Особенности межгалактических вояжей рыцарей Рен или Это не метеорит! (гет)

Где-то непонятно где, но точно в гиперпространстве

«Этим мурглакам надо добавить по полной...»

«Понятно, дело серьезнее, чем казалось...»

«Сложно все... с женщинами...»

«Форс-мажор, топливо могут не отдать...»

«Нормально у них там... пока...»

«Короче! Времени сколько?...»

«Они не чувствительные, но они с нами связаны...»

«Вот топливо раздобудем...»

Она слышала их голоса, машинально отмечая: Траджен, Курук, Ап'лек, Ушар, Кардо, Викрул...

Она их не видела, нет, только смутные неясные тени мелькали в густом и каком-то клубящемся тумане, насыщенном янтарным светом. Рей казалось, что она могла этот туман черпать ладонями. Но не черпала. Стояла в этой бесконечности энергии, поворачиваясь на звуки их голосов...

Нечто тревожное вдруг забилось в сознании, как мотылек о транспаристил кабины на «Соколе», залетевший случайно и заблудившийся в чужом пространстве...

Она села на постели, еще не открывая глаза... Это сон? Это сон! Тихо попискивали датчики, подмигивали индикаторами. Все нормально. Ровный приглушенный гул... Они летят уже месяц, совершенно не зная, куда именно, потому что их Рены...

Рей закрыла лицо ладонями, потерев глаза. Мотылек в сознании все еще бил крылышками. А ведь такое уже было. Однажды... Она СЛЫШАЛА голоса, но никого не видела... Только голоса... Ушар и Юми. Точно! Тогда... Тогда они тоже летели с Кайло вызволять Ушара с Зигулы. И точно так же Рей слышала, как они говорили с Юми... Всего несколько фраз и тихий смех Юми...

Так-с... Рей повернула голову. Кайло рядом не оказалось, хотя можно было и так догадаться, поскольку одеяло с нее никто не стаскивал.

Перетягивание одеяла стало для них своеобразной игрой, которая поначалу изрядно раздражала обоих, но когда было принято решение предмет раздора удвоить, то уже на следующую ночь дубль два был сброшен на пол.

Решение проблемы оказалось простым: надо быть ближе друг к другу! Таким образом, если Кайло перетягивал одеяло на себя, Рей во сне вздыхала и придвигалась к Верховному, ну, а если уж Рей урывала момент и тащила одеяло на себя, то тогда Кайло, рыкнув, подтаскивал ее вместе с одеялом к себе.

Сейчас леди Рен в маленькой каюте находилась одна и одеяло было полностью в ее распоряжении. На хронометре по корабельному времени было уже три часа ночи. И Кайло нет уже давно. Это она поняла сразу. Его сигнатура в Силе читалась в кабине, но вот непроницаемая ментальная защита, которой он отгородился, как ширмой, говорила о том, что Верховный там не просто так сидит...

Леди Рен, накинув халатик, решила непременно узнать причину, так как, во-первых, весь день после случившегося вчера ночью с Юми, он о чем-то шептался с дартами, опять-таки, огородившись этой своей «ширмой», после чего дарты устроили мордобой, не придя к консенсусу в очередном вопросе, и Кайло распихал их по голокронам. Рей весь день провела с Юми, так что озабоченность Кайло маячила поблизости в сознании, но вторая леди Рен нуждалась в поддержке и в двести пятом разе обсуждения визита Ушара. У Рей было свое мнение на этот счет, но сначала надо было успокоить Юми.

Ну, а во-вторых, ее природное любопытство, высвободившись из утешительной ситуации, сейчас заиграло внутри военным позитивным маршем и требовало немедленно узнать, что там надумал себе Кайло.

Вообще-то они договорились, что никто и никогда больше в сознании другого копаться не будет. Только по необходимости! Пока необходимости не возникало, так что ментальная защита работала без напряжения. А уж вспомнить, сколько сил и энергии забирала она до того, как Рей поняла бесперспективность своего упорства в отрицании чувств, а Кайло, в свою очередь, понял это чуть раньше... Тогда все встало на свои места и Узы Силы прекратили «хулиганить», связывая их в самое неподходящее время и в самых неподходящих местах.

Статистика говорила, что эти самые Узы в подавляющем количестве случаев открывались в моменты, когда кто-то из них, а то и оба, были в неглиже. Иногда в совсем уж... неглиже. Намекая таким образом, что дело явно не в сторонах Силы, а в кое-чем другом. Пришлось переместить вектор идеологических разногласий в плоскость простой болтовни о том о сем. К чему это все привело, известно уже всей Галактике. То есть поступательное движение от разговоров, прогулок под разными лунами на разных мирах и осознания, что, крифф возьми, они никуда от этой Связи деться не могут, и привело к тому самому «другому».

Лея, конечно, не преминула задать-таки свои вопросы, на которые Рей раньше уже уклончиво отвечала (честно изворачиваясь и даже лукавя), а вот теперь, наконец, могла сказать правду. И откуда она узнала координаты «Господства», когда решила САМА повлиять на Кайло, и каким-таким образом получилось, что Рей, все время находясь в поле зрения Леи и товарищей по борьбе, пока там Первый Орден гонял кучку сопротивленцев с мира на мир, не прекращала общение с Кайло. Пришлось Рей в облегченном варианте, подбирая слова, но, все же как-то приоткрыть выкрутасы Силы. Соответственно, осознание того, что именно эта самая Сила хоть косвенно, но явилась причиной поражения Сопротивления, выбив стойких и непоколебимых из борьбы, Лею очень, очень расстроило.

— Это недопустимо! — констатировала генерал (бывший) Органа, подавив желание выразиться на сленге контрабандистов.

Рей, подавив смущение, возразила:

— Но мы не виноваты! Мы, знаете ли, тоже сопротивлялись!

— Это недопустимо! — повторила Лея, не обратив внимания на оправдания Рей, — Как так можно шляться на свидания через полгалактики, когда у тебя вечером общее собрание, и я читаю лекцию о деструктивности политического устройства Империи? Вот поэтому, Рей, твоя подкованность в идеологической борьбе и дала сбой!

— Да, но... — Рей хотела сказать, что Лея сама дала ей задание изучать пути Силы. По самоучителю, то есть по священным текстам джедаев. (Ни хрена ж не самообучалось!) Но ведь Кайло-то — не книжные страницы! Он же все мог показать и рассказать, так сказать, в натуре.

— Это же надо! — продолжала возмущаться Лея, сложив руки в замок, — До чего дошла Сила! Вот как! Как, скажи мне, можно встречаться с парнем, когда эти ваши Узы могут закрыться в самый... ответственный момент? Ну, не-е-ет, ну ничего подобного в нашей молодости не было! Просто безобразие какое-то! Да чтобы джедаи...

Рей посмотрела на Лею и тяжко вздохнула. Генерал (бывший) глянула на леди Рен и налила себе воды в стакан.

— Хотя, да, при чем здесь джедаи... какие свидания... Зачем джедаям свидания-то... Только медитация! И все равно! — решительно кивнула головой Органа, — Все эти ваши туда-сюда в Силе не поддаются рациональному объяснению! Я всегда знала, что со Скайуокерами не все нормально... в плане этой самой Силы... Это все Бен...

Рей отвернулась и скрыла улыбку, потому что в плане темперамента Бен как раз пошел в маму, то есть в саму Лею, а уж как она могла вспыхивать и швыряться молниями в дартов... Теперь-то, когда никаких сторон Силы над Леей не довлело, ее как-то тоже подозрительно легко шатало туда-сюда... в Силе. Не заморачиваясь больше. И это радовало.

Леди Рен на цыпочках двинулась к кокпиту, прислушиваясь к тишине на борту. Дарты, как ни странно, сидели тихо, видимо каким-то местом чуяли, что Верховного лучше не злить. Юми, наконец, уснула, прижав к себе тельняшку, оставленную Ушаром, а Кайло, прекрасно зная, что леди Рен сейчас появится в кабине, снял свою ментальную «ширму» и повернулся:

— Только не говори, что это я разбудил тебя, потому что громко думал!

Он прекрасно видел, как в гаталенском чае ее глаз словно кто-то поболтал ложечкой, разгоняя теснившиеся тени мыслей. А вот это было интересно! Кайло даже развернулся в кресле первого пилота, протянув Рей руку:

— Судя по всему, тебе в голову пришло нечто важное? Вот этот твой взгляд, словно ты открыла новую планету... И я уже достаточно видел этих взглядов, чтобы понять, что сейчас ты скажешь что-то важное про наших Ренов!

Нет, он не считывал ее мысли, не пытался анализировать эмоции, что вились в Силе, это практически всегда было бесполезно, потому что эти эмоции и мысли у леди Рен все время находились в движении, не успеешь зафиксировать одно, уже другое на поверхности. Но этот ее взгляд... Только с таким оттенком зеленоватого орихалка, бликующего откровенным пиратским пивом, она начинала разговор о рыцарях.

Рей не стала возражать, это все равно бесполезно, потому что, сколько бы ее мысли и эмоции не вились роем пчёлок невуты, Кайло каким-то непостижимым образом улавливал самую главную пчелу. То есть мысль. И это при том, что он не лез в ее мозги! Даже и не пытался! Вот сейчас, нет бы спросить, может ей страшный сон приснился? Или, нет, может она волновалась... Да она и так волнуется, чего спрашивать...

Один шаг и она оказалась у него на коленях, обняв за шею и вздохнув:

— Вот этот твой взгляд, Бен, и я точно знаю, что ты что-то задумал...

Они посмотрели друг другу в глаза, где мерезианское золото в его взгляде смешивалось с пиратским орихалком ее, в сумме выдавая бурлящий экстра-напиток «Шипучая кровь банты», известный своими непредсказуемыми последствиями.

Вообще, когда они находились на расстоянии минус миллиметров друг от друга, это самое «другое» начинало генерировать неизвестный науке вид энергии, никакого отношения к Силе не имевший, зато имевший отношение к общему для них двоих принципу действий. Эта энергия накапливала и собирала внутреннюю энергию и соединяла души (не только тела), в результате чего Рей и узнавала, что задумал Кайло, а Кайло, соответственно, уже оторвав (неохотно) свои губы от ее губ, прекрасно понимал, что заставило Рей проснуться ночью. С одной стороны, издержки Связи в Силе, с другой, вообще не было необходимости подглядывать, что там в сознании другого, все и так предельно ясно. Они уже давно поняли, что как сообщающиеся ментально сосуды, все равно переливы этой самой неизученной энергии отразятся в каждом, как в зеркале.

— Ты снова «увидела» что-то? — тихо спросил Верховный, гладя взглядом ее плечи и нырнув им (не нечаянно!) в вырез ночной сорочки.

Судя по тому, что его руки немного откровенно сжали кольцо, именно в вырезе было вкусно. Впрочем, леди Рен как раз и отличалась тем, что всегда было непонятно, какой ее вкус именно сейчас. Все зависело от настроения, степени ее вовлеченности в ту или иную проблему, мыслей, эмоций и много чего еще, из чего и состоит каждая женщина. И количество этого «еще» не поддавалось счету.

Рей о количестве этих нюансов для Кайло ничего не знала, зато прекрасно чувствовала, когда он — Верховный, а когда он дома. То есть Бен. И никто не знал, какой он, в пижамных штанах, свободной рубахе навыпуск, босой и слегка всклокоченный. Потому что леди Рен обожала блуждать пальчиками в его волосах:

— Не так, как нужно, — прошептала Рей, жмурясь от его прикосновений, — кажется, это был сон. Но в то же время ощущение, что и не сон вовсе. Сила, Бен, такая... густая, как кисель. И я стояла в этом киселе, не видела их, но слышала! И вроде у них там какие-то интенсивные действия. Не злые, это точно. Никто их не пытал... Иначе мы бы точно почувствовали!

— Значит... — Кайло внимательно посмотрел на Рей.

— Значит, мы очень близко, — совершенно серьезно ответила леди Рен, — ведь я вспомнила! Когда мы летели с тобой на Зигулу, я так же отчетливо слышала голоса Ушара и Юми, за день до того, как мы оказались на орбите Зигулы! — гаталенский чай в ее глазах взболтался еще раз, восторженно.

Кайло покачал головой:

— Это не доказательство...

— Это как раз доказательство! — воскликнула леди Рен, — Как ты не понимаешь! Все не случайно! В какой-то момент Сила показывает то, что я вижу! И вспомни, вспомни, я ни разу не ошиблась, когда видела, куда они должны были попасть! Потому что я ХОТЕЛА это увидеть! То место, где их ждут! Сейчас, Бен, после того, что случилось вчера, я тоже ХОТЕЛА, до отчаянья, узнать, что с ними! Ведь Ушар как-то попал сюда?

— Стоп! — сказал Кайло спокойно, — А вот теперь переходим к тому, что я должен тебе сказать.

Рей попыталась встать с его колен, чтобы пересесть в кресло второго пилота, но Рен ее удержал в объятиях, прижав к себе еще ближе (хотя куда уж ближе):

— Нет, так лучше...

— Я тоже так считаю, — улыбнулась Рей, обняв его за шею и положив голову на плечо.

— Археологи копали на Ясвине, параллельно вторая группа изучала Зигулу. В принципе, место, где Ушар и Юми каким-то образом активировали порталы, эти археологи облазили с приборами и без вдоль и поперек. Кроме знаков и надписей на незнакомом языке, никаких скрытых приспособлений механического характера не обнаружено. Вообще. Просто некие артефакты прошлого, принадлежащие неизвестной расе, но гораздо древнее, чем ранее известные. И все! Ни надписи, ни знаки пока не расшифрованы. Тогда мы зададим себе вопрос, каким образом Ушар и Юми переместились на Зигулу? И ответим: активировали эти древние непонятные врата именно их браслеты. Но врата древних ква или гри, что удалось изучить, все равно содержат некие приспособления...

— Значит, — Рей потерлась щекой о щеку Кайло, — эти браслеты и есть приспособления. Потому что они как бы оживают, мы же сами видели, когда Ушар и Юми рядом. Эти водовороты-воронки начинают движение в кристаллах. Но Ушар и Юми больше никуда не перемещались.

— Зато они чувствуют друг друга, когда кто-то из них в непосредственной близости, но вне зоны видимости, — задумчиво добавил Кайло, — а порталы на Явине и Зигуле... Там кристаллы активируют врата...

— Это не все, — добавила Рей, вновь пристально посмотрев в глаза Кайло, — Юми до мельчайших подробностей рассказала, что говорил Ушар. И что она чувствовала и видела. Ведь вспышка была, Бен! Но в Силе! И корабль здорово тряхнуло! А Ушар сказал, что эти браслеты «рвут для нас пространство».

— Эти кристаллы, эти порталы и активация врат... только для чувствительных? — спросил сам себя Рен, — Так получается?

— Я думаю...- леди Рен отвела взгляд, смотря теперь на несущиеся навстречу сливающиеся в сине-серебристые линии звезды, — что Ушар прав. Это для них! Их Связь... Узы Силы, они ведь тоже связаны, Бен. Но не так, как мы. Все, что у нас общего, это наши чувства и привязанность друг к другу.

— Дальше, — Кайло хотел, чтобы она продолжила рассуждать, подтверждая тем самым его мысли, либо, наоборот, опровергая.

— Дальше...- Рей вдруг повернулась к салону, а Кайло коснулся губами ее ушка:

— Я знаю, Юми... Это даже хорошо, не придется будить. Продолжай!

— Если пространственно-временная ткань доступна кораблям... Вот сейчас мы... В гипере, значит мы в альтернативном измерении этого временного континуума, так?

— Так, — согласился Кайло.

— Это значит, что временной континуум был «разорван», что создало дыру между местом, в котором мы были и местом, куда мы летим. Правда, не знаем, куда. Но в реальном пространстве мы имеем свою «тень», как и эти размазанные сейчас звезды за бортом. И законы пространства-времени тут, в гипере, не действуют. Так?

— Так, — согласился Кайло, чувствуя, что Юми стоит за перегородкой, слушая их разговор. И Юми знала, что и Кайло, и Рей ее чувствуют. Но не хотела прерывать размышления Рей.

— Для того, чтобы мы сейчас летели, должен быть сму-тоннель, то есть такой карман реального пространства, для нас и корабля. И этот туннель и есть наш путь. Но тогда, скажи мне, если разумные существа смогли порвать пространство-время в материальном выражении, то есть корабль в коридоре, то почему в Силе нельзя этого сделать? Она ведь тоже в этом временном континууме? И, если Сила соединяет все живое во Вселенной, то...

— То почему Ушару не появиться в этом кармане реального мира тут, на корабле? Если эти их браслеты усиливают их Узы в сотни раз, а их привязанность друг к другу активирует эти врата, прогрызая для них пространство? — спросил Кайло Рей, уже улыбаясь, — Те водовороты в их кристаллах, если присмотреться, то это уменьшенная копия сму-тоннелей, с их знаменитыми ярко-синими воронками-водоворотами, заснятыми тысячи раз!

— И ты подумал, — тут Рей подмигнула Рену, — что раз Юми ТАК чувствует Ушара, а Узы их соединяют, так же, как и нас... То мы можем попробовать открыть их так же, как мы открывали свои, да?

— Да! — Кайло чмокнул леди Рен в щечку и оглянулся: — Юми! Эти ваши браслеты от древних не просто так! Это врата! Только еще в Силе!

Юми зашла в кабину, смотря полными надежды и радости глазами. В свете удлиненных светящихся линий звезд, подсветки датчиков и приборов на панели управления, в этой полутьме, Отта, казалось, сияла в Силе тем самым цветом жемчуга угхарт, переливаясь перламутром.

— Это... правда? — прошептала она, прижимая к себе одежду Ушара.

Тельняшка контрастировала с кальсонами, но это странное сочетание никак не влияло на нежелание Юми расставаться с ними. Она стояла босиком, в накинутом на пижамку халатике из милвикского шелка цвета спелой вишни-тило, такая милая и трепетная маленькая Отта...

— Мы попробуем! — твердо сказала Рей, выскальзывая из объятий Верховного, — Вот прямо сейчас попробуем! Да, Бен?

Кайло не был до конца уверен, что их с Рей вариант открытия пространства в Силе сработает, но теоретически...

Юми встретилась взглядом с Верховным. И ее глаза умоляли его. Прямо сейчас!

— Их же там пытали... — прошептала Отта, — я же видела!

В глубине глаз Кайло мелькнуло что-то, едва заметный крошечный огонек, он не мог показать им, что для него исчезновение Ренов не меньшая боль и тревога, чем для Ренш. А мысль о том, что кто-то ПОСМЕЛ ПЫТАТЬ его рыцарей... хлестнула Тьму ожесточением, как огненным кнутом.

Рей резко обернулась к Верховному:

— Она видела! Я могла ошибиться, ведь так? Ты сам говорил! Мы должны попробовать, прямо сейчас! Юми сильна в своем желании...

— За мной, — бросил Кайло, направляясь в салон.

Странное шествие экипажа в одежде для сна должно было насторожить дартов, потому что эти нехарактерные хождения в пижамах явно выпадали из общего графика полета. Но проводники сидели по своим голокронам, поэтому беспокоиться о том, что вот сейчас эти вездесущие рожи высунуться сквозь стену и будут давать советы, перебивая друг друга, не стоило. В данном случае ничьи советы Кайло и Рей были не нужны. Это их личное дело, и только они вдвоем знали, КАК это работает.

— Если Сила совершает такие маневры, соединяя вас с Ушаром, — Кайло был сосредоточен, — то мы тоже попробуем свой маневр. В конце концов Сила — это инструмент, которым мы должны научиться владеть в совершенстве! Так утверждали ситхи. И мне это нравится больше. Значит, будем маневрировать, управляя Силой, как инструментом! То есть с помощью своих эмоций и чувств. А их у нас сейчас предостаточно. Важно только собрать их, Юми, просто сконцентрируй свои чувства, желание, и когда я скажу, отпусти их, выбрось вперед, в поток Силы.

Отта напитывалась надеждой, как каминоанская губка океаном. Все ниши памяти Юми заполнялись этим чувством, сливаясь с Силой Рей и Кайло, когда они попросили ее открыть сознание.

Все Рены связаны между собой в Силе, все они чувствовали друг друга, но с тех пор, как в их сугубо моно-Рено-компании появились Ренши, эти нити-судьбы тесно переплелись между собой. Но только Рей и Кайло «видели» их ярко и безошибочно, угадывая, кто есть кто в этом светящимся океане Силы, однако Нити Уз Ушара и Юми мерцали цветом жемчуга угкхарт, и в бесконечности пространства энергии Кайло и Рей повели Юми с собой.

Браслет на запястье Юми начал нагреваться, воронка в кристалле раскручиваться быстрее, быстрее, быстрее...

Три сознания «видели», как полотно Силы вдоль этой Нити Уз расширяется и закручивает водоворот, освобождая пространство, вытягивающееся в туннель, окрашивающийся в синий свет, сияющий все ярче и ярче...

Ни Кайло, ни Рей этих туннелей не видели ранее, но Верховный не терял концентрации, позволяя Юми самой следовать за тем, куда вела ее Нить Уз.

И когда средоточие мыслей и чувств всех троих ощутимо завибрировало напряжением, заставив отключиться от всего, что окружало их, трансформировать эмоции в направленный удар не составило для Кайло труда. Именно так они научились с Рей управлять Узами.

Юми казалось, что мир вращается в бешеном ритме, она закрыла глаза, схватив ладонь Рей, как опору, только видела лицо Ушара, как там, во сне, когда он шел к ней по кромке прибоя... Ее Рен, которого она так хотела увидеть...

Они перестали слышать звуки, только тишина, гудящая эхом их дыхания, ярко-синяя вспышка... Мгновения в безвременье и вне пространства...

Юми застыла, смотря перед собой широко раскрытыми глазами, боялась моргнуть, потому что вместо стены Ипсилона видела совершенно другое. Темнота обрамляла то, что выделялось контрастом на ее фоне.

— Не бойся, — шепнул Кайло рядом, — мы тоже ЭТО видим.

— Тем более странно, — робко высказалась Рей, — что мы именно видим!

Шесть вроде бы знакомых фигур в Силе читались, как Рены, хотя в реальности выглядели... не очень понятно. Они о чем-то спорили, даже смеялись, пока не обернулись в момент открытия пространства, а некто в лохматой шкуре коричневого цвета с подвешенными на ней какими-то лохмотьями, и безобразным головным убором с торчащими в разные стороны «ушами», как у сквибов, с маской зукка-свиньи, правда доброй, без клыков, закрывающей лицо, внезапно оказался Ушаром, точно так же замершим и державшимся за запястье, где под ужасным одеянием был его браслет.

Остальные замерли на какой-то миг, сквозь странные маски разного зверья молча взирая на то, как в том месте, где была стена хлева, вдруг появились Верховный, Рей и... Юми! И вроде даже не миражи... Ну не могли же все разом проникнуться галлюцинациями? Или... Здешняя Сила способна так влиять на сознание?

Юми не могла поверить своим глазам, только сердце ее то подпрыгивало вверх, то падало вниз, от чего перехватывало дыхание и ей казалось, что Рены перед ней качались то вправо, то влево, то двигались по кругу... Или это кружилась ее голова? Наконец рыцари в совершенно невообразимых одеяниях замерли на месте.

Стоящие рядом Кайло и Рей сами выглядели озадаченно-обалделыми. Маневр удался? Вот это да-а-а!

Ушар сдернул маску, а в его взгляде темный лакримед буквально кипел от того, что он видел... Кровь разом бросилась к сердцу, потом затарабанила в висках, а изумление сменилось радостью, но эта радость, казалось, парализовала его от головы до ног. Он верил и... не верил? Вот тут, ОНА? Рядом… Можно прикоснуться… или нет?

Сила двинула кисельные густые потоки, кружа их в медленной воронке, и свет жемчуга угхарт смешивался с янтарно-золотистым.

Рены видели всех троих, словно в пустоте, а вокруг стояла непроглядная Тьма... Как око урагана, по краям которого лениво двигался кисельный водоворот из энергии.

— Вы тоже их видите? — спросил Ап’лек и жахнул Викрула в спину, — Больно?

Викрул тутже стремительно въехал Ап’леку в плечо:

— А ты, чувствуешь?

— Мы ж вроде не пили, — сказал Курук, подняв маску козленка и переводя взгляд с Верховного на леди Рен и на Юми...

— Мать Квахта...- прошептал Кардо и помахал рукой в рукавице перед прорезями для глаз в маске зайчика, — я вот чуял, что тут не все в порядке с Силой...

— Ну... если Ушар как-то смотался на свидание, почему бы Кайло не сходить к нам в гости? — пробормотал Траджен.

Ушар сглотнул комок в горле, а его Отта, прижимая к себе тельняшку с кальсонами, стояла в пижамке, босиком, только светилась вся, и лучистые ее глаза-топазы, наполненные счастьем...

Они любили друг друга взглядами, все еще не в силах сказать ни слова.

— Где вы? — коротко бросил Кайло, который, как и Рей, и Юми, не мог видеть обстановку, окружающую Ренов.

— Э-э-э, — один из Ренов потряс головой, от чего надетая на лице конструкция из тряпья и меха с улыбающейся маской ушастого серого сквиба, и выглядящая абсолютно по-дурацки, съехала немного в бок, — Мы тут, — из-под маски раздался голос Траджена, — в другой галактике… А разве Рей не знает?

— Я-я-я? Знаю? — удивилась леди Рен, она ничего не понимала.

— А нахрена тогда мы тут решаем личные интимные вопросы, а? — с опаской в голосе спросил Траджен.

— Какие, крифф побери, личные? — помрачнел Кайло, заметив, что над Юми заметались темные тени.

— Признавайтесь, кто пытал Ушара? — спросила Рей, желая срочно ускорить получение информации, потому что держать Пространство почему-то становилось труднее, Сила насыщалась тем самым, густым, кисельным и… темным! Юми вслушивалась в слова, а ее обостренное до боли восприятие рисовало ей ужасные картины...

— Да вы что! — Ап’лек выдвинулся вперед, — Никто нас не пытал! Госпожа Женя нас хорошо кормит! Спим хорошо, вот, сейчас Ирку на «Канюк» пристроим вместе с Валерой...

— Какую Ирку? Какую Валеру? — Юми часто задышала, теперь сияние в ее глазах, пронзающее Ушара, уже напоминало тот самый взгляд Отты, там на Зигуле, когда она готовилась атаковать.

— Юми! — крикнул Ушар, — Ирка нам нужна, потому что, если мы ее не возьмем, то топливо доставлять будет сложно! Потому что Валерке надо срочно решить проблему!

— Топливо есть! — сказал Кайло, — Мы так и думали, что вы хрен знает где, а автономка уже сдохла...

— Нету у нас! Топлива этого! Пока еще пусто! — воскликнул Курук, — Но мы работаем над этим. Поэтому вот сейчас Ирку брать будем, а завтра фокусы. Прикинь, как тут все не так!

— Тут сложно все, с женщинами, — Траджен сделал шаг вперед и сдернул маску зайчика.

— Но без Ирки нам никак! — подтвердил очухавшийся Викрул, — На себе топливо переть далековато. Тут погодные условия, знаешь ли...

Кайло сложил руки на груди и выдохнул:

— Что вы несете, муффы? Мы за вами!

— А как? — не понял Ап’лек, опешив, — Нам прямо к вам, что ли? Вот так? — и он зачем-то помахал перед собой руками. — В хлев?

— Да какой хлев? Мы считали ваш навикомп! И у нас коаксий есть! — не выдержав, крикнула Рей, а вокруг тревожно гудела тишина... в пустоте.

— У вас-то есть, — с досадой проворчал Кардо, — а у нас ни хрена! Поэтому мы куття-войса, басесс спуфф!!

— Как так у вас получилось? — изумленный Ушар кинул взгляд на Кайло, отметив, что почему-то Верховный в пижаме, а обе леди Рен явно собирались спать... — тут что-то странное вокруг... в Силе! И приходится решать нашу проблему...

— Ты... — гневно прошипела Юми, не отрывая взгляд от Ушара, — ты тоже там решаешь проблему… с женщинами? Вырядились они, как Тотем выводка ришийцев на Карнавальной неделе!

— Да какие женщины! — заорал Ушар, — Ирка одна и все! Так надо! Чтобы нам скорее домой вернуться! Мы тут... Юми! Не дури опять!

Ушар рванулся, наконец, к Отте, но «пристроим на «Канюк» Ирку» стало для нее триггером.

Акцентирование темы на какой-то Ирке, о которой твердили Рены, вызвало бурю отнюдь не положительных эмоций. Все, что в Юми стонало, кричало и рыдало за время разлуки с Ушаром, вдруг сконцентрировалось на том, что какая-то Ирка» для парней стала важной... А девочки? Ах, вы ж... мурглаки!

Почему-то Юми услышала только, что с женщинами у них напряженка, а какая-то Ирка на «Канюке» будет пристроена, да еще с какой-то Валерой?

«Мы не удержим», — прошептала Рей, не зная, что делать, потому что Рены говорили совершенно не то, что от них ожидалось, неся какую-то малопонятную околесицу, а Юми, понятное дело, слышала только то, что било болью по ее сознанию.

Кайло и сам понимал, что метущееся женское подозрение в Юми срывало маневр, а густые объятия Силы уже давили на сму-тоннель...

— Мы летим за вами!- рявкнул Кайло, — Это вы способны сейчас понять?

— Юми! — Ушар широко улыбнулся, протягивая руку...

Отта крутанулась, шелковые полы халатика взметнулись, как вишневого цвета крылья. То, что Отта действует стремительно, все были в курсе, но никто ж не ожидал! Удар пришелся Ушару в живот, от неожиданности он согнулся, ни фига ж себе! В лицо что-то прилетело, мягкое...

Синяя вспышка в зимней ночи...

И через мгновение у Ушара перед глазами были только бревна, посеребренные инеем и забитые снегом, болевое ощущение под ложечкой, и его тельняшка и кальсоны, прилетевшие теперь обратно и валявшиеся на снегу у ног.

Юми очнулась, возвращаясь из темноты, которая окутала ее в один миг, как только она коснулась Ушара, голова еще кружилась, и девушка закрыла глаза, пережидая подкатившую к горлу дурноту. Она чувствовала тепло у своей груди, и то, как медленно уползала в свое убежище в сознании ее раздухарившаяся Мгла, подскуливая от этого тепла и... Света...

— Это опасно, — тихо сказала рядом Рей, убирая свою ладонь, заметив, что Юми пришла в себя, — мы же совсем не знаем, как работают эти проводники-кристаллы...

— Все это ваши метания по поводу и без! — ответил голос Кайло, Юми повернула голову в его сторону.

Верховный вышагивал по салону, мечась от стены к стене, и, несмотря на вполне не боевой пижамный наряд, смотрелся грозовой тучей.

— Я заметил определенную закономерность, — Кайло остановился и кинул сердитый взгляд на обеих леди Рен, отслеживающих его перемещение настороженными взглядами, — вы действуете, совершенно не проанализировав поступившую информацию! И все ваши действия укладываются в определенную схему, а именно... Нет, ну этого я никак не могу отнести к рациональному... Каждый раз... Каждый раз, как Рены... э-э-э... накосяпырят, вы почему-то все понимаете неверно!

— Правильно! — Рей подала Юми воду в узком бокале и с вызовом глянула на Кайло, — Как их понять верно, если они косяпырят по какому-то одному им известному плану! И, заметь, все время вокруг них трутся какие-то бабы! Тебя, Бен, спасает только то, что ты не участвуешь в этих их косяках… в основном. Но каждый раз нам с тобой приходится прилагать усилия, чтобы этих косяпырников отмазать от гнева девочек!

— О чем ты говоришь! — Кайло пылко развернулся и дал себе две секунды, чтобы аргументированно парировать претензии леди Рен, посредством притягивания к себе Силой и опустошения второго узкого бокала с водой, который Рей налила для себя.

— Как ты помнишь, «какие-то бабы» оказались хорошо продуманным планом, введенным в действие с целью разрушить не только личную жизнь Ренов и мою, но и дестабилизировать политическую обстановку в Галактике! И ваши демарши и швыряния опять же, от нежелания проанализировать полученную информацию! Вы почему-то постоянно эту самую информацию воспринимаете... с одной стороны!

— А с каких еще сторон надо? — спросила отта, поднимаясь с дивана и вставая рядом с Рей.

— С разных! — тут же откликнулся Верховный.

— На «разные»,- едко заметила Рей, — у нас нет времени! Надо реагировать быстро и результативно!

— Вот и получается, что все не то, о чем вы подумали! — не сдавался Кайло, — Вы все время их подозреваете в каких-то нехороших... поступках по отношению к вам!

