Под Созвездием Дракона (гет)

Примечание: Таймлайн — «Таня Гроттер и Пенсне Ноя», 14 глава, после того как было принято решение лететь в Дубодам за Таней и Ягуном.

Музыкальная тема: SYML — Where's my love

После долгих и громких споров и предложений кабинет академика опустел. Внутри остались только сам академик Черноморов и доцент Горгонова. Ни у кого не возникло и тени подозрений, настолько все привыкли, что Медузия всегда была подле Сарданапала. Она была его правой рукой, она помогала ему с отчётами и бумагами, и все знали, что они были настолько близкими друзьями, что все учебные вопросы и проблемы решали исключительно вместе.

Это было само собой разумеющееся. Поэтому никто из присутствующих даже не удивился, когда Медузия, отойдя от стола, на который опиралась, направилась не к выходу, а к окну. Лишь Ягге как-то странно, как показалось Сарданапалу, с лёгкой тревогой глянула на Медузию, но тотчас перевела взгляд на него, как будто пытаясь прочесть в его глазах масштаб трагедии. Академик лишь слегка кивнул, давая понять, что с ней всё будет в порядке, и Ягге вышла за дверь.

В кабинете тотчас наступила тишина. Такая тишина, которая давила на них всем весом невысказанных слов. Тишина, от которой хотелось бежать подальше. Но никто из них не бежал.

Медузия стояла у окна и разглядывала пасмурные облака за стеклом, обхватив свои плечи ладонями. Ей было зябко, но она так и не поняла, от холода или от нарастающей тревоги. В голове у неё крутилась одна единственная мысль. Её дочь в Дубодаме. И она не представляла, как её оттуда вытащить.

Чёртово Магщество с его гадким самосудом. Чёртов Кощеев. Этот мерзкий старикашка, который хотел насолить им всеми доступными ему способами. Она была готова сгноить его самого в этом Дубодаме, телепортировать его в кипящую лаву на несколько тысяч лет, чтобы он прочувствовал всю боль и агонию, которую сейчас чувствовала она, переживая за собственную дочь. Если с её головы упадёт хоть волос, все эти боевые зелёные искры и тихо шипящие волосы, которые напугали и взбесили Кощеева в прошлый раз, покажутся ему детским садом по сравнению с тем, что он испытает. Медузия слишком хорошо знала о том, какие точки давления есть на бессмертных. Что может убить бессмертного, а что может заставить его мучиться и страдать до конца времён. И сейчас она была готова воспользоваться этими знаниями.

— Меди, прошу…

Она слегка вздрогнула от тихого голоса, раздавшегося за её спиной, и резко развернулась. За всеми этими мыслями она успела забыть о присутствии Сарданапала. Он стоял в десятке шагов от неё, совсем рядом со своим столом, но даже оттуда она услышала такой родной запах кедра, горького шоколада и совсем немного озона. Медузия не знала наверняка, подзеркалил ли он её, или же у неё на лице и без того было написано её желание расквитаться с Кощеевым самым мучительным способом. Как бы то ни было, но Сарданапал никогда не одобрял такие методы. Он всегда говорил, что в этом мире и без того слишком много тьмы, чтобы отвечать подобными способами на обиды. Но впервые Медузии было наплевать на это, ей хотелось спасти свою дочь и заставить её обидчика страдать.

— Не надо, пожалуйста… Он не заслуживает такой чести. Обещаю, мы вытащим её.

Он смотрел на неё… Было что-то особое в его взгляде. Толика вины, уверенность и бесконечная надежда. Она никогда не могла вынести этот взгляд. Под этим взглядом рушились все её намерения уничтожить Кощеева и всю его компанию вместе с ним. Под этим взглядом рушилась вся её злость и обида. Отчего-то этот взгляд всегда её успокаивал и отрезвлял.

— Как именно ты собираешься вытащить её? Это не простая лопухоидная тюрьма, это Дубодам.

Медузия впервые за ночь озвучила терзающие её мысли. Она передумала всё. Проанализировала все возможные варианты, но в каждом из них им не хватало одной немаловажной детали. Заклинание освобождения из Дубодама, без которого они не могли освободить Ваньку и которое было известно только Магществу. Она искренне пыталась найти выход, но у неё не получалось, и это до ужаса пугало.

— Разве я когда-то давал тебе обещания, которые не выполнил? — спокойно спросил академик, делая несколько шагов в её сторону.

Медузии даже не нужно было погружаться в воспоминания, чтобы дать ответ. Она и без того знала, что такого никогда не было. Он всегда реально оценивал ситуацию и давал лишь те обещания, которые мог исполнить. Для него было непозволительно пообещать ей что-то и не сделать. Это было ниже его достоинства и сродни оскорблению для неё.

Медузия слабо покачала головой. На большее у неё почему-то не хватило самообладания. Она словно в чём-то его обвинила, хотя вовсе этого не подразумевала.

— Тогда почему сейчас ты мне не веришь? — словно в подтверждение её опасений спросил академик.

— Я не давала тебе повод усомниться в моём доверии. Ты прекрасно знаешь, что ты единственный, кому я всецело доверяю. — Она на секунду замолкла, как будто бы собираясь с мыслями, но довольно быстро пришла в себя и продолжила. — Но я очень боюсь за неё, и я не представляю, как…

Она осеклась на полуслове и больше продолжать, казалось бы, не собиралась. Как будто боялась произнести это вслух. И Сарданапал, поняв это, вмиг оказался рядом и, мягко коснувшись её ладони, взял её руки в свои. Пальцы у Медузии были непривычно холодными и слегка подрагивали, и академик сжал их чуть крепче.

