Losing My Religion (гет)

Дверь за Грейнджер захлопнулась уже с десяток минут назад, но Люциус так и оставался недвижимым в центре бального зала, опустив обе руки: одну — с палочкой, вторую — просто сжатую в кулак. В висках пульсировало, гремело, звенело, и он чудом держался рассудком на последней ниточке окклюментных чар. Стоило отдать должное Северусу: если он действительно хотел научить кого-либо чему-либо, у его подопечного просто не было шанса остаться таким же непроходимым болваном, как до начала занятий.

«Чтобы вы отдали нас ему?»

Ему… ему… ему…

Хвала Мерлину, она не назвала Тёмного Лорда по имени.

Люциус опустил голову, чтобы не видеть поблёскивающих капель, водопадом струящихся с потолка. Те упрямо бросали блики на светлый паркет, играли солнечными зайчиками, пока в поле зрения постепенно крались тени. Они заходили со спины, пробегали холодком вдоль позвоночника, но Люциус продолжал стоять, потупив взгляд, как и тогда. Тогда, когда его освободившийся домовик предал род, которому служил с рождения, когда очередная надежда на окончание кошмара пошла прахом, когда Драко потерял палочку, обрекая их с Нарциссой на долгие месяцы тревожного существования едва ли не на правах сквибов. Из теней, из клубов чёрного удушливого дыма формировалось существо, которого Люциус до сих пор, спустя четыре года, боялся, боялся до дрожи в поджилках. А потом была боль — не очищающая, не облегчающая чувство вины перед семьёй, а просто бессмысленное мучение, которое раз за разом прокатывалось по излишне возбудимым из-за общего истощения нервам. В тот раз он отдувался один, отослав жену и сына прочь — подальше, в верхние комнаты особняка. С Беллатрисой они остались в гостиной без свидетелей, хотя, видит Мерлин, Люциус не удивился бы, реши Тёмный Лорд снова опустить его при других Пожирателях.

Он помнил собственные вопли в закушенный кулак, помнил вкус крови на языке — своей кристально чистой крови, которую теперь Тёмный Лорд проливал так же легко, как и ту, грязную, что запекалась на огромном ковре в гостиной, пропитывала пол подземелий. Был ли в этом всём хоть какой-то смысл? Он боялся загадывать, боялся даже думать о будущем, потому что всё шло — нет, летело — в Тартар, и Люциус не понимал, что может сделать, чтобы остановить это мучительное медленное падение. Он делает шаг — его отбрасывает на два назад, он не делает ничего — и всё равно ошибается. И преклоняет колени, и терпит чужие насмешки — тех, что теперь выше его по иерархии, тех, кто теперь не гнушается указывать ему место. Он не хотел такой жизни, просто не мог это переносить, и потому в участившиеся визиты Снейпа просил практиковать ментальную магию — единственную доступную без проводника.

Тогда же обучился беспалочковому Обезъязу — просто чтобы не бредить во сне, не пугать Нарциссу, которая держалась лучше, гораздо лучше. Периодически чары спадали, периодически не хватало концентрации наложить их верно — и тогда он гарантированно просыпался в холодном поту посреди ночи, хрипя и умоляя больше не мучить. Иногда кошмары о боли сменяли видения о тюремной камере. Они в каком-то смысле были даже хуже, поскольку после подобных эпизодов он чувствовал за спиной тухлое дыхание дементоров, замечал, как в углах оккупированного поместья собирались тени, ещё более густые, чем прежде, и эти тени пили остатки его рассудка, питались его попытками быть стойким. К концу дня Люциус падал без сил и просто выключался, убеждая себя раз за разом, что сможет вытащить семью из хватки Тёмного Лорда.

«Не смог, не сумел», — шелестели за спиной голоса бывших друзей, ныне почивших, кто — из-за своей верности, кто — из-за её отсутствия.

«Как ты выносишь себя, Люциус?»

«Нужно было уехать, дорогой».

«Чего мы добились этим, отец? Где теперь величие рода Малфоев? Какое, к Мордреду, величие, если магический мир спас полукровка под ручку с маглой?»

Он чувствовал, как подкашиваются колени, как отблески нетронутого хрусталя снова будят кошмары девяносто восьмого, как стена, которая отгораживала болезненные воспоминания, истончается и становится похожей на дрянной покосившийся забор, неприемлемый даже для Уизли. Как слегка встрёпанные волосы скользят по полоске открытой кожи на шее, как он сутулится, стискивает зубы, будто готовясь вновь услышать свистящее: «Круцио!»

Закусил изнутри щёку, всё ещё застывший. Палочка в руке дрожала, к языку подкатил горько-кислый вкус желчи, не дающий сглотнуть. Комок в горле, распирающее ощущение собственного бессилия, бессмысленности, никчёмности. Дыхание стало частым и поверхностным, Люциус натужно хватал ртом воздух, пытаясь не то протолкнуть ниже, не то выблевать это дерьмовое ощущение, чтобы никогда к нему больше не возвращаться.

Лишь древко, которое, казалось, стало продолжением ладони, не давало ухнуть в бездну, разверзшуюся перед ним самыми мрачными моментами прошлого. Брошенным, разорённым родовым гнездом, испуганным заплаканным (едва ли не впервые на его памяти) лицом жены, разочарованием в глазах сына, мёртвым похолодевшим телом лучшего друга. Сковавшими обетами… О, он теперь сполна понимал Северуса, прожившего под гнётом всю свою относительно недолгую жизнь. А ведь Нарцисса ещё и вынудила его дать Непреложный… Как будто Снейпу мало было своих проблем.

