Хорошая мать: 1988 год (джен)

Марк Темпе шагал по железнодорожным путям вместе с начальником работ, крепким и молчаливым мужчиной с седой щетиной и хмурым взглядом. Казалось, его молчание было более красноречивым, чем любые слова. Тишина между ними разбавлялась гулом работы: звон молотков, удары по кольям, скрип древесины, укладываемой на шпалы.

Марк в чёрной форме инженера выглядел почти органично в этом пейзаже, хотя сам до сих пор чувствовал себя немного чужим. Блеск стёкол нового пенсне на его переносице слегка отвлекал от воспоминания о том, как он разбил прежнее, когда ввязался в драку с Дэмьеном из Союза Гавриила Архангела по приезду в Кембридж. Теперь он видел мир вокруг чётче — и с этим приходило странное спокойствие.

Рабочие вызывали у него удивительное чувство умиротворения. Их сосредоточенные лица, равномерные движения, будто всё это было частью какого-то древнего, ритуального танца. Рельсы, шпалы, болты, молотки — всё, казалось, двигалось в гармонии с невидимым ритмом. И этот ритм напоминал ему музыку. В его голове начала звучать мелодия — простая, медленная, как рельсовые стуки и удары молотков.

Начальник наконец нарушил молчание, когда они проходили мимо группы рабочих, сосредоточенно забивающих очередные шпалы. Его голос был грубым и немного хриплым, словно от долгих лет командования:

— Вот она у меня где, эта наша американская безалаберность, — он остановился, ткнув пальцем в сторону рабочего, который, казалось, не торопился. — Каждый думает, что мир вокруг подождёт, пока он дремать соберётся. А работы-то — навалом!

Марк остановился на мгновение, огляделся и не сдержался:

— А я вот вам что скажу: если захочу, то и горы сворочу. — Его голос прозвучал спокойно, но с ноткой вызова, так, как он привык говорить студентам, которые сомневались в своих силах.

Начальник бросил на него взгляд — усталый, но пронзительный, — и двинулся дальше, не сказав ни слова. Но когда они приблизились к месту, где рабочие разбили бивак, грубо сколоченные из досок навесы и костры с закопчёнными чайниками указывали, что люди здесь едят, спят и живут, начальник снова заговорил:

— Лично мне нет желания ничего менять. Всё одинаково, хоть день, хоть ночь. Как тут что-то менять? — Его голос был ровным, без эмоций, словно он давно примирился с этим своим «одинаковым».

Он замолчал, но спустя несколько шагов добавил, не оборачиваясь:

— А вот предшественник ваш, господин Парвис, дела своего совсем не знал. Рабочих мне всех избаловал, а управлять ими так и не научился. Халтура на халтуре. Вот теперь расхлёбываем.

Марк, чувствуя за этими словами вызов, не ответил сразу. Ему нужно было время, чтобы понять, что именно тревожило начальника: его усталость, апатия или раздражение от того, что новая кровь — он сам, под именем Ангуса Парвиса — должен теперь доказать свою состоятельность.

В это время Начальник остановился возле костра, где несколько рабочих прерывисто смеялись над чьей-то шуткой, и, вперив руки в боки, посмотрел на Марка с недовольным выражением.

— Парвис, сделайте всё как надо. Нам эти рельсы чинить надо не до Рождества, а уже вчера! — его голос прозвучал как удар молотка, резкий и непреклонный.

Марк, чувствуя себя уверенно, но не желая обострять ситуацию, слегка приподнял подбородок и спокойно ответил:

— Сделаю всё как надо. Но скажу вам прямо: человеческие силы не беспредельны. Эти люди трудятся на пределе своих возможностей, и я уверен, что они сделают всё, что только возможно.

Начальник посмотрел на него так, будто только что откусил ломоть лимона. Его губы поджались, а глаза сузились, превращая взгляд в недружелюбные щёлки.

— У вас, господин Парвис, излишняя близость с рабочими, — каким-то неприятным голосом произнёс он. — Знаете, это бросилось в глаза не только мне, но и Кембриджской полиции. А может, и донёс им кто. — Последние слова он произнёс с тонкой насмешкой, словно был уверен, что это заявление заденет Марка.

Марк опустил голову, сдерживая себя, чтобы не ответить. Какой смысл объяснять этому суровому человеку, что за ним следил Пол Бухер, член Союза Гавриила Архангела? Этот офицер среднего звена в отставке с его пристальным взглядом и надменной походкой точно не стал бы скрывать своё участие, если бы донёс. А может, так оно и было.

