающие нотки, или, по крайней мере, подозрение. — Для чего лампа аль-Хазира вам? Про то, чтобы вставить туда перо феникса я уже слышал. Но опять-таки зачем?

Казалось, Бренн немного растерялся от столь резкого перехода. Но быстро овладел собой. Смекнув, что за откровенность лучше платить откровенностью.

— Дело в том, — начал он, — что Абдул аль-Хазир не просто сбежал, когда воинство Священной Империи ворвалось в его город. Он скрылся в мире, который принято называть потусторонним.

— В Преисподней что ли? — не понял Вожак.

— С тем же успехом это могло оказаться Чистилищем, — парировал старый колдун. — Важно, что проделал аль-Хазир этот переход живьем. При помощи особого зеркала… затененного, лампы и пера феникса. Которое усиливает волшебные свойства лампы. Позволяя с ее помощью не только видеть, но и переноситься в разные диковинные места. Я бы хотел повторить этот ритуал. Зеркало у меня уже есть. Остались перо и лампа.

— Ну а я снова осмелюсь повторить свой вопрос, — не унимался бывший граф, — за-чем? В гости к этому аль-Хазиру заглянуть? Как колдун к колдуну? Опытом обменяться?

— Не только, — отвечал мастер Бренн, решив, что главную цель своего визита, сиречь желание вернуть священную чашу в мир живых, а солнце, тем самым, снова на небо, лучше этому человеку не выдавать. — Сам по себе потусторонний мир увидеть было бы весьма интересно. Плох тот колдун, который пренебрегает знаниями.

Затем, немного помолчав, добавил:

— Ну и… да. К аль-Хазиру у меня тоже дело есть.

— Но какое? — не понимал предводитель Братства Ночи. — Я помню дом колдуна. Жил он небогато. И вряд ли прихватил с собой какие-то драгоценности. Зачем они ему на том свете?

— Не все можно измерить деньгами, — не удержавшись от ерничества, подал голос Освальд, — как и драгоценностями.

Но мастер Бренн лишь отмахнулся от него. И продолжил — решив, что если врать, то врать правдоподобно.

— В некотором смысле верно сказано, — были его слова, — тем более что я уже сказал насчет знаний… их высшей ценности. Что до аль-Хазира, то он, конечно, богатств не нажил. Но только в обычном человеческом понимании. Ибо я точно знаю, что великий южный колдун взял с собой труд всей своей жизни. Настоящее сокровище для любого волшебника. Трактат под названием «Закон мертвых».

— Вот как? — Вожак удивленно присвистнул. — А я и не подумал как-то. Да и что мне за дело до этих дьявольских еретических писулек?

Затем добавил с ухмылкой:

— Но это тогда, в прошлой жизни. А с тех пор я многое пересмотрел. И потому, если премудрый мастер Бренн желает использовать в своем ритуале перо феникса и лампу аль-Хазира, то придется взять с собой их нынешнего владельца.

— То есть… — начал было Бренн, но Вожак его перебил.

— Проще говоря, я тоже хочу участвовать, — были его слова.

Прежде чем покинуть цитадель, мастеру Бренну и предводителю Братства пришлось уладить пару не самых важных, но тоже имевших значение вопросов.

Прежде всего, колдун напомнил Вожаку о плененном Рувиме и попросил освободить его. Да, после того как перо феникса было доставлено, чужеземный контрабандист стал более не нужен Бренну. Ну, так и Братству Ночи Рувим тем более был без надобности. Особенно теперь, когда удалось добиться перемирия и сотрудничества с колдуном.

И что ж его — в цитадели держать да еще кормить? За счет Братства? А убивать вообще резону не было ни малейшего. Уж если контрабандиста впрямь не прирезали еще в порту.

Приняв такие доводы, Вожак вызвал двух человек из числа простых бойцов. И велел им не только выпустить Рувима, но и вывести из леса.

Глядя из окна комнаты Вожака, мастер Бренн проводил взглядом двух членов Братства (в плащах с капюшонами) и чернобородого чужеземца — в одеждах, хоть и потускневших от грязи, но по-прежнему ярких. Гораздо ярче и цветистее, чем одеяния большинства людей в Священной Империи.

Рувим шагал суетливо, явно волнуясь, и время от времени, хоть ненамного, но обгоняя своих сопровождающих. Оставалось только гадать, что творилось в его душе. Возможно, контрабандист давал сам себе зарок больше не соваться в северные земли за морем. А еще оставалось надеяться, что члены Братства Ночи не тюкнут чужака на ближайшей опушке, чтоб хлопот было меньше.

Второй вопрос касался непосредственно главы Братства. Припомнив, как сам Вожак пугал мастера Бренна и его спутников страшною местью за его убийство, колдун не мог не заметить, что путешествие в потусторонний мир, к духам и демонам, может оказаться весьма опасным. И как бы не получилось, что бывший граф не вернется оттуда. Но если так случится — в этом случае Братство тоже будет мстить?

Вопрос, что греха таить, оказался для урожденного фон Ульвенмарка неудобным. И в путешествие с Бренном и его соратниками отправиться хотелось — что-то влекло Вожака. Не то надежда добыть какие-нибудь сокровища или необычные вещи, не то просто любопытство, некогда заставившее увлечься лампой. Но и возможность собственной гибели он тоже не мог исключить. Потому что… ну кто знает, что может ждать даже оборотня за той чертой, откуда обычно никому живому (и смертному) нет возврата.

Потому, хорошенько поломав голову… и сочтя даже угрозу смерти недостаточным поводом, чтобы отказаться, Вожак собрал прямо в трапезной нескольких Первенцев и пару Старших, присутствовавших в цитадели. Да заявил перед ними, что отправляется с мастером Бренном в опасное путешествие, что опасность эту осознает, и что если с ним, главой Братства, что-то случится — виноват в этом будет сам Вожак и никто больше.

Даже поклялся луной и ночною тьмой в конце своего выступления. И опять-таки: мастеру Бренну и его спутникам оставалось только надеяться. Надеяться на то, что собственная клятва что-то значит для человека… нет, скорее, для существа, без жалости вырезавшего деревню.

С другой стороны, поклялся-то Вожак не абы чем, а явно вещами, священными для Братства. Так что некоторую толику веры все-таки заслужил.

А вот преемника (на случай, если все же не вернется) он почему-то не назначил. По-видимому, был несмотря ни на что уверен, что выживет. И действительно, почему бы не поверить в собственное бессмертие, когда прожил так долго.

Когда эти вопросы были утрясены, мастер Бренн произнес нужное заклинание — и прямо в воздухе возник светящийся проем. Шагнув туда, колдун, его спутники, а с ними Вожак, оказались в бывшем донжоне.

— Так вот как живет великий колдун, — проговорил предводитель Братства, осматриваясь.

Да, в дом мастера Бренна он когда-то подослал убийц. Но лично туда не заглядывал. А теперь вот взгляд Вожака, свежий и цепкий, подмечал то паутину в углах, то щербины на плитах пола, то плесень на камнях стен.

— Ведь, казалось бы, — Вожак словно размышлял вслух, — тебе доступно больше, чем любому владетелю… или даже самому королю. Можешь, кого хочешь… хоть самого монарха — и молнией убить… или смертельную болезнь наслав. И от самой страшной болезни вылечить. Так мог же, наверное, как сыр в масле кататься. Купаться в роскоши. А уж домину отгрохать — самому императору на зависть. Так нет же! Обитает великий колдун в каких-то руинах… почти. Иной курятник лучше выглядит.

Потом подумал немного и добавил — уже с явным желанием уязвить:

— Получается, даже я… ни колдун никакой, только один ритуал освоивший, преуспел больше.

— Много ли стоит успех в мире, который валится в пропасть? — немедля парировал Освальд.

Вожак только плечами пожал.

— Аль-Хазир, кстати, тоже не слишком роскошествовал… мягко говоря, — припомнил он затем как бы невзначай, — а я-то надеялся у него поживиться. Я это не в обиду кому-то говорю. Просто удивлен, что колдуны… такие вроде мудрые и могущественные. А так неумело своим могуществом распоряжаются.

— Неумело — разве что с точки зрения простых смертных, — здесь не смолчала уже Равенна, — которых действительно ничего не интересует, кроме как брюхо набить да держать в тепле собственный зад. Тогда как есть вещи поважнее жратвы и удобства.

— Конечно, — не полез за словом в карман Вожак, к которому вернулась прежняя самоуверенность, — есть и поважнее. Например, власть над другими смертными. Еще сила, которая не даст другим забрать у тебя власть… и много что еще, вплоть до удобства и жратвы. Ну и… ох, простите, забыл — еще ведь знания. Ради которых вы, колдуны, готовы хоть демону в пасть сунуться. И тому же демону продать душу.

Слова предводителя Братства Равенна едва ли могла бы назвать для себя приятными. И все же в глубине души вынуждена была признать: определенный резон тут имелся. Здравое зерно. В том смысле, что если Вожак и грешил против истины, то не сильно.

Другой вопрос, что правда жизни из уст главы Братства Ночи выходила… искаженной какой-то. Изуродованной. Как на полотне бездарного или безумного художника.

Что до мастера Бренна, то он вообще не стал утруждать себя диспутами и другими разговорами. Но, получив из рук Вожака перо феникса и лампу аль-Хазира, немедленно отправился в отдельную комнатку — предназначенную для колдовских ритуалов и опытов. Готовиться к переходу живьем в потусторонний мир.

Вскоре к нему присоединилась Равенна — почтительно осведомившись, чем бы она могла помочь. Вожак тоже изъявил желание присутствовать. Вероятно, как бы пренебрежительно он ни отзывался о знаниях, считавшихся у колдунов высшей ценностью, определенный интерес к ним у бывшего графа имелся. Пусть даже речь шла о праздном любопытстве.

Но, в конце концов, даже праздное (поначалу) любопытство способно иногда приносить плоды. Не то вряд ли бывший граф стал бы тем, кем являлся теперь.

Еще, стоило отдать ему должное, сподобился наблюдательный Вожак дать пару полезных подсказок.

— Насколько помню, у аль-Хазира зеркало к западной стене приставлено было, — заявил он, едва переступив порог маленькой комнатушки вслед за Бренном и Равенной.

И снова не удержался от самоутверждения — хотя бы слегка:

— Хм… я-то думал, для вас, колдунов это очевидно. Западная сторона — это где закат. Куда уходит умирать… пусть и временно, солнце. Так что вполне естественно, что и дверь… или окно в загробный мир должно смотреть на ту сторону.

Вздохнув, но про себя признавая правоту гостя, Равенна и Бренн переставили зеркало. И нарвались на новую подсказку.

— Э-э-э, не стоит держать его у самого пола, — Вожак выглядел несколько обескураженным, — прямо в Преисподнюю окно откроете. Хоть представляете, что оттуда полезет? И… слишком высоко вешать тоже ни к чему! Забыли? Вам же лезть через него! Едва ли кто-то из вас силен в прыгучести.

— А поточнее не подскажешь, умник? — проворчала Равенна. — Просто рядом крутиться да звуки издавать, от дела отвлекая, и комар может.

