Осколки личностей (джен)

Дом как будто ожил. Слышны шорохи. Скрипы. Кто-то ходил в коридоре, на лестничной площадке за входной дверью, нарушал хрупкую тишину, повисшую в квартире с наступлением ночи. Грохот металлических кастрюль, жужжание холодильника (или же монитора, работающего как камера), хлопанье дверцей кухонных шкафов. Звуки есть, доносились из каждого видимого и невидимого угла, а вот мебели и каких-нибудь тряпок, того же платка — нет.

Квартира совсем не похожа на ту, где он жил. Стены и полы голые, нет ни обоев, ни плитки. Эндрю, обняв руками колени, бросил взгляд в окно, точнее, в отверстие, так как там отсутствовали оконные рамы. Светлое небо стало тёмным, почти чёрным. Сиреневые облака медленно плыли по нему. Свет от уличных фонарей давно потух, но звёзды всё не решали показываться.

Эндрю несмело подошёл к окну, бросил взгляд вниз. У него тотчас закружилась голова, а коленки затряслись. Он встретился только с густым туманом, из-за которого не видно ничего, что происходило на земле: ни машин, проезжающих по дороге, ни усталых людей, стремящихся забежать в какое-нибудь кафе, ни самого асфальта, ни многочисленных ларьков с назойливыми продавцами, ни наполненные мусором контейнера. Казалось, что он находился не на третьем этаже, а на двенадцатом или выше.

— Ха-ха-ха! — слышался смех из коридора.

Внутри всё похолодело. Он невольно сгорбился, обнял руками колени. Конечно. Мама. Смех у неё был безумным, что ли. Не тот, когда она с кем-то разговаривала и смеялась даже с серьёзной темы, казавшейся ей шуткой. Нет. Она скандалила. Не била посуду, не хлопала дверцами — все звуки резко исчезли, словно их никогда и не было — не срывала плинтуса. Она бегала по коридору, останавливалась в их с отчимом комнате, потом возвращалась на кухню, и так по новой. Подобные скандалы всегда выглядели, как замкнутый круг.

Он выскользнул в коридор, такой же голый, неуютный. Лучше было, если бы остался в комнате — хоть какие-то шансы на то, что к нему не пристанут — но сидеть на месте совсем не хотелось. Эндрю огляделся по сторонам, и увидел, что туман пробрался в квартиру. Входной двери не видно, как и кухню.

— О, Эндрю, милый! — с весельем произнесла мать, хитро улыбнувшись.

Эндрю вздрогнул. Его взгляд невольно упал на нож, пристроившейся в её руке. Холод пробежал по спине. В голове невольно вспомнился разговор, произошедший после лета, с чуть выпившим отчимом. Тот рассказывал о том, что устал бороться с матерью, но и любит её. А потом поделился секретом: когда Эндрю жил у бабушки летом, к нем ночью подошла пьяная мать с ножом в руках.

Он не знал, правда это или нет. Задавался вопросами, если всё же последнее, то зачем пугать? А если первое… Брр, жуть! Однако сколько бы не думал про это, сколько не пытался анализировать, одно оставалось неизменным — страх оставался. Эндрю боялся до дрожи в костях, что однажды также ночью проснётся и увидит перед собой мать с занесённым для удара ножом.

Эндрю повернулся и начал от неё уходить. Идти спиной от разъярённых псов — большая ошибка. Не успеешь среагировать, когда те набросятся, повалят на пыльную землю, прижмут к ней… да начнут трапезу. Кусочек за кусочком. Палец за пальцем. Сильные пасти разорвут нежную плоть, доберутся до костей и с явным наслаждением будут ломать их, дабы добраться до внутренностей, лакомства.

— Куда идёшь, тварина? — со злобой произнесла мать.

— Оставь его, — спокойно произнёс отчим, появившийся из неоткуда.

— Не лезь не в своё дело, скотина! — крикнула мать, уже переключившись на него.

Она двинулась на него. Эндрю испуганно вскрикнул, старался прикрыть рот руками, дабы не вышло так громко. Боже, как же не хотелось проблем! Отчим обошёл её, заслонил его собой. Она же не отступала, всё шла вперёд. Выглядела весьма отвратно: волосы растрепаны, лицо опухшее и какое-то синее, а в каких глазах, которые Эндрю так не любил, застыл тот неописуемый гнев, которого все боялись, и перед ним склонялись.

