На границе Рассвета и Тьмы. (окончание, главы 28 - 48) (гет)

Глава 36

Люк лежал без сна, уставившись на невидимые в темноте изогнутые стены камеры. Он заставлял себя думать, анализировать известные факты, не позволяя своему разуму вновь и вновь блуждать по бесконечному кругу воспоминаний, которые одним лишь своим существованием вызывала эта комната. Даже в темноте и воспринимаемая только обычными чувствами она вызывала воспоминания: отражённая изгибами стен унылая тишина собственного дыхания, запах стерилизатора системы воздухообмена, белый шум шипения его внутреннего фильтра, зябкий холод неотапливаемого помещения. Даже без Силы каждый вдох, каждый выдох, каждое движение доносили ощущение той камеры, в которой он был заперт.

Без Силы... Он медленно моргнул, собираясь с мыслями. Это было похоже на душевный трепет, на мимолетный проблеск во тьме пропасти... И в который раз мелькнула тревожная мысль... что, если он умрёт здесь, никогда больше не прикоснувшись к ней, к мерному эху Вселенной, пульсировавшему в его сознании столь долго, что стало таким же привычным, как биение собственного сердца?

Он заново вспомнил свой кошмар, приснившийся несколько месяцев назад... только это, конечно же, был вовсе не кошмар. Это было видение, отголосок будущего, мгновенное впечатление от этой клетки, то самое ощущение непроницаемой пустоты внутри Силы, людей и событий, проносящихся мимо, кружащих вокруг, в нескольких шагах и в то же время на расстоянии световых лет от него, пока он остаётся заперт в этом идеально пустом пузыре изоляции, созданном исаламири... только тогда он не осознал это как таковое.

Исаламири... Он хохотнул разок, камера заглушила звук... Исаламири. Умный ход. Он никогда бы не передал планы камеры, по крайней мере, засомневался бы. Шагнул бы в эту ловушку, уже заранее предупрежденный... Если бы у него был этот жизненно важный факт — исаламири.

Люк раскрыл планы камеры исключительно для того, чтобы заставить Рииса ошибиться, уверовав, что она уже не представляет угрозы, что она не сможет его удержать. И не смогла бы... если бы у него был доступ к Силе. А сейчас — они смогли поместить его в охраняемую комнату с парой наручников, и он оказался в такой же ловушке, как и все остальные.

Люк вновь нахмурился, заставляя себя сосредоточиться, рассмотреть этот факт: он был в такой же ловушке, как и все остальные. Тогда вопрос: зачем это всё? Зачем вообще возиться с этой камерой?

Палпатин неоднократно использовал подобную камеру. Но он и сам был в контакте с Силой. Он чувствовал связь с Люком, понял, когда сила Люка превысила позволявшие его удержать возможности даже той камеры, и соответственно изменил свою тактику.

Но сейчас всё было иначе: эти люди имели дело с чем-то совершенно им неизвестным, с тем, что они не могли ни увидеть, ни услышать, ни измерить. Да, они использовали исаламири, чтобы разорвать контакт Люка с Силой, но... они построили камеру, потому что у них не было способа определить, способен ли Люк получить доступ к Силе в любой момент времени. У них не было способа убедиться, что исаламири работают, или насколько полно они разорвали контакт. Не было возможности узнать, что при наличии исаламири его удержит любая дверь с замком и ключом. Они не знали, что работает, а что нет, и в какой степени... поэтому, чтобы контролировать его, они использовали все имеющиеся у них средства, все слухи и методы, которые когда-либо доходили до них. И это сработало.

Но все эти резервные варианты скрывают один жизненно важный недостаток: они не знают, что эффективно. Они работают вслепую, а люди, работающие вслепую в изменчивой ситуации, запросто могут ошибиться, даже не осознавая этого...

Свет вспыхнул и залил все изгибы полусферической камеры. Двери открылись с тем же затяжным, скрежещущим звуком, что и раньше, но как-то иначе — не так, как в оригинале. Как? Вздрогнув от непривычного освещения и обратившись к медленно открывающейся двери, Люк едва различил вошедшего в камеру молодого человека, который по широкой дуге направился к дальнему своду круглой камеры.

— Еда, — солдат поставил миску из хлипкого пластика прямо на пол внутри широкой, грубо очерченной окружности и настороженно отступил.

Люк с трудом поднялся, машинально коснувшись занемевшей рукой шрама у основания черепа. Опухоль спала, но осталась болезненная язва... и когда Люк надавил на неё почувствовал краешек чего-то твердого. Ему хотелось верить, что это маячок, но он знал, что это не так. В юности на Татуине он часто видел рабов в крупных городах, и каждый житель любого захолустья знал, что рабовладельцы, чтобы контролировать рабов, помещают в их тела дистанционные чипы-заряды, как правило, возле позвоночника или у основания черепа. Он обманул бы себя, если бы поверил, что это что-то другое.

Нахмурившийся от этой мысли Люк прошёл вперёд и, полностью натянув цепь на лодыжке, едва смог дотянуться до миски. Вернувшись, уселся на край тяжёлой рамы койки и кивнул на пол:

— Умно.

