Знамя — единственному (джен)

Месяц Кшар, 529 г.п. Коадая, Ос’шар

Д’ёомерове слышал шелест. Воздух слоился, сыпался сухими чешуйками, вился россыпью, оплетая стены и башни Ос. Циклы и циклы крылья Танцующего смыкались вокруг бездонных вод озера Фаэн, дарили дыхание всем гнездам Ос’шар. Кэль никогда не хватило бы крови заполнить весь Ос’шар, но слово Велимира обещало открыть сердце Танцующего каждому, кто придет под его сень. Так было. Д’ёомерове не слышал, чтобы Велимир хоть на гран отступал от сказанных слов. Коадай не был Велимиром. Д’ёомерове опусти веки и шелест сомкнулся вокруг него. Шелест изменился, и Первый Созидающий выпустил его на свободу. Обжигающе острые тяжи цепей взвились вокруг него, но шелест лишь сыпался на них невесомыми радужными чешуйками.

— Ро’харан, — он не размыкал губ, но слово звенело глубокой свинцовой тяжестью, отдавалось глухой чернотой пустоты разомкнутых линий.

— Танцующий не отказывается от своего слова, — цепи смыкались змеиными кольцами, топорщились шипами, но не смели потревожить шелестящее касание хрупких чешуек, лишь глубже вгрызались в собственную кровь и кости, безжалостно добираясь до звенящего в болезненном напряжении сосредоточия.

— Поэтому Хар’харан больше не гнездо Ос’шар? — шипов стало так много, что Первый Созидающий уже видел в случившемся-неслучившемся, как они пронзили сами себя насквозь. — Но ему повезло, что манш’рин Фэльч умеет управляться со своим Источником.

— Ро’харан останется в Ос’шар, — голос Коадая звучал хрупким лопающимся от жара стеклом. Ни один из осколков не выплеснулся наружу.

— У Ро’харан есть время до восхода Астар, — чешуйки стянулись, сплелись мутной непроглядной пеленой, — мы запомнили, как разбилось Двуединое сердце. Но не ждали, что вы захотите расколоть весь Исайн’чол, — Первый Созидающий отступил, растворяясь в медленном вращении стен, и замер, будто завис на кромке последней из ломких ступенек:

— Я знаю, Ос почти касается Айз’к Со, но все же — не потеряйте его.

Цепи взорвались кровавыми брызгами.

Первый Созидающий — Д’ёомерове смотрел в матовую черноту вод Фаэн. Платформа скользила вперед, не тревожа чернильную гладь, к не отбрасывающему тени шпилю Краэтт. Д’ёомерове не угадывал, о чем сегодня думала башня. Разум его все еще блуждал между стеклянных лабиринтов и бесконечных лестниц Ос. Едва обретшей разум крови Источники казались нерушимыми. Гайтари обрести разум не помогали и бессчетные обороты Фаэн. Д’ёомерове знал — нет ничего хрупче сердец Исайн’чол. Связывающие их нити танцевали паутинками, натягивались, рвались, связывались заново узелками и изломами. Гайтари не старались удержать их, слишком занятые омутами собственных игр. Айтари смогли бы лучше. Д’ёомерове протянул руку, остановив касание у самой грани черных вод. Гулкая, густая влажная чернота тут же заструилась холодным шепотом, пробралась сквозь всю эфемерность чешуек и плоти, вцепилась в хрупкие нити сосредоточия. Д’ёомерове медленно отвел ладонь и отступил на самую середину платформы. Коснуться короны — больше, чем позволить водам Фаэн поглотить себя. Не то, что выберет любой из айтари.

Д’ёомерове не сомневался — Коадай сам растворится в спиралях Танцующего, но еще до восхода Фир его крыло укроет Ро’харан. А если нет — у Кэль найдется иная кровь. Будет ли этого достаточно?

