Против всех (джен)

Старый сад Жардин де Серф пустовал. Мамы были на работе, детишки — в детском саду. Молодая интеллигенция потянулась на последние лекции и семинары, готовясь к неминуемому — к сессии. Пенсионеры, которые по вечерам играли в саду в крокет, спасались от жары, сидели во дворах и играли в домино, пили пиво и вспоминали бурную молодость.

Солнце стояло в зените. Легоши сидел на скамеечке под старой липой. Он смотрел на изумрудную листву. Сквозь густую крону пробивались солнечные лучи. Совсем скоро листва потемнеет и потеряет свой малахитовый блеск. Легоши представил такую сцену.

Весной из почки рождается лист, полный молодых хлоропластов. Они молоды, зелены, им всё ново и интересно, они радуются первым солнечным лучам. Наступил апрель, листья распустились и подросли, в хлоропластах начинает скапливаться хлорофилл, но они всё ещё веселы, им нравиться жить. Приходит май, планета со скоростью 30 километров в секунду движется в сторону афелия, в северном полушарии наступает лето. Здесь в третьей декаде мая наступает "кризис хлоропластного возраста". Хлоропласты выросли, хлорофилла в них накопилось достаточно для того, чтобы вступить во взрослую хлоропластную жизнь, но смысла в существовании они не нашли и жизни больше не радуются. Вот типичный день типичного хлоропласта типичного листа типичного жилкования на типичной липе. С рассветом первые лучи солнца будят хлоропласт. Хлоропласт упирается:

— Ну ещё пять минуточек!

— Вставай! — будят хлоропласт солнечные лучи, — тебе на работу к восьми, фотосинтез проспишь!

— Ну и чёрт с вами, встаю! — кряхтит органоид.

Не успел хлоропласт потянуться, умыться и собраться с мыслями, как вдруг на него что-то падает. Опять солнечные лучи шутят. Как бы отрицательно не относился хлоропласт к выходкам солнышка и его детей, частица и вправду отрицательная — электрон.

— Ну и что мне с ним делать? — спрашивает у шутников органоид.

— А ты его потри на удачу — острят солнечные лучи.

Хлоропласту надоело такое обращение. Он берёт электрон за орбиталь да покрепче, раскручивает его, как пращу, и со свистом запускает во внешнюю среду. Весь следующий день хлоропласт гоняет туда-сюда электроны из хлорофилла, дабы те участвовали в бесконечном цикле Кальвина, не знающем усталости. И вот наконец на выходе из воды и двуокиси углерода рождается новое, приятное на вкус вещество, глюкоза. День закончен. Хлоропласт ложится в постель. Где-то во внешней среде, за матриксом слышны работы заводов Кальвина, они продолжают синтезировать глюкозу. Хлоропласт засыпает. Легоши не знает, что ему сниться. "Скорей бы листопад" — бормочет под нос уставший органоид.

— Эй, серый гроссмейстер, партия ещё не окончена.

Легоши не заметил как задумался. Мелон поправил голубую бабочку. Прошло около десяти минут с момента последнего хода. Терпение Мелона подошло к концу и он окликнул волка, витавшего в облаках.

— Чей черёд ходить? — переспросил Легоши, он играл белыми.

— Твой.

Легоши сделал ход конём.

Они сидели в саду одни. Только Новалис с гранитного постамента смотрел на игроков из дальнего угла. Солнце стояло в зените. Легоши и Мелон сидели на скамеечке под старой липой. Легоши поднял голову и посмотрел на изумрудную листву... "Дежавю" — подумал волк.

Мелон сильно рисковал, когда назначал матч-реванш в людном месте. С одной стороны, среди отдыхающих обязательно найдётся парочка шпиков, это удручало, но с другой стороны открытое место должно символизировать открытые намерения. Мелон питал слабость к разного рода символам. Он пришёл одетым в изящный светло-серый костюм, накрахмаленный воротничок, голубая бабочка — он был похож на Пуаро. Легоши перед реваншем наведался к Гохину за советом, а заодно за подходящей одеждой. Легоши сидел перед Мелоном в тёмно-зелёном костюме тройке. Тёмно-зелёные брюки пропали в водовороте времени, пришлось надеть чёрные. Гохин расстался даже со свадебными туфлями и тёмно-синим галстуком.

