По-волчьи жить. Happily ever after (гет)

Блас стоял в дверях с виду такой же как всегда, только нарядный в честь праздника: свободная голубая рубашка отенявшая цвет его глаз, заправлена в тщательно выглаженные серые брюки. Вид у него вполне опрятный, взгляд внимательный, и по нему бы в жизни не сказать, что он выпил, если бы не алкогольный шлейф, который проник в гостиную вслед за ним.

Впервые в жизни я видела Бласа пьяным. Слова "Блас" и "пьяный" просто не укладывались в моей голове в одно предложение. Тем не менее вот он передо мной: ходячая полиция трезвости во плоти безуспешно пытается залить виски в рот, удерживая бутылку на весу.

— Ты с ума сошел? — я быстрым шагом преодолела расстояние между нами и выхватила у него из рук полупустую бутылку. Он легко с ней расстался, но на меня не взглянул, лишь мрачно уставился куда-то перед собой. Затем вдруг очнулся и перевел затуманенный взгляд на меня.

— Да ладно, — протянул он мягким гипнотизирующим голосом и попытался вновь завладеть бутылкой, но промахнулся, и его рука безвольно повисла вдоль туловища, — у меня же все-таки день рождения.

Он снова попытался вырвать бутылку, но я спрятала ее за спиной, и он всем весом навалился на меня, потеряв равновесие.

— Самый лучший день рождения, — продолжал протестовать Блас, пытаясь вырваться, пока я почти волоком перетаскивала эту пьяную тушу поближе к дивану.

— Что с тобой? — извернувшись, я поставила бутылку на журнальный стол и, с трудом повалила Бласа на диван.

Он не ответил, увлеченный созерцанием картины, висевшей над камином. Это было странное творение, что-то современное, пара пятен, наляпанных кое-как, но Блас любил ее. Когда я узнала, сколько она стоит, я сказала Бласу, чтобы в следующий раз ко мне обращался: за такие деньги я и сама ему такое нарисую.

— Любопытно, да?

Я вздрогнула от звука его безразличного и совершенно не пьяного голоса.

— Мне не любопытно, — рассеянно оборвала я и села рядом, помогая ему ослабить галстук. Блас вздрогнул от моих неловких прикосновений. Случайно встретившись с ним глазами, я наткнулась на его серьезный абсолютно трезвый взгляд.

— Раньше у нас не было дома, — лаконично выдал он. — А теперь будет целых два.

Я оставила в покое галстук и озадаченно уставилась на него.

— Чего?

Блас запоздала отмахнулся от моих рук, которые я уже убрала, и сам ослабил галстук.

— Я все понимаю. Я же все понимаю… Ты захочешь детей, выйдешь замуж. Тебе придётся уйти.

— Что ты несешь? — устало выдохнула я, сдавливая виски. У меня начиналась головная боль.

— Ты все равно уйдешь, — словно не услышав вопроса, продолжал твердить Блас, разглядывая любимую девушку картину над камином. — У тебя будет свой дом, у меня будет свой дом. Получается два. Два дома. Арифметику проходила в школе?

Блас ощерился и снова повернулся ко мне, демонстрируя свои обаятельные ямочки, которые так не шли к мрачному выражению его посеревших от боли глаз. — Два, — он выставил два пальца и сунул их мне под нос для пущей доступности. — Будешь в гости приходить с мужем и детьми, — Блас расхохотался, и у меня кровь в жилах застыла от его жуткого смеха. — Кто бы мог подумать, была бездомной, а теперь целых два дома.

Миг — и я залепила ему звонкую пощечину. Ни разу со времени колледжа он не посмел меня попрекнуть моим прошлым. Да и ему ли меня попрекать? У нас было общее прошлое.

Блас резко смолк, затем медленно поднял на меня неожиданно спокойный взгляд исподлобья и язвительно поинтересовался:

— Полегчало?

Я облизнула губы и отрицательно помотала головой, едва сдерживая накипающие слезы.

