Собирая осколки (джен)

Пока я стоял в тишине коридора, буравя входную дверь отрешённым взглядом, подошёл Ремус и положил руку мне на плечо. Их с Сириусом поддержка не то чтобы была особо нужна, но я всё равно испытывал благодарность. Хорошо, когда рядом люди, готовые прийти на помощь.

— Я вчера советовался с профессором МакГонагалл, — заговорил Ремус, — и она любезно составила для тебя план занятий по трансфигурации.

Я от души посочувствовал МакГонагалл, вынужденной накануне первого сентября заниматься вопросами моего образования. Но, как ни парадоксально, такая забота была приятна, пусть я и понимал, что она предназначалась не мне.

— А то Сириус, если дать ему волю, будет учить тебя чашки превращать да усы тараканам закручивать.

Я хмыкнул, а Сириус закатил глаза, но уголки его губ дрогнули.

— Но этим мы займёмся завтра, — успокоил Ремус, улыбнувшись. — Сейчас, боюсь, мне нужно идти.

И я отчего-то поверил в искренность сожаления, сквозящего в его голосе.

— Не волнуйся, Гарри: заскучать мы тебе не дадим, — заверил Ремус и, попращавшись, вышел под холодное сентябрьское солнце.

Закрывшаяся за ним дверь словно провела черту между царившим ранее шумным оживлением и наступившей неловкой паузой. Сириус посматривал на меня с сомнением и будто бы ожиданием, а я, честно сказать, мечтал только о том, чтобы поскорее изучить подарок близнецов. Может быть, он думал, что я закачу истерику и сбегу в спальню в слезах?

— Это, должно быть, странный день, — наконец заговорил Сириус, оперевшись локтём о стену, и голос его был полон необычной глухой печали, — остаться дома, когда поезд уносит школьников на север, не послушать песню Распределяющей шляпы, не встретить старых знакомых и лечь спать не в кровать с четырьмя столбиками и красным пологом.

Я внимательно слушал, и в памяти сами собой всплывали чужие воспоминания, сотканные из предвкушения, щемящей радости, ностальгии и настоящего счастья вновь оказаться дома. Вопреки моему желанию, в сердце прокрадывались грусть и тоска.

— В моей жизни когда-то случилось такое же первое сентября, — поделился Сириус. — Но я вспомнил о нём глубокой ночью: наши дни были заняты подготовкой к свадьбе твоих родителей.

Я смущённо улыбнулся, не зная, что сказать.

— Это странное чувство — однажды не вернуться в Хогвартс. Но уверяю тебя, ты еще не раз войдёшь в его двери.

— Спасибо, Сириус, — отозвался я, не уверенный, как выразить признательность.

Сириус приобнял меня за плечи и похлопал по спине.

— Отдохни сегодня, — посоветовал он, вновь возвращая привычный беззаботно-шутливый тон. — Весь день в твоём распоряжении: никаких занятий и никакой уборки.

Я усмехнулся и, кивнув, отправился к себе. Наверх поднимался в смешанных чувствах. Может, я и не успел привязаться к ребятам, не разделял горя остальных из-за того, что отлучён от школы и заперт в доме, но неясные ощущения тихой скорби по неслучившемуся всё равно подтачивали мой настрой. Возможно, это было ожидание чуда. Хогвартс был местами злой и горькой, но всё-таки сказкой, и невозможность окунуться в неё, посидеть за партой или у камина в гостиной навевала неясную хандру, тоску по ушедшему безвозвратно. Наверное, просто день сегодня такой.

В спальню Регулуса я не пошёл, не рискуя выдать своё убежище Сириусу, пока мы в доме вдвоём, — обосновался в своей. Достал из кармана кофты красную коробочку, обвязанную золотой ленточкой, с трудом подавил хмык и с запоздалой тревогой вскрыл. Я честно думал, что близнецы добавят к заготовке какой-нибудь прикол, но обошлось. Внутри обнаружился... флакончик духов. Крохотный, миллилитров на пять, в минималистичном чёрном цвете и строгий по форме.