— То есть, — нахмурилась Рей, — когда ты швырнул Финна Силой, только появившись на Кетз, а он просто положил мне руку на плечо, потому что у нас с ним была доверительная беседа о подарке Лее на день рождения, ты меня тоже ПОДОЗРЕВАЛ в нехорошем поступке?

Кайло оторопел на мгновение и обескураженно произнес:

— Нет, но... этот горластый скакуатч посмел...

— Вот! — воскликнула Рей, — А Финн вообще ничего и не думал! А ты его швырнул! И он ударился копчиком! И потом сидеть два дня не мог! А доктор Калония его лечила, потому что он еще и головой о дерево треснулся, и у него было сотрясение... легкое! Мозгов!

— Да что там сотрясать! — вскинулся Кайло.

— Не уходи от ответа! — возмутилась Рей, — А когда ты приложил Дэмерона, потому что он, как тебе ПОКАЗАЛОСЬ, слишком близко ко мне наклонился, чтобы спросить, все ли со мной в порядке, потому что в тот момент мы с тобой говорили в Силе, и По беспокоился, что я странно себя веду? Нет же! Ты и через Узы жахнул его в стену «Сокола»! Я тогда тоже была под подозрением?

— Это другое! — огрызнулся Кайло, — Это личное! Будет тут еще всякий... склоняться...

— А у девочек что, государственные интересы, что ли? Вот скажи, почему твои Рены нормальными бывают, только когда они дома, на Чарни? Почему они не могли сейчас четко и кратко доложить обстановку, а несли какую-то чушь про какую-то Ирку! Крифф бы ее побрал!

— Потому что они уже вышли на охоту! — взвился Кайло, — А когда они на тропе, хрен что их остановит! У них есть цель, и эта цель будет достигнута! Значит, мы застали их в ответственный момент! И то, что нужно, мы узнали... Вроде бы...

Юми, большими глотками выпив поданную Рей воду, сверкнула горьким топазовым светом во взгляде:

— Узнали! У них, оказывается, все хорошо! И кушают они хорошо, и спится им хорошо, только вот с женщинами там, на этом неизвестном мире, сложно! Рей! — Юми посмотрела на леди Рен и ее глаза наполнились слезами, — Ты понимаешь? Девочки там с ума сходят... А эти... пидунку... скуги патлатые... Они опять за свое? Стоило им накосяпырить и пропасть на месяц... — Отта уже вздыбила шерстку, потому что ей было обидно и больно, что девочки там, далеко, ничего не знают о Ренах, а эти косяпырники, наряженные, как карнавальные шуты, вместо того, чтобы поинтересоваться, как там девочки, как вообще у них дела...

— Стоп! — Кайло поднял руку, посылая к Отте Силу, — Вот, опять! Мы не знаем всех обстоятельств! — он остановился и в раздумьях чуть склонил голову, — Перевожу. Они залетели аж в другую Галактику, какого криффа их туда занесло, непонятно. Ну, ладно, допустим. У них закончилось топливо, и они его нашли, вроде бы. Наверное… Но для того, чтобы его достать, нужно, чтобы какая-то Ирка оказалась на «Канюке». Это понятно?

— Зачем им на «Канюке» какая-то Ирка? — вспыхнула Юми, — И там же еще какая-то Валера с ней вместе нарисовалась... Ты же сам знаешь, что для них допустить чужого на корабль это... это просто невозможно! И что значит это их «сложно с женщинами»?

— Перевожу, — вздохнул Кайло, — видимо им выставлены условия, взять Ирку, изолировать ее с той самой Валерой. Зная Ренов, предполагаю, что они будут изолированы в тех тюремных камерах, которые мы оставили на «Канюке». Значит, так надо! Возможно, с целью выкупа или шантажа. Тогда будет топливо. Так понятно? А, судя по тому, что они идут к цели, эта Ирка — сложный объект для взятия, потому что она — женщина.

— А Валера? — тихо всхлипнула Юми, остывая.

— И Валера тоже, — твердо ответил Кайло, — женщина! И тут, тоже, получается, сложности, но не такие, как с Иркой. Хотя камер у нас на борту две, как-нибудь пристроят обеих...

«Уф-ф-ф...» — мысленно выдохнул Верховный.

Рей снова встретилась взглядом с Кайло и едва заметно кивнула.

Юми завоевывала свое место под солнцем отнюдь не дипломатическими методами. И она пока не умела контролировать то, что двигало ею в разные моменты жизни. Ушар, конечно, это понимал, поэтому действовал согласно обстоятельствам, и Юми ему удавалось усмирить без катастрофических последствий для окружающей среды (не считая разгромленной кухни Мамы на Габредо).

— С вами, девушки Рен, все сложно! Потому что вы видите, слышите то же, что и мы, но почему-то постоянно интерпретируете не так, как мы. Это загадка Вселенной, никто ее пока не разгадал, поэтому примем без доказательств, что ты опять все поняла не так, Юми! На то они и Рены, и я знаю, что они несут! У них сейчас цель! И цель уже в прицеле. Значит, Ирку возьмут, изолируют, условия выполнят и топливо будет. Хотя на кой им топливо, если у нас есть коаксий...

Кайло помолчал, вчитываясь в эмоции дам.

Юми уже снова жалела, что вспыхнула горечью обиды и подозрениями и действовала, как привыкла... Теперь она видела глаза Ушара в памяти и отчаянно желала все исправить. Вот прямо сейчас!

— Во-от, — Верховный успокаивался по мере того, как стихала буря эмоций вокруг Рей и Юми.

Одна леди Рен посмотрела на вторую:

— Рей... Ведь когда они пропали... ничего же не происходило... Это началось, когда стало возможным? Мы... близко?

— Похоже, — Кайло тоже посмотрел на Рей, — все эти маневры Силы не просто так, да?

— Я думаю, — тихо ответила Рей, — что мы прошли какой-то барьер, поэтому эти самые маневры и стали возможны.

— Значит... — Кайло ухватил ладонь Рей в свою, — сейчас спать! Юми! Я тебя прошу, если вдруг Ушар явится спросить, какого хрена ты всадила ему ногой в живот, пожалуйста, больше никаких военных действий! Корабль может не выдержать!

— Лучше просто займитесь тем, чем надо! — улыбнулась Рей, — Это всегда приводит к балансу!

Где-то на Севере 1/6 части суши планеты Терра

Дядя Коля облегченно выдохнул, накинул ватник и выскочил на улицу, присоединившись к встречающим — технику Володе, выполнившему задание и отоварившему талоны, и вернувшемуся домой, справившемуся с ангиной бортмеханику Толику.

Вертолет, подняв локальную метель, сначала, как обычно, повисел, как прибитый, в воздухе, чтобы дядя Коля опытным взглядом, а техник Володя и бортач Толян, считай двойным профессиональным, посмотрели на него со стороны. Не полюбоваться! Валера демонстрировал вертолет. В этих краях от исправности машины зависело все. Поэтому, хоть КВС и чувствовал, что «пчелка» в порядке, но принятые традиции не нарушал. Груз был по максимуму и а еще боковой ветер... «Бабочку» он не желал, пока лопасти заменят, можно и до «унитаза» долетаться. А лететь надо!

И только когда вертолет твердо встал на шасси на подчищенную площадку, дядя Коля не спеша пошел к прибывшим, придерживая рукой от локальной метели винтов шапку из лисы-огневки.

Толик радостно притоптывал унтами снег, махал руками, выражаю свою радость встречи и подавал знаки приветствия жестами щелбанов по собственной скуле. Потому что в домике уже протоплено, баня готова, потому что он привез пацанам прикупленных в районе деликатесов в виде финского сервелата (семь рублей за палку и то давали только по одной в руки!) и свиной балык, который они с Еленой Серафимовной поделили пополам. Толику пришлось поделиться, чтобы Елена Серафимовна надавила на газовиков с еще одним пассажиром. Так как Толян был в форме, могли из вредности и не взять. Конкурирующая фирма, мля, не их пилот, короче. Но взяли! Куда ж им деваться-то. А иначе никакой дискотеки! А они ж уже настроились! Две коробки конфет «Вишня в шоколаде», заспиртованная, фабрики «Красный Октябрь», и две коробки конфет «Птичье молоко» (одну себе, одну Валере, а Костяну уже не надо), датскую ветчину в банках с ключом-открывашкой и целых три (!!) интересных во всех отношениях бутылки «Рижского бальзама».

Все это богатство Толян пер с района, чтобы встретить, наконец, Новый год, как полагается. А то как-то все криво в этот раз. То ангина, то буран, то мороз вдарил... И библиотекарша Тоня заждалась... Но сначала пацаны! Экипаж!

Экипаж, глядя на то, как бортмеханик вытанцовывает радость, а техник Володя и дядя Коля ждут их, понимающе переглянулись. Валера, уже отключив связь и сняв «уши», повернулся ко второму пилоту, который улыбался, а в голубых глазах, помимо бликов от приборов, бликовало еще и желание поделиться с друганом необыкновенными новостями:

— Толян, командир! Вернулся! Вот он обалдеет...

— Нет! — покачал головой Валера и пристально всмотрелся в глаза Кости, — Не сейчас! Не надо... пока. Сегодня он точно к Тоньке своей смотается, не утерпит, расскажет, потому как сам не видел, не прочувствовал, на кураже выложит... Про инопланетян. Это нам вообще не надо. Завтра точно полетим по трассе, вот и поговорим. Основательно.

Костя повернулся в своей чашке, все еще улыбаясь:

— Да не сдаст наш бортач!

— Не сдаст! Но сегодня — не надо! — твердо повторил Валера, и что-то ребячливое промелькнуло на его лице, — Давай ему лучше про твои выкрутасы в стойбище расскажем?

А вот тут улыбка исчезла с губ правака, между бровей Кости залегла складочка, а проказливо-шебутное разом пропало из взгляда, только сумеречная полутень пролегла под ресницами. Озадаченная и смущенная.

— Нет, — ответил Костя, с интонацией, с которой говорил в самые трудные моменты полета, когда все, что есть в нем, было сосредоточено в одной точке в сознании.

— Я так и думал, — кивнул Валера, выходя в салон и открывая двери машины.

— Что думал? Командир?- забеспокоился второй пилот, оставляя свое место работы как-то поспешно, чтобы получить немедленно ответ, но Валера уже ухватил с пассажирского кресла плотненько набитый сидр, который баба Женя, вытащив из саней, всунула пилоту в руки со словами: «На, Валерка, голодные небось, а то ж там пока вы картохи нажарите...», и приветствовал встречающих.

Володя уже толкал «лапти» под шасси, бортмеханик и второй пилот хлопали друг друга по плечам:

— Толян! А мы тут без тебя, то туда, то сюда...

— Костян! Заколебался я там, в районе торчать!

Дядя Коля, молча пожав руку Валере, спросил:

— Сам как?

— Нормально, — Валера двинулся к краю поля, погруженный в свои мысли, но дядя Коля не отставал, отодвинув техника Володю, который жуть как хотел сообщить последние новости в Цыеле, но понял, что-то КВС не в духе...

— У тебя всегда нормально, — проворчал добродушно дядя Коля, — а мне тут переживай! То неделю почти вы со страдающим Костей «погоду делали», то вчера сорвался, сегодня, считай, ночью сорвали... Высыпаться когда думаешь, а? И подозрительные твои фельдшеры-племянники, опять же... Завтра, чтоб как штык! Зинаида Денисовна придет вас перед полетом смотреть, чтоб ни-ни мне! Ветродуи с района предварительно добро дают, но, говорят, ненадолго. Так что хочешь — не хочешь...

Валера оглянулся. Три фигуры в снежной пелене азартно что-то рассказывали друг другу, жестикулируя руками.

— Валерка! — продолжал дядя Коля, — Ты там скажи Михалычу, чтоб если Вавля опять затребует, пусть санитарный борт с района вызывают! У нас вон парни в тайге сидят, опять же, облет делать...

— Дядь Коль, — немного устало ответил Валера, посмотрев сквозь падающий снег на руководителя полетов, — если что, то да, скажу. Но пока санитарный к ним доберется... Он же один на весь район! И стойбища не в пяти километрах друг от друга. Так что, если что срочное — мы что, откажем?

— Да, нет, я не к тому... — стушевался дядя Коля, запахивая ватник, — а ты это... не видали там, пока по светлому, может по тайге кто чужой шастает, а?

— Не видали, — Валера обернулся и махнул экипажу:

— Застряли там чего?

Техник Володя ускорил передачу информации, Толян подтвердил, Костя решил немедленно доложить командиру, что правоохранительные органы выехали к месту пленения бандюганов в пывзяне. Не замерзнут, стало быть...

— Слышь, Валерка, я же слышал, что ты на заимке присел, это как понимать? Опять безобразничаешь?- строго спросил старший по полетам, потому что так надо было.

Хотя и сам прекрасно знал, что Валера из тех, кто и «чай заварить вертолетом» может, и «слалом между ножек стула» исполнить! Личный опыт дяди Коли, как пилота на Севере, тому доказательства. И в пургу присаживаться приходилось... чего уж...

— А что, деду с баб Женей еще отсюда пилить обратно? Снегоход сам отгоню... Вечером. Дела еще у меня.

— Да как ты там присел-то? — не понял дядя Коля.

— Нормально, — буркнул КВС, — ребята нам площадку расчисти...

Дядя Коля замер, Валера понял, что чуть не спалился, но тут техник Володя неожиданно пришел на выручку:

— Да там же эти, циркачи! Залетные которые! И еще егеря там, Михалыч одного нашим представлял, вроде на стажировке, что ли...

— Вот интересно, — нахмурился дядя Коля, смахивая насевшие на брови-ресницы-нос- щеки снежинки, — а как они там все образовались? А?

— Образовались как-то,- пожал широкими плечами Валера, — дядь Коль, дай поспать, а? И жрать хотим, сил нет!

— Ладно, — согласился старший по полетам, — и то верно, праздник же сегодня! Завтра к девяти чтоб все были, без опозданий! Если без проволочек слетаете, то успеете к цирку вернуться! У нас еще цирк будет! Видали? Мы с Галюсей тоже идем! Так что ты, Валерка, присел, высадил, загрузил — все! Бабка Пыстина, говорят, даже программу уже успела рассказать, говорит, будут обезьянки, а моя Галюня очень обезьянок любит, смышленые такие, смешные, а еще бабка Пыстина...

— Прикинь, Валер, — наконец встрял техник Володя,- мы ж чуть не лишились товара по талонам! Мужики аж в ступор едва не встали! Бабка Пыстина возьми да и брякни, что ты в тайге со своим вертолетом разбился. А Ирка чуть не упала, когда услышала. Вот еще б чуть... Белая вся стала, и пол литры так дзинь-дзинь... Я еще подумал, щас брякнется в обморок, и все, кранты! Ящика два точно вдребезги!

Костя перевел взгляд на командира, Валера снял перчатку, вытер лицо от снежинок горячей ладонью, и спросил:

— А с чего я разбился-то?

Только Костя, поводив челюстью, чтобы не улыбаться, видел, как в серых глазах командира заискрило, вот как у Вавли, когда командир принял решение и сказал, что идет с ними к пывзяну.

— Да ни с чего, — как-то растерялся Володя, — тут же главное, что бухло все целое осталось! А то Давид Аванесович уже хотел у тебя спиртягу просить...

— Тут другое главное, — Валера весело, слегка, но ободряющее шлепнул техника по лопатке, — понял?

— Не-е-ет, — протянул Володя, но КВС уже вышагивал к своему дому, а дядя Коля, шлепнув техника по второй лопатке, кивнул вслед пилотам:

— Сдается мне, Володька, сегодня точно что-то устроит наш Мацура.

Толян, считавшийся тут «своим», хотя и был родом из столицы Республики, но как типичный коми-зырянин, был рослым, светловолосым, с широко посаженными серо-зелеными глазами, с открытой улыбкой на удлиненном тонком лице, хозяйственным и добродушным.

Небом он заболел еще в детстве, в кружке юных авиаторов при Дворце пионеров, а в вертолетчики пошел уже осознанно, после службы в армии. Попасть в полярную авиацию желающих очередь не очень стояла, а вот Толян рвался «домой», на Север. И считал, что ему здорово повезло. Во всем!И то, что у него самый лучший экипаж, и то, что тут он на своем месте, и то, что в этом глухом селе, куда летом только по воде, а зимой по воздуху, где нет дорог, а вокруг бескрайняя тайга, встретил библиотекаршу Тоню.

— Я ж как приехал, — говорил счастливый Толян, открывая двери в дом пилотов, пар из натопленного помещения повалил знатно, Валера потопал унтами, отряхивая снег, Костя обтряс шапку о колено, а бортмеханик продолжал, — тут у вас что, драка какая была? Стул зачем сломали? Полка на сопле висит, рассолом воняет и посуду бросили, еле отодрал засохшее все...

— Некогда было, — хмуро бросил Костя, потому что вспомнил, что стул сломался об него, и в луже рассола тоже он, получается, посидеть успел.

— Да я ж убрался! — обрадовано заявил Толян, — Я ж понимаю! Вон, смотрите, че привез! Отпразднуем сразу все! Щас вот супец замастырим, из наших запасов, из пакета, со звездочками...

— Отставить супец, — скомандовал Валера, заглядывая в сидор и вынимая звенящие с мороза пельняни в целлофановом пакете, с почти стертым рисунком и уже неопределяемыми цветами, потому что бережливая баба Женя пакет не выкидывала, а постирает, посушит и опять на службу!

— Пельмешки? — Костя быстренько скидывал куртку, унты, пристроив форменную шапку сверху, — А это че?

Валера выложил на стол шаньги, четыре больших куска вареной семги и банку соленых груздей:

— О-о-о-о! — восхищенно выдохнул бортмеханик, обозревая дары бабы Жени

— Давай, Толян, действуй! — кивнул Валера, думая о своем и мысленно сканируя полки шкафа на предмет чистой рубашки.

Вроде была. А вроде нет. Может свитер с воротом на молнии, что мама прислала, надеть? Не, рубашка точно должна быть! Они же перед Новым годом стирались, а после Нового года дома сидели. Ясно дело, без рубашек. На кой ему вообще рубашки эти, если тельняшки есть?

— А баня? — удрученно спросил Толик, уже понимая, что душевно посидеть не придется, скоростной прием пищи и... спать?

— Потом баня, — сказал Валера, — я будильник поставлю на час раньше. У нас с Костяном дело... важное.

На запах пельняней пришел здоровенный кот по кличке Лупинг, которого когда-то привезло начальство, потому что кот срал в неположенных местах в городской квартире и обожрал все цветы. Супруга начальника связи нефтепровода выставила кота и мужа с ультиматумом: «Или я или он!». Начальник связи, что характерно, выбрал супругу.

Лупинг прилетел на вертолете, вел себя прилично, не орал, видимо понимал, что его судьба решается. Пристроили в столовую. Отъелся, залоснился, с весны до осени харчился сам, охотясь в тайге, практически не отходя от места жительства. Стал еще толще. По осени кочевал по НПС, отрабатывал роскошное житие, ловя мышей, пытавшихся примоститься на зимовку к нефтяникам. К декабрю Валера привозил его обратно вместе со сменным составом, в отпуск. К жалостливым поварам и теплому местечку в кочегарке.

Лупинг ходил в гости, то там угостят, то тут, не бедствовал, судя по тому, что уже весил около девяти килограммов. Серо-полосатая простенькая шкура смотрелась на нем, как на амурском тигре, богато.

Орал он тошнотворно, поэтому легче было пустить, чем слушать. Валера поднял взгляд на Костю, тот молча пошлепал тапками к сеням, открывать. Все равно не уйдет, пока не угостится.

Толян , разложив пельмени (с горкой!) по глубоким мискам, отвалив штук десять Лупингу, взахлеб рассказывал о своем житье-бытье в районной больничке, а так же о самоволке в центр поселка, где, несмотря на буран, праздничные мероприятия все же имели место быть.

Валера, развернувшись, задумчиво смотрел на кота, который уминал пельняни один за другим, благо баба Женя насыпала из мешка от души, и тарахтел от удовольствия, как дизель вездехода.

Костя тыкал вилкой, вымазывая сметаной погуще, но тоже, казалось, Толяна и не слушал:

— Почему «так и думал», командир? — не выдержал Костя, которого с самого отлета преследовали черные, как полярная ночь, глаза Маринки-Нечейко.

— Потому что парни сказали, — тихо ответил Валера, вздохнув,- Потому что Сила никогда не ошибается. Сила, по ихнему, это такое... нечто, что ты не видишь, но оно такое... Короче, они сказали, что мы все связаны... как-то. Вот и Костян, говорят, связан... уже. Тоже. Но с этой девчонкой. Ты об этом еще не знаешь, а они знают. Потому что у них богатый личный опыт.

Толян замолчал на полуслове, переводя недоуменный взгляд с Валеры на Костю, и с ужасом спросил:

— А че, Светка вернулась?

Костя ничего не ответил и пошел в свою комнату.

Валера, вымазав миску кусочком серого хлеба, глотнул чаю и кивнул на Лупинга:

— Пожрет, пусть валит к пацанам в общагу. А то будет тут тарахтеть, не уснешь. И так на нервах...

— Так я не понял, — Толян с тоской посмотрел на «Рижский бальзам», — мы опять в печали или празднуем что?

— Завтра ясно будет, — ответил Валера, потерев глаза, все же почти четыре часа сна было то, что надо.

— А еще, — вдруг сказал Толян, подкладывая себе рыбу, — сегодня дискотека! Я вот думал Костяна с собой взять, там у Тоньки и подружка есть... чего ему страдать...

— Опоздал ты, с подружкой, — бросил КВС на пороге своей комнаты, — ты ее к линейно-эксплуатационной службе пристрой, подружку Тонькину. А Костю не трогай.

Толян насупился, потыкал вилкой грузди, понимая, что подружка вообще бы не упала на этот вечер, но сбагрить ее Костяну, видимо, не удастся. Здорово ему эта мымра Светка мозги вынесла... Вот говорили же ему! Ну ведь говорили! Никому она не нравилась, только красивая, зараза, как актриса с обложки «Советского экрана» за март прошлого года... Спрашивается, что эдакой фря делать тут, в Цыеле? Ничего! Бабка Пыстина, как Светку в клубе увидела, сразу вынесла вердикт: «Ведьма!». А командир Костяну на пальцах объяснил, что на югах такие вот рыщут по определенным маршрутам. Ты кто такой, Костя, чтоб такая тебя любила? Никто! Такие вообще не знают, что можно любить. Зато папа генерал и дом на теплом море есть. Но Костян-то был уверен, что глянулся ей не за папку-генерала... Э-э-х, пропал Костя, так его эта фря обожгла... Не-е-ет, теперь от всяких подружек шарахаться будет, как черт от ладана...

Толик вздохнул и пошел ковыряться в шкафу, готовиться к свиданке. В джинсы влез с трудом, догнал, что отморозит все минут через двадцать, а на брюках от костюма разошлась молния, с расстегнутой ширинкой не пойдешь же... придется надевать штаны от парадки. Все же чистая шерсть и пододеть треники есть куда.

Размышления бортмеханика прервал Валера, который возник в проеме, распахнув двери, в трусах и тельняшке:

— Не хочешь спать, не скрипи мне тут кроватью! — дверь хлопнула, Валера пошел к себе, а Костя поднялся с перелопаченной постели, глядя вслед КВС.

«Точно не в духе командир!» — заметил про себя Толик и посмотрел на озабоченное выражение лица правака.

Ну не мог Костя заснуть, несмотря на приказ спать три часа сорок минут! Память крутила в сознании яркий фильм, правда, начинался он с того момента, когда Костя, раздвинув лапы заснеженной ели, увидел Нечейко на поляне с ружьем в руках... А дальше в режиме повтора, раз за разом, маленькая фигурка, обняв за шею своего оленя, под светом фонаря, сквозь падающий снег...

Где ж тут заснешь! Это просто издевательство какое-то! Летчик злился, гнал от себя эти воспоминания, помогало, когда «кино» начинало показывать Новогодний «Канюк». Тогда что-то щемяще маялось в душе... Все, что он успел запомнить... Не наше! ОТТУДА! Со звезд... И эти парни, с которыми они вместе делали одно дело... Ну да! Вот Валерыч делал! А Костя что? Компот с тушенкой жрал? Бли-и-ин! И, главное, попадос-то какой с этой Маринкой! Теперь Вавля, что, с подозрением будет на него смотреть?

И снова снег, качающийся фонарь и маленькая фигурка в красном платке, обнимавшая своего авку...

Только об одном не думал летчик. Совсем. Ведь будь на месте второго пилота кто угодно, но не он, Костя, командир бы, не раздумывая, отменил вылет. И сидели бы они сейчас в стойбище непонятно сколько, ждали погоды. Потому что Валера четко знал, что единственный, кому он мог доверять в полете, это Костян. Они с ним одной крови, как оказалось.

И Костя никак не мог заснуть. Не мог! Крутился то так, то эдак, сетка кровати нещадно скрипела (завхоз, скряга, обещал поменять, да все не менял!).

«Да вот хрен тебе!» — подумал с досадой Костя, в очередной раз отгоняя видение Нечейко-Маринки из памяти.

— Да не переживай ты так, — участливо пробормотал бортмеханик, — может еще вернется...

— Кто? — с подозрением спросил Костя, накрывшись одеялом и сев, на кровати, скрестив ноги.

— Да Светка эта...- с досадой буркнул Толик, — потом явится, точно. Додавит она тебя, Костян. Тут-то она точно жить не захочет, такие, знаешь, в сапогах на шпильках, тут не живут... Пристроит тебя в тепленькое сытое место, такие, знаешь, всюду протолкнут, чтоб ты карьеру делал...

У Кости как-то нервно дернулась бровь, в секунду перспектива, что Светка вдруг, вот сейчас, появится на пороге, взметнула внутри не просто протест, а какую-то раздраженную враждебность и очень холодную злость:

— Во-первых, не появится, — как-то хрипло сказал Костя, только в глазах, цвета просыпающегося весеннего неба отчетливо пахнуло стужей, — это у нее маневр, знаешь, был, пристроить себя в приличное общество, как она сказала, и в приличную жизнь. Она тут мне ультиматум выкатила: или моя тупая работа тут, или она. И что сидеть в этой глухомани, когда со связями моего отца можно устроиться в нормальное место, может только идиот. И что среди этих, как она сказала, колхозанов, ей делать нечего. Зря только столько времени на меня потратила... — Костя зло выдохнул, обеими руками взъерошив волосы, — Пока тебя не было, Толян, жизнь как-то развернулась, как... как маневр в горизонтальной плоскости с торможением...

— Не понял... — протянул Толик, — Когда это вы тут успели на форсированном развороте в крен на сорок пять градусов уйти?

— Успели, — буркнул Костя, — с парнями кое-какими познакомились, у Михалыча. Не соскучишься.

— А я? — не понял Толян.

— А ты завтра, наверное, познакомишься. В общем, командир сказал завтра, значит завтра! — отрезал Костя, которого упоминание Светки почему-то основательно разозлило.

И он почему-то не удивился, что еще два назад он страдал от ее подлости, а вот сейчас все произошедшее с ним после знакомства со Светкой казалось каким-то гадким тошным сном...

— Да что у вас тут случилось-то? — заволновался Толян, подсаживаясь к Косте на кровать, и от любопытства даже подзабыв, что парни с общаги его ждать не будут, чтобы в Цыель подкинуть.

— Да ничего, — вздохнул второй пилот, поворачиваясь на бок и укрываясь одеялом с головой, — как-то так получилось, что все теперь поделилось на «до» и «после».

Толик хотел было еще поприставать с расспросами, но с улицы призывно заорали. Всем хотелось кино и дискотеку, а до этого еще ж покрасоваться по улицам на снегоходах, а потом еще в клубе поиграть в бильярд на старом, с вытертым сукном, столе. И так... пообщаться о том, о сем. А на самом деле ждали газовиков. С некоторой надеждой на разговор в стилистике «пошли выйдем!» Ну, а вдруг? Еще ж за прошлый год не рассчитались...

Костя, закрыв глаза, слышал, как забегал Толян, собирая в сумку подарки для Тони-библиотекарши, как пшикнулся одеколоном, точно Валеркиным, когда аромат достиг носа Костика.

Тогда летчик мысленно переключился на штудирование брошюрки «Регламент технического обслуживания вертолета Ми-8. Часть 1.» Через минуту Костян уже спал.

Оперативная группа в количестве двух человек, выехавшая по сигналу неведомого доброжелателя Игнея Пилютовича Вары (Сергеич записал на бумажечке!), вернулась в Цыель уже ближе к вечеру. Вездеходы газовиков, два новеньких ГТ-СМ-1 на гусеничном ходус увеличенным дорожным просветом, туда-сюда изрядно очистили зимник, так что участковый на своем снегоходе, а бригадир Пашка на своем, пилили за удрученными общественной необходимостью газовиками вполне комфортно.

По прибытию на место выяснилось, что Игней Пилютович не сбрехал! В бане, заботливо подпертой поленцем, кучно сидели, прижатые друг к дружке и связанные, неизвестные личности, а три пса, очухавшись от парализатора и от стресса пообсыкав все углы, тулились к мужикам, поэтому, в принципе, пленным было тепло. Хотя и отчетливо воняло.

Газовики, открыв баню, поморщились, но Сергеич, руководивший операцией по задержанию, был строг!

Неизвестные были доставлены в пывзян, где, увидев раздолбанную рацию, как-то разом заговорили. Причем показания у всех сходились тютелька в тютельку.

Иван Сергеич, кося взглядом на разрубленный стол и остатки рации, отметил про себя, что рубили точно не топором. Мудреным чем-то раздолбали... Но записывал показания довольно споро, напрягая пальцы, так много писать вообще забыл как.

Автомат АК-74 был доставлен газовиками как улика. Улика чего, еще было неясно, но осмотр места преступления подтвердил показания задержанных.

Первое — сортир разнесло точно не гранатой. Второе — забор был завален все тем же способом, что и порубанная рация со столом. Ветер намел уже достаточно снега, чтобы следы тех, кто тут хулиганил, были уже практически нечитаемы. Но что-то подсказывало участковому, что кроме оленьих упряжек, даже на снегоходах сюда вряд ли добраться можно.

Но суть нападения одних неизвестных на других неизвестных была неясна вообще. Охранники все твердили, что на них напали «всадники без головы», что пули их не берут, что какие-то синие лучи их обездвижили, а вообще они ничего не помнят.

Судя по всему, никто ж ничего и не взял...

Сергеич еще походил по территории, отмечая, что сарай пуст, шамья с продуктами полная, снегоход вроде цел, псы забились под навес и свидетельские показания, по понятным причинам, подтвердить не могли. И только замок в снегу, обнаруженный Сергеичем, был аккуратно распилен... Паяльной лампой, что ли?

Газовики переживали, что время идет, а они ж еще к цели не приблизились, хотя планы были конкретные.

Бригадир Пашка, самостоятельно обследовав место преступления, поинтересовался:

— В сарае что было?

Охранники смотрели честно ничего не понимающими глазами.

Тут выяснилось, что они немного не помнят. Про «всадников без головы» помнят, а кто они и что тут делали — ни-ни.

— Под дураков косят, — уверенно констатировал Пашка, — Сергеич, ты, что, их к нам потащишь?

Иван Сергеич понимал, что дело серьезное, АК-74 это вам не берданка бабы Жени, взяться ему откуда тут? Таинственное происшествие само по себе уже ЧП. Но борщ, банька и вернувшаяся жена Леночка перевесили. Тем более, газовиков надо было как-то нейтрализовать...

Иван Сергеевич сурово оглядел поникших и явно в смятении освобожденных узников бани, прикинул, что все их бредни про безголовых, которых пули не берут, и которые стреляют синими лучами, странная потеря памяти и еще более странные следы того, чем, собственно, выведена из строя рация, положена часть забора и срезан замок, а так же автомат, которого не может быть в руках гражданского населения, явно не в его компетенции, и принял решение.

Участковый упаковал протоколы объяснений в целлофановый пакетик, который носил с собой для улик, хотя уже лет двадцать никаких улик ему не попадалось, повернулся к унылым газовикам и сказал:

— Дело очень серьезное! Возможно, тут нужно вмешательство очень компетентных органов... Поэтому наши действия следующие: грузим задержанных в ваши вездеходы...

