Неправильно... или? - 6. Здравствуй, реальная жизнь... (джен)

Отец вышел из кабинета, а я "взяла в обработку" офицера Гомеса, на досуге решив поразмышлять о странных взглядах папаши, которые тот бросал в мою сторону все это время. С медицинской точки зрения состояние Германа было ненормальным, но с человеческой — он чуть не потерял единственного ребенка, так что можно понять и эти трясущиеся руки, и почти полное отсутствие реакции на внешние раздражители. Женщины обычно начинают плакать, обвинять окружающих в случившемся несчастье. С мужчинами в этом плане сложней — они не приучены избавляться от негативных эмоций таким методом. Им с детства внушают, что слезы и крик — это что-то плохое.

Из-за такого устройства психики большинство представителей противоположного пола отличались скрытностью, нежеланием сообщать о своих проблемах посторонним. А это уже, в свою очередь, могло преобразовываться в самые неблагоприятные ситуации — алкоголизм, нерно-психические расстройства. Вплоть до попыток суицида, вроде предпринятой Фредом.

— Герман, — обращаюсь к мужчине по имени, уже успев выяснить в течение предыдущей беседы, что слова "офицер Гомес" являются для него каким-то обобщенным термином, на который он не реагирует.

Вздрогнул, поднял на меня глаза. Меня словно с головой захлестнули отчаяние и паника.

— Где сейчас ваша жена?

— На работе, наверное. Или же дома.

— Вы знаете точно?

Ну же, давай, подключай другие свои эмоции. Хотя бы заинтересуйся, зачем мне это знать. Вступи в диалог.

— Обычно она в два уже дома.

— А сейчас сколько времени?

— Не знаю.

— А часов разве нет?

Офицер отсутствующим взглядом уставился на экран своего пип-боя.

— Полшестого.

— Утра или вечера?

— Тебе не кажется, что сейчас не самое подходящее время для шуток?!

Есть! Паника и безнадежность по прежнему здесь, но теперь я чувствую что-то еще. Злость. Точно, злость направленную на меня за неприемлемую, на взгляд офицера, шутку.

— Значит, ваша жена сейчас дома?

— Да. Не понимаю, зачем тебе это знать.

Вторая пошла! Так, теперь надо придумать, зачем мне понадобилась Пеппер Гомес, верней, сведения о ее местоположении. Впрочем, не буду я ничего придумывать.

— На всякий случай, офицер.

Слово "офицер" теперь вызвало ту же реакцию, что и обычное обращение по имени. Так, уже прогресс. А может — таблетки начали действовать.

— Кстати, где ты взяла ключ от душевой?

К уже имеющемуся коктейлю из паники, безнадежности и злости добавилось чувство долга. Да, он ведь представитель СБ, значит просто обязан знать, как я открыла душевую. Так... тема-то опасная. Того и гляди разговор опять съедет на Фредди и Гомес снова впадет в прострацию.

— Офицер, у вас в детстве одноклассники нормальные были? Ну, были такие, как Буч, Пол, Уолли?

Тоже, в принципе, шаги по краю — при разговоре о других детях он не сможет не думать о своем собственном, но на слово "душевая" у старшего Гомеса еще долго будет негативная реакция.

— Разные были.

— А вас в подсобке запирали? Ну в той, что за классом, где мистер Бротч еще старые карты, геологические образцы и прочую муть хранит?

— Было пару раз. Однажды я так до утра просидел, да еще и нагоняй от учителя получил за то, что оказался там. У нас ведь не Бротч был, а этакий занудливый старикашка.

— Я тоже боялась, что мне влетит, когда меня там закрыли. Ну и не хотелось просидеть в темноте. Хорошо, что у меня заколка оказалась... Я после этого ее всегда с собой ношу, как талисман.

Ложь, но только частично — на самом деле, заколки я под резинки пропихивала еще до того случая, когда придурки закрыли меня в подсобке.