— Что?

Люк удивлённо взглянул на ответившего мужчину. Из остальных не отвечал никто.

— Нарисованная на полу окружность — расстояние, куда я могу дотянуться, когда прикован к раме койки.

— Да, мы должны держаться подальше от неё, когда приходим в одиночку.

Люк внимательно наблюдал за говорившим. Парень лет, наверное, восемнадцати говорил с горманским⁽¹⁾ акцентом, со светлыми волосами, одетый в мешковато сидевшую спецназовскую форму, которая ему явно была велика. Почему-то он вдруг заставил Люка вспомнить себя в том же возрасте.

Он взглянул на еду: несколько лепешек и перезревшая джуджа. Похоже, за последние семь лет качество рациона не изменилось. В конце концов, заметив, что юноша не уходит, Люк посмотрел на него:

— Что?

— Я должен вернуть миску.

Люк глянул на посудину из хлипкого пластика и рассмеялся, от чего снова открылась глубокая трещина на губе, заставив его поморщиться.

Не отрывая взгляда от миски, Люк несколько секунд наблюдал, как на неё опускались идеально круглые капли крови...

Из оцепенения его вырвал нерешительный, но заинтересованный голос юноши:

— На что это похоже?

— Что?

— Быть Императором.

Люк невесело усмехнулся:

— Сегодня это очень похоже на сидение в маленькой, холодной камере, пока кучка людей, которым ты когда-то доверял, решает, как тебя убить.

Парень неловко отвёл взгляд, что заставило Люка присмотреться. Ему действительно было не больше восемнадцати, и, похоже, он, как и Люк в том же возрасте, весь пылал праведным негодованием и революционным энтузиазмом. К тому же он был моложе всех, кого Люк до сих пор видел, а учитывая его виноватую реакцию в этот момент, вполне мог дать слабину.

Люк посмотрел на закрытую дверь, затем опять на юношу. Сделав над собой сознательное усилие, он скрыл все следы корускантского акцента, так долго вдалбливавшегося в него Палпатином.

— Так как же ты очутился на службе у Мадина?

Молодой солдат поджал губы:

— Нам не положено разговаривать с Вами.

— Ты не можешь просто молча тут торчать и глядеть, как я ем. Смотри, здесь две камеры наблюдения и, наверняка, где-нибудь несколько твоих приятелей следят за нами. Уверен, если ты ляпнешь что-то лишнее, они очень быстро дадут тебе знать.

Солдат посмотрел в сторону, потом снова на Люка:

— У Вас... у Вас губы в крови.

— Ага, кое-кто врезал мне по лицу бластерным прикладом. Вроде бы больно.

— Вам... нужно... что-нибудь для этого?

— Нет. Они повторят всё через пару часов.

Юноша снова отвёл взгляд после нарочито провокационных слов Люка, но и Люк в его годы тоже был зелёным, невинным и слепо доверчивым, и тоже мучился совестью. И тогда всё это было чем-то вдохновляющим, чем-то вроде смеси приключения и страсти, призвания его жизни. Тогда он ещё наивно позволял другим указывать ему путь, которым он должен идти, и диктовать, каким всё должно быть.

Сейчас, глядя на это всё, на такое же легковерие юноши перед ним, Люк видел лишь удобный шанс, которым нужно воспользоваться. Неужели именно это было на уме у Мадина, когда он впервые увидел наивного пилота, каким был тогда Люк Скайуокер, всегда готовый рискнуть собственной жизнью ради чужих амбиций и целей?

С другой стороны, а был ли Люк теперь каким-то другим — ведь он готов сделать то же самое прямо сейчас.

— Как тебя зовут?

— Тэм... Думаю, мне не следует называть Вам мою фамилию.

— Совершенно верно... но она указана на нашивке на твоей форме.

В панике Тэм опустил взгляд, прижав руку к груди... прежде чем сообразил, что у него нет такой нашивки.

Значит, он здесь недолго, подумал Люк, когда нахмурившийся молодой человек вновь посмотрел на него. Люк добродушно ухмыльнулся, словно радуясь шутке, а потом опустил взгляд, чтобы ещё немного откусить от лепешки. Он не очень-то и хотел её есть: у него шатался зуб, отдававшийся болью при каждом укусе. Но Люк старался как можно дольше задержать солдата в камере. Он собирался попробовать разговорить его.

Как выяснилось, это было не так уж и сложно. Тэм заговорил сам, выплескивая слова, как будто отчаянно хотел знать.

— Почему ты отпустил их у Фондора?

— Что? — нахмурился Люк.

— Фондор — налёт на тамошние верфи. Вы отпустили всех пилотов. Почему Вы это сделали?

— Ты был там?

— Был мой брат. Кэл — он пилот. Вот почему я здесь. Кэл летает на специальные задания генерала. А меня он привёл с собой. Он рассказывал, что они болтались в космосе как стоячие мишени, но Вы их всех отпустили.

— Я отпустил их всех, — медленно кивнул Люк.

