Слизеринский Лев (джен)

Я оседлал Илту, предупредив её о том, что путь неблизкий, и тронулся вместе со всеми. Рон и Полумна остались в замке: Полумне хотелось в тот день поиграть вместе с Люси, а Рон отказался, гордо заявив, что занят уроками фехтования с Эдмундом и ему сейчас, такому взрослому, не до того.

Пёс был явно не рад, что я решил составить ему компанию. Благо, он постарался удержать язык за зубами. И даже спокойно держал дистанцию от Сьюзен. Это убедило меня в том, что её опасное увлечение одностороннее. Слава Льву, как здесь говорят. А то если бы блохастый действительно положил на светлую королеву глаз, этого глаза бы у него больше не осталось.

Хоть лошадка мисс Браун и пыталась весь путь подбодрить свою наездницу, говоря, что пугаться нечего: ты-де, встречала и лошадей, и людей, а значит ничего нового не увидишь… При первой встрече с кентаврами Лаванда чуть испуганно не повернула кобылу назад. Девочку вдвойне напугали их большие кустистые бороды и серьёзный вид. Сьюзен вкратце познакомила нас, Гермиона всё это время ерзала в седле — мне тогда подумалось, что она тоже боится, но позднее я узнал, что это оттого, что гриффиндорка не могла понять — стоит ли ей остаться на лошади или спешиться: вдруг что-то из этого оскорбит чувства местных кентавров.

В результате все мы расположились в кругу, сидя на поляне цветов. Гермиона и Сириус осыпали кентавров провокационными вопросами: я поражался их терпению и умению ответить на всё. Двое так усиленно спорили, что Лаванда, которая и должна была быть главной гостьей, всё больше и больше замыкалась в себе. Сьюзен пыталась её подбодрить, выходило не очень удачно. Даже когда хозяева по достоинству оценили выпечку мисс Браун, девочка всё ещё старалась не смотреть кентаврам в глаза. В результате, она и вовсе отошла от основной компании в сторонку и уселась под деревом. Там её нашёл один из кентавров, что внешне казался чуть моложе остальных, но было заметно, что он всё ещё старше всех нас, вместе взятых. Он завёл с гриффиндоркой разговор, та отвечала неловко и постоянно подрагивала. Но когда речь коснулась звёзд, они уже начали общаться более открыто. Лаванда даже смогла смотреть ему в глаза. И через какое-то время девочка уже поднимала рукав своего платья и показывала новому знакомцу те самые судьбоносные веснушки.

— Вот, видите! — улыбалась она — Вот эти три и родинка ещё одна — они же образуют Южный Крест! А это значит, что я… Я…

— Милая дочь Евы, мне очень жаль Вам об этом говорить, но я уверен, что Ваши веснушки никак не связаны с созвездиями на небесах. — ласково говорил Готтлиб, тот кентавр, поглаживая каштановую бороду — Ровно как и Ваш характер при рождении, и характер Вашего друга, господина Уизли — никак с ними не связаны.

— Вот и Гермиона так же говорит. — омрачилась Лаванда — Говорит — звёзды, это просто холодные сферы газа и всё. Что когда мы их видим, они уже мертвы, а значит — ничего не значат. Потому что всё, что мертво, ничего не значит…

— Дочь Евы Гермиона так же заблуждается. Не стоит унывать, госпожа Браун. Ваше стремление к небесам — великое благо. Но звёзды не могут управлять Вами. Лишь Вы властны над тем, что думаете и делаете. Звёзды могут показать судьбу, дорогу, могут сами повести Вас, но не решать за Вас. И тем более, им нет дела до веснушек и ямочек. И это гораздо ценнее — понимать, что Ваша связь с небесами является не невольничеством, а дружбой.

— Значит, веснушки всё же нет… Жалко. — вздохнула Лаванда, положив голову на колени — Мне говорили, что я поцелованная звёздами, раз у меня веснушки… Поэтому я их и не выводила. Не обижать же звёзды.

— Я не хотел оскорбить Вас этим.

— Да я не обиделась, жалко просто. Это даже хорошо, что Вы так сказали. Теперь точно выведу.

— Не стоит, госпожа Браун, не губите себя. Ваша красота — всё ещё бесценный дар. Решение за Вами, однако путь против того, что естественно, часто ведёт в никуда.

— Ой, Вы меня красивой назвали. Если бы наш кентавр меня красивой назвал, мне бы было так страшно, а с Вами — нет… — смутилась Лаванда — Мистер Готтлиб, я, это… Простите. Я больше Вас не боюсь. Я думала, что Вы мне сделаете что-то плохое…

— Скажите, госпожа Браун, как называется эта сказочная сладость, что Вы подарили нам? — сменил тему Готтлиб.