Медузия долго всматривалась в их переплетённые ладони, думая о том, что за последние пару недель успела соскучиться по его прикосновениям. Они поссорились… Крупно поссорились около двух недель назад. Всё как-то разом нахлынуло. Вся эта неразбериха с Валялкиным, его участие в дуэли и нападки Магщества. Сарданапал не был бы собой, если бы легко и послушно отдал Ваньку на суд Магществу. Все прекрасно понимали, что те снобы даже не стали бы разбираться в случившемся. Упекут в Дубодам, а дальше будут годами искать доказательства, и в любом случае, какой приговор они не вынесут по итогу, Ванька за это время успеет состариться и впасть в маразм, оставив душу в Дубодаме. И им вовек не достать его оттуда.

Медузии мало верилось, что мальчишка хладнокровно убил Пуппера, но груз ответственности за случившееся висел на нём, и так просто ему никто этого не спустит. Они боялись, что не успеют укрыть Ваньку у Дурневых, но, к счастью, всё обошлось. И, казалось бы, на этом можно было бы успокоиться и выдохнуть, но нет же… Тибидохс закидали требованиями в проведении обыска независимой команды из Магфорда. Независимым… Куда уж там. Медузия откровенно негодовала и злилась. Даже волосы в последнее время стали чаще превращаться в змеек против воли их хозяйки.

Но Сарданапал отчего-то легко дал слабину. Он допустил Магфордцев в Тибидохс, поставил под угрозу всех обитателей замка и вёл себя нарочито спокойно. Как будто не по его школе шастают доносчики Кощеева и вынюхивают любые грязные сплетни, чтобы тут же доложить и поставить под угрозу безопасность и неприкосновенность школы.

В итоге они настолько увлеклись, что перестали считаться с любыми рамками приличия. Не сказать чтобы они изначально отличались деликатностью, но в первые дни хотя бы не позволяли себе врываться в чужие комнаты без спросу. Конец её терпению пришёл, когда один из таких индивидуумов ворвался в её комнату в то время, как она переодевалась. Её обуяла такая ярость, что она тотчас наложила на него сильнейший сглаз. Ещё долго тот будет считать себя дождевым червём, кем он в глубине души, по мнению доцента Горгоновой, и являлся на самом деле.

Это стало последней каплей в чаше её терпения. Она долго ругалась с Сарданапалом, выражая своё недовольство его мягкотелостью и спокойствием в данном вопросе. На это он как-то слишком легкомысленно отмахивался, говоря, что это всего лишь рядовые проверки, которые они не могут запретить, и всё скоро закончится.

Они тогда наговорили друг другу много лишнего. Медузия сейчас вспоминала их разговор у входа в Тибидохс и искренне сожалела о сказанных словах… Брошенных в пылу злости упрёках… Выдвинутых против единственного близкого человека обвинениях.

Сарданапал большим пальцем провёл по тыльной стороне её ладони. Он всегда делал так, когда пытался её успокоить. Медузия не помнила, с каких пор прикосновения к ладоням начали её успокаивать. Так было далеко не всегда. Не с самого начала. Она помнила, как несколько столетий вовсе избегала любых прикосновений. Любое касание пугало её до ужаса и заставляло впадать в отчаяние и панику.

Причём нежелание терпеть чьи-либо прикосновения было ещё до истории с Персеем. После его предательства это всего лишь усугубилось, но не возникло из ниоткуда. Она прекрасно помнила, как в разгар ссор выдёргивала ладони из рук бывшего возлюбленного и не позволяла к себе прикасаться, злясь ещё больше. Олимпийский герой благоразумно не настаивал и отходил на несколько шагов назад, продолжая перепалку, но лишь на словах.

С Сарданапалом же всё было с точностью до наоборот. В любых ссорах он стремился прикоснуться к ней. Как будто бы одно прикосновение должно было передать все его чувства. Как будто бы одним прикосновением он говорил: «Пусть мы и не согласны друг с другом, но даже ссорясь, я продолжаю тебя любить». И это каким-то магическим образом доходило до Медузии, и она быстро сменяла гнев на милость, и дальше они обсуждали всё спокойно.

Что было с самого начала между ними, так это понимание. Медузия не знала, как так сложилось, но с самого первого дня они с Сарданапалом слишком хорошо понимали друг друга. Им не обязательно было говорить, чтобы понимать. Достаточно было лишь взгляда. Они заканчивали друг за друга фразы и понимали оборванные предложения. Как будто две части одного целого.

Сарданапал что-то сказал, но Медузия, увлечённая своими мыслями, не услышала, а переспросить не решилась. Она завороженно наблюдала, как он чуть склонил голову, поднёс её ладони к губам и слабо дыхнул на них. По телу тут же пронеслась волна жара, а руки вмиг согрелись. Она всегда поражалась этой магии. У неё так не получалось, сколько бы она ни пыталась. Согреть одним лишь слабым дыханием… Ей всегда нужна была искра, иначе магия получалась слишком слабой. Сарданапал же любил часто прибегать к ней, но почему-то только с Медузией. Возможно, именно в этом скрывался основной секрет. Когда-нибудь Медузия спросит его об этом.

«Век живи, век учись — дураком помрёшь». Медузию всегда забавляла эта фраза, часто используемая одной из её любимых учениц. Бойкая девчонка, обучавшаяся в Тибидохсе около столетия назад, всё-таки была права, несмотря на постоянные споры с окружающими на предмет сей фразы. Медузия сейчас как никогда понимала её правоту. Несмотря на свою учёную степень и звание доцента, Медузия не переставала узнавать что-то новое и совершенствовать свои навыки и знания. Своим ученикам она регулярно повторяла, что нет предела у знаний, и, научившись чему-то одному, нельзя на этом останавливаться.

Сейчас, смотря на то, с каким мастерством Сарданапал управлялся с магией, она отчётливо понимала, что ей ещё далеко до совершенства.

— Прости меня. Я была неправа.

