Против всех (джен)

"Даже если вас съели, у вас есть два выхода"

Роман Трахтенберг

Эпиграф

Операция "Маскарад", или увлекательное путешествие в мир шахматного делирия

Начал Яхья:

-Запомни, Легоши: половина травоядных шлюх — агенты Мелона, половина болеют туберкулёзом, так что ебать можно только тех, кто кашляет. Это первое. Второе, будут предлагать кислоту, экстази или другое говно — не бери. И третье: самое главное в нашем деле — не выйти на самих себя.

Легоши не слушал Яхью. Всё это время он смотрел в окно. Его тошнило. Он думал о вчерашней попойке с Джеком и сворой из 701. Господи, как же болит голова... Больше не буду пить ни акдамский, ни солнцедар, ни уж тем более три семёрки, даже на халяву. Только боржоми. Мерседес подскочил на кочке. Это стало последней каплей, Легоши больше не мог сдерживать себя, он открыл окно и начал блевать на ходу, чуть не испачкав манишку своего фрака, который он взял на прокат в комиссионном магазине.

-Завязывал бы ты бухать, печень не казённая — предостерёг его Яхья.

-Кто не курит и не пьёт, то здоровеньким помрёт — ответил Легоши.

-Ладно, джигит, слушай боевую задачу — Яхья открыл папку-скоросшиватель — Нашего подозреваемого зовут Мелон, кличка Япончик, возраст от 25 до 30 лет. Метис, родители у него были то ли хипанами, то ли отбитыми на голову извращенцами, короче, он гибрид газели и ягуара (или гепарда). Термоядерная смесь. По нашим агентурным данным Япончик убивал слонов ради бивней, под его руководством производят особо опасный наркотик, заставляющий хищников сходить с ума без мяса. В довесок к этому он главарь ОПГ "Прокати меня, большая черепаха".

Легоши прокашлялся.

-Надеюсь, ты понимаешь, Легоши, как важно нам изловить этого упыря.

-Я понимаю — ответил волк. Он еле сдерживал рвотные позывы.

Мерседес проехал через мост имени известного врача Комуто Херовато.

Яхья достал из чёрной коробки, которая всё время поездки лежала у него на коленях, две газовые маски.

-Это что ещё за хуйня?

-Это не хуйня, мой вездесущий и вездеблюющий друг. Это средство конспирации. Мы едем на бал-маскарад, Надевай.

С великим трудом Легоши натянул на морду противогаз. Запах внутри противогаза был такой, будто последний владелец хранил в нём портянки.

На входе в клуб стоял вышибала размером с четыре шкафа. Его так и звали — Лёва Четыра Шкафа.

Чтобы пройти, требуется сказать пароль. Пароль простой: трусы на голове. Яхья заранее сказал пароль Легоши, но тот вместо того, чтобы внимать словам выдающегося зверя, безбожно блевал манной кашей из окна мерседеса.

-Пароль — спросил колосс.

-Усы на ухе — выпалил Легоши.

-Проходь.

Оказалось, что Лёва Четыре Шкафа не только колосс, но и колоссальный идиот.

"Олух царя небесного" — подумал Яхья.

"Вот придурок" — подумал Легоши.

Только Легоши ступил на порог заведения как вдруг что-то просвистело в воздухе и, щёлкнув, ударило волка прямо в лоб. Нежинский огурчик, сообразил он.

Толпа ликовала.

Бал уже подходил к концу, и народ не столько кружился в вальсе, сколько забавлялся в меру своей испорченности. Одни звери, разбившись на группы, играли в алкошашки, другие в силу особенностей воспитания и культуры играли в менее интеллектуальную, но не менее азартную игру — печеньку. В противоположном конце танцпола молодёжь развлекалась иначе. Из пивных и шампанских бутылок соорудили кегли, пол намазали жидким мылом, а роль шара играла проститутка, волчица. Её раздели и раком поставили на тарелки. Сейчас она, получив пинком в зад, летела в сторону "кеглей".

-Страйк!!! — оглушительно взревела фронда уже изрядно нажравшихся зверей.

Нежинский огурчик предназначался не для Легоши, а для приклеенного к двери портрета выдающегося зверя. На распечатке красовался Яхья. В качестве своеобразной мортиры весельчакам служила голая, лежавшая на столе стриптизёрша, в которую поочерёдно стрелки "вставляли" огурчик. Чтобы привести мортиру в действие, к лобку танцовщицы прикладывали охлаждённую в ведёрке для шампанского ложку.

-Совсем уже охуели — пробормотал Легоши, но его никто не услышал.

Легоши прямо сейчас готов осушить море, трубы горят, голова раскалывается на части, как фугас, а во рту будто насрано. Но ничто не должно отвлекать его от задания. Надо найти и заарканить Япончика, а иначе... А иначе что? Всеобщий хаос поглотит общество? Хищники начнут без разбора жрать травоядных? Блондины начнут ненавидеть брюнетов? Пассионарии поменяются местами с посредственностями? Кастрюля с водой замёрзнет на плите, а ведь это противоречит второму началу термодинамики? А что такое жизнь вообще? Может быть наше существование не имеет смысла, может вообще ничего не имеет смысла? Есть ли Бог? Есть ли объективный мир? Почему такое мне приходит в голову именно сейчас, надо сосредоточится. Ищи газель, стройное травоядное с двумя рогами, он наверняка где-то прячется...

А Мелон и не прятался. Он сидел на втором этаже и наблюдал за происходящем на танцполе.

-Надо бы ещё им подкинуть книжку с карточными фокусами. — размышлял он.

Перед ним лежала книга "Шахматисты XX века" за авторством некого Цезаря Вейга, книга раскрыта на странице 150. Цезарь Вейг описывал легендарную партию в алкошахматы между гроссмейстерами Эммануилом Ласкером и Гезой Мароци. На третьем ходу(е4-е5, h5-c6, f7) партии Ласкер пожертвовал ферзя, который представлял собой 200-граммовую бутылку виски. Такая потеря не расстроила чемпиона мира, в то время как его соперник не смог сохранить достаточно сил для продолжения игры. Какой, однако, Мароци слабак, думал Мелон, а про закуску ничего не сказано. А так Мароци украл бы градус.

Мелон любил шахматы, но ещё больше он любил сберегательные книжки, причём чужие. Но сейчас он думал ни о шахматах и ни о сберкнижках. Сейчас он смотрел на Легоши. Легоши с упорством насекомого поглощал одну за другой бутылку минеральной воды. Всё-таки сушняк оказался сильней. Позади Легоши кто-то из гостей громко травил анекдоты.

-Значит, полярная станция. На полярной станции произошла авария: ни света, ни тепла. Ну, полярники посовещались, решили дойти на лыжах до соседней станции. Встали на лыжи в цепочку и идут. А мороз стоит минус 60. Командир говорит, что ребята, мы на таком морозе руки-ноги отморозим, давайте сохраним хоть наши хуи. Так и решили: каждый присунул впереди стоящему. Через километр командир говорит: давайте идти в ногу, а то какая-то ебля получается!

-Слышали новость: китайский крёстный отец сделал предложение, которого никто не понял!

-Алло, это академический хор?

-Да.

-Вам басы нужны?

-Да, а у вас бас?

-Да.

-Скажите что-нибудь грубое.

-(Фальцетом) Идите нахуй.

Легоши похорошело. Ему нестерпимо захотелось рассказать кому-нибудь самый смешной в мире анекдот (конечно, по мнению Легоши). Однако, он никого не знал, и среди красочной весёлой толпы он выделялся серым, унылым пятном. Пятном в рогатом противогазе.

А в это время Мелон, вдохновившись партией Ласкер-Мароци, пытался играть в алкошахматы сам с собой. Пока получалось плохо: белые (водка) сделали ход пешкой е2-е4, чёрные (коньяк) не решались атаковать. Белому игроку наскучило вот так сидеть и смотреть на партнёра по игре, которого в тайне он ненавидел и презирал, Чёрного. Чёрный сидел в позе "Мыслителя" Родена и остекленевшими глазами смотрел на шахматную доску. Белый подумывал о цейтноте.

-Ты будешь ходить? — неожиданно выпалил Белый.

-Здесь не всё так просто... — начал Чёрный.

-Чего тут сложного. Берёшь коня и передвигаешь его из g8 в f6...

-А почему ты решаешь, как мне ходить?

-Ты уже полчаса сидишь и ничего не делаешь.

-Я думаю.

-Индюк тоже думал да на шашлык попал.

-Вообще-то в суп...

-В суп, на шашлык, какая нахуй разница, итог один, а ты сидишь и нихера не делаешь. Ходи уже!

-Не кричи на меня, хотя нет, не кричи на себя, ведь я это ты и это ты не можешь походить.

-Я уже походил.

-Ты сделал ход за белых. А кто будет ходить за чёрных? Опять ты. А знаешь, в чём твоя проблема?

-В чём же?

-В нерешительности.

Повисла тишина. Чёрный продолжил:

-Да-да, мой друг, вся беда в том, что ты знаешь, как поступят белые, и знаешь, как поступят чёрные. Поэтому и не решаешься ходить. Ведь всё уже давно предрешено, детерминировано, и дальнейшая игра не имеет смысла. В самом лучшем случае мы доиграемся до ничьей. Или ты симпатизируешь какой-то одной стороне конфликта?

Белый не ответил. Он готов был задушить Чёрного здесь и сейчас.

-Здесь не всё так просто... — начал Чёрный.

Мелон сделал ход чёрным конём g8-f6.

Нет, так дальше продолжаться не может. Мне срочно нужен партнёр. На первом этаже кто-то дико заржал, кого-то начало рвать. Видимо, доигрались в печеньку, подумал Мелон. И не церковь, ни кабак — ничего не свято, прав был Владимир Семёныч. С этими не то что в шахматы, с ними в домино не сыграешь...

-ДАМЫ И ГОСПОДА!!!! — резко и неприятно, словно пенопластом по стеклу, из динамиков стереосистемы раздался голос Легоши. Пока остальные гости были заняты похабной стрельбой огурцами и голым боулингом, Легоши незаметно пробрался на сцену и завладел микрофоном. Ему очень, очень хотелось рассказать самый смешной анекдот.

-Дамы и господа! Я так рад, что сегодня мы собрались в столь злачном месте, где крутится столько жоп и рекой льётся вино...Правда не без злых языков. Я слышал, что про наше заведение ходят множество разных нелицеприятных слухов, будто здесь самый нахальный в городе стриптиз и ругаются матом. Не верьте им, это хуйня. Здесь матом не ругаются, здесь им разговаривают.

Толпа от такого неожиданного начала замолкла, затем захихикала, потом засмеялась, потом заржала, залаяла, замяукала и закукарекала, волчица-проститутка угодила головой в стену, а стриптизёрша огурцом попала кому-то в глаз. Победитель в печеньку перестал блевать.

Яхья поспешил осадить Легоши, мол мы тут на задании, ищем опасного преступника, а он уже успел нажраться, но на пути у выдающегося зверя встал какой-то лис.

-Здорово, старина! — воскликнула рыжая морда.

-Мы знакомы? — спросил Яхья.

-Ну надо же, не узнаёт лучшего друга и всё из-за этой маски.

У лиса была маска козы.

-Как поживаешь, как здоровьице, как ревматизм?

-Вы обознались... — начал было Яхья, но пьяная рыжая морда не дала ему договорить.

-А как поживает твой мальчик?

Надо закончить диалог, думал Яхья, а иначе этот забулдыга всё испортит.

-Какой мальчик?

-Ну, который тебя ебёт. ХА, ПОДЪЕБАЛ!!!

Тут у лиса в глазах потемнело, и он рухнул на пол. Апперкот.

За такие шутки в зубах бывают промежутки, заключил Яхья.

-Не он — послышалось снизу. Видимо, лис и правда обознался.

-Атанда!!! Наших бьют!!! Вали кобылу!!!

Началось, подумал Яхья. Он встал в боевую позицию, но не успел и глазом моргнуть, как кто-то ударил его по затылку пол-литровой бутылкой водки. Яхья упал на танцпол.

А в это время Легоши зажигал на сцене. Рассупонилась волчья мозговинушка, растолдыкнулась умом необъятным, аки солнце лучами по миру, понюхал Легоши манишку свою заблёванную да аж заколдобился.

-Эх, братья во блуде, жизнь то наша, как детская сорочка — короткая и загаженная. Что-ж вы её на удовольствие-то растрачиваете. Нет бы семью завести там, дерево родить, дом вырастить, сына посадить. А вы всё по кабакам, да по бабам шляетесь. Как был прав один мудрец, когда говорил, что бабы и кабаки доведут до цугундера. Света белого не увидите. Вы променяли своё светлое будущее на светлое нефильтрованное.

Гости молчали, внимая каждому слову молодого волка, кто-то даже тихонько плакал. Победитель в печеньку с горя маханул стакан водки и закусил неизвестно откуда появившемся нежинским огурчиком...

Легоши не умолкал:

-Жизнь наша, словно шахматная доска: то день светлый, как клетка на поле, особенно когда есть, что выпить, то день чёрный, когда даже опохмелится нечем.

Кто-то громко высморкался. Победитель в печеньку, узнав о происхождении огурчика, начал блевать с новой силой.

-Вот такие пироги... А ведь есть в жизни нюансы. Кстати, сейчас пришло время для самого смешного в мире анекдота...

Тут Легоши увидел чёрный мешок, кто-то очень сильный быстро связал ему руки и взвалил на плечо.

-Окститесь, пидоры! — заорал Легоши. Однако, он под действием уже изрядно большой дозы алкоголя решил отдаться в руки судьбе. Будь, что будет, думал волк.

-Ну здравствуй, друг.

Легоши сидел в vip-зоне на втором этаже. Перед ним сидел Япончик.

