Направит тебя к миру (гет)

Это был второй раз, когда Ките пришлось одновременно справляться с горем и новорожденным, и Мадара снова отсутствовал, когда ему надо было поддерживать жену. Он не мог позволить этому случиться снова: ему надо провести ревизию своих обязанностей (а также обязанностей Охабари-оба, так как деревня довольно плотно переплелась с Внешней и Домашней Стражей) и делегировать некоторые из них на постоянной основе. Клан теперь был слишком большим, слишком распространившимся по территории, и его дипломатические обязанности были слишком многочисленными и разнообразными, чтобы они выполняли все только вдвоем.

Он сделает это основной задачей этой зимы: пара месяцев, чтобы уточнить детали, обдумать кандидатов, делегировать и убедиться, что эти люди знают, что делают. Это также будет время наверстать работу, которая отойдет на второй план, пока он будет утешать свою жену и детей, чтобы они знали, что у них есть его поддержка. Потому что Мадара знал свои приоритеты: семья стоит на первом месте. Если он не мог позаботиться о собственной семье, он не имел права руководить кланом.

В итоге он приступил к обсуждению всего с Охабари-оба чуть больше, чем неделю спустя. У И родился ребенок за день после похорон бабушки Киты (мальчик), так что все было хаотично несколько дней подряд. Изуна прямо сейчас не особо помогал, но Мадара мог простить его. Он очень хорошо знал восторг от новорожденного, и это был первый (и, скорее всего, единственный) сын Изуны. Его младший брат придет в себя, когда закончится период отсутствие непрерывного сна.

— Клан на треть больше того, что было, когда мы заключили мирный договор, — начал Мадара, обхватив чашку обеими руками, — так что у нас почти столько же детей младше шести, сколько от шести до шестнадцати. Внешняя Стража наполнена почти до отказа (около сорока ветеранов ушли в отставку, чтобы воспитывать детей, но прямо сейчас у меня восемьдесят воинов от шестнадцати до двадцати одного), и еще сорок в данный момент на обучении, а всего их вообще двести тридцать. Это слишком много: у нас недостаточно миссий, чтобы занять их всех, и я не собираюсь начинать наемнические грабежи в Стране Воды просто потому, что моим воинам скучно.

Одна из причин, по которой так многие все еще вступали во Внешнюю Стражу, заключалась в том, что его воины не стеснялись говорить, насколько они сильно наслаждаются тем, какие интересные новые миссии, плюс гарантии очень низких шансов смерти и увечий. Мир с Сенджу делал передвижение во много раз более безопасным, так что некоторые люди присоединялись чисто для возможности путешествовать. Ему надо будет восстановить торговую ветвь клана и передать эти обязанности подходящему заместителю, но сначала ему надо будет удостовериться, что торговая ветвь не станет легкой мишенью, если все возрастающие политические волнения снова приведут к сражениям. Может, сделать обязательным, чтобы ее члены завершили полное обучение во Внешней Страже и поддерживали боеспособность?

— Деревня усложняет ситуацию, — заметила Охабари-оба. — Шиноби из более мелких кланов постоянно ходят на миссии, потому что их мало и их клиенты находятся далеко друг от друга, и многие из них меньше платят и больше лгут, потому что клан с только десятью взрослыми не может позволить себе отказаться от хоть как-то оплачиваемой работы, неважно, насколько она опасна. У этих мелких кланов также нет знаний для того, чтобы заправлять фермой, или денег, чтобы заплатить за ученичество своих детей, но наши юные горячие головы видят только то, что они не проводят две недели за обучением и выполнением других обязанностей за каждые три дня в поле, и наши воины чувствуют себя несправедливо обделенными в сравнении.

— Мне придется повысить стандарты, — решил Мадара, — или иначе поменять то, как организуется обучение. У нас не было надлежащей Домашней Стражи почти десять лет, но если я разделю кандидатов, чтобы на каждых двух во Внешнюю Стражу один шел в Домашнюю, это сработает?

Это восстановит численность до более-менее того, что он помнил, как было раньше, но были ли у кого-то из его воинов навыки, в которых нуждалась настоящая Домашняя Стража? Это никогда не было его ответственностью, так что он никак не мог знать.

Охабари-оба нахмурилась, побарабанив пальцами по чашке.

— Мне надо будет более детально навести справки, — задумчиво сказала она, — но это может быть эффективным. Полагаю, в таком случае ты вернешь локальное патрулирование в обязанности Домашней Стражи?

— Таков план, да.

Это уберет один пункт из его списка дел, что также поможет.

— Я думаю, разделение обязанностей должно быть по способностям, а не по количеству, — твердо решила Охабари-оба. — Патрули требуют умения совершать скоростные рывки и очень высокого уровня внимательности, например, а также солидных умений ориентироваться в лесу и делать и распознавать ловушки. Официальное восстановление боевого формирования Домашней Стражи поможет, так как некоторые люди могут перевестись по собственному желанию: больше родителей, например, — она сделала паузу. — Будет ли Домашняя Стража также функционировать и в деревне?

Мадара отрицательно покачал головой: это было бы бестактно с политической точки зрения: от этого создалось бы ощущение, что они пытаются контролировать своих вассалов и союзников.

— Они будут патрулировать земли клана, в том числе и более дальние, и помогать углежогам с лесопользованием, а также заглядывать к тем членам клана, которые живут в деревне, и присматривать за тем, чтобы у них было все, что им нужно. Потенциально также они будут помогать на тренировочных полях: это было особенностью моего детства, которая, кажется, отошла на второй план.

Он знал, что Кита тоже многому научилась у воинов не при исполнении, но подобного, кажется, больше не происходило.

— Не помогает и то, что половина детей сейчас тренируется в деревне.

— Если мы создадим пост Домашней Стражи в деревне, это должно помочь ситуации.

Даже несколько постов: деревня продолжала расти.

Охабари-оба хмыкнула:

— А кто следит за порядком в деревне, племянник?

Мадара вздохнул:

— Оба-сан, ты права, что нам действительно нужна полиция в деревне, но в ней не могут быть только Учихи. Это будет способствовать неприязни. Как только наш клан будет приведен в порядок и я перестану вытаскивать юных воинов из передряг каждые два дня, я подумаю о том, чтобы доверить кому-нибудь создание межклановой полиции, но пока я не могу этого сделать. Сначала мне надо привести в порядок мой собственный дом.

Не говоря уже о всех других вещах, которые ему надо было делегировать кому-то другому, чтобы освободить место для планирования, представления, а затем работы с подобной вещью…

— Назначь Хидаку заниматься этим, — внезапно сказала Охабари-оба. — Теперь, когда у Хикаку есть Коки-кун, чтобы унаследовать Ятагарасу, он как неприкаянный. Он обучен для этого и достаточно молод, чтобы как слушать более опытных людей, говорящих, что сработает, а что нет, и чтобы его неизбежные ошибки простили как поспешность юности, которую он со временем перерастет.

Мадара обдумал это. Хидаке было девятнадцать, и хотя он прошел минимальное обучение оружию, он никогда не принадлежал к Внешней Страже. Это было хорошей вещью в данном случае: хитрость в том, чтобы управляться с большим количеством пьяных или ворчливых шиноби не при исполнении, заключалась в деэскалации, а не чтобы твоим первым инстинктом было выхватить оружие. Хидака знал все о деэскалации, так как Тсуними много учил его тому, тренируя в том, чтобы быть хорошим главой рода, и Хидака много помогал Хикаку с политической и социальной стороной его обязанностей Ятагарасу.

Его также без промедления заменили его двухгодовалым племянником на роли наследника их рода, независимо от его очевидной компетентности, так что было бы умной идеей дать ему обязанности, требующие его значительных навыков, прежде чем он начнет бедокурить от скуки или жалости к себе. У Мадары было чувство, что он начинает интересоваться ухаживаниями, так что поручение ему чего-то, чем он сможет гордиться, поможет и в этой области. Позволение его двоюродному брату создать проект с нуля частично компенсирует головную боль от необходимости организовать процедуры, стандартизировать наказания за распространенные мелкие преступления и так далее. Полученные достижения будут его с самого начала, а не результатом усилий кого-то другого, которые он претворял в жизнь.

— Я предложу это Хидаке после того, как поговорю с Хаширамой и другими главами кланов, — согласился Мадара. — Скорее всего, они захотят назначить на это дело членов собственных кланов, но я могу указать на то, что один член клана Учиха должен или должна хотя бы номинально возглавлять этот проект из-за нашего долга как сюзеренов, — он сделал паузу, так как у него возникла идея. — И мне стоит поговорить с Китой: эти ее нокаутирующие печати были бы для этого идеальны.

Охабари-оба фыркнула, и ее губы дернулись в улыбке:

— Верно, они подойдут. Это также будет очень неудобно для жертв, учитывая то, что для их нанесение фактически не нужна чакра. Можно набрать и гражданских.

Вообще, это было бы замечательно: это сделает полицию менее пугающей для жителей деревни, которые не принадлежат кланам шиноби, и поспособствует тому, что бесклановые будут чувствовать себя более вовлеченными в жизнь селения. Больше применений фуиндзюцу и необходимость в нем также означало больше возможностей для людей научиться печатям: у Киты уже было два новых ученика, но это могло простимулировать некоторых других научиться хотя бы воспроизводить уже существующие печати клана, даже если они никогда не будут достаточно владеть этим искусством, чтобы создавать собственные.