Прошел час, но для Легоши он показался бесконечностью. Время тянулось невообразимо медленно. Солнце застыло в зените. Ветер исчез. На небе ни облачка. Не слышен шелест листьев. Зеркало озера застыло льдом, даже кораблик, рассекавший водную гладь, застыл посреди воды. Штиль. Перед глазами поплыли красные круги, в висках пекло, воздух спёрт, дышать невозможно. Легоши ослабил галстук, но это не помогло. Дышать всё равно трудно. Солнце безжалостно давило на него. Тени исчезли. А если теней нет, то и предмета не существует, ведь что-то должно отбрасывать тень. На секунду он представил себе небытие, такое прекрасное, торжественное небытие с полуденным адским зноем и архитектурой райского сада. Всё пространство вокруг потекло, как восковой мелок. Вещи утратили свой прежний смысл, и Легоши увидел обратную изнанку бытия. Внезапно его окутала приятная прохлада, его ушей коснулся звон листвы, а солнце, которое грозилось испепелить всё живое, заволокло облаком. Легоши очнулся.

— А ты нечистокровный волк. — размышлял вслух Мелон. — Ты помесь с...кенгуру?

— Нет.

— Ага, значит, с пантерой?

— Нет.

— Опять не угадал. Ладно, сдаюсь. Кто ты?

— Моя бабушка вышла замуж за комодского варана.

— Ого, — удивился Мелон, — ты породнился с рептилией!

— Не я, моя бабушка. — поправил Легоши.

Мелон сделал ход ладьёй. Легоши не знал, с чего начать.

— Тебе повезло, — продолжил Мелон, — твои родители были волками и тебе повезло родиться волком, а я, — Мелон задумался, — я тот, кто я есть. Ошибка природы.

— Нет, не надо так говорить, — протестовал Легоши, — ты прекрасное создание, ну я так думаю. — Легоши сам не понял, что проникся к Мелону симпатией.

— Я понимаю тебя, но ты метис только на четверть, а я наполовину. Возможно, ты не замечаешь в себе следов рептилии. А во мне борются два начала, и какое из них победит, я не знаю. Мне противно от осознания собственной половинчатой природы, я каждый день просыпаюсь и надеюсь, что он будет последним. Так я живу тридцать пять лет. А по мне не скажешь, да? Стареют метисы по-другому, и физиология у нас другая. Я должен был умереть ещё в утробе матери, мне место в кунсткамере в банке с формалином. Все метисы неполноценны.

— Моя мать не была неполноценной. Её все любили, да она была красавицей.

— Почему "была"? — с осторожностью спросил Мелон. Он атаковал центр белых слоном.

— Она умерла, суицид. — пояснил Легоши.

— А знаешь, почему она это сделала? Потому что она БЫЛА неполноценной. Рано или поздно она бы превратилась в монстра, покрытого чешуей. И она это понимала лучше всех.

Легоши не знал, что ответить. Он представил, как бы выглядел их с Хару ребёнок. Стоит ли обрекать его на ужасное существование?

— Тяжело жить в мире, который тебя не принимает, наоборот, хочет исторгнуть из себя как раковую опухоль. Не находишь?

Легоши молчал. Он пешкой атаковал вражеского коня. Мелон перешёл в защиту. Инициатива перешла белым.

— Как же ты живёшь?

— Так и живу. Надеваешь маску, и ты уже не ошибка природы, а вполне себе приличный член общества, чистокровная антилопа. И всем уже плевать на тебя. Ты сливаешься с толпой, становишься единообразным, становишься как все. Постоянство в образе гарантирует успех. Общество не любит перемены, так зачем же меняться.

-Говорят, если хочешь изменить изменить что-то, надо начать с себя.

Мелон откровенно рассмеялся. Легоши удивился. Ему показалось, что он сморозил какую-то глупость.

— Это утверждение подходит либо для идиотов-идеалистов, либо для прожжённых схоластов! Пока общество самого того не захочет, ничего не поменяется. Одному не справиться. Да хоть загоняй ты его батогами в светлое будущее, сделаешь только хуже. Вот например, я ни разу не встречал хищника, который отказался бы от пожирания мяса ради всеобщего блага.

— Он перед тобой.

Мелон замолк. Он понял, что Легоши не шутит. Белые поставили чёрному королю шах.

— Я отказался от мясоедства ради любви. Я люблю крольчиху. И если мой выбор не изменит отношение общества к мясоедству, то по крайней мере изменит меня.

— А стоит ли ради неё идти на такие жертвы?

— Стоит. Я люблю её, она нуждается в моей защите.

