Странствие одного сердца (джен)

— Начнём с пустыни. Она символизирует твою жизнь. Если тебе некомфортно в этой пустыне, значит, также ты чувствуешь себя и в жизни. Прадядя Стэн в той же лодке. Ой, или на том же верблюде?

— Возможно, это как-то связано с тем, что его заперли на кухне, — проговорил Форд, всё так же лёжа в окружении мягких игрушек.

— Кухня — не самое худшее место, где можно оказаться запертым.

С этим трудно не согласиться.

— Куб — это то, как человек видит себя. И у тебя, и у прадяди Стэна они находятся на земле, это значит, что вы реалисты. Куб из прочного материала говорит о том, что на тебя можно положиться. Внутри куба у тебя что-то пульсирует и клубится, это про душевное состояние. Ты из-за чего-то сильно тревожишься и испытываешь сомнения. У прадяди Стэна ничего внутри нет, значит, он чувствует себя опустошённым и неудовлетворённым. Маленький размер куба значит, что тебе нужно больше верить в себя. Твой куб перемещается из-за движения песка — ты умеешь просчитывать ситуацию, у тебя нестандартное творческое мышление, тебе плевать на стереотипы. Так держать! Частично закопанный куб, как у прадяди Стэна, говорит о том, что он чувствует себя подавленным. Знаешь, — Мэйбл опустила листы с результатами, — весь следующий день после твоего появления прадядя Стэн пролежал в кровати, он даже поесть не поднимался и не хотел ни с кем разговаривать. И на следующий день также было. Мы тогда перепугались, что он заболел.

Мэйбл потеребила рукав свитера, на мгновение её брови сошлись вместе, а уголки рта дёрнулись вниз, придавая лицу неожиданно взрослое и серьёзное выражение. Впрочем, оно быстро переменилось: искоса взглянув на Форда, она одарила его широкой улыбкой.

— Потом ему стало лучше. Но напевать себе под нос во время готовки он стал не так давно. Примерно в то же время, как ты решил есть вместе с нами.

Лестница, по словам Мэйбл, означала взаимодействие с окружающими. Винтовая лестница Форда говорила о недоверии к людям, боязни обмана. В то же время она была длинной, с большим количеством ступенек, то есть, Форд притягивал к себе людей и имел много знакомых. Что ж, знакомых самого разного толка за тридцать лет у него накопилось достаточно, а благодаря многочисленным плакатам розыска он и впрямь притягивал к себе других. Лестница Стэна прямая, не соприкасалась с кубом — он легко заводил знакомства, но при этом вход в его личную жизнь окружающим был закрыт; небольшое количество ступенек говорило о том, что близко к себе он мало кого подпускал.

Следующий пункт вынудил Форда страдальчески скривиться. Он бы предпочёл, чтобы этой темы вообще никто не касался, а в особенности его двенадцатилетняя племянница, которая едва могла усидеть на месте от энтузиазма. Лошадь отражала качества, которые человек ожидал от партнёра. Чем, Вселенной ради, руководствовались авторы теста? Мэйбл объяснила, что крупная лошадь говорит о том, что ему нужен кто-то «с характером» (на этом моменте Форд начал раздумывать о побеге). То, насколько близко лошадь, показывало эмоциональную связь с партнёром. Поскольку его лошадь карабкается вниз по двигающейся вверх лестнице, Форд нуждается в эмоциональной близости с партнёром, но что-то, — окружающие, либо общество — мешает этому; предполагаемый партнёр идёт против близких. После этой вызывающей агонию пытки Мэйбл как ни в чём не бывало спросила его о личной жизни.

— Я не обсуждаю свою личную жизнь.

— Значит, она всё-таки есть! О-о, ты не хочешь говорить, потому что это что-то печальное? Кто-то умер?

— Мэйбл.

— Или позорное? Кто-то умер от стыда?

Форд решительно сел и уже начал вставать, как Мэйбл замахала руками.

— Ладно, твоя взяла, упрямый старик! Я всё равно однажды докопаюсь до правды, — вполголоса добавила она.

— Если тюремщикам Эр-рхи не удалось расколоть меня, то у тебя, земная девочка, шансов и того меньше.

— Ты сидел в тюрьме? Прямо как прадядя Стэн! Эй, я нашла вам общую тему для разговора.

Форд от души рассмеялся и вновь с удобством устроился на кровати.