— Ну, с Домашней Стражей и новой полицией наша молодежь вся должна быть занята, — принял решение Мадара. — Я делегирую все дипломатические переговоры, не считая обращения к даймё, Изуне (он будет хорош в этом) и, может, подумаю о том, чтобы поговорить с нашими ремесленниками о новых способах, как мы можем специализироваться. Нет смысла в мире, если вся наша молодежь все еще пытается быть воинами, так что мне явно надо найти новые и интересные вещи, которыми они смогут заняться в свободное время.

И это потенциально поощрит их к тому, чтобы они нашли карьеру в другой области.

— Возможно, больше сосредоточиться на искусствах? — предложила Охабари-оба. — Я не думаю, что в деревне кто-то делает музыкальные инструменты, но у нас есть все материалы для этого.

Это было отличной идеей: музыка делает жизнь более приятной, и, если у деревни есть музыка, это маленький шаг к пьесам и другим представлениям. Он знал, что Охабари-оба наслаждалась ими, когда была моложе, и довольно часто путешествовала с торговой ветвью, чтобы смотреть разнообразные спектакли, когда была ребенком.

— Можешь, пожалуйста, узнать, заинтересован ли кто-то в учебе? Я бы с удовольствием организовал ученичество в столице, даже несколько ученичеств. Мы определенно можем себе это позволить.

Однако он будет настаивать на принятии печати «руки прочь» для всех живущих вне земель клана: он хотел, чтобы его соклановцы были в безопасности, что он не мог точно гарантировать, если они не живут прямо под его властью.

— Я позабочусь о том, чтобы составить несколько списков, — с энтузиазмом согласилась Охабари-оба. — А также организую место для уроков музыки. В нашем клане достаточно музыкантов, так что обеспечение того, чтобы дети знали, что они могут научиться, — это хороший шаг к тому, чтобы поощрить больше из них попытаться.

Было правдой, что до сегодняшнего момента музыка практиковалась либо целеустремленно одаренными (теми, кто требовал обучения вне зависимости от обстоятельств), либо главными семьями родов. И ему, и Изуне пришлось научиться играть на сямисэне, хотя, честно говоря, он был довольно ужасен в этом и обрадовался поводу бросить, когда угроза Сенджу стала более ощутимой. Жульничество с шаринганом очень помогло, но он определенно никогда не наслаждался игрой. Ките пришлось научиться кото после того, как ее с ним обручили, хотя у него было чувство, что она в конечном счете начала получать от этого удовольствие, судя по всем песням, которые она сочинила после. Хикаку и его братья умело обращались с бивой (Бентен играла на кокю и была чрезвычайно талантлива), а Кагуцучи целеустремленно учил себя играть на арфе своего рода с помощью абсолютно каждого человека старше тридцати с шаринганными воспоминаниями о других членах рода Кодзин, играющих разнообразные мелодии. Осики в данный момент учил своего старшего сына создавать музыку с помощью костяной флейты, которую Ёмоцусикомэ избрали своим инструментом, а Кита учила близняшек своему кото.

У рода Тоётама не было конкретного избранного инструмента, и они, кажется, играли абсолютно на всем со струнами: у Такао был цимбалы из Страны Ветра, а его отец предпочитал гуцинь из Страны Земли. Тоши, кажется, начала интересоваться этим гуцинем, так что Мадара подозревал, что, как только она овладеет кото, она станет исследовать другие инструменты для себя.

— Мне надо будет спросить, согласится ли минсюку дать официальное разрешение на музыкальные представления вечерами, — сказал он, допив чай. — Это откроет для людей эту идею, а также поощрит тех, кто играет на инструментах, заявить о себе. Может быть, потом они построят собственный концертный зал, где будут проводиться театральные представления.

— Нам остается только надеяться, — сухо заметила Охабари-оба. — А теперь, назначим следующую встречу через неделю? Думаю, Минаката должен быть на следующем нашем обсуждении, так как через шесть лет этими делами управлять будет он.

— Я оставлю это решение тебе, оба-сан, — тактично ответил Мадара. Его тетя не была такой уж и старой, ей не исполнилось еще и пятидесяти, но он мог видеть седину на ее висках. Жизнь не была особо добра к ней.

* * *

Кита ужасно скучала по бабушке, но она также понимала, что Татешина знала бабушку лучше, чем кто-либо другой еще живущий. Ее младшая сестра была ученицей бабушки в ткачестве, проводила с ней много часов каждый день учась и слушая ее, и была безутешна от смерти бабушки, как Кита, когда умерла мама.

Так что Кита нашла Мару, подкупила его рыбой на ужин, чтобы он на несколько часов присмотрел за ее детьми и детьми Татешины, а затем пригласила сестру на формальный чай. Теперь она чувствовала себя более уверенной в своих навыках, чем десять лет назад, но она осознавала, что и близко не была мастером этого искусства. Чай — это дело всей жизни, постоянное мастерство себя, и перед ней лежал долгий путь. Однако теперь она на самом деле наслаждалась этим искусством.

Церемония создавала спокойствие и порядок в текущем моменте, пространство, где ждали именно ее сестру, а не требовали от нее заботиться о других. Кита также обнаружила себя погружающейся в тишину, позволяя ей наполнить себя и смягчить острые углы дня. Она так сильно любила своего десятидневного сына, но горе было истощающим, и ей надо было заботиться о пяти других детях, а также приглядывать за Бентен. Может, сейчас ее старшая девочка была уже почти взрослой, но она все еще нуждалась в заботе, пусть и только для того, чтобы напомнить ей заботиться о себе.

После густого чая, сладостей и тонкого чая Татешина поставила чашу на стол и слегка улыбнулась:

— Спасибо тебе, анеки.

— Я сделаю для тебя все возможное, Шина, — нежно ответила Кита. — Не стесняйся посылать ко мне Нэйси и Такару всегда, когда захочешь, а также Биэй, когда он достаточно подрастет. Такахара и Сукумо должны проводить время со своими двоюродными братьями и сестрами, и Митаме определенно понравится получить больше товарищей по играм.

— Такахара не будет чувствовать себя в меньшинстве, окруженным родной сестрой и двумя двоюродными, когда другому мальчику только два года?

Кита состроила притворно благочестивое выражение лица:

— Другие близкие родственники Такахары его возраста все девочки, Татешина, он привык к этому.

Токими, которая была старше ее сына и занимала прочную лидерскую позицию, когда дело касалось игр с ним, дочь Хидзири Хатсу (чье зачатие вызвало торопливую свадьбу ее родителей), которая была на несколько месяцев младше, и дочь Хикаку Сатими, которой недавно исполнилось пять. Мальчиками, с которыми ее сын играл чаще всего, были Кагами, старший Канмури, Омуся, первенец Осики (чье зачатие тоже побудило скоропалительную осеннюю свадьбу вскоре после заключения мирного договора), и Отофуке, который был четвертым ребенком и вторым сыном троюродного брата Мадары Обихиро.

Такахара также проводил достаточно времени с Мадомой, но это было скорее из-за того, что Тобирама часто приводил своего племянника теперь, когда Хаширама наконец проводил время с Тсунамой (тренируя его, потому что, конечно, мужчина не мог придумать ничего другого, как можно провести время с бедным мальчиком), и Мадома был достаточно взрослым, чтобы считать нечестным то, что ему не разрешают присоединяться. Кита точно не знала, сказал ли Тобирама своему брату, что Мадома ходит на подготовительные уроки клана Учиха, но худощавый и слегка неловкий Сенджу с волосами цвета сливы выглядел счастливым, и именно это было важно.

И все это Татешина уже знала, но беззлобное поддразнивание было хорошим знаком.

— Ну, в таком случае я не буду стесняться навязываться, — с притворной скромностью пробормотала ее сестра, и в ее глазах плясали смешинки. — Особенно если за ними будет присматривать Тобирама: моим девочкам надо проводить больше времени с их Бира-оджи.

Половина детей в клане сейчас звала Тобираму так: было умилительно, как мужчина заметно таял за маской строгости, когда к нему так обращались.

— Я уверена, что он будет рад этому.

Тобирама был невероятно хорош с детьми, он всегда был терпеливым и готовым внимательно выслушивать детский лепет так, чтобы это и близко не казалось снисходительным: дети замечают такие вещи.

— Итак, как ты думаешь, со сколькими синяками нам вернут наших детей? — безмятежным тоном спросила Татешина. — Мару не самый внимательный из тех, кто может присмотреть за детьми.

— Не с таким большим количеством, как может показаться, — ответила Кита, защищая свой выбор ответственного за присмотр. — Мару знает, что есть тонкая грань между обучающим и вредящим, и он следит за обеспечением того, чтобы все оставалось строго в области первого. Они будут в грязи, царапинах и снегу, да, с несколькими синяками и наверняка веточками в одежде в волосах, но они весело проведут время и сначала хорошо отоспятся днем.

Мару впитал кошачью точку зрения на воспитание детей, которая заключалась в том, что за котятами надо присматривать, но побуждать их делать собственные открытия. Кита была всеми руками за, честно говоря: Такахара обожал парня и всегда отлично себя вел для него, чем Мару был явно озадачен, но чем счастливо пользовался.

