Собирая осколки (джен)

Через распахнутое окно тянуло прохладой, остужая разгорячённое тело, покрытое испариной. Я лежал на узкой кровати поверх одеяла в одних трусах, заложив руки за голову, и безуспешно пытался унять бешено колотящееся сердце. И размышлял.

Пару часов назад визгливый женский голос с вторящим ему громыхающим рёвом выдернули меня из тёмного марева ничто и нигде. Под головой ощущался подлокотник дивана, свет с непривычки резал глаза, вдобавок мутило, а по вискам словно молоточками постукивали, доводя до почти нестерпимой головной боли. Рядом кто-то не то стонал, не то скулил: я рассмотрел лишь силуэт, который нежно ворковал, почти сюсюкал, склонившись над кем-то в кресле. Я приподнялся, потянулся, чтобы протереть глаза, и наткнулся на дужку очков.

Никогда не носил.

Потёр тыльной стороной ладони стёкла: зрение немного прояснилось, и обстановка вокруг начала обретать очертания.

Комната, гостиная, была незнакомой, светлой и идеально, хирургически чистой. Тощая блондинка обмахивала веером упитанного — очень упитанного — мальчика-подростка, что, приоткрыв рот и безмолвно шевеля губами, расфокусированным взглядом скользил по предметам вокруг. Пока не наткнулся на меня. Глаза расширились, а губы сложились в идеальную букву "О".

— Что ты сделал с нашим Дадликом?!

Я чуть ли не подпрыгнул, дёрнулся в сторону и посмотрел на стоящего позади дивана мужчину со скрученной мокрой тряпкой в руках, которого сначала не заметил. Упитанностью он превосходил мальчика — сына? — минимум вдвое, весь раскраснелся, челюсти были гневно сжаты, а усы шевелились, словно вёсла при гребле — вверх-вниз, вверх-вниз. Я покосился на тряпку. Собирался ли он отходить меня ею по спине или положить на лоб парню, я не знал, но инстинкт подсказал немного отодвинуться.

— Отвечай!

Но что я мог сказать?

В сознании было потрясающе пусто, только ветер гулял. Память зияла чёрным провалом, только мерцали блики, что отражались в стёклах шкафа, и качался веер в руках блондинки. Попытался припомнить хотя бы своё имя — и не смог. По спине поползли мурашки от ужаса, а в ушах зазвенело. Мужик что-то ещё орал и тряс кулаком, но я слышал его так, словно находился под толщей воды, и не понимал ни слова.

Это что, амнезия? Рассказать?

Какое-то внутреннее чутьё велело помалкивать и не нарываться на неприятности.

Я ещё раз украдкой взглянул на присутствующих. Застывшие на лицах взрослых гримасы раздражения, ярости, чуть ли не ненависти не располагали к задушевным беседам, мальчик и вовсе выглядел так, будто видел на моём месте не то призрака, не то фею-крёстную: смешанное со страхом крайнее изумление.

Под потолком что-то прошелестело, женщина вскрикнула, мужик завопил, и рядом со мной на спинку дивана приземлилась сова. Самая обычная сова, с взъерошенными перьями и умными янтарными глазами. Она протянула мне лапу, к которой был привязан скрученный клочок пергаментной бумаги. Я посмотрел на него, потом на выключенный сейчас телевизор, потом снова на него. Интересный способ почтового сообщения. Едва я отвязал послание, как сова встряхнулась, вспорхнула и, сделав над нами крюк, вылетела в открытое окно.

— Совы! — взревел мужик и со всей силы грохнул оконной рамой, отрезая приток свежего воздуха. — Я не потерплю этих чёртовых сов в своём доме!

Я бездумно развернул письмо. Буквы расплывались перед глазами и никак не желали складываться в осмысленные предложения.

Гарри!

Дамблдор сейчас в Министерстве, пытается всё выяснить. Не выходи из дома! Не используй магию!

Артур Уизли.

Реальность обратилась в тонкий комариный писк.

Я знал.

Я знал этих людей. Знал, где нахожусь.

Это не было ни воспоминанием, которое формируют взор или слух, ни внезапным озарением, что порой подсказывает, куда же в самый неподходящий момент запропастились ключи от машины. Картины прошлого не мелькали перед внутренним взором калейдоскопом чьих-то голосов и лиц, встреч, мгновений одиночества или проведённых за выполнением домашних заданий часов, не обрушивались водопадом прожитых мгновений: они словно ждали, разложенные по коробочками, когда я к ним обращусь. Сердце не сжималось от накативших эмоций — картинки не вызывали их вовсе.

Это не было ни моим прошлым, ни моим настоящим, ни моим будущим. Это было знанием об ушедшем и грядущем, одной яркой, шумной, героичной и трагичной жизни. И жизнь эта была не моей — своей я не помнил вовсе.

Рука непроизвольно потянулась к заднему карману и была остановлена лишь усилием воли. Я покосился на своего — не своего! — дядю. Вернон Дурсль, а это, без сомнения, был именно он, всё больше багровел, сжимал кулаки и продолжал орать, Дадли в объятиях тётушки Петуньи снова рвало.

Ё… лки. Зелёные.

От абсурдности ситуации хотелось рассмеяться, что в присутствии дрожащей от злости габаритной фигуры было плохой идеей. По вискам покатился пот.

Как, во имя всех богов, я ухитрился попасть в такую... Попасть. Из мира технологий, живущего по законам физики, где ученые умы с помощью науки объясняют устройство Вселенной, всяких ворожей называют шарлатанками, а предсказателей будущего поднимают на смех, угодить в, по факту, детскую сказку о добре и зле и пареньке, что убивался сам, убивал василиска, играл в салочки с драконами и гонял дементоров.

Кстати, о дементорах.

Тело невольно продрал озноб. События вечера всплыли в памяти как по волшебству. Переругивание двух подростков прервал внезапно накативший дикий холод. Двое дементоров, невесть как попавшие в Литтл-Уингинг, напали на них в переулке. Дадли, идиот, сбил Поттера с ног, тот посеял свою волшебную палочку и не смог обороняться. Закономерным итогом стала выпитая дементором душа.

Сучье вымя.

Как Дадли остался цел — ума не приложу. Может быть, дементоры охотились исключительно за Поттером и испарились, выполнив приказ? Не тронув магла, который даже увидеть их не мог, отказавшись от самого любимого лакомства? Может, их спугнула Фигг? Или тот, кто пришёл следом за ней? Воспоминания прошлого владельца тела на этом моменте обрывались.

Сука Амбридж!

Скрип моих зубов заглушил голос дяди Вернона.

— Ты! Что это ещё такое? Кто смеет тебе писать? — распалялся он. — Разве я не предупреждал тебя не связываться с этими…

Я тихонько вздохнул и потёр лоб. Мигрень одолевала всё сильнее. То ли это было последствием переселения в другое тело, то ли работой пудового кулака Дадли, спортсмен чёртов, но в висках ломило немилосердно. У меня не было ни малейшего желания продолжать разборки с Дурслями: хотелось забиться куда-нибудь в уголок, хоть под куст гортензий за окном, и хорошенько подумать. Но встать и уйти я не мог, нужным авторитетом для успешных переговоров не обладал, значит, оставался только один метод воздействия.

— На нас с Дадли напали дементоры, — рубанул я, заставив дядю озадаченно скривиться.

— Что ещё за де… денеторы?

— Дементоры стерегут Азкабан, тюрьму для волшебников, — подала голос тётя Петунья.

Я не сдержался, фыркнул, глядя на прижавшую пальцы к губам тётушку и вылезшие из орбит глаза дяди. Не знаю даже, чему он удивился больше: познаниям супруги или тому, что она осмелилась произнести запрещённое слово на запрещённую букву «в».

— Они словно выпивают из человека всю радость, все положительные эмоции, оставляя только жуткий страх, уныние и отчаяние, — продолжил я, не дожидаясь, когда кто-нибудь из них возьмёт слово. — Это как внезапно накатившая депрессия. Лучшее лекарство от неё — шоколад.

Дядя с тётей на миг переглянулись, посмотрели на сына и тут же засуетились, не дав тому и рта раскрыть.

— Вернон, неси плед! — скомандовала она. — Сейчас, сейчас я сделаю своему Дидди горячего шоколада. Да, дорогой?

Обняв Дадли за всё ещё подрагивающие плечи, тётя повела его на кухню, дядя отправился следом.

Я проводил взглядом скрывшихся за дверью родственничков, протяжно, с облегчением выдохнул и рухнул на диван. Потолок кружился, блики на нём выписывали па в фантасмагоричном танце, словно я галлюциногенных грибов наелся. Может, правда?

Приподнял руки и потряс ими: ощущались как настоящие. Говорят, если во сне посмотришь на руки — просыпаешься. Что-то не помогало.

Теперь, когда мне не нужно было напряжённо изображать перед Дурслями нормальность, чтобы не вызвать подозрений — анекдот, — сердце тяжело бухало в груди, отдаваясь в ушах. Даже звон посуды и негромкие голоса с кухни его не заглушали. Мышцы неприятно закололо, а горло сдавил спазм.

Только панической атаки не хватало.

Сквозь какофонию мыслей прорвался стук: на подоконнике сидела очередная почтовая сова. Забирать послание не хотелось. Я не помнил, что именно там написано, но это и не имело значения: я точно знал, что мне предстоит оставаться в доме на Тисовой ещё некоторое время и дожидаться команду спасения.

Сова ломилась в окно, и я всё же встал, опасаясь, что она попытается пролезть через дымоход: за сажу на идеально чистых полах тётушка могла заставить отмывать весь сияющий белизной дом до самой подъездной дорожки. Ноги ощущались как ватные и слушались плохо. Складывалось впечатление, что моё положение в пространстве должно быть в целом несколько иным, но каким был мой рост раньше, я не знал. С внутренним смешком отметил, что не помню не только рост — ни комплекцию, ни возраст, ни даже пол.

Как это работает, проклятье?

Я покрутил в руках клочок с двумя строчками, проводил взглядом растворившуюся в звёздном небе почтальоншу, смял его и сунул в карман. Бездумно потёр лоб: шрам под пальцами змеился зигзагом чуть бугристой кожи.

Угораздило же.

Я оглянулся на дверь кухни, но, судя по доносившемуся бормотанию, почтенное семейство давным-давно забыло обо мне. Тем лучше: значит, не скоро хватятся, если вообще вспомнят.

Пройдя в прихожую, начал подниматься по лестнице, машинально перешагнув через первую ступеньку. Она всегда скрипела, сколько я её помнил. Вернее, я-то её не помнил, видел всё вокруг впервые в жизни, и в то же время осознавал, что провёл в этих стенах годы. Максимально странные ощущения.

Самая маленькая спальня на втором этаже встретила меня ровно такой, какой была оставлена. Обычная комната мальчика-подростка, с умеренным количеством бардака в виде разбросанных как попало книг и вещей. Выделялась стоящая на столе большая птичья клетка, которая сейчас была пуста.

Я распахнул дверцу шкафа и критически уставился на отражение в зеркале, которое теперь принадлежало мне. Торчащие во все стороны чёрные волосы, шрам на лбу в виде молнии, яркие зелёные глаза за стёклами очков-велосипедов, худая фигура в выцветшей поношенной одежде — полный комплект.

Захотелось расплакаться. От отчаяния или смеха — пока не решил.

Вынул из заднего кармана волшебную палочку и бездумно помахал. Она лежала в пальцах как родная, словно была продолжением меня, но происходящее всё равно казалось ирреальным. Я ничего не чувствовал. Никакого тепла, искорок, ударов током — палка как палка. Кто-то — кажется, Гермиона — говорил, что магия есть сила души. Обладала ли моя душа магией, я не знал, проверить прямо сейчас не мог. Мистер Уизли был совершенно прав, когда просил не колдовать: приключение с дементорами закончилось глубоко трагично, нарываться на неприятности и разбирательство в Министерстве, которого удалось избежать, за какой-нибудь Люмос было бы глупо.

Интересно, Амбридж именно этого хотела — оставить Поттера бездушным, пускающим слюни идиотом? Знала ли она, что он владеет Патронусом? Предполагала ли, что волшебная палочка окажется при нём, когда он столкнётся с дементорами? Собиралась припугнуть — или уничтожить? В любом случае, у неё почти получилось. Почти. И забывать об этом никак нельзя.

Мразь! Пацану было пятнадцать лет!

Я положил палочку на стол, стянул через голову едва ли не насквозь мокрую от пота футболку, забросил куда-то в угол старые драные кроссовки вместе с носками, стянул джинсы и хлопнулся на чуть прохладное покрывало.

Сердце колотилось где-то в горле, а в голове билась мысль малодушно сбежать. Я ведь, по сути, ничего не был должен этому миру. Крестраж после встречи этой тушки с дементорами вряд ли мог уцелеть: как не крути, он был частичкой души, маленькой и хрупкой. Не думаю, что у него хватило бы сил зацепиться за жизнь в противостоянии с профессиональным пожирателем душ. А без крестража ценность этого тела резко снижалась, так что я мог поступить с ним, как мне вздумается. Собрать вещи, сунуть палочку в карман и улизнуть под покровом темноты. С магией или без — я знал, что не пропаду. Будущее меня не пугало, лишь вселяло надежду, что вдали от всей этой волшебной кутерьмы, среди обычных людей и знакомых явлений удастся хоть что-нибудь вспомнить о прежней жизни. За друзей и родственников Поттера не переживал — мне они были никем.

Впрочем, о родственниках, наверное, стоило позаботиться. Долгие годы защита Лили оберегала жившую под этой крышей семью от визита Пожирателей и Волдеморта, но теперь души её сына в этом мире больше нет. Исчезла ли защита? Развеется ли она, если я навсегда покину Тисовую? Я явственно представил три изувеченных трупа на ковре в стерильной гостиной этого тихого дома на тихой улице спального пригорода, где самым большим происшествием было лопнувшее у соседа колесо, и меня передёрнуло. Брать грех на душу я не хотел. Нужно было сказать Дурслям уехать, пока не поздно.

Вот морока.

За всеми этими мыслями я не заметил, как задремал.

Мне снился длинный тёмный коридор, мрак которого едва рассеивался на расстоянии пары метров. Я шёл по нему, бездумно, не слыша своих шагов по каменному полу, пока впереди не показался тупик с единственной чёрной дверью. Я протянул к ней руку, которой не увидел, и… проснулся, ошалело глядя, как Букля с виноватым видом переминается с лапы на лапу на верхушке шкафа.

Твою мать!

* * *

Видимо, я всё-таки как-то неправильно сюда попал. Мне совершенно не хотелось нестись куда-то спасать мир и причинять добро. Бросаться зазубривать учебники Поттера в духе канонной Гермионы, часами сидеть в позе лотоса и медитировать в попытке нащупать бегущую по телу магию или вылавливать змей на клумбе тёти Петуньи в надежде убедиться, что они меня понимают. Вместо этого я меланхолично рассматривал потолок и время от времени ловил на себе неодобрительные взгляды совы. Её услугами я вчера так и не воспользовался. Может быть, стоило чиркнуть пару слов своим в кавычках друзьям, но на меня навалилась полнейшая апатия. Это какой-то защитный механизм, наверное, призванный помочь мне осознать масштабы накатившего трындеца.

Время было десять утра, и вряд ли я спал сегодня больше пары-тройки часов, проваливаясь из одного невнятного кошмара в другой. На первом этаже мужская часть семейства Дурслей под причитания и наставления тёти Петуньи шумно собиралась куда-то. Впрочем, Дадли и правда стоило развеяться после событий прошлого вечера. Я терпеливо ждал, пока захлопнется входная дверь, заурчит мотор и зашуршат по асфальту шины отъезжающего автомобиля. Затем встал и спустился в гостиную.

Тётя Петунья на кухне загружала посудомойку и вздрогнула, заметив меня боковым зрением. Я не удивился: обо мне действительно все забыли, не заметив ни вчерашнего исчезновения, ни похода к холодильнику в пять утра. Неловко замер в дверях.