Тэм озадаченно нахмурился:

— Мадин говорит, что всё это было просто политикой. Что Вы играли в какую-то игру, а они просто оказались в неё втянуты. Он говорит, что с таким же успехом Вы могли убить их, и что в следующий раз Вы так и сделаете, даже не моргнув.

— Мадин проецирует собственный ограниченный взгляд на ситуацию, которую он не понимает, и на масштабы, о которых он не имеет представления, — Люк пристально посмотрел на молодого человека, который моргнув неуверенно отвёл взгляд, — я отпустил их, потому что у них не было причин умирать. Потому что никто не должен умирать за свои убеждения. Потому что это не повод для убийства — никто не может претендовать на это право. Я отпустил их, потому что они просто пытались сделать то, что считали правильным в сложной ситуации, а это ничем не отличается от того, что пытаюсь делать я.

— Правя Империей?

— Меняя Империю.

— Это... это всё равно останется Империей.

— Но не та Империя, — Люк чуть замешкался, размышляя, как далеко он может зайти, пытаясь использовать эту возможность до того, как парень уйдёт или кто-нибудь войдёт и прекратит разговор. Он хотел выпустить слух за пределы этой камеры, хотел взбудоражить ситуацию — ведь если это заставит хоть одного человека на секунду заколебаться, прежде чем выстрелить в Люка, это может стать рубежом между жизнью и смертью.

— Но ведь Империя. Ваша Империя, — сказал Тэм, — Вы всё ещё Император.

— Да. Только не такой, как ты думаешь. Не тот, кто продолжит империю Палпатина. Я тот человек, который уже отменил рабство и Закон о классификации, который убрал цензуру ГолоНета, который восстановил судебную систему и включил неотъемлемые права в Конституцию. Я тот, кто полностью изменит её, дайте только время... но это будет непросто, если я буду мертв.

Неловко опустив взгляд Тэм шагнул назад:

— Они говорят, что будут судить Вас.

Люк вытер кровь с губ:

— Как ты думаешь, Мадин позволит этому случиться? А если это случится, это будет справедливый суд? — он прервался, решив рискнуть, судя по тому, что кроме Мадина до сих пор не видел ни одного руководителя Альянса, — и почему я здесь, а не на "Доме-Один"?

— Здесь Мадин доверяет всем,.. — сказал Тэм тише и чуть менее уверено.

Значит, не на "Доме-Один",.. возможно, всё ещё на "Осе".

Люк первым услышал шипение заполняющегося вакуума в коротком коридоре между внутренней и внешней дверями камеры.

— Мадин здесь всех контролирует, — поправил он, бросив многозначительный взгляд на дверь.

С громким лязгом множества защёлок открылась внешняя дверь.

— Это будет справедливый суд, — твёрдо сказал Тэм.

Пройдя свой цикл отпирания внутренняя дверь практически открылась.

Люк обернулся к Тэму:

— Твоё руководство хочет справедливого суда, — подчеркнул Люк, — заходи через недельку, когда Мадин будет чуть больше расстроен и чуть меньше сдержан, потому что я не буду зачитывать признание, уже написанное им для этого справедливого суда...

Внутренняя дверь в камеру открывалась, скрывая открывшего от взгляда Люка, хотя он всё равно не спускал глаз с молодого солдата:

— Через неделю, Тэм. Вернись, посмотри мне в глаза и повтори это снова.

— Мне нужно идти, — кивнув Тэм вышел, разорвав зрительный контакт.

Люк молча наблюдал, как с гулким лязгом закрываются тяжёлые двери, гадая, сумел ли он достучаться до парня.

"Вот почему я здесь. Кэл летает на специальные задания генерала. А меня он привёл с собой." Тэм не был человеком Мадина. Он оказался здесь случайно, а не сознательно.

Ему нужно было поговорить с ним ещё, привлечь его, чтобы... Люк замер, улыбнулся, слизывая выступившую на губах кровь, и отчетливо вспомнил свои первые недели в плену у Палпатина, Мару — свою заботливо выбранную тюремщицу. Он вспомнил, как пытался увлечь её, разговорить, установить какую-то связь в ситуации, столь похожей на эту...

Но не совсем, потому что, когда он говорил с Марой, это была попытка установить искренний контакт, отчасти из любопытства, отчасти с надеждой.

А сейчас... сейчас он был старше и мудрее, и он стремился разговорить парня по гораздо более простым мотивам: ему была необходима информация о том, что за пределами камеры. Ему нужно знать, что там происходит... и он хотел, что бы парень привык разговаривать с ним, чтобы, если уж дело дойдет до этого, он хоть на долю секунды заколебался, прежде чем достать свой бластер — это было всё, что надо Люку. Это должно стать разницей между жизнью и смертью... для любого из них.

Он вспомнил, как Палпатин насмехался над ним, забавляясь тем, что Люк купил жизнь Мары, обратившись к своему старому Мастеру с настойчивой просьбой не убивать её. "На твоём месте я позволил бы ей умереть", — сказал он.

Тогда эта мысль казалась невообразимой.

