Золотые цепи (гет)

День свадьбы наступил столь же внезапно, сколь внезапно имели обыкновение наступать все наиболее значимые и волнительные дни в жизни Андрианны. Ощущать себя почти замужней дамой было странно и, вместе с тем, приятно. Радостное волнение захлёстывало Андрианну с головы до пят, заставляя трепетать одновременно от ужаса и от переполнявшего всё естество восторга.

Подумать только — сегодня, наконец, сбудутся давние, ещё детские мечты Андрианны о суженом! О знатном темноволосом суженом, по венам которого текла магия молний. О совершенно необыкновенном суженом для юной шеляртской панночки. И сердце билось сильнее, когда Андрианна думала о том, что вот-вот должно было случиться: сегодня она выйдет замуж, станет королевой, станет самой значимой женщиной в Эларе, обретёт в одночасье любовь и счастье, богатство, почести, самый высокий титул, что только можно пожелать — всё это и не снилось несчастной Людмитке, которой пришлось выбрать в супруги почти нищего пана (да и можно ли было называть его хотя бы паном) Бориса Триницкого...

Андрианна всё воображала себя блистающей на сегодняшнем торжестве, впечатляющей всех многочисленных придворных своей красотой, своими манерами, простотой в обращении и... Наверное, не стоило витать в облаках и жаждать мгновенного триумфа — довольно ведь было уже того, что Андрианна выходила замуж за самого короля.

И всё же... Людмитка ведь улыбалась и важничала, дразня сестёр в день своей свадьбы, и с каждым мгновеньем, приближающим долгожданное замужество, Андрианна всё больше и больше начинала понимать старшую сестру. Ох! Только бы здесь, в Элленгорне, оказались сегодня рядом с ней Доброслава, Стефания да Казимирка!..

По правде говоря, если верить сеньоре Маргрете, едва ли сегодня Андрианна сумеет впечатлить придворных — сегодня должны были случиться только венчание да первая брачная ночь. Все прочие торжества планировались на завтрашний и послезавтрашний дни — на них Андрианне следовало появиться уже королевой, с золотыми наручами замужней женщины, в белом платье с обилием золотой вышивки... Однако, это было, в общем-то, неважно. Днём позже, днём раньше — какая была разница теперь, когда мгновения триумфа были так близко, что, казалось, можно было коснуться их рукой?

Сегодняшний день для Андрианны начался с чудесного, солнечного утра, когда от одного вида залитой светом комнаты хотелось вскочить с кровати и, схватив Марийку за руки, пуститься в пляс. Это ли не должно было служить самым лучшим предзнаменованием для заключения брачного союза?..

Чуть позже Лита и Марийка помогли Андрианне залезть в ванную, вымыли почти до скрипа, намазали ароматными маслами, тщательно помыли, расчесали и уложили ей волосы. Одевали Андрианну не менее старательно. Не одевали даже — облачали слой за слоем, начиная от почти прозрачной нижней рубашки, что ничего толком не могла скрыть, и белоснежными шёлковыми запястными лентами, и заканчивая свадебным розовым платьем с цветочным узором. Свадебное платье отличали необычно короткие рукава (едва прикрывающие локти), призванные облегчить снятие девичьих запястных лент и надевание полагающихся замужней женщине наручей.

— Ой, какая красивая вы, панна! — улыбалась Марийка, помогая Андрианне облачаться в свадебное платье. — Прямо всамделишная королевишна!.. Даже не верится!

Платье и вправду было премилым, пусть Андрианна и предпочла бы, чтобы ткань оказалась голубого, а не розового цвета. Но торжественным цветом⁽¹⁾, соответствующим положению её семьи, был розовый. А что в жизни юной девушки могло быть более торжественным, чем свадьба? К платью полагался даже парлет — пусть и столь тонкой ткани, что через него прекрасно видна была нежная кожа Андрианны.

— Это правда, сеньорита! — поддержала Марийку Лита, обычно не слишком приветливая с шеляртской моуроской. — Вы чудо как хороши в этом платье! Давно, должно быть, в Эларе не было столь прелестной и очаровательной невесты!.. Вы — наша шеляртская роза! Юная и прекрасная!

