С чистого листа (гет)

Последние дни каникул у Гермионы прошли в Хогвартсе. Практически все свободное время она проводила в компании Малфоя. Невилл, как и собирался, на праздники уехал с Ханной в Лондон, а со всеми остальными профессорами была слишком большая разница в возрасте, которая мешала простому общению вне обязанностей преподавателей.

Твердая решимость Гермионы перейти рубикон во взаимоотношениях с Малфоем пока никак не смогла себя проявить. Он с ловкостью змеи изворачивался из любых разговоров, которые слишком близко подходили к, по его мнению, запретным темам. Но рассуждения об абстрактных семьях и семейных отношениях прочно закрепились между ними, и в один прекрасный день Гермиона была намерена перевести эту тему в более интимное русло.

В последний день перед началом нового семестра они сидели в гостиной Малфоя перед горячим пламенем камина, вновь углубившись в тему семьи. Вино уже давно текло по венам, разгоняя кровь и призывая к настойчивым действиям. Буквально перед тем, как спуститься в подземелья, Гермиона прочла письмо от Розы (она писала о том, как они с отцом проводили последние свободные деньки, и о том, как она соскучилась по маме), настроение было приподнятое, и Гермиона решила идти в активное наступление на стену молчания, отделявшую ее от сокровенных мыслей Малфоя. Сейчас или никогда…

— …хуже всего, когда семья рушится разводом. Я его пережила. Надеюсь, что это так, во всяком случае. А ты как это пережил?

Худая фигура Малфоя, еще секунду назад расслаблено сидевшего в кресле, внезапно вся напряглась, словно невидимая рука сильно сжала его мертвой хваткой. Он повернул голову и впился настороженным взглядом в теплые глаза Гермионы, которая сама затаила дыхание, ожидая, что он сделает дальше.

Малфой как-то нервно откашлялся и сглотнул. Наклонившись вперед всем корпусом, он поставил локти на колени. Тонкие пальцы вертели в руках бокал. Прежде чем начать, он еще раз взглянул на Гермиону. Она молчала, не сводя с него любопытных глаз. Холодные серые глаза смягчились.

Гермиона не знала, что он для себя решил, но что бы это ни было, она была этому рада, ведь в следующую секунду он сделал шаг вперед, к ней, по мостику, соединявшему пропасти их личных тайн.

Все это заняло лишь пару секунд, но ей показалось, что прошла целая вечность. Наконец, Малфой заговорил:

— А я не переживал.

Гермиона округлила глаза, подалась всем телом вперед, словно желая увидеть в его лице опровержение. Но его лицо было серьезным, даже печальным. Светлые брови были нахмурены, а челюсть крепко сжата. Серые глаза в упор смотрели ей в лицо и, видимо, неприкрытое удивление, написанное на нем, заставило его снова заговорить.

— Я вдовец, — тихим голосом добавил Малфой. Перед этим он вновь откашлялся, но это не помогло, ответ все равно был произнесен хриплым голосом.

— О, Малфой, мне очень жаль. Я…я не знала, — Гермиона несколько раз мысленно чертыхнулась и прокляла себя за то, что вообще решила начать этот разговор. Только слепой не заметил бы, что ее собеседнику говорить об этом было до сих пор трудно.

— Да, ты не знала, — горько усмехнулся он.

Гермиона решила было, что надо бы подыскать другую тему для разговора. Но она не знала, что сокрушительный удар, который она нанесла несокрушимой ранее стене молчания, был решающим. Стена разрушилась. А спрятанные и бурлившие за ней все это время эмоции наконец нашли выход наружу.

— Мы поженились очень рано. Практически сразу после Битвы за Хогвартс, — начал Малфой, устремив взгляд в огонь, как будто там он снова видел и проживал картины из своего далекого прошлого, — я не хотел этого брака, но отец настаивал. Не мне тебе рассказывать, что после окончания войны не так-то много чистокровных волшебников осталось на свободе. Астория показалась родителям идеальным вариантом в сложившихся обстоятельствах…

Опершись руками о колени, Гермиона затаила дыхание и не сводила глаз с собеседника. Она еще никогда в жизни не видела его таким, как будто маска, которую он носил круглые сутки, приподнялась и из под нее выглянул живой человек с живыми эмоциями.