Слова вырвались неожиданно даже для Медузии. Казалось бы, она только что думала о знаниях и обучении, а предательское подсознание вывело наружу то, что она прятала несколько дней в глубине души. Хотя… Пожалуй, оно было к лучшему. Она хотела сказать эти слова давно, но проклятая гордость постоянно ставила ей палки в колёса.

Сарданапал резко поднял на неё взгляд и посмотрел с каким-то беспокойством, медленно выпрямляясь. Что он пытался разглядеть в её глазах? Что ей действительно было жаль о сказанных словах? Что она скучала по нему? Что ей не хватало его все эти дни, когда она упрямо уходила спать в свою комнату под предлогом проверки магсертаций? Что она ждала, что он придёт к ней и начнёт тот разговор, для которого у неё не хватало духу? Пусть видит, если ему так хочется. Она не станет скрывать и прятаться. Она никогда не любила эти дурацкие игры в недомолвки, предпочитая прямые откровенные изречения.

Сарданапал смотрел на неё несколько секунд, а потом виновато опустил глаза, снова погладив кончиками пальцев тыльную сторону её ладони, и тихо произнёс, вновь поднимая на неё взгляд:

— Нет, это ты меня прости. Мне не следовало тогда говорить о… — Он резко осёкся, словно спохватившись, что после снова пожалеет об этих словах. — Обо всём.

Персей. Сарданапал всегда избегал этого имени, как и вообще любого упоминания. Всё ещё боялся сделать ей больно, опасаясь, что старые раны не зажили. Словно одно лишь упоминание могло содрать образованный временем струп с её души.

Когда-то так и было. Когда-то давным-давно… Когда Сарданапал только привёз её на Буян. Когда она каждую ночь кричала от кошмаров. Она просыпалась в холодном поту, проживая раз за разом своё обезглавливание. Ночь за ночью, месяц за месяцем, год за годом… Она физически ощущала холод стали, касающийся её шеи. Переживала всё будто в замедленной съёмке, физически снова ощущая всё на себе. Каждую боль она ощущала как многочасовую агонию.

Сначала начищенный до зеркального блеска меч наточенным лезвием делал надрез на коже. Порез получался длинным и его резко начинало щипать. Затем меч как по маслу скользил глубже, перерубая ярёмные вены и мышцы, молниеносно переходя на сонные артерии. Адская боль, которую терпеть было уже невыносимо. Обычно Медузия просыпалась на этом моменте сна, тяжело дыша и хватаясь за шею. Но в тех случаях… В тех редких случаях, когда сон не спешил отпускать её из своих кошмарных лап, Медузия чувствовала, как меч перерубает трахею и крошит острым лезвием шейные позвонки на осколки. Она не чувствовала, но знала наверняка, что головы на тот момент на её плечах уже не было. Зато чувствовала, как стремительно кровь покидает её тело.

Она долго… Бесконечно долго не могла избавиться от этого сна. Каждую ночь просыпалась, крича от боли и страха, а потом ещё несколько часов не могла отделаться от фантомных болей. Она готова была поклясться, что шея в эти минуты болела не меньше, чем в тот день, когда Сарданапал её оживил.

В тот день она проснулась с таким же криком и попыталась резко сесть, но чьи-то ладони мягко поймали её, заставив лечь назад. Она даже не поняла сначала, что всё произошло на самом деле. Она тогда в страхе озиралась вокруг, не слыша шёпота незнакомца и недоумевая, почему кто-то держит, крепко фиксируя её голову, не давая ей пошевелиться. Воспоминания возвращались толчками: лучезарная улыбка Персея, его прикосновение к её щеке, она лежит на его коленях, холодная сталь опускающегося меча, отражающая его ухмылку и её испуганный взгляд.

Когда последнее воспоминание коснулось её сознания, в глазах защипало и по щекам потекли слёзы. Следом за этим трезвостью отозвалась боль в шее, которую она доселе игнорировала.

Всё было правдой…

Персей… Единственный, кому она смогла довериться, предал её. Предал таким беспощадным способом. От понимания всего случившегося хотелось плакать, и она плакала, мигом забыв о том, что её кто-то удерживает. Вспомнила, лишь когда тёплые шершавые пальцы мягко провели по её щеке, вытирая бегущие слёзы. А дальше она услышала отчаянный шёпот, которого больше никогда в своей жизни от него не слышала.

— Молчи. Пожалуйста, молчи. Я помогу тебе и расскажу всё, что ты захочешь, но только не произноси ни слова, тебе сейчас нельзя.

И что-то было в этих словах, что она послушалась его. Она, дрожа всем телом, тихо шмыгнула носом и медленно прикрыла глаза, показывая, что слышит его. Над ней склонилось обеспокоенное лицо молодого мужчины, который тогда ещё не носил длинной серебристой бороды и разноцветных усов. Тогда ещё нет. Он смотрел на неё такими чистыми глазами, что Медузии в глубине души отчего-то хотелось поверить в то, что он поможет, но до конца так и не получилось. Правда, на тот момент она ещё не успела решить, хочет ли сама этой помощи или всего лишь идёт у него на поводу.

Она дрожала всем телом, поздно осознавая, что дрожала от его прикосновения. Медузия смотрела ему в глаза и боялась. Чертовски боялась его. Она знала… Отчего-то даже не предполагала, а именно знала, что он не нанесёт ей удар, но всё равно до ужаса боялась. Наверное, потому что Персей также гладил её по голове и говорил красивые слова, а в итоге…

— Я не прикоснусь к тебе, если тебя это пугает.

И словно в подтверждение своих слов он мгновенно отстранил ладони от её лица. Там, где он прикасался, кожа горела огнём, и Медузии хотелось смыть его прикосновения вопреки кричащей интуиции, которая говорила о том, что он действительно хотел ей помочь.