— Уйди с дороги! — взревела она. — Или пожалеешь! Пожалеешь!

Отчим только покачал головой. Эндрю чувствовал, что приближается что-то страшное. Интуиция его никогда не подводила. Мать зарычала, как зверь, заметалась в разные стороны. Брала разгон. Она резко развернулась и возникла нож в шею отчима. Тот болезненно взвыл. Эндрю истошно закричал. От страха зрачки сузились до невероятных размеров.

Кровь волнами хлестала из раны, залила пол, окрасила всё в мой багровый цвет. Отчим, не в силах больше стоять, рухнул вниз, ударившись головой о стену, захрипел. Мать не останавливалась: нанесла удары ещё в нескольких местах, например, в правую ногу, в туловище чуть выше пупка и в левую руку. Отчего-то порезанная плоть превратилась в куски мяса, через которую виднелись и белёсые кости.

— Ха-ха-ха! — всё смеялась мать.

Отчим не шевелился. Некоторое время подёргивались пальцы на руках, но это прекратилось. Глаза его, серо-голубые, с тёмными крапинками по краям, остекленели. Тело тут же стало холодным, как будто пролежало несколько часов.

— Что ты стоишь?! — крикнул Эндрю, взяв холодную руку. — Вызывай скорую!

Мать тут же изменилась: стала вдруг трезвой. Выронила нож из рук — она опустилась рядом, схватилась за голову, пальцы её вцепились в поседевшие русые волосы. Слёзы навернулись на глазах. Она что-то бормотала, просила прощение, а потом взвыла, словно дикое животное, которого ранили охотники.

Эндрю ничего это не значило. Сейчас важнее было спасти отчима. Где-то в глубине сознания он понимал, что это всё — ужасный сон, кошмар, который каким-то чудом выглядел настолько правдиво, что трудно понять, не реальность ли всё происходящее. Он отчаянно хотел проснуться. В лагере, в палатке, да хоть в доме Иолотли — неважно. Главное, чтобы поскорее вырваться из кошмара.

В голове всё закружилось. Образы стали рассеиваться. Его начало клонить в сон. Слёзы, навернувшиеся на глазах? Нет. Эндрю невольно бросил взгляд на мать, и едва ли сдержал истошный крик. Это больше не женщина, а скорее гибрид псины и человека. Челюсть искорёжена, острые клыки торчали наружу. Длинный хвост — такого он никогда не видел ни у какой собаки — дёргался, ударялся о пол. Руки и ноги почернели, пальцы медленно превращались в когтистые лапы.

Его окатил холодный пот, он затрясся всем телом. Существо повернулось к нему, пуская слюни из пасти. Эндрю, не в силах более вынести этого кошмара, потерял сознание, упал в небытие.

* * *

Эндрю резко открыл глаза, судорожно дыша. Слёзы скатились вниз. Вся его спина вспотела, по лбу к острому подбородку пробежали капельки. Сердце бешено колотилось в груди. Конечно, сны теперь перестали пугать его так сильно, как было раньше — от которых он не раз вскакивал — но неприятный осадок всё равно остаётся.

— Чего сидишь?! — с возмущением спросил товарищ по оружию. — Быстрее! Первый регион может напасть с минуты на минуту!

Вокруг царил хаос: солдаты сновались туда-сюда, хватали в мозолистые руки оружие, командиры выкрикивали команды. Эндрю спешно осмотрелся, не увидел рядом Иолотли и остальных. Воздух за считанные минуты пропитался дымом костра, гуляющему по лагерю чёрными клубами.

Выйдя из палатки, Эндрю, набрасывая на плечи плащ, пытался как можно скорее отыскать своих. Всё больше и больше разрасталась суматоха. Благо, командиры строёв старались держать всё под контролем. Отдавали чёткие указания, собирали растерянных солдат в шеренгу, дабы провести перекличку, подбадривали и успокаивали, что, мол, всё хорошо и нужно немедленно прекратить паниковать.

Некалли стоял у шатра, где по разговорам обычных солдат, все командиры собирались, обсуждали дальнейший план действий, пили чаи и, возможно, отдыхали. Нередко к ним присоединялся и Тлатоани, дабы проконтролировать их ход мыслей, также разговориться об операциях. Однако сейчас его нигде не было видно. Может, в собственном шатре или же так же успокаивал всех.

