Страсть (гет)

— Чёрт… так и знал, — недовольно прогундосил под нос Итачи, с силой давя на газ, отчего машина отчаянно завизжала, всё глубже увязая.

— Что такое? — встрепенувшись, полусонно пробормотала Изуми, протирая глаза. Широко зевнув и размяв затёкшую шею, она посмотрела в окно на непроглядную тьму вокруг, и обхватила себя руками.

— Мы забуксовали, — бросил он, отстегнув ремень безопасности и открыв дверь выпрыгнул наружу.

Леденящий холод тут же обжог кожу и сковал тело. Быстро добежав до багажника, он достал старую куртку и накинул на плечи. Хорошо, что вспомнил о ней в последний момент и закинул в машину, подумал он, а то пришлось бы портить дорогое пальто. Засунув руки в карманы и не обнаружив перчаток, Итачи недовольно цокнул, поругав себя за неосмотрительность.

— Господи, как же холодно!— проскулила выскочившая в одном лишь свитере жена. Она скукожилась, и её зубы заклацали от мороза. Подув на ладони, Изуми растёрла их, и прыгая на месте, как испуганный заяц, заискивающе посмотрела на него.

— Ты чего раздетая вышла! Не хватало, чтобы перед моим отъездом ты слегла с температурой.

— Я хотела помочь.

— Быстро в машину! Будешь давить на газ, пока я толкаю.

Он присел на корточки, и свет фар больно ослепил глаза. Его пальцы дотронулись до ледяной корки, и с лёгкостью проломив её, увязли в грязи. Несмотря на то что на улице было достаточно холодно, земля не успела промёрзнуть, и автомобиль провалился в небольшую яму, полную жижи. Не успел Итачи подняться, как колёса закрутились и ошмётки холодной грязи полетели ему прямо в лицо.

— Изуми, чёрт возьми! Я не сказал — жми!— крикнул он, смеясь, и сплюнул грязь, что попала в рот.

— Что? Ты что-то сказал! — приоткрыв дверь и высунувшись, испуганно спросила Изуми. — О боже, прости! Я совсем не хотела… Тут были салфетки… сейчас, — она резко повернулась к заднему сиденью и потянулась к сумке, явно чувствуя себя виноватой.

— Не переживай, всё равно весь бы вымазался. А теперь жми! — и толкнул машину, что было сил. Колесо бешено закрутилось, ещё больше увязая в глине. — Бесполезно. Без посторонней помощи нам не вытянуть машину отсюда, — вернувшись, недовольно пробурчал он и взял протянутые влажные салфетки.

— И что нам теперь делать? — с тревогой спросила она.

— Теперь ночевать в машине посреди леса тебе не кажется романтичным?— усмехнулся он, протирая лицо и руки.

— Холодновато как-то, — закусила она губу и свела брови домиком, — а если оставим двигатель включённым, то можно угореть.

— Да, вполне возможно, что уснём и не проснёмся. Предлагаю взять вещи и дойти до дома пешком. Судя по тому, как заглох навигатор, дом господина Огава остался позади и до него два километра, а до нашего примерно восемьсот метров. А днём дойдём до господина Огава, и его внедорожник с лёгкостью вытянет нашу легковушку.

Он взял термосумку, в которую Момо, кажется, сложила всё содержимое холодильника, свой рюкзак с вещами и фонарик. Не успел он поднять сумку Изуми, как она выхватила её у него из-под носа, и обняв, приложила к груди. Он так и остался гадать, что она туда засунула, выглядела та достаточно увесистой.

— Ты не взяла шапку? — с укором произнёс он, когда она, перекинув сумку на плечо, стала застёгивать куртку. — И капюшон ещё отстегнула. Завтра же сляжешь с температурой!

— Ты тоже не взял, — сказала она, выпуская облачко пара изо рта.

— Я без шапки хожу всю зиму с самого детства. Я привык, Изуми.

— И зря! Мужчины рано лысеют, когда не носят шапки. Из-за холода волосяные фолликулы перестают получать питание и умирают. Залысины тебе не пойдут, — жена провела рукой по своим волосам и откинула их назад.