— Д’ёомерове, — Льетами стояла на ступенях Краэтт, и башня за ее спиной казалась выше и призрачней любой из восточных вершин. Он скользнул сквозь Льетами, расколовшись и собравшись сотней бело-черных мозаик, и коснулся помнящей еще драконов стены. Пальцы его легко погрузились в камень, который словно и не помнил, что значит быть камнем. Будто не стоял сотни раз под сотней пламеней, родившись только сегодня из света лун и капель поднимающейся над озером росы.

— Не только, — вокруг Льетами танцевали серебристые нити, а Краэтт кружилась вокруг них, пока стены не сомкнулись вокруг верхней площадкой центрального зала. Д’ёомерове знал его — каждый кусок сотканной мозаики, изменчивой настолько, что ничего не стоило выучить ее наизусть. Мозаика осыпалась разноцветной пылью, вращались круги и оси поворотного механизма, отсчитывая новые и новые такты, а над ними все отчетливее проступал новый силуэт. Дракон возносящийся.

* * *

Отзвук силы Первого созидающего давно растворился в беспорядочных переливах Ос, но Коадай все еще ощущал его — пробирающим до средоточия шелестом, скрипучим песком, проникшим в малейшие трещинки. Злой остротой каждого прозвучавшего слова. Айтари не вмешивались — какие бы бури ни сотрясали Исайн’чол, ни одно дуновение ветра не должно было касаться их. Но рябь, рожденная падением Завесы, коснулась всех. Изменить же случившееся касание не под силу даже тих’гэар. Но Коадай не собирался ждать, пока весь Ос’шар ускользнет из хватки Кэль. Достаточно, что Хар’харан затянуло в бездонные водовороты Фэльч. Никому другому Коадай не уступил бы, но его кровь задолжала Фэльч больше единственной отданной жизни. Даже если дар Фэльч приносил лишь разочарования.

Острые грани короны еще сильнее впились в плоть, тугим обручем сжимая разум, завертелись цепями шипов вокруг горла, оставляя никому невидимые рваные раны. Каждый манш’рин видел себя тих’гэар, но ни один из них не знал, что значит быть тих’гэар. К тяжести короны Исайн’чол невозможно продготовиться. Как невозможно отгадать, когда ее шипы вопьются достаточно глубоко, чтобы разорвать в клочья средоточие. Коадай предпочитал думать, что время у него еще есть. Одну за другой он распустил шипастые плети, направляя их вовне — туда, где на едва ощутимых нитях еще билось сердце Ро’харан.

Старые связи сыпались медной крошкой, не в силах пробиться через вздыбившиеся куски пространства и клубящиеся водовороты энергий. Ос’шар, до того монолитом вознесенный над Исайн’чол, распался на множество едва связанных друг с другом островков, между которыми морскими валами поднималось ртутное серебро Тсоруд, царапали основание голодные когти Трайд, разливалась липкой чернотой хмарь Денхерима, но все они лишь тонули под расплавленными песками Эшсар и непроглядными водоворотами Фэльч. Коадай замер, всем своим существом впитывая движение островков, и хищные плети замерли вместе с ним, ощерились крюками, едва слышно вибрируя острой нетерпеливой дрожью. Один такт — и кровавый клубок развернулся, распустился во все стороны, безошибочно вонзаясь в каждый островок.

Ос’шар содрогнулся. Где-то в глубине посыпались камни, сместились длинные ходы туннелей, замерцали прячущиеся в толщах песков и камня тревожные голубые огоньки, всколыхнулись темные озерные воды. Заблестели отчетливым недовольством острые грани Танцующего, но потянулись вслед за шипами, расползаясь и наполняя холодным густым звоном новые, еще живой плотью сметанные связи. Пульсация. Сердце Ро’харан уверенно билось в новом ритме.

Коадай поднялся. Откинул голову назад, почти не ощущая, как стальные узлы короны впиваются в затылок, бегут острыми спицами по позвоночнику, разрывают лопатки, пока он сам весь не становится свинцово-стальным сердцем Исайн’чол с пульсирующими серебром дорожками крови. До захода Астар оставалось слишком много дел.