Мелон задумался над следующим ходом. Ситуация для чёрных создалась неоднозначная. Мелон помедлил, занёс кисть над конём и сделал роковой ход.

— Да, дилемма: хищник, не жравший мяса, хочет мяса, а хищник, познавший вкус мяса, всё равно жаждет его. Такая у вас природа, что ли. Ты смешал свои сексуальные вожделения и банальный голод.

— Тогда почему она до сих пор жива? — Легоши передвинул пешку.

— Слушай, я не знаю что твориться у тебя в голове, но ты жаждешь не любви. — Мелон передвинул ферзя. — Скажи, ты ненавидишь себя?

— Да, я ненавижу себя. Я ненавижу себя за то, что родился хищником. Я ненавижу себя за страсть к мясу. Я ненавижу себя.

— Тебе с самого детства твердили, что жрать травоядных нехорошо, потом это утверждение перешло в учебники, потом оно стало догмой, оно стало законом. Ты считаешь, что надо защищать травоядных от хищников, потому что они слабы. Это прекрасно и правильно, но только в догмах нынешнего общества. Когда-то покойный Огума говорил, что надо защищать не травоядных от хищников, а травоядных от самих себя. — Мелон улыбнулся.

Легоши посмотрел Мелону прямо в глаза. Он что-то заподозрил. Белые во второй раз объявили чёрным шах.

— Это...ты убил Огуму?

— Скажем так, хотел ли я его смерти? Да. Убил ли я его? Нет. Во всяком случае он мёртв...

— Он умер у меня на руках. — Легоши сам не заметил, как начал рычать.

— Каюсь, я пытался их остановить, но их было больше, я не мог сопротивляться мнению большинства. Когда они пришли и спросили меня: "Мелон, что будет, если мы убьём Огуму Корвалана?" я как историк честно ответил, что своим убийством вы добьётесь лишь смены инициалов перед фамилией. Так и случилось.

Мат.

Легоши поставил Мелону мат.

— Шестой раз подряд. Я не обижаюсь, но буду требовать ещё одного реванша.

— Ты сказал, что травоядных нужно защищать от самих себя. Почему?

— В следующий раз, в следующий раз... Но если тебе так интересно...

Мелон достал из внутреннего кармана пиджака конверт и передал его Легоши. Мелон вырвал из записной книжки лист и что-то написал.

— Здесь всё, что тебе нужно знать. А это место встречи.

Мелон собрался уходить, но Легоши окликнул его.

— Мелон, почему ты мне доверяешь?

— Не знаю. — ответил метис и улыбнулся.

* * *

Легоши и Мелон не знали, что за ними следят. В трёхстах метрах от скамеечки на обочине стоял непримечательный фургон, в котором сидели сотрудники наружного наблюдения тайной полиции. Яхья знал, что Легоши просто так не оставит Мелона, и если не принесёт его связанного к порогу полицейского управления, то хотя бы наведёт на него полицию. Яхья не сомневался в расчёте: во-первых, Легоши захочет искупить перед выдающимся зверем вину за упущенного преступника, во-вторых, у волка есть мотивация. Без Мелона Яхья не сотрёт его имя из реестра мясоедов, а значит Легоши не сможет жениться на Хару. Яхья отдал приказ следить за волком ещё в психиатрической больнице. Легоши не подозревал, что за ним следили на улице сразу несколько полицейских в штатском. Расчёт оказался верным.

Через тридцать минут на столе выдающегося зверя появилась служебная телеграмма:

Г О С У Д А Р С Т В Е Н Н А Я

Т А Й Н А Я П О Л И Ц И Я

Управление государственной

тайной полицией

отдел наружного наблюдения

№ 345 1256/36 IV/E

ЗИГФРИД — ОДИНУ

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

Напечатано в одном

экземпляре.

Сегодня в 12:45 объект замечен в городском саду Жардин де Серф вместе с Мелоном. Объект вместе с Мелоном в течение часа играл в шахматы. В 13:53 преступник передал объекту конверт, после чего встал и направился к выходу. Мною принято решение не вести Мелона по городу одной группой. Дальнейшее наблюдение за Мелоном осуществляется II и III группой.

ЗИГФРИД

Зигфридом был начальник отдела наружного наблюдения, а Одином он, Яхья.

