Парадокс (гет)

Войдя в свою небольшую квартиру, Итачи устало скинул обувь и, пройдя несколько метров, упал на широкую кровать. Сегодня он чертовски устал и думал, что до дома живым не доберётся. Две погони, два изматывающих допроса и пять бессонных ночей в отделе сказались на его физическом состоянии, которое доказывало очередной раз, что он не робот, а человек. Сил не было даже принять душ, чтобы смыть с себя всю скопившуюся усталость, пот и пыль. Завтра и послезавтра намечался обещанный начальством выходной, поэтому он без зазрения совести уснул, не поставив будильник.

Звонок раздался по тёмной квартире, он потянулся к телефону, что вибрировал в штанах, и проклиная всё на свете достал. Увидев на экране «Изуми», он тут же проснулся. Сердце пропустило удар, и по телу пробежался неприятный холодок. Она никогда не звонила просто так — уже нет. Что-то случилось с мальчишками или с ней, подумал он, сглотнув слюну.

— Итачи, ты можешь приехать — голос был обеспокоенный , и тут же соскочив с постели, он, включив свет и потирая усталые красные глаза, посмотрел на часы. «Три часа ночи, что могло случиться в три часа ночи», — пожалуйста.

— Что-то с двойняшками? — взволнованно произнёс он, надевая ботинки. — Нет, с ними всё в порядке.

— С тобой? — он замер, боясь услышать ответ. Хоть они были уже как три года в разводе, но он не представлял, как будет жить без неё. Приложив телефон к другому уху, он прислушался к её долгому вздоху.

— Со мной тоже всё в порядке. Мне страшно…

— Чёрт побери Изуми, ты можешь сказать, что случилось! — теряя терпение, прикрикнул он, не понимая, что могло напугать бывшего криминалиста.

— Мне не спалось, и я спустилась выпить воды и услышала шорох в саду, как будто кто-то застрял в кустах, я открыла дверь…

— Подожди… ты вот так просто открыла дверь посреди ночи, услышав шорох! — злился он, удивляясь её безрассудству.

— На пороге была мёртвая синица! — перебила она, и он тут же схватил куртку и закрыл квартиру. — Синица… Итачи, мне не по себе.

— Ты вызвала полицию? — спросил он, быстро сбегая по лестнице. Он хорошо понимал, о чём она, хоть это было невозможно. Убийца сидит за решёткой. Его сердце забилось сильнее от страха, и на лбу проступила ледяная испарина.

— Конечно, первым делом я вызвала полицию! Но они посмеялись и не приехали. Я бы тебя не беспокоила, если бы они прибыли. Я, конечно, понимаю, что она могла удариться о дверь и сломать шею и что всё это случайность. Но я не слышала стука, её подложили…я же не сошла с ума…я слышала шорох.

Хоть понимал, что она сделала всё правильно, но его задело, что Изуми изначально не собиралась ему ничего сообщать. Он больше не был для неё тем, на кого можно положиться.

— Но это синица. Итачи…синица. Если бы это была любая другая птица, я бы поверила в случайность…но синица.

Он представил, как она в пижаме или ночной сорочке, наматывает круги по кухне шаркая тапочками, и нервно потирает лоб. Когда она нервничала, она ходила туда-сюда, стукаясь о стул, стулья, диван, и приговаривала: ай, ай, ай.

— Я уже еду. Буду через полчаса, запри дверь и никому не открывай. У тебя же есть оружие?

— Да, я его достала.

Дорога была пустой, прибавив скорость, он пролетал на красный в надежде, что там нет камер и его не лишат водительских прав. Пульс в висках становился громче, и нажав до упора газ, вцепился в руль. Перед глазами проносилась вместе с фонарными столбами его жизнь.

Говорят, цену счастья понимаешь, только когда его потеряешь. Он это понял на своей шкуре.

Он встретился с Изуми на месте преступления по делу «птичника». Группа криминалистов в костюмах и масках и пластиковых очках собирали улики, когда он приехал. Войдя в дом, у порога его остановила невысокая фигура в белом костюме, перегородив путь, всучила бахилы и перчатки. Он нагнулся и заглянул в карие, полные осуждения глаза, которые так и говорили: « что же вы нарушаете правила». Он никогда её не видел и, подойдя к своему напарнику, который осматривал обезображенный труп, спросил:

— Новая бригада?

— Да, прислали криминалистов из столицы. Снова дохлая синица у порога, орудовал птичник и горло перерезал так же.

Он обошёл лужу крови, снова бросив взгляд на девушку, которая достала из своего ящика пинцет, и захватив что-то на ковре, бросила в прозрачный пакет.

— Если из столицы прислали криминалистов, значит, скоро пришлют кого-то из бюро.

— Поэтому нам нужно поймать его раньше, а то снова все лавры им достанутся.

Выйдя на улицу, он вдохнул свежий воздух и смотря на белый минивэн, возле которой столпилась новая бригада, достал пачку сигарет. Они сняли маски, очки, и расстегнули комбинезоны. Три парня, одна девушка, та самая, что преградила ему путь. Он затянулся и, выпустив тонкую струйку дыма, прищурился. Её каштановые волосы, собранные в хвост, искрились на солнце, и он подумал, каково им работать в костюмах в такую жару. Она засмеялась чистым, звонким смехом, и резко повернувшись, завидев его, улыбнулась так, словно не было никакого трупа в доме. Со временем чувства притупляются, и мёртвые тела с трупным запахом больше не вызывают рвотный рефлекс и не сняться по ночам, но, несмотря на всё это, он не мог так беззаботно улыбаться на месте преступления. Девушка двинулась к нему лёгкой пружинистой походкой. «Сколько же она весит? Килограмм сорок пять?», — подумал он, затушив сигарету ботинком.

— Вы не подскажете, где тут можно поесть?

— На втором повороте есть закусочная…

— Спасибо, — снова улыбнулась она.

— Если хотите отравиться и пролежать в больнице с диареей самое то.

Девушка снова захохотала звонким смехом и заправила выбившую прядь за ухо. Она выглядела очень юно: ровный цвет кожи, большие карие глаза, немного курносый носик и пухлые губы, подкрашенные розовой помадой. Она слегка наклонила голову, длинная чёлка, что обрамляла круглое лицо, съехала открывая взору крохотную родинку под правым глазом.

— А есть что-то нормальное? Мы только приехали и совсем не хотим менять мягкие кровати на больничную койку.

— Тогда придётся потерпеть и доехать до центра.

— Поняла, ещё раз спасибо.

— Когда будут результаты?

— Постараемся уложиться в два дня, — она прищурилась и подмигнула, — раз уж нам вместе работать, то как мне к вам обращаться.

— Итачи… Учиха Итачи.

— Хм…так мы с вами однофамилицы. Я — Изуми Учиха, — девушка протянула щупленькую руку, он пожал в ответ, — если мы поженимся, нам не надо будет менять фамилию.

Она засмеялась и развернулась. Он ошарашено смотрел на удаляющую фигуру, хлопая глазами.

— И если разведёмся — тоже, — бросил он, запустив руки в карманы брюк.

Странная.

Курение в кабинете было под запретом, но мало кто здесь следовал правилам и обращал на это внимание. Комната с каждым выдохом наполнялась едким дымом, а пепельницы пеплом и окурками. Все сидели за вытянутым столом, уткнувшись в бумаги, и скурпулезно изучали отчёт криминалистов и штатного психолога. Никто не решался нарушить повисшее в воздухе напряжённое молчание, лишь временами доносился тихий короткий кашель от осевшего в горле горького никотина. Итачи невольно взглянул на Изуми, которая смешно и по-детски морщила носик. Он ухмыльнулся, и кривая улыбка застыла на его лице ровно в тот момент, когда девушка оторвала взгляд от бумаг, и хлопая большими глазами, вопросительно сдвинула брови.

— Предположительно это мужчина лет сорока, аккуратный до мелочей, — сказал он хрипло, прочистив горло и затушив тлеющую сигарету, расстегнул давящую шею верхнюю пуговицу серой рубашки.

— Ты же сам понимаешь, что это ни о чём! Под эту категорию попадает чуть ли не восемьдесят процентов мужчин, — вставил Рю, нервно постучав ручкой по столу, и недовольно уставился на него. Итачи понимал негодование напарника, они, говоря начистоту, топтались на месте около трёх месяцев, а серийный убийца безнаказанно орудовал по округе. Встав из-за стола и направившись к фотографиям жертв, что были приколоты булавкой на пробковой доске, он потёр рукой подбородок и забегал глазами по мёртвым телам, пытаясь понять убийцу. — Мы даже не можем понять почему чёртова синица?

— Синица — символ невинности и чистоты. Птица также предвещает удачу и перемены, иногда, — робко вставила Изуми, и Итачи повернулся, сложив руки перед собой, — несчастье…

— Это не сужает круг поиска, есть ли более существенные зацепки, — резко оборвал Рю, зло сверкнув глазами, так и не приняв столичную группу криминалистов, которая, по его мнению, была абсолютна бесполезна.

— Я это к тому, — набрала девушка воздуха и шумно выдохнула, пытаясь контролировать своё раздражение, — что, возможно, подбрасывая мёртвую синицу — он говорит о том, что удача от них отвернулась.

— Охренительный вывод, достойный столич…

— Рю, — предупреждающе гаркнул Итачи, прислонив указательный палец к губам.

— Мармелад Haribo со вкусом Happy Cola я обнаружила в мусорной корзине на месте двух преступлений. Вначале я не придала этому значение, но сейчас…

— Потрясающая зацепка, — рассмеялся один из следователей, — и это всё, на что способна столичная группа, — фыркнул с пренебрежением он.

— Прошу воздержаться от замечаний в адрес криминалистов, — вставил Итачи ради приличия, хотя и поддерживал своего коллегу, от них в действительности не было никакого проку, они мозолили им глаза, щеголяя вокруг в фирменной униформе. Однако подбрасывать хворост в воспламеняющийся костёр не стоило, и он пытался хоть как-то не доводить и без того натянутые отношения до конфликта.

— Он в душе ребёнок и явно страдает от недостатка любви! Разве будет взрослый мужчина поедать мармеладки в форме плюшевых мишек.

— То есть он перерезает глотку в поисках любви, — усмехнулся Рю, — может, вы плохо разбираетесь в мужчинах.

Итачи покраснел до корней волос, вспомнив, как выбросил пакетик от своих любимых Haribo со вкусом Happy Cola в мусорный бак на кухне в последний раз на месте преступления, но он точно сделал это после того, как криминалисты собрали улики.

— Если бы вы дали нам доступ к своей базе данных, мы, возможно, уже имели отпечатки пальцев преступника. Вы сами тормозите расследование… Вы заставляете нас таскаться с кипой бумаг для получения разрешения, в то время как мы могли заняться делом; если вы хотите показать нас некомпетентными, то вам это удаётся. Я понимаю, что вы не рады нашему присутствию, но мы, на данный момент, одна команда, — горячо и в сердцах протараторила Изуми, собирая все свои бумаги в стопку.

— Возможно, это мои, — сказал Итачи, стыдливо пряча взгляд.

— Что ваши? — непонимающе спросила девушка.

— Отпечатки.

Все затихли и откашлялись, представляя будущий скандал.

— Вы ели на месте преступления?

— Да, — решительно ответил он и прищурил глаза, — накажите меня за это? Оштрафуете? Доложите начальству?

— Может, у вас так принято, — растерялась Изуми, и по её бегающим глазам, он почувствовал, как ей неловко было сейчас находиться в окружении вредных мужчин, — но вы усложняете расследование, каждый раз забывая надеть бахилы и перчатки.

— Думаю, на сегодня хватит, — сказал Рю, поднимаясь.

Все дружно вздохнув направились к выходу. Они остались вдвоём вдыхая спёртый воздух, Изуми, кусая нервно губы, почесала лоб.

— Я не довольна работой в вашей команде и не понимаю вашей агрессии по отношению к нам. Мы обычные люди, которые хотят поскорее завершить дело и вернуться домой. И как вы можете поедать мармелад на месте преступления…рядом с трупом?

— Как и вы улыбаетесь и спрашиваете, где поесть, после того как собрали улики, — развёл он руки, — к сведению, ел я их до, и в душе совсем не ребёнок, не страдаю от нехватки любви. Просто только Haribo передают вкус колы так хорошо, и когда я их ем, то меня не волнует в форме мишек они или кружочков.

— Судя по тому, как вы ведёте себя на месте преступления — вы непоседливый ребёнок.

— А вы недавняя выпускница, возомнившая себя пупом земли.

— Что? — в возмущении округлила она глаза, раскрыв рот.

— Скажу честно, я не в восторге от вашей работы, и считаю, что наши специалисты ничем не уступают. Никто вам палки в колёса не ставит. Если есть вопросы к бюрократической волоките, то пишите в столицу. Это они нам присылают уставы, — захлопнул он папку и вышел из кабинета.

Прошёл ещё месяц, а дело не продвинулось ни на йоту, только тела множились каждые две недели. Они никак не могли найти между ними связь: разный возраст, пол, социальный статус. Итачи порядком стало раздражать своё бессилие и неумение найти хоть какую-то общую зацепку между жертвами, но она была, просто ускользала от них каждый раз. К тому же с каждым днём начальство давило сильнее, требуя хоть каких-то результатов, совесть пожирала его, являлась по ночам трупами с остеклевшими глазами, и он просыпался с криком в собственной кровати. В столице хоть и были обеспокоены сложившейся ситуацией, однако не торопились отправлять своих следователей, видимо боялись попасть впросак, выбрав тактику — выжидать. Криминалисты держались особняком, кроме Изуми, которая, вопреки всеобщей неприязни, старалась влиться в их суровый мужской коллектив и, признаться, ей, в конце концов, это удалось.

— Я думаю, с неё достаточно, — сказал Итачи, пытаясь отобрать шот, который поставил перед ней Рю.

— Неее, ещё три, — заплетающимся языком промямлил коллега, растопырив пальцы. Бармен с ухмылкой передал ещё два, — она сказала, что перепьёт меня…в лёгкую…меня в лёгкую.

— И перепью, — твёрдо сказала Изуми, откинув распущенные волосы назад и собрав три стопки, друг за другом опрокинула в себя, — в лёгкую, — икнув, она плюхнулась о стойку лицом.

— Она что вырубилась? — изогнул он бровь, спрашивая сильно подвыпившего коллегу.

— Походу. Вот чудачка… Я же сказал, не пе-ре-пьёт! — радостно воскликнул Рю, ударив его по плечу. Девушка громко засопела.

— Ты знаешь, где она живёт?

— В каком-то отеле, — напарник пожал плечами и заказал ещё один шот, — надеюсь, на утро она вспомнит про сотку, которую проиграла.

— Мы же её здесь не оставим, — встревоженно изрёк Итачи, пытаясь разбудить Изуми, которая что-то бессвязное мямлила себе под нос.

— Я пошёл, — как ни в чём не бывало, ответил Рю, и засунув руки в карманы брюк, пошатываясь, направился к выходу.

Итачи обречённо вздохнув, покосился на девушку, и перекинув через плечо, направился к двери, краснея каждый раз, когда ему приходилось придерживать её за ягодицы.

Жил он по-спартански: кровать, стол, стул и пара журналов на книжной полке (чтобы скоротать за страницами бессонную ночь). В отношения он не вступал, не имея на это времени, да и, честно говоря, страстного желания обзаводиться семьёй у него не было. Проще всего, время от времени перепихнуться с кем-то в отеле, или на крайний случай в служебной машине.