Мысли путались, ходили по кругу, и Люциус не знал, сколько простоял статуей, прежде чем его привёл в чувство хлынувший сквозь приоткрытую створку окна февральский ветер. Громко хлопнула рама, заставила вздрогнуть, осоловело моргнуть и поднять взгляд на люстру, которая умудрилась за какие-то пять минут лишить самообладания двух исключительно стойких людей. Люциус протяжно вздохнул, обернулся, ища глазами ближайшую банкетку, и коротким движением палочки снял с неё посеревший от пыли чехол. Устало опустился — почти упал — на сидение, прислоняясь спиной к стене и всё-таки сутулясь. В зале не было никого, перед кем ещё нужно было изображать из себя старого довоенного лорда Малфоя.

Палочка легла рядом на обивку. Люциус упёрся локтями в обтянутые плотными брюками колени, склонился, вдавил основания ладоней в глазницы и потёр. В глазах защипало — противно, почти как с недосыпа. Каких мерлиновых подштанников это вообще происходит? Он, разумеется, не рассчитывал, что спланированная Министерством поездочка будет лёгкой и приятной, но два неточных повторения военных эпизодов за полторы недели, скандал в прессе и очередные претензии Нарциссы — это просто перехлёстывало через край, и, несмотря на отдых, которым Люциус не пренебрегал, он был выжат, выпотрошен, в том числе и осознанием, что у Грейнджер, у грёбаной героини войны, те же самые проблемы с головой и что это ставит под угрозу всю затею с артефактами в целом. Он не имел ни малейшего понятия, что может стать триггером, и по-хорошему следовало бы доложить об этом куда следует. Но…

Но Грейнджер была лучше Поттера, на которого он попытался поставить до воскрешения Тёмного Лорда, лучше любого из Уизли, кто обретался сейчас в артефакторике, лучше мракоборца со стороны, поскольку у подавляющего большинства волшебников имелся на Малфоев немаленький такой зуб. И не всегда на Малфоев в целом — скорее уж, на самого Люциуса. А Грейнджер не спрашивала о прошлом, не лезла в душу, но будто каким-то образом понимала, что те методы, которыми он вынужден был пользоваться в противостоянии с детьми, ему глубоко претили: Люциус не любил боевые, несмотря на имеющиеся дуэльные навыки, не любил сражения, которыми упивались Беллатриса и Долохов. Его методы — это тонкая интрига, исчерпывающая, заводящая в тупик аргументация и убеждение. Разговоры. Триумф интеллектуального взаимодействия. Не грубая сила, не бессмысленное насилие и, тем более, не убийства. Не пытки. Какой смысл пытать человека, если можно ткнуть по болевым точкам куда более изящно, и жертва выболтает всё сама?

И девчонка об этом несомненно знала, представляла себе, как выглядит поле, на которое сейчас выставило их фигуры Министерство. Она, Мерлин милостивый, предложила покрасить все ладьи, всех слонов, пешек — всех в серый, так, чтобы не отличить, чтобы не приходилось выбирать сторону. Доверять. Ему доверять? Да вот же это Редукто прямо демонстрировало, чего стоит её доверие.

Он и сам не ожидал, что короткий танец сможет запустить иллюзию, что та окажется осязаемой, как Патронус у выдающегося волшебника. Им же Люциус и попытался развеять чары, пока Грейнджер валилась на пол. Патронус не вышел, девицу накрыло осколками, хоть и не так сильно, как могло бы. Он снова был бесполезен. С палочкой или без — бес-по-ле-зен.

Дракклова заколка, мордредова люстра — что там дальше по плану в списке развлечений? Графин Каркарова с бренди, которым тот потчевал каждого, кто пытался намекнуть на неблагоприятный для директора Дурмстранга исход? Руническое кольцо Гиммлера, которое привело к поражению нацистскую армию и на которое ещё Гриндевальд завязал защиту нескольких замков на территории Литвы? Быть может, в нём говорили шок и отчаяние, но сейчас Люциус сожалел, что пошёл на поводу собственных амбиций — опять! — и ввязался во что-то, что действительно, без всякой иронии не потянул. И здесь грязнокровка тоже оказалась права. Не потянул — пришёл за помощью, а оказалось, что от неё толку не больше.

Быть может, стоило проститься с остатками и без того попранной гордости, расторгнуть соглашение и вернуться домой? Его репутации уже ничто не поможет, отношениям в семье — тоже. Ещё три года безвылазно прожить в огромном приходящем в упадок особняке, к тому же в последнее время всë больше походящем на склеп… опять лишённым возможности колдовать, вести дела и свободно перемещаться хотя бы по стране… Нет уж, за шанс вздохнуть свободно, пусть и за границей, пусть и недолго, Люциус дорого заплатил, и гриндилоу с два он пойдёт на попятный. Просто потребуется не месяц и не два.

В голове всплыло его же недавнее:

«Идите отдыхать… Я закончу здесь».

Что ты там собрался заканчивать, Люциус? Возомнил себя мастером-иллюзионистом? Красиво ты закончил только собственную истерику.

«Не жизнь — и ладно», — мрачно усмехнулся он себе под нос, отнимая ладоней от глаз.