— Что ты мне предлагаешь? — выдохнула я. — Ну брошу я Ричарда, брошу их всех, а дальше-то что? — Я схватила его за подбородок, чтобы он не увернулся, и приблизила к нему свое лицо. — Дальше план какой?

Пару мгновений Блас смотрел не отрываясь в мои глаза, наполненные слезами, и в его взгляде странным образом смешивались гнев и еще какое-то чувство, которому я боялась дать определение.

Наконец, он лениво отбросил мою руку и отвернулся.

— Я же говорю. Будем жить на два дома.

— Что ты имеешь в виду? — насторожилась я. Мне вдруг почудилось, что в этом потоке пьяного бреда поблескивает какая-то логическая нить.

Блас снова повернулся ко мне и попытался взять меня за руку, но промахнулся и просто положил руку мне на колени.

— Лухарес, — доверительно обратился он ко мне, не определившись, очевидно, назвать ли меня по имени или по фамилии. — Ты уже большая, и тебе пора начинать самостоятельную жизнь.

— Что ты городишь? — вздохнула я, смущенно сбрасывая его руку со своей коленки. Блас проводил мое движение внимательным взглядом. — Ложись проспись, утром поговорим.

— Сейчас поговорим, — очень серьезно ответил Блас. — Я тверз как стеклышко.

Ей-богу, если б не мощная волна перегара, исходившая от него, я б поверила — так уверенно он это сказал.

Я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Руки тряслись от волнения, пальцы вели беспорядочную жизнь, перебирая бахрому пледа, свисавшего с дивана.

— Блас, правда, давай завтра обсудим. Ты не понимаешь, что говоришь.

— Я все обдумал. Тебе нужно съехать.

Я замерла.

— Что? — тихо переспросила я.

— Съехать. Нужно, — раздельно произнес Блас, буравя мрачным взглядом любимую картину перед собой.

В голове стучала молоточками головная боль, а грудь ледяными пальцами сковывал спазм. Случилось то, что не могло случиться, мне не верилось, что я слышу это от Бласа. Я была уверена, что никогда этого не услышу.

— Ты меня выгоняешь?

Блас вскинул на меня кроткий прозрачный взгляд из-под полуопущенных век, опушенных длинными черными ресницами.

— Я тебя отпускаю, — эхом отозвался он и поджал губы так, что на щеках у него снова заиграли ямочки.

Я почувствовала слабость во всем теле.

— Меня не надо отпускать! — голос подрагивал. — Я не просила отпускать меня.

— Но я должен, — перебил он меня и вдруг резко схватил меня за плечи, заглядывая мне в глаза. — Я должен отпустить тебя.

И отпустил, ослабив хватку, а я безвольно откинулась на спинку дивана.

— Ты все равно уйдешь, — повторил он мантру, которую твердил всю дорогу. — Лучше уходи сейчас.

— Я не пойду, — мотнула головой я, уже не в силах сдержать набегающие слезы. Снова неистово помотала головой и размазала брызнувшие слезы по щекам. — Не пойду! — крикнула я и вскочила, чтобы уйти, но Блас удержал меня за руку. Я обернулась, разглядывая такую родную ладонь, удерживавшую меня.

— Всегда была плаксой, — выдохнул Блас, зачарованно разглядывая меня, словно вспоминая что-то.

Я посмотрела сверху вниз на его спокойное лицо и ласковые глаза, исполненные нежности и какой-то застарелой тоски.

— Была и есть, — отрезала я, вырывая руку. — Когда больно, плачу. Это лучше, чем напиваться.

Я снова отвернулась, чтобы уйти, но меня нагнал голос Бласа.

— Я не хотел причинить боль.

Я обернулась, с надеждой глядя на него. Он сидел сгорбленный, будто придавленный какой-то невыносимой ношей, и не поднимал головы.

— Тогда что ты опять придумал? — я снова метнулась к дивану и опустилась рядом, мягко касаясь его плеча. — Какие еще два дома? Зачем мне съезжать сейчас?