Бросив девушку на кровать, он стянул с неё ботинки и пиджак, заметив из-под наполовину расстёгнутой рубашки кружевной бюстгальтер белового цвета, засмущался словно мальчишка, быстро отведя взгляд. Он мигом направился в ванную и вытащив тазик из-под шкафа, поставил у изголовья. Укрыв покрывалом, лёг рядом и попытался уснуть, только перед глазами то и дело возникала небольшая грудь в обрамлении кружева и мысли о кружевных, полупрозрачных трусиках. Её волосы то и дело лезли ему в лицо, и дыхание с жутким запахом алкоголя опаляло его шею, не выдержав, Итачи соскочил и, подложив её пиджак под голову, лёг на полу.

Изуми проснулась, когда он заварил для себя чай. Постанывая, она потянулась, осматривая всё вокруг и тут же соскочила, чуть не упав, заметив его. Ему вдруг стало стыдно за то, что его квартира была пуста и не уютна.

— У нас же… — прохрипела она, застёгивая до последней пуговицы рубашку.

— Ничего не было. Тебя вырубило, а я не знал, куда тебя везти.

— Фух…

— Неужели я настолько непривлекательный, — сказал он, протянув единственную кружку. Она покраснела, и её губы застыли, не в силах подобрать ответ. Помятая, с припухшими полусонными глазами она была похожа на домовёнка, и он еле удержался, чтобы не щёлкнуть её по лбу. Возможно, если бы не отвратительный запах перегара, он её бы поцеловал.

— Где тут туалет? — морщась и пытаясь поправить растрёпанные волосы, спросила она.

— Здесь, — указал он на дверь.

И она исчезла, шаркая ногами.

С понедельника зарядили дожди, сначала покрапывало по утрам, тихо барабаня по стёклам, а затем небо заволокло грозовыми тучами и под раскаты грома со сверкающими молниями, город накрыло беспросветным ливнем. Всё тонуло в мутной воде — мусор, транспорт и надежда найти преступника. Синоптики не предвещали ничего хорошего, ссылаясь на североатлантический циклон, который задержится минимум на две недели. Всем были разосланы сообщения о погодных катаклизмах с просьбами оставаться дома, но люди в дождевиках, с зонтами, утопая по щиколотку в воде, ходили на работу или гуляли, не обращая ни на что внимания. Жизнь шла свои чередом, вторая неделя подходила к концу, и Итачи, заведя руки за голову и покачиваясь в кресле в пустом кабинете, надеялся, что убийца из-за плохой погоды, всё же не совершит преступление. Зевнув, он протёр слипающиеся глаза, и поднявшись, снял со спинки кресла пиджак, нехотя надевая.

— Так и знала, что ты ещё здесь! — воскликнула Изуми, без стука ворвавшись в кабинет.

Она пахла дождём, сырым асфальтом, лесом. Чем ближе подходила, тем отчётливей слышался еле уловимый аромат хвои. Лицо её сияло мелкой серебряной пыльцой, а пряди волос слегка потемнели и отяжелели. Без грубого пиджака и широких брюк, в простой толстовке с Микки-Маусом и джинсах, она была до невозможности хрупкой и милой.

— Я то понятно, — сказал он, взглянув на часы, шёл четвёртый час. Погрузившись в дело, он потерял счёт времени, — а ты что здесь делаешь?

— Он неудачник и завистливый ублюдок, — бросила она ему в лицо.

Итачи насупился, не понимая, о ком речь. Пару раз сморгнув, он заглянул в её полыхающие огнём глаза и откашлялся, сердце отчего-то забилось быстрее. Вспомнив, как недавно она обнималась со своим коллегой в коридоре, неоднозначно проводя по его спине рукой, на него накатила злость. Перед глазами всплыла ещё одна сцена, после которой он стиснул зубы сильнее — на той неделе проходя мимо кафе, он заметил её за стеклом; она игриво смотрела на парня, что сидел напротив, и сделав глоток из чашки, дотронулась до его щеки, слишком нежно, как показалось ему.

— Кто из них?

— Птичник, кто ж ещё. Есть ещё кто-то? — она нахмурилась, протерев лицо рукой, и обтёрла о толстовку.

— С чего ты взяла? — выдохнул он.

— Мне кажется, я знаю, кто он.

— Поделись, — мягко улыбнулся он, удивляясь её чрезвычайно возбуждённому состоянию. Изуми покопалась в сумочке и достала небольшой пакетик с клочком бумажки внутри.

— Вот, — затрясла победно, — лотерейный билет из супермаркета «Фука». Я нашла в кармане у жертвы, посмотри на дату — за день до убийства жертва выиграла фен.

— Что, — не выдержав засмеялся Итачи, почесав переносицу.

— Ты что смеёшься?! — недовольно насупившись, она слегка ударила его кулаком по плечу.

— Прости, это очень смешно.

— Всё сходится…ну же, прекрати смеяться! «Фука» разыгрывает лотерею под названием «Счастливый Билет» каждые две недели.

— И откуда ты это знаешь?

— Я всегда покупаю «Счастливый Билет», пытаясь выиграть на протяжении полугода набор антипригарных сковородок, — протараторила она на одном дыхании.

Глаза её сверкали энтузиазмом, щёки полыхали розовым румянцем, он опустил взгляд ниже: на пухлые губы со следами влаги после дождя, облизнул свои — пересохшие, потрескавшиеся, словно от сезонной засухи.

— Не проще ли купить на эти деньги сковородки.

— Ты не понимаешь. Ощущения не те!

Поперхнувшись, он вспомнил одну девушку из бара, которая пыталась уговорить его на незащищённый секс, ссылаясь не на те ощущения. Облокотившись о стол, он выдернул из её рук пакетик и стал рассматривать билет, пытаясь отвлечься. Изуми же подошла чуть ближе, её волосы лукаво защекотали его пальцы.

— Мы все не туда смотрели, пытаясь классифицировать убийства по возрасту, гендеру, социальному статусу. Это всё вело нас в тупик…

— Но тогда, жертвы должны были проживать в одном районе…поэтому твоя теория…

— В вашем городе только один супермаркет «Фука».

— Ты это серьёзно? — вопросительно сдвинул он брови, — когда проходят розыгрыши?

— По пятницам в шесть вечера.

Теория, которая по началу казалась бредом, вдруг обрела пугающую ясность, словно в кромешной тьме щёлкнул выключатель и комната озарилась светом. Итачи ещё раз взглянул на часы и потёр запястье, в четыре утра супермаркет закрыт и подтвердить информацию не удасться, по крайней мере, до восьми утра.

— Как же теперь уснуть, — в нетерпении потёр он ладони и обхватил её двумя руками за плечи, — неужели этот ад наконец-то закончится.

— Можно не спать, — хитро улыбнулась она, взглянув на него исподлобья, — Я знаю отличное круглосуточное кафе напротив парка… и… можно прогуляться, если не пугает дождь.

— Звучит так, словно ты приглашаешь меня на свидание? — улыбнулся он, склонив голову набок. Всё внутри него кипело, и он начал понимать, что испытывала Изуми, ворвавшись посреди ночи в его кабинет.

— Может, и приглашаю, — смущённо ответила она, намотав локон на палец, качнувшись вбок, неловко пожала плечами, — это странно?

— Немного, — улыбнулся он. Её смущение передалось ему, и он робко отвёл взгляд.

— Тебя никогда не приглашали на свидание?

— Нет.

— А это уже странно.

— Почему.

— Я нахожу тебя довольно симпатичным.

Сердце его забилось как никогда. Посмотрев на неё украдкой, он заметил, что разглядывала она его с нескрываемым интересом, соблазнительно кусая губы. Их взгляды встретились и оба вспыхнули, пламя разгоралось в животе с каждой секундой, воздух накалился до невозможности — стало трудно и больно дышать. Он наклонился, заправив локон за ухо, и поцеловал. Привстав на носочки, она обвила его шею и толкнула к столу. Итачи слегка опешил от её напора, но она отрезала все пути к отступлению, страстно и жадно целуя. Её пальцы путались в его волосах, прерывистое дыхание опаляло кожу, его рука воровато пробралась под толстовку, заскользила по гладкой тёплой коже. Изуми ахнула прикусив его губу, и его мир сузился до комнаты, до бешеного стука сердец, до прикосновений и откровенных сладких вздохов. Стянув с неё толстовку и джинсы, обхватив за тонкую талию, он усадил её на стол, попутно сбрасывая все бумаги на пол. Стол скрипнул, и стон эхом отразился от голых стен. Её грудь тяжело вздымалась, волосы разметались по столу, пару спутанных прядей прилипли к влажной коже. Она сомкнула ноги на его ягодицах, и он окончательно потерялся в ощущениях. Прикрыв глаза, Итачи содрогнулся и с тихим хрипом уткнулся носом в ложбинку меж грудей, собирая губами серебряную влагу.

— Ты с кем-то встречаешься? — спросил он чуть слышно, перебираясь на стол.

— Нет.

— Я видел, как ты обнимала в коридоре своего коллегу.

Она повернулась к нему, приподнявшись на локтях, и ехидно улыбнулась.

— В тот день у него был день рождения.

— А в кафе на той неделе?

— Ты следишь за мной? — ухмыльнулась она, потянувшись за бюстгальтером.

— Ты так и не ответила?

— Это ревность? — изогнула она бровь, озорно подмигнув.

— Небольшой допрос.

— Я была на свидании, — чмокнув его в щёку, она прытко соскочила со стола. Он успел схватить её за локоть и притянуть к себе. Сейчас ему зачем-то жизненно важно было знать — встречается ли она с кем-либо или нет. — Шутка, — высунула она кончик языка. Мой кузен приезжал в тот день повидаться, он на год уезжает по работе. Я и не думала, что ты, такой ревнивый!

— Я не ревнивый, — ответил он, убирая с лица налипшие пряди, — просто люблю ясность и определённость.

— И что теперь тебе стало ясно? — надев толстовку, она поправила волосы и, подняв джинсы с пола, встряхнула пару раз.

— Абсолютно ничего, — усмехнулся он, откинув голову назад.

Птичником в действительности оказался постоянный покупатель «Фука», мужчина среднего возраста, который на протяжении четырёх лет пытался выиграть в лотерею и, прочитав в какой-то странной книге про обряд о переманивании удачи, решил воплотить в жизнь. И несмотря на то, что дело завершилось и он больше всего на свете хотел поймать преступника, душа его не ликовала, а была наполнена грустью и тоской. Как бы странно это ни звучало, но Итачи хотел, чтобы убийства тянулись вереницей и они вместе со столичной командой криминалистов продолжали расследование.

Изуми стояла возле рядов такси жёлтого цвета, её волосы развевались на ветру, а солнце, впервые за несколько дней показавшееся из-за туч, играло на бледной коже. Завидев его, она весело махнула ему, и он от злости перескочил через бордюр, минуя обход. Её счастливое, в каком-то смысле блаженное лицо — бесило. Если бы кто-то случайно не обмолвился, что криминалисты уже на пути в аэропорт, он бы даже не узнал, что она сегодня вылетает.

«И это после всего того, что между нами было! А что, собственно, было — один случайный секс в кабинете? Но разве этого недостаточно? Недостаточно для чего? Хотя бы для прощального поцелуя или объятий!» — садясь в машину, возмущался он, ведя диалог с самим собой.

— Если ты думала поматросить и бросить, то я тебя огорчу... — возмущённо сказал он, притянув её за талию.

— Значит ли это, что ты предлагаешь мне встречаться? — её лицо пошло пятнами, но глаза сверкали озорством.

— Я...— замялся он, ни разу не думая об отношениях, — именно это и хотел сказать. Так ты согласна...встречаться со мной?

—М ммм, — закусила она губу, прищурившись, — попробовать можно.

— Почему ты не сказала, что улетаешь? Я мог бы не успеть.

— Я не улетаю...ребят пришла проводить. Попросила о переводе, меня одобрили. Так что если думал поматросить и бросить, то я бы тебя огорчила, — улыбаясь, сказала она, щёлкнув его по носу.

И он засмеялся, громко и весело. Засмеялся так, как не смеялся уже много лет.

Через две недели Изуми сообщила, что беременна, через неделю они подали заявление в мэрию.

На одиннадцатой неделе врач сказал, что у них двойня. На двадцатой, что мальчики.

На работе его поздравляли, и хлопая по спине, радостно говорили, что осорвал джекпот.  На его лице не было радости, только сомнение, что из него выйдет хороший отец и муж. Странное ощущение, сродни волнению, зародилось в нём в тот день и зловеще шептало день ото дня, что он где-то облажается. Ведь не может в его жизни всё идти настолько хорошо.

Примечания:

Если кому-то стало сложно следить за обновлениями на Фикбуке, мой ТГ: https://t.me/+YvJ3mUnOdXQ3NjBi

— Слава богу, ты приехал, — выдохнула Изуми, бросившись к нему на шею.

В нос тут же ударил прекрасно знакомый ненавязчивый аромат крема и персикового кондиционера для белья. Она дрожала. По старой привычке он провёл ладонью по спине, волосам и поцеловал в макушку, стараясь успокоить.

Когда дети были совсем крошки и у них резались зубки, он часто по возвращении с работы заставал Изуми в спальне: измотанную и разбитую, с опухшими от недосыпа глазами. Она пыталась уложить мальчишек спать, но они плакали так, словно хотели перекричать друг друга. Не выдерживая, Изуми начинала плакать вместе с ними. Тогда он брал одного на руки и, покачивая, уходил в другую комнату, гладил по пушку на голове, похлопывал по крохотной спинке. Как только один засыпал, возвращался за вторым, проделывая тот же трюк. Жена в это время спускалась на кухню и, достав еду из контейнера, ставила в микроволновку. «Спонсор твоего ужина — твоя мама. Если бы не она, то ты бы уже помер с голоду. Боже, я даже её не поблагодарила!» — устало говорила Изуми, выкладывая еду на тарелку. Итачи приобнимал её со спины, пытаясь поцеловать, но она отпихивала его локтем, ссылаясь на то, что пахнет детскими отрыжками и вообще ужасно выглядит. Пока он ел, жена уходила в зал и находя её всегда на краешке дивана, накрывал пледом и поправлял подушку. Изуми просыпалась, и рассеянно смотрела на него воспалёнными полусонными глазами. Тогда он заваривал себе зелёный чай, а ей подогревал молоко, добавляя каплю мёда, и доставал овсяное печенье. Изуми поджав под себя ноги, облокотившись о его плечо, неспешно макала печенье и откусывала, прежде чем оно успевало плюхнуться. Они молчали, наслаждаясь заветной тишиной. Итачи проводил по волосам, спине и целовал макушку, а когда жена откидывалась на подушку, вытягивая ноги, он массировал её вечно ледяные ступни: начиная с кончика большого пальца, двигаясь к лодыжке. Иногда Изуми вздрагивала, когда с силой надавливал, пыталась отдёрнуть, но он не давал, продолжая массировать. В то время эта была единственная доступная близость. Сейчас бы отдал многое, чтобы вернуться в то период. Тогда не осознавал, насколько счастлив был и как ценны были эти моменты.

— Как мальчики?

— Спят.

Ему хотелось подняться наверх к детям, но, испугавшись, что разбудит их, сдержал минутный порыв.

— Это что дробовик? — вопросительно изогнул он бровь, обнаружив на диване охотничье ружьё.

— Да, — ангельски ответила Изуми, приподняв голову.

— Когда я говорил об оружии, я имел в виду пистолет или кольт, — усмехнулся Итачи, обхватив её лицо ладонями, слегка поглаживая щёки пальцами. После того как он съехал от них, то настаивал на покупке оружия для самообороны.