— Что происходит? — спросил Эндрю, подбежав к Некалли.

— Говорят, сегодня эрозия собирается напасть, хотя говорили о том, что у нас на подготовку есть как минимум неделю, — Некалли пожал плечами.

— А где же Тлатоани? — не унимался Эндрю.

— В столице возникли кое-какие проблемы, — ответил Некалли, чуть нахмурившись. — Нужно их срочно уладить, а потому Тлатоани на время уехал.

Эндрю немного помешкался. Что-то ему подсказывало, что случится нечто страшное. И само отсутствие Тлатоани тут неспроста. Может, он просто струсил под предлогом вернуться в столицу? О боже! Эндрю под влиянием мыслей невольно хлопнул по губам. Не хотелось бы навлечь на себя неприятности. Если Тлатоани здесь, то быть может умеет читать мысли других. Эндрю мотнул головой, как бы выбрасывая мысли наружу.

Некалли, скрестив руки на груди, выглядел на удивление спокойно. Он бросал скучные взгляды на деревья, ветки которых скручены настолько, из-за чего сначала казалось, что за стволами прятались монстры. Его вообще не тронула всеобщая паника, беспокойство. Некалли всем видом показывал уверенность в том, что все ошиблись, что жрецы Огня, отвечающие за прогноз вспышек эрозии, правы, и битва нагрянет только через неделю.

Обстановка тем временем накалялась. Хоть командиры и старались успокоить солдат, те не слушались их. Оно и понятно: не хотелось бы умирать в первый же день. Все хотели видеть Тлатоани, между собой перешёптывались, сеяли различные лживые слухи.. Одни рассуждали, не могли ли ошибиться сами жрецы, другие возмущались, третьи затыкали всех, мол, не смейте даже о таком думать!

Жрецов здесь почитали даже больше, чем родителей и прародителей. Именно они — по словам Иолотли — являлись посредниками между богами и людьми. Им доверяли все целостно, а потому невообразимо, когда их предсказания предавались обсуждению, полному сомнений, недоверия.

— Боги прогревались, что мы взяли с собой чужака! — кто-то воскликнул в толпе.

Эндрю пробила дрожь. Несколько сотен взглядов повернулись, дабы посмотреть на него, виновника беспорядков. Он сделал несколько шагов назад, пока случайно не врезался в Некалли. Тот положил руки ему на плечи, утешительно посмотрел на него, а потом перевёл взгляд, ставший уже строгим, на солдата.

— Ты думай, что говоришь, — строго произнёс Некалли. — Нам не раз помогали иноземцы в войне с первым регионом!

— Это было семнадцать веков назад! — возразил другой солдат.

— Семнадцать! — воскликнул Некалли, разведя руки в стороны. —На этой территории мало много бойцов, и наших, и иностранцев. История повторяется.

Однако всех это не убедило. В толпе продолжалось недовольное бормотание, лица людей оставались хмурыми, озлобленными. Эндрю чувствовал себя ужасно: и выглядел, как зверь, заключённый в клетку после многолетнего террора местных жителей, и лишним, ибо совсем не хотелось доставлять кому-нибудь проблемы. Зря он пошёл сюда, в лагерь. Надеялся обрести друзей, а в итоге стал врагом чуть ли не всего народа.

Некалли сам находился в ужасном положении. Его раздражало, что все так обернулись против несмышлёного юнца, что никто не захотел разбираться. Чужак, чужак… к чёрту это! Эндрю пришёл рисковать жизнью, как и другие. Некалли сдал ладони в кулаки. Он слепо следовал приказу Тлатоани, старался держать всё в под контролем. Поднять оружие означало полностью противиться приказу и настроить против остальные роты.

— Некалли, уйди в сторону и дай нам разобраться с юнцом, — хмуро произнёс старец-жрец.

— Тлатоани приказал ничего не делать до его возвращения! — возразил Некалли, загородив собой Эндрю. — Вы нарушаете его приказ. Жертва уже готова к церемонии, так зачем сейчас что-то менять? Оставьте в покое мальца.

