Воспитанная ветром (гет)

— Эх, Тошинори, переборщил ты с ними, — подметила медсестра академии ЮЭЙ, когда Всемогущий навестил учеников, которых проверял в практической части экзамена и которые лежали без сознания.

— Они же поправятся? — уточнил он, ощущая стыд и неловкость за свой поступок.

— Поправятся, конечно, — успокоила его старушка по прозвищу Исцеляющая девочка. — Только Эмико не стоит получать удары в тот бок, где остался осколок меча. Это открывает внутреннее кровотечение. Не знай, я, что у неё там, могла бы слишком поздно понять, в чём дело.

— Простите, у меня пробудилось острое чувство справедливости, когда она едва не добралась до моей старой раны, — всё что сумел ответить Всемогущий в своё оправдание.

Медсестра покачала головой и перевела взгляд на его дочь, лежащую на койке.

— Не передо мной тебе нужно извиняться.

— Пожалуй, так и есть, — невольно согласился он с ней.

* * *

Как только Эмико пришла в себя и сумела выйти из мед. пункта и пересекла порог академии, то заметила автомобиль отца. Ей не хотелось с ним говорить после того что произошло на экзамене. Но она чувствовала, что к ней ещё не все силы вернулись, так что добираться до дома своим ходом считала нецелесообразным. Поэтому всё-таки приблизилась. Но в машину села молча, даже не взглянув в сторону отца.

— Эмико, прости меня, — услышала она извинения отца. Его голос был полон сожалений. — Я не должен был бить так сильно, особенно в тот бок.

— Ты просидел полдня в машине, только чтобы извиниться? — задала Эмико риторический вопрос.

— Трогательно, — добавила она, стараясь звучать максимально равнодушно. — А теперь поехали домой.

— Ты всё ещё злишься? — спросил Тошинори не спеша начать движение. А то ещё что-то неожиданное услышит от дочери, чего никак не хотел бы слышать за рулём. Спрашивать напрямую, простила ли она его он счёл совершенно бестактным, поэтому и пошёл от обратного.

— На это? — намекнула Эмико на то, за что отец перед ней только что извинился.

— Нет. Я хотела как-нибудь с тобой подраться. Но не знала, как это организовать, чтобы всё выглядело нормально для окружающих, — призналась она и тут же предложила:

— Поехали уже, я сегодня больше не собираюсь тебя шокировать.

— А знаешь, это было неплохо, — гордо подметил Тошинори, наконец, заведя двигатель. — Тебе, безусловно, ещё есть, куда расти. Но некоторые твои манёвры уже хороши. И я хочу отметить хорошую работу в команде. Мне казалось, с юным Бакуго будет трудно договориться о сотрудничестве. А вместо этого заметил в вас троих такое единство, какого давно не встречал.

— Да, было непросто, — призналась Эмико.

— Видимо я не так сильно его раздражаю, чтобы он отказался слушать мои доводы, — тут же поделилась она своими выводами.

— Так это ты сплотила ребят? — не сумел Тошинори скрыть удивления. — Вот так номер! А я думал, что тебе тяжело вписаться в коллектив или ты просто не понимаешь важность этого умения и потому не проявляешь должного энтузиазма.

— Я сделала то, что посчитала необходимым, — вздохнула Эмико, начав пояснение. — Бакуго и Мидория из-за этого не стали моими друзьями навек. Мидории кстати, тоже пришлось вправить мозги — из-за своего глупого фанатизма он был так уверен в нашей беспомощности против тебя, что даже не хотел продумывать стратегию. Вот и пришлось взять всё в свои руки.

— Мы, конечно, всё равно не победили, но хоть выполнили другое условие практического экзамена, — добавила она чуть позитивнее.

— Как думаешь, они бы справились вдвоём? — поинтересовался Тошинори.

— Не знаю, — пожала плечами Эмико. — Возможно, моё присутствие немного сместило стрелку в сторону победы, просто недостаточно сильно.