Под сводами Краэтт медленно сдвинулась еще одна стрелка, просыпая в ладонь Д’ёомерове серебристый песок.

* * *

Лант считался большим гарнизоном еще до того, как Велимир разделил земли Завесой. И пусть уже давно не требовалось собирать отряды и седлать крылатых, чтобы лететь к Дальним горам и сверкающим башням, мощь Лант главенствовала над Ос’шар. Сейчас в мерцающих переливах Танцующего Коадай все яснее ощущал потрескивающее разрядами ртутное серебро Тсоруд.

Коадай смотрел на Лант с отвесного края плато, у подножья которого раскинулся гарнизон. Шепот Источников звучал едва различимо, и в бегущих по кончикам его пальцев искрах отражались только алые всполохи Танцующего. Алое застывало постукивающими цепными звеньями, распускалось темно-фиолетовыми шипами, на которых насмешливой ртутью отражалось серебро.

— О чем ты хотел говорить со мной?

Серебро скользило сквозь оплетающие Лант цепи, пробуя на прочность каждое звено, лилось на улицы, меняя наполняющие их отблески, и звалось Вальдегард Тсоруд.

— В Ос’шар всегда было одно сердце.

Цепи проросли острыми алыми иглами, разметавшими серебро в ртутную пыль.

— Диаман не Ос’шар. Разве тебе помешало это?

Пылинки потянулись друг к другу, вновь собираясь холодными густыми каплями. Вальдегард чувствовала возможность и отказывалась размышлять о чем-то другом.

— Тсоруд ли говорить о Диамане?

Удерживаемые тугими кольцами Элехе, бастионы Диамана возвышались у самой границы Северного круга. Элехе отпустили оплетенный зыбкими тропами Альяд, увязший в широких кавернах Глассиар и разъедаемый теперь денхеримским ядом Диаман, как только позволила гордость. Коадай не собирался отдавать Северному кругу и клочка земли, а потому у Танцующего просто не осталось выбора.

— Элехе достаточно Эшиза. Они передали слово мне. В Ос’шар уже нашлось место для Фэльч.

Велимир назвал ртутными брызгами и серебряными потоками Эшиз, и над ним не стихал дождь из ртути и серебра, но Завеса пала, и Эшиз утонул в серо-зеленых кольцах Элехе.

— А Тсоруд — в Хар’Шар. Эшиз на Рих.

Последнее из колец Элехе еще не успело сложиться, а серебро уже до краев заполнило Рих, выскользнувший из слишком далеко протянувшейся в Ос’шар воронки Фэльч.

— Фэльч получили больше, чем отдали.

Дрожание ртути вокруг Ланта стало только сильнее. Коадай никогда не думал, что пожалеет, что голосом Тсоруд больше не говорит Льёкьессир. Слушать Льёкьессира — сложнее, чем спорить с Созидающими. И так думал не только Коадай. Но Льёкьессир давно молчал, а говорить с Тсоруд было необходимо.

— Тсоруд хотят отдать цену Фэльч?

Ртутные капли вновь разлетелись пылью об острый частокол шипов, попытались собраться вновь, но поднятая в воздух кровавая взвесь оставляла пыль только пылью.

— Кровь Кэль и Эшиз стоят Ланта и Диамана?

У Кэль всего три линии крови, а его собственная текла лишь в двух из них. И если одну почти поглотили черные зеркала Денхерим, то другая билась за холодными стенами сердца Тсоруд.

Цепи разлетелись звеньями, сквозь которые проступили лезвия. Они скользили вокруг, закручивались огромной воронкой, пели тихим звенящим шелестом.

— Тсоруд желают говорить со Стражами Крови?

Ртуть замерла. Такт шел за тактом, а тяжелые капли лишь разрастались, но ни одна из них не пересекла незримо очерченных границ.