Перед Андрианной стояло зеркало, в которое можно было увидеть себя от макушки до пят, и она не могла удержаться, чтобы не засмотреться на своё отражение. Да, платье было премилым: не смотря на слишком короткие рукава, из-под которых торчали запястные ленты, розовый цвет (розовый всегда был больше цветом Людмитки, и это почему-то чуточку уязвляло), чудесный полупрозрачный парлет... Андрианна смотрелась в своём свадебном уборе недурно, пусть и полагала, что парлет следовало бы сделать из другой, более плотной, ткани, а само платье выбрать небесно-голубого цвета.

Андрианна знала от сеньоры Маргрете — завтрашним утром не будет позволено надеть никаких успокаивающих сердце парлетов или фишю. Новая королева Элара должна была показаться перед своими подданными в первое послесвадебное утро ослепительной, блистательной — и в понятия Элленгорна о красоте и блистательности парлеты не входили. Они, по словам сеньоры Маргрете, ещё могли считаться позволительными юной скромной девице, прибывшей из далёкой провинции, но уж никак не подобали супруге правящего монарха, если та не носила дитя.

Безумно хотелось хотя бы ненадолго остаться с Марийкой наедине. Не хотелось видеть никого больше в девичьих — о, пока ещё девичьих — покоях. Тем более, не хотелось видеть Литу, что весьма охотно доносила дуэньям о любом Андрианнином шаге.

— Да, платье действительно чудесное, — согласилась с тихим вздохом Андрианна, позволяя себе немного повертеться перед зеркалом, оглядывая каждый вышитый белый или тёмно-розовый цветок на шелестящей ткани. — Лита, ты не спросишь сеньору Маргрете, что ещё мне нужно надеть или сделать?

Видеть сеньору Маргрете, конечно, не хотелось. Но сеньора Каталина — так некстати — вчера свалилась с простудой, и дяденька Сержиус решил не допускать её до Андрианны до полного выздоровления. К тому же, от нежеланного присутствия Литы возможно было избавиться лишь так — пусть и на совсем недолгий срок.

Лита кивнула, присела в книксене и убежала звать сеньору Маргрете. Марийка и Андрианна остались в комнате совсем одни, и Андрианна позволила себе широко улыбнуться верной служанке. Как хорошо это было — улыбаться искренне и открыто, не пытаясь сдерживать свою улыбку и не боясь показаться нелепой или не вполне красивой!.. В Шелярте Андрианне не было нужды это осознавать, но здесь, в Элленгорне, под неусыпным оком мучительницы Маргрете, возможность открыть кому-то свои чувства и страхи была попросту бесценной.

— Милая Марийка, как бы я хотела, чтобы платье оказалось голубым или синим! — мечтательно вздохнула Андрианна. — Очень жаль, что это совершенно невозможно из-за сотни элленгорнских правил и традиций: я бы так чудесно смотрелась бы в голубом!..

Марийка посерьёзнела вмиг, и принялась расстёгивать пуговицы на кармане своего передника. Из кармана показался кулон — совсем небольшой, не больше монеты — на серебряной толстой нити. Кулон был вышитым (совсем по-шеляртски, в Элленгорне такое и не увидеть), и от него явственно исходила тёплая слабая магия талисманов и амулетов.

Марийка на мгновение дала кулон в руки Андрианне, чтобы та могла разглядеть эту вещицу: на небольшом круглом поле были вышиты прелестная роза (голубого цвета, столь любимого Андрианной) и чёрный с фиолетовым дракон на заднем плане. В стебле розы виделись едва заметные «бриллиантовые» нити, которыми обычно на изнаночной стороне оберегов особыми стежками выводились знаки.

— Панна Андрианна, вы уж наденьте оберег, не побрезгуйте, — едва слышно шепнула Марийка, словно кто-то в пустой комнате мог их подслушать, и, не дожидаясь ответа забрала оберег из Андрианниных рук и принялась цеплять кулон к одной из мелких петелек на изнаночной стороне короткого рукава свадебного платья, — мы с панной Доброславой специально для вас его приготовили ещё дома, мне только что-нибудь связанное с женихом вышить оставалось. Вы здесь роза, а на гербе вашего жениха, как мне сказали, есть дракон.

