Тень длиннее совести (гет)

Вой ветра в трубах замка сменился уютным потрескиванием камина. Теплый, живой огонь отбрасывал оранжевые блики на стены, увешанные гобеленами и старыми портретами сонно зевающих волшебников. Воздух пах горячим какао, печеньем и воском свечей — запах безопасности, дома. Гарри переступил порог, и волна этого тепла на мгновение окутала его, как одеяло. Но ледяное эхо коридоров, голос Снейпа и пронзительный холод сибирской метели из видения не отпускали. Они сидели в нем, как заноза.

Рон и Гермиона сидели на диване у камина. Рон увлеченно строил башню из печенья «Корочки», явно проигрывая битву гравитации, а Гермиона, уткнувшись носом в объемистый фолиант «Неочевидные аспекты трансфигурации сложных органических структур», что-то быстро помечала на пергаменте. Оба выглядели спокойными, погруженными в свои мирки. Контраст с его собственным состоянием был почти болезненным.

— Ну что, герой? — Рон не отрываясь от своей шаткой конструкции, сунул ему кружку с дымящимся какао. — Выжил после вечерни у Князя Ужасов? Лицо у тебя, как у призрака Бледной Леди, только зеленее.

Гарри ухватился за кружку, как за якорь. Горячий пар обжег губы, но тепло не проникало глубже кожи.

— Живой, — буркнул он, плюхнувшись в свободное кресло напротив. Оно мягко обняло его, но комфорта не принесло. Голова все еще гудела, виски сжимал невидимый обруч. Образы из подземелья — боль, насмешки Снейпа — смешивались с белым мраком метели и багровым глазом хижины. *Кто он?*

Гермиона отложила книгу, ее взгляд мгновенно стал внимательным и оценивающим, как у целителя.

— Гарри, с тобой все в порядке? Ты действительно выглядишь… нездорово. Снейп был особенно… рьяным сегодня? — Ее голос был мягким, но в нем звучала тревога.

Гарри сделал глоток какао. Сладость показалась приторной, почти тошнотворной.

— Обычный Снейп, — отмахнулся он, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Травил про несправедливость мира, слабость и то, что мои мозги — решето для любой ментальной атаки. Стандарт. — Он попытался улыбнуться, но получилось криво.

— Он же просто сволочь! — Рон наконец бросил печенье, которое рухнуло с жалким хрустом. — Вот честно, Гарри, не понимаю, зачем Дамблдор заставляет тебя это терпеть! Найди бы он хоть одного ученика, кто после его «уроков» не чувствует себя вывернутым наизнанку!

— Потому что Волан-де-Морт не будет церемониться, Рон, — тихо, но твердо сказала Гермиона. Ее глаза не отпускали Гарри. — Профессор Снейп… он жесток, но он прав в одном. Окклюменция жизненно необходима. Особенно тебе. — Она сделала паузу. — Но что-то случилось. После урока. Ты встретил кого-то?

Гарри вздрогнул. Острый ум Гермионы был иногда пугающ.

— Гринграсс, — выдохнул он, снова глядя в огонь. Пламя камина казалось таким маленьким, таким беззащитным перед тем леденящим холодом, который он ощущал на уровне костей. — В коридоре. Она… тоже проходила мимо.

— Гринграсс? — Рон поморщился, как от кислого лимона. — Ну и что ядовитого нашептала Змея Слизерина сегодня? Напомнила, что ты позоришь волшебный мир своим существованием?

— Не совсем, — Гарри покачал головой. Боль отозвалась тупым ударом. — Она… говорила почти то же, что и Снейп. Только другими словами. Что мир ломает тех, кто ноет. Что надо прятать боль. Сохранять лицо. Что ее семью этому учили веками. — Он усмехнулся беззвучно. — Как будто у меня есть это самое «лицо», которое можно сохранить, когда в голове все горит и разрывается.

— Циничная карга, — проворчал Рон. — Вечно они, Слизеринцы, с их «традициями» и «достоинством». Как будто войну можно выиграть, просто красиво кланяясь!

— Она не просто цинична, Рон, — возразила Гермиона, нахмурившись. — Она умна. И опасна именно этим. Ее слова… они перекликаются с тем, что говорит Снейп, но с другим уклоном. Это не просто жестокость. Это… стратегия выживания определенного круга. Стратегия, которая, возможно, работает. — Она снова посмотрела на Гарри. — Но ты что-то не договариваешь. Она тебя задела? Или… произошло что-то еще? После встречи с ней ты выглядишь еще хуже.

Гарри замер. Багровый глаз хижины в снегу снова вспыхнул перед его внутренним взором. Чужая ярость. Костяная пустота. *Кто он?*

— Я… — он замялся, не зная, как объяснить необъяснимое. — После Снейпа… пока я стоял в коридоре… у меня было… видение. Или галлюцинация. Не знаю.

— Видение? — Рон насторожился. — Как связь с… *ним*?

— Нет! — Гарри резко покачал головой. — Не его. Совсем другое. Холод. Дикий, леденящий. Метель. Тайга, наверное. И… человек. Шел сквозь снег. К хижине. Старой, мрачной. В окне светился огонь… но не теплый. Багровый. Зловещий. И я… почувствовал его. Отчаяние. Ярость. Усталость до смерти. И… пустоту. Такую холодную. И еще… магию. Древнюю. Костяную. Враждебную. Она хотела его сожрать. А он шел прямо в эту пасть.

Он замолчал, переводя дух. Описать это словами было почти невозможно. Это было ощущение, а не картинка.

Рон и Гермиона переглянулись. На лице Рона было написано недоумение и легкая тревога. Гермиона выглядела глубоко задумавшейся.

— Тайга? Костяная магия? — переспросила Гермиона. — Гарри, ты уверен, что это не просто… последствия Легилименс? Перегрузка? Твоя психика могла сгенерировать образы, символизирующие ту боль и давление, которые ты испытал?

— Я знаю, как это — связь с Волан-де-Мортом, — твердо сказал Гарри. — Это было не так. Это было… *чужое*. Совершенно чужое. И очень… реальное. Как будто я на секунду стал им. Понял его ужас. Его решимость, несмотря ни на что. — Он сжал кружку так, что костяшки пальцев побелели. — А потом появилась Гринграсс. И она… словно почуяла что-то. Спросила, не видел ли я призрака. Сказала, что не все тени безобидны, особенно когда разум ослаблен. Как будто… она знала. Или чувствовала эхо этого.

— Гринграсс? — Рон фыркнул. — Да она просто змеиным чутьем унюхала, что ты не в себе, и решила ткнуть носом! Не накручивай себя, Гарри!

— Возможно, — не убежденно сказала Гермиона. — Но ее семья… Гринграссы стары, могущественны и связаны с темными искусствами куда теснее, чем признают. Они могут знать о редких формах ментальной связи или… восприимчивости. Особенно после травмирующего ментального воздействия. — Она нахмурилась сильнее. — А описание этой «костяной» магии… Оно тревожное. Похоже на некромантию, но какую-то… первобытную. Древнее того, что практикуют последователи Волан-де-Морта.

— Значит, помимо Волан-де-Морта, у меня теперь еще и сибирские костяные призраки в голове? — Гарри с горечью поставил кружку. Какао остыло. — Отлично. Просто отлично.

— Гарри, — Гермиона протянула руку, но не дотронулась, словно боялась спугнуть или причинить боль. — Тебе нужно отдыхать. Сейчас. Твой разум перегружен. Сначала Снейп, потом это видение, потом Гринграсс… Ты как открытая рана. Тебе нужен покой, чтобы восстановить хоть какие-то барьеры.

— Она права, — Рон встал, его лицо стало серьезным. — Забей на уроки на завтра. Скажем, что тебя тошнит. МакГонагалл поймет. А я сгоняю на кухню, выпрошу у домовых эльфов их мега-успокоительный чай. Тот, что с ромашкой и чем-то жутко вонючим. Он тебя вырубит на ура.

Гарри хотел возразить, что он не ребенок, что может справиться. Но усталость накатила волной, тяжелой и липкой. Голова гудела. Образ хижины в снегу стоял перед глазами. Голос Снейпа: «Щит или смерть». Голос Гринграсс: «Не все тени безобидны».

Он кивнул, не в силах говорить. Покой. Щит. Хотя бы на время. Чтобы это чуждое видение, эта чужая боль и ярость, не свели его с ума.

Рон уже мчался к портрету жирной леди. Гермиона накрыла его пледом, который висел на спинке кресла. Тепло шерсти было приятным, но поверхностным. Настоящий холод сидел глубже.

Он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться на треске огня, на знакомых голосах друзей, на запахе какао. Но сквозь эту завесу уюта пробивался вой ветра. И в этом вое слышался немой крик того незнакомца, шагающего навстречу багровому свету хижины в снежной пустыне. Мир был огромен, жесток и полон теней, о которых он даже не подозревал. И его собственные битвы, его собственная боль, казались вдруг маленькими и невероятно далекими от той первобытной борьбы за жизнь, что разворачивалась где-то за краем света.

Сон нашел на него сразу, как только голова коснулась подушки, тяжелый и безжалостный, как черная вода.

Сначала он шел по знакомому коридору Хогвартса, но что-то было не так. Камни стен сочились темной, липкой субстанцией, похожей на нефть. Воздух был густым и сладковато-прогорклым, как в склепе. Вместо факелов горели бледные, холодные шары, отбрасывающие искаженные, слишком длинные тени. Где-то вдалеке слышался хриплый, насмешливый каркающий звук.

Он оказался на мостике перед кабинетом Дамблдора. Фигура в багровых мантиях стояла спиной. Снейп? Но когда фигура обернулась, это было пустое место под капюшоном, лишь два уголька глаз, пылающих холодным, нечеловеческим огнем. Фигура подняла палочку — не для заклинания, а как ритуальный кинжал.

Не плавно. Как удар топора по льду. Мир взорвался.

* * *

ХОЛОД.* * *

Не хогвартский. Дикий, звериный, впивающийся в кости, вырывающий дыхание. Гарри (Корвус?) задрожал всем телом. Он стоял у края леса. Перед ним — не лагерь Ордена. Бойня.

Палатки, похожие на сломанные крылья раненных птиц. Костёр, чадящий, как умирающий зверь. И снег. Не белый. Красный. Алый, липкий, тающий от тепла еще не остывших тел. Запах. Медный, сладковато-тошнотворный запах крови. И гари. И страха.

«Проверю кадетов…» — мысль промелькнула чужая, но ясная, как его собственная. Голос Корвуса. Монотонный. Мёртвый. Гарри (он?) пошел. Сапоги хлюпали по кровавой каше. Его рука (длинные, сильные пальцы, не его!) сжимала рукоять ножа. Того самого ножа. Он чувствовал его вес. Его баланс. Его… желание резать.

Он откинул полог первой палатки. Внутри — трое. Мальчишки. Лет по шестнадцать. Спят. Или спали. Один открыл глаза. Глаза — широкие, испуганные, детские. Увидели его. Увидели нож.

— Кощ… — шепот оборвался.

Нож вошёл в горло. Легко. Как в теплую воду. Хлюп. Хрип. Тёплая струя брызнула на руку. На лицо. Гарри почувствовал эту теплоту. Эту липкость. Отвращение вспыхнуло в нём — его, Гарри! — но его тут же захлестнула чужая, ледяная пустота Корвуса. «Слабость пахнет кровью. Учитель научил».

Он вышел. Не оглядываясь. Крики? Их не было. Только чавканье сапог по кровавой грязи. Только вой ветра. И гул в его собственной голове. Голодный. Приближающийся.

Следующая палатка. Двое. Девочка с косичками. Парень, обнявший её во сне. Нож. Два быстрых удара. В шею. В сердце. Меньше сопротивления. Больше крови. На сапогах. На брюках. Гарри чувствовал, как ярость Корвуса растёт. Становится всепоглощающей. Очищающей. Как огонь. Эта ярость была его щитом. От ужаса. От сомнений. От памяти об отце.

«Корвус, он опять меня троллит!» — знакомый девичий голос. Марта. Она вышла из-за палатки. Увидела его. Увидела кровь на его рукаве. Ее лицо — милое, с хитринкой — исказилось страхом. Потом пониманием.

— Ты истекаешь, Кощей. Или это не твоя кровь?

Она схватила его руку. Ее пальцы — нежные, быстрые — дрожали. «Будешь дёргаться — задену сердце», — эхом прозвучало в его памяти. Ее память? Его? Корвуса?

— Неужели учитель снова швырнул тебя в ту проклятую пещеру? — ее голос стал резким. — Или ты наконец нашёл того, кто сильнее тебя?

Ярость. Чистая, белая, как сибирский снег. Нога сама взметнулась. Каблук-стилет в переносицу. Хруст. Дикий, животный вопль Марты. Его (их?) пальцы впились в её горло. «Сломай шею, прежде чем она сломает тебя», — голос наставника в голове. Клинок Марты блеснул. Боль! Острая, жгучая в ладони. Нож в его руке уже занёсся. Пульс под лезвием. Её пульс. Почему она не убежала?! — его мысль? Его отчаяние? Рука рванула вперёд. Теплота. Море теплоты на лице. Смешанное с дождем? Со снегом? Со слезами? Марта захрипела, пальцы вцепились в траву. «Безумная…» — его шепот. Ее глаза. Зеленые. Потухающие. Как у Лили Поттер в его самых страшных снах.

Шаги. Тяжелые. Виктор. Его друг. Человек, который носил его на спине через поле смерти. Его лицо — доброе, глуповатое — искажено ужасом и яростью.

— Предатель! — рев. Гарри (Корвус?) швырнул окровавленный нож. Лезвие впилось в плечо Виктора. Тот рухнул на колено. Но его пальцы чертили руны в воздухе. Древние. Сильные. Любимые руны Виктора. Защита. Огненная стена. Гарри почувствовал их тепло. Их угрозу.

— Прости… — его голос. Хриплый. Чужой. Искренний? Он навалился на Виктора. Чувствуя дрожь собственного тела. Дрожь страха? Или ярости? Его нож вошел в горло друга. С тихим хлюпаньем. Пальцы Виктора впились в его плечи, оставляя кровавые полосы. Хрип. Последний взгляд. Упрек? Прощение? Пустота.

Он пошел к палатке учителя. Его тень — длинная, колючая — как крыло ворона. Учитель спал. Плащ с гербом Певереллов. Его герб. «Это для отца, — мысль пронзила Гарри-Корвуса как нож. — Ты называл это «уроком». Он вонзил клинок под ребра. Там, где был его собственный шрам. Тот самый шрам.

— Магия… проклянёт… — учитель захлебнулся кровью.

— Я уже в аду, — голос Корвуса был спокоен. Ледяной спокоен. «Conjuro ut putrefias!» Заклятье. Тело наставника начало пузыриться, плавиться, превращаясь в грязную, зловонную жижу. Запах. Невыносимый запах гниющей плоти и серы . Гарри почувствовал, как его тошнит. По-настоящему. Но Корвус стоял неподвижно. Смотрел. Его пустота поглощала все. Даже отвращение.

И тогда он почувствовал «их». По-настоящему. Не гул. А «ХОЛОД.»

Абсолютный. Пронизывающий душу. Он шел не от метели. Он шел из земли. Из крови. Из расплавленных останков учителя. Они проснулись. Они пришли. Они лизали кровавый снег. Они тянулись к нему, к его пустоте, к его ярости. Голодные. Он повернулся и побежал. Бежать. Бежать! Не от Ордена. От них. От этого леденящего душу присутствия Смерти, которая была больше чем смерть.

Гарри вскинулся на кровати, задыхаясь. Простыни были мокрыми от пота, но его бил леденящий, проникающий до костей холод. В ушах звенело, и в этом звоне все еще слышалось то карканье. Перед глазами стоял мертвый, всевидящий взгляд из сна. Взгляд Кощея. Сердце колотилось, готовое вырваться из груди.

Это был не просто кошмар. Это было откровение. Предупреждение из самой глубины тьмы. Кто-то там, во мраке, платил кровью. И он, Гарри, только что увидел самый исток этой бесконечной, голодной тени.