-Прости, что мне пришлось прервать твою стендап-проповедь, но мне позарез нужен партнёр...

-Я не пидор! — негодующе взвыл Легоши.

-...партнёр по шахматам. Видишь ли, половина гостей в шахматы играть не умеют, а половина достигли умственного развития, чтобы играть в "чапаева". Но ты...

Мелон сделал многозначительную паузу, глубоко вздохнул и продолжил:

-Но ты особенный. По тебе сразу видно: гимназическое образование. Вот я и подумал, что ты не только можешь отличить пешку от ферзя, но и играть на достаточно высоком уровне.

Легоши играл в шахматы один раз с Джеком. Джек был чемпионом школы и научил Легоши шахматным азам. Но раз он такого высокого обо мне мнения, думал Легоши, мне стоит выложится на все сто. Кстати, кто он такой? Худощавое телосложение, рога, неужели сам Япончик.

-Но играть будем не простыми фигурами, а стопками как завещал великий Эммануил Ласкер.

Только сейчас Легоши заметил на столе шахматную доску с расставленными на ней стопками, заполненными крепким алкоголем. По содержимому отличались только короли: у белых король был зелёного цвета, абсент, а у чёрных вместо коньяка в фужере плескалась "Мадера".

-Кто будет играть белыми? — с нетерпением спросил Мелон.

Легоши молчал.

-Пусть решит случай. Бросим монетку — решил Мелон.

Монетки ни у кого не оказалось. Бросили крышку от "Абсолюта". Легоши выпало играть чёрными. Тут Легоши неожиданно для себя сказал соседу:

-Но перед тем, как начать, покажи личико, давай снимем маски, а то как-то неудобно есть пешки через трубочку.

-О'кей.

Сказать что Легоши охренел от увиденного, значит ничего не сказать. Когда вы, уважаемые читатели, прочитаете в манге или услышите в аниме слова Легоши, будто в Мелоне "я увидел рождение своего собственного ребёнка", не верьте ни единому слову. На самом деле он сказал следующее:

-ЕБЁНА МАТЬ!!!!

И немедленно выпил.

-Так ты, значит, Мелон?

-Он самый. Я что, знаменитость?

-В каком-то смысле да.

Легоши удивился. Видимо, Мелон не знал, что находится в розыске и что его разыскивает выдающийся зверь. Надо как-то намекнуть ему, думал Легоши.

-Мелон, а ты знаешь, что находишься в розыске и за тобой лично охотится выдающийся зверь.

-Как интересно, а какое ты к этому имеешь отношение?

-Ты арестован по подозрению в серийных убийствах, торговле бивнями и организации ОПГ.

-Ишь ты, наглый, как колымский пидор. А документ есть?

Тут Легоши вспомнил, что постановление на арест осталось во внутреннем кармане пиджака Яхьи, и предъявить Мелону было нечего, у волка не было даже наручников.

-Нету.

Повисло неловкое молчание.

Единственное, что мог сделать Легоши, так это задержать Мелона до прихода Яхьи.

-Ну, на нет и суда нет. — победно заключил Мелон.

Неожиданно у Легоши заурчал живот.

-Слушай, мне поесть бы чего, а на твое изобилие смотреть больно. — Легоши не ел ничего с прошлого вечера, точнее выблевал по дороге в клуб через окно служебного мерседеса.

-Валяй.

И здесь Легоши забыл всё. Он забыл Хару, он забыл Луиса, он забыл обет не жрать больше мяса травоядных во веки вечныя. А сейчас он жрал в три горла. В основном тушёнку. Оленину.

-А почему у тебя погоняло "Япончик"? — спросил Легоши. Вся тушёнка была уже съедена.

-Когда я появился на свет, первое, что сказал врач, принимавший роды, было: "ЯПОНСКИЙ БОГ!" или "ЯПОНА МАТЬ!" (я точно не помню). Так и прицепилось — япончик.

Легоши посмотрел на шахматную доску.

-Давно играешь в шахматы?

-С шести лет.

Мелон задумался.

-Шахматы — способ эскапизма. Только ты и мир из шестидесяти четырёх клеток. Шестьдесят четыре клетки и тридцать две фигуры...

-Алкоголь тоже хороший способ уйти из реальности. — перебил Мелона Легоши. — Я вижу, ты решил совместить приятное с увлекательным.

Мелон улыбнулся.

Партия началась.

После шестого хода Мелон начал понимать, насколько ошибочно он судил о Капабланке, заявив, что он слабак. Мелон не привык пить так много, особенно без закуски. За столом его держала только любовь к шахматных дебютам.

Легоши тоже не отставал от Япончика. Он успел изрядно нализаться. Часть пешки он пролил на уже заблёванный фрак, часть пролил на доску.

-Не фелонь. Пей до дна.

-У меня руки трясутся. — заявил волк.

Вскоре положение белых стало настолько невыгодным, что даже такой профан в шахматах как Легоши, смог поставить Мелону мат.

-Это что, мат! Нет я так не играю.

Мелон расставил все фигуры по местам, налил в каждый сосуд алкоголь соответсвущего цвета и заявил:

-Я буду играть защиту Каро-Канн

-Что ты будешь играть? — переспросил его волк

-Защиту Каро-Канн! Только ты мне не мешай!..

Прошёл час.

-"Первым посеян был век золотой, не знавший возмездья" — декламировал полусонный Легоши латинские стихи.

— Маленькая, плохенькая, сюда — причитал Япончик.

Мелон достал блокнот и начал записывать все шахматные ходы. Как у него не выходило, победу всегда одерживали чёрные. Он не простой любитель, он как минимум имеет разряд, размышлял Мелон.

Мелон ткнул полусонного Легоши карандашом в плечо:

-Эй, не спать, нам ещё две партии надо разыграть.

-Да какие там партии, ты опять раз двадцать разыграешь защиту Каро-Канн... и все равно окажешься в жопе. Стратегической. Или тактической. Как вам угодно.

-Скучный ты стал, а на сцене был таким смешным, хотел какой-то анекдот рассказать.

Тут Мелона окатило как из ведра.

-А ну-ка, серый гроссмейстер, расскажи мне самый смешной анекдот в мире.

Легоши пошатнулся, перекрестился, встал со стула, снял фрак, вывернул его наизнанку, встряхнул, ввернул обратно, надел и недоумённо произнёс: "Чертовщина какая-то". Только сейчас Легоши понял смысл слова "анекдот". Он придвинул стул ближе к Мелону и начал:

-Самый смешной анекдот. Слушай.

Пришёл к Чапаеву Петька и говорит

-Василий Иванович, а что такое "нюанс"?

Василий Иванович встал со стула:

-Петька, снимай штаны.

Петька снял штаны, Чапаев подошёл к нему сзади и заправил хер в жопу. Стоят Василий Иванович и Петька в такой позе. Василий Иванович говорит:

-Вот смотри Петька: у меня хер в жопе и у тебя хер в жопе...

Легоши придвинулся к ближе к Мелону и произнёс ему на ухо:

— Но есть нюанс.

Шёлк!

Это Яхья подобрался сзади к Мелону и пристегнул его наручниками к перилам ограждения. Голова Яхьи залита запёкшейся кровью.

-Легоши, сиди здесь, я пойду, вызову подкрепление.

-Ну что-ж, ты победил. Мат, в прямом и переносном смысле. — закончил Мелон.

Он ехидно улыбнулся.

-И как победителю тебе причитается главный приз — король.

Легоши посмотрел на шахматную доску. На ней стоял стакан с заветной жидкостью. В самом деле. Пять партий за мной, а короля я так и не попробовал.

Он выпил.

Внезапно солнце померкло, окатив разум Легоши всепоглощающим термоядерным жаром. Каждая клетка его бренного тела, будто маленькая атомная бомба, аннигилировала материю вокруг себя. Что случилось потом, Легоши не помнил.

Раздвоение Легоши, или продолжение "Маскарада"

Прошла пятница. За ней суббота. Наступило воскресение. Потянулась в горы молодая интеллигенция, потянулись к ларьку люди среднего поколения, детишки с мамашками потянулись на утренники кукольных театров, а Михаил Жванецкий потянулся за ножом. Сегодня он решил приговорить к завтраку парочку помидоров, три огурчика, три яйца да хлеб с маслом. Благодать, думал литератор. И в самом деле, благодать. Нет ничего приятней, чем отправиться в воскресный день на прогулку после сытного завтрака. Ты в одиночестве бредёшь среди молодых дубков. Солнце ещё не в зените, оно не жестоко к тебе, оно ласкает тебя лучами. Ты решаешь остановиться и присесть под вековым дубом, чтобы передохнуть. А вокруг тишина. Деревья переливаются изумрудной листвой, качаясь на ветру. Вдали лодочник затянул крестьянскую песню, душевный напев которой еле-еле достигает твоего слуха. Где-то кукует кукушка. Благодать. Но Легоши было плевать и на воскресный день, и на Жванецкого, и на загородную идиллию.

Легоши очнулся на кушетке. В голове пусто, во рту сухо, а тело словно сковано цепями. Он попытался пошевелить конечностями, но тотчас обнаружил, что руки и ноги привязаны бинтами к раме кровати. Легоши осмотрелся по сторонам. Справа от него на кушетке лежало нечто бесформенное, не похожее не на одно живое существо. Оно изредко мычало. Его конечности тоже привязали к кровати. Слева от Легоши какие-то звери в белых халатах брили соседу по палате лобок.

-Куда я попал? Кто все эти звери? Где Яхья? Где Мелон? — каскад вопросов заполнил пустующее сознание волка.

-А, очнулся. — сказал толстый санитар.

-Позовём врача? — спросил тонкий санитар толстого.

-Не-а, сейчас начнётся обход.

Легоши почувствовал дискомфорт в нижней части тела. Новое открытие: он бос и одет в больничную пижаму. Штанами Легоши приклеился к матрацу.

-Эй, какая сволочь меня облила?

В немногих словах тонкий санитар объяснил Легоши, как тот сильно ошибался.

-ПО МЕСТАМ!!! — крикнул толстый санитар. — ИДЁТ ДОКТОР ЛИСИЧКИН!!!

На пороге палаты появился старенький песец в белом халате. Его звали Вазилинарий Апполонович Лисичкин. Легоши слышал о докторе Лисичкине от Гохина. Старый профессор преподавал ему психиатрию. Доктор Лисичкин отличался жестоким характером. Он ненавидел в жизни двух вещей — алкоголь и алкоголиков. Он разработал особую систему лечения, основанную на методе известного австрийского врача Грюнштейна. Система направлена на внушение индивиду отвращения к спиртному. В программе: аспирин и хинин, чтобы пребывание в стационаре мёдом не казалось, ежедневное промывание желудка литром тёплой воды и мыльные клизмы. На втором этапе лечения профессор Лисичкин назначал всем больным спирт с подкожным введением апоморфина.

-Вы, банда мерзких алкоголиков, — начал Вазилинарий Апполонович, — вы думаете, что так просто уйдёте отсюда. Прокапаетесь, проспитесь и дальше продолжите пьянствовать. Как бы не так! Мне надоело лечить вашу братию!

Вазилинарий Апполонович подошёл к первой койке. Толстый санитар раскрыл историю болезни.

-Пурген Афанасьевич Грибоедов, хорёк, поступил в стационар вчера с диагнозом delirium tremens (белая горячка). Истреблял невидимых насекомых, пытался прыгнуть с балкона.

-Назначить Грибоедову аспирин и промывание желудка.

-Клавиатур Апраксин, рыжий лис, поступил в стационар неделю назад с диагнозом острый алкогольный психоз, пытался разворотить систему центрального отопления.

-Назначить Апраксину аспирин и хинин.

-Григорий Демосфенович Плотинов, бобёр, поступил в стационар позавчера с диагнозом delirium tremens, говорит, что видел над больницей неопознанный летающий объект.

-Какой такой объект? Не положено над стационаром объект. Назначить Плотинову промывание желудка и клизму, нет, ДВОЙНУЮ клизму.

Очередь дошла до Легоши.

-Легоши, серый волк, поступил в стационар в минувший четверг с диагнозом острый алкогольный психоз.

-А, Легоши. Гохин рассказывал о тебе.

Вазилинарий Апполонович велен тонкому санитару принести стул. Он уселся поудобней и продолжил.

-Да, Легоши. Он охарактеризовал мне тебя как подающего надежды, но сбившего с пути зверя. Но, по-моему, ты просто конченая личность. Спиться в девятнадцать лет, заработать психоз...

-Где Мелон, его срочно нужно задержать!!! — перебил доктора Легоши — А иначе кастрюля с кипятком замёрзнет на плите!!!

-Так, успокойся, ты хоть помнишь, что случилось вечером в четверг в клубе "Астория"?

-А что случилось? — наивно, по-детски вопросил Вазилинария Апполоновича Легоши.

-Ах, ты не помнишь, что случилось, ну конечно, ты не помнишь. А позволь напомнить тебе, что случилось в клубе "Астория" тем вечером.

Как говорят многочисленные очевидцы, ты, Легоши, разломал стол, схватил ножку, где гвоздей побольше, спрыгнул со второго этажа и начал месить ни в чём не повинную толпу. Разбил какому-то медведю голову, перебил все бутылки и посуду, а затем устроил поджог. Но тебе и этого показалось мало. Ты выскочил на улицу и набросился на полицию, которую, кстати, вызвал Яхья. Уже в подворотне ты выломал штакетник и нанёс особо тяжкие нескольким десяткам полицейских. Усмирил тебя только транквилизатор.

Вазилинарий Апполонович стал загибать пальцы:

-Итого: сгоревший клуб, десяток раненых, поломанная собственность. И это всё он, этиловый спирт.