Газовики зароптали, некоторые молодые и рьяные, нарядившиеся на дискотеку, вообще выразили недовольство, но тут Иван Сергеевич, будучи представителем власти, усилил строгость в голосе:

— Товарищи! Речь идет о государственной безопасности! И вы, как никто, знаете, что враг не дремлет! У нас тут магистральные трубопроводы! Ваш, между прочим, гораздо ближе, чем нефтяников!

Газовики нехотя вникли в речь участкового, уже приняв, что Сергеич точно отправит этих заполошных и пованивающих собачьей мочой и псиной с ними. В новеньких вездеходах! Пофорсили, бля! Выпендрились перед нефтесосами! У них-то машины вон, по тайге на НПСах, а они-то рассекают на своих ГТ-СМ-1 по надобности! И вертолетов у них целых два!

Сергеич отдал команду, кивнув Пашке, возвышавшемуся за его плечами, как аргумент представителя власти, газовики поволокли задержанных, втискивая их в один вездеход, но Сергеич решил по-другому.

— Поделите их! Еще псов придется забрать...

Бравые молодцы газовики едва не покрыли матом представителя власти, и за малым не набили морды задержанным, потому как из-за них теперь облом по всем фронтам!

— А что ж животин тут бросать? — повысил голос Сергеич, — Чтоб волки подрали?

— Я заберу, — мрачно вставил Пашка-бригадир, — пусть только повяжут их эти бандюганы, да ко мне в сани...

На том и порешили. На зимник выбрались, а дальше газовики погнали в поселок, почти без надежды успеть в Цыель на дискотеку, но с ма-а-аленькой надеждой, что удастся добыть еще соляры у лесовозов... Вездеходы повезли задержанных и сопроводительные документы с рапортом участкового, а сам участковый, аккуратно укутав тряпицами автомат и замок, и Пашка-бригадир со связанными псами в санях за снегоходом, свернули к Цыелю.

Таким образом опасность для общественного порядка в селе в праздник была нейтрализована, сигнал проверен и отработан, оперативные мероприятия проведены на высоком уровне... Дальше пусть вон, районные разбираются. Эти не пойми кто такие, удивительные страсти рассказывают... Их только в психушку, а в Цыеле психушки нету!

Так что Иван Сергеич, выполнив свой служебный долг, сказал бригадиру Пашке, провожавшему смурным взглядом удаляющиеся вездеходы:

— Хотелось бы глянуть, конечно, на этого ушлого Игнея Пилютовича... Откуда сигнализировал? Из пывзяна? Откуда знает армейскую рацию? И зачем тогда ее вместе со столом распилил хрен пойми чем... Что-то тут чертовщина какая-то, я тебе скажу...

— А... это... эксперты ж какие там, в районе есть? — спросил бригадир, накрывая прихваченной оленьей шкурой связанных и смирных псов в санях.

— По чертовщине нету точно, все атеисты и идеологически подкованы! — вздохнул Сергеич, усаживаясь на своей снегоход, — Но и этих стойких в нервах, все равно будут вызывать из города. Заметет все улики, епта-а-а, пока доберутся... Ну, это уже не наша головная боль. Наша головная боль, Паша, сейчас в Цыеле... Нам бы с тобой успеть в баньку, Лена там борща наварит, а потом, у нас же серьезное мероприятие сегодня! Встреча Нового Года, в силу погодных условий, как-то вообще не прошла, все по домам сидели, значит, сегодня разгуляются! А алкогольную продукцию сколько отоварило нефтяников? Наши-то понятно, пиво варят, градусное тоже свое, для разных нужд, а эти-то празднуют, как принято. Правда, не буйствуют и меру знают, строго у них, но, сам посуди... А вдруг газовики, настырные же, прорвутся, чисто из принципа? Не-е-ет! Нам, Паша, надо быть при исполнении...

— Кому... нам? — с подозрением спросил бригадир, потому что точно хотел накатить грамм сто, ну сто пятьдесят, для настроя, посмотреть новую фильму в клубе, и весело погулять по улицам, а потом же еще посидеть за столом. Праздник все же. Так принято!

— Нам, Паша, — участковый поплотнее утянул поднятый воротник бушлата, — и все это ради общественности! Нефтяники, в основном, парни в том самом возрасте, когда всякое мужское играет в самых нескромных местах, а у нас, как ты понимаешь, девки красивые. Но вот то, что там в их нескромных местах внаглую играет, у нас не котируется, так что могут быть неприятности для тех, кто у нас недавно. А таких с лета набралось немало. Расширяются они. Строители, опять же... А в клубе танцы...

— Дискотека, — буркнул бригадир.

Строители — это прям проблема, точно! Уж образованный персонал из нефтяников им объяснял, что так весело и нахраписто тут себя не ведут... Но они в столовой все равно к женскому полу клеились. За что были превентивно слегка потрепаны членами бригады Пашки. Потому как в столовке у нефтяников работали жены и сестры рыбаков. Тут с Сергеичем не поспоришь... Надо бдить!

— Пусть дискотека! Хотя разницы с танцами не вижу. Но мы, Паша, на страже законности и порядка!

Два снегохода, разбивая тишину тайги, уже погрузившейся в послеобеденную темноту, рычанием двигателей со всеми нюансами мотоциклов при перегазовке, потарахтели к поселку. Свет фонарей на корпусе пробивал пелену снега, проторенная вездеходами была вполне себе обычной, так что в Цыель участковый и бригадир въехали спустя всего полтора часа.

Елена Серафимовна, добравшись до своего дома, выполнив программу-минимум по планированию праздничных мероприятий, то есть дав указание киномеханику Геню протопить клуб, проверить оборудование и подготовить его для демонстрации фильма «Зимний вечер в Гаграх» с любимыми актерами в главных ролях, сокрушенно вздохнула, что новогоднее убранство клуба встретила оный Новый год в темноте и безлюдности, но чего уж теперь на погоду пенять. Значит, Рождество и Святки до Старого Нового года проведем весело, по насыщенной программе.

«Наверстаем!» — убедила себя Елена Серафимовна и отправилась выполнять уже домашние обязанности.

Осмотрев родной очаг, взгрустнула за непонятливость мужа Вани, даром, что участковый, чувства юмора... в блюдечке у кошки Сычи и то больше уместилось бы. Теперь, убирая с глаз долой свидетельства его переживаний в количестве десятка пустых бутылок из-под пива «Жигулевское» и четырех с этикеткой лимонада «Буратино», но там явно был не лимонад, фонило самогоном, кинула взгляд на замоченное в тазу бельишко, сиротливо мокнувшее уже дня три, и принялась приводить дом в порядок.

Примерно через полчаса потянулись сердобольные соседи, подкармливающие восемь дней холостякующего Сергеича, чем Бог послал, а теперь принявшие живое участие в помощи Елене Серафимовне. Попутно интересовались репертуаром привезенного кино и сколько мультфильмов покажут детворе до окончания каникул с утра, и что это за цирка завтра будет в клубе, правда иностранная? И дрессированные обезьяны есть? А собачки?

Праздники в Цыеле, это же традиции! А традиции предписывали, чтобы на столе к празднику блюд было не меньше двух десятков, а то и поболе!

Откуда времени столько у Елены сейчас? Хоть на леднике и рыбы, и мяса вдоволь, только все равно не успеть. Вот помощь и пришла.

Делились охотно и щедро, потому что к сегодняшнему дню каждая хозяйка выпекала, варила, жарила, запекала, солила и парила множество традиционных угощений, беря во внимание обычай обязательного одаривания детишек да куття-войса, что непременно придут желать обилия и плодов земных.

Тем более, по причине занятости, из живности в семье участкового держали только кур. Так что бабка Пыстина, крикнув, войдя в сени: «Лена-а-а! Тут сметанки да маслица, да студень тебе мисочку принесла!», — поставив в сенях студень из оленины, скоренько двинулась к кухне, откуда уже доносился аромат настоящего борща, а не щей с кашей, как привыкли варить в Цыеле.

Елена Серафимовна, совершенно по-домашнему повязав яркий платок с бахромой, хлопотала у плиты:

Что тут у нас, Нина Яковлевна? — сразу спросила Елена Серафимовна, потому как даже кончик носа выдавал нетерпеливость бабки Пыстиной изложить накопленную информацию.

— Третьего дня метеорит упал, — доложилась Нина Яковлевна, осматривая принесенные соседями дары: тут и пироги с крупой да с рыбой, шаньги с картошкой и брусникой, сочни, блины, колобки и пироги с грибами, ягодами, оленина и утка с соусами, и даже томленые сиг и хариус.

«Хороший стол получится», — отметила про себя бабка Пыстина, -«вон как люди-то по культуре соскучали! Теперь кино каждый вечер будет, наверное.»

— Только это не метеорит! — уверенно продолжала Нина Яковлевна, ставя глиняный горшочек со сметаной к остальным дарам.

— А что? — удивилась Елена Серафимовна.

— Другое небесное тело. Так Нина Сергеевна сказала, а она учителка, интеллигенция и в городе работает! Не взорвалось, стало быть не метеорит! Но вот что я заметила, Лена, как этот не метеорит у заимки Михалыча упал, так у Женьки с Сашкой как-то сразу людно стало! Говорят, там и егеря молодые, и Валеркины воины иностранные, и даже циркачи с ручной шимпазе обретаются. И сама я видала, как Женька закупалась со склада тоннами! И муку, и сыру, и масла сколь взяла... а с ней видала два таких... чужака. И один из них арапчонок!

Елена Серафимовна оставила катать тесто, из которого потом лепили фигурки животных, запекали и раздавали детям. Эту традицию никто никогда не нарушал!

— Какой арапчонок? — изумилась хозяйка.

— Такой вот! — таинственно прищурила глаз бабка Пыстина, — В передаче «Международная панорама» таких видала. Только там они в простынях белых и еще платки у них на головах, как у Ясира Арафата, а этот был в тулупе, да в Сашкиной шапке, в которой он на охоту ходит. Но ведь точно арапчонок! Глазищи — во! — Нина Яковлевна показала, какие именно, вытаращив свои и расставив руки в стороны, — А еще же и хвост у него!

Елена Серафимовна обтрусила ладони от муки и села за стол:

— Яковлевна, ты, может, надумала что? Откуда у арапчонка хвост? Он же арапчонок, а не жеребенок?

— Волосы, говорю, у него торчали, хвостом, когда они со вторым руками так... раз-раз (бабка Пыстина показала как именно), а эти шалопаи Давидовы разлетелись кто куда, а один вот на меня напал! Ты же не знаешь, а у нас тут вчера и ограбление магазина почти случилось. Да мы отбили товар-то. Две бутылки водки хотели украсть! Эти, у Давида которые под присмотром, не присмотрел вот...

— Яковлевна, если это циркачи, то и хвост засчитан, я тоже таких видала, артисты, что с них взять. Фокусники. Причем тут метеорит? Если Ваня мой сказал, что это Валеркины сослуживцы, так оно и есть! Интернационалисты! А среди интернационалистов и арапчата встречаются... наверное. Зато завтра нам праздник для детишек устроят, пока их в город не увезли аж до весны. Еще что?

— Еще, Лена, тревожные у нас времена настали. Потому, как вчера Валерка ночью приходил к Ирке.

Елена Серафимовна налила бабке домашнего пива и пододвинула шаньги, поскольку тема была важная:

— Ночью? К Ирине? А она?

— Мне Танька Мошева сегодня все рассказала! Говорит, бушевал, как толын шойтысь ош! Чуть всю керку не разломал! Да еще в снегу огроменное сердце со стрелкой вытоптал! И кричал, что сегодня вечером придет к ней на свидание, — Нина Яковлевна, выложив тревожную новость, маленькими глоточками выпила пива, вытерев губы концом платка и посмотрела на опешившую Елену Серафимовну, — а Ирка смолчала! Значит, все не очень хорошо, хоть и видала я сегодня, что она не в себе была, когда решили, что Валерка разбился...

— Ой, ой, батюшки святы! — воскликнула Елена Серафимовна, — Горе-то какое! А что ж мне никто не сказал?

— Говорю — решили, потому что уже два дня мотается к Вавле, хотя вроде и не должен, погоды-то нету. А мотается. Спрашивается, чего? Говорят, что у Вавли кто-то рожает. Но я ж сама слыхала, когда Вавля тут третьего дня был в магазине, как Опоня Сизев спросил, что там у Папали, а Вавля ответил, что дочка. Спрашивается, а кто ж тогда два дня еще рожал? Я бы знала! Да все бы знали! А Валерка туда-сюда, туда-сюда...

— Так он разбился или нет? — со слезами на глазах спросила Елена Серафимовна.

— С чего бы? — удивилась бабака Пыстина и налила себе еще пива, — Долго его не было, вот и решили, что упал со своим вертолетом. А Ирка аж белая вся стала, чуть бутылки с водкой из рук не выпустила, но удержалась! Я чего зашла тебя предупредить, Лена. Если Ирка сегодня опять Валерку шуганет, то все может быть!

— Что, все? — заволновалась Елена Серафимовна.

— Он же уже собрался уезжать, люди зря не скажут. Все! Уезжает Валера от нас. А тут, значит, решил окончательно прояснить отношения. А Ирка, зараза такая... Ты еще-ка налей, Лена, сур-то нынче отменный, в Илякином ручье, небось, рожь промывали?

Хозяйка плеснула еще пива, вся внимая таким животрепещущим новостям.

— Валерка-то после того, как его окончательно выпрут, как думаешь, веселый будет? Почти два года за ней увивался и что?

— Что?

— Фигу она ему выкрутит! А у Валерки, сама слыхала, как Вовка-техник сказал Геню-киномеханику, что пива не будут брать, у Валеры целая канистра спирта есть! Поняла, Лена? Если уж твой Ваня, мужик сдержанный и спокойный, так страдал, так страдал! А этот? Да он же с войны, к тому же контуженный. Раз с войны, то точно контуженный! И что там в его башке щелкнет от такого унижения, неизвестно никому. А ну, придет на танцы куролесить, опять назло Ирке? Да еще приведет этих своих, арапчонков с хвостами? Там посмотреть-то есть на что! Уж поверь. На таких вот девушки ого-го как заглядываются! А у Женьки на заимке их тьма! Да еще иностранцы! А ну, как глянутся они нашим девушкам? А наши парни возьмут, да обидятся. А Валерка в раздрае! Да одна искорка и пожар! А если еще газовики прикатят... у-у-у... схлестнутся меж собой, как ай-коры за важенок!

Елена Серафимовна уже представила себе всю степень опасности, грозившую срывом праздничных мероприятий и даже международным скандалом, если местные скооперируются с нефтяниками и побьют иностранцев. Это ж что будет, а? А они откажутся тогда цирк устраивать... надо Ваню предупредить...

— Так я пошла, Лена, — бабка Пыстина, повеселев от выполненного долга, (сигнализировала вовремя!), снова укутала голову платком, запахнула ягушку, верх которой до талии был сшит из белки с яркими вставками разноцветного сукна, а воротник из огненной лисы, отчего морщинистое, худое и подвижное лицо Нины Яковлевны с острыми чертами очень подходило под лисьи повадки, и направилась к себе, отдохнуть перед маневрами с Васькой Шаманом и жидяем Веней.

А Елена Серафимовна, растревожившись, стала ждать Сергеича, не оставляя приготовлений к празднику.

Зигфрид Викторович после разговора с участковым, ненадолго забежал в контору, удостоверится, что трудовая дисциплина, несмотря на короткий день, соблюдается, а ответственные конторские работники все на местах, и еще раз подтвердил, что и в этом году, по традиции, рабочий день сокращен, но нужно, товарищи, успеть сделать все, что запланировано!

Товарищи женщины начальство уважали, поэтому согласно кивнули, телом находясь в бухгалтерии, а душой уже дома, где матери и бабушки готовились к празднику, и доставали из сундуков традиционную одежду. Если молодежь, будучи в городах, уже и не слишком следовала традиции облачаться в национальные костюмы, то в Цыеле старшее поколение, особенно летом, еще радовало глаз насыщенностью цвета, сочетанием многослойности сарапана, рубахи и запона с искусной отделкой (еще прабабушки учили рукоделию) и нарядных платков, которыми покрывали уложенные вокруг головы косы.

Заезжие этнографы все удивлялись, как в этих суровых краях до сих пор используется именно свой костюм. На что местные дамы отвечали, что «вам, городским, не понять».

Тут все было взаимосвязано и функционально. Керки, то есть избы, на самом деле состояли из нескольких изб, пристроенных друг к другу, так что жительство одной семьи могло по площади занимать целый квартал. Усадьбы, а не дома. И каждый был хозяином своего подворья, где держали и птицу, и скотину, а иначе в этих краях, куда летом только по реке, а зимой только на вертолете, не выжить. Но ведь не выживали, а жили!

В маленьком Цыеле каждый занимался своим делом. Артель Пашки-бригадира уходила с началом навигации на ловлю рыбы, была бригада охотников, две бригады лесорубов, которые потом сплавляли по реке лес к студеному океану, своя ферма, пекарня и звероферма, где уже шесть лет разводили песцов и лис, сдавая государству помимо даров леса и реки, еще и пушнину.

Зигфрид Викторович, под чутким руководством Зинаиды Денисовны, уверенно лавировал между «не первый и не отстающий», в достаточном количестве выполнения плана не входя в раж и не высовываясь с инициативой. Да и что взять с затерянного меж тайги маленького села, куда даже городское партийное начальство не добиралось ни разу.

Зинаида Денисовна, проведя бурную комсомольскую молодость на жарком юге в самом важном оздоровительном санатории для высокопоставленных очень ответственных работников, всю эту кухню красивых и бодрых докладов и рапортов знала не понаслышке.

Важные государственные члены со всей необъятной страны, кто по одиночке, а кто и супругами, ежегодно (иногда и раза по три-четыре в год) поправляли свое драгоценное здоровье и непременно проходили через руки Зинаиды Денисовны. Товарищ она была проверенный, рестораны и банкеты это, знаете ли, тоже нагрузка на печень, а красивая статная Зиночка сопровождала членов и вполне себе слышала много такого, о чем обычный счастливый рабочий класс или колхозники вообще не догадывались.

По мере того, как возраст Зиночки подходил к тридцатнику, она стала разбираться в махинациях, схемах, каратах, сортах иностранных колбас и алкогольной продукции не хуже министра внешней торговли, а, может и больше. Поэтому, прикинув, что личную жизнь как-то надо устраивать, но зная, что многих из тех, кто вот тут, в роскошных номерах с видом на море ворковал с ней о красивой жизни, которой она достойна в качестве любовницы в столице, уже и нет (особо крупные хищения социалистической собственности карались смертной казнью), а многие, как говорится, далече, Зинаида решила, что это общество небожителей не для нее.

Зигфрид появился в ее жизни совершенно нетипичным и скромным идейным управленцем по национальной квоте (надо было соблюдать приличия, и какой-то мизерный процент непонятно кого из партактива все же допускался пожить месяц в апартаментах для главных членов), но как-то вот... сложилось все у них, посредством мастерства ручек и остальных частей тела Зинаиды Денисовны.

Переехав в Цыель, Зиночка быстро провела инвентаризацию хозяйства, прикинув и указав мужу направление движения. Никуда не влезать, на банкетах молчать, ни с кем ничего не планировать и, главное, никого не обсуждать, все равно настучат, но, самое важное — глухомань расположения Цыеля позволяла спокойно не только работать, но и жить.

А просчитанные риски от организации фермы и разведения пушнины вдруг дали толчок к упорядочиванию стабильности.

Тревожил Зинаиду Денисовну только старший брат Альберт. Должность тот имел немалую, хлебную, какие там колесики крутились, Зинаида прекрасно знала, поэтому сразу сказала:

— Фредя, твой Алик жучара! Нам бы хорошо держаться от него подальше.

Зигфрид внял, хотя близко и так не получалось держаться, все же шестьсот километров, но родственные встречи случались от силы раза два в год.

Когда в марте прошлого года Зинаида Денисовна увидела нового Генерального секретаря, она, неожиданно для Зигрфрида Викторовича, от души выругалась совершенно нецензурными фразами и констатировала:

— Теперь этот меченый членоплет разгуляется так, что все цунами и вулканическая деятельность на планете покажутся пшиком. Ускоряться он решил, слыхал?

А в мае, после намека, что теперь всем товарищам надо перестраиваться, всем! Зинаида сказала, что хорошо, что к Цыелю дорог нет.

В начале лета в районе Зигфрид вдруг встретил Альберта, чему был несказанно удивлен. Вот тогда брательник взахлеб ему и выложил, что грядут глобальные перемены и он уже начал к ним готовиться. Потому что скоро наступит свобода от всего, а кто не успеет, тот опоздает.

И рассказал про спирт.

Зигфрид энтузиазма и душевного подъема брата не оценил, все же мужчин в строгих костюмах из ОБХСС никто не отменял, поэтому поделился опасениями с супругой. Зинаида Денисовна очень расстроилась. Это и было «в особо крупных». Независимо от способа, больше ста тысяч по статье девяносто третьей части первой...

На семейном застолье в честь юбилея Зигрифда и Альберта, Виктора Густавовича, Зинаида Денисовна, блистая, как всегда элегантным дорогим туалетом импортного производства и драгоценными камнями в ушах и в колье на шее (отечественного производства, но зато 958 пробы и с прозрачностью и огранкой камней, которые в простых ювелирных магазинах на прилавке не лежали), выловила Альберта Викторовича в коридоре, закрыв за собой двери в зал, где шумно поднимали тосты за юбиляра представители интеллигенции и творческих профессий большого заполярного города, и пришпилила того к стене мощным бюстом.

— Алик, — томно начала Зинаида Денисовна, постучав наманикюренными пальчиками по породистому нордическому черепу и согрев дыханием намечающуюся лысину, — ты в курсе, какие есть женщины в русских селениях?

Альберт хоть и был кровей тевтонских, но от ощущения сытной груди у своего горла перестал мыслить четко. Зинаида и пятнадцать лет назад произвела на педантичного и рационального, четко планирующего даже исполнение супружеского долга (с 21.30 до 21.40 по вторникам и пятницам) родственника неизгладимое впечатление, а уж сейчас, когда «ягодка опять», от непосредственной близости такой чувственности у старшего Викторовича как-то нехорошо что-то зашевелилось в штанах:

— Э-э-э-э... э-э-э-э... — растерянно заблеял Альберт, поерзав по стене, но тиски грудей и подключившихся к ним бедер Зиночки были крепки (мастерство оно и со временем мастерство!).

— Правильно, Алик, и коня, и в избу. А еще, я тебе скажу по секрету, у нас на Кубани, знаешь, женщины в русских селениях бьют два раза. Один раз в лоб, а второй по крышке гроба. Ты меня понял? Я тебе больше скажу. Хабар свой, в виде спирта, даже не думай предлагать. В Цыеле никаких твоих складирований не будет. Крутись как хочешь, но нас не надо к своему делу прицепом, дорогой. Потому что ты влез не туда, куда надо. Думаешь, новые времена настали? Ничего подобного! Варианта два, Алик, или к тебе придут мальчики из известного тебе отдела, или к тебе придут серьезные ребята от «дяди Бори», потому что спирт — это его тема, по всей нашей необъятной Родине. И то он не главный. А ты, значит, решил готовиться к бизнесу? Напрасно, Алик, ты решил это единолично, не посоветовавшись со старшими товарищами.

— А ты не боишься, что у тебя могут спросить, откуда у тебя все твои цацки стоимостью как запуск космического корабля «Союз» с космодрома «Байконур»? — сдержанно, насколько смог, спросил Альберт Викторович, с трудом вдохнув.

Маневры старшего брата мужа Зинаида Денисовна купировала движением бедер, выскользнуть он так и не смог, а на каверзный вопрос закатила кверху глаза интенсивного пастельно-голубого цвета, в тон сапфирам в серьгах и колье, и коварно улыбнулась:

— Алик, пока ты тут с родителями морозился за полярным кругом, у меня была жаркая и насыщенная южная жизнь. И, в отличие от тебя, я научилась очень быстро прикрывать задницу. Надеюсь, мы друг друга поняли. Мы живем тихо, вдалеке от цивилизации, не надо нам катаклизмов, у нас их и так хватает, но исключительно в природных явлениях.

Уже к зиме Альберт кураж растерял, потому что к нему явились какие-то люди и посредством применения грубой физической силы заставили сдать места, где он хранит левый спирт, внаглую отстранив его от руководства процессом. Но, если что, Альберт оставался крайним. Этих неизвестных людей никто не знал, а Альберт отвечал за завод.

Встреча с братом происходила на квартире общего знакомого в столице Автономной Республики, как бы с оказией и как бы случайно.

Алика нужно было спасать не только потому, что он родственник, но и чтобы защитить свой дом и семью от последствий непродуманных действий Альберта Викторовиче.

Тогда Зинаида Денисовна собрала чемодан, забрала из специального железного ящичка почти половину своих сбережений «на черный день» в виде ювелирных изделий, присовокупив их к весьма приличной наличности, истребованной с Альберта, и полетела в столицу. Поднимать свои связи и спасать жучару Алика.

Результатом ее вояжа стала срочная госпитализация родственника, инвалидность и проводы на почетную пенсию с рекомендациями смены климата. Правда, Альберту пришлось освоить актерское мастерство, чтобы всем было понятно, что теперь бывший директор, как говорится «ни бэ — ни мэ» по причине последствий инсульта.

Но сегодня, после разговора с участковым, Зигрфрид Викторович заметно расстроился, потому как тень неприятностей снова замаячила в непосредственной видимости от Цыеля.

Ах ты ж! Спирт Алика! Нашли! И как теперь быть? Повязали там кого? И что они расскажут? Тут Фредя замер на пороге своей квартиры, четырехкомнатной, в доме для ответственных работников. В таком положении и застала его хозяйственная Зинаида Денисовна, в кокетливом фартучке, с повязанной капроновой косынкой головой, прикрывавшей бигуди на волосах, атласном халате-кимоно с драконом на спине, и с шумовкой в руках:

— Фреденька, чем такой сраженный? Тебе шайбой мальчишки во дворе случайно не влупили? Я только минуту назад смотрела, как наш Игорка забил го-о-ол! — Зинаида Денисовна потрясла шумовкой над головой и снова внимательно взглянула на главу поселка, — ЧТО? — уже другим тоном спросила она.

— Зиня, — прошептал Фредя, закрывая спешно входные двери и осмотревшись, нет ли кого в подъезде, подозрительного, — Сергеич получил сигнал, что в старом пывзяне, ТОМ САМОМ, — голосом выделил Викторович, — кто-то пленил охрану и закрыл их в бане. И Сергеич поехал на место преступления!

— Какого? — спросила Зинаида Денисовна, глядя, как муж пытается нервно снять унт, забыв расстегнуть утяжной ремень на голенище.

— Как какого? — не понял Зигфрид, — Там же спирт!

— И что? Мы тут причем?

— Алик же сказал, что просил нашего Валеру, по пути ведь было, закинуть канистры...

— И что? — опять спросила Зинаида Денисовна, отвернувшись к трюмо в прихожей и подведя губы красной помадой, — Мы тут причем?

— Но охрана знает Альберта! И Валерку! У нас же тут не таксопарк, чтоб вертолеты мотались во множестве...

— Фредя, — сказала Зина, — во-первых, кто эта охрана? Какие-то бичи, которых Алик на пустыре нашел? Тем более к Алику какие претензии? О рационализаторе напечатали даже в городской газете, еще и премию выдали, всякие ревизионные комиссии никаких нарушений не обнаружили, Алик уже месяц, извини, овощ по плану, так что какие могут быть у нас опасения?

— А Валерка? Если на него покажут...

— Кто? Или ты забыл, что сказал трясущийся от страха твой братец? Что его бичей нехорошие гангстеры уже заменили на своих. Где теперь и, главное, кто будет искать непонятно кого? Алик точно не скажет. А нынешняя охрана о Валере не знает. И вообще... Ты, что, думаешь, Валера дурак? Не понимал, что к чему? Я вот не сомневаюсь, что Валера подстраховался.

— Так что делать? А, если, ну вдруг, Валера возьмет да и признается...

— Не признается! — отрезала Зинаида Денисовна, — Вчера ночью нашей Иришке сказал, что сегодня вечером придет... Весь Цыель уже знает. И общество переживает! Куда Валере признаваться, когда вон, — тут Зинаида кивнула бигудями на окно, за которым во дворе, всколоченной хоккейной коробке пацаны гоняли шайбу, — у него Ирка и Игорка!

— Ты, Зиночка, — повеселее сказал Зигфрид, — как всегда права, но я, все же, буду бдителен с Сергеичем!

— Бди, Фредя! Тебе еще речь повторить надо, не забыл? И набросай там, на завтра, про дружбу народов, про интернационал, ну дальше, как обычно, мир во всем мире, враг не пройдет, согласно линии партии...

— Зина!

-Просто подумай, как цирк иностранный представить! Из социалистического лагеря стран Варшавского договора. Чтобы вопросов не возникало, кто такие.

— А кто они такие? — поинтересовался глава поселка.

— Артисты! Может, из-за бурана они до места гастролей не доехали. А, может, они сами по себе гастролируют? Хотя, это вряд ли. У Михалыча все и выясним.

Пока в Цыеле слухи плели свои кружева, а вечер событий приближался, детвора, собравшись в маленькие отряды, направилась по дворам. Сам Цыель, с населением в шестьсот человек, ребятню ждал, потому что считалось, что именно дети приносят в дом благодать. И если не зайдут... Все, примета плохая! А так как школоты было не как на первомайской демонстрации, то и одаривали их вкусностями особо щедро. Авансом будущему, чтоб и это будущее не жмотничало с радостями большими и маленькими, да чтоб ледники были заполнены, да что б здоровьичка всем...

Репертуар исполнения праздничных песенок был давнишний, а в силу удаленности и обособленности от идеологически подкованных партийных работников городов, в Цыеле коляды исполнялись без цензуры. Хотя смысла их мало кто знал из молодежи. Но традиции хранились и передавались из поколения в поколение.

Оживление на улицах Цыеля напоминало некое направленное движение по определенным маршрутам. Юные пионэры и школьники двигались вглубь села, а одиночки и парами комсомольцы и рабочий класс двигался сначала к центру, где уже (наконец-то!) зажгла свои огни елочка, а потом, скучковавшись, по направлению на юго-восток, строго по прямой к клубу, вход которого тоже сиял гирляндами, а выведенная на улицу колонка оглашала ближайшие подворья тематическими песнями про зиму и Новый год.

Освещенная отдельной лампочкой бумажная афиша на стенде у входа, прикрепленная канцелярскими кнопками, уже заляпанная снегом и слегка подмокшая, оповещала, что сегодня демонстрируется музыкальная комедия «Зимний вечер в Гаграх», а в двадцать два ноль-ноль планируется Праздничная дискотека.

Половина Цыеля крутилась у клуба, половина ожидала поздравительный обход дворов.

Бабка Пыстина поджидала бабку Мошеву в условленном месте, за сараем Вени Пупыщева. Военный совет длился ровно до выхода шамана Васьки под наблюдением и корректировкой маршрута Веней, который нарядился, как всегда, в старый драный тулуп, годов сороковых, наверное, вывернув его наизнанку. Лицо завесил марлечкой в прорезями для глаз, подоткнув ее под шапку ушанку с вытертыми до плеши ушами. И тулуп, и шапку знали все, так что на кой Веня вешал марличку, никому было не понятно.

Веня в свои семьдесят выглядел молодцом, хорошо кормленным и с румянцем, а шаман Васька, хоть и жил в тайге и дышал свежим воздухом, вид все равно имел болезненный. Бледно-синеватый какой-то. Местные думали, может это характерная особенность жителей Ленинграда? Говорят, у них там солнца-то и нету, все дожди и сырость. С чего им тогда румяными-то быть? Вот Ваську и жалели.

Секретное оружие Вени, подвязав поясом повыше совик, взяв саночки, потопало пимами по снегу ко двору Вокуевых.

— Погоди, Танча — сказала бабка Пыстина, — поглядим, как противник действовать будет.

Противник в лице шамана Васьки, был втолкнут в ворота Вокуевых вместе с санками и пустым мешком, и по отмашке Вени из-за забора начал свои поздравления тоненьким и надтреснутым голоском:

— У леса на опушке (Веня помахал руками вкруговую от плеча).

— Жила зима в избушке (покружился на месте, раскинув руки как крылья самолет).

— Она снежки солила в березовой кадушке... (голос Васьки стал совсем жалостливым, потому что на порог никто не выходил).

— Она сучила пряжу, она ткала холсты... (Васька оглянулся на темнеющий в ночи забор).

-Ковала ледяные да над реками мосты, — совсем уныло и уже едва слышно протянул шаман.