Ее сестра пристально посмотрела на нее.

— Многие вещи внезапно стали понятными, — насмешливо и задумчиво сказала она. — Ты специально разрешаешь своим детям бегать без присмотра, анеки: как не стыдно.

— Ты говоришь это, как будто хаха не позволяла мне бегать без присмотра, когда мне было три, и не отправляла со мной Наку, когда мне было семь, — сухо заметила Кита. — В шесть лет я залезала на деревья за шелком без какого-либо надзора. Я чувствую, что я больше контролирую ситуацию, ведь я настаиваю, чтобы поблизости от них находился фактический взрослый.

В конце концов, Мару было двадцать, хоть он и не был менее непринужденно кошачьим, чем когда ему было четырнадцать.

Татешина сделала паузу.

— Да, это правда, не так ли? — согласилась она, внезапно озадаченная. — Не могу поверить, что я забыла об этом.

— Ты училась ухаживать за гусеницами, — тихо сказала Кита. Она не была удивлена, что это выскользнуло из памяти ее сестры. Это было давно, и Татешина не была особой любительницей приключений и с большим удовольствием оставалась ближе к дому и сидела с бабушкой, наблюдая за тем, как она ткет.

Татешина очевидно вспомнила то же самое, что и Кита: ее нос порозовел, глаза наполнились слезами, и она потянулась за платком.

* * *

За два дня до церемонии присвоения имени их новорожденному сыну, Мадара сел поговорить с Китой, когда дети ушли спать, чтобы задать важный вопрос:

— Как ты хочешь назвать нашего сына?

Кита прикусила губу.

— Я точно не знаю, муж. Я думала о «Минами», но это совсем не подходит нашему неугомонному маленькому джентельмену. Как и другие имена, о которых я думала. А ты?

Мадара передал ей свиток из архивов, уже открытый на определенном разделе, и постучал пальцем по одной строчке. Его жена моргнула, а затем нахмурилась.

— Ну, я могу увидеть несколько причин, почему ты бы его выбрал, традиционные и нет, — медленно произнесла она после паузы, — и оно мне нравится, но ты уверен?

— Мне нравится имя, мне нравится аллюзия, и оно хорошо подходит к именам других наших детей, — просто сказал Мадара. У него имелись самые разнообразные другие причины, но Кита уже о них знала. Они были довольно очевидны. — И я хочу, чтобы у нашего младшего сына было благословение, которое оно несет.

Он был таким крошечным малышом и казался даже меньше, чем Бентен, когда та была младенцем, что могло быть из-за того, что сейчас Мадара был взрослым и у него были более крупные руки, но от этого все равно было тревожно. Это имя будет успокаивать его страхи и даст ему уверенность, что его младший не станет первым из его детей, кто умрет. Клан видел намного меньше младенческих смертей с тех пор, как печати Киты стали распространенными, но «меньше» не означало «никаких»: преждевременное рождение делало шансы выживания его новорожденного сына намного менее благоприятными. Не то чтобы ранние роды уже решили его судьбу: то, что кроха был энергичным и с аппетитом ел, было хорошим знаком.

— Ну, как я и сказала, у меня нет ничего другого на уме, и оно мне действительно нравится, так что я согласна, — твердо решила Кита, прежде чем лукаво взглянуть на него. — И я уверена, что ты хорошо повеселишься, объясняя свои причины другим. Или не объясняя.

Мадара широко улыбнулся. О, у него не было совершенно никаких намерений полностью объяснять весь свой мыслительный процесс (это подтвердило бы наличие запутанной политической проблемы, которая, как он надеялся, распутается со временем сама собой без его прямого вмешательства), но было много чего, что он мог сказать, что являлось бы абсолютной правдой. В конце концов, именно Кита научила его, что нет никаких проблем с тем, чтобы у тебя было шесть разных причин твоим действиям, но ты признаешься только в двух.

* * *

Учихи называли своих детей, когда им исполнялось две недели, на церемонии в клановом храме, где обычно присутствовали только близкие родственники. Однако Мадара был формальным главой клана, главой Внешней Стражи, главой одного из самых видных и влиятельных родов клана Учиха, так что ему приходилось больше играть на публику: все три церемонии присвоения имен его детям после подписания мирного договора были открыты для всего клана с огромным количеством бесплатной еды для всех, хотя никому из чужаков не было разрешено присоединиться. Следовательно, Тобирам не узнал, как Мадара все же назвал своего сына, пока Камуи не вернулась с вечеринки, чтобы рассказать об этом Чике, которая затем взяла и рассказала всем Сенджу, которых смогла найти, намного раньше, чем Тобирама закончил подготовительный к фуиндзюцу класс (продвинутые и малоизвестные кандзи вместе с разнообразными традиционными стилями каллиграфии), который он преподавал этим утром.

Следовательно, Тобираму перехватил у двери школы его дующийся старший брат на глазах у любопытных зрителей, состоящих из дальних родственников, пока его ученики выбегали из здания к родителям, опекунам и старшим братьям и сестрам.

— Тоби, ты знаешь, как Мадара назвал своего недавно родившегося сына?

— Я понятия не имею, анидзя, — сухо ответил Тобирама, надевая сандалии. — Как-то очень по-традиционному, полагаю.

Теперь он знал достаточно о клане Учиха, чтобы осознавать, что вкус Киты с Мадарой в именах был достаточно традиционным, чтобы некоторые более низкоранговые члены клана считали его решительно архаичным.

Хаширама фыркнул:

— Ну, он назвал его в честь тебя, отото!

Тобирама замер, едва ли сделав шаг за порог, а его брат продолжил жаловаться о том, как это нечестно, мол, он назвал одного из своих сыновей в честь Мадары, так что Мадара мог бы ответить взаимностью, и о том, как его второй сын был даже назван в честь Мито, но Тобирама ни к чему из этого не прислушивался. Он просто не мог осмыслить это. С чего бы Мадаре называть своего сына в честь него?

— Как назвали мальчика? — слабым голосом спросил Тобирама.

— Шираками, — жизнерадостно сказала Тока, хлопнув его по плечу. — Пишется с кандзи «белый» и «волосы». Поздравляю!

Ну. Это было. Тобирама понятия не имел, что говорить или думать.

— Это не может быть правдой, — выдавил он, и в этот же момент к школе подошел Мадара, чтобы забрать Тоши и Азами. Которые наверняка были на церемонии присвоения имени сегодня утром, если не на последующем празднестве, если подумать об этом…

— Мадара! Почему ты назвал своего сына в честь Тоби? Я назвал Мадому в честь тебя!

Мадара прожег его взглядом:

— Ты назвал сына в честь окон, Хаширама! Или стены между окнами, в лучшем случае: как это хоть каким-то образом связано с моим именем?

Имя Мадары писалось с кандзи «веснушчатый» или «пятнистый»: Тобирама точно не знал, что произошло с Учихой Таджимой, чтобы заставить мужчину думать, что это хорошее имя для первенца. Может, у Мадары где-то было родимое пятно?

Стоп, это совсем не было существенным или полезным ходом мыслей. Он даже не хотел знать это. Тобирама решительно направил свои мысли в другую сторону.

Хаширама надулся, глядя на своего друга, и облако мрака собралось над его головой:

— Оно звучит похоже!

— Оно не звучит похоже! — вышел из себя Мадара. — То, как я называю моих детей, не имеет ничего общего с тобой: у нас есть традиционный клановый список, с которым консультируется большинство родителей, если они просто не называют своих детей в честь своего любимого предка! По крайней мере, так происходит в крупных родах — мелкие семьи также используют распространенные в Стране Огня имена.

— Но ты назвал своих сыновей в честь Мито и Тоби!

— Ничего в моих сыновьях никак не связано с твоей женой, о чем ты говоришь?! — потребовал ответа Мадара, решительно подталкивая своих девочек к Обихиро, который забирал собственных дочерей Нари и Хоси, и в его плечах явно было видно напряжение, когда он уводил их от школы. Тобирама держался подальше от этого спора, хотя он не мог не заметить, что Мадара до сих пор не отрицал, что Шираками дали имя с мыслью о Тобираме.

— Митама! — провыл Хаширама, и его чакра вспыхнула и начала хлестать из него как из прорванной трубы.

— В честь моего двоюродного дедушки, ты, дубина стоеросовая! — прорычал Мадара, не отступая ни на шаг. — Он познакомил меня с соколиной охотой! «Митама» — это традиционное имя в роду моей прабабушки, как и Морея, мой другой двоюродный дедушка, как и Хатимантай, мой дедушка! Это никак не относится к твоей жене!

Никого из детей рядом уже не было, так как их быстро увели подальше от радиуса взрыва родители и другие обеспокоенные взрослые. Чакра Мадары кружилась горячим вихрем, крепко сдерживаемая, но изо всех сил пытающаяся вырваться из-под железного контроля, а чакра анидзя так же широко распространялась и душила, как мокрое одеяло.

— О, — пробормотал Хаширама, осознав слова Мадары. — Но, но Шираками!

Мадара слышимо скрипнул зубами.

— Это еще одно традиционное имя, олух, — проскрежетал он. — Это счастливое имя для младших сыновей с пожеланием им долгой жизни. И я посчитал это важным, учитывая то, что он родился раньше срока.