Идеально. Оставленный где-нибудь — или найденный в кармане при обыске, — он, может, и привлечёт внимание, но вряд ли вызовет подозрения. Я открутил крышку — внутри действительно находилась пара капель пахучей маслянистой жидкости.

К флакончику прилагалась заботливо свёрнутая бумажка. Близнецы писали, что для записи на крышку флакона нужно нажать, а для прослушивания — крутнуть против часовой стрелки и сказать пароль. Запись была ориентирована на речь и ограничена по времени. Ушлые ребята.

Поигрался с записью, убедившись, что работает исправно. Эх, Отдел Тайн по ним плачет, а они, хм, в канареечные помадки играют.

Я спрятал подарок в сундук и улёгся на кровать. Ни читать, ни думать действительно не хотелось, и я позволил себе предаться блаженному ничегонеделанию, отложив все мысли и решения на потом. Этим вечером предстояло ввязаться в непростое приключение, и я собирался хорошенько отдохнуть.

* * *

Каким-то неведомым образом меня сморил сон: наверное, сказался ночной недосып. Когда Сириус заглянул в комнату и позвал обедать, на часах было уже два пополудни. Я представил, как Хогвартс-экспресс мчится среди полей и лугов, и усилием воли отмахнулся от этой мысли.

После сна осталось удивительно гнетущее ощущение из смеси радости, удовлетворения и бессильной ярости, и я был уверен, что эмоции не мои. Пугало до дрожи.

Я смыл остатки сна ледяной водой из-под крана и спустился вниз. На кухне миссис Уизли раскладывала по тарелкам тушёное мясо с овощами, и вид у неё был расстроенный. Я лишь понадеялся, что она не плакала из-за меня снова.

— Садись, Гарри, — кивнул на соседний стул Сириус, складывая выпуск «Ежедневного пророка», на обложке которого мелькнула моя физиономия.

— Спасибо, миссис Уизли, — сердечно поблагодарил я.

Миссис Уизли рассеянно улыбнулась и замерла у стола, перекладывая посуду.

— Не за что, дорогой.

— Что пишут? — спросил я без особого интереса: понятное дело — Мальчика-Который-Выжил потеряли.

Сириус неопределённо хмыкнул и ткнул вилкой в кусок мяса, щедро сдобренного подливой.

— Пишут, что разыскиваемый всей страной преступник не явился первого сентября на вокзал, — не очень-то весело хохотнул он.

Я не удивлялся: помнил, как Пожиратели пасли в этот день нежелательное лицо номер один прямо перед порогом этого дома, будто ожидали, что Гарри поедет в школу.

— Пишут, что Гарри Поттер, видимо, спутался со своим беглым крёстным и пошёл по его стопам, — продолжил Сириус, и мои брови поползли вверх.

— Ну хоть к поцелую дементора меня пока не приговорили? — спросил я с сарказмом.

— Пока нет, — откликнулся Сириус. — Но ты же понимаешь: для людей твоё исчезновение — признание вины.

Я безразлично пожал плечами. Неудивительно, что миссис Уизли не в настроении.

— Я думал, все заинтересованные лица изначально понимали, что это впечатление будет подогреваться, — заметил я между прочим, — или самими министерскими, или через прихвостней Волдеморта. Так что к Рождеству все будут уверены, что он об меня убился, потому что я ещё хуже.

— Это так, — согласился враз помрачневший Сириус, но больше ничего не сказал, и наш разговор затух сам собой, сменившись стуком вилок.

Репутация — штука одновременно и полезная, и буквально до смерти опасная. Сегодня тебя на руках носят, а завтра на вилы поднимают. И, хотя мне в целом было безразлично мнение магов, осадочек, как говорится, оставался. Я не был уверен, что после завершения всей этой истории для меня найдётся место в магической Британии. Мысль о том, что история может закончиться не самым благоприятным для меня образом, я старательно отодвигал подальше.