Двери сеней распахнулись и Марфа Николаевна, заведующая пекарней, вышла в накинутом на голову и плечи сине-зелено-красном платке:

— Это что тут?

Васька взбодрился и уже уверенней проблеял, в такт похлопывая руками в варежках:

— Пото-лок ледя-ной, дверь скри-пу-чая,

За шерша-вой сте-ной тьма ко-лю-чая...

— Да что ж ты так надрываешься-то, — вздохнула Марфа Николаевна, — неси мешок свой...

Шаман Васька почти расцвел, но, глядя, как хозяйка опускает в мешок черинянь, румяные пироги (по запаху с капустой) и жменю конфет, сник и спросил:

— И все? А мандарины где? А эти... апельсины... И шоколадных конфетов надо...

Тут Марфа Николаевна застыла и нехорошо посмотрела на Василия:

— А ты с чего это за фрукты? У нас тут не свой сад! Фруктов детишкам даем, а тебе в тайге что, только мандарины жрать? Черинянь не пойдет? Тогда забираю...

Васька сжал горловину мешка и, ухватив веревку от санок, побежал к воротам.

— Ты, Васька, Пупыщеву скажи, что пусть тебя как все, с девяти вечора запускает, а не фруктов им подавай! Я тебе подам! — уже смеясь, крикнула ему вслед Марфа Николаевна.

Бабка Мошева посмотрела на бабку Пыстину, и маневр отклонения нарушителей традиций от их коварного плана был разработан.

Дальше действовали согласно своему плану. Татьяна Георгиевна улавливала группку ребят и, весело запевая, вела за собой ко двору соседей, а бабка Пыстина возникала на тропинке прямо перед Васькой и Веней и начина спор, чтоб они ее пропустили.

Но, заслышав ребячьи голоса:

«Коледэ-моледэ, отворей ворота!

Снеги на землю падали,

Перепадывали…»

Резво подхватывалась и скрывалась за ближайшим углом забора.

Веня понимал, что фрукты опять не дадут уже, опоздали, и двигал Ваську по улице дальше.

На четвертое появление бабки Пыстиной и «Коледэ-моледэ...» вместо «У леса на опушке» в исполнении Васьки, Веня заподозрил неладное. Пока Татьяна Григорьевна, подобрав полы маличи и тяжело дыша, совершала маневр уклонения за угол бани Трошевых, Веня, пришпорив шамана с санками, пропал из виду.

Бабка Мошева, вернувшись с колядок, спросила:

— И где они? А то уж сейчас кино кончится... Мне к дому надо! Чтоб Валерку не прозевать. Вдруг Ирке помощь потребуется? Вот куда Венька делся, а?

— Не знаю, Танча, — протянула Нина Яковлевна, — дальше по улице точно не пойдут, занято все уже. Так куда?

Подруги посмотрели друг на друга и по глазам поняли, что Веня совершил свой маневр, ох, вир юысь злодей! Куда, куда! Да к самой бабке Мошевой и пошел! А она-то Ирине сказала, что приготовила для здравильщиков много, в сенях стоит. В их тупичок в переулке мало кто заходил, но зато обязательно! Ирка и отдаст!

— Нина, — прошептала бабка Мошева,- ништо мы тогда тута бегунки устраиваем, если они сейчас одним махом весь наш план как воду в рассохшуюся кадку...Рытыс весь воши... — Татьяна Григорьевна поправила платок, сползший на лоб, прихватила рукавицей снега с сугроба, обтерев раскрасневшееся лицо и сказала, — Если через дворы, то можем успеть!

— Вымотал меня Веня со своим шаманом уже, — выдохнула бабка Пыстина, сняв рукавицу и, прихватив свежий снег, усердно его пожевала, упарилась, — Ты, Танька, как хотишь себе, а засквозь доски в заборах пролезть должна! Твое добро от Вени спасать идем!

Валера, встав точно в назначенное время, стоя у зеркала в душе, сосредоточенно брился. Тщательно.

Костя, выдыхая, выбрался из парилки, уже открутив кран душа, сказал:

— Прошлый раз...

— Прошлый раз мои действия квалифицированы на неудовлетворительно, — бросил Валера, повернув опасное лезвие еще дедовской бритвы, чтобы удобнее было.

Таким образом командир на памяти Кости брился в третий раз. И второй из трех — для Ирки. А вот в тот, самый первый, когда Валера решил в чувствах признаться, получил латунным тазиком прямым в челюсть. После чего решил назло оторваться на дискотеке с девчонками из стройотряда, технично от них отделавшись сразу после выхода из клуба, и пошел к рыбакам на берег, чтобы почти всю ночь с Пашей Бригадиром поговорить «за жизнь». Потом разобрал свои действия и пришел к выводу, что его маневр с налета потерпел фиаско исключительно по его же дурости. Ирка его пылкости и несдержанности не оценила, отчего, собственно и ввалила Валере подручными средствами. Потом Валера еще усугубил положение танцами своими...

Костя припомнил, что в первый раз Валера достал дедовскую бритву, когда они полетели в столицу республики за министром. Ответственный был рейс, чего уж.

Министр взошел на борт без свиты и выглядел не по-министерски. Начальники участков того, что построено и строящейся новой ветки, и старший инженер, он же парторг, вот и все сопровождение. То есть свои. Сам министр, помахав толпившимся на летном поле и оставленным вне программы инспекции своим замам и ответственным работникам из разных комиссий и подкомиссий, как-то совершенно простодушно улыбнулся и спросил:

— Это ты, что ли, тот хулиган, за которого меня хорошие люди в погонах просили?

— Я никого не просил просить за себя, — процедил Валера, на автомате совершая свои действия до запуска двигателей.

— Да я в курсе, — не обиделся министр, — но это ж хорошо, что есть те, кто за тебя горой встали. Я, вот, знаешь, пижонов тоже не люблю. Болтают много, пыжатся отменно, дел нету. Так что ты нас, сынок, по трассе-то прокати, хочу глянуть, что тут за полгода изменилось...

Неминистерская внешность министра, простецкая, эдакий мужичок, как на плакатах уборочной страды, комбайнер, выглядывающий из кабины, кругленький и добродушный, в рабочей курке, откуда выглядывала спортивная синяя «мастерка» и резиновых сапогах, смотрел внимательно вниз, на тайгу, на протянутые нити нефтепровода, Валера кружил над НПС, головными и промежуточными, которые устанавливались через каждые сто пятьдесят километров, а министр, чуть сведя широкие светлые брови, задавал короткие вопросы начальникам эксплуатационных участков. Потом он остался ночевать в общаге, совершенно ничем не выделяясь среди прочих нефтяников. Его приняли за нового инженера-эксплуатационника на вновь открытую НПС, дружно посидели вечерком, с накрытым для «новенького» столом, и рассказывая о том, как тут придется жить.

Итогом посиделок стала покупка за валюту готовых блоков финских саун, которые потом Валера, зацепив лебедкой своей «восьмерки», растаскивал по подконтрольным станциям. А три остались в поселке. Одна — для летного состава. Так министр с неминистерской внешностью сказал.

Валютные иностранные бани были рассчитаны на пять-шесть человек, как раз комплект смены в тайге, плюс душевая и невиданный тогда нагреватель горячей воды и самой сауны. Электрический! А так же распоряжение о строительстве поселка городского типа, со всеми полагающимися инфраструктурными объектами. Потому как насчет семей мужики говорили особо жалостливо. Мотаться туда-сюда по всей необъятной нашей Родине как-то не хотелось, а хотелось основательно обосноваться в Цыеле. Жить и работать.

Сейчас Костя, вытираясь махровым полотенцем, посмотрел в зеркало, встретившись взглядом с командиром:

— Валер, она обидеться может... если взять и увези...

— Может, — согласился командир, снимая пену со скулы острейшим лезвием, — но пацаны будут, как отвлекающий маневр, а я предложу прокатиться, потому как поговорить надо.

— А если она не согласится? — Косте очень, очень хотелось, чтобы Ирка согласилась! Но помня, каким приходил Валера после очередного своего косяка и Иркиных закидонов, опять сомневался.

— Значит я сделаю так, что согласится, — совершенно серьезно ответил Валера, смотря в глаза своему праваку через зеркало.

Костя прекрасно знал этот его взгляд. Когда в серебристо-серой радужке вдруг проявлялась темная синева. Словно открывалась какая-то пещера в глубине горы, где было припрятана Валерина упертость в достижении цели. Тогда он сосредотачивался и погружался в эти свои глубины, и что там пряталось еще, не знал никто.

Костя знал только частично. Об остальном догадывался, когда Валерка иногда рычал и метался по ночам во сне, как в огне, отдавал команды, невидимому своему второму пилоту. Ругался.

Костя потом только понял, что это был тот самый полет, когда вокруг только смерть, и когда Валера вопреки этой смерти сумел вытащить ребят из какой-то адской задницы. И должен был умереть раз сто. Не долететь. Ни он, ни его «пчелка», которая была, как дуршлаг, и дымила, как подоженные шины.

Еще Костя знал, что Валера сильно был недоволен, когда в столовой строители били граненые стаканы. Почему-то у них это получалось регулярно. Одеты были тепло, неуклюжие в помещении, зато на морозе эта неуклюжесть пропадала. И они работали, все покрытые инеем. Строили для всех будущее. Дома. А гибель стаканов так болезненно отзывались в Валерке тоже, с войны. Потому как ТАМ граненый стакан друг и выручала был. Хоть и стыренный в той же столовке. В массовом количестве перед вылетом.

ТАМ, в стреляющих смертью чужих горах, достать бородатых из пулеметов сложно, забивались в щели, а снизишься закидать гранатами — собьют. А с высоты гранаты взрывались в воздухе. Вот тогда и выручал граненный. Чеку выдернул, вставил в стакан, размер тютелька в тютельку подходил, граненый летит вниз... разбивается — БА-БА-Х. Следующий стакан...

А еще тут, на Севере, те же пилоты «Аннушек», сами ребята доблестные, называли их шизанутыми, потому как считали, что летают они вопреки всему и тогда, когда летать невозможно. Только Костя был не согласен. Они летают именно тут, потому что они нужны именно тут. Где каждый раз ты, как сжатая пружина, на расслабоне не получается, и лишняя секунда размышлений может стать роковой.

Все это Костя узнавал постепенно, когда Север выковывал его самого. А командир прикипел тут, потому что тут, как ТАМ, от тебя зависит многое. Общее дело. Он принципиальный, его командир, и требователен, и строг... и бесстрашен. Да.

Только вот, как Ирку увидел... Что-то там, в его глубине взбаламутилось. Однозначно. Все его ухаживания, попытки шутить, дарить подарки, показать какой он неотразимый и прочие атрибуты внимания напрочь разбивались об Ирку, как фанерный кораблик о береговые скалы. Ирка — это утес! Точно! Монолит! Бли-и-ин.

Надежда, что инопланетные парни додавят Ирку, согласно плану, и она будет поражена украшенным ради нее КОСМИЧЕСКИМ кораблем, согревала душу, поэтому Костя, зарывшись в шкаф и вытащив заброшенные с осени джинсы, волновался не хуже, чем перед свиданием с... Тут летчик сел на кровать, смотря в стену и подумал, что, может быть... Нет, ну ведь может такое быть, правда? Завтра эта, с косами, Маринка, вот возьмет и приедет?

— Ползунки надеть! — сказал Валера, заходя в комнату и пристегивая лямки полукомбинезона, — Ты совсем, Костян? Ты ж не на танцы в клуб...

Дорога в Цыель уже была основательно укатана ГАЗ-66, которые повезли любителей кино, и снегоходами одиночек, которые двигались в поселок, согласно традиции, встречать Рождество заходом по дворам.

Давид Аванесович, в целях воспитательной работы, наложил на молодую поросль штрафные санкции, поэтому в кино электромеханики не попали. За стыренные (почти) две бутылки алкогольной продукции надо отвечать!

Но линейно-эксплуатационная служба в лице дяди Давида пообещала, что, если... Если! Балбесы исправят свои ошибки, культурно приобщившись к местным традициям, то посещение танцев, то есть дискотеки до двадцати трех тридцати будет разрешено. В полночь отбой, потому как завтра на работу.

Поэтому юные спекулянты, отправленные взволнованной родней на исправление трудовой деятельностью в суровых условиях, исправлялись. Сначала сбегали к женатикам в их общагу и выпросили картону из детского набора для труда начальной школы. Плюс (по своей инициативе) еще и два листа красной бумаги (для аппликаций). Потом они старательно, под чутким руководством дяди Давида, клеили пятиконечную звезду. Потому что в этом году Давид Аванесович решил, что молодая поросль должна сама поучаствовать в подготовке к празднику. Поэтому, припомнив фильм «Вечера на хуторе близ Диканьки», сказал, что они будут совершать свои праздничные действия по правилам! А в фильме по правилам молодежь ходила не только с мешками, но и с некой конструкцией со звездой на конце.

Балбесы звезду не только склеили, но и обклеили красной бумагой. От усердия минуснуть штрафные баллы чтобы.

Исправляющиеся электромеханики ясными глазами раскаявшихся смотрели на строгого дядю Давида, а дядя Давид смотрел на красную звезду. Неаккуратная склейка канцелярским клеем его волновала мало. Что-то же не так!

Тогда инженер Серега, поправив очки на переносице, задумчиво заметил:

— По-моему, в фильме эта звезда как-то блестела.

— Надо в фольгу ее закатать, — добавил оператор КиПиА в лице спортивного мужчины с высшим образованием.

Дядя Давид согласился с доводами товарищей по смене и послал молодую поросль искать фольгу, а так же снять немного дождика с елки в холле, один отвлекает коменданта, второй заимствует. На время!

Самостоятельность действий в поставленной задачи молодой поросли была результативной. Еще через полчаса реквизит был готов.

Теперь Давид Аванесович, как старший по смене, прихватив пакетик с южными дарами от родственников, а именно с чаразом, где вкусные большие алани, сладкие суджуки, сухофрукты, фисташки, миндаль и грецкие орехи составляли вкусный букет, отправился к домику Мани Дуркиной, что возле столовой, чтобы арендовать на вечер ее мохнатую лошадку. Мане сладости зашли, она стрельнула интересным взглядом на Давида Аванесовича и спросила:

— Опять на свидание приглашаешь?

— Я, Мария Юрьевна, сейчас при исполнении, но мое позавчерашнее приглашение в силе.

— А вчерашнее?

— И вчерашнее тоже. Так как?

Договорились, короче. Сейчас бодрая и отдохнувшая от дневных трудов лошадка Клава тянула за собой в поселок сани, в которых сидели балбесы с хорошо выстиранным пустым мешком из-под картошки, вцепившись в шест, обмотанный дождиком и елочной мишурой, с прилаженной смекалистым инженером Серегой звездой на вершине.

То, что было принято исполнять какие-то песнопения, все знали, но что конкретно — информация отсутствовала. Поэтому оператор КиПиА проверял знание репертуара популярных песен про зиму.

Как оказалось, балбесы знали только первые куплеты пары текстов из всего многообразия на заданную тему отечественной эстрады. А инженер Серега высчитывал аналитическим умом, куда податься бригаде, чтоб маршрут следования был оптимально насыщен. До контрольного времени выхода на позиции взрослых, тоже традиция, оставался еще целый час, поэтому ехали не спеша.

Снег уже не валил с темного неба, а падал редкими внушительными хлопьями, оставляя приятный глазу пейзаж заснувшей тайги по сторонам дороги.

Звук двигателей двух снегоходов заставил дядю Давида сдвинуться правее, зацепив полозьями сугробистую обочину, а Валера и Костя промчались вперед, обдав праздничную бригаду взвихренным снежным шлейфом.

— На дискотеку поехали, — вздохнул один из балбесов, с тоской посмотрев вслед снежной пелене из-под меха енота богатой шапки.

— А куда еще тут ехать? — пробурчал второй, вспоминая родную Москву и шумное многолюдье на украшенных улицах, а не вот это вот все.

Вокруг заснеженная мрачная тайга, непроницаемое небо над головой, густая белесая от снега тьма с обеда, скрип полозьев по морозному зимнику, фырканье Клавы и периодически ею же отваливаемые продукты жизнедеятельности в процессе пути, которые дымили потом на дороге, разнося характерный запах.

В столице такого балбесы не видели!

Тут встрепенулся инженер Серега и тронул полу тулупа дяди Давида.

— Аванесыч, — сказал инженер, когда старший смены обернулся, — у меня появилось рацпредложение.

— Выкладывай, — кивнул Дядя Давид, который всегда был за модернизацию производства.

— Вот, смотри, — сказал Серега, поерзав на сене, — мы, как все, двинемся определенным маршрутом, и нам, как всем, собственно, достанется лишь малая часть, потому как на всех много не бывает. Чисто символически, традиционно. Мы, как тут принято, приходим и желаем хозяевам... ну, всего хорошего, а хозяева, как положено, радуются. По традиции, ведь если пришли, то принесли в дом достаток и радость, так?

— Так, — согласился дядя Давид, — это факт!

— Но, тогда получается, что поселковым цыельцам этого достатка и радости прямо по самое «не могу»? А вот Михалыч с бабой Женей этого достатка и радости как-то основательно лишены. Хотя, буду говорить прямо, именно от деда Сани напрямую зависит полноценность нашего рациона, если мы помним.

— Мы помним, — согласился оператор КиПиА, потому что в последний раз дед Саня конфисковал сеть, которую оператор покупал в отпуске у нужных людей. И даже его умение управлять вездеходом не позволило скрыться от лесника, который бодро обошел их тогда на своем Кольке и перегородил дорогу.

— Нам бы следовало высказать как-то свое уважение к Михалычу, его дому и конкретно показать уважение к законности. То есть... — тут Серега поправил свои запотевшие очки и вывел заключение, — зачем нам многохождение по дворам, когда мы можем с собой принести благосостояние и радость конкретно деду Сане и бабе Жене? И им ведь не придется распределять дары на всех... многих.

Дядя Давид натянул вожжи, Клава остановилась, пофыркав недовольно, а Аванесович сказал:

— Имеет смысл. Но там, вроде, как мы все знаем, слишком людно...

— Ерунда! — тут же парировал инженер Серега, — Ты же видел этого... егеря. Морда молодая, а раз Валерка поехал на дискотеку, зуб даю, эти егери и племянники, и кто там еще...

— Циркачи, — подсказал оператор КиПиА, — Валеркины кореша.

— Да, раз они с Костей в клуб, культурно отдыхать, то и кореша со всей толпой тоже туда. Чего им на заимке-то сидеть?

— Логично, — кивнул дядя Аванес, — принимается. В конце концов, дед Саня нам не чужой, да и мы там много что для него сделали. Сегодня праздник, не станем нарушать традиции и принесем в его дом благосостояние и радость!

— А баба Женя нам отсыплет...- начал было электромеханик, но инженер Серега толкнул его в бок:

— Баба Женя знает, что делать! И шаньги у нее, и черинянь вкуснее всех!

— Может, сига нам...- скромно помечтал оператор КиПиА, когда дядя Давид направил лошадку Клаву к заимке деда Сани.

Костя мчал за Валерой, давая газ снегоходу, а сам был в предвкушении того, что он увидит там, на этом звездном корабле. Настоящем! Покрытом гарью и проштемпелеванный космосом на своем корпусе, корабле, которого никто больше не увидит... И не узнает, что там, среди звезд, живут такие же как мы, люди. И они совсем как мы... Наверное...

Только тревожило Костю одно обстоятельство. Звук открываемого и закрываемого жестяного ящичка, который командир держал на замке. И что в этом ящичке лежало, Костя знал. Наградной пистолет, который Валера получил от одного важного человека, когда вывез его вместе с семьей в практически безнадежной ситуации. И этот важный человек, минуя мелкое начальство, напрямую задействовал крупное, объяснив, что по их традициям он обязан просто отблагодарить того, кто спас ему жизнь. Вот и отблагодарил. Но пистолет был не наш, и Валера его хранил особо, на замке, только раз показав экипажу. А вот сегодня... Тут Костя, заложив вслед за Валерой вираж на дороге, продолжил мысль... Сегодня он зачем в свой ящичек полез? Взял оружие? Ничего не понятно, но тревожно!

А уж когда КВС свернул с маршрута к заимке в знакомый переулок... Сначала Костя увидел, как Валерка на скорости шуганул Веню Пупыщева с шаманом Васькой, которые бухнулись с перепугу в сугроб и теперь, трепыхаясь и ругаясь, выкарабкивались оттуда и искали свой мешок. Только потом Костя резко затормозил, потому как Валера эффектно развернулся и загородил дорогу ватаге пацанят, направлявшихся как раз к заветному дому, а куда ж еще? Остальные дома темные стояли, все в кино ушли!

Валера зафиксировал Игорька еще у клуба, узнал издалека, только Игорешка так смешно подпрыгивает, когда спешит...

Костя видел, как в тусклом свете фонаря на столбе, КВС присел на одно колено, что-то горячо говоря пацану, потом полез за пазуху... Сердце Кости стукнуло громко-громко «бам-бам»... Нет, не пистолет! Фу-у-ух! Что-то другое. И не рассмотреть. Потом командир еще говорил. Мальчишка стоял, опустив голову, поднял, смотрел теперь в глаза Валеры, ударили по рукам... Игорек вдруг обнял летчика за шею, у Валерки даже шапка слетела, блеснув в фонарном свете кокардой...

— Я на вас Сергеичу пожалуюсь! — с долей угрозы сказал рядом Веня Пупыщев, весь вывалянный в снегу, таща за руку шамана Ваську, тоже обснеженного, уже квелого от насыщенной программы передвижений, который, в свою очередь, тащил уже свои санки, — гоняете тут, чуть не убили...

Костя отмахнулся и нетерпеливо крикнул:

— Командир! Нам же пора! Там ждут!

Костя очень, очень хотел поскорее попасть в кабину звездного странника, а времени совсем мало!

Валера запрыгнул на сиденье снегохода, помахал Игорьку, которого уже звала его команда, и поехал обратно, к Косте, чтобы прибавить скорости и мимо магазина умчаться по дороге к дому лесника.

Веня Пупыщев проводил оба снегохода взглядом и скривил ехидную ухмылочку:

— Ага, Нинка! Наболтала всем, что Валерка сегодня к Ирке пойдет. Как же! Нужна она ему... Слыхал, Вась, — обернулся Веня к прислонившемуся к нему и трясущемуся от холода шаману, — их там ждут! Там! А не тут! Пошли! Пацан Иркин своих привел, значит, если пристроимся, и нам перепадет! Ирка не жадная совсем...

Сама Ирина, крутясь на кухне, передумала, как ей казалось, уже в миллионный раз, свои мысли, где перемешивались, как в большом казане на костре, ее чувства. И этот огонь то взвивался выше неба, то как будто кто-то засыпал его снегом. И он шипел, пытаясь не погаснуть. От ее страхов, сомнений, опасений, горячности, обиды, даже ревности. Потому что, как ей казалось, Валера то тут, то там демонстративно показывал ей, что не сильно-то она важна для него. Но словно кто-то невидимый рядом опять гладил ее по голове и шептал в сердце, что все не так... И тогда этот огонь растапливал кучу снега и вновь вспыхивал и взлетал огненными крыльями, а в казане ее чувства опять кипели, перемешиваясь. Надежда с досадой, недоверие призывало остерегаться, прошлое обжигало кипятком, но новый поворот, и все это растворялось в трогательной заботе Валеры о них с Игорешкой, каких-то его совершенно мальчишеских поступках, когда он подкладывал свои подарки и сбегал, в его непроходимой дремучести маневров вокруг да около, и ее собственных, совершенно неуправляемых ею чувствах к нему. Она его боялась, она его ждала, она шла на работу и думала только о том, чтобы его увидеть. А если его не было долго, Ирка не находила себе места. Серая и тухлая тоска разъедала изнутри, да так, что выть хотелось. И она отчаянно страшилась, что Валера узнает правду. Ведь она, как ни крути, преступница, подделавшая документы, чтобы забрать Игорька, пользуясь тем, что они с сестрой близнецы. А Валера принципиальный!

Это хорошо, что тетка забрала сына к себе на Новый год. Потому что Ирке было невыносимо видеть кого-то, радоваться и улыбаться. Потому что... Потому что Валера опять ее обманул? Нет, он обманул не ее, он обманул Игорку, заявившись с этой девицей, которая висела на нем...

Новогоднюю ночь Ирина проплакала, ненавидела Валеру и... вот где-то там, совсем глубоко, совсем далеко в ней теплилась надежда... А вдруг? Он сейчас придет и скажет... Что скажет?

И он сказал, только вчера. И она словно расцвела в одну ночь, смотря в потолок, на котором свет фонаря отражал морозные узоры на окне, а там, за окном, в снегу большое сердце...

Ирина уже заправляла салат, как снова кто-то сыпанул снега на ее костер. Ш-ш-ш-ш... Двое. Один совсем странный... Смуглый, с оленьими глазами, но жесткими и насмешливыми, а второй как рысь, готовый к прыжку... И они ее действительно испугали! Ах ты! Это Валеркины друзья? Вот так, гоняли ее по складу? А он? Он знал? А если... знал?

Она осмотрела накрытый стол, свечи, стоявшие в красивых подсвечниках, ждали, чтобы их зажгли, чтобы осветить уютом и теплом, кинула взгляд на часы... Скоро девять... Почему его нет? Ведь она слышала, они прилетели уже давно...

Ирина посмотрелась в зеркало, чуть потуже затянула на талии широкий пояс, элегантное струящееся платье словно было предназначено для такого вот вечера, когда...

«Колядэ- молядэ..» — раздался звонкий хор детских голосов с улицы.

Игрока привел свою компанию, веселые, румяные, довольные, пели и приплясывали, когда в ворота на полусогнутых почти вполз шаман Васька и заблеял:

— У ле...са.. на о...пушке... жила эта... зима...в этой, как там ее... из...бушке...

Вид он имел страдальческий, Ирина даже подумала, что хворый пошел колядовать. Бедолага. Однако из-за створа ворот выглядывал Веня Пупыщев, потому как репертуар Васьки явно проигрывал в качестве исполнения пацанам.

— Вениамин Игнатьич! — крикнула Ирка, кутаясь в ягушку, — Вы бы уж зашли...

Детвора развернула свой мешок, куда Ирина насыпала щедро мандаринов, апельсин и конфет и опустила два сладких больших пирога.

Мальчишки от восторга дружно выдохнули: «Ух ты! Это чур мне, а это мне...», и побежали дальше, только Игорка оглянулся и помахал рукой в варежке, а большие серые глаза прямо светились радостью:

— Мам, я завтра только к обеду приду... Так надо!

Веня Пупыщев бочком протиснулся во двор, старый пес Ошка снова для порядка глухо гавкнул, не утруждая себя выходом из будки. Васька сжимал свой худовастенький мешок, Ирина улыбнулась и кивнула:

— Я сейчас!

Кроме всего, что там наготовила Татьяна Григорьевна, Ирка, вернувшись, кинула в мешок к Ваське по два апельсина и мандарина, на что уже измотанный голодом и бесперспективностью откушать фруктов, шаман Васька шмыгнул красным носом с мороза и проникновенно промычал:

— С-спасибо! Здоровья вам, добра, там... этого... еще... всего, успехов в личной жизни...

— Как же, — въедливо добавил Веня, забирая пахнущий вкусно мешок, — какая уж тут успеха-то. Ты, Ирина Петровна, планов насчет Валеры не строй, у нас достаточно порядочных мужиков, присмотрелась бы, вот свою личную жизню и устраивай!

У Ирки улыбка как-то застыла на губах, и она тихо спросила:

— Вы зачем сейчас говорите такое?

— Я честно говорю, что видел и знаю! Укатили они с Костькой, потому что их там где-то кто-то ждет! А ты тут сидишь и думаешь, что к тебе, что ли ехал? С Игорой твоим поговорил, да и укатил!

Веня вытолкал шамана за ворота, подтянул веревку санок и не удержался:

— Таньке, заразе, скажи, что Вениамин Игнатьич ей поклон шлет! Нервы она мне, мор мед нуас! С самого детства мотает!

Уже скрип шагов по снегу от пим Вени затих, а Ирина все стояла, смотря на закрывшиеся ворота, не в силах принять то, что он только что сказал.

Бабка Мошева и бабка Пыстина ввалились, тяжело дыша, во двор, опираясь друг на друга, сползшие на затылок платки и расстегнутые ягушки ясно говорили, что марш-бросок огородами, все же, дался нелегко. Они еще не могли говорить от сбившегося дыхания, а Ирина, присев прямо на ступени лесенки, ведущей в сени на ее половину, закрыла лицо руками.

— Ну, — отдышавшись, начала Нина Яковлевна. — Венька был? Ира-а-а!

— Был, — глухо ответила Ирка, прислушиваясь как там, в ее сердце ш-ш-ш-ш, снегом засыпало костер и гасло пламя...

— Отдала ему, что ль все? — Татьяна Григорьевна мягко ступала пимами по утоптанному снегу, заподозрив неладное, — А ты чего сидишь-то, на морозе, да еще ж и не покрытая...

— Игора приходил, — тускло и ровно ответила Ирка, поднимаясь, — вот ребята и порадуются, а Веня... да, были с шаманом Васькой, про зиму в избушке пели...

— И Венька? — не поверила бабка Пыстина.

— Нет, Вениамин Игнатьич передавал вам поклон, а мне информацию... — Ирка как-то странно-отчаянно посмотрела на бабушек-подружек, — что гостей я могу не ждать. Спокойной ночи! — и захлопнула двери.

— Змей пызьысь керома, — с досадой покачала головой бабка Мошева, — черт бы его побрал!

— Вот, Танча, — вздохнула бабка Пыстина, — что он сказал Ирке-то, а? Как мы теперь узнаем? Надо бы нам Ваську выловить...

— Сама иди лови, — Татьяна Григорьевна направилась к своей двери, которая вроде бы была летняя, но для удобства выхода во двор с ее половины в холод, тот же Веня Пупыщев ее утеплил основательно, — устала я.

Баба Женя, разложив ворох «барахла», которое, как оказалось, хранила не напрасно, подперев кулачком щеку, рассматривала «костюмы» куття-войся, взгрустнув о прошлом. А ведь когда-то и ее мальчики вот так наряжались и озорно шалили по всему Цыелю... Ох, и весело же проводили празднества тогда... Тогда... И сама Женя, и ее Саня присоединялись к куття-войся с большим энтузиазмом. И дело было вовсе не в том, что в твой мешок положат сельчане, а самом действе!

В последний-то раз... да уж лет пятнадцать назад, наверное... Баба Женя, припомнив былое, даже слезу смахнула. Жизнь как пролетела... Жизнь пролетела, а вот на излете диво невиданное случилось. Ох, не зря старшой в ее семье, папенька то есть, рассказывал, что в это время, к Рождеству, значит, чудеса всякие происходят. Только те старые чудеса, когда то теляти в хлеву вдруг находили, когда корова пала, то из тайги заблудшие живыми являлись через год, то нежданно, говорили, с войны мертвые возвращались, на которых похоронки приходили... Чудеса-то настоящие потом начались. Когда в космос полетели. Это как? А потом уже, вроде и привычно стало, что там, среди звездочек на небе, звездочки движутся. Это те самые наши космонавты летают! Не самолетами уже, а ракетами космическими. А потом вдруг выяснилось, что разные инопланетяне и пирамиды древние строили и вон, говорят ,тарелок на земле ихних видимо-невидимо нашли...

Баба Женя вздохнула и сказала сама себе:

— Горазды врать со своими человечками зелеными. Лысые да лупоглазики. Тоже мне, инопланетяне! А они вон... Нормальные совсем! И пельняни лепят, и воду с колодца таскают, и навоз за Колькой прибирают, и паровоз ихний не чета тарелкам всяким! Где там в этой тарелке сортиры-то пристроить, плоское все. На горшок, что ли, ходят? А у наших там и душ, и всякие коробочки красивые стоят, и белье стирают насухо! А то тарелки придумали. Одну на одну поставь, что там остается-то? Ни встать, ни пройтися. Вот и придумали человечков своих зеленых. Легушонков, чтоб влезли в эти тарелки.

Баба Женя, заслышав движение внизу, глянула на часы и подхватилась, перед походом-то надо ж и перекусить! Кто ж голодных куття-войся на мороз выводит?

Дед Саня, выстроив Ренов, прошелся вдоль шеренги, с разъяснительной речью:

— Вы там смотрите, без перегибов, если уж больно нахулиганите, стены там порушите, крыши поскидываете, заборы вдребезги, это уже нельзя! А то наши мужики и за багры похватаются! А нам это не надо. То, что вы мужиков тоже закинете куда подальше, я знаю, но нам рассекречиваться ни в коем случае! Как на задании! Хулиганим по-доброму, слегка, не зло.