— Я не хочу, чтобы ты уходила. Но если ты должна уйти, сделай это сейчас.

— Почему сейчас?

— А когда? — Голос Бласа стал выше. — Ты хочешь, чтобы я ждал, пока ты замуж соберешься? Из рук в руки мужу тебя передал? Ты издеваешься, Линарес?

Я уставилась на него в немом удивлении.

— Блас, откуда эти дурацкие фантазии? Может, ты первым женишься — сам же попросишь меня уйти.

Блас издал язвительный смешок, и резко встал. Моя рука безвольно упала на колени.

— Я никогда не женюсь.

— Это ты сейчас так думаешь. А когда-нибудь захочется детей…

— Спасибо, не захочется, — он бросил на меня красноречивый взгляд.

Я усмехнулась.

— Не все же дети такие, как мы с Мариссой. Твои будут послушные, и их ты сможешь строить сколько твоей душе будет угодно.

Блас шатающейся походкой направился в коридор, собираясь покинуть гостиную, но потерял равновесие и, описав полукруг, обессиленно завалился обратно на диван. Пару мгновений он так и валялся на нем без движения, так что я уж понадеялась, что вырубится, но внезапно он встрепенулся и сел ровно.

— Ничего страшного. Я привык быть один. Вопрос только, зачем вообще было приходить? — выдал он, задумчиво уставившись в одну точку. — Ушла бы сразу. Я же просил тебя уйти!

— Блас, ну чего ты опять заладил! — вконец разозлилась я. — Уйти не уйти — надоело! Кто от тебя уходит? Что ты паникуешь? Я всего лишь сказала, что не порву с Ричардом!

Он вдруг поднял на меня свой пронизывающий взгляд-рентген и горько усмехнулся.

— Какая разница что ты сказала, — и тем самым очень четко сфомулировал наши с ним отношения в пяти словах. Не имело значения, что я сказала. Блас прочел в моих глазах, что я не рискну той связью, что уже установилась между нами, и не пойду дальше. А это означало, что он прав. Однажды мне придется уйти.

— Что мне делать, Линарес? — обронил он, вглядываясь в мое лицо, словно запоминая мои черты.

Я устало вздохнула и закатила глаза.

— Что ты всегда делал… Кадрить богатых девушек и отравлять жизнь студентам, — попыталась пошутить я, но кажется, выбрала неудачный момент, потому что на этот раз Бласа просто вынесло.

Он снова резко вскочил на ноги и закричал, склонившись надо мной и тыкая пальцем мне в лицо:

— Ты дура! Ты полная идиотка, понимаешь?!

Этот крик я восприняла как ни странно с облегчением: по крайней мере, это больше похоже на Бласа, к которому я привыкла.

— Ты ничего не видишь вокруг себя, ничего не понимаешь! Ничего!

— Тише, Блас, я все понимаю…

— Кроме тебя, у меня никого нет! У меня ничего не останется, слышишь!

Впервые он говорил мне такие вещи и хотя он орал как потерпевший, я внутренне ликовала. Никогда не надеялась даже, что однажды он решится произнести все это вслух. Впрочем, он был мертвецки пьян.

— Но я же никуда не ухожу, Блас, — я поймала его руку. — Даже если я выйду замуж когда-нибудь, буду навещать тебя каждые выходные. Уговор?

Он навис надо мной, приблизив свое лицо так близко, что я испуганно вжалась в спинку дивана, пытаясь отпрянуть, но отступать было некуда. Наши носы соприкасались.

— Навещать меня будешь? — едко усмехнулся он и, вдруг бухнувшись на колени, притянул меня к себе за плечи и впился губами в мои губы. Он целовал неистово, жадно, и я отвечала, с облегчением давая волю всей своей нежности, так долго рвавшейся наружу. Я опустилась рядом с ним на колени, и он крепко прижал меня к себе за талию, впиваясь губами в мою шею, ключицу, словно пил из родника после долгой жажды и не мог напиться. Я зарылась пальцами в его волосы и порывисто, словно боялась, что отберут, целовала губы, лоб, шею, лицо, царапалась губами о его подборок, и по щекам у меня текли слезы. Мне казалось, что это какой-то счастливый сон, и как не хотелось просыпаться, но в какой-то момент я опомнилась и уперлась ладонями ему в грудь, пытаясь отодвинуть его от себя. С тем же успехом я могла бы отодвинуть антикварный дубовый шкаф, который стоял в гостиной. Блас не отпускал меня до тех пор пока я не всхлипнула и не стала стучать кулаком по его плечу.