Эндрю снова обошёл взглядом площадь. Внезапно его глаза остановились на Иолотли, пробравшегося через толпу и остановившегося недалеко. Тот, нервно теребя край чёрного плаща, с застывшим ужасом, мольбой и виной смотрел на него. Когда-то оптимистичный, жизнерадостный, самоуверенный и немного дерзковатый теперь походил на собственную тень, спрятавшуюся среди остальных.

— Тлатоани мудр, но не всевидящ, — начал говорить старец-жрец. — Думаю, он простит нам то, что мы ослушались его приказа. В конце концов, мы делаем это для общего блага.

Старец-жрец поднял морщинистую руку. Солдаты напряглись, мигом окружили их. Некалли потянулся за мечом, но его тут же мигом схватили другие командиры. Он пытался вырываться, выкрикивая ругательства, проклинал, утверждал, что это — глупая ошибка, способная уничтожить жизнь другого человека. Тлатоани по возвращении в лагерь узнает обо всём и казнит смутьян, тех, кому вообще в голову взбрела идея убить невинного человека.

Иолотли выбежал из толпы, приблизился к Эндрю, крепко вцепившись ему в рукав свитера. Свитера карих глазах навернулись слёзы. Открыв рот, он хотел что-то сказать, но не успел: негодующие присутствием чужака солдаты отбросили его в сторону, как какого-то плешивого щенка. Иолотли ударился спиной о землю.

Эндрю схватили за руки. Он использовал все силы, чтобы вырваться. Подошва ботинок упиралась в землю, загребала пыль и мелкие камушки. Отчаянный крик, из-за которого горло охрипло, а лёгкие неприятно побаливали, временами вырывался из его уст. Запястья ныли, на них расцвели маленькие тёмно-синие цветы. Сопротивляться бесполезно. Воины, схватившие его, намного сильнее.

— Отпустите! Пожалуйста! — кричал Эндрю.

Однако никто его не слышал, и, похоже, не собирался этого делать. Солдаты продолжали тащить, иногда дёргали, когда тот сопротивлялся. Все здесь: и ребята из бедных семей, и юноши из более обеспеченных сословий, и командиры, чьи приказы всегда выполнялись с особым трепетом, и мудрые старцы — согласны с мнением жрецов: чужака нужно уничтожить. Боги недовольны. Хотят ли этого люди? Нет.

Краски сгущались. Крона деревьев становилась более тёмной, почти чёрной. Только теперь, с появлением сильного ветра, от которого листья на ветках затрепетали сильнее, трещины в коре сияли тусклым сиреневым светом. По земле волочился туман. Небо сгущались тяжёлыми свинцовыми тучами. В воздухе потрескивала напряжённость. Всё заражено.

— Вы пожалеете! — кричал Некалли, когда его повалили на землю. — Мерзавцы!

Эндрю стали поднимать по пирамиде к алтарю. Ноги его волочились по каменным ступеням, стёртым и полуразрушенным от времени. Появились первые раскаты грома. Мир разрушался с каждой секундой. Он же только попал в этот неизвестный мир, а уже встретиться с самой смертью. Если бы лорд Марбас не уехал, смог бы он защитить его или же согласился бы с остальными?

Его бросили на холодный камень. По спине растеклась внезапная боль, быстро сменившаяся ноющей. Эндрю жадно хватал ртом воздух, будто его на несколько минут окунули в воду, выворачивал запястья, дабы как-то вырваться из мёртвой хватки двух солдат. Те всё не отпускали, придавливали к алтарю, дабы тот не мог сбежать. Бороться бесполезно, сколько бы раз Эндрю не думал о хорошем конце.

Старец-жрец тем временем приготовил обсидиановый кинжал, натирал его до блеска. Он начал нараспев читать молитвы, выражающие богам благодарность за пищу, воду и крышу над головой. Голос его, старческий, но громкий, разнёсся по всей площади. Солдаты и их командиры затаили дыхание, ждали какого-то чуда. Вдруг ветер затих. Огонь факелов полностью померк. Весь мир, казалось, остановился.

Кинжал стремительно опустился вниз, вонзившись в грудь и чудом проскочив между рёбер, прямо в сердце. Свитер испачкался в бордовой крови, пятно растеклась по всей ткани. Эндрю широко распахнул глаза. Из его уст вырвался только тихий хрип. В ушах же застыл неприятный звон. Перед глазами темнело.