Яхья понимал, что теперь, когда Мелон у него на крючке, арест лишь дело времени, и судьба Мелона будет решена в течение пятнадцати минут. Яхью интересовали связи. Смерть Огумы потрясла его. Он знал, что они не остановятся и следующим, возможно, буден он. Для него было важным найти гнездо заговорщиков, задушить организацию в зародыше, а главное уничтожить всё то, что они знают и помнят. Тот, кто управляет прошлым, управляет будущим, а Мелон отлично знает прошлое. Каково это, жить в учебнике истории, смиряться под ударами судьбы, умирать и восставать из пепла. Никто не хочет жить в эпоху перемен. Устранить Мелона, значит, закрыть гештальт проклятого минувшего. Плохо, что в своё время его не ликвидировали.

Яхья решил усилить наблюдение за Мелоном. Он вызвал по защищённому каналу связи агентов тайной полиции. Однако, никто Яхье не ответил.

Яхья не знал, что вся секретная корреспонденция выдающегося зверя попадает на стол лично Эрвину Рольфу и что через час эта служебная записка будет прочитана директором тайной полиции.

Рольф чувствовал, что в отделе наружного наблюдения есть группа сотрудников, которые работают на Яхью. Он знал, что у Яхьи нет реальных рычагов власти, кроме полиции, которая подчиняется ему только номинально. Иметь при себе армию верных приспешников всегда хорошо, особенно если собираешься устроить путч. "Управление статистики" — смешное название для мощнейшего в стране аппарата контрразведки, слежения и противодействия особо опасным преступникам. В руках Эрвина Рольфа находится если не треть, то четверть всего военно-административного ресурса государства. "Рыба гниёт с головы" — гласит народная мудрость. В аппарате тайной полиции голов много. Какая из них начнёт смердеть — сказать сложно, а времени мало.

Получив очередную телеграмму от имени отдела наружного наблюдения, Рольф понял, что кто-то из сотрудников в обход установленных правил "сливает" информацию выдающемуся зверю, хотя о ходе расследований и результатах слежки должен докладывать лично он. Подозрения у директора появились давно. Когда на стол Рольфу попала предназначавшееся для Яхьи служебная записка о состоянии хозяйственно-экономического отдела IV управления, он понял, что в его аппарате есть фронда офицеров, преданная лично выдающемуся зверю. Завербованные в разное время, они информировали его о ходе расследований, о состоянии дел в министерстве, о настроении среди личного состава. Именно поэтому Рольф решил провести проверку среди двадцати "неблагонадёжных" (по мнению Рольфа) сотрудников. Рольф читал составленные Богачем доклады. Из двадцати досье только пять вызвали подозрение. Все пятеро были комиссарами, трое из пятёрки имели отношение к отделу наружного наблюдения, а двое были криминалистами, причём один эксперт-графолог. Но всех их объединяло одно: все они были направлены в V управление в качестве экспертов по делу Мелона ещё в прошлом году. За две недели работы они могли переметнуться. Рольф вызвал секретаря.

— Пишите приказ сегодняшним числом.

Рольф приказал арестовать пятёрку и подвергнуть их "усиленному" допросу.

В кабинет вошёл старший комиссар Банёнис. В руках он держал папку.

— Разрешите?

— Садитесь.

Банёнис раскрыл папку и положил на стол директора протокол допроса Кая. Рольф надел очки и бегло просмотрел десять листов машинописного текста.

— Значит, он раскололся?

— Да. Он рассказал, что в канун налёта к его дяде приходил незнакомец. Он предложил ему за хорошее вознаграждение украсть документы из архива, даже снабдил его краденным пломбиратором. Но что-то пошло не так.

— Это мы знаем.

Рольф перевернул страницу. Он увидел знакомое имя.

— Огюст Ларше...

— Это антиквар, который на Чёрном рынке торговал ворованными вещами, — напомнил Банёнис. — Оказалось, что Ларше приходится Каю крестным отцом. Когда родителей Кая посадили, Ларше воспитывал его как сына.

— Хороший воспитатель, ничего не скажешь. Ему учиться надо, а не воровать. "Украл, выпил, в тюрьму, украл, выпил, в тюрьму" — вот идеал жизни уголовника. Ну ничего, в колонии его перевоспитают. Кстати, вы обыскивали дом Ларше?

— Нет. У нас нет постановления.

Рольф покачал головой. Ох уж эта бюрократия.

— Постановление вам выпишут в канцелярии. Так, что с бараном?

— С самогонщиком? Его даже запугивать не пришлось. Он быстро раскололся в обмен на иммунитет от уголовного преследования. Отпустили под подписку.