Всё было в моих руках — убеждал я себя снова и снова, призывая не спешить и решать проблемы по мере поступления. Но очень уж их было много. И вопрос связи с Хогвартсом и конкретно Гермионой всё ещё оставался подвешен в воздухе. Я перевёл задумчивый взгляд на Сириуса.

— Слушай, Сириус, — позвал я, — я так и не придумал, как связываться с Роном и Гермионой. Без них, не зная, что с ними, я тут на стенку полезу.

Проблема и правда существовала, особенно в свете того, кого назначили преподавателем защиты. Не наломали бы детишки дров. Только как за этим проследить?

Сириус нахмурился, даже перестал жевать, а через минуту внезапно оживился.

— У меня есть парные волшебные зеркала, — воодушевившись, сказал он, и я едва не треснул себя по лбу от досады. — Мы с Джеймсом использовали их для связи, когда нам назначали отработки в разных кабинетах.

— И они будут работать на таком расстоянии? — всё-таки уточнил я.

— Конечно, — не то удивился, не то оскорбился Сириус.

Оставалось придумать, как доставить их в Хогвартс. Букля, конечно, донесёт, но как бы посылку не вскрыли. Сириус с Джеймсом, конечно, были такими же ушлыми парнями, как близнецы, и наверняка подстраховали артефакты, сделав их совершенно непримечательными, но вероятность, что жаба изымет их на пороге Хогвартса, оставалась. Очень уж Букля была приметная, вряд ли кто-то ещё в этом году заведёт себе полярную сову.

Я возил морковку по тарелке, размышляя, когда моё внимание привлёк грохот из дальнего угла: это Кикимер уронил не то щипцы для камина, не то кочергу.

— Старый растяпа, — пробурчал Сириус, впрочем, без особой злобы.

Я встретился с Кикимером взглядом, и в голову пришла неожиданная и в то же время ожидаемая мысль. Проблема с доставкой была практически решена.

— Буду очень благодарен, Сириус, — наконец сказал я, — и мне, и ребятам будет спокойнее иметь связь.

— Я попрошу Минерву передать зеркало, когда она появится на Гриммо, — предложил он.

— Не стоит обременять профессора, Сириус, — отмахнулся я, улыбнувшись, — я справлюсь с доставкой.

Стоило ли говорить, что к тому моменту, когда Гермиона, сытая и немного сонная, вернулась с праздничного ужина, её поджидала посылка?

* * *

Остаток дня я скоротал в своей комнате, то перебирая купленные учебники, то копаясь в сундуке, то без дела лёжа в постели. Чем больше сгущались сумерки, тем сильнее становился внутренний трепет. К тому моменту, как на небе высыпали звёзды, время от времени скрываемые бегущими тонкими осенними облаками, и зажглись фонари на улице и газовые рожки в доме, мандраж практически достиг пика. Я мысленно проговаривал продуманный за эти недели план, стоя у окна и устремив на улицу невидящий взгляд. Я откровенно боялся — потому что всё что угодно могло пойти не так.

Сама мысль о соприкосновении с крестражем Волдеморта вызывала у меня дрожь отвращения — и ожидаемый страх. Что, если он каким-то образом почувствует его уничтожение? Или проникнет в мой разум и увидит моими глазами? Наша связь усиливалась, когда он испытывал сильные эмоции. Что, если это сработает в обратную сторону? Последствия будут катастрофическими.

Я тяжело вздохнул. Да, в каноне Том ничего не осознавал до последнего, но что, если на этот раз всё пойдёт наперекосяк? Если я лопухнусь и всё испорчу?

Тысячи панических вопросов крутились в голове, пока я ждал, когда дом стихнет. Я думал, как сильно рискую, ввязываясь в столь опасное предприятие без компаньона и подстраховки. Но кого я мог взять в союзники? Один только Кикимер воспринимал меня всерьёз. Остальные по-прежнему видели перед собой пятнадцатилетнего подростка, и на то, чтобы развеять это впечатление быстро и надёжно, требовалось время, которого у меня не было.