— Не зло хулиганить проблематично, — сказал Викрул, подтянув кальсоны.

Дед Саня поскреб макушку и добавил:

— Хулиганить будем весело.

— Это можно, — согласились Рены, но посмотрели на мрачного Альбреха, который смотрел в пол и, казалось, не слышал о чем речь.

Стоявший рядом Курук оттянул резинку желтых панталонов и щелкнул ею в корпус симеонга:

— Ты проникся? Весело, говорю, будем хулиганить!

Альбрех огрызнулся, понятно, настроение опять дрянь.

Траджен встретился взглядом с Ап’леком, потом с Ушаром, и обратился к деду Сане:

— Надо ему налить... грамм...

— Грамм двести! — кивнул Ушар, — За меньшее будет хулиганить зло и испортит нам всю операцию.

— Это, почитай, половину пол литры? — дед Саня приподнял бровь.

— Это его доза, когда он может скакать по столам в кантине, щипать тви’личек за задницу, немного так кидать мебель и совсем не рыпаться в драку, — сказал Викрул, — если меньше, вдохновения ноль, если больше, тогда мебель крушит основательно, а в драку лезет по любому поводу.

— Ага,- сказал дед Саня, задумчиво потерев подбородок, — а вам сколько надо, чтоб в драку?

— А нам можно нисколько, — ухмыльнулся Ушар, — нам для этого вдохновляться не надо...

Рены заржали, наверху баба Женя постучала в пол концом ручки швабры.

— Нам, главное, парни, чтоб ваш кузнец бабу Женю слушал. Она у меня музыкальная. Женя в дуделку, кузнец в бубен, у меня ложки. Симфонический оркестр!

Пока пришельцы чаевничали, уплетая свежеиспеченные шаньги да строганинку из сига, баба Женя скользнула мышкой в спальню и вытащила коробку с сокровищами, то есть столовый набор из мельхиора, как стимулирующий препарат для Альбреха. Освежить, так сказать, память. Не за просто так солировать надо! Пока баба Женя любовалась ножами и вилками, дед Саня, кивнув на двери спальни, тихо сказал Кардо:

— На стреме постой!

Кардо «на стреме» не понял, но посыл принял правильно, потому что Михалыч, вытащив из мехового чулка либта, который надевал в пимы, поллитровку самогоночки, а из второго граненый стакан, ловко налил двести грамм продукции и протянул стакан Альбреху:

— Давай, кузнец! За добрый исход нашего дела!

Кардо вытянул руку с растопыренной пятерней, симеонг втянул приплюснутыми ноздрями воздух, сфокусировал глаза на жидкости и... стремительно заглотил самогоночку.

Кардо начал загибать пальцы: Один... дед Саня выдернул стакан из руки Альбреха, Два... Михалыч метнулся на кухню... Три... Припрятал компромат за буфетом, почти бесшумно, надо сказать, только слегка и звякнуло. Четыре... Дед Саня метнулся обратно, благо мягкие кисы позволяли. Пять!

Баба Женгя, войдя в зал, сразу почуяла подозрительный запах:

— Санечка... — взгляд ясных голубых глаз хозяйки остановился на Михалыче, а что это у нас... до праздника уже...

— Ни-ни! — замотал головой лесник, — Это, вон, от кузнеца попахивает, не выветрилось еще...

Баба Женя глянула на Альбреха и посуровела:

— Ты там, Викрул, переведи ему, — тут заветная коробка была открыта, и мельхиор засверкал в лучах потолочной люстры, — если сейчас сорвет нам весь план, плясать раздумает, все! Сокровищ своих не получит, да домой вы точно не скоро полетите!

Викрул насчет «нескоро» огорчился, но, как элемент угрозы, решил, что пойдет.

Альбрех, размягченный дозой стимулятора, закинул в рот сразу три куска рыбы и кивнул:

— В нашем клане ритуальные танцы учили даже еще не вставшие на две ноги!

Вик перевел и посмотрел на Траджена. О ритуальных танцах Рены не знали!

— А-а-а... — баба Женя пододвинула кузнецу тарелочку с редькой и морковью, заправленной сметаной, — а до того, как вставали на две ноги, — спросила баба Женя, — на скольких ходили-то, в клане вашем?

Альбрех перестал хрустеть редькой и сначала посмотрел на Ренов, которые лыбились со значением. Баба Женя еще не привыкла к тому, что в Далекой Галактике разные расы могут передвигаться не только на ногах, но и на щупальцах, клешнях, лапах и даже корнях. Все-таки симеонг ей ужасно напоминал какого-то «шимпанзе» и она до сих пор считала, что Альбрех это примат.

— Не ходили, — буркнул симеонг, — наши дети не сразу на двух ногах ходят, не знаю, как у вас, а у нас сначала ползают.

Баба Женя хотела было расспросить поподробнее, но дед Саня, навострив слух, поднял руку, в глазах мелькнуло веселой искоркой:

— Это мой снегоход! Валерка приехал!

Курук и Траджен тут же переглянулись, времени до выхода хватит, чтобы показать «Канюк»? Уж очень хотелось Куруку обстоятельно и с гордостью рассказать этим парням про корабль. Их примитивное летательное средство, которое, как казалось Ренам, может рухнуть вниз в любую минуту, самоотдача и понимание друг друга, как Рены в бою, вызывали уважение у Курука. Но «Канюк», хоть и угнанный когда-то тюремный корабль, уже много лет для Ренов был и домом и дополнительной боевой единицей. И они любили его не меньше, чем Велера с Костей свою «пчелку-птичку».

Михалыч, погладив плечо бабы Жени под фланелью домашнего халата, поблагодарил, как обычно, за трапезу: «Геша!», и объявил Ренам, что пока там Валерка с Костей любуются кораблем, все выходят во двор на рекогносцировку, то есть дед Саня будет показывать на примере своего двора, что можно, а что нельзя инопланетным куття-войса будет хулиганить в дворах односельчан.

Костя и Валера двигатели не глушили, эхо разносило треск снегохода по замерзшей тайге, фонарь у ворот задымило выхлопами, но Курук, подойдя к машинам, спросил:

— А можно я? — и посмотрел азартным взглядом охотящегося Манки-кота на руль.

Костя слез с сиденья и показал, как управлять снегоходом. Траджен изучающе сканировал взглядом и перевел этот взгляд на Валерку:

— Да тут все просто...

— Не спорю, — кивнул Валера, освобождая сиденье, — у нас говорят, если вертолетчик, то любую машину научишься водить на раз, а у вас-то и вовсе аппарат...

Дед Саня вывел оставшуюся команду во двор. Последним шел Кардо, запахивая тулуп и подталкивая Альбреха, который считал, что раз ему придется солировать как-то, зачем ему сейчас на мороз? Это пусть Рены усваивают, что нельзя. Потому что у них нет «нельзя», если хочется.

Снегоходы, газанув и вильнув пару раз, рванули к кораблю, где еще подсвечивало аварийно-красным морозную ночь светопатронами, а Михалыч, указав на баню, начал разъяснительную беседу:

— Баня, товарищи инопланетяне, это жизненно важный объект! Поэтому ничего туда не бросать, не швырять и крышу не трогать! — тут лесник строго посмотрел на Ап’лека, — прыгать туда тоже не стоит, это впечатляет, но не у всех она такая новая, как у нас. Можно и в саму баню рухнуть. Дальше... Хозяйственные постройки... Сортир — самая хозяйственная, тут отмечу особо, — Михалыч проникновенно всмотрелся каждому в глаза, даже Альбреху, — сортиры не ломать!

— А что можно-то? — проворчал Кардо, — А то давайте весело, и ничего нельзя.

— Весело можно и не ломать! — строго заметил дед Саня, — Вот сани стоят, у многих стоят. У каждого точно, потому как без саней зимой у нас тут много не натаскаешь. Значит, сани не ломать!

Вздох досады пронесся по шеренге.

— А вот поставить их на какой-нибудь сарай — можно! Вон, смотрите, сено укрытое стоит, видели? Раскидайте его и все! Уже весело!

— Не очень как-то, — буркнул Ушар.

— Разговорчики! — дед Саня по интонации понял, что маловато им для веселья, — Теперь дровник. Тут фантазию можно отпускать. Подсказка — завалить это просто, а вот художественно раскидать, это другое. Например, снег, парни, можно не только расчищать, чего вы сегодня делали, но и наоборот. Завалить этим снегом чей-то двор. Сам так делал, это точно весело! Как выгляди инвентарь, вы уже знаете, в каждом дворе стоит на почетном месте. Не промахнетесь. Или вот...

Кардо подвигал челюстью и осмотрелся. В принципе, раскидать можно, художественно. Скосил взгляд вниз, где притоптывал пимами Альбрех. Процесс пошел! Самогоночка начала бурлящее движение в крови симеонга. Рены прекрасно знали эту особенность Альбреха, иногда используя в нужных лично им целях. Это когда всплеск концентрированных градусов выдавал короткий мощный запал, постепенно возвращаясь в берега, стойко удерживая степень. В переводе на терранский, что значило: «Эх, раззудись плечо, размахнись рука!», то есть жажда приключений с флером задиристых выходок.

Чтобы Альбрех опять не быканул по причине говнистого характера, Ренами было принято решение подогреть симеонга правильной корректирующей дозой.

Сейчас Альбрех, уже основательно повеселевший, подошел к тому моменту, что придется его немного придержать, пока мощный короткий залп из желания подебоширить и навалять первому встречному схлынет, оставив только тот самый флер, нужный в данный момент выполнения задания.

Пырка, вылезший из будки повилял хвостом, показал, что он тут, на посту, но тут вас много, а в будке тепло, поэтому пес решил было залезть обратно, но тут Альбрех, прервав разъяснительную речь Михалыча громким рычанием, встал на четвереньки, наклонил голову в платке, одна сторона которого сползла влево, обнажив волосатое ухо, оскалил клыки и гортанно заорал «Ю-х-х-ху-у-у!», пошаркав ногой в пиме по снегу, для разбега.

Пес Пырка вопросительно посмотрел на хозяина, а дед Саня на Кардо, который на автомате ухватил раздухарившегося Альбреха за шиворот кроличьей шубки:

— Все нормально, Мхалыч! Сейчас минут пять и...

Симеонг продолжал рычать и скрести ногами снег, Пырка задом, задом, затолкал себя в будку, выглядывая с осторожным недоумением.

Внезапно Ушар повернул голову в сторону поселка и поднял руку в жесте-предостережении.

— Это что там? — нахмурился дед Саня.

— Там кто-то чужой движется, — сказал Викрул, прищурив глаза, Сила колыхнулась, значит... гости?

Ап’лек, открыв глаза и просканировав Зрением Силы ближайшее пространство, невидимое за высоким забором, спокойно сказал:

— Там пулга, такая, как Колька, и люди. Пятеро, мужчины. И у них что-то такое... как дуло вашей винтовки торчит...

Эх ты... дед Саня заволновался, а ну, как участковый явился, да не один... А дорога к кораблю уже наезжена, да и светятся там фонари инопланетные...

Викрул ухмыльнулся, хитро и как-то коварно, Ап’лек уже понял, что решение принято.

Рены повернулись к рвущемуся что-то сломать и кому-то вмазать Альбреху...

— Нет, ребята, — дед Саня заволновался еще больше, — а если это представитель власти, при исполнении?

— Ну мы ж не можем отвечать за шимпанзе, — усмехнулся Ап’лек, — непослушный такой, скажем, сбежал, да мы его только выпустим, подстрахуем! Главное, чтобы они до поворота не доехали, чтобы...

Тут до собравшихся во дворе донеслось не совсем стройное по слиянию голосов пение, причем само исполнительское мастерство оставляло желать лучшего, но зато энергично, оживленно и как-то даже темпераментно (местами).

Дед Саня чертыхнулся, не понос, так золотуха! Не Сергеич, так вообще не знаешь, кого надуло, и махнул рукой, выпускайте Альбреха!

Клава плелась по дороге на заимку, помахивая хвостом, морда уже покрылась инеем, но Клава, привыкшая к низким температурам, на эти морозы внимания не обращала. Дядя Давид заставил еще пару раз повторить тест песен, чтобы достаток и радость, которые они несут деду Сане и бабе Жене, были единодушны, бодры и в полный голос. За десяток метров до заснеженных и замороженных досок забора заимки лесника, хорошо знакомой нефтяникам по результатам штрафных санкций деда Сани, Давид Аванесович отдал вожжи оператору КиПиА, сошел на снег и махнул остальным.

Сам взял украшенный шест со звездой, за ним встала молодая поросль, позади инженер Серега с мешком из-под картошки. Очки предательски запотевали и он спотыкался.

— Запе- вай! — скомандовал дядя Давид и резко поднял звездный праздничный шест вверх.

Штрафники-электромеханики набрали воздуха и дружно заорали:

— И уносят меня, и уносят меня

В звенящую светлую даль

Три белых коня, эх, три белых коня -

Декабрь, и январь, и февраль!

Молодая поросль перевела дыхание, дядя Давид признал, что громко, но не то что-то и махнул шестом всем:

— Ну-ка, мужики, дружно!

И мужики грянули:

— И уносят меня, и уносят меня

В звенящую светлую даль

Три белых коня, эх, три белых коня -

Декабрь, и январь, и февраль!

Лошадка Клава дернулась, от неожиданности хорового а капелла в столь спокойной и уютной тишине вечера и недовольно заржала, переступив копытцами на месте. Оператор КиПиА подполз ближе по сену в санях, пытаясь встать...

Ап’лек, склонившись над Альбрехом, грозно сказал:

— Слыхал, как орут? Мы куття-войса! Вот твой первый выход, Альбрех! Давай, шугани их! От тебя зависит, летим мы домой или нет!

Кардо отпустил воротник шубки, симеонг резво вскочил на ноги, потянул носом воздух, и мгновенно уловив, откуда точно исходит звук, большими прыжками понесся к забору. Сиганул на что-то, прикрытое брезентом и засыпанное снегом, стоящее у забора (раздался грохот, металлический, укрытые на зиму корыта, в которых с теплом баба Женя замачивала белье на воздухе, полетели на снег), взлетел на сам забор, удерживаясь на корточках и покачиваясь, потом распрямился, сохраняя равновесие, поднял раскинул руки в стороны и заорал:

— Ю-х-х-ху-у!

Неожиданный грохот прямо рядом с песнопевцами, и яростный вопль нечто, вдруг оказавшегося на заборе, в детской шубке и обмотанного пуховым платком, возымело на неконфликтную лошадку Клаву пугательное действие. Она присела на задние ноги, задрожала, и решила, что от этого страшного места надо двигать подальше. Все, что Клава умела — это бегать. И она практически с места взяла в галоп, дернув сани за собой. Оператор КиПиА не удержался и плюхнулся сначала на край саней, а потом на снег, мужественно держа вожжи в руках. Клава ринулась туда, где была дорога, не в тайгу же, вполне себе укатанный зимник уводил от заимки, значит от этого страшного, что там гнусно и зычно рычало. То есть к «Канюку». На повороте оператор КиПиА не удержался, отлетел в сугроб, следуя центробежной силе, и отпустил вожжи.

Дядя Давид от внезапности нападения тормознул и шагнул назад, толкнув молодую поросль, а те, в свою очередь, инженера Серегу, который и так ни хрена не видел из-за очков, опять споткнулся и сел на снег, ударив под коленки одного из балбесов. Тот упал на Серегу, а второй электромеханик, рассмотрев, что вокруг них прыгает, орет и ругается вполне по человечески членораздельно и с выражением, хоть и не по нашему ОБЕЗЬЯНА, промямлил «Мама!» и вцепился в отважного Давида Аванесовича, который теперь махал украшенным шестом, пытаясь отогнать притопывающего и кружащего вокруг Альбреха, который надвигался на нефтяников, грозно шипя и ругаясь:

— А-а-а! Мурглаки тухлорылые, решили тут нас запросто так накрыть? Скаред садо! Чублессы вам пооткручиваю! Шуккинг! Фифрек!

Тут Симеонг блеснул желтым огоньком в глазах, толкнул Силой линейно-эксплуатационную службу, и дядя Давид полетел в сугроб за обочину, шмякнувшись хоть и мягко, но глубоко, а молодая поросль, пыталась встать, поднимая инженера Серегу, но встать не получилось по причине того, что Серега наступил на мешок и брякнулся обратно на дорогу и электромеханики завалились следом за ним. Но тут прыгающая вокруг шимпанзе была остановлена непонятно кем, просто зависнув в воздухе, и кто-то на незнакомом языке скомандовал:

— Хватит!

Рены, побежав за ворота вместе с дедом Саней, чтобы «подстраховать» симеонга, застыли на мгновение от увиденного, когда лошадка Клава, закусив удила, тащила спортивного вида мужчину по снегу, а потом резко поскакала прямо к кораблю, а кузнец, вошедший в пик своего короткого, но мощного удара, уже пугал песнопевцев, применяя Силу.

— Етить... твою ж, — с досадой бросил дед Саня, анализируя обстановку.

Лошадка Клава тревожила больше всего, а так же настырно потрусивший за ней по дороге к кораблю оператор КиПиА.

Сбившиеся в кучу на снегу нефтяники смотрели, раскрыв рты на висевшего в воздухе шимпанзе, корчившего им страшные рожи и болтавшего в пустоте ногами в пимах (внимание отвлекали красные рейтузы).

— Эт-т-о что ту? — заикаясь спросил инженер Серега, протерев очки.

— Шимпанзе говорящее вон висит. Не по нашему умеет!- хрипло сказал один из балбесов, рассматривая пять высоких фигур, приближавшихся к ним.

Второй балбес ойкнул, когда шимпанзе шмякнулся на снег недалеко от них и погрозил им кулаком:

-Чухлики лохматые! Я куття-войса, поняли?

От Альбреха отчетливо фонило самогонкой!

Дядя Давид, выкарабкавшись из сугроба, вытянул следом наполовину поломавшийся украшенный шест и, отряхнув от снега шапку, крикнул:

— Александр Михайлович! Надо же следить за животным! Чего оно у вас безобразничает! Мы пришли, по традиции, принести вам в дом достаток и радость! А тут у вас агрессивное шимпанзе... да еще в состоянии алкогольного опьянения!

Викрул, подойдя, подтянул упиравшегося симеонга вверх, поставив на ноги:

— Все, поставленная задача выполнена!

Альбрех уже ударный запал израсходовал, поэтому потопал пимами в снегу и весело повилял задницей:

— Ю-ю-х-х-у-у! Эти массифы необъезженные почти обосрались!

Молодая поросль, поднявшись, потянула за собой инженера Серегу, и пристроилась за спиной дяди Давида.

Напротив стояли здоровенные мужики, один вообще не нашей наружности, а дед Саня, сдвинув шапку на затылок, вытер пот со лба:

— Не углядели, Аванесович! Клавка ваша вот ломанулась...

Дядя Давид чертыхнулся, ни лошади, ни саней, ни оператора КиПиА!

— Да не переживай, — успокоил лесник, — там наш Валера с Костей, приведут...

Дядя Давид отметил про себя, что это Валере делать в тайге, но голос бабы Жени заставил всю компанию оглянуться. Кроме Альбреха. Он приплясывал возле Викрула, правда на расстоянии вытянутой руки Рена, потому как Вик фиксировал симеонга, держа за воротник шубки. Видимо, баба Женя каким-то образом нажала на потаенную кнопочку, и Альбрех то ли окунулся в воспоминания о своем нежном возрасте, то ли просто актуальная доза расслабила до сего напряженно-недовольного кузнеца, но он, покачивая головой в платке (волосатое ухо торчало неприкрытым), вдруг проявил музыкальные способности, чего за ним не наблюдалось, и теперь подвывал что-то, как ему казалось, бодрое.

— Саня! — крикнула баба Женя,- Пусть в дом идут. Самовар еще горячий!

— Не-не! — дружно замотали шапками балбесы, косясь на курлыкающего симеонга, — Нам домой надо! Завтра же на работу!

Инженер Серега, еще раз протерев свои очки, уставился на виляющего Альбреха, узрел Ап’лека и сказал в спину дяди Давида:

— Это ж смена Михалыча. Егеря которые. Вон тот, ухмыляющийся, точно ведь к нам приходил!

— Это ты сказал, что они в клуб подадутся! А Валерка тут, ни на какие танцы не пошел. Надо как-то закругляться. Если у них обезьяна полупьяная, то сами они точно не трезвые. Опасные они какие-то. Мы ж их не знаем...- проворчал дядя Давид, и крикнул бабе Жене, — Мы тут вам хотели... с праздником вас! Но нам как-то надо своих вернуть...

Баба Женя крикнула: «Кардо!», призывно махнула рукой и исчезла за воротами, а дед Саня, отозвав Викрула с симеонгом подальше от гостей, сказал:

— Во двор идите, — показав направление, чтоб понятнее было.

Ушар кинул взгляд на молодую поросль, явно испуганных, и сказал Ап’леку:

— Этих знаю, уже кидал их в снег. Хотели Иркин магазин ограбить. Она как ледяная кошка билась! Пришлось их немного остудить...

— Надо закрепить воспитательный момент, — ответил Ап’лек.

Рены вскинули руки, и балбесы полетели в сугроб, а дядя Давид, скорбевший о пропаже оператора КиПиА и лошадки Клавы, проследив взглядом полет молодой поросли, вздохнул, что гости у Михалыча странные типы. Наглые. Тоже, видимо, выпившие.

Сама мохнатая лошадка Клава, заложив крутой вираж и вырвавшись на оперативный простор, проскакала на женском перепуге от ора, грохота и махания руками еще метров двести и немного сбавила темп, потому что привычная тишина и спящий зимний лес, то есть привычная обстановка успокаивали.

Оператор КиПиА, выбравшись из снежного плена, глубоко вздохнул, смотря вслед уносящейся лошади, и мобилизовал резервы своего спортивного прошлого. Все-таки он КМС по легкой атлетике! А лошадь общественная! И оператор был ответственным человеком. Поэтому побежал по дороге, отмечая, что в кроссовках и по беговой дорожке, это не совсем, как сейчас, в бушлате, унтах и ватных штанах.

Минут за двенадцать до ударного залпа Альбреха, Траджен, Курук, Валера и Костя стояли у «Канюка», остановив снегоходы.

Траджен, надев вокодер, достал из-за пазухи свой идентификационный браслет, приготовленный заранее, и протянул Валере. На тонкой пластине посверкивали крохотные огоньки, один из них, зеленый, мигал со стабильной периодичностью.

— Это надень на руку, — сказал Траджен,- тут панель управления. Вот, смотри, здесь личный код доступа. Сигнал идет. Теперь нажимаешь доступ...

Костя отмечал все действия, рассматривая браслет, а рампа в это время начала открываться.

— Без доступа на корабль не попасть. Он есть только у нас.

Доступа не было даже у Альбреха. Причина была банальна. Симеонг попросту забывал ставить защиту, погружаясь в свои изыскания и таща на «Канюк» все, что накопал на каком-либо мире. Поэтому потом Ренам частенько приходилось гонять с корабля всякую живность, иногда откровенно гнусную и даже ядовитую. Именно так некогда Диверсант и просочился на «Канюк», оставшись жить у Ап’лека инкогнито для остальных.

Рампа, опустившись, открыла освещенный вход, посверкивающий новогодним убранством, отчего отсюда, из темноты, казалось, что там, на корабле просто «Голубой огонек» какой-то.

— Вот тут, — теперь уже вступил Курук, указав на панель управления у створа рампы, — все, что тебе надо. Смотри, это закрытие, это включение энергозащиты, Ирка точно не сбежит. Сразу включай, я тебе точно говорю, может сделать рывок, не успеешь среагировать. По себе знаю, поймать потом... замучаешься бегать... Умеют они это...

Курук взглянул на Костю и Валеру вечерним взглядом редкого хищника, которого его Зараза-Элси могла гонять по лесам, с изумительной смекалкой ускользая от охотника. Курук отвел взгляд, а Костя явственно увидел, как тень печали коснулась своим крылом его лица.

Траджен, почувствовав всплеск эмоций Курука, отогнал видение Профессора Миары, когда она сдунула с глаз черную свою прядочку и, вздохнув, что объяснение с Реншами еще впереди, кивнул Валере:

— Пошли, самое главное сейчас.

Костя с тоской посмотрел туда, где располагался кокпит, потому что путь Ренов лежал к каюте Кардо. Ну как так? Вот же, вон там самое главное!

Траджен объяснял Валере, как действует активаторная панель и расположение на ней соответствующих кнопок, а Костя думал, что новогоднее убранство, конечно создает некий антураж романтичности, но вот то, как Валера осмотрел подмигивающие гирлянды, приглушенный разноцветный свет, отражающийся в дождике и зеркальных боках сосулек на еловых лапах, снова заволновался. Вот что-то же не так! Но командир молчит! А ведь точно! В его глазах нет той синей глубинной горячности, которая всегда проявляется, когда он доволен принятым решением.

Курук, открыв двери рефрешера, провел инструктаж по пользованию:

— Вот это только, смотри, — тут Рен ткнул пальцем в пластиковую тубу с надписью чудными какими-то буквами, — думаю убрать вообще, наверное, — Курук посмотрел на Траджена, тот кивнул, соглашаясь:

— Убрать!

— А это что? — спросил Костя из любопытства.

— А это гель, — хохотнул Курук, вот так напенишь голову и лысый месяца на два. Так что уберем, а то Ирка вдруг возьмет и ошибется...

— Это так бриться? — не поверил Костя.

— Ну-у-у, — Траджен убрал тубу в открывшуюся панель в стене, на полку, — мы, конечно, можем всем, что острее листа флимипласта, но мы ж не дикие...

Во взгляде Траджена заблестели смешливой капелью ледники Хота, а Курук, кивнув через плечо, сказал:

— На камбузе, ну ты знаешь, там баба Женя оставила...

Курук резко повернулся и они с Традженом посмотрели в глаза друг другу. И никакая не печаль, и не капель, и не смешливое, а что-то жесткое, холодное и острое, как сталь кинжала сверкнула в этих взглядах.

Сила вокруг, лениво колыхающая этот золотистый «кисель» энергии, вдруг взбурлила обеспокоенностью. Курук тихо спросил:

— Ты тоже это чувствуешь?

— Не понял, — Траджен прикрыл глаза,- они без нас, что ли ушли або пугать?

-Да нет, — Курук повернулся к выходу из корабля, — совсем тут, рядом, нечто живое...

— Погоди, — Траджен бросился к ящику, где Кардо прятал свои сокровища, выхватил первый попавшийся бластер, обойма почти целая...

Рены разом направились к рампе, Костя скривился, опя-я-ять какая-то фигня! Да когда ж уже...

Валера молча поспешил за Ренами, почти на выходе уже было слышно, как откуда-то издалека мужской голос зовет: «Кла-ва-а-а!»

— Фаст фарринг! — прошипел Траджен, всматриваясь в темноту. Мешали огни светопатронов, делавшие границы мрака резче. Но уже все слышали, что что-то шумно дышит, движется, и нелегкое! И тут раздалось ржание лошади, совсем рядом! Костя провел мысленно траекторию движения, светопатроны, бля, мешают! И бросился вперед, а вот Траджен, выйдя из поля освещения, понял, что это пулга несется, ничего не видя, а у нее впереди... Конец дороги! И там стоят вездеходы и сдохший спидер, засыпанный снегом.

Валера крикнул:

— Костян!

Траджен вскинул руку вверх и нажал на триггер. Оранжевые лучи взмыли в небо, описывая дугу, Рен опускал руку, потом выпуская лазеры в темноту заснеженного поля.

Клава, завидев нечто огненное прямо перед собой, поняла, что забежала вообще не туда, а Костя уже бежал к ней и орал:

— Клава-а-а! Тпру-у-у!

Лошадка решила, что с нее хватит и ринулась на разворот, врезавшись в массу снега, и засела там вместе с санями, хрипя и фыркая.

Костя с Валерой продрались сквозь сугроб, успокаивая лошадь.

Клава, таскавшая в столовую фляги с молоком с фермы и хлеб из пекарни, голоса узнала, потому что каждый Клаве вкусняшку подносил. Голову повернула и жалобно заржала ввиду своего незавидного положения.

Но Рены не успокоились, потому как из темноты опять послышалось чье-то тяжелое дыхание..

Оператор КиПиА, спортивного вида мужчина лет сорока, уже почти без сил, нагнал-таки пропажу, но увидев в красном оттеночном свете и Клаву в поле, и Валерку, и Костика и еще двоих мужиков в тулупах и шапках, облегченно выдохнул, и уже шагом поплелся к спасителям общественного достояния:

— Там.... Какая-то обезьяна... орала... и напугала... Клаву...

Только увидев, что Курук стоит в визорах, а Траджен в вокодере, то есть вид имели прямо-таки зловещий, как будто кто-то со времен учений по Гражданской обороне вдруг возник в ночи Цыеля, хотя и не противогазы вроде, оператор похлопал глазами, смахивая капли пота, скатившиеся на нос.

— А что это у вас? — оторопело спросил спортивный мужчина, между прочим КМС по легкой атлетике.

И только после этого он перевел взгляд на «Канюк», темной массой притулившийся к лесу, из недр которого в открытую рампу струился в темноту вечера бликующий от дождика свет.

Курук посмотрел на Траджена, Костя застыл по колено в снегу, прижимаясь щекой к морде Клавы, судорожно всхрапывающей и все же обрадованной, что тут свои есть, а Валера, выдохнув «Хух, мля...», сказал:

— Вездеход. Всепогодный. Полевые испытания. Секретная модель. Гостайна. Ферштейн?

Оператор отвел взгляд от корабля и неуверенно кивнул:

— Ферштейн. А эти кто?

— Испытатели, кто, — бросил Костя, выводя Клаву на дорогу, — не видишь что ли, тестируют они машину...

Когда небо расцветили выстрелы лазера, Альбрех заорал, прихлопывая руками по бедрам:

— Все-е-е! Наши завалили чужаков!

Дед Саня не понял смысла сказанного на аурбеше, но оглянулся.

Молодая поросль, удивилась:

— Валера там фейерверки пускать уже начали? А мы тут...

Михалыч посмотрел на дядю Давида:

— Эх, Аванесыч! Ну вот не вовремя вы...

Рены двинули к воротам, дед Саня за лыжами, а песновпецы, сомкнув ряды, остались стоять на дороге с пустым мешком и поломанным шестом.

— А нам делать чего? — осторожно спросил инженер Серега.

Дядя Давид думал.

— У меня вот есть рационализаторское предложение... — начал Серега.

— Заткнись, а? — сказал начальник смены и скомандовал, — Идем за Клавой и нашим оператором!

Далеко идти не пришлось. Дед Саня только стартанул к кораблю, Рены дружно шагали в направлении своего «Канюка», Давид Аванесович вел за собой группу спасения, как тарахтение двигателей снегоходов и приветственное ржание Клавы остановили поход.

Баба Женя вышла из ворот, за ней Кардо, тянувший на санках внушительный мешок с дарами:

— Давид! — крикнула хозяйка, — Раз уж пришли, принесли нам радость...

— И достаток! — уточнил молодой балбес, смотря во все глаза на мешок.

— Песню вон спели, пострадали, опять же... — баба Женя покачала головой, укоризненно глядя на веселого Альбреха, — вот вам, ребятки от нас подарки! И ходу, давайте, ходу!

«Ходу» от заимки сделали основательно. Лошадка Клава несла своих пассажиров в Цыель, сама радуясь, что подальше от такого страшного места, а песнопевцы и несуны достатка и радостей материли инженера Серегу за плохую аналитику. А ведь у него техническое образование! Высшее!

Притихший и много переживший оператор КиПиА в укорениях инженера не участвовал. Дядя Давид, считая оператора героем, видел, что устал, все же, может, человек мировой рекорд в беге на километр установил! Но все равно спросил:

— А что там Валерка-то в тайге делал?

— Товарищи! — серьезно сказал оператор КиПиА, — Я не должен вам этого говорить, но вы должны знать, потому что мы вместе пережили практически форс-мажорную ситуацию. Там, товарищи, Валера и инженеры-испытатели, испытывают новую модель всепогодного вездехода. Но это информация закрытая. Но меня, товарищи, берет гордость за нашу страну! Вы бы видели этот вездеход! Это ж субмарина какая-то! Но сухопутная! Никогда американцам нас не догнать!

Дядя Давид, натянув вожжи, обернулся к участникам событий и проникновенно сказал:

— Узнаю, кто где ляпнет... Про вездеход...