Рольф продолжил чтение. К протоколу допроса прилагалось отдельно описание внешности незнакомца. Кай описывал антилопу, примерно тридцати лет, худой, как карандаш и морда какая-то странная. Рольф узнал незнакомца. Мелон.

Комиссар Банёнис зевнул.

— Почему у вас глаза красные? Вы пили? — поинтересовался Рольф.

— Нет, господин директор, я не спал. — Банёнис снова зевнул. — Было много работы с этой пятёркой.

— Я понимаю, нам все сейчас тяжело, но от вашего расследования зависит судьба всего управления, если не государства.

— Я благодарю Вас за оказанную мне честь...

— Дружище, достаточно того, что я вам всецело доверяю. — прервал его Рольф. Рольф давно знал Банёниса. За десять лет службы Юлиус Банёнис стал его незаменимым помощником, правой рукой. Ждать подлости от такого ценного сотрудника было невозможно, Рольф даже не допускал мысли, что Банёнис может предать его. "Хотя, — размышлял директор, — какой "контрразвечик" контрразведчик, если он не может пойти на такую мелочь как подлость.

Рольф вызвал секретаря и приказал принести досье Мелона. Банёнис удивился, почему делом Мелона занимаемся мы, а не криминальная полиция. Он не стал открыто говорить это Рольфу, только подумал.

Рольф не понимал такого искреннего интереса Яхьи к Мелону. Зачем мобилизовать всю полицию для поимки одно преступника, зачем подключать оперативников тайной полиции? Тут Рольф удивился сам себе. "А ларчик просто открыва́лся". Ответ лежал на поверхности. Мелону нужны документы, а Мелон нужен Яхье. А если это Яхья устроил бойню в архиве? Если это Яхья хотел выкрасть папку под грифом "секретно", а Кай его опередил? Всё возможно. Он не остановиться не перед чем. Если эти документы содержат компромат на выдающегося зверя, то это окажется неубиенной картой против него, и, завладев ими, я смогу управлять Яхьей, как марионеткой, а лучше записать Мелона к себе в актив, тогда утру нос и Яхье и криминальной полиции. Ай да Рольф, ай да сукин сын.

— Мелон, — очнулся комиссар Банёнис. — Странное имя.

Рольф оторвался от бумаг. Видимо, Банёнису и правда надо отдохнуть. Работа в IV управлении почти всегда связана с бессонницей.

— В переводе его имя означает "дыня".

— Почему "дыня"? — удивилась рысь.

— Откуда мне знать? — ответил Рольф, он взял карандаш и начал подчёркивать представляющие для него интерес места в протоколе.

"Дыня — странный плод. Сладкий как фрукт, а растёт на земле, как овощ. Мелон, как дыня, имеет двойственную фруктово-овощную природу, природу хищника и травоядного"...

— Дыня — это огурец. Рано или поздно одна сторона его натуры возмёт верх. — прервал размышления Банёниса Рольф. — Что это вас на философствования потянуло? С усталости?

Банёнис не заметил, что начал размышлять вслух. Рольф понял, что пора заканчивать.

— Мы, разведчики, должны оперировать исключительно фактами, а не софизмами.

— Извините, господин директор.

— Ничего страшного. Вот что: возьмите-ка себе в помощники Богача, он пока ничем не занят, Вам будет сподручнее. А пока идите спать. Вам нужны силы.

— Благодарю Вас, господин директор. Господин директор! Пока я не ушёл, скажите, что делать с тем попом?

Банёнис весь съёжился, втянул шею в плечи и сделал такую мину, какую делаю дети, когда ждут родительской кары за разбитую вазу.

— С попом? — Рольф снял очки и пристально посмотрел на рысь. — А кто порвал ему рясу, кто поставил фингал под глазом, разбил нос?

— Нехорошо получилось, надо бы извиниться... — промолвил Банёнис.

— Ладно, идите спать, утро вечера мудреней. — Рольф закрыл папку с протоколом. — Я сам извинюсь. За ваших балбесов.

Когда Банёнис покинул кабинет, Рольф раздвинул тяжёлые пыльные шторы и распахнул окно. На улице стояла жара. Часы пробили пять. Рольф сидел за столом и пил кофе. Он думал, как действовать дальше.