Хаширама сжался, и его чакра спала, когда стыд от его неуважительной заносчивости, что ему должны, наконец вступил в силу:

— Я прошу прощения, Мадара.

— Правильно, — чакра Мадары успокоилась, и его шаринган наконец запоздало активировался. — Я не назову ни одного из моих детей в твою честь, никогда: это неприемлемо, учитывая наши соответствующие ранги, и было бы проявлением неуважения к моей жене, которая ясно дала понять, что хочет, чтобы все наших детей носили традиционные учиховские имена. Ясно?

— Да, Мадара, — теперь Хаширама выглядел отчетливо раскаивающимся, но никакое количество сожалений не могло заставить забыть эту очень публичную ссору.

— Хорошо. Я больше никогда не хочу об этом разговаривать.

Мадара исчез в порыве чакры. Без какого-либо уточнения, было ли имя «Шираками» отсылкой к Тобираме, традиционное учиховское имя или нет. Мадара был довольно шокирующе честным по поводу вещей, которые имеют для него значение, так что это отсутствие отрицания было в некоторой степени говорящим.

Тобирама сейчас пойдет в онсэн. Было проще получить некоторое время для размышлений без прерывания, пока ты сидишь в бассейне с горячей водой, и ему не надо было забирать Макуму у кормилицы еще два часа.

Когда он наконец забрал сына и направился к селению клана Учиха, чтобы спросить Мадару об этом в частном порядке, мужчина посмотрел ему в глаза с обманчиво невинной улыбкой и спросил: «Ты принял роды, чего ты ожидал?»

Тобирама налился алой краской от напоминания и сбежал, чтобы забрать Митаму с двумя младшими Татешины (Биэй и Фусими) с их дневного сна, чтобы они могли поиграть вместе с Макумой около часа под его присмотром.

* * *

Ее муж был очень внимательным и заботливым после ее утраты. Возможно, немного слишком внимательным: весна только-только наступила, а Кита определенно была беременна. Перспектива снова пройти через все это без надлежащего интервала, чтобы вернуть себе мышечный тонус и сфокусироваться на Шираками, чрезвычайно раздражала: как только она разберется с происходящим, Кита пойдет поговорить с И. Ее бывшая ученица сумела заставить работать свою печать для контрацепции (она оказалась очень простой и устраняла любую жизнь, пытающуюся попасть в матку), и Ките не понадобится много дней, чтобы ее выучить.

Как только этот малыш родится, она нанесет эту печать на себя и возьмет хороший долгий перерыв от беременностей. Несколько лет, определенно: возможно, даже пять, чтобы провести время за воспитанием детей и немного больше помогать мужу. Она знала, что в последнее время дела в политической сфере становились все более сложными (множество маленьких вещей, но небольшие проблемы растут как сорняки, если их вовремя не устранять), а Хаширама не помогал.

Из плюсов, в Конохагакуре теперь была полиция. Ей управлял Хидака, в ней состояли люди из всех кланов деревни, а также некоторые гражданские, все из которых использовали напитанные чакрой сети (эволюция ее напитанной чакрой конопляной нити, которую она сама никогда бы не придумала) и печати тайм-аут, чтобы быстро задерживать и нейтрализовывать всех, кто был пьян или хулиганил, чтобы их можно было утащить остыть в новых камерах с подавляющими чакру печатями.

Действия Хидаки, которые он предпринимал после того, как его заключенные остывали и успокаивались, заключались в том, чтобы назначить неоплачиваемый труд в качестве наказания. Обычно что-то неприятное, например, доставание переработанных отходов из станций фильтрации и сгребание их на поля деревни, рытье канав для защиты от наводнений вверх по течению, соскребание водорослей с мостов или стирка для клиник. Да, теперь вездесущее дзюцу для стирки Тобирамы обычно делало стирку одежды намного более быстрой и эффективной, но счистка крови, фекалий и других сомнительных телесных жидкостей с простыней и халатов никогда не будет приятной.

Вообще-то эти работы хорошо вознаграждались либо товарами, либо деньгами, чтобы компенсировать неприятность и закрепить их важность для деревни. Необходимость бесплатно выполнять подобную работу неделю, потому что ты напился и затеял драку, делала перспективу злоупотребления алкоголем намного менее привлекательной.

Сегодня Кита навещала Мито со своими четырьмя младшими детьми, чтобы Такахара, Сукумо и Митама могли побегать по саду нового главного дома клана Сенджу (построенного ближе к краю западной части деревни рядом с обширной лесной фермой Сенджу) с Мадомой и Менкой, пока две матери наверстывали упущенное после зимы.

У Шираками все было хорошо: ему почти исполнилось четыре месяца, и он не был заметно меньше, чем его братья и сестры в этом возрасте. Это было облегчением, когда первые два месяца его жизни оказались такими холодными, что Ките пришлось приматывать его к груди и отнимать от себя только ночью, чтобы положить в коробку-колыбель, теперь оснащенную термостатными печатями, чтобы обеспечить то, чтобы он не замерз. Теперь, когда наступила весна, она переселила его на детский футон, который лежал рядом с ее собственным, чтобы было проще кормить его ночью.

Стоял хороший день. Мито разложила подушки в павильоне, выходящем на главный сад, так что они могли держать детей под присмотром, даже когда малыши бегали вокруг клумб и пытались забираться на деревья.

— Сукумо, не переноси камни: это сад Мито-сан, — сказала Кита, повысив голос, чтобы ее было слышно и выпустив чакрой шип Разочарования с большой буквы, толщиной с иглу. Сукумо мгновенно выпрямилась, убрав руки за спину.

— Да, хаха!

Она подождала несколько секунд, а затем, как только Кита отвернулась, ее детская чакра стала сосредоточенной, ищущей что-нибудь еще, из чего можно построить дом. Если она не отвлечется и не устроит засаду на брата и Мадому вместо этого, скорее всего, в конце концов она будет использовать опавшие листья и ветки.

— Твои малыши ужасно энергичные, — тепло сказала Мито. — Не то чтобы мои не такие, но после всех этих разговоров о природе Инь по сравнению с Ян я ожидала, что дети клана Учиха будут более самосозерцательными.

— О, они не бегают по округе просто для того, чтобы побегать, — иронично сказала Кита. — Такахара даже сейчас будет плести грандиозную эпическую поэму о том, как он ведет отряд воинов, чтобы поймать биджу, который уничтожал деревни, Сакумо либо разложит миниатюрную чайную комнату с веточками и грязью, либо втянется в игру брата, а Митама в данный момент так очарован птицами, что он найдет гнездо какой-нибудь пернатой в твоем саду и проведет следующий час или два наблюдая за гнездом и его обитателями из-под куста. Их мозги работают с сумасшедшей скоростью, вырабатывая сотни мыслей, которые они потом рассказывают мне в подробных деталях и ожидают, что я все запомню.

С ее детьми никогда не соскучишься, ни с кем из них: это было замечательно, но иногда утомительно.

— О ками, — улыбнулась Мито. — Неудивительно, что они так нравятся Мадоме, он всегда был вдумчивым мальчиком. Однако Менка легче отвлекается: надеюсь, Сукумо не будет слишком сильно на нее сердиться, когда ее неизбежно прервут.

Менка была медноволосой и бесконечно бодрой, резкий контраст с тихим и серьезным Мадомой. Тсунама находился где-то посередине, клубничный блондин и веселый ребенок, но одновременно довольно интроспективный, хотя Кита подозревала, что немалая часть последнего была из-за чрезвычайно противоречивых отношений Хаширамы со своим старшим.

Что, к сожалению, было тем, по поводу чего Кита не могла конкретно ничего поделать.

— Твой сын — просто прелесть, — вместо этого тепло сказала она Мито. — Они оба. Всегда приятно, когда они приходят в гости.

Мито издала задумчивый звук и налила чай:

— Как продвигается торговый спор со Страной Моря?

— Плохо в том плане, что маловероятно, что мы сможем решить его мирно, — призналась Кита. — Корица — один из их основных экспортов, и то, что Хаширама научился выращивать кассию большими партиями, бросает вызов их монополии, так как вкусовые профили очень похожи. Я действительно верю, что со временем все успокоится, но я подозреваю, что сначала будут попытки убийства и миссии по саботажу.

Защита Мито была отличной, но ей надо было знать о потенциальных угрозах, чтобы активировать более опасные секции охранных печатей и ловушек, расположенных вокруг ее дома.

— Ну, Акимичи предупреждали моего мужа, что на рынке пряностей ожесточенная конкуренция, — вздохнула Мито, — что он, конечно, проигнорировал или по крайней мере не воспринял достаточно серьезно. Я предвижу вероятные проблемы и со звездчатым анисом из Страны Молнии. По крайней мере Акимичи уже выращивают все пряности, которые не берутся с деревьев, так что он даже не пытался попробовать их.

Кита не могла придумать никакой причины, по которой кеккей генкай Хаширамы не будет работать на всех растениях, но глава клана Сенджу заморачивался только с фактическими деревьями.