В сущности, можно было поздороваться и пройти мимо. Дурсли не были ни образцовыми опекунами, ни родными лично мне. Я прекрасно помнил все издёвки, понукание и пренебрежение, подзатыльники и равнодушие, затаённую ненависть и постоянный страх перед неизвестным и неизведанным — магией, которые превращали жизнь Поттера если не в ад на Земле, то в беспросветную трясину одинаково унылых дней. Но и назвать их ужасными людьми, заслуживающими смерти, язык бы не повернулся сказать. Обычная семья, со своими недостатками и перегибами, которая пыталась делать вид, что того, что её не устраивает, не существует. С большим рвением.

Я облокотился на косяк в проёме кухни, сложив руки на груди. Тётя Петунья недовольно скривилась, явно собираясь сказать что-то нелицеприятное, но оценила мой очень серьёзный вид и промолчала.

— Волдеморт вернулся.

Три ложки звонко звякнули об пол.

Нет, я не собирался щадить её чувства. Тётушка должна была полностью осознать всю серьёзность ситуации, никто больше не смог бы уговорить дядю Вернона уехать.

— Вер… вернулся?

Тётя Петунья, с бледным, резко выцветшим лицом и подрагивающими руками, подняла ложки и положила на подставку для фруктов.

— Да, я видел его месяц назад.

Она посмотрела на меня так, словно вся её жизнь, из пёстрых клумб и идеально разглаженных скатертей, колонок сплетен и вечерних новостей бок о бок с мужем, шумных празднований дней рождения сына и подглядываний за добропорядочными соседями, в минуту рассыпалась в прах. Пожалуй, так и было.

— Я не могу гарантировать, что он вас не тронет, — продолжил я в попытке нажать посильнее. — Скорее, наоборот. Вы мои родственники и вы обычные люди, в прошлый раз он убивал таких ради забавы. Через пару дней за мной придут. После вы должны уехать.

Тётя Петунья больше не смотрела на меня, только зачем-то переложила сковородку в мойку и взяла в руки прихватку. Я слегка пожал плечами, развернулся и отправился наверх, считая свою миссию завершённой.

Позже, вечером, когда вернулся дядя, грянул грандиозный скандал. Скандалил, понятное дело, дядя, да так, что у меня пол в комнате вибрировал. Осыпал меня отборными проклятиями — я особо не вслушивался, от нечего делать перебирая содержимое чемодана. Боги, сколько тут скопилось хлама! Тётя что-то втолковывала размеренным голосом, слов разобрать не получалось, идти подслушивать не хотелось — не моё это дело. Моё дело — предупредить. Но я не сомневался, в чью пользу этот матч закончится.

— А ещё говорят, миром правят мужчины, — тихо фыркнул я.

Букля со шкафа согласно ухнула.

Дом Дурслей потряхивало ещё пару дней.

Дядя Вернон то громогласно ругался, уверяя, что я всё вру и хочу прибрать к рукам дом и нажитое ими имущество, то сквозь сцепленные зубы ворчал про дрянную погоду, дурацкие новости, паршивое племя (это он про волшебников) и одного конкретного паршивца, которого зря приютили. Тётя Петунья молча собирала самые необходимые вещи и с виртуозностью распространяла среди соседей слух о долгожданном отпуске в Испании. Я старался на глаза не попадаться, отлёживался в саду или в комнате, слушая обрывки разговоров через распахнутые окна. И стал свидетелем одного из таких разговоров, ночью третьего дня пробираясь к туалету мимо хозяйской спальни.

Тётя Петунья за стенкой не то всхлипнула, не то вскрикнула от злости, с громким стуком шлёпнув что-то на столешницу.

— …а мы маглы! Маглы! — выплюнула она, и впервые, возможно, в этом слове не было ни презрения, ни отвращения, только глухое отчаяние.

Это заставило меня остановиться напротив двери с занесённой для следующего шага ногой и замереть, боясь, чтоб не скрипнула половица.

— Для них убить нормального человека так же легко, как на муравья наступить, — продолжила тётя, понизив голос, и я изо всех сил прислушался. — Лили незадолго до нашей свадьбы писала, в Корнуолле…

— Так это были эти… — взревел дядя.

Дадли в своей комнате всхрапнул, и тётя зашикала.

— Почему ты вообще до сих пор хранишь её письма? — продолжил дядя, слегка успокоившись.

Вот это номер.

Тётя Петунья явно замялась. Заскрипели половицы, зашуршало расправляемое одеяло. Судя по звукам, она тяжело опустилась на постель, а потом, помолчав, сказала:

— Чтобы помнить.

Продолжения не последовало, и я тихонько, со всей осторожностью прошёл дальше.

Что же такого было в письме, которое Дамблдор оставил вместе с младенцем на пороге после той роковой ночи? Что склонило Петунию Дурсль к решению оставить племянника себе? Хранилось ли оно вместе с остальными? Было крайне любопытно взглянуть, но мысль порыться в чужих вещах я отмёл почти с сожалением: родственники постоянно перемещались туда-сюда с этажа на этаж, застукают — или точно выгонят, или опять под замок посадят.

Время до отъезда я коротал за размышлениями и плеванием в потолок. Чувства, нахлынувшие на меня после перемещения, постепенно притупились, новизна ощущений сошла на нет, мысли подуспокоились, и я наконец-то решил заняться делом, чтобы не пришлось собирать вещи в последнюю минуту. Выкинул из чемодана весь мусор, рассортировал нужное, попутно бегло пролистав книги. Знаний в памяти было кот наплакал: Поттер всё же грызть гранит науки не любил и уделял внимание только тому, что действительно нравилось, всё остальное придётся самому изучать. Привёл в порядок совиную клетку, поставив воды и корма. Букля, кстати, от угощений не отказывалась, но со шкафа не слезала, разве что полетать. Могла ли она чувствовать перемены в своём хозяине или просто наслаждалась свободой, которую я не ограничивал ни днём, ни ночью, оставалось только догадываться. Не шумела — и то хорошо. Упаковал котлы и ингредиенты для зелий, сложил одежду и задумчиво уставился на метлу.

Я кретин, признаю.

Отполированное древко чуть поблёскивало и словно просилось в руки. Я потянулся к нему, чувствуя, как замерло сердце, а в груди тысячами игристых пузырьков разлилось оно — щемящее, давно забытое, детское — предвкушение чуда. Пальцы сомкнулись на рукоятке, метла дрогнула — я отпустил её, и она плавно взмыла в воздух, замерев чуть выше колена.

Мама, я волшебник!

Я тихонько рассмеялся, отложил метлу к чемодану и нервно протёр лицо. По телу разливалось тепло, как после чашки крепкого горячего чая, наполняя чем-то родным и уютным. Такое знакомое и вместе с тем неизведанное мною чувство. Оно ширилось, обволакивало, гудело в каждой клеточке, стремясь объять и заполнить всё моё существо. Магия.

Я до конца не был уверен, хотел ли быть магом. Может быть, окажись я сквибом, жизнь стала бы проще, лишилась части тех проблем, что сулило возвращение в магический мир. Отправился бы в свободное плавание или стал жить с Сириусом, он ведь предлагал, на… Вот ведь заклятье! Не смог вспомнить адрес штаб-квартиры, хотя точно знал его. Интересная штука.

В любом случае, я осознавал, что крестраж в голове, эта проклятая мерзость, при воспоминании о которой каждый раз хотелось вывернуться из собственной кожи, должен быть уничтожен. А я при этом должен выжить. Вспомнить. Найти способ вернуться или найти своё место в этом мире, полном загадочной силы, которая как вспарывала небо, так и завивала в кудряшки волосы в носу. Что не смогу просто исчезнуть в никуда, подарив Волдеморту возможность и дальше развлекаться и подминать под себя мир. Мир — он ведь конечен, и не найдётся такой щели, в которой можно было бы спрятаться. А в том, что Волдеморт будет меня искать, сомнений не было. Ни один из них не может жить, пока жив другой… Телом ли, духом — пойди разбери.

Внизу, в прихожей, что-то отчётливо звякнуло, и я насторожился. Дурсли спали. Ни один из них не проходил мимо, я бы услышал.

Странно.

Когда на Тисовой объявились люди из Ордена, Гарри точно был дома один. Неужели то, что я не прислал весточку, побудило их прокрасться сюда ночью? Или это…

Пульс сразу подскочил, и я тяжело сглотнул. Вытащил из одного кармана палочку, а из другого — мантию (чудесная вещь, постоянно с собой носил), накинул её и, стараясь не шуметь, вышел в коридор, неслышно прикрыв дверь. Темно, хоть глаз выколи. Лестница терялась в пространстве, пробираться к ней приходилось на ощупь, и только кусок ковра внизу, у подножия, освещённый звёздами, был ориентиром. По нему змеились тени.

Свой это или чужой, я не знал, но на всякий случай выставил из-под мантии палочку, лихорадочно перебирая в уме заклинания. Конфундус? Фирменный Экспеллиармус? Но я не умею колдовать! — завопило всё во мне, когда я неслышно спустился и замер на предпоследней ступеньке, вглядываясь в черноту.

Здесь определённо кто-то был. Я слышал шорох одежд, шаги по ковру, едва различимое дыхание. Чьё-то присутствие заставило зашевелиться волоски на коже с лёгким «шьюх!».

— Голову!

Я присел скорее от неожиданности. И мир утонул в алой вспышке. Фотографии надо мной разлетелись вдребезги, осыпав осколками стекла и щепками рам. Лестницу тряхнуло, я шмякнулся на пол прихожей и тут же откатился в сторону, запутываясь в мантии. Со стороны гостиной появился человек, едва различимый в полумраке. Воздух, казалось, сгустился, перекрывая горло.

В коридоре второго этажа зажёгся свет, на миг ослепив, и на вершину лестницы ступил всклокоченный дядя Вернон в одной пижаме.

— Что тут происх?..

Закутанная в чёрное фигура, поравнявшись со мной, взмахнула в его сторону палочкой, и дядя на полуслове отлетел назад, падая навзничь. Я изловчился и пнул этого мага двумя ногами по голени. Он рухнул на колени, скорее застигнутый врасплох, чем от силы удара, и распластался по ступенькам, судя по звуку, пересчитав их зубами. Я обрушился на него, целясь локтём в висок, и мы сползли вниз, пинаясь и отмахиваясь друг от друга. Забавное, наверное, со стороны было зрелище, ведь мантию я так и не скинул, но мне было не до смеха. Не сдохну тут — займусь физподготовкой, честное слово! Я уловил момент и наступил на палочку, разламывая её пополам. Считай, один обезврежен.

Наверху пронзительно завизжала тётя Петунья. Я дёрнулся и замер, тут же схлопотав удар под лопатку, — рано расслабился! — который заставил меня пошатнуться и клюнуть вперёд. Над головой свистнуло, мага в чёрном швырнуло об стену, он упал на пол и больше не шевелился.

Я, чертыхаясь и сдирая с себя мантию-невидимку, быстро огляделся: кто бы ни был на нашей стороне — он был один против двоих. По гостиной летали перья и страницы тётушкиных журналов, взвизгивали заклятья, мелькали всполохи, что-то билось и звенело, шкаф рухнул посреди комнаты, и наш союзник прятался за ним, из-за краешка виднелся локон взъерошенных фиолетовых волос.

Тонкс?!

Я на ходу скомкал мантию и сунул в карман, а затем, пригнувшись, ринулся наверх. Тётя Петунья, вся в слезах, тормошила дядю, что-то причитая. Дадли стоял рядом, бледный, с насмерть перепуганным видом, пытался вжаться в стену и явно ничего не понимал.

Рядом хлопнуло. Я вскинул руку, словно намеревался съездить нежданному визитёру кулаком в лицо, и увидел палочку, которую всё ещё бездумно держал в руке.

Магл! Тьху!

Злясь на самого себя, узнал в визитёре Ремуса Люпина. Тот, ни слова не говоря, схватил меня за плечо. Реальность сжалась в одну чёрную точку. Казалось, я и сам втиснулся в неё, чувствуя, как из лёгких выходят остатки воздуха. А в следующий миг нас выбросило на клочок пожухшей травы. В нос ударил запах летней ночи: свежесть ветра, пыль асфальта, прелость пожухшей листвы. Стрекотали сверчки, деревья шуршали кронами, где-то вдалеке шумел мотор проезжающей машины, над городом раскинулось бескрайнее звёздное небо, далёкое и молчаливое. Я почувствовал, как оно стремится поменяться местами с землёй под ногами, и меня вывернуло. Тяжело дыша, вытер губы и потряс головой в попытке выровнять горизонт. Люпин неожиданно бережно подхватил меня под руку и всё так же молча повёл вперёд.

После какофонии последних минут тишина вокруг давила на уши. Меня трясло как никогда в жизни. Ноги подгибались, и я порадовался, что не один.

Люпин сунул мне в руку какую-то бумажку.

— Прочитай, Гарри, это важно.

Я честно пытался сфокусироваться, но буквы перед глазами плясали. Меня пошатывало из стороны в сторону, словно я прокатился в центрифуге. Было огромное желание прилечь вон на ту скамейку, а не соображать, что от меня требуют. Наконец на клочке пергамента проступило заветное «…площадь Гриммо, 12». Пространство впереди задрожало, и перед нами, отпихнув в стороны одиннадцатый и тринадцатый дом, вырос особняк, семейное гнездо Блэков.

Я бы, наверное, уже упал, если бы Люпин не держал меня за плечи. На пороге дома появился мистер Уизли, на лице его застыла тревога. Он пропустил меня внутрь, глянул по сторонам, кивнул Ремусу, что уже крутанулся на месте, трансгрессируя, и захлопнул дверь. Видимо, слишком громко, потому что портьеры на стене разъехались в стороны, и ведьма на картине завопила:

— Грязнокровки! Осквернители моего дома!

Я схватился за голову, боясь, что она лопнет от этого пронзительного визга, и ткнулся лбом в старые обои. Какой-то маг с грозными глазами недобро покосился на меня с портрета по соседству и скрылся за рамой.

— Заткнись, старая карга! — посоветовал знакомый голос, и его обладатель с усилием задёрнул портьеры, обрывая крики.

Сириус Блэк откинул длинные волосы, обернулся ко мне и натянуто улыбнулся.

— Добро пожаловать в дом благороднейшего и древнейшего семейства Блэк, Гарри, — сказал он с непередаваемым сарказмом и продолжил с ощутимым нетерпением: — Познакомишься с ним позже, а сейчас идём на кухню.

В конце коридора собралась целая толпа: сонные, взъерошенные, люди недоумённо переглядывались и перешёптывались, некоторые приподнимались на носочки и тянули шеи, всматриваясь в полумрак. Я узнал в них рыжих Уизли почти в полном составе и Гермиону Грейнджер. С большим удовольствием лишил бы себя их внимания, но Сириус упрямо тянул меня к ним.

— Гарри! — воскликнула Гермиона, прикладывая пальцы к губам.

Я поискал взглядом какую-нибудь отражающую поверхность. Судя по удивлённым и взволнованным лицам, видок у меня был тот ещё: бледный, руки трясутся, глаза дикие. Я запоздало сунул палочку в задний карман, с досады чуть не стукнув себя по лбу: она ложилась в руку легко и привычно, на рефлексах, но я регулярно забывал о её существовании, и с этим нужно было что-то делать. Навык, связь тела с мозгом, который ещё предстояло наработать.

Думал, миссис Уизли кинется ко мне с объятиями, но она только неуверенно посмотрела на меня и тут же засуетилась, с ловкостью выуживая из шкафчиков чайник, чашки, ложки и взмахом палочки призывая бутерброды. Галдящая толпа расположилась вокруг. Сознание немного плыло, и я уже мечтал оказаться в одиночестве, в тишине своей спальни. Под одной крышей с подчёркнуто не замечающими меня Дурслями — кстати, как они там? — было куда лучше, чем сидеть здесь в ожидании допроса, который завис в воздухе.