* * *

Богач пришёл на службу рано. В IV управлении он заведовал отделом перлюстрации. В эпоху цифровизации, когда поток информации возрос в несколько миллиардов раз, а электронное письмо из Австралии в Исландию, минуя пространство, приходит за пару секунд, чтение бумажных писем кажется смешным и бесполезным занятием. Действительно, несколько десятилетий назад служба перлюстрации занимала целый этаж с лабораториями, у отдела имелся собственный архив, в котором хранили особо ценные письма, компрометирующую переписку высокопоставленных лиц, архив образцов почерков сотрудников. Теперь в отдел перлюстрации поступала дипломатическая почта, письма и материалы из других министерств, служебная переписка и тайные послания — всё в интересах государственной безопасности вскрывалось, прочитывалось, запечатывалось и тайно передавалось в фельдъегерскую службу. В отделе Богача в пяти комнатах работало десять сотрудников. В лаборатории за столами одетые в фартуки и нарукавники служащие тайной полиции вскрывали письма. Эта кропотливая работа требует усидчивости и великой аккуратности. Конверты вскрывают "мокрым методом", предварительно растопив клей над струйкой водяного пара, или "сухим": при помощи пинцета лист сворачивается в трубочку и вынимается через клапан конверта. В соседней комнате занимались восстановлением уничтоженных писем и документов. Продажные секретарши выносили агентам содержимое мусорных корзин своих начальников. Богач когда-то давно сам начинал работу в этом отделе, а сейчас он возглавляет его.

Утром Богач проверял внутриведомственную корреспонденцию. По линии министерства внутренних дел пришла директива №8769. Такие директивы министерство рассылало каждый месяц. Приказано составить отчёт о работе отдела и предоставить его в главное управление к концу третьей декады марта. Ничего необычного.

Богач сверял уничтоженный черновик письма атташе понтоведрийского посольства к сотруднику МИДа с оригиналом письма. Атташе подозревали в военном шпионаже. Через министерство иностранных дел он получал секретные сведения о текущей дислокации войск и о снабжении армии. Подлый дипломат не подозревал, что за ним ведут слежку. Эти материалы вкупе с донесениями отдела наружного наблюдения лягут на стол директора тайной полиции.

Богач отдал копию письма и черновик на экспертизу криминалисту Анису ещё на прошлой неделе. Анис был экспертом-графологом. Богач хотел получить заключение Аниса относительно идентичности почерков, однако Анис не пришёл. Секретарь доложил, что Анис вчера на службу не явился, он отсутствовал всю неделю. Богачу показалось это странным. Анис был патологически дисциплинированным, каждый день в течение десяти лет он исправно приходил на службу в одно и то же время. Если он заболеет, то обязательно предупредит начальство. Анис как сквозь землю провалился. Что-то странное творилось в отделе.

Богач продолжил работать с письмом. Новость об исчезновении сотрудника не давала покоя. "Может, он умер или попал в больницу? Всё может быть, жизнь — штука непредсказуемая, ты планируешь весь свой завтрашний день, хотя не знаешь, что будешь делать сегодня вечером. Может, Анис запил? На него это не похоже". Богач перевёл взгляд на директиву. Номер 8769. Богач уже где-то слышал это число, он не мог вспомнить, где и от кого.

В коридоре его встретил старший комиссар Банёнис. Богач шёл на доклад к Рольфу относительно дела атташе.

— Ах вот вы где, у нас мало времени, вы нужны мне. — скороговоркой выпалил Банёнис.

— В чём дело? — спросил Богач.

— Наш шеф поручил мне ответственное задание. Будет хорошо, если вы поможете мне.

Богач согласился. Они прошли во внутренний двор управления. Пройдя через длинный бетонный коридор, они оказались во дворе внутренней тюрьмы. Банёнис подошёл к двери с маленьким окошком. Охранник отдал честь, зазвенел ключами, дверь с грохотом открылась. Они вошли в камеру для прогулок. Бетонная коробка была выкрашена белой краской. Крышу заменяли металлические прутья. Один только вид этой постройки удручающе действовал на арестантов. Им давали понять, что они попали в другой мир, где понятие "свобода" заключалось в разрешении ходить от черты до черты со строго определённой скоростью. Шаг вправо, шаг влево жестоко карался. На полу камеры расстелили брезентовую палатку. Банёнис приказал стянуть брезент. Когда покров убрали, Богач не поверил своим глазам. Сначала он подумал, что это какая-то дурацкая шутка, что его разыгрывают. Он пришёл в себя, когда услышал голос Банёниса:

— Ну, Гофман, хорошо поработали.

Перед ними лежали трупы пятерых сотрудников, среди них лежало тело Аниса. Банёнис подписывал какие-то бумаги. Закончив, он повернулся к Богачу и произнёс победным тоном:

— Младший комиссар Богач, поручаю вам составить отчёт о проделанной операции.