Стемнело быстро — Люциус не заметил перемены времени дня, пока сидел и предавался самобичеванию вперемешку с жалостью. Из окна нещадно дуло, занося снег с балкона на деликатный паркет. В жилете и рубашке — мантию он оставил в комнате с артефактами — было откровенно холодно, но осязание вернулось только сейчас. Вдалеке, как будто из колодца, прозвучали колокола, зовущие к ужину. Есть не хотелось — до сих пор подташнивало желчью и горечью упущенных возможностей. Самое время вернуться к себе, вероятно, принять душ, чтобы хоть как-то смыть липкий холодный пот, прочистить голову. И спать. Естественно, залив в себя склянку «Сна без сновидений», потому как после такого подсознание совершенно точно не даст нормально отдохнуть и закончить очередной бесполезный день. Если раньше лечь, раньше наступит завтра. Затем послезавтра, затем выходные. И в эти дни должно, просто обязано получиться хоть что-то.

В конце зала тихо скрипнула дверь, расширяя пробивающуюся внутрь полоску света.

— Мистер Малфой? Вы ещё здесь?

Его не было видно от входа, во всяком случае, не в этой темени, и у Люциуса не появилось ни малейшего желания отозваться. Он понятия не имел, как выглядит сейчас, насколько безумный у него взгляд, и показываться на глаза Грейнджер в таком состоянии не хотел.

— Мистер Малфой! — более уверенно позвала эта заноза снова, в потёмках шагая через зал. — Что случилось? Почему вы не ушли?

Проще было молчать — банкетка в укрытии ниши давала шанс хоть на какую-то приватность. Если бы, конечно, не обычное упорство Грейнджер — та, покосившись на люстру, подошла ближе и осмотрела, строго, будто по-целительски. Люциус не стал поднимать голову, не стал встречать её взгляд. Какая теперь разница?

— Мистер Малфой…

— Зачем вы вернулись? — за несколько часов в зале голос охрип и теперь скрежетал в унисон балконным петлям.

— Хотела поблагодарить. Думала, встречу вас за ужином.

За что благодарить? За то, что он в очередной раз чуть не угробил их обоих? Люциус невесело усмехнулся снова. Грейнджер присела напротив, опустившись на колени.

— Я очень ценю то, что вы хотели помочь после падения, и мне очень жаль, что я отреагировала не адекватно ситуации. Вы проявили доброту ко мне, а я попыталась вас проклясть.

— Трясётесь за свою карьеру? — Ну не мог, не мог он поверить, что девчонка пришла искренне извиняться, и оттого яда в этом вопросе оказалось больше обычного. — У меня нет резона вас сдавать, мисс Грейнджер.

Та всё же поймала взгляд сквозь несколько прядей волос, закрывающих лицо.

— Да, поэтому тоже, но не совсем. Я не должна была уходить. Вы не бросили меня в гроте, а я не должна была оставлять вас здесь.

Люциус припомнил причину, крайне вескую причину, которая не дала ему бросить Грейнджер в гроте. Хмыкнул. И ведь даже не может сказать, что обряд покровительства был последней возможностью спасти свою шкуру, а не её.

— Всё вышло предельно взаимно, не переживайте об этом. Вероятно, вы всё равно уже в курсе реального положения дел в истории с ритуалом.

— В курсе, но я не держу на вас обиду. Пойдёмте наверх? Мне кажется, нам обоим сегодня лучше ужинать без лишних глаз.

Вот Карл и решил вопрос с Мяги…

Люциус поморщился. И артефакты, и люди, и Грейнджер… Выкинуть из этой формулы одну составляющую — он бы справился, но всё вместе сейчас казалось тем ещё коктейлем, который прилично давал в голову и заставлял ошибаться в очевидных вещах. Идти с беседой к Мяги должен был сам Люциус, как минимум потому что тогда был бы уверен в результате… или силе своего Обливиэйта. А так один Мерлин знает, что наговорил девице местный мракоборец.

Пока он, осмысливая ситуацию, молча смотрел в глаза Грейнджер, та осмелела и не без сомнения обхватила одну из расслабленных повисших ладоней своими, заключила в тёплый кокон и слегка сжала.

Люциус дёрнулся, едва не вырывая руку. Этот жест — лёгкое, небольшое движение — так сильно напомнил ему Нарциссу и её молчаливую поддержку, когда Тёмный Лорд забрал палочку. Вокруг Грейнджер не запел, конечно же, хор ангелов, и не снизошло божественное сияние, но простое прикосновение как будто дало понять, что он не один. Наконец не один спустя три долгих года.

Она не стала удерживать, отпустила, напоследок мазнув кончиками пальцев по ладони, и встала с колен. Руку прошило молнией, а в голове стало пусто, как после хорошего оглушающего. Люциус заторможенно поднял голову вслед за Грейнджер. Она не понимает. Она просто глупая девчонка, даром что прошла войну. Как она вообще может так спокойно к нему прикасаться? Жена отказывалась с ним даже находиться в одной комнате в первый год изоляции, не говоря уже о чём-то ещё. Груз его ошибок тянулся бесконечным шлейфом ещё с начала семидесятых, когда девицы даже не было в планах у её магловских родителей.

— Мистер Малфой, пожалуйста, пойдёмте, здесь очень холодно.

Он пронаблюдал, как естественно Грейнджер захлопывает створки больших панорамных окон Коллопортусом, как возвращает палочке роль заколки, проводит руками по двум выбивающимся из причёски прядям по обеим сторонам лица. Поднялся с места, сбрасывая с себя оцепенение и морок. Выпрямил спину, как делал это десятки, тысячи раз до, и предложил Грейнджер локоть.

— Пойдёмте, мисс Грейнджер, что-то мы и вправду здесь застряли.