Андрианна счастливо улыбнулась. Как радостно было знать, что и Марийка, и Доброслава так беспокоились за неё, что сотворили такую прелесть!..

И как неприятно было в следующее мгновенье услышать, как открылись двери в покои, и увидеть сеньору Маргрете и Литу! Лита, чинно следуя за Андрианниной дуэньей несла что-то на бархатной подушке. А затем Андрианна увидела тонкий золотой венец, украшенный розовыми сапфировыми лепестками — невероятно гордая собой Лита положила подушку на столик и присела перед Андрианной в книксене.

Венец тоже был чудесен, как и платье. Он украсит голову Андрианны сегодня?.. О, должно быть он будет прекрасно смотреться в её волосах!.. Андрианна улыбнулась, подумав, что всё, что украшало волосы Людмиты в день свадьбы — скромный цветочный венок. Осознавать, что ей самой предназначено нечто большее, чем брак с каким-то нищим шеляртским шляхтичем, приносило определённое удовлетворение (пусть думать так и было дурно). А осознание, что младшим сёстрам тоже не суждено добиться столь же выгодных партий, и вовсе заставляло сердце Андрианны трепетать от восторга.

Следующие несколько мгновений, впрочем, погасили эту радость: в комнату вошла ещё одна служанка, державшая в руках нечто кружевное и нежно-розовое. Присмотревшись чуть лучше, Андрианна поняла, что этим нежно-розовым и кружевным была вуаль. А в следующее мгновенье, когда служанка разложила кружева на столике рядом с принесённой Литой подушкой, оказалось, что вуалей было целых две.

— Спасибо, Белинда, — равнодушно поблагодарила служанку сеньора Маргрете, и та тут же присела в реверансе. — Лита, помоги сеньорите надеть и закрепить вуали — сначала короткую, она должна закрывать в первую очередь глаза, затем длинную, что должна заканчиваться чуть ниже уровня груди. Закрепите шпильками — но так, чтобы перед брачным ложем удобно было их снять.

Сердце Андрианны едва не остановилось. Вновь — как и до беседы с прелатом — захотелось расплакаться. Даже тёплая домашняя магия, что была вплетена в марийкин амулет, не помогала справиться с засевшим в груди разочарованием. Прошло всего лишь какое-то мгновенье — и в душе Андрианны, вместо пренебрежительного, снисходительного сочувствия Людмитке, поселилась жгучая зависть к ней же.

Людмите не пришлось надевать вуаль на свою свадьбу. В шеляртских свадебных традициях не было никаких вуалей. В шеляртских свадебных традициях невеста стояла перед алтарём, в нарядном платье и обязательно в белоснежных сапожках, и волосы невесты, заплетённые в косу с лентой, украшенные цветочным венком, были открыты окружающим взглядам. Считались едва ли не главной гордостью невесты.

Надевать чепец замужней женщины полагалось уже после — на полуночных очепинах, куда уже не пускали юных панночек. Тогда невесте расплетали волосы, укладывали их узлом на затылке и закрывали получившийся узел специальным чепцом.

— Обязательно мне надевать вуали, сеньора Маргрете? — едва слышно поинтересовалась Андрианна, с грустью рассматривая прекрасное кружево, которое сейчас должно будет закрыть её лицо и волосы. — Я думаю, что хотела бы обойтись без них.

Разве получится у Андрианны блистать сегодня, если лицо и большую часть волос скроют вуали?.. Разве сумеет хоть кто-то разглядеть сегодня её красоту: нежность её кожи, блеск голубых глаз, шёлк рыжих локонов?.. Разве будет она сама чувствовать себя той шеляртской розой, как все называют её?..

У Людмитки волосы с детства были жиденькие и никогда не отрастали достаточной длины — и ей и то было дозволено стоять в церкви в день венчания с головой, покрытой только цветами. Так почему же Андрианне надлежало надеть вуали, прячась от всех, словно она сделала нечто дурное?..