Богач не понимал, что происходит. Он считал происходящее кошмаром. Сейчас он зажмурится и проснётся. Он открыл глаза, но ничего не изменилось. Перед ним лежали бездыханные тела его коллег.

— Бодлер, вы его знали? — спросил Банёнис. Он осматривал трупы.

— Один из наших наружников, я работал с ним когда-то давно. У него была кличка "поэт". — уверенно ответил Богач. Он пытался скрыть своё негодование и страх. "За что?" — вопрошал про себя комиссар. Он не верил, что его коллеги мертвы.

Богач глядел на Аниса. Ласка лежал и смотрел на него остекленевшими глазами. "Неужели это я виновен в их смерти? Неужели я?"

— А я не знал, что у Аниса глаза разного цвета. Как это называется, на языке вертится. — Банёнис пытался вспомнить слово, но ничего не получалось.

— Гетерохромия. — прошептал Богач.

— Точно! — вспомнил Банёнис.

Анис смотрел на них потухшими глазами. Во взгляде ласки застыл вопрос: "За что?"

Богач не пошёл на доклад к Рольфу. Он вернулся в отдел перлюстрации и заперся у себя в кабинете. "Это я их убил, я виновен в их смерти"- повторял Богач. Теперь, читая дело "заговорщиков", он понял, зачем Рольфу нужны были досье сотрудников. Сам того не понимая, Богач подписал Анису и четверым комиссарам смертный приговор.

"Ну что я мог сделать, ну что я мог сделать" — повторял Богач.

* * *

— Тоже мне полицейские, я им головы поотрываю! — сокрушался Рольф, а сам думал про себя: "Ну как можно быть такими бестолочами!"

Перед Рольфом сидел Даниэль Теодулос, приходской священник и настоящая антилопа, которую сотрудники тайной полиции по ошибке приняли за Мелона. Во время ареста шпики-балбесы разбили Теодулосу нос, порвали рясу в районе рукава, а комиссар Аррениус подбил ему глаз да ещё назвал того троглодитом и негодяем. Теперь Рольф в одиночку отдувался за подчинённых.

— Я бы не хотел, чтобы из-за этого недоразумения пострадал кто-то ещё. Ошиблись, с кем не бывает. — добродушно, со скромной улыбкой ответила антилопа. На рукаве его рваной сутаны остались следы запёкшейся крови.

— Вы уж извините, что так получилось, в самом деле неловко, что мои подчинённые такие балбесы, у них же был фоторобот. Я им всегда говорю: прежде чем бить кого-то, сначала убедитесь, что вы будете бить того, кого надо. Но у нас приказы сначала исполняют, а только потом их обсуждают. — Рольф всё время вертел в руках зажигалку, ему было стыдно. Теодулос заметил этот скромную душевную стеснительность лиса и решил его подбодрить.

— Ни в чём не вините себя. Если и есть за что вас винить, так за красивые глаза. А те балбесы наказали сами себя.

Рольф посмотрел на него исподлобья, улыбнулся и спросил:

— Простите, вы курите?

Они сидели во дворике управления. Стояла жара. Рольф чувствовал себя счастливейшим существом на свете. Он курил уже вторую сигарету. Даниэль смотрел на проплывающие облака. Хотя они находились в центре города, было тихо, как в лесу. Ничто не нарушало эту торжественную тишину. Иногда через дворик проходили офицеры, тюремщики, проехал автозак. Проходящие с любопытством смотрели на довольного директора и попа с разбитым глазом и оторванным рукавом. Они улыбались. Наверное думали, что поп отпустил Рольфу все грехи только после парочки тумаков. Даниэль сидел неподвижно и, запрокинув голову, смотрел в небеса.

Ветер с запада принёс чёрную тучку. Она медленно, как амёба, ползла, отпуская серые ложноножки, по голубому предметному столику неба. Тень упала на дворик: тучка закрыла солнце.

— Вечером будет дождь. — сказал Рольф, стряхнул пепел и посмотрел на Даниэля. — О чём вы думаете?

— Я думал о небе. Вы читали "Войну и мир" Толстого?

— Не полностью, так, фрагментами.

— А я читал полностью. Там есть момент под Аустерлицем, когда раненый Болконский падает, роняет знамя, его взор застилает дым сражения. Он видит его. Над ним не было ничего, кроме неба. "Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба". Не знаю, с того ли момента всё началось. Я влюбился в небо. Я стал астрономом.

