Потомки Солнца и Реки (гет)

Пропасть ― где-то там, под ногами, под мечом ― была черной. И бездонной. Казалось: оступишься ― будешь лететь вниз вечность, погружаясь в черные облака.

Скопления темной ци.

Темнота голодна. И ждет.

Он ведь уже видел это место. И летел над ним на мече. Когда?

Провал. Пустота вместо памяти.

Рядом с ним ― собратья по ордену. Здесь, на высоте, ветер безжалостен. Он рвет и треплет бело-алые одежды, и говорить невозможно ― уносит слова. Разве что кричать. Но зачем?

И так все ясно.

Даже когда второй молодой господин сталкивает пленника с меча, и тот падает ― долго, слишком долго! ― в эту темноту.

И он падает вместе с обреченным. Нет, не вместе ― вместо.

Темнота.

* * *

Лиловая вспышка бьет по глазам, разрывая темноту. Молодой воин с сверкающим кнутом в руках усмехается ему в лицо ― зло и жестоко. Рядом ― падавший пленник. Ласковая усмешка. Полубезумный взгляд алых глаз. Вокруг сплетаются потоки темной энергии.

В стороне ― задушенный мертвец в бело-алом. В углу скорчился человек… точнее то, что от него осталось. Еще живой, впрочем; но он знал ― ненадолго.

Бывший пленник, а ныне ― темный заклинатель, ― подносит к губам черную флейту. Ее резкие трели терзают слух.

Из углов комнаты приближаются ведомые темным заклинателем мертвецы. Ему подчиненные. Они набрасываются на раненого и рвут на части…

Его самого.

Темнота.

* * *

― … а орден Цишань Вэнь творил зло и беззаконие, подчиняя кланы заклинателей один за другим…

Здесь нет темноты.

Свет пронизывает учебную комнату, сияющим маревом окутывает белые одежды учеников.

― … но после того, как нынешний глава ордена Ланьлин Цзинь избавил мир от безумного Вэнь Жоханя…

Занятие у учителя Ланя идет своим чередом. Сейчас ― речь о событиях недавнего прошлого. Впрочем, для Лань Сычжуя и его товарищей они как раз давние. Потому что произошли до их рождения.

Он внимательно слушает. Все, что говорит наставник, ученикам должно знать как можно лучше.

― … расскажет Лань Сычжуй.

― Этот ученик с радостью подчиняется. ― Привычные, заученные слова кажутся… странными?

И ощущение ― словно на мече летишь через туман. Зыбкое светлое марево вокруг. Привычные слова о бесчинствах ордена Вэнь звучат отдельно от него, будто уста их произносят сами по себе, без участия разума.

А вокруг дрожит мир, словно летний воздух, напоенный солнечным жаром…

И тонкая дымка не-действительности затягивает мысли.

Вместо обычных заученных фраз приходят… иные.

Из жара, в котором тонет все вокруг.

― Что с тобой, ученик Сычжуй? ― вопрошает учитель Лань, приблизившись к нему.

С ним ли?

И что это за имя странное?

Стены и лица тают в солнечном мареве.

― Что с тобой… ― доносится издалека голос. ― А-Юань?

И свет меркнет.

Темнота.

* * *

― … слышишь меня?

Он распахнул глаза ― чтобы увидеть темноту, лишь слегка озаренную светом талисмана.

Бешено колотится сердце.

Где он?

Нет. Не тот вопрос.

Кто он?

Лань Сычжуй, всплывает имя. Воспитанник второго господина Лань, Хангуан-цзюня. Лань Юань. А-Юань.

Под ладонями ― чьи-то одежды. Белые. Лицом он уткнулся в кого-то взрослого. Выше его и старше.

― Племяш, да что с тобой? ― Его берут за плечи, отстраняют.

Человек, сидящий рядом на кровати, ему знаком. Точно знаком.

Хотя Лань Сычжую его знать неоткуда.

Но Вэнь Юань его знает. Очень хорошо знает.

― Дядя… ― Голос срывается. Он глубоко вдыхает, чтобы успокоиться. И чуть оглянувшись, наталкивается взглядом на четыре пары детских глаз. Настороженных, испуганных, обеспокоенных.

А-Лин, младший братик, А-Фань и А-Лу, двоюродные младшие брат и сестричка, дети дяди Чао, и А-Янь, еще одна дальняя сестричка, дочка тети Цин, смотрят на своего старшего брата.

― Этот глупый племянник, ― Мальчик наконец овладевает голосом, ― просит наказания у старшего за свое недостойное поведение.

― Обождет наказание, ― отвечает тот. ― Что произошло, Юань-эр? А-Лу прибежала ко мне посреди ночи с криком, что тебя мучают призраки.

Вэнь Юань смог только помотать головой. Непочтительно в разговоре со старшим, но сейчас он не был уверен, что сумеет вымолвить хоть пару слов. Слишком настоящим казался сон… Это ведь был сон, верно?

Впрочем, положение спасла дальняя сестренка.

― Лу-мэй, ты зря так испугалась! ― провозгласила она. ― Мы ― в илинском надзирательном пункте. Здесь везде очень хорошая и надежная защита из талисманов самого Старейшины Илина!

Нет, это мог быть только сон, и не иначе!

― Янь-цзе, ― тут заинтересовался мальчонка. ― А, может, это какая-то неведомая доселе тварь пришла? Что пробралась через талисманы? Старший брат так стонал и метался во сне…

― Что ты, Фань-диди! ― важно заявила А-Янь. ― Сюда никакая тварь не зайдет, потому что надзирательным пунктом командует мой папа. А мой папа ― самая крутая темная тварь во всей Поднебесной… Ай! За что, дядя Чао?!

Подзатыльник оказался весьма крепок: сестричка ткнулась носом в кровать Вэнь Юаня.

― Не стоит так непочтительно говорить об отце, племянница, ― поучительно заметил дядя.

― Да ладно тебе, Чао-сюн! ― Шорох открываемой двери заставил А-Юаня вскинуться ― чтобы увидеть вошедшего второго дядю. ― Я и сам себя так нередко называю. Скажешь, неправда?

― Дядя Усянь!

― Папа!

Все четверо детишек мгновенно повисли на Вэй Усяне, стоило тому лишь переступить порог. В другое время А-Юань и сам бросился бы к нему, но сейчас хотелось сидеть рядом с первым дядей. Живым и здоровым, в отличие от того видения из кошмара.

― Эй, ― Дядя Усянь тем временем подхватил на руки малую А-Лу и усадил ее прямо на плечо. ― Кто хочет лютого мертвеца посмотреть?

― Настоящего?! ― от восхищения и предвкушения Лин-диди аж разинул рот.

А вот Янь-мэй только хмыкнула:

― Ха, подумаешь! Я таких каждую неделю вижу.

― Таких не видела, дочка, ― весело отозвался дядя Усянь. ― Этот особенно злобный, с самой Луаньцзан. Только что старшие ученики притащили ― для опытов.

― Хотим! Хотим посмотреть! ― тут же запищали мелкие. Правда, братец Фань оглянулся: ― Если только папа разрешает.

― Папа разрешает, ― серьезно кивнул дядя Чао. ― Будущие заклинатели ордена Вэнь должны хорошо знать, как выглядит нежить, и не бояться ее.

― Ну-ка, А-Янь, ― тут же распорядился Вэй Усянь. ― Бери младших братьев с сестрой и отведи их в павильон, где твоя мама обычно опыты проводит. Маме скажи, я позже подойду. И сдерживающие талисманы трогать на вздумайте!

Дождавшись, когда младшие с восторженным писком вылетели за дверь, и топот детских ног утих вдали, дядя Усянь сел рядом с Вэнь Юанем.

― Рассказывай, А-Юань, что за переполох я здесь застаю, едва вернувшись с ночной охоты?

Говорить… облекать в слова увиденный во сне ужас А-Юаню отчаянно не хочется. Где-то в глубине души поднимается страх: если назвать увиденное, оно станет… отчасти настоящим. А этого ни в коем случае нельзя допустить.

Хочется как можно скорее забыть этот кошмар, но от этого только ярче и четче вспоминается каждая сцена. И черный туман, смыкающийся над падающим дядей Усянем, и кровавые ошметки, на которые мертвецы рвут дядю Чао.

Холодный свет Облачных Глубин.

Лекции наставника ― о Низвержении Солнца (проклятье, он даже название запомнил!), об осаде горы Луаньцзан и уничтожении Старейшины Илина, злого темного заклинателя.

Вэнь Юань только мотает головой:

― Этому неразумному просто приснился дурной сон.

― Ага, и я тебя полпалочки времени разбудить не мог, ― хмыкнул Вэнь Чао. ― Может, тебя к тете Цин отвести? Пусть посмотрит, вдруг ты заболел? А то у меня всегда был такой храбрый племянник, а тут сна перепугался.

С другой стороны, на него вопросительно и как-то понимающе смотрит второй дядя:

― Если расскажешь ― станет легче. Вот увидишь.

Вэнь Юань до боли сжимает в руках край тонкой ночной рубашки. И глядя в пол, не поднимая глаз, начинает говорить. Медленным, ровным голосом. Опасаясь поднять глаза на взрослых ― не подобает молодому заклинателю двенадцати лет от роду, сыну наследника главы ордена срываться в плач и истерику из-за какого-то дурного сна.

Он говорит и говорит; и ― странное дело ― жуткие картины впрямь угасают и смазываются в памяти. Мало-помалу становится легче; и, завершив свой рассказ, Вэнь Юань находит в себе силы поднять глаза на взрослых.

― Это ведь… просто сон такой противный, верно? ― тихо шепчет он. ― Я не хочу, чтобы вы… убивали друг друга…

― Еще чего! ― легко отзывается дядя Усянь. ― Конечно, нет. Да и тебя никаким Ланям отдавать не собираемся. ― И, весело прищурившись, добавляет: ― Если только не вздумаешь снова таскать за хвост собак дяди Ваньиня, когда прилетим в Пристань Лотоса. Хотя… пожалуй, и тогда ты просто отхватишь от моего шиди Цзыдянем по спине!

― Дядя Усянь! ― Вэнь Юаню хочется то ли плакать, то ли смеяться: ― Сколько времени вы мне будете припоминать тот случай?

― До скончания времен! Готовься, племянник, ― Вэй Усянь серьезен, слишком демонстративно серьезен, и А-Юаня уже невольно разбирает смех, прогоняя последние воспоминания о кошмаре. ― А теперь ложись спать.

― А можно… не ложиться? Не хочется… ― От мысли о сне снова становится страшно.

― Ну тогда завтра сонный ты поедешь на руках Чао-сюна, а на твоем мече полетит А-Фань или А-Янь. Согласен?

― Нет! ― вырвалось у А-Юаня. Сегодня днем он летел всю дорогу сам почти наравне со взрослыми заклинателями! Ну ладно, только под вечер перешел на меч к дяде Чао. Но он уже не маленький, чтобы летать у кого-то на руках!

― Спи, Юань-эр. ― С этими словами дядя Усянь как-то особенно касается его лба, и Вэнь Юань проваливается в сон. Уже без всяких сновидений.

* * *

Когда А-Юань засыпает, Вэнь Чао ловит себя на мысли о том, что перед завтрашней дорогой ему самому не мешает выспаться или помедитировать ― но здесь и сейчас больше всего хочется напиться.

― Надеюсь, у шиди найдется вино?

― Что? ― Мысли Вэй Усяня явно где-то далеко. ― А, вино… Есть, конечно.

Первые два кувшина были распиты в молчании. Краем разума Вэнь Чао лишь отметил, что Вэй Усянь тоже был не против именно напиться, возможно даже до отключки. Но если они надерутся и проспят до полудня, вылет из Илина придется отложить на день, а оставаться лишнюю ночь подле проклятой горы совершенно не хотелось.

На третьем кувшине он не сдержался. Какого гуя… Это ж Вэй Усянь! Они знакомы вот уже… лет четырнадцать, не меньше. И вытаскивали друг друга из таких передряг, что чудом живы остались. И ночевали в одном шатре. И… да мало ли всего было за эти годы!

― Думал, мне одному здесь подобная дрянь снится.

― Что, и тебе тоже, Чао-сюн? ― усмехнулся тот.

― Ты на что намекаешь?

― Первые годы мы с женой здесь ночевать не могли, старались с наступлением темноты оставаться в городе, на постоялых дворах. ― Вэй Усянь проглотил очередную чашку вина едва ли не в пару глотков. ― Потом привыкли.

― И ужасающий Старейшина Илина оказался бессилен перед ночными кошмарами? ― не удержался Вэнь Чао. ― Налей еще.

― Представь себе.

Они выпили снова. Молча.

― Здесь странное место, ― заговорил снова Вэй Усянь, отставив опустевший кувшин в сторону. ― Гора эта… Думаешь, там просто слишком много темной энергии? Нет, Чао-сюн, не в ней дело. Вернее, не только в ней.

Хмель всегда развязывал Вэй Усяню язык, и он становился болтлив ― еще больше, чем обычно. Впрочем, те, кто пытались расспросить его о чем-то, оставались ни с чем. Он просто начинал беседу о другом ― и говорил, говорил, говорил о том, что хотел. Вопреки мнению и желанию собеседника.

Впрочем, сейчас они совпадали.

― Здесь словно… мир истончается, понимаешь? И приходит в снах ― то, чего нет и не было. Появляется… откуда-то. Гуй его ведает, из других миров, может. Или из несбывшегося будущего… Не знаю. Я пытался как-то закрыться ― не вышло. Впрочем, большинству людей ничего такого особенно и не снится. Мы с тобой, Цин-Цин, А-Юань вот теперь… Цзян Чэн, кстати, тоже ― если и останавливается в Илине, то старается здесь не ночевать. Остальные ничего не замечают, и это к лучшему, наверное.

― Может, ты прав насчет несбывшегося. ― Говорить было неприятно, и все же необходимо. ― Знаешь, отец как-то недавно обмолвился, что изначально собирался подчинить Юньмэн силой. Но потом случился лагерь перевоспитания, и Черепаха-Губительница, и праздник в нашу честь…

― А на празднике познакомились наследник Вэнь и моя шицзе, ― подхватил Вэй Усянь.

― И старший брат до сих пор вспоминает, что именно тебе обязан счастливой семьей.

― Скорее уж, Черепахе. Хотя, если бы я тогда в Гусу не поколотил наследника Цзинь, и дядя Цзян не разорвал бы помолвку…