Теперь... он не возражал солдату, не оспаривал его взгляды, даже уважал его готовность сражаться за них... но это его поставило на пути Люка, всё просто.

Люк нахмурился, размышляя... В последние годы жизни Палпатина и позже он часто задавался вопросом, а истинный ли он Ситх. Да, у него была совесть, и иногда она ножом резала душу. Но в некоторые моменты, когда брали верх инстинкты... его ничего не останавливало, и он это знал.

А если так... в мыслях Люка, пока он смотрел на засыхающую каплю крови в оставленной Тэмом миске, опять пронеслась прежняя мысль — неужели Палпатин всё-таки победил?

И снова в мыслях Люка зашелестели эти, некогда злобно шипевшие высшей угрозой, слова: "Чего ты боишься, джедай? Что ты видишь во тьме, когда приходят твои демоны?"

Неприятные раздумья отступили на второй план, когда, уронив миску, Люк потянулся за ней... Дурные предчувствия зазвенели сигналом тревоги:

Его кольцо. Кольцо его матери. Оно исчезло.

* * *

На рассвете пятого дня без Люка Мара прибыла в следственный изолятор... Всё равно она так и не смогла уснуть.

Стоявший рядом с ней с тёмными кругами от бессонницы вокруг больших карих глаз Нейтан выглядел примерно так же мрачно, как и Мара. Это она знала наверняка, потому что оба не сомкнули глаз в кабинете Люка, просматривая всё увеличивающуюся кипу входящих документов и распределяя их по приоритетам, сортируя по более мелким папкам наскоро озаглавленным Нейтаном: "Сделать сейчас", "Сделать позже", "Отложить" и "Попытаться игнорировать".

— Не думаю, что Люк это делает именно так, — сказала Мара, с интересом наблюдая за классификацией Нейтана.

— Ну, у него точно есть категория "Попытаться игнорировать", — сухо сказал Нейтан, — просто он её не пишет.

Большую часть ночи, однако, он тихо работал, говорил лишь когда возникал вопрос, и время от времени замирал уставившись невидящим взглядом сквозь документы, мысленно находясь явно где-то в другом месте. Его выразительное лицо в эти моменты становилось напряжённым и беззащитным. Поэтому Мара весьма удивилась, когда утром Нейтан решительно сжав зубы, сказал, что хочет спуститься с ней в следственный изолятор... и почти не удивилась, когда, подойдя к двери камеры, Нейтан, покачав головой, резко отступил.

— Я не могу... Я не могу войти.

— Тебе и не нужно, — успокоила Мара, — я не ждала этого от тебя.

Он недоуменно кивнул... а когда Мара двинулась вперёд, он взял её за руку:

— Мара!

Она повернулась, и он не в силах остановить себя взволнованно вздохнул:

— Ты не...

— Я просто хочу задать ему несколько вопросов, Нейтан. Вот и всё.

Он был очень близок и с Везом, и с Люком. Мара представить не могла, что происходит в его голове сейчас, когда он узнал, что один так впечатляюще отвернулся от другого. С точки зрения Мары, это была ясная и чёткая грань: Вез — предатель, который помог отнять у неё Люка. А ведь она уже давно знает об этом. У неё было время, чтобы пережить шок от предательства, который сейчас испытывал Нейтан. Мара почувствовала легкий укол вины от мысли, что не сказала об этом Нейтану раньше, но сейчас, оглянувшись назад, она с лёгкостью поняла, почему Люк не говорил Нейтану об этом. Он не хотел сообщить ему об этом разрыве не имея веских оснований. И, конечно же, Нейтан посчитал себя очень виноватым за то, что Люк сдерживался ради него. Что сможет вытащить Нейтана из тьмы депрессии, Мара не знала. И она даже не хотела предполагать, что случится, если... если Люк никогда...

Она рассердилась за эту мысль на себя, на собственную суеверную неспособность даже подумать об этом. И, направляясь к открывающейся двери камеры, в глубине души она подумала, а не завидует ли она Нейтану за то, что у него есть выбор, которого нет у неё, выбор избежать этой встречи.

* * *

Мара вошла в комнату с застывшем лицом на высоко поднятой голове. Пока она подходила, Вез Риис со связанными руками сидел за дальним концом длинного стола и внимательно наблюдал за ней.

Не глядя Мара положила на стол принесённый ею датапад — всё по делу. Хотя это и не было сильной её стороной, она, проведя сотни допросов в интересах Палпатина, была достаточно компетентна. Однако на сей раз она не могла заставить себя заглянуть собеседнику в глаза: гнев уже кипел в ней, её челюсти сжимались — Мара, наконец, осознала, почему ни разу не была здесь, и даже не слушала записи допросов, читая их расшифровки. Потому что, садясь и взглянув на побелевшие костяшки пальцев, державших устройство, она поняла, что впервые в своей практике может в ходе допроса сорваться и наброситься на подследственного.