Начальник стоял, глядя на поникшего Марка с странным, почти злорадным выражением. Его глаза блеснули, как у хищника, насытившегося. Он наклонился немного вперёд, чтобы его слова точно дошли до Марка.

— Знаете, кто-то сказал, что видел, как кто-то из лоялистов поинтересовался насчёт вас, мистер Парвис. — Он делал паузы, будто давая Марку время переварить эти слова.

Затем, на ходу, начальник продолжил, как будто весь этот разговор его развлекал.

— И самое интересное, — он ухмыльнулся, — когда об этом узнали рабочие, — на этих словах он сделал широкий жест рукой, указывая на группу рабочих, которые теперь внимательно слушали разговор, — так вот, наши ребята тут же побросали все свои инструменты и чуть не сожгли здание Союза Гавриила Архангела, этого клуба лоялистов.

Глаза начальника сияли не только от словесной победы, но и от ощущения своего превосходства. Он продолжил, уже с неохотой отрывая взгляд от Марка, словно ждал, что тот ответит или хотя бы оправдается.

— Так что, вы уж, мистер Парвис, будьте поаккуратнее. Со всех сторон поаккуратнее.

Марк наконец поднял голову и встретился взглядом с начальником, его лицо было напряжённым, но в глазах уже не было страха. Он выпрямился и сказал, словно испытание уже было пройдено:

— Трудно угадать, господин Нэфф, когда дело своё выиграть можно, а когда самому его и прекратить.

Слова Марка висели в воздухе, словно подталкивая начальника к ответу. Нэфф отреагировал с презрением, будто эти слова его не тронули, но его лицо исказилось в гримасе.

— Иногда и пойти на попятный не грех, — пробормотал он, вытирая с уст едва заметную усмешку.

Но Марк, не давая ему возможности продолжить, быстро перебил:

— Всё зависит от того, на сколько шагов можно попятиться, чтобы не просчитаться при этом!

Эти слова, острые и уверенные, стали последней каплей для Нэффа. Его лицо побледнело от злости, и он раздражённо отступил, отмахнувшись, будто пытаясь избавиться от раздражителя. Несколько секунд он стоял, словно решая, стоит ли продолжить разговор, но, видимо, понял, что этот разговор уже не имеет смысла.

Нэфф развернулся и ушёл, его шаги были тяжёлыми, и с каждым шагом казалось, что его злость утихала, но следы её оставались в воздухе, как тень.

Когда он ушёл, Марк остался один на один с рабочими. Он оглядел их, почувствовав лёгкую волну облегчения. Он сделал глубокий вдох и позволил себе едва заметную улыбку, как бы для себя. И тут вдруг он услышал, как в воздухе прозвучала команда на перерыв — короткая и резкая, как удар молотка по рельсу. Рабочие начали прекращать свои дела: кто-то бросил молоток, кто-то отложил болт и открутил гаечный ключ, скидывая пыль с рук. Руки у всех были грубыми, с сильными мозолями, но сейчас они расслабленно потирали ладони, готовясь к перерыву.

Марк наблюдал за тем, как несколько рабочих начали поджигать огонь, раскладывая дрова для обеда. Дым быстро поднялся в воздух, а воздух наполнился запахом готовящейся пищи — простого, но сытного блюда, которое было нужно в их условиях. Кто-то развернул мешок с картошкой, кто-то достал котелок, кипятя воду для чая. Всё это происходило молчаливо, как привычный ритуал, знакомый и давно ставший частью дня.

Однако большинство рабочих, около пятнадцати человек, направились к большой круглой мишени, установленной вдалеке от лагеря, на которую был изображён карикатурный портрет президента. Голова была нарисована с преувеличенно большими ушами и носом, выражение лица — насмешливое и зловещее, что вызывало у многих улыбки. Рабочие быстро организовались вокруг мишени, и несколько из них начали вытаскивать пневматические пистолеты и пробные снаряды.

— Давайте, поехали! — раздался крик одного из рабочих, и другие, смеясь, начали по очереди целиться. Улыбки их были широкими, но напряжёнными, а лица — слегка перекошенные от сосредоточенности.

Марк подошёл поближе к группе рабочих, наблюдая за тем, как они продолжают свою игру с мишенью. В этот момент один из молодых парней — крепкий, с короткими волосами, лет двадцати — сделал выстрел и точно попал в яблочко. Звук удара пули по мишени был чётким и звонким, а его попадание вызвало взрыв аплодисментов и смеха.

