По приколу (джен)

— Ядро в порядке, сотрясения нет, — доктор быстро бегает от анализа к анализу, тихо бормоча себе под нос медицинские термины и вполне понятные слова. У нее нахмуренное лицо, сухие обкусанные губы и красные от недосыпа глаза.

Доктор Лицца, как гласил криво прикрепленный бейджик, нервничала. Она стояла рядом уже который час, что-то отмечая в бумагах и водя рукой у моей головы. Порой ее взгляд сталкивался с моим. В такие моменты она замирала, вглядываясь, ища в них что-то, а потом снова начинала водить руками и кусать губы.

Я неподвижно лежу на больничной кровати и наслаждаюсь легкостью в теле. На смену боли пришла нега, разлившаяся от волос до кончиков пальцев ног.

Провалялась я без сознания недолго, очнувшись еще задолго до приезда в больницу. Успела поглазеть на внутреннее убранство кареты скорой помощи, прокатиться на скорости по белым коридорам и воочию увидеть операцию — зашивали лоб. Мне даже вкололи анестезию! Правда, это можно было и не делать.

Мне было слишком хорошо. Настолько, что я старалась лишний раз не дышать, боясь спугнуть чистое блаженство, заполонившее тело. Оно перебивало чужие прикосновения к рукам, грудной клетке и голове. Перебивало холод операционного стола, твердость кушеток и мягкость кровати. Поселившаяся легкость воодушевляла. Хотелось улыбаться и щуриться, шутить и смеяться. Хотелось поделиться своим настроением с другими. Хотелось обнять весь мир, прижать к груди каждого. Хотелось… Многого.

Не известное, новое состояние застало в расплох. Оно повлияло не только на настроение и неспешно текущие мысли, но и на тело, решившее пока отключиться.

Впрочем, последний нюанс заглушило приподнитое настроение. Я моментально нашла себе занятие, увлекшее меня с головой

Наблюдение.

За снующими в палату врачами, роботами, доктором Лицца. Особенно за доктором Лицца! Она казалась такой забавной и интересной. Выглаженный белый халат, идеально отполированные черные туфли и воронье гнездо на голове. В уголках ее рта я разглядела застывшее варенье, следы которого также виднелись на черной водолазке. Мне стало ее немного жаль. Скорее всего, она хотела сейчас вернуться к своей не иначе как прерванной трапезе, а не стоять здесь, кусая губы до крови.

Доктор наклоняется ко мне и с сомнением щелкает пальцами. Щелчок. Второй. Третий. Она останавливается только на восьмом. Лезет в карман за маленьким фонариком, светит мне им в глаза, а после убирает обратно.

Мы проходили это процедуру уже… раз пятый? Четвертый? Десятый? Сказать точно я не могла. Как и понять, чего это женщина от меня хочет добиться.

Она вздохнула. Сняла очки в круглой оправе и присела на краешек кровати. Спина ссутулилась, руки бессильно опустились на колени и сжали их. Стоящий у изголовья кровати робот, напоминающий зефирку, осторожно подковылял к женщине.

— Анализы не изменились, — экран на его груди включается. Зефирка начинает зачитывать отчет, но слабый пас руки доктора его останавливает на полуслове.

— Передай анализы группе Эго, пусть спустятся, — она с силой провела рукой по лицу в жалкой попытке снять усталость. — И принеси кофе.

Робот не перечит. Принимает протянутые бумаги и неторопливо идет к двери, переваливаясь с ноги на ногу. Его круглые, похожие на шарики, ножки издают тихое «фью-фью», а ручки болтаются вперед-назад. Забавный. В отличии от Джесси, первое время доводящей до паники, он будто специально создавался для работы с нервными людьми. Такой он… воздушный и мягкий.

Джесси… Моя вредная и такая хорошая нянечка. Как там это ведро с гвоздями? И что с ней будет? Она ведь не уследила за мной

А я довела себя до больнички. Следуя логике, ведерко могут наказать. Интересно, на Зените проводятся суды над роботами? Как-то такая информация на глаза не попадалась. Все же судить роботов, подчиняющихся программе, глупо. Однако, эти самые роботы здесь на каждом шагу. Все же они и детей в обычных школах обучают и за ними присматривать могут во время длительного отсутствия родителей.