Лицо мужчины искажает болезненная гримаса. Наплыв эмоций теперь совсем иной — паника сменяется усталостью, безнадежность остается в небольших количествах, ведущим чувством сейчас становится осознание.

— Что такое? — спрашиваю я, вставая со своего места и, сделав два шага к Гомесу, осторожно опускаю руку ему на плечо.

— Если бы ты последовала инструкциям... Если бы ты пошла за дежурным офицером вместо того, чтобы ломать дверь...

Да, то Фредди, скорей всего, был бы уже мертв. Но с Гомесом на эту тему говорить не следует. Его итак начинает трясти из-за "отката".

— Этого не произошло. И уже не произойдет.

Осторожно придерживаю мужчину за плечо на случай, если тот вдруг упадет.

— Вам надо отдохнуть.

— Я в порядке, — возражает, но не сопротивляется. Вместо этого, пошатнувшись, все же пересаживается на кушетку.

В два щелчка растегиваю крепления бронежилета. Не возражает. Не проявляет агрессию. Тянусь к кобуре.

— Не надо...

— Все нормально, я положу на стол — потом заберете. Ложитесь.

— Не стоит, я порядке. Там мой сын, я не могу...

"Вы все равно ему сейчас ничем не поможете", — самая прямая формулировка моих мыслей. Проблема в том, что в своем состоянии Гомес выделит лишь ключевые слова "не поможете", после чего не совсем адекватное подсознание эти слова преобразует в "уже не помочь".

— Слушайте меня, — прямой приказ. Подчинение прямым приказам вбито практически в каждого из нас с рождения. Поэтому я уверена в том, что осознанно или нет, офицер будет воспринимать все, что я сейчас скажу. — Когда Фредди очнется, ему нужна будет помощь близкого человека. Ваша помощь. Если вы сами останетесь в своем нынешнем состоянии — вы вызовете у него негативные эмоции по поводу происходящего. Вы ведь не хотите этого, верно?

Взгляд глаза в глаза. Он смотрит на меня и, медленно кивнув, ложится на кушетку. Вот и хорошо, вот и славно. Постепенно берет контроль над своими эмоциями, избавляясь от страха, паники и безнадежности при помощи элементарных логических доводов, некоторые из которых даны были в моих фразах, а некоторые — являлись своего рода исходом из первых.

Дотянувшись до полки, беру плед и накрываю им офицера. Стаскиваю ботинки и, подоткнув импровизированное одеяло, сажусь рядом.

— Поспите.

— Но... — последняя попытка сопротивления. Последний, практически бессознательный страх, что без него тут все развалится, что если не будет следить за ситуацией — она изменится к худшему.

— Спите. Мы с отцом разбудим, когда Фредди станет лучше.

"Или хуже", конечно. Но вот про то, что стать все может хуже или совсем плохо, только-только пришедшему в адекватное состояние офицеру лучше не напоминать.

Отпустив руку заснувшего мужчины, я словно прихожу в себя. Что это сейчас было, мать вашу за ногу да об стену? Почему я словно... нет, не словно... Почему я чувствовала то же, что и он? Почему вместо того, чтобы испугаться новых ощущений, использовала их для контроля за его состоянием под действием той или иной фразы? Как я могла знать, какое из моих слов окажет нужное действие, а какие смысловые сочетания лучше не употреблять? Нет, вот как раз последнее я могла знать из многочисленных книг по психологии, но вот...

В окно видно Джонаса и отца. Первый стоит спиной ко мне, второй же слишком редко смотрит сюда, в кабинет. Мгновенно оценивая ситуацию, я неспешной походкой прохожу к столу отца и сажусь за компьютер, положив ноги на стол. Он знает, что я, бывая в клинике, предпочитаю сидеть на его месте. Он не заподозрит, зачем на самом деле я села сюда. Корпус монитора находится торцом к нему, экраном ко мне и если я очень осторожно выполню задуманное... Мне же от силы минуты две-три понадобится на взлом, и еще примерно столько же — на "слив" всех данных в свой пип-бой. Надеюсь только, что емкости хватит. Впрочем, должно хватить...