— Ну ты даёшь, парень! — похвалил его один из старших рабочих. — Целься, как настоящий мастер!

Пистолет передали следующему, молодому парню, которому было лет 17. Он, слегка неуверенно взяв оружие, поднял его перед собой. Руки его немного дрожали, но он сдерживался, стараясь не выдать своего волнения. Взгляд его был напряжённым, и, когда он прицелился, остальные начали смеяться, подбадривая его.

— Ну, давай, Гэлбрайт, не подведи! — кричал один из рабочих.

Парень стиснул зубы, стараясь не показать, как сильно дрожат его пальцы. Он выстрелил, и пуля пронеслась мимо мишени, оставив в воздухе лишь звук. На мгновение наступила тишина, а потом раздался насмешливый крик одного из товарищей:

— Мазила!

Другой, стоявший рядом, сразу вмешался:

— Да ладно вам, не хмурьте парня, давайте подойдём, посмотрим, может, не так уж и плохо.

Все 15 человек, смеясь и болтая, подошли к мишени, чтобы проверить результат. Один из рабочих, тот, который предложил подойти, провёл рукой по мишени, с лёгким удивлением ощупывая следы пули. Его взгляд сменился с лёгкой насмешки на серьёзное выражение, и он повернулся к молодому парню.

— Увы, Гэлбрайт, — сказал он, чуть покачав головой, — Джин был прав, ты мазила.

Рабочие, как только услышали насмешливый вердикт, не сдержались и начали поднимать Гэлбрайта на смех. Смех был громким, без злости, но с явной долей подшучивания. Один из старших, с короткой бородкой, качая головой, обратился к парню:

— Тебя же учили, как надо стрелять, Гэлбрайт! Ты, говоришь, рабочим боевиком хочешь быть, а тут даже мишень не пробил!

Кто-то сзади добавил с улыбкой:

— Да ты не просто мазила, ты настоящий мастер по промахам, ещё чуть-чуть, и мы тебя на полигон отправим!

Другие за смехом поддакивали. Один из самых громких, с огрубевшими руками, усмехнулся и заявил:

— Так мазать — это вообще нонсенс! Где это видано? — его голос был полон иронии. — Мишень-то, вроде, большая! Ты, Гэлбрайт, хоть глаза протри!

Но самым суровым был тот, кто стоял чуть дальше всех, с кожаной курткой, будто сэкономившей годы на морозах. Он, кривя губы, добавил:

— Это так не годится, понимаешь? Настоящий рабочий боевик должен быть как Рэмбо, умноженный на три! Он должен попасть в любой момент, не задумываясь. А ты, Гэлбрайт, тут, видишь ли, не попал даже в центр. Это тебе не на пикник с чайком ходить!

Все остальные ахнули от смеха, и Гэлбрайт, отчётливо чувствуя, как глаза его начинают пылать от стыда, всё равно попытался улыбнуться. Самый старший из рабочей группы, с глубокими морщинами на лице и крепкими руками, которые много лет держали инструмент, посмотрел на Гэлбрайта с серьёзным видом. Его голос был не громким, но с твёрдой уверенностью, как у старого наставника, который не привык видеть слабости. Он взглянул на парня и произнёс, будто наставлял его на жизненный путь:

— Ты, Гэлбрайт, будешь составлять основу пролетарской армии в будущем, запомни это! Если хочешь быть настоящим боевиком, учти, здесь не место для тех, кто стреляет мимо. Мы все на передовой, и ты тоже должен быть готов!

Эти слова повисли в воздухе, и Гэлбрайт, ощутив тяжесть этих наставлений, стиснул зубы, стараясь не показать, что смущён. Но в следующий момент один из его товарищей, тот самый, который только что смеялся, похлопал его по плечу и с улыбкой сказал:

— Ну, Ной-то говорит верно! Ты же, Гэлбрайт, должен уметь всё, и стрелять тоже! И вообще, давай-ка, гляди веселее, жизнь не такая уж и страшная, как тебе кажется!

Он говорил это с лёгким, игривым тоном, не скрывая своих шуток, и его слова вызвали тихий смех среди остальных рабочих. Это было как бы напоминание о том, что, несмотря на всю серьёзность их работы, здесь всегда находилось место для юмора и веселья.