Наоборот, она глубоко вздохнула, пристально глядя на экран, будто бы изучая свои записи, потратила мгновение, направляя мысли в более спокойное русло, которое, как она знала, было необходимо. Не спеша она включила на датападе записывающую программу... и подняла голову, посмотрев, наконец, Риису в глаза.

— Допрос номер... одиннадцать. Проводит коммандер Джейд. Время — стандартное Корускантское, шесть пятнадцать утра, сорок пятого, пятого, третьего⁽²⁾.

Слегка наклонив голову, полуулыбнувшись Риис совершенно спокойно сказал:

— Рано проснулась, Мара, на тебя это не похоже.

Мара прищурилась и услышала как в наступившей тишине её ногти скребут по задней крышке датапада. Появилось почти непреодолимое искушение наорать, возмутиться фамильярностью, заставить его обращаться к ней как к коммандеру Джейд, навязав эту дистанцию. Но она понимала, что если он расслабится, то с большей вероятностью допустит ошибку, так что, не мелочась, она растянула губы в тонкой улыбке и кивнула:

— Дела.

— Конечно... Знаешь, мне очень жаль, что все это обрушилось на тебя, понимаешь? Это никогда не было моим желанием. То есть, я хотел, что бы ты пришла к власти, но...

— Давай просто пропустим обоснования, хорошо?

На несколько секунд он прервался:

— Полагаю, Регентом назначили тебя?

Не собираясь просвещать Рииса о происходящем за пределами камеры, Мара промолчала, но он только улыбнулся донельзя довольный:

— Через месяц это будет уже на постоянной основе. Я надеялся провести тебя через этот период, стабилизировать Империю и плавно передать власть... из Вас получится великая Императрица, мэм.

Откинувшись на спинку стула, Мара прикусила щёку изнутри, сопротивляясь порыву спросить Рииса, почему он желал смерти Люку. Ты так не сделаешь. Ты не увязнешь в личных оценках. Ты задашь вопросы, ты выслушаешь, и ты будешь придерживаться фактов...

Пожав плечами Риис одарил её еще одной, так действовавшей на нервы, полуулыбкой:

— Я надеялся, что, в конце концов, ты придёшь, и мы сможем поговорить.

— Тогда позаботься, чтобы это стоило потраченного мной времени, или, клянусь, я через минуту уйду.

Риис слегка отодвинулся, принимая очень открытую позу. Впрочем, он знал все эти приёмы:

— Спрашивай меня o чём хочешь.

— Кому ты передавал информацию?

— Я уже говорил об этом Арко. Насколько я знаю, всё передавалось напрямую бывшему имперскому генералу Криксу Мадину по каналам, установленным Императором среди мятежников.

— Ты воспользовался каналом Люка?

— Да, но не те, что он использовал с Арго, конечно. А более старые, которые, как он думал, были заблокированы, — он покачал головой, — я не идиот.

— Ты всё равно попался, — она понимала, что ей не следует этого говорить, но не смогла удержаться.

— Как и Император.

Мара вскинула подбородок, сдерживая язвительный ответ... Факты — придерживайся фактов.

— Что конкретно ты сдал Мадину?

— Я уже раз десять отвечал на этот вопрос. Иногда я сообщал ему даты и места, где будет находиться Император, когда он будет наиболее уязвим, количество охранников, частоты связи и тому подобное. Я никогда не передавал ничего, что могло бы повредить нам. Я предан идеалам Империи.

Мара быстро постукивала по полу ногой скрытой под столом, все мышцы были напряжены:

— Ты передал и другую информацию — более специфичную.

— Да. Я сообщил Мадину о старых методах, с помощью которых император Палпатин удерживал Скайуокера. Ничего, что могло бы угрожать общегалактической безопасности, — он произнёс это так уверенно, как будто гордился этим.

— Ты передал информацию о камере, которую использовал Палпатин.

— Да.

— Почему? И зачем?

— Для убедительности. Арго передал информацию о разработанном некоторое время назад Мадином плане, который мятежниками был отвергнут как невыполнимый. Я подсказал способ сделать его осуществимым...

— Так тебе известно, что намерен сделать Мадин? — этого не было в прочитанных ею материалах. Почему он сейчас рассказывает ей об этом?

Риис вяло кивнул:

— Чуть больше года назад, если помнишь, Скайуокер передал генералу Арко информационный бюллетень с информацией Арго об этом плане. Это было очередное покушение, но с изюминкой. Мадин хотел захватить Императора и, от имени Восстания взяв на себя ответственность, организовать вирусную трансляцию в ГолоНете... затем, когда трансляция достигнет пика распространения, он планировал убить его в прямом эфире. И нет больше Императора.

Едва он договорил, Мара вскочила и, рванувшись, схватила его за ворот рубашки, на автомате скрещивая руки у его шеи. Задушить его. Она легко могла бы это сделать. Даже такого крупного мужчину, как Риис. Ей хватило бы сил, чтобы удавить его одними руками. Она знала, что...

Сознание ей вернули вспыхнувшие в памяти слова Нейтана: "Мара, ты не..."