* * *

Вечером Таллин оживал. Довольно тихий по сравнению с Лондоном город, имеющий на порядок меньшее население, жил рыбным промыслом, торговлей и туризмом, и потому магический квартал, обычно немногочисленный, после заката превращался в суетное полотно, написанное стремительной рукой художника-импрессиониста. На набережной у самого Балтийского моря даже зимой стояли столы для тех, кто предпочитал наслаждаться горячим пряным глинтвейном на свежем воздухе, и работала небольшая ярмарка, тщательно скрытая маглоотталкивающими чарами. Скованное льдом море кое-где расчистили, и там особенно отчаянные волшебники пробовали свои силы на коньках. Брусчатка под ногами осталась ровно такой же, что и семнадцать лет тому назад, когда Малфои решили сделать небольшую остановку в Прибалтике по дороге домой из летнего вояжа. В Греции было тепло и солнечно, почти жарко по сравнению с Британией, возвращаться в Уилтшир так быстро не хотелось, поскольку Драко в первые годы жизни не позволял путешествовать далеко, а побережья Уэльса и Эксетера уже успели наскучить. Нарцисса тогда легкомысленно разрешила самому выбрать место, куда они заглянули бы на пару-тройку дней, пока не адаптируются к обратной смене климата, и Люциус не придумал ничего лучше, чем посмотреть регион, о котором ему долго рассказывал ещё живой на тот момент отец.

Прибалтика в восьмидесятые только начинала ощущать некоторую свободу после десятилетий засилья большевиков, и магическое сообщество было крайне разобщено и довольно радикально настроено. Понемногу в республику, двигающуюся в сторону независимого существования, начали возвращаться эмигранты, покинувшие родные места в ходе революций начала двадцатого века, и они были крайне разочарованы тем, во что превратила город советская власть, подмявшая под себя и магов. Русские императоры смотрели на волшебников сквозь пальцы, давая негласный карт-бланш, и даже отправляли дворянских детей, частенько полукровок, в Дурмстранг, либо приглашали учителей в имения. С падением монархии все эти люди стали нон-грата при новорождённой демократии и потому бросали сотни лет истории и уезжали в никуда. Часть оседала в ближайших европейских странах, часть умудрялась добраться до Штатов, но больше всего беженцев приняли Англия и Франция. Дед Люциуса, Дамьен Малфой, приглашал на собрания сыновей генералов, чьи фамилии гремели на всю Россию во время Гражданской войны, — судьба распорядилась так, что мальчишки в достаточно раннем возрасте остались сиротами и потому держались покровителя, признавая его статус в британском магическом сообществе. Люциус знал их уже крайне зрелыми мужчинами, прошедшими обе мировые бойни, общался с семьями их отпрысков, но полноценно стать «своими» отцовским подопечным так и не удалось: то ли мешала фамилия, то ли менталитет, то ли тоска по родине.

Вернуться спустя столько лет в похорошевшую Восточную Европу было приятно: куда проще смотрели на тех, кто не говорил на до сих пор распространённом среди населения русском, а перед представителем одного из древнейших магических родов и вовсе открывались любые двери. Здесь, казалось, успели забыть, что Люциус навещал регион не только семнадцать лет назад, но и раньше — вместе с харизматичным Лордом Волдемортом. На Грейнджер смотрели немного искоса, хотя она в кои веки сменила мракоборческий алый на тёмное плотное пальто и в целом не особенно сильно отличалась от гражданских. Хотя, конечно, среди эстонок в причудливо скроенных мантиях её образ всё равно выглядел чужеродно.

Они прошлись вдоль магического квартала от ратуши до набережной, собрав многочисленные взгляды местных обывателей, и остановились у спуска на лёд. Грейнджер отпустила локоть и оперлась предплечьями на балюстраду, оглядывая открывающийся вид. Безмятежно улыбнулась — и исходящее от неё волнами спокойствие вкупе с падающими мелкими крупками снега заставило Люциуса тоже расслабиться. Как будто не было утренней перепалки перед работой, как будто не нагоняла ужаса иллюзия в бальном зале, как будто это вообще не они — Люциус Малфой и Гермиона Грейнджер. На ткани её пальто белели снежинки, не спеша таять, они же начинали укрывать кудри ажурным кружевом. Крупная белая муха приземлилась Грейнджер на нос, от чего та фыркнула и поморщилась, прогоняя мгновенно растаявшую каплю.

Сам Люциус молчал, не торопясь прерывать повисшую между ними тишину с момента выхода за стены Дурмстранга. Прислонился к перилам поясницей, чуть приподнял уголок губ в улыбке, которая в этот раз далась немного легче, чем в предыдущие дни. С иронией подумал о том, что сейчас материал для Скитер вышел бы не хуже, чем прошлый.

На площади горели зачарованные гирлянды, шум четверговых гуляний доносился издалека, снизу, с моря, слышались детские восклицания и звуки рассекающих лёд лезвий. Особенно меткая снежинка села Люциусу на ресницы, заставляя отвлечься от созерцания и моргнуть. Слева послышался смешок.

— Вы даже бываете похожим на человека, мистер Малфой, — мягко заметила Гермиона, выпрямляясь. — Стало лучше?

Люциус нехотя кивнул.

— Вынужден признать, вам в голову приходят на редкость неплохие идеи.