— Это твой отец принёс… Я не стала покупать. Пистолет, мальчишки могут найти. Ты же знаешь, как они любят везде копаться. — Итачи улыбнулся, их дети были неугомонные проныры, словно в задницах у них был пропеллер или вечный двигатель. Они постоянно где-то лазили и приходили домой замызганными оборванцами, соседи вечно жаловались на них: то газон истопчут, то стекло мячом разобьют. Он всегда удивлялся в кого они такие (ведь он и Изуми были довольно спокойными), но вспоминая своего брата Саске, понимал в кого. — Я не хотела брать, но папа так уговаривал, что мне стало стыдно…и я взяла.

Отец с мамой всегда хотели дочку, и когда Изуми возникла на пороге их дома, то сразу же окружили её заботой и любовью. Саске так вообще считал её своей сестрой и обращался к ней за советом и даже делился любовными переживаниями. Их развод больше всего ударил по родным, а когда они узнали истинную причину разрыва, то несколько месяцев не разговаривали с ним. Изуми просила не рассказывать, но всё же он не мог солгать матери, когда та в десятый раз спросила.

Жизнь вроде бы кардинально не изменилась, разве что жили раздельно и секса больше не было (хотя он исчез, после рождения детей). Изуми всё так же оставалась частью его жизни, семьи. Её звали на все праздники и теперь они пересекались за общим столом гораздо чаще, чем когда состояли в браке. Можно сказать, что связь между ними стала лишь крепче: у них не было претензий друг к другу, ушли напрасные ожидания и обиды. Он оставил им дом, который они приобрели (не без помощи родителей с обеих сторон), и который Изуми всё уговаривала продать, чтобы он не скитался по съёмным квартирам. Однако он был против — это был идеальный район для воспитания детей: спокойный, хороший и до школы пешком десять минут. А ему много не надо: лишь кровать после тяжёлого рабочего дня.

— По-твоему, получается, дробовик они не найдут? — он скривился, наступив на лего, подняв, положил на полку.

— И как я его не увидела… — виновато произнесла Изуми, забрав деталь. Пройдя два шага, бросила в коробку, оправила тонкую бретельку ночной сорочки, отчего шёлк соблазнительно заструился по телу, и если бы он не знал её так хорошо, то подумал, что его обольщают. — Он не заряжен, к тому же выглядит устрашающим и весит высоко… И можно ударить прикладом по голове.

— Любое оружие в руках человека выглядит устрашающим, но…убедила, — сглотнул он, с трудом оторвав взгляд от её стройных ног. Трудно было не заметить, как за последние годы Изуми похорошела, детский и наивный взгляд исчез, уступая место таинственной загадочности, её движения, и то как она теперь держалась, говорили о новой растущей в ней силе — уверенной в себе женщины, и это порой будоражило его сознание. Хотелось открыть её заново. — Перцовый баллончик тебе не помешает.

— Боюсь, это будет пострашнее пистолета — присев на диван, она скрестила ноги и, обхватив подушку, уткнулась в неё лицом. — Спасибо, что приехал. Я так испугалась…надеюсь, не отвлекла от важных дел? — сделав ударение на последнем слове, посмотрела на него с прищуром ящерицы.

— У меня обещанный выходной…целых два свободных дня. И…я ни с кем не встречаюсь…тебе бы сообщил первой, — ответил, поняв, к чему она клонит. Через год после развода он попытался начать отношения с адвокатом одного подсудимого, но через несколько месяцев, они разошлись на фоне жгучей ревности с её стороны к его бывшей жене и детям. А всё остальное, нельзя было назвать отношениями, так знакомства на одну ночь, которые в дальнейшем не приносили даже физического удовлетворения, лишь опустошение. — Где у тебя успокоительное?

— Там же, где и всегда.

— А ты бы сказала? — спросил он, открывая дверцу кухонного шкафчика.

— Наверное, — Изуми переплела пальцы, прикусив нижнюю губу, — если бы всё было серьёзно, сообщила бы. А ты бы расстроился…услышав, что я выхожу замуж?

Он замер с пузырьком над бокалом, капля за каплей растворялись в воде. Комнату заволокло ароматом валерьяны. Расстроился бы он, если бы она вышла замуж? По правде говоря, об этом ни разу не думал. Как бы эгоистично ни звучало, но в его мыслях она была всегда на расстоянии вытянутой руки — одна. Хоть мать и говорила ему, что Изуми молода, красива, и может найти себе другого мужчину, если он ничего не предпримет. Он лишь отмахивался, не представляя такое даже в очень далёком будущем. Итачи знал, Изуми любила его, несмотря на то, что не могла простить случайную измену, видел безграничную любовь в глазах и был уверен, что это станет камнем преткновения в новых отношениях.

— Нет, наверное, — соврал он, почувствовав неприятное жжение в животе. Вложив в её руки стакан с успокоительным, присел на колено, ласково убрав упавшие пряди с её лица, — мы же взрослые люди. Ты…же не собираешься…замуж?

— Нет…это я просто…рассуждаю, — ответила Изуми, мягко улыбаясь и сделав глоток, сморщилась, выплюнув всё, — Ты уверен, что добавил пару капель, ощущение, что налил целую бутыль.

— Кажется переборщил, — принюхиваясь проговорил он. Когда она положила чашку на журнальный столик, заметил на правом предплечье небольшое пятно, — Это что — татуировка?

— А? — нахмурилась и вытянула руку, — да, сделала месяц назад. Красивая?

— Да, но зачем? — он обвёл пальцами карпов кои, прозрачный пушок волос тут же поднялся от его касания, и Изуми резко отдёрнула руку, — И что это значит?

— Не знаю, — пожала она плечами, — захотелось чего-то нового. Чего-то непохожего… Шла мимо тату-салона, выбрала первый понравившийся эскиз. Мальчишкам нравится и мне тоже. Они, правда, предлагают мне набить их страшный эскиз Годзиллы, но я пока держу оборону, — хихикнула Изуми.

— Эскиз настолько ужасен?

— Не то слово…когда они мне показали рисунок, то я сразу поняла — художниками не будут. Но они так старательно его дополняют, что моё сердце скоро не выдержит и я соглашусь на эту каляку…

— Может мне сделать и пугать подозреваемых.

Они вместе захохотали. Тихий смех, наполненный чистотой, окутал его и, глянув в её нежные карие глаза, он не удержался и коснулся её губ. Она робко ответила на поцелуй, неуверенно коснувшись языка, и тут же отпрянула, вспрыгнув с дивана.

— Извини, не знаю, что нашло, — прошептал Итачи, зачесав рукой назад волосы.

— И ты меня прости, — заходила она по комнате и ударила мизинец на ноге о стол, — у-у-у-у, как же больно…

— Где синица? — спросил он, пытаясь избавиться от нависшей между ними неловкости.

— Там, — она указала на пакет, что стоял на кухонном столе, — думаю отвезти к бывшим коллегам, они проверят её.

— Может, всё же кто-то из соседей решил подшутить?

— Кому надо так заморачиваться? И главное, зачем?! — возмутилась она.

— В мире много ненормальных. Ты никому розы не раздавила в этот раз? — съехидничал он, припоминая давно забытый случай.

Они тогда только переехали, и Изуми, оставив машину у гаража, забыла поставить на ручник. У них был небольшой уклон и медленно, но верно автомобиль скатывался к соседям — милой на тот момент бабушке. Переехав декоративный забор, машина раздавила все розы в палисаднике. С тех пор «милая бабушка» стала единственной соседкой, которая на дух не переносила Изуми. Жена, что только не делала, пытаясь загладить вину: купила лимитированные розы из-за границы, наняла садовников и дарила по праздникам подарки, но женщина была непреклонна. Впрочем, вскоре, она продала дом и пропала.

— Нет, — надула она щёки, зло сверкнув глазами.

— Тогда я уверен, что это случайность, — пробормотал Итачи, заглядывая в пакет, — ты же знаешь детали дела и мотивы преступника…

— Дело в том, — замялась Изуми, переступая с ноги на ногу, виновато смотря в пол.

— Только не говори мне, что…

— Я выиграла «Счастливый Билет», — она подняла на него полный радости и восторга взгляд, — набор антипригарных сковородок, представляешь! — и тут же отвела, виновато прикусив губу, как только он посмотрел на неё со всей строгостью.

— Сдались тебе эти сковородки…

— Ты не понимаешь…

Дело набирало совсем другой оборот, и устало вздохнув, он выдвинул стул из-под стола и сел.

— Я останусь здесь, пока ситуация не прояснится.

— Я спущу одеяло.

— Я буду спать в спальне…с тобой, — чётко проговорил он, заметив, как она покраснела.

— Но… Ита…

— Возражения не принимаются. Я не успею добежать, и тебе перережут горло.

Она сглотнула и медленно поднялась.

Жизнь шла своим чередом: он весь в работе, Изуми в домашних делах. Детям исполнилось три. Они немного выдохнули: бессонные ночи, постоянные крики и плач были позади. На его взгляд, теперь всё шло хорошо. Жизнь возвращалась в привычное русло, но он ошибался, закрывая глаза на растущий конфликт, точнее не замечая его вовсе. Это случилось на день рождения малышей, который они наконец-то отпраздновали месяц спустя (так как он вёл сложное дело, ночевал на работе, или был в разъездах, опрашивая свидетелей в поисках преступника). Дети рвали обёрточную бумагу на диване, открывая коробку за коробкой, рассматривали машинки, плюшевых зайцев с медведями. Гости разбежались по домам, оставив после себя гору посуды и выдвинутые стулья. Изуми весело щебеча, провожала мать с отцом, убеждая, что они справятся сами, и благодарила за помощь. Собирая тарелки со стола, счищая остатки пищи и выбрасывая в мусорный бак, он аккуратно укладывал всё в посудомоечную машину. Мальчики расшумелись, один ударил другого игрушкой в глаз, другой в долгу не остался и, схватив большого мишку, дал сдачи. Ещё чуть-чуть и всё переросло бы в драку со слезами, если бы не появилась Изуми. Дети тут же успокоились, завидев мать, более того, собрали весь мусор и весело схватив все мягкие игрушки в охапку, стали медленно карабкаться вверх по лестнице. Изуми села на стул и устало вздохнула.

— Мне ужасно неловко перед твоей мамой. Она всегда так добра, да и твой отец столько помогает по дому. Не знаю, как бы я справилась без них. Мы должны купить им путёвку.

Он не мог не отметить, что сегодня жена выглядела обворожительно в своём простом платье с рукавами воланами, распущенными уложенными волосами. Он уже и забыл, когда она в последний раз наряжалась и ходила без пучка на голове, красилась.

— Можно отправить на горячие источники. Ты можешь поехать с ними?

— С детьми? — усмехнулась она, притянув к себе салатницу и поковырявшись, отправила в рот зелёный лист. — Ты же не останешься с ними?

— Ты же знаешь, я не могу взять сейчас отпуск.

— Да, — прожевав и проглотив кусок курицы, она звякнула вилкой, бросив на тарелку и протерев губы салфеткой, стирая розовую помаду, продолжила, — я и забыла — вечная нехватка кадров.

Тон её голоса был выше обычного, раздражение так и сочилось из неё, приподняв бровь, он сел напротив, ожидая последующей реплики, которая не последовала. Не выдержав, он спросил:

— К чему ты клонишь?

Пожав плечами, она встала из-за стола и начала задвигать стулья.

— Лучше скажи сейчас, чем ты недовольна. Я что-то не то сделал? Тебя что-то не устраивает?

— Меня всё не устраивает, — повысила она голос, вытаскивая пылесос из кладовой, — У тебя вечно работа…всегда работа. Даже день рождения детей нормально отметить не можем.

— Не мне тебе объяснять, какая у меня работа.

— Я понимаю Итачи, — утёрла она слёзы, отвернувшись от него, — но ты можешь хоть раз выбрать семью, а не чёртову работу! Я чувствую себя матерью-одиночкой. Я одна, понимаешь, со всеми проблемами. Я устала — не железная. Месяц назад у них появилась сыпь…

— Сыпь?

— Да, Итачи. У наших детей аллергия на куриные яйца, рыбу и пуховые изделия. Я оббегала всех врачей в округе, сменила все подушки и одеяла, пока ты гонялся за преступником.

— Ты не говорила мне, что у них сыпь, — пробормотал он, почёсывая переносицу.

— Говорила, но ты спешил на работу. Я подумала, справлюсь. Все справляются, и я справлюсь. И я справлялась, я, правда, справлялась, — захлебнулась она слезами, и он подошёл к ней, обнимая со спины, — но две недели назад их вырвало, прямо за столом. Я чуть с ума не сошла, не понимая, что с ними. Оказалось, пока я убирала комнаты, они залезли на кухонный шкаф и съели все конфеты с печеньем. Мы побежали к педиатру: у них перегиб желчного пузыря.

— Почему ты только сейчас мне об этом говоришь? — возмутился он, разворачивая её к себе и начиная нервничать. Он не знал, что значит перегиб желчного пузыря и чем он опасен.

— Потому что ты сегодня дома! — осуждающе взглянула она на него, ударив в грудь кулачком.

— Это опасно?

— Нет, — шмыгнула она носом, вытерла слёзы подолом своего длинного платья, — нельзя много сладкого, жирного, мучного. Возможно, врождённое, а может, всё пройдёт, когда они подрастут. Знаешь, пока я сидела в больнице, я изъела себя. Мне не с кем было поговорить об этом, не с кем было поделиться своими страхами. Я знаю, что Микото меня всегда выслушает и поможет, но я хочу, чтобы это был ты — Итачи.

— Ты могла бы мне позвонить, — недоумевал он, не понимая её претензии к нему. Он же не телепат. Если бы знал, что с детьми что-то случилось, то тут же бы выехал.

— Я звонила, — взвыла она и, сделав глубокий вдох, нагнулась и потянула шнур пылесоса, — ты был недоступен, а потом даже не перезвонил.

Он тут же достал телефон и пролистал все входящие. Двадцать четверного числа, от Изуми поступило десять звонков. Почувствовав за собой вину, он приложил руку ко лбу, не понимая, как мог проигнорировать звонки от неё. Возможно, он так погрузился в дело, что поставил на беззвучный, а потом вовсе забыл просмотреть.

— Извини, — прошептал он, положив руку на её худое плечо, — ты же знаешь, я не специально. Оставь ты этот пылесос, ради бога, я сам всё приберу, — сказал Итачи, видя, что жена не может попасть в розетку и шипит.

— Я хочу выйти на работу, Итачи, — сказала Изуми, перешагнув через провод и подойдя к дивану, сбила подушки.

— И выйдешь, — ответил он, засунув руки в карманы брюк, не понимая, к чему это говорит. Когда дети подрастут, она вольна вернуться на работу, и он надеялся уговорить её уйти в бюро. Там и график нормальный, и работа не пыльная.

— Я имею в виду в ближайшее время, — прояснила жена, прямо и решительно смотря на него. Она не шутила. — Месяца через три.

— Ты же понимаешь, что это невозможно, — сморгнул он, пытаясь переварить сказанное.

— Почему?

— У нас же дети, Изуми. Меня нет целый день дома, тебя могут в любой день выдернуть на работу. Мы, конечно, можем оставлять их на бабушку с дедушкой, но на сколько их хватит.

— Мы можем взять няню или отдать в детский сад.

— Няню?! Посторонний человек у нас дома, непонятно, что будет делать с нашими детьми. А с детским садом мы уже проходили. Они два дня походят, потом слягут с температурой, и здравствуй, бессонные ночи и больницы.

— Я тупею, Итачи! Ты не знаешь, как порой с ними тяжело…я люблю их, безумно люблю, но я устала. Моя голова забита детским питанием, мультиками, играми, какашками. Это не выносимо. Я уже забыла, когда куда-то ходила для себя или что-то делала для себя. Я так больше не могу. Я хочу общаться с людьми не о детях, хочу почувствовать жизнь за пределами этой комнаты. Ты можешь меня понять.