—  Вуали надевают на всех женщин, что входят в семью Миивов, — ответила сеньора Маргрете несколько раздражённо. — Что у вас за капризы перед самым венчанием, Андрианна? Мне казалось, прошлые несколько недель вы старались убедить меня, будто прекрасно понимаете, на что именно идёте.

Андрианне хотелось возразить дуэнье. Сказать что-то остроумное о том, что она думает о сотне всевозможных элленгорнских правил, представлявшихся ей то глупыми, то чрезмерными, то и глупыми и чрезмерными одновременно. Только вот в голову не лезло ничего, что сеньора Маргрете не сочла бы ребячеством, неуместными в день свадьбы капризами дурно воспитанной девицы, и Андрианна промолчала.

Только плечи её поникли. Вновь нестерпимо хотелось заплакать. Пожалуй, единственная польза, что могла быть от этого злосчастного кружева — слёзы, если Андрианна всё же не выдержит, не будут заметны на венчании. Только вот Андрианна совсем не собиралась плакать, пока не увидела эти вуали.

— Лита, — вновь обратилась к служанке сеньора Маргрете, не обращая больше внимания на воспитанницу, — помогите сеньорите надеть и закрепить вуали. Потом — тиару. Я буду ждать вас внизу через час. Надеюсь, этого времени хватит, чтобы завершить все приготовления.

Лита снова присела в реверансе и послушно шагнула к столику, на котором лежали названные предметы. Сеньора Маргрете развернулась, и снова зашуршали жёлтые юбки её вдовьего платья — сеньора Маргрете уходила прочь, оставляя Андрианну с Литой, Марийкой и Белиндой.

Голоса церковных певчих доносились до Андрианны словно сквозь сон. Она будто и слышала их пение, но только вот от волнения не могла разобрать ни слова. Всё вокруг неё состояло из марева множества звуков, что сливались во что-то единое, не похожее ни на что, знакомое Андрианне раньше.

Эти мгновенья — или часы, если учесть, что богослужения обыкновенно бывали весьма долгими — должны были стать самыми счастливыми в жизни Андрианны Казицини. Только вот счастливой Андрианна себя не чувствовала. Мешали злосчастные кружевные вуали, сквозь которые невозможно было ничего увидеть. Разве должно это было быть так? Казалось бы — это лицо Андрианны должно было оказаться скрытым от чужих взглядов, но она сама не должна была потерять способность видеть окружающих. Но нижняя вуаль была слишком плотной, а вторая, надетая поверх неё, только довершала дело, а, может быть, дело и вовсе было в каких-нибудь чарах, наложенных на эту злосчастную ткань. Только вот итог всё равно был один — Андрианна Казицини не могла видеть ничего, кроме, разве что, мерцания множества свечей. Всё остальное — лица собравшихся в соборе людей, священнослужителей, короля, детали на их одежде — оставалось для неё скрытым.

Андрианна уже долго стояла на коленях на генуфлектории, что должен был располагаться почти прямо перед алтарём. По правую руку от неё, тоже на коленях, стоял король. Андрианна знала, что это именно король, пусть и не могла его увидеть. Духовенство возносило молитвы — кажется, те же, что звучали в день Людмиткиной свадьбы, только звучали они сейчас раз в сто торжественнее.

Сколько это уже длилось? Несколько минут? Множество часов? Андрианна не знала. Она могла только думать о том, что стоять на коленях было так утомительно, почти до боли утомительно, что от невозможности разглядеть хоть что-нибудь уже кружилась голова и накатывал страх, от которого не помогал даже кулон, прикреплённый верной Марийкой к изнаночной стороне рукава.

Андрианна не испытывала теперь ни волнения, ни восторга, положенного выходящей замуж барышне. Ей просто хотелось, чтобы всё это закончилось как можно быстрее, чтобы она оказалась в объятиях законного супруга, чтобы тот поцеловал её нежно и трепетно, как пишут про поцелуи в романах и поэмах. Но венчание всё длилось, и Андрианна была близка к тому, чтобы потерять всяческое терпение.