Это спонтанное предложение аппарировать куда-то подальше от Дурмстранга действительно помогло прийти в себя, поскольку, как и в прошлые разы, вести в этой воронке предстояло ему. Пока Грейнджер организовывала ужин в артефакторной, укомплектованной её стараниями креслом, толстым ковром и небольшим столиком у камина, Люциус думал, куда достанет его трехсотмильное кольцо аппарации. Хотелось вернуться в общество, но при этом затеряться среди местных и иметь возможность не надевать привычную маску публичного человека какое-то время. Или хотя бы не притворяться больше необходимого — присутствие компаньонки, к счастью или к сожалению, никто не отменял.

— Нравится Таллин? — спросил Люциус через несколько минут, слегка повернув голову. Грейнджер, пока он задумался в очередной раз, уже успела, слегка подпрыгнув, усесться на перилах и теперь качала ногами в замшевых сапожках, периодически стукая невысоким толстым каблуком по балюстраде.

— Знаете, да. Я была очень скептически настроена к этому региону… — она немного помялась, прежде чем продолжить: — Не уверена, что политика в магическом сообществе имеет много общего с магловскими деятелями, у нас как будто своё государство в государстве. Ну и… я же ходила в обычную школу, учила историю, читала газеты, разговаривала с родителями. Про Россию много писали, не всегда хорошее. И когда вы мне на корабле сказали, что мы на территории бывшего СССР… а потом ещё радушный приём дурмстранговских коллег…

Люциус усмехнулся. Ему ещё не приходилось на своём опыте убеждаться в словоохотливости сопровождающей, и теперь наблюдать за ней, севшей на конька, было довольно забавно. Умные женщины встречались редко, и у всех них, по-видимому, имелся общий талант быть невыносимыми.

— Вы давно здесь были?

Надо же, поняла, что не по картинке с координатами аппарировал, да и вёл старыми проулками тоже без карты, исключительно на внутреннем чутье.

— В середине восьмидесятых. Пришлось попотеть, договариваясь с местными властями.

Грейнджер обрадованно начала расспрашивать об устройстве советской власти в реальности, но Люциус мало что мог сказать, кроме того, что старался поменьше светиться и дома, и за границей, поскольку после Первой магической всё ещё был под подозрением. А потом она выдала такую тираду про пользу коммунизма в хороших руках, что Малфой несколько опешил. И вот это ждёт Магическую Британию, если — не дай Мерлин! — «золотая девочка» доберётся до высших эшелонов власти? Да тут он не просто повторит судьбу отца, он ещё и с его портретом впервые посоветуется.

— Только не говорите, что все эти теоретически прекрасные идеи вы собираетесь воплотить в реальность, — в притворном ужасе попросил Люциус. — Одни уже не смогли, развалились прямо на ваших глазах, так что помилуйте родную Британию.

Гермиона засмеялась, заливисто, светло, откинув голову назад и едва не сверзившись с балюстрады на лёд.

— Что вы, я собиралась ограничиться только инициативой о домовиках, — заверила она, немного успокоившись. — Ну, на ближайшее время, пока служу в аврорате. А там… кто знает, может, и вам найдётся работа.

Грейнджер улыбнулась, немного наклонилась вперёд и повернула к Люциусу голову. Тяжёлая масса кудрей съехала с плеча сплошным полотном, слегка спружинила. Среди прядей в свете гирлянд замерцали растаявшие снежинки. Сама непосредственность…

— Надеюсь, моей самой тяжёлой работой в ближайшее время станет согреться глинтвейном, — беззлобно хмыкнул Люциус. — Вы будете, мисс Грейнджер?

Та кивнула.

— В таком случае не теряйте, — бросил он напоследок, оттолкнувшись от перил, и пересёк площадь.

Спиной Люциус ещё с пару минут ощущал пристальный, несколько обескураженный взгляд.

* * *

Похоже, честные разговоры послужили началом какой-то непонятной традиции, которую ни он, ни она не хотели прерывать: пока Гермиона наслаждалась одиночеством, Люциус играл в джентльмена, сначала добывая пару порций вишнёвого штруделя, а теперь — глинтвейн. Палаточные чашки оказались смешными и невыносимо приятными на ощупь, хотя в перчатках не удавалось прочувствовать тепло керамики. Тёмно-синие, они сверкали в огнях гирлянд жёлтым гербом Эстонии на пузатом боку, округлые толстые ручки позволяли удобно держать и голой рукой, и через ткань. Гербовые львы порыкивали при попытке ухватить ёмкость за неположенное место, и это особенно порадовало Грейнджер, когда Люциус передал ей кружку.

— Что ж, надеюсь, в следующий раз подобная вылазка окажется продиктована исключительно желанием, а не необходимостью, — подвёл он итог этой недели, слегка салютуя Гермионе. Та легко стукнулась своей чашкой с его и с благодарной улыбкой пригубила тёплое пряное вино.

— Я тоже очень на это надеюсь.

Мимо шли люди, не обращая никакого внимания на странную пару, выбегали к площади распрощавшиеся с коньками дети, закидывая мешки с лезвиями за плечо, и нестройной колонной устремлялись сквозь ярмарочную толпу. Часы на ратуше звучно пробили восемь раз. Люциус обернулся к морю и поставил на перила чашку. Несколько раз моргнул, позволяя шуму стать шумом, позволяя знакомым словам утонуть в чужом говоре, затем вгляделся в чернеющий горизонт, завешенный дымкой. Если раньше о планах, о будущем думать не хотелось из-за невыносимости самих мыслей, то сейчас стало настолько хорошо, настолько правильно…

На мгновение устыдился этой мысли: что правильного в том, что он здесь один? Ох, простите, не один — в компании мракоборца. Мракоборки… Грейнджер. В любом случае думать о будущем не хотелось, потому как волшебство момента наконец подействовало и помогло выкинуть из головы тяжести прошедшего дня, наложившиеся на всё ещё перевариваемые новости из дома. Или это было вино?