Мимо сияющего огнями клуба Клава пыталась прибавить хода, но тут наперерез выбежал бдительный Сергеич, который после баньки и борща заступил на охрану общественного порядка:

— Аванесыч! — Иван Сергеич с подозрением посмотрел на мешок, молодая поросль прижала пузатенький мешок покрепче к себе. Еще чего! Они честно наколядовали!

— Я вот все смотрю, смотрю, вы Валеру-то не видали, а? Вроде ж нету его нигде, к Ирине Петровне точно не проходил, я наблюдаю...

— А Валера с Костей там, в тайге, — звонко доложил один из балбесов, — мы вот у бабы Жени сейчас...

Тут инженер Серега неинтеллигентно пихнул электромеханика в спину:

— Затухни, падла...

-А-а-а...- участковый оглядел кучкующихся молодежь и студентов, а так же контингент старшей возрастной группы возле клуба, — значит он там, у Михалыча...

— Да, — легко подтвердил дядя Давид, и шимпанзе там, и егеря, и кореша Валеркины, и еще испытатели...

Тут вся смена замерла и с удивлением смотрели на старшего.

— И испытатели там? — удивился Сергеич, — А эти каким образом там оказались?

— На вездеходе! — ответил оператор КиПиА, заметно нервничая и почему-то дав «петуха» в голосе, — У них там вездеход есть!

— А, ну тогда лады, — отлегло у Сергеича, — значит там они своей компанией... Дискотека им не интересна...

— Да нафиг она кому сдалась! — не выдержал второй балбес, который очень хотел в общагу, посмотреть, что там в мешке от бабы Жени, и просто лечь спать.

— Нам на смену завтра, — согласился Давид Аванесович, — хватит с нас приключений.

Клава потрясла головой, пофыркала, долбанула копытом снег и тоже согласилась, что лучше уж домой, в стойло.

Зинаида Денисовна, которая ждала Зигфрида Викторовича, чтобы уже идти домой, заслышав про Валеру, мгновенно оказалась в зоне хорошей слышимости разговора.

Лошадка Клава понесла нефтяников навстречу теплому дому, Сергеич, облегченно вздохнув, направился в клуб, а Зинаида Денисовна, наполняясь отчаянием, лихорадочно соображала, как бы сейчас успокоить Ирину. Выходило, что лучше не соваться. Но ведь девочка совсем одна...

— Вот, мальчики, — баба Женя указала Ренам на ворох разноцветного одеяния, — выбирайте, кому что подойдет.

Траджен аккуратно, словно это клубок жуков-пелко, от которых вскакивали волдыри по всему телу, поворошил эту кучу, на ощупь достал оттуда некий предмет, который при ближайшем рассмотрении оказался маской существа, напоминающего ушастого серого сквиба, и с унынием в ледниках своих глаз уставился на нее, соображая, зачем грозным куття-войса морда совершенно не грозного сквиба?

— И что с этим делать? — Курук вытащил нечто бесформенное, сделанное из бурой шкуры, из которой торчали еще какие-то непонятные пучки.

— Ох, — баба Женя покачала головой, — и как вы в этих своих космосах там живете? Ну, ничего же не знаете!

Осознание, что Рены без ее помощи точно не справятся с вроде бы обычными костюмами куття войса, которые были в каждой уважающей себя семье, заставило хозяйку ускорить процесс одевания, а то, пока они додумаю свои мысли, уже и время уйдет совсем.

— Это маски, — начала объяснять баба Женя, раскладывая перед Ренами три маски поросят, две — зайчиков и одну серого козленка.

Отдельно была торжественно выложена маска, в которой все тут же опознали симеонга, каким он мог бы быть в раннем детстве, и то, при условии, если бы он родился… ну, как минимум, добрым… Потому что мартышка из картона улыбалась на всю ширину маски.

Хотя, гораздо лучше, если Альбрех улыбнется сам.

— Это Борька! — Курук сразу опознал в маске козленка обитателя хлева — боевого козла Бориса.

Он взял ее, покрутил в руках и приложил к лицу, как до этого показала им баба Женя, и посмотрел на остальных через круглые прорези в маске. Козел Борька с глазами вечернего хищника?

Остальные весело заржали, глядя, как Курук вертит головой, пытаясь рассмотреть свое отражение в блестящем боку самовара.

— Ты в ней выглядишь, как испуганный тройг-инвалид, — хохотнул Викрул, выхватывая маску сквиба, местного зайца, как пояснила баба Женя, и тоже приложил ее к лицу.

А дальше Рены, под контролем бабы Жени принялись наряжаться в этих самых куття войса.

Роли трех поросят были распределены между Ушаром, Кардо и Ап,леком. Причем Кардо выглядел совсем уж... большим поросенком, баба Женя бы квалифицировала его как полноценного кабана. Но кабанчики чуть меньше тоже не выглядели поросятами. Однако надевать свои ведра на головы баба Женя категорически запретила:

— Да вы что! Вы ж куття-войса, а не немчура поганая из фильму про Алексанра Невского! Видали мы, как там рыцари эти... к нам хаживали?

Рены не видали, но поняли, что свои шлемы отставить.

Ушару, Кардо и Ап’леку же достались длинные тулупы из овчины, вывернутые наизнанку, поверх которых были накинуты сети, с вплетенными между некрупными ячейками пучками сухой травы, клочья мочала и мешковины. Лица под масками тоже скрывали куски мешковины с прорезями для глаз.

Курук из уважения к боевому козлу Борису, оставил маску козленка себе, получив в довесок к ней длинную, до пят шубу, мех на которой был основательно побит временем и торчал клочьями в разные стороны.

Траджену с Викрулом достались маски зайцев, к которым прилагались заячьи полушубки, поверх которых баба Женя накинула сшитые когда-то из мешковины накидки с пришитыми в разнобой кусочками меха, оставшегося от выделанных шкур в разные времена.

Вид у принарядившихся Ренов был такой, словно они после длительного запоя, в процессе которого успели заложить свою одежду, шлемы, оружие, и, похоже еще и свою репутацию, решили все-таки идти на дело, экипировавшись на ближайшей помойке ,и вместо шлемов укрываясь за стыренными в ближайшем балагане карнавальными масками. Отличие было только в трезвости взглядов и отсутствии в дыхании трехдневного перегара. Хотя, чтобы так просра... пропить все, и репутацию тоже, Рены точно столько не выпьют. Однако именно такое впечатление и складывалось.

В таком виде, ржущими друг над другом и отпускавшими друг другу шуточки не совсем приличного содержания, обнаружил Альбрех, который уже успел подкрепиться и унюхать заначку деда Сани, но забрать ее не мог, потому как летчики пили чай, а деда Саню не проведешь.

Симеонг с минуту смотрел на рыцарей тяжелым, ничего хорошего не обещающим взглядом, отчего они даже немного притихли (неужели с дозой ошиблись?), после чего изрек:

— Вот я долго наблюдал за вами, фифреки, ожидая, когда же ваши мозги окончательно набекрень съедут. И вот этот день настал! — симеонг поднял палец вверх, посмотрев на потолок, и все посмотрели на потолок. Там ничего не было.

— А все из-за чего? А все из-за баб! Я вас предупреждал, что эти скуги точно ваши мозги через соломинку высосут. Ладно, Викрул. Он своих рыбок и птичек всегда держал на коротком поводке, и то в итоге эти рыбо-птицы у него последние извилины выклевали. Теперь мы все идем хрен знает куда, чтобы какая-то Ирка, бля, досталась нашему Валере! А другой что, нет? Попроще, а?

— Ты, это… не горячись, — прогудел Кардо, старательно пряча за спиной маску симеонга-добряка, то есть мартышки — Это все входит в план по возвращению домой.

— И это тоже? — возмутился Альбрех, ткнув пальцем в торчащие во все стороны пучки соломы на «одежде» Викрула, который, сколько помнил симеонг, никогда не позволил бы себе надеть что-то, даже издали напоминающее этот вопиющий нищенский хлам, в который сейчас были облачены все Рены.

— И это тоже, — подтвердил Кардо, доставая из-за спины маску и ловким движением напяливая ее на голову Альбреху, — сейчас тебе остальную экипировку выдадут. На дело сегодня идем! Местных або пугать!

Пока Рены привыкали к своим неотразимым образам куття-войса, баба Женя наряжалась у себя в комнате, помолодев сразу лет на двадцать, и так и эдак покрутившись пред зеркалом.

Свой любимый плюшевый жакет-манарку, приталенный и на ватине, баба Женя покупала, когда он был на пике моды. То есть в середине пятидесятых. И заиметь такой жакет считалось особым шиком! Баба Женя свою «плюшку» берегла, надевала по праздникам, да когда в район ездила, покрасоваться и родне показать, какая она щеголиха и как ее Санечка о ней заботится. Это потом уже жакеты висели в сельпо, бери — не хочу, а баба Женя успела побыть модницей. Со временем «плюшка» выгорела и вместо черного приобрела фиолетовый отлив, но расстаться с ней баба Женя уже не могла. Под жакет пошла юбка из драпа, тоже, из «здравствуй молодость», зато теплая! Большой пуховый платок, некогда предмет зависти бабки Мошевой, теперь опоясывал бабу Женю крест-накрест, но портили все основательно протертые дыры. Зато скрывал платок почти полностью. Маску лисички-сестрички когда-то покупали внучке Настене... Повязав кокетливым обхватом лба елочной мишурой голову, баба Женя осталась собой довольна.

А дед Саня, осмотрев летчиков, цмыкнул и притащил из своих запасов плащ-палатку, которая закрывала глубоким капюшоном форменную шапку и удлиненную куртку, которая почему-то в листе выдачи именовалась «шубой», хотя больше похожа была на укороченный тулуп.

Дед Саня еще посмотрел, опять цмыкнул, и сверху набросил на Валеру сеть, которую по осени конфисковал у нефтяников, а Косте достался масхалат и маска доктора Айболита. В масхалате на четыре размера больше, Костя выглядел как толстый Карлсон, а Валера, натянув маску волка, услышал, как дед Саня засмеялся:

— Капкан еще на тебя прицепить надо, вообще никто не поймет, что это ходит, будешь цепью звенеть. Неизвестный науке зверь.

Сбор труппы во дворе бабу Женю порадовал. Рены веселились, неожиданно для них эти странные переодевания заслонили зудящее напряжение и на какое-то время отодвинули дрохами-абордажными крюками впившиеся мысли о том, что они оказались почти в безвыходной ситуации, даже сами не зная где, а дата отлета домой все еще туманна. Да и сомнения в том, что «Канюк» и здешнее топливо имеют стопроцентную совместимость, оставались тревожными.

Не сейчас! Что-то особенное витало в самой атмосфере, в приподнятом настроении деда Сани, в глазах которого играл молодой задор. Он лихо провел губами по губной гармошке, выдувая залихватскую мелодию, так, что Альбрех, которому объяснили, что маска обязательна, потому как не стоит афишировать свою настоящую личность, приплясывал в такт.

Баба Женя, смотревшаяся среди Ренов, пилотов и деда Сани как бедная падчерица, ушедшая за подснежниками посреди дремучего леса, объясняла Альбреху движениями, которые он старательно повторял, а Рены, глядя на это, любезно шутили над Валерой, что Ирина точно, завидев странную дурковатую «девочку» в кроличьей шубке, пуховом платке и красных рейтузах, пришедшую поддержать пилота, сжалится над ним и сдаст позиции, только бы не мучить «ребенка».

То, что в Силе вдруг стало происходить что-то странное, Ушар почувствовал первым, уже понимая, что этот всегдашний золотистый «кисель» просто заклубился тяжелыми валами вокруг, а ведь так уже было... Ап’лек замолчал, но Викрул продолжал давать советы Валере, Костя поглядывал на командира, потому как за шуточки и более нейтральные мог въехать шутнику, но тут Валера неожиданно рассмеялся. Наверное потому, что все намеки и сравнения носили какой-то основательно дружеский характер...

-Да крифф возьми! — воскликнул Ушар, когда Сила сгустилась настолько, что Рены в ней стояли, как будто в барокамере, отдельно от окружавших их людей. И тревожная такая, гудящая тишина, словно в ушах звенело... Браслет Ушара под слоями одежды начал стремительно нагреваться, он схватился за запястье, уже понимая, что это ОПЯТЬ происходит? ПОЧЕМУ? Юми... так близко?

Синяя вспышка почти ослепила деда Саню, он несколько секунд видел только какие-то мелькания яркие перед глазами, баба Женя, охнув, осела на ступени лестнички, а Альбрех, резво развернувшись, присел рядом с нею, указывая рукой в варежке на стену сарая:

— Пффас-с-ск!

Глаза у симеонга засветились янтарным оттенком, а отражалось в них нечто, что баба Женя восприняла, как колдовство какое-то. В этой радужке она явственно видела дыру в стене хлева и там три фигуры! Баба Женя посмотрела на стену хлева — ничего, только эти синие сполохи, как будто кто-то водил зеркальцем, ловя зайчиков солнечных. А эти не солнечные, а синие!

Рены в это время все повернулись, поснимали маски и теперь говорили на своем языке, но почему-то обращаясь к бревнам.

Дед Саня, стоя с Валерой и Костей чуть дальше, невозмутимо сказал:

— Видали? Полыхнуло опять. Это у них, значит, связь такая. Не по телефону или рации, а напрямую, как мост между Московой и Вашингтном. Говорят вон. Смотри, смотри!

— Да куда смотреть-то, — прошептал пораженный Костя.

— Ну, куда-куда... -проворчал дед Саня, — куда наши парни смотрят, туда и мы.

— Там бревна и как короткое замыкание в грозу, — задумчиво пробормотал Валера, — интересно, но, похоже, они действительно с кем-то говорят!

— А я о чем? Говорят — ладно, — со знанием дела подмигнул Михалыч, — вот Ушар успел на свиданку со своей смотаться. Только вернулся без штанов.

— Это как? — не понял Костя.

— Да как. Голый!

— Но этого же быть не может, — потрясенный Костя посмотрел на Валеру.

Тот пожал плечами:

— Почему нет? Мы ж не знаем, что там конкретно у них за технологии. Может телепорт. Как у фантастов. Я еще в школе читал.

В этот момент Ушар рванулся вперед, ухнул, согнулся, прямо из стены ему в лицо вылетело что-то... Снова синяя вспышка, баба Женя вскрикнула, а Альбрех заорал: «Венг шеббс!»

— О! — авторитетно сказал дед Саня, — Конец связи! Одежку, значит, супружница вернула! Но, судя по всему, что-то там не то... А ну, пошли спросим, о чем речь у них была.

Рены, потрясенные не меньше Костика, галдели на своем, практически на повышенных тонах, как определила баба Женя, волновались. Дед Саня, подняв кальсоны и тельняшку, определил, что точно их одежка, пропавшая вроде навсегда, а Ушар, продышавшись, влепил кулаком в стену хлева, совершенно не обращая внимания на боль.

Дед Саня сурово посмотрел на Траджена:

— И что на этот раз? Кто приходил?

— Начальство, — как-то мрачно ответил Траджен, крутя свою маску в руках.

— Это он Ушару въехал? — поинтересовался Валера.

— Да если б, — Траджен надел маску, не надвигая ее на глаза, — нет, мы главное попытались сказать, что мы топливо добываем, что Ирка — важный этап. Вот скажи, важный или нет?

— Да, важный, — согласился Валера, — но причем тут топливо и Ирина.

— Как же...- Траджен посмотрел на бабу Женю, — надо же ее как-то двинуть к принятию правильного решения, что бы уж спокоен был. Мы и «Канюк», мы и куття-войса...

Баба Женя хлопнула в ладоши, правда хлопка не вышло, рукавицы мешали:

— А как, Валер, скажи, если все на волосине висит? Если она собралась уезжать? А? Как?

Тут баба Женя замолчала и посмотрела на Ренов, которые переваривали встречу, разногласия в понимании произошедшего и полученной информации варьировались самыми разными способами.

— А вы что ж, про Ирину и Валерку рассказали? И все?

— А про что? — не понял Ап’лек, — Сейчас у нас какая задача? Ирка!

— Ох и дурни, — махнула рукой баба Женя, — кто ж своей жене про какую-то чужую говорит?

— Но мы не про это! — возразил Викрул, — Мы же про то, что у нас топлива нет вообще!

— Сейчас еще тут еще собрание партийное устройте, — дед Саня, нахлобучив поглубже шапку с пришитой тканью с прорезями для глаз, вмешался своим авторитетом старшего по званию, и по возрасту, — Пока будем голосовать, кто «за», кто «против», кто «воздержался», время наше выйдет! У нас строго! Завтра ж всем на работу! Так что хулиганить будет можно только до одиннадцати! Евгения! Сеанс связи уже прошел, а нам надо дело делать. Выводи Кольку!

Нина Яковлевна Пыстина, обладая умом пытливым и сверхлюбопытным, считала, что владеть информацией это ее кредо. Тем более, что Цыель, как правило, все новости из личной жизни каждого узнавал именно от нее. Даже те, кого эти новости касались, тоже узнавали о своей личной жизни от Нины Яковлевны. Иногда много интересного, заслушаешься.

То, что в отношениях Ирины и Валеры произошел перелом, бабка Пыстина была уверена. А виной всему кто? Венька! Для купирования катастрофы нужно было категорически знать, что там Пупыщев Ирке-то наболтал! Поэтому Нина Яковлевна, немного отогревшись дома, успела принять детскую бригаду колядовщиков, наградив их от своих щедрот, потом скоренько оделась и отправилась караулить шамана Ваську, чтобы выведать у него причину Иркиного горя.

Бабка Пыстина окопалась в сугробе у забора, за углом хлева метрах в десяти от сортира, рассчитав, что Веня и Васька достаточно напраздновались, чтобы шаман сбегал на двор. Вот тут она его и перехватит, заблокировав путь обратно в дом!

Движение за запорошенными снегом деревьями Нина Яковлевна зафиксировала боковым зрением и затаилась, потому что с той стороны к поселку подходили только волки. Нечасто.

По мере проявления из темноты страшных фигур Нина Яковлевна все сильнее вжималась спиной в забор, начиная подвывать. Некие личности, в количестве шести штук, огромные и ужасные, вместо лиц в темноте, за ветками и не рассмотреть, какие-то рожи, двигались почти бесшумно прямиком к улице! Дом Вени был крайним, видимо, хотели просочиться незамеченными?

Рены, подбодренные бабой Женей и еще раз проинструктированные дедом Саней, были сориентированы по дому Пупыщева, чтобы немного совсем навести шороху в паре дворов, так сказать, обозначить себя.

Труппа куття-войса разделилась, снегоходы и Кольку с санями оставили под укрытием елочек и пихт, чтобы не баламутить население.

Баба Женя вела за руку Альбреха, рядом шел Викрул, как гарант того, что симеонг не сорвет мероприятие. Костя и Валера направились к дому Юсевых, выполняя установку бабы Жени быть «хорошими» куття-войся. Веселыми! А остальные под командованием деда Сани должны были совершить обходной маневр и пройти боевое крещение, как куття-войса... невеселые, короче. Правда, свою невеселость им следовало выражать исключительно действиями. Говорить что-то ряженым было запрещено.

Группа деда Сани скрытно выдвинулась к дому Вени Пупыщева, потому как Веня исключительно надежный вариант для первого выступления. В его дворе столько всякого хлама присутствовало, что самое то!

Пупыщев был мастером золотые руки, все знали, вот и сбагривали ему поломанные предметы быта, которые он или ремонтировал, или оставлял, вдруг пригодятся. И пригождались! Поэтому Веня складировал все, от старых радиол до шифера во дворе. Особо деда Саню привлекала куча чайников, помятых самоваров, керосинок, остатков ухватов, прохудившихся ведер, печных заслонок и прочего домашнего металлолома. Это, чтоб парням весело было!

Ушар с интересом повернул голову, почувствовав, что там, в сугробе, кто это прячется старательно. Ухмылочка отобразилась на губах Рена, потому что эмоции этого, в засаде, Ушару понравились. Вкусные эмоции! Почти паника!

В три прыжка он оказался почти рядом, зарычав страшно-страшно, от чего бабка Пыстина подорвалась и заорала:

— Аа-а-а-а! Вежо-ом! Куття-войса! А-а-а-а! — бросившись продираться по снегу в сторону леса, но была поднята неведомой силой и посажена на покатую, укрытую снегом крышу хлева, где угнездилась, вцепившись в этот снег руками и ногами.

В это время шаман Васька, выбежавший трусцой по направлению к заведению типа сортир, уже выскочил из границ двора, когда бабка Пыстина подняла тревогу, вопя о каких-то оборотнях. Услышав ее вопли, Васька обомлел от страха.

«Оборотни», выстроившись один за другим и прилипнув к забору, двигались под прикрытием тени от крыш хоздвора к воротам, однако Ушар, оказавшийся в боевом охранении, переведя прицел Силы на Ваську, шагнул вперед, заставив того заорать: «А-а-а-а-а-а!», создав довольно спевшийся дуэт с Ниной Яковлевной. Тем более бабка Пыстина голосила контральто, а Васька лирическим тенором. В целом выходило неплохо, как решил на слух Ушар, закинув шамана на крышу к Нине Яковлевне, не дав достигнуть сортира, куда, собственно, тот стремился.

Ушар расхохотался и двинулся к своим, а шаман Васька, подняв лицо из снега увидел нависшую над ним бабку Пыстину с грозной гримасой на лице:

— Ух, зэв омеоль, говори, что Венька Ирке наболтал!

Васька, который выскочил «до ветру», натянув наспех старую фуфайку Вени, под которой была только майка-алкоголичка на худосочное тело, да в трениках и котах, вертко попытался сползти вниз, уж больно припирало отлить, но Нина Яковлевна, ухватив его воротник фуфайки в сухом кулачке, с угрозой сказала:

— Вот лучше сразу скажи! А то обоссышься тут и примерзнешь!

Васька понял, что угроза имеет место быть сбывшейся и выдал:

— И ничего не сказал плохого! Сами видели, как Костя и Валерка покатили куда-то, говорили, что их ждут! Праздновать! Вениамин так Ирке и сказал, чтоб не выглядывала, не придет он, и не маялась.

Бабка Пыстина охнула и отпустила узника, Васька соскользнул прямо в сугроб и, подбрасывая острые колени, помчался к сортиру. А Нина Яковлевна, съехав с крыши в тот же сугроб, побежала докладывать Зинаиде Денисовне. Что Валерка, злодей, оказывается, сам вчера пригласил Ирку на свиданку, обещал же!, а сам уже умотал к кому-то! Бедная, бедная наша горемычная Ирочка! Один козел, бросил ее с дитем, и тут второй такой же!

Дед Саня, руководя, как на фронте, в разведке, строго знаками, рассредоточил свою группу и скомандовал:

— Пошли!

Рены, перемахнув забор, приземлились с приличным шумом, потому как всякий хлам тоже был рассредоточен.

Дальше было дело привычное. Вносить хаос и совершать локальные разрушения для Ренов — дело плевое. Многочисленное барахло Вени, частично присыпанное снегом, частично вмерзшее в этот снег при оттепели, было выдрано и поднято в воздух, а потом Рены стали с молодецким задором швырять это все куда попало. Чайники, самовары, куски шифера, ведра и корыта, шайки, лейки, доски и даже собачья миска, следуя своим траекториям, бахало в стены избы, сараев, хлева, сталкивалось друг с другом, создавая веселую такую карусель.

Дед Саня, выйдя на позицию, с особым чувством засадил приличным куском спрессованного снега в окно, а потом, уклоняясь от барражирующих вокруг предметов, подкатил старую кадку к входной двери. Вода в ней замерзла, так что двери открыть можно, конечно, но надо поднатужиться.

Во двор с задних ворот вбежал Васька шаман, завидел странные существа высокого роста, которые то так, то эдак поворачивались, вытянув руку, а все, что было не прибито, летало и даже разлеталось в дребезги (шифер), вжался в стену хлева и сполз вниз, обхватив голову руками.

Веня, пытаясь открыть двери, просунул голову, осмотрел погром и куття-войса, исчез, снова высунул, на этот раз руку и показал, что у него есть колясина колбасы. Краковской. Ирка подсунула. Но колбаса краковская это ж куття-войса самое то, на закусь!

— Эй, вы! Ваше! Забирайте!

Васька хотел было воспротивиться, но тут один из ряженых махнул рукой сверху вниз, ужасные куття-войса остановили свои действия и быстро сиганули через забор, кто где стоял.

Старший показал Вене, который снова просунул голову и толкал дверь, пытаясь задвинуть кадку, кулак и тоже удалился. Через ворота.

Шаман Васька, рассмотрев разгромленный двор, поежился, кутаясь в фуфайку и сказал:

— Хорошо хоть рожи нам не разбили...

— Им нельзя, — ответил Веня, нахмурившись, он прекрасно знал, кто был старший, хотя недоумевал, кто такие эти куття-войса, откуда он их взял?

У деда Сани были свои счеты с Веней. Вот ничего не мог с собой поделать! Напрямую, вроде, морду ему бить не за что, а тянет! Потому что Михалыч до сих пор ревновал свою Гешу! Потому что этот румяный Веня, как рассказала доверительно Нинка Пыстина, сватался в ЕГО Женьке! Ну, то, что Женька румяного Веню послала о-о-очень далеко, для Сани не имело значения. Это ж надо! Ухаживал он! Когда Саня там... за линию фронта, а Венька тут... Не останавливало Михалыча и то, что когда он там, за линию фронта, о существовании Женьки он вообще не имел понятия. Но Веня регулярно получал разгром своего хранилища, раз в год. Вот за то, что в сорок втором, когда Евгения его отфутболила, только и пошел на фронт.

Но личное дед Саня не афишировал. Баба Женя считала, что ее Санечка Веню не любит, потому что тот непорядочный. Танька Мошева выскочила замуж перед войной за друга Вени, Спира. А потом Таня получила похоронку. И Веня к ней опять прилип. А она отказала. И тогда Веня назло приезжал в район и увивался за Женей. Но Женя его тоже послала. Тогда он ушел на фронт, чтобы героически погибнуть. Не погиб! Тогда опять приклеился к Тане Мошевой. И вроде как она, наконец, ему начала симпатизировать. Но потом стало известно, что Веня никакой не бобыль, а к некоторым вдовушкам в районе наведывается. Танька Мошева ему по румяным щекам надавала и плюнула в спину. Вот так уже сорок лет и враждуют.

Так что дед Саня с удовлетворением отметил, как качественно его пришельцы погромили двор Веньке. Пусть теперь порядок наводит!

Баба Женя повела свою группу к Юсевым, потому как дом крайний, у магазина, где, что понятно, сейчас никому делать нечего, а у Юсевых ребятня, пусть повизжат да похохочут!

Куття-войса, затарабанив в ворота кулаком Валеры, приготовились. Ворота застонали, собаки залаяли. Сам Юсев, мужчина крупный, лесоруб, открыл, стоя на морозе в толстом свитере и сказал:

— Только попробуйте мне снегоход на крышу закинуть! — и отступил, давая дорогу.

Баба Женя, подняв маску лисичку, звонким голосом запела:

-Коляды-моляды, отворяй ворота.

Снеги на землю падали, перепадывали.

Прикатилось Рождество господину под окно.

Ты вставай господин, разбужай госпожу.

Хлебом-солью накормлю, в путь-дорожку снаряжу.

Баба Женя подхватила «под ручку» Альбреха, который старательно исполнял выученное кружение, закидывая ноги назад и тряся детским бубном, а Костя-Айболит стучал ложками по коленке.

От села до села голова весела.

Сердцо радуеце-перерадуеце.

Как у нашей-то матки телятко-те ладки,

Скачут через грядки.

Копыцами шелкают, хвостом не задевают.

Молока-те густы, сметаны-те толсты...

Трое отпрысков Юсевых, от лет шести до одиннадцати с радостными криками: «Куття-войса к нам!» вывалились во двор, кидаясь снегом.

Викрул скакал по кругу, поднимал руки до уровня плеч, вроде бы за детворой. Они разбегались, хохотали, пытались ухватить Викрула за клоки шерсти в шубе:

— Не догонишь, не догонишь!

Валера молча стоял, возвышаясь мрачной громадой, сквозь прорези в маске волка наблюдая за происходящим.

Костя в ответ тоже киданул снега, детвора визжала и пряталась. Смешной Айболит, как снеговик! Снег летел и в Валеру, но Валера стоял под обстрелом, потому что боялся нечаянно потерять то, что прятал в кармане за пазухой.

Баба Женя еще прибавила темпа, Альбрех, уперев руки в бока шубки, как баба Женя показывала, сделал несколько приседаний, потопал пимами, побряцал бубном, повилял бедрами. Входил в норму.

<tab Младшее дите крикнуло:

— Куття-войса девочка! Чур я, чур я! — и как-то быстренько подскочило и сдернуло маску с Альбреха.

Альбрех, не ожидая такой прыти, застыл, дите захохотало и, обняв симеонга, сказала, глядя ему в глаза:

— Ты девочка-обезьянка, да?

Альбрех закатил глаза кверху и рухнул на снег.

Возникшая пауза и причитания жены-Юсевой заставили Валеру отмереть. Он наклонился и похлопал Альбреха по щекам. Симеонг открыл глаза и отчетливо произнес:

— Еще один чайник Гиджу, крифф!

Лесоруб поднял от удивления брови, жена лесоруба указала притихшим детям идти в дом, а баба Женя сказала:

— Это ж с цирки! Они все умеют! Хотели детишков порадовать! Переволновался.

Викрул потянул Альбреха, Валера одним рывком закинул его себе на плечо, а жена Юсева метнулась в сени и уже вынесла оттуда завернутые в пергаментную бумагу пироги-чериняни:

— С Рождеством!

Альбрех уминал добытый черинянь, сидя в санях, практически рыча. Первое выступление на публике потрясло до глубины его черной души. Детские ручонки, обнявшие симеонга, и огромные ясные глаза пронзали насквозь чем-то необыкновенным, до селе ни разу не испытанным. У Альбреха не было ничего, кроме его мастерской на астероиде, одиночества, необузданно-неуправляемых Ренов, которым все пофиг, и которые откровенно использовали Тень для себя лично. Война, смерть, кровь, чья-то боль, для них не имели никакого значения. До определенного момента.

Момент, когда восторг и лавина доброты накрыли Альбреха, он воспринял, как нападение на себя любимого. Поэтому поглощал черинянь, облизывая пальцы прямо на морозе и ругался.

— И как вот его теперь... на Таньку Мошеву направлять? — баба Женя с жалостью смотрела на кузнеца, — Он, вон, брыкнулся от махонькой Лидочки, а ну, Танька ему шваброй заедет? Скорую вызывать с района? Так не приедет.

Викрул вслушивался в слова бабы Жени, считывая эмоции (разные) симеонга. Смысл сомнений хозяйки был понятен. Поэтому Вик наклонился к жующему Альбреху и сказал:

— Еще раз вырубишься, мы тебя до окончания операции закроем в чулане у деда Сани и будешь жрать только воду и хлеб, а в сортир — в ведро. Принял?

— Я не сам! — огрызнулся Альбрех, плюя мелкие рыбьи косточки, — Так получилось! Не успел Силой эту мерзкую девчонку...

— Про Силу пока забудь, — процедил Викрул, — вот можешь просто весело и с огоньком скакать, кружиться и в бубен звенеть? Вот и исполняй! Остальное не твоя забота.

Группа воссоединилась под покровом ночи, и под лапами замороженных елей решили, что использовать отвлекающий маневр будет не лишним. Кольку хорошо знают, да и снегоходы Михалыча и Валеры все отличат. Поэтому снова разделились.

Дед Саня, отобрав у Валеры сети, укутался основательно, чтоб наверняка, даже на лицо поднакинул, Ренам пофиг, кто их тут узнает, и шестеро открыто пошли куролесить, по направлению к тупиковому переулку, где проживала Ирка.

Вторая часть группы, под шумок, который поднимут Рены, должна проскользнуть в переулок и остановить Кольку и снегоходы за два двора до цели.

Альбреху были объяснены его обязанности, втолковали и то, что бабка Мошева может и в ответку дать. Она такая! Симеонг учел и свой косяк с дальнейшей перспективой голодного карцера, изыскал резервы, то есть поднапряг свою Тьму, чтобы на бабке Мошевой взять реванш, фраккинг, шебс!

Валера почему-то отмалчивался, хотя Костя, слушая рассказ деда Сани, наоборот, взбодрился, вдохновился и рвался в бой. Но его с собой не взяли, кто снегоход второй поведет, а?