Тело полностью обмякло, жизненные силы покинули его. Голова ударилась об алтарь, со стенок которого стекали тонкие струйки крови. Взгляд, некогда наполненный неописуемым ужасом, постепенно потух, сменяясь пустым безразличием. Из бледных ослабленных уст вырвался последний вздох.

* * *

Что происходит?

Он осмотрелся вокруг. Это место вообще не похоже на их лагерь. Просто безграничное поле. По левую сторону росли старые деревья. Ветер, тихий и нежный, мягко колыхал траву, на которой каким-то образом пристроился бледный иней. Горизонт, казавшийся одновременно и дальним, и близким, пылал розовым светом, медленно растворившимся в сером небе. Тяжёлые тучи, пролившие недавно дождь, уплывали прочь.

Так выглядит место после смерти?

Взгляд упал на грудь, и Эндрю ахнул. Он видел разорванную плоть, часть рёбер выглядывала из-под неё. А сердце… оно отсутствовало. Вместо него остались, чернота, в которой, даже внимательно присматриваясь, не увидишь никаких внутренностей, ноющая боль, то утихающая, то снова дающая о себе знать, и, напоследок, огонёк голубоватого цвета. Он горел так тускло, что совсем ничего не освещал.

Эндрю заплакал, горячие слёзы скатывались по его холодным бледным щекам. Где же он сейчас? А где Некалли, Иолотли? Что с ними сделают? Дрожь пробежала по телу. А если их убьют так же, как и его? Неужели они могут постигнуть подобную участь?

— Ух ты, новый несчастный! — воскликнул девчачий голос.

Эндрю дёрнулся. Он обернулся назад. Перед ним, убрав руки за спину, стояла высокая девушка, на вид которой он бы дал двадцать пять лет. Бледная кожа, разрисованная тонкими линиями красного цвета, быстро бросалась в глаза, особенно после того, как Эндрю жил среди смуглых людей. Чёрные, как крыло ворона, волосы едва касались её острых плеч — такими короткими они были.

Она грациозно подбоченилась, излучая некую уверенность и кокетливость. Теперь Эндрю увидел, как кусок тёмно-серого платья касалась коленок, облегала формы, создавала плавные складки. Между её худых ног, также украшенных тонкими красными линиями-татуировками, свободно свисала ткань.

— Вы кто? — ошарашенно спросил Эндрю.

— Так я тебе и сказала! — девушка засмеялась, а потом, задумалась. — Ладно. Дамарис я, владелица поля забвения.

— Поле забвения? — повторил Эндрю.

Дамарис устало вздохнула, закатила глаза. Она обвела руками всё поле. Эндрю прищурился. Туман преобразовался в облики умерших. Все они выглядели, мягко говоря, не очень: с мёртвыми глазами, ссохшиеся, вялыми. Он встал с земли, помахал рукой перед глазами одного призрака. Тот никак не отреагировал, а просто продолжил смотреть вдаль.

— Они всего лишь туман, — вмешалась она, чуть наклонившись. — Просто украшение для поля.

— А там что? — спросил Эндрю.

Он снял очки, разбитые почти вдребезги. Одна линза отсутствовала, вторая же разделена на мелкие осколки, отражая свет в сотнях преломлённых искрах. Дужка очков исцарапана, искорёжена, успела сохранить ту жестокость, которой Эндрю подвергся в… жизни? Неважно. Он посмотрел вдаль, прищурился, когда горизонт вспыхнул чуть ли не красным цветом, вернувшийся в прежний, розоватый цвет.

Ветер едва заметно шевелил высокую траву, ласкающую его ноги, а тяжесть в груди всё нарастала. Создавалось такое чувство, что там за линией горизонта таилась какая-то тайна, возможно, правда, которую боялись другие, а ему необходимо её раскрыть. Окружали их только тишина, неожиданная тяжесть из-за присутствия Дамарис, безмолвные души, пустые и не реагирующие ни на что, и голос.

Я тебя жду

Голос, необычайно нежный и едва слышный, эхом пробежался в сознании. Он слышал его раньше. Тогда, когда ему приснилось, что кто-то говорил про свет души. С каждой секундой мимолётная искра надежды на светлое будущее превращалась в бушующий костёр. Эндрю невольно шёл вперёд, совсем не обращая внимания на возмущение Дамарис.