— Только прошу тебя, не делай резких движений и молчи. Заклинанию нужно время, чтобы аккуратно срастить все мышцы, вены и артерии. Будешь вертеться — останутся шрамы, и я уже не смогу их залечить.

Он улыбнулся одними кончиками губ, как будто старался хоть как-то разрядить обстановку, но Медузия не оценила юмора и продолжила смотреть на него удивлённым и непонимающим взглядом, и улыбка тотчас исчезла с его губ.

Она не перестала смотреть на него с опаской. Кем бы он ни был, какие бы цели не преследовал, она ему не доверяла и доверять не собиралась.

— Прости, я должен был представиться сразу. Моё имя — Сарданапал. Я прибыл сюда по поручению своего учителя, — начал мужчина, усаживаясь недалеко от неё на какое-то странное сооружение.

Он сел, облокотившись локтями о свои колени, продолжая внимательно всматриваться в её лицо. Медузия подумала, не послал ли Сарданапала этот неизвестный учитель за тем лишь, чтобы избавиться от неё? По Греции ходило много легенд о ней, поэтому удивляться подобному Медузия перестала ещё четыре года назад.

— Нет, я не из здешних мест. Я знаю, кто ты, но мне с самого начала показалась эта история далёкой от истины. Впрочем, даже если бы оно было и так, я никогда не приму таких радикальных и варварских методов. Не могу похвастаться своей безгрешностью, всякое в жизни бывало. Но такие методы… Нет, это не мой профиль.

На мгновение на его лице проступила толика грусти, но почти сразу Сарданапал взял себя в руки и чуть оживлённее продолжил:

— На самом деле я из Ассирии, но давно уже живу на одном острове в Северной стране. Преподаю там в школе магии. А сюда прилетел, чтобы забрать Атланта. Я телепортировал его в школу около четырёх часов назад. Там о нём позаботится мой учитель. Я и сам собирался телепортировать следом, но моё кольцо словно сошло с ума, почувствовав сильный выброс энергии, поэтому я остался. Это был твой выброс энергии. Я быстро нашёл тебя, но к тому времени…

Он так быстро тарахтел, как будто боялся остановиться. Сарданапал ещё не скоро признается даже себе, что в эту самую минуту пытался говорить как можно больше, чтобы не дать ей возможности его прогнать. Что-то держало его здесь. Что-то необъяснимое. Это же «необъяснимое» завело его сюда, на другой конец острова. Он не знал, что именно позвало его, но что-то потянуло его. Кольцо… Не то чтобы сошло с ума, на самом-то деле. Всего лишь выбросило хаотично несколько искр и утихло.

Уже тогда он знал, что найдёт на этом греческом острове что-то бесконечно ценное. Лопухоиды называли это чувство по-разному: предвидение, предсказание, предчувствие… Маги же называли это шестым чувством и никогда не ставили его под сомнение. Интуиция мага никогда не ошибалась, поэтому шестому чувству доверяли, как собственным глазам и ушам.

По иронии судьбы этим «чем-то бесконечно ценным» оказалась молодая девушка.

«Продолжайте…» — жадно подумала Медузия, заметив его заминку, и Сарданапал тут же вскинул только что опущенный взгляд. Как будто он слышал…

— Есть одно заклинание, способное остановить время, — продолжил он чуть тише. — В зависимости от профессионализма мага можно остановить время от пары минут до нескольких часов. Оно входит в небольшой ряд запрещённых заклинаний. Со временем шутки плохи, поэтому я долго боролся за то, чтобы заклинание внесли в список запрещённых. Но твой случай был особенным, поэтому…

Он снова замолчал. Медузия понимала, что ему неловко говорить на эту тему, но он продолжал, слишком аккуратно подбирая слова. От Медузии не укрылось и то, как внимательно он следил за её реакцией на протяжении разговора, как будто ожидая вспышки в любую секунду. И в любую секунду готовый замолчать. Эта щепетильность восхищала и настораживала одновременно. Что такого с ним должно было случиться, что он научился так тонко чувствовать людей?

— Я вырос в семье мятежников, поэтому пришлось многое повидать. Это наложило отпечаток. Прости, я читаю твои мысли. Учитывая, что тебе сейчас предпочтительнее молчать, это наиболее подходящий способ поговорить. Если ты не хочешь, чтобы я лез к тебе в голову, я не буду. Обещаю.

«Как же вы тогда собрались со мной разговаривать?» — тут же ехидно подумала Медузия.

— Это будет сложнее, но всё ещё возможно.

«Чего уж там. Очевидно, какое-то время назад я лежала вовсе без головы. Думаю, чтение мыслей уж как-нибудь переживу».

— Хорошо. — Кончики его губ слегка потянулись вверх, но не прошло и двух секунд, как Сарданапал снова стал серьёзным. — Когда я тебя увидел, ты была уже…

Он снова остановился, очевидно подбирая более тактичное выражение, и Медузию это отчего-то резко вывело из себя. Брови её нахмурились, и она с трудом смогла удержать себя от резких движений и громких слов.

«Была уже что? Мертва? Обезглавлена? Что? Хватит подбирать передо мной слова. Я не слабонервная дева, чтобы упасть в обморок от неловко брошенной фразы. Доблестные герои Эллады не пеклись о моих чувствах последние восемь лет, так что и вам не стоит».

— Я ни в коем случае не хотел тебя обидеть этим поступком. Но я привык думать о своих словах, прежде чем они слетят с моих губ. Слова иной раз бывают острее ножа и ранят намного глубже, чем самый наточенный клинок. Орудовать словом нужно с не меньшим мастерством, нежели холодным оружием. Но люди почему-то не придают этому большого значения. Наверное, поэтому мы и получаем столько обид и разбитых сердец. Потому что люди попросту не умеют говорить.