Рены, опять натянув свои маски поросят, зайчика и козлика, двинулись в кильватере деда Сани, который показывал дорогу и махал рукой то по одну сторону, то по другую от себя, а дальше уж Рены сами решали, что там надо сделать.

Бабка Пыстина, вырвавшись из рук оборотней, несла свою информацию по улице, и кричала попадавшимся на пути цыельцам, как колядующим, так и тем, кто, открыв ворота, принимал участие личным присутствием:

— Там куття-войса идут! Вене Пупыщеву керку разнесли! Жмот потому что! Не наши! С лесу пришли! Чужи-и-и-е! Там куття-войса идут!

Программа колядования была сбита, потому как кутя-войса за последние лет пятнадцать были хилые и безобидные, в основном старшеклассники собирались, напялив черте-что, так что оглашенная бабка Пыстина растревожила цыельцев.

Так-то лучше их вообще не пускать, но тогда они могут и заборы порушить! Лучше уж отдать сразу чего-нибудь, пока эти чужие беспорядка не наделали.

Нина Яковлевна, между тем, широким шагом спешки добралась до площади, откуда начиналась зона домов для ответственных работников, и увидела Зинаиду Денисовну под ручку с Зигфридом Викторовичем, которые уже почти добрались до своего подъезда.

Зинаида Денисовна, кутаясь в дорогие меха из рыси, обернулась на зов уже практически задыхавшейся от усталости бабки Пыстиной, и удивилась. Обычно в это время Нина Яковлевна уже смотрела телевизор и попивала чай с шаньгами.

— Зина! — с ходу начала Нина Яковлевна, прерывая слова, чтобы вздохнуть, — беда, Зина! Валерка-то наш, змей пызьысь керома оказался!

Зинаида Денисовна нахмурила аккуратно выщипанные брови:

— Почему коварный змей?

— Потому что вчера он орал у Ирки под окном, что сегодня придет к ней, а сам, оказывается, только с Игоркой поговорил, хотя уж и у дома ихнего был, да и укатили они с Костей куда-то, где их, оказывается, ждут!

Зигфрид Викторович почувствовал, как нещадно сжала его локоть рука Зины:

— Ты-то откуда знаешь? — спросила Зинаида Денисовна, стараясь быть невозмутимой, но информация прошлась просто катком по ее сознанию. Что она говорит?

— Да мы ж как раз после Веньки с шаманом Васькой домой-то к Тане и зашли, а Ирка вся... да как мертвая, говорит, не стоит ждать мне гостей, спокойной ночи! Я ж и поняла, что это Венька ей наболтал чего-то. И допросила Ваську. Он врать-то не умеет, блаженный. Он и сказал, как есть. А так вот и есть! Теперь вот я и не знаю, Зина, как там Иринка-то наша... Это ж как девке судьбинушка-то злая-а-а? И чего ж ей такие мужики попадаются-а-а? — в голосе бабки Пыстиной вдруг задрожало, и она смахнула слезинку из уголка глаз варежкой.

В глазах Зинаиды Денисовны отчетливо подморозило, сразу до минус пятидесяти, а всегда милое и добродушное выражение лица сменилось на жестко-немилосердное.

Зигфрид Викторович поежился под теплой шубой из бобра, потому как точно знал, что вот сейчас Зиночка способна расстрелять всех мужиков скопом, без права на помилование. За Ирочку! Потому что, за неимением своих деток, прикипела к племяннице и внуку всем сердцем, а уж на что способна Зинаида Денисовна за своих...

— Зиня, — ласково пропел Зигфрид Викторович, — возможно информации недостаточно...

— Фредя, — мрачно сказала Зинаида Викторовна, — вот лучше молчи сейчас!

— Так, а мне-то что? — шмыгнула носом бабка Пыстина.

— Домой иди, Нина Яковлевна, — строго сказала Зинаида, — если еще кому вот сейчас донесешь свою информацию...

— Да ты что! — отмахнулась бабака Пыстина, — Я ж могила...

— Вот и смотри, чтоб могила не приблизилась, — припечатала Зинаида Денисовна и дернула Зигфрида за рукав, — идем, Игорка, наверное, утомился, а нас ждет, чтобы мы ему пожелали спокойной ночи...

— А Ирка-то? — не устояла бабка Пыстина, — Она ж там одна! А ну, сделает с собой что?

Зинаида обернулась и скривила ехидную улыбку:

— Ира? Плохо ты ее, Яковлевна, знаешь. Тут, скорее, за Валеру я опасаюсь. Если он, вдруг, вспомнит, что ей вчера обещал, да кто-то важнее, видишь ли, оказался...

На заснеженной улице, среди протоптанных тропинок меж сугробами, разминуться было сложновато, зато кое-как расчищенная дорога показалась Ренам привлекательной. Азарт после разгрома Вениного двора подстегнул полусонную Тьму, которая в этом дивном киселе местной Силы осоловело выползала из углов в сознании Ренов, но зато теперь, после хорошего пинка, устраивать безобразия понравилось основательно. Главное, что не надо сматываться и тебе ничего за это не будет! Ю-ю-х-х-ху-у-у!

Девушки визжали, потому что страшные лохматые куття-войса в исполнении Ап’лека и Курука гоняли их по сугробам, широко расставив руки в стороны и рыча из-за своих детских масок. Траджен и Ушар, молча срывали шапки с прохожих, закидывая их куда придется. Приходилось много куда, даже на крыши дворовых построек и в ветви деревьев. Двоих ретивых мужичков, которые возмутились, тоже закинули. Туда же, на крышу. Ушару понравилось.

Кардо ударом кулака валил забор то тут, то там, те, на которые дед Саня указывал, потому как знал, что соседи этот забор по весне все равно новым заменят, зато впечатляет!

Санки, снегоходы и даже пару саней перевернули, лежащие у некоторых дворов бревна раскидали, чем привели в состояние прострации наблюдавших, как верхние бревна двинулись и покатились на дорогу, утягивая за собой остальные, причем с тупым гулким грохотом.

Рены, как и положено кутя-войся, святочным злым духам, все делали молча, даже Кардо, которых замыкал шествие и нес на вытянутых руках открытый мешок, поворачивался к воротам и калиткам, склоняя голову и агрессивно смотря сквозь прорези маски поросенка, которая, чего уж, на его лице смотрелась как розовая блямбочка с пятачком, закрывая только одну треть. Остальное — торчащая холстина. Стра-а-ашно!

Предупрежденное население проворно кидало в мешок свои вкусности, только бы эта банда поскорее прошла мимо их двора. Во дворах-то было, где разгуляться.

Бригадир Паша, стоявший со своей командой на повороте к клубу, обратил внимание на женские визги и всеобщее возбуждение.

Шесть высоких фигур, марширующих по дороге в свете фонарей на столбах, смотрелись зловеще.

— Этоточно не наши, — сказал один из рыбаков, а его дама спряталась за его спину.

Жена Паши вцепилась за его локоть:

— Паш, ну не надо! У нас их сколько уже не было? Сейчас пройдут и все! Это ж куття войса, им положено, их трогать нельзя!

— Угу, — сказал бригадир, — это наших нельзя, а эти...

Паша резонно рассудил, что газовики, эти «зажигалки», как их местные называли, точно, гады, вырвались из района, явились тут... А мы ж еще за прошлый год не рассчитались!

— Явились, — процедил один из рыбаков и сплюнул, — делать что будем?

— Сергеич все равно сейчас бдит на дискотеке, — сказал второй, — надо им ввалить, пока по хорошему, да, Паш?

Бригадир подумал, осмотрел свою команду, прикинул, что мужики точно подключаться, ох, какие-то здоровые больно. Но рассчитаться-то за прошлый год надо! А то как-то нехорошо получается! Приедут втихаря, наберут тут... потом что, явятся в клуб? В Цыеле и так девок меньше, чем строителей понаехало, а тут эти... все из себя.

— Пошли! — сказал Паша разминая кисти.

Дед Саня завидел идущих явно не поздравляться бригадира Пашу и еще шестерых, за которыми семенили по тропинке в снегу дамы, притормозил и оглянулся. Рены остановились, смотря поросятами, козликом и зайчиком, а Траджен сказал Ушару:

— Похоже, парни эти настроены на мордобой? Видимо мы им не понравились.

— Не вопрос, — хохотнул Кардо, — калечить не будем?

Дед Саня выдвинулся вперед и, нарушая все традиции, приподнял свой холщовый покров с лица, покачав головой. Бригадир Паша встал столбом, потому как кого-кого, а деда Саню, как предводителя банды, увидеть не ожидал.

Через секунд пять, бригадир развернулся и кивнул своим:

— Пошли!

Бригада, уже настроившись на помахаться, оторопело проследила взглядом и тоже повернула за своим бригадиром.

— Мы, что, сдрейфили, что ли? — спросил Федюня, самый задиристый и самый младший.

— Это Михалыч со своими, — буркнул Паша, подзывая жену, — а там воины-интернационалисты. Значит, наши.

— А Валерка тогда где? — спросила взволнованно жена Паши.

— Да хрен его знает. Пошли уже, время почти десять...

Колька проскочил мимо клуба, почти галопом, бодро и ухарски, а Викрул, заслышав звуки ритмичной музыки и завидев освещенный и мигающий новогодними огнями гирлянд фасад клуба, не удержался, привстал в санях и залихватски свистнул, заставив бабу Женю, погоняющую вожжами Кольку обернуться:

— Ох, ништо тебе сказано-то было?

— Кантина? — спросил Викрул, придерживая Альбреха, который при слове «кантина» тут же завозился, требуя, чтобы свернули туда.

— Клуб наш, — ответила баба Женя, — очаг культуры, слышь, как окультуриваются? Бум, бум, бум... Вот тут завтра и будете свои фокусы показывать. Да смотрите, чтоб Вавле понравилось! Он лодырей не жалует! Слово держит, но и вы ж не ударьте лицом в грязь!

Викрул не понял, почему Рены должны лицом в грязь, да и где ее тут взять, когда кругом лес, снег, холод, и никакого намека на то, что завтра оттает.

Валера газовал за Колькой, скрываясь в снежном вихре, а Костя, замыкая продвижение, еще и повилял снегоходом, потому что он был без саней, чтобы добавить снежной завесы.

Оживление в этот вечер в Цыеле было всюду, так что сани, лошадь и снегоходы не выбивались из общего настроя. И только когда Валерка, заглушив двигатель, подошел к веселому Кольке, взяв под уздцы и смотря на дом бабки Мошевой, где, кажется не светилось НИ ОДНО ОКНО Костя понял, что-то не так совсем.

Рены и дед Саня зашли в переулок основательно довольные собой и проделанной работой, маневр уклонения удался, на бабу Женю и остальных вообще никто не обращал внимания, а веселость и игривость рыцарей прямо сквозила в каждом движении. По крайней мере, даже Кардо то одним боком, то другим, приставным шагом двигался, а Ушар и Траджен толкали друг друга, пытаясь скинуть в сугроб. Пока была ничья.

Курук и Ап’лек громко смеялись, закинув маски вверх, обсуждая, как некая женщина почему-то решила, что может спасти свои санки от того, чтобы их не перекинули через забор, где метались, возмущенно лая, собаки. Женщину в маличе до пят к собакам не кидали, просто Ап’лек, подхватив ее подмышки, отчего она заверещала, что щекотки боится, а они какие-то яндысьтом, подсадил ее на толстую ветку березы, росшей у двора.

Дед Саня, молодцевато ступая, распрямив плечи, думал о том, что завтра разговоров будет, а кто ж такие куття-войса прошлись по улице?

Баба Женя, прищурив глаза, смотрела на Ренов и гордого своего Саню, отметив, что мешок-то, только для порядку с собой взятый, тяжелый!

Совещание перед ответственным делом, можно сказать, уже на финишной прямой, было недолгим. Рены прекрасно знали, что им делать, инициатива приветствовалась, но в меру, главное, чтобы Альбрех не подвел.

Альбрех, сидевший в санях, укрытый шкурами, ощущал свою значимость, потому что госпожа Женя, поправив ему платок, строго сказала: «Гляди у меня!» и натянула маску мартышки ему на лицо.

Минут через пять три поросенка ростом с нексу, один не менее ростовой козленок, два зайчика, визуально похожих на леших, а так же шибанутый доктор Айболит, потому как вместо халата был в масхалате, и Валера, хмурый даже в маске волка, направились к дому Ирины. Баба Женя возглавляла шествие, ведя за руку ответственного Альбреха.

Бабка Мошева, несмотря на бег с препятствиями, о том, что ее организм требует отдыха, а суставы ломит, совершенно забыла. Потому что Ирка, разом растеряв свое сияние, хлопнула дверью. Татьяна Григорьевна, забегавшая к Ирине раз десять, прекрасно понимала, для кого она так старается, и кому все деликатесы выставляла на покрытый ажурной накрахмаленной скатертью стол. Хотя, чего уж, свою хозяйку Ирина любила, не забывая баловать Татьяну Григорьевну разными диковинками, которые удавалось то на базе добыть, то тетка Зинаида, по своим каналам в столице получала, для ответственных работников. А уж когда бабка Мошева увидала, заглянув в спальню, как украшено все было, и какое платье разложено на кровати, то обрадовалась так, как не радовалась лет тридцать уже. И светилась вся изнутри Ирина, включив, наконец, свою красоту на полную.

А тут вон что происходит! Ах, ты ж, злыдень... Да не Венька, Венька и так понятно, кто такой, а Валерка. Это ж надо! А ведь как к нему народонаселение, да со всей душой!

Татьяна Григорьевна, прихватив тарелку студня, да еще томленой оленины в печи, направилась через двор к жиличке. Только двери-то оказались закрыты! Невиданное что!

Ирка открыла не сразу, вид имела тусклый, но не заплаканный.

— Иринушка, — бабка Мошева протянула тарелки, — тут вот, на тебе, к праздничку, Игорка ж придет...

Ирина дары приняла, кивнула:

— Спасибо, баб Тань.

— А делаешь что?

— Да ничего, сейчас оперу буду слушать, по первой программе будет, «Паяцы» называются. Актуально, знаете ли. Для меня.

Ирка откинула за спину косу, которую укладывала полчаса, красиво подвив локоны у скул, а в глазах насмешливо-горькое всколыхнулось.

— Баб Тань, а ты чего замуж не вышла? — вдруг спросила она.

— Дак похоронка мне пришла, на Спиридона моего. Увивался тут... один, — бабка Мошева пожевала губами и ядовито заметила, — со школы самой, да вот не его выбрала! И правильно сделала! А то потом-то и так, и эдак, и все для тебя, а сам, у-у, нывбабаяс борся ротикасьысь, шлялся втихаря... Люди зря не скажут! И зачем мне этот позор? Нет уж! А ты, Иринка, может, случилось что, придет еще, Валерка-то?

— Может и придет, — сухо ответила Ирка, а во взгляде нехорошо блеснуло, — вот как ваш, наверное... походит, где там его ждут...

— Уедешь теперь от нас?

— А с чего это? — с вызовом спросила Ирка, — Некуда мне ехать. Тут мой дом теперь!

Бабка Мошева тяжко повздыхала, пошла посмотреть скотину, наказала старому Ошке (как будто он и так не знал, что надо) сторожить и решила укладываться спать. Намаялась сегодня.

Ирина, посмотрев на стол, усмехнулась, зажгла одну свечу, поставила перед собой тарелку с холодцом и с какой-то ожесточенностью стала открывать шампанское «Абрау-Дюрсо», которое тетка Зинаида привезла из столицы. На Новый год не получилось, а вот сейчас... Ничего у Ирки не выходило. Не умела она открывать шампанское и даже ее решимость спасовала. Бутылка была отставлена, холодец попробовала, но ничего не хотелось, НИЧЕГО. «Паяцы» уже пели вовсю, в телевизоре, аж уши закладывало, опера точно не ее, телевизор был выключен. Все, что Ирке сейчас хотелось — это покидать в стену все эти тарелки и салатницы, в которых лежало то, что Валера любит! Уж у Игорки Ирина все вызнала. Вот, получите, Ирина Петровна!

Но тарелки было жалко. И, вообще, слишком много чести...

В спальне Ирка сняла свое струящееся платье, сережки еще бабушкины, с маленьким рубином, и взгляд упал на тот самый ГДР-овский пеньюар, спелого вишневого цвета.

Да и черт с ним!

Ирка зло распотрошила упаковку, достала и сорочку, и халат, потом покрутилась пред зеркалом. Красиво. Вот так и будет спать! Вот назло! Сама для себя!

И в этот момент в ворота загрохотало, Ошка подорвался в будке, совершенно не соображая со своего старческого сна, но нашел в себе силы выползти и хрипло оповестить пришлых, что тут охрана есть! И брать нечего.

Потом носом воздух потянул и успокоился, пахло знакомо. Эти не забрать, в гости, наверное.

Ирка прислушалась, сердце тревожно забилось, но грохот снова повторился, теперь яростней и настойчивее. Ирина бросилась к окну, которое выходило во двор. Свет от фонаря на улице попадал в темный двор только частично, и в этой полумгле Ирка увидела, как большая темная тень, лохматая и несуразная, сиганула через глухой забор и ковырялась у калитки, открывая засов.

Куття-войса? Вот это уже наглость! Если дом стоит темный, они прав не имеют! А Татьяна Георгиевна, верно уже и спать легла, а когда она засыпает, ненадолго, но зато крепко, можно из пушки палить...

Настроение у Ирины было, не сказать, чтоб очень плохое, а откровенно паршивое. Можно сказать, до того паршивое, что давило в груди стопудовым жерновом, а в сознании отчаянием. Но именно вот такие горестные нестроения в ее жизни и придавали ей сил. Не только держаться, но и упорно преодолевать все те паскудства, которые ей судьба побрасывала. Да не дождется! Никто не дождется!

До этого момента, когда какой-то наглец открыл ворота и целая толпа наряженных, видимо, точно выпивших, сельчан уже ломилась во двор, какие-то здоровенные мужики черт те в чем, еще девчонка, и еще кто-то... Ирина и держалась.

Только теперь завелась с пол оборота, потому что выход у ее настроения паршивого должен быть, чтоб не разорвало!

Она кинулась в коридор, вспомнила, что уже разделась, натягивала пимы на босу ногу, сканируя сени на предмет чего-то тяжелого, потом всовывала руки в рукава новой ягушки, нарядной, на выход, с песцовым пышным воротником, которую прикупила в районе на ярмарке мастериц, чтоб к шапке подходила. Только ягушка была длинновата, но старый Вавля обещал, что его Хадне все исправит. Ах ты ж! Ирка нахлобучила шапку, дунула на остинки песца, кольнувшие ресницы, наконец узрела стоявший за дверями багор, которым сталкивала снег с крыши, нависающий вниз, затянула пояс и ринулась высказать куття-войса свои претензии.

Дом и вправду стоял темный. Валера угрюмо смотрел на темные окна, пока не удостоверился, что где-то, все же, вроде какой-то тусклый отствет есть...

Баба Женя посмотрела на деда Саню:

— Вроде, спят уже?

— Разбудим! — уверенно сказал Викрул, прочитав перевод, чуть отошел, примерился и метнулся к забору.

Ворота слабо заскрипели, Баба Женя подтолкнула Альбреха вперед, пока Рены, толкаясь, вваливались во двор.

Дед Саня согрел свою гармошку дыханием, кивнул и баба Женя, держа большую зеленую погремушку, еще Петенькину, вместо ложек, начала притопывать и в такт трясти игрушкой:

-Коляды-моляды, отворяй ворота.

Снеги на землю падали, перепадывали.

Прикатилось Рождество господину под окно...

Дед Саня самозабвенно наяривал на гармошке. Альбрех, уже освоивший бубен, энергично бил рукой в мембрану, которая стонала, не рассчитанная на такую силу удара, а колокольчики внутри жалобно звякали. Но Альбрех старался, вытопывая какие-то замысловатые фигуры, поднимая ноги и выбрасывая их вперед, в сторону, назад, подпрыгивал и кружился, низко склонясь, ну, насколько шубка позволяла.

Рены вообще охренели. Потому что таким они симеонга не видели. То, что он мог крушить на столах в кантине все, что там стояло, растаптывая вдребезги, это считалось нормально, а вот эдак, с присядами, да виляниями, да киданиями ног, это был просто удар по сознанию.

Баба Женя снова подхватила Альбреха под ручку, и они снова закружились на месте, в известной всем кадрильной фигуре.

И тут бабка Мошева, которая все же расслышала, как кто-то ломится в ворота, открыла форточку и прокричала:

— Чего надо, куття войса? Я вам покажу, как нарушать!

И в форточку высунулось дуло двустволки.

Доктор Айболит, он же Костя, по плану стоявший ближе всех к форточке, повернулся к деду Сане и хотел что-то сказать, но дед Саня показал ему кулак. Баба Женя, кинув взгляд на Иркирну дверь, поднялась на цыпочки и тихонько сказала Михалычу:

— Стрельнет, Сань!

— Не стрельнет, — так же тихо в ухо бабе Жене ответил лесник, — у нее патронов нету.

— Патронов, может, и нету, а соль есть! Веньке вон в задницу всадила же по лету! — не согласилась баба Женя.

Костя обдумал ситуацию, чего рисковать? Он кто? Куття-войса, а им все можно, резко ухватил ружье за ствол и дернул на себя.

Бабака Мошева такого не ожидала, сил то не так уж очень, да еще на скамеечке маленькой стояла, оступилась, ойкнула и двустволку выпустила.

Костя трофей вытащил, но бабка Мошева сдаваться не собиралась:

— Ах, вы, бесстыдники! — послышался шум чего то упавшего, это Татьяна Григорьевна пнула свою скамеечку и направилась к дверям.

Тут баба Женя остановила бубнобивца Альбреха и указала ему на двери:

— Вон там она сейчас в атаку пойдет!

Рены в это время аккуратно окружали ступени, ведущие на половину Ирины, а Валера стоял у ворот, потому как пока ему выходить было рановато. Но чутко прислушивался, не идет ли Ирина Петровна открывать?

Ирина Петровна, заслышав колядку, остановилась, потому как куття-войса молча хулиганят, а тут вроде голос знакомый?

Двери с силой распахнулись и Ирка, с багром наперевес, осталась стоять на пороге, включив свет в сенях.

Наряженные черт-те во что мужики оказались совсем близко, девчонка в маске мартышки, красных рейтузах и кроличьей шубке кривлялась, стуча в бубен, причем не в такт, а вот эта лисичка-сестричка...

— Баб Жень! — крикнула Ирка, кося взглядом на мужиков черт-те в чем. Дурные какие-то поросенки, этот вот козел, еще два зайца, а с виду бандюганы... а там... Ирина уставилась на волка, стоявшего столбом в тени, только никакой это не волк! Этого волка, пусть хоть в скафандре припрется, она бы узнала из тысяч! Баба Женя, поняв, что ее раскрыли, подняла маску и пропела, кружась с погремушкой:

-Ты, Иринка-госпожа,

Ты вставай поранее,

Да ручки мой побелее,

Да открывай окно,

Да запускай рождество...

Что там за маской волка на лице Валеры, Ирка, конечно, не видела, только под песцовой опушкой ее шапки сверкнуло в небесной сини ее глаз совершенным негодованием. Вот так, значит. Пришел он. А она-то, дура, свечи... А она...

Мужики стали сжимать кольцо, угрожающе так, вполне явственно.

Ошка прогремел цепью, чтобы проконтролировать ситуацию, для порядка опять сказал: «Гав!», и поплелся в будку, заслышав, как Татьяна Григорьевна отпирает двери... ну, теперь можно и спать ложиться, гости в дом...

Бабка Мошева, вооружившись ухватом от печки, действительно, двери распахнула, прямо пред ней стояла девчонка, и мартышка на маске улыбалась.

— Уйди! — грозно сказала бабка Мошева, — Женька! Ты мне тут кого навела? На кой нам ваш зоопарк? Ничего не получите! Ружжо отдайте! А то я заявление Сергеичу напишу!

Дед Саня опустил свою гармошку и сказал:

— Танька, ну вот чего ты лезешь? Ну не к тебе ж пришли с предложением!

— Каким таким предложением? — взвилась Татьяна Григорьевна.

Баба Женя три раза хлопнула в ладоши, Рены загудели, расставив руки в стороны, потом еще сделали два шага, желая попугать Ирку. Ну, так, слегка, весело, празднично.

Викрул решил, что надо бы немного Ирке подыграть, поднял маску и подмигнул. Очень озорно и миролюбиво. Все же встречались, она ж должна вспомнить! А тут и баба Женя, и дед Саня, и вот, сейчас Валерку будут ей хвалить...

Ирка уставилась на черный каф, блестевший в глазах того самого, который там, на складе ее в угол загнал...

Тут Альбрех, прокружив около Татьяны Григорьевны свой ритуальный пируэт с выбрасыванием ног, снял маску, оскалился и сказал на аурбеше:

— Баат щват, бастаси!

Рены захохотали, потому как ансиоанское обозначение потери терпения в исполнении Альбреха, когда терпения не было уже у самой бабки Мошевой, звучало комично.

Бабка Мошева, узрев прямо у себя перед глазами образину шимпанзе, да еще с жетыми страшными клыками, да еще говорящую, приложила обе руки к груди, охнула и стала оседать на порог.

Баба Женя, которая должна была вывести Валеру и начать переговоры с Иркой, бросила погремушку и кинулась к бабке Мошевой.

Кардо крикнул Альбреху, что тот перебрал, Траджен спросил: «Вот нахрена?», Костя перекинул двустволку с руки на руку, приятная такая тяжесть... Поднял дулом вверх, прицелился в крышу и случайно... Случайно! Нажал на курок, потому как палец в рукавице был. Двустволка бабахнула одним стволом, и не солью!

Рены обернулись, дед Саня дал пинка Костяну, а Валера, не отрываясь, смотрел на Ирку…

В его голове закрутились невидимые колесики, переворачивая весь план, потому что Ирка, не обращая больше ни на что внимания, в упор смотрела на Викрула. И теперь в ее взгляде бушевал пожар гнева. Образ латунного ковшика, которым Ирка вмазала Валере тут же всплыл в памяти...

Ушар тоже скинул маску, улыбаясь, расставил руки, показывая свои добрые намерения, что оружия у него нет. Кардо рассматривал Ирину, сказав Траджену:

— Мне кажется, или она совсем нам не рада? Как-то вокруг нее очень тревожные оттенки в Силе.

— Не кажется, — вставил Ап’лек, дернув Курука, который стоял ближе всех к Ирке за секунду до того, как она бацнула багром впереди себя и теперь, взяв его наизготовку, сама пошла на Ренов.

— Значит, Валера, вот к кому ты вечером-то спешил. Веселиться, да праздновать? Понятно! Колядовали, значит. Весело им. И именно эти бугаи вчера меня унижали? Ты послал, Мацура? Думаешь, будешь творить, что хочешь, а я тут буду твои выкрутасы терпеть?

Ирка уже вышла, ткнула в сторону Викрула багром и крикнула:

— Баба Женя, вот от вас не ожидада! Вы зачем сюда этих свиней, козлов, зайцев, еще какого то обезьяна привели, а? Баб Тань, ты как?

— Ох-ох! — запричитала бабка Мошева, — натравили на меня шимпанзе своего дикого!

Баба Женя побежала в дом, чтобы водички налить и накапать валерьянки, Альбрех вытащил из кармана кусок чериняня и притулился к стене, с азартом откусывая рыбник. Он свое задание не провалил! Теперь уж и подстаканник можно стырить, а еще лучше, как-нибудь исхитриться и уволочь на "Канюк" вот тот пузатый и большой самовар, что в ненавистной бане стоит...

Костя двинулся к Валере и спросил:

— Мне Кольку-то подгонять? Че-то все не по плану пошло.

— Наш снегоход сюда. Кольку отставить, — бросил Валера.

В этот момент Ирка размахнулась, Рены весело отпрыгнули. Ушар хохотнул:

— Она точно как ледяная кошка!

— Ю-ю-х-х-у-у!- заорали Ап,лек и Курук, разъяренная Ирка нравилась им все больше и больше.

Кардо подумал, что будь у нее бластер, не промахнулась бы, в задницу-то... как Хоничка!

Траджен, увильнув от багра, оказался рядом с почти счастливым от такого движа Викрулом:

— Ну вот нахрена ты все обломал, а? Кто тебя просил рожу светить?

— Я ж хотел ей показать, что мы свои! Нас-то с Ушаром она знает! Вместе бухло у пеггликов отбивали!

Дед Саня успокаивал Татьяну Григорьевну, она открыла один глаз, посмотреть, что происходит...

Ирка уже завелась на полную, гоняя багром по кругу, раскраснелась и о-о-очень злилась. Мацура стоял и молчал, гад, а эти, в поросячьих масках, отпрыгивали и уклонялись, словно издеваясь... Ах, издевались?! А Валерка молчит?

И пружина, сжавшаяся в Ирке, распрямилась. Она кинула багор на снег, чем привела в недоумение Ренов, Альбрех перестал жевать, потому что девица в мехах стояла в отменном столбе Тьмы, Костя решил, что снегоход, так снегоход и приоткрыл ворота, Ирка толканула Кардо, бесперспективно, тогда она пнула в унт Курука и прошипела:

— Уйди, сволочь!

— Ира! — крикнула баба Женя, держа скляночку с валерьянкой, пока бабка Мошева пила успокоительное, — мы ж к тебе пришли, потому что Валера хотел тебе что-то сказать! Важное! Мы ж сюрприз хотели...

— Я вот тоже... — прошипела Ирка, толканув Ап’лека с пути, и двигаясь к Валерке, — хочу сказать...

— А нам-то что? — спросил Викрул, посмотрев на Траджена, — Крутить уже ее и в сани или как?

— Погоди, — Траджен смотрел на Ирку и понимал, что вот сейчас что-то будет.

Незримо за спиной Ирины Петровны для Траджена стояла профессор Миара Роук, вот в тот момент, когда кабановолк позорно бежал от ее отваги...

А Курук подумал, что не зря предупредил Валеру, ох, не зря...

Сила гудела конкретным напряжением, причем напряжение это потрескивало коротким замыканием. Ушар подкрался к Ирке сзади...

Валера как-то мгновенно сделал бросок от ворот, подхватывая Ирку сначала на руки, потом закидывая на плечо, и направился к сеням...

Баба Женя замерла, Ирина бушевала, колошматя Валеру по спине кулаками, рычала и пыталась вырваться, сорвала маску, отшвырнула, стаскивала капюшон, но Валере было пофиг, потому что он решил, что нужно действовать немедленно.

Дед Саня держал бабку Мошеву на весу, пытаясь поднять а та, завидев, как Ирочку Мацура тащит в дом, а помочь-то ей никто и не спешит, закричала:

— Куда попер, волчара? Поставь Ирку, я Сергеичу пожалуюсь!

Валера развернулся вместе с рычащей и вырывающейся Иркой и сказал:

— Идите уже спать, Татьяна Григорьевна!

Маневр не по плану Валеры затормозил хаотичное отвлекающее движение Ренов практически до нуля.

КВС, одной рукой удерживая Ирку, которая, вцепившись в косяк двери, теперь высказывала Валере список его прегрешений, припоминая каждую мелочь, двинул плечом, чтобы оторвать Ирку от этого косяка, а второй рукой захлопнул за собой двери.

Бабка Мошева, включив второе (или даже третье) дыхание, вырвалась из рук деда Сани, подхватила древко ухвата и со словами:

— А ну, отойдить все! — решительно устремилась на помощь Ирке, растолкав взиравших на захлопнувшуюся дверь Ренов.

Однако звук задвинутого засова охладил ее порыв.

Далее, происходящее за закрытыми дверями, присутствующие могли отслеживать только по звукам. Ирка предъявляла претензии, по пути пытаясь уцепиться за все, что попадалось под руку. Это «все» в виде элегантных маленьких стеллажиков, на которых сама же Ирка расставила разные интересные, собственного производства, творческие изделия в виде экибан из таежной флоры в миниатюрных кувшинчиках, чтобы облагородить деревянные стены, полетело на ступени. Туда же с заунывным стоном полетели и два вставленных в рамочки мозаичных панно, прикупленных по случаю, с изображенными на них пейзажами нечерноземной зоны средней полосы необъятной нашей страны. Смотрелись красиво, по обе стороны входа в коридор. Судя по раскатившемуся в ночи звону, кувшинчикам и панно настало хана.

Валеру слышно не было. Костя, прокрутив в голове возможные варианты, сквозанул за снегоходом. Раз командир сказал отставить Кольку, значит отставить!

Баба Женя, накапав валерианки и себе, залпом осушила скляночку, поморщилась и сказала:

— Что вот теперь, а, Сань?