— Тсоруд не будут говорить со Стражами Крови. Если мы поговорим о чем-то еще.

— В’’эе’л’’я’эее’миэр’рэ разделил мир, но Завеса пала. Исайн’чол следует быть готовым. Ты не помешаешь единству. Никто из твоей крови и той крови, что будет нашей, не помешает. Из Лант крылатые поднимались к Дальним горам. Сердце Тсоруд будет опорой Лант.

Лезвия спрятались в цепи. Медленно, звено за звеном, они соскальзывали с высоких стен Ланта, втягивались, истончаясь до сполохов на кончиках пальцев. Крыло Танцующего слишком далеко протянулось на север, и даже без Хар’харан его хватки едва хватало на Лант. Но Вальдегард ничего не знала о пределах Танцующего.

— Никто из тех, кто носит имя Тсоруд сейчас или назовется так, пока не сменится Астар. Ми энисг поо’ц юргэг.

Ртуть бежала вперед. Тяжелые серебряные волны обрушивались на улицы Ланта, заполняли его, пока весь гарнизон не застыл густой чернотой с мягким серебристым проблеском.

— Так будет.

Острые шипы короны вновь вдавились в виски. Еще одно из четырнадцати отчаянной пылающих сердец застыло мягким успокаивающим серебром. У Тсоруд было слишком много крови, да и ожидание Перелома могло оказаться слишком долгим. Если он вообще наступит в неразделенном Завесой мире.

* * *

Ос встретил Коадая всей шелестящей разноголосицей Танцующего, в которой отчетливее всего ощущалась тягучая, застывающая лезвиями сила Ан’ашар. Когда Коадай коснулся дворцовых плит, в кровавых песнях звучало слишком много отголосков теней.

Ахисар Вельде смотрел на высоко поднявшиеся над столицей луны, а вокруг него танцевали разряды не потревоженной дворцовой защиты. Коадай почувствовал, как кровавая взвесь вокруг него собирается лезвиями. Они рвались вперед, дразнили обоняние запахом чужой холодной крови, но так и не стали реальностью. Пусть до того и остался всего один такт. Сердце Вельд билось слабее даже Сердца Кэль, но уже множество оборотов не находилось тех, кто усомнился бы в силе манш’рин Вельд. Коадай знал манш’рин, в чьих руках билось много больше нитей, но ни одного, кто плел бы их искуснее Ахисара Вельде. Кто-то говорил, что Ахисар и есть Вельд.

— О’хаэ.

Ахисар повернулся — и тени потекли за ним, спрятались за кровавыми потоками, и сам он показался неотличимой от них тенью. Сила Вельд тоньше паутинок, что плели айтари, но от усомнившихся в ней давно не осталось и следа тени.

— У Вельд есть слово?

Манш’рин редко покидали свои Источники, а уж сейчас и вовсе держали их последней хваткой. Но Коадай слышал: Ахисара видели и в Диамане, и во Фла, и даже у самого берега Эшс. Никто не мог запретить манш’рин идти, куда вздумается, но все же к чужим сердцам они приближались еще реже, чем покидали свои. Когда Коадай призвал арон к Зеркалам Денхерим, они все прислали свою кровь, и только Ахисар пришел сам. Когда ярость и безумие Денхерим ломало мир, Коадай слышал пробирающий до сосредоточия крик Вельд, чье сердце билось в такт с сердцем его манш’рин. Целый оборот Фир Коадай надеялся, что он смолкнет и Вельд придется искать другого манш’рин. Но Ахисар стоял здесь, а в тенях за его спиной не было ни осколка денхеримских зеркал.

— Мертвые земли. Ты видел западную черту?

Границы Вельда омывало Бесконечное море, и западная черта лежала от них дальше, чем от любых других земель. Место манш’рин — у их Источников.

— Разве бесконечные воды больше не тревожат Сердце Вельд?