Я почувствовал, как по спине бегут холодные мурашки, и постарался успокоиться. В конце концов, у меня был Кикимер, а у Кикимера, что немаловажно, был какой-никакой опыт.

Когда стрелка часов приблизилась к полуночи, я достал мантию-невидимку и позвал домовика. Тот явился вмиг, словно только этого и ждал.

— Привет, Кикимер, — нервно поздоровался я.

— Что угодно господину? — проворчал он вполне дружелюбно и глянул на меня снизу вверх.

— Господину угодно, чтобы ты помог исполнить последнюю волю хозяина Регулуса, — сообщил я без подводок и переходов.

Я ожидал, что эти слова вызовут эффект разорвавшейся бомбы, но Кикимер сдержался словно из последних сил. Что-то булькнул, тряхнул ушами и весь подобрался, внезапно распрямив вечно сгорбленную спину.

— Чем Кикимер может помочь исполнить последнюю волю хозяина Регулуса? — переспросил он, и голос его почти не дрожал.

— Мне нужно, чтобы ты незаметно доставил нас в Хогвартс, в неработающий туалет на втором этаже, — начал я разъяснять план. — Потом мы с тобой спустимся вниз, в Тайную комнату, возьмём клык василиска и уничтожим вещь хозяина Регулуса. Только она на это и способна.

Детали, в общем-то, Кикимеру были ни к чему. Слушал он внимательно, не упуская ни слова, потом кивнул.

— Кикимер сделает, — просто согласился он.

Я решил захватить с собой «Молнию». Во-первых, если что-то пойдёт не так, как потом самому возвращаться? Во-вторых, вдруг мне понадобится спуститься к василиску ещё раз одному. Лучше изучить маршрут в канализации: там ведь и заплутать недолго.

Я взял с кровати метлу, проверил крепление набедренной сумки, закутался в мантию и взял Кикимера за тонкую ручку невидимой рукой. Сердце колотилось как безумное.

— Трансгрессируем, — скомандовал я.

В следующий момент меня сдавило со всех сторон, словно вселенная стремилась протолкнуть меня в игольное ушко. Это длилось всего миг, но ощущения от перемещения я ненавидел всей душой. Благо в этот раз обошлось без тошноты.

Мы материализовались в помещении, где светлый пол впитывал в себя льющийся через окна свет звёзд и щедро делился им с окружающим пространством. Я различил очертания кабинок и раковин и прислушался, не донесутся ли завывания, но было тихо. Может быть, Миртл предпочитала рыдать в кабинке днём, когда был шанс встретить случайного посетителя и пожаловаться на судьбу, а может, она вместе с другими привидениями праздновала начало нового учебного года. В любом случае, в заброшенном туалете никого не было.

Я подошёл к раковине, снял мантию и зашипел:

— Откройся, — надеясь, что всё правильно сказал и это подействует.

Пришлось повторить несколько раз, прежде чем получилось перейти на парселтанг: змею на кране я не видел, а опыта общения с ними не имел.

Когда раковина отъехала, открывая тёмный проход, из которого тут же потянуло сыростью, затхлостью, водорослями и холодом, я на миг замер, настраиваясь. А потом сел на «Молнию», наколдовал Люмос и плавно потянул её вниз, поманив за собой Кикимера. Я не летал раньше, но отчего-то был уверен, что она послушается меня, к тому же рядом была подстраховка. Метла пролетела по проходам, которые, к счастью, пока не заросли паутиной, и вынесла меня к двери, украшенной змеями. Пришлось снова шипеть.

В огромном зале, который я не смог бы осветить крошечным Люмосом при всём желании, на полу виднелись очертания огромной туши, больше похожей на поезд. И вот с этим вот Поттер дрался в двенадцать лет?

Я слез с метлы, и под ботинками чвакнула вода. Кикимер следовал за мной тенью, и его присутствие было единственным, что хоть немного рассеивало накатившую жуть. Доставшиеся мне от Поттера воспоминания неточно отражали реальность.