— Насколько помню, — отчеканил Вожак с воодушевлением, — в доме у аль-Хазира зеркало было закреплено примерно на уровне колена… относительно нижней кромки. Самое то, чтоб перешагнуть — и вперед.

Затем присмотрелся, оценивая размеры зеркала да сопоставляя их хотя бы с собственным ростом. И спешно поправился:

— Ну, то есть, я хотел сказать: перешагнуть, не забыв пригнуться — и вперед. Аль-Хазир-то, если что, небольшого росту был…

Следуя подсказке гостя, Равенна и Бренн закрепили зеркало на западной стене с помощью особых чар. Будто вмуровали его в камень стены. После чего перешли, собственно, к ритуалу.

Пока Равенна затворяла ставни единственного окна, мастер Бренн зажег лампу и поставил ее на маленький столик прямо напротив зеркала. Затем Равенна своими куда более тонкими, чем у наставника, пальцами вставила перо феникса в носик лампы.

Свет лампы (сам по себе тускловатый и неверный) как бы соединился с холодным огнем пера. Смешался… и темную комнату залило янтарное сияние. Оно не было застывшим, но как бы пульсировало, подобно сердцу. Тени и световые блики произвольным образом сменяли друг друга, отчего казалось, будто облака плывут по чужому небу непривычного цвета.

— Думаю, можно поближе, — снова подал голос Вожак, указывая на столик с лампой. — Не бойтесь, зеркалу вы этим не навредите. Когда аль-Хазир сбежал, помнится, лампа чуть ли не в футе находилась.

Потом добавил — напоминая:

— А ростом, как уже говорил, этот южный колдун был невелик. Так что сумел прошмыгнуть.

— Но про нас-то такого не скажешь, — возразила Равенна, вспомнив хотя бы Сиградда, — хм… про некоторых из нас. Хотя немного поближе, наверное, можно поставить.

Все трое осторожно приподняли столик с лампой и поднесли его немного ближе к зеркалу. Оставив между ними около одного шага.

— Если чары не сработают, — затем решил мастер Бренн, — можно будет еще подвинуть… немножко.

После чего склонился над лампой, принявшись разглядывать и читать покрывавшие ее письмена. Колдун шептал, шелестящие звуки иноземной речи разносились по комнате.

Отвернувшись от Бренна, Вожак в праздном ожидании пялился на игру световых бликов на стенах. Засмотрелся на них. И предводителю Братства на миг показалось, что не на стены, озаренные светом лампы и пера феникса, смотрит — а на настоящее небо. Где клубятся облака и резвятся птицы. А еще солнце, этот забытый гость на небе знакомого Вожаку мира, подсвечивает облака перед закатом.

Глава Братства Ночи поглядел в другую сторону. Теперь ему казалось, что блики света танцуют на воде. На морских волнах, омывающих далекий песчаный берег… поросший какими-то нездешними деревьями. С высоким стволом и кроной развесистой, но начинающейся у самой верхушки; с огромными, чуть ли не в человеческий рост, листьями. Видел Вожак такие и в южных пустынях — тогда, в походе. Местные жители вроде называли их пальмами.

И снова солнце — в том дивном краю, где-то далеко за морями, оно висит в небе каждый день. И никакие тучи с дождем или снегом не оспаривают его господства.

А где-то у горизонта, над полосой зелени и под незамутненным синим небом белели стены прекрасного древнего города…

— Началось! — вдруг донесся до Вожака из далекого далека хрипловатый торжествующий голос мастера Бренна.

Предводитель Братства немедленно подобрался, сбрасывая с себя наваждение. Оглянулся в сторону зеркала, лампы и парочки волшебников.

Лампа по-прежнему стояла на столике и на пару с пером феникса озаряла маленькую темную комнату. Так же по-прежнему на стене висело затененное зеркало. Но вот с самим зеркалом творилось кое-что любопытное.

Лампа и столик больше не отражались в нем. Точнее, можно было различить на поверхности зеркала небольшое световое пятно от лампы. Но оно стремительно тускнело, пока не исчезло вовсе. После чего зеркало сделалось единственным в комнате предметом, на который янтарное сияние от лампы и пера почему-то не попадало. Так и темнело нелепо на фоне озаренных стен. Точно не зеркалом было, а еще одним окном. И вело окно в ночь… или, по крайней мере, в сумерки.

Не удержавшись, Вожак подошел поближе. Встал рядом с уже приблизившимся к зеркалу мастером Бренном. И смог заметить, что недоступность зеркала для света была не единственной странностью.

Оказалось, что зеркало больше ничего не отражает. Точнее, изображение в нем до неузнаваемости исказилось. И разглядеть его становилось все сложнее. То есть поверхность зеркала переставала быть зеркальной, становясь, скорее, матовой.

Но и этим метаморфозы с зеркалом аль-Хазира не ограничились. Мастер Бренн дотронулся до его поверхности. Нажал ладонью… то, что когда-то было стеклом или металлом, подалось под нею, будто глина.

Старый колдун обернулся. Его глаза сверкали торжеством. Даже безумие, как показалось Вожаку, промелькнуло на миг в этом взоре. Впрочем, предводитель Братства был далек от того, чтобы пугаться подобных взглядов. И уж тем более не пришло бывшему графу в голову мастера Бренна — осуждать. Сам был хорош в свое время. Сам прослыл безумцем в глазах соседей, собственных воинов, вассалов и прислуги в замке, когда стал часами просиживать, зажигая лампу.

— Кажется, получилось, — прошептал мастер Бренн и улыбнулся.

Затем обратился к Равенне.

— Приведи остальных, — были его слова.

Тихо, чуть ли не на цыпочках волшебница покинула комнату. Стараясь даже лишний раз дверью не скрипнуть. Да и саму эту дверь не открывать слишком широко. Просто приоткрыла и выскользнула в щель, точно бабочка или кошка.

Зато другие соратники мастера Бренна благоговения Равенны не разделяли и подобной щепетильности не выказывали. Буквально ввалились — возбужденно переговариваясь и уже при оружии. Отчего в маленькой комнатке сделалось тесно.

— Я иду первым, — распорядился мастер Бренн и повернулся к Равенне, — ну а ты замыкаешь. На тот случай, если по ту сторону с нами случится что-то непредвиденное… если вообще можно что-то предвидеть. И тем более если оттуда сюда что-то не то полезет. В общем, тебе нужно будет прервать ритуал.

— А сколько оно так гореть будет? — подал голос Освальд, покосившись на столик с лампой. — Понятно, что раз фениксы как бы бессмертны, то и перья у них весьма долговечны. Но масло-то рано или поздно должно выгореть. Поэтому… сколько времени у нас есть? Пока масло не выгорело, и путь не закрылся?

— Трудно сказать, — мастер Бренн развел руками, — мы ведь отправляемся туда, куда нет ходу живым. Соответственно, и рассказать, как оно там, особо некому. Возможно, время в том мире течет иначе, чем у нас. Скажем, там проходит вечность, а в мире живых — мгновение. Или миг там равносилен столетию здесь.

— Мне первое больше нравится, — посетовал бывший вор.

— Еще время может вообще являться признаком сугубо нашего мира, — продолжал колдун, — живого, вещественного. Где только и возможны какие-то изменения. Но правду знает лишь один человек. Сам Абдул аль-Хазир, в гости к которому мы с вами и направляемся.

— Знает, но предпочел скрыть, — вторила ему Равенна, — точнее, забрать с собой. Такой вот он скряга.

Кивнув ученице в ответ, старый колдун счел, что и дальше сотрясать словами воздух ни к чему. Подойдя к зеркалу, он выставил вперед руку с посохом. Дождался, когда уже не зеркальная поверхность подастся под ее нажимом. Затем осторожно перешагнул, приподняв правую ногу на уровень зеркала. И… исчез. Будто вывалился в зеркало, ставшее окном. Или, ставшее живым, оно втянуло старого колдуна в себя.

Следующим вызвался идти Вожак.

— Помнится, моряки в кабаках горазды трепаться о том, какие неведомые земли им по нечаянности попадались, — сказал он зачем-то, — на торговом маршруте, ага, хоженом-перехоженном. Но те из них, кто говорили правду… ну, мало ли, кто-то в шторм попал, от курса отклонившись. В общем, теперь я понимаю, что они чувствовали, видя на горизонте незнакомый берег.

И с этими словами тоже шагнул в зеркало.

— Недостойный трусливый простолюдин, — елейным голоском пропел Освальд, сторонясь и уступая дорогу сэру Андерсу, — я пропускаю вперед благороднейшего и отважнейшего из рыцарей. Уверенный, что уж он-то не испугается даже демона.

Пожав плечами, сэр Андерс последовал за мастером Бренном и Вожаком. Только затем Освальд присоединился к ним.

Труднее всего пришлось здоровяку Сиградду. Сначала он едва не опрокинул лампу. Только возмущенный вскрик Равенны заставил его обернуться. И впредь двигаться поосторожнее.

Затем, попытавшись шагнуть в зеркало по примеру своих спутников, варвар понял, что не только высоковат, но и широковат для этого. В итоге протиснулся кое-как, боком, сильно отклонив голову в сторону, а секиру держа на весу в вытянутой руке. И не спуская глаз со столика и лампы — чтобы опять не задеть.

Когда Сиградд наконец скрылся по другую сторону зеркала, Равенна глубоко вздохнула. Досчитала до десяти. И уже затем — убедившись, что агонизирующих воплей из-за зеркала, ставшего окном, не доносится, и ничего не лезет с той стороны — дотронулась до промявшейся под ее руками поверхности. И шагнула вперед.

— И это все?! — возгласом, полным удивленного разочарования, Освальд окликнул спутников, очутившись по ту сторону зеркала.

Было отчего. Оказавшись в темноте, достойной царства нечистого, бывший вор почуял было неладное. Но глаза быстро привыкли к недостатку света. И столь же немедленно сообщили Освальду, что вокруг не вечный первозданный мрак, а… все та же маленькая комнатка в бывшем донжоне. Все та же комнатушка, где мастер Бренн обычно отрабатывал чары и проводил колдовские опыты.

Плотно прикрытая дверь, закрытые же ставни на единственном окне. Маленький столик, на который бывший вор сослепу наскочил. А потом еще и Сиградд, неуклюже ввалившись, вовсе его опрокинул.

Только на столике не горела никакая лампа — к счастью для нее. Единственным же источником света неожиданно оказалось зеркало на западной стене.

Только это было громко сказано: «источник». Зеркало просто тускло поблескивало в темноте, будто отражая сияние луны. И отнюдь не в полнолуние.

— Так не пойдет, — проворчал сэр Андерс, успевший кого-то толкнуть, а кому-то, кажется, и на ногу наступить. Подобравшись к окну, он рывком распахнул ставни.

Точнее, попытался распахнуть рывком. Но те как заело — поддавались они с трудом. Даже разомкнулись кое-как.

Зато когда рыцарь, поднажав, развел-таки в стороны ставни, не столько в комнате сделалось светлее, сколько самому сэру Андерсу захотелось испуганно попятиться от окна.

Было из-за чего. В открывшемся проеме взору рыцаря предстал чистейший безоговорочный хаос. Какое-то месиво из тени, света и всевозможных цветов. Разглядеть там хотя бы смутно знакомые предметы было еще труднее, чем различить здравую мысль в безумных воплях одержимого демоном.