* * *

Накануне объявления результатов экзаменов Эмико провела в состоянии тягучего, липкого беспокойства. Миф о «тренировочном лагере только для лучших» прочно засел в головах всего класса. Для Эмико он приобрёл зловещие очертания.

Она сидела за ужином с отцом, двигая еду по тарелке.

— Папа, — начала она, стараясь, чтобы голос не дрожал, — завтра объявят результаты. Насчёт лагеря...

Тошинори оторвался от тарелки. Его знаменитая улыбка была на месте, но Эмико уловила в его глазах тень усталости, а может, чего-то ещё.

— Ах, да, лагерь! Не волнуйся, дитя моё! Всё будет как надо! — его голос прозвучал слишком громко, слишком по-геройски, чтобы быть естественным.

— Но если я не сдам... я останусь? — настаивала она, впиваясь в него взглядом.

Он заколебался. Всего на секунду, но она это заметила.

— Не забивай голову! Учёба — это главное! А теперь прости, мне нужно... срочно... в агентство. Дела! — он поднялся из-за стола так стремительно, что чуть не опрокинул стул. Его гигантская ладонь на мгновение легла ей на голову — привычный жест, который теперь казался не утешением, а знаком собственности. — Всё будет хорошо, Эмико. Я обещаю.

И он ушёл. Оставив её наедине с тревогой: «Какие ещё дела могут быть у полу-отставного героя глубоким вечером?» — стучало в висках. Его уход от ответа был кричащим. Для неё это стало последним подтверждением: да, её оставят. Накажут. Загонят на дополнительные уроки, подальше от одноклассников, под более пристальный контроль. В её воображении кошмар о золотой клетке обрёл как никогда чёткие очертания.

* * *

На следующее утро воздух в классе 1-А был густым, как смола. Айзава сонно посмотрел на своих подопечных, выдерживая паузу с мастерством опытного садиста.

— Что ж, результаты ваших экзаменов, — он лениво включил проектор.

Эмико сидела, едва сдерживаясь, чтобы не вцепиться когтями в столешницу парты. Она видела свою фамилию в верхней части списка — и письменный, и практический зачёты сданы. Но это не принесло облегчения. Теперь главное — следующий слайд. Список тех, кто едет в лагерь. Она зажмурилась, готовясь не увидеть там себя.

— И теперь о тренировочном лагере, — пробормотал Айзава. На экране появилась одна большая, жирная надпись: «ЕДУТ ВСЕ».

В классе на секунду воцарилась гробовая тишина, а затем взорвался хаос. Крики облегчения, возгласы: «Я знал!», шквал вопросов.

Эмико замерла. Она смотрела на эти два слова, и в её голове всё складывалось в единую, ужасающую картину. Обман. Манипуляция. Её отец знал. Он знал вчера, когда уходил от ответа. Он позволил ей измучиться, позволил бояться. Его «всё будет хорошо» было не отцовским утешением, а циничной констатацией факта, в который её посвящать не сочли нужным.

Она обвела взглядом ликующих одноклассников. Они видели в этом счастливый конец, веселую авантюру. Она же видела урок. Ещё одно доказательство, что миром героев правят не правда и справедливость, а удобство и холодный расчёт. И её отец — иерарх этого мира, был частью этой гнилой системы. Внутреннее она всё больше соглашалась с риторикой Шигараки, но по-своему: «старые и больные деревья рубят и выкорчёвывают корни, чтобы потом на их месте выросли молодые и здоровые. Даже зола от пожаров, к удивлению, — хорошее удобрение».

В её уме, отточенном обидой и несправедливостью, щёлкнул последний предохранитель. Если они так легко играют её чувствами, её страхами, то её решение — не ошибка. Это ответ.

Пока все вокруг смеялись и строили планы, Эмико тихо улыбнулась. Но это была не улыбка облегчения. Это была улыбка решимости. Лагерь стал для неё первым шагом к той настоящей свободе, которую ей так уверенно пообещали, а потом с такой циничной жестокостью продемонстрировали, что она значит в их мире.