Коадай слышал, что море отступило от границ Вельда, но, верно, Ахисар предпочел бы поднимающееся к самым крышам море, чем соседство сразу с Ан’ашар, Фэльч и Коэнт. Возможно, причина, по которой Ахисар не спешил возвращаться в Вельд, была проще, чем осмеливались видеть глаза.

— На этом обороте Сердце Вельд тонет в песках.

Тени не дрогнули, ни одна из них не коснулась медленно вращающихся лезвий, но все же Коадай был уверен — бездна под дворцовыми плитами стала на шаг ближе. Спустя такт лезвия взорвались шипами.

— Или у Исайн’чол есть еще лишние сердца? Как бы далеко они ни бились — Сердца едины. Коснувшееся Леконт и Евгэр будет и в Вельд. Сейчас или через оборот. Хочу знать раньше.

Тени больше не пряталась за кровавой взвесью. Мягкими крыльями они спускались с плеч Ахисара Вельде, текли по дворцовым плитам, так что весь зал казался сплошными тенями. В их густой черноте Ахисар был не более чем силуэтом.

— Небо на границе Фла сочится водой, а о’эйтеа молчат, даже если и видели подобное. Мир изменился, и тень его еще не обрела завершенной формы. Тих’гэар не желает знать, какой она станет к следующему обороту?

По вороненым кромкам теней бежали искры. Они сталкивались с шипами лезвий, зло шипели и гасли. Возникали вновь, накатывали, пока шипы не растворялись под их натиском. Шипы ткались заново, и от их жара тень распадалась мелкими клочьями.

— Старые узы разорваны, и не все нити сотканы заново. И если все, что тревожит Вельд — пески, то другим сердцам сейчас нужен тих’гэар. Время для мертвых земель еще придет.

Миру за Завесой придется подождать. Нельзя идти вперед, оставив за спиной осыпающуюся тропу.

— Сердца владеют разумом манш’рин. Но тих'гэар надлежит видеть дальше.

Один такт — тени истончились до невесомых складок в плаще Ахисара Вельде, а сам еще одной тенью растворился среди них, не оставив и эхо присутствия. Иначе Исайн’чол не понадобилась бы корона. Слово не прозвучало, но чтобы слышать его, Коадаю не нужно было вглядываться в пляску теней.

* * *

От стены отделилась тень. Она изогнулась, расплескивая паутинки тонких одежд, потянулась вперед и перехватила один из искрящих шлангов.

— Заглушку.

Раэхнаарр уже ставшим привычным за последние обороты движением сплел серебряную пыль зелеными искрами так, чтобы оборванный конец шланга стал целым.

— Закрепляю.

Тень плавно скользнула вдоль стены, застыв над раскинувшимся внизу широким провалом, заменяя уничтоженный участок цепи на новый.

Подземные переходы звучали непривычно. Тихий рокот, давно ставший лишь частью камней и медленного движения токов энергий, оборвался. Ему на смену пришло множество шорохов, голосов, потрескивания, щелчков и вспышек мыслей-касаний. Айтари наполняли пути быстрой переменчивой суетой, подчиненной своему, особому ритму, который Раэхнаарр не мог уловить. Раньше из Ро’харан вело пять подземных путей: он соединялся со всеми Источниками Востока, кроме Трайд, еще одна дорога вела в Хар’харан, а через Краэтт можно было проложить путь в Айз’к Со. Теперь путем из Хар’харан несколько циклов назад едва прошел сам Раэхнаарр. Проскользнул с рассыпающейся мозаикой Денхерим. А дорога к Ущелью Феримед, заброшенная после взрыва их Источника, слилась с дорогой Шангард. Айтари Ро’харан считали более важным распутать узлы систем восточных дорог, чем разбирать завалы на Хар’харан.

