Я не гребаный мальчик-который-не-мальчик-и-который-не-выжил, я теперь Спаситель! (гет)

Не смотря на темноту ночи уже накрывшую Сторибрук, Эмма Свон кралась под светом лишь одной луны в сторону склепа Миллсов.

За пару часов до того, она, взяв все что ей нужно из лавки, и перед тем, как отправиться на «охоту за сердцами», заглянула в хижину. Колдун все так же мирно спал, уютно свернувшись калачиком в кровати, а зельице, находящиеся уже на последней стадии готовки, продолжало веселенько булькать в котле, переливаясь розовато-красным цветом. На всякий случай, Эмма еще раз наложила заклятие сна на Румпельштильцхена и укрыв его пледом (и когда она стала такой отвратительно заботливой? Опять), ушла на дело. Она знала, что Реджина была полностью занята Генри, который сегодня захотел переночевать у нее, поэтому решила не медлить с посещением подвальчика Ее Величества.

Вообще-то, сначала ей это причинило боль. Эмме, несмотря на ее прошлые рассуждения о том, что Генри не игрушка и у него много других любящих его людей, с которыми придется ей сына делить, а также что это жестоко — лишать мальчика другой его матери, все равно не хотелось этого делать, но сейчас она даже порадовалась, что Генри решил остаться сегодня с приемной матерью.

И вот она, как во второсортном фильме ужасов, топала по кладбищу к месту назначения, то есть ограбления. Ей не нравилось заниматься грабежом, но похоже это было в самой ее сути. Как Эммы, так и Гарриет. Стоит только вспомнить грабеж Гринготтса и последующий эпичный побег на драконе.

«Надеюсь в этот раз обойдусь более скромным путем отхода», — ворчала про себя Эмма.

Честно говоря, ей хотелось в данный момент лишь тупо завалиться в кровать и уснуть. Она жутко устала от событий сегодняшнего дня, отвыкнув жить в столь насыщенном темпе. Но что поделать? Хрен знает, сколько еще Румпельштильцхен продержится «соседствуя» со своим сыном. Такое состояние рано или позно, либо окончательно загубит его психику, либо они умрут. Оба. Они с Нилом и так слишком долго пребывают в состоянии этого неестественного симбиоза, поэтому каждая минута была на счету.

К ее удивлению, Реджина даже самые паршивенькие защитные чары не наложила на склеп. То ли забыла, то ли была абсолютно уверена, что сюда никто не сунется.

Наивная.

Спустившись вниз, Эмма стала искать бесхозные сердца. Долго рыскать по подвалу не пришлось. Несмотря на то, что Реджина клятвенно поклялась ради Генри измениться, от своей «сердешной» коллекции все же не избавилась и владельцам экспонаты не вернула. Синдром хомяка на лицо, так сказать. Сердце Эмма вытащила наугад и, мысленно извинившись перед беднягой, хотела уйти, но любопытство — вечный ее враг, вновь нанес удар.

Целый час она рылась в вещах бывшей Злой Королевы. В этом подвальчике оказалось тоже довольно интересно, хотя ломбард Темного ее впечатлил больше.

«Хотя, если захочу кого-то отравить, то всегда могу прийти сюда, — весело думала Эмма, рассматривая очередной пузырек с какой-то травящей гадостью. — Не зря говорят, что яд — это бабское оружие».

Закончив осмотр склянок и шикарного гардероба с уклоном в БДСМ, она наконец ушла, ночь все-таки, а завтра ее ждет вновь раскрученная на полную катушку карусель под названием: «Жизнь в Сторибруке и прочие приключения…»

* * *

За ночь Эмма смогла поспать всего пару часов, и уже в девять утра не выдержав этого издевательства, собралась и игнорируя звонки от родителей, которые стали сыпаться, как из рога изобилия, еще часов с семи, отправилась проверять зелье, да свою подневольную барабашку.

Вот только там ее ждал сюрприз.

Потому что вместо Румпельштильцхена на кровати мирно дрых Нил.