— А кому они пойдут? Судя по холоду, сегодня большая часть твоих волосяных луковиц помрёт. Ты видимо собралась лысеть со мной на пару, — усмехнулся он. — Надень сверху моё пальто, а то твоя куртка слишком тонкая, — заметил он, ущипнув её рукав.

— Ну уж нет! Я в нём утону, буду волочить по земле, — запротестовала она, и её голос громким эхом прошёлся по округе. — И вообще, оно тяжёлое!И хватит меня одевать, как маленького ребёнка. Я не замёрзну, — она скрестила руки на груди и надулась. Итачи не понял внезапную вспышку гнева и раздражительность с её стороны, но решил списать всё на усталость после долгой дороги. — Сам сказал, восемьсот метров идти.

— Я предположил, может, больше. А если мы заблудимся? — сказал он, и закрывая машину, всё же взял пальто и накинул ей на плечи.

— Уф-ф-ф, здесь одна проезжая дорога. Как можно тут заблудиться!

— Но ты же как-то умудрилась потеряться с Ханой в трёх соснах,— сказал он, вспоминая случай двухлетней давности.

С Ханой Изуми познакомилась на девичнике у подруги. Они быстро нашли общий язык и всё чаще стали пересекаться, проводя вместе время. Когда Изуми представила её, Итачи сразу же признал в ней своего человека. Девушка хоть и не была из богатой семьи, но вращалась в высших кругах благодаря своей профессии фитнес-тренера, помогая женщинам достичь идеальной фигуры, и очередь на запись к ней, бронировалась за полгода вперёд. Цены у неё были высокие, и клиентов это не отпугивало, а наоборот завлекало. «Они считают, чем дороже услуга, тем она лучше. Конечно — это не стоит таких денег. Но как говорится, любой каприз...», — поделилась она как-то с ним секретом разговорившись. Несмотря на то, что Изуми не была приверженцем фитнеса, ей больше по душе была беговая дорожка, пилатес и как она говорила «сбалансированное питание» (хотя никакого баланса он в нём не видел), это не помешало им дружить.

Итачи нравилась Хана. В отличие от заносчивых подруг жены, которые строили из себя невесть что, Хана была понятной и, что главное, они отлично понимали друг друга. Итачи уважал её за старание и трудолюбие и никогда не возражал, когда Изуми уходила к подруге с ночёвкой или приглашала её к себе. Как-то Хана предложила провести два дня в глэмпинге. У Итачи был важный проект, поэтому он сразу же отказался, но был не против поездки Изуми. В ту же ночь ему позвонил встревоженный администратор и с надеждой спросил, не вернулась ли его жена домой. Их домик около озера был открыт, а девушек не видели с обеда. Пришлось организовать поисково-спасательную операцию, и прочёсывать всю округу. Их нашли ближе к полудню около придорожного кафе, в шестидесяти километрах от глэмпинга. Изуми объяснила, что они решили прогуляться по окрестностям и заблудились, и попутка, которую они поймали, отвезла их непонятно куда. Итачи не мог понять, как там вообще можно было потеряться: достаточно было немного подняться, и вся местность была видна как на ладони.

— Это… это другое! Мы по дороге выпили, ну и немного… курнули. — Изуми опустила глаза, прижимая сумку.

— Я так и знал, что в той истории было что-то нечисто. И вы в таком состоянии сели к незнакомцу в машину! Я был о Хане лучшего мнения, — Итачи сжал кулаки, его голос дрожал от гнева, он прикладывал большие усилия, чтобы не взорваться. Представить было страшно, чем всё это могло закончиться.

— Я знала, что ты так скажешь, поэтому и молчала! — Изуми резко вскинула голову. — Это я её уговорила! Думала, повеселимся немного, а тут… — она замолчала, словно испугалась собственных слов. — Я же не знала, что нас так унесёт.

— Это было безрассудно!— разозлился Итачи, — Ты хоть понимаешь, какие последствия могли бы быть у твоего решения?! Хана… Я считал, она более… ответственная.