— Вы астроном? — удивился Рольф.

— Когда-то был им. Но небо я любить не перестал.

Где-то вдали прогремело. С запада ветер нёс массивную чёрную грозовую тучу. Она стеной надвигалась на город. Будет гроза.

— А вы романтик, вы продолжаете восхищаться звёздами, даже когда небо заволокли тучи.

— Восхищаться звёздами никогда не поздно. — Теодулос достал записную книжку и что-то начал рассчитывать. — Видите ли, господин Рольф, такая погода не характерна для конца марта. Лет десят назад я писал диссертацию для института океанографии о влиянии космических факторов на климат планеты и на фитопланктон в атлантическом океане. В этом полушарии календарное лето совпадает с астрономическим. — Он продолжил писать.

Рольф не хотел прерывать Даниэля, тот увлечённо вычислял угол наклона оси вращения Земли. На исписанную страницу блокнота упала капля. Теодулос закрыл блокнот.

— Кажется, дождь начинается, мне пора идти — почтительно сказала антилопа.

— Пожалуйста, только выйдем через чёрный вход.

Они прошли через двор, обогнули клумбу, и вышли к длинному коридору. Он был похож на захаб средневековой крепости. Высокие стены несли на себе решётчатую крышу.

— Мне было бы с вами интересно поговорить на эту тему поподробней, но не сегодня. — Рольф замял конец фразы, он думал, что не увидит антилопу уже никогда.

— Так приходите ко мне завтра вечером в гости и мы с вами поговорим о небе и звёздах, что населяют небосвод.

— В следующий раз...

Даниэль улыбнулся.

— "В следующий раз". Если бы мне платили пятьдесят сантимов каждый раз, когда я слышал эту фразу, я бы стал миллионером. Я часто слышу это от своих прихожан. Никто не хочет меняться, все хотят попасть на небеса окольными путями, то есть как можно проще.

Рольф поразился проницательности Теодулоса. Он хотел выпустить его из управления и выкинуть из памяти как неприятное недоразумение, однако, Рольф удивился себе, он не хотел отпускать Теодулоса. Даниэль вырвал из блокнота лист с адресом.

— Пожалуйста. — он протянул лису листок.

Рольф держал его за рукав порванной рясы. Даниэль почувствовал это и, повернувшись к Эрвину, ждал вопроса. Да, он ждал, когда Эрвин задаст вопрос, он видел в нём готовность к этому. Эрвину чего-то не хватало.

— Скажите, Даниэль, а как вы вообще стали священником, зачем бросили астрономию? — Рольф выпустил из рук рукав сутаны. Даниэль посмотрел на Рольфа, опустил взгляд на мысы его сапог.

— Когда-то давно я работал на радиотелескопе. Мы изучали пульсар в созвездии Циркуля (я запамятовал его координаты). Я обрабатывал приходящие сигналы. Мы не понимали, как возможно существование конкретно этого пульсара, ведь его существование противоречит всем законам небесной механики и астрофизики. И тогда я понял, что мы, учёные, имеем предрассудок относительно познания, мы считаем, что всё в этом мире можно познать с помощью разума. Есть и иррациональная сторона бытия. У неё есть две грани: одна грань чувственная, а другая созерцательная. — Даниэль замолчал, Рольф внимательно слушал его. — Но орган зрения у неё другой.

— Какой же? — прошептал Эрвин.

— В следующий раз... — Теодулос улыбнулся. — Я тороплюсь.

Рольф хотел закрыть дверь, но Теодулос поставил ногу в дверной проём и бегло признёс:

— А если ваш сын заинтересуется астрономией, я с удовольствием обеспечу ему протекцию. До свидания.

Дверь захлопнулась. Рольф был поражён. Он не говорил с Даниэлем о сыне, откуда он знал, что Армин учится на физико-математическом факультете.

Но на этом череда странных событий не закончилась.

— Куда прикажете ехать? — спросил водитель.

— В ближайший книжный — ответил Рольф.

Вечером Рольф погрузился в чтение. Он читал "Войну и мир". Армин не хотел мешать отцу, он думал, что тот работает.

Он постучал в кабинет.

— Пап, по-моему, это тебе.

Армин положил на стол конверт. На нём не было никаких знаков почтовых отправлений.

— Откуда это?

— Нашёл в почтовом ящике.

Эрвин перевернул конверт. Надпись на обратной стороне гласила: "Начальнику Управления статистики Эрвину Рольфу".