— Давай сделаем так, — опершись о спинку стула, он побарабанил пальцами, — я поговорю с начальством, и ты пойдёшь в бюро. Там нормированный график. Дети днём будут у родителей.

— Я звонила, — потупив взор, ответила жена, — сейчас в бюро нет вакансий, но есть нехватка криминалистов.

— Ты звонила, не сообщив мне?! — негодовал Итачи. Почему столь важные решения, она принимает в одиночку, не посоветовавшись с ним.

— Я, просто узнавала. Можно же как-то чередоваться и брать разные смены.

— И как ты себе это представляешь?

— Я не знаю Итачи! У людей же как-то получается, возьмём, к примеру, Мэй.

— Её муж перевёлся в другой отдел.

— Ты тоже можешь.

— Ты требуешь от меня невозможное.

— На время, Итачи. Не навсегда.

— Изуми, — обогнув стол, он подошёл к ней и, проведя по щеке, нежно поцеловал, — я люблю тебя, люблю детей, но ты требуешь от меня невозможного. Я долго к этому шёл, и я не могу свернуть с пути и заниматься пустяковыми делами. Пожалуйста, проси что хочешь, но не это.

— Тогда можешь иногда выбирать нас, а не работу, — закусила она губу, обняв его, и он почувствовал, как задрожали её плечи, — Ведь я не так много прошу?

Изуми подняла голову, и в её больших влажных глазах отразилась боль. Он поцеловал её в лоб, стёр солённые дорожки слёз и пообещал исправиться. Наверху что-то грохнулось и раздался детский плач, Изуми тут же вбежала на второй этаж и подняв с пола плачущего Кентаро, который рассёк себе бровь, ударившись об угол тумбочки. Пытаясь остановить кровь, она целовала залитое лицо, прижимая подол платья к ране. Кён смотрел на брата полными ужаса глазами, а затем заревел громче всех. С тех пор все углы дома были покрыты мягкими накладками.

Год, когда всё покатилось в тартары — был непростым. На работе сменилось начальство, которое требовало лучших результатов и немедленного раскрытия дел. В округе произошла череда ограблений, и в ходе расследования были убиты три товарища, матёрые следователи, которые проработали с ним бок о бок пять лет. Отсутствие дома и проживание на работе, стало чем-то привычным, и вскоре, он перестал реагировать на недовольство жены. Возвращаясь под утро, Изуми демонстративно отодвигалась и молча натягивала одеяло до головы, давая понять, что говорить с ним не желает. Они почти не общались, но жена продолжала стирать и гладить его рубашки, готовить завтрак и сбивать его подушку. «Всё наладится, — успокаивал он себя, — как только он раскроет дело». Но ничего не менялось, круг подозреваемых не сужался, он топтался на месте, не имея ни малейшего представления о лицах, грабивших банки. Чтобы хоть как-то расслабиться, Итачи стал частенько захаживать в бар, пропуская один бокал крепкого виски.

— Я вас здесь не видела, раньше, — протянула девушка, задумчиво потягивая коктейль.

Он осушил бокал, попросив бармена долить, вытащил сигарету с зажигалкой, закурил и, сбрасывая пепел в стеклянную пепельницу, начал бесцеремонно разглядывать особу, у которой хватило наглости с ним заговорить. На ней было красное блестящее платье, с очень глубоким декольте, и его взгляд то и дело падал на пышную округлую грудь, не в силах подняться выше.

— Странно, я часто здесь бываю, — выпустив дым, он всё же посмотрел на её миловидное лицо и поперхнулся от её взгляда. Она пожирала его, и это подкупало. У них с Изуми уже давно ничего не было, а если и было, то впопыхах, по-быстрому: пока дети спят или чем-то заняты. Она больше не смотрела на него как на желанного мужчину, а он на неё. Старая футболка и растянутые штаны, не возбуждали, — Я женат, — протянул он, показывая золотое кольцо на пальце.

— Я ни на что не претендую, — улыбнулась она, показывав в ответ белый ровный ряд зубов. Дотронулась до руки, провела по сверкающему металлу, — это мало кого останавливает, — в её глазах заиграл огонёк, он, затушив сигарету, осушил второй бокал, попросив третий.

— Может, у нас сейчас не всё хорошо, но я люблю свою жену, — потихоньку теряя рассудок, проговорил он, проведя пальцами по оголённым бёдрам. Она перехватила руку, с силой направила чуть дальше и когда он коснулся её голого лобка, наклонилась, облизнув мочку уха.

— Я уже завидую…

Всё произошло быстро, на капоте машины позади бара. Лишь когда, холодный ветер выбил всю дурь из головы, к нему пришло понимание, какую ошибку он совершил, и его стошнило на тротуар. В ту ночь он не вернулся домой. Сняв номер в захудалом отеле, стоял два часа под прохладным душем, пытаясь смыть с себя противную грязь. Ему не спалось ни в ту ночь, не в последующую. Совесть мучила его каждый раз, когда Изуми, приготовив завтрак, звала его, или порой обнимала, поправляя взлохмаченные волосы, затягивала галстук.

— Я переспал с женщиной, — пробормотал он, как-то поздней ночью.

Изуми долго молчала, а потом, включив светильник, зажмурилась от света, потёрла глаза.

— Что ты сказал?

— Это ничего не значит. Я люблю тебя, детей… Это была минутная слабость.

— Зачем? — на её глазах навернулись слёзы, он хотел было их смахнуть, но она быстро спрыгнула с кровати и прижалась к стене, — Ты любишь её? — сглотнув, она посмотрела вниз, и крупные хрустальные капли упали на ковёр.

— Нет. Изуми, это было лишь раз… Я люблю тебя. Это ничего не значит.

— Тогда зачем ты это сделал это? Зачем сказал? — всхлипнув, жена зло сверкнула глазами, кусая губы.

— Я не знаю…

— Я тоже не знаю, Итачи… что мне с этим теперь делать! Кто она? Кто-то с работы? Я, имею право знать, с кем ты спал.

— Изуми послушай…это не имеет значения, — поспешно проговорил он. Спрыгнув, схватил её за плечи, пытаясь обнять. Она вырвалась, залепила ему пощёчину. Щека горела так, словно налепили перцовый пластырь.

— Не смей трогать меня. Кто она? Говори или проваливай!

— Девушка из бара, я не знаю её имени. Это был просто…

— У нас с тобой тоже вначале был просто секс.

— Не сравнивай, это разные вещи! — разозлился он. Если бы в тот раз был просто секс, он не бежал бы за ней в аэропорт сломя голову.

— Чего тебе не хватало, Итачи? — с вызовом спросила она, ожидая ответа.

— Тебя, — прошептал он, почувствовав, как слеза скатилась по его щеке.

— Будет лучше, если ты заночуешь на диване, — взяв себя в руки сказала Изуми отвернувшись.

Так, на диване, он прожил полгода. Мальчики каждый раз спрашивали, почему он спит здесь, и не дожидаясь ответа, убегали играть. Изуми молчала, продолжая делать привычные ей действия, а он не знал, как к ней подступиться. Однажды она присела рядом и, положив руку на его колено, предложила развестись. Итачи, не имея права оспаривать её решение, согласился. У них была совместная опека, и теперь, как бы парадоксально это ни звучало, у него находилось время для встреч; он спокойно отпрашивался с работы, когда нужно; отвечал на звонки, присутствовал на всех днях рождениях и был в курсе всех домашних дел.

Итачи часто бывал дома: навещал детей, или оставался на ужин, поднимался к ним в комнату, и они, разбирая свои маленькие шкафчики, показывали купленную мамой одежду с мегатронами и ненавистную синюю пижаму в цветочек, подаренную кем-то из родственников. Изуми сразу сообразила, как можно её использовать: если плохо себя вели, и не слушались, их ждала «ночь позора» в злосчастной пижаме. Когда он первый раз увидел их заспанных в этом милейшем наряде, то прыснул от смеха. Мальчишки насупились тогда и назвали его настоящим предателем, который глумиться над жертвами тоталитарного режима. Он удивился, откуда понабрали таких слов, и Изуми мучительно вздохнув, прояснила, что они зачастили к соседу в сад — любителю читать газеты, покрытые пылью.

Но Итачи никогда не заходил в спальню, обходил стороной, боясь взглянуть на приоткрытую дверь, почувствовать укол совести, вины и сожаления. Включив свет, Изуми тут же подпрыгнула на месте, и, подбежав к кровати, схватила торопливо комплект красивого чёрного нижнего белья и, пятясь назад к шкафу, заведя руки за спину, украдкой приоткрыла дверцу, смущённо улыбаясь. Эта сексуальная шёлковая ночная сорочка, бельё, спонтанно сделанная татуировка, наводили его на определённые мысли, но он старался их отогнать, понимая, что не имеет права на ревность. «Нужно будет тайком спросить у детей, не захаживает ли к ним какой-нибудь привлекательный мужчина». Пытаясь отвлечься, он взглянул на перекрашенные в серо-голубой стены, картины закатов и рассветов, фотографии детей на трюмо: на одной они были все вместе, Кентаро заплаканный на его коленях, а Кён грозный, с надутыми щеками — на её. Он хорошо помнил тот день. Изуми долго готовилась к этому дню: подбирала наряды, позы, антураж, забронировала студию. Ему пришлось отпроситься на пару часов с работы, поумолять начальство. Забежав домой, чтобы переодеться в красивый костюм, он застал Изуми неготовой, в шортах и майке, бегающей вокруг дивана, пытаясь поймать маленьких визжащих хулиганов. Увидев его, жена вздохнула и, бросив детей на него, поднялась прихорашиваться. Он отловил их по одному, и через силу, преодолевая сопротивление, натянул белые носочки, тёмные шортики и жилетку. Был ясный осенний день. Тёплый ветер гонял по асфальту жёлтые листочки, и дети весело шли, топая своими крохотными ножками, поднимая по пути пролетающие листья. Однако стоило им перешагнуть порог фотостудии, как у мальчишек случилась истерика, и, сделав буквально один снимок с натянутыми нервными улыбками, они, извиняясь перед всеми, побежали домой. Воспоминания отозвались в сердце приятным теплом и глубоко вдохнув едва уловимый сладкий аромат эфирных масел, исходивший из диффузора, он вернул рамку обратно.

— У тебя случаем не завалялись мои вещи?

— Нет. Ты всё забрал. Было несколько футболок, но... я пустила на тряпки, — виновато сказала она. Он представил, как их разорвали на части и мыли пол, где-нибудь в туалете.

— Я не успел переодеться и принять душ, — он чуть склонил голову, приподнял ворот и, вдохнув не самый приятный запах, скривился, — честно говоря, я ужасно воняю.

— Я учуяла, когда ты меня обнимал, — улыбнулась она, открывая платяной шкаф.

— И ничего не сказала...

— Спасибо, что вообще приехал в три ночи. Жаловаться на что-то, было бы наглостью с моей стороны.

— Если бы ты попросила, я бы приехал в любое время дня и ночи.

— Не знала, что звонки от бывшей жены имеют такую силу. Знала бы, развелась пораньше. Шутка-минутка. Извини, переборщила.

Он ничего не ответил, лишь грустно ухмыльнулся горькой правде. Присев на пуфик, Итачи вытянул длинные ноги, рассматривая собственные носки. Если бы он только знал, что в жизни нет ничего важнее его семьи и как хрупко счастье, то находил бы на них время. Мать ему как-то сказала, что Изуми ему слишком легко досталась. То, что достаётся легко — меньше цениться.

— Снова ночуешь на работе?

— Неделя выпала напряжённая, — сказал он, потерев ладонью шею. « Дома никто не ждёт, на работе хотя бы не чувствуется удушающее одиночество».

— Ты можешь взять мой халат.

— Очень смешно, Изуми.

— Он на два размера больше, — она захлопала своими красивыми глазами, и, достав с верхней полки чёрный махровый халат, протянула ему, — заказала по ошибке не тот и не стала морочиться с возвратом.

— И часто ты покупаешь мужские халаты, — приподнял он бровь, буравя взглядом.

Она заправила прядь за ухо и откашлялась.

— Ну, в общем, это должен был быть подарок на твой день рождения. Кентаро сказал, что у тебя старый и в нём дырка.

— Ничего не старый, — возмутился он, — я случайно его прожёг сигаретой. И где он только его нашёл.

— Ой, как будто ты не знаешь Кентаро, этот залезет в каждую коробку, — отмахнувшись, она мечтательно улыбнулась. Когда Изуми говорила о детях, её лицо светилось любовью, и щёки слегка розовели, — он всплакнул, сказав, что папочка плохо живёт и некому зашить дырку, и попросил научить его штопать вещи, а Кён протянул свою копилку. Это было так трогательно, я заплакала.

— Ох, уж эти дети, — улыбнулся он, представив сцену. — Надеюсь, ты не думаешь, что я с копейки на копейку перебиваюсь.

— Знаешь, иногда, когда они рассказывают, как ты живёшь, мне именно так и кажется. Но, потом я вспоминаю твою квартиру до меня и понимаю, что ты всегда так жил. Аскетично.

— Пора прекращать возить их к себе.

— Брось. Им у тебя нравится, точнее, твоё окно, что смотрит на завод.

Быстро ополоснувшись, он вернулся в спальню, облачённый в мягкий халат. Изуми, оторвавшись от чтения, закрыла книгу. Оценив свой подарок, довольно улыбнулась.

— Что читаешь? — спросил он, присев на край с левой стороны.

— Так...про садовые решения.

Полгода назад, поняв, что с детьми карьера криминалиста ей не светит, она окончила курсы по ландшафтному дизайну и даже спроектировала небольшой сад в городском парке. Сейчас подумывала открыть небольшую компанию, нанять работников и предлагать свои услуги по оформлению участков.

— Выключаю?

— Да, конечно, — ответил Итачи, вытягиваясь на постели.

Свет в комнате померк, сквозь тонкую тюль просачивалось мягкое лунное свечение, плавные тени заиграли на стенах. Он слышал размеренное дыхание, тихий стук собственного сердца, ощущал тепло. Поправив подушку под головой, он перевернулся набок и стал рассматривать красивый профиль бывшей жены.

— Ты никогда не могла уснуть на спине. Помню, во время беременности тебя ужасно раздражала эта поза.

Изуми повернулась к нему, и, положив руки под голову, растянула губы в нежной улыбке.

— А ты просил потерпеть пару месяцев, чем ужасно раздражал.

—Я скучаю, по тебе — прошептал он, придвинувшись ближе. Губы застыли в миллиметре от её, ощутив тёплое дыхание на коже, всё в нём затрепетало. Она прикрыла глаза, и он коснулся мягких и таких желанных губ. Утягивая во влажный поцелуй, его руки скользили по гладкой ткани, собирая шёлк. Она так сладко простонала, переплетая язык, что не выдержав он перекатился и навис над ней, заглядывая в мерцающие глаза.

— Не надо, нам надо остановиться, — произнесла Изуми, мягко дотронувшись до его щеки.

— У тебя кто-то есть, я прав?

— Нет. С чего ты взял? — непонимающе нахмурилась она.

— Тогда почему? — недоумевал он, видя в её глазах желание.

— Я не хочу проходить это снова.

— Я изменился.

— Я тоже, — по её щеке скатилась одинокая слеза. — Мне было больно.

— Прости,— прошептал он, утерев слезу большим пальцем. Сев на постели, он взъерошил волосы, посмотрев в потолок. — Я много думал о нас...Мы с тобой как следует не пожили, не узнали друг друга...у нас даже свиданий не было. Беременность и сразу двойня. Я не был готов к семейной жизни... до тебя у меня не было никаких отношений. Но, сейчас всё по-другому, может, дашь мне шанс? Мы можем начать всё сначала, — наивно и с надеждой, спросил он, проглотив ком в горле. Он безумно хотел вернуться.