Василиск был огромным.

Слабый свет выхватывал изгибы его тела, сливавшиеся по цвету с полом, чешуйки слабо мерцали. Голова лежала на полу с открытой пастью, пустые глазницы слепо смотрели в потолок. Странно, что не было тухлого запаха. Может, такие могущественные магические существа разлагались иначе? Ведь тела их и после смерти хранили магию, которой они обладали. Что было нам исключительно на руку.

Понятливый Кикимер зажёг несколько шаров света, которые взмыли вверх и зависли в паре метров над полом. Я наконец-то смог полноценно рассмотреть эту тушу и приблизился. У Поттера в сундуке, к счастью, нашлись неплохие перчатки из драконьей кожи. Я со всей осторожностью прикоснулся к торчащему в пасти клыку и аккуратно потянул. Разумеется, он не поддался сразу, и пришлось прикладывать усилия, чтобы его вырвать. Я не совсем понимал, где хранился яд: у обычных змей — в специальном мешочке, а у василиска им что, был пропитан зуб? Замер с клыком в руке как дурак: ну а вдруг сам отравлюсь? Плакать надо мной некому.

В конце концов мысленно махнув рукой, — умру так умру, хоть от крестража во лбу избавлюсь, — подозвал Кикимера:

— Кикимер, давай сюда медальон.

Тот снял его с шеи и, замявшись на секунду, с величайшей осторожностью протянул мне дрожащими руками. Я с сомнением прищурился. Действовал ли крестраж на домовика так же, как на меня? Успел ли подчинить себе, привязать и одурманить? Кикимер был одновременно и самой сильной, и самой уязвимой частью плана. Если он отдаст свою преданность крестражу, я ничего сделать не смогу: магически я против домовика бессилен.

Я видел его неуверенность, его колебания и спрашивал себя, что крестраж нашёптывал ему. Мне что-то нашёптывало — не то интуиция, не то магия, не то здравый смысл, — что уничтожение крестража стоило доверить Кикимеру. Это правильно.

— Кикимер, — позвал я твёрдо, — хозяин Регулус поручил уничтожить эту вещь тебе. Я считаю, как хороший домовик, ты должен исполнить его последнюю волю.

Кикимер весь затрясся. Ручки его заходили ходуном, уши задрожали, а глаза наполнились слезами. В этот момент домовик представлял собой довольно жалкое зрелище, и у меня невольно сжалось сердце — а потом подкатил гнев, рождавшийся каждый раз при мысли о том, сколько боли причинил и ещё причинит Волдеморт.

Я протянул Кикимеру клык, и он осторожно его взял.

— Я открою медальон, а ты ударишь его, понятно?

Кикимер закивал, всхлипнув. Мне почудилось, что медальон словно забился в моих руках, будто предчувствовал свою кончину, цепочка сильнее впилась в кожу, нагреваясь, изумруды зловеще заблестели. Я присел на корточки, положил его на сухой пятачок на каменном полу и прошипел:

— Откройся.

В медальоне что-то едва слышно щёлкнуло, и он распался на две половинки. Кикимер замахнулся.

В следующую секунду медальон чихнул дымом, и он, вырастая, соткался в знакомую фигуру величавой женщины в чёрном платье и с грубым, недовольным лицом.

— Ты подвёл меня, — грозно громыхнул её голос под сводами зала, срываясь на визг: я испугался, что он перебудит половину замка, — ты повинен в смерти моего любимого сына. Ты погубил его!

Кикимер отшатнулся, и его маленькие ручки рваным движением взлетели к голове, но закрыть уши он не решился.

— Кикимер, бей!

Вальбурга Блэк истончилась и обратилась в фигуру молодого юноши с бледной-бледной, как у утопленника, кожей и мутными глазами, потерявшими цвет. У Кикимера подогнулись колени.

— Ты допустил мою смерть, — заговорил он злобно, яростно. — Ты не спас меня, когда я нуждался в тебе!