— Бисквит королевы Виктории. — улыбнулась Лаванда — Так, слушайте, двести пятьдесят граммов муки… Да не качайте же Вы головой, мистер Готтлиб, я уверена, у вас тоже получится всё это достать! Так вот, двести пятьдесят граммов муки, двести пятьдесят граммов сливочного масла…

Я решил перестать наблюдать за ними и занялся своими заметками в записной книжке: в основном, о флоре данных мест и о законах, которым она подчиняется. Моё равнодушие к основному разговору тоже заметил один из кентавров: его лошадиное тело было чисто-белой изабелловой масти, а на человеческом лице сверкали глубокие синие глаза.

— Вы — предводитель новых детей Адама и Евы в наших землях, однако Вы молчаливы и опасливы. — заметил кентавр — Я вижу по Вашему лицу, что у Вас много вопросов, однако Вы как будто не доверяете своим подопечным.

— Господин…

— Бивлинди. — поклонился кентавр и в вечернем свете сверкнули шафраново-золотистые волосы.

— Господин Бивлинди, это Её Высочество Сьюзен назвала меня «предводителем»?

— Разве это не так?

— Я готов к этой ответственности, не поймите меня неправильно, однако, боюсь, мои дети Адама с Вами не согласятся. Но это пустое. Я всего лишь не хотел прерывать юношеские споры. Скажите, Вы уже в курсе того, кто мы на самом деле?

— Вы — дети Адама и Евы, занесённые в наш мир для того, чтобы либо изменить его самостоятельно, либо, чтобы мир изменил вас.

— Я говорю о тех способностях, что мы оставили позади. — покачал я головой.

Подумать только, знал бы маленький Северус, покрытый синяками, укутанный в материнскую одежду, что когда-то о самой желанной вещи, о драгоценной магии он будет презрительно отзываться как о каких-то «способностях».

— Да, мы знаем это. — помрачнел кентавр.

— Ваша Колдунья… — начал я.

— Она тоже прибыла из другого мира, господин Снейп. Прежде положив тому миру конец.

— Теперь Вы понимаете, почему я ожидаю от здешних жителей холодного отношения. У Вас есть любое право ненавидеть нас. — произнёс я почему-то раздражённо.

— Я вижу, что Вы, господин Снейп, не хотите нам зла. Я так же вижу и что Вы — тот человек, который искусно маскирует добро под зло, участливость под равнодушие, заботу под агрессию. Послушайте мой совет. Я не знаю правил Ваших земель, но здесь рано или поздно придётся снять эту маску. Потому прошу Вас сделать это пораньше, так Вам будет легче.

— Я здесь не один, господин Бивлинди. Иначе тому, что Вы называете «маской» давно бы пришёл конец. Вы очень добры; никто не был ко мне так добр, как нарнийцы. Но Вы многого не знаете о том, что происходило в нашем мире.

— Вы — чистокровный, господин Снейп? — спросил кентавр.

Здесь я поперхнулся воздухом. Откуда может он знать термин из нашего мира?

— Нет… Нет, полукровка. — прошептал я осторожно — Как Вы…

— Я догадался, что Вы из мира, где носят волшебные палочки, делят друг друга на факультеты и постоянно говорят о чистокровных и грязнокровных. Мы называли его «Мир Крови». И то, что говорили Ваши дети, и то, что я услышал от Вас — всё на это указывает.

«Мир Крови», безусловно, очень подходящее и точное наименование для магической Англии.

— Неужели Вы были там?

— Я лично встречал детей Адама и Евы оттуда, господин Снейп.

Последующий рассказ записан мной со слов господина Бивлинди без сокращений. Однако, были опущены те моменты, когда я абсолютно бестактно встревал в его речь, чтобы убедиться что он говорит именно о том, о чём я думаю. Я был горяч как юноша, взволнован и испуган — потому что речь пошла о том, чего я так боялся и так избегал.