— Я не хочу ничего менять, Итачи. Мне нравятся наши дружеские отношения, — приподнявшись на локтях, она посмотрела в сторону окна, — и что мы скажем детям, если ничего не получится. Тогда малыши были крошками, и ничего не понимали... Сейчас же всё будет восприниматься остро. Я не хочу, чтобы они страдали...Не хочу давать ложную надежду.

— Почему ты думаешь, что у нас ничего не получится? Я набил шишки. Теперь расставляю приоритеты правильно... Ощущение, что я пытаюсь впарить товар, — ухмыльнулся он, закрыв лицо рукой.

— Если бы ты был кухонным комбайном или планетарным миксером, я бы не думая взяла, — пошутила она, тихо засмеявшись.

— Это жирный намёк на подарок?

— Понимай как хочешь. Давай спать, а то мальчишки проснуться и не дадут нам выспаться.

Утро началось с ора за стеной и глухого стука. Изуми тут же простонала, пытаясь заткнуть уши подушкой, и что-то бессвязно прошептала. Он же быстро поднялся и, зевая, направился в детскую комнату, узнать в чём причина столь громкого пробуждения. Стоило ему открыть дверь, как в него полетела одна подушка, и не успел опомниться, как вдогонку прямо по лицу въехала вторая. Вцепившись друг в друга, мальчишки прыгали на кровати, пытаясь ударить ногами. Не успели проснуться, а уже что-то не поделили.

— Нет, ты пукал! — пыжась, кричал Кён .

— Сам ты пукал! Ты всю ночь спал, откуда ты знаешь пукал я или нет!

— И ты тоже! — въехав по ноге брату, Кён повалил его.

— Ай…я просыпался…

— Фуу, какая вонь, тут явно постарались двое, — подавив смех, сказал Итачи, картинно помахав рукой перед лицом.

— Папа? — удивлённо застыли они, поворачивая свои взлохмаченные головы. В тёмно-синих пижамах с зелёными тираннозаврами они были похожи на ангелочков с открыток.

Кентаро быстро скинул брата, поморщил свой маленький слегка курносый носик и спрыгнул с кровати.

— Тише, мама спит, — едва успел он произнести, как два дьяволёнка, накинулись на него, чуть не сбив с ног.

— Папа! Мама, папа пришёл! — повиснув на руках, они тянули его вниз и слегка, присев, он взял их на руки.

Дети в этом году пошли в первый класс и по сравнению со своими одноклассниками, были намного меньше. Кентаро больше походил на него: тёмные волосы, слегка вытянутое лицо, острый подбородок. От Изуми ему достались лишь большие влажные глаза, пухлые губы и слегка курносый носик. Он был очень чувствительным и мечтательным мальчиком, любил истории про пиратов и сокровища, поэтому везде лазил в поисках чего-то ценного. Кён от матери взял почти всё: капну каштановых волос, пухлые щёки, губы, округлую, мягкую линию подбородка. Однако его характер не походил ни на кого. Правда Мадара, дядя по отцовской линии, каждый раз указывая на Кёна, говорил с некой гордостью: «Вот этот в нашу породу пошёл. Сразу вижу Учиховскую хватку». Итачи не понимал, о какой хватке говорил дядя, однако не любил, когда детей разделяли по каким-то параметрам. Кён в отличие от брата был грубее и за словом в карман не лез, ходил всегда хмурной и смотрел на всех с подозрением и недоверием. В отличие от Кентаро в историях про пиратов, его привлекали драки, а любимым занятием было злить брата. Несмотря на то что дети часто дрались, стоило Изуми поругать одного, как они начинали защищать друг друга. И если один из них влипнет в какую-то историю: разобьёт вазу или порвёт новые штаны, они старались вместе скрыть следы преступления. И это единение в трудную минуту, поражало Итачи.

— Мы думали, ты завтра приедешь, — сказал Кентаро, обхватив его за шею и поцеловав в щёку.

— Планы изменились.

— Почему он на тебе? — вдруг спросил Кён, трогая новый халат, — У тебя нескоро день рождения и мама говорит, подарки нельзя дарить заранее. Вот сама говорит, а делает всё наоборот, — произнёс он по-деловому, насупившись.

— Оставьте папу в покое. Марш умываться, — строго сказала Изуми, появившись из-за спины. Мальчики сразу притихли, он опустил их, взъерошил волосы под недовольные визги. Толкая друг друга, дети выбежали в коридор.— И чистить зубы, как доктор сказал. Приду, проверю.

— Ну, ма-а-ам.

— Приду, проверю, — ещё раз пригрозила она, и когда они отвернулись, тихо захихикала.

— У них проблемы с зубами?

— Да, сказали плохо чистят зубы. Тебе кофе, чай, какао? — потянувшись и зевнув, спросила она.

— Кофе. Не выспалась?

— Я уже не помню, когда в последний раз высыпалась. Ты не против овсянки на овсяном молоке?

— Совсем нет.

— Есть сыр и шоколадная паста, но это не за общим столом. У нас правило, даже для взрослых, по утрам есть каши, — она улыбнулась, похлопав по его груди.— Там новая зубная щётка на кровати… И твои вещи я закинула в стирку.

— Спасибо.

— Как будешь готов, спускайся. Мы будем ждать, — направляясь вниз, Изуми помахала ему рукой.

Наклонившись за подушками, он спрятал счастливую улыбку. Как бы ему хотелось всегда так начинать утро.

Мальчики устало ковыряли овсянку, вздыхали и, вылавливая ягоды черники, показывали друг другу языки. Изуми сидела напротив и бодро ела кашу, запивая молоком. Когда она строго смотрела на них, они затихали и мило улыбались. Он отодвинул стул, и, прежде чем сесть, поцеловал мальчишек в щёку.

— Мам, — протянул Кён, сложив руки на столе, — а можно капелюшечку сгущённого молока в кашу. Хватит совсем капельки.

У Итачи чуть сердце не разорвалось от умиления и жалости, когда сын протянул предложение. Изуми же даже бровью не повела, продолжая кушать.

— Да, мамочка, нам хватит совсем капельки, как вот эта вот ягодка, — решил поддержать брата Кентаро, тыкая ложкой в чернику.

Итачи уже готов был отдать банку сгущёнки, лишь бы не видеть их жалобные лица.

— Разве каша не сладкая? — прищурилась Изуми, не собираясь сдаваться.

— Она как бы сладкая и как бы нет, — сказал Кён, начиная дёргаться на стуле.

— И, по-вашему, капелька сгущённого молока может всё исправить?

— Можно и две капельки, — смущённо протянул Кентаро, и его щёки залились румянцем, — и даже три, — добавил, спрятав глаза под пушистыми ресницами.

— Я считаю, что каша достаточно сладкая и капелька, — она повысила чуть голос, — и даже три капельки будут лишними.

— Но ты одна так считаешь, а нас двое. Значит, мы правы, — возразил Кён, надувая щёки.

— Вот как, — ухмыльнулась, — ну, сегодня у нас есть независимый эксперт. Как мы знаем, папа у нас хорошо разбирается в сладком. Он нам точно скажет, сладкая каша или нет, — закончила Изуми, настойчиво смотря на него.

Итачи нервно сглотнул, шесть пар глаз смерили его, ожидая решения. Сладкая каша застряла в горле, по лбу потёк пот. Жизнь ещё никогда не ставила его перед столь страшным и жестоким выбором. На одной чаше детская радость, на второй одобрение Изуми.

— Каша достаточно сладкая и сгущёнка будет лишней, — сказал он, Изуми довольно кивнула.

— Фи, — протянул Кён, — ты совсем не знаток.

— Это что за «фи»? Чтобы я больше такого не слышала, — возмутилась Изуми, — если через пять минут ваши тарелки не будут блестеть, то в приставку вы сегодня не поиграете.

— Приставка? — удивился Итачи, дети давно просили её, но они с Изуми решили пока им не покупать — Ты всё же купила?

— Нет, — сказали мальчики, — это мамин босс подарил, — засмеялись дети и облизнули ложки.

— Босс? — он удивлённо вскинул бровь, — Ты устроилась на работу? Или что?

— Это твой дядя — Мадара, подарил им приставку, — потерев висок, ответила Изуми.

— А почему босс?

— Я тебе не говорила, — она коснулась его руки, — прости, совсем забыла. Мадара сказал, что его банк даст нам кредит на развитие бизнеса, и он нанял меня, оформить его сад. Я не успевала заехать к Микото и оставить детей, поэтому поехала к нему, показывать несколько решений. Мальчишки ни разу у него не были. А ты знаешь, какой у него дом, — она взмахнула рукой, — они носились по нему, как угорелые и, увидев приставку, вцепились. Вот он и подарил, взяв с них обещание хорошо себя вести. В машине я пожурила детей, сказав, что он теперь не просто их дядя, но и мой босс, поэтому вести себя нужно прилично.

— У него есть бассейн, — вставили с набитыми ртами мальчишки, разводя руками — и дом огромный.

— Разве ваш дом не огромный? — спросил Итачи, взъерошив их волосы.

— Нет, — кочнули они головой.

— Мы раньше думали, что наш дом большой, но когда увидели его, то поняли, что наш дом маленький. А твоя квартира, папа… так вообще крошечная, — сказал Кентаро, посмотрев на него.

— Кажется, посещение дома дяди, травмирует психику детей, — прошептал он, наклонившись к Изуми.

Она рассмеялась, и он тоже. Мальчики недоверчиво на них посмотрели. Показав чистые тарелки, дети сорвались с места и побежали в зал. Он допил кофе, и Изуми, посмотрев по сторонам, положила перед ним вазочку с печеньем и конфетами.

— Спасибо, что поддержал с кашей. Врач сказал, ограничить сладкое, и я стараюсь хоть как-то придерживаться диеты.

— Как ты держишься?

— Честно, — посмотрев на него, она тут же закатила глаза, — из последних сил. Когда они сказали про капелюшечку, я готова была разреветься. Но потом понимаю, что если уступлю, они потом будут мучиться, — она надкусила шоколадную конфету и налила кофе в чашку, — будешь ещё?

— Да, можно, — взяв его бокал, она слила кофе. — Всё же дарить такие подарки, мне кажется, лишнем.

— Я ему сказала, что бы больше так не делал. Он сказал, что это пустяк для него. Мадара позвал нас на открытие нового филиала.

— Зачем? — непонимающе спросил он.

— Не знаю, — пожала она плечами, — я отказалась, сказав, что такие мероприятия не для нас с мальчиками.

— Км, — прочистил он горло, — то есть он позвал тебя и мальчиков.

— Ну…да. Не нас же с тобой, — улыбнулась Изуми.

— Это странно.

— Я тоже так подумала. Но он сказал, что это больше для детей, чем для взрослых. Их банк выделил, что-то типа грантов на развитие детского спорта.

— Он больше никуда не звал? — приподняв бровь, он почесал подбородок. Поведение дяди, его настораживало.

— Нет. Ты что думаешь…— Изуми звонко засмеялась, — Нет…что…боже… — она бросила в него кухонное полотенце, схватившись за живот.

— А с чего вдруг такой внезапный интерес? Он явно на тебя запал…

— Не смеши меня больше, — подавляя смех и вытирая слёзы сказала она, — я уж точно не его типаж.

— А какой по-твоему у него типаж?

— Ну, — она взглянула наверх, прислонив указательный палец к губам, — красивые, властные…

— Ты красивая, — сказал он, и она смущённо покраснела, — и властная, когда дело касается чистки зубов или каши.

— Итачи, боюсь, домохозяйка с двумя детьми, никому не нужна.

— Мне нужна, — ответил он и, подойдя к ней, поцеловал в лоб. От неожиданности Изуми захлопала глазами, не зная, что ответить, — к тому же, будущая бизнес-леди.

— Я поеду тогда в супермаркет за продуктами, ты присмотри за мальчишками. Если я возьму их с собой, то придётся скупить половину магазина. Вернусь примерно через час, — она улыбнулась, пряча вазочки в шкафу.

Изуми ушла, оставив после себя сладкий шлейф духов. Дети играли в зале, периодически вскрикивая. Он прошёлся по дому в поисках дел и не найдя для себя занятие, достал фотоальбом. Не успел он открыть его, как раздался треск стекла. Мгновенно сбежав вниз, увидел напуганных детей, они стояли на кухне вокруг осколков разбитого окна. Убедившись, что они не ранены, он отнёс их в зал, усадив на диван. Подняв обмотанный камень, Итачи распутал нити и достал клочок бумаги.

«Я приду за тобой ночью… Ты моя»

Почерк был корявый, неразборчивый. Это был не птичник, это был кто-то другой.

Он не понимал, с чем имеет дело — псих, извращенец, на голову больной ублюдок или безобидный поклонник, который таким странным образом хочет привлечь внимание. С каждой секундой тревога и страх за Изуми разрасталась и давила, вызывая тошноту. Пальцы его подрагивали, когда он вслушивался в длинные протяжные гудки, она не брала трубку и это заставляло ещё больше нервничать. Кто знает, что задумал этот урод! Ему не надо было её никуда отпускать! Он взглянул на притихших детей, которые, прижавшись друг к дружке, поджали губы и, выпучив свои глаза, смотрели на него. Он улыбнулся через силу, и застывший на их лицах ужас, тут же исчез.

— Это не мы, папа, — сказал Кён, болтая ножками, — мы играли в приставку.

— А потом «БАМ», — вскрикнул Кентаро, и его глаза загорелись восторженным огнём, — мама будет ругаться. Папа, ты скажешь, что это не мы, чтобы она поверила. И...мы скажем, что это не ты.

— Я знаю, что это не вы, — улыбнулся он и присел к ним на диван. Они тут же переползли к нему на колени, обхватили шею, прижались как котята. Он крепко их обнял и чмокнул в тёплый лоб,— и мама не подумает на вас.

Испугавшись за детей, он даже не подумал выбежать на улицу. Преступник, скорее всего, не успел скрыться, и он мог бы его догнать.

— Это хорошо, — выдохнул по-взрослому Кён, — но мама сильно расстроится из-за окна.

— Я поставлю новое, это не трудно.

— Правда? Может не надо, мама говорит, что у тебя кривые руки, — сболтнул Кентаро и, перестав жаться, спрыгнул с колен. Он непонимающе посмотрел на сына, — Когда мы спрашивали у мамы, почему та полка так криво висит, она говорила, что её папа прибил... и тот шкаф, у которого дверца всегда отлетает, тоже папа собирал. А потом она засмеялась и сказала, что у тебя кривые руки. Но мы с Кёном, говорили, что руки у тебя ровные... ну, может, не совсем...ну, уж точно не кривые.

— Мама сказала, — перебил Кён, — кривые руки, это когда не получается работа по дому. Но ты не переживай папа, мы все криворукие,кроме мамы.

— На самом деле, у неё они тоже кривые, — шепнул ему на ухо взобравшийся обратно на диван Кентаро, — мы видели, как у неё разбивались яйца, когда она доставала их из холодильника, и тарелки из рук падали, но если мы ей об этом скажем, то будем всю жизнь спать в ужасной пижаме. Мы может и криворукие, но умные.