Билл, заметив, как я украдкой закатил глаза, сочувственно улыбнулся мне через стол.

— Да что случилось-то? — воскликнул Рон, прерывая давящую тишину.

Хмурые и беспокойные лица взрослых не укрылись от внимания подростков, и их сонное состояние быстро переросло в настороженное.

— Грозный Глаз вернётся и всё расскажет, — строгим голосом откликнулся мистер Уизли, на что Фред — или Джордж, я их не различал — недоверчиво хмыкнул, но все разом успокоились.

Я обхватил ладонями чашку, тут же уткнувшись в неё носом, и кивком поблагодарил миссис Уизли, на большее меня бы всё равно не хватило. Адреналин всё ещё бушевал в крови, и от горячего чая, вопреки обыкновению, по коже пробегал озноб. Кусок не лез в горло, мысли путались, перескакивая с одного на другое.

Пожиратели на Тисовой!

Значит, я был прав, и защиты Лили действительно больше нет. Но я-то надеялся, что они будут сидеть тихо, как мышки, ведь Волдеморт, насколько известно, не планировал объявлять о своём возвращении, сверкать пожирательскими масками и развешивать Тёмные метки. На что они рассчитывали — повязать нас спящими и тихонько умыкнуть? Впрочем, если бы не моя привычка бодрствовать по ночам, у них, может, и получилось бы. Если бы не соглядатай из Ордена. Да, наивно было думать, что они прекратили слежку. Я вспомнил произошедшую заварушку и мысленно застонал, представив список заклинаний, которые мне предъявят за нарушение запрета на колдовство несовершеннолетними. Или волшебство взрослых магов не отслеживалось? Как это работало вообще? Хотелось побиться головой о столешницу, но я лишь молча потягивал чай мелкими глотками, игнорируя все направленные на меня взгляды и шепотки.

Минуты тянулись медленно. Молодёжь ёрзала, Сириус нервно постукивал ногтем по столу, что ужасно раздражало, мистер Уизли, сидевший вполоборота ко входу, крутил в руках свои очки, а миссис Уизли строгала бутерброды один за другим и выкладывала на огромное блюдо — наверное, её это успокаивало.

Через четверть часа на пороге появился Люпин, придерживая за талию Тонкс. Та отмахивалась от него, трясла волосами-сосульками, на этот раз насыщенного малинового цвета, и шипела:

— Я в порядке.

Она зажимала бок, через пальцы сочилась кровь. В крови были слипшиеся волосы, рукав блузки, разодранные на колене джинсы, и я невольно оглянулся на девушек: как бы они от такой картины не свалились в обморок. Но подруги у Гарри Поттера были стойкие: только слегка побледнели и нахмурились.

— Это царапины, ничего серьёзного, — уверяла Тонкс, пока, морщась, усаживалась на предложенный стул.

Миссис Уизли отогнала всех и со знанием дела замахала палочкой, бормоча под нос заклинания. Сириус, пока все отвлеклись, плеснул в чашку с чаем что-то подозрительно похожее на огневиски и поставил её перед Тонкс.

— Спасибо, — просипела она, сделав глоток и скривившись.

— Грюм отправился к Дамблдору, он заглянёт позже, — подал голос Люпин, и я вперил в него тяжёлый взгляд.

Сумасшествие этой ночи не прибавило мне терпения, и я почувствовал, как внутри поднимается волна злости. Вот какого чёрта они несколько дней мариновали меня на Тисовой и выставляли охрану, если перемещение на Гриммо — дело двух минут? Ловили Пожирателей на живца? Тогда откуда им было знать, что…

О.

Волдеморт взял у Поттера кровь для своего возрождения. И Дамблдор не знал, рассеет ли это материнскую защиту или нет. Что ж, если он именно так будет думать, я возражать не стану. Незаметно выдохнул, и меня чуть отпустило.

Интересно, это подростковые гормоны играли или я всегда таким был?

— Что с Пожирателями? Их поймали? — поинтересовался я как бы между прочим, и ребята вздрогнули.

— Только одного, — устало ответил Люпин и сложил руки в замок. — Но у него нет метки.

Очаровательно, как сказал бы мистер Спок.

Люпина тут же закидали вопросами. Я не вслушивался, прокручивая в уме расклад. С какой стороны не посмотри, положение моё было не очень. Амбридж, желая угодить Фаджу, прислала дементоров. С её точки зрения: дементоры целы, Поттер цел, заклинаниями не пользовался — афера в убыток. С моей же точки зрения… ладно, я уже почти смирился. Волдеморт, прощупывая почву, прислал Пожирателей, и они с несколькими членами Ордена Феникса устроили в доме знатный шабаш. Спасибо, что живой, конечно. Но доказательств возрождения лорда как не было, так и нет: он тоже не дурак, магов с меткой присылать. Зато разбирательство в Министерстве замаячило на горизонте в полный рост. Теперь кто-то из Отдела по контролю, глядя на список заклинаний, должен был сочинить правдоподобную версию произошедшего. Игнорировать факт нападения и свалить всё на меня нельзя — я ведь палочкой так и не воспользовался, да и половину заклинаний наверняка не знал. Признать, что Тёмный лорд возродился, нельзя — вызовет у населения панику и недовольство правительством. Да и вообще — ссыкотно. Я даже порадовался, что не мне расплетать этот клубок. Осталось только как-то проскочить между жерновами с наименьшими потерями.

В кухню, стуча протезом, вошёл Грозный Глаз Грюм, и я невольно отвлёкся от своего замороженно-задумчивого состояния. Он бросил у стены мой чемодан и клетку Букли и сказал:

— Поттер, твой дядя…

Я похолодел. Все мысли разом выветрились, оставляя после себя пустоту и звон в ушах. А затем заторможенно кивнул, поняв всё без слов.

Бесполезно было спрашивать себя, что было бы, поступи я как-то иначе: если бы уговорил Дурслей уехать раньше, если бы сбежал сам, если бы заставил Буклю душу когтями выцарапать из каждого, кто всё это время сидел на Гриммо в пустом ожидании, и добиться ответа, но именно такие мысли и лезли в голову. Что что-то не предусмотрел, не сказал, не сделал. Где-то ошибся, и теперь некому целовать тётю Петунью в щёку, уезжая на работу, гордиться успехами Дадли в боксе и ненавидеть всех волшебников на свете.

Чёрт.

Никогда ещё эта реальность не ощущалась такой реальной, как сейчас, когда я мысленно записывал Вернона Дурсля в первые боевые потери. Было просто страшно. Я не хотел приключений, не хотел вершить судьбы. Не хотел нести ответственность за чьи-то страдания и потери. И был полностью уверен, что не просил обо всём этом.

Я сам не заметил, как встал. Порывался сбежать? Конечно. Но было некуда. Рон с Гермионой подорвались с места секундой позже. Пусть эта дружба предназначалась не мне, я на миг ощутил прилив благодарности.

— Идём, — шепнул Рон.

Сириус тоже поднялся, но Ремус остановил его коротким жестом. Не обращая внимания на сочувствующие взгляды, я отправился следом за Роном. Глаза слипались, и я только сейчас по-настоящему осознал, насколько долгим был этот день и как устал. Высушенные головы домовых эльфов таращились в пустоту, лестница поднималась всё выше и выше, наши шаги вздымали в воздух облачка пыли, но я едва ли замечал мир вокруг, мечтая о тишине и мягкой постели.

В мрачной затхлой комнате третьего этажа меня ждала Букля: по укоренившейся привычке, сидела на шкафу и чистила перья. Я улыбнулся ей, и она приветственно ухнула. Сквозь грязное окно светили первые лучи солнца.

Занимался рассвет.

Меня разбудил шум голосов. Кто-то громко топал, поднимаясь по лестнице, и не посчитал нужным говорить потише. Я раздражённо перевернулся на другой бок и уставился в стену: перед глазами всё расплывалось разноцветными пятнами, словно приходилось смотреть на мир через лупу. Прошло всего несколько дней, а я уже от души проклял доставшееся мне зрение. Это же ужас какой-то! Потянулся за очками, и в этот момент дверь с грохотом распахнулась, ударившись о стену, и в комнату, галдя и переругиваясь, ввалились двое подростков.

Рон со стуком поставил на тумбочку поднос с чем-то съестным и хлопнулся на мою кровать — я едва успел отодвинуться.

— Они заблокировали весь первый этаж, представляешь? — воскликнул он возмущённо, смешно дёргая носом. — Становишься на последнюю ступеньку — а дальше не пускает. Фред с Джорджем туда даже трансгрессировать не смогли. Совсем с ума посходили!

— Миссис Уизли передала тебе завтрак, — пояснила Гермиона, усаживаясь на соседнюю кровать.

— Сколько времени? — хрипло спросил я, закашлялся и потянулся за чашкой с чаем и бутербродом: как нельзя кстати.

— Обед уже был.

Вчера я, не помня себя, рухнул на кровать и проспал, видимо, часов десять. Страшно представить, что в это время творилось на Гриммо и что обсуждалось, раз пришлось антитрансгрессионный барьер ставить. Гермиона нервно, словно не замечая, теребила краешек одеяла, Рон пытался выглядеть как обычно, но вид у обоих был обеспокоенный. И они явно едва сдерживали себя, чтобы не наброситься на меня с вопросами. Я внутренне хмыкнул, но постарался сильно не злорадствовать: не по статусу насмехаться над детьми.

— Что это за место? Почему вы все здесь? — спросил, чтобы разбавить повисшую тишину, вспомнив, что мне полагается выглядеть неосведомлённым и всему вокруг изумляться.

— Это штаб-квартира Ордена Феникса, — пояснила Гермиона. — Дамблдор создал эту организацию для борьбы с Сам-Знаешь-Кем.

— И как успехи? Многих Пожирателей переловили?

Рон с Гермионой неуверенно переглянулись.

— Нас на собрания не пускают, дружище, — откликнулся Рон. — Но теперь, когда ты здесь, они не смогут нам отказать.

Я только бровями повёл, старательно пережёвывая яичницу с сосисками. Не то яичница была настолько вкусной, не то я изголодался за дни у Дурслей, где, помня об их отношении к Поттеру, старался сильно не наглеть и не опустошать холодильник, но чувствовал себя сейчас просто волшебно. Ни унылая обстановка комнаты, ни мордашки напротив не омрачали моего настроения и не мешали наслаждаться трапезой.

— Гарри, мне очень жаль, что твой дядя…

Я чуть не поперхнулся, даже жевать перестал: так сильно стиснул зубы. Поспешил, расслабился, признаю. Гермиона смутилась и отвернулась.

В этот момент в комнате хлопнуло. Я подпрыгнул на постели, едва удержав поднос на коленях, ребята вздрогнули и тут же выдохнули.

— Сколько раз вам говорить, — пробормотала Гермиона устало, закатывая глаза, словно продолжая давний спор, — не трансгрессировать в доме.

Близнецы, взъерошенные и слегка помятые, только отмахнулись.

— Здорово, Гарри! — воскликнул один из них.

— Мы зашли засвидетельствовать тебе своё почтение, — продолжил второй.

— Шуты гороховые… — проворчал Рон, отпихивая близнеца, который пытался отвоевать себе место на моей, на минуточку, кровати.

— Пробились на первый этаж? — поинтересовалась Гермиона ехидно, всем своим видом выражая превосходство.

Близнецы злобно зыркнули на неё и промолчали.

— Мы тут кое-что изобрели, — нарочито скромно начал тот, которого я решил называть «левый»: сидел он по левую руку от меня, рядом с Гермионой, не сильно довольной таким соседством.

— С полным перечнем наших изобретений ты можешь ознакомиться в любое удобное для тебя время, — продекларировал «правый» хорошо поставленным голосом рекламного агента.

Я мысленно посмеялся — готовятся, значит, открыть магазин — и с внутренним ужасом решил отказаться от сомнительной чести. Некоторые их поделки были действительно стоящими, но большая часть из них не вызывала приятных эмоций, скорее уж омерзение. Может, я слишком серьёзно ко всему относился? Но мне действительно казалось, что ребята могли бы потратить свои способности на что-то более значимое и полезное.

— Лихорадочные леденцы, Блевательные батончики, а ещё Удлинители ушей… — продолжил левый и продемонстрировал на ладони нечто, похожее на скрученную длинную-предлинную спагетину телесного цвета. — Очень интересное…

— …и совершенно бесполезное, — повысив голос, фыркнула Гермиона. — Профессор Дамблдор наложил такое количество заклинаний, что…

— Дамблдор здесь? — взвился я, чувствуя, как холодеют внутренности и потеют ладони.

Если он захочет со мной поговорить — я пропал. Окклюменцией я не владел, врать складно и убедительно не умел. Моё прикрытие строилось в первую очередь на моей отстранённости: пока я держался в стороне и не отсвечивал, никто странностей не замечал. Но со временем у окружающих могут появиться вопросы. Если, конечно, не сумею отыграть взявшегося за ум серьёзного юношу, который месяц назад стал свидетелем возвращения своего заклятого врага и «сильно изменился за лето».

— Да, появился после того, как ты ушёл спать, — ответила Гермиона слегка удивлённо.

Вот же… Спокойно, думай!

— Мне нужно с ним поговорить! — сообразил я, вскакивая с постели и отбрасывая поднос в сторону.

Сердце забилось, а потом замерло. Я только сейчас начал осознавать, в какую ловушку угодил. Если мне каждый раз придётся отыгрывать гриффиндорца при малейшей оплошности, я сойду с ума ещё до начала семестра. Или буду разоблачён. Все вокруг ждали от меня определённых действий и реакций, свойственных Гарри Поттеру, и я не представлял, как не вызвать у них подозрений. Эти люди провели бок о бок с Гарри больше четырёх лет, они не могли ничего не заметить. Я мысленно застонал.

— Не выйдет, Гарри, — сказала зашедшая в комнату Джинни, тем самым спасая меня. — Дамблдор уже ушёл. А мама зовёт тебя вниз.

Близнецы трансгрессировали прямо с кроватей.

— Вот гады! — разразился Рон, который при хлопке дёрнулся в сторону и теперь выпутывал свои длинные ноги из свисающего на пол одеяла. — Им что, трудно потратить полминуты на спуск по лестнице?

— Ты просто завидуешь, — захихикала Джинни.

— Ты же потом расскажешь нам, что там было? — с надеждой глядя на меня, поинтересовался Рон.

— Да, конечно, — легко согласился я.

Рон ещё что-то ворчал о взрослых, которые скрывают информацию, но я не стал слушать, вышел из спальни и прикрыл за собой дверь. У меня живот сводило от страха. Может быть, стоило признаться кому-нибудь в том, что случилось? Но кому? Я не знал, как волшебники относились к переселению душ, знали ли они о такой возможности. А если они не поверят в потерю памяти и решат, что это я всё подстроил и повинен в гибели Мальчика-Который-Выжил, их друга и народного героя? Лучше уж сразу попросить яд у Снейпа. Я очень нуждался во взрослом адекватном союзнике, но подходящей кандидатуры не находил.

Засада.

Пока лихорадочно размышлял, успел спуститься вниз, на кухню. Ночью я мало обращал внимания на обстановку вокруг, сейчас же большое подвальное помещение с голыми каменными стенами, столь мрачное, что казалось, день и вовсе не наступал, поразило меня своей унылостью и запущенностью. После сверкающей чистотой кухни тёти Петуньи, с накрытыми скатертью столами и современной техникой, комната с единственным горящим очагом, рядами котлов и сковородок и выскобленным массивным столом создавала впечатление, словно из сияющих эльфийских палат в пещеру горных троллей попал. Может, мне просто нужно было время оценить местную романтику?

Миссис Уизли, едва увидев меня, бросилась навстречу и заключила в объятия. Я перетерпел, заметив, как в её глазах блеснули слёзы, и напрягся.