Тут Доктор Лисичкин вскочил со стула и вцепился жилистой когтистой лапой Легоши в горло:

-ТЫ, МАЛЕНЬКИЙ ВЫРОДОК, Я ЗАПОМНЮ ТЕБЯ!!! Я ЗАПОМНЮ ТВОЁ ИМЯ!!! ТВОЯ ЖОПА В МОИХ РУКАХ!!! ТЫ НЕ БУДЕШЬ ПЛАКАТЬ, ТЫ НЕ БУДЕШЬ СМЕЯТЬСЯ, ТЫ БУДЕШЬ ЛЕЧИТЬСЯ ОТ И ДО, Я БУДУ ТЕБЯ ЛЕЧИТЬ!!!

Придя в себя, Вазилинарий Апполонович подозвал толстого санитара:

-Назначить Легоши двойную порцию аспирина и хинина и двойную, нет, ТРОЙНУЮ КЛИЗМУ, ЧТОБЫ ЖИЗНЬ МЁДОМ НЕ КАЗАЛАСЬ!!!!

Легоши понял, что попал в ад.

-Как же надоело, целый день одни письки, письки, письки, гонококки, реакции Вассермана, спирохеты, трепонемы...

Луис сидел в кабинете венеролога. Молодой практикант перелистывал истории болезни и результаты анализов в поисках больничного листа Луиса, а заодно возмущался и проклинал судьбу. Его мучила дилемма: в клинической практике так много органов и к каждому нужен свой подход, а в венерологии органа всего два, но таких мерзких. Смотреть каждый день на одно и то же практиканту надоело. Скорей бы вернуться в клинику, думал он.

-Так, вроде нашёл. Луис фон Отто Нетто Брутто Корвалан де Штангенциркуль?

-Да, это я.

-У Вас плюс.

-Это же хорошо? — обрадовался Луис.

-Мы в венерологии, все плюсы — это минусы. У Вас гонорея. — огорчил его практикант.

Луис что-то подозревал. Всё-таки не надо было так часто наведываться к Хару, особе, имевшей в "Черритоне" репутацию бляди.

Луис вышел из кабинета. Не успел он пройти по коридору до выхода, как вдруг его окликнул до боли известный ему голос.

-Луис!

Это был Фри.

-Фри! Какими судьбами!!!

Луис сел рядом.

-Да, кувыркался с одной. Заработал хламидий. А у тебя что? — поинтересовался лев.

-А, так, французский насморк. Ничего особенного.

Луис рассказал Фри про поединок Легоши с Ризом и про свою правую ногу. Фри слушал с восхищением. Он уже жалел, что львиный клан променял такое дарование на какого-то безродного поца. Луис почесал правую ногу.

-Как у тебя может чесаться нога, она же металлическая. — с недоумением спросил Фри.

-Это не нога...

-Нихера себе! Вот почему ты кумир всех девчонок!

-Забудем об этом. Он причиняет мне больше неудобств, чем мой новый протез.

Тихий ангел пролетел.

Начал Фри:

-Это хорошо, что у тебя всё фурычит, а вот у нашего босса не стоит, хоть отруби.

-У вас новый босс?

Фри глубоко вздохнул.

-Мы решили, что для улучшения репутации львиного клана будет лучше всего позвать на должность босса помесь травоядного и хищника. Как мы заблуждались! А ведь говорил Ибуки: "Ребята, не выбирайте на эту должность идиота".

-Настолько плохо?

-Он превратил львиный клан в монастырь. Теперь нам нельзя жрать мясо, трахать шлюх, пить, курить, ругаться матом. А ещё мы обязаны упражняться в шахматах каждую среду и воскресенье. Видите, ли, босс любит шахматы больше всего на свете, он жить без них не может, ЖОПА!

-Хотел бы я посмотреть на него.

-Опасно, если он увидит тебя, то прикажет спустить шкуру, а рога повесить на стену.

-Всё равно, я хочу знать, на кого вы променяли меня, Луиса Корвалана. Но меня выводит из себя другое: вы, цари животных, готовы мириться с таким обращением. Вы продали себя проходимцу!

Не долго думая, Фри согласился привести Луиса на базу львиного клана. Надо было восстановить справедливость. Выходя из кожно-венерологического диспансера, Луис и Фри договорились не говорить никому, что были у венеролога.

А в это время Легоши на носилках принесли из процедурной. Он приходил в себя после трёх клизм подряд и двух промываний желудка.

-А я ещё помню — начал Григорий Демосфенович, — как Бестия (так ласково называли больные между собой Вазилинария Апполоновича) для особо буйных пациентов применял оборачивание в мокрую простыню. Как обернут бунтаря, так сразу и положат его возле батареи. Простыня усыхалась и так впивалась в шкуру, что на всю жизнь запомнишь.

-Это ещё что — продолжил Клавиатур Апраксин. — мой покойный отец рассказывал, что тех, кто нарушал постельный режим, санитары, естественно, с санкции Бестии, ставили "на четыре кости": в ягодицы и под лопатки делались уколы магнезии, так что ни стоять, ни лежать нельзя, приходилось корячиться раком.

-Вот так байки, — перебил Апраксина Пульхерий Трофимович Шайкин-Лейкин, бездомный кот, попавший в лапы доктора Лисичкина после того, как справил малую нужду "с особым цинизмом" на глазах у прохожих в состоянии опьянения. — один мой знакомый, конченый алкаш, лечился у Бестии года два назад. В одной палате с ним лежал шизофреник то ли антилопа, то ли газель. Так тот был помешан на шахматах.

Легоши оживился. Он стал прислушиваться к словам кота-хулигана.

-Ещё кличка была у него Шахматист. Он все стены в палате разрисовал формулами шахматных дебютов. Какие только методы лечения не применяла к нему Бестия. Ничего не помогало, даже убойные дозы халоперидола и аминазина на него не действовали. А однажды на консилиуме кто-то из светлых голов предложил передовой метод лечения, лоботомию. Но псих не пальцем деланный. Видимо, учуял что-то задним умом, и на следующий день улизнул через окно по связанным простыням. Так и не нашли.

-Что за псих? — встрял в разговор Легоши.

-Говорят, какой-то учёный. То ли он узнал то, чего знать не положено, то ли разболтал то, чего разбалтывать нельзя.

-Чего ж он так шахматы любил?

-Кто ж этих психов знает. Найдут себе занятие и маются.

В палату вошёл толстый санитар.

-Апраксин, Шайкин-Лейкин, в процедурный кабинет, приготовиться к промыванию желудка!

Значит, Мелон лечился здесь от шизофрении. Два года назад он совершил побег. Но почему он попал сюда, в отделение для алкоголиков, а не для шизофреников? Почему он так любит шахматы? И какую тайну он узнал? На все эти эти вопросы Легоши ещё предстояло ответить.

Наступил вечер. Вечер сменила ночь. Больничный покой окутал полумрак. Все спали. Не спал только начальник дежурной смены, старый орёл Боливар Боливарович. Он уже заполнил журнал приёма лекарств, приготовил дозы препаратов на следующий день и уже хотел было идти к себе спать, как неожиданно перед ним появилась особа в чёрном, тень.

-Кто вы такой? Часы посещений с 15 до 17 часов...

-Как пройти в библиотеку?

-Что... — не успел Боливар Боливарович опомниться, как потерял сознание. Незнакомец распылил снотворное.

Завладев ключами от шкафа с сильнодействующими препаратами, тень прошла в процедурный кабинет. Она открыла шкаф. Среди множества разнообразных блистеров, склянок, коробок с ампулами и флаконов тень выбрала нужную ампулу с надписью "атропин". Она аккуратно напильником подпилила шейку ампулы, разломала её и головку спрятала в карман. Набрала в шприц необходимую дозу вещества, надела колпачок на иглу и вышла в коридор. Но перед тем, как совершить задуманное, тень подошла к дежурному посту. Она открыла журнал учёта сильнодействующих препаратов и в графе "расход" вписала "атропин, 1 амп" задним числом: всё должно выглядеть, как сон. Затем медленно и тихо, словно скользя над поверхностью, тень пошла по коридору. Она прошла палаты с первой по шестую. Палата номер семь — палата Легоши. Она открыла дверь. Подошла к постели Легоши и нависла над ним. Легоши во сне почувствовал неприятное ощущение, будто кто-то на него смотрит, мурашки пробежали по спине. Он открыл глаза. На него смотрела тень.

-Кто вы такой? — спросил Легоши незнакомца. Его голос был полон страха.

-Легоши, хозяин требует реванша.

-Кто... — не успел Легоши что-либо сказать, тень набросилась на него и ввела ему в шею атропин.

Тень исчезла также быстро, как и появилась.

-РЫБА!!! — Легоши услышал слева женский голос.

Он открыл глаза. Палаты не было. Вместо палаты во всех направлениях распространялась кромешная тьма. Первое время он не видел своих рук.

-Я ТАК НЕ ИГРАЮ! — снова слева раздался чей-то голос. На этот раз мужской.

-Теперь раздавать буду я!

Легоши сел на кровать и повернул голову в сторону исхождения звука. Он увидел точно такую же койку, на которой сидел сам. На соседней койке сидело двое волков до жути похожих на Легоши. Они играли в домино.

-Мама? — Легоши узнал в одном из игравших ныне покойную мать.

-Легоши, разве ты не узнаёшь меня? Я твоё женское, чувственное, начало.

Легоши удивился.

-Я в самом деле похожа на маму? — взволнованно переспросила волчица.

-Немного.

-Не отвлекайся. — в разговор вклинился старый волк. На голове у него была академическая кипа. — твой черёд ходить.

-А кто ты?

-Я твой рассудок. Присоединяйся к нам.

Легоши присел на кровать, взял из банка пять костяшек и сделал ход.

Начал старый волк:

-Я недавно размышлял о кастрюле с кипятком, которая, вопреки второму началу термодинамики, должна была замёрзнуть. Я спросил себя: возможно ли это? Я вспомнил определение второго начала термодинамики по Клаузиусу: теплота самопроизвольно, без изменения в окружающих телах, не может перейти от менее нагретого тела к более нагретому. Но почему кастрюля с кипятком должна замёрзнуть? Это не праздный вопрос, он должен ответить, например, на вопрос о невозможности создания вечного двигателя. Или почему все процессы в мире не могут длится бесконечно. В итоге я пришёл к выводу, что определение Клаузиуса носит частный характер и что наиболее полным и близким к истине определением будет служить следующее: любая система стремиться из состояния менее вероятного к более вероятному. Отсюда и ответ на вопрос. Кастрюля с кипятком может замёрзнуть, но вероятность такого события астрономически мала.

-То есть невозможна — заключила волчица.

-Нет, это возможно, но вероятность такого события составляет один к триллиону триллионов.

-Эй, математик, очнись, мы живём в мире не таких больших чисел и не таких больших скоростей, чтобы оперировать такими событиями.

-Однако, мы существуем во вселенной. Согласись, что одной из причин нашего космического одиночества является как раз такое событие. Фактически, мы вытянули счастливый билет в новую форму существования материи — жизнь, чего не скажешь о миллиарде миллиардов других миров.

-Согласна, но своим тезисом ты отрицаешь существование божественного начала.

-Я не верю в божественный разум.

-Но ты веришь в самолёт?

-Да, потому что я его видел и знаю, что это такое.

-И ты веришь в алгебру и в геометрию, а предметы эти видеть нельзя, они существуют только в мире абстракций?

-Я видел отражение идей алгебры и геометрии тысячи раз в архитектуре, в самолёте, даже в листе папоротника.

-Так почему же мы не можем быть отражениями идей Бога?

Повисла тишина. Волчица сделала ход и продолжила:

-Очевидность — это самый очевидный факт существования Господа. Ты размышляешь глобально, но очень узко. В твоей концепции мироздания мы всего лишь частный случай второго начала термодинамики, мы система, которая ни с того ни с сего начала стремится от более вероятных состояний к менее вероятным. Так, по-твоему, появилась жизнь. А кто спрашивается устремил систему в обратном направлении? Она сама? Никогда не поверю.

-То есть ты считаешь, что у всего есть первопричина, апейрон, если угодно, и эта самая первопричина есть Господь?

-Да.

-Занимательно. Но моё неверие кроется не в научных фактах, а в самом мире. Я не могу представить себе Господа Бога, который может создать настолько несовершенный и жестокий мир.

-Дорогой мой, мы вступаем с тобой на тонкий лёд теодицеи.

-Вот-вот. Если, согласно Гегелю, Бог суть сумма всех возможных миров, то получается следующее: существует и такой мир, у жителей которого всё болит. И даже мысли о Боге вызывают такую нестерпимую боль, будто с них заживо шкуру спускают. И в таком мире боль будет благодатна, потому что приводит в рай и ежесекундно напоминает о муках ада и тем отвращает от греха. Поэтому теодицею можно ввести в любой тип мира и провозглашать, что тот, кто доверяет Богу, зарабатывает себе вечное блаженство.

-Однако, боль — диалектически полярное понятие. Оно противоположность понятию оргазма, высшего момента наслаждения. Не могут же твои страдальцы пребывать постоянно в одном состоянии, ведь когда-то они должны быть в состоянии покоя. Покой — состоние в котором противоположные, но единые начала (боль и оргазм) должны исчезать, рождая новое понятие, то есть покой. Ты забываешь главный догмат, что Бог суть абсолют, верно, Легоши?

Легоши не ответил.

Волчица продолжила:

-Полагаю, тебе нужны ответы. Ты их получишь, но в своё время. А сейчас тебе нужен ключ.

Волчица подсела ближе к Легоши.

-Открой рот. — ласково попросила она Легоши. Легоши повиновался. Она положила на язык костяшку домино.

-Дело сделано. До встречи, Легоши.

Легоши очнулся в палате. Всё было на своих местах. Темнота исчезла. Было четыре часа утра.