Сидящая на перилах Грейнджер развернулась лицом, опустила руки, держащие чашку с глинтвейном на согнутую в колене ногу, выглядывающую из-под полы пальто. Открыто достала палочку, наложила согревающее на перила, на себя и с удовлетворённым вздохом тоже взглянула на море.

— А хотите хороших новостей?

— Удивите, мисс Грейнджер.

— «Гибель воров» подействовала. Не до конца, правда, но теперь тёмной магией от заколки фонит куда меньше. Я думаю, что остатки всё-таки придётся снимать зельями… ну, или у вас получится что-то из уже испробованного — я не пыталась повторять эти чары.

Люциус поднял на неё взгляд, в котором явственно читалось неприкрытое сомнение.

— Я даже не знаю, что удивляет меня больше: что вы не ушли отдыхать, что ваша странная идея сработала или что вы не стали экспериментировать.

— Понятия не имею, откуда вы всё это выкопали, если честно, и, судя по формулировкам заклинаний, не хочу понимать. Это же очень тёмная магия, мистер Малфой…

Что ж, что и требовалось доказать: его нянька не смыслит ни кната в хороших чарах и вдобавок собирается зудеть ему над ухом, мол, как же так, он будет применять социально порицаемые вещи.

— Избавьте меня от нравоучений, я вас очень прошу, — закатил глаза Люциус. — То, что сработало гоблинское колдовство, скорее случайность, чем правило, и в следующий раз вам так сильно не повезёт. Клин вышибают клином, мисс Грейнджер…

— А я и не требую от вас следовать установленным стандартам, если вы не заметили, — пожав плечами, перебила его Гермиона. — Хотела только обсудить пару заклинаний, которые могут оказаться полезными для других артефактов. Я видела их краем глаза в «Волхвовании», но всё не до того было…

— Где вы нашли эту мерзость?

Помнится, у золотого трио не нашлось времени на экскурсию в библиотеку Малфой-мэнора, хотя одна из копий этого трактата там была и именно из неё после возрождения Тёмного Лорда Люциус узнал про существование крестражей.

— В библиотеке Блэков на Гриммо, кажется. Я точно не помню, много воды утекло.

В дом на Гриммо Люциус был вхож ровно до смерти Регулуса Блэка, с которым сам близко дел не имел.

Исчезновение кузена Нарциссы нельзя было назвать незаметным. Люциус, как подобает наследнику Малфоев, посетил похороны, организованные обезумевшей от горя Вальбургой, сочувственно пожал руку Ориону вслед за отцом, но в целом тогда пропажа парнишки его не тронула. Зато сейчас представлялась отличная возможность вникнуть в эту историю, которая наверняка была куда более трагичной, чем казалось на первый взгляд.

— Может, тогда вы знаете, что произошло с Блэком-младшим? — предположил он.

Гермиона замялась, опустив взгляд в кружку и поджав губы. Не начала отрицать, не соврала, но и рассказывать не спешила. История, похоже, не для слабонервных, раз даже представительница аврората, несмотря на стабильные согревающие чары, поёжилась и допила оставшуюся треть своего глинтвейна одним махом. Нервно облизала губы, постучала указательным пальцем по ободку чашки.

— Я… я не могу рассказать, наверное. Это не моя тайна.

Люциус не стал настаивать, хотя любопытство теперь жгло язык еще сильнее. Грейнджер посмурнела, поставила свою чашку рядом на балюстраду и развернулась спиной к набережной, чтобы тоже смотреть на море. Вероятно, так выдержать пытливый взгляд было проще.

— Вы точно хотите обсуждать войну, мистер Малфой? — спросила она спустя пять минут тягостного молчания. Глухо стукнули часы один раз, почти утопив этот звук в общем гомоне магического квартала.

— Рано или поздно придется, мисс Грейнджер, — также без особого энтузиазма протянул Люциус, опустошив свою кружку. — Лучше сейчас, пока этот день еще не кончился. А завтра снова можно будет делать вид, что ничего не произошло, если вам так нравится.

— Мне никак не нравится. Я не хочу говорить о войне, я не хочу о ней думать, я хочу забыть и жить нормальной жизнью.

— Вы же понимаете, что это так не работает? Вся Магическая Британия пытается забыть и жить дальше, но преуспевают немногие. Сколько ваших сверстников, как вы полагаете, пошло в мракоборцы? Или в целители?

Грейнджер помолчала, вероятно, прикидывая в уме цифры. Ему же самому правда была известна из разговоров с Драко о его перспективах — первый Малфой, который планировал работать, как будто не было двенадцати поколений благородных предков, занимавшихся выгодными инвестициями, консультациями Министерства, иногда — дипломатией и живших практически лишённую забот жизнь. Не сказать, что Люциус слишком противился такому начинанию, особенно после того как его собственный отец безвременно почил от драконьей оспы, — желание Драко пойти стажироваться в Мунго после окончания изоляции он скорее поддерживал, чем нет. Но тот факт, что все, абсолютно все оставшиеся в стране выпускники девяносто восьмого и девяносто девятого были связаны либо с военной структурой, либо с законодательной, либо с медицинской, не мог не волновать. Драккл со взрослыми — они справятся, как справились с Первой магической, они сами и были виноваты в развязавшейся бойне, но эти повзрослевшие дети…

— Почти все, — убито вздохнула Грейнджер, соглашаясь. — О чём вы хотите поговорить? Думаете, это поможет?