— Конечно, я понимаю! Но всё обошлось, и нет смысла сотрясать воздух. И мне не холодно, — сняв с себя пальто, она протянула ему одежду, — сам надевай или оставь в машине.

— Не вредничай и надевай. Ты сама всегда говоришь, что я во всём оказываюсь прав. Правда, свою ошибку, ты чаще всего признаёшь пьяной. И отдай мне уже свою сумку, — в его голосе прозвучало лёгкое раздражение, когда он потянув за лямку, уронил фонарь. — Что ты в неё так вцепилась? Что там, если не тёплые вещи?

— Краски, кисти, карандаши...— промямлила она, нехотя отдавая своё сокровище.

— Ты собралась рисовать? Мы же договорились провести день вдвоём. А если ты сядешь за холст, то я потом тебя не оттащу, — в его словах зазвучал упрёк. В борьбе за внимание выиграл бы альбомный лист: отвлечь её от творчества было почти невыполнимой задачей. Впрочем, и он был таким, если дело касалось работы, мог ведь часами не вылезать из кабинета и допоздна сидеть в офисе. Но сегодня был особый день, где ничто не должно было помешать их уединению, ему не понравилось, что она нарушила обговорённые ими же правила и хотел было открыть багажник и вернуть сумку.

— Я...на всякий случай взяла, вдруг найду время порисовать. Не убирай, пожалуйста... Пока ты будешь вытаскивать машину, я смогу себя чем-нибудь занять.

— Лучше бы пару тёплых носков взяла, — пробормотал он себе под нос, нехотя соглашаясь.

— Дома всё лежит. Я в прошлый раз туда кучу вещей привезла. Мы идём, или ты будешь продолжать меня отчитывать?

Не успел он схватить все вещи, как жена рванула вперёд, не видя дороги. И даже, как она говорила, длинное и тяжёлое пальто, не помешало ей бежать вприпрыжку. Он тяжело вздохнул, вслушиваясь в звенящую ночную тишину, посмотрел на верхушки сосен, что с треском и рокотом покачивались от морозного ветра, и бросив взгляд на жёлтый полукруг на тёмном небе, громко крикнул, сотрясая округу.

— Изуми, куда побежала! Идёшь рядом со мной или за мной.

— Боже, Итачи! Неужели ты думаешь, что из зарослей на меня налетит медведь или волк? Господин Огава говорил, что, кроме зайцев, лисиц и оленей, здесь никто не водится, — не оборачиваясь, говорила она, продолжая упрямо идти, светя себе под ноги телефоном.

— Мало ли, что он говорил. Может, они ему просто не встречались, — сказал он, нагнав её, — Огава также утверждал, что вепри здесь не водятся, но мы своими глазами видели, как он в тот же день пробежался по поляне. Из-за чего ты так злишься? Твои краски, я не оставил, хотя должен был...

— Из-за твоей гиперопеки, — буркнула она себе под нос, но из-за идеальной тишины, он чётко расслышал слова.

— Это не гиперопека, а простая забота, — возразил он,— я не хочу уезжать, зная, что ты простыла по моей вине.

— Почему по твоей? Если я не надела шапку, виновата я, а не ты.

— Нет, — покачал он головой, — не стоило идти у тебя на поводу. Выехали бы утром и не угодили бы в эту яму...

— Папа, а теперь и ты...вы оба считаете меня инфантильной...неспособной о себе позаботиться, — колючие голые ветки кустарников цеплялись за пальто, и она пыхтя дёргала его, широко шагая, — Если отца я могу понять...всё же я всегда оставалась для него ребёнком, то твоё отношение меня раздражает. Я твоя жена — не ребёнок, не сестра. Как Саске уехал, ты переключился на меня. Бесит!

— Но я несу за тебя ответственность, как за жену. Я не считаю тебя инфантильной, но иногда ты принимаешь глупые решения, которые могут плохо отразиться на тебе. Я переключился на тебя не потому, что Саске уехал, — Итачи хотел взять её за руку и притянуть к себе, но она резко шагнула вперёд, прилично увеличив расстояние, — а потому что, как не стало твоего отца, мы ни разу с тобой об этом не поговорили и это не нормально. Ненормально для тебя, вы были очень близки.