Кажется, плохи мои дела.

— Гарри, дорогой, проходи, располагайся, — мягко заговорила она, силясь улыбнуться. — До ужина ещё далеко, но у меня остался пирог и…

— Нет, спасибо, не нужно, — улыбнулся я в ответ и совершенно искренне добавил: — И спасибо за завтрак, было очень вкусно.

— Ну что ты… — отмахнулась миссис Уизли, пряча от меня лицо.

За длинным столом, окружённым разномастными стульями и креслами, собралась вся ночная компания, за исключением Грюма и Тонкс. Мистер Уизли с Биллом о чём-то тихо переговаривались, Сириус и Ремус поглядывали на меня, ожидая, пока я усядусь. Ни их расслабленные позы, ни их радушные лица с застывшими лёгкими полуулыбками меня не обманули: обстановка за столом была нервозной, а сами обитатели кухни — явно взвинченными.

Я сел напротив Сириуса и вопросительно уставился на него. Он замялся и покосился на миссис Уизли, которая маячила где-то за моей спиной.

— Что с Дадли и тётей Петуньей? — не выдержав, заговорил я. — Их перевезли в безопасное место?

Миссис Уизли позади охнула, Сириус озадаченно нахмурился. Возможно, мой вопрос не соответствовал их ожиданиям, но то были ожидания от Гарри Поттера, а я им не был, у меня свой гештальт: хотел убедиться, что больше никто из Дурслей не пострадает.

— Гестия Джонс, она из Ордена — Рон с Гермионой ведь рассказали тебе про Орден, Гарри? — увезла твоих родных в безопасное место, — миролюбиво ответил мистер Уизли, затем откашлялся, достал откуда-то из складок мантии официального вида конверт с сургучной печатью и передал мне. — Это принёс Дамблдор. Министерские совы, к счастью, не могут обнаружить этот дом.

Под перекрестием напряженных взглядов я вскрыл его и начал читать. Перечитал четыре раза, но смысл послания не изменился, тупой иглой ввинчиваясь в мой лихорадочно заработавший мозг.

— Это что, шутка такая? — подскочил я. — Они же не могут…

— Гарри… — успокаивающим тоном заговорил Ремус.

Но я только отмахнулся, снова и снова в неверии пробегая взглядом по строчкам и чувствуя, как по венам заструилась раскалённая ярость. В кухне словно стало чуть темнее, воздух вокруг сжался. А потом всё произошло очень быстро: на полке что-то лопнуло и зазвенело осколками, миссис Уизли глухо вскрикнула, Сириус и Ремус отпрянули от стола, Билл, который сидел рядом, положил руку мне на плечо, нас обоих ударило током и отбросило друг от друга вместе со стульями, так что ножки заскрипели по полу. И всё прекратилось.

Нифига себе…

Я заморгал и понял, что меня трясёт мелкой дрожью. Сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться, и рискнул взглянуть на Билла: тот выглядел весьма удивлённым.

— С ребятами когда-то срабатывало, — сообщил он, разминая пальцы и тихонько рассмеявшись.

Это что сейчас такое было? Стихийный выброс?

Действительно магл с палочкой. Я как-то подзабыл, что магию нужно учиться контролировать и какой разрушительной она способна стать без контроля. Юные волшебники осваивали этот навык, поступив в Хогвартс и обучаясь там колдовству, скорее неосознанно, просто день за днём систематически используя заклинания и тем самым направляя свою магию в нужное русло. У меня такой возможности пока не было. И, судя по письму, появится не скоро.

— Гарри, послушай, — осторожно начал Сириус. — Я уверен, Дамблдор что-нибудь придумает и тебе не нужно будет…

Я горько и несколько истерично рассмеялся, комкая письмо и отбрасывая его в сторону.

— Отправляться в Азкабан?

Сириус потупился, Ремус тяжело вздохнул и положил голову на скрещенные руки, миссис Уизли в сторонке пыталась незаметно вытереть слёзы фартуком.

Я, конечно, не ждал, что Фадж устелет мне путь до Хогвартс-экспресса розами. Но обвинять меня в смерти дяди Вернона и Седрика Диггори — это как-то чересчур. Впрочем, после облавы с участием дементоров ждать чего-то иного было слишком наивно.

Да, попал в сказку.

— Там было написано, что я должен явиться в Министерство, — заговорил я.

— Исключено, — возразил мистер Уизли.

— Дамблдор хочет, чтобы ты оставался здесь, на Гриммо, пока он разбирается в ситуации, — сказал Сириус.

Вера во всемогущество Дамблдора воистину поражала. Но я-то знал, что система и не таких обламывала. Сила директора строилась на былых заслугах, огромном кредите доверия и личном добром отношении других волшебников, но это всё можно было легко развеять, чем Фадж, с помощью прикормленных писак, сейчас с успехом занимался, выставляя его выжившим из ума чудаком. И меня заодно.

— Я предложил Дамблдору выступить свидетелем в твою защиту, — откликнулся Ремус. — Но у Фаджа заместитель — ведьма, которая недавно приняла закон, осложняющий жизнь оборотням. Не уверен, что мои слова будут иметь вес в суде.

— А тот волшебник, которого поймали на Тисовой? — вспомнил я.

— Скончался, — с ядом в голосе ответил Сириус, заставив остальных мрачно переглянуться.

Сильно. Интересно, чьими стараниями?

Фадж инициировал это разбирательство точно не для того, чтобы оправдать Мальчика-Который-Выжил. Он был кровно заинтересован в том, чтобы развеять его славу и заткнуть рот, или посадив в Азкабан, или заставив пуститься в бега. И Пожиратели смерти в стенах Министерства, тот же Малфой, с удовольствием ему помогут: ведь в Хогвартсе Гарри Поттера сложнее достать.

Кстати. Чуть не забыл.

— И я исключён из Хогвартса, — добавил я, задумчиво крутя в руках конверт.

— Исключить тебя из Хогвартса может только директор Хогвартса, — как-то нехорошо усмехнулся Сириус. — Министр тут бессилен.

— Пока да, — саркастично отозвался я.

Судя по постным лицам, это понимали все. А я точно знал, что пройдёт совсем немного времени, прежде чем Министерство запустит в школу свои щупальца, превращая её жизнь в ад. Перспектива остаться жить на Гриммо, на радость скучающему здесь Сириусу, вдали от Амбридж с её дурацкими законами, казалась всё привлекательнее и привлекательнее. Если бы при этом с меня сняли обвинения в смерти двух человек — стало бы совсем хорошо. Мне совершенно не хотелось ехать в школу: идея сидеть за партой, пусть даже постигая магические науки, писать конспекты и эссе казалась дикой и неправильной. Но на Хогвартс я бы взглянул. Своими глазами.

Я потёр лоб и спросил:

— А что известно о Волдеморте? Где он сейчас?

Все, конечно, вздрогнули. Кроме Сириуса: тот заметно оживился.

— Прячется, — припечатал он и усмехнулся. — Видишь ли, его возвращение прошло несколько не так, как он ожидал.

— Верно, я не должен был выжить, — кивнул я, — и рассказать, что он вернулся, остальным.

— Ты спутал ему все планы, Гарри, — вставил Люпин.

Вот не соглашусь. Это сама судьба спутала ему планы. Если бы не родственные палочки, Поттер обрёл бы свою могилу на том кладбище.

— И чем он занят?

— Его люди сейчас вербуют сторонников, — уже серьёзно пояснил Сириус. — В прежние времена под его началом было много волшебников и других разумных.

— Оборотней? Вампиров? Гоблинов?

— Вряд ли гоблины встанут на его сторону, — отозвался Билл. — Они предпочитают не вмешиваться в дела волшебников.

Мне это было не на руку. Как достать крестраж из Гринготтса, я совершено не представлял. Лезть за ним, как и за всеми остальными, рано или поздно придётся, и гоблины, которые отказывались сотрудничать, очень осложняли задачу. В каноне получилось исключительно чудом, счастливейшее стечение обстоятельств, но я не был оригинальным Поттером, да и в котёл с зельем Феликс Фелицис в детстве не падал.

Что, кстати, было неплохой мыслью. Использовать зелье, а не упасть в котёл, разумеется. Только вот, насколько помнилось, оно было жутко сложным в приготовлении и при малейшей ошибке становилось смертельно опасным.

— Мы стараемся убедить других волшебников, что Волдеморт вернулся, и перетянуть их на свою сторону, — продолжил Ремус.

— Но не многие готовы поверить нам, — сказал мистер Уизли.

— Зато на тех, кто поверит нам сейчас, можно будет рассчитывать в дальнейшем, когда правда вскроется. Хотя некоторые из них могут оказаться шпионами…

Сириус разразился своим лающим смехом, а остальные как-то странно на меня посмотрели.

Да блин! Опять!

— Я, пока был у Дурслей, от нечего делать смотрел детективные сериалы, — сконфуженно выкрутился я.

К счастью, объяснений, что такое «сериалы», никто не потребовал. Как и моему внезапно прорезавшемуся расчётливому слизеринскому духу. Хоть поначалу я и старался держать себя в руках, образ Поттера был готов вот-вот разбиться вдребезги. Но, признаться, в свете происходящего меня это волновало всё меньше и меньше.

— Чем ещё Орден занят сейчас? — заинтересованно спросил я, не особо надеясь на откровенность.

Сириус открыл было рот, но миссис Уизли, яростно отбросив полотенце, воскликнула:

— Ну, всё, хватит!

— Дамблдор разрешил посвятить Гарри в курс дела, Молли, — с раздражением и нажимом в голосе заговорил Сириус, словно повторял это не в первый раз. — Он имеет право знать! Если мы…

— Вы ещё в Орден его запишите!

— Он не ребёнок! Волдеморт…

— Да хватит вам! — повысил голос я, вскакивая на ноги. — Не собираюсь я вступать в ваш Орден!

Миссис Уизли так и замерла, уперев руки в бока, грудь её тяжело вздымалась, в волосах, казалось, засияли искры, Сириус чуть привстал, и оба смотрели на меня с безграничным удивлением.

Я закатил глаза и сложил руки на груди.

— Мне не нужно вступать в Орден, чтобы сражаться с Волдемортом. Он сам меня найдёт, если ему захочется со мной сразиться.

Сириус медленно сел, лицо миссис Уизли сделалось белым, как полотно.

Это было жестоко, знаю, но я не хотел слушать эту бессмысленную склоку. Накатывала мигрень, впиваясь в виски калёными щипцами, и я мечтал только поскорее остаться в одиночестве. Сгрёб письмо с конвертом и, ни на кого не глядя, развернулся и ушёл: ничего нового мне здесь всё равно не расскажут.

Ступив на лестницу, заметил промелькнувший над головой шнур: пытались подслушать, значит. Живоглот с громким мявком промчался вверх, пытаясь его поймать. Повезло, что миссис Блэк не разбудил.

На площадке третьего этажа толпилась вся компания, чуть не подпрыгивая в нетерпении. Я едва вслух не застонал от обречённости. Судя по любопытным лицам, разговор на кухне они подслушать не сумели.

— Гарри… — начала Гермиона, и я молча сунул ей письмо.

Все сгрудились вокруг. С минуту она изучала его, шевеля губами, Рон в это время заглядывал ей через плечо. Потом несколько раз моргнула, подняла на меня круглые-прекруглые глаза и прошептала:

— Они же не могут…

— Дамблдор не позволит! — одновременно с ней вскричал Рон.

Близнецы разразились отборными проклятиями. Я таких никогда не слышал, надо бы записать парочку местных идиом.

Меня в очередной раз позабавила эта вера в справедливость и могущество директора, но веселье было безрадостным. Я все эти дни жил надеждой, что сумею избавиться от крестража, который якорем держал меня здесь, уеду куда-нибудь, где меня никто не знает, или, может быть, закончу Хогвартс, смеха ради. Теперь все планы становились бессмысленными. Даже если удастся покончить с Волдемортом, что делать дальше? Прятаться всю жизнь на Гриммо, как Сириус, преследуемый Министерством, или жить, оглядываясь, боясь завести друзей, семью? Я отчасти немного завидовал этим молодым людям, которые верили в волшебника, что придёт и разрешит все проблемы. Мне этого не хватало.

Пока ребята возмущались и ругали Министерство, выдумывая двести способов борьбы с ним, маленькие революционеры, я немного потоптался у входа в комнату, а потом неслышной тенью проскользнул дальше вверх по лестнице. Где-то там, этажом выше, обитал Клювокрыл, ещё один невинно осуждённый узник этого дома, и я планировал найти в его обители убежище для своих мрачных дум.

Жизнь на Гриммо в ожидании того, как разрешится моя ситуация, потекла своим чередом.

Миссис Уизли затеяла в доме генеральную уборку и приобщила к этому делу весь молодняк, на корню пресекая возможность что-то разнюхать о делах Ордена в праздном шатании. Три дня мы превращали в жилое помещение одну только гостиную: отчищали, намывали, истребляли магических паразитов и выгребали всякий хлам. Чего тут только не было: от удушающей каждого, кто посмеет её надеть, мантии до кусачих чашек. Я искренне недоумевал, зачем хранить подобную гадость в родном доме, пусть и за закрытыми дверьми шкафчиков: ради антуража и имиджа тёмномагической семьи или в целях практического использования на неугодных гостях? Я заметил, что мышление волшебников, особенно идейных чистокровных, сильно отличалось от общечеловеческого. Как и чувство юмора. Вот кто в здравом уме будет хранить на полке графин с кровью? А пользоваться щипцами для сахара, способными схватить за нос? Загадка. Разгадка которой вполне могла заключаться в банальной скуке: когда весь твой быт обеспечивают домовики, когда даже для того, чтобы взять с полки книгу, нужно лишь взмахнуть палочкой, волей-неволей начнёшь выдумывать что-нибудь эдакое, лишь бы не утонуть в серой обыденности.

Медальон Слизерина здесь тоже был. С выложенной камнями, очень похожей на змейку буквой «S», на длинной цепочке — его никто не смог открыть. С внутренним трепетом, я вызвался последним, ожидаемо не преуспел и сделал вид, что выкидываю в мешок для мусора — а сам позволил ему скользнуть в карман, прикрыв локтём и понадеявшись, что никто не заметил мои слегка дрожащие пальцы. Я осознавал, какая это опасная вещица и насколько пагубно она была способна повлиять на того, кто её носил. Однако разыгравшаяся паранойя не позволила мне просто сунуть медальон в чемодан, и я носил его при себе, хорошенько закутав в мантию-невидимку и сунув в карман. Настроения это не улучшало, а неясные сны с длинными коридорами и запертыми дверями стали чаще и чётче.

К счастью, обитатели особняка проявили удивительное единодушие и не беспокоили меня разговорами о грядущем разбирательстве, которое было назначено на 12 августа, или показным сочувствием, но ни на минуту не оставляли одного. Рон с Гермионой нарочито болтали о пустяках и лишь изредка, когда думали, что я не вижу, перешёптывались с озабоченным видом. Близнецы однажды и вовсе затащили в свою берлогу — я даже пикнуть не успел, спасибо, что не трансгрессировали — и настоятельно ознакомили с будущим ассортиментом. Хорошо, что не заставили опробовать: наверное, посчитали отданную им Поттером тысячу галлеонов достаточным бизнес-вложением. На радостях предложил увеличить финансирование — знал ведь, что в этом учебном году Забастовочные завтраки будут особенно популярны. Обещали подумать.

Вечером пятого дня на Гриммо я в очередной раз навещал Клювокрыла. Понравилась мне эта животинка — гордая и очень умная. И такая же одинокая и оторванная от прежней жизни. Пока гладил клюв и роскошные перья, а гиппогриф что-то курлыкал, в комнату зашёл Сириус с мешком.

— А, вот ты где! — воскликнул он и высыпал на пол кучу дохлых крыс: здесь их водилось в избытке.

