I never asked for this (гет)

Примечания:

Музыка к драбблу:

«море» — ooes

«В комнате цветных пелерин» — Марія Чайковська

«Lydia» — Highly Suspect

Адам ближе узнает Прагу.

* * *

Адам сидит в кресле парикмахера, расслабившись и откинув голову, пока у его горла мелькает опасная бритва. Закрыв глаза линзами, он ни о чем не думает. Только сосредотачивается на мягких касаниях, когда его поворачивают то туда, то обратно, чтобы добраться до линии роста волос, чуть-чуть подровнять ровную бороду… Иногда даже специально дергается, лишь бы его снова тронули и поправили. Он впитывает их, как пересохшая пустыня впитывает капли столь редкого живительного ливня. Ему было плевать, бреет его мужчина или женщина, «млады» или пожилой мастер.

Но он никогда не шел к парикмахерам с кибернетическими руками. После Инцидента это было не так уж и сложно сделать. Редкого аугментированного увидишь на приличной работе. Парикмахеры исключением не стали.

На этот раз им занимается улыбчивая пани Адриана. Несмотря на то, что она была мастерицей своего дела, свои пшеничные волосы она небрежно собирала в очень простой высокий пучок и закалывала палочками на китайский манер.

После последних штрихов пани стирает остатки густой пены влажным полотенцем, словно случайно задевая его кончиками пальцев, поправляя упавшие на лоб прядки… Дженсен тает как мороженое на палящем солнце. Что ж, в проницательности ей не откажешь. Снова получит большие чаевые.

— Пан Дженсен, краситься будем?

— Краситься? — переспрашивает он, открывая глаза. Магия момента исчезла — девушка отступила и щелкнула бритвой, придирчиво рассматривая плоды трудов своих.

— У вас седые волосы появились.

Адам невольно трогает висок и всматривается в зеркало.

— Да, давай.

Адриана кивает и отходит, чтобы намешать что-то в пластиковой мисочке. Дженсен невольно засматривается. В той Праге, в которой каждый камень мостовой дышал старыми сказками, сверкающей рубиновыми крышами, она прекрасно бы выглядела ученицей алхимика, ищущего секрет вечной жизни…

Острый запах аммиака сбивает с мысли, еле слышно гудит в груди имплант обратного дыхания, и Дженсен отворачивается.

Девушка перебирает его волосы, наносит остро пахнущую краску на виски. Адам неразговорчивый клиент, и долгие минуты, пока кожу головы чуть пощипывает, он молча смотрит в окно. Потом Адриана смывает краску, неторопливо массирует его голову полотенцем, собирая лишнюю влагу, и ауг окончательно убеждается, что в следующий раз попросит её руки. Руки, которые помогают ему хоть ненадолго вспомнить человеческое тепло.

Потому что после Панхеи у него появились не только седые волосы. Арктическая пурга выбелила его виски, стерла последний намек на загар, он теперь карикатурно черно-белый в новом плаще.

И словно в сказке про Ледяную королеву, осколок магического зеркала смог пробить темные линзы и добраться до глаз, даруя необыкновенную ясность. Дженсен четко видит уродливый мир, в котором Иллюминаты (или Масоны, или Бильдербергский клуб, или как их еще называл Шариф) многоголовой гидрой похлеще китайских Триад наблюдают за всем происходящим и корректируют события в нужном им ключе. В котором вчерашних Прометеев закидывают камнями и устраивают бунты у их штаб-квартир, а его наследников загоняют в гетто.

Но почему-то тот же осколок не смог пронзить его наполовину человеческое сердце. И в этом мире Меган Рид «наверняка уже вычеркнула нас из своей жизни, Адам, и тебе стоило бы поскорее сделать то же самое». А он не делает.

И ходит по парикмахерским, затрудняя пани вроде Адрианы просьбами поправить его стрижку и бороду. Нарочито сложные, чтобы подольше засидеться в кресле и почувствовать теплые пальцы на что-то чувствующем лице.

* * *

По долгу службы ему приходится много путешествовать. Незаметно, слившись с толпой. Но Адам не может отказать себе в одном удовольствии, в своем тихом протесте.

Он никогда не садится на поезда для аугментированных.

Заботливая мать отворачивает от него ребенка, закрывая всем телом, и смотрит с подозрением. Группу пацанов от тыканья в него пальцем сдерживает только страх.

Адам не имеет намерения напугать, он всегда ожидает лишь полицейского на выходе из вагона. Послушно показывает ему документы, рассматривает ногти, которых нет, и скучающим тоном говорит про спешку, про надоевшую процедуру, про то, что раньше было лучше. Недостаточно, чтобы это было издевательством, но достаточно, чтобы вызвать у «полицьянта» кислую мину, ухмыляется и идет по своим делам.

В пригородных поездах дело обстоит лучше. Стоит лишь немного отъехать от Праги, и дышать становится легче. Пассажиры по большей части спят или уткнулись в смартфоны, и некому сверлить его взглядом, намекая, что тут слишком удобные для аугов кресла.

Адам выходит, щурится от яркого солнца и замирает.

Она стоит, недвижимая посреди торопящихся толп, обтекаемая волнами людей. Призрак, наваждение, Белая пани в черных перчатках, сулящих чью-то смерть.

Он ускоряет шаг, толкая зазевавшихся людей, но когда добирается до Меган, то лишь ужасно пугает девушку в новомодном белоснежном пиджаке диким взглядом, показавшимся из-за линз.

Она кричит что-то на чешском, и Дженсен отступает, не тратя время на извинения теряется в толпе. Заслышав полицейских, включает маскировочный имплант и исчезает со станции.

Наверное, самая его большая глупость за все время пребывания в Праге.