Внезапный шорох в кустах заставил Изуми вздрогнуть. Что-то резко выпрыгнуло, и девушка, вскрикнув испуганно выронила телефон. Попятившись назад, она запуталась в длинных полах пальто и, потеряв равновесие, со всей дури шмякнулась спиной, ударившись головой о корень дерева. Болезненный стон вырвался из ее груди, смешиваясь с тревожным шелестом сухих листьев. Итачи бросив все вещи, ринулся к ней, ощущая, как всё тело сковал страх за неё, когда она неподвижно распласталась на земле.

— Что это было? — проскулила она, пытаясь приподняться.

— Кажется, белка, — он присел рядом, помогая ей сесть. Его пальцы осторожно ощупали её руки и плечи. — Где-нибудь болит?

— Это всё твоё дурацкое пальто. Я же говорила...— попыталась она улыбнуться, но тут же болезненно схватилась за голову.

— Я тоже ошибаюсь, — попытался он подбодрить ее, с тревогой вглядываясь в ее лицо, слишком бледное при лунном свете.

— Ладони саднят...и немного здесь,— она коснулась затылка. К рукам прилипли прелые листья, а на кончиках пальцев блестела кровь, — кажется я разбил голову.

— Я взгляну, — приподняв волосы, он направил свет фонарика и увидел небольшую ранку, видимо, ободрала об ветку при падении. Его пальцы с осторожностью коснулись тёплой крови. Рана была несерьёзной, и это немного успокоило его.

— Как придём, нужно обработать. Давай руку.

Изуми, прихрамывая, шла рядом, поддерживая пальто двумя руками. Каждый шаг явно отдавался болью, но она молчала, стараясь не показывать своей слабости. Если бы он мог, то донёс бы её на руках, но сумки мешали это сделать. Минут через десять они вышли к дубовой роще, голые деревья с мощными стволами и раскидистыми ветвями, что переплетались друг с другом, при свете луны выглядели зловеще и сказочно. За ними вдали виднелись острые вершины гор с поблескивающими шапочками снега. А их домик, маленький и уютный, сиротливо стоял в сторонке, ожидая их возвращения.

Электричества здесь не было, как и водопровода. Чтобы хоть как-то сделать дом удобным, ему пришлось купить мощный генератор и провести воду из скважины в дом, установив водонагревательный бак. Изуми не разрешила устанавливать батареи, сказав, что так потеряется атмосфера, и они оставили старую печь, что стояла в доме, слегка отреставрировав.

Прежде чем зайти домой, Итачи спустился в подвал и, залил дизель в генератор; сложив наколотые дрова в ведро, он поднялся на крыльцо, где, сидя на холодных деревянных ступеньках, подперев рукой подбородок, ожидала его Изуми.

Дом был небольшой, с маленьким крыльцом, залом, которая служила и кухней, и спальней, и крохотной прихожей. Все удобства при покупке были на улице, но он решил разделить прихожую и пристроить ванную комнату. Дом пах деревом и едким запахом олифы, который никак не мог выветриться после летней покраски. Он быстро разжёг печь, и поленья затрещали, поглощаемые пламенем. Изуми доставала и раскладывала еду из сумки в маленький холодильник, а что-то ставила на стол. Внутри было не так холодно, как на улице, но всё же недостаточно тепло, чтобы снять куртки. Он, взяв аптечку с верхней навесной полки, подошёл к жене и, приобняв, поцеловал в макушку.

— Отложи пока и присядь, я обработаю.

Она послушно уселась, и он, взяв ее руку, смочил ватный диск спиртом и протёр ссадины, а затем небольшую ранку на затылке, где уже запеклась кровь.

— Точно нигде больше не болит? Ты хромала.

— Просто ушибла бедро. Ты весь грязный, там в шкафу чистые вещи.

— Ты тоже, — улыбнулся он, протерев под её подбородком грязь.

Открыв шкаф, он удивился тому, сколько вещей она сюда привезла. Там были комплекты тёплой одежды, постельное бельё, одеяла и даже резиновые сапоги с удочкой. И как он не заметил всего этого?