Я отпрыгнул в сторонку, не желая оказаться на пути Клювокрыла к ужину, окинул трапезу задумчивым взглядом и проговорил:

— Слушай, Сириус, а если попытаться зайти в дом, накрытый Фиделиусом, с не посвящённым в тайну волшебником-анимагом в кармане — не сможешь переступить порог или анимаг просто выпадет?

Сириус вытаращил глаза и открыл рот. Я от души рассмеялся, чем заслужил от Клювокрыла недовольный клёкот. Отчего-то этот бредовый, в сущности, вопрос пришёл мне в голову именно сейчас, пока я рассматривал мёртвые крысиные тушки, поминая недобрым словом одного анимага. Сириус, казалось, всерьёз задумался. Потом, наверное, представил и тоже посмеялся.

— Не переживай, Гарри, в дом ему не попасть, — обнадёжил Сириус. — Чары Фиделиуса — самая надёжная защита.

Я скептически хмыкнул, Сириус помрачнел и сказал:

— По крайней мере, пока Дамблдор — хранитель.

— Он больше не появлялся в штабе? — не мог не спросить я.

— Не заходил, — уклончиво ответил Сириус. — У него сейчас много дел.

Мы немного помолчали, пока я витал в своих мыслях. Дамблдор наверняка день и ночь проводил в Министерстве, пытаясь меня выручить. Несмотря на то, что никаких существенных доказательств моей вины не было, той мёртвой хватки, с которой министр вцепился в это дело, было достаточно, чтобы оно разрешилось не в мою пользу. Как же, такая возможность подгадить Дамблдору, а заодно его ручному герою! Директор же, в свою очередь, не мог допустить, чтобы я оказался вне поля его зрения и влияния, пусть даже в штабе самого Ордена. Впрочем, до финала этого противостояния оставалось совсем не долго. Лично я ставил на Министерство.

Клювокрыл дожевал своё угощение и теперь с интересом поглядывал на мешок, который призывно пах кровью, медленно к нему подбираясь.

— Сириус, а тот волшебник, которого вы поймали…

Сириус поморщился, словно что-то кислое проглотил, и мрачно сказал:

— Не бери в голову, Гарри.

— Но всё же…

— Это дела Ордена, — твёрдо прервал он — я чуть глаза не закатил, — но потом смягчился и произнёс: — С тобой эту смерть не свяжут, не беспокойся.

Наверное, глупо было надеяться на откровенность, особенно с учётом того, какие выволочки миссис Уизли устраивала Сириусу каждый раз, стоило ему только заикнуться о происходящем. Но полная информационная слепота ужасно бесила, как и отношение ко мне словно к ребёнку. Я осознавал, что оно направлено не на меня, а на Поттера, но это тоже слабо утешало. В конце-то концов, парень в двенадцать заколол тысячелетнего василиска зубочисткой! У меня кровь стыла в жилах каждый раз, когда я вспоминал этот эпизод. Неужели не заслужил знать о планах Волдеморта? Зачем было так демонстративно отгораживать от дел, вместо того чтобы бросить голодающему косточку — пробудить ещё большее любопытство? Не понимал я этих орденцев. Прямо сейчас их действия моим планам не мешали, но в будущем грозили стать серьёзной проблемой.

— Если меня всё-таки выгонят из Хогвартса, я смогу остаться здесь? — неуверенно поинтересовался я, переводя тему.

Сириус с сомнением посмотрел на меня, в глазах его на мгновение отразилось сожаление, и успокаивающе улыбнулся.

— Не волнуйся, — бодро сказал он, в последний момент вырывая мешок из-под клюва гиппогрифа, который разочарованно пискнул и уложил голову на колени. — До этого не дойдёт.

Я не разделял его напускной уверенности. А попытка утешить вызывала только раздражение, которое приходилось отчаянно в себе давить.

Дурацкий крестраж.

Сириус похлопал меня по плечу.

— Пойдём, Гарри, поздно уже.

— Иди, я догоню, — кивнул я.

Он потрепал расстроенного Клювокрыла по перьям и вышел.

У меня время от времени появлялись мысли, не рассказать ли всё Сириусу. Ну, большую часть. Но я пока не знал, можно ли на него положиться, фактически доверить свою судьбу и жизнь, помня о его горячем нраве и склонности принимать скоропалительные решения. Хотя, вполне возможно, у меня скоро просто не останется выбора.

Снова и снова прокручивал в голове плюсы и минусы как поездки в Хогвартс, так и перспективы застрять в этом доме. В школе я был бы по большей части предоставлен сам себе, но там были совершенно не интересные мне уроки, ученики, преподаватели, квиддич, которые отнимали бы кучу времени. А ещё Амбридж. И я не был уверен, хватит ли у меня силы воли не придушить эту суку прямо первого сентября. Здесь же были запертые на замок четыре стены, скучающий Сириус и снующие туда-сюда члены Ордена, к делам которого, без сомнений, меня не подпустят и на пушечный выстрел, ибо в их глазах я лишь мелкий пятнадцатилетний пацан, не иначе как чудом переживший четыре встречи с Волдемортом.

Тяжело вздохнул, глянул на заснувшего в уголке Клювокрыла и вышел в коридор. Где неведомая сила тут же отправила меня в полёт через распахнувшуюся рядом дверь какой-то комнаты. Больно приложился спиной об пол, перекувыркнулся и распластался на животе, тут же собрал себя в кучу и вскочил, хватая первое, что подвернулось под руку, — какую-то деревяшку, бывшую осколком не то рамы, не то стула.

Почти ничего не было видно, комнату освещали только луна и звёзды да фонари, установленные на площади напротив.

— Вор! Мерзкий вор, отвратительное отродье грязновкровки! — раздался откуда-то снизу сочащийся ядом тихий скрипучий голос.

Я выдохнул, сквозь стук сердца в ушах различая злобное хриплое дыхание домовика, и понял: палочку можно не доставать. И колдун из меня так себе, и особой магии домовых эльфов не каждый сможет что-то противопоставить. Захочет — прихлопнет как муху. Кто знал, где в сознании домовика проходила грань между тягой выполнять все приказы хозяина, установкой не причинять вреда волшебникам и собственной волей? Тот же Добби был крайне изобретателен.

Чёрт возьми!

Я совсем забыл про Кикимера. Так сосредоточился на мысли уничтожить все крестражи, что упустил его из виду. Домовик тенью шнырял по дому, ворчал себе под нос разные гадости и постоянно стремился умыкнуть в свою коморку какую-нибудь блэковскую вещицу, но вряд ли его воспринимал всерьёз хоть кто-то, кроме сердобольной Гермионы. Зато он, очевидно, заметил, как я забрал медальон. Или не обнаружил его в мешке для мусора и сделал далеко идущие выводы.

Кикимер приложил меня о какой-то сундук, я сполз на пол, выронил обломок и обнаружил, что больше не могу пошевелиться. Ума не приложу, почему до сих пор никто не прибежал на этот грохот. Заглушающее заклинание?

— Поганый полукровка, забрал чужое, — всё бормотал Кикимер, щёлкая пальцами, но, что бы он ни задумал, это не сработало. — Но Кикимер не отдаст, Кикимер выполнит последнюю волю своего хозяина.

Он бросился ко мне, и я, не желая выяснять его намерения, заорал, вложив в голос столько властности и твёрдой убеждённости в своём превосходстве над ним, сколько смог:

— Кикимер, стой! Стой, я сказал!

Это было истинным чудом, совершенным волшебством, но он замер в шаге от меня, с протянутыми руками, выпучив глаза и скривив рот, словно я на него Петрификус наложил. И я даже не знал, кого мне за это благодарить: богов, магию, четверть крови Блэков в своих жилах или предусмотрительного Сириуса, вписавшего Поттера в завещание.

— Освободи меня немедленно, — приказал я, не меняя тона.

Невидимая хватка ослабла, и я встряхнулся, словно пёс, поднимаясь на ноги. Дрожали руки — так хотелось схватить домовика за шею и хорошенько сжать, ломая позвонки. Представшая перед мысленным взором сочная, очень живая картинка, сопровождаемая отчётливым воображаемым хрустом, как ни странно, немного отрезвила, и я усилием воли сдержался, пугаясь сам себя. Ни разу за все дни в этом мире я не чувствовал такой всепоглощающей злости, захлёстывающей с головой ярости, как сейчас, стоя напротив этого жалкого сморщенного существа, остановленного лишь силой моего голоса…

Тьху!

Я резко выхватил из кармана мантию-невидимку с закутанным в неё медальоном и едва сдержался, чтобы не отшвырнуть от себя, словно гремучую змею. Несколько раз глубоко вздохнул, успокаиваясь, медленно развернул и замер. Кикимер смотрел на медальон, не шевелясь, глаза его бешено вращались.

— Не делать резких движений. Не удирать. Не творить магию. Не сметь мне вредить, — отчеканил я холодным голосом так, что у самого мурашки по позвоночнику побежали. — Теперь можешь двигаться.

Кикимер шевельнулся, вздохнул и весь затрясся. Сложил свои тонкие ручки на груди, а потом намертво вцепился в набедренную повязку, словно от неё зависела его жизнь. Я помахал перед его носом медальоном и, выделяя интонацией каждое слово, проговорил:

— Я очень хочу уничтожить эту штуку.

Кикимер в ответ посмотрел ошеломлённо, переводя взгляд с меня на крестраж и то открывая, то закрывая рот.

— Я знаю, что хозяин Регулус приказал тебе её уничтожить, — продолжил я. — Знаю, что он погиб в том озере с инферналами…

Домовик взвыл дурным голосом, из глаз его покатились крупные слёзы. Он упал на колени и приложился головой об пол.

— Кикимер не защитил… хозяин Регулус… утащили… моя хозяйка… — едва разборчиво всхлипывал он между ударами.

Я только глаза закатил, обескураженный, не зная, что с ним делать, а потом рявкнул:

— Довольно!

Домовик на полу замер, сжавшись в комочек и икая. Я присел рядом, ожидая, когда прекратится истерика, облокотился о сундук и потёр лоб. Головные боли, что накатывали при малейшем эмоциональном потрясении, уже начинали беспокоить. Было это следствием перемещения, потери памяти или влиянием крестража, я не знал, а спросить было не у кого. До Хогвартса не добраться, до Мунго — тоже, а Сириус наверняка только отмахнётся и спишет всё на шрам.

— Мерзкий полукровка знает, как уничтожить противную вещь? — раздался в тишине полный сомнения голос, и я даже вздрогнул от неожиданности.

— Знаю, Кикимер, — выдохнул я и принялся объяснять: — Это… хм… оружие, я знаю, где оно хранится, но взять его смогу только через несколько недель.

Кикимер неуклюже сел и вытер нос, а я задумался. Чтобы уничтожить медальон, мне нужен был яд василиска, а для этого придётся спуститься в Тайную комнату. Если я поеду в школу — это будет просто, а если нет… Кикимер окажется едва ли не единственным вариантом, как туда попасть: не на Ночном же рыцаре ехать! А трансгрессировать я пока не умел. Конечно, ещё был Добби, который никогда бы не отказал «великому Гарри Поттеру сэру» в маленькой просьбе, но мне хотелось уважить старичка: доброе отношение Кикимера лишним не будет. Конечно, я мог бы отправиться в Хогвартс прямо сейчас, под кожей зудело невыносимое желание избавиться от этой дряни поскорее: трансгрессировать, взять клык, ткнуть медальон — и готово. Но это только звучало просто. Я не знал, как работают защитные чары школы на каникулах. А если нас засекут местные домовики и доложат директору? А если сам Дамблдор поставил какие-нибудь сигнальные чары на вход в Тайную комнату в туалете второго этажа? А если я попадусь преподавателям? Переменных было слишком много, чтобы вот так с наскока кинуться в переделку, не хотелось неожиданностей. Значит, нужно было запастись терпением и поберечь крестраж ещё несколько недель.

— Кикимер возьмёт? — предложил он словно бы с надеждой.

— Возможно, — откликнулся я, не покривив душой. — Мне может понадобиться твоя помощь. Хозяин Регулус хотел, чтобы ты уничтожил эту штуку. Думаю, будет справедливо, если мы так и поступим.

Домовик снова взвыл и ткнулся мне в колени, а я покрутил медальон в руках и с сомнением взглянул на Кикимера. Конечно, умом я понимал, что он сбережёт его лучше кого бы то ни было, отдай я такой приказ, но мне всем сердцем не хотелось расставаться с крестражем: вдруг Кикимер снова его потеряет или его украдут?

Я что, начал привязываться к этой штуке?

Не давая себе времени на колебания, взял домовика за ручку и вложил медальон.

— Береги его пуще собственной жизни, Кикимер, — серьёзно приказал я. — Никому не показывай и никому не отдавай. Когда придёт время уничтожить его, я позову тебя.

Кикимер прижал крестраж к груди, как величайшее сокровище, словно бы даже улыбнулся, глубоко поклонился, едва не подметая ушами пол, и с хлопком исчез.

Я выдохнул, протёр лицо ладонями, растянулся на полу морской звёздочкой и бездумно уставился в абсолютно чёрный потолок, порадовавшись, что сейчас ночь: так он хотя бы не кружился перед глазами. Хватало круговерти мыслей, что роились в голове. Меня разрывало между жаждой немедленно избавиться от крестража и отобрать его у Кикимера и хранить при себе. Я даже не замечал, насколько глубоко въелась его отвратительная сущность, что стремилась лишь к самосохранению, опутывая сознание насквозь лживыми помыслами. Думал, что самый умный, сильный и меня это не коснётся: я ведь вообще не отсюда, что мне местные реалии? А реалии не спрашивали — вмиг опутали магической паутиной, загоняя в ловушку. Или я просто был настолько слаб душой?.. Премерзкие ощущения.

Нехотя встал, разминая конечности, и поплёлся в спальню. В это время дом только казался опустевшим и безжизненным. Скрипели половицы, по углам шебуршала живность, где-то под потолком стрекотали крылья неведомых насекомых, едва слышно шептали портреты на стенах, газовые рожки почти не горели, лишь нагоняя ещё большую жуть. Я едва не на ощупь спустился на третий этаж и открыл дверь. Рон давным-давно спал, развалившись на кровати и негромко похрапывая. Наверняка видел уже десятый сон. Одеяло его наполовину свесилось в проход между кроватями, и я убрал его и улёгся в свою.

А ночью мне приснился сон. Сон в огне, наполненный ревущем пламенем, от которого лопались пузыри на коже, а дым и пепел забивали лёгкие, раздирая горло. Я подскочил, захлёбываясь криком.

* * *

Переполошил всех, конечно, и едва уговорил, что это не видения, не происки Волдеморта, а обычный кошмар. Может же мне присниться кошмар? Покивали, но всё утро то и дело косились, словно боялись, что я упаду замертво и забьюсь в конвульсиях.

Но что бы я ни говорил на этот счёт другим, сам понимал: обычным этот кошмар точно не был. Лёгкий запах гари преследовал меня весь следующий день, а кожа горела фантомными болями. Если таков был привет из прошлого, я уже не хотел его вспоминать.

Старался вести себя как обычно, отсчитывал дни до слушания и продолжал разгребать завалы особняка в компании ребят. Их беззаботное жужжание, споры ни о чём, приколы близнецов и монотонная работа помогали обрести душевное равновесие, отвлечься от проблем, наконец-то хоть чуть-чуть расслабиться и почувствовать себя живым, отпустив пружинку, что сжималась внутри с самого первого дня в новом мире. Или это невозможность как-то повлиять на водоворот событий вокруг делала меня пофигистично-фаталистичным?

Я краем глаза следил за Кикимером, но, вопреки ожиданиям, он ничуть не изменился: всё так же вился под ногами, больше мешал, чем помогал, с непередаваемым отвращением в голосе спорил с Сириусом и поливал оскорблениями каждого, кто оказывался рядом. Кроме меня — меня Кикимер словно бы не замечал, будто я пустое место. Был ли он готов довериться мне, пока оставалось загадкой: кто знал, что творилось в голове у домовика, насквозь пропитанного идеями чистоты крови, который столько лет провёл в одиночестве. Но, по крайней мере, я знал точное местоположение крестража. Эта мысль немного успокаивала, не позволяя сожалениям о расставании с медальоном захлестнуть меня.