Чувствуя, как её губы дрожат в нескольких дюймах от его лица — от разочарования, отвращения, просто от зашкаливающих эмоций, она не понимала, — Мара ослабила хватку и отпустила его...

Машинально развернуться и возвратиться на место, оказалось одной из самых сложных задач, которые когда-либо в своей жизни выполняла Мара.

Не спеша она поправила опрокинутый стул и медленно села, душа и тело кипели от желания дать выход своему гневу...

Напротив, она подалась вперёд, выдохнула с едва слышным шипением, и потёрла лицо. Адреналин и неприязнь вызывали у неё ощущение зуда под кожей.

Получить информацию... Необходимость вежливого общения с лишившим её всего человеком вызывало головную боль.

Риис слегка пошевелился:

— Я знаю, ты думаешь, что я предал его...

— Думаю?!

— Но я не могу одновременно служить и ему, и моей Империи. Я не могу хранить верность обоим.

— Ты сдал Императора мятежникам — ты не думаешь, что это вредно для Империи?!

— Поймите, мэм, это не какая-то личная неприязнь. Просто Скайуокер не тот человек, который должен править.

— По твоему мнению! — сверкнув глазами рыкнула Мара.

— Он разваливает Империю.

— Он,.. — Мара замолчала. Нет смысла. Спорить бессмысленно. Бесполезно говорить, что он неправ — потому что он неправ.

Да, это легко можно расценить как развал Империи: эдикты, ослабление военного давления, смягчение Конституции. Всё это меняло курс Империи. Она просто не хотела думать об этом подобным образом. Поначалу она об этом не думала, потому что доверяла Люку, но сейчас... сейчас, видя результаты... Разве Империя Люка стала менее стабильной? Менее законной? Или она просто оказалась более справедливой?

Осознание этого обрушилось на неё с такой силой, что вызвало почти эйфорическое головокружение. Потому что именно сейчас, столкнувшись с Риисом, столкнувшись в его лице с воплощением авторитарного, узколобого тоталитаризма, типичного для старой Империи, Мара поняла — она не хотела возвращения старой Империи. Ни одного дня она не оплакивала её утрату.

Фактически, ей, чтобы понять, что Люк задумал, не нужно было открывать оставленный им для неё документ. Она уже знала... в глубине души она давно знала...

И в глубине души она уже давно знала, что это правильно.

— Он не пригоден для управления Империей Палпатина, — повторил Риис, — ради этой Империи, которую мы оба поклялись защищать, я должен был действовать.

— Таким образом, ты предоставил Мадину средство удержания Люка, когда он осуществлял свой план.

— Я дал Империи возможность вновь обрести себя, восстановить свои принципы.

— Сдав Императора человеку, который вознамерился публично казнить его.

— Но посмотрите, что это дало нам, мэм! Империю, сплотившуюся против мятежа, против разложения и слабости, распространившимися с этими мнимыми реформами. Я дал Вам Империю, которая пойдет за Вами в бой, мэм. Империю, которая никогда не оставит мятежников в покое. Всё, что ей нужно — это новый лидер. Кто-то решительный и твёрдый, целеустремлённый и с чёткой позицией.

— И ты думаешь, что это буду я??!

Риис откинулся на спинку стула. Он явно не испытывал недостатка веры в свои силы. Впрочем, она не сомневалась, что так было всегда. Мара криком хотела кричать, что он ошибается, что в любом случае она поддержит Люка, что она последует его планам до конца с таким же упорством, верой и преданностью, как если бы он стоял рядом с ней. Что они...

Что это были и её надежды тоже.

— Теперь они пойдут за тобой, — сказал Риис, — военные, Королевские Дома... Я дал им справедливую войну, я дал им правое дело...

Мара нахмурилась, всё понимая:

— Это не было просто устранение Императора. Это должно вбить клин между Империей и Восстанием, хотя ты знал, что Люк пытался преодолеть эту пропасть.

Она яростно и воинственно стиснула челюсти, руки сами сжались в кулаки. Потому что он дал ей причину, подумала Мара, дал ей причину сражаться... и, да поможет ей Сила, если они тронут Люка, она так и сделает. Даже сейчас, зная всё, она готова пойти против них. Она обратит на них все орудия флота... если они отнимут у неё Люка.

Риис покачал головой:

— У Скайуокера давно была возможность уничтожить восстание. Ему просто не хватает решимости.

Решимость... Мара расхохоталась бы во весь голос, если бы это не было так ужасно. Он показал её каждым своим решением, своей готовностью всё изменить...

Такой же сильный, как и Палпатин, но по-своему. Такое же глубокое видение. Всё то упорство, устремлённость и дальновидность, которые Мара когда-то видела и уважала в Палпатине, она теперь наблюдает в Люке.

Достаточно решительный, чтобы придерживаться своей стратегии бескровного переворота, которая привела его за стол переговоров с теми, кто пытался его убить. Потому что он верил в нечто большее. Большее, чем жестокая, догматичная Империя, в которой он вырос. Большее, чем ограниченная концепция личного превосходства, так старательно навязывавшаяся ему Палпатином. И уж точно большее, чем мелочные политические игры Веза Рииса.