Дед Саня, наклонив голову, улавливал исходящие из дома звуки, анализировал ситуацию. Альбрех достал из второго кармана еще один кусок черняня и, обнюхав его, с наслаждением впился зубами.

Траджен снял свою маску, подняв лицо к небу, вдыхал морозный воздух. Ушар в упор расстреливал взглядом обитую дерматином дверь, улавливая шквал эмоций, Кардо рассматривал двор, Курук, подойдя к Викрулу, тихо сказал:

— Опять мы, что ли, накосяпырили, как думаешь?

А Ап’лек уже оказался у будки с Ошкой, и теперь уговаривал старого пса не бояться и выйти познакомиться.

Бабка Мошева, заслышав звон и шум падения всей красоты, завопила:

— Да что ж он делает! Злодей такой! Санька! Это все вы с Женькой виноваты! Понапригрели бандюков у себя там!- и погрозила Альбреху ухватом, на что он ощерил клыки, типа улыбался.

Валера двигался вперед, хотя тут никогда не был, но каким-то чутьем угадал, что надо налево. Из открытых дверей подмигивал свет свечи, однако густой полумрак, после света в сенях, сразу образовал последствия некомфортного захода в гости к Ирке.

Во-первых, Валера ни фига не видел ничего, кроме освещенного стола, остальное, так, смотрелось во мраке неясными силуэтами, во-вторых, сама Ирка никак из сил не выбивалась, а наоборот, выплескивала, все, что там копилось у нее, а за два почти года, это ого-го сколько, как оказалось. И она ж смирно-то на его плече не пребывала!

Учитывая габариты Валеры, протискивающегося между столом и комодом с зеркалом, и извивающуюся Ирку, некоторые разрушения, все же, имели место быть.

— Ай-ай-ай! — заголосила бабка Мошева, заслышав через приоткрытую форточку мощный звон уже в зале, — все там мне побьет! Слоняра! Ой-ой-ой! Это ж слоники мои-и-и-и! — заломив руки, запричитала она на очередную волну звона явно фарфоровых изделий.

— Слоники у ней, — проворчала баба Женя, — вот как поставила в сороковом, так и стоят, раритеты. Тут, вон, уже скоро межгалактическое сотрудничество, а у ней там слоники ее!

В этот момент все отчетливо услышали приглушенный звук хлопка...

— Ира-а-а! Гони его!- негодующее крикнула бабка Мошева и погрозила кулачком окну, где, судя по всему, опять что-то упало.

— Ага, — сказал дед Саня, подходя к Траджену, — прямо вот сейчас Валерку в окно и выкинет. Что там магия ваша говорит? — Михалыч посмотрел в глаза Траджену.

Ап’лек, не добившись от Ошки согласия на сотрудничество, снял маску и сказал, улыбаясь, играя «море волнуется два» во взгляде:

— Да нормально там все, можно уже закругляться.

В апартаментах Ирки вдруг все стихло, потом что-то говорил Валера, но уж что, не разобрать...

Костя, подогнав снегоход, и зайдя во двор, сказал:

— Вообще нам лететь завтра...

— Ну, — дед Саня осмотрел своих куття-войса, — тогда слушай мою команду, — Евгения, грузишь своего солиста, обожрался уже, в сон вон его клонит, берешь еще троих, хватит, чтоб Кольке не тяжко было, и направляешься домой. А я с ребятами отвезу Костю.

— Куда-а-а? — подскочила бабка Мошева, смотрящаяся грозно, платок сполз с темных с проседью волос, пряд выбились из пучка на затылке, ягушка распахнулась, открыв домашний халат с подпоясанным на пояснице старым пуховым платком, — а Валерку своего тут мне оставите?

— Да не вам, — огрызнулся Костя, который почему-то переживал за командира, снимая маску доброго доктора Айболита и расстегивая масхалат.

— Иди уже спать, Таня, — устало сказала баба Женя и кивнула Кардо на клюющего носом Альбреха, — без нас они разберутся...

Валера, сфокусировав зрение, определил, что у противоположной стены вроде тахта, куда можно сгрузить Ирку, чтобы поговорить, и стал продвигаться к цели, стараясь ювелирно вписаться в огибание стола. Кинул взгляд на сам стол, просканировав содержимое блюд и безошибочно определив, что вкусный запах из кухни шел от духовки, где точно томилось мясо.

Бутылка шампанского, дефицитного, кстати, стояла без золотинки, снятой с пробки и немного открученными проволочками.

Ирка перестала приедъявлять претензии, но теперь ее негодование практически неограниченное, подпитывалось тем, что Мацура молчал, не отвечая, да еще крепко держал ее, а с высоты его плеча Ирка только лицезрела сервант, стены, ковер над тахтой и накрытый стол, но ничего сделать не могла, как ни дергалась, только сопела сердито, кряхтела, хватаясь за спинки стульев, таща их за собой и роняя один за другим, потому что Валере был пофиг такой ненадежный якорь.

Оставалось обойти один угол стола, но тут пола его плащ-палатки задела вязаную крючком ажурную салфетку на комоде, на которой и стояли разные по размеру злополучные слоники в количестве семи штук.

Первым погиб самый крупный слон, за ним еще несколько, свалившись вниз, когда Валера развернулся, а плащ-палатка вместе с ним и Иркой. Услышав звон осколков, Валера ослабил внимание и споткнулся о пуфик, уже у тахты, дернулся, удерживая равновесие, все же Ирка координацию сбивала.

Ирка сама испугалась, когда Валера воскликнул: «О, мля...» и взмахнул рукой, запищала, ухватив инстинктивно край скатерти, и, пока КВС восстанавливал баланс, предотвратив падение путем опускания на одно колено, Ирка потянула сжатый угол скатерти за собой.

Приборы, стоявшие в опасной зоне, поехали, накренились и, вместе с тарелками, вдребезги разлетелись об пол, бутылка шампанского мужественно сопротивлялась, но от рывка Ирки опрокинулась, пробка под давлением, почувствовав зеленый свет, вылетела, с громким «чпо-о-ок!», бахнула в стену, потом с шипением туда же ударила золотистая струя дефицитного игристого. Ирка заорала, отчаянно дергаясь и заваливая Валеру вместе с собой.

Валера, заслышав громкий хлопок, на автомате накрыл Ирку собственным телом и плащ-палаткой, но заслышав звук шипения и «буль-буль», отстранился, не отпуская, однако, Ирку из рук.

Ирина же, понимая, что тут уж ни до какого ковшика или там, любого другого подручного средства не дотянуться, зарычала и скрестила в дуэли взгляд с Валерой.

КВС время не стал терять, пока она в смятении, и сказал:

— Я задаю вопрос, ты, Ирина Петровна, отвечаешь только «да» или «нет», быстро, не раздумывая!

Ирка уперлась в него руками, поднатужилась, хотела, было, отчетливо высказать: «Да пошел ты...», но Валера спросил:

— Боишься меня?

— Нет! — рыкнула Ирка, выпустив глазами очередь тяжелыми пулями из пулемета Калашникова ПКТ.

Валера откинул капюшон, снял шапку, отбросил ее на тахту, кивнул, соглашаясь.

— Веришь мне? — резко задал второй вопрос КВС, смотря железно-серыми глазами в которых отражалось немного света свечи.

— Нет! — тут же рявкнула Ирка, добавив к пулеметной очереди во взгляде пять зачетных пусков неуправляемых ракет по курсу.

Ее положение ее угнетало! А этот медведь даже не думал отпускать!

Валера опять согласно кивнул, Ирка вообще ничего не понимала.

— Любишь меня? — спросил Валера почему-то тихо, пропустив через себя и пулемет, и НАРы.

Ирка уже открыла ротик, чтобы выплюнуть из себя с ожесточением: «Нет!» и добить Валеру парочкой ФАБов по двести пятьдесят, а может и по пятьсот, но кто-то невидимый сокрушённо вздохнул рядом, и очень больно сжалось сердце, так... словно всхлипнуло сдавленно... И в мгновение схлынуло с нее ожесточенность, с которой она пыталась побольнее ударить его словами, за свою обиду, горечь, ревность, засыпанный снегом костер надежды.

Она увидела его глаза. Сейчас такие темные, только крохотный отблеск свечи в этой темноте, глубокой, как Марианская впадина, где никто не знает, что там вообще есть... Кроме мучительного, душераздирающего ожидания...

— Я... не... — как-то тускло сказала Ирка и отвернулась, пытаясь спрятать взгляд.

— Я так и думал! — снова согласился Валера, резко отпустив ее и поднимаясь, снимая плащ-палатку, закинув ее к форменной шапке на тахте, расстегивая свой бушлат и осматривая комнату.

Ирка тоже закинула своих песцов на шапке на тахту, села, подтянув колени, прямо на полу, следя за Валерой настороженным взглядом. Только сердце билось совсем по другому, выстукивая одному ему известную мелодию, которая почему-то растекалась по венам не печалью и горечью, а чем-то горячо-волнующим, растапливая снег, который шипел и плавился, испарялся вместе со всеми ее обидами, сомнениями и холодным неверием...

Валера остановился, всматриваясь в фотографии Игорки на стене, задержался у фото самой Ирины, еще там, в ТОЙ жизни, где не случилось еще беды с ее сестрой, и где она еще не знала, что примет решение стремительно, когда сестра сказала, что отказалсь от сына...

КВС открыл дверь в комнату мальчика, окинул взглядом, потом подошел к комнате Ирины... Один брошенный взгляд в спальню.

— Что ты тут высматриваешь? — проворчала Ирка, расстегивая верхние пуговицы ягушки, песцы щекотали шею, и, натягивая полы на ноги, потому как ГДРовские кружева предательски торчали из под подола шубки.

Валера не ответил, направился к серванту, открыл секретер, Ирка вообще обалдела, вот что ему там-то надо, а? Но видеть не могла, спина Валеры все загораживала...

Теперь КВС опустился на пол рядом с Иркой, вытянув ноги в унтах и сказал, глядя фотографию Игорки:

— Вот, смотри, Ирина Петровна, что у нас получается. Я тебе вчера сказал, чтобы не слушала, что разные личности по улицам носят. Все твои предъявы только от этого. Мне ты не веришь, а бабкам веришь. Ладно, накосячил я, признаю, но совсем не оттого, о чем ты думаешь...

Тут Валера замер, потому что Ирка придвинулась к нему и аккуратненько уложила голову ему на плечо, вздохнув совершенно удрученно.

Вот этого ее действия, когда он щекой ощущал ее волосы и чувствовал их запах, от того, что она САМА... к нему?! Там, в глубине, припрятанное до поры до времени, сдерживаемое, словно закричало радостью, аж горячей волной обдало, как в пустыне... И он ее обнял, осторожно, точно боялся, что она сейчас опять скажет...

Ничего она не сказала, только устроилась поудобнее, наконец, услышав того, кто был невидим, теперь дуновением утешения и обретения чего-то самого главного уже не рядом, а уже в самой ней...

Как будто стояла какая-то непроходимая стена между ними, а вот раз... и нет ее. И совсем другое она теперь видела, и чувствовала, и понимала, что тот яд предательства, из прошлого, отравлявший ее все это время, скреплявший эту стену, заставлявший ее метаться и бояться, и злиться, тоже, исчез. Просто потому, что ей невыносимо захотелось, чтобы он ее обнял. Сейчас...

Валера перевел дух, потерся щекой о ее волосы, но решил, что теперь его время контратаковать:

— Значит, все твои «нет» это и есть твое мнение? Да, Ирина Петровна? Тогда, как ты объяснишь, что на столе мой любимый салат с крилем, да все, что я люблю!? И там, — Валера кивнул в сторону спальни, -тоже... понятно все. И ты меня ждала. И то, что ты надела мой подарок...

Ирка подняла к нему лицо, всматриваясь и оглаживая взглядом, как будто впервые видела, как он сейчас чуть хмурит брови, и крохотные морщинки в уголках глаз, и этот свет сине-серый из-под ресниц, и изгиб губ, такой, мужской, четкий, красивый...

— Лер, — вдруг сказала Ирина, — ты же ничего не знаешь...

— Я все знаю, — едва заметно улыбнулся Валера.

От ее «Лер», которым его называла только мама и ТАМ, он вдруг понял, что прилетел, наконец, на аэродром базирования. Вот теперь точно.

А она вдруг вспомнила, как испугалась тогда, в первый раз, когда он появился в магазине, стоял и смотрел в упор, как будто увидел что-то, что его поразило. Пока бабка Пыстина его кулаком в бок не пихнула... Она испугалась, потому что взглянула в его глаза и первая мысль, которая у нее была, что она бы очень хотела, чтобы ее сын был на него похож... Именно поэтому отчаянно боялась, хоть как-то приблизить вот этот миг... А вдруг, все повторится, как с ее сестрой? А вдруг...

Все сразу стало понятно, когда он склонился к ней, легко коснувшись губами ее виска.

— Почему ты так назвала меня?- спросил Валера, даже глаза закрыв, такмс был тонко-изысканным и совершенно волшебным ее запах, он его помнил, тогда, вдохнув ее и пропав, только еще не зная, что это уже не страсть, это с самого начала другое, просто нужно было время, чтобы он понял. Эта девушка — его жизнь.

— Не знаю, — прошептала Ирка, любуясь его глазами, наполнявшимися лучистым светом, и она совершенно бесстрашно обняла его, хоть и мешались и мех бушлата, и ее песцовая опушка ягушки, хоть и неудобно было, вот так, сидя на полу, в полутемной комнате с разбитыми слониками, тарелками, съехавшей скатертью и перевернутой бутылкой шампанского, говорить о любви. Наверное. Только не для них.

— Я всегда тебя так называла, про себя...

Странное чувство, как будто вот так, близко, все было кем-то, когда-то предрешено, чтобы однажды две обожженные судьбы должны были однажды встретиться. Чтобы сейчас, когда он держал ее в своих руках, понял, насколько она хрупкая, трогательная. Когда не защищает яростно свой мир, считая, что вокруг может быть опасно. Не закрывается, не гонит его... И это ощущение своей силы, которой теперь он закроет их мир от всего, что может нести опасность... Для них. Чувствовать.

Они должны были встретиться, чтобы однажды и она поняла, что есть тот, кто не обидит ее, потому что... потому что любит! И больше не надо ничего бояться, ждать удара в спину, мучить себя запретом, что она не может, не должна... Почему? Она... любит его!

И он сказал ей это! Немного волнуясь, когда встретились их губы, для каждого, как шаг в неизвестность, только уже через мгновение поняв, что эта неизвестность, как отдернутая штора затемнения, впустившая в их сердце яркий свет. До мурашек по коже, до галопа сердец, уносящего обоих далеко и от слоников, и от разлитого по скатерти шампанского, и уже совсем оставив позади их осторожность и сомнения. В себе самих, друг в друге. Он спрашивал, то нежно, то страстно, она отвечала, то мягко, то чувственно.

И, казалось, что крошечный огонек свечи в полумраке разгорался все ярче и все горячее, но это в них самих уже пылало то самое, сдерживаемое изо всех сил, которого боялись, чтобы не обжечься еще раз, вырвавшееся из темницы.

Валера еще погладил ее губы своими, еще Ирка не хотела отпускать его плечи, но он спросил:

— Как ты смотришь, Ирина Петровна, чтобы решить наши разногласия прямо сейчас?

Ирка, опять слегка вспугнутая этими «разногласиями», опустила ресницы вниз:

— Ты считаешь, что они есть?

— Я считаю, что нам надо пожениться! — твердо сказал Валера, требуя ее ответа пронзительным и каким-то молящим взглядом. Он тоже... боялся... Еще боялся, что она...

— Прямо сейчас? — спросила Ирина, вскинув взгляд, только теперь ее глаза сияли, и у Валеры возликовало в душе:

— Прямо сейчас! Идешь со мной?

— Жениться? — весело спросила Ирка.

— Жениться! — кивнул Валера, поднимаясь и легко подняв ее.

Ирка посмотрела на свои пимы на босу ногу, на выглядывающие кружева пеньюара:

— Я согласна! — решительно сказала она, забирая свою шапку и подавая шапку с кокардой Валере, — Думаешь, получится?

— Все у нас получится, Ирочка! — сказал КВС, полез за пазуху, доставая тот самый медальон.

Ирина смотрела спокойно, но, увидев засветившимся синим кристалл, удивилась:

— Такой красивый... Это мне?

— Тебе, — Валера осторожно надел круглую цепочку-змейку ей через голову, и кристалл, утонув в песцовой опушке, сверкнул синим лучом сквозь белый мех, — это подарок... От ребят... Камень со звезд... Я тебе потом все объясню...

Ирка погладила кристалл. Теплый.

Бабка Мошева заняла наблюдательный пост у форточки, поставив двустволку у стены. Решила, что если что, она уж Валерке выскажет! Она уж...

Двери Иркиной половины распахнулись. Татьяна Григорьевна сначала приникла к той части окна, что не заморожена, всматриваясь в темноту, но теперь Ирка зажгла лампочку над входом, и стало отлично видно, как Валерка сначала покружил ее, потом обнял, потом...

Тут бабка Мошева приникла к окну. Это что? Целуются они, что ли? Ирка засмеялась, вполне себе счастливо, Валерка еще покружил, потом перехватил ее под колени и понес...

— Валерка!

— Я! — откликнулся КВС, выходя в ворота.

Бабка Мошева скоренько переместилась к другому окну, которое выходило на улицу, дернула форточку и закричала:

— Ты куда ее попер опять, а?

— Жениться, баб Тань! — весело сказал Валера.

— Ночью-то? В мороз? — не унималась бабка Мошева, — Где ж там жениться-то? А дома что, нельзя?

— Идите уже спать, Татьяна Григорьевна! — сказал Валера, заводя машину.

— Ирка! — закричала бабка Мошева, — Ты хоть знаешь, куда он тебя тащит?

— Предполагаю! — крикнула Ирина.

Снегоход взревел, Валера газанул, обдав забор снежной метелью, и развернулся, помчав к площади. Ирка впервые вот так, на скорости, прижимаясь к нему, не смотрела по сторонам. Просто чувствовала.

Звонок в двери застал Зигфрида Викторовича в шелковой пижаме и халате, направлявшегося на кухню, чтобы подзакусить салатиком с крабами.

Этот ночной «дзинь» решительный и требовательный, заставил главу Цыеля впечататься в стену, в одну секунду успев просмотреть события своей жизни в сознании.

«Все!»- подумал Зигфрид Викторович, обреченно посмотрев на Зинаиду Денисовну, спешившую из зала в своем роскошном кимоно с драконом на спине.

— Зиня...- прошептал Зигфрид Викторович, — наши органы умеют работать! А я говорил!

Зинаида Денисовна поправила свою прическу, кинув взгляд в зеркало, набрала воздуха и открыла двери.

На пороге стоял Валерка, в шапке, сдвинутой на стриженный затылок, сияя, как Полярная звезда в морозную ночь на небосводе.

Зигфрид закатил глаза и мысленно выругался.

Зинаида Денисовна, выпустив воздух, тоном кобры Нагайны из известного мультика, помня, что за тяжкие телесные светит статья, спросила:

— В чем дело?

— Нам нужен Зигфрид Викторович, — сказал Валера, заглядывая через плечо Зинаиды Денисовны.

— Кому это «нам»? — Зинаида Денисовна выдвинулась вперед, пытаясь оттеснить Валеру на площадку подъезда.

Но Валера был выше на голову и шире груди Зинаиды Денисовны раза в два в плечах.

Ирка хохотнула и, поднырнув под Валериной рукой, вынырнула прямо перед теткой:

— Нам, это нам, теть Зин!

— Игоша где? — спросил Валера.

— Мальчик спит! — тетка Зинаида поджала губы, потому что Ирка точно была не в себе, — Он так умаялся за день! Будить не дам! Время уже к полуночи! А вы соображаете, что делаете? — Ирина! — тетка Зинаида была сурова, — Ты уверена, что этот... летчик... налетчик... именно то, что нам нужно?

— Вам точно нет, — сказал Валера, обняв Ирку, — а ей — да!

Тут Зигфрид Викторович, включив главу поселка, деликатно отодвинул руку жены с косяка двери и явился с озабоченным видом:

— В чем дело, товарищи? Здравствуй, Ириша!

— Товарищам срочно надо, чтобы вы их зарегистрировали как новую ячейку общества, — Валера подмигнул Ирине, и она улыбнулась.

— Ира! Ты с ума сошла! — тетка была ошарашена таким поворотом событий, — надо же как-то думать... Так просто такие дела не решаются! Есть установленная законом процедура! Подать заявление, еще месяц на хорошенько... Хорошенько, Ира! Подумать...

— Я подумала! — сказала Ирка и посмотрела на дядю Фредю, — Один год и восемь месяцев, это достаточно?

— Зинаида! — сказал глава поселка стальным голосом, запахивая халат и направляясь к стоящим под обувной полкой унтам, — В исключительных случаях, как ты тоже знаешь, я имею право! Так что сейчас мое право правее твоего!

— А свидетели? — грозно спросила Зинаида Денисовна, доставая из шкафа богатую шубу из рыси, — Свидетели у вас есть?

Дед Саня, сменив Костю за рулем снегохода, проводил взглядом фигуру летчика, который, как-то неспеша к своему домику, с темными окнами, обернулся к сидящим в санях Ушару, Викрулу и Куруку:

— Все на сегодня, парни! Отбой! Учитывая, сколько мы успели, считаю, что результат отличный!

Сам Михалыч чувствовал, как некие силы влились в него, именно с появлением вот этих звездных. С виду опасных, хищных, но, как оказалось, жена Евгеша, отважно ступившая на стезю помощи пришельцам, поступила правильно. Она всегда смелой была, и всегда не боялась поступать так, как ей сердце подсказывало. Теперь ей сердце подсказало, что эти вот, со звезд, и, правда, со звезд. Не наши, но наши.

Ушар, когда дед Саня развернул снегоход и отправился домой, сказал:

— Куття войса пройдены. Теперь надо бы еще цирком побыть. Ни хрена не знаю про цирк, но, думаю, что пару фокусов смогу.

— Главное, чтобы все по паре фокусов, — проворчал Викрул, кутая лицо в ворот тулупа.

Снятые с себя костюмы ряженых лежали тут же, в санях, оставив после себя воспоминания весьма удовлетворительные. По крайней мере, поход за Иркой привнес некоторую энергию и соответствовал репутации. Вполне.

Курук посмотрел на Викрула и рассмеялся:

— Ну, у нас есть симеонг! Его контракт еще не закончен...

Михалыч рассудил, что мимо клуба сейчас, когда там самое людное место, ехать не стоит, мало ли что. Поэтому свернул в объезд, решив, что через площадь спокойнее. Ответственные работники все уже спят, а неответственные там сейчас не ходят. Неответственные как раз у клуба и в клубе наверстывают Новый год.

Но случилось, что вырулив уже на курс к магазину, у самой конторы впереди вдруг возникла фигура, стоявшая под фонарем, раскинув руки в стороны, в шубе, в высокой шапке из длинного меха, отсвечивающего светлым...

Рены, заметив этот жест преграждения пути, собрались, а дед Саня, обернувшись, крикнул им:

— Молчите только!

Зинаида Денисовна, монументально перегородив дорогу, узнала лесника, когда тот остановил снегоход, но двигатель не глушил:

— Александр Михайлович! — сурово и официально заявила Зинаида Денисовна, — Дело срочное и не терпящее отлагательств! Попрошу за мной, в контору, — и Зинаида выпростала руку, указывающую на эту самую контору, где горел свет.

— Случилось что? — заволновался лесник, оглянувшись на своих пассажиров.

— Случилось, — кивнула Зинаида, поправив свою основательно лохматую шапку из ламы, — Видите ли, некоторым приспичило жениться...

Викрул, тихо переведя ее слова своим, не удержался:

— Даже и не знаю, кто бы это мог быть...

— Вопрос, зачем тогда так наш «Канюк» разрядили? — спросил Ушар, — Кардо, правда, обрадуется...

— А кто это у вас там? — поинтересовалась Зинаида, услышав мужские голоса и вроде не по-нашему лопочущие?

— Да Валерины это друзья, воины интернационалисты, — начал дед Саня неохотно. Вот же, незадача, попались как!

— Вот! Это то, что нам надо!

Контора пахла казенными бумагами, бухгалтерскими документами, калькуляторами и графиками. А так же вымпелами и знаменем «Передовикам производства», врученным в конце декабря в районном Дворце культуры Зигфриду Викторовичу по итогам прошедшего года. Снова. Потому как кроме Цыеля, собственно, других поселков, кроме района, в радиусе четыреста двадцать один километр, и не было.

Валерка держал Ирину за руку, они оглянулись оба, на звук шагов, гулко отдававшихся по доскам пола. Узнав деда Саню, Викрула, Курука и Ушара, КВС усмехнулся, а Ирина посмотрела на него удивленно:

— Опять твои?

— Мои, — кивнул Валера, — судьба!

Зигфрид Викторович, закончив переписывать паспортные данные, причем Ирина только потом поняла, что там достал из секретера Валерка, и даже поняла, откуда он знал, где лежит ее паспорт. Игорка, как носитель информации нес ее как Ирке о Валере, так и Валере об Ирине. Но не обиделась.

Конечно она поняла, что он решил это не в тот момент, когда тащил ее в комнату на плече, а раньше. И отчего-то стало еще теплее на душе.

Зинаида Денисовна, в шубе на кимоно с драконом, встала рядом с Зигфридом Викторовичем и торжественно начала:

— Дорогие брачующиеся! Прежде чем вы...

Тут Валера оглянулся, Ушар кивнул, и КВС, глядя в глаза Зинаиды Денисовны, твердо сказал:

— А давайте уже сразу к делу.

— То есть? — не понял Зигфрид Викторович, у которого пижамно-халатный шелк поблескивал в расстегнутом полушубке, — есть же определенная процедура...

Зинаида кинула на Ирку взгляд, и бросила главе поселка:

— Фредя, действительно, какого хрена мы тут дурака валяем? Пусть ставят свои подписи, документы и свидетельство завтра оформишь.

Дед Саня мял шапку в руках, усмехаясь и думая о том, что все же эти звездные, перебаламутив Цыель, точно тут не зря объявились.

А Ушар, смотря, как Валера и Ирка расписываются в какой-то огромной бумажной книге, положил руку на свое запястье. Его браслет слегка потеплел. Слегка! И воронка внутри кристалла почти не двигалась. Но у Ирины на шее сиял такой же кристалл!

— Что думаешь? — спросил Курук, — Нет связи?

— Связь есть, — сказал Ушар, — но мне осталось понять, какая именно.

Ирина поставила свою роспись, посмотрела на Валерку, тот просто ждал, что она решит. И она решила, вот сразу, в графе фамилия, немного робея, написала : Мацура. Зигфрид смотрел обалделым взглядом в свою амбарную книгу, пытаясь как-то уложить в себе, что вот сейчас Ирка взяла и вышла замуж за Валерку!

А сам Валерка полез за пазуху и достал оттуда то, что так боялся потерять. Маленькую бархатную коробочку, и открыл ее.

Эти кольца он купил еще в отпуске. Когда крышу будущей теще правил. Тогда и решил, что хватит уже, наверное, надо как-то... Ведь узнав тайну Ирины, что-то взорвалось в нем, оттесняя его войну за мутное стекло. Она еще полыхала, еще доставали его огненные рваные языки, еще не отпускала. Только эта девушка теперь встала между ним и войной. И пацан, который считал, что он, Валера, его отец.

Бабка Мошева, неся дозор у окна, клевала носом, но звук двигателя снегохода пробудил бдительность. Наблюдение показало, что Валерка никуда не удрал, а вернулись они вместе с Иркой.

Теперь стояли у дверей, обнимались так, что отсюда видно, дело зашло слишком далеко! Ладно Валерка, оно понятно, мурыжила его Ирка вон сколько, натерпелся, вот и жадный какой, просто... Просто безобразие какое-то! При людях да ее так... Сминать-то! Но Ирка-то! Столько выстрадала от него и вон, гляди что творит! Прямо... прямо вот в него вся и втиснулась, и не видать. У-у, толын шойтысь ош! Уж вон, полночь минута как, а он все не уходит! Чтобы это значило?

Татьяна Григорьевна пошла в разведку, теперь уже приоткрыв входную дверь и, кутаясь в платок, придерживая его рукой у горла, высунулась в щелочку и крикнула:

— Валерка!

— Я! — Валера отпустил Ирину, обернулся, — Баб Тань, ну шла бы ты спать!

— Женилися? — ехидно спросила бабка Мошева, — Уже? Быстро как вы.

— Женилися, — согласился Валера, одной рукой прижимая Иришку к себе, а второй открывая двери в дом.

— И что вот вы тут творите прямо у меня на глазах?

— Предполетная подготовка, баба Тань, — сказал Валера, смотря на Ирину глазами, сиявшими необыкновенным светом их собственной Галактики. И такого взгляда никто никогда у Валерки не видел. И не увидит. Только она.

— Шли бы вы спать, Татьяна Григорьевна, — тихо сказала Ирина, — не отрывая взгляда от этого света в его глазах...

— Чего это спать! — возмутилась бабка Мошева, — Мне вот матушка еще моя в детстве говорила, смотри, Танька, не проспи Рождество! Небеса-то откроются, а ты Ангела своего и не услышишь! Что он тебе там на ушко-то скажет! Сами вон, спать идите...

— Это вряд ли, — тихо сказал Валера, сжимая Иркину ладошку в своей руке.

Курук спросил деда Саню, можно ли ему повести машину, уж не терпелось ему очень, лесник кивнул, забираясь в сани и накрывая ноги оленьей шкурой:

— До дома-то мы доедем сегодня или нет? — проворчал Михалыч, втихую ликуя, что вот как все правильно получилось. Теперь-то уж все устроится! И Валерка счастливый, и Ирка пристроена, и Вавля завтра приедет...

Ушар улегся на сене и смотрел на проплывающие над ним звезды, окаймленные вершинами елей. И думал. Кайло сказал, что они — за ними? Но куда, фифрек? Куда за ними? Но Юми он видел, чувствовал, она рядом. Ведь рядом?

Сила вокруг как-то особенно величаво несла свои потоки энергии, и было в них что-то, настолько могучее, мощное, что Ушар, повернувшись к Вику, спросил:

— Почему тут настолько легко чувствовать Силу? Нам всем? Но никто из або, кроме старой ненки...

— И девчонки! — Викрул повернулся к Ушару, — Девчонка еще. Разве ты не понял?

— Тогда почему кристалл реагирует на Ирку? Она не чувствительная, точно!

— Есть что-то, что мы еще не понимаем, — сказал Викрул, — зачем мы тут?

— Но ведь Сила как-то должна дать нам понять? А то опять накосяпырим, потом расхлебывай, — проворчал Ушар.

---

Примечания:

Лупинг — Трубопровод, дополнительно проложенный параллельно основному трубопроводу для увеличения его пропускной способности.

Толын шойтысь ош(коми) — медведь-шатун

Опоня (коми) — Афанасий

Керка(коми) — изба, дом

Сур — пиво, которое варят северные коми, в отличие от южных, к определенным дням, так как крепкие напитки не употребляют.

Ай-кор(коми) — олень-бык, олень-самец

Вир(коми) — злодей-кровопийца

"Пчелка" (слэнг) — название вертолета Ми-8 (Афганистан)

"Висит как прибитый" (слэнг) — подчеркивает абсолютную стабильность машины. Т. е. полное отсутствие "унитаза" и увода в сторону.

"Унитаз"(слэнг) — спиралевидные движения описываемые зависшим вертолетом при погнутости внутреннего вала, или лопастей. Сильный унитаз мешает летать.

Бабочка — эффект, когда погнутые лопасти во вращении при взгляде сбоку выглядят как 2 крыла бабочки. Приводит к "унитазу".

"Уши" — наушники.

"Чашка" — кресло пилота.

Бортач — так называют ботмеханика.

"Лапти" — тормозные колодки.

"Делать погоду" — (не интеллигентно)- употреблять во время нелетной погоды

"Заваривать чай вертолетом" -подчеркнуть мастерство пилота.

Слалом между ножек стула- особый профессионализм летчика.

Рытыс весь воши (коми) — вечер пропал зря

Ползунки — летный теплый полукомбинезон.

Мор мед нуас (коми)- черт бы ее побрал!

Змей пызьысь керома(коми)- коварный змей.

Вежом(коми) — оборотень.

Зэв омеоль(коми) — слабак

Яндысьтом (коми)- бесстыдник

Нывбабаяс борся ротикасьысь(коми) — (прост) — бабник