И — никаких устойчивых форм и сочетаний. Каждый миг месиво беспрерывно менялось. Сэру Андерсу хватило нескольких мгновений, чтобы, глядя на него, почувствовать дурноту.

— Вы бы закрыли окно, благородный сэр, — окликнул рыцаря мастер Бренн.

Сэр Андерс охотно подчинился. Отпустил ставни почти с облегчением. И они мгновенно захлопнулись. Будто так и стояли.

А старый колдун снизошел до объяснений.

— Пусть знакомая обстановка никого не обманывает, — важно изрек он. — Эта комната лишь образ. Что-то вроде якоря, удерживающего нашу связь с миром живых. Однако за ее пределами нас необязательно будет ждать тоже что-то знакомое. Или хотя бы обычное. Можете считать это уроком первым.

— Надеюсь, что хоть заклинания здесь работают, — с надеждой молвила Равенна.

Затем что-то прошептала скороговоркой и удовлетворенно кивнула — на руке волшебницы засветился маленький, но яркий шарик.

Свет от шарика развеял мрак. Мастер Бренн, его соратники и Вожак переглянулись, точно убеждаясь, что все в сборе, все на месте. А также, что немаловажно, никто посторонний, незнакомый и лишний поблизости не объявился.

Ни потерь, ни незваных попутчиков не обнаружилось. Так что мастер Бренн решительно шагнул к двери, ведущей из комнаты, и отворил ее. В отличие от оконных ставен дверь поддалась легко.

За дверью обнаружился все тот же бывший донжон. Только выглядел он еще более старым, запущенным и явно непригодным для жизни. Никакой мебели. Даже крохотной табуретки. Зато кое-где отсутствовали немалые куски межэтажных перекрытий. Отчего то в полу, то в потолке зияли огромные дыры.

Дыры в потолке, кстати, временами пронзали бывший донжон вплоть до крыши. И путники, поглядев наверх, то и дело могли созерцать кусочки неба.

Последние отличались разнообразием, какого не встретишь в привычном мире. По крайней мере, в течение одного дня. Через одну дыру проглядывала незамутненная небесная синева — почти забытая в том мире, откуда пришли мастер Бренн и его спутники. Через другую дыру лил дождь, а небо то и дело озарялось вспышками молний. Через третью дыру падал легкий снежок. И скапливался на полу, не торопясь таять.

Что до дыр в полу, то из них одни зияли чернотой, а другие источали тусклое багровое свечение. Причем свет сей зловещий тем более не добавлял желания в них заглядывать.

— Примерно так привычные предметы выглядят во сне, — зачем-то изрек по этому поводу мастер Бренн. — Странно, но в целом узнаваемо.

Равенне еще в этой связи вспомнился один ее собственный сон. Будто она бродит по большому незнакомому дому в поисках выхода, но отыскать не может.

Мудрые толкователи обычно утверждают, что подобные сновидения означают стремление человека найти решение какой-то сложной проблемы, выход из трудной ситуации. Однако теперь кое с чем подобным и Равенна, и ее спутники столкнулись хоть и в потустороннем мире, но бодрствуя. Что делало бессмысленным любую другую трактовку, кроме буквальной.

Некоторые коридоры внезапно оканчивались тупиками там, где в обычном мире их не было. Некоторые лестничные пролеты обрывались на середине. А за иными дверями обнаруживалась просто глухая стена.

Так что путникам пришлось побродить не меньше часа в поисках выхода наружу.

Когда же они добрались-таки до большой парадной двери, волшебница была внутренне готова к тому, что и эта дверь не откроется. Или за ней тоже обнаружится стена, тупик. А может жуткое месиво, вроде того, что давеча увидел в окне сэр Андерс.

Однако все опасения оказались напрасны. Дверь открылась без труда. За порогом расстилался густой туман, сквозь который проступали силуэты леса.

Совершенно незнакомая местность. Но по-прежнему напоминавшая мир живых.

— И куда теперь? — вопрошал Освальд недовольно и недоуменно. — Далеко до этого… аль-Хазира.

— Расстояние, как и время — свойства нашего мира, — важно изрек в ответ мастер Бренн, — вещественного, телесного… твердого — но подверженного разрушению. Конечного мира, который оттого и нуждается в мерах для описания собственной предельности. У небытия свои законы.

— Тот знаменитый «Закон мертвых», на который вы охотитесь, — не без сарказма отозвался Вожак.

— А пока до трактата аль-Хазира мы не добрались, — чуть ли не оправдываясь, молвил Бренн, — остается довольствоваться теми обрывками, что просочились в письмах южного мага. Да попали в работы других мудрецов. Насколько я понимаю… хоть мы и живьем сюда прибыли, точно так же как и сам аль-Хазир, но раз мы все-таки в мире духов, нам нужно добиться близости именно с духом этого человека. А не просто идти к нему. Потому что идти здесь…

Он обвел рукой окружавшую путников туманистую местность.

— Идти можно до бесконечности и никуда не дойти. Зато если нас свяжет с аль-Хазиром хотя бы ниточка, этого хватит, чтобы быстро вывести нас к нему.

— И что ж это за ниточка должна быть? — не поняла даже Равенна. — Нам что, необходимо все время думать об аль-Хазире? Представлять его себе?

— Притом, что я и то не видел колдуна живьем, — посетовал Вожак.

— Представлять не обязательно, — сказал на это мастер Бренн, — можно проникнуться его мыслями и чувствами…

— Еще легче, — съязвил Освальд, — прямо я бы сказал, сущие пустяки.

— Для чего я, например, — продолжал старый колдун, — не поленился выучить одно из стихотворений мага. И охотно поделюсь со всеми вами.

Он вздохнул, набирая в грудь побольше воздуха. И продекламировал:

В посеребренной звездами ночи

Дремала степь, вся в лагерных кострах,

Чьи языки, в стада вселяя страх,

Лизали мрак, остры и горячи.

— Наше воинство его, видно, так вдохновило, — заметил Вожак, — когда мы под стенами Дийлата стояли… ну, того городка, где он жил. Да, дело было не в степи, а в пустыне, но невелика разница. Тем более что страх мы тогда вселяли на славу. Причем не только огнем. И не только стадам… животных, я имею в виду. Человеческим тоже, да.

Он расплылся в улыбке, предаваясь приятным воспоминаниям. А мастер Бренн продолжал:

На юге — там, где степь во всю длину

Ныряла вниз — темнел зигзаг стены,

Как будто некий змей из глубины

Там в камень превратился в старину.

— Сколько помню, всегда считал колдунов безумцами, — признался сэр Андерс, — или упертыми сухарями тоже не от мира сего. А вон оно что оказалось. Иной колдун рифмами владеет не хуже записного менестреля. Даму подобными строчками он, допустим, не очарует…

— …но вот должное настроение в таверне создать или поддержать, — вторил ему Освальд, — вполне такому по силам.

— Напрасно удивляетесь, — отвлекся мастер Бренн, — про наших колдунов не скажу… может, мы действительно сухари или безумцы. Или… как все в Священной Империи в одно ремесло вцепились и больше ничего не умеем. А вот на юге тамошние мудрецы не таковы. Сотворить заклинание, написать картину, стихотворение сочинить или сыграть мелодию — ничего из этого для них не чудо. Как и многое другое. Зря, что ли их при дворе привечают.

И продолжил:

Куда попал я и каким путем? —

Метался я, судьбу свою кляня.

Вдруг чья-то тень, поднявшись над костром,

По имени окликнула меня.

— Так понимаю, — шепотом предположила Равенна, — то бегство в потусторонний мир… ну, когда он от воинов Священной Империи спасался, было для него не первым. Уже делал он туда вылазки… прежде.

— Ну, было бы странно, если бы он сунулся туда наобум, — молвил на это Вожак. — А то какой смысл спасаться там, где сам не знаешь, чего ждать? Как по мне, рядом с неизвестностью даже люди с мечами и копьями не так страшны. В конце концов… от людей откупиться можно. Убежать, в крайнем случае.

— Но если эти стихи о загробном мире, — продолжила волшебница свои мысли вслух, — тогда… если они правдивы, тот мир… теперь уже этот похож на наш!

А вот последние строчки, зачитанные ее наставником, звучали далеко не жизнеутверждающе:

Приблизившись, я встретил мертвый взгляд.

Зачем я пил надежд напрасных яд!

— Ах, я ошибся, — сокрушался, услышав их, Освальд, — даже в таверне такое бы вряд ли приняли с восторгом. Разве что в дни большого траура. Или во время чумы. Ну, или если б менестрель захотел по-быстрому получить в морду, не тратя времени…

— В мертвом мире и взгляд мертвый, — заключил Вожак, — так что? Идем?

* * *

Растянувшись цепочкой, они шли по тропе, с каждым шагом проступавшей сквозь туман. Тропа вилась мимо призрачного леса, маячившего в тумане. Но откуда она взялась; точнее — кто ее мог протоптать, спутники старого колдуна старались не задумываться. Едва ли даже сам Бренн ломал голову над этим вопросом. А тем паче знал ответ.

Сколько они так шли, видя лишь туман и силуэты деревьев, путники не представляли. Но и усталости вроде пока не чувствовали. Другое дело, что мало-помалу то один, то другой из участников похода все чаще отвлекался от тропы да спины своего спутника. Все больше оглядываясь по сторонам. И понемногу каждый из них начинал замечать: не только лес виднеется в тумане.

То и дело между деревьями вспыхивали пятна холодного света — тусклого как болотные огни, но на фоне тумана и царившего вокруг полумрака не заметить их было трудно. А еще труднее не обратить внимания.

— Неприкаянные души, — пробормотал, впрочем, без прежней уверенности, шедший впереди мастер Бренн, тоже отвлекшийся на эти огоньки.

Помимо них между деревьями мелькали темные силуэты — едва уловимые, но вроде похожие на человеческие. Причем если огоньки вспыхивали без единого звука, то появление мелькающих теней, напротив, сопровождалось какофонией, нараставшей с каждым мгновеньем.

Нараставшей… и менявшейся. Если сначала в ней слышались лишь стоны и завывания, какие издают лесные звери, то спустя некоторое время голоса, сопровождавшие появление силуэтов, стали все больше напоминать человеческие. Все чаще до путников доносились обрывки до детского плача, то смеха — какого-то наигранного и безумного, совсем не веселого, то басовитой брани, то умоляющего сетования дрожащим голосом.

— Не отвлекайтесь, — велел мастер Бренн. Даже у него эти звуки вызывали ощущения, далеко не приятные.

— Андерс! — вдруг чуть ли не разорвал туман девичий голос, одновременно горький и яростный. — Андерс! Ты обещал!

— Нела! — вскинулся рыцарь, до сих пор старавшийся как можно реже глазеть по сторонам и шедший, вперив взгляд в тропу.

— Я думала, ты любишь меня, Андерс, — стенал голос, — потому что я любила тебя…

Словно споткнувшись, рыцарь остановился на тропе. Обернулся, всматриваясь в туман, силуэты деревьев, пляшущие между ними тени и пятна холодного огня.

— Ты предал меня, Андерс! — причитал голос. — Предал и обманул!