Вечером накануне слушания, когда почти весь дом погрузился в сон, и я лежал в постели, не в силах уснуть, Кикимер потрепал меня по руке. Я вздрогнул и уже хотел ударить неожиданного визитёра, когда разглядел в полутьме его большие глаза и приложенный к губам палец. Кикимер поманил меня за собой. Я осторожно поднялся и, стараясь сильно не шуметь, вышел за ним за дверь.

— Что случилось, Кикимер? — тихим шёпотом спросил я, вглядываясь в темноту на лестнице.

— Племянник моей госпожи завтра идёт в суд. Он должен подготовиться.

Кто?

Я моргнул. Племянник — это я? Ух, ты! Я повышен до родни? В каком вообще родстве Поттер с Блэками? В хитросплетениях родственных связей чистокровных волшебников можно было легко запутаться. Потом моргнул ещё раз.

Что?

— А ты откуда знаешь, Кикимер? — подозрительно поинтересовался я.

— Кикимер знает. Кикимер всё слышит, — поделился он.

Я едва сдержал желание высказаться на этот счёт исключительно непечатными выражениями.

— Спасибо за предупреждение, Кикимер, — насколько мог, миролюбиво ответил я.

Домовик кивнул и испарился. А у меня вихры дыбом встали от ужаса.

При побеге из поместья Малфоев Добби переместил всю компанию к Биллу и Флер, в находящийся под Фиделиусом дом, даже не зная адреса. У него не было ориентира, он не был посвящён в тайну хранителем — было только отчаянное желание Поттера, намерение, что являлось важной частью колдовства. Использовал ли Добби эту нацеленность и настойчивость для перемещения? Или домовики в принципе были способны попасть куда угодно, не взирая ни на какие защитные чары, включая Фиделиус, по щелчку пальцев? Ведь в дом на Тисовой Добби тоже как-то попал. Многие ли волшебники знали о такой способности домовиков или по привычке, в своём превосходстве, считали, что те не могут владеть магией, недоступной им? И главное — что теперь с этим делать?

Я сел прямо на ступеньки, прислонился спиной к перилам, чувствуя, как испаряется всё благодушное настроение последних дней, а стены особняка сжимаются и образуют клетку.

Сон этой ночью мне точно не грозил.

Я, наверное, всё-таки задремал: когда после ночи беспокойных метаний и бесплодных мыслей открыл глаза, солнечный свет заливал спальню, рассеиваясь по драным обоям, а Рон на соседней кровати беззаботно дрых. Голова кружилась, слегка мутило, и снова нестерпимо тянуло в сон, но я заставил себя встать и переодеться в джинсы и футболку: пижамы я ненавидел, спал в одних спортивных штанах, дабы не шокировать общественность, если что. Сычик Рона, тихо вереща, прыгал по подоконнику, а Букля на привычном месте с обидой поглядывала на меня из-под крыла: выпускать их на улицу не разрешали — не хотели, чтобы вокруг площади летали совы, тем более такие приметные, как моя. Расщедрился на угощение обоим и вышел из комнаты.

Чем ниже спускался по лестнице, тем отчётливее слышалась ругань с кухни. Когда шагнул в коридор, едва нос к носу не столкнулся с незабвенным Северусом Снейпом. До сих пор я видел его мельком, издалека: он появлялся в штабе, как правило, глубокой ночью или под утро. Лишь однажды пришёл перед ужином, заперся с мистером Уизли и Кингсли Бруствером на кухне на целый час и удалился быстрее, чем мы успели спуститься вниз на зов миссис Уизли — только макушка мелькнула. И теперь я имел неудовольствие лицезреть перед собой его скривившееся лицо со сложившимися в презрительную ухмылочку губами. Чёрные глаза с прищуром смотрели на меня сверху вниз.

— Я говорил вам, Поттер, что вы закончите так же, как ваш блохастый крёстный, — тихо сообщил он с ядом в голосе, встряхивая слегка взъерошенными волосами.

Сонливость как рукой сняло.

То ли это были отголоски личности прежнего хозяина тела, то ли его воспоминания наложились на моё не особо приятное первое впечатление, но в итоге пришлось силой душить в себе поднявшуюся волну злости, представляя, как она сжимается, сворачивается в клубочек в груди. Не хватало ещё что-нибудь здесь разнести, словно я пятилетка какая-нибудь. С неприязнью взглянул на Снейпа и шагнул в сторону, давая ему пройти.

— И вам доброе утро, профессор, — откликнулся я.

Будем считать, положенный минимум отыграл. Больше мне сказать было нечего: ссориться совершенно не хотелось, как и в целом тратить на него время, особенно этим утром.

Но за подсказку спасибо.

На пороге кухни миссис Уизли тщательно загораживала проход, за её фигурой маячила шевелюра Сириуса.

Уж не подрались ли эти два петуха?

— Гарри, завтрак готов, — сказала миссис Уизли, отвлекая на себя моё внимание, и приветливо улыбнулась, глаза у неё были припухшие. — Что ты будешь: булочки, яичницу, овсянку или тосты?

— Яичницу и тосты, — ответил я, едва не поморщившись: овсянка — брр! — Спасибо.

Когда оглянулся, Снейпа уже и след простыл — только чёрная мантия растворилась во мраке коридора да хлопнула входная дверь. Колоритный всё-таки персонаж.

На кухне никого не было, кроме Сириуса и мистера Уизли. Первый расхаживал из стороны в сторону и нервно приглаживал свои длинные волосы, щёки его раскраснелись, второй сидел за столом перед тарелкой с нетронутой кашей и выглядел весьма сердитым.

Ну, вот, пропустил всё самое интересное.

Приземлился рядом на стул и взял с предложенного миссис Уизли блюда кусочек поджаренного хлеба, понимая, что аппетита нет совсем. Как обычно, после бури эмоций и просчитывания тысячи вариантов развития событий, в решающий момент на меня накатила апатия, даря блаженную пустоту и в душе, и в мыслях. Я краем глаза посматривал по сторонам и наблюдал за взрослыми, по оттенкам их настроения стараясь понять, какое решение было принято. Судя по всему, этой ночью здесь кипели нешуточные страсти. В позабытой на разделочном столе пепельнице количество окурков не поддавалось счету, а за приоткрытой застеклённой дверцей стоящего в дальнем углу шкафчика пряталась батарея стаканов и две бутылки: одна — пустая, другая — заполненная на пару пальцев. Осунувшийся вид мистера Уизли и синяки под глазами Сириуса довершали картину. Особым терпением я не отличался, поэтому спросил:

— Так как мне добраться до Министерства?

Сириус, перестав метаться, остановился позади и с силой сжал пальцы на спинке моего стула. Я перевёл взгляд с них на мистера Уизли: тот рассеянно почесал переносицу.

— Гарри… — начал он, а потом надолго замолчал, словно подбирая слова. — Профессор Дамблдор посчитал, что тебе будет лучше не участвовать в сегодняшнем заседании и остаться в этом доме.

Я замер, тупо уставившись на тост с откушенным уголком, и порадовался, что не стал есть.

Как говорится, как утро встретишь — так его и проведёшь.

— Хотите сказать, меня в любом случае признают виновным? — фыркнул я. — И даже не дадут возможности защитить себя?

Я признавал, что в решении Дамблдора был резон. Появиться в Министерстве значило угодить в загребущие руки местного правосудия, из которых не факт, что получится выбраться. Грюм, Кингсли и Тонкс, конечно, были способны составить довольно сильный ударный отряд и вытащить меня из застенок Аврората, и я даже допускал, что директор не моргнув глазом пожертвует репутацией, карьерой, а то и жизнью любого из них ради Гарри Поттера, но… оставались ещё дементоры. Проклятущие дементоры, вмиг выпившие душу Крауча-младшего, едва Фадж пошевелил пальцем — и ни Дамблдор, ни кто-либо ещё ничего не сумели сделать.

Не хотелось стать той воронкой, в которую дважды упадёт снаряд.

Меня передёрнуло от воспоминаний, и в тот же момент Сириус над ухом разразился смехом, нарочито громким и насквозь фальшивым, заставив вздрогнуть. Похлопал меня по плечу, рывком выдвинул стул, чуть не свалив соседний, размашисто сел, положил локоть на стол и запустил руку в волосы.

— Крауч кинул меня в Азкабан без суда и следствия, — с застывшей в голосе горечью сказал он. — Потому что нужен был виноватый, нужно было наказать кого-то за это чудовищное преступление, успокоить общественность, убедить, что Волдеморта больше нет, а все его сторонники пойманы и всё позади.

Сириус замолчал. Лицо его застыло, словно он на миг переместился туда, в то далёкое уже прошлое, когда, лишившись своих друзей — своей семьи, — снедаемый горем, был брошен в самое жуткое место, какое только можно вообразить, пока волшебники с бокалами и фейерверками праздновали падение Тёмного лорда.

— Им не нужна правда, Гарри, — вздохнул мистер Уизли. — Они боятся её. Фадж боится Дамблдора, боится за своё место и сделает всё, чтобы не потерять его.

— Министерству выгодно устранить тебя.

Это я прекрасно осознавал сам. Появление Пожирателей на Тисовой стало для Фаджа настоящим подарком, и, не зависимо от того, осознавал ли министр, кому должен быть благодарен за подвернувшийся случай, использовал он его по полной.

— Думаете, это Фадж отправил дементоров в Литтл-Уингинг? — рискнул забросить удочку я.

— Не исключено, — отозвался Сириус.

— В Министерстве немного тех, кто имеет право отдавать приказы стражам Азкабана, и Фадж — один из них, — добавил мистер Уизли.

У меня даже от сердца немного отлегло: была надежда, что Амбридж не обойдут вниманием в этой истории и сделают правильные выводы. Могло ли сложиться так, что её не окажется в Хогвартсе в этом году?

Затем мистер Уизли взглянул на часы и встал, так и не притронувшись к уже засохшей каше.

— Мне пора на работу.

Он внимательно посмотрел на меня, потом — на Сириуса, кивнул и вышел в коридор, миссис Уизли отправилась за ним.

Я понимал, что после таких новостей от меня, возможно, ждали форменной истерики — чтоб мебель вверх тормашками и посуда вдребезги. И если бы я действительно был пятнадцатилетним пацаном, чью жизнь только что перемололи в труху власть имущие, которым я по неосторожности перешёл дорогу в борьбе за правду, справедливость и мир во всём мире без гнёта всяких там тёмных лордов, так бы и произошло. Но я им не был. А потому решил позволить себе просто махнуть на всё рукой. Я бы неизбежно устал постоянно изображать человека, которым не являлся, так почему бы не начать быть собой прямо сейчас?

— Значит, на Гриммо теперь на одного узника больше? — невесело пошутил я.

Сириус без энтузиазма усмехнулся, едва шевельнув губами, и сказал:

— Не волнуйся, Гарри. Рано или поздно Волдеморт проявит себя, и все поймут, что ты был прав.

— Раз я теперь не смогу закончить Хогвартс, можно мне вступить в Орден? — больше поддел, чем спросил я.

Сириус тут же посуровел и нахмурился.

— Мы об этом уже говорили, Гарри, — с ноткой железа в голосе сказал он, — в Орден могут вступить только совершеннолетние волшебники.

Я в ответ только плечами пожал, ни на что особо не надеясь. Хотя с моей точки зрения позволить невинно пострадавшему подростку знать чуть больше остальных о борьбе с Волдемортом, в которой он кровно заинтересован, было бы банальной предусмотрительностью: чтоб не полез сам куда не надо и не наломал дров, по устоявшейся привычке.

— К тому же, — продолжил Сириус, — думаю, как только правда вскроется, тебя оправдают, и Дамблдор позволит тебе вернуться в школу. Поэтому он хотел, чтобы ты продолжил учёбу. К сентябрю получишь программу занятий.

— И кто же будет меня здесь учить? — недоумённо поинтересовался я.

— В основном я, — улыбнулся Сириус. — Мы, конечно, были шалопаями, потрепали много нервов МакГонагалл, забивали на домашние задания и порой пропускали уроки, но материал знали хорошо.

Вот жук этот Дамблдор! Всё предусмотрел: и меня загрузил, чтобы не слонялся по штабу без дела и не лез под руку, и Сириусу занятие нашёл, чтоб не выл от скуки раненым псом. Помнится, в каноне его вынужденная изоляция в компании бутылок уже к Рождеству набрала пугающие обороты, вылившись в настоящую депрессию. Оставалось только надеяться, что я сумею помочь справиться с ней, а не разделю.

— Думаю, остальные члены Ордена тоже помогут, — меж тем продолжил Сириус. — Артур очень хорош в чарах, Грюм, само собой — в защитных и атакующих заклинаниях, а Ремус всегда неплохо разбирался в зельях.

— Разве мистер и миссис Уизли останутся здесь после первого сентября? — удивился я.

— Они в любом случае будут участвовать в собраниях.

— Значит, я могу здесь колдовать? — поинтересовался я и, после кивка Сириуса, уточнил: — А как же следящие за несовершеннолетними чары?

— В доме волшебников их не засекут, — просто ответил он. — Вернее, не смогут точно сказать, кто воспользовался магией.

Я закатил глаза и саркастически поинтересовался:

— Фреду с Джорджем об этом лучше не рассказывать, да?

Он впервые на моей памяти так беззаботно рассмеялся, сразу сбросив десяток лет, и я неожиданно подумал, что на Гриммо был ещё один человек, которого вся эта ситуация расстраивала гораздо меньше, чем он хотел показать. Но я и не думал обижаться, нет.

— Попробуй сейчас, — с улыбкой предложил Сириус.

Я вынул из кармана палочку, которую всегда носил с собой. С одной стороны, она совершенно не ощущалась лишним элементом, но с другой — какой-то части моего сознания, пусть даже теперь я сталкивался с магией каждый день, было сложно поверить, что достаточно ткнуть ею, произнести какую-нибудь абракадабру — и случится волшебство. Может быть, потому, что я ещё ни разу не пробовал колдовать сам?

«ЛевиОса, а не ЛевиосА!» — произнёс в моей голове раздражённым нравоучительным тоном голосок Гермионы-первокурсницы, и я рассёк воздух и взмахнул, послушно повторяя заклинание. Брошенная тарелка с овсянкой дёрнулась, проехалась до края стола — и, видимо, раскололась на осколки ещё в воздухе, прежде, чем упасть на пол.

Сириус озадаченно нахмурился и задумчиво потёр подбородок, потом с сомнением посмотрел на меня.

— Необычно, конечно… — пробормотал он, взмахом палочки убирая беспорядок. — Но на тебя в последние дни много всего навалилось.

Я чуть не приложился лбом о столешницу. Вот идиот! Я, разумеется. Даже не вспомнил, что «палочка выбирает волшебника» и эта из остролиста с пером феникса может просто отказаться мне служить.

— И что мне теперь делать? — растерянно спросил я не то у Сириуса, не то у себя.

— Отложи её пока ненадолго, потом попробуешь ещё раз, — посоветовал Сириус.

Я кивнул, но понимал, что ничего не изменится: душа-то в этом теле другая. Другая личность — следовательно, нужна другая палочка. Но где её взять? К Олливандеру мне теперь нельзя. Я припоминал, что здесь, на Гриммо, где-то хранились палочки нескольких почивших Блэков, но, зная специфику этой семейки, не думал, что мне подойдёт хоть одна. Что же делать?

— Не расстраивайся, Гарри. — Глядя на унылое выражение моего лица, Сириус похлопал меня по плечу. — Не получилось сегодня — получится завтра.