— Ну и куда ты идёшь? — спросила она с наигранным недовольством. — Оставишь меня среди этих болванов? С ними ведь даже не поговоришь.

— Я иду навстречу голосу, — с радушием ответил Эндрю.

Сначала Дамарис смеялась — вся эта ситуация с неизвестным, но вроде как доброжелательным голосом её не на шутку развеселила. Однако тут же пришло осознание. Дерзкая улыбка потухла, и в глазах появилась серьёзность.

— Ах, так вот кого имела ввиду моя «племяшка», — произнесла Дамарис, лукаво улыбаясь.

— Вы о чём? — Эндрю вдруг остановился, обернулся.

Дамарис наклонила голову вбок, насмешливо глядя на него, но это дерзкое выражение лица тут же пропала. Она устало потёрла переносицу, свела брови к переносице и с небольшим раздражением проговорила:

— Ничего особенного. Просто она такая… слабая. Вместо того, чтобы стереть этих смертных в порошок из-за того, что не оценивают её старания, она пытается им всё-таки помочь! По крайней мере, я бы так поступила.

Эндрю мотнул головой, пытаясь стряхнуть ненужные мысли. Ответ на его вопрос ничего не дал. Он всё ещё не имел понятия, о ком она говорила, что это за вспышки на горизонте и почему неизвестный голос звал именно его, а не кого-то другого. В голове царила полная неопределённость и беспокойство.

Он продолжал идти по полю. Аккуратно обходил призраков — мало ли, вдруг, они могли что-то сделать — и полностью игнорировал попытки Дамарис заговорить, заставить его остаться здесь, ибо ей очень скучно. Сейчас Эндрю хотел оказаться как можно быстрее на той стороне. Однако чем дольше шёл, тем сильнее казалось, что попал в точку возврата. Никаких порталов, как в видеоиграх. Обычные деревья, в которых возможно кто-то скрывался.

— Ты серьёзно думаешь, что отсюда есть выход? — со скучающим видом задала вопрос, скорее всего риторический, Дамарис.

— А что, тут остаются навсегда? — Эндрю удивлённо вскинул брови.

— Ну, души на протяжении сорока дней здесь бродят, — пояснила она, пожимая плечами. — А дальше просто растворяются в небытие.

Эндрю помолчал. Обстановка немного удручающая. Мысль о том, что сюда попадают души, свежие и непонимающие происходящего, как он, которые на протяжении этих сорока дней иссыхают, теряют краски, эмоции, чувства, забывают воспоминания и самое главное — близких людей. Не то, чтобы Эндрю горевал о матери, но сердце сжималось только от одного упоминания бабушки и близкого друга.

С новым порывом он устремился вперёд, прочь от призраков, прочь от гнетущей атмосферы. Бежал, что есть силы. И всё равно ему на Дамарис, на раздражающий смех, лишённый какого-либо сострадания, или на гнев, что смертный пытается убежать от неизбежной судьбы. Голос в его голове не прекращал звать.

— Эй! — окликнула его Дамарис, сведя брови к переносице. Видя, что на неё обращено ноль внимание, она вздохнула. — Ты действительно хочешь уйти отсюда?

— Что за вопрос? Конечно, да! — возмутился Эндрю. — Тем более меня зовут!

— И что? — Дамарис скрестила руки на груди. — Ты даже не знаешь, что тебя там ждёт!

Эндрю на мгновение остановился. Он с неуверенностью посмотрел на неё. Не знал, куда бежит, не знал, что его ждёт. Но почему-то доверился голосу в голове. И неважно, ловушка это или нет. По крайней мере, намного лучше неизвестность, чем терять облик в течение сорока дней. Эндрю возобновил бег. Он готов узнать правду. Готов встретиться с чудищами. Готов пойти на риск, на всё, что могло бы помочь ему вернуть жизнь или, по крайней мере, узнать об Иолотли и о Некалли.

Дамарис с недовольством бурчала под нос. Как же ей не нравилось его упрямство. Хотя в глубине души она не хотела признавать, что прониклась небольшой симпатией к характеру новоприбывшего. Давно таких не встречала. Обычно людишки, только попав к ней, сразу закатывали истерики, умоляли о помиловании, просили не трогать их. Поначалу, конечно, ей это нравилось, но со временем надоело.