Должна же быть хоть какая-то мера наказания? Вполне закономерно подвергать создателя, но Джесси местный динозавр. Ее создатель помер давным-давно, а воскрешение запрещено уголовным кодексом Магикса. Тогда наказывать родителей, не правильно подобравших нянек? Нет, тоже ерунда какая-то. Родителей можно привлечь только если они самостоятельно поменяли программу. В иных случаях виноват либо создатель, либо завод…

В глаз ударяет свет от фонарика. Веко дергается, но в целом остается неподвижным. Промаргиваюсь и вопросительно смотрю на бородатого деда, склонившегося надо мной.

Ты еще кто?

— Зрачок реагирует, — говорит он и возвращает фонарик скромно пристроившейся за спиной Лицца. — Мозг поврежден?

— Вы не смотрели?.. Нет, — доктор отрицательно махает головой, — мозг в порядке. Как и ядро. Доктор Эго, она полностью здорова, но она не… — ее обрывает властный пасс рукой. Знакомый такой. Только более профессиональный.

— Оклемается, — со знанием дела говорит мужчина и складывает руки за спиной. — Знал я таких. Дай ей время.

А вот это звучало очень не профессионально. И, судя по лицу Лицца, наши с ней мысли совпали, вот только она, подумав, согласно кивнула. Что вообще значит «дай время»? Мог бы хотя бы умное что-нибудь сказать, сложно выговариваемое. Успокоить. Поддержать. Воодушевить.

Почему мне кажется, что тебе похуй на бедную маленькую девочку? Мог бы, не знаю. Сказать что все будет хорошо? Успокоить ребенка?

Успокоить?.. Я задумалась. А зачем успокаивать? Все же со мной в порядке. Очень даже хорошо. Почему эта идея вообще возникла? Что-то за собой я ничего ужасного не замечала. Тело не болит, мыслю адекватно.

Вроде.

Или нет.

Так.

В голове словно тронулись шестеренки. Палата вмиг потеряла весь свой уют, являя истинный вид. Высокая кровать, пахнущая лекарствами подушка и невесомое одеяло. Белые стены и потолок, с которого льется холодный белый свет, болью отдающий в глазах. Свежесть с нотками цитрусовых, но последнее скорее всего исходит от доктора Лицца. Я шумно втягиваю носом воздух и убеждаюсь, что да. Запах цитрусовых исходит от нее.

Какая безответственность. Я сильно сморщилась, не скрывая досады от столь грубой ошибки. Абсолютно рациональные зенитцы, приверженники чистой логики. Не самые умные ребята и среди вас встречаются, да?

Как же воняет.

Закатываю глаза и рефлекторно цокаю языком. Звук вышел не громкий, но его хватило, чтобы два взрослых лба прекратили обсуждать других пациентов и обратили на меня внимание. Доктор Лицца жадно подается вперед, буквально накрывая своим ароматом. Перекрывая воздух.

Я закашлялась. Горло неприятно сжалось, не давая вдохнуть. Потянула руку вверх, пытаясь отмахнуться, но не вышло. Рука едва дернулась, неестественно выгнулась и упала плашмя вдоль тела. Не поняла. Приподнимаюсь, слегка отрывая голову от подушку, и делаю новую попытку. Рука отрывается от матраса на жалкие миллиметры и вновь поддается силе притяжения.

Перевожу удивленный взгляд на свидетелей моего позора. Доктор Эго смотрит равнодушно, без капли эмоций в глазах, а вот Лицца возбуждена. Ее рука тянется к моей голове, почти вызывая рвоту от новой волны аромата.

— Воняет! — вырывается у меня под тихий саркастичный смешок Эго. Женщина недоуменно моргает, а после осторожно подносит свою руку к лицу и нюхает.

Удивительно, как она быстро поняла о чем я. А вот ограничить парфюмерию на работе не додумалась.

— Главное, что очнулась, — уже в дверях говорит Эго и оставляет скривившуюся меня один на один с обиженной коллегой.

Пояснять что со мной сейчас и что ждёт в будущем, разумеется, никто не стал. Лицца быстро провела осмотр головы, вовремя подоспевший Зефирка распечатал отчет и меня оставили одну.

Единственное, что удалось выцепить из длинного монолога в нос — стабильное состояние ядра.

Это очень помогло, прям камень с плеч упал. Понимание, что маленькому ребенку разъяснять причины его «стабильного» состояния не будут, больно било под дых. В прошлой жизни в больницах со мной не церемонились и всегда, пускай и в мягкой форме, но утоляли любопытство подробным объяснением. А здесь… Надо запомнить и стараться больше в больницы не попадать, а то разочаруюсь еще больше.