— Если он попытается выйти на рынок благовоний, клан Хьюга и половина столицы будут готовы прорекламировать нас даймё, — с ноткой иронии сказала Кита. — Сандаловое дерево чрезвычайно сложно выращивать (оно родом с южного побережья Страны Ветра и с нескольких островов южного моря, как Страна Луны), и агаровое дерево берется с деревьев алоэ, что никто никогда не пытался выращивать в промышленном масштабе. Полагаю, в Стране Демонов есть несколько плантаций сандалового дерева, но деревьям требуется восемьдесят лет, чтобы полностью вырасти, и их надо выращивать вперемешку с другими видами.

Сандаловое дерево частично паразит.

Мито прищурилась:

— Ты думала об этом.

Кита безмятежно улыбнулась:

— Конечно: лесоводство может обеспечивать твой клан столетиями. Есть мало других достаточно ценных видов благовоний (например, черный миробалан), и как только деревья вырастут, за плантацией надо будет только следить и поддерживать.

И это совсем не будет зависеть от человека с мокутоном, чтобы оставаться на плаву.

— Разве мой муж уже не настроил против себя достаточно людей? — но Мито казалась позабавленной.

— Пока что он сумел настроить против себя людей, от которых даймё не будет утруждаться защищать либо его, либо наши кланы, — заметила Кита. — Сделай наши действия финансово целесообразными, одновременно ослабляя зависимость Страны Огня от иностранного импорта, и даймё внезапно увидит нападения на нас как «поставление под вопрос его власти» и предпримет соответствующие шаги.

— Разве касия это уже не делает?

— Не совсем: двор даймё не прекратит покупать корицу Страны Моря, когда у нее более изысканный вкус и ее проще разломать для гарниров и приправ. Кассию покупают более бедные, желая получить вкус и запах корицы по намного более низкой цене, так что множество самураев и торговцев среднего звена предпочтут кассию корице, если смогут ее найти, потому что они смогут позволить больше как для еды, так и для сжигания в качестве благовония, даже если ее надо молоть, чтобы она стала съедобной и она значительно более токсична в крупных дозах. Однако сандаловое дерево — это дорогостоящая роскошь для духов, благовоний, украшений и мебели, тогда как агаровое дерево — это такой мощный статусный символ, что благородные семьи будут хранить кусочек древесины веками, демонстрируя его только гостям и никогда не сжигая его.

У Мито теперь было выражение лица что-то активно замышляющего человека: у Киты появилось чувство, что скоро Хаширама будет наращивать усилия, чтобы выращивать большее разнообразие ценных деревьев. Она открыла рот… и резко повернулась, чтобы сердито посмотреть на сад, где находился ее старший сын:

— Такахара! Не делай этого!

* * *

Мадара сидел за своим столом и читал отчеты разведки о событиях, происходящих за пределами Страны Огня, игнорируя Тобираму, копающегося в литературе и поэзии на полке позади него. Тобирама находился здесь, потому что он принес некоторые из этих отчетов, переданных от различных Узумаки и Хатаке (последние только недавно начали осторожно прощупывать почву лично с Тобирамой), и обобщение этой информации с миллиардом мелких деталей из множества других стран в течение недели требовало много времени.

К этому моменту Тобирама уже привык к усиленной шаринганом способности Мадары запоминать огромные количества информации и сводить все вместе, чтобы получить целостную картину, так что он спокойно чем-нибудь занимался, пока Мадара не станет готов обсуждать детали и их последствия, чтобы разработать надлежащую стратегию, чтобы они вместе ее приняли.

— Повышенные волнения, — пробормотал он наполовину для себя и отложил очередной свиток в сторону.

— С учетом того, что и Сенджу, и Учихи частично вышли из игры, а разнообразные более влиятельные кочевые кланы также ослабляют свою зависимость от наемнической работы, более мелкие страны-заказчики становятся смелее в протестах против тех, кого они почитают, — рассеянным тоном согласился Тобирама. — Они больше не боятся быть полностью раздавленными внезапной и подавляющей силой шиноби, так что они больше готовы выступать против своих угнетателей. Когда мой брат узнает об этом, он наверняка захочет предложить поддержку, неважно, что такое действие резко настроит против нас даймё Страны Ветра на следующие полвека минимум.

В Стране Ветра росло очень мало чего, особенно в ее обширных засушливых районах, так что даймё Страны Ветра организовывал многие продукты питания своего двора из дани, забираемой у цепи маленьких стран, зажатых между пустыней и горами Страны Земли, а также у стран-клиентов с запада. В обмен на «защиту» от вторжений с севера эти страны посылали еду и другие товары в Страну Ветра.

Судя по всему, в последнее время даймё Страны Ветра становился немного жадным или, возможно, просто небрежным и расслабленным. Оглядываясь назад, Мадара мог видеть закономерности: отмеченные отсутствиями, а не присутствиями, но от этого они не становились менее существенными. У него возникла мысль, и да, те же закономерности относились и к странам-клиентам Страны Земли: небрежность, более-менее благодушная, но тем не менее небрежность, и в результате медленный рост локальных беспорядков и коррупции. Проблемы тлели десятилетиями, но только сейчас, когда меньше кланов шиноби стали легко доступны для найма или для того, чтобы подавить восстание, или для того, чтобы убить особо ненавистных бюрократов, местные торговцы и даймё мелких стран начали поднимать шум и требовать систематических улучшений.

Это было последствием мира, которое он не предвидел. Однако он ничего не мог с этим поделать: это правда было не его делом, пока эти даймё маленьких стран не попытаются нанять шиноби Конохагакуре. Что могло случиться, и если это произойдет, то, как сказал Тобирама, Хаширама активно вмешается со всей грацией и ловкостью буйвола в сезон гона на складе с фарфором.

— Где мы проводим черту? — задумчиво спросил он, открыв очередное зашифрованное письмо. — Мы отказываемся вмешиваться и стоим в стороне, наблюдая за тем, как другие умирают, когда мы знаем, что мы можем сделать что-то значимое, или мы ввязываемся в борьбу, меняем историю и наживаем новых врагов?

Клан Учиха больше не был кланом наемников, зависимых от своих клиентов для выживания: те, с кем они в конце концов будут сражаться, будут знать, что они делают это не просто для того, чтобы выжить, но что они целенамеренно выбрали сторону. Существовала большая вероятность, что они настроят против себя даймё Страны Ветра или Страны Земли (или их обоих), что могло привести к неприятным последствиям как при дворе, так и в том, что касалось будущих торговых соглашений.

Проблема с возросшей силой и влиянием заключается в ответственности надлежащего обращения с ними.

— Мы можем предложить страдающим от влияния коррупции услуги наших расследовательских команд, — выдвинул идею Тобирама, стоя у него за плечом. — Не вставать на чью-то сторону на поле боя, но оказывать поддержку и играть роль свидетелей в продолжающейся борьбе за справедливость перед законом. Оба даймё вполне вероятно смогут решить обращать немного больше внимания на хищения своих бюрократов, как только узнают, что и Учихи, и Сенджу проявляют интерес к доказательству их злодеяний.

— Мы также сможем достоверно заявлять, что это из-за торговых причин, — согласился Мадара, взяв другой отчет, в этот раз написанный крохотными иероглифами на тонкой полоске бумаги, доставленной вороном. — Тарифы на перевозку грузов по дорогам в долинах между Странами Земли и Ветра поднимаются неравномерно: наши караваны все еще платят первоначальную цену, но другие купцы, которые торгуют с нами, страдают.

Теперь, когда количество взрослых в клане наконец восстановилось, он смог начать восстанавливать торговую ветвь Учих под руководством своего троюродного брата Обихиро. Внешняя Стража также присоединялась к караванам, так как они могли двигаться быстрее, чем гражданские, и нести больше товаров. Более того, большая часть торговой ветви состояла из людей, прошедших обучение во Внешней Страже.

Мадара все еще обжигал и расписывал разнообразную керамику, но было очень приятно больше не нести ответственность за управление всеми торговыми миссиями вдобавок к регулярным заказам Внешней Стражи, делам деревни и проведению времени с женой и детьми. Такахара был уже достаточно взрослым, чтобы начать учить историю и обязанности рода Аматерасу наряду с тем, как читать и писать, так что Мадаре надо было выделять время и для этого.

Он не возмущался из-за этого: его старший сын был отрадой. Сложным моментом было обеспечить то, чтобы его младшие дети не чувствовали себя обделенными.

— Это может сработать, но мне было бы спокойнее послать два отряда, — признался он. — Многие из этих даймё, кажется, наращивают собственные армии, и шиноби или нет, нельзя ожидать, что один отряд справится с подобным.

— Но два смогут? — в голосе Тобирамы звучали ноты ироничного веселья.

— Два отряда могут спать посменно или проводить маневр клещи, не оставляя ни единого воина без поддержки, — спокойно ответил Мадара. — Мы также можем послать по одному отряду от каждого клана, максимизировав доступный им для подобных случаев набор навыков. Учитывая последствия для торговли, Акимичи тоже могут захотеть принять участие, по крайней мере предоставляя рекомендательные письма для местных контактов.

У Акимичи везде были покупатели. Скорее всего, они уже начали ощущать эффект нестабильности и, что было очень вероятно, уже разбирались с этим по-своему.