— В первую очередь, о ваших военных привычках, — ступил всё-таки Люциус на скользкую тропу. Он не знал, поможет или нет. У него самого работали только разговоры вне острой фазы, да и те кончились со смертью Северуса. Куда чаще помогало банальное снотворное или умиротворяющая настойка.

— Я же извинилась уже, зачем вы снова начинаете, — нахмурилась Гермиона, отвлекаясь от созерцания припорошенного льда у самого горизонта. — И я понимаю, что вы тогда ничего не могли сделать, даже если бы захотели.

— Разговор не обо мне и не о моей роли в ваших кошмарах. — Малфой тоже повернул голову и взглянул снизу вверх, установил зрительный контакт, которого давно избегал из-за боязни легилименции. — Вы знаете, что запускает приступы? Потому как в противном случае у нас с вами есть проблема посерьёзнее проклятых артефактов.

Она упрямо уставилась в ответ, как будто пытаясь переиграть в импровизированные гляделки, но спустя несколько секунд сдалась и отвела глаза. Просунула голую ладонь в рукав пальто, не то в попытке согреть руки, не то снова потрогать шрам.

— Я догадываюсь. Таких вещей немного, к счастью, и в последнее время они действуют слабее. Я просто не ожидала, что это будет так похоже на Малфой-мэнор. Обычно мне удаётся прийти в себя быстрее.

— Не хотите поделиться? Мне кажется разумным понимать, с чем, вероятно, придётся иметь дело.

— Ах «поделиться»! — резко обернулась к нему Гермиона, упираясь обеими руками в подвёрнутую под себя ногу. — А вы «поделились» со мной информацией о ритуале? Или предпочли рискнуть моей жизнью? Может быть, я тогда непонятно попросила рассказать всё, что знаете о кровной магии и особенностях процесса? И это была даже не личная информация, а вы теперь изображаете из себя великого психолога и лезете мне в душу, куда я вас совершенно не приглашала! Вы без понятия, через что нам пришлось пройти!

— Полегче на поворотах, мисс Грейнджер, я хочу вам помочь в меру своих возможностей.

А ещё чтобы не оказаться под атакой на занятиях, но об этом Люциус упоминать уже не стал.

— Вам бы кто помог, — не задумываясь уколола Грейнджер, и он стиснул в руках кружку, сдерживая кипучую смесь разочарования в собственной слабости и злости на вернувшуюся не вовремя девицу.

Воцарилось молчание. Люциус взмахом палочки отправил обе опустевшие кружки к ближайшей палатке и дёрнулся в сторону выхода с набережной. Видит Мерлин, он пытался, и на сегодня определённо достаточно благотворительности.

— Мистер Малфой…

Оклик остановил его на середине третьего шага прочь от площади. Грейнджер всё ещё сидела на перилах, слегка ссутулившись. Усталые глаза, потрескавшиеся губы.

— Подождите. Вернитесь, пожалуйста. Я была к вам несправедлива. Вам, возможно, пришлось не слаще, и я постоянно упускаю это из виду.

Люциус вдохнул раз, другой, чувствуя, как морозный воздух заполняет грудную клетку, как выстуживает гнев и отчаяние, как мерцание огней скачет по каштановым кудрям, припорошенным снегом.

— Совет вам на будущее: сначала думайте, потом говорите. Некоторые вещи очень плохо забываются, а извиниться за них и вовсе не выйдет.

— Я… я не понимаю, почему срываюсь на вас. Я не хочу этого делать, — пробормотала Грейнджер на грани слышимости, когда он всё же подошёл ближе. — Нам действительно нужно работать вместе, а я не понимаю, как с вами себя вести…

Адреналин прошедших суток, смешавшись с действием тёплого вина, очевидно, окончательно обрушил стену самообладания Гермионы, и она, как и сам Люциус пару часов назад, склонилась над коленями, закрывая лицо ладонями и, кажется, более не беспокоясь о том, что нужно держать лицо перед бывшим врагом.

— Мне постоянно вспоминается фойе, ваш шёпот, голос Беллатрисы… Каждый раз, когда я остаюсь одна и не могу занять голову, я думаю о том, что могло бы произойти, если бы я умерла там, на том полу, где до меня мучали десятки других маглорожденных, где их насиловала стая Сивого… — Её прорвало, и укрытые пальто плечи заметно тряхнуло раз, другой, послышался прерывистый приглушённый вздох сквозь сжатые зубы. — Что, если бы кинжал вошёл в плоть поглубже, порезал вену или даже артерию… Мне никогда не было страшно больше — даже в битве за Хогвартс мы знали, на что идём, могли как-то повлиять на происходящее. А здесь…

Люциус не знал наверняка, что она собиралась сказать, но это было понятно и так.

«Полная беспомощность».

О, с этим ощущением он был знаком побольше прочих.

— А ведь нужно было ещё столько всего сделать, столько всего, с чем бы они могли не справиться, — беспорядочно продолжала в дрожащие руки Гермиона. — Что, если бы они не нашли чашу, что, если бы некому было придумать, как её вытащить…

На них начали оглядываться проходящие мимо волшебники, и Люциус наскоро накинул заглушающее и отвлекающее на ближайшее пространство, вставая перед Гермионой и обхватывая ладонями в перчатках её предплечья.