«Как я и думала, их состояние все хуже», — хмуро подумала Эмма, разглядывая лежащее перед ней тело. Такая, судя по всему, непроизвольная смена ролей, в их, пока, едином теле, знак мягко говоря отвратный. Ведь, если они уже неспособны контролировать, кто из них, и когда главенствует, то скоро их просто «разорвет» от таких стремительных киданий из стороны в сторону.

К счастью, для ритуала у нее теперь все было. Почти. Осталось только найти немного кровушки, можно животной, для рисования рун и вперед.

«Только бы символы не перепутать, а то повезет если помрем только мы, а не пол города в придачу», — самоуничижительно подумала Эмма.

Немного помучившись, она в непривычной для нее манере все же решила перестраховаться. Извлечь воспоминания о том моменте, когда она читала этот ритуал, без палочки оказалось затруднительно, но все же удачно. Сделать одноразовый думосброс из раковины, конечно моветон, но на безрыбье, как говорится… Прихватив блокнот и еще раз оглянувшись на Нила, на которого, судя по всему, куда сильнее действует ее заклятие сна, Эмма «нырнула» в воспоминания. Минут через пятнадцать она наконец закончила, зарисовав руны так, как только смогла. Воспоминания — штука не точная, времени ведь все же много прошло, да и ее собственное слияние тоже имело место быть, но придется обойтись тем, что есть.

Так как перемещать Румпельштильцхена, и Нила соответственно, было нельзя за пределы хижины, наверняка Зеленка уже весь голос сорвала зовя Темного, то придется шаманить здесь.

«И чего я на ритуалиста в свое время не училась», — ворчала про себя Эмма, рисуя руны на расчищенном полу хижины.

Ритуалы в которых она прежде участвовала, вольно и невольно, проводил всегда кто-то другой. Хотя с другой стороны, она хуже, чем Петтигрю? Эта жалкая крыса смогла вернуть Волду-морду, так что — ей не удастся провести какой-то там ритуальчик? Пфф, да щас. Место, конечно, было маловато, но придется довольствоваться тем, что имеется.

Закончив ваять символы кровью бедных птиц, которых она поймала неподалеку отсюда, спасибо Дурслям за «счастливое» детство, Эмма устало вздохнула и встала, наконец, с пола. Глянув на часы, она поняла, что провозилась почти два часа. На часиках то уже натикало почти полдень, а в четыре Эмма еще должна была встретиться с Генри. Беда-беда. Придется ускориться.

Перенеся взмахом руки Нила на пол, в ритуальный, так сказать, круг, и подготовив остальные составляющие, она начала читать заклинание, слова которого, в отличие от рун, с поразительной точностью отложились в ее голове.

С каждым произнесенным словом на латыни, по которой у нее, кстати, были одни «Превосходно» в школе, Эмма чувствовала, как все сильнее сгущается магия в воздухе. В хижине поднялся ветер, а руны стали наливаться бордовым светом. Мимолетно порадовавшись, что сообразила вынести зелье памяти на улицу, и спрятать его под лавочку, которая стояла на небольшом крыльце, Эмма продолжила ритуал.

Сначала все было в принципе не плохо, но в какой-то момент она поняла, что магии в воздухе стало словно не достаточно для той цели, в качестве которой руны здесь ее сконцентрировали и волшебство, как жизненные силы стали утекать уже из нее, но заметив рябь, которая стала пробегать по телу Нила, Эмма не стала останавливаться.

Когда перед ее глазами начало все плыть, слава Мерлину и всем прочим, руны особенно ярко вспыхнули, на миг скрыв своим мощным свечением Нила, после чего погасли, сердце бедняги, которого внезапно лишили жизни, развалилось, превратившись в прах, а ветер стих.

— Черт… — тихо прошипела Эмма, утомлено опустив голову и уперевшись руками в пол. Ее качало, как пьяного матроса, ползущего по палубе в шторм. Но собрав остатки сил, она подняла голову и посмотрела на уже два бессознательных тела перед ней.

С трудом и без стыда, Эмма доползла до Нила и убедившись, что тот определенно не собирался умирать, она, воспользовавшись остатками магии оставшиеся после ритуала, взмахом руки отправила его в больницу, на всякий случай, а сама рухнула без сознания рядом с Румпельштильцхеным, напоследок подумав:

«Да, я крута!.. Чуть не сдохла, но крута…»