Гэлбрайт, почувствовав лёгкость от поддержки товарища, выдохнул и, наконец, чуть расслабился. Он понял, что в этом коллективе, хоть и строгом, всегда можно найти место для человеческой доброты и поддержки, несмотря на все трудности.

Марк стоял в стороне, наблюдая за разворачивающимся сценарием, и его взгляд мягко скользил по рабочим, как будто изучая их привычки и настроения. Всё это время он держал свой саквож, который привёз с собой в Кембридж, и, наконец, решив подойти ближе, наклонился и поднял его с травы. Несколько шагов — и он оказался рядом с собравшимися у мишени рабочими.

Когда его заметил Джин, тот сразу же обратился с улыбкой, но в голосе сквозила ирония:

— Господин Парвис, можно ли в такое время быть весёлым, когда все вокруг ходят мрачнее тучи?

Марк, не спеша, выдержал паузу, рассматривая Джина и его товарищей, затем ответил с лёгкой усмешкой:

— Пока люди ещё не привыкли, им нужно притворяться.

Эти слова были сказаны так, как будто он сам больше говорил себе, чем им, но момент был подходящий, и рабочие не могли не улыбнуться, чувствуя, как напряжение в их теле немного отпускает.

В это время Гэлбрайт, стоявший в стороне, всё ещё обиженный на насмешки, буркнул недовольным тоном, как капризный ребёнок:

— Как тут станешь рабочим боевиком, когда патронов — по штуке ноль!

Эти слова вызвали смех среди рабочих, но Марк, не успев ещё ответить, вдруг улыбнулся. Улыбка была не насмешливой, а скорее понимающей, словно он нашёл в этой ситуации что-то важное. Его глаза засветились, и он поднял руку, привлекая внимание всех.

— Прошу вас ко вниманию товарищи, — сказал он громким, уверенным голосом.

С этими словами Марк с торжественным, почти театральным лицом подошёл к Гэлбрайту и передал ему саквояж. Парень, сначала удивлённый, взял его, не понимая, что ему предстоит сделать с этим странным багажом. Остальные рабочие, видя, как Марк передаёт саквояж, расхохотались:

— Ого, держи! Господин инженер тебе целый саквояж пушек принёс!

Звуки смеха наполнили воздух, но тут же, в миг, когда Гэлбрайт приоткрыл саквояж и все стоящие рядом заглянули внутрь, смех стих. Внутри, аккуратно уложенные, лежали 15 револьверов — как раз по одному для каждого из рабочих, стоящих у мишени. Молниеносно сменившееся выражение лиц, когда рабочие увидели оружие, было ясно: шутка больше не имела смысла.

— Вот это другое дело! — сказал один из старших рабочих, и остальные молча кивнули.

— Теперь это по-настоящему! — добавил кто-то с усмешкой, но серьёзностью в голосе. — Всё, что нужно, у нас есть.

Гэлбрайт, всё ещё с недоумением в глазах, крепче сжал саквояж, и все рабочие, не теряя времени, начали потихоньку отводить его в сторону, к бивуаку. Ничего не говоря, они тихо проводили его к месту, где могли надежно спрятать оружие от глаз сторожей, не зная, как и что будет дальше.

Марк стоял на месте, наблюдая за происходящим с лёгкой, почти невидимой улыбкой. Он знал, что эта сцена, этот момент, многое для них значит. И пока пятнадцать рабочих стрелков скрывались, чтоьы спрятать оружие, он направился к бивуакам, где собрались остальные рабочие. Здесь царила совершенно другая атмосфера — вдоль небольших костров и импровизированных столов, где одни ели, другие дремали или беседовали, в воздухе витал запах пищи и греющейся земли.

Но самым примечательным было то, что всё это выглядело не как просто временный лагерь, а как нечто совсем иное — скорее как начало какой-то ярмарки или большой гулянки. Столы были заставлены различными припасами, а вокруг были раскиданы материалы, как будто кто-то готовился к большому мероприятию. Марк остановился и, оглядев бивуак, не смог сдержать улыбки. Он с удивлением произнёс:

— Вы меня радуете, материала-то сколько достали!

Рабочие, услышав его слова, поднялись с мест и, с готовностью приглашая его за собой, начали вести его через бивуак. Марк пошёл вперёд, следуя за ними, когда те привели его к странной конструкции, которая, похоже, только что начиналась. На месте стояла круглая конструкция с несколькими стойками и веревками, в центре которой что-то вращалось, напоминая карусель.