Одна из теней двинулась сквозь туман к тропе.

— Идем! — шедшая рядом Равенна бережно взяла рыцаря за руку. — Вспомни, что говорилось в стихах. «Вдруг чья-то тень, поднявшись над костром, по имени окликнула меня». А дальше: «Приблизившись, я встретил мертвый взгляд». Мертвый взгляд! Вот, что ты увидишь… получишь, если будешь стоять и глазеть. И ничего лучше.

— «Зачем я пил надежд напрасных яд», — процитировал и Вожак, шедший впереди не сбавляя шагу. — Потому что надежду сюда входящим лучше оставить. Как говорил один из наших поэтов… тоже, небось, колдун. Только скрытый. А на что надеешься ты, бедняжка, я даже представить не могу.

— Нела… — сэр Андерс фон Веллесхайм всхлипнул, вспоминая, и на его прежде суровом лице заблестели слезы — впервые, наверное, за много лет. — Она была служанкой в замке. Красивой… а я как раз был в таком возрасте, когда чуть ли не каждая сверстница кажется красивой и привлекательной. И не только сверстница. То была любовь с первого взгляда… как ни пошло это прозвучит. Мы встречались с ней…

— На сеновал ночами бегали, — пропел Освальд, но рыцарь будто не услышал его слов.

— Я обещал, что женюсь на ней, — продолжал он, — сделаю благородной госпожой. Наивный юнец! Очень скоро я узнал, что у нас… знатных и благородных, принято жениться опять-таки на особах знатного рода. Причем нравится друг другу совсем не обязательно!

На последних словах уже не горечь звучала в голосе рыцаря, но ярость.

— Мы товар, понимаете?! — продолжал он. — Товар для своих родов. Чем знатнее род, с которым можно породниться с помощью брака, чем богаче приданое у невесты. Тем сильнее… влиятельнее становится наш род. Больше земель, больше власти. Так мне объяснил отец… заметив, что я слишком уж увлекся смазливой служанкой. А Нела уже платье свадебное на себя примеряла… хоть пока и мысленно. Торжество себе представляла… кольца, клятвы перед священником. И когда я признался, что не смогу взять ее в жены — не пережила. Повесилась на конюшне в ту же ночь.

Немного помолчав, сэр Андерс добавил — уже поспокойнее:

— Не знаю, сильно ли она желала стать госпожой… в конце концов, даже служанкой жилось ей у нас в замке неплохо. Мы же не изверги какие. Не били ее, не заставляли работать за семерых. Но вот с участью подстилки для благородного она точно смириться не смогла. Подстилки… без надежд.

На несколько мгновений повисло молчание. И даже голоса из тумана, из призрачного леса вроде бы поутихли. Затем слово взял мастер Бренн.

— Нету там вашей возлюбленной, благородный сэр, — заявил он, — если она покончила с собой, то, скорее всего, в Преисподней… не в обиду будет сказано. Если верить вашим священникам, конечно. А место это, хоть и неприятное, но на геенну огненную, согласитесь, все же не тянет. Не говоря о том, что мало ли кто… и зачем стремится выдать себя за эту Нелу.

— Мертвый взгляд, — прошептал сэр Андерс, вздохнув и как бы соглашаясь.

После чего снова зашагал по тропе. А Освальд как бы между делом изрек с важным видом:

— М-да. Смотрю, не такой уж наш благородный сэр… благородный.

Однако уже в следующий миг невозмутимость покинула его. Новый голос — детский и плачущий — донесся из тумана.

— Освальд, — причитал голос, — тебя ведь Освальд зовут?.. Это ты обворовал нашего папу. Украл у него кошель… все деньги нашей семьи. Из-за этого я умерла от голода. Мы все умерли.

— Неправда, — возразил, не сбавляя шага, бывший вор, весь подобравшись и чуть ли не дрожа, — зачем мне какие-то гроши бедняков? Сколько помню, тощими кошелями брезговал. Только время терять…

— Он не был тощим, — не унимался голос, — папа много работал, чтобы прокормить нас всех. Семеро нас было в семье… одних детей. В поте лица монеты зарабатывал. А когда потерял кошель… когда ты срезал его и украл, папа слег… и больше не поднялся. И мы умерли!

Как ни старался, Освальд не смог удержаться — хотя бы беглый взгляд в сторону бросил. И увидел тень… низенькую, как ребенок. Текущую ему наперерез сквозь туман.

— Ты не можешь знать, что это был я, — неуклюже попробовал оправдаться бывший вор, а голос его дрогнул и жалко залепетал, — воров много… да любой город кишит ими как тараканами!

На последних словах к нему снова вернулась прежняя твердость.

— К тому же я завязал, ты знаешь? Больше не ворую. Наоборот, делаю доброе дело.

— Меня этим не воскресить, — с тоской отозвался детский голос, — и братьев моих, и сестренок. И маму с папой. Знаешь, какая мама у меня была красивая? А сестренки… Эльзе всего два годика было… когда ты… когда она…

— Да не слушай… это! — воскликнула, настигнув Освальда, Равенна, перекрикивая голос из тумана и от души хлопая бывшего вора по плечу.

Только тогда он заметил, что зачем-то остановился и пялится по сторонам.

Мгновенно стряхнул оцепенение. И посмотрел на происходящее другим взглядом. Отчего вмиг устыдился. Только не своей прежней неправильной жизни, нет. Но самого разговора с голосом из тумана. Беседы, которая теперь ему сильно ему напоминала общение с уличным жульем. И один из их излюбленных приемчиков — пристать к одинокому прохожему да начать показательно обвинять его, приписывая некий неблаговидный поступок. Добиваясь возмещения за это высосанное из пальца прегрешение живыми деньгами.

— Ты прав, — ободрила спутника Равенна, — во-первых, ты больше не вор. А во-вторых, даже тогда не ты один был охоч до чужих кошелей. И на твоем месте… с деньгами голодающей семьи мог оказаться… много кто.

— Спасибо, — Освальд улыбнулся и осторожно сжал кисть волшебницы своей рукой.

После чего ускорил шаг.

— Яд… и мертвый взгляд, — пробормотал он зачем-то, припоминая слова из стихов.

«Плохо, когда совесть нечиста», — про себя подумала Равенна. Сама будучи уверена, что уж ее-то духам потустороннего леса ловить не на что.

Но вот она прошла еще едва десяток шагов — и поняла, что обольщалась напрасно.

Новый голос окликнул ее, Равенну. И волшебница с удивлением узнала его. То был голос соседского мальчонки, которого она когда-то вылечила… на беду свою. А на беду потому, что попала за это на костер инквизиции. Эх, кабы не Сиградд и мастер Бренн…

— Ведьма! — услышала она возмущенный крик. — Ты думаешь, вылечила меня… спасла? Ты прокляла меня, ведьма, своей дьявольской волшбой! Друзья не хотели знаться со мной. Боялись, что у меня хвост и рога вырастут. И даже папа с мамой говорили, что я проклят… и священник. Он говорил маме с папой, что будет каждый день молиться за мою погубленную душу. И велел каждый день молиться им. Но честно признался, что надежды мало. Что ты сделала со мной, ведьма!

— По крайней мере, ты жив, — парировала Равенна, изо всех сил стараясь сохранять хладнокровие, но голос ее все-таки дрогнул, — а мог бы умереть.

— Жив! — ее невидимый собеседник всхлипнул. — Недолго я прожил после этого. Однажды я вышел погулять на улицу. И все ребята начали кричать: «Вон, проклятый идет! Вон тот, кого ведьма дьяволу подарила!» Начали грязью в меня кидаться. Потом камнями. Были там и взрослые поблизости. Но они не вмешивались. А один даже тоже камень бросил. И потом я еще полдня умирал, валяясь на мостовой…

Вскоре показался и обладатель мальчишеского голоса. Тень, низенькая и хрупкая, отделилась от толпы себе подобных. И скользнула в сторону Равенны.

— Так он же вроде не в Преисподней, — заметил Вожак, обративший внимание на спутницу-волшебницу, на то, что и ее настиг какой-то прошлый грешок, — выходит, не было никакого проклятья. Не виновата ведьма-то, получается. Просто люди с предубеждением к нему отнеслись.

— Вот да, — произнесла Равенна, и в голосе ее прозвучал металл, — не знаю, насколько это правда. Но раз ты не в Преисподней, никого я не прокляла.

Мальчишеский голос замолчал — как показалось волшебнице, смущенно. Не зная, что возразить. А потом тень в тумане растеклась, утратив человеческие очертания и сделавшись похожей на большое чернильное пятно, бесследно растаяла.

— Спасибо! — с искренней признательностью воскликнула Равенна, обращаясь к Вожаку. — Сама бы я не сообразила… ох, да сама я… до меня самой даже только сейчас дошло, что пятилетний малец не мог так изъясняться. Ну ладно, вряд ли мог.

— Пустяки, — предельно флегматично молвил Вожак, не сбавляя шага и лишь на мгновение обернувшись, — просто… главное помнить, что надежда — яд в этом мире.

Как ни хорохорился предводитель Братства Ночи, но именно его испытание на прочность во время похода по тропе через призрачный лес оказалось самым трудным.

Удивляться тут было нечему. За свой долгий век Вожак совершил много чего. И едва ли утруждал себя оправданиями. Но чтобы достать его, чтобы призвать к запоздалой совести, духи леса выбрали то самое событие, с которого и началось становление бывшего графа фон Ульвенмарка в качестве основателя и главы Братства.

Сначала, как водится, из тумана донеслись голоса. Целый хор голосов — нестройный и возмущенный.

— Оборотень! — услышал Вожак. — Ты убил нас! Загрыз! За что? Что мы тебе сделали? Мы приютили тебя, оборотень! Вот как ты отплатил нам за доброту!

— Хватит! — рявкнул он в ответ. — Вообще, не моя это была идея. И меня не вы приютили. А тот человек, который действительно пустил меня на порог и накормил… это он все предложил. После того как я с ним секретом поделился. Его вина…

— Вы оба виноваты, — теперь обвиняющие голоса звучали протяжно и с тоской, безысходной и жуткой, — не надо было тебе открываться ему. И вообще оборотнем становиться… от этого все беды.

— Легко вам судить, — не оставшись в долгу, возмутился Вожак, — вы-то привыкли в земле копошиться, ни к чему не стремясь. Разве что бабам своим юбки задирать. А я…

Но голоса не слушали. Голоса продолжали ныть, обвиняя:

— Ты никогда не голодал… мы все работали на тебя… чтобы прокормить. Ты мог и дальше так жить… зачем ты решил делать зло? Что с того, что ты обеднел? Разве это оправдание?..

А затем целая толпа темных силуэтов — высоких и низких, широких и тонких — проступила в тумане. Целая толпа двинулась к тропе, к Вожаку.

Глава Братства Ночи не придумал ничего лучше, чем, смолчав, отвернуться. Но и по другую сторону тропы из тумана вынырнули, скользя к нему, множество теней.

Настороженный Сиградд, которому не понравилось появление столь многих чужаков на пути, вскинул секиру… но поймал неодобрительный взгляд мастера Бренна.

