Парадокс (гет)

— Ты звонил? — беззаботно раздалось на том конце провода.

— Да. Ты можешь брать трубку, когда тебе звонят! — рявкнул Итачи, паркуясь на стоянке и думая о пресловутом Мадаре — богатом холостяке, старый чёрт в свои пятьдесят выглядел на сорок (ещё бы, при его то деньгах!); о извращенце, донимающем жену. И что всем от неё надо, почему все активизировались в одно время: сейчас какое-то новолуние или парад планет? Или женщин в этом мире не осталось?!

— Я не слышала, — виновато загнусавила Изуми, — и что за тон, мне не нравится.

— Прости, — выдохнул Итачи, признавая, что перегнул палку. — Я беспокоился.

— Именно это я ощущала, когда ты не брал трубку — беспокойство и тревогу.

— Ты где? — спросил, переводя тему. Тогда не казалось это чем-то неправильным: он работал и не мог висеть на телефоне. Со временем к нему пришло понимание, что иногда достаточно короткого ответа, что всё хорошо или сообщения: «Приду поздно».

— На парковке. Что-то случилось?

— Да. Просигналь, и я пойму где ты.

Протяжный раздражающий гудок разнёсся по округе, привлекая внимание. Заметив её, он двинулся вперёд, немногочисленные люди тут же обернулись и нахмурили свои приветливые лица, кто-то издал тихий смешок. Итачи лишь потуже затянул пояс халата, натянул суровое лицо и широко, гордо шагая, миновал ряды разноцветных машин. Изуми ела булочку, и казалось её больше ничего не волновало на этом свете. До чего же смешно она выглядела, когда прожёвывала кусок мягкой сдобы, закрывая глаза.

— Почему ты дверь не заблокировала? — осуждающе произнёс он, забираясь в её небольшой автомобиль. Испугавшись, она выронила несчастную булку, прямо на колени. Подняв, завернула в бумажный пакет и стряхнув крошки, посмотрела на него своими невинными большими глазами — карими с мелкими чермными вкраплениями. Он потянулся к её щеке и мазнув большим пальцем по её губам, убрал налипшие крошки. Дети были правы, она хомячит, пока никто не видит.

— Я, — растерялась она, дотронувшись до губ, — только села. Почему ты…что ты здесь делаешь? Где дети? Ты что, оставил их дома?!

— Они с мамой?

— Боже, что могло произойти, пока меня не было, Итачи?! Я надеюсь, они не упали с лестницы, — её глаза беспокойно забегали по нему в поисках ответа.

— С детьми всё хорошо, — успокоил, положив руку на её плечо, она с облегчением вздохнула. — Вот, — он достал записку и протянул ей, — бросили в окно вместе с камнем.

— Дети, — ахнув, схватила его за руку.

— Я же говорю, не пострадали. Они играли в зале. Есть идеи?

Изуми развернула записку, пробежала быстро взглядом, потёрла задумчиво лоб и прищурившись, начала оттирать ногтем какое-то пятно с зеркала в салоне, затем дотронулась до смешной собачки, та закачала головой, высунув язык.

— Нужно подумать — составить список. Мне не хотелось бы так думать, но, возможно, это кто-то из работников парка: там было много мужчин.

— Я взял синицу, тогда заедем на работу, и ты напишешь заявление. Только заскочим ко мне, я переоденусь.

— Ой, ты прям в этом пришёл?! — засмеялась она, косясь на его халат.

Ему нравилось, когда она смеялась. Он вспомнил их первую встречу — её юную, беззаботную, полную энергии. Она изменилась: озорной блеск в глазах поблёк, наивность в голосе исчезла, но смех остался тем же — тихим, подобный чистому звону колокольчика в храме, отгонял мрачные мысли, наполнял теплом.

— Хороший халат, не стыдно и по улице пройтись, — улыбнулся он, щёлкнув её по носу.

— Мы можем встретиться в участке. Ты пока поезжай к себе…мне нужно разгрузить продукты.

— Я не оставлю тебя одну, тем более в том доме.

— Но сейчас утро, Итачи. Кто совершит преступление средь бела дня. К тому же он грозился навестить меня ночью, — снова засмеялась она, кладя руки на руль.

— Изуми, в этом нет ничего смешного, — произнёс, дотронувшись до её колена, — мы не знаем, что он задумал, как себя поведёт.

Изуми продолжала смеяться, и по подрагивающим пальцам, он понял, что у неё истерика. Встряхнув её за плечи, попытался её обнять.

— Мне страшно, Итачи, — шепнула ему в ухо, цепляясь пальцами за его халат, — до чёртиков страшно. Если вдруг со мной что-то случится, пообещай, что позаботишься о мальчиках.

— Всё будет хорошо. Я поймаю этого урода, слышишь — отстранившись и обхватив её лицо руками, Итачи пытался звучать уверенно, — выше нос, вместе мы справимся.