Мгновенно выброшенный из пип-боя провод с разъемом подключается в нужное гнездо. Запускаю компьютер отца. Еще две-три секунды — передо мной загорается набор из слов, одно из которых, вероятно и есть нужный мне пароль. Так мало символов? Отец, неужели ты так низко ценишь мои способности... Впрочем, ты о них вообще ничего не знаешь... И не узнаешь. Так, что тут у нас... Давайте раскинем мозгами... Попытка первая — первое слово в строке. Два верных символа, но каких... Сосредоточившись, включаю на время логику. Слова, которые содержаться на экране мне ничего не говорят. Все, кроме одного. Атль... Атль — это ацтекский бог воды, а судя по тому, как помешан на воде мой папа... Верней, он помешан на цитатке из Библии, где бормочется что-то про воду, но сути дела это не меняет. Атль. Есть.

Абсолютно бесшумно компьютер включается. Запускаю копирование данных. Есть. Теперь мне нужно три минуты. Всего лишь три минуты.

За стеклом начинается какая-то суета. Экранов мне отсюда не видно, а жаль — по ним я по крайней мере могла понять, что происходит. Впрочем, будем честны — ситуация в чем-то на руку мне.

Нет, я не бесчувственная сука. Мне жалко Фреда. Скажем прямо — я сделала все, чтобы спасти его жизнь до прихода наших родителей. Но он сам виноват в том, что умирает. Сделал глупость, даже не осознавая, что лишает себя самого важного и дорогого, что у него есть. Эмоции? На данный момент их у меня нет. Разумеется, если бы я знала, что если я начну биться в истерике, то со Фредом все станет в порядке — так бы и поступила. А сейчас в этом какой смысл? От меня ничего не зависит, совесть моя чиста, никакого влияния на судьбу друга я не имею.

Почему я оправдываюсь сама перед собой за свое поведение, которое кажется странным моему отцу? Стоп... Откуда я знаю, что ему кажется? Нет, так и есть — я снова чувствую все то же, что люди вокруг меня. Герман Гомес спокоен — он спит, хотя и есть вокруг него что-то от той тревоги, которая буквально заполняла собой маленькое помещение. Джонас... Джонас даже не особо понимает, что происходит, кроме того, что перед ним — очередной "трудный подросток" с креном на сведении счетов с жизнью. Джонас возмущен глупостью Фредди, но активно задавливает это чувство, понимая, что такой укор в адрес мальчика не делает ему чести. Фредди... От него просто панический страх... Но не там, в палате, а тут, за моей спиной...

Протягиваю руку назад, ее тут же сжимает ледяная ладонь.

— Фред... — одними губами шепчу я, от страха не зная, куда деваться. Не от своего страха — от его. Поворачиваюсь, стараясь, чтобы это выглядело естественно.

— Ты... видишь меня? — в вопросе слышится странное облегчение.

— И чувствую. Не знаю, почему. Не уходи, Фред. Не надо.

— Я не хочу уходить... Мне страшно... Тут так холодно. Выход закрыт. Они все тут... Хотят, чтобы я ушел с ними. Им тоже страшно... Я не хочу...

За спиной Фреда появилась неясная тень. Лишь силуэт в комбинезоне, но я понимала, ЧТО это и от осознания того, что только я вижу... да, будем прямолинейны — я сейчас чувствую не только эмоции живых, но и вижу покойников и.. и тех, кто готов к ним присоединиться.

Внимание тени почему-то переключается на меня. Словно щупальца начинают душить, перекрывая доступ кислороду.

— Фред... Фред сделай что-нибудь... Они меня тоже хотят забрать. Они заберут меня!