— Не поможет, — сказал волшебник, покачав головой, — лезвие просто пройдет сквозь них. Не твои они. Наш новый союзник сам должен справиться с этим.

Множество теней приближалось, обступая Вожака, беря в кольцо и отрезая от спутников. Глава Братства смотрел вокруг ошарашенным взглядом. Оборачивался. Но раз за разом натыкался только на человеческие силуэты. Тени без лиц.

Никаких действий, впрочем, тени не предпринимали. Если вообще могли. Они просто стояли, перегораживая тропу, и тоскливыми голосами наперебой честили Вожака.

Но и этого хватало. Предводитель Братства уже вовсю содрогался под потоком обвиняющих слов. Будто от пощечин.

— Ты сам виноват… сам виноват… сам виноват… граф Седрик фон Ульвенмарк… ты плохо управлял имением… ты спустил его в нужник… главное наследие своих славных предков…

— Та-а-ак! Погодите-ка! — вдруг вскинулся Вожак. — Откуда вы можете знать, что я граф… был графом? Вы, деревенщины! Я вам не представлялся! А сами бы вы ни за что не узнали в голом грязном бродяге своего владетеля! И это имя… Седрик. Откуда… если я сам давно им не пользуюсь?

Хор голосов немного поутих. Словно тени смутились, пойманные на противоречиях. И теперь их обвинительная речуга все больше напоминала бессмысленное бормотание.

Почувствовав слабину, бывший граф не преминул перейти в наступление. Как было всегда, когда чуял перед собой существо, больше похожее на жертву, а не на бойца. Что в зверином своем воплощении — что в человеческом.

— Думаете, я вас боюсь?! — воскликнул он со злорадным торжеством. — Да не надейтесь. Вы ведь жал-ки-е! Вы даже постоять за себя не можете. Я вас десятками в одиночку рвал. А вы только плакали и на помощь звали. Да еще убежать пытались. Но куда простому двуногому убежать от зверя. А теперь… хотите снова испугаться?

Мгновение — и Вожак перевоплотился. Прямо в одежде, которая затрещала и порвалась на мощной груди. Тени действительно испугались такого зрелища. Отпрянули.

А оборотень вскинул голову. Открыл пасть, полную острых зубов. И хотя в небе, затянутом туманом, не было ни малейших признаков луны, издал такой великолепный вой, что даже спутники Вожака содрогнулись от страха. Пусть только на мгновение.

Вой стремительно перешел в рев, и тени кинулись врассыпную, исчезая в тумане. Но так же следом, сходя с тропы, за ними устремился и сам зверь.

На несколько мгновений он тоже скрылся из виду среди тумана, деревьев, теней и холодных огоньков. Стих его рев. И даже Освальд успел посетовать:

— Однако… похоже, мы его потеряли.

— Если бы все было так просто, — многозначительно возразил мастер Бренн.

И оказался прав. Вскоре зверь-Вожак снова выскочил на тропу — радостный, ободренный, как и подобает победителю. И видом своим напомнил простого охотничьего пса, которого хозяин отпустил побегать за дичью.

Вскинул голову, присев на задние лапы. И оповестил о своем возвращении коротким воем.

После чего снова вернулся в человеческое обличье.

* * *

Порванная одежда Вожака, кстати, снова сошлась, чудесным образом восстановив целостность. Зато с руками случилось что-то странное и совершенно не приятное. Когда предводитель Братства снова стал человеком, оказалось, что передние его конечности густо перепачканы кровью. Не своей, правда. И она давно успела засохнуть, сделавшись бурой, как ржавчина. Но покрыты этой «ржавчиной» руки Вожака были даже не по локоть, как принято выражаться, а до самых предплечий.

— И что делать? — вопрошал предводитель Братства, в растерянности разглядывая испачканные рукава и кисти.

— Лично я знаю только, чего делать не стоит, — сказал находившийся рядов Освальд. — Например, подавать руку… вашей светлости.

Последние слова он произнес с подчеркнутым пренебрежением. Лучше всяких слов давая понять, как относится ко всяким титулам и знатному происхождению.

— Да я не «светлость» давно, — только и мог сказать Вожак, — не граф. Ночи служу…

Зато мастер Бренн снизошел до более толкового ответа.

— Главное, помнить, что это не вещественный мир, — были его слова, — мир не предметов, а представлений. И образов, в которые эти представления воплощаются. Образы похожи на предметы мира живых, потому что они нам близки.

— Пространно несколько, — Вожак хмыкнул, — не понимаю, как это поможет.

— Духи… они же тени внушили вам некую идею, — пояснил Бренн, — а именно, что на вашей совести много злодеяний, а на руках, соответственно, много крови. Вот эта идея и воплотилась… таким образом. Как только впечатление от встречи с тенями померкнет, этот образ тоже должен рассеяться.

А завершил объяснение свое неожиданным на первый взгляд вопросом:

— Вас ведь не мучает совесть по этому поводу… надеюсь?

— О, ни капельки! — отвечал предводитель Братства почти с восторгом. — Наоборот. Осознаю, насколько я силен. Насколько превосхожу всех этих жалких людишек. Лишний раз мне об этом напомнили.

— Тогда можете быть спокойны, — уверил его мастер Бренн, — это… украшение на ваших руках долго не задержится.

И действительно, образ засохшей крови растаял через час пути, самое большее — через два.

К тому времени Бренн и его спутники решили сделать привал. Не потому что стемнело — над тропой и окрестностями продолжали висеть нескончаемые туманные сумерки, напоминающие раннее утро. Но даже в этом безвременье ноги имели свойство уставать, а животы — ощущать голодную пустоту. К тому же туман медленно, но верно вытягивал тепло из живых тел. В начале пути это не ощущалось, зато незадолго до привала участники похода ощутимо подмерзли.

— Предлагаю передохнуть, — сказал мастер Бренн и путники с видимым облегчением сошли с тропы, расположившись под ближайшим деревом.

Равенна произнесла заклинание, сотворив огненный шарик на ладони — чтобы разжечь костер. За топливом тоже дело не стало. Волшебнице стоило только обернуться, и на глаза ей попалась целая груда сухих веток.

Возможно (если верить словам ее наставника), то был лишь образ веток. Но горел он не хуже дров из мира живых. Так что на тепло новоиспеченный костер не скупился.

Устроившись вокруг огня, путники быстро согрелись. Перекусили тем, что прихватили с собой в котомках. А вот вызвать для своей прихоти образ… ну, скажем, жареного поросенка или бочонка вина никто даже не попытался.

Возможно, смекнули путники, тот же поросенок, рожденный их воображении, мог даже оказаться вкусным. Особенно если кто-то из них уже пробовал это блюдо и со вкусом знаком. Но вот мог ли поросенок, будучи плодом воображения и детищем мира духов, насытить тело по-настоящему, без обмана? Никто из участников похода в потусторонний мир не мог быть в этом уверен.

Да, от здешних дров получалось настоящее тепло. Но дрова — сущность более простая. Ничего, кроме как гореть в огне, от них не требовалось. Тепло? Так тепло, как и вкус, относилось к ощущениям. Возможно, ощущение тепла от образа костра перебивало ощущение холода от опять-таки образа тумана. Но вот голод (настоящий!) можно было утолить только настоящей едой.

Зато Освальд решился использовать власть воображения в этом мире иным способом. Стоило бывшему вору задуматься и зажмурить глаза, как в руках у него, откуда ни возьмись, возникла охапка цветов. Которую он с легкой, будто бы даже чуть виноватой улыбочкой и без лишних слов протянул Равенне.

Увы! Стоило волшебнице, тоже смутившейся, взять цветы, как они разлетелись в ее руках, превратившись в стаю бабочек.

После этого больше произвести впечатление на Равенну бывший вор не пытался. По крайней мере, до окончания привала.

А вот чье общество действительно захватило волшебницу, так это Вожака. Как ни удивительно на первый взгляд.

— Эта ваша… способность оборотня, — обратилась она вполголоса к предводителю Братства, устроившись рядом и склонив к нему голову, — мне знакомы чары, позволяющие переселять сознание человека в птиц, зверей. Управлять ими, смотреть на мир глазами этих созданий. Это колдовство я переняла от матери… а та, вероятно, от моей бабушки… и так далее.

Вожак слушал ее, улыбаясь молча, но с хитринкой в глазах. Заинтригован, мол. Продолжай.

— Но оно действует только на время, — продолжила Равенна, — и я после этого едва на ногах стою. Тогда как вы… как понимаю, можете оставаться в зверином облике надолго.

— Несколько лет, — напомнил Вожак, улыбаясь еще шире. — Не говоря уж о том, что мне не требуется какой-то зверь, в которого нужно переселиться. Я сам обращаюсь в зверя.

— И никаких… издержек… неприятных последствий?

— Если забыть, что зверь стареет быстрее, — вновь напомнил глава Братства.

— Но это ведь означает, — начала Равенна не без восхищения, — что ритуал… ваш секрет родовой… он более совершенная волшба. По сравнению с моей.

— Не назвал бы это волшбой, — изрек предводитель Братства Ночи, — и колдуном себя не считаю. Но… да: кое в чем действительно этот ритуал превосходит то, что унаследовала ты.

— Так это и есть самое удивительное! — волшебница, не выдержав, возвысила голос. — Вы не колдун, но ваша способность превосходит похожее умение у меня… тоже унаследованное. Хотя сколько себя помню, всегда считала себя ведьмой.

— Ну что я на это могу сказать, — Вожак только руками развел, — похоже, твои предки, как и мои, были близки к природе. Давным-давно, еще до того, как веру во Всевышнего в этих землях насадили. Возможно, даже пересекались… мои с твоими. Дружили, заключали браки. Может, и враждовали… всякое бывало. Потом прошли века. Твой род знания о власти над природой подрастерял. Многое стало недоступным или упростилось. Как с человеком, которому память отшибло, и он много кого не узнает… даже говорить начинает по-другому.

Предводитель Братства Ночи вздохнул и продолжил:

— С моими предками чуть ли не хуже вышло… поначалу. Мы наше родовое умение утратили напрочь. Возможно, преследований боялись. Церковников… или дураков невежественных. Однако с помощью лампы аль-Хазира я смог восстановить это умение в первозданном виде.

— Одно из, — осторожно предположила Равенна, — как и мне… я думаю, досталось лишь одно из семейных умений, ныне считающихся колдовством. Возможно, когда-то мои предки могли не только зачаровывать зверей, но и превращаться в них… как вы. А ваши предки — не только превращаться, но и зачаровывать.

— Все может быть, — глубокомысленно заметил Вожак, — возможно даже, наши предки общие… мы дальние, но родственники. А еще, возможно, тебе тоже стоило воспользоваться лампой аль-Хазира. Как мне. Не в обиду будет сказано, но учитель твой… использует эту чудесную вещицу слишком тривиально и однобоко. Не способен в полной мере оценить ее.

Затем, осененный внезапным воспоминанием, предводитель Братства Ночи вскинулся, хлопая себя по колену.

— Луна! Да о чем я говорю! — воскликнул он. — Твое место с нами. Мне ведь докладывали… люди, оставшиеся от одного из отрядов, который еще пощипала ваша шайка. Тебя ведь тогда брали в плен. И предлагали присоединиться. Почему отказалась?