Итачи еле сдерживался, чтобы не разразиться смехом. Дети своими наивными разговорами в мгновение сняли напряжение. Смотреть на мир их глазами было увлекательно и смешно. До встречи с Изуми, он никогда не задумывался о семье. По правде говоря, встречаясь с ней, он тоже далеко не заглядывал. Ему нравился секс и своё состояние рядом с ней — спокойствие и безмятежность. Когда её глаза искрилась нежностью и любовью к нему, его переполняли странные тёплые чувства — хотелось завернуть её в мягкое пуховое одеяло и, прижав к себе, уснуть. Почему-то решив, что она приняла все меры, он даже не подумал предохраняться. Новость о её беременности, слегка ошарашила, он долго смотрел на тест, прокручивая в голове разные варианты: «дети — разве он готов стать отцом. Может стоит повременить», а затем, откинувшись на стул, улыбнулся и предложил пожениться. Сейчас, обнимая своих карапузов, Итачи был безмерно горд своим выбором. Хоть отец из него вышел никудышный, но он безумно любил мальчишек. Помнил, как всё замирало внутри, когда видел биение их сердец на мониторе. Он иногда завидовал Изуми, не понимая, каково это — ощущать внутри себя жизнь. Он помнил, как заплакал, взяв на руки сморщенные орущие комочки. Саске тогда скривился, сказав, что они ужасно страшные, а он чуть не дал подзатыльник, ведь прекраснее ничего не видел. Итачи был благодарен Изуми, что после развода, она не стала вымещать свою боль на детях, не манипулировала ими и дала ему возможность быть отцом.

В дверь позвонили, когда он смёл все осколки. От неожиданности Итачи чуть не уронил совок, крикнув, что сам откроет, вышел в прихожую.

— Мама?

— Итачи? — встревоженно произнесла мать, поправляя свою зелёную кофту, с удивлением, покосилась, смерив взглядом, — Ты...

— Это не то, что ты подумала, — выпалили он, запахнув халат.

— А ну...я...— замялась она, теряясь в словах, — Изуми...

— Тётушка Микото, — подбежали малыши к бабушке, схватив её за руки, потащили в дом. Они наотрез отказывались называть её бабушкой, сказав, что бабушки старые. В то время как Фугаку, был ласково назван дедулей. Вот и пойми, что у этих малышей в голове. — Ты знаешь, что случилось?

— Мы сидели...

— И тут...

— Бам, бам и стекло такое пух, — просвистел Кентаро, надув щёки.

— Итачи, что произошло?— непонимающе спросила Микото, ласково похлопав детей по спине, — И где Изуми?

— Кто-то разбил камнем стекло.

— Господи, — пробормотала Микото, схватившись за сердце.

— Да, вот таким...— Кён руками показал камень, преувеличив размер.

— Вы не пострадали?

Мальчики отрицательно покачали головой.

— Мам, могут дети побыть немного у вас?

— Да, конечно. Но что случилось, Итачи? Может ты мне объяснишь, почему расхаживаешь в халате?

— В машине всё расскажу. Кентаро и Кён, быстро одеваемся и едем к дедуле.

— Ура-а-а!

— Ты случаем не знаешь, куда Изуми ходит за покупками?

— В Фуку, папа!— крикнули мальчишки.— А потом сидит в кафе и ест пончики.

— Одна?— спросил он, изогнув бровь.

— Да, — они закивали головой, — мы видели её, когда с дедулей мимо проезжали. Дедуля отрицал, но мы-то везде узнаем маму. А у деда просто зрение плохое. — Кён, насупившись, продолжил, — и мама врёт, что сладкое не любит. Мы то знаем что она печенье, и шоколадки по ночам ест.

— Я как-то зашёл, а у неё все губы в шоколаде, — сказал Кентаро, похлопав себя по щекам, — Она говорит это помада, помада. Но разве бывает такая помада — шоколадная. Мы пока не нашли, где она прячет всё, но скоро найдём, папа. Если ты нам поможешь, то с тобой поделимся.

«Боже, от этих детей ничего не утаишь», — подумав про себя, закатил глаза Итачи. Представив, как Изуми хомячит по ночам, закрывшись в комнате, улыбнулся.

— Дядя Мадара подарил нам большую коробку с конфетами, — сказал Кён, расставив ноги и уперев руки в бока, — но мама сказала, что это ей подарили. Вот цветы ей, а конфеты были для нас.

— Интересно? — проговорил Итачи, ещё раз удивляясь странному поведению дядюшки. С чего такой интерес к его жене и детям, он явно к ней подкатывает. Не нравилось ему это всё.

— Нам тоже интересно, куда делись конфеты, — сказал Кентаро.

— Мальчики, бегом переодеваться, — прикрикнул Итачи, видя, что дети даже с места не сдвинулись.

Дети вприпрыжку побежали вверх по лестнице, толкая друг друга. Мать прошла на кухню и, взглянув на разбитое окно, покачала головой.

— Теперь-то ты можешь рассказать, что происходит. Вы с Изуми сошлись?

— Нет, кое-что случилось, и она попросила приехать.

— Кое-что плохое?

— Пока не знаю, — он посмотрел в окно и заметив машину брата, нахмурился, — Саске здесь?

— А? Да, я попросила заехать к Изуми и узнать, как у неё дела. Вот, — как-то странно рассеяно и быстро проговорила мать.

— А почему он не заходит. Они же с Изуми лучшие друзья.

— Ах он подумал, что она уговорит его на чай, а ему нужно на встречу.

— В субботу? — с подозрением спросил Итачи, испытывающе смотря на мать. Она сглотнула, прижала сумку к груди и глубоко задышала.

— Да, на встречу с девушкой. Что-то мне душно стало, я подышу воздухом, — она развернулась и направилась к двери медленным шагом.

— Мам, что там с дядей Мадарой? — спросил он, тут же отбросив мысли о брате (хотя было странно, что свидание утром), его сейчас волновал другой человек.

— А что с ним?— не обернувшись, спросила мать.

— Мне кажется, он клеиться к Изуми. Подарил детям приставку, помогает с бизнесом... на него это не похоже. Раньше он не был так щедр.

— И впрямь странно, — закусив губу, ответила Микото, развернувшись, — но было бы неплохо.

— В каком смысле?

— Ну раз ты ничего не предпринимаешь, думая, что Изуми всегда будет под боком, то твой дядя не такой уж плохой вариант, — проговорила мать, а Итачи не верил своим ушам.

— Но она ему в дочери годиться!— возмутился он, даже не пытаясь скрыть своё негодование.

— Как-будто сейчас этим кого-то удивишь. К тому же он богат...может обеспечить... — спокойно сказала мать.

— Никогда не думал, что ты такую чушь скажешь. Он же мой дядя в конце-то концов.

— Он твой дядя, а не её, — вставила жёстко мать, — Я не хочу видеть внуков раз в год под Рождество, если она выйдет замуж за Мад...

— Мама выходит замуж? Тётя Микото мы не хотим видеть тебя раз в год!— заныли дети, услышав часть разговора, Кентаро обхватил ноги Микото и заплакал.

— А как же папа?— прошептал Кён уронив свой маленький рюкзак.

— Ни за кого мама не выходит замуж, — взвыл Итачи, пытаясь успокоить детей, — тётушка Микото, говорила о своей знакомой, которая выходит за дядю Мадару, — подмигнул он матери, та одобрительно закивала, тоже расплакавшись.

— Если бы мама вышла замуж за дядю Мадару, — пробубнил Кён, играя с замком на кофте, — я был бы не против. У него большой дом и он добрый...но раз у него другая тётя...

— Это не возможно, — выдохнул Итачи, закрыв лицо рукой. Как же давно Мадара окучивает его семью, раз уже дети воспринимают его нормально. Нужно срочно решать вопрос с приставучим дядюшкой и указать ему его место. — Раз уж Саске здесь, он и отвезёт вас. А я поеду за Изуми.

— Ты звонил? — беззаботно раздалось на том конце провода.

— Да. Ты можешь брать трубку, когда тебе звонят! — рявкнул Итачи, паркуясь на стоянке и думая о пресловутом Мадаре — богатом холостяке, старый чёрт в свои пятьдесят выглядел на сорок (ещё бы, при его то деньгах!); о извращенце, донимающем жену. И что всем от неё надо, почему все активизировались в одно время: сейчас какое-то новолуние или парад планет? Или женщин в этом мире не осталось?!

— Я не слышала, — виновато загнусавила Изуми, — и что за тон, мне не нравится.

— Прости, — выдохнул Итачи, признавая, что перегнул палку. — Я беспокоился.

— Именно это я ощущала, когда ты не брал трубку — беспокойство и тревогу.

— Ты где? — спросил, переводя тему. Тогда не казалось это чем-то неправильным: он работал и не мог висеть на телефоне. Со временем к нему пришло понимание, что иногда достаточно короткого ответа, что всё хорошо или сообщения: «Приду поздно».

— На парковке. Что-то случилось?

— Да. Просигналь, и я пойму где ты.

Протяжный раздражающий гудок разнёсся по округе, привлекая внимание. Заметив её, он двинулся вперёд, немногочисленные люди тут же обернулись и нахмурили свои приветливые лица, кто-то издал тихий смешок. Итачи лишь потуже затянул пояс халата, натянул суровое лицо и широко, гордо шагая, миновал ряды разноцветных машин. Изуми ела булочку, и казалось её больше ничего не волновало на этом свете. До чего же смешно она выглядела, когда прожёвывала кусок мягкой сдобы, закрывая глаза.

— Почему ты дверь не заблокировала? — осуждающе произнёс он, забираясь в её небольшой автомобиль. Испугавшись, она выронила несчастную булку, прямо на колени. Подняв, завернула в бумажный пакет и стряхнув крошки, посмотрела на него своими невинными большими глазами — карими с мелкими чермными вкраплениями. Он потянулся к её щеке и мазнув большим пальцем по её губам, убрал налипшие крошки. Дети были правы, она хомячит, пока никто не видит.

— Я, — растерялась она, дотронувшись до губ, — только села. Почему ты…что ты здесь делаешь? Где дети? Ты что, оставил их дома?!

— Они с мамой?

— Боже, что могло произойти, пока меня не было, Итачи?! Я надеюсь, они не упали с лестницы, — её глаза беспокойно забегали по нему в поисках ответа.

— С детьми всё хорошо, — успокоил, положив руку на её плечо, она с облегчением вздохнула. — Вот, — он достал записку и протянул ей, — бросили в окно вместе с камнем.

— Дети, — ахнув, схватила его за руку.

— Я же говорю, не пострадали. Они играли в зале. Есть идеи?

Изуми развернула записку, пробежала быстро взглядом, потёрла задумчиво лоб и прищурившись, начала оттирать ногтем какое-то пятно с зеркала в салоне, затем дотронулась до смешной собачки, та закачала головой, высунув язык.

— Нужно подумать — составить список. Мне не хотелось бы так думать, но, возможно, это кто-то из работников парка: там было много мужчин.

— Я взял синицу, тогда заедем на работу, и ты напишешь заявление. Только заскочим ко мне, я переоденусь.

— Ой, ты прям в этом пришёл?! — засмеялась она, косясь на его халат.

Ему нравилось, когда она смеялась. Он вспомнил их первую встречу — её юную, беззаботную, полную энергии. Она изменилась: озорной блеск в глазах поблёк, наивность в голосе исчезла, но смех остался тем же — тихим, подобный чистому звону колокольчика в храме, отгонял мрачные мысли, наполнял теплом.

— Хороший халат, не стыдно и по улице пройтись, — улыбнулся он, щёлкнув её по носу.

— Мы можем встретиться в участке. Ты пока поезжай к себе…мне нужно разгрузить продукты.

— Я не оставлю тебя одну, тем более в том доме.

— Но сейчас утро, Итачи. Кто совершит преступление средь бела дня. К тому же он грозился навестить меня ночью, — снова засмеялась она, кладя руки на руль.

— Изуми, в этом нет ничего смешного, — произнёс, дотронувшись до её колена, — мы не знаем, что он задумал, как себя поведёт.

Изуми продолжала смеяться, и по подрагивающим пальцам, он понял, что у неё истерика. Встряхнув её за плечи, попытался её обнять.

— Мне страшно, Итачи, — шепнула ему в ухо, цепляясь пальцами за его халат, — до чёртиков страшно. Если вдруг со мной что-то случится, пообещай, что позаботишься о мальчиках.

— Всё будет хорошо. Я поймаю этого урода, слышишь — отстранившись и обхватив её лицо руками, Итачи пытался звучать уверенно, — выше нос, вместе мы справимся.

Изуми шмыгнула, подняла заплаканные глаза, закусив нижнюю губу, что-то промычала.

— Не хочешь поесть пончиков? — предложил он, пытаясь приободрить, — Дети видели, как ты ела. И ещё они знают, что ты хрумкаешь по ночам печенье в комнате. Советую перепрятать свой тайник. Они серьёзно нацелены его найти. Если не хочешь, то можем поехать. Я только пересяду в свою машину. Кстати, не думал, что ты любишь пончики? — приподняв бровь, он стёр слёзы с её щёк.

— Я не люблю, но как-то с подругой зашла, заказала с миндальной помадкой. Они божественны, Итачи. Ты пробовал? — её глаза загорелись, и он улыбнулся, убирая налипшие волосы.

— Нет, но с удовольствием попробую.

В кафе никого не было, лишь сонно зевающий продавец у стойки. Протерев глаза, паренёк лениво приготовил две чашки кофе, отчего терпкий аромат разнеся по всему помещению. Выложив два пончика, покрытых белой помадкой и обсыпанных миндальной стружкой, на тарелку, еле слышно пожелал приятного аппетита и скрылся за дверью. Они уселись в углу, возле окна. Изуми облизнула лёгкую пенку с губ и откусив небольшой кусочек, блаженно застонала.

— Странно, — произнёс он, наблюдая за ней, — я только сейчас понял, мы с тобой никогда не ходили в кафе или в бар вдвоём…всегда вплетались коллеги, затем дети, родители.

— Были один раз, ты разве не помнишь? Я была на третьем месяце…

— Боже, о чём я только думал, — усмехнулся он, закрывая рукой лицо.

— А мне понравилось. Это было безумно, захватывающе и совсем на тебя не похоже.

Токсикоз был позади, и Изуми больше не рвало от вида еды или запаха его парфюма. К его сожалению, ни одного рвотного позыва не случалось на выезде, поэтому она продолжала работать, скрупулёзно собирая улики. Когда они пересекались, он взволнованно бросал на неё взгляд и пока никто не видит, целовал позади белого фургона, узнавая попутно о её самочувствии. В те дни жена казалась такой хрупкой, почти хрустальной. Хотелось уберечь её от дуновения ветра, людей и малоприятной работы. «Беременность — это не болезнь. К тому же живота ещё нет. Он не мешает мне работать. Я уйду, как только перестану справляться со своими обязанностями», — пресекла она попытки уговорить её взять отпуск или больничный за свой счёт. От безысходности Итачи лишь разводил руками, не в силах ей противостоять. Если в её маленькую головушку что-то втемяшилось, то разубедить её было почти невозможно.

Они возвращались от врача, Изуми сидя в машине, улыбалась, водя по чёрно-белому неразборчивому снимку УЗИ, где были запечатлены похожие на инопланетян дети. Перебирала имена и спорила с ним, что будут мальчики. Солнце клонилось к горизонту, окрашивая перистые облака ярко-оранжевым и уже подъезжая к дому, он, ко всеобщему удивлению, свернул направо. В тот момент им двигал необъяснимый порыв совершить что-то невероятное, спонтанное. Душа, переполненная радостью и счастьем, требовала приключений. Припарковав машину около вокзала, он взял Изуми за руку, не объясняя ничего, купил билет на ближайшую электричку. Каждый загадал цифру, подбросив монетку, они вышли на пятой остановке. Солнце окончательно село, оставив на небосводе тусклые багряные всполохи, которые вскоре были съедены наплывающейся темнотой. Над их головой зажглись звёзды украшая тёмное полотно сверкающим сиянием. Ветер, свободно гуляющий по пустырю, обдавал прохладой и бесцеремонно шуршал пролетая сквозь кукурузное поле. Единственная тусклая лампа на фонарном столбе замигала и, издав трескающий звук, дожила свой век.