Я спорить не стал: не было достойных аргументов, которые можно было бы озвучить. Задумчиво покосился на надкушенный тост — в желудке уже сосало от голода, — прихватил с собой его и ещё один.

— Пойду посмотрю, не проснулся ли Рон, — рассеянно отозвался я и встал из-за стола.

Сириус ничего не сказал, задумчиво глядя на меня, и я покинул кухню. В спальню, разумеется, не пошёл. Жуя на ходу, не спеша поднялся на самую верхнюю площадку, притормозил напротив двери с табличкой «Не входить без ясно выраженного разрешения Регулуса Арктуруса Блэка», осмотрел лестничные пролёты выше и ниже, прислушался, никого не заметил и бочком протиснулся в комнату — благо, дверь почему-то оказалась не заперта. Я бы и самому себе не смог объяснить, что хотел здесь найти. Книги о крестражах? Ответы на неоформленные вопросы? Какой-никакой сдвиг в поисках у троицы произошёл именно здесь, и казалось логичным хотя бы осмотреться.

Свет почти не проникал через наполовину задёрнутое тяжёлыми шторами окно. Я чуть ли не на ощупь прошёл к нему и аккуратно отодвинул их, боясь потревожить каких-нибудь паразитов, которых в избытке развелось в доме. В спальне, очевидно, никто не убирался годами, возможно, даже не заходил: огромный слой пыли покрывал все поверхности, пауки обернули кружевами мебель и украсили стены и потолок, воздух был затхлым и застоявшимся.

Над кроватью висели газетные вырезки, судя по иногда встречающимся на них датам, некоторые были очень старыми. Я подошёл поближе, чтобы хорошенько рассмотреть их. Чьи-то хвалебные оды, рассуждения о месте магглорожденных, агитационные материалы с призывами к установлению нового порядка, более справедливого по отношению к чистокровным волшебникам, которые должны были возглавлять магический мир по праву рождения. За годы политической деятельности Волдеморта мягкие, завуалированные намёки и мечтательные вздохи о лучшей жизни превратились в откровенные призывы к угнетению всех недостойных. А затем, как известно — и вовсе в их тиранию.

Ну, сам дурак.

В нумерологии пятёрка означала перемены, а четвёрка — порядок и стабильность. Стоило ли удивляться, что лорд окончательно слетел с катушек после того, как создал из диадемы крестраж, пятый по счёту, и вернулся в Британию, имея твёрдое намерение воплотить свои взгляды в жизнь, никаких не стесняясь путей.

Я огляделся по сторонам, задумался, а потом тихо и неуверенно позвал:

— Кикимер?..

Раздался привычный хлопок, и передо мной материализовался домовик, который с удивлением заозирался по сторонам.

— Ты бы убрался тут, — как бы между прочим заметил я, и не прося, и не приказывая, пока он ничего не ляпнул по поводу того, что я вообще здесь нахожусь. — Наша компания вряд ли доберётся до этой комнаты.

Судя по фанатичному блеску в глазах Кикимера, завтра здесь всё будет сиять чистотой ярче, чем на кухне тёти Петуньи.

— И ещё… — добавил я, не зная, как вернее сформулировать свою мысль, чтобы домовик понял её правильно и снова не закатил истерику. — Хозяин Регулус, должно быть, после школы читал какие-то книги, которые положено изучить наследнику древнего благородного рода. Я бы хотел с ними ознакомиться, если их пока не выкинули и они всё ещё в доме.

Кикимер скривился, что, видимо, в его исполнении должно было означать подобие улыбки, сверкнув зеленоватыми зубами, и испарился. Через несколько секунд на кровать рядом со мной хлопнулась, подняв тучу пыли, «Природная знать. Родословная волшебников». Я обречённо прикрыл глаза.

Окей, гугл. Был введён неверный запрос, признаю.

Книги всё пребывали. Я сложил их стопочками на полу, у изножья кровати, сам приземлился на краешек заботливо очищенного Кикимером от пыли покрывала и, делать нечего, открыл первую попавшуюся. Утро обещало быть долгим.

* * *

Я, естественно, заснул с книжкой в обнимку, утомлённый скучнейшим чтивом, написанным мудрёным языком, и бессонной ночью. Едва проморгавшись, вскочил, с удивлением глядя по сторонам, потом всё вспомнил и скорее бросился прочь вниз по лестнице. Меня наверняка уже потеряли: в комнате Регулуса искать, конечно, будут, но в последнюю очередь, Кикимер вряд ли станет их просвещать. Не хотелось бы так безрассудно выдать своё внезапно образовавшееся убежище.

В спальне мальчиков собралась вся молодёжь. Стоило шагнуть внутрь, как Гермиона налетела на меня с объятиями. Не то чтобы я был против, но рядом стоял Рон, а мне с ним ночевать в одной комнате ещё пару недель. Пушистые волосы окутали меня облаком, и я едва сдержался, чтобы не фыркнуть или не чихнуть. Потом немного отстранил Гермиону от себя и осмотрелся. Обстановка в комнате была траурная. Девчонки выглядели заплаканными, близнецы — как никогда серьёзными и злыми, а Рон — просто… потерянным.

Мне впервые стало неуютно. Словно я, пусть и не по своей вине, отбирал у них что-то дорогое сердцу. Я ведь меньше всех волновался из-за случившегося, в то время как друзья Гарри Поттера переживали все стадии: шок, гнев, неверие, отрицание, и оттого становилось немного совестно. Но я ничем не мог им помочь.

— Гарри, проф…

Рон пнул Гермиону в пятку, заставив замолчать, а потом опустил руку на моё плечо, но обнять не решился. Я заступорился, потому что до сих пор не придумал, чем утешить ребят: сам-то трагедии здесь не видел. Шестерёнки в мозгах усиленно закрутились, я вздохнул и попытался улыбнуться.

— Не волнуйся, Гермиона. Я остаюсь жить в штабе. Сириус сказал, что меня будут учить заклинаниям — так что я даже от программы не отстану.

Гермиона шмыгнула носом и заплакала. Я совсем растерялся и погладил её по руке.

— Не умер же никто, в самом деле…

Гермиона вытерла глаза рукавом, вмиг сделалась серьёзной и грозно посмотрела на меня.

— Обещай, что не будешь искать неприятностей. Что будешь в безопасности.

Едва сдержался, чтобы не закатить глаза и не ответить канонной фразой, но всё же принял смиренный вид.

— Я постараюсь.

Фред — всё-таки научился их отличать, хоть и не уверен, что всегда правильно — скривился и похлопал по покрывалу.

— Ну ладно вам сырость разводить. Присядь-ка, Гарри. У нас есть кое-что для тебя, чтобы сделать твою жизнь здесь весёлой и познавательной.

Джордж вынул из-под кровати чемоданчик вырвиглазной оранжевой расцветки, стукнул по нему — тот открылся, выдвигая во все стороны кучу отделов-кармашков разом. Я заулыбался, предвкушая долгое и плодотворное сотрудничество и надеясь, что это хоть немного отвлечёт ребят от всеобщей хандры.

* * *

После обеда на Гриммо появился Ремус с экстренным номером Ежедневного Пророка, который тут же пошёл по рукам. В лучших традициях Риты Скиттер с её книгой «Жизнь и обманы Альбуса Дамблдора» министерские писаки прошлись по всей биографии Гарри Поттера, окончательно втаптывая его имя в грязь. Припомнили и приключение с философским камнем, и знание змеиного языка, и побег Сириуса — кто-то раскопал, что он был Поттеру крёстным, — и незаконное участие в Турнире. Повесили и смерть Седрика, и дяди Вернона, и даже Квирелла. В общем, облили так, что вовек не отмоешься. С одной стороны, я особо не переживал, ведь не имел к этому отношения, с другой стороны, было неприятно: мне, в конце концов, в этой тушке жить. И, имея свой портрет в разделе «разыскивается и особо опасен», сделать это будет труднее. Сириус, что сидел рядом, не даст соврать.

Поразмышлял, наклонился к нему и, пока все были заняты громогласным обсуждением газеты, тихо спросил, кивнув на ребят:

— Их же не станут допрашивать с Сывороткой правды, да?

В глазах Сириуса явно отразилось сомнение, и он впервые на моей памяти не постеснялся его озвучить:

— Конечно, сделать это официально они не могут, тут закон на их стороне. И их родители, и Дамблдор встанут насмерть, чтобы его отстоять. Но кто сказал, что они не воспользуются другими способами?

Я кивнул, ничуть не обнадёженный, помня о методах Амбридж. Незаконных способов было много, один хуже другого, и как защитить ребят, находясь на Гриммо — я не знал. Но, как известно, клин клином вышибают. Я покосился на близнецов, чувствуя, как в голове зарождается план.

Кикимер не подвёл. Когда к обеду следующего дня я заглянул в комнату Регулуса, в ней царил идеальный порядок: кровать была застелена свежим бельём, мебель — отполирована, насекомые — выгнаны, гирлянды паутины — вычищены, окно и пол — вымыты, а зелёные обои на стенах словно бы стали на пару тонов ярче. Не сдержавшись, тихонько посмеялся над ушлым домовиком — истинным слизеринцем, что с таким успехом саботировал уборку в доме, которую, я подозревал, мог завершить за несколько часов.

Половина принесённых Кикимером книг была жизнеописанием чистокровных магов с подробнейшим изложением их благороднейшего быта ещё тех времён, когда в кресле директора Хогвартса восседал Финеас Найджелус. Скукотища смертная, в общем. Не то Кикимер так своеобразно шутил, не то подобное чтиво было чем-то вроде классики у чистокровных снобов, но пришлось хотя бы бегло ознакомиться. Обнаружил в одной из книг давно пожелтевшую газетную вырезку с заметкой о старосте Томе Риддле. Оставалось только догадываться, была ли она вложена одним из старших Блэков или это Регулус собирал факты о своём кумире — восхититься или разочароваться, не разберёшь.

Ничего действительно полезного не было, разве что пара книг с кратким обзором сборника законов магической Британии, История Хогвартса, изданная в середине прошлого века, да брошюрка, в которой кратенько описывались разделы ментальной магии и их возможности. В прочих книгах, к сожалению, подробностей не нашлось: то ли на Гриммо подобная литература отсутствовала, что сомнительно, то ли я пока не прокачал доверие Кикимера до необходимого для доступа уровня. И не то чтобы я надеялся по щелчку пальцев получить в своё распоряжение книги о крестражах — вероятнее всего, Сириус сжёг их при первой же возможности как особо тёмную мерзость, и Кикимеру они не достались. Но вот изучить материалы об окклюменции и легилименциии я бы не отказался, хоть и признавал, что никаких успехов на этом поприще не добьюсь. Помимо того, что возраст этого тела создавал свои сложности, моя собственная память — память о прошлой жизни — была абсолютно пуста, что само по себе было и проблемой, и своеобразной защитой.

После того эпизода с реалистичным сном других приветов из прошлого я не получал. Даже немного успокоился и решил, что, раз по результатам слушания мои эмоции более-менее пришли в норму, больше сюрпризов от подсознания не будет.

Оказалось, что зря.

* * *

Большое помещение, потолки которого терялись в тёмной вышине, освещал лишь тлеющий камин, чьё пламя едва рассеивало пространство на несколько шагов вокруг. Тени в дальнем углу сливались со стеной, надёжно скрытые полумраком, замершие в страхе и почтительном ожидании.

Я восседал в высоком кресле и наслаждался абсолютной тишиной и разлитой в воздухе силой, что окутывала мир неоспоримым могуществом, давила на плечи моих последователей неотвратимостью.

Лежащие на колене длинные белые пальцы лениво поигрывали волшебной палочкой. Стоило чуть склонить голову на бок, как тени в углу зашевелились.

— Подойди, Эйвери.

Мой голос, высокий, холодный, начисто лишённый свойственных человеческому существу ярких живых эмоций, пронзил комнату, вызвав пару судорожных вздохов.

Одна из теней отделилась. Закутанная в чёрную мантию фигура осторожно приблизилась и преклонила колено.

Я проснулся прежде, чем человек поднял голову и я сумел разглядеть его лицо.

* * *

Остаток утра я провёл, бездумно глядя в потолок и безуспешно стараясь унять дрожь и выровнять дыхание. В слегка кружащейся голове бился только один вопрос.

Как, чёрт возьми?!

Неужели естественная защита ослабла настолько, что стали возможными провалы в разум Волдеморта, которые не были инициированы ни им, ни мной? Может быть, Поттер, как полноправный хозяин тушки, во время этих сеансов безраздельно властвовал над ней, а мне, вселенцу, ещё предстояло побороться за главенство? Но разве цельная душа не была по определению сильнее огрызка, как утверждал Дамблдор?

Тьху.

Мороз по коже бежал всякий раз, стоило задуматься о вероятных перспективах. Меньше всего на свете мне хотелось смотреть кино про Волдеморта. Не хватало ещё, чтобы он заметил меня.

Я весь день отчаянно храбрился, пытаясь держать невозмутимый вид. Успокаивал тем самым и себя, и общественность, но возможность оказаться запертым в четырёх стенах с Волдемортом в голове на неопределённое время без шанса выбраться на волю медленно, но верно подтачивала уверенность в завтрашнем дне. Другие обитатели особняка, которые взяли моду в моём присутствии перемещаться едва ли не на цыпочках и, кажется, слишком громко не дышать, хмурились и сквозь зубы костерили Министерство (мужская часть) или украдкой смаргивали слёзы (женская часть), только уныние навевали, ничуть не мотивируя собрать себя наконец в кучу. Как ни странно, больше всех помогала миссис Уизли, которая не делала мне скидку на произошедшее и исправно привлекала к уборке дома наравне со всеми. Хотела держать под присмотром или монотонной работой отвлечь от горестных дум — не разбирался, просто был благодарен за возможность разложить мысли по полочкам.

В один из таких дней, когда мы с Роном и Гермионой отчищали очередной буфет в комнате на четвёртом этаже, я лихорадочно размышлял, как бы половчее подобраться к разговору на крайне щекотливую тему. Хотелось иметь возможность хоть иногда покидать Гриммо. Однако я не представлял, как подступиться, помня своё обещание не искать неприятностей — то, что моя просьба будет расценена именно так, можно было не сомневаться.

Тем временем Гермиона, без особого успеха боровшаяся с засохшими грязными разводами на стекле дверцы, решила поделиться с нами своей озабоченностью.

— Сириус, кажется, рад, что ты остаёшься жить с ним, Гарри, — аккуратно проговорила она, чуть нахмурившись, а потом спохватилась: — Я не имею в виду, что он радуется твоему исключению…

Я в ответ только плечами пожал. Меня совершенно не напрягала его компания: предполагал, что в Хогвартсе, среди сотен подростков и под бдительным оком преподавателей, было бы хуже. Сириус не требовал от меня невозможного, не вздыхал над душой и, очевидно, совершенно не собирался жалеть. Пусть у него были свои резоны, но меня всё устраивало.

— Его можно понять, — откликнулся я. — Он ненавидит этот дом. Он сбежал из него при первой же возможности. Если бы мне предстояло на месяцы, а то и годы застрять у Дурслей, я бы тоже волком выл и на стены лез.

— Но здесь штаб-квартира Ордена Феникса! — возразила Гермиона. — Сириус в самой гуще событий.

— И что, похоже, что Орден сейчас занят чем-то интересным, способным утолить его жажду приключений и остудить горячую блэковскую кровь? — не выдержав, фыркнул я.

Гермиона насупилась, а я, вспомнив, что мне позарез нужно её хорошее расположение, немного притормозил.

В этот момент дверь позади открылась, и в комнату вошла миссис Уизли. Деловито осмотрела нашу компанию и фронт работ, заглянула в буфет, разве что дверные ручки пальцем не поскребла и спросила:

— Ещё не закончили?

— Я-то думал, ты пришла объявить перерыв, — попрекнул её Рон. — Мы уже столько плесени отмыли за то время, что здесь находимся.