— …Через год у нас родился Скорпиус, — внезапно в серых, обычно холодных колючих глазах, появилась удивительная нежность.

Ничего подобного Гермиона никогда и не надеялась увидеть в Малфое. Даже после того, как они стали ближе общаться, Малфой все равно продолжал оставаться для нее холодной глыбой льда. Но взволнованный голос, которым он рассказывал о том, как в его семье появился сын, красноречивее любых слов говорил о том, как Малфой любит своего сына и гордится тем, что он у него есть, хоть ни слова об этом и не было сказано.

— Когда Скорпиус начал взрослеть, отец решил, что его следует воспитывать так, как в свое время воспитывали меня, а до меня еще десятки поколений Малфоев. Но Астория была против. Наверное, именно тогда я впервые посмотрел на нее по-другому, ведь я тоже хотел воспитывать сына иначе, хоть тогда так и не смог признаться в этом отцу, — при этих словах необычный блеск сверкнул в глазах Малфоя, а все лицо еще больше смягчилось. На губах расцвела улыбка. Гермиона впервые видела его улыбку, настоящую, искреннюю, хоть и с привкусом горькой печали. — Да, наверное, тогда, — добавил он, — мы уехали из Малфой-Мэнора. Нельзя было оставаться в доме, где мой отец все время третировал мою жену. Я не мог этого допустить, хоть открыто тогда еще не противостоял ему. Несколько лет жили в Лондоне, я даже, кажется, говорил тебе. Астория знала, что нас женили не по любви. Но, если я так никогда и не смог полюбить ее…

В этот момент Гермиона решила, что он лукавит. По ее понятиям человек не мог не любить другого человека, когда даже после его смерти говорил о нем с такой неподдельной нежностью, а глаза сверкали, как снег на ярком солнечном свете.

— …я ее безмерно уважал и ценил за то, что она делала для меня и для сына. Даже когда болезнь уже брала свое и Астория таяла на глазах. Родовое проклятье. Такое не редкость в чистокровных семьях. Она умерла шесть лет назад, — взволнованный голос дрогнул и стал тише. Он продолжил хриплым шепотом, так что Гермионе пришлось наклониться еще ниже, почти касаясь его плеча, чтобы расслышать, что он говорил, но Малфой, казалось, этого не заметил. Его взгляд был устремлен на посеревшие поленья. Тяжелые сцены из прошлого плясали перед ним. — Да, шесть лет.

Малфой замолчал. Гермиона напряженно всматривалась в незнакомое ей доселе помрачневшее лицо. Маска спала. Гримаса затаенной боли выступила вперед. Ей даже показалось, что в глазах блеснули слезы, но вполне возможно, что это было лишь отражением резвого огня, а может, Малфой вспомнил о том, что Гермиона все еще здесь, и подавил их. Но этот вид сгорбившейся спины, прижатой к бледной щеке руки, поддерживающей подбородок... Пустой или чересчур переполненный различными, неожиданно охватившими эмоциями взгляд.

— Что…что было дальше? — Гермиона с трудом смогла узнать собственный голос, охрипший после долгого молчания, когда наконец решила попросить его продолжить рассказ.

Она не узнала, какую гамму чувств, подавленных за эти годы, пережил Малфой за последние полчаса. Как будто тяжкий груз, который он тащил на себе сквозь года, не разрешая себе обернуться, посмотреть со стороны на все прошедшее и отпустить прошлое. Вздрогнув от голоса Гермионы, Малфой посмотрел на нее, приподняв уголки губ. Он глубоко вздохнул и выпрямился в кресле. Глоток согретого пламенем вина был неприятен, но необходим.

Малфой больше не смотрел в камин. Он повернул голову и остальную часть истории рассказывал уже Гермионе:

— Мне было тошно в толпе волшебников, когда я потерял одну из твердых опор моей жизни — Асторию. Поэтому я старался избегать остальных. Только раз я появился в Министерстве Магии, это было связано с завещанием жены.