Изуми шмыгнула, подняла заплаканные глаза, закусив нижнюю губу, что-то промычала.

— Не хочешь поесть пончиков? — предложил он, пытаясь приободрить, — Дети видели, как ты ела. И ещё они знают, что ты хрумкаешь по ночам печенье в комнате. Советую перепрятать свой тайник. Они серьёзно нацелены его найти. Если не хочешь, то можем поехать. Я только пересяду в свою машину. Кстати, не думал, что ты любишь пончики? — приподняв бровь, он стёр слёзы с её щёк.

— Я не люблю, но как-то с подругой зашла, заказала с миндальной помадкой. Они божественны, Итачи. Ты пробовал? — её глаза загорелись, и он улыбнулся, убирая налипшие волосы.

— Нет, но с удовольствием попробую.

В кафе никого не было, лишь сонно зевающий продавец у стойки. Протерев глаза, паренёк лениво приготовил две чашки кофе, отчего терпкий аромат разнеся по всему помещению. Выложив два пончика, покрытых белой помадкой и обсыпанных миндальной стружкой, на тарелку, еле слышно пожелал приятного аппетита и скрылся за дверью. Они уселись в углу, возле окна. Изуми облизнула лёгкую пенку с губ и откусив небольшой кусочек, блаженно застонала.

— Странно, — произнёс он, наблюдая за ней, — я только сейчас понял, мы с тобой никогда не ходили в кафе или в бар вдвоём…всегда вплетались коллеги, затем дети, родители.

— Были один раз, ты разве не помнишь? Я была на третьем месяце…

— Боже, о чём я только думал, — усмехнулся он, закрывая рукой лицо.

— А мне понравилось. Это было безумно, захватывающе и совсем на тебя не похоже.

Токсикоз был позади, и Изуми больше не рвало от вида еды или запаха его парфюма. К его сожалению, ни одного рвотного позыва не случалось на выезде, поэтому она продолжала работать, скрупулёзно собирая улики. Когда они пересекались, он взволнованно бросал на неё взгляд и пока никто не видит, целовал позади белого фургона, узнавая попутно о её самочувствии. В те дни жена казалась такой хрупкой, почти хрустальной. Хотелось уберечь её от дуновения ветра, людей и малоприятной работы. «Беременность — это не болезнь. К тому же живота ещё нет. Он не мешает мне работать. Я уйду, как только перестану справляться со своими обязанностями», — пресекла она попытки уговорить её взять отпуск или больничный за свой счёт. От безысходности Итачи лишь разводил руками, не в силах ей противостоять. Если в её маленькую головушку что-то втемяшилось, то разубедить её было почти невозможно.

Они возвращались от врача, Изуми сидя в машине, улыбалась, водя по чёрно-белому неразборчивому снимку УЗИ, где были запечатлены похожие на инопланетян дети. Перебирала имена и спорила с ним, что будут мальчики. Солнце клонилось к горизонту, окрашивая перистые облака ярко-оранжевым и уже подъезжая к дому, он, ко всеобщему удивлению, свернул направо. В тот момент им двигал необъяснимый порыв совершить что-то невероятное, спонтанное. Душа, переполненная радостью и счастьем, требовала приключений. Припарковав машину около вокзала, он взял Изуми за руку, не объясняя ничего, купил билет на ближайшую электричку. Каждый загадал цифру, подбросив монетку, они вышли на пятой остановке. Солнце окончательно село, оставив на небосводе тусклые багряные всполохи, которые вскоре были съедены наплывающейся темнотой. Над их головой зажглись звёзды украшая тёмное полотно сверкающим сиянием. Ветер, свободно гуляющий по пустырю, обдавал прохладой и бесцеремонно шуршал пролетая сквозь кукурузное поле. Единственная тусклая лампа на фонарном столбе замигала и, издав трескающий звук, дожила свой век.

Вроде не так уж далеко уехали от города, но складывалось впечатление, что попали в глухомань. Неспроста же никто не сошёл на этой станции. Изуми взяла его за руку, и он почувствовал тепло, нефизическое — душевное. Здесь в темноте и в пронзительной тишине, он наконец-то осознал, что любит её. Итачи сжал её ладонь покрепче, приобнял, и они зашагали дальше.

Жажда, голод и усталость настигшие спустя два километра поубавили былой пыл. Хотелось повернуть назад и уехать домой, однако Изуми, загоревшись энтузиазмом найти какое-нибудь поселение, тянула вперёд, уговаривая пройти несколько метров. Вскоре их ослепил яркий свет фар, заставив отойти к обочине, зажмурится. Любопытный водитель остановился и, опустив окно, спросил, куда они направляются в столь поздний час. Объяснив, что никакого чёткого плана нет и были бы рады просто где-нибудь поесть и остановиться на ночь, так как электрички уже перестали ходить. Мужчина рассмеялся, предложив довести до ближайшей закусочной. Они с большой охотой сели на заднее сиденье, попутно разговаривая с добродушным незнакомцем. Как оказалось, здесь занимались больше сельским хозяйством: разводили скот, да засеивали пустые поля. Молодёжь давно перебралась в город за отсутвием какого-либо развития. Высадив около задрипанной закусочной, пожелал им доброй ночи и вскоре исчез в темноте.