— Когда ты успела?

— Ты был поглощён покраской и подвалом. Я подумала, что нам не помешает всё это здесь.

Быстро умывшись всё ещё ледяной водой, он переоделся и прошёл в комнату. Изуми уже сидела переодетая в тёплый спортивный костюм и нарезала сыр тонкими ломтиками. Дом потихоньку согревался.

— Там вода вскипела, заваришь чай? Я уже набросала туда трав, — не отрываясь от своих дел, сказала жена.

Господин Огава, научил Изуми находить в лесу нужные травы и отличать съедобные ягоды. Каждое лето она с нетерпением ждала сезона, когда можно будет поехать в лес и собрать целую охапку растений, которые потом сушились на солнце и отправлялись в баночки. Часть оставалась здесь в домике, а часть она увозила домой, где они подвергались различным экспериментам. Она любила смешивать то одну траву, то другую, добавлять туда кожуру мандарина, кубики ананаса и даже перемолотые косточки фиников и абрикосов. Затем с сияющими глазами, приносила ему свои «шедевры» и заставляла дегустировать. Не всё, конечно, было вкусно, и он не скрывал это, честно морщился, пробуя очередную сомнительную смесь. Изуми же, с серьёзным видом наблюдала за ним и вычёркивала неудачную комбинацию из своего блокнотика и озадаченно выходила из комнаты.

Итачи подошёл к чайнику, залил кипятком сухие листья, и дом тут же наполнился насыщенным ароматом лесных трав и ягод. Мята и, кажется, земляника. Внезапно грудь сковала невыносимая боль, и по щекам потекли слёзы. Мама часто покупала похожий ароматный чай, правда, в пакетиках и с лёгким химозным привкусом — зато продавался всегда со скидкой. Как же он хотел разделить с ней то благо, что имел. Женщина, подарившая ему и брату жизнь, так и не познала настоящего счастья. Потрескавшиеся, шелушащиеся от моющих средств руки, боли в суставах и спине — и вера в светлое будущее своих детей. Вот и всё, что она получила от жизни. Ему хотелось, чтобы она была сейчас жива и он смог обеспечить ей безбедную старость. Он поспешно стёр слёзы и закрыл крышку.

— Может, на улице поедим?

— Замёрзнуть решила.

— Нет. Завернёмся в плед. Давай, Итачи, — она обняла его, прижимаясь всем телом, — будем любоваться звёздным небом, наслаждаться чаем и есть бутерброды. Ну же, когда ещё выпадет такая возможность.

— Только наденешь двойные носки и шапку.

— Ты ужасный зануда.

— Так мне разливать чай по термокружкам?

— Да. Я быстро, — весело сказала она и начала копаться в коробке.

Воздух колкий и влажный, обжигал лёгкие. Итачи сложив плотное шерстяное покрывало вдвое, постелил на деревянные доски. Укутав Изуми в мягкое, согревающее флисовое одеяло, усадил на ступеньки, прислонив спиной к своей груди. Горячий чай обжёг язык и нёбо, и быстро проглотив, он поставил кружку в сторону. Перила крыльца, покрытые инеем, искрились в тусклом свете лампы, а от их дыхания над головами поднимался густой пар, похожий на молочный туман. Изуми, прильнув к нему плотнее, медленно жевала бутерброд и, опрокинув голову, смотрела на удивительно далёкое, иссиня-чёрное небо, усыпанное яркими звёздами. Здесь они казались вдвое больше, чем в городе.

— Такая тишина, что, мне кажется, я слышу, как бьётся твоё сердце, — прошептала Изуми, нарушая хрупкое молчание.

— А я слышу урчание твоего живота, — усмехнулся Итачи.

Изуми недовольно заворочалась в его руках и легонько шлёпнула его по запястью.

— Итачи, а ты когда-нибудь задумывался, как сложились бы наши жизни, если бы мы с тобой не пересеклись?

Итачи на мгновение замер, обдумывая вопрос. Потом тихо ответил, прижавшись к её спине.