— Что это? — спросил Марк, прищурившись, глядя на необычное сооружение.

Один из рабочих, с усмешкой и видом знатока, подошёл к Марку, заметив его интерес к странной конструкции, и, с хитрой улыбкой, пояснил:

— Это заводские нам принесли!

Марк, услышав его, прищурился и внимательно взглянул на конструкцию, пытаясь разобраться, что это за странная штука. Он нахмурился, но с интересом наклонился, чтобы рассмотреть детали поближе.

— Ну-ка, посмотрим, — промолвил он, ощущая, как его любопытство возрастает.

Он провёл рукой по стойкам, ощупывая их, и проверял механизмы. В его глазах сверкнуло любопытство, но он не спешил делать выводы. Всё вокруг, несмотря на кажущуюся небрежность, напоминало начало какого-то весёлого мероприятия. Он чувствовал, что это не просто временная штука, а подготовка к чему-то большему.

В это время несколько других рабочих, заметив, что Марк уделяет внимание происходящему, начали с энтузиазмом таскать плакаты с яркими лозунгами и изображениями. Все с азартом устанавливать их по краям бивуака, словно спешили украсить пространство перед неким важным событием. Их движения были быстрыми, но с явной небрежной энергией, как будто всё это происходило не по плану, а по наитию.

— Ну что, — сказал один из рабочих с весёлым оттенком в голосе, — всё готово, скоро начнём.

— Точно, — подхватил другой, поглаживая руку по плакату, — как на настоящую ярмарку готовим!

Один из старших рабочих, с усмешкой взглянув на Марка, подметил, расправив плечи:

— Давайте, господин Парвис, не тяните время, у нас тут дело — всё для народа, успеть надо!

Марк почувствовал внезапное волнение, когда услышал это. Он загорелся не на шутку идеей помочь, даже если не имел ни малейшего представления о том, как организовать такие мероприятия. Он решительно снял пиджак, оставшись в чёрном жилете и белой рубашке, и подошёл к ближайшему рабочему.

— Так, — сказал Марк, развязав галстук и скручивая его в карман, — нам нужно сделать всё по уму! Площадка должна быть чётко разделена на зоны: здесь — место для карусели, здесь — для еды, а здесь будет место для… что, ребят, для чего у нас ещё место?

Рабочий, который в тот момент таскал деревянные стойки, остановился, усмехнувшись, и взглянул на Марка.

— Мистер Парвис, мы тут больше по железу, чем по ярмаркам, но если хотите, мы всё сделаем! — сказал он с улыбкой и продолжил работу.

Марк кивнул, будто уже знал, что делать. Он заметил несколько оставленных металлических конструкций и подошёл к ним, чувствуя, что сам процесс начинает увлекать его. Он сказал с видом опытного организатора:

— Нам нужно укрепить карусель. Всё должно быть надёжно, чтобы никто не упал! И смотрите, — он указал на одну из металлических стойк, — вы видите, как это важно? Важен баланс! Если карусель будет шататься, то никакой весёлой атмосферы не получится.

Несмотря на его уверенные слова, работники знали, что это не совсем то, чем должен заниматься инженер. Но им было приятно, что в лице Марка они нашли не просто начальника, а того, кто не стоял в стороне, а был готов принять участие в их трудах, пусть и в таком необычном контексте.

— А с этими плакатами что делать? — спросил ещё один рабочий, уже поднимая плакат с ярким изображением.

Марк на мгновение задумался, не зная, что ответить, но быстро сориентировался.

— Развесьте их вокруг! Пусть всё будет видно, люди должны видеть, как у нас весело! — сказал он, не теряя уверенности. — И не забудьте сделать вывеску «Вход бесплатный», чтобы все заходили и наслаждались!

Рабочие смеялись, перешёптываясь между собой, но делали то, что Марк предложил. И хотя он не имел ни малейшего опыта в строительстве ярмарки, его уверенность и желание помочь не оставляли их равнодушными.

— Да, это точно, — сказал Джин, тот самый рабочий, который недавно смеялся с Гэлбрайтом, — вы, господин Парвис, по крайней мере, знаете, как повеселить народ!

Марк не мог не улыбнуться в ответ, понимая, что они воспринимают его как кого-то, кто не просто отдает команды, а действительно хочет разделить с ними труд и веселье. Он смотрел на них, когда они продолжали свои работы, и в этот момент почувствовал, как впервые за долгое время он был не просто сторонним наблюдателем, а частью чего-то важного для них.