Несмотря на ужасный голод, еда была невкусной — пресной, но они всё съели, глотая резиновое мясо и запивая тёплым чаем. Старый мотель был через дорогу, и приняв оплату, слегка подвыпивший хозяин провёл их в обкуренный обшарпанный номер. Простыни были серого цвета и противно липли к коже, казалось, их забыли поменять от предыдущих жильцов. Изуми скривилась, найдя чей-то волос и розовый след от помады на постельном белье, схватила в охапку пледы и предложила переночевать на садовой качели, которую заметила на площадке во внутреннем дворике. Положив голову на его колени, жена водила в воздухе указательным пальцем, соединяя звёзды в созвездия, а он смотрел на неё, вырисовывая на её лице непонятные узоры подушечками пальцев, рассказывал легенду о Большой Медведице.

— Это была самая романтичная вещь, — добавила Изуми, возвращая из воспоминаний в реальность. Он захлебнулся кофе и, откашлявшись, весь покраснел.

— Неужели я был так плох, если ты считаешь это самой романтичной вещью.

— Ты не романтик, Итачи, — улыбнулась она, слегка дотронувшись до его руки, — но когда пытаешься им быть, выглядишь глуповато и смешно. Это забавно.

— Не знал, что тебе нравилось, когда я выглядел глупо...

— Я...наверное, не так выразилась, — перебила она, посмотрев в окно, — все эти жесты были по-детски наивны. Ты всегда такой серьёзный и собранный...И если бы я хотела романтики, то вышла бы за кого-то другого. Я полюбила тебя за твою любовь к работе. Мне нравилось наблюдать, как ты отдаёшь всего себя делу, как появляется складка между бровей, когда ты хмуришься...

— Я думал, из-за моей работы мы и развелись, — ляпнул он, пожалев о сказанном.

— Ты отлично знаешь, из-за чего я с тобой развелась, — её лицо тут же стало серьёзным, лёгкой тенью промелькнула грусть. Она отодвинула чашку чуть подальше, взяв салфетку, сложила треугольник, — с твоей работой, я могла смириться. С твоим вечным отсутствием тоже. Я понимала, что это твоя жизнь, то, чем ты горишь и дышишь...но знаешь, — она сглотнула, остановила на нём долгий ясный взгляд, — иногда я ревновала тебя к ней...ведь мы с мальчиками не становились для тебя частью жизни. Мне казалось, что если нас не станет, ты даже не заметишь. Я цеплялась за тебя, терпела, потому что сильно любила, — её ресницы задрожали, и она замолчала на мгновение. Хотелось в своё оправдание сказать, что он любил их больше всего на свете, просто не понимал тогда всю ценность. — Но...когда ты сказал, что изменил мне, что-то щёлкнуло, здесь в груди. Болезненно щёлкнуло. Я бы поняла, если бы это была любовь...но пятиминутный секс с незнакомкой. Неужели он того стоил? Я не понимала, почему ты рассказал, если это ничего не значило для тебя. Почему ты рассказал? Что ты хотел от меня? — голос её звучал мягко и тихо.

— Меня грызла совесть, — признался он, уперев локти в стол, закрыв лицо руками, — я хотел понести наказание.

— Ты скинул всю ответственность на меня. Это эгоистично.Ты жил полгода на диване и молчал, Итачи. Ты не предпринял ничего, чтобы хоть как-то спасти наш брак, только ходил с лицом побитой собаки. Даже когда я предложила развод, ты не возразил...ты просто принял моё решение!

— Изуми, — он зачесал волосы назад и, перехватив её руку, накрыл своей ладонью, — я, правда, не знал, что делать, как себя вести. Я не хотел разводиться, но считал, что не имею никакого морального права оспаривать твоё решение. Ты знаешь, я рад, что мы наконец-то поговорили об этом. И я хочу тебе сказать, что я люб...

Она приложила палец к его губам, призывая замолчать. Он схватил его и поцеловал.

— Пожалуйста, не надо, — прошептала она неслышно губами.

— Я должен это сказать, Изуми. Я хочу, чтобы ты знала — я люблю тебя и всегда любил.

На их глазах навернулись слёзы, пытаясь скрыть нахлынувшие чувства, оба повернулись к окну, рассматривая неторопливых прохожих.

— Ну как пончики? — сдавленно произнесла Изуми.

— Могу сказать, что детям не стоит знать об их существовании.

Они засмеялись и, попрощавшись с пареньком, который выглянул из подсобки, покинули кафе.