Сарданапал произнёс эти слова с какой-то грустью и опустил глаза в пол, словно что-то обдумывая. И Медузии впервые стало стыдно за свою вспышку. Он действительно пытался не навредить ей. Он спас её. И он за всё это время ни словом, ни видом своим не сказал ничего о её внешности. И это уже о многом говорило. За последние восемь лет, что на неё было наложено проклятие, никто не мог удержаться от комментария по поводу её внешности. А он как будто вовсе не видел этого проклятия.

«Простите. Мне не следовало…»

— Нет-нет, не извиняйся, пожалуйста. Я понимаю твои чувства. Это мне стоило быть более учтивым.

«Куда уж больше?»

— Нет предела совершенству.

Медузию начала немного забавлять эта игра в мысленную перепалку, и она смягчилась.

«Что было дальше?»

— Дальше… Ты была обезглавлена, да. Но не мертва. Поэтому мне и пришлось поиграть со временем. Дело в том, что штопочное заклинание, способное пришить голову, достаточно простое, но использовать его нужно в первые полчаса. Учитывая, что ты была не одна, и всё ещё находилась на виду у Персея, который к тому же собирался забрать твою голову, без временного заклятия было не обойтись. Ну и, в качестве дополнения, мне пришлось немного подправить ему воспоминания.

Имя бывшего возлюбленного больно резануло слух. Сердце как будто на мгновение замерло, а после пустилось в неудержимый галоп. Она ещё не скоро свыкнется с мыслью, что единственный человек, который не отвернулся от неё и которому она доверяла, так безжалостно и жестоко предал её. Всё, что он говорил, было неправдой. А она верила каждому слову. Зарекалась не верить. Знала, что доверие — это непозволительная роскошь. И всё равно доверилась… Пошла на поводу у эмоций. Наивная дура!

— Это не ты была дурой. Это он — глупец, что не смог разглядеть в тебе тебя же.

«Сомнительное оправдание. И я бы попросила не лезть глубоко в мои мысли».

— Прости, но эти мысли ты держишь как раз на поверхности. И это не оправдание, это факт. В этом нет твоей вины. Любовь — это то, над чем мы не властны. Наше сердце не подчиняется разуму… Как бы нам того не хотелось.

«И кто же предал вас, что в ваших речах так много грустной мудрости?»

— Меня не предали. Но ничего хорошего из этого не вышло. В любом случае, всё это было очень давно… Настолько давно, что кажется, будто всё это было неправдой.

Он смотрел на неё с каким-то особым блеском в глазах. И она поймала себя на мысли, что всматривается в них так глубоко, будто пытается увидеть самое сокровенное. Ей казалось несправедливым, что он знал в мельчайших деталях о том, что с ней случилось, но не спешил открываться ей. Он слышал её мысли об этом… Медузия знала, что он прекрасно слышал. Но продолжал молчать, как будто она вовсе не задавала этого вопроса. Делал вид, будто не слышал вовсе…

И Медузия, сдавшись, подумала, что ей не особо принципиально знать глубокие тайны его прошлого. Возможно, они вообще больше никогда не увидятся, и она запомнит его лишь как человека, спасшего её от верной гибели.

«Зачем ему нужна была моя голова?» — чётко подумала Медузия и даже произнесла эти слова про себя.

Она намеренно избегала имени… Он и без того поймёт, о ком она. Сарданапал долго смотрел на неё, и Медузия понимала, что он не хочет поднимать больше эту тему. Очевидно, в его понимании, дальше было только хуже. Но он дал обещание… И, очевидно, для него это означало больше, чем просто слова.

— Он изначально пришёл за твоей головой. Царь Серифоса давно открыл на тебя охоту.

Медузия шумно выдохнула. Она знала, что все эти «доблестные» герои не просто так лишили её спокойной жизни. Она предполагала, что слухи о ней разнеслись далеко и кто-то точно хотел бы выделиться. Но до сих пор ей в голову не приходило, что Персей с самого начала действовал по чьему-то велению. Ей хотелось верить, что хотя бы что-то было правдой, но почему-то пока что все её желания разбивались вдребезги. Каждая следующая новость ранила больнее предыдущей.

«И какова же награда за мою голову?» — поспешно подумала Медузия, желая отвлечь себя от угнетающих мыслей. Тема, разумеется, оказалась не самой подходящей.

— Принцесса и полцарства в придачу.

Принцесса… Ну конечно. Глупо было даже спрашивать. Что ещё могли пообещать за голову чудовища? И он всё рассчитал. Приручил её, сыграв на её страхах и комплексах.

— Ты напрасно так думаешь о себе, — подал голос Сарданапал, очевидно прочитав её мысли.

«А как ещё мне думать? В Греции ходят споры, кто страшнее: я или старуха из Фив».

— Ты прекрасна! — выпалил Сарданапал.

Медузия услышала в его голосе нотку упрямства и строгости. Как будто ему уже надоел этот спор, и этой фразой он решил поставить точку. Жаль только, что у неё эту точку поставить не получалось.

— Просто ты не видишь того, что вижу я.

Его голос снова стал на градус теплее, и он отвёл взгляд, как будто коря себя за свою импульсивность и несдержанность. Медузия поняла, что спорить с ним бесполезно, и не захотела больше продолжать эту тему.

Далее он долго рассказывал, как подменил её голову на дыню, как телепортировал её сюда — в какую-то пещеру, чтобы не находиться на открытом солнце, — как изменил воспоминания Персею и как вернул её к жизни. Больше они не пререкались, и она просто слушала его.

Она смогла начать говорить самостоятельно уже через два часа. Тему Персея больше не поднимали. А к теме проклятия вернуться пришлось, хотя повод в конечном итоге порадовал. Так Медузия и узнала, что Сарданапал весьма талантливый и сильный маг. Когда он снял с неё проклятие едва ли не по щелчку пальцев, вернув ей истинную красоту.