У Стэна была чёрно-белая лошадка-качалка. Форд отдал бы многое, чтобы увидеть его реакцию при разборе теста. Теория Мэйбл была такова: это воспоминание о некоем партнёре, от которого остался лишь образ, приятный и далёкий. Буря символизировала жизненные невзгоды, и судя по тому, что у Форда она сметала всё на своём пути и заканчиваться не планировала, у него крупные проблемы. Буря Стэна говорила о неуверенности и возможном кризисе.

— У вас обоих очень высокий уровень стресса, — неодобрительно подытожила Мэйбл. — Как ты с ним справляешься?

— Работаю.

— Доводишь себя до изнеможения, игнорируя базовые потребности в надежде, что если ты не будешь обращать внимание, всё само как-нибудь пройдёт?

— Я… воздержусь от ответа.

— Вы с Диппером реально две половинки одного тревожного яблока. Тебе нужно заняться чем-нибудь приятным и расслабляющим, творчеством, например. Мне вот хорошо помогает вязание и рисование на непредназначенных для этого поверхностях.

— Вандализм?

— Именно!

— Да, он иногда хорошо помогает.

— Как насчёт сделки? Ты помогаешь мне испортить какую-нибудь стену, а я рассказываю тебе, как мы отбили нападение зомби.

Диппер уже рассказывал ему эту историю, что не помешало Форду согласиться на предложение Мэйбл.

Переодевшись в футболку и косынку, Мэйбл привела его в сумрачный коридор, тот самый, где Форд когда-то разбил лампочку светильника в приступе паранойи.

— Давай поищем другое место. Это вызывает… неприятные ассоциации, — сказал Форд, глядя на очертания пятна крови на незакрытом обоями участке стены.

— Вот поэтому мы и должны раскрасить эту стену — хорошими ассоциациями мы перекроем плохие. У меня так было с одной скамейкой в парке, мы с подругой поссорились, когда сидели на ней, и я эту скамейку избегала. Но однажды нам с Диппером пришлось остановиться возле неё, потому что у него развязался шнурок, и в этот момент мы встретили мисс Паркинс, учительницу математики, и она сказала, что Дип-Доп победил на конкурсе научных проектов. Видел бы ты выражение его лица! Он был та-ак счастлив. Он вскочил на спинку скамейки, чтобы встать в героическую позу, и я даже успела поймать его до того, как он свалился в кусты! Диппер, может, не особо помнит её, эту скамейку, но когда я прохожу мимо, всегда думаю об этом моменте.

Всё это Мэйбл протараторила с огромной улыбкой до ушей, и уголки губ Форда сами по себе поползли вверх. Вселенная, этому ребёнку невозможно было не улыбаться.

— Чудесная история, дорогая. Ты меня убедила. Уже придумала, что мы здесь изобразим?

— Хм-м, — Мэйбл сложила рамку из рук, рассматривая через неё стену. — Понятия не имею, зачем так делают, но я чувствую, что ко мне приходит вдохновение… Здесь можно свет включить?

Они оглянулись на настенный светильник с разбитой лампочкой.

— Не думаю, что мы сейчас найдём где-то подходящую лампочку. Если ты готова подождать полчаса, я сделаю новую.

— Можешь сделать так, чтобы она меняла цвет на розовый?

— Конечно.

— А чтобы розовый свет пах клубникой?

— Не в этом измерении. Но я могу включить в конструкцию клубничный ароматизатор. У тебя найдётся?

— За кого ты меня принимаешь? — восторженно воскликнула Мэйбл.

Пока Форд занимался лампочкой, Мэйбл успела пересказать ему первую историю про зомби и показала фото заражённого Зуса. Они действительно использовали караоке, чтобы победить оживших мертвецов, и Мэйбл даже исполнила ему ту самую песню.

— Не представляю, как Стэнли умудрялся всё это время делать вид, будто в Гравити Фолз нет ничего паранормального, — Форд закреплял электроды в цоколе будущей лампочки, по привычке размышляя вслух.

— Он ведь хитрый старый лис, — с теплотой сказала Мэйбл. — Когда Диппер показал ему третий дневник, он обсмеял нас и сказал, что использует его, чтобы придумать новые экспонаты.

— Он тогда впервые увидел его?

— Да, получается, он собрал все дневники этим летом.