Он оторвался от меня, тяжело дыша, и, опираясь на мои плечи, поднялся на ноги. Я обессиленно уронила голову в ладони, всхлипывая.

Где-то над моей головой прозвучал мрачный голос Бласа:

— Теперь не будешь.

Он покинул комнату.

Я просидела у двери его спальни всю ночь. По опыту знала, что происходит каждый раз, когда Блас случайно открывается мне, и не хотела потерять его снова. Ближе к полудню дверь в спальню Бласа распахнулась, и я, не успев пробудиться от дремы, повалилась внутрь, прямо ему под ноги.

Он опустил взгляд и скептически скривился.

— Чуть свет уж на ногах, и я у ваших ног, — процитировал он какого-то поэта.

Я резко поднялась и решительно посмотрела ему в глаза:

— Куда ты?

У того в глазах заплескалось подобие насмешки и он вкрадчиво ответил:

— В туалет. Можно?

Я смущенно посторонилась, и, дождавшись, пока он выйдет из уборной, снова встала у него на пути.

— Надо поговорить.

— Не надо.

— Пошли в кабинет, — решительно мотнула я головой. Он, чуть помедлив, двинулся вслед за мной.

— Ты что-нибудь помнишь? — начала я с места в карьер, как только за ним захлопнулась дверь.

— Провалами в памяти не страдаю, — неохотно отозвался Блас, вальяжно развалившись в кресле.

— То, что произошло, — осторожно смотрела я на него. — Ты помнишь?

Как мне хотелось, чтобы он ответил «нет». Тогда все бы осталось как прежде. Но он, чуть помедлив, кивнул.

— Линарес, ты же не думаешь, что я буду открещиваться? Мне не двадцать лет, как твоему Ричарду.

Сердце упало.

— Ричарду двадцать пять, — машинально поправила я, не зная, как реагировать. Мотнув головой, решительно продолжила:

— Не меняй тему. Почему ты это сделал?

Блас молча листал какие-то бумаги, валявшиеся на столе, и не подавал признаков того, что слушает меня.

— Давно? — снова спросила я, понимая, что на первый вопрос ответа не дождусь. Да его и не требовалось.

— Что — давно? — едко поинтересовался Блас, вскидывая на меня насмешливый взгляд.

— Давно ты… Испытываешь такие чувства, — выдавила я из себя. Вся эта ситуация порядком выводила меня из равновесия, и мне было трудно называть вещи своими именами.

— Какие чувства? — Блас откровенно надо мной издевался. Я знала эту его манеру. Чтобы скрыть свое смущение, он заставлял краснеть меня, тем самым отбивая всякую охоту продолжать разговор. Но сейчас у меня не было путей к отступлению. Я знала, что если не получу ответ сейчас, другого шанса не будет.

— Давно ты… — я чувствовала как кровь приливает к щекам. — Стал видеть во мне девушку?

— Я и не начинал, — Блас откинулся на стуле, поигрывая ручкой в руках, и довольно ухмыльнулся. Его глаза искрились от смеха. Казалось, еще немного — и он рассмеется мне в лицо.

— А, то есть, ты и парней взасос целуешь? — в конец разозлилась я. — Это как знак дружеской привязанности, да?

Блас не сводил с меня довольного насмешливого взгляда.

— А чего так злишься, Линарес? — развел руками он. — Тебе-то какая разница? У тебя же есть парень, расставаться с ним ты не собираешься. Это был, скажем так, небольшой мастер-класс перед большими серьезными отношениями, — хмыкнул он. — Дружеское напутствие.