До генуфлектория её, за руки, провели две девочки, головки которых были — если довериться сеньоре Маргрете, вчера и позавчера потратившей время, чтобы объяснить Андрианне, как будет происходить венчание — украшены цветочными венками. Платья на девочках, ещё не достигших хотя бы физического совершеннолетия, вероятно, были белыми, как полагалось одеваться девочкам-цветочницам и мальчикам-пажам на свадьбах. Андрианна знала это от своей нелюбимой дуэньи, но не могла даже полюбоваться.

— Эвеллус Миив, король Эларский, согласен ли ты взять в жёны Андрианну Казицини? — наконец, спросил прелат, и Андрианна надеялась, что всем в соборе не был слышен её облегчённый выдох.

Эти слова означали — венчание подходило к концу. Оставалось совсем немного — и с рук Андрианны снимут запястные ленты, наденут на них золотые наручи. Она станет замужней женщиной, станет королевой. До этого мига оставалось совсем немного времени, и Андрианне следовало потерпеть ещё чуть-чуть, прежде чем все проблемы и переживания останутся для неё позади.

— Согласен, — ответил король словно несколько поспешнее, чем следовало бы.

Голос его показался каким-то странным. Охрипшим, что ли? Словно надтреснутым. Голос короля не должен был оказаться таким! Нет! В поэмах, которые Андрианна читала, рыцари и герои разговаривали с прекрасными дамами сильными, звучными голосами, которыми хотелось заслушиваться, но...

— Андрианна Казицини, согласна ли ты взять в мужья Эвеллуса Миива, короля Эларского? — вновь послышался голос прелата, отвлекающий Андрианну от её мыслей о голосе будущего супруга.

— Согласна, — тут же ответила на слова прелата Андрианна, и голос её, должно быть, тоже прозвучал не столь красиво, как учила сеньора Маргрете.

Быть может, причина странного звучания голоса короля была в том, что он тоже волновался? В конце концов, Андрианна ведь волновалась всё сегодняшнее утро. Разве не мог король переживать из-за вступления в брак? Для него их свадьба тоже была событием — ведь король не был вдовцом, венчающимся повторно. Сердце Андрианны вновь забилось ровно. Всё шло вполне хорошо, подумала она, позволив себе слабо улыбнуться. Осталось потерпеть ещё чуть-чуть, и всё и вовсе станет идеальным.

Настал черёд принесения друг другу брачных обетов — тех, которые сеньора Маргрете заставила Андрианну вызубрить наизусть. Сначала обеты произнёс король — Андрианна не слишком в них вслушивалась. Она только повторяла про себя то, что парой секунд позже должна будет сказать сама. Нельзя было забыть ни единого слова из этих клятв — ведь произнести их придётся перед огромной толпой элленгорнцев!..

И это, впрочем, тоже закончилось вполне благополучно. Андрианна ничего не забыла, нигде не запнулась, и голос её прозвучал на этот раз куда ровнее... Один из священнослужителей снял с головы Андрианны золотой венец. Справа от неё послышался какой-то шорох — должно быть, король снимал со своей головы корону, чтобы водрузить её на бархатную подушку, которую, вероятно, держал в руках какой-нибудь герцог или граф, выступающий в роли того, кто в Шелярте назывался маршалком.

Прелат возложил руки на головы жениха и невесты и принялся читать молитвы, закончившиеся объявлением короля Эвеллуса Миивы и девицы Андрианны Казицини мужем и женой.

Певчие запели «Славься», а люди, сидевшие где-то за спиной Андрианны, стали вставать со скамеек.

Андрианна отныне официально считалась замужней женщиной, женой самого короля. Сердце её вновь ликовало и радовалось. Пение хора, одобрительный гул сидевших в той части собора, где проходило венчание, только добавляли радости. Андрианна, наконец, чувствовала себя счастливой.