Пытаюсь сказать ему, что все, что требуется — взять контроль над собственым страхом. Постараться... Да, не пойми как вернуться в свое собственное тело. Тогда это существо потеряет интерес к нему... до определенного момента.

— Фред... Фред, вернись... Ты нужен мне...

До последнего мгновения я не выпускаю его руку, сама при этом стараясь вернуть свое сознание на уровень реальности, отсечь то, что находиться за Гранью, при этом не забыв перетянуть на "нашу" сторону друга. Но вместо него лезет та тень, которая не понимает, что ей нельзя здесь быть! Что ее тело давно сожжено, осталась лишь горстка пепла, которая по непонятным причинам не может быть тут.

— Пошла прочь, тварь. Тебе здесь не место.

Спокойный голос Фреда возвращает меня к реальности. Или же это был писк пип-боя о завершении копирования информации?

Суета за стеклом заканчивается. Выключаю компьютер, встаю из-за стола и подхожу ближе к окну, чтобы видеть экраны приборов. Да, так и есть — жизненные показатели стабилизируются. Конечно же, до нормы еще далеко и в сознание Фред вряд ли придет, но рискну предположить, что все будет хорошо. Ведь не могло это все мне привидеться? Пытаюсь понять, что чувствуют окружающие. Нет, не выходит. Возможно, это к лучшему — только не хватало мне чужих эмоций в дополнение к собственному кавардаку в голове.

Оказываюсь я дома лишь после десяти вечера. Уже готовлюсь расслабиться и погрузиться в царство Морфея, но нет — вместо этого почему-то начинаю изучать информацию из компьютера отца, находя все новые и новые подозрительные моменты. Черт подери, сейчас мне как никогда нужен кто-то, с кем можно было бы поделиться своими догадками, которые казались мне самой невероятными... Но лишь без этой информации, которая служила реальным доказательством, показывая, что мои подозрения были обоснованными и, кроме того, эти данные также открывают завесу над самой большой ложью в истории нашего Убежища. Ложью, за которую Альмондовару и его приспешникам придется в один прекрасный день расплатиться. Возможно даже, передо мной.

Лишь под утро я засыпаю сном... Ах, да, если бы без сновидений...

— Итак, первым делом ты должна научиться ставить блок на свои собственные психокинез и телепатию, — невидимый собеседник ходит за моей спиной, распаляясь все больше и больше.

— Арми, ты меня учить будешь, или в красноречии практиковаться?

— Рин, если ты не будешь меня слушать...

— Слушаю, слушаю, затыкаюсь и слушаю, — я одергиваю камуфляжную куртку, но лицом к собеседнику не поворачиваюсь. — Так мы идем после занятий... куда-нибудь?

— Эм... Да... Я хотел... Кхм...

— Я слушаю, — опираюсь спиной на грудную клетку мужчины, оказавшегося за моей спиной. Чувствую чужую неуверенность, как свою собственную. Демоны! И это — безжалостный руководитель группы зачистки.

— Бывший руководитель группы зачистки, — мягко поправляет он меня. — А теперь — еще один из твоих придурков-подчиненных.

— Ну, я бы не назвала тебя придурком, — протягиваю руку назад и глажу парня по коротко стриженой голове. — Просто лапочка. Особенно в той форме...

— Не напоминай. Мне. Об этом. Никогда.

— Чего так? Мне нравится твоя форма.

— А мне не нравится, когда меня тискают, сюсюкают со мной и кормят из бутылки с соской со словами "утипусечка моя".

Я с трудом сдержала смех.

— Да ладно тебе! Ты лапочка — это даже Электра сказала... И Дашка точно также считает.

Собеседник поперхнулся воздухом.

— Мы вернемся к энергетическим щитам?

Из странного сна вырвал звук будильника. Черт подери!!! Опять топать в класс... Ладно, будем надеяться, что у меня получится выспаться на уроках.