— Ты упрямый парень, — заметила она, чуть прищурившись.

— И что с того? — Эндрю совсем не обращал на неё внимание.

— А с того, что мне такие нравятся, — Дамарис ухмыльнулась и подбоченилась, — ладно, парень, уговорил: телепортирую тебя туда, куда надо.

— Правда? — Эндрю с недоверием посмотрел на неё. — Так просто?

Дамарис звонко рассмеялась, схватившись за живот. Эндрю с недоумением посмотрел на неё. Он никогда не думал, что его вопрос может рассмешить. Обычно, нормальные люди от такого… смущались, что ли?

Резкий щелчок её тонких изящных пальцев, и тут под ногами исчезла земля. Растворилось поле, души покойников растаяли, как мороженое под солнцем. Самой Дамарис уже не наблюдалось. Серое небо окрасилось в цвет заката, розовый, а позже померкло навсегда. Эндрю закричал. Он не ожидал, что упадёт в зияющую бездну.

Внезапно падение прекратилось. Эндрю приземлился на что-то твёрдое, жёсткое. Открыв глаза, он увидел неописуемую картину: несколько каменных ступеней, ведущих наверх, а дальше… огромное дерево, не похожее ни на какие другие, которые он мог только видеть. Его ветви переплетались друг с другом, хрупкие листья цвета серебра вздрагивали от одного только дуновения ветерка, а крона мерцала чем-то серым.

Эндрю поднялся с земли, отряхнув пыль с джинс. Колени и руки нещадно болели, но сейчас боль в них уходила на второй план. Всё, что его сейчас тревожило — это дерево и чьё-то присутствие. Он на всякий случай посмотрел в стороны. Увидел только железные прутья, а за ними пустоту. Не чёрную. Серую.

Он поднялся по ступеням и вдруг остановился. Перед ним на земле сидела девушка. Волосы её, похожие на чистый снег, который можно увидеть только в лесу, ложились на плечи, грудь. Под ними прятались рубашка небесного цвета с широкими рукавами, ажурным жабо, где в центре красовалась серебристая брошь с аквамарином. Сидела она, подобрав ноги под себя, в клишированных брюках белого цвета. Руки спрятаны под белыми хлопковые перчатки.

Хранительница

Она открыла серые глаза, в которых наверняка запряталась тусклая трава степи, и мягко посмотрела на него. Её взгляд излучал спокойствие, какое бывало только тогда, когда идёшь по мосту, переходя тихую безмятежную реку, искрящуюся под солнечными лучами. Вокруг неё витала прохлада, а её присутствие наполняло странным умиротворением.

— Ты пришёл, — тихо прошептала она, наклонив голову вбок.

— Кто ты? — с настороженностью спросил Эндрю.

— Нынешний хранитель, — ответила она с явным безразличием. — Можешь называть меня Хранительницей.

— Почему я здесь? — задал вопрос Эндрю, сжав ладони в кулаки. — Что это за место? Что с моими друзьями?!

Хранительница лишь слегка улыбнулась, но ответа не давала. Глаза её оставались спокойными и мягкими. Она не двигалась. В молчании скрывались и многочисленные тайны, и просьба понять без слов. Все ответы — внутри него самого. Эндрю постепенно успокаивался. Оставаться с вопросами совершенно не хотелось. Однако стоило немного остыть, ведь таким путём нужное он не получит, а вот на гнев сам нарвётся.

— Ты хочешь жить? — спросила она неожиданно.

— Конечно, да! — воскликнул Эндрю.

Не успел он понять, как Хранительница встала с земли и, приблизившись, прикоснулась к его груди, а точнее к пустоте среди сломанных рёбер. Она прижимала к нему руку, воздух вокруг которой заискрился едва заметным светом. С её пальцев стали появляться серебристые ниточки, достаточно хрупкие, но несущие в себе очень много магии. Они стали закручиваться в мелкую спираль, образуя подобие восьмиконечной звезды.

Не отводя взгляда, Хранительница что-то шептала, но слова её никто не слышал. Эндрю чувствовал, как пространство вокруг него теряло привычные очертания, перед глазами мутнело, а в груди разлилось тепло. Ноги его задрожали, он чуть ли не упал, если бы Хранительница не поддержала его. Захотелось спать. Веки плавно закрылись, и Эндрю провалился в небытие.