— Трудно сказать, — молвила Равенна, несколько смущенная таким напором, — думаю, дело все в этих словах. «Брали в плен».

Отдохнув еще с часик, мастер Бренн и его спутники возобновили путь.

Какое-то время вокруг продолжал висеть туман, в котором маячили холодные огоньки, силуэты деревьев и тени, похожие на человеческие. Но путников тени более не тревожили. И вообще сделались как-то ощутимо тише, спокойнее. Будто поняли, что ловить больше нечего.

Бренна же и Сиградда тени вообще не побеспокоили за весь путь ни разу. Хотя, казалось бы, северянину после всех набегов, в которых он участвовал, полагалось быть в крови с ног до головы, а не только руки испачкать. Да и совесть старого колдуна тоже трудно было назвать чистой — как и у любого много пожившего человека.

Вот только ни мастер Бренн, ни Сиградд не придавали, похоже, значения даже самым неблаговидным из своих поступков. Было и было. Грязные и кровавые страницы своей жизни, что мудрый волшебник, что невежественный варвар переворачивали легко, не изводя себя лишними чувствами. А потому воспоминания этих двоих, даже постыдные, не имели над Бренном и Сиграддом власти. А значит, не имели ее и духи призрачного леса.

Наконец туман начал редеть. Лес расступился. А тропа теперь шла через долину, поросшую яркой сочной зеленью. Какую разве что на картине маслом встретишь, а в действительности — вряд ли.

Небо над долиной тоже было непривычным для мира, из которого пришли мастер Бренн и его спутники. Разве что для Вожака оно могло показаться знакомым. Глубокая синь, лишь чуть разбавленная тончайшей паутинкой перистых облаков.

Вот только солнцу и в этом небе почему-то не нашлось места.

Один раз тропу пересек ручеек — небольшой, но вода в нем была чиста до прозрачности. Равенна едва удержалась от искушения наклониться, и, набрав в пригоршню немного этой воды, утолить внезапно вспыхнувшую жажду.

Только укоризненный взгляд учителя остановил ее. Вкупе со словами:

— Не стоит. Кто знает, что на самом деле течет в этом ручье.

С таким доводом Равенна и не подумала спорить. Вспомнила, что даже умело сделанный самогон с виду неотличим от воды. Не говоря уж о том, что некоторые яды, в том числе смертельные, растворяются в воде до полной незаметности. Однако ядами оттого быть не перестают.

Освальд, тоже проходя мимо ручья, только покосился в его сторону. В глубине души он был не прочь, если бы вместо воды в ручейке действительно тек тот же самогон. Однако воровская стезя приучила к разумной осторожности. Пониманию, что удачу свою без крайней нужды лучше не испытывать.

— А где мы? — подал голос сэр Андерс, оглядываясь. — Неужели в Раю?

— А благородный сэр видит здесь души праведников, наслаждающиеся вечным блаженством? — вопросом на вопрос ответил Бренн. — Даже если это так, мне остается только завидовать столь острому зрению.

Немного погодя, когда они прошли еще несколько шагов, колдун все же решил внести ясность:

— То есть, конечно, где-то здесь может находиться и Рай… в точности такой, каким его описывают в священных книгах. И Преисподняя, увы, тоже. И даже Небесный Чертог, о котором мечтает наш могучий Сиградд… как и любой другой, уважающий себя, его соплеменник. Возможно, именно в этом и заключается соль потустороннего мира, открытая автором «Закона мертвых». В возможности… всего.

А пройдя еще немного, добавил:

— Что до этого места, то оно, скорее всего, создано для наслаждений одного человека. И человек этот не мертв. Но главное: он сам, похоже, его и создал.

— То есть… — не понял сэр Андерс.

— Мы приближаемся к цели.

Путники поднялись на холм, откуда открывался еще более живописный вид. Среди зелени расположилось что-то вроде… города. Скопление каких-то сооружений. Башни, обвитые лестницами. Купола, похожие на гигантские луковицы. Подвесные мостики, казавшиеся издали тончайшими, словно из паутины.

— «На юге — там, где степь во всю длину ныряла вниз — темнел зигзаг стены», — процитировал мастер Бренн.

— «Как будто некий змей из глубины там в камень превратился в старину», — присоединился к нему Вожак. — Вот только на змея, даже окаменевшего, это чудо не очень похоже.

— Не всегда поэты могут похвастаться удачным сравнением, — с важным видом заметил Освальд, — особенно если иной поэт не в своем уме.

— Ты! — воскликнул сэр Андерс едва ли не с возмущением. — Ты-то давно ль заделался знатоком поэзии?! Пьяный рифмоплет в третьесортном трактире для тебя, небось…

— Не будем ссориться, — окликнула их Равенна, — мы ведь почти у цели.

И сама ускорила шаг, желая быстрей добраться до диковинных сооружений.

* * *

Как оказалось, на город скопление построек посреди долины не тянуло. Всего несколько их было, и стояли слишком кучно.

— Дворец, — заключил Вожак, глядя на это творение потустороннего зодчего, — роскошней, чем у дийлатского эмира, кстати. Да что там — у самого падишаха такого не было. А мы и до дворца падишаха тогда доходили.

Вблизи дворец впрямь производил еще более благоприятное впечатление. Стены утопали в зелени. Постройки окружали сады из пышных деревьев, увешанных крупными и явно спелыми плодами. Между деревьев были проложены дорожки из сверкающего мрамора. И ни щербинки, ни трещинки малейшей было не видать ни на плитах дорожек, ни на стенах.

Главное сооружение представляло собой огромный светло-зеленый куб, увенчанный куполом чуть ли не больше него самого. По углам выстроились башни, соединенные подвесными мостиками с террасами куба.

Парадный вход во дворец обрамляли колонны, обвитые лозами винограда. К нему вела широкая лестница, сужавшаяся кверху.

И на ступеньки этой лестницы, навстречу незваным гостям, вышел человек. Первый и, похоже, единственный человек во дворце.

Был он небольшого роста стариком — смуглым, сгорбленным, с крючковатым, как клюв ястреба, носом. Седая до белизны шевелюра, особенно выделявшаяся на фоне темной кожи, спускалась ниже плеч. А длинная, но узкая борода, формой похожая на клинок меча — и вовсе до пояса.

Одет старик был в синий халат, широкие пузырящиеся белые штаны, распространенные в южных землях, и красные остроносые туфли.

— Мир вам, — поприветствовал он пришельцев, поклонившись и одновременно складывая руки в молитвенном жесте.

— Приветствуем и мы тебя, премудрый Абдул аль-Хазир, — ответил мастер Бренн, — мир тебе и твоему дому!

— Если он чужеземец… с юга, — шепотом проговорил Освальд, — то почему мы его понимаем? Разве у них там тоже по-нашему говорят?

Потом осекся и добавил:

— Ах, простите, забыл. Это ж потусторонний мир! Здесь ничему не стоит удивляться.

Между тем аль-Хазир заговорил — просто-таки распираемый от воодушевления.

— Я знал! — были его слова. — Всегда верил, что невежество, в котором, как червь в навозе, копошится род людской — это не навсегда. Что рано или поздно жажда знаний… мудрость восторжествуют. Что люди смогут сами пройти моим путем… найти сюда дорогу. Скажите, много ль времени прошло?

— Больше полувека, — осторожно ответил Бренн.

— Не так уж и много, — его южный собрат по колдовскому ремеслу расплылся в улыбке, — для такого-то рывка. После веков темноты и невежества…

— Увы, — Бренн был вынужден перебить аль-Хазира, — не все так просто. С темнотой и невежеством — в том числе.

— Скорее, миру сделалось только хуже, — без обиняков вставила слово Равенна, — волшебников по-прежнему преследуют. Да и мало нас осталось. А тем временем мир постепенно порабощает всякая нечисть. И даже солнце больше не показывается на небе. Его скрыла серая пелена.

— Вот как? — хозяин дворца всплеснул руками и на мгновение будто призадумался. — Что ж, возможно, мир заслужил свою участь. Когда мудрецам в нем не остается места, добра не жди. И, что скрывать, я рад, что успел заблаговременно перебраться сюда. Где никакой грязный невежда с мечом не сможет меня достать.

Но почти сразу добавил — с большей теплотой в голосе:

— Однако еще больше я рад, что даже в том ужасном мире нашлись мудрые люди. Благодаря вам я уже не одинок. Потому приглашаю вас… посетить мою скромную обитель.

И сам первый зашагал вверх по ступенькам. Мастер Бренн и его спутники двинулись следом.

* * *

Миновав вслед за хозяином парадный вход, гости Абдула аль-Хазира оказались в огромном зале с высоким потолком, подпираемым изящными колоннами. Пол был настолько гладким, что блестел, словно лед посреди зимы. Или как зеркало. В нем даже, кажется, отражалось что-то.

Посреди зала журчал фонтан. Вдоль стен стояли кадки, в которых росли пальмы или пышные цветущие кусты. Цветы были незнакомы мастеру Бренну и его спутникам — в их родных землях такие просто не выжили бы. Но все равно гости не могли не оценить аромат этих цветов, насыщавший воздух в зале.

— Цветут круглый год, — с гордостью сообщил аль-Хазир, склоняясь над одним из кустов и с жадностью вдыхая аромат. — А главное, ухаживать за ними не надо.

— Как дитя, — прошептал Освальд стоявшей рядом Равенне, — игрушками хвастающееся.

Волшебница в ответ лишь поморщилась. Внутренне она была с бывшим вором совершенно согласна. Но хотя бы толика вежливости по отношению к хозяину не позволила ей поддержать разговор.

— И… что мне нравится больше всего, — продолжал хозяин дворца, — так то, что не нужно готовить еду. В том другом… вашем мире, сколько помню, меня всегда это угнетало. Легче было десять зелий сварить, чем один обед, представляете! Конечно, не всегда я занимался этим сам. Иногда приходил слуга. Но он тоже не очень-то справлялся. То еда подгорит, то специй он переложит. А сейчас… никаких хлопот!

С этими словами аль-Хазир щелкнул пальцами, и прямо в воздухе, из ничего, возникла изящная посеребренная ваза, полная фруктов. Схватив один из плодов — желтый и продолговатый — хозяин дворца осторожно снял пальцами его кожуру и откусил от белой мучнистой мякоти.

— Но вот почему, если он такой могущественный, — вполголоса вопрошал, словно ни к кому не обращаясь, Вожак, — то все равно так жалко выглядит? Хилый сутулый старик. Неужели нельзя снова молодым себя сделать? Да чтоб косая сажень. И наложниц юных целый выводок. Из-за этого я колдунов не понимаю.

Но осекся, поймав сердитый взгляд Равенны.

— Ох, прошу прощения, — сказал предводитель Братства Ночи, только едва ли искренне, — все время забываю, что для вашего брата это не главное. А важней всего знания. Зна-ни-я. Верно я понял? Значит, не совсем пропащий…

— А ты… вы сами все это сделали? — осведомился у аль-Хазира непосредственный Освальд. — Ну, дворец этот? И все такое…

— Ох, к добру или к худу, но нет! — хозяин дворца всплеснул руками. — Даже если забыть, что благодаря магии… и особенностей этого мира мне не пришлось таскать камни, как какому-то рабу. Даже здесь моего могущества не хватило бы. Но я предусмотрительно захватил с собой… ее!