Хоть еда нормальная. Салатик, каша, зеленое желе. Последнее вызвало серьезные подозрение, которое подтвердилось с первым кусочком. Вкус не сделанной домашней работы осел на языке, оставляя не приятное послевкусие.

Фу. Чертов алгоритмичный суп и его многофункциональность, перерастающая в нездоровое переупотребление. Насколько помню, желе из него получается, если суп успел прожить несколько дней в холодильнике и день в морозильной камере. Очень надеюсь, что Джесси не додумается до такого извращения.

Поздний ужин проходил под молчаливым присутствием низенького робота. Круглые глаза безжизненно наблюдали.

Я вздохнула, без особого энтузиазма тыкаясь в тарелке. Повисшая тишина давила. Жаль в палате нет телевизора. Дома иногда разрешали есть перед ним, а в столовой спасала болтовня с нянькой. Я посмотрела в глаза робота, загоравшиеся зеленым с каждым съеденным кусочком, и надувшись отвернулась.

Скучно.

Зато есть время на подумать. Уж какое-то, но развлечение.

Мне не нравилось отсутствие информации. Моя взращенная и нежно любимая способность накручивать себя встрепенулась, обильно подкидывая сценарии дальнейших событий. Я ожидала вызова родителей, встречу с матерью и, если такой имеется, отцом. В голове рисовались попытки пойти на контакт, их реакция и отношение ко мне, к Кэтрин. Морально убивала мысль, что их внешность может совпасть с внешностью моих родителей. Даже не знаю, хотелось бы мне такого или нет.

Взгляд падает на прикроватную тумбочку, на которой меня ждал подарок Аарона. Сердце сжалось от мысли, что его могут обвинить в чем-то. Не было проблем у деда, пока я не появилась. Надо было не выебываться тогда, не искать долбанный храм. Почему меня туда вообще потянуло? Куда делась аллергия на религию и все, что с ней связано? Зато теперь у Академии есть весовый повод снести храм, пустив пенсионера по миру.

Дракон, какая же дура. Самой умной она себя посчитала. Всем попаданцам везет, мы же такие удачливые. Все они умными были. Если и лезли нарушать закон, то не попадались.

Нервно беру браслет в руки и зажимаю в ладони. Он изменился. По камню тонкими порезами побежали белые полосы. Гладкость пропала, уступая место не приятной шероховатости. Он ощутимо потяжелел, словно впитав в себя что-то. Я перекидывала его из рук в руки, пытаясь успокоить разбушевавшиеся нервы, пока рядом не раздался громкий механический голос.

— Отбой. Сдавайте поднос, — круглая голова запрокинулась назад, разевая широкий рот. Приняв одноразовую посуду, он снова захлопнулся, мигнув зеленым светом. — Отчет об ужине будет передан на кухню. Отбой. Подъем в шесть утра для проведения процедур.

В шесть?..

* * *

Я пролежала в той палате несколько дней. Как пояснил Зефирка, навещавший меня каждый час, в больнице для осмотра мне предстояло находиться еще десять, пять из которых пройдут в другой палате под общим наблюдением.

Я кивала, послушно сдавая различные анализы. Пояснения к моему состоянию так и не поступили. Доктор Лицца приходила два раза в день, после подъема и перед отбоем. Таскала по кабинетам, проводила анализ головы. И молчала. Она ограничивалась коротким кивком, полностью игнорируя мои попытки ее расспросить.

Я ощущала себя будто в тюрьме. Телефон Зефирка пообещал вернуть после выписки, сославшись на мою слабость, а без него связаться с внешним миром не выходило. Телевизор в холле в выделенные часы оккупировала малышня, предпочитающая смотреть совсем детские мультики про математику. Моя тусклая на их фоне внешность их по началу пугала, а потом они перешли в наступление. Меня тыкали пальцами, дергали за волосы, зачем-то лезли в рот и пытались укусить. Бездействие роботов-медсестер дало им полный карт-бланш на утоление исследовательской жажды.

Спасибо, что детей в блоке было мало. По большей части здесь лежали взрослые и подростки, редко выходящие за пределы палат. Такое разнообразие удивило, но почти сразу я поняла причину. На каждом из нас висел маленький датчик-браслет, по экрану которого бегали цифры. Его мне одели на второй день и сразу после этого разрешили покинуть палату.