Стэн не смог бы так оперативно активировать портал, если бы тот уже не был восстановлен процентов на девяносто. И он сам всё это сделал, имея доступ лишь к одной трети чертежей? Стэнли, который не окончил школу и на уроках обычно рисовал комиксы или просто витал в облаках? Форд был… не сказать, чтобы впечатлён, потому что открыть портал — это катастрофическая безответственность, но если дистанцироваться от моральной составляющей всего на пару секунд, то — да, пожалуй, он был впечатлён.

Новенькая лампочка залила коридор мягким розовым светом, а от ароматизатора шёл сладкий клубничный запах. Мэйбл протяжно втянула носом воздух и удовлетворённо вздохнула.

— Обалденно! Я придумала, что мы здесь нарисуем. Это будет солнце. Гигантское! С тысячей лучиков! Во всю-у-у стену!

Она окунула кисть в банку жёлтой краски, занесла руку высоко над головой и жмахнула в стену, разбрызгивая вокруг капли. Форд взял другую кисть и размашисто очертил большой круг.

— Достаточно гигантское?

— Больше! Больше! — со злодейскими интонациями крикнула Мэйбл.

Форд посадил Мэйбл на плечи, чтобы она смогла провести лучи до самого потолка; она без остановки болтала, а он ничего не говорил, когда случайные капли краски падали ему на лицо и одежду. Вскоре солнце распахнуло им свои объятия. Закончив, они отошли к противоположной стене, чтобы полюбоваться проделанной работой, и довольно переглянулись.

— Давай распишемся, — Мэйбл открыла банку с зелёной краской и окунула туда ладонь. Форд, уловив мысль, последовал примеру, только предпочёл голубой цвет. Они выбрали пространство с левой стороны, на солнечных лучах, и одновременно прижали руки к стене, оставляя отпечатки. Большой и маленький.

— Надеюсь, ацетон у тебя в арсенале тоже имеется? — сказал Форд, осматривая пятна на руках и одежде.

— У меня есть специальные растворители для красок, целая куча. Однажды я решила нарисовать себе пятна, как у леопарда, только цветные. И заодно обновить одежду. И волосы. С тех пор я стала намного мудрее… И намного лучше разбираюсь в растворителях.

Они сидели на бортике ванной и драили особо упрямые пятна, когда Мэйбл неожиданно выпалила:

— Почему ты хочешь, чтобы прадядя Стэн уехал?

— Куда уехал?

— Не знаю. Когда ты только вернулся, я, эм, случайно услышала, что ты хочешь, чтобы он уехал в конце лета.

Форд постарался восстановить тот разговор в памяти и непонимающе покачал головой.

— Возможно, тебе послышалось. Я такого не говорил.

— Ну как же! Ты сказал, что хочешь назад своё имя и свой дом.

— Гм, это верно. Я не хочу, чтобы Стэнли и дальше проводил свои махинации под моим именем, а также решительно против его аттракциона, поскольку это, во-первых, мошенничество, и, во-вторых, противоречит моим принципам.

— Значит, ты не выгонял его?

— Нет, конечно.

Его одолевала справедливая злость, но он предельно ясно выразил свои требования. Во всяком случае, так ему казалось.

— Ты думаешь… Стэнли тоже мог превратно понять меня?

— Лучше узнать наверняка. Пообещай, что поговоришь с ним сегодня.

— Я обещаю, — серьёзно сказал Форд.

Мэйбл просияла улыбкой и развела руки, ожидающе глядя на него. С её ладоней капала вода.

— Что такое?

— Можно обнять тебя?

— Зачем? — оторопело спросил Форд, но всё же кивнул.

— Затем, что люблю, — Мэйбл подалась вперёд и заключила его в мокрые объятия. — Вот люблю я тебя, и всё! И не отвертишься!

Он замер, не смея шевельнуться, всё ещё сжимая в руке мочалку. Для Мэйбл, кажется, было естественным обронить подобного рода слова. Сколько раз он слышал их, когда она благодарила Стэна за блинчики или хвалила чувство юмора Зуса. Диппер как-то удостоился счастливого «люблю!» за то, что после столкновения с какой-то проклятой кошкой согласился выпить антидот только вечером, и весь день проходил с кошачьими ушами. Пухля купался в этих словах каждый день. И пусть это всего лишь детское легкомыслие, пусть эти слова не имели веса, но всё-таки…

Впервые они адресовались Форду. Впервые за долгие годы его обнимали (едва ли стоит учитывать тиски плотоядных щупалец). И Форд почувствовал… Как это объяснить, как описать?

Словно в мрачном коридоре взошло лохматое канареечное солнце.

С величайшей осторожностью Форд прижал Мэйбл к себе, как случайно залетевшую в дом бабочку бережно заключают в ладони, чтобы донести до окна и выпустить. Мэйбл сразу оживилась и хихикнула:

— Ты меня не раздавишь, я пережила не одни сокрушительные объятия Гренды. Давай же, покажи мне всю свою мощь!

Форд сжал её чуть сильнее и встал, рывком подняв Мэйбл в воздух. Она звонко рассмеялась, и Форд несколько раз крутанулся вокруг своей оси, а её смех, как он и надеялся, стал громче.

— Ты очень хорошо обнимаешься, делай это почаще!

Ну что за чудо эта Мэйбл.

На обратном пути им повстречался Стэн, который, сложив руки на груди, смотрел на разрисованную стену. На фоне солнца он смотрелся мрачной тучей. Мэйбл подлетела к нему и дёрнула за рукав.

— Ну? Что думают критики?

— Похоже на три доллара, которые я в кои-то веки заплатил за краску, размазанные по стене.

— Ты что, всё ещё дуешься из-за теста?

— Я слишком стар, чтобы «дуться». И я ещё не считал, сколько прибыли сегодня потерял из-за тебя, но…

— Ой, хватит ворчать. Прадядя Форд хотел тебе кое-что сказать, — послав ему ободряющий взгляд, Мэйбл куда-то ускакала.

Форд отряхнул со свитера невесть откуда взявшиеся блёстки (их точно не было до объятий с Мэйбл…) и прочистил горло:

— Насчёт нашего уговора…

— О, — Стэн насмешливо поднял брови.

— Да, я… Видишь ли… Нет, я так не могу. Мэйбл, не могла бы дать нам с братом немного личного пространства?

Секунды три длилась тишина, а потом низкий голос Мэйбл сказал: «Это не Мэйбл, а невидимый волшебник, и мне срочно нужно превратить кого-нибудь в жабу!», и послышались быстро удаляющиеся шаги.

— Я хочу избежать недопонимания, — сказал Форд, тщательно подбирая слова. — Я не выгонял тебя на улицу, только хотел, чтобы ты закрыл свою лавку.

— Забавную ты выбрал формулировку для этого.

Он думал о поведении Стэна в первые дни, о результатах теста, которые Мэйбл как бы невзначай сообщила ему. Теста глупого, не имеющего под собой научной основы, проведённого двенадцатилетней девочкой… Столь же мудрой, сколь и хитрой.

— Отец был неправ. Я сожалею, что не остановил его тогда. Правда сожалею, Стэнли.

— И что дальше? — спустя короткую паузу спросил Стэн ничего не выражающим тоном. — Что ты собираешься делать, когда лето закончится? Что… мне делать?

— Я не знаю. Просто… Оставайся. Если хочешь.

Стэн открыл было рот, но ничего не сказал. Вместо этого он повернулся к рисунку.

— Что такое? — спросил Форд.

— Нет, ничего. Хех, помнишь, у нас в комнате на стене были отпечатки наших ладоней?

Форд моргнул и тоже взглянул на солнце. Да, точно. Зелёный отпечаток Стэна и красный — Форда. У стены всё ещё стояло несколько баночек с краской.

— Ты можешь присоединиться. Мэйбл — я думаю, ей понравится, — поспешил прояснить он. — Она инициатор всей этой затеи.

— Чья ж ещё. Ладно, лучше сделать это сейчас, а не ждать, пока она ворвётся ко мне посреди ночи.

— Похоже, в этом доме лучше запирать двери.

— Дверь была заперта. А вот окно нет, — проворчал Стэн, оставляя на стене оранжевый отпечаток неподалёку от зелёного и голубого. — Надеюсь, великая и ужасная Мэйбл останется довольна.

Они встретились взглядами.

— Да, думаю, так и будет.

* * *

Форд зашёл на кухню, чтобы выпить воды, и заметил баррикаду из предметов, которые Мэйбл бросила на столе после тестирования. Оглянувшись через плечо, он нерешительно вытянул из стопки книгу под названием «Психология для чайников».