Затем посыпались предложения о походе в торговый центр, чтобы закупаться необходимыми предметами. Весь класс согласился и Эмико тоже пришлось. Очако смотрела с такой надеждой, спросив: «— Яги, ты идёшь?», что сразу стало ясно, в какое положение её поставил бы отказ.

— Конечно, — согласилась она, не проявляя яркого энтузиазма. Но стараясь выглядеть расслабленно.

* * *

Воздух в торговом центре был густым и сладким — смесь запахов попкорна, жареного теста и десятков парфюмерных тестеров. Для большинства учеников 1-А это был глоток свободы между учебой и миссиями. Для Эмико Яги — очередное публичное испытание.

Она шла чуть позади всей весёлой, галдящей толпы. Очако и Цую тащили её за собой, щебеча о новых летних коллекциях. Эмико улыбалась в ответ, но её улыбка была напряжённой, нарисованной. Она чувствовала себя как актриса на сцене, где все зрители знали её в лицо.

— Яги, смотри, какие серьги! — Очако тыкала пальцем в витрину с бижутерией. — Тебе бы такие кошачьи подошли!

— Да, мило... — ответила Эмико, но её взгляд скользнул мимо. Она ловила на себе взгляды. Одни — восторженные, другие — любопытные, третьи — оценивающие. «Смотрите, это же дочь Всемогущего». Фраза висела в воздухе, не озвученная, но ощутимая, как статическое электричество перед грозой.

Она натянула капюшон своей модной ветровки глубже, но это не помогало. Её пшеничные волосы с вечно выбивающейся прядью, яркие голубые глаза и чёрный кошачий хвост были таким же её опознавательным знаком, как и у отца — его мускулы и неизменная улыбка.

В магазине спортивных товаров, где все сгрудились вокруг новейших моделей кроссовок с поддержкой для причуд, она попыталась раствориться среди стеллажей. К ней тут же подошла пожилая женщина.

— Простите за беспокойство, дитя... Вы ведь Эмико-тян? Ваш отец... он такой герой! Вы, должно быть, так им гордитесь!

Гордость. Да, конечно. Гордость. Именно это она и чувствовала. Гордость и благодарность за свою позолоченную клетку. Она кивнула, выдавила ещё одну безжизненную улыбку и что-то пробормотала о том, что да, она очень гордится.

Но внутри всё закипало. Каждое такое взаимодействие было крошечным напоминанием: «Ты — не просто Эмико. Ты — Дочь Всемогущего. Твоя личность начинается и заканчивается на нём».

Она наблюдала, как Кёка и Мина дурачатся, примеряя дурацкие шляпы. Как Дэнки и Эйджиро спорят о брендах. Как Изуку что-то увлечённо записывал в свой блокнот, глядя на высокотехнологичные костюмы для спелеологов. Они были свободны. Они могли позволить себе быть глупыми, небрежными, настоящими. А она должна была быть идеальной. Всегда.

В отделе с базовым снаряжением её взгляд упал на простую, но надёжную модель тактических штанов чёрного цвета — без лишних деталей, только функциональность. Они были ей по душе. Но её рука сама потянулась к ярким, фирменным леггинсам с кислотными вставками — к тем, что соответствовали бы образу «модной и перспективной дочери великого героя».

— Возьми эти! — уговаривала её Очако, протягивая именно яркие легинсы. — Они тебе так идут, и в лесу будешь заметной!

Эмико взяла. Потому что так было правильно. Быть заметной. Быть на виду.

Когда они проходили мимо огромного рекламного экрана, на нём как раз шёл новостной сюжет. Всемогущий, сияющий, как всегда, одним ударом обращал в бегство какую-то банду мелких злодеев. Толпа в торговом центре на секунду замерла, глядя на экран, а потом кто-то начал аплодировать. Аплодисменты подхватили.