Ты прошел — проберутся и другие. А когда рванет здесь — дороги нам уже не понадобятся. Раэхнаарр тогда только пожал плечами, решив, что дела айтари — это только дела айтари. А потом оказался на изнанке подземных путей в окружении теней, искр и незнакомой песни энергий. Вместо крыла Танцующего из глубин Ро’харана текла совсем другая сила. Айтари говорили — надолго не хватит, но Созидающий обещал что-то придумать. Когда в Ро’харан вновь пришла сила Кэль, воздух звенел от крови и тихой ярости.

— Завершено.

Одно слово — и Раэхнаарр шагнул на продуваемый всеми ветрами улицы Ро’харан. До месяца Ато оставались циклы и циклы, но ветра в Ро’харан дули всегда, пусть и никогда не несли пыли. Сейчас ветра Ро’харан несли с собой пение кровавых лезвий, от которых хотелось пригнуться к самой земле.

Кап-кап. Одна за другой падали вниз капли терпения, а лезвия звенели все отчетливее и голодней, но Коадай не мог позволить ни одному из них сорваться с пальцев. В городах айтари контроля требовалось больше, чем в коронной схватке. Его кровь не могла избрать места отвратительней. Коадай кружил по городу, привкус собственной крови преследовал его, дразнил обоняние, и он никак не мог найти источник. Будто он был везде одновременно и нигде вообще. Коадай остановился. Звякнули от резкого натяжения цепи, когда над Ро’харан раздался зов. Кровь зовет кровь, и кровь не может не отозваться. Но для слов Коадай все же выбрал местечко за стеной.

— О’даэ.

На этот раз ответ пришел быстро. Коадай вслушивался в скольжение знакомых нитей и еще отчетливее ощущал в чистом звоне серебристо-зеленого гнилостную черно-белую хмарь. Пусть и затененную чем-то, что он никак не мог уловить. Кто-то из ашали взялся за это? Лезть в дела Облачного Форта еще хуже, чем касаться дел Созидающих. Но не им указывать, как ему поступать со своей кровью.

— Ты все еще не хочешь слышать моих слов.

Коадай не спрашивал — серое и зеленое так крепко укрывало черно-белую мозаику, что каждое слово рассыпалось бессмысленным прахом. И было что-то еще. Лезвия взметнулись, распустились шипами, стряхивая клочья тут же растаявший невесомой паутины. Коадай не мог разобрать, тень запаха какой крови померещилась ему в этом касании.

— Я дам тебе еще одно слово. Посмей не услышать его.

Коадай предпочел бы сплести эти потоки иначе. Неуслышанное слово манш’рин — более чем весомый повод. Но Стражи Крови слишком пристально смотрели на Кэль. И они все еще не считали дело с Фэльч разрешенным. Стражам Крови не было дело до городов и сердец. А Вальдегард не следовало знать, что ключ к крови Кэль лежит в ее ладонях.

— Исайн’чол больше не кончается западной чертой. За ней лежат новые земли. Ты увидишь их для меня.

Пусть они верят, что выбор еще существует. И пусть не сомневаются, что тих’гэар еще видит дальше горизонта.

Высокие башни Хоэгерце по-прежнему подпирали небеса. Самый большой замок Исайн’чол. Сердце и колыбель Элехе. Коадай коснулся стены, но ощутил только старый, пустой камень. Дыхание Элехе ушло из этих стен, а где теперь их сердце свивало свои кольца, не знали и сами Элехе. Не то, о чем Коадай стал бы волноваться в любое другое время, но…

— Ч’ёун’эадара.

Он послал импульс, зовя кровь. Тяжелый зов раз за разом вспарывал пространство, летел вдаль и возвращался назад, не в силах дотянуться до слабого эха, еще живущего на самой грани сознания.

Единственная истинная кровь Велимира осталась где-то под замкнувшимися в петлю кольцами Элехе.

Коадаю никогда так не был нужен хоть кто-то из Кэль, способный слушать его слова.

Коадай никогда так не ощущал, что никто из Кэль не способен ему отозваться.