Рид здесь нет, она в Версалайфе, на пляже Рокассека. Понятия не имеет, что такое серфинг, и не смотрела на Золотые ворота. Заперлась в лаборатории и снова приносит себя в жертву человечеству.

В груди болезненно колет. Наверное, осколок из глаза наконец добрался до сердца, разнося с собой по венам арктический холод.

* * *

Адам не любит Прагу.

Сколько бы бетонных стен не было возведено, сколько бы фонарей и неоновых вывесок не пытались разогнать тьму в переулках, столица Чехии дышала древностью. Может, слишком много заклинаний было произнесено темными магами, и это не исчезло со временем. Может, могущественный алхимик случайно разлил зелье, которое впиталось в брусчатку и кровавыми прожилками расползлось по всем мостам.

Но что-то в этом городе снова и снова возвращало его в прошлое. И чаще всего во снах.

Меган в этих снах редко разговаривает. Она запускает пальцы в его волосы, позволяет взять себя на руки и укачать как ребёнка, закрыть своим телом от мира, который был слишком жесток к ним обоим.

В его снах нет доктора Рид, укравшей его ДНК, сотрудничавшей с Тиранами, работавшей на Иллюминатов, возможной создательницы Орхидеи, невольной убийцы и никогда — спасительницы миллиардов.

В его снах есть только Меган. Девушка, которую он заставлял обедать и укладывал спать, когда она засиживалась за работой. Женщина, которая никогда не выражала своего желания, но чутко откликалась на его. Учёная, которой пользовались как хотели все, кто имел хоть каплю амбициозности и никогда — совести.

В его снах он сжимает её так крепко, что ещё чуть-чуть — и хрустнут кости. Они блуждают в темноте и ищут: пальцами, вздымающейся грудью, соприкасающейся кожей — пока, наконец, не возвращают все до последней капли. Собирают чужую боль в ладони, поглощают, не боясь захлебнуться, встречаются уже забытыми взглядами.

«Ты все ещё любишь меня?»

Он прошептал её имя, очнувшись избитым и полумертвым в электромагнитном кресле на корабле, идущем в Райфлмэн-Бэнк.

«Разве я когда-нибудь тебе врал?»

«Я не забыла тебя…»

И он просыпается, стоит ей сказать эти слова.

* * *

Переговорщик просто обязан провоцировать, поощрять формирование этого синдрома любыми способами. Потому что если террористы и заложники будут нравиться друг другу, то тогда меньше шансов, что заложники сделают что-то глупое, что повлекло бы жесткие действия террористов. А террористам, в свою очередь, будет крайне трудно решиться на убийство заложников, к которым они испытывают симпатию. Способ сформировать стокгольмский синдром — заставлять террористов и заложников взаимодействовать друг с другом. ⁽¹⁾

Меган Рид никогда не хватило бы, нет не хитрости, наверное, умения манипулировать людьми, чтобы заставить Адама полюбить жертвенность. И при этом она подчиняла себе целые системы…

Дункан, оказавшийся не таким уж и плохим парнем после второй бутылки водки, поинтересовался, не намеревается ли Дженсен умереть бобылем.

Адам отмахнулся, что для секретных агентов вроде них просто неприлично умереть в своей постели, будучи окруженными любимыми и не очень родственниками.

Он не стал говорить Маккриди, что его настоящие родители погибли в пожаре. Что он так и не удосужился после воскрешения поговорить с выжившей из ума Мишель, в памяти которой он застыл, как муха в янтаре, трехлетним сопляком. Что он устал видеть страх в глазах Марджи страх, а потому дистанционировался, чему весьма поспособствовала Панхея. Что после смерти Катрин он даже оплакать её толком не мог, ведь в любую секунду Шариф мог бесцеремонно ворваться ему в голову и приказать сорваться туда, где солнце не вставало.

А поскольку он ничего из этого не сказал, то Дункан хлопнул по коленям и потащил его в бордель.

Адам сказал: он останется.

Дункан сказал: ему, наверное, и член заменили миксером. Оставил его наедине с третьей бутылкой водки и ушел.

* * *

Говорят, что хозяева похожи на питомцев. Вот так же и Адам. Каждый раз видя пару, выгуливающую собаку, он вспоминал о Кубрике.

Он продолжал ждать её. Подолгу оставался на вокзалах, вдыхая далеко не вкусный воздух, к которому ещё и сам добавлял горечь сигаретного дыма. Каждый раз, как требовалось уехать из Праги, предлагал свою кандидатуру. Словно можно было расстоянием порвать поводок, который теперь держал Миллер, и сорваться на еле уловимый цитрусовый запах духов Рид. Проехать, пролететь тысячи километров, чтобы просто снова…

Снова что? Спросить, не знала ли она, что её Орхидеей был убит Рукер? Узнать, не замешана ли она в очередном заговоре Иллюминатов? Тихо сказать, что он всё ещё не смог вычеркнуть её из своей жизни?

Адам и сам не знал, чего хочет от Меган. Им не светило счастливое «навсегда», домик на берегу моря, собака и двое карапузов. Возможно, мальчик, руки которого не будут синими от уколов. И девочка, не вынужденная забыть о куклах в угоду школьным олимпиадам и сдаче экзаменов экстерном.

Но если бы ему прямо сейчас сказали, что Меган в опасности, он бы снова пролетел половину света. Пролез через шахты и ядовитые испарения, свернул шеи десяткам и превратил взрывной волной «Тайфуна» сотни в отборный фарш. Лишь бы посмотреть на неё целую и невредимую. Лишь бы посмотреть… Развернуться и уйти.

Иначе он встанет у неё на пути.

1) Цитата из интервью директора исследовательских программ Центра предотвращения международных преступлений д. н. Адама Дольника (http://www.pravdabeslana.ru/dolnik.htm)

Вернуться к тексту