Вроде не так уж далеко уехали от города, но складывалось впечатление, что попали в глухомань. Неспроста же никто не сошёл на этой станции. Изуми взяла его за руку, и он почувствовал тепло, нефизическое — душевное. Здесь в темноте и в пронзительной тишине, он наконец-то осознал, что любит её. Итачи сжал её ладонь покрепче, приобнял, и они зашагали дальше.

Жажда, голод и усталость настигшие спустя два километра поубавили былой пыл. Хотелось повернуть назад и уехать домой, однако Изуми, загоревшись энтузиазмом найти какое-нибудь поселение, тянула вперёд, уговаривая пройти несколько метров. Вскоре их ослепил яркий свет фар, заставив отойти к обочине, зажмурится. Любопытный водитель остановился и, опустив окно, спросил, куда они направляются в столь поздний час. Объяснив, что никакого чёткого плана нет и были бы рады просто где-нибудь поесть и остановиться на ночь, так как электрички уже перестали ходить. Мужчина рассмеялся, предложив довести до ближайшей закусочной. Они с большой охотой сели на заднее сиденье, попутно разговаривая с добродушным незнакомцем. Как оказалось, здесь занимались больше сельским хозяйством: разводили скот, да засеивали пустые поля. Молодёжь давно перебралась в город за отсутвием какого-либо развития. Высадив около задрипанной закусочной, пожелал им доброй ночи и вскоре исчез в темноте.

Несмотря на ужасный голод, еда была невкусной — пресной, но они всё съели, глотая резиновое мясо и запивая тёплым чаем. Старый мотель был через дорогу, и приняв оплату, слегка подвыпивший хозяин провёл их в обкуренный обшарпанный номер. Простыни были серого цвета и противно липли к коже, казалось, их забыли поменять от предыдущих жильцов. Изуми скривилась, найдя чей-то волос и розовый след от помады на постельном белье, схватила в охапку пледы и предложила переночевать на садовой качели, которую заметила на площадке во внутреннем дворике. Положив голову на его колени, жена водила в воздухе указательным пальцем, соединяя звёзды в созвездия, а он смотрел на неё, вырисовывая на её лице непонятные узоры подушечками пальцев, рассказывал легенду о Большой Медведице.

— Это была самая романтичная вещь, — добавила Изуми, возвращая из воспоминаний в реальность. Он захлебнулся кофе и, откашлявшись, весь покраснел.

— Неужели я был так плох, если ты считаешь это самой романтичной вещью.

— Ты не романтик, Итачи, — улыбнулась она, слегка дотронувшись до его руки, — но когда пытаешься им быть, выглядишь глуповато и смешно. Это забавно.

— Не знал, что тебе нравилось, когда я выглядел глупо...

— Я...наверное, не так выразилась, — перебила она, посмотрев в окно, — все эти жесты были по-детски наивны. Ты всегда такой серьёзный и собранный...И если бы я хотела романтики, то вышла бы за кого-то другого. Я полюбила тебя за твою любовь к работе. Мне нравилось наблюдать, как ты отдаёшь всего себя делу, как появляется складка между бровей, когда ты хмуришься...

— Я думал, из-за моей работы мы и развелись, — ляпнул он, пожалев о сказанном.

— Ты отлично знаешь, из-за чего я с тобой развелась, — её лицо тут же стало серьёзным, лёгкой тенью промелькнула грусть. Она отодвинула чашку чуть подальше, взяв салфетку, сложила треугольник, — с твоей работой, я могла смириться. С твоим вечным отсутствием тоже. Я понимала, что это твоя жизнь, то, чем ты горишь и дышишь...но знаешь, — она сглотнула, остановила на нём долгий ясный взгляд, — иногда я ревновала тебя к ней...ведь мы с мальчиками не становились для тебя частью жизни. Мне казалось, что если нас не станет, ты даже не заметишь. Я цеплялась за тебя, терпела, потому что сильно любила, — её ресницы задрожали, и она замолчала на мгновение. Хотелось в своё оправдание сказать, что он любил их больше всего на свете, просто не понимал тогда всю ценность. — Но...когда ты сказал, что изменил мне, что-то щёлкнуло, здесь в груди. Болезненно щёлкнуло. Я бы поняла, если бы это была любовь...но пятиминутный секс с незнакомкой. Неужели он того стоил? Я не понимала, почему ты рассказал, если это ничего не значило для тебя. Почему ты рассказал? Что ты хотел от меня? — голос её звучал мягко и тихо.

— Меня грызла совесть, — признался он, уперев локти в стол, закрыв лицо руками, — я хотел понести наказание.

— Ты скинул всю ответственность на меня. Это эгоистично.Ты жил полгода на диване и молчал, Итачи. Ты не предпринял ничего, чтобы хоть как-то спасти наш брак, только ходил с лицом побитой собаки. Даже когда я предложила развод, ты не возразил...ты просто принял моё решение!

— Изуми, — он зачесал волосы назад и, перехватив её руку, накрыл своей ладонью, — я, правда, не знал, что делать, как себя вести. Я не хотел разводиться, но считал, что не имею никакого морального права оспаривать твоё решение. Ты знаешь, я рад, что мы наконец-то поговорили об этом. И я хочу тебе сказать, что я люб...

Она приложила палец к его губам, призывая замолчать. Он схватил его и поцеловал.

— Пожалуйста, не надо, — прошептала она неслышно губами.

— Я должен это сказать, Изуми. Я хочу, чтобы ты знала — я люблю тебя и всегда любил.

На их глазах навернулись слёзы, пытаясь скрыть нахлынувшие чувства, оба повернулись к окну, рассматривая неторопливых прохожих.

— Ну как пончики? — сдавленно произнесла Изуми.

— Могу сказать, что детям не стоит знать об их существовании.

Они засмеялись и, попрощавшись с пареньком, который выглянул из подсобки, покинули кафе.

— У тебя новый кабинет, — осторожно протянула Изуми, пробегаясь взглядом по крохотному помещению, заваленному мебелью и стульями.

— Это временный, в моём сейчас идёт ремонт. Я не говорил, произошло замыкание, и потолок начал возгораться, — поспешно ответил он, пытаясь пробраться к своему столу, через груду коробок. — Извини за беспорядок, всё никак не удаётся как следует разложить по полкам.

— А-а-а, я подумала, что тебя понизили. Тут даже грамота от мэра, — удивлённо произнесла она, указав на настенную рамку.

— И не только от мэра, — не без гордости заявил он, пытаясь расчистить захламлённый бумагами стол. В квартире он не чувствовал себя так неловко, как сейчас с ней в кабинете: третий раз уронил ручку, споткнулся и случайно ударился головой о стеллаж. Быстро спрятав кружку с засохшим пакетиком чая в шкаф, задвинул ногой чуть подальше к стене мусорку, заполненную фантиками от конфет, салфетками, и одним дешёвым журналом с обнажённой девушкой на главной обложке. На какого дьявола он его купил? Можно же было с телефона. Повернувшись к ней, обтерев потную ладонь о брюки, он постарался выдавить беззаботную улыбку. И чего он так распереживался. — Присядь, я пока распечатаю бланк для заявления. Ты же не против, если дело буду вести я?

— Нет. Так даже будет лучше.

— Отлично. Тогда, — Итачи нервно поправил воротник рубашки, — может тебе что-то принести: чай, кофе? Нет, не садись на этот, у него ножка сломана. Да лучше этот, — предостерёг он, зная, что большинство стульев нуждались в замене.

— Давай поскорее закончим, и я поеду к детям. Тут, когда в последний раз убирались? — проведя по столу, она показала запачканную ладонь.

— Ты же знаешь, я не разрешаю прибираться, если меня нет в кабинете. Последние пять дней я приходил под вечер, изучал материалы по делу и спал вот на этих стульях, — он устало почесал переносицу, вспоминая загруженную неделю.

— Мне кажется, у тебя что-то стухло, — принюхалась Изуми, оглядываясь по сторонам.

— Этот кабинет долго был заперт, ещё не проветрился, — быстро вставил Итачи, пытаясь отвлечь от дальнейших попыток исследовать комнату. К его сожалению, Изуми поднялась, обошла его письменный стол и остановила взгляд, по его мнению, на переполненной мусорке.

— Нет, нет, тут явно что-то стухло, Итачи, — протянула она, он прикрыл глаза и готов был провалиться сквозь землю от стыда, — тут завелась новая цивилизация, — брезгливо подняв целлофановый пакет с заплесневелым бутербродом, она осуждающе посмотрела на него. — Где тут мусорка?

В мгновенье он перепрыгнул через коробки, выхватил злосчастный пакет из рук и приобняв её за талию, подтолкнул вперёд.

— Знаешь, будет лучше, если мы сядем в учебном кабинете. Там сегодня как раз никого нет, и обстановка получше — почище.

Заполнив и подписав все документы, он уселся напротив, положил записную книжку перед собой, и открыв её, поспешно пролистал первую страницу, в надежде, что Изуми ничего не заметила.

— Что это, Итачи? — с любопытством, широко улыбаясь, спросила, — Дай посмотреть, — вцепившись в блокнот, она попыталась отобрать, но он удерживал и не собирался сдаваться. И почему он удивляется, откуда столько любопытства у детей, когда они пошли в мать.

— Ничего.

— Нет, я видела там были наклейки. Мне теперь до жути интересно, что ты там наклеил. Если покажешь, то я тебя поцелую.

— Что…ты, — растерявшись, он ослабил хватку, и его записная книжка успешно перекочевала в её руки.

— В щёчку, — нахально подмигнула и засияла победной улыбкой. Он закрыл лицо рукой, пытаясь скрыть покрасневшие щёки, — Это…

— Странно, да? И по-детски…— смотря сквозь пальцы, гнусаво ответил Итачи, наблюдая, как она рассматривает свои и детей фотографии, стыренные им из социальных сетей. Он как-то распечатал парочку, но они постоянно вылетали, решив, что было бы хорошо их наклеить, заказал в местной типографии. Затем ему так понравилось, что не заметил, как обклеил всю страницу.

— Мило. Это очень мило, Итачи. Боже, тут Кентаро такой лапочка, ему примерно годик здесь. Ох, он так любил этого плюшевого зайца. А Кён, он такой серьёзный, что я не могу смотреть на него без смеха, — захихикала она, водя пальцами по лицам, — и я тоже неплохо получилась. Мне не нравилось, как я здесь вышла. Я тогда набрала лишние килограммы и не лезла ни в один наряд, а сейчас смотрю и вполне ничего. Мне теперь тоже хочется обклеить свой блокнот, — добавила Изуми, возвращая записную книжку.

— А поцелуй, — проговорил он, отчего-то краснея, как юный паренёк.

Изуми мягко улыбнулась, и прищурилась.

— Но ведь я у тебя отобрала, так что не считается.

— Мне кажется, дети на тебя плохо влияют, — ухмыльнулся он, вздохнув. — Нам нужно составить список подозреваемых, — она одобрительно закивала головой, — что ж начнём с самых странных или с кем ты в последнее время тесно контактировала, — щёлкнул он ручкой, смотря на неё исподлобья.

— Ито Амано.

— Кто он, расскажи поподробнее, — проговорил он, аккуратно выводя буквы.

— Это обязательно?

Итачи оторвал глаза от бумаги, подозрительно нахмурился, склонив голову вбок. Изуми намотала локон на палец. Поймав смущённый взгляд, он приподнял бровь. «Ито Амано» сразу же стал ему интересен.

— Ты же знаешь, что да. Желательно ничего не утаивать.

— Ну, — суетливо начала она, и её шея покрылась розовыми пятнами, а затем щёки стали пунцовыми, — я о нём не особо много знаю. Он программист или что-то в этом роде, — вцепившись в край стола, она сделала глубокий вдох и с шумом выдохнула, — я сходила на двойное свидание, а после мы переспали.

— Ого, — ошарашенно произнёс он, потирая лоб, — Охренеть!

Новость так его потрясла, что он отложил ручку в сторону и, встав с места, прошёл к окну. Пальцем приоткрыв жалюзи, посмотрел во внутренний двор. И с чего он взял, что у неё никого не было после него. Чёрт возьми, как же это раздражает, злясь, подумал он, ведь ни разу не представлял, как кто-то кроме него лезет в трусы к его жене.

— Почему?

— У тебя был секс, — закусив щеку, продолжил, — с незнакомцем.

— Не с таким уж и незнакомцем, мы же пообщались и к вечеру… У меня давно не было, а он был хорош собой…и для здоровья полезно.

— И много у тебя таких «Ито» для здоровья? — рявкнул он, сжимая кулаки.

— На каждый день недели, — с вызовом заявила она, отбросив волосы назад.

— Ты это серьёзно?! — вспыхнув, он поперхнулся от гнева.

— Боже, Итачи! Ты на меня уже клеймо пропащей женщины повесил. Был один Ито и всего один раз! Можно подумать, что ты ни с кем не спишь. Почему я вообще должна оправдываться? Мы с тобой в разводе, и я имею полное право спать, с кем захочу! — заявила она, скрестив руки на груди.

— Он был так плох? — спросил он, пропустив мимо ушей гневную тираду. Его разбирало любопытство и ревность. От негодования и злости сжав кулаки, Итачи навис над столом, испепеляя взглядом.

— Это никак не относится к делу, господин следователь.

— Ещё как относится, — неожиданно для себя, ударив по столу, он стиснул зубы и буквально процедил последнее предложение: — Может он уязвлён и пытается отомстить.

— Он был неплох, — пробормотала Изуми, пряча глаза, — просто не моё. Это был ничем не обязывающий секс, без какого-либо дальнейшего продолжения. Мы даже телефонами не обменялись.

— К слову, — откашлялся он, немного успокоившись, — я всегда готов поправить твоё здоровье.

— Спать с бывшим мужем — моветон.

— Уж лучше, чем спать с незнакомцем. К тому же можно назвать это взаимно выгодным сотрудничеством, или оздоровительной программой, — вставил он, приподняв бровь.

Изуми захохотала, бросила в него ручку, которую он ловко поймал. Её телефон на краю стола завибрировал, и потянувшись, она улыбнулась ему, прислонив палец к губам.

— Да, мама, — ответила Изуми, не сводя с него глаз, — да, Итачи рядом. О, это неожиданно. Хорошо, как закончу дела, так сразу туда подъеду. Целую, — поцеловав воздух, провела пальцем по экрану и вернула телефон на место. — Твоя мама рассказала всё Мадаре, и он предложил нам с мальчиками заночевать у него и пожить некоторое время, пока всё не уляжется.

Итачи задумчиво прикусил щёку изнутри, наморщил лоб, находясь в полном замешательстве. Его собственная мать начала вести какую-то странную игру по сводничеству дяди с его женой. Дёрнул его чёрт сказать ей перед выходом, что Изуми преследует маньяк. Мало ему проблем с извращенцем, так теперь ещё от внезапно сердобольного дядюшки нужно спасать. И что Мадаре не сидится, всю жизнь жил как одинокий волк, а под старость лет решил семьёй обзавестись, присвоив чужих детей.

— Надеюсь, ты не в серьёз решила у него остаться. Мы можем снять номер в гостинице или пожить у родителей.

— А почему бы нет? — невинная улыбка заиграла на лице. — У него дом, неприступная крепость. Охрана на каждом шагу, камеры. Там не то что мышь не проскочит, комар не пролетит.