Легоши почувствовал во рту металлический привкус. Он достал предмет изо рта. Ключ. Таким ключом запирают решётки на окнах. Он подошёл к окну, открыл его, вставил ключ в замочную скважину, распахнул решётки, вылез на улицу (хорошо, что палата располагалась на первом этаже) и пошёл в одном известном ему направлении.

-Я должен найти Мелона во что бы то ни стало.

"Сеанс одновременной игры"

Джек не ожидал увидеть Легоши в комнате №701 общежития для хищников, особенно в таком виде. Босой, исхудавший, в больничной робе, он был похож на больную, облезлую лису, чем на молодого волка. Джек зашёл в комнату на большой перемене, он забыл журнал практических работ по биологии. Увидев лучшего друга, Джек забыл всё на свете.

Легоши доедал уже шестой сэндвич с яйцом. Джек копался в комоде. Он искал старые вещи Легоши. Перед уходом из "Черритона" Легоши оставил пару вещичек Коллоту, лабрадору, на память. Коллот любил носит футболки и джинсы Легоши, к тому же они были ему в самый раз. Но сейчас одежда была нужнее волку.

-С этого года мы учимся раздельно. Смешанные кружки отменили. Хищники учатся отдельно от травоядных.

Легоши пил чай и слушал Джека. Он скучал по школе, по старым друзьям. Новый порядок в "Черритоне" только усилил тоску по старым денькам, когда все ладили со всеми.

-А театральный кружок тоже...закрыли?

-Билл отстаивал право учащихся играть на сцене вместе, но директор настоял на своём. А Билл не хотел мириться с таким положением дел. Теперь театр существует подпольно. Несмотря на это, он пользуется популярностью не только у нас, в "Черритоне", но и у жителей города.

Легоши удивился. По сравнению с прошлыми годами, когда театральный кружок достиг своего расцвета при Луисе, театралам такая слава даже и не снилась.

-Подожди, Билл — редкостный разгильдяй и задира, как так получилось? — негодующе переспросил Легоши.

-У Билла как у лидера кружка появились обязанности, а вместе с ними и ответственность. Тут не до баловства. Вот бы ты слышал, как он проклинал Луиса! Наверное, считал, что начальник только собирает сливки, а кто, спрашивается будет работать?

Джек замолчал, поморщился и чихнул. Со стороны стадиона доносились крики. Это травоядные играли в волейбол.

-А знаешь, почему театр так популярен? — продолжил Джек.

-Почему?

-Билл полностью пересмотрел репертуар. Он убрал "Адлера", "Ромео и Джульетту", "Трамвай под названием счастье", даже не пощадил "Вишнёвый сад". Теперь театр ставит классиков современной литературы. На следующей неделе будет премьера спектакля "Весь мир в труху" по мотивам романа Бегбедера "Каникулы в коме".

-Бегбедер? Первый раз слышу.

-Признаться, я тоже.

-А про что спектакль?

-Говорят, про общество потребления, богему, короче, долго рассказывать.

Джек достал из-под кровати заныканный ещё вчера термос с прохладной самогонкой. Он поставил два стакана.

-Пить в одиночестве — начал Джек — сродни патологии, а вот пить вдвоём — это уже терапия.

Легоши окатило как кипятком. После двухнедельного лечения у доктора Лисичкина он даже не хотел слышать об алкоголе.

-Нет! Мне нельзя! — заорал Легоши. — Больше никакой водки!

-Ладно, ладно, не буду тебя искушать. Только позволь всё спрятать, а то комендант ещё нагрянет.

-Джек, мой тебе совет: завязывай.

-Не могу.

-Почему?

-Видишь ли, одно дело пить, другое дело дегустировать получившийся продукт. Если накосячить, клиенты могут не понять.

-Клиенты?

Джек спрятал термос в специальном отсеке под кроватью. При пристальном осмотре никто бы никогда его не заметил.

-Ну да. Мы с Пиной и Коллотом наловчились в бидонах гнать самогонку и продавать её на привозе. Ты не поверишь, но Пина записался в кружок любителей химии.

-Пина! Этот педиковатый баран! Никогда не поверю!

-А придётся. Ну, на самом деле рогатый полупокер хочет изобрести такие духи, которые сводили бы с ума девчонок. А самогонка — невинное хобби.

Прошло полчаса. Джек забрал журнал и собрался было идти, но тут Легоши попросил позвонить.

* * *

-Господин Яхья, я всё могу объяснить!

-Нет, я и так сыт по горло твоими выходками!

Сквозь воздушный эфир до Легоши доносился полный гнева голос Яхьи.

-Правильно мне говорил Гоша: "Яхья, не нанимай на это дело идиотов".

-Я готов реабилитироваться! Всё, что угодно! — умолял Легоши выдающегося зверя.

-ОН БЫЛ У НАС В РУКАХ!!! ИЗ-ЗА ТЕБЯ МЫ ЕГО УПУСТИЛИ!!! НЕСЧАСТНЫЙ АЛКОГОЛИК!!! — вопил Яхья в телефонную трубку.

Легоши не пытался сопротивляться, он знал, по чьей вине Мелон разгуливал на свободе. Но сейчас Легоши опасался другого.

-А насчёт сделки забудь.

-Господин Яхья, вы не можете так поступить...

-Могу, это в моих силах. А тебе это послужит уроком на всю жизнь. Пусть она найдёт себе приличного парня, а не неудачника, вроде тебя. И да, не пытайся изловить Мелона в одиночку: он особо опасен. Если не хочешь закончить жизнь в придорожной канаве с перерезанным горлом, держись от него подальше.

-Но она нуждается в моей защите!

-Лучше защити её от самого себя!

Легоши не успел ничего сказать. Яхья повесил трубку. Теперь для него было ясно одно: он никогда не сможет жениться на Хару. Этот факт разделил его жизнь на "до" и "после". "Защити её от самого себя". Получается, что я для неё опасней всего на свете? Неудачник, неудачник, НЕСЧАСТНЫЙ АЛКОГОЛИК, ПРОКЛЯТАЯ КОБЫЛА!!! Я буду с Хару во что бы то ни стало. Но для начала приволоку Мелона прямо к дверям полицейского управления. Этим всё будет решено. Хару, я иду к тебе!

Легоши выбрался через окно на улицу, спустился по водосточной трубе, перелез через ограждение и направился в городской сад. Ему надо основательно подумать, как действовать дальше.

-МЯЧ!!! — донеслось со стороны стадиона.

День набирал силу. Солнце двигалось в зенит, тени, отбрасываемые предметами, становились короче. На небе ни облачка. Предстоял жаркий день.

* * *

А в это время на базе львиного клана братва ждала босса, сегодня должен состояться сеанс одновременной игры. Пока Мелона не было, львы в ус не дули: пили кофе, травили байки. Только ответственный Мигель сидел перед доской и с великим усердием просчитывал возможные ходы противника, он знал, что босс был силён в дебютах. "Если не получиться поставит мат, — размышлял Мигель, — то хотя бы создам патовую ситуацию".

-Это не квас, а какой-то пиздец! Ты на поносе его настаивал? — возмущался Хино. Он только что выпил кружку браги, которую приготовил Джинма.

-Не нравится — не пей. Зачем портить остальным аппетит? — раздраженно ответил Джинма. Хино отвлёк его от чтения.

-Нет, ты понюхай, он правда воняет.

-Я добавил в квас изюму. Наверное, так пахнет от него.

-А, по-моему, ты просто в него насрал.

-Парни, харе, и так голова раскалывается. — прервал их Дольф.

На противоположном конце стола Агата пересказывал Сабу сюжет фильма "From dusk till dawn":

-Она говорит ему: "Ты будешь мой подставкой для ног и по моей команде будешь слизывать говно с моих каблуков. Добро пожаловать в рабство!"

-А он что?

-А он достаёт волыну и говорит: "Нет, спасибо, я уже был женат". БАХ! На вампиршу падает люстра, и она, мерзко шипя, растворяется в собственной крови!

-Во раньше кино снимали!

В это время Джинма перечитывал вслух любимые стихотворения Даниила Хармса. Он любил абсурдистские строчки сумасшедшего поэта. Джинма считал, что абсурду жизни можно противостоять с помощью абсурда литературы. Вот почитаешь Хармса, Кафку или Ходасевича, посмотришь как у них всё абсурдненько и сюрреалистичненько и поймёшь, что на самом деле не так уж всё и плохо, а наша абсурдная реальность в свете такой авангардистской литературы вовсе предстаёт эталоном нормальности:

-Блоха болот

лягушка

ночная погремушка

далекий лот

какой прыжок

бугор высок

стоит избушка

упал висок

загорелся песок...

С каждой минутой Дольф охреневал всё больше и больше. Головная боль становиться невыносимой, а какафония становиться громче. Товарищей он готов разорвать на куски. Здесь. Прямо сейчас.

-шла нина к тане на обед

предчувствуя жаркого землю

была зима до этих пор

шёл древоруб и нёс топор

поглядывая в разные стороны

на крыше сидели вороны

и лисицы

и многие другие птицы.

-"Сет, что с нами будет? Мы выживем?" А Сет говорит: "Мне лично похуй выживу я или нет, я просто хочу загнать как можно больше этих тварей обратно в ад".

-Вот пред вами мой хорёк

На странице поперёк.

Нарисован поперёк

Перед вами мой хорёк.

-Я только что убил своего брата ножкой от стола. А так всё в принципе замечательно.

Дольф не выдержал. Он вырвал из рук Джинмы книжку. Агата и Сабу, предчувствуя надвигающуюся беду, замолкли.

-Мне надоело слушать весь этот бред! — взорвался Дольф. — В одном ухе у меня летающие бугры и топоры какого-то шизоида, а в другом ухе хер Квентина Тарантино!

-Эй, Дольф, отдай книжку!

-Не отдам.

-Моя книжка — что хочу с ней, то и делаю! — парировал Джинма.

-Отдам, если пообещаешь ПОМОЛЧАТЬ ХОТЯ БЫ ПЯТЬ МИНУТ!!!

-Ладно, ладно, молчу!

-Что за шум, а драки нет?

Братва не поверила собственным ушам, когда услышала голос Луиса. Братва не поверила собственным глазам, когда Луис появился в дверном проёме. Но когда Луис сказал "Ну что, соскучились по мне, касатики?", братва ринулась обнимать и целовать бывшего начальника львиного клана, забыв все разногласия. Тут уже не до споров.

-Как мы по тебе соскучились, если б ты знал!!!

-Да мы тебя готовы на руках носить!

-Луис — лучик света в тёмном царстве чёрного рынка!

-Ах, ты ж ёбаный ты нахуй! — выругался Дольф, не найдя слов для собственного восторга.

-Ты пришёл, чтобы возглавить нас? — спрашивали львы, перебивая друг друга.

Луис не хотел огорчать братву, но пришлось сказать правду. Он пришёл посмотреть на нового босса клана, а заодно, по возможности, как следует вбить ему в голову, что так обращаться с коллегами по опасному бизнесу нельзя. Луис рассказал львам про последний день прошлого года, про поединок с Ризом, про свою правую ногу. Львы слушали с восхищением. Они уже жалели, что променяли такое дарование на безродного ублюдка. Луис почесал правую ногу. Фри тихонько засмеялся.

-Как твоя нога может чесаться, она же металлическая? — спросил Луиса Хино.

-Это не нога...

-Нихрена себе! — воскликнули львы.

-Он доставляет мне больше проблем, чем мой новый протез. — сетовал Луис.

Внезапно со стороны лестницы послышался слабый свист.

-ЭТО БОСС!!! ПО МЕСТАМ!!!

-Тебя надо куда-нибудь спрятать. — сказал Фри. — ребята, надо помочь!

-Давайте спрячем его за ширму. — предложил Джинма

-Там его точно найдут, давайте спрячем в шкаф — предложил Агата.

-Уж лучше в кладовку.

Так и решили. Луиса спрятали в кладовку над столовой. Помещение было тесным, пол прогнил, пыли собралось сантиметра на три. Луис не мог стоять. Он лёг на пол. Пыль щекотала его ноздри, он изо всех сил сдерживал себя от чиха.

Свист усилился. Теперь отдалённо он был похож на увертюру из "Тангейзера". Братва быстро накрыла столы белой скатертью, приготовила семь шахматных наборов. Львы расставляли шахматные фигуры со скоростью звука. Через секунду всё было готово.

На пороге появился Мелон. Братва замерла.

-Ну что, котятки, чем занимались в отсутствии хозяина? — ласковым тоном поинтересовался Мелон у уже дрожавшей от страха шеренги львов. — По глазам вижу, что не шахматами.

Луис лежал в темноте, он слышал через пол всё, что происходило внизу в столовой.

-Может быть, в этот раз у кого-то из вас получится обыграть меня.

Сеанс одновременной игры объявляется открытым!

Расклад сторон: Фри, Дольф, Агата, Мигель, Сабу, Джинма, Хино vs Мелон

Численное соотношение: 7 к 1

Процент побед: 40% (всего) vs 99%

Все партии львы играли белыми фигурами, Мелон — чёрными. Луис не играл, он лежал на прогнившем пыльном полу над столовой и изо всех сил пытался не чихнуть.

Фри, Агата и Сабу посыпались на одиннадцатом ходе. Мелон с лёгкостью поставил им мат. Дольф провёл рокировку, но и это не уберегло его короля от чёрной ладьи.

Хино играл отчаянно. На доске началась настоящая резня. "Игроку, уступающему в численном соотношении сил, резня едва ли может принести какое-либо преимущество" — учит начинающих игроков гроссмейстер Зюскинд. Но вот на доске осталось две белые пешки, король и ладья и четыре чёрные пешки, чёрный король и ферзь. Хино пошёл в атаку пешкой и уже намеревался пробиться к королю, но тут Мелон сделал ход ферзём. Мат. Друзья, следившие за ходом партии, надеялись на победу Хино, они сами видели, насколько невыгодно было положение чёрных. Достаточно одного движения ладьёй, и исход партии разрешился бы в ту же минуту, но Мелон оказался коварнее. Хино проиграл не столько из-за неопытности, хотя он был начинающим игроком, сколько из-за импульсивности.

Джинма начал партию энергично с атакой двумя пешками, но Мелон, предвидя это, решил разыграть защиту Пирца-Уфимцева. После двадцать четвёртого хода положение чёрных стало критическим. Чёрному королю угрожала ладья. Всё стихло. Казалось, что время остановилось, в воздухе повисло напряжение. Дольф жевал зубочистку, Фри вертел в руках зажигалку, Хино через каждую минуту вытирал пот со лба платком, Агата и Сабу закрыли глаза — они хотели убежать отсюда, им было невыносимо мучительно ждать исхода, но ещё мучительней было смотреть на доску, место, где разворачивалась настоящая битва, шахматное Ватерлоо. Луис тоже чувствовал это дикое, сводящее с ума напряжение. Только Мигель был спокоен: он вращал пальцами карандаш и педантично записывал ходы, изредка покашливая. Он точно знал, как поступит Мелон. В отличии от своих нетерпеливых и нервных товарищей, которые надеялись на благополучный исход партии, которые верили, что сама Фортуна соблаговолит крутануть колесом так, что Джинма разобьёт Мелона в пух и прах, поставит такой мат, что Мелон навсегда оставит шахматы, снимет со своей рогатой головы золотой лавровый венок гроссмейстера и с почтением положит на его, Джинмы, голову, Мигель не надеялся ни на что. Он видел, что Мелону, несмотря на угрожающее положение, которое создавала белая ладья, осталась до мата всего три хода. Мелон сделал ход конём. Джинма атаковал его ладью ферзём. Мелон защитил короля пешкой. Джинма предпринял атаку конём, но тут чёрный слон, пробежав по диагонали, встал напротив белого короля. Мат. Дольф сломал зубочистку, Фри уронил зажигалку, Хино подавился слюной и закашлялся, Агата и Сабу открыли глаза и нервно рассмеялись. Джинма трясущимися руками закурил папироску. Мигель, проводя в блокноте черту, сломал карандаш. Мелон удивился. Почему Джинма так близоруко повёл себя в атаке? Он не учёл двух вещей: во-первых, чёрного слона, а во-вторых, текущей ситуации на доске: не надо бросаться на короля при каждом удобном случае. Это чревато.

Настала очередь Мигеля. Мигель решил положиться на случай, ведь новичкам везёт. Больше импровизируй, делай смелые выпады, надейся на лучшее. Не забывай внимательно оценивать ситуацию на доске, даже если кажется, что ты одерживаешь верх, помни: ты играешь против самого коварного шахматиста в мире.

Разыграли английское начало. Спустя десять ходов стало понятно, что что-то здесь не так. Мелон активно сдавал позиции. Мигель не верил своим глазам. Мелон провёл атаку конём, но открыл путь для белого слона! Аналогичная ситуация складывалась в партии с Джинмой. Мигель хотел поставить шах чёрному королю, но вздохнул и внимательно, как бы со стороны, посмотрел на доску. Действительно, белый слон мог поставить шах королю, но короля защищал ферзь. Если бы Мигель предпринял такой ход, то Мелон атаковал бы слона мигеля ферзём, зашёл бы к нему в тыл и поставил бы Мигелю шах, а там и до мата недалеко. Друзья с нетерпением ждали хода Мигеля, они верили, они надеялись, что Мигель сломит Мелону, чёрному корифею, хребет. Луис знал, что сейчас играет Мигель, но знал он и то, что если через минуту он не выберется отсюда, то обязательно чихнёт. Непременно чихнёт. А значит подпишет себе смертный приговор. Желание перевоспитать нового босса куда-то улетучилось. Тем временем Мигель не знал, что делать. Почему он повёл себя так странно? Тактическая хитрость? Или он раскусил мой замысел? Теперь и он импровизирует? Если это так, то это самая опасная импровизация, которую я когда-либо видел. И тут Мигель сделал невероятное. Он сделал ход пешкой. Друзья удивились. Они видели, что путь к чёрному королю открыт и надо атаковать слоном! Теперь же под удар попадал чёрный конь. Мелон удивился. Он ни разу в жизни ещё не видел подобной ситуации. Мигель загнал игру в тупик. Пат! Сначала друзья не поняли, что произошло. Мелон побелел, протёр выступивший пот платком, встал и произнёс: "Ничья". Львы хотели уже ликовать и праздновать победу, но Мелон неожиданно вскричал:

-Клянусь, Мигель, я всё равно обыграю тебя, даже если над нами рухнет потолок!!!

-АПЧХИ!!!!

Тут на головы львов прямо на белые скатерти и на шахматные доски рухнул потолок, осыпав всех пылью, опилками и скопившейся за столько лет грязью, а вместе с ним и Луис.

Не успел Луис прийти в себя после падения, как вдруг к горлу приставили стилет.

-Это что за недоразумение?

В голосе Мелона чувствовалось нарастающее раздражение. Теперь жизнь Луиса зависела только от него самого.

-Я...

-Молчать! — скомандовал Мелон.

Он приказал Луису сесть на скамью. Луис вспотел, сердце готово выскочить из груди, все чувства обострились. Стратегия у Луиса была одна, делай то, что лучше всего получается — импровизируй.

-Мигель, пистолет!

Мигель повиновался.

-Произошла досадная ошибка...

-Открой рот.

Луис открыл рот и тут же почувствовал вкус оружейного металла. Львы замерли, они стояли позади Мелона полукругом. Фри проклинал себя за столь необдуманный поступок, фактически, он купил Луису билет в один конец.

-Ты хочешь жить? — спросил Мелон. — Можешь не отвечать, по глазам вижу, что хочешь.

Луис при всём желании ответить не мог, потому что в рот ему упирался пистолет.

-Ты понимаешь, что сейчас твоя жизнь висит на охуенно тонком волоске и что я запросто могу этот волосок порвать? Кивни, если понял.

Луис кивнул.

-Хорошо, а теперь, Бэмби, слушай меня внимательно. Правило номер один: я спрашиваю, ты отвечаешь. Издашь хоть звук, познакомишься с сеньором береттой. Задашь вопрос — сеньор беретта даст ответ. Ты меня понял?

Луис кивнул.

-Хорошо, правило номер один мы усвоили. Правило номер два: не пытайся убежать. У сеньора беретты есть десять свинцовых друзей, и поверь мне на слово, они бегают быстрей тебя. Надеюсь, ты понял правило номер два?

Луис кивнул.

-А сейчас я вытащу изо рта пистолет и ты ответишь на ряд вопросов, но сначала скажи, ты меня понял?

-Да.

-Хорошо. Оружие с собой есть?

-Нет.

-На кого работаешь?

-Ни на кого.

-Врешь!

-Это правда!

-Как сюда попал?

-Через главный вход.

-Значит, тебя кто-то впустил. Что делал в кладовке?

-Прятался.

-От кого? От меня? — Мелон улыбнулся — Так я же не страшный.

Мелон встал со стула, львы отшагнули назад. От выброшенного в кровь адреналина Луиса колотило. Ещё никогда в жизни он не был так близок к могиле.

-Среди нас есть предатель. Если я не узнаю, кто и зачем пустил это травоядное на базу, придётся пустить кровь нашему новому другу. Не бойся, — обратился он к Луису, — я тебя не больно зарежу. Чик — и ты уже на небесах.

Фри побелел от страха. Это по его вине Луис попал на базу львиного клана, это по его вине Луису сейчас перережут глотку. Надо выручать бывшего босса, иначе не прощу себе его смерти.

-Босс, это моя вина! Я привёл его сюда!

Мелон посмотрел на Фри. Луис понял, что Фри что-то замышляет.

-Зачем, Фри, зачем ты вынуждаешь меня делать больно окружающим? Я же сказал тебе, я говорил всем вам, что львам львиного клана запрещено жрать мясо! Что тут не понятного!

-Он здесь не из-за мяса. Это мой любовник!

Неловкая пауза.

Неожиданно для всех Мелон рассмеялся. Луис понимал, что надо цепляться за любую ниточку, поэтому он решил подыграть Фри во что бы то ни стало.

-Вот так новости! — воскликнул Мелон — никогда б не поверил, что Фри — педик.

Мелон повернулся к Луису.

-Как у наших у ворот Шарик Бобика... а потом наоборот. Или у вас отношения чисто платонические? — ухмыльнулся Мелон. — Ты пассив или актив?

-Пассив.

Агата и Сабу еле сдерживали смех. Дольф и Хино замерли в ожидании развязки, Джинма и Мигель ничего не делали, они тупо смотрели на Фри.

-А лет тебе сколько?

-Двадцать.

-Двадцать лет и уже балуешься под хвост? Не думал переехать в Голландию. Говорят, там с нравами проще.

-Нет, мне и с Фри хорошо. — Луис понимал всю комичность ситуации, но он сгорал от стыда. Если бы его прямо сейчас слышал отец!

-А чего хорошего? А вдруг во время оргазма он ненароком оторвёт тебе голову? Или поцелует тебя один раз и на всю жизнь. Слышал про крольчиху и её парня льва? Так тот чуть не загрыз её до смерти.

Луис молчал. Фри не знал, чем закончиться эта авантюра. Мелон продолжил экзекуцию:

-Согласись... кстати, как тебя зовут?

-Луис.

-Согласись, Луис, что в Голландии ты бы смог перецеловать больше мужчин, чем Оскар Уайльд за всю жизнь, а?

-Наверное.

Мелону надоело это представление, он хотел увидеть развязку. Внезапно он повернулся к "любовникам" и заявил:

-Я не верю вам. Если вы и правда любите друг друга, поцелуйтесь.

Ещё никогда в жизни Луис так не целовался. Ни Хару, ни Джуно не знали такого страстного поцелуя. "Что сказал бы отец, если бы увидел?" — думал Луис. "Что сказала бы мама, если бы увидела?" — думал Фри. "Первый раз вижу, как целуются парни" — думал Мелон. "Во дают!" — думали остальные. "Апчхи!" — чихнул Агата.

-Так, хватит, хватит, ХВАТИТ! Мне надоел весь этот цирк. Я надеялся, что кто-нибудь из вас наконец-таки обыграет меня! Но нет, партии скучные, ходы неинтересные, маты банальные. А ты, Мигель, ты самый презренный халтурщик в мире! Вместо того, чтобы поставить мне мат, ты за каким-то бесом довёл игру до патовой ситуации. На, утрись — Мелон бросил платок Луису, чьё лицо было вымазано в грязи.

— Но знайте, что есть один волк, настоящий шахматный гений, он поставил мне мат пять раз!!! Правда, он потом сошёл с ума, устроил пожар в клубе "Астория" и загремел в дурдом, но что я вам, содомитам, рассказываю!

Мелон в расстроенных чувствах спустился по лестнице и исчез в подворотне.

-Ну ты, Фри, и пидор — заметил Дольф.

-А на что бы пошёл ты?

-Ребята, не ссорьтесь. Хорошо, что всё обошлось.

Какой такой волк? Неужели Легоши? Это он устроил пожар в Астории? Играл в шахматы с боссом Шишигуми? Не может быть.

* * *

Легоши сидел в саду и размышлял. Мимо него проходили молодые интеллигенты, спустившиеся с гор, мамашки с детишками, шедшие с кукольных спектаклей. Звери старшего поколения на лужайке играли в крокет, добродушную игру, которая, в отличие от шахмат, не предъявляет высоких моральных требований к играющим. Солнце было в зените. Но это не пугало отдыхающий сада Жардин де Серф, от зноя их защищали развесистые кроны старых клёнов и лип. Кто-то запустил в озерцо самодельную модель парусника. Кораблик, подхваченных ветром, рассекал водную гладь, он плыл в сторону бетонной плотинки. Легоши следил за ходом кораблика. Он думал о Мелоне.

Информация к размышлению

Мелон

Данные:

1) Мелон (имя может быть ненастоящим), клички: Япончик, Шахматист, 25-30 лет.

2) Метис, родители: хищник и травоядное, ягуар (леопард или гепард) и газель. Отсюда возможные проблемы в детстве(?). Проблемы со здоровьем (?). Отрицать нельзя.

3) Мелон занимался продажей бивней слонов, жертв убивал (садизм? Отпечаток детства? Отрицать нельзя).

4) Главарь львиного ОПГ (Сбыт бивней. связь с чёрным рынком?).

5) Кот-алкоголик говорил о сумасшедшем учёном. (учёная степень?) Искажение фактов — истина где-то наполовину.

6) Шахматы. Почему помешан?

7) Психиатрическая больница. Обострение шизофрении? Отрицать нельзя.

8) Что он узнал? Что если его заточили в лечебницу? (лоботомия, заставить замолчать навсегда, побег. Отрицать нельзя. Гипотеза требует подтверждения.)

9) Кто пришёл ко мне ночью. "Легоши, хозяин требует реванша" (агент Мелона?). Отрицать нельзя.

Выводы: 1. Мелон, он же Япончик, он же Шахматист, помесь хищника и травоядного, примерно 28 лет.

2. Совершил следующие преступления:

а) Серийные убийства слонов с целью продажи бивней. Отличился особой жестокостью.

б) Возглавил ОПГ Шишигуми, под контролем которой находиться часть привоза, сиречь, чёрного рынка. Возможно, сбывал на привозе бивни под протекцией львов.

3. Мелон лечился в психиатрической лечебнице у доктора Лисичкина. Сбежал из лечебницы два года назад, не закончив лечения.

4. Согласно агентурной сводке (байка кота-алкоголика), Мелон причастен к чему-то таинственному.

Задачи и вопросы: 1. Необходимо найти Мелона.

2. Какую тайну он узнал, если, конечно, узнал.

3. Почему от так помешан на шахматах?

4. Реванш?

Легоши понимал, насколько ответственная перед ним стоит задача. Он также понимал, что одному ему не справиться, нужно заручиться поддержкой. От Яхьи поддержки ожидать нельзя. Джек? Он живёт в другом мире. Луис? Возможно. Гохин. Надо бы навестить его. Он точно даст совет.

Кораблик пристал к берегу. С севера ветер нёс пышные облака. В глубине сада с высоты своего пьедестала на отдыхающих взирал бюст поэта Новалиса.

Легоши встал и направился к выходу.

-Кто хочет сыграть ещё?

Легоши увидел впереди группу зверей. Подойдя ближе, Легоши внимательно рассмотрел собравшихся. Они о чём-то спорили. Приблизившись вплотную к собравшимся, Легоши увидел, что звери обступили скамеечку, на которой двое кошачьих (один молодой оцелот, второй старая рысь) играли в шахматы. Оцелот, Деметриос Пападопулос, известный греческий гроссмейстер, давал шахматистам любителям мастер-класс.

-Хорошо, можете играть вдвоём.

-А мы можем совещаться?

-Конечно.

К доске присели двое любителей, волк, ровесник Легоши, и лис. Они не надеялись выиграть, им было просто приятно сразиться с профи. Пападопулос играл чёрными.

Спустя двадцать ходов стало ясно, что игра зашла в тупик. Белые не решались атаковать, а чёрные не хотели терять текущего положения. Легоши понимал, что белые должны удержать стратегическую инициативу, иначе она перейдёт к чёрным, и тогда Пападопулос сможет навязать свою игру. Грек провёл атаку ладьёй. Посовещавшись, товарищи приняли решение атаковать центр чёрных слоном. Только волк занёс руку над фигурой, как неожиданно Легоши схватил его за запястье.

-Стой! Если походишь слоном, то через пару ходов он поставит вам мат. Лучше проведите рокировку и походите конём, тогда центр останется защищённым. У вас будет хотя бы шанс на ничью.

Легоши отпустил руку остолбеневшего волка. Он быстро вышел из толпы и направился к выходу.

-Мат? Признаться, я удивлён. Хорошая партия — заключил Деметриос.

-Это не наша заслуга, — скромничали друзья-победители, — нам помог вот тот парень. Они указали на Легоши.

-Эй, подожди, куда ты бежишь?

Легоши выбежал из сада и направился к Гохину.

-Проклятая игра. — думал волк.

-Неважно выглядишь. К врачу ходил?

Мелон отхлебнул облепихового чаю.

-К целой дюжине. Никто не знает, что со мной. Сначала думали туберкулёз. На снимках всё чисто: никаких бугорков. А чувствую себя всё хуже и хуже.

Огюст поднял тельняшку. Пальцем он провёл по груди.

-Видишь, здесь начинаются верхушки лёгких. Там обычно селится палочка Коха.

-И они ничего не нашли?

-Ничего.

Мелон поставил чашку на стол и внимательно осмотрел комнату. Слева от раскладного стола стоял книжный шкаф огромного размера. Дверок давно не было. На полках в беспорядке и пыли покоились труды великих мыслителей прошлого, поэтов, прозаиков, писателей среднего пошиба и труды уже ныне забытых литераторов. В самом верху Огюст хранил особо ценные, антикварные и букинистические издания. Ни один коллекционер или букинист города не располагал столь обширной библиотекой. В коллекции были прижизненные собрания сочинений Кнута Гамсуна, Чехова, Твена, Золя, сочинения Толстого, Вересаева, "Опавшие листья" В.В. Розанова, новеллы Стефана Цвейга и даже самиздатовский учебник сравнительного богословия для четвёртого курса семинарии. За шкафом стояло довольно старое пианино. На крышке пианино, застеленной вязаной салфеткой, стояла ваза, расписанная орхидеями. Над инструментом висела репродукция одного из многочисленный морских пейзажей Айвазовского. А вот и сам хозяин квартиры — Огюст Ларше, благородный олень, антиквар, ему около сорока. Хотя болезнь лёгких и подточила его (он был похож на старца), Огюст был живым воплощением ницшеанского афоризма: "что нас не убивает, делает сильней". Старый митёк, он по привычке носил тельняшку. Огюст никогда не унывал. Согласно митьковским принципам жизни, унывать нельзя никогда, даже если жизнь (как в случае с Огюстом) повернулась к тебе задницей.

Над пианино под потолком за раклеившимися обоями красовалось чёрное пятно. С потолка периодически капало. Вся влага собиралась в эмалированном ведёрке.

-Неудивительно, что ты не можешь вылечится. Посмотри, в каких условиях ты живёшь. А это что? — Мелон указал Огюсту на чёрное пятно.

-Здесь сыро. Плесень растёт стремительно. Надо чинить крышу.

-А, по-моему, тебе нужен капитальный ремонт. Не лучше ли переехать? Или с деньгами трудности?

Огюст задумался.

-Нет, денег хоть лопатой греби. Я люблю тишину. Мне ненавистна городская суета. А тут ни автомобилей, ни снующих во все стороны прохожих да и воздух чище.

Мелон задумался. Он не переставал смотреть на чёрное пятно. Оно манило его.

-Огюст, ты же дышишь плесневыми спорами. — Мелон размышлял вслух, не отводя взора от пятна. — а если тебя изнутри кто-то есть, скажем, вот этот грибок? Надышался спорами, они проросли в тебе и используют твои лёгкие в качестве удобрения.

-Это исключено, мокрота чистая и на рентгене ничего нет.

-Тогда поторопись, иначе оно убьёт тебя прежде, чем ты успеешь сделать ремонт. — сострил Мелон.

-Умеешь ты шутить. — со вздохом ответил Огюст и улыбнулся.

Старинные напольные часы, стоявшие в правом углу комнаты, пробили пять часов. На плите теплилась завёрнутая в полотенце кастрюля с картошкой. Огюст не думал, что у него сегодня будут гости. Картошка поспела как раз к приходу Мелона. Трапезу разделили на двоих. С картошой ели свежий лук. Олень был лучшим и единственным другом Мелона. Когда ему было тоскливо, он шёл к Огюсту, чтобы разделить с ним невзгоды и печали, получить совет или просто поболтать "за жизнь". Но сегодня Мелон пришёл другу не просто так.

Сейчас Огюст рассказывал Мелону одну из своих многочисленных историй с привоза, так называли в народе чёрный рынок.

-...ну и продал я ему ту картину. А на следующий день приходит ко мне под навес полиция, и заявляет, что, дескать, та картина краденая, и домушник, которого схватили вчера на Фонтанке, молчал обо мне. Тут я и дал дёру. Больше в тех местах я не появлялся.

Редко, кто мог рассмешить Мелона. Если Мелон и смеялся, то смеялся от души. Покончив с картошкой, друзья закурили. За окном шёл дождь.

-А как дела на личном фронте? — навзначай, отрешённо поинтересовался Мелон.

-Уже двадцать лет живу бобылем, даже думал уйти в монахи. Но я не жалуюсь, мне и одному хорошо.

-Ты не помнишь, двадцать лет назад ты не с кем не...связывался — продолжил Мелон в интимном тоне.

Огюст посмотрел на него с удивлением, а потом рассмеялся, но тут же смех прервал резкий кашель. Он прокашлялся, выпил тёплого чаю и ответил:

-Ха, бесовская сила! Какой ты проницательный, от тебя ничего не утаишь.

Он закурил новую сигарету и продолжил:

-Лет двадцать назад был я на капустнике у митьков. Мы утроили вечер бардовской песни. Застолье, интересные гости, алкоголь лился рекой. Пели всё: от Высоцкого до Летова. Мне приглянулась одна олениха, актриса из "догмы 95". Она проповедовала новое искусство. Мы сошлись, разговорились. У нас оказалось много общего. Она была неравнодушна к французскому кино, я же увлекался Триером. Ну и... — Огюст отвёл взгляд. — Распутная молодость! Больше я её не видел. Целовала меня в шею, ласково называла французиком... А ты чего хотел, Мелон?

-Да так, ничего.

Друзья сидели в тишине. Слышен был только равномерный ход маятника. В ведро периодически капля за каплей падала дождевая вода.

-Пока мы одни, Огюст, ответь, почему ты бросил священнический сан?

Огюст не был готов к такому вопросу. Если бы существовала палата мер и весов абстрактных понятий, то лицо Огюста в данный момент было бы эталоном слова отчаяние.

-Я разуверился.

-Что же случилось? Я знаю тебя десять лет, и все эти годы ты был священником. Десять лет ты проповедовал веру в Бога. И затем однажды утром ты проснулся и сказал себе: "Да пошло оно всё нахуй".

Огюст посмотрел на Мелона. Он чувствовал, что тот его провоцирует.

-Я не говорил "пошло оно всё нахуй". Просто моя вера не настолько сильна, чтобы быть священником. Зачем пастве священник, который разуверился в Боге? Верую ли я в Бога? Да. Люблю ли я Его? Нет. Для себя я решил, что Богу дальнейшую жизнь не посвящу.

Повисла тишина.

-Прости меня. Я был слишком резок.

-Друг на то и друг, чтобы задавать такие вопросы.

Дождь закончился. На часах было без двадцати шесть.

* * *

-Мне нужен пистолет.

-Какой?

-Револьвер.

-Для себя или...

-"Или".

Огюст ухмыльнулся. Никто никогда не говорил, что пистолет им нужен для себя.

Они спустились в подвал. Огюст шёл впереди, освещая путь керосиновой лампой. Он щёлкнул рубильником. Мгновенно помещение озарилось ярким светом. Стены подвала были увешаны разным стрелковым оружием. Здесь было всё: от пистолетов и винтовок до пулемётов. У Огюста есть даже миномёт, но снарядов к нему у него, к сожалению, нет. Зато есть тысячи патронов. Десятки тысяч патронов.

Друзья подошли к ящику с пистолетами.

-Винтовки тебя всё равно не заинтересуют. Пожалуйста, выбирай.

Огюст открыл ящик. Внутри, завёрнутые в вощёную бумагу, лежали револьверы. Мелон достал один и развернул обёртку.

-Довольно увесистый.

-Тяжесть — это надёжность. Даже если не попадёшь, всегда можно использовать его как дубинку.

-Что за модель?

-.455 Уэбли. Номер затёрт и выжжен кислотой.

-Выглядит не опасно. Ты где его достал? В музее? Он хоть стреляет?

-До сих пор стреляет. Никто не жаловался.

-Сколько?

-Семьсот.

-Чего так дорого? По тугрику за каждый год службы?

-Это с патронами. Зачем тебе незаряженный пистолет. Детей пугать?

Огюст достал две коробочки с патронами.

-Это последние. На следующей неделе достану ещё. Если захочешь устроить перестрелку, ты знаешь, где меня искать.

Наверху кто-то хлопнул дверью. На выходе из подвала стоял промокший до нитки Кай.

-Кай, мальчик мой! Как дела? Как учёба? — Огюст был рад видеть своего крестника.

-Замёрз, как собака. Мне бы отогреться. — дрожащим голосом ответил мангуст.

Огюст попросил Мелона подождать в соседней комнате.

-Дядя Гас, хочу чаю аж кончаю!

-Дело хорошее.

Пока Огюст ставил чайник, Кай снял промокшую куртку и повесил её на вешалку рядом с печкой-буржуйкой. Немного отогревшись, Кай оживился. Ни дождь, ни холодный ветер не смогли испортить ему хорошее настроение.

-Дядя Гас, как насчёт того dvd, о котором мы говорили на прошлой неделе? Ты не кому его не загнал?

-Не-а, вон, лежит в коробке под столом.

Дядя Гас закурил папироску.

-Ты бабки принёс?

-Ага. Сколько?

-За dvd-привод 2000 тугриков.

Кай подавился слюной.

-Дядя, закатай губу, это дорого.

-А что ты хотел? Я купил его у одного барыги, он цену заломил в 4000. Так что считай, что приводок достался тебе почти даром.

Кай достал проигрыватель из коробки. Он внимательно осмотрел его.

-А к нему идёт переходник?

-Не-а.

-А тройной разъём?

-Не-а.

-А инструкция?

-Не-а.

-А что к нему идёт?

-Ничего. У тебя есть dvd и этого достаточно.

Огюст затушил папироску, на плите засвистел чайник. Пока Огюст разливал чай по кружкам, Кай достал здоровую пачку, перемотанную канцелярскими резинками, отсчитал две тысячи и положил их на стол перед блюдцем.

-Вот твой чай и не кончай.

-Спасибо.

-Нихера себе! — воскликнул дядя Гас. — да такой котлетой можно кому угодно пасть заткнуть. Ты бы не ходил с ней по улице.

-Дядя Гас, ну сбавь цену, — начал торговаться Кай, — я на следующей неделе тебе подгоню набор фамильной серебрянной посуды.

-Две тысячи тугриков — это две тысячи тугриков, особенно когда у тебя на кармане ВВП Гондураса. Но насчёт посуды я подумаю.

* * *

-Кай, я позвонил тебе не просто так. Есть тема.

-По моему профилю?

-Конечно.

-Что надо сделать?

-Пусть наш гость сам тебе и расскажет.

Мелон допивал уже вторую кружку облепихового чая. Часы пробили семь. Огюст снял со стены гитару и ушёл в другую комнату.

-Не хочешь остаться с нами? — окликнул оленя Мелон.

-Я даже не хочу знать, о чём вы будете трепаться. А если завтра на привозе меня примут с ворованным серебром? А вдруг я проболтаюсь про вас?

Мелон и Кай остались одни. Из соседней комнаты донеслось нестройное пение дяди Гаса:

Ваше, благородие, госпожа Удача,

Для кого ты добрая, для кого иначе.

Девять граммов в сердце, постой, погоди!

Эх, не везёт мне в смерти, повезёт в любви!

Тут песня прервалась, он зашёлся кашлем.

-Что за тема? — начал Кай.

-Это большой риск, но ты вправе отказаться. Прямо сейчас.

-Я не мокрушник. Я работаю по квартирам и сейфам.

-Убивать никого не придётся. Работёнка как раз для тебя.

Мелон достал блокнот и таинственый свёрток. Он вырвал из блокнота лист и протянул его Каю.

-Здесь записан этаж, номер полки и индекс папки, которую нужно украсть. Ты обнесёшь архив полицейского управления.

Кая передёрнуло.

-То ли леший нынче рьян, то ли воздух нынче пьян, то ли в ухе приключился у меня какой изъян. Я не ослышался, ты хочешь обнести полицейский департамент?

-Нет, только архив.

-Его, наверное, охраняют лучше, чем форт Нокс.

-На удивление нет. Из всей охраны только старушка вахтёрша и полицейский. Но на объекте есть тревожная кнопка.

-Как интересно! А если всё пойдёт прахом? Приедет бобик, полный спецназа. А чем вооружен спецназ, дай подумать. Грубой бранью, нечищенными зубами? Нет, блять, автоматами, которые стреляют, нахуй, пулями.

-Я же понимаю весь риск предприятия. Поэтому предлагаю тебе двадцать тысяч. Десять прямо сейчас в качестве задатка.

-Лучше я сразу суну хер в кастрюлю с кипящим маслом.

Как я не люблю холериков, с ними всегда трудно договариваться. Ну ничего, Кай, деньгами тебя не прельстишь, придёться давить на самолюбие. Мелон вырвал листок у Кая из рук, сложил пополам и спрятал в карман.

-Вот только не надо кричать, сразу бы так и сказал. Не хочешь — не надо, я никого не заставляю. У тебя есть полное право отказаться.

Мелон встал, надел испачканный в пыли пиджак. Он остановился в дверном проёме.

-В таком случае мне придётся обратиться к другому профессионалу. Но имей в виду, Кай, лучше тебя я вряд ли кого отыщу.

Кай задумался. Неужто он и правда считает меня профессионалом? А если не я, то кто? Блин, я с колыбели постигал ремесло. А если и правда всё рухнет. Его же вломят на первом допросе. Он рискует больше меня. Да и деньги предлагал приличные.

Мелон собрался уже уходить, как вдруг его окликнули:

-Ладно, я согласен, ты рискуешь больше меня. Чтобы какой-то поц, да никогда в жизни!

Тото же.

Мелон развернул свёрток.

-Это пломбиратор с печаткой полицейского управления, проволока и свинцовые шайбы. Помещение, в котором храниться папка, не только закрыто на ключ, но и опечатано. Ты под видом учёного задрота-юриста приходишь в архив под предлогом поработать с уголовными делами. Поднимаешься на четвёртый этаж, открываешь дверь, находишь папку, забираешь её, закрываешь за собой двери (не забудь опломбировать) и уходишь.

Кай внимательно слушал Мелона.

-Внешность мы тебе изменим, мать родная не узнает.

-Как назовём операцию?

-А зачем её называть? Чтобы кто-то догадался?

Ваше благородие, госпожа Победа!

Значит, моя песенка до конца не спета.

Перестаньте черти класться на крови!

Эх, не везёт мне в смерти, повезёт в любви!

Когда Эрвину было пять лет, мама отвела его в театр оперы и балета. Тогда маленький Эрвин увидел "Лебединое озеро". Впервые в жизни взору ребёнка предстало нечто прекрасно неземное. Небесная грация балерин в сочетании с фантастической музыкой Чайковского пробудили в душе лисёнка чувство прекрасного. Каждые каникулы он шёл в театр оперы и балета смотреть "Лебединое озеро", "Жизель" и "Корсаров" А.Адана, "Жар-птицу" Стравинского. Ещё школьником Эрвин тратил все карманные деньги на книги о театре. Когда Эрвина спросили, кем бы он хотел стать, Эрвин сказал, что хотел бы стать инженером. Хотя искусство в семье Рольфов уважали, быть актёром театра, танцовщиком балета или оперным певцом было постыдно. Эрвин скрывал от родителей свою маленькую страсть, он даже хотел сбежать из дома, чтобы поступить в театральное училище. Но жизнь внесла свои коррективы. Началась война. Здание театра разбомбили. Эрвин так и не стал актёром. Теперь, глядя на себя самого с высоты прожитых лет, Эрвин Рольф, старый лис, директор тайной государственной полиции, жалел себя и свой юношеский задор, с которым он хотел сбежать из дома. Нет, поздно идти на сцену, думал полицейский, может, оно и к лучшему. Чтобы сказала бы мама, если бы я заявил о своём желании стать артистом?

Машина подъехала к зданию архива. У фасада стоял фургон следственно-розыскного управления и машина судмедэкспертов. Рядом с открытыми дверями в ожидании страшного груза стояло пять машин скорой помощи. "Я снова спускаюсь с небес. Снова окунаюсь с головой в эту проклятую физиологию. Физиологию порочного мира. Что с нами происходит?"

— Господин директор, приехали — разбудил Рольфа старший комиссар полиции Банёнис.

Группа из трёх старших офицеров следственно-розыскного управления во главе с директором Рольфом, одним судмедэкспертом и одним фотографом направилась в сторону главного входа, месту жестокого преступления.

В вестибюле у входа лежало тело охранника, немецкой овчарки. Рольф осмотрел труп.

— Колотая рана шеи, — начал пояснять судмедэксперт, — смерть наступила в результате повреждения сонной артерии.

Слева метрах в трёх от входа стояла конторка учёта посетителей. Под столом на полу лежала убитая зебра, вахтёрша.

— Тяжёлое огнестрельное ранение головы.

— Скорее всего действовало двое. Рассчитывали на внезапность.

— Где журнал учёта посетителей?

— Он исчез.

Рольф посмотрел под стол. У кнопки вызова наряда полиции ножом перерезали провода. Значит, они были осведомлены о тревожной кнопке. Налётчики убили вахтёршу прежде, чем она успела что-либо предпринять.

Группа двинулась дальше. В служебном помещении, которое находилось рядом с гардеробом справа от входа, лежал труп койота. Молодая практикантка, около двадцати лет, была изрешечена пулями прямо через дверь. В левой руке она держала дамский револьвер.

— Пули разорвали лёгкое, попали в сердце. Мгновенная смерть.

— Какие соображения? — спросил Рольф у старшего комиссара Банёниса.

— Налётчики сразу не заметили её, она пряталась в служебном помещении, а когда наступил подходящий момент, она открыла огонь.

— Не факт, — возразил комиссар Дрейфус, — возможно, он погибла в самом начале перестрелки, бандиты, увидев у неё в руке пистолет, незамедлительно открыли огонь.

— Нет, нет, ст. комиссар Банёнис прав, — начал Рольф, — если налётчики рассчитывали на внезапность, то практикантка просто не успела бы отреагировать на случившееся. Единственно верным решением было для неё дождаться момента, чтобы открыть ответный огонь. Бедная девочка.

Пока группа судмедэкспертов и криминалистов работала на первом этаже в вестибюле, Рольф поднялся на четвёртый этаж.

План четвёртого этажа был следующий: прямо от лестничной клетки располагалась комната 43, справа, ближе к лестнице, стояла комната 45, напротив комнаты 45 была комната 44. Аналогично с левой стороны комнаты 41 и 42. В комнатах на стеллажах в строгом порядке согласно библиотечным каталогам хранились документы.

— Взгляните на это.

Офицеры подошли к двери комнаты 41.

— Господин директор, обратите внимание. Замок двери комнаты 41 выломан, с противоположной стороны дерево треснуло. А теперь, пожалуйста, посмотрите сюда. — ст. комиссар Банёнис указал на замок двери комнаты 42 — замок целый, открыт родным ключом, пломба сорвана.

— А окно было открыто или его открыли при нас? — спросил Рольф у сержанта.

— Господин директор, окно уже было открыто.

— Это любопытно.

Рольф прошёл сквозь полки с документами к распахнутому окну. Он посмотрел на улицу. Внизу Рольф увидел заросли кустов. Под окном третьего этажа растянулся желобок для отвода дождевой воды.

— Ст. комиссар Банёнис, позовите криминалистов!

— Вы что-то нашли?

— Прикажите внимательно обыскать кусты.

На остром гвоздике, который крепил желобок к карнизу, висел окровавленный клочок ткани.

Рольф прошёл в комнату 42. Перед криминалистами предстала загадочная картина. На полу в луже собственной крови лежала лемур, архивариус, около сорока лет. Пуля попала точно в сердце, смерть наступила мгновенно. Позади архивариуса лежало тело налётчика, гиены. Череп раскроили обухом топора.

— Версии?

— Господин директор, — начал комиссар Аррениус, — если судить по характеру повреждения замков, то можно предположить, что в комната 42 уже была открыта архивариусом. Она уже находилась внутри и, наверное, работала. Когда начали стрелять, она испугалась, вышла в коридор, взяла с пожарного щита топор и спряталась между стеллажами. Налётчик сначала выбил дверь в соседнюю комнату, а затем открыл дверь в комнату 42. Она убила его, но неожиданно появился напарник, который точным выстрелом смертельно ранил лемура в грудь.

— Что-то здесь не сходиться, — Рольф хотел закурить, но вспомнил, что находиться в помещении, смял сигарету и прокашлялся, — по-вашему, хрупкий лемур смогла сама убить топором здорового преступника, а затем оттащить его. В отчёте написано, что труп переместили к стене. Почему она не попыталась забаррикадировать дверь, завалить её стеллажами? К тому же ваша гипотеза не объясняет того факта, что на желобке водопровода я нашёл клочок окровавленной ткани.

— Преступник не ожидал, что встретит сопротивление и, выбив дверь, прыгнул в окно.

Рольф остался недоволен этой теорией. Офицеры подошли к окну. Возле окна в стене криминалисты обнаружили два пулевых отверстия. Значит, преступник стрелял в лемура несколько раз.

— Господа офицеры! — их окликнул фотограф. — я думаю, вам будет интересно на это взглянуть.

На стене комнаты 41 были отчётливо видны два пулевых отверстия. Комисар Банёнис высказал версию, что лемур завладела пистолетом гиены и открыла огонь по второму налётчику. Рольф отверг эту версию, так как рядом с трупом не нашли никакого оружия.

При обыске карманов пиджака бандита криминалисты нашли сложенный вдвое лист, на котором были написаны индекс полки и номер дела, то есть координаты папки. Банёнис приказал найти эту папку, но она исчезла.

— Получается, налётчики искали определённые документы. Теперь они пропали.

Рольф вышел на улицу. Офицеры обступили директора полукругом. Комисары закурили.

— Всё это кажется загадочным. Нам предстоит ещё ответить на ряд вопросов, а пока дождёмся заключения баллистической экспертизы. План-перехват объявили?

— Так точно — ответил Банёнис.

— Господин ст. комиссар! Мы нашли!

К группе подбежал молодой капрал. В руках он держал полиэтиленовый пакет для улик. В пакете лежала пара круглых очков в бакелитовой оправе.

— Молодец, капрал! — похвалил полицейского Рольф. — Что нашли ещё?

— Господин директор, около трупа лемура мы нашли пломбиратор архива полицейского управления со свинцовыми шайбами и моток тонкой стальной проволоки.

— Наверное, комиссар Аррениус, вы были правы, когда говорили, что архивариус уже была в помещении. Она пломбировала двери. Так, мне пора ехать на совещание. Удачи, господа.

Рольф сел в служебный мерседес. "Весёлый намечается денёк".

* * *

Рольф сидел в штаб-квартире выдающегося зверя. Яхья в шестой раз перечитывал предварительный отчёт по делу полицейского архива. Уже несколько месяцев Яхья гонялся за Мелоном. Он мобилизовал все доступные в его распоряжении полицейские силы. Рольф знал о деле Мелона-"Япончика". Оно проходило по линии криминальной полиции, то есть V управления. Эксперты-криминалисты из управления Рольфа (IV управление) привлекались для работы с материалами уголовного дела Мелона.

Яхья выбирал материал, который попадёт в сводки вечерних новостей.

— Что скажете? — спросил Рольф.

— Ничего хорошего. На свободе разгуливает опасный преступник, с каждым днём обстановка в городе становиться взрывоопасней, а здесь такое. Пять трупов.

Яхья перевернул страницу. Рольф сделал глоток морковного сока. Он понимал, что дело, исходя из имеющихся у него данных и улик, будет крайне запутанное. "Работа криминалиста — размышлял Рольф — подобна работе археолога: она невероятна кропотлива, ты собираешь осколки античного кувшина кусочек за кусочком, склеиваешь из груды частей целое. Но работа криминалиста в тысячу раз отвратительней."

Яхья закончил читать доклад, отложил папку, встал и подошёл к окну. День был холодный и пасмурный.

— Господин директор, как вы считаете, кто мог совершить такое?

— Это, без сомнения, были очень решительные и жестокие бандиты. Такие головорезы не перед чем не остановятся. — Рольф замолчал, а затем добавил. — Но, по-моему, это лишь тупоголовые исполнители.

— Вы считаете, что за этим кто-то стоит?

— Пока только предположение. Не исключено, что в этом деле замешан Мелон.

Яхья посмотрел на Рольфа. Во взгляде Яхьи чувствовалась многодневная усталость. Отчёты воздушных патрулей, результаты бесплодных план-перехватов, слежка за чёрным рынком — работа измотала его.

— Вот что, — начал Яхья, — я отдаю это дело под ваш личный контроль. Отчёты можете не составлять, не утруждайте себя, сейчас я всё равно сконцентрирован на более важных делах. Дело в сущности тухлое. Сейчас самое важное — найти налётчиков. Пока всё. Удачи.

Рольф допил морковный сок. Он отдал честь и спустился на первый этаж. На улице Рольфа ждала машина. "В главное управление". — скомандовал лис.

* * *

— Вызывали?

— Вызывал. Входите.

В кабинете появился младший комиссар IV управления Богач, выдра. Рольф открыл сейф и начал копаться в бумагах. Мл. комиссар Богач смотрел на Рольфа с любопытством.

— Наши начальники — большие фантазёры, у них нет конкретной работы. На прошлой неделе по министерству прошла директива №8769: необходимо составить характеристики на наиболее неблагонадёжных сотрудников нашего управления. Правильно, а кто будет заниматься делами о промышленном шпионаже, кто будет заниматься контрразведкой, кто будет заниматься делом о пропавших документах из полицейского архива? Правильно, мы! — Рольф глубоко вздохнул — К сожалению, нас отвлекают от действительно важных задач.

Рольф положил перед Богачем кипу папок, перетянутую верёвкой, с личными делами около двадцати сотрудников.

— Я поручаю вам, мл. комиссар Богач, составить характеристики на вот этих сотрудников. Можете не торопится, даю вам две недели, чтобы подкрепить каждую характеристику документально.

— Разрешите уточнить? — спросил Богач.

— Разрешаю.

— Господин директор, эти сотрудники, чьи дела лежат передо мной, подозреваются в шпионаже?

Рольф улыбнулся. "Ему ещё учиться и учиться".

— Нет, Богач, эти дела я выбрал случайно. Дело в том, что бюрократический аппарат в последней своей ипостаси, к сожалению, существует только для поддержки самого себя. Он расплодил тысячи бесталанных, ничего не умеющих секретарей, которые, сами того не понимая, мешают действительно важным инстанциям, например, нам. — Рольф развернулся, подошёл к окну и задёрнул штору. — Но не думайте, что можете халтурить, Богач. Если не заинтересуются они, заинтересуюсь я.

Богач понял, что дела Рольф выбрал не случайно.

— Можете идти.

Я слишком жесток? Нет, это необходимая строгость. Это моя личина. Отец говорил: "Эрвин, не дай им себя узнать. Помни, что знание — это путь в ад, по которому гонят тех, кто позволил себе открыться". Один раз я открылся. Она стала частью моей жизни. Она подарила мне сына и рано ушла. С кем ещё я был самим собой как не с ней? Ни с кем. Даже с сыном. Я прихожу домой и надеваю другую, ласковую личину. Говорят, хранить всё в себе вредно для здоровья, но такова работа.

— Хрусталёв, машину!

Луис мучился. Слова "цефтриаксон" и "доксициклин" за последние две недели он слышал чаще, чем "дебет" и "кредит". Нейссера Луис считал своим личным врагом. При каждом акте мочеиспускания, который доставлял ему нестерпимую режущую боль, он проклинал немецкого врача, первооткрывателя гонококка. "Нейссер, будь ты проклят!!!" — со слезами на глазах сокрушался Луис. "Проклинать надо не меня, — с врачебного Парнаса ласково, как бы с издёвкой отвечал Нейссер изнывающему от боли пациенту, — проклинать надо свой распутный образ жизни". И действительно, modus vivendi Луиса не отличался особой целомудренностью. В узких кругах городской богемы он был известен под прозвищем "Луи́с Мудищев". Известно, за какую "заслугу" наградили таким именем благородного отпрыска далеко неблагородные дамы. Но это не умаляло других его заслуг. Джек в свободное от перегонки браги время писал стихи, и если бы узнал о недуге Луиса, то непременно выдал бы какой-нибудь перл:

Бранил Гомера, Феокрита,

Зато читал Адама Смита

И был глубокий эконом.

Но часто забывал он про гандон,

За что страдает до сих пор.

По утрам "заслуга" истекала гноем, чесалась и кололась. Луис не знал, кого проклинать, кроме Хару, особу, имевшую в "Черритоне" репутацию бляди.

— Сегодня вечером.

— Нас никто не заметит?

— Хозяева будут спать.

— Яник, я боюсь.

— Не волнуйся, о нас никто не узнает.

Луис сидел в дальнем углу английского сада и наблюдал за развернувшейся сценой из кустов. Плотник Ян совсем недавно устроился на работу в поместье Огумы Корвалана. Ян зарекомендовал себя как непревзойдённого мастера плотницкого дела. Он занимался реставрацией мебели для Государственного Эрмитажа и восстановлением усадьбы "Хмелита" А.С. Грибоедова, пострадавшей во время последней войны. Огума не мог упустить шанс и предложил Яну работу в поместье за хорошее жалование. За четырнадцать февральских дней Ян успел отремонтировать всю мебель в столовой, лестницу в библиотеке, японскую садовую лестницу и заменить прогнивший пол в винном погребке. Осталось самое сложное задание: ремонт стола в кабинете Огуми. Но случилось непредвиденное — Ян влюбился в служанку, альпаку Валентину. Они сидели в дальнем углу английского сада и договаривались о свидании.

— Я получил место. Теперь мы будем видеться чаще.

"Как же он похож на Пину" — думал Луис.

— Скажи, Валентина, ты стесняешься меня?

— Я стесняюсь своей любви.

— Тебе нечего стесняться. Никто никогда не помешает нашему счастью.

— Скажи, скажи это прямо сейчас!

— Всему своё время.

— Я настаиваю, Яник, я не могу больше ждать!

— Потерпи. Видишь вон ту беседку?

— Да.

— Встретимся здесь на закате, когда хозяева и остальные будут ужинать.

Луис завидовал Яну, потому что тот любил Валентину. "А что такое любовь? Я никогда не любил по-настоящему. А Хару? Это была не любовь, так, половая недоимка. Она меня даже не любила. А есть ли настоящая любовь?"

— Ζωή μου, σᾶς ἀγαπῶ.

— Яник, что это значит?

— Вечером, вечером...

"А в любви Ян изъясняется лучше Пины". Луис слышал это выражение, но забыл, как оно переводится. Попытки вспомнить уроки греческого языка вызвали лишь острую боль в районе "достоинства". "Проклятое житьё, да долго ль мне с ним маяться!"

— Счастливые часов не наблюдают.

От неожиданного появления служанки Луис споткнулся, потерял равновесие и упал в ровно остриженные кусты. Услышав шорох, любовники поспешили уйти. Они боялись, что их заметят.

— Вы не ушиблись?

— Эх, такая рыбка сорвалась! — сокрушался Луис.

— Вы тоже наблюдали за нашими голубками? — не без любопытства спросила служанка.

— Нет, я... да что скрывать! А вы давно здесь?

— Уже минуты три стою.

Служанка присела рядом и спросила у Луиса голосом, полным женского любопытства:

— Правда, Яник — душка?

— Не знаю, — ответил Луис, — знаю только то, что он изъясняется в любви также виртуозно, как ремонтирует мебель.

— Яник тот ещё выдумщик. Нет бы прийти к девушке, взять её за ручку, подойти поближе, посмотреть в глаза и сказать: "Я люблю тебя!", а затем страстно поцеловать!

— Это в теории, а на практике выходит так, что женщины любят, когда мужчины оттягивают вожделенный момент, тянут до последнего, дрязнят их, а потом, когда напряжение достигает пика, наступает кульминация, — Луис закинул ногу на ногу, — хотя вы знаете это лучше меня, не так ли?

— Признаться, господин Луис, я не опытна в делах амурных, я никогда не влюблялась.

— Признаться, я тоже.

— Не может быть! Вы так здраво и правдиво рассуждали о любви...

— Мой опыт нельзя назвать настоящей любовью, так, мимолётная влюблённость, не более. Все лишь минутное помутнение рассудка...

— Что вы хотите сказать, господин?

— Я хочу сказать, что вовсе не верю в настоящую любовь.

— Помилуйте, господин, совсем не верите?

— Совсем.

— Ну а как же семейное счастье, ведь оно строиться на любви?

— Все семьи счастливы одинаково. Брак — предприятие чисто коммерческое. Никаких чувств, только строгий расчёт. — Луис приблизился к служанке — Хотите скажу по секрету, во сколько одному банкиру обошлась помолвка с его дочерью? Двадцать миллионов.

— Господин, простите за дерзость, но вы женились на мешке с деньгами.

— И это правда. Тем паче невесту выбирал не я, а отец. Когда представилась возможность породниться с самым крупным банкиром страны...

— Точнее с его миллионами.

— Не забывайтесь! Так вот, когда есть возможность, самое главное — не упустить её. Так говорит господин Корвалан.

— Из всего сказанного можно сделать вывод, что вы не любите свою супругу.

— Она пока мне не супруга, свадьба состоится совсем скоро. Да, вы правы, я не люблю её.

— Простите за дерзость, господин, но зачем ваш отец, господин Корвалан, обрекает вас на несчастную жизнь?

— Думаете, я несчастен? Нет, вы заблуждаетесь. Ведь от чего обычно несчастны? Оттого, что в жизни нет цели. А если цели нет, спрашиватся, что делать? Вот у семьи Корваланов есть цель — стремиться умножать и сохранять богатство фирмы, быть в авангарде всегда и везде, быть лучше конкурентов, это говорю я вам, наследник конгломерата!

— Простите, господин, но ведь не в деньгах счастье.

Луис задумался. Он не знал, что ответить.

— И бедняк может быть счастлив. — вспомнил Луис Антона Палыча.

— Да, и бедняк.

С востока подул холодный ветерок. Он нёс грозовые тучи. Луис почесал правую ногу.

— Как же, господин, у вас может чесаться нога, она же железная?

— Фантомные боли...

В городе уже шёл дождь. Туча до поместья не дошла. Вдали слышались громовые раскаты.

— Наверное, я зря затеяла этот разговор, — начала оправдываться служанка. — В любом случае со следующей недели я больше у вас не работаю. За меня будет работать Валентина. Я попрошу, чтобы кто-нибудь из старших присмотрел за ней.

Она встала, поправила платье и направилась к выходу, но остановилась и неожиданно повернулась к Луису:

— Наши пути больше не пересекутся. Я желаю вам найти своё счастье, иначе жизнь будет казаться бессмысленной.

Она развернулась и убежала.

"Зачем я затеял весь этот разговор? Или она послана самой судьбой?"

Луис ещё долго сидел на скамеечке в английском саду. Он долго и упорно размышлял над сегодняшним разговором.

* * *

Сегодня Рольф пришёл пораньше. Он заперся у себя в кабинете и сказал секретарю никого не впускать. Предстояла большая работа. "Сейчас надо определиться с версиями и сопоставить имеющиеся улики." — думал сыщик. За окном моросил дождь. Рольф любил это время года. Весна — время перемен, когда природа восстаёт из снежного оцепенения, разминает затёкшие конечности, скрепит суставами, когда нарушается сам покой. Всё приходит в движение. Всё возрождается. Весна — это победа над смертью. В такие дождливые дни Эрвин с женой Мартой и сыном Армином прогуливался по аллеям старого сада. В воздухе пахло свежестью, высокие хвои источали сильный смоляной запах. Эрвин подходил к ели, снимал перчатку и пальцем подбирал смоляной шарик. Смола такая липкая и приставучая, ничем не отмоешься, но руки после неё пахнут хвойным лесом. Дождик приятно барабанил по куполу зонта. Марта ходила между деревьев и на лужайках искала подснежники, первые предвестники наступающей весны. У ручья, потоки воды которого двинули лёд, стоял Армин, он запускал бумажный кораблик. Поток подхватывал его и стремительно нёс через пороги и льдинки. Эрвин наблюдал за корабликом, в такие моменты у него в голове играла музыка, увертюра из "Тангейзера" Рихарда Вагнера. Ручеёк в сознании Эрвина превращался в величественную реку, безудержную стихию, которая не видит преграды ни в чём. Свободная и могущественная, непредсказуемая и кипучая, река олицетворяла собою жизнь. Но вот кораблик утонул. Арвин вырос. Марта умерла. Рольф гулял в саду один. Посде смерти жены он ещё больше погрузился в работу. Жизнь с каждым днём теряла смысл, приближая Эрвина к неминуему концу. Он чувствовал себя бумажным корабликом: поток жизни несёт его неизвестно куда, попутно размывая бумажные стенки и наполняя лодочку ледяной водой смерти.

Рольф изучал результаты баллистической экспертизы и заключения судмедэкспертов. Оказалось, что пули, извлечённые из тел практикантки и архивариуса, а также из стены комнаты 42, идентичны. Их убили из одного оружия. Пуля, убившая вахтёршу, была идентична пулям из стены комнаты 41. В револьвере койота нашли две гильзы, пуль не обнаружили. Анализ крови с клочка ткани, найденного на желобке водостока, показал наличие бета-агглютинина, что соответствует II (A) группе крови. Все погибшие были убиты в одно время, что говорит о стремительности действия. Рольф внимательно перечитал заключения. Он не понимал трёх вещей: во-первых, как пули из стены комнаты 41 могут быть идентичны пули вахтёрши, во-вторых, чьи очки и клочок одежды нашли полицейские, в-третьих, куда пропал журнал учёта посетителей. "Получается, что между комнатами 41 и 42 произошла перестрелка, кто-то убил налётчика, завладел оружием и открыл беглый огонь по ничего не подозревающему бандиту. Хорошо. Но почему нужно было выбираться через окно 41-й, а не 42-й комнаты? Кстати, девочка-то метко стреляет, она попала по налётчику дважды." Рольф просмотрел приложения к заключениям. На фотографии окно комнаты 41 расположено на стороне парадного входа. Это навело его на определённые мысли.

После обеда Рольф заказал в хранилище вещественных доказательств все улики, собранные по этому запутанному делу.

№ 1: топор, которым убили налётчика. "Обычный топор с пожарного щита. Ничего интересного".

№ 2