С этими словами он подскочил к одной из колонн в зале — оказавшейся сильно укороченной. Высотой чуть меньше роста человека. На вершине колонны, как на постаменте, стояла глубокая чаша с резными краями и с выгравированными на ней узорами в виде веток и листьев. Стояла, отливая серебристым блеском.

— Священная чаша Всевышнего, — провозгласил Абдул аль-Хазир, бережно дотрагиваясь до сосуда, — я с самого начала знал, что дыма без огня не бывает. Что предание не лжет, и даже в чаше должна быть хотя бы толика высшего могущества. Я взял ее в качестве… ну, вроде талисмана. Чтобы отпугивать демонов и прочих злых духов, обитающих в этом мире. Но она превзошла все мои ожидания. Очень скоро до меня дошло, что с помощью чаши я сам могу создать собственный мир. По образу… моему! Да, именно моему! Все, я как я захочу!

Смуглое лицо аль-Хазира озарилось самодовольной улыбкой. А уж с какой гордостью он произносил «я» и «моему»…

— Знаете, на что это похоже? — вещал маг, будто не замечая ничего вокруг и желая лишь одного: выговориться. — Как если правитель передает часть своей власти кому-то другому. Наместнику… или, скажем, родственнику, если сам болен. Так со мной подобным образом поделился сам Всевышний!

На несколько мгновений в зале воцарилось напряженное молчание. Затем слово взял мастер Бренн.

— Вот, собственно, из-за чаши мы здесь, — в повисшей тишине его голос прозвучал отчетливо и до неприличия громко, — о ней с тобой и хотелось поговорить, мудрейший Абдул аль-Хазир.

Было любопытно видеть, как тает улыбка на лице мага, как оно становится растерянным… на миг. По прошествии которого растерянность сменилась недовольством.

Но не только аль-Хазира задели эти слова.

— То есть, как это — из-за чаши? — вопрошал Вожак, и голос его зазвучал угрожающе, почти как звериный рык. — Мудрый мастер вроде говорил мне о «Законе мертвых».

— «Закон мертвых», священная чаша, — небрежно молвил хозяин дворца, — не все ли равно? Потому что…

В голосе аль-Хазира, прежде самодовольном, но радушном, теперь слышались зловещие нотки.

— …ни то, ни другое вы от меня не получите!

— Мы полагаем, несчастья в мире как раз из-за чаши, — призналась Равенна, не терявшая надежды договориться миром, — пелена, закрывшая солнце, и все такое прочее. Из-за того, что чаша попала в потусторонний мир. И в нем… ну, равновесие нарушает.

— Это место, — добавил к сказанному ей мастер Бренн, — из-за того, что ты очистил его от зла, мудрейший Абдул аль-Хазир, зло вынуждено куда-то переходить. Просто потому, что, как заметил один схоласт, ничто не возникает из ничего и не исчезает бесследно. Адские силы в том числе. Изгнанные отсюда, они лезут в наш мир.

— Полагают они, — с презрением произнес, будто сплюнул, аль-Хазир. — Как уже говорил, мир… ваш заслужил все то, что бы с ним ни случилось. Заслужил хотя бы потому, что грозил мне, одному из мудрейших представителей рода людского — смертью! Так что я не должен ничего вашему миру. И уж тем более не обязан идти ради него на жертвы. Здесь я полновластный хозяин. А что ждет меня в вашем мире? Плаха? Виселица? Костер?

С каждым новым словом маг восклицал все громче. Все больше распаляясь.

Немногим лучше воспринял признание мастера Бренна Вожак.

— Просто замечательно! — воскликнул он с горькой иронией. — Мастер… и вы все выманили у меня мое имущество. Для каких-то целей, посвящать в которые меня почему-то сочли излишним. Разве так поступают союзники? Почему я только сейчас узнаю, что вам нужна священная чаша? И не просто как сокровище… а вы, ни много ни мало, надеетесь пелену с ее помощью уничтожить. Мне, кстати, нет никакого дела до пелены; она мешает лишь вам. Тем, кто живет при свете дня, тогда как мое любимое время — ночь. Неужели непонятно? Так зачем было про «Закон мертвых» мне врать?..

— Затем, — Бренн повернулся к предводителю Братства, ни голосом, ни лицом не выражая угрозы. Последнюю таил в себе разве что жест… движение руки с посохом. Но Вожак не успел верно истолковать его.

Мгновение — и тело главы Братства насквозь прошила порожденная волшбой молния.

— Затем, — повторил мастер Бренн прежде, чем сраженный Вожак рухнул на сверкающие плиты пола, — что я не мог упустить шанс прихлопнуть всю вашу шайку. Или хотя бы обезглавить. Ты, кстати, «мудро» поступил, не оставив преемника. Теперь Первенцы будут грызться между собой из-за власти, о мести не помышляя. Тем более ты сам их уверил, что ответственность за свою судьбу в этом походе берешь на себя.

Если аль-Хазира смутило, с какой легкостью его собрат по колдовскому искусству расправился с одним из своих спутников, то оправился хозяин дворца почти сразу.

— Впечатляет, — изрек он хладнокровно, — но меня вам так просто не взять. Забыли?

Маг хлопнул в ладоши.

— Это место создал я. И действует здесь лишь один закон. Мое желание. Чувствуете? Ваша жалкая языческая магия больше не работает!

Действительно, мастер Бренн продолжал держать рукой посох, но больше не ощущал в нем колдовской силы. Исчез и огненный шар на ладони успевшей сотворить его Равенны.

В отличие от них, Сиградд не нуждался в колдовстве. Решительно шагнул в сторону аль-Хазира с секирой наготове.

Маг встретил его единственным движением руки, раскрывая ладонь. И… секира вырвалась из рук варвара, обратившись в большую птицу. Да воспарила под потолок.

А хозяин дворца уже повернулся к сэру Андерсу. Щелкнул пальцами — и рука рыцаря, сжимавшая меч, разжалась. Оружие упало на пол, превратившись в змею. Извиваясь, гадина злобно шипела, поглядывая на бывшего хозяина.

— Да я тебя голыми руками удавлю, — рявкнул Сиградд и двинулся на аль-Хазира, — старикашка…

— Если только я не окажусь больше тебя, сопляк, — не дрогнув, и с равнодушной улыбкой парировал маг.

А уже в следующее мгновение увеличился в два… затем в три раза от своего естественного роста. Теперь здоровяк-северянин смотрелся рядом с ним уже не слишком внушительно. Попятился даже. Хотя прежде трусости не выказывал.

Аль-Хазир расхохотался. Так развеселило его зрелище обескураженного (а мгновение назад такого грозного) противника.

Расхохотался… чтобы уже в следующее мгновение коротко вскрикнуть. И последним отчаянным движением ухватиться за рукоять кинжала, вонзившегося ему в глаз.

Метнул кинжал Освальд.

— Что и требовалось доказать, — проговорил он со скромным видом, — не стоило выдавать ему своих намерений, ребята.

Как бы ни вымахал аль-Хазир и какую бы власть ни получил благодаря священной чаше, сколь бы вообще мудрым и могущественным волшебником ни был, а острый предмет в глазу оставался острым предметом в глазу. Пережить его маг не имел ни шанса.

Он повалился на пол, одновременно истлевая на глазах. Так что на сверкающем мраморе лежала уже горсть праха, да кучка костей, включая скалящуюся черепушку.

Дворец содрогнулся, как при землетрясении. Были и другие перемены, привнесенные гибелью его хозяина и создателя. По полу и колоннам поползли трещины. Перестал журчать фонтан посреди зала, а вода в нем помутнела, как в сточной канаве. Стремительно засыхали, облетая, цветы. А небо за окном из ярко-синего сделалось грязно-серым, словно дорожная грязь.

Зато секира снова была секирой — свалилась на пол и чудом никого не зашибла. Меч тоже стал мечом. А мастер Бренн и Равенна вновь чувствовали в себе силы творить волшбу.

— Пора ноги делать, — сказал Освальд, поднимая свой кинжал и осматривая — цел ли?

— Не все так просто, — возразил мастер Бренн, подходя к колонне с чашей.

Прикоснулся к чаше рукой… и содрогания земли утихли.

— Я стараюсь не упускать возможности, которые мне выпадают, — затем произнес старый колдун, — а сейчас у меня… у всех нас появился шанс из тех, что выпадают раз в тысячу лет. Не понимаете? Аль-Хазир не зря так держался за это место… свое творение. Он действительно достиг многого. А мы могли бы еще большего добиться.

Спутники, соратники смотрели на него молча и растерянно. Только Равенна решилась обратиться.

— Поясни, учитель, — попросила она, стараясь сохранять почтение в голосе. А делать это становилось все труднее. С таким-то поведением наставника.

— С удовольствием, — Бренн улыбнулся своей прежней улыбкой терпеливой и добродушной мудрости, вот только ни добродушия, ни терпения в нем больше не ощущалось. — Изучив «Закон мертвых»… все наработки аль-Хазира, я… нет, мы с тобой, дитя, могли бы их развить. Достичь новых вершин. Не ограничиваться этой долиной и дворцом, нет. Создать собственный мир, не отличимый от нашего родного. С людьми… государствами. Только более справедливый. Где будет меньше зла и страданий. А злобному невежеству вообще не останется места!

— Но как же наша миссия? — не мог не возмутиться сэр Андерс. — Все, ради чего мы сражались.

— И учились, — вторила Равенна.

— К демонам, — как отрезал, сказал мастер Бренн. — В сущности, аль-Хазир был прав. Наш родной мир… обитатели его неразумные сами себя наказали. Своей ненавистью к нам, колдунам. Да-да, дитя. Добро бы они начали охотиться на колдунов, когда пелена повисла. Это хоть как-то могли бы обосновать. Но они и до пелены охотились. Взять хотя бы тот поход, из-за которого аль-Хазир сюда сбежал. А значит, будут преследовать нас и дальше… после пелены. И если мы избавим род людской от нее, если снова вернем солнечный свет — нет, людишки не поблагодарят нас. Не надейтесь!

Колдун горько рассмеялся.

— Думаете, так просто, благодушные мои? Нет, люди сочтут, что солнце к ним вернулось в награду за их праведность… в которой даже самый законченный лжец и трус не сомневается. А что до колдунов, то чтоб преследовать их, просто найдут новый повод. Чуму… или иную болезнь, в которой нас обвинят. Неурожай. Войну. Да много предлогов найдется. Потому что у этих двуногих крыс всегда и во всем виноваты кол-ду-ны.

Равенна замолчала оторопело, проглотив собственные возражения. Так на нее подействовала отповедь наставника. Зато Освальд не смутился. И молчать не стал.

— Я вот не колдун, — были его слова, — но и охотиться на колдунов, обвинять их во всех бедах мне сроду в голову не приходило. Даже когда я пешком под лавку хаживал. Потому что люди разные бывают. А ты… Дедуля… да-да, я теперь без лишних расшаркиваний осмелюсь назвать тебя Дедулей. И замечу, что чем больше тебя узнаю, тем больше рад за твоих внуков… оттого, что их не существует. Скользкий ты. Вертишься… туда-сюда перескакиваешь. Скрытничаешь слишком. Сегодня одно говоришь, завтра прямо противоположное. И я, например, уже не знаю, чему верить. Ну нельзя одной задницей сразу много лавок занимать! Даже для меня, вора, это чересчур. Точнее, долго такие не живут… даже среди нас, воров.