Она долго благодарила его за всё, что он сделал, но тот лишь отмахивался от неё, словно это был сущий пустяк. А потом внезапно предложил ей полететь с ним в странную снежную страну, где была единственная на тот момент школа магии. Медузия посчитала, что это прекрасная возможность начать новую жизнь, при этом получив бесценные знания, и согласилась.

Школа в итоге оказалась маленьким замком, воздвигнутым вокруг одинокой башни, а учениками — такие же великовозрастные выходцы из разных уголков мира.

Годы сменяли друг друга, и Медузия с каждым разом всё отчётливее понимала, что когда-то наступит день, когда она больше не сможет оставаться здесь. Она уже сейчас достигла своего максимума в обучении, и дальше двигаться было некуда. Сколько у неё ещё получится вот так оставаться здесь, пользуясь милостью Сарданапала, она не знала. Но однажды академик просто подошёл к ней и сказал:

— Я думаю об этом уже несколько недель, и меня не отпускает одна идея. Дело в том, что в Тибидохсе не хватает преподавателей, а у тебя очевидный талант к нежитевежению. Может быть, ты хотела бы пополнить преподавательские ряды? Не сейчас, разумеется. Сейчас тебе ещё предстоит многое узнать, но, возможно, ты приняла бы моё предложение с дальнейшей перспективой?

И Медузия согласилась. Как-то слишком легко и быстро. Как будто только этого предложения и ждала. А Сарданапал как-то слишком обрадовался. Но никто из них не предал большого значения реакции друг друга.

А потом всё как-то завертелось-закрутилось. Года перетекали в десятилетия, десятилетия — в века, и Медузия не заметила, как сердце, наглухо покрытое слоем льда и бережно оберегаемое от любого внешнего воздействия, начало потихоньку оттаивать. Сначала ежедневная работа над книгами в библиотеке, плавно перешедшая в кабинет академика с поимкой первого хмыря. Затем вечерние встречи и разговоры ни о чём. Ряд научных открытий и первое изобретённое ею заклинание… Всё это пронеслось, казалось бы, за мгновение. Медузия далеко не сразу нашла в себе смелость признаться даже самой себе, что корочка льда, покрывающая её сердце, с каждым днём и с каждой встречей с академиком становится всё тоньше, грозя в скором времени вовсе исчезнуть.

А потом началась война… И смела все воздвигнутые долгими веками стены, оставив после себя руины, на которых им казалось невозможным, но предстояло построить что-то, хотя бы отдалённо похожее на счастье. И они строили… Долго и кропотливо расчищали руины и воздвигали новые стены, за которыми пытались укрыться вдвоём.

Почти целое тысячелетие ушло на это строительство…

Чего только не происходило за это время. Они сближались и отдалялись. Ругались и мирились. Сходились и расходились. Медузия трижды перебила всю посуду в Тибидохсе, вынуждая академика каждый раз полностью обновлять кухонную утварь. Но что оставалось постоянным, так это любовь.

На пятое столетие они прогуливались по окрестностям Тибидохса и разговаривали, когда вдруг Сарданапал остановился и спросил: «Ты выйдешь за меня замуж»?

Голос его был спокоен и мягок, но вопрос оглушил Медузию на добрых пару минут. Отчего-то это предложение настолько напугало её, что она долго не могла вымолвить ни слова. Отчего-то перед глазами тотчас пронеслись, словно на быстрой перемотке, года, проведённые на греческом острове в компании Персея, казалось бы, целую вечность назад. Она и сама не могла объяснить, что было общего у этих событий. Но в тот момент, когда оцепенение спало, она смогла лишь прошептать испуганное: «Нет».

Сарданапал лишь мягко улыбнулся, словно пытался показать, что всё в порядке, но Медузия ясно видела, что это его расстроило. Хотя он тотчас же взял себя в руки и быстро сменил тему, начиная рассказывать какую-то очередную историю о том, как на днях водяные и лешаки вновь не поделили сторожку Древнира и разругались в пух и прах.

Медузия не извинялась за свой отказ, но её мучило чувство вины. Она понимала, что сделала правильный выбор, но ей всё же стоило с ним объясниться… Но момент был упущен.

К теме было негласно принято обоюдное решение не возвращаться. Года снова потекли рекой, сменяя друг друга. Научные работы Медузии постоянно пополняли библиотечные полки в секции нежитеведения. Тибидохс в те годы впервые в качестве эксперимента открыл магспирантуру по трём направлениям, и Медузия в первый же год взяла двенадцать магспирантов. Работы изрядно прибавилось, и в следующие пару десятков лет отношения с академиком снова больше стали напоминать дружеские, нежели романтические, хотя они и не обсуждали это.

Да и некогда было об этом думать. В мире тоже события сменяли одно другое. Падение Западной Римской империи, образование и падение Тюркского каганата, возникновение русского государства и восход династии Рюриковичей. Сложно было угнаться за всем. Но ближе к концу первого тысячелетия новой эры в отношениях Медузии и Сарданапала потепление окончательно укрепилось, а стены, воздвигнутые ими в новом тысячелетии, наконец-то прочно укрепились и падать больше не собирались.

Работа с магспирантами влилась в общий график и больше не занимала всё свободное время. И у Медузии и Сарданапала снова появилось время на вечерние чаепития. В один из таких вечеров академик снова озвучил тот самый вопрос, что поверг Медузию в шок почти целое тысячелетие назад.

И снова получил отказ…

Правда, голос в этот раз у Медузии был не такой испуганный и сдавленный, а спокойный и мягкий. А взгляд академика не сочился печалью. Он словно ожидал именно этого ответа. Они молчали около минуты, а потом Медузия, словно спохватившись, затараторила как никогда прежде. Она говорила о том, что им не обязательно жениться, чтобы любить друг друга, что это ничего не изменит, что она не хочет торопиться. Она озвучивала один довод за другим, словно каждый из них мог оправдать её ответ. Не сказала лишь одного: о собственном страхе.