* * *

Они прибыли сюда при первых королях. Напуганные и растерянные, в разных местах Нарнии появлялись молодые люди, в основном — около четырнадцати или пятнадцати лет. Дети носили чёрные робы и полосатые платки на шее, они часто горько рыдали о каких-то палочках, ругались, отбивались от любой помощи. Как только их начинали расспрашивать, одни и те же слова вылетали из их уст; факультеты, чистота крови, палочки, профессора, надо домой, палочки, палочки, палочки… Мне не довелось пообщаться со всеми, но одну я помню довольно отчётливо. У неё было имя как у цветка: не то Роза, не то Лилия. Глаза изумрудно-зелёные, бойкий взгляд, резкие движения. Локоны рыжие, как львиная грива. Она была очень дружелюбна, когда говорила со мной или с другими жителями Нарнии. Рассказывала в красках о волшебстве из Мира Крови, говорила с таким блеском в глазах, словно торговка драгоценностями, расписывающая свои жемчуга и бриллианты. И так сетовала, что не может нас этому обучить и помочь нам жить проще и лучше. Многие полюбили её — она действительно была обаятельна и грациозна. Однажды я даже позволил ей оседлать меня. Я слышал, Льва она тоже возлюбила очень нежно, не упускала разговоров с Ним, когда упоминалось Его имя, глаза у девочки загорались и та начинала широко улыбаться.

Ничего не предвещало беды — Лилия дружила с каждым животным, Нарния почти что стала ей домом, хоть она и всё равно часто шарила вокруг себя рукой в поисках палочки. К сожалению, всему пришёл конец, когда она узнала, что она не единственная дочь Евы в этих краях.

Мы делили этих пришельцев по цветам на их нашейных платках: Лилия была красной, встречались синие и жёлтые, а также — зелёные. С синими и жёлтыми она смогла найти общий язык, хотя ей всё ещё было заметно более некомфортно с ними общаться, чем с красными. Но однажды на королевском балу появились зелёные.

У них были тёмные волосы, как у Вас, господин Снейп, бледная кожа, тонкие рыцарские черты. Лилия говорила об их гордыне, но когда я повстречал зелёных вживую, я увидел такие кроткие и покорные глаза, что так до сих пор и не понял, где она углядела хоть искорку самолюбия. Зелёные редко улыбались, были тихими и спокойными, вежливыми и уважительными. Но увидев их, наша Лилия сперва побледнела, так что веснушки на её лице стали казаться ещё ярче. А потом кто-то из зелёных между делом упомянул свою встречу с Асланом, похвалил Льва за милосердие и открытость. И прежде милая Лилия словно стала сама не своя, раскраснелась, вскочила с места… Сколько раз она произнесла слово «кровь» — даже в разговорах о великих баталиях так часто не упоминалось это слово!

— Как вы посмели!? — закричала она на королей, чуть ли не рыдая — Как Он посмел!? Он же знает всё, разве Он не знает, во что они верят!?

Короли не понимали, о чём говорит девочка. Тихо предложили ей хотя бы положиться на мнение Льва и попробовать наладить отношения с гостями — в конце концов, раз они здесь, значит им это тоже нужно, не меньше, чем ей.

— Дружила я уже с одним таким, всё для него делала, второй раз этой ошибки не допущу! — прошипела Лилия, сжимая край платья в кулаке.

Тогда вмешался я:

— Они, как и Вы, из Мира Крови — значит, вы сумеете понять друг друга…

Тогда она посмотрела на меня и я испугался тому, сколько ненависти было в её глазах.

— Не равняйте меня с ними! Я — не такая, как они! И никогда не буду, как они! И если вы хотите нас уравнять, значит, вы ничем не лучше их! Мне нужен Аслан! Я всё ему расскажу! Лицемер, обманщик, а я так верила, а он, оказывается…

И девочка рванулась прочь из зала, чуть ли не рыдая.

Никто не знает, что сказал ей Аслан. Никто не знает, потому что Он рассказывает каждому только свою историю. Я только один раз увидел её перед тем, как она навсегда покинула Нарнию: холодная и жестокая, она стояла на краю скалы, смотрела вниз. Ветер трепал её огненные волосы — я пытался позвать её, но она не услышала.

— Кошка драная… — только и вырвалось из её уст.

* * *

Сейчас я бы без сомнений отсёк себе руку с меткой. Пульсирующая боль тысячей копий пронизала всё моё тело. Я склонился, пытаясь поймать ртом воздух, как выброшенная на сушу рыба.

— Господин Снейп? — обеспокоился Бивлинди.

Чем больше старался я сбежать от мыслей о былом, тем всё чаще они встречали меня снова. Даже в таких местах не спрятаться от оскалившихся псов и зелёных глаз. Описание кентавра разбудило в моей голове всё — от первого и до последнего дня. И голова начала раскалываться от мигрени. С трудом я сумел приоткрыть рот:

— Спасибо. — протянул я абсолютно безэмоционально.

