Шорохи в шкафу (джен)

…Он был в трех метрах от часовой бомбы. Тик-так-тик-так… Часы отсчитывали время в такой жуткой тишине, что появлялись сомнения в существовании мира вне его комнаты. А его комната превратилась в оцепленный полигон, где нужно было обезвредить бомбу, которая вот-вот должна была разорваться здесь… Но нет, у него не было даже шанса предотвратить взрыв. И с каждым тиком он был всё ближе и ближе к тому моменту, как это произойдет.

В промежутке, пока минутная стрелка меняла свое положение, его сердце успевало сжаться сотню раз… Почему это происходит с ним снова? Почему? Он делал всё, чтобы бомба не появилась. И несмотря ни на что, по каким-то воистину загадочным причинам это громкое тиканье часов в ожидании, похожем на кошмар, происходит снова.

Скоро он вернется домой, и детонатор сработает. И этого невозможно избежать…

Оставались час, двадцать минут и сорок шесть секунд, когда он услышал первый шорох в шкафу. Звук был едва различим. Дело в том, что шуршание раздавалось там и раньше, но он был настолько занят своими мыслями, что не замечал его. И кроме того, при его состоянии зашкаливающего напряжения часы тикали настолько громко, что вызывали звон в ушах, и в таких условиях мальчику не было дела до каких-то там шорохов.

Шорох был скрытным и ненавязчивым. Потихоньку скрипнула вешалка. Осторожно зашуршал рукав рубашки, коснувшись рукава куртки.

Мальчик только слегка повернул голову в сторону шкафа. А затем снова провалился в свои душевные терзания…

Стрелки двигались так быстро! Он желал, чтобы шесть часов никогда бы не наступило! Ведь это бы означало только одно. Апогей ожидания. А получас спустя — унижение и боль…

Всё внимание Эллиота было сосредоточено на часах над его дверью. Оставалась сорок минут и шестнадцать секунд. Он поерзал на постели, меняя позу. В шкафу тихо-тихо картонная коробка с ботинками стукнулась о стенку. Но всё внимание было по-прежнему отдано стрелкам. Мальчик встал с постели. Из шкафа раздался отчетливый шорох. Он посмотрел на дверцы. Они были плотно закрыты. Эллиот глянул на часы. Последнее, что его сейчас волновало это какие-то шорохи.

Он взял книгу с полки и сел за письменный стол. Для разнообразия, он стал смотреть на цифровой будильник на тумбочке у кровати. Уроки были сделаны два часа, десять минут и тридцать секунд назад. Мальчик постарался читать. Одну строку приходилось читать по нескольку раз, а буквы расплывались. В какой-то момент, он забылся и вчитался. Время! Он резко оглянулся на дверь. Над дверями висели часы, которые говорили, что до взрыва осталось двадцать две минуты и десять секунд.

Оставалось так мало времени. Ему стало душно. В горле пересохло. Ему захотелось пить.

Эллиот встал, глянул на часы, потом на будильник. Вышел из комнаты, (как жутко скрипнула дверь, заставив на секунду замереть от вспышки ассоциации). Налил полный стакан воды и выпил. Пустой стакан задрожал в руке. Время начинать себя успокаивать…

Он вернулся в комнату, когда оставалось шесть минут и тринадцать секунд. Делать что-либо он был уже не в состоянии. Он просто сидел на кровати и разглядывал ворсинки на ковре. К горлу подступил ком.

Скрип в шкафу. Мальчик повернул голову. Шуршание ткани его одежды внутри. Слишком очевидный, чтобы остаться незамеченным. Что это? Мышь?

Он подошел к шкафу, снял вешалку с пиджаком от школьной формы. И взялся за ручки. В шкафу что-то было. Точнее, там кто-то был. Потому что даже сквозь отвратительное, оглушительное тиканье часов он услышал приглушенный вздох…

Он потянул за ручки и открыл дверцы шкафа. Там был мрак. Его одежда немного шевелилась, в правом углу было очень темно и пусто… Очень-очень темно.

Взрыв! Из будильника грянул гром. Всё перестало иметь значение, кроме того, что его отец подходил к дому.

Эллиот, не отдавая себе отчета в действиях, судорожно захлопнул шкаф и заметался по комнате в повторяющемся звуке будильника. Он резко сел на кровать и уставился на дверь. Будильник замолчал, а его отец зашел в дом.

Мальчик слушал шаги мистера Грина.

Эллиот чувствовал, как подкатывают заранее волны стыда. Его отец шел к нему. Дверь его комнаты резко открылась.

Мистер Грин стоял, скрестив руки на груди и безмерно строго смотрел на Эллиота.

— Мне казалось, мы договорились в прошлый раз. Я думаю, ну слава богу. И сегодня мне звонят из школы и говорят…

— Да, но…

— Не перебивай! У тебя есть голова на плечах? Чем ты думал?!