— Прекрати, — резко перебила я и нависла над ним, опираясь руками на стол. — Не играй со мной, Блас, — тихо попросила я. — Ответь мне, давно?

Блас встретил мой взгляд, и пару мгновений мы так и провели, неотрывно глядя друг другу в глаза. Наконец, он отвел взгляд и привычным движением провел рукой по лицу, словно снимая с себя незримый грим.

— Давно, недавно — какое это имеет значение? — он принялся механически перебирать бумаги на столе.

— Для меня имеет, Блас! Ответь! — Я была на грани срыва, и он, кажется, понял это.

— Давно, — он поднял на меня на удивление спокойный взгляд, и по глазам я поняла все.

Давно. Как я не засекла момент, когда он стал избегать моего общества и держаться на почтительном расстоянии? Не обратила внимание, когда он начал вздрагивать от моих редких прикосновений и избегать смотреть на меня, когда я являлась перед ним в очередном шокирующем наряде, чтобы подразнить его. Когда он начал не просто разгонять моих неуклюжих ухажеров, но ревновать к ним? Теперь эти вещи стали для меня очевидными и, кажется, только слепо-глухо-немая идиотка могла этого не заметить. Но я не замечала. Мне и в голову не могло прийти, что это вообще возможно.

Я обессиленно рухнула на стул, зажимая виски, в которых пульсировала головная боль. Голова раскалывалась после бессонной ночи и передуманных мыслей.

— А ты давно? — не глядя на меня, все так же поигрывая ручкой в руке, спросил Блас.

— Давно, — эхом отозвалась я, потому что вдруг осознала: давно. Я влюбилась в Бласа в ту самую минуту, когда он впервые зашёл в класс, чтобы сказать, что он наш новый охранник.

— Почему молчал?

— Потому что это не важно, — с неизменным спокойствием ответил Блас, и это окончательно вывело меня из себя.

— Ну как это может быть не важно? — воскликнула я в отчаянии. — А если бы я ответила взаимностью?

Он вздрогнул. На пару секунд в комнате воцарилось молчание. Наконец, он медленно покачал головой.

— Ты бы не ответила, — просто ответил он, наклоняясь, чтобы засунуть бумаги в одну из тумбочек стола.

— Откуда тебе знать... — начала было я, но тут же смолкла, придавленная красноречивым всезнающим взглядом Бласа. Этот взгляд призывал оставить маски и быть честной хотя бы с самой собой.

Он явно недооценивал силу моей к нему привязанности. Все это время я следовала за ним повсюду, куда бы он ни пошел, меня тянуло к нему, словно магнитом, и я все эти годы не находила в себе сил оборвать эту связь. Но в одном он был прав.

Я бы не ответила.

Бласа и так студенты вечно за глаза звали сутенером, полагая, что он не просто так взял к себе жить подопечную из приюта. Если бы он признался мне, и я ответила взаимностью, ничто бы уже не спасло ситуацию. Я ведь была несовершеннолетней. Наше положение было бы настолько непонятным и двусмысленным, что я бы на всю жизнь потеряла уважение общества, друзей и больше не смогла бы жить нормальной жизнью.

Но теперь мне исполнилось двадцать один. Может, поэтому Блас и открылся мне только сейчас. Теперь я могла принять свое собственное решение, не оглядываясь на попечительский совет и прочую дребедень.

— Блас, но это же тупик… — прошептала я в отчаянии и бросилась к нему, падая на колени, чтобы видеть его лицо. — Я люблю тебя, очень люблю, ты же знаешь! — бормотала я, пытаясь поймать его руки, но в волнении промахнулась и, снова нащащупав, сжала их. — Но мы не можем быть семьей в этом смысле. Ты же понимаешь! Это невозможно!

Блас не смотрел на меня, но при слове семья, вздрогнул и криво улыбнулся.

— Это было бы забавно, — пробормотал он.