Впереди было ещё снятие девичьих лент и надевание женских наручей. Для этого несколько священников, державших в руках покрывала, должны были обступить Андрианну со всех сторон, закрывая от посторонних глаз. Так и произошло. Прелат встал перед ней, и Андрианна протянула к нему руки. Ленты легко соскользнули с запястий, и Андрианна волновалась лишь об одном — не выпадет ли из рукава закреплённый Марийкой амулет. Прелат едва ощутимо поправил рукава нижней рубашки Андрианны, и надел наручи, застегнул их.

Андрианна не могла разглядеть того, как выглядели эти наручи. Но она знала одно — если уж позолоченные наручи сверкали на руках Людмитки в день её свадьбы, то на её собственных запястьях должны были сомкнуться настоящие сокровища, стоившие, наверное, с половину поместья семьи Казицини. И как же отрадно было думать о том, что теперь, когда настанет день возвращения в родительский дом, в Шелярту, когда Андрианна и её супруг должны будут поклониться в пояс пану и пани Казицини, прося последнее родительское благословение на супружескую жизнь!.. Людмита поклонилась родителям, стоя бок о бок с простым шляхтичем, но Андрианна-то будет стоять рядом с королём!

— Да пусть новобрачные коснутся ладоней друг друга и обменяются магией! — объявил прелат, когда другие священнослужители отступили от Андрианны.

Только теперь Андрианна могла подняться с колен. Сделать это не слишком неуклюже оказалось не так легко, как Андрианна думала ранее. Колени её затекли, поясница болела. И всё же, это не мешало ей чувствовать себя по-настоящему счастливой. Справа от неё послышался шорох — с колен поднимался король.

Мгновенье, чтобы повернуться к друг другу, и Андрианна оказалась перед новоиспечённым супругом, которого пока не могла разглядеть из-за двух слоёв кружева на своём лице. Надо было протянуть правую руку вперёд — так учила сеньора Маргрете, советы которой теперь доносились до Андрианны словно сквозь завесу. Протянуть и ждать, когда король тоже протянет руку.

Ладони Андрианны коснулась ладонь короля. Горячие сухие пальцы легко сжали её тонкие пальчики. Прелат прочёл над новобрачными специальную молитву, и магия словно хлынула из них, знаменуя правильное завершение обряда. Только вот это вовсе не оказалось так приятно и хорошо, как говорила непривычно улыбающаяся Людмита!

Магия короля ощущалась чужеродной, тяжёлой и обжигающей, словно едкой. Болезненной даже. Сам король отчего-то вздрогнул и сжал ладонь супруги чуть сильнее, неприятно стиснув пальцы. Андрианне было больно, казалось, сама её магия бунтовала против этой едкой энергии, исходящий от короля. Андрианна едва сумела вытерпеть положенные несколько секунд, прежде чем им было разрешено разорвать прикосновение. И когда король отпустил её ладонь, Андрианна не сумела удержаться от вздоха облегчения.

Что же за магия у него была? Одной из стихий было электричество — Андрианна знала это. Только вот что за стихия была второй? Что ощущалось так чужеродно и неприятно? У Андрианны пока что не было ответов. Она просто чувствовала себя растерянной и словно бы разочарованной из-за того, что свадебный обмен магией не оказался для неё столь же счастливым мгновением, как для Людмиты.

В сердце прокралась надежда — может быть, Людмита просто соврала младшим сёстрам?..

Певчие вновь запели «Славься», знаменуя окончание обряда. Король шагнул куда-то в сторону, оставляя молодую супругу, а к Андрианне вновь подошли девочки-цветочницы, две из которых взяли её за руки, а ещё несколько других (если верить познаниям сеньоры Маргрете о свадебных элленгорнских традициях) рассыпали под ноги Андрианне розовые лепестки.

Голова у Андрианны кружилась от переполнявших её душу эмоций и страхов.

1) Торжественный цвет — в Эларе цвет, который дворянам-ксанин следует надевать на особенно торжественные мероприятия. Цвет зависит от титула, который носит глава конкретного рода: так, например, королевской семье соответствует чёрный цвет, герцогам — фиолетовый, маркизам — красный и т.д.

Вернуться к тексту