Это был не детский блок. Сюда клали людей с нестабильными и странно ведущими себя магическими ядрами. Он был отделен от основной больницы, находясь в почти чистом поле под барьером. Большую часть персонала представляли роботы, приставленные к каждому пациенту. Над ними стояло несколько маленьких групп врачей, попеременно дежуривших на этажах.

Периоды "карантина" сильно разнились. Поступившая со мной девочка четырех лет выписывалась уже завтра, а мальчик девяти, Кода, признался, что с рождения не покидал блок. Что могло быть с ним не так, я даже представить не могла. Он был тише остальных, упрямо шел на физический контакт со всеми и дежурил в холле, ожидая когда соберется народ.

Я покидала палату и шла смотреть мультики про живые цифры только ради него. Кода живо интересовался миром за пределами больничных стен, буквально заслушиваясь чужими рассказами. Золотые глаза горели постоянно, потухая лишь перед отбоем и во время выписки других. Он много плакал и цеплялся за меня, когда я стояла у выхода, готовясь переезжать в другой блок.

— Ты мне пиши, звони, — шмыгая носом попросил он, протягивая листок с номером, который я тут же взяла. Из нас всех только у него был телефон, выдаваемый под присмотром доктора.

— Обязательно, — клятвенно заверила я его, положа руку на сердце. Он негромко рассмеялся.

— Все так говорят, — Кода улыбнулся, — а потом забывают. Даже папа и мама.

Меня дернули за рукав, буквально вытаскивая из здания. Раздвижные металлические двери, шириной в несколько метров, захлопнулись перед самым носом, полностью скрывая происходящее внутри.

— Это ненормально, вы в курсе? — Доктор Лицца выкидывает бровь, но согласно кивает.

— Да. Но это необходимая мера. Такие люди опасны в первую очередь для себя, а потом для общества. Я видела как девочка чуть постарше тебя выгорела, унося с собой жизни восьми людей.

Она села рядом, громко захлопывая дверку. Вагончик тронулся под умелыми руками, на скорости унося нас отсюда в сторону основной больницы.

— Не люблю это место, — внезапно призналась доктор, доставая из кармана маленькие коричневые конфетки. — Долго там проработала. Надеялась больше не вернуться. Но ты записана на меня, вот и сдернули.

— А что со мной произошло? — после недолгого молчания осторожно спросила я. Доктор апатично закинула с десяток конфет в рот.

— Они с кофеином, тебе нельзя, — неправильно расценила она мой внимательный взгляд, а потом поняла вопрос. — Вообще, это секретная для детей информация, но ты меня достала, — она закашлялась и слегка осипшим голосом ответила. — За барьером какая-то дичь происходит. У единиц из-за этого проблемы с ядром, магией. А вот у тебя, на моей памяти, самая яркая реакция. Не будь… Кстати, тебя спросят откуда браслет.

— Да так, в храме получила, — неопределенно машу рукой. — А что с ним?

Дичь за барьером значит. У девочки, поступившей со мной, приступ случился ближе к вечеру, когда я вернулась домой. Скорее всего, все же в утреннем состоянии виновата я, а вот вечером по мне долбануло из-за чувствительности.

— Храм?.. У нас есть храм? — переспросила она, а после хмыкнула. — Какая глупость. Браслет впитал в себя большую часть неконтролируемой магии. Полезная штука. Не хочешь продать?

— Это подарок, — возмущенно фыркаю и касаюсь камешка. За прошедшие дни он вернул первоначальный свет и легкость. — Ты мне рассказала о таком… Это ведь ничего страшного? Вернее, со мной ничего не сделают за столь секретную информацию? — я постаралась пошутить, уводя тему от браслета. Ухмылка с лица доктора пропала.

Она посмотрела на меня пустым взглядом и спокойно ответила:

— За распространение всего лишь упекут в блок на несколько… десятков лет? Кто знает. В Академии много ублюдков, помешанных на контроле.

Вагончик остановился, но никто из нас не спешил вылезать из него. Я одними губами прошептала «а ты?», осевшее тяжелой недолгой тишиной между нами. Доктор улыбнулась.

— А я слишком ценна для наказания. И я не маленькая девочка. У меня есть знания, влияние и нужные люди за спиной. Запомни это, Кэтрин. На выход. Нам еще сегодня несколько анализов сдать нужно.