— Вот видишь! — обрадовалась я неожиданной поддержке. — Мы раньше поубиваем друг друга, прежде чем дойдем до алтаря, да и дети… Как мы будем воспитывать детей, ты представляешь себе?

Я все говорила, и сердце сжималось, потому что мне было приятно об этом думать. Я никогда не позволяла себе мечтать ни о чем подобном, потому что никогда не позволяла своим мыслям о Бласе зайти так далеко. Но теперь, когда я невольно представляла себе то, о чем говорила, я понимала, что привожу не те доводы. Конечно, детям нашим не повезет, если мы сойдемся, а кому с родителями везет? Идеальных предков я ещё ни разу не видела. И да, мне было действительно не безразлично , как это будет выглядеть в глазах общественности, если двое людей, еще недавно считавших друг друга братом и сестрой, а юридически отец и дочь, вдруг объявят о помолвке. В этом было что-то неправильное, хотя мы не были кровными родственниками и даже не росли вместе. Но я бы наплевала на общественный вкус, и я знала, мои настоящие друзья тоже бы меня поняли и поддержали рано или поздно. Что меня сдерживало, так это страх, что ничего не выйдет. Мы сойдемся, разочаруемся и станем чужими друг другу, а больше у меня никого не останется. Я могла выйти замуж за кого-угодно, потому что знала, что позади останется тыл. Но если не получится с Бласом? Никого настолько же близкого у меня больше не было. Я должна была отказаться от Бласа, чтобы не потерять его.

— Я не пойду на это, Блас, — хрипло произнесла я и крепко стиснула его руку. — Мне страшно. Я трусиха, помнишь? Ты всегда знал, что я трусиха. Имею я право быть собой?

— Чего ты боишься? — одними губами прошептал Блас.

— Мне страшно потерять тебя. Слишком страшно, Блас, я не могу.

Блас молча кивнул. Пару мгновений мы так и просидели в оглушительной тишине, сжирающей мои последние нервные клетки.

— Блас, не молчи, скажи что-нибудь, — едва слышно попросила я, машинально обрывая катышки с рукава его свитера.

Он проследил взглядом за моими действиями и мягко улыбнулся. Никогда он раньше так не улыбался, и было в этой отрешенной улыбке что-то прощальное. У меня защемило сердце.

— Я никогда не считал тебя трусихой.

— А зачем называл?

Губы Бласа сложились в знакомую издевательскую усмешку.

— Чтобы манипулировать тобой, — сказал он так буднично, будто говорил о чем-то самом по себе разумеющемся.— Но больше я этим заниматься не буду. Ты теперь взрослый человек и можешь принимать решения самостоятельно.

Порывшись в ящике, он со звоном выудил оттуда ключи и вложил мне в руку, крепко зажав ее в своих ладонях.

— Это те самые ключи... — дрожащим голосом произнесла я.

Блас кивнул и заглянул мне в лицо. Впервые он произносил ртом то же, о чем говорили его печальные мудрые глаза.

— Ты приняла решение, для этого требуется мужество. Поэтому я не считаю тебя трусихой. Но ты не сможешь двигаться дальше, оставаясь в этом доме. Уходя, уходи. Я помогу тебе переехать в твою квартиру. Ты можешь оставаться в доме столько, сколько потребуется для переезда.

Его слова доносились до меня словно через паралон, гулкий стук сердца отзывался в ушах, и я с трудом различала слова и соединяла их в предложения.

Я знала, это было неправильно решение. Но по крайней мере, ему хватило мужества принять хоть какое-то. Он позволил мне уйти. И это было самое благородное, что он мог сделать для меня и для моего будущего.

Всхлипнув, я поцеловала ладонь Бласа, удерживавшую мою руку.

— Хорошо, — кивнула я, — ты прав, Блас. Я и сама так долго не выдержу. Похоже, съехать — единственный выход.

Блас нежно провел пальцем по моей щеке, стирая слезы и скривил губы в издевательской усмешке.

— Ты не расстраивайся, — елейно пропел он. — Я буду навещать тебя каждые выходные. Уговор?