Ему надо будет организовать встречу с Акимичи Чоко, учитывая то, что мужчина теперь был постоянным жителем Конохагакуре. Его отец, глава клана, очевидно не был, но Акимичи Чотай считал, что возможности, предлагаемые тем, что его сын представляет его перед другими кланами, собравшимися в деревне, более чем стоят риска проживания вне земель своего клана. Скорее всего, помогало то, что Нара Шикари и Яманака Иноске тоже были здесь вместе со своими женами и немалыми свитами соклановцев.

Учитывая то, что Абураме в данный момент находились в процессе организации скромной резиденции в Конохагакуре, деревня действительно была центром деятельности шиноби в западной части Страны Огня.

Взяв следующий свиток, Мадара нахмурился:

— Тобирама?

— Хм?

— За последние шесть лет мы видели свидетельства того, как другие кланы шиноби объединяются, как мы, но некоторые из этих отчетов, кажется, намекают на то, что некоторые из этих альянсов идентифицируют себя по странам, а не по родству.

Особенно шиноби Страны Земли: это был третий отчет, упоминающий униформу, несмотря на разные клановые принадлежности людей, которые ее носят.

— Юта-оба упомянула о письме от контакта, ссылающегося на деревню шиноби под названием Ивагакуре, которая, судя по всему, действует с благословения даймё Страны Земли. Это письмо лежит где-то ближе ко дну стопки документов.

Мадара сделал паузу:

— Они копируют название нашей деревни? Зачем? Почти все жаловались мне на абсолютное отсутствие оригинальности, и наше название в основном связано с тем, что мы ничего не могли сделать, не повалив сначала шесть деревьев!

— Я думаю, что чужаки считают, что «скрытая деревня» связана с тем, что это поселение шиноби.

— Но это гражданская деревня! Даже легально!

Да, сейчас здесь жило много шиноби, но это ничего не означало! Не то чтобы у их деревни даже была стена! Да, их территорию мониторило очень сложное фуиндзюцу, но оно не было оборонительным. Они жили в деревне, а не в крепости.

— Какой иностранный даймё поверит в это?

Тобирама, к сожалению, был прав. Даймё Страны Огня, конечно, возложил на Мадару всю ответственность, чтобы тот управлялся со всеми этими разрозненными кланами шиноби (так как он уже это делал), но другие даймё, реагируя на то, что выглядело все более централизованной и объединенной силой шиноби, собирающейся в Стране Огня, захотят более внимательно присмотреться к кланам шиноби их собственной нации и потенциально как-то подкупить эти кланы, чтобы обеспечить то, чтобы только у них будет доступ к их услугам. Может, даже заставить те кланы, кто откажется принимать такое предложение.

Скорее всего, это ситуация действительно станет очень сложной.

Позади него чакра Тобирамы перепрыгнула сквозь пять разных эмоций за долю секунды, а затем резко оказалась крепко подавленной — Мадара мгновенно поднялся на ноги и стал поворачиваться, когда два свитка упали на татами и он увидел, что беловолосый мужчина неловко держит шкатулку с поэзией, которую тоже чуть не уронил.

— Тобирама?

Что-то случилось?

Его гость посмотрел на него шокированным взглядом, а затем незамедлительно опустил глаза к полу, и его щеки покраснели.

— Прости, — пробормотал Тобирама. Мадара попытался разобраться, что произошло. Его взгляд привлекла шкатулка: ну, проклятье, этот узор был знакомым.

Это была шкатулка, в которой он хранил поэзию Киты.

— Мне, наверное, стоило предупредить тебя об этих стихотворениях, — сочувственно согласился он, почувствовал, как его собственное лицо порозовело. Не то чтобы его жена перестала писать ему эротичные хайку теперь, когда у них были дети. Скорее наоборот, стихотворения стали более горячими: не все, что она писала для него, было эротичным, но все определенно было глубоко личным. Эта шкатулка стояла на верхней полке не просто так, вне досягаемости маленьких ручек и выше уровня глаз большинства людей.

Тобирама крепко закрыл шкатулку крышкой и с громким стуком поставил ее на полку, все еще несчастно избегая смотреть Мадаре в глаза и даже вообще в его сторону.

— Если бы я только знал, я бы даже не подумал открывать ее, — раздраженно пробормотал он в сторону фусума, его чакра была плотно сдерживаемой, но его язык тела все равно отчетливого выдавал его смущение, — не говоря уже о том, чтобы читать это.

Ему определенно потребовалось несколько стихотворений, чтобы осознать, на что они намекают.

— Поэзия Киты такая немного непрямая, — сказал Мадара, решив, что это идеальная возможность для дружеского поддразнивания. — Требуется время, чтобы привыкнуть к образам, а потом ты не можешь выбросить их из головы.

Он прилагал все усилия, чтобы не использовать шаринган на более горячих поэтических произведениях своей жены, но они все равно навечно оставались в его разуме и всплывали в случайные моменты. Ее выбор метафор был стабильно странным, но более вдумчивое размышление над ними всегда открывало более глубокие значения и незаметный с первого раза подтекст. Иногда она читала их ему вслух, что было хуже. Что было иронично, даже ее самые непристойные творения были намного лучшей поэзией, чем намного более безобидные эстетические усилия ее раннего подросткового возраста.

Тобирама зашипел на него, покраснев еще сильнее.

— Я, — проскрежетал он сквозь сжатые зубы, — пойду поговорю с моей тетей об организации межклановой встречи, чтобы обсудить политические волнения и их экономические последствия с прицелом на обмен нашими разведывательными ресурсами и чтобы решить, какой надлежащий ответ стоит предпринять.

Он удалился из комнаты с видом оскорбленного достоинства, направившись в гэнкан.

Мадара подождал, пока другой мужчина полностью не покинул дом, и расхохотался во весь голос. О Аматерасу, его лицо!

* * *

Шрамы на коре

Оставила жизнь, но плод

Так сладок во рту.

Тобирама чувствовал огромное искушение напиться в стельку, даже если бы это означало необходимость кормить и одевать Макуму страдая похмельем завтра утром. Если он напьется достаточно сильно, возможно, он сможет выбросить эти стихотворения из головы.

Равнина и холм,

Земля тверда под рукой:

Все так знакомо.

Или, может быть, сотрясение мозга поможет лучше. Тобирама был уверен, что Изуна с радостью бы ударил его по голове. Он увидел вещи, которые он никогда не хотел видеть, и его мозг отказывался забывать об этом: мысли об этом продолжали крутиться на повторе, догадки незаметно подкрадывались к нему в ту секунду, когда он прекращал сосредотачиваться на чем-либо! Он не хотел думать об этом!

Аромат пашни,

Семена растут во тьме.

Мой муж, он дома.

Тобирама тяжело опустился у дерева на окраине деревни, ущипнул себя за переносицу и несчастно вздохнул. Как он мог подумать, что его осознание ее ночных занятий с мужем во время переговоров по поводу мирного договора было самым неловким и смущающим опытом, который мог возникнуть из-за их дружбы с Китой? Это было настолько хуже, что с этим не могло сравниться даже рождение Шираками и присвоение ему имени. Как он сможет смотреть ей в глаза с ее стихотворениями, звучащими у него в ушах? Стихотворениями, которые, как он мог теперь видеть, очень явно были написаны только для глаз ее мужа: он не должен был даже открывать ту шкатулку. Как он мог не заметить подтекст первых нескольких строк? Как вообще он сумел прочитать девять стихотворений, прежде чем их общая черта шандарахнула его по голове, как одно из дзюцу его брата, вышедшее из-под контроля?!

Существовала ли печать, блокирующая память? Если нет, может, ему стоило ее изобрести. Чтобы он мог прекратить думать о своей подруге и ее муже и интимном контексте тех хайку. Его не привлекала Кита, и его в такой же степени не привлекал Мадара, так почему мысль о них вместе, о подтексте ее поэзии…

Кузница, очаг.

Руки сдерживают жар,

Но не огнь в сердце.

Он создаст печать, блокирующую память. Но сначала алкоголь.

* * *

Мадара приложил все усилия, чтобы утешить Киту после смерти ее бабушки, но, кажется, он, возможно, был слишком внимательным: его жена снова была беременна. Уже на третьем месяце, а Шираками было только четыре месяца: это было слишком близко друг к другу. После того, как она ему об этом сообщила, последовало ее заявление, что после этой беременности она обеспечит то, что у нее не будет детей несколько лет, с чем Мадара был абсолютно согласен. Семь детей (включая близняшек, но не Бентен) — это много. Однако он надеялся, что этот ребенок окажется девочкой. Кита подарила ему трех сыновей, и ему бы хотелось еще одну дочь.

Сакурадзима на днях родила ребенка (мальчика, который еще не был достаточно взрослым, чтобы получить имя), и у него были красные склеры своего отца, что было немного жутковато с типичными для Учих черными от рождения радужками. Он будет выглядеть еще более странно, если когда-либо активирует свой шаринган, но Мадара был уверен, что Сакурадзима абсолютно не обращала на это внимание: было очевидно, что она обожает своего малыша, и ее муж в равной степени был счастлив стать отцом.