— Значит, ты обратился к Мадину, чтобы решить все свои проблемы? — ровно сказала Мара.

— Мне нужно было передавать информацию именно Мадину. Скайуокер учился у мастера манипуляций. Чтобы победить его, мне нужен был тактик — очень хороший тактик. Так получилось, что лучшим из тех, кто мне был известен, оказался повстанческий генерал.

— Но даже он не смог бы справиться без сторонней помощи... Поэтому ты предоставил Мадину способ поймать Люка в момент, когда он будет без охраны. А чтобы обеспечить захват, ты сообщил ему об исаламири.

— Исаламири? — нахмурился Риис.

Она думала об их использовании, цепляясь за единственный факт, который давал Люку, а значит, и ей, толику надежды. Особенность исаламири заключается в том, что если ты не чувствителен к Силе, то не можешь знать, где начинается и где заканчивается их влияние. Следовательно, ты используешь метод сдерживания, который не можешь наблюдать или измерить... а подобная неопределённость ведёт к ошибкам. Так что ей нужно выяснить в точности, что Мадин действительно знает о способностях этих существ...

И она предположила, что Риис — тот человек, который может об этом знать.

— Ты не передавал ему эту информацию?

— Я никогда не слышал о них, — ответил Риис, не сводя с неё глаз. И даже со своими начальными познаниями в Силе Мара чувствовала, что он говорит правду, как и во время всего допроса.

— Тогда как Мадин рассчитывал контролировать ситха, даже с помощью этой камеры? Ты не хуже меня знаешь, что это не сработает.

— Нет, не сможет,.. — Риис замолк на несколько секунд, и Мара ощутила, как вдоль позвоночника побежали тревожные мурашки.

— Я передал Мадину препарат, контролирующий Скайуокера. Я передал ему SK-17.

И эти мурашки резанули по нервам сдавившей горло вспышкой страха, когда Мара попыталась заговорить:

— Нет. Не существует никаких образцов этого препарата или его формулы. Я видела, как ты их уничтожил. Я контролировала ликвидацию препарата. Я проследила за этим.

Риис отпрянул, явно удивлённый её признанием. Но очень скоро его губы растянулись в понимающей улыбке:

— Неужели? Ну разве не иронично... Видишь ли, тогда я ещё слепо выполнял приказы, и ты права — я действительно это сделал. Я поставил перед собой задачу уничтожить все образцы этого наркотика, все упоминания, все следы. И лишь несколько месяцев назад я задумался, а существует ли ещё хотя бы один экземпляр... потому что, хоть я и уничтожил все следы SK-17, и знаю, что все приказы Скайуокера ты выполняешь с точностью, был ещё один человек, чьи повеления всегда перевешивали даже их... Я хотел сказать тебе это лично, Мара. Я хотел напомнить тебе, кем ты была, кому по-настоящему принадлежит твоя верность, даже сейчас — кто ты есть на самом деле, в глубине души — иначе ты не хранила бы это.

С грохотом опрокинув стул, Мара резко встала, развернулась и бегом бросилась прочь из камеры.

* * *

Нейтан все еще напряжённо стоял в дальнем конце коридора следственного изолятора, когда раздался стук в запертую дверь камеры Веза. Приглушенные возгласы Мары встревожили его. Охранник бросился открывать дверь. Нейтан поспешил ближе, увидев, как она практически вывалилась из камеры, и, восстановив равновесие, помчалась куда-то, не обращая на него внимания, несмотря на его оклики.

Оглянувшись на закрывающуюся дверь камеры, Нейтан поспешил по коридору вслед за Марой, продолжая громко звать её, но она не замедлила шаг.

Отставая на несколько шагов он проследовал за Марой до её квартиры в Северной башне. Тяжело дыша Нейтан зашёл в приоткрытую дверь апартаментов. Впрочем, найти её было несложно — крики досады и гнева подсказали дорогу. Когда он остановился в дверях её спальни, она уже распахнула дверцы стенного шкафа и срывала с вешалок одежду, расшвыривая её в стороны. Затаив дыхание сбитый с толку Халлин наблюдал за ней.

— Что… что ты делаешь?

— У меня есть сейф…

— Сейф? — всё это не имело смысла.

Когда растерянный Нейтан подошёл ближе, Мара, раздражённо выругавшись, сдёрнула оставшуюся одежду и прислонила ладонь к панели встроенного в стену небольшого сейфа. Она открыла дверцу и вытащила множество фиктивных удостоверений личности, чипов памяти и маленьких коробочек, в своём безумном поиске просто вывалив их на пол. В итоге она нашла искомое и вернулась в комнату с маленькой металлической коробочкой в руках. Той самой маленькой металлической коробочкой, которую Нейтан обнаружил в каюте Мары на борту "Патриота" три года назад.

И вдруг у него всё сложилось:

— О, Ситх, нет, Мара... ты не...

Задыхающаяся от волнения Мара не ответила Нейтану. Она вообще не обращала на него внимания, когда с побледневшим лицом дрожащими руками открывала крышку...