Из глаз Кикимера полились слёзы. Я не мог оторвать от медальона рук, не мог дотянуться до оружия — неведомая сила словно приклеила к нему мои пальцы.

— Кикимер! — ещё раз без особой надежды крикнул я.

Фигура Регулуса вновь обратилась Вальбургой, и в руке у неё показался топор.

— Позор своего рода! — возвестила она, замахнувшись.

Кикимер как под гипнозом двинулся навстречу... и вонзил в медальон клык. Вальбурга заверещала тонким, раздирающим уши визгом, и дым растаял, словно схлопнулся в пространстве, без малейшего следа. Я наконец-то смог отодрать от металла руки: на пальцах красовались пурпурные ожоги, перчатки из драконьей кожи превратились в лохмотья. Жгло так нестерпимо, что я даже оглянулся в поисках воды. Я никак не мог надышаться наконец-то хлынувшим в лёгкие сырым спёртым воздухом: казалось, последние две минуты он не поступал туда вовсе. Грудная клетка ходила ходуном, и я не слышал стука сердца сквозь утихающий звон в ушах, вызванный визгом погибающего крестража.

Кикимер стоял рядом с опущенными руками и потерянно смотрел на медальон. Я взял его в руки, защёлкнул и протянул домовику.

— Ты не позор своего рода — ты хороший домовик, Кикимер, — из последних сил стараясь говорить ровно, заверил я его уставшим голосом. — Ты выполнил волю своего хозяина, и тёмные чары, с которыми боролся хозяин Регулус, не сломили тебя. Сохрани доказательства своей преданности у себя.

Кикимер взвыл, кидаясь мне в ноги, и я понял, что основательно перегнул с пафосом. Я неловко похлопал его по костлявому плечу, но вряд ли он заметил. Мы просидели так в воде и грязи какое-то время, пока он успокаивался. На меня мигом навалилась вселенская усталость: отходняк после пережитого. Я не ожидал, что крестраж способен причинить мне вред. В каноне такого не было. Что это такое? Защита, созданная Лили, больше не действовала — в этом была проблема? Или я — именно я — не подходил под пророчество, а значит, каждый из нас мог вредить другому? Голова гудела, налившиеся тяжестью веки закрывались, и я потёр глаза, чтобы хоть как-то взбодрить себя. И надеялся, что не словил от медальона какого-нибудь проклятья.

Кикимер вскоре поднялся, встряхнулся, взял медальон, с гордостью повесил себе на грудь и выпрямился. А я внезапно подумал, как сильно волшебники недооценивали чувства магических существ — такую же боль и тоску по ушедшей семье, верность и вину и, может быть, любовь.

Кикимер заметил мои раненые руки и щёлкнул пальцами — ожоги тут же перетянули бинты, смоченные чем-то прохладным.

— Спасибо, — искренне поблагодарил я.

Возвращались молча: трансгрессировали на Гриммо прямо из зала, я только и успел замотать клык в лохмотья, оставшиеся от перчаток, и сунуть в набедренную сумку.

Кикимер ушёл, не сказав ни слова, а я, прислушавшись к тишине дома, бросил вещи и поплёлся в ванную. Вся одежда насквозь пропиталась сыростью и запахами, и я с радостью её сжёг: благо это была доставшаяся от Дадли.

Я долго и с удовольствием отмокал в ванной. Ни единой толковой мысли не витало в голове. Может, назавтра явится Дамблдор и выкатит мне ворох претензий. Может, Волдеморт узнает о гибели крестража. Может, Сириус заметит отлучку и устроит допрос. Это всё было неважно.

Одна частичка души лорда была уничтожена. Его смерть стала на шаг ближе, а я с пугающей ясностью осознал, почему Дамблдор не хотел, чтобы Гарри знал о своей участи, до самого конца. И понимание это вызывало тот глубинный, первородный страх, испытывать который было позорно, но не испытывать не получалось.

В ту ночь я так и не заснул.​