Невозможно было не согласиться. Дом Мадары больше походил на дворец и по меркам Итачи был великоват для одного человека. Впрочем, дядя был странноватым, с раздутым эго и манией величия (тяжело оставаться в здравом уме при таком количестве денег) и, вполне возможно, не умещался в пятнадцати комнатах. А ещё он был обеспокоен своей безопасностью, поэтому все три этажа его дома были оснащены сигнализацией, а двор заполнен охранной, которую, к слову, подбирал Итачи. Несмотря на нереальные богатства, Мадара был скуп и обладал скверным, нелюдимым характером. Он не шибко любил общаться со своей роднёй, предпочитая держаться на расстоянии, поэтому внезапно проснувшееся доброта и интерес, сильно настораживали. Несмотря на все недостатки дядюшки, Итачи его уважал за то что тот сколотил своё состояние — умом и упорным трудом. К тому же именно дядин банк выдал ему кредит на покупку дома под низкий процент.

Примерно к двум часам, они завершили эпопеею со списком, и Итачи был сильно удивлён, что у его бывшей жены был такой обширный круг знакомых, состоявший из одних мужчин. Почему-то ему всегда казалось, что жизнь Изуми вращалась только вокруг детей, дома и, кроме как с близкой подругой и его семьёй она больше ни с кем не общалась. А тут всплыли друзья Саске, с которыми она, как оказалось, была знакома и время от времени пересекалась и пила кофе; бывшие столичные коллеги, приезжающие раз в полгода; партнёры по работе и даже близкий друг Мадары — Хаширама Сенджу, консультирующий по бизнесу.

Как выяснилось, Изуми вела активную жизнь: два раза в неделю ходила в бассейн, три раза на йогу, пока дети были в школе; состояла в каком-то мамском клубе, где они организовывали мероприятия в доме престарелых и для детей в больницах. Эти вещи ускользали от него, и он находился в счастливом заблуждении, что бывшая жена целыми днями проводит дома за компьютером, изучая ландшафтный дизайн, или на кухне. Теперь страх матери обрёл чёткие границы и пугал уже и его. А что если она в действительности однажды выйдет замуж и увезёт детей.

Проводив Изуми до двери, он попросил оставить ключи, так как у него созрел план по поимке преступника. В подробности он решил не вдаваться, но обещал рассказать вечером, когда всё подготовит. Вернувшись в свой кабинет, первым делом прибрался, выбросил мусор и перенёс коробки ближе к окну. Затем взял пакет с мёртвой синицей и, спустившись на второй этаж, зашёл к криминалистам. Сегодня там был паренёк из третьей смены, не сговорчивый, но профессионал своего дела. Повертев синицу в руке, проведя по пёрышкам и расправив крылья, он сделал вывод, что птицу задушила кошка, на что Итачи озадаченно потёр лоб. Заехав в магазин электроники, купил пару камер и подъехав к дому, установил у входа, в зале и в спальне. Если преступник собирается напасть сегодня ночью, то шанс нельзя упускать. Позвонив одной знакомой, мастеру спорта в боевых искусствах, уговорил купить парик и переночевать в доме.

В последний раз у Мадары, Итачи был семь лет назад. Когда дядя узнал о рождении племянников, то устроил тёплый приём, пригласив всю родню и подарив целый фургон детской одежды и памперсов (несколько пачек до сих пор пылились в шкафу). Высокий забор теперь стал ещё выше, прибавился звонок с камерой, с распознаванием лиц и голоса. Повернувшись в профиль и анфас, сказав пару фраз, ворота распахнулись и Итачи попал в сказочный мир. Сочно-зелёный газон был идеально подстрижен, скрюченные деревья смешно обчекрыжены, то тут, то там цвели кусты гортензий с гигантскими голубыми шарами. Чуть поодаль журчал водоём, и красные карпы лениво плыли, огибая цветущие лотосы, виднелся полукруглый красный мостик и беседка с выгнутой крышей. Зачем ему услуги Изуми, он не понимал. Сад выглядел прекрасно. Услышав детский весёлый крик где-то позади дома, он двинулся вперёд по каменной дорожке и, обойдя дом, столкнулся с промокшим до нитки Мадарой, чуть не сбив его с ног. За ним бежали дети с водяным пистолетом в руках; быстро сообразив, дядя увернулся, прикрывшись им как щитом, спрятался за его спиной, брызги воды окатили его лицо. Дети тут же притихли и смотря друг на друга как-то поникли, а, затем ударив себя по груди, заорали как дикари, двинулись на него, и вот уже пострадало не только лицо, но и рубашка с брюками. Мадара засмеялся во всё горло и похлопав его по спине, предложил мальчишкам поиграть с дядей Саске.

— Не переживай, у меня найдётся для тебя одежда.

Итачи обтёр лицо рукавом, зачесал мокрые волосы назад и непонимающе посмотрел на дядю, который был чрезвычайно весёлым.

— Саске здесь?

— И не только Саске, я подумал, почему бы нам не собраться всем вместе и не поужинать.

— Я думал, вы не любитель таких посиделок, — с сомнением заявил он, всё больше и больше удивляясь происходящему вокруг, словно земля сошла с орбиты.

— Раньше не любил, но сейчас понимаю, что именно тёплых семейных посиделок мне не хватает в жизни. Всё же так приятно слышать детский смех, видеть людей у себя дома и есть домашнюю еду. Изуми прекрасно готовит.

— Изуми готовила для вас? — поперхнулся Итачи от шока, что он ещё пропустил, пока работал.

— Да, пару раз, когда была здесь.

— И часто она здесь бывает?

— Не так часто, как хотелось бы, — протянул Мадара, сняв с себя красную мокрую футболку.

По мнению Итачи, дядя сделал это намеренно, чтобы похвастаться подтянутым телом.

— Что вы имеете в виду ? Так, вы и вправду подкатываете к моей жене.

— Ты забыл добавить к бывшей жене, — ухмыльнулся дядя и потрепал его по щеке, как ребёнка. — Идём в дом, переоденешься.

— У вас ничего не получится, — самодовольно заявил Итачи, — она всё ещё меня любит. И мои дети никогда не станут вашими. Лучше не тратьте время и найдите кого-то, — он прочистил горло, — примерно вашего возраста.

— И когда ты стал таким гавнюком, — оскалился Мадара, дав ему подзатыльник.

— Когда вы положили свою лапу на мою семью.

— Бывшую семью, мой дорогой племянник. Итачи, ты забываешь, что в разводе.

— О, Итачи, — протянул весь мокрый Саске, держа под мышкой брыкающихся детей, — может займёшься воспитанием и объяснишь значение слова: «хватит».

Кён и Кентаро недовольно посмотрели на дядю, надув щёки.

— Мы думали тебе весело, дядя Саске.

— Вы толкнули меня в бассейн, а потом начали брызгать из пистолета. Я ничего не видел, глотал хлорированную воду и чуть не утонул. По-вашему это весело? — начал отчитывать их брат, и Итачи засмеялся в кулак, таким серьёзным Саске ещё никогда не был, — я кричал вам, хватит, но вы продолжали издеваться надо мной.

— Мы правда думали, что тебе весело, дядя. Прости нас…только не рассказывай маме, пожалуйста. Мы сделаем всё, что ты захочешь, даже найдём ещё одну мёртвую птичку, — пропищал жалобно Кентаро, и после его слов воцарилось гробовое молчание.

Итачи смерил взглядом брата, который стал бледным как мел и выпустил из рук драгоценных племянников. Мадара схватился за голову и, простонав, закатил глаза. Дети смотрели на взрослых и непонимающе, хлопали ресницами.

— Мёртвую птицу? Дядя Саске просил найти вас мёртвую птицу?

— Да, папа, — икнул Кентаро, испугавшись грозного взгляда отца, — совсем недавно мы нашли в парке мёртвую синицу и отдали дяде Саске.

— Дядя сказал, что делает из них чучела, — добавил Кён, вцепившись в его брюки.

— И давно ты в таксидермисты заделался?

— Я же просил не вовлекать детей, — взвыл Мадара, — Кён и Кентаро, идите быстро в дом. Обещаю, никто ничего не расскажет маме, — подмигнул он и дети осторожно сначала поплелись к дому, а затем побежали галопом.

— Итачи это совсем не то, что ты подумал, — начал было Саске.

— Да, — поддержал его Мадара, — во всём виноват Хаширама. Это он сподвиг нас на эту авантюру.

Итачи перевёл непонимающий взгляд на дядю. Он попытался собраться с мыслями и разобраться в происходящем, но с каждым их словом упирался в тупик.

— При чём тут Хаширама?!

— Мы всё расскажем, ты только не горячись, — начал Мадара, — мы не задумывали ничего плохого, просто хотели свести тебя с Изуми.

— Свести меня с Изуми? — захлопал глазами Итачи, всё теперь казалось каким-то абсурдом или плохо поставленной комедией.

— Понятно же было, что без пинка под зад, ты не стал бы действовать. Ходил вокруг да около, не замечая, что рядом с твоей бывшей женой околачиваются мужчины. Итачи мы беспокоились о ваших отношениях больше, чем ты. Я люблю своих племяшей и не хочу, чтобы в один день они исчезли из поля моего зрения.

— Вы с ними и не общались толком, — возразил Итачи, не понимая, откуда взялась внезапная любовь.

— Это не значит, что я их не люблю! К тому же они подросли, и с ними теперь весело. Ладно, ближе к делу, — прочистил горло Мадара, взгляд его чёрных глаз стал серьёзным, — Всё началось с Хаширамы. Он как-то обмолвился, что видел Изуми в отеле с каким-то парнем. Я, чисто из интереса позвонил твоей маме, узнать, не в курсе ли она, с кем встречается бывшая невестка.

— Пойми, брат, мама очень распереживалась. Да и мы с папой тоже. Ты не предпринимал никаких попыток, словно всю жизнь так и проживёте. Мы уже не знали, как тебя подтолкнуть к активным действиям, — извиняюще добавил Саске, закрыв лицо рукой.

— И мы решили действовать за тебя. В один день шанс приплыл к нам в руки. Изуми выиграла в лотерее набор сковородок и поделилась новостью со случайно идущим в магазин в тот день Хаширамой. Тогда у него возникла гениальная, на мой взгляд, идея, — возбуждённо добавил Мадара, — Саске должен был найти птицу, разбить камнем окно. Твой отец был против бросания камней, но твоя мать настояла, сказав, что так точно они напугаются. Содержание записки придумала, между прочим, тоже Микото. Ей всё не хватало драмы. Я должен был вызвать у тебя ревность, а Хаширама проникнуть сегодня в твой дом и оставить любовное послание на зеркале, красной помадой. Чтобы смотрелось эффектно, как в кино. Мы не задумывали ничего плохого. Намерения у нас были благие.

— Вы все пойдёте под статью — мелкое хулиганство, — выдохнул Итачи, не зная плакать ему или смеяться. С одной стороны, он испытал облегчение — Изуми ничего не угрожает; с другой стороны — злость, своими «благими намерениями» они знатно потрепали им нервы. Стоило представить их всех вместе за общим столом с идеями на перебой, как воплотить весь этот бред в жизнь, и его раздирал смех.

— Но брат, мы же сказали, что не задумывали ничего плохого.

— Вы до смерти испугали Изуми, подвергли детей опасности. Они могли порезаться или находиться под окнами. И я уже завёл дело.

— И родила же Микото тугодума! — взвыл Мадара, — Если бы не мы, то ты бы так и ходил, не предприняв никаких попыток сблизится. У вас хотя бы что-то было?

— Что? — нахмурился Итачи.

— Ну, шпили-вили…

— А?

— Ты безнадёжен, — вздохнул отчаянно Мадара.

— Сегодня уже поздно, но завтра вы все поедете в участок и напишите чистосердечное. Тогда отделаетесь общественными работами.

— Но, Итачи! — возмутились оба, пытаясь его переубедить.

— Я не собираюсь это обсуждать, тема закрыта.

За ужином, который приготовила мама и Изуми, все молчали. Только дети радостно перешёптывались, поедая тортик, который разрешила им сегодня поесть мама. Для них, пожалуй, ужин удался, что не скажешь о взрослых. Фугаку молчал, рассматривая чашку, мать виновато упёрла взгляд в скатерть, Саске болезненно потирал лоб, а Мадара сверлил его взглядом, поджав губы. Изуми, пытаясь хоть немного разбавить обстановку, поднималась и разливала чай и цокала время от времени языком, когда дети, воспользовавшись её двух секундным отсутствием, тянулись к конфетам. Ночевать все остались у Мадары, так как Итачи заявил, что все под арестом и не имеют права покидать дом. Благо было достаточно кроватей и постельного белья. Когда он вошёл в комнату, чтобы пожелать спокойной ночи, Изуми целовала уснувших детей в лоб.

— Уснули, — шёпотом спросил он, пробираясь на цыпочках, чтобы ненароком не разбудить.

— Да, мгновенно. Устали и перевозбудились, — она поправила одеяльце и тихо встала с кровати, взяв его под локоть вывела из комнаты, аккуратно закрыв дверь за собой. — Итачи, насчёт того, что случилось. Может, закроем глаза.

— Они тебя попросили, — хитро прищурился он, понимая, откуда ветер дует.

— Да, но я сама не хочу никого наказывать. Они не хотели ничего плохого, к тому же никто не пострадал.

— Я закрою на всё глаза, если ты пойдёшь со мной на свидание, — нахально заявил он, заправляя её локон за ухо.

— Ты это серьёзно? — она вскинула брови и нежно улыбнулась.

— И не на одно.

— Неужели Итачи Учиха — строгий, неподкупный, справедливый следователь возьмёт взятку?

— Я же сказал, что изменился. Предложение не бессрочно и действует пять секунд. Так ты согласна на мои условия?

— Хорошо, — быстро ответила Изуми, и он заметил, как щёки покрылись румянцем.

— Тогда поцелуй меня.

— Что?

— Ты должна закрепить нашу сделку.

Она встала на носочки и чмокнула в щёку.

— Ты не уточнил какой, — с озорством в глазах и тихо захихикав, Изуми опустилась, сделав шаг назад.

Он схватил её за руку, и потянув на себя, завладел её губами. Она оплела его шею, отвечая на поцелуй. Подняв её на руки, Итачи понёс в выделенную ему комнату, и ногой прикрыл дверь. Мягкая кровать прогнулась под весом их тел, руки заскользили под одеждой, соприкасаясь с тёплой кожей, губы оставляли влажный след на шее. Они оба тяжело дышали, глотали губами воздух, зарывались в волосах. Он прошёлся по бедру, сминая подол лёгкого платья, коснулся пальцами её влажного жаркого и такого желанного лона, и задохнулся в её сладком стоне.

— Итачи, в…этот раз, давай не будем торопиться, — промурлыкала она ему в ухо, нежно поглаживая его лицо.

Он нехотя отстранился и прилёг рядом. Тело изнывало от желания, требуя разрядки, он сделал глубокий вдох, пытаясь обуздать возбуждение.

— Ты останешься, — сказал он, переплетая свои пальцы с её.

— Да, — она положила голову ему на грудь, а он подложил подушку.

За дверью что-то зашуршало, они услышали в шёпоте: «мы спасены». Изуми издала тихий смешок, он же усмехнулся. Всё же он всех их безмерно любил. Вскоре всё стихло и комнату заполнило мерное дыхание. Вслушиваясь в уютную тишину, Итачи повернулся набок и приобняв Изуми, уткнулся в затылок.

— На этот раз я всё сделаю правильно.

Примечания:

Вот и закончилась история. Мне хотелось чего-то легкого и незамысловатого про Ита/Изу. Вроде бы вышло. Спасибо всем, кто читал.