— Вы же хотели посодействовать Ордену, — напомнила миссис Уизли. — В вашу задачу входит помочь сделать этот дом пригодным для жизни.

Рон за её спиной со страдальческим видом закатил глаза и проворчал едва разборчиво:

— Словно мы способны лишь грязь тереть. Чувствую себя домовым эльфом.

Как только миссис Уизли вышла, я поспешил вмешаться прежде, чем Гермиона, которая расслышала окончание фразы и уже открыла рот, сядет на любимого конька.

— Честно говоря, мне всё больше кажется, что Орден сейчас ничем активно не занимается. Потому они и не хотят, чтобы мы путались под ногами.

— Да ну, Гарри, — покачал головой Рон. — Стала бы мама так трястись над сохранностью их тайн, если бы…

— …тайн не было? — подсказал я.

Рон задумчиво почесал щёку, а Гермиона даже тряпку в сторону отложила.

— Что ты хочешь сказать? — едва ли не сердито спросила она, откидывая за спину волосы. — Что Орден ничего не делает?

— Нет, отчего же, — откликнулся, чуть отодвигаясь в сторонку. — Я имею в виду, что с возвращения Волдеморта прошло чуть больше месяца. Я всё лето следил за новостями — ни массовых убийств, ни исчезновений, ни странных явлений. На самом деле, появление тех магов на Тисовой — единственная громкая акция, о которой я слышал. Орден скорее всего занят политическими интригами в Министерстве и слежкой за бывшими Пожирателями — я как-то заметил на столе пергамент с планом здания. Помощь школьников в этом вряд ли нужна, согласитесь.

Рон, в очередной раз вздрогнувший при упоминании имени Тёмного лорда, недоверчиво фыркнул, отскребая от пальца кусок плесени, и спросил:

— Тогда тем более зачем от нас всё скрывать?

Я словно ждал подобного вопроса — на самом деле, и правда готовился, — достал из кармана тоненькую книжку-брошюрку и вручил, разумеется, Гермионе. Брошюрка была размером с ладонь, старая, по ощущениям, одного возраста с этим домом, замызганная и истёртая: буквы в некоторых местах едва угадывались. Она выпала из одной из книг, которые притащил Кикимер: может, использовалась в качестве закладки. Гермиона покрутила её в руках, пролистала, вчитываясь в зубодробительный текст. Рон по обыкновению с интересом заглянул через плечо.

— Ментальные науки? — недоумённо уточнила она.

Я кивнул.

— Не знаю, Гарри, — с сомнением проговорила Гермиона, мигом догадавшись, к чему я клоню. — Думаешь, все члены Ордена владеют защитой разума?

— Никто из нас точно не владеет, Гермиона, — парировал я. — Там сказано, в подростковом возрасте обучаться непросто.

Гермиона покивала, мыслями витая где-то не здесь: наверное, уже представляла, как штурмует Хогвартскую библиотеку.

— И Сириус, и миссис Уизли, и другие просто беспокоятся о нашей безопасности, — продолжил я. — Наверняка считают, что, если мы будем посвящены в дела Ордена, вмиг станем мишенями. — И добавил со значением: — Уж Снейп-то непременно расскажет обо всём Волдеморту.

Рон дёрнулся, несколько раз хрюкнул, потом слегка успокоился и выговорил:

— Ты и так мишень. Она у тебя нарисована прямо на лбу.

Я хмыкнул, силясь не рассмеяться: неодобрительно поджавшая губы Гермиона не оценила бы нашего веселья. Понятное дело, близкие ребят старались держать их любопытные носы подальше от собраний. В свою очередь Дамблдор, помня о пророчестве и осознавая неизбежность нашей с Волдемортом встречи, наверняка боялся, что тот через нашу связь сумеет уловить планы Ордена, раз уж у Гарри были видения о его. Но озвучивать это я не стал, надеясь, что приведённого аргумента будет достаточно, чтобы немного остудить юношеский пыл. По крайней мере, Гермиона точно задумается. Что, собственно, и произошло: она погрузилась в думы, Рон заговорил об ожидаемом визите Грюма, и момент для моей просьбы был безнадёжно упущен.

* * *

Заглянувшая на ужин Тонкс устроила представление имени себя, веселя окружающих появлением не задуманных природой частей тела вроде свиных пятачков, куриных гребешков и перепонок на руках. Я посмеялся вместе со всеми — смотрелось действительно забавно, — а потом, пока все делали заказы кто на утиные носы, кто на тараканьи усы, незаметно выскользнул из-за стола.

Комната Регулуса стала для меня настоящим убежищем, где я мог спокойно подумать, почитать, отдохнуть от толпы внизу или, никем не видимый, поупражняться в магии. Дела с которой, кстати, не шли совсем: всё хрупкое исправно билось, а бумажное — рвалось. Пустая чернильница, которую я сдуру попытался приманить со стола, чуть не разбила окно — благо, сармотизировала о штору. А рискнув призвать птичек подобно канонной Гермионе — поджёг покрывало: хорошо, что под рукой был стакан с водой. Кикимер потом, узрев учинённый бардак, смотрел на меня как на идиота. Я даже начал сомневаться, что дело в волшебной палочке, а не во мне — неумехе. Надо было идти на поклон к Сириусу, каяться, что ничего не получается, и просить новую.

Стоило мне об этом подумать, как в комнате с хлопком появился Кикимер и молча кивнул на дверь. Это ушлое создание не только тащило в свою каморку всё, что плохо лежало: Кикимер наблюдал за каждым в особняке, знал о всех перемещениях, подслушивал обрывки разговоров, делая свои, только ему известные выводы, которыми обязательно делился с портретом миссис Блэк. И сейчас явился предупредить, что Сириус покинул кухню и поднимался наверх. О прочих я не переживал: никому больше не пришло бы в голову войти сюда.

Я быстро спустился и юркнул в обитель Клювокрыла. Тот заинтересованно приподнял голову: ждал свой ужин. Я поклонился, получил кивок в ответ и развёл пустыми руками — угостить его было нечем.

Через минуту заглянул Сириус. Внимательно осмотрелся, виновато улыбнулся встрепенувшемуся Клювокрылу и сказал:

— Мы тебя потеряли, Гарри.

Я мысленно вздохнул. Не то чтобы Поттер был душой компании, но людей избегал нечасто, только когда думал, что представляет для них опасность. Разумеется, мои увёртки не могли остаться незамеченными.

— Упражняюсь в магии, — ответил я полуправдой на невысказанный упрёк. — Не хочу, чтобы меня кто-то заметил.

— Получается? — без особого интереса спросил Сириус.

— Вовсе нет, — хмыкнул я. — Сейчас покажу.

Хоть и считал плохой идею пытаться колдовать в присутствии живого человека, делать нечего — ткнул в горку обглоданных косточек на полу волшебной палочкой и сказал, заранее страшась результата:

— Эванеско!

Из палочки выстрелило словно из пушки с громким хлопком — и косточки вспыхнули, в стороны брызнули искры.

Япономама.

Я задушил в себе неуместное хихиканье. Сириус потушил костерок, пару раз топнув по нему ногой, и молчаливо воззрился на меня: вид у него был удивлённый и очень обеспокоенный.

— Можно мне новую палочку? — неуверенно проговорил я.

Сириус ничего не сказал, пристально разглядывая меня и заставляя забеспокоиться. Потом рассеянно почесал лоб, откинул длинные волосы, что лезли в глаза, достал свою волшебную палочку и с сомнением протянул мне.

— Попробуй-ка.

Я осторожно взял её, почти опасаясь, что она рванёт в моих руках, но та лежала смирно, только ощущалась странно тяжёлой, словно тянущей меня вниз. Указал на одно из перьев гиппогрифа, что усыпали пол, и пробормотал:

— Вингардиум Левиоса!

Перо пару раз дёрнулось и нехотя приподнялось на пару-тройку дюймов. Я же в это время чувствовал себя так, словно не перо заклинанием поднимал, а пудового карпа со дна тащил.

— Странно… — едва слышно прошептал Сириус, забрал палочку и уже громче сказал, поманив за собой: — Пойдём.

Мы покинули комнату — Клювокрыл что-то разочарованно курлыкнул нам вслед — и спустились обратно на кухню. Там кроме Ремуса, потягивающего чай, и мистера Уизли уже никого не было.

— Ремус, одолжи Гарри свою палочку, — попросил Сириус, ткнув в меня пальцем, и расставил на столе несколько чашек.

Тот без лишних слов сделал, как велели, и с любопытством уставился на нас, даже чай в сторону отодвинул. Я неуверенно покрутил палочку в руках: она ощущалась… настороженной. Словно я смотрел на неё, а она пристально смотрела на меня. Вздохнул и в который раз за день использовал чары левитации. Чашка словно с неохотой, но поднялась в воздух, и я от неожиданности едва не уронил её, прервав заклинание. Для верности повторил фокус с другой чашкой и вернул инструмент владельцу.

Сириус присел рядом под немыми вопросительными взглядами.

— Гарри не слушается его волшебная палочка, — обескураженный, сообщил он.

— Можно? — спросил мистер Уизли, явно заинтригованный. Долго крутил палочку из остролиста в руках, наколдовал себе воды, а потом сказал: — Здесь же перо феникса, верно? Они самые строптивые. Очень могущественные и очень придирчиво выбирают себе волшебника.

— Не унывай, Гарри, — с улыбкой подбодрил Ремус в ответ на мой угрюмый вид. — В последнее время произошло много событий, которые переменили твою жизнь. Уверен, палочка будет слушаться тебя позднее.

Я покивал — а что ещё оставалось делать? — мысленно молясь всем известным богам, чтобы такого объяснения хватило окружающим.

— Подберём тебе новую, — похлопал меня по плечу Сириус. — Скажу Дамблдору, чтобы связался с Олливандером.

Но был и тот, кого слова о крутых жизненных поворотах вряд ли убедят. Хотелось мне того или нет, но внимание Дамблдора это событие неизбежно привлечёт, побудив строить новые теории о перипетиях в моей жизни. Я почти физически почувствовал, как стены наспех возведённого мной карточного домика, призванные беречь тайну о моём происхождении, зашатались.

Никогда ещё я не был так близок к провалу.

* * *

— О, Гарри, я везде тебя искала! — раздался над моей головой голос Гермионы, когда я поднимался вверх по лестнице.

Не веря своей удаче, улыбнулся, шагнул на площадку второго этажа, бережно ухватил Гермиону под локоток и утянул нас в пустующую сейчас гостиную, закрывая за собой дверь.

— Что?..

Я, откровенно говоря, уже умаялся подыскивать доводы и мысленно формулировать аргументы, решив импровизировать — а там будь что будет.

— У меня есть к тебе дело, — без предисловий и расшаркиваний выпалил я и дополнил: — Точнее, даже два дела. Одно тебе не понравится, а второе — совсем не понравится. С какого начать?

Гермиона застыла, глядя на меня большими круглыми глазами. Было почти слышно, как крутятся шестерёнки у неё в голове. Затем встряхнулась, собралась, присела в стоящее рядом кресло и сказала:

— Начни по порядку.

— Мне нужны антидот к Сыворотке правды и Оборотное зелье.

Гермиона неопределённо хмыкнула, словно воздухом подавилась, глаза её расширились ещё сильнее, и она надолго замолчала. Я стоял рядом и ждал, едва ногой не притопывая.

— Что ты задумал, Гарри?! — наконец, совладав с собой, воскликнула Гермиона. — Тонкс сказала, Министерство развесило твои портреты по всему Косому переулку, а также в Хогсмиде.

Я, не сдержавшись, посмеялся: можно подумать, кто-то мог бы не узнать Поттера в лицо, с такими-то особыми приметами.

— Поэтому мне нужно Оборотное зелье: под чужой личиной я смогу спокойно выйти на улицу, не боясь, что наткнусь на волшебника и попадусь, — терпеливо пояснил я.

Гермиона вскочила и закружилась по комнате.

— Ты вляпаешься в какую-нибудь историю, Гарри. И не спорь! — отрезала она, круто развернулась и ткнула в меня пальцем — я и слова сказать не успел. — Ни за что не поверю, что ты будешь гулять по городу, вместо того чтобы отправиться в погоню за Пожирателями или полезть в Министерство!

Я от такой гневной отповеди даже оторопел. Доля истины в её словах, конечно, была: я действительно не собирался сидеть на месте, мне нужно было решить вопрос с крестражами. На секунду в голове промелькнула мысль рассказать правду — но тут же была отброшена: я не хотел, чтобы Рон с Гермионой в этом участвовали. Если был хоть шанс, что они окажутся на периферии конфликта, им нужно воспользоваться.

Гермиона выдохнула, наконец-то остановилась и недоумённо спросила, нахмурившись:

— Зачем тебе антидот?

— Это не для меня, это для вас с Роном, — откликнулся я.

Гермиона моргнула.

— Вы мои самые близкие друзья. И я не исключаю, что кто-то может попробовать подлить вам Сыворотку правды и вытрясти всю информацию обо мне и Ордене.

— Но, Гарри, это незаконно! — возмущённо воскликнула Гермиона и осеклась, наткнувшись взглядом на выражение моего лица, даже побледнела чуть-чуть.

Я на это не стал ничего отвечать, сел на диван и устало протёр лицо, чувствуя, что начинаю тонуть в ворохе тех проблем и событий, которые повлекло за собой моё появление здесь. Как там говорят — взмах крыла бабочки рождает цунами на другом берегу океана? Я уже слышал, как смертоносная волна грохочет позади.

— В Хогвартсе минимум у трети студентов родители работают в Министерстве, — заговорил я и внимательно посмотрел на Гермиону, зная, что она непременно поймёт. — Из страха или из желания выслужиться кто угодно может попытаться выудить всё, что вы знаете — обо мне и том, где я нахожусь, с кем вы меня видели в последний раз, о том, кто входит в Орден Феникса, что вы выяснили о его деятельности — и донести министру.

Гермиона присела рядом, в глазах её плескался ужас осознания.

— Я никак не смогу защитить вас отсюда, — продолжил уже мягче. — Вам придётся защищать себя самим. Это будет не просто: вы теперь официально лучшие друзья сумасшедшего убийцы, — фыркнул я.

Гермиона взяла меня за руку и ткнулась носом в плечо.

— И я прошу тебя — и Рона ещё не раз попрошу: не высовывайтесь, не лезьте на рожон. Спокойно учитесь, соглашайтесь, какую бы чушь обо мне не говорили, кивайте, мол, не рассмотрели в друге высокомерного идиота, жаждущего славы — ведите себя как Снейп, одним словом.

— Но, Гарри!.. — возмутилась она, чуть ли не подскочив.

— Это для вашей пользы, — твёрдо сказал я, хоть и понимал, что Амбридж разведёт бурную деятельность, и все мои увещевания окажутся бесполезными. — Сейчас не время бороться за справедливость и отстаивать мою честь. Ты же не доказываешь всем и каждому, что Сириус невиновен, даже зная правду.

Я не собирался сильно давить: Гермиона и сама была способна всё обмозговать и сделать правильные выводы — её надо было только подтолкнуть. Конечно, всегда оставался шанс, что она в итоге заметит нехарактерную для меня ранее благоразумность и моё хрупкое притворство опять даст трещину. Но до конца каникул оставалось меньше двух недель, и я надеялся, что за это время не буду разоблачён. Гермионе было о чём подумать: например, в красках осознать, что в этом году они с Роном действительно останутся вдвоём — вдвоём будут ходить на уроки и к Хагриду, делать домашние задания, терпеть нападки Малфоя и дурной характер Снейпа, болеть на квиддиче за другого ловца. Мне даже было любопытно, что станет с их дружбой: распадётся или перерастёт в нечто большее?

Пока же я легонько погладил Гермиону по кудряшкам и подтолкнул под руку.

— Пойдём, нас, наверное, и правда потеряли.

Гермиона в ответ отрешённо покивала. Что ж, у неё теперь было много пищи для размышлений.