Мадара делал все возможное, чтобы надлежащим образом справляться с постепенным ростом беспокойств в разнообразных соседних и более данных странах, но на прошлой недели Хаширама либо случайно обнаружил, либо путем размышлений понял, что это еще одно возможное последствие заключения мира между их кланами, и пришел, чтобы попытаться настоять на том, чтобы Мадара «помог». Что привело ко все более громкому обсуждению того, к чему конкретно может привести вмешательство в подобные ситуации, а затем к яростной перебранке четыре дня спустя после того, как Хаширама вернулся с одиночной вылазки, чтобы «сделать что-нибудь по этому поводу!»

На следующий день Мадару вызвали в деревню, потому что один из членов его Внешней Стражи пырнул Хашираму в легкое отравленным ножом, и правда, Мадара не думал, что сможет остаться беспристрастным, потому что он тоже думал о чем-то подобном.

Виновником, к его удивлению, оказался его двоюродный племянник Кусигамине: внук дяди Тсуними, который (вместе со своим близнецом Акахари) был в очереди на контракт с воронами, прежде чем Хикаку пробудил свой Мангекьё. Мальчику не исполнилось еще и пятнадцати: почему он захотел заколоть Хашираму?

Кроме очевидного, что заключалось в том, что Хаширама убил отца Кусигамине Бандая около шести месяцев до ранения Изуны и последующего прекращения огня. Однако это произошло семь лет назад — полжизни Кусигамине. Так почему сейчас?

Подросток сидел в центральном форпосте Домашней Стражи в деревне, его оружие было конфисковано, но он не был связан, так как он не сопротивлялся и не поднимал шум. Рядом с Хаширамой сидела одна из его теть, которая не давала ему сделать ничего радикального, и она уже тщательно осмотрела его и разбиралась с отравлением: Кусигамине действовал чрезвычайно коварно и использовал ртуть в полом лезвии. Вся чакра в мире не могла противостоять отравлению тяжелым металлом, и Мадара был неохотно впечатлен, хотя одновременно и обеспокоен тем, как много мыслей мальчик явно вложил в это.

— Итак, что ты можешь сказать в свое оправдание? — спросил он, как только в маленьком офисе форпоста остались только он и его более низкий и худощавый двоюродный племянник. Тут не было свитков, полок и даже стола, только несколько подушек в углу и уплотненные сёдзи, впускающие свет, но не позволяющие видеть то, что внутри.

Кусигамине скривился, его чакра беспорядочно вибрировала между яростью и страданием:

— Он заставил Хибару-чан плакать.

Хибара была младшей сестрой Кусигамине, ей было… одиннадцать.

— Когда это случилось? — спокойно спросил Мадара.

Агрессия позы Кусигамине слегка спала перед лицом очевидного принятия, и он шмыгнул носом, протерев глаза рукавом плаща:

— В конце ноября, когда он пришел и стал кричать в школе. Хибара-чан теперь отказывается ходить в деревню на уроки, несмотря на то, что ей очень нравилось учиться продвинутым кандзи у Биры-сенсея, и ей снова начали сниться кошмары о то-сане.

Это было именно той вещью, которую Мадара хотел предотвратить: будь проклят Хаширама и его капризная упертость сделать так, чтобы все сводилось к нему.

— Кто-то еще знает о кошмарах?

— Чидори-оба знает, — пробормотал Кусигамине, — но она не знает, как их остановить. Хибари-чан снится, что он убивает Ивахаси, Акахари и меня, а также то-сана, так что мы… то есть я подумал, что, если я убью его, ее кошмары прекратятся.

Ивахаси был старшим ребенком его покойного двоюродного брата.

— Мы? — надавил Мадара: он услышал эту оговорку.

Подросток поник:

— Акахари и я. Сатоми-нее купила для нас ртуть, но она не знала, для чего нам это, я клянусь, Мадара-сама! Нож был от Казуэ-сан, она обучает нас ядам.

— А она знала?

Учиха Казуэ была очень непростой женщиной, и при всем при том что она обожала своего мужа Митаке и их троих детей, она была Учиха только по браку, так что в полной мере не могла осознать подразумеваемые обязанности, которые были у взрослых перед их более юными соклановцами.

Кусигамине сделал паузу.

— Мы не сказали ей, — скрупулезно сказал он, — и не говорили об этом рядом с ней, но она могла догадаться. Однако она ничего не говорила.

Отрицание: этого он всегда и хотел. По крайней мере то, что и Кусигамине, и Акахари принадлежали Внешней Стражи, означало, что этот вопрос может быть решен просто между ним и представителем Сенджу без необходимости привлекать кого-то еще, так как вопрос был явно личным, а с Казуэ он потом разберется отдельно.

— Я попрошу Киту-сан сделать предотвращающий кошмары омамори для Хибары-чан, — сказал он Кусигамине. — Если ты услышишь, что кому-то из других детей снятся кошмары, ты незамедлительно скажешь ей, чтобы она могла сделать то же самое и для них: для этого и предназначены такие печати.

У него не было полноценного кошмара больше десяти лет, и это играло огромное значение. Может, им стоит сделать эти омамори стандартными для всех членов клана, а не просто для Внешней и Домашней Стражи?

Нижняя губа Кусигамине задрожала:

— Простите, Мадара-сама.

Мадара больше не мог это выносить — он шагнул вперед и крепко обнял бедного мальчика, который мгновенно разрыдался.

— Хаширама моя проблема, Кусигамине, — твердо сказал он, приложив усилие, чтобы немного смягчить свой тон, ласково взъерошив волосы двоюродного племянника. — Если у тебя или кого-то другого есть какие-то проблемы, связанные с ним, ты скажешь мне, и я разрешу их. С проблемами с другими Сенджу или любыми шиноби не из клана иди к Изуне. Позволь взрослым делать их работу, хм?

— Да, Мадара-сама, — в конце концов прохрипел Кусигамине.

— Теперь ты останешься здесь. Я скажу Минакате принести тебе что-нибудь поесть, пока я разбираюсь с Сенджу, — решительно сказал Мадара. — Надеюсь, они позволят мне самому организовать твое наказание, но если нет, я буду присутствовать и наблюдать.

— Спасибо, Мадара-сама.

Мадара в последний раз взъерошил волосы Кусигамине, а затем вышел из комнаты, закрыв дверь за собой печатью. Это было больше для безопасности его племянника, чем кого-то еще, но никому не надо было об этом знать.

Теперь ему надо было вытащить Акахари из того уголка, где он прятался, а затем посмотреть, кого Сенджу выдвинули представлять Хашираму. Мужчина не мог представлять себя: это было указано в мирном договоре, формально, чтобы не допустить предвзятости, но в основном потому что Мадара не хотел спорить с Хаширамой, если такая конкретная проблема, как он предсказывал, когда-либо возникнет. Его твердолобый мягкосердечный друг попытается настоять, чтобы он отпустил близнецов, но это был обучающий момент, следовательно, наказание было необходимым, чтобы обеспечить усвоение урока. Урока его двоюродным племянникам, всему клану и Сенджу.

Урок заключался в том, что Хаширама — это проблема Мадары. Абсолютно каждый член его клана мог прийти к нему и разразиться тирадой о том, как тупо ведет себя его друг, и он пойдет и рявкнет на мужчину за них, но им нельзя было брать дело в свои руки.

Акахари скрывался в кустарнике рядом с клиникой с еще одним отравленным ножом — Мадара конфисковал оружие и схватил его за шкирку, не обращая внимание на болтающиеся ноги и размахивающие руки. Как только мальчишка был полностью обезоружен и заперт вместе со своим идентичным близнецом, Мадара направился обратно в главный дом клана, чтобы переодеться. Это будет дипломатическая встреча, так что он не сможет заявиться просто в доспехах и повседневном кимоно.

* * *

Тобирама не представлял своего брата — это делал дядя Токонома, потому что во время переговоров по поводу мирного договора Тобирама написал домой, чтобы узнать, кто из его теть и дядей согласится взять на себя эту конкретную обязанность, и Токонома-джи и Рика-ба были единственными, кто сказал «да». Ему было позволено наблюдать (как и Токе, Хикаку и мужчине, который представился как Учиха Эничи, дядя двух виновников), но всем очень ясно дали понять, что любой, кто прервет разговор Мадары и Токономы, будет бесцеремонно выдворен. Хашираме, как потерпевшей стороне, не было позволено даже приближаться к зданию.

Встреча началась с того, что формально одетый Мадара подал тонкий чай всем присутствующим в формате надлежащей, пусть и короткой церемонии, дополненной вагаси и вежливой легкой беседой, а затем принесли обычный листовой чай, и дискуссия между ним и Токономой началась всерьез.

Это была относительно короткая дискуссия: Мадара спокойно прояснил, что привело юных воинов к попытке убийства, предоставил краткое описание их семейного положения (осиротели в восемь лет после того, как Хаширама смертельно ранил их отца, и мужчина умер медленной смертью в течение следующих шести дней, их мать была убита в предыдущем году в торговой поездке) и заверил Токоному, что уже поговорил с главой Домашней Стражи клана Учиха, чтобы устранить корень проблемы, чтобы никто больше из детей его клана (хотя Тобирама не был уверен, что четырнадцатилетние воины считаются «детьми») не попытался совершить что-то подобное.