Это сложно было объяснить. Предательство Персея всё ещё изредка всплывало в сознании как давно забытое, но не похороненное окончательно воспоминание. Иногда ей казалось, что всё это было так давно, что она и вовсе и не помнит, но изредка… совсем внезапно… когда Медузия теряла бдительность и слишком расслаблялась, воспоминание пугало её ночным кошмаром, заставляя вновь пережить всё по новому кругу.

Это было нерационально. Она знала, что с Саранапалом этого не повторится. Только не с ним. Но всё равно продолжала бояться.

Он заставил её замолчать на седьмом аргументе. Поймал её ладони, когда его слова не были услышаны, и сильно сжал, чтобы она обратила-таки на него внимание. Она замолчала, смотря на него в упор, и больше не проронила ни слова.

— Не нужно ничего объяснять. Нет — значит нет. Если тебе нужно время, я буду ждать. Если ты никогда не захочешь выйти замуж, значит, так тому и быть. В конце концов, как бы мне не хотелось на тебе жениться, но важнее на самом деле не стать твоим мужем, а быть всегда с тобой. Ты всегда будешь мною любима. Вне зависимости от твоего ответа. Я же, в свою очередь, постараюсь сделать всё возможное, чтобы подпитывать твою любовь ко мне.

— Я бы хотела, но пока не уверена, что готова. Спроси меня об этом ещё через тысячу лет, и я обещаю подумать.

И он спросил. Ровно через тысячу лет, 13 февраля 1778 года. Это был последний раз, когда они были в лопухоидном мире. Была пятница, все уроки проведены, а магсертации — проверены, и Сарданапал предложил оставить Тибидохс на несколько часов и посетить роскошный праздник в Зимнем дворце. Их имена чудодейственным образом появились в списке приглашённых гостей за два часа до начала торжества.

Это был не первый раз, когда они бывали на балах и маскарадах при царском дворе. Последний раз они были здесь, когда сам Пётр Великий давал балы. Сарданапалу тогда пришлось на несколько часов оставить бороду и усы в Тибидохсе под чутким контролем Ягге, иначе он рисковал остаться без них на всю жизнь. Об отношении великого царя всея Руси к бородам знали даже в магическом мире.

Сейчас же за бороду и усы можно было не волноваться, и те от счастья настолько сходили с ума, что перевязались узлом между собой, заставляя академика снова их распутывать.

Они прибыли во дворец как раз вовремя, когда Императрица Екатерина объявила праздник открытым. Повод был особенно важным — рождение первого внука Императрицы Александра. Даже украшение Эрмитажных залов кричало об этом. В одной из соседних комнат были видны громадные вензеля буквы «А».

Медузия с Сарданапалом, прибывшие сюда развлечения ради, быстро влились в общую канву танцев. Менуэт быстро сменился полонезом, а вслед за ним быстро наступила очередь кадрили. Вторую и третью кадриль они пропустили, хотя побыть наедине им так и не дали. Сам Светлейший князь Потёмкин просил Медузию о танце. К мазурке они снова вернулись на танцпол, а после наступило время ужина, которого с огромным нетерпением ждали все молоденькие девушки, жаждущие провести со своим кавалером как можно больше времени за беседой, которую уже никто не смел прервать.

Медузия много смеялась в этот вечер и в целом считала его успешным. Они давно не проводили время вместе за пределами школы. Когда отношения длятся больше тысячи лет, о свиданиях вспоминать приходится намного реже. Сегодня был какой-то особенный день. И не только потому, что в императорской семье родился новый наследник.

После ужина наступило время завершающего вечер вальса. Она любила этот танец. В вальсе они оба чувствовали себя намного свободнее и комфортнее. Кроме того, из всех бальных танцев именно вальс позволял находиться максимально близко друг к другу, тем более — лицом к лицу.

Они кружились в вальсе и разговаривали одновременно обо всём и ни о чём. Медузия наслаждалась моментом. Её ладонь сжимала ладонь академика, облачённая в белую перчатку. Ткань была бархатистой и приятной на ощупь, но при всех преимуществах это, пожалуй, была единственная часть его гардероба, которую Медузия предпочла бы убрать.

Когда-то она была бы благодарна за такое изобретение. Когда-то, когда вздрагивала от каждого чужого прикосновения. В то время она бы, пожалуй, собрала для себя целый гардероб из перчаток и не снимала бы их ни на минуту. Но сейчас… Сейчас она любила прикосновения. Особенно те, что исходили от академика. Они всегда были поверхностными и аккуратными. Он прикасался всегда кончиками пальцев и даже ладонь сжимал не настолько сильно, чтобы у неё всегда был выбор. Как будто всё ещё помнил… И эта бережность в прикосновениях всегда подкупала. Медузии хотелось прикасаться к нему больше. Урвать каждое мгновение.

Она не любила перчатки. Но они были обязательной частью бального этикета, и пренебречь ими было кощунством.

Она почувствовала, как Сарданапал сжал её ладонь чуть сильнее, и Медузия тотчас снова взглянула на него.

— Ты выйдешь за меня замуж?

На мгновение Медузия замерла от неожиданности, и взгляд её стал удивлённым, но почти сразу она вернула себе улыбку и застенчиво опустила глаза. Сарданапалу показалось, что на её щеках даже едва заметно проступил румянец. Всё было так… Странно. Так по-лопухоидному. Но Медузию отчего-то позабавила эта мысль.

— Ты запомнил, — улыбаясь, прошептала она, снова поднимая на Сарданапала взгляд.

— Разве я мог забыть? Ведь ты обещала подумать, если я спрошу через тысячу лет.