Гермиона вдруг нахмурилась. А ведь действительно, она уже вспоминала об этом во время учебного года. Она случайно видела Малфоя на работе шесть лет назад. Ее еще тогда удивил его мрачный вид.

— Скорпиус — это все, что у меня тогда осталось. Я не помирился с отцом, напротив, я сказал ему тогда, что буду продолжать воспитывать сына, как хотела Астория. Вернуться в родной дом я не мог, а оставаться в Лондоне, где все напоминало о жене, было тоже невозможно. Мы уехали. А когда Скорпу исполнилось одиннадцать, и он должен был отправиться в Хогвартс, я решил устроиться профессором зельеварения. Мне не нужны были деньги, я хотел быть ближе к сыну, — он этого не сказал, но Гермиона почувствовала, что потерять еще одну опору в своей жизни Малфой был просто не в силах. Он так любил сына. Он хотел быть ближе к нему. Гермиона ясно ощутила острый укол совести, ведь сама она многие годы делала все, чтобы быть подальше от дочери, хотя она и любит ее всем сердцем. Что же она за мать? Что за человек?

Воцарилось молчание. Малфой вновь перевел взгляд на огонь, но на этот раз он был вполне осмысленным. На его губах блуждала загадочная, почти потусторонняя улыбка, обращенная к каким-то его мыслям. А Гермиона молчала, потому что все не могла решиться заговорить на волновавшую ее в этот момент тему. Она все подбирала слова, которыми могла бы начать ответную исповедь, но ход ее мыслей оборвал тихий, уже не хриплый, но от этого еще более интимный голос:

— Знаешь, я никогда ни с кем раньше об этом не говорил. Мне…мне даже стало легче, — он посмотрел прямо в карие глаза. Маска, сброшенная на время, снова ползла по его лицу, но теплые огоньки благодарности в серых глазах еще не успели погаснуть, — спасибо, Грейнджер, — почти прошептал он.

— Я… — начала было Гермиона.

Но дверь раскрылась нараспашку и в комнату влетел Скорпиус. Вся его одежда и застрявшие в светлых волосах комья снега кричали о том, чем этот молодой человек занимался с друзьями во дворе на ночь глядя. На губах его цвела неувядающая улыбка, а лицо светилось изнутри. Как только он заметил Гермиону, то притормозил и перевел взгляд с нее на отца, потом на свои промокшие ботинки.

— Простите. Я не знал, что вы здесь, профессор Грейнджер.

— Ничего страшного, — Гермиона проворно вскочила с кресла, в душе радуясь, что не начала нового разговора. — Уже поздно, мне пора идти.

Уже в коридоре до нее полностью дошло значение только что произошедшего события. Точка невозврата в их отношениях была пройдена. Пока было непонятно, что будет с ними дальше, но одно было несомненно: тысячи километров, разделявшие их, сократились. Малфой прошел по мостику над пропастью к середине и теперь дожидался там Гермиону.

Она снова задумалась о том, что хотела ему сказать перед уходом. Она может доверять ему. Точно может. Ведь именно он в одиночку, теперь она это твердо знала, вырастил такого сына как Скорпиус. Это был самый главный залог ее доверия. Да и вообще. Сегодня вечером она посмотрела на него совершенно другими глазами, как будто раньше и вовсе его не знала. Саркастичная глыба льда умела тонко чувствовать, любить, переживать. Невероятно! В сущности, Гермиона, конечно, и не знала его все эти годы, тем большей загадкой он представлялся ей сейчас.

Но перед этим она должна шагнуть к нему по шаткому мостику доверия, соединившего их, чтобы оказаться лицом к лицу. Она чувствовала, что должна поделиться тем, что тоже долгие годы гнетет ее. Как жаль, что каникулы закончились и теперь выбрать время для откровенного разговора будет трудно. Но Гермиона найдет возможность; шестое чувство подсказывало, что это очень важно.