— Все сказал? — молвил Бренн сухо и с презрением.

— А ведь он прав, — коротко сказал Сиградд.

— А я ведь приютил тебя, здоровяк, — изрек колдун, — я всех вас приютил.

Взглядом печальным, но жестким он обвел соратников… теперь уже бывших соратников.

— Вам всем грозила гибель, не забыли? Скитания в роли изгоя, костер инквизиции… виселица. Пьяное и нищее прозябание. Я дал вам цель. И я привел вас к цели… настоящей цели, пусть даже она совсем другая, чем думалось изначально. Но такова жизнь, что вы хотите. Приходится иногда менять решения, делая выбор. А нам… и вам тоже выпало редкое счастье — выбирать между лучшим и худшим, а не из множества зол. Но это оценить вы оказались неспособны!

Бренн возвысил голос, а глаза его теперь метали молнии. Пусть и в переносном смысле… пока.

— Такова ваша благодарность! — выкрикнул он. — Вы не со мной, я правильно понял? В этом ваш выбор?!

Молчание было ему ответом. Молчание, воспринятое как «да».

— В таком случае и я в вас не нуждаюсь, — заявил колдун, — убирайтесь. Пошли вон. После всего, что мы пережили… в память об этом я окажу вам эту последнюю милость. Отпущу с миром. Убирайтесь и не смейте возвращаться!

Его последние слова прозвучали как гром. Громыхнуло и по-настоящему — снаружи. А серое небо озарила молния.

Даже сэр Андерс фон Веллесхайм вздрогнул, даром, что привык считать себя храбрецом. Освальд так и вовсе благоразумно отступил на шаг. Изо всех сил сохранял спокойствие Сиградд. Но и он сильнее вцепился в секиру.

Но вот Равенна…

Равенна даже малейшим движением не выказала страха.

— Прости, учитель, — сказала она твердо, — но мы пришли за чашей. Мы проделали нелегкий путь и пролили немало крови. Так что теперь… мы не уйдем без нее.

От этих слов волшебницы и остальные воспрянули духом. В глазах их больше не было ни страха, ни смущения. Одна только готовность к битве.

— Что ж, — заключил Бренн тихим… зловеще-тихим, как шуршание змеи в кустах, голосом, — это ваше решение… какое ни на есть.

Он вскинул руку с посохом — и Освальда, уже потянувшегося к кинжалу, отбросило, будто порывом сильнейшего ветра. Бывший вор врезался в одну из колонн. А уже в следующее мгновение его оплели вместе с этой колонной лианы.

— Да, к твоим выходкам я готов, — похвалился Бренн, — готов в первую очередь.

Равенна, в отличие от Освальда, успела сотворить огненный шар и даже метнуть его. Но, не долетев до ее наставника менее фута, шар словно врезался в невидимую стену. И рассыпался искрами.

С секирой наперевес Сиградд бросился к колдуну. Однако тот успел снова взмахнуть посохом — и навстречу варвару вылетела струя дыма… точнее, чего-то, похожего на дым. Обвилась вокруг секиры этаким призрачным хлыстом.

Рывок — и сила, намного превосходящая человеческую, вырвала секиру из рук северянина.

Тот не успел опомниться, как сотворенный волшбой хлыст оплел уже ноги самого Сиградда. Затем последовал новый рывок, и могучий варвар рухнул на пол.

Подбегавшего сэра Андерса мастер Бренн встретил молнией. Рыцарь едва успел скрыться за ближайшей колонной. Выглянул из-за нее всего на мгновение. И снова был вынужден спрятаться — колдун швырнул в его сторону огненный шар. Тот взорвался, врезавшись в пол.

— Только с расстояния бить умеешь! — возмутился рыцарь. — Трус! А честный поединок, лицом к лицу — это не про тебя?

— Так я не настолько глуп, чтобы переть напролом, — было ему ответом, — а честно или нет… не все ли равно, если ни один вас не может тягаться со мной.

И мастер Бренн торжествующе ухмыльнулся. Но тем временем…

На беду свою он не видел, как на полу зашевелился погибший Вожак, о котором успел забыть и сам колдун, и все прочие, присутствовавшие в зале. Точнее, не столько забыли, сколько не принимали его в расчет. Ибо… ну чего взять с трупа?

Тем не менее, предводитель Братства Ночи приподнялся на руках. И огромной гусеницей пополз к мастеру Бренну.

А заметил колдун Вожака, только когда мертвец подобрался к нему почти вплотную. Бренн едва обернуться успел, почувствовав рядом с собой подозрительное движение.

— Что… но как? — воскликнул он растеряно. Так поразило колдуна это внезапное появление.

Поразило до такой степени, что ни отбросить главу Братства, ни как-то защититься от него Бренн не успел. А Вожак вцепился в него мертвой (в прямом смысле мертвой) хваткой, увлекая за собой.

Удерживая одеяния мастера Бренна одной рукой, другую предводитель Братства Ночи потянул вверх — к горлу колдуна.

— Ты же мертв! — со смесью удивления и отчаяния, переходившего в ужас, воскликнул мастер Бренн.

— Верно, — проскрипел, открыв рот, Вожак, — ты убил меня. А это как раз мир мертвых. Где ж, как не здесь, мне быть?

Кое-как овладев собой, колдун тряхнул посохом прямо перед его лицом. Струя огня обволокла Вожака. Его одежда и волосы обратились в пепел, сам он обгорел… нет, даже обуглился до черноты. Но все равно удерживал мастера Бренна. Как будто даже крепче впился в него.

— Не старайся… мертвее я уже не буду, — проговорил он, еле шевеля почерневшими остатками губ и чудом сохранившимся языком, — но и у мертвых… свои возможности. Я могу… сам принять то, что мне теперь причитается… за всю мою жизнь. А могу разделить это… например… с тобой!

Наконец мастер Бренн потерял равновесие. И повалился на пол, вместе с обгоревшим Вожаком. В последней отчаянной попытке найти хоть какую-то точку опоры, хоть за что-то удержаться, дабы устоять на ногах, колдун задел рукой священную чашу. Та слетела с колонны-постамента и со звоном покатилась по полу.

Весь дворец снова дрогнул — в то же мгновение. И сильнее, чем прежде. Огромная трещина поползла по полу, стремительно расширяясь. И мастер Бренн с Вожаком ухнули в ее жадную черноту.

— Чаша! — выкрикнула Равенна, первой пришедшая в себя от столь неожиданного поворота. И сама же кинулась к сосуду, который, подпрыгивая на ходящем ходуном полу, тоже постепенно приближался к трещине. Та продолжала расширяться с каждым мгновением.

Но стоило волшебнице только коснуться чаши, как землетрясение прекратилось, словно и не начиналось. Сомкнулась и трещина, заглотившая Бренна и Вожака. Прямо на глазах.

— Вот это да! — на выдохе выпалил Освальд, сумевший-таки выпутаться из обвивавших его лиан. — Неожиданно…

— Если забыть, что мы в потустороннем мире, — произнес сэр Андерс, выходя из-за колонны.

Равенна между тем подняла чашу с пола и выпрямилась во весь рост.

— Похоже, нам пора, — молвила она, держа священный сосуд перед собой. Так, словно намеревалась вручить его кому-нибудь в дар.

— Это точно, — с готовностью ответил Освальд, стряхивая с себя обрывки лиан, — а то еще… этот… тоже как бы не поднялся.

И он с опаской покосился на останки Абдула аль-Хазира, все еще валявшиеся посреди зала на полу.

— О, это вряд ли, — успокоила его Равенна, — самодовольный он слишком… был. Считал, что достиг всего, чего хотел. А главное, мог. Такому стремиться не к чему. Тогда как у Вожака оставалась цель… хотя бы месть.

— Не у Вожака, — поправил ее сэр Андерс, — у графа Седрика фон Ульвенмарка. Этот человек заслужил, чтоб его помнили под настоящим именем. И титулом.

Не теряя больше времени Равенна, Сиградд, сэр Андерс и Освальд покинули дворец аль-Хазира, который почти сразу обрушился у них за спиною. Обвалился изнутри.

Не лучшим образом выглядела теперь и долина. Порывы ветра поднимали в воздух тучи пыли, одновременно выдирая с корнем мертвые кусты и пучки травы, и заставляя путников пригибаться. Земля ходила ходуном; то и дело ее прорезали овраги, а казавшиеся незыблемыми холмы оседали и рушились.

Но стоило Равенне выставить перед собой на вытянутых руках священную чашу, как ветер ненадолго затихал, а землетрясение унималось.

Так, следуя за волшебницей и чашей в ее руках, бывший вор, безземельный рыцарь и варвар-изгой добрались до призрачного леса. Обнаружив к немалому удивлению, что и эта обитель тумана и беспокойных духов изменилась. Точнее, менялась на глазах.

С каждым шагом Равенны, не выпускавшей чашу из рук, туман отступал, открывая истинное лицо леса — как оказалось, полное жизни. Все в зелени стояли деревья, щебетали птицы. А один раз на глазах у путников тропу пересек шустрый суетливый заяц.

По такому лесу обратная дорога заняла гораздо меньше времени. Точнее, Равенна и ее спутники даже устать не успели, добравшись до бывшего донжона… его образа в потустороннем мире.

Донжон тоже выглядел более приветливо и неожиданно празднично. У входа зеленела лужайка с цветами. К окнам нижнего этажа, а также к балкону тянулись побеги плюща. На стенах зеленели обширные пятна мха.

В этот раз двойник донжона не пытался запутать находившихся в нем людей. Не старался затруднить их путь. Все лестницы, двери и коридоры оказались на месте. Так что четыре человека без труда добрались до нужной комнаты. Где, не скрывая облегчения, вновь шагнули в затененное зеркало, пересекая черту между мирами.

Пересекая ее, на сей раз в обратную сторону.

А в мире живых, как оказалось, прошло всего ничего времени. Потому что лампа аль-Хазира продолжала гореть. Зато воздух в маленькой комнатушке успел наполниться запахом гари — от сгоревшего масла. Так что Освальд без лишних раздумий распахнул ставни единственного окна — проветрить.

Поддались ставни на этот раз легко — не в пример отражению этой комнаты в ином мире. И почти сразу лучик света блеснул, отразившись от священной чаши в руках Равенны.

— Да ведь это же… — шепотом, словно боясь поверить или вспугнуть неожиданное чудо, пробормотала волшебница.

— Солнце, — сказал Освальд неожиданно спокойно, на диво буднично.

А лучик, сперва слабый, с каждым мгновением набирал силу, делаясь все ярче. Потом к нему присоединился второй луч, третий. Один за другим прорезали они стремительно таявшую в небесах серую пелену. Касались священной чаши. И она засверкала ослепительно, словно именно в этом сосуде рождалось дневное светило, которого так заждались в этом мире.

9 января — 1 февраля 2022 г.