— Тише, мисс Грейнджер, тише. Заканчивайте разводить сырость. — Он заставил опустить побледневшие ладони на колени, вгляделся в искажённое нервным срывом, заплаканное лицо. Мокрые следы на щеках уже наверняка начало прихватывать морозом, ведь согревающее из-за потери концентрации ослабло и развеялось. — Это было почти пять лет назад, всё обошлось.

Вспомнилось, как был напуган истерикой Нарциссы после побега трио из поместья, когда он вернулся, разбитый Круцио и внеплановым сеансом легилименции от Тёмного Лорда. Как был вынужден успокаивать ее, отодвинув на дальний план свои проблемы как физического, так и ментального характера. Как потом набрался с Северусом до отключки: сначала восстанавливающих зелий, потом простого вина. Как было паршиво утром, когда осознал, что ничего не изменилось, что он опять провалился, что риск снова не был оправданным. И так день за днём — до самого мая. Обошлось, как же…

Успокаивать других женщин Люциусу доводилось нечасто, да и в принципе не возникало желания связываться с чужими эмоциями, особенно в последние годы, но в голове снова всплыло это наивное «Я хотела бы вам доверять», и он, всё ещё удерживая одно предплечье в ладони, другой скользнул выше, на плечо, и легко потёр вверх-вниз.

Грейнджер больше не плакала и дрожала, вероятно, скорее от холода и эмоций, чем от всхлипов. Мимолётное движение кленовой палочки вернуло на место согревающее, высушило следы слёз.

— Вы же слышали про ПТСР, мистер Малфой? — снова заговорила Гермиона спустя пару молчаливых минут.

Площадь понемногу начинала пустеть, но они так и оставались незамеченными под действием заклинаний, надёжно ограждающих от внешнего мира.

— В общих чертах, мисс Грейнджер, — вернул себе обычный невозмутимый тон Люциус, тем не менее не убирая ладони с плеча. — Хотя мне эти магловские аббревиатуры больше напоминают буквенный суп.

— Знаете… самое большое упущение волшебного мира — это подход к медицине в формате «приходите, когда убьют», — нервно усмехнулась она, откидывая со лба и прочёсывая пальцами непокорные пряди волос. — Мне страшно думать, как жили после Первой магической, но если так же, как и сейчас после Второй, то я не удивлена, что так часто появляются чокнутые тёмные маги. Этому миру очень не хватает хороших психологов.

— Хотел бы не согласиться, но не могу. Если что маглы и смогли придумать приличного — так это целительство разума.

Рука Люциуса снова сползла ниже к предплечью и дальше — к запястью, нашла ладонь Гермионы и сжала в том же ободряющем жесте, что подействовал на него самого несколько часов назад. Та с трудом улыбнулась, поднимая взгляд, и сжала пальцы Люциуса в ответ.

— Спасибо.

— Надеюсь, вам тоже стало легче, — улыбнулся он уголком губ. — Самое паршивое, мисс Грейнджер, в этом всём то, что война стирает понятие нормальности и его потом очень трудно обрести заново. Во второй раз ещё тяжелее, чем в первый.

— Вам удалось?

— Сами же видели. Сомнительно, что изоляция может помочь вообще кому-либо прийти в себя. Даже если это изоляция с самыми близкими.

— Мне жаль, что я толком не смогла помочь вашей семье на суде, — потупилась Гермиона, не спеша отпускать его руку. Люциус мягко высвободил ладонь, но с места не двинулся и продолжил отгораживать их от окружающей действительности.

— Вы сделали достаточно, не корите себя. Я благодарен судьбе за то, что позволила избежать повторного заключения в Азкабан, если быть честным, а на прочее жаловаться мне грешно. Всё поправимо, пусть и приносит мало удовольствия.

— Мне бы ваш оптимизм, мистер Малфой. — Смешок, легкое качание головой. — Знаете, так забавно, что силы на него находятся у вас, а не у тех, кто формально одержал победу.

— Ничего забавного, у вас были ожидания, что после победы всё резко станет лучше, легче, но реальность вносит свои коррективы. У нас же было только одно желание: не попасть в тюрьму.

— А сейчас?

— Вы имеете в виду, что меня толкнуло согласиться на эту авантюру? Или чего я хочу конкретно сейчас?

— И первое, и второе.

Она прерывисто вздохнула, видимо, всё ещё не успокоившись до конца, и, поёрзав, спустилась с перил. Оправила пальто, не смущаясь того, что оказалась слишком близко, и подняла голову, снова устанавливая зрительный контакт. Люциус сделал шаг назад — вернуть приемлемое личное пространство.

— Сейчас я бы не отказался ещё немного прогуляться и вернуться в Дурмстранг. Если вас к тому моменту всё ещё будет интересовать моя мотивация, давайте встретимся в общей гостиной.

— Снова огневиски? — покачала головой Грейнджер, принимая предложенный локоть.

— Переживаете за местные запасы или за мою зависимость? — поддел её Люциус. От разговора как будто и у него самого немного полегчало на душе. Во всяком случае первый шаг к продуктивному взаимодействию сделан, и может быть, идея Грейнджер установить доверительные отношения коллег не так уж безумна, как казалось изначально.

Та рассмеялась — ещё немного горько, но теперь окончательно сбросив оковы недавних слёз, — шутливо толкнула его локоть свободной рукой и фыркнула что-то в духе: «Если уж за три года в изоляции у вас не развился алкоголизм, то теперь-то чего?»

И действительно, теперь-то чего?