— Вы знали госпожу Лилию в Мире Крови?

— Знал. Она мертва. Прошу, оставьте меня.

— Если бы я знал, какую боль мой рассказ принесёт Вам, господин Снейп, я бы держал за зубами мой жестокий язык. — с мудрым сочувствием произнёс кентавр.

— Это не боль. Всё прошло. — солгал я неубедительно — Это было давно — по меркам кентавров, возможно, и недавно, но люди забывают быстро. И всё, что не убивает их, делает их сильней.

Я тяжело вздохнул, поднялся на ноги.

— Не осуждайте её, прошу Вас. — обратился я к кентавру — У неё были свои причины так себя вести.

— Мы не осуждаем, мы лишь не можем понять. Что такого сказал ей Аслан, что она так Его возненавидела?

— Этого мы точно уже не узнаем. — проворчал я.

Дорога назад длилась мучительно долго. Я специально притормозил Илту, так и не объяснив ей, почему стоит перейти на самый медленный шаг, застыл в седле, как статуя, опустив руки с вожжами.

— Господин Снейп, что с Вами? — спрашивала она заботливо; конечно, ведь она по-нарнийски проницательна, да и союз наездника и лошади предполагает особую связь и чувствование друг друга. Снова ощутила какие-то вибрации в моих ногах, какие-то запахи и звуки дыхания и сердцебиения, мотала головой, фыркала, повторяла:

— Опять дети Адама? Опять за них страшно, да?

— Мне точно не нужно ускорить шаг? Может, вообще встанем? Остальных потом догнать можно…

— Господин Снейп, ау!

— Бедный Вы, бедные Ваши ноженьки, Вы дрожите, как будто вот-вот упадёте из седла!

Я игнорировал все её слова, лишь машинально проводя рукой по мягкой шее.

Что сказал ей Аслан, а она — ему? Возможно, она вспомнила о том разговоре со мной, о «грязнокровке», о своём отказе. Либо же она побывала в Нарнии между нашей ссорой и последним разговором — тогда, возможно, именно встреча со слизеринцами в месте, что должно быть ей приютом, убедила её в том, какой сделать выбор. Я не могу её винить. Когда пёс появился на пороге замка, у меня было то же самое чувство, словно меня предали, словно заставляют прощать непрощаемое. А ведь я — взрослый человек, она же была юной и хрупкой девочкой, оскорблённой тем, кого считала другом.

Могла ли Нарния, мог ли Аслан исправить то, что случилось? Мог ли Он, неведомый и невидимый своими львиными лапами залатать те раны, что были нанесены «Миру Крови» по моей вине?

В голове звучало без остановки на все голоса «Проклятье! Проклятье! Проклятье!», блеском авады манили мёртвые зелёные глаза. Мастерство окклюменции в этих местах работает с той же успешностью, что и любое иное волшебство. Я пытался собрать свой разум, сосредоточиться, с трудом и мучением сформировать хоть одну верную мысль — но всё было тщетно.

Хватит, во имя Мерлина!

Во имя… Во имя Льва, хватит!

То самое горячее дыхание, что я чувствовал во время ночного разговора с Питером, сейчас охватило меня полностью, окутало, как жаркий пар. Напряжение в теле растворилось, я, как будто сам собой не управляя, наклонился вперёд и упал Илте на шею, обхватив её руками. Щекой коснулся шелковистой гривы лошади. Она слегка ускорила шаг, но очень осторожно, словно укачивая меня в седле, как в колыбели.

— Северус, ты только не бойся. — я и не заметил, как она сменила обращение — Мы же не кусаемся, мы не страшные. Всех-то ты опасаешься, даже королей, хотя они такие же, как ты. И Аслана, наверное, тоже. А мне кажется, ты не тот, кому следует Его бояться. Вот думаешь, наверное, что Он тебя будет ругать, а то и вовсе съест целиком. Но не будет этого, не с тобой уж точно. Тех, кто так думает, Он не ругает. Мне так кажется.

Я молча повернул голову. Меж остролапых елей проскользнул крупный золотой всполох, образовал собой явный животный силуэт. Я разглядел блестящие локоны пышной гривы, словно сплетённые из огненных нитей. На мгновение мираж застыл перед взором, а спустя один удар сердца чёрные стволы деревьев укрыли его от моих глаз.

— Илта, ты видела что-то? — прошептал я, с трудом поворачивая язык — Как будто солнце восходит…

— Оно уже зашло давно. Да ты спи, спи. Завтра будешь дальше бояться. — смешливо отозвалась она.