Внутри лежали две медицинские ампулы размером с мизинец, в каждой из которых содержалась одна доза грязно-коричневой жидкости... SK-17 — препарат, разработанный специалистами Палпатина исключительно для контроля над Люком. Препарат, все образцы и рецептуры которого Люк приказал Риису уничтожить, а затем негласно поручил Маре проверить, так ли это. Риис так и сделал. Он говорил правду. Он уничтожил всё полностью... Вот только Мара сохранила две последние ампулы.

Люк сказал ей... Он сказал тогда: "Это касается и образцов, находящихся у тебя". Она уничтожила три ампулы, которые хранила на Корусканте... Позже, несколько месяцев спустя, она нашла ещё две, спрятанные у неё в каюте на борту "Патриота" и... о, она должна была уничтожить их там и тогда. Почему она их оставила? Но она сохранила. Она привезла их на Корускант, заперла, и каким-то образом сумела убедить себя не замечать их, полностью забыть об их существовании. В последний раз она вспоминала о них, когда после полуночи её вызвали к Люку в тренировочные залы Дворца, хотя она не стала бы их использовать... Никогда.

Дрожащими пальцами она вытащила звенящие друг о друг склянки:

— Они всё ещё здесь.

От облегчения у неё закружилась голова и она тяжело вздохнула, когда Нейтан подошёл ближе.

Почему она сохранила их? Мгновенно пронеслось отчётливое воспоминание о приказе Палпатина всегда держать их при себе, куда бы они с Люком ни отправились. Абсолютная власть этого приказа. Устремленные на неё его охристые глаза. Скрипучий голос, произносящий непререкаемое требование: никогда не оставайся без них.

Дура. Она поступила неимоверно опрометчиво, сохранив их, бездумно цепляясь за какой-то старый приказ давно умершего человека, задвинув ампулы на задворки сейфа и сделав всё возможное, чтобы забыть об их существовании, разрываясь между отжившим приказом из забытого прошлого и ничтожным обрывком страха, коротким, мучительным воспоминанием о возвращении Люка во Дворец, когда погиб его отец, о гневе, враждебности и упрёке в его глазах, когда он схватил её за горло и впечатал в стену спиной. Осознание в ту секунду того, на что он будет способен, если перестанет сдерживаться и превратится в ситхова волка Палпатина.

Но они были здесь. Обе ампулы были на месте. И, несмотря на подначки Рииса, это было не её рук дело. Она дрожала. Её тошнило. Она была в ярости на саму себя. Она уничтожит их сейчас, прямо сейчас. Она подняла их, собираясь бросить на пол и раздавить...

Но Нейтан успел поймать склянки, когда Мара бросила их, а когда она взглянула на него, поднял их к свету, долго изучая их профессиональным взглядом... и снова ледяная дрожь пронзила её позвоночник и сковала легкие...

— Они разные, — тихо сказал Нейтан.

— ...что?

— Они отличаются друг от друга. Вот эта слегка помутнела, — опустив ампулы, он произнес тихим и ровным голосом, как это бывает у людей, когда они настолько разгневаны, что не способны кричать, — мы отнесём их в лабораторию и проверим, но я тебе гарантирую, что помутневшая — подделка.

Мара опустилась на край кровати, ноги её не держали, голова кружилась, миг облегчения прошёл...

Потому что она сделала это. Она сделала это возможным. Риис всегда знал, что Мара была одной из немногих, кому доверялись ампулы ещё при живом Палпатине. Он должен был гадать, остались ли они у неё, в какой-то момент он должен был проникнуть к ней. А в своём желании забыть об их существовании Мара никогда не проверяла ампулы, старалась даже не видеть их. Со слабым вздохом дыхание покинуло её, тугим кольцом стянуло грудь, мысли оцепенели... Она сделала это.

Она чувствовала, что Нейтан уже долго наблюдает за ней. И прежде чем она подняла, наконец, глаза, он задал единственный вопрос, который у него был. Он говорил сдержанным тоном человека, осознающего, что если начнет кричать, то полностью потеряет контроль над собой:

— Зачем ты оставила их?

— Я не знаю. Я действительно не знаю.

Она доложила Люку, что они все уничтожены. Она гарантировала это. Она несла за это ответственность. С болезненной отчётливостью вернулось воспоминание о красном хохолке, мелькнувшем в воздухе и впечатавшемся в стену позади неё и Люка на борту фрахтовика повстанцев, и на мгновение ей представилось, как он падает на палубу, когда в него вонзаются дротики.

Он всегда говорил... разве он не говорил это всегда: "Моя судьба в твоих руках".

1) 61. Мой произвол. В оригинале: "with a Rim accent". Акцент по названию торгового пути? Пусть уж тогда парень будет уроженцем Гормана (англ. Ghorman), благо тот как раз на Римманском торговом пути и расположен...

Вернуться к тексту

2) 62. Т.е. 45-й год, 5-й меяц, 3-й день. Дата дана по использовавшемуся в имперский период летоисчислению от Великой ресинхронизации.

Вернуться к тексту