Токонома принял объяснение Мадары, и обсуждение перешло на вопрос наказания. Юность близнецов и их семейное положение были приняты во внимание как смягчающие обстоятельства, но то, что они успешно отравили Хашираму, представляло собой довольно серьезную проблему. Тобирама знал, что Ока-ба была одновременно в ярости и неохотно впечатлена изобретательностью использования ртути: этот токсин нельзя было расщепить чакрой, так что если бы она не смогла быстро отфильтровать его из крови с помощью печатей, это нанесло бы непоправимый урон нервной системе и мозгу Хаширамы. А так Хаширама будет под медицинским наблюдением следующие две недели, чтобы убедиться, что все было поймано.

Ртуть была токсична в очень малых концентрациях, и ее эффекты были очень негативными и даже фатальными. С одной стороны, он был рад, что это случилось в деревне меньше чем в минуте ходьбы от Оки-ба и клиники (представьте, если бы это сделал какой-нибудь враг на поле боя, и Хаширама подумал бы, что в порядке, а потом рухнул замертво несколько дней спустя), но с другой стороны, его брата только что чуть не убили более эффективно, чем Мадаре когда-либо удавалось.

Тобирама мог увидеть эту ситуацию с обеих сторон, и хотя он хотел отчитать подростков, пока они не заплачут, он также понимал, как нечувствительность его брата навлекла это на него. Устраивание сцены у школы было огромной оплошностью даже для Хаширамы: честно, он был удивлен, что потребовалось так много времени, чтобы кто-то принял ответные меры и что это не оказался кто-то из родителей.

В конечном итоге решили, что наказанием будет то, что два юных воина проведут месяц отстраненными от тренировок, и их время будет занято отскребанием водорослей с моста, сбором камней и переноской содержимого баков для отходов канализационной системы на поля без использования дзюцу. Хашираме также запретили приближаться к школе ближе, чем на квартал, что, как согласился Токонома, будет обеспечиваться печатями, которые организует Мито. Мадара выглядел удовлетворенным, и Тобирама чувствовал, что обе санкции были надлежащими, так что он надеялся, что подобного больше не произойдет.

Мадара также согласился создать систему отслеживания, чтобы его юным воинам было сложнее заполучить более опасные металлические яды, если они не запрашивались для конкретных миссий, что, как думал Тобирама, Сенджу тоже стоило бы сделать. Он поговорит об этом с Окой-ба, так как какое-то время у нее будет твердая позиция по этому вопросу, так что она обеспечит то, чтобы это случилось.

* * *

Младшая сестра Киты выходила замуж. Замуж! Малышка Мидори, остепеняется с мужем! Это было так волнующе! Она выходила замуж за четвероюродного брата со стороны их отца, одного из углежогов, и она выглядела так по-своему по-тихому довольной, что Ките почти хотелось плакать. С момента подписания мирного договора ее сестра оказалась вовлечена в выращивание красильных растений и в эксперименты с протравами*, от чего кооператив вдов получал выгоду, и она также растила бонсаи в качестве хобби. Мидори всегда была так по-тихому самодостаточной, что Кита не была уверена, что она вообще заинтересована в женитьбе, но когда Кита видела ее с Юваном, становилось ясно, что они обожают друг друга.

*Примечание переводчика: протрава — химическое вещество, которым обрабатывают окрашиваемый материал для получения нужного оттенка и закрепления красителя

Свадьба была в июне, прошла во время фестиваля, отмечающего восьмую годовщину основания деревни. Все отлично провели время (особенно Мадара: теперь у него было шесть ястребов разных видов, и у Хиути недавно появился ученик, чтобы помогать заботиться о них), и Кита подозревала, что в следующем году будет еще одна волна мартовских детей. Однако не от Мидори: она открылась Ките перед церемонией, что уже беременна. Еще не три месяца, так что она не сказала будущему мужу, но почти.

Кита была так счастлива, что ее сестры довольны путями, которые выбрали в жизни. Она надеялась, что ее дочери (и сыновья) также смогут найти то, что сделает их счастливыми, и добиться этого. Бентен уже обнаружила то, что делает ее счастливее всего (охота, скрытность в широком смысле слова, резьба по дереву, кости и оленьему рогу), но Тоши и Азами все еще исследовали мир и себя. Тоши была абсолютно очарована музыкой, которой Азами наслаждалась, но не до такой степени, как сестра. Уже произошло несколько размолвок, когда Азами хотела заняться чем-нибудь вместе с сестрой, а Тоши вместо этого хотела репетировать на музыкальном инструменте. Ките пришлось играть роль посредника только дважды (в других случаях вмешивались Мадара, Охабари-оба и другие), но близняшки, кажется, постепенно выбирали разные вещи и карьерные пути.

Азами нравились люди. Ей нравилось говорить и слушать, и у нее был дар видеть корень споров многих своих друзей. Иногда она поступала необдуманно резко, как часто бывает у детей, но Кита аккуратно работала над этим и учила свою малышку мягким переговорам и навыкам ведения дискуссии, которые верно служили ей на многих напряженных встречах со старейшинами клана. Азами было одиннадцать, но медиация и объективное восприятие — это навыки, на которые будет большой спрос, когда деревня продолжит процветать. Какое конкретное ремесло Азами в конце концов выберет все еще было под вопросом: она умела как ткать, так и вышивать, но она не вдохновлялась ни тем, ни другим. Однако она также не считала их неприятными обязанностями, что уже было неплохо: эти необходимые дела не мучали ее и не истощали ее энергию.

Такахара, скорее всего, станет главой Внешней Стражи после ее мужа, но Кита тайком знакомила его со столькими видами деятельности, сколько было возможно, чтобы он мог найти хобби, которое ему понравится. Или, возможно, даже карьеру, если он обнаружит что-то, что он любит достаточно, чтобы всем сердцем стремиться к этому, и покинет свою подразумеваемую роль наследника рода Аматерасу.

Сукумо было четыре, так что она не была достаточно взрослой для чего либо, кроме мелких поручений и легкой домашней работы: ей очень нравилось то, что ей позволили помогать с садом и готовкой, но это легко могло быть из-за того, что ей разрешили заниматься «взрослыми» вещами со своими тетушками, а не являться истинной и фундаментальной склонностью. В этом возрасте Кита тоже очень любила все свои обязанности.

Текущей любимой вещью Митамы была беготня по округе с игрой в ниндзя со своим троюродным братом Нотори (сыном Хидзири) и попытки убедить Такахару и его друзей играть с ними. Ее трехлетка боготворил старшего брата, чему Такахара потакал или чего избегал в зависимости от текущего настроения в типичной манере шестилетки. Не то чтобы Сукумо была менее обожающей, но Такахара был более склонен уступать своей сестре, чем брату.

Однако взгляд за пределы клана открывал множество трещин, некоторые в деревни и очень много в более широком политическом ландшафте. Кита делала то, что могла для своего мужа, но она понимала, что прямо сейчас лучшей возможной вещью, что она может сделать, — это оставаться здоровой и осторожной в течении беременности, а затем быстро вернуться в надлежащую физическую форму после. Вероятность наемных убийц росла со всплеском конфликтов среди мелких кланов, к участию в которых теперь приглашали и Учих, и Сенджу (не говоря уже о других кланах Конохагакуре), и ее трансформация Мангекьё была самой эффективной в качестве абсолютно крайней меры, так что она сможет сохранить элемент неожиданности. Тобирама, что интересно, не упомянул об этом никому из своих соклановцев или семье, так что это оставалось учиховским секретом.

Она продолжила регулярно тренироваться с нагинатой, чтобы поддерживать мышцы в тонусе настолько, насколько могла, и никогда не покидала главный дома клана без боевой проволоки и печатей, но она была на седьмом месяце беременности, и это определенно было заметно. Сакурадзима проводила с ней много времени, формально чтобы извлечь пользу из ее материнского опыта (у Сакурадзимы не было взрослых родственников, которые могли бы наставлять ее в плане родительства), но также в качестве незаметного телохранителя. Ее сыну Киришиме было два с половиной месяца, и он почти постоянно спал (в отличие от Шираками, которому было восемь месяцев и который целеустремленно повсюду ползал, чтобы засунуть все, что видел, в рот), так что она с легкостью могла соответствующе делить свое внимание.

Муж Сакурадзимы вовлек себя в управление финансами клана Учиха, и он оказался поразительно гениальным в этом. Кита была счастлива оставить его заниматься этим: ей потребовалось некоторое время, чтобы узнать его из истории про Наруто, которую ее жизнь с очень малой вероятностью будет напоминать более, чем завуалированно, но у этого Какузу не было татуировок преступника и в его груди не было других сердец, кроме собственного. Однако его финансовая хватка в той истории была заметна, так что она была рада получить такие умения в распоряжение своего клана.

Он был хорошим собеседником, честно: очень сухое чувство юмора, огромные знания о рыночных силах, интересная точка зрения на жизнь шиноби в целом и сильное желание узнать больше о том, как политика разными способами влияет на экономику. Кита подозревала, что Обихиро в конце концов может предложить ему официальную роль в торговой ветви клана через несколько лет.

Учитывая сложности, с которыми наверняка столкнется клан и деревня, ей надо будет получше узнать других жен глав кланов. Если у них действительно будет длительный мир, тогда Учихам надо будет сотрудничать с союзниками и вассалами больше, чем только в бизнесе: да, она регулярно встречалась с Мито за чаем, чтобы обсуждать печати, и поощряла их детей играть вместе, но этого правда было недостаточно.