— Я знаю, что тебе рассказали. Но всё не так, как ты думаешь!

Всё было бесполезно. Они оба знали, что оправдания не имеют смысла.

— Я этого не делал!

— А кто же?! Тебя поймали практически за руку!

— Ты мне всё равно не поверишь…

— А во что я должен не поверить? Что это не ты сдал ни на 40, ни на 30, а на 1 балл! 1! Ты не то, чтобы плохо готовился — ты даже не открывал учебник!

— Я готовился, и я отвечал почти везде правильно, я точно знаю! Она что-то перепутала, это не моя работа.

— И поэтому ты написал про нее непристойности? Я поражаюсь, как тебе в голову такое пришло?!

— Ничего я не писал!

— Хочешь сказать, она сама написала?!

— Нет… я не знаю…

— В классе были только ты и она. Больше никого! И, да — я действительно не поверю, что она сама про себя это написала. Она прекрасная учительница, очень почтенная и порядочная женщина!

— Я не знаю, не знаю! Но я этого не делал!!! -закричал мальчик

Мистер Грин сделал пару шагов к сыну и застыл над ним, снова скрестив руки на груди. Когда он вот так скрещивал руки это было угрожающе. Эллиот ненавидел этот жест. Он был более чем однозначным.

— Ну всё, хватит. Ложись!

Мистер Грин сказал это очень спокойно, и голос его был тверд и холоден как сталь. Он стал расстегивать ремень брюк.

Эллиот замялся и опустил взгляд.

— Я не ясно выразился? — бесцветно спросил отец.

Эллиот рассматривал свои руки. Его сердце колотилось в груди.

Если отец решил что-то, то переубедить его невозможно. Разумеется, он и не помышлял сопротивляться. Единственная попытка обернулась печальными последствиями, преследующими его до сих пор.

Дело в том, что мистер Грин подходил к любому делу основательно и обосновано. И при первом наказании мистер Грин пришел к выводу, что десятка — метрически идеальное и наиболее подходящее с математической точки зрения число. Потому сперва Эллиотту приходилось мириться с десяткой. Но после неудачного эксперимента сына, который попросту подпер дверь стулом, не пуская старшего Грина в комнату, красоту симметрии числа пришлось нарушить. После того, как он всё же попал в комнату, Аарон логически рассудил, что декады не достаточно. И как всегда безукоризненно разумным и хладнокровным заключением стало прировнять число ударов к возрасту сына. А поскольку мистер Грин был последовательным (чем очень гордился), решения не изменил.

— Ты что, не слышишь? Я с кем разговариваю? Немедленно ложись, руки по швам!

Для пущей убедительности мистер Грин указал рукой, держащей ремень на пустое место на кровати рядом с Эллиотом. Отцовский ремень оказался невероятно выразительно близко от Эллиота. Он медленно растянулся на кровати в полный рост. Было бесконечно обидно. Ведь он не заслужил наказание. За эти несколько секунд до первой вспышки он проживал вечность, наполненную отчаянием. Призрачная надежда, что может быть всё обойдется, он сможет объяснить, невозвратно рухнула.

Мистер Грин обожал считать. Так что не удивительно, что замахи он тоже считал. Вслух. И считал он именно замахи. Поэтому после оглашения цифры и ошеломляющим действием оставался промежуток времени. И хотя промежутки были четко равномерными (очевидно также рассчитанными), для Эллиота буквально каждый удар оказывался неожиданным. Цифра — пауза — вспышка боли. Ужасный маятник, безукоризненно ритмично раскачиваемый мистером Грином с холодной, размеренной точностью. Метролог порол как робот.

Один.

С первым ударом мальчик только поморщился. Но их было еще четырнадцать.

Два.

Он чуть дернулся, но едва заметно.

Три.

Вспышка боли. Эллиот судорожно выдохнул.

Четыре.

Эллиот зажмурился. Хотелось сбежать.

Пять.

При пятом жестком, резком соприкосновении ремня и ткани его брюк он застонал.

Шесть.

Ремень ужалил его, Эллиот дернулся всем телом.

Семь.

Половина. А Эллиоту уже становилось трудно дышать.

Восемь.

Пальцы рук Эллиотта сжались, вцепившись в ткань простыни.

Девять

Вырвался вскрик, пальцы неконтролируемо сжимались и разжимались.

Десять

Боже! К горлу подкатил ком.

Одиннадцать

Эллиот вскрикнул и закашлялся.

Двенадцать

Счёт — молния. Убежать.

Тринадцать

Бежать. Как можно дальше!

Четырнадцать

Эллиотта трясла мелкая дрожь…

Пятнадцать…

Минуту спустя он остался в комнате один.

Не считая того, кто прятался в шкафу