Эмико смотрела на улыбающееся лицо отца на гигантском экране. И в этот момент она почувствовала не гордость, а острое, почти физическое чувство клаустрофобии. Его тень была повсюду. Даже здесь, в этом храме потребления, он был гигантом, а она — всего лишь его тенью.

Она судорожно сжала ручку пакета с купленными легинсами. Легинсами, которые она не хотела носить. Для образа, который она ненавидела. Жизни, которая ей не принадлежала.

В попытке отвлечься от гнетущей обстановки, Эмико решила купить хоть что-то, чего на самом деле хочется, но что не испортит её образ, или, по крайней мере, необходимость чего получится объяснить одноклассникам.

Она прошлась взглядом по очередному прилавку с походными принадлежностями, и её взгляд остановился на браслете-паракорде.

«Хм, это же тот самый браслет, который вытягивается в верёвку при необходимости», — вспомнилось ей. — «Пожалуй, его необходимость я сумею объяснить».

Эмико как раз собиралась положить браслет в корзину, когда сбоку раздался знакомый, слегка нервный голос:

— Это же... паракорд, верно? — Изуку стоял рядом, его пальцы непроизвольно перебирали ремешок рюкзака, а взгляд с привычным любопытством аналитика изучал аксессуар в её руке. — Просто... э-э... с твоей причудой, с тем, как ты управляешь хвостом для маневренности... и способностью управлять ветром... я просто подумал, что это интересный выбор.

Эмико на мгновение застыла, сжимая в ладони прохладный браслет. Внутри всё сжалось. Не праздное любопытство, а именно анализ. С ним было сложно. С кем-нибудь более легкомысленным можно было отделаться поверхностным объяснением, но Мидория видел глубже. Она медленно повернулась, надев на лицо нейтральную, слегка отстранённую маску.

— Это не для замены причуды, — голос её прозвучал ровно, без эмоций. — Это для подстраховки. Хвост — не безграничный инструмент. Если его повредят или я окажусь в ситуации, где им невозможно зацепиться, несколько метров прочной верёвки могут оказаться полезнее, чем лишняя порция ловкости. Ну а когти могут понадобиться для атаки, не хотелось бы затупить их о скалы.

Она посмотрела прямо на него, стараясь, чтобы в её глазах читалась лишь практическая целесообразность.

— В лесу, куда мы едем, может быть всё что угодно. Лучше иметь при себе что-то простое и надёжное, чем полагаться лишь на причуду.

Изуку закивал, его взгляд загорелся тем самым огоньком, который появлялся, когда он сталкивался с интересной геройской тактикой.

— Это... это действительно умно! — воскликнул он, и его слова понеслись быстрее. — Стратегия избыточности, как у некоторых профи! Они всегда носят с собой базовое снаряжение на случай, если причуда будет нейтрализована или окажется неэффективной в конкретной среде. Ты думаешь о непредвиденных обстоятельствах, это... это очень профессиональный подход!

Его искренний, неподдельный энтузиазм был таким отличным от привычной ей фальши, что на секунду Эмико сбилась с толку. В его словах не было скрытого подтекста, только чистое восхищение продуманностью. Не было сравнений с отцом, только сравнение с настоящими героями.

Но вместо облегчения это вызвало новую, странную тяжесть. Его одобрение было незаслуженным. Он видел стратега, а не беглеца.

— Просто здравый смысл, — коротко бросила она, отводя взгляд, и, наконец, опустила браслет в корзину рядом с ненавистными кислотными легинсами.

Один — кричащий, фальшивый, купленный для чужих глаз. Другой — простой, функциональный, её маленький, никому не заметный акт неповиновения. Браслет-паракорд был не просто верёвкой. В её голове он уже превращался в символ. Символ той самой страховки, которую никто, кроме неё самой, ей не предоставит. И того освобождения, которое она намеревалась добыть, даже если для этого придётся перерезать все верёвки, связывающие её с этим миром. А непреднамеренная похвала Мидории лишь напомнила ей, сколько всего, включая его наивное доверие, ей, возможно, придётся обрезать.