Академик улыбнулся. Медузия захохотала.

Всё было не так, как в прошлые два раза. Тогда она пугалась одного лишь предложения, но сейчас откровенно веселилась и своим весельем заражала его.

— Я думала. Тысячу лет.

— Правда?

Её глаза впервые блестели озорством и кокетством. Как будто она вмиг помолодела на целую вечность. Даже когда они только встретились, её глаза так не блестели. И это отчего-то так сильно грело душу.

— Да.

Снова эта слегка застенчивая, но в то же время открытая озорная улыбка. Как будто и не её вовсе. Разве кто-то когда-то мог хотя бы подумать, что строгая доцент Горгонова бывает такой? Едва ли.

— И каков же ответ?

Она сделала вид, будто задумалась, но Сарданапал, за столько лет выучивший её от и до, прекрасно знал это выражение лица. Прекрасно знал, что она сейчас совсем не думала о принятии решения. Она уже его приняла. Сарданапал лишь боялся, что всё окажется сном или его фантазией. Но ему так хотелось верить в чудо…

— Да, — легко и непринуждённо ответила она.

Улыбка снова озарила её лицо, а академик счастливо выдохнул и неверяще переспросил:

— Да?

— Да.

С бала они ушли счастливые. А на следующий день академик подарил Медузии простенькое, но изящное в своей простоте кольцо с александритом. Совсем недавно на Буяне раздобыли несколько кристаллов. Название ещё не придумали, оставив это дело лопухоидам. Сарданапал назвал его так, отдавая дань уважения и благодарности маленькому наследнику российского престола, благодаря которому они с Медузией попали на этот бал. Правда, лопухоиды, когда найдут камень через половину века, придумают совершенно другую историю, а главным героем будет уже совсем другой Александр. Но Сарданапалу это было уже неважно.

* * *

Медузия вертела на безымянном пальце левой руки кольцо, подаренное Сарданапалом более двух веков назад. Вся её жизнь, все воспоминания сейчас пронеслись перед глазами за мгновение. Сколько им пришлось пройти вместе, прежде чем пожениться…

— Как бы мне хотелось попросить тебя остаться…

Голос Сарданапала окончательно вывел Медузию из раздумий, и она увидела его задумчивый взгляд. Как будто он и ни ей вовсе говорил это, а лишь озвучивал свои мысли.

— Я сойду с ума, если останусь здесь, зная, что она там одна.

За воспоминаниями ей удалось немного успокоиться, но стоило мыслям вернуться в настоящее, как пальцы снова мелко задрожали, а тревога внутри стала нарастать.

Сарданапал как-то тоскливо улыбнулся лишь кончиками губ, а потом повернулся и сказал:

— Именно поэтому я тебя об этом не прошу.

Он знал её слишком хорошо… Впрочем, за столько-то тысяч лет…

Медузия мягко прикоснулась к ладони Сарданапала. Ей хотелось сказать ему, что не смотря ни на что она всегда рядом. Но слова и не нужны были. Академик тотчас перехватил её ладонь и поднёс к губам. Кому из них было тяжелее, было спорным вопросом. Но вне зависимости от ответа, Сарданапал всегда брал на себя больше забот, считая, что на её плечах висит и без того слишком много ответственности.

— Прости, но нам уже пора. Скоро все начнут собираться.

Медузия кивнула и мягко высвободила свои ладони, задержавшись прикосновением на пальцах академика чуть дольше. Всего лишь какие-то доли секунд, но он обратил на это внимание.

Она потянулась к столу за брошенной наспех мантией, надела её и попыталась застегнуть пуговицы, но пальцы сильно задрожали, и она не смогла продеть ни одну пуговицу в петлю. Сарданапал наблюдал за этими мучениями не больше минуты, а потом снова приблизился и прошептал, касаясь кончиками пальцев её ладони:

— Позволь мне помочь.

Медузия послушно опустила руки, понимая, что из-за нервов действительно не могла совладать с собственными руками. Только перед ним она могла показать свою слабость… Даже такую мелочную. Никому больше не позволялось видеть её уязвлённой и слабой. Она делала всё для этого. Только ему она могла открыться. И это уже давно стало обыденностью.

Сарданапал медленно, но ловко застёгивал пуговицы её мантии, и вместе с ней как будто закрывалась и сама Медузия. Он знал, что эта минута слабости не оставит за собой и следа, когда они выйдут из кабинета. Эта минута слабости превратится в ярость и гнев, когда они доберутся до Дубодама, и она сметёт всех и вся на своём пути. Но пока ей нужно было ещё пару минут, чтобы прийти в себя. Всего лишь пара минут…

— Мы ведь вытащим её, да?

Голос Медузии прозвучал как-то тихо и жалобно. Он, только что закончив с последней пуговицей, резко поднял на неё взгляд. В глазах её было столько отчаянной надежды… И бесконечного страха.

— Разумеется. Я обещаю тебе.

Сейчас ей жизненно необходимо было это обещание. Ей нужно было услышать, что он сделает всё возможное, чтобы спасти их дочь. Не знать, а именно услышать, чтобы зафиксировать в памяти эти слова и прокручивать каждый раз, когда отчаяние будет наступать на пятки. А оно будет… Будет лететь следом, заставляя всплывать в голове назойливую мысль, что уже поздно. Именно в такие моменты ей понадобится это напоминание. Ведь он обещал…

Медузия слабо кивнула, а потом её взгляд наполнился благодарностью, а ещё через несколько секунд, она вновь выпрямила спину, вздёрнула подбородок и вернула себе былую решительность и уверенность. И означало это только одно: она была готова.

Вскоре кабинет опустел — и словно и не было ничего. Только яркие, почти минуту не прекращавшиеся вспышки семи радуг «Грааль Гардарики» доказывали, что большая группа магов только что покинула Тибидохс.