— Честно? Никогда, — сказал он, хорошо понимая, что не на такой ответ рассчитывала его жена. Но рассуждать на такие темы он не любил, существовало только здесь и сейчас, а не гипотетическое будущее или параллельная вселенная. — Я только думал, что сожалел бы всю жизнь, если бы в тот день тебе не позвонил.

— А я думала и пришла к выводу, что была бы несчастна.

— Почему?

— Я как-то проснулась утром, увидела тебя спящим и подумала, что никогда не смогла бы так кого-то полюбить. И мне стало так страшно от одной мысли, что мы могли и не встретиться. Знаешь, у меня даже сердце остановилось...

— Глупышка, — прошептал он, целуя её шапку. — Ты бы полюбила кого-то другого. Нашла бы своё счастье с другим человеком.

— Ну разве у тебя в груди не щемит от этой мысли? — допытывалась она, повернувшись к нему лицом. — Что где-то там, в параллельной вселенной, мы живём разными жизнями, лишёнными друг друга?

— Это...как-то странно, думать о таком. Мы встретились, мы счастливы, и я благодарен за это судьбе. А страдать по тому, как сложилась бы наша жизнь без друг друга — глупо. Это была бы другая жизнь и другие мы.

— Но всё же… — не унималась Изуми, пытаясь вытряхнуть нужный ответ.

— Изуми, не придумывай проблемы на ровном месте, — мягко прервал он её, притягивая ближе к себе. — У нас есть сейчас и это всё, что имеет значение. Наслаждайся настоящим.

— Ты прав. И прости меня за выходку в лесу, — виновато начала жена, — ты напомнил мне отца...а я...зла на него.

— Зла? — удивился он.

— Разве можно умирать вот так, — её голос дрогнул на полуслове, — внезапно. И почему он молчал о своих проблемах с сердцем? — она не смогла сдержать слёз, и рыдания хлынули потоком, сотрясая её плечи. Итачи крепче обнял её, словно боялся, что она исчезнет или убежит, — Почему он скрывал? Ты знал, Итачи…знал о его болезни?

— Если бы знал, разве я позволил ему так отдаваться работе.

— Почему он скрывал? — отчаянно повторила она свой вопрос, и повернувшись, хотела найти ответ в его глазах.

— Иногда люди так оберегают своих любимых, — тихо ответил Итачи, чувствуя, как её боль отзывается в его сердце.

— Обещай, что ты так никогда со мной не поступишь. Это нечестно… если бы я только знала, я бы проводила с ним больше времени, — она вытерла слёзы тыльной стороной ладони. — Я скучаю по нему, Итачи…я так его любила. Он же знал, знал, как я его любила?

— Знал, — прошептал Итачи, сглатывая ком в горле, и в его памяти всплыли образы собственных родителей. Он надеялся, что и они знали, что он и Саске любили их. Несмотря на всю бестолковость отца, он всё же вспоминал его с теплотой.

— Я говорила себе, что не буду плакать, а вот сижу и реву, как ребёнок, и не могу остановиться. Это нормально, злиться на него? — сквозь всхлипы проговорила она, цепляясь немеющими пальцами за его одежду.

— Когда моего отца не стало, я тоже был зол на него, — признался Итачи, вспоминая ту острую, обжигающую обиду.— Думаю, мы вправе злиться на них, но осуждать их решения…не можем. У каждого из нас свои причины, так поступать.

Изуми ещё долго плакала, судорожно комкая в руках шершавое покрывало. Слёзы, катились по щекам, и вскоре её покрасневшие щёки покрылись тонкой ледяной коркой, и кончики ресниц склеились белым инеем. Итачи молча обнимал её, позволяя горю вылиться. Он знал, что сейчас ей нужна только тишина и его безмолвная поддержка. Когда всё стихло, и её дыхание стало размеренным, без судорожного всхлипа, он бережно поднял её на руки и отнёс в дом. Уложив на мягкую кровать, он накрыл её тёплым одеялом и подбросил в печь пару поленьев. Когда он вернулся в кровать, Изуми свернувшись калачиком, крепко спала. Он погладил её спутанные волосы и, притянув к себе, уткнулся носом ей в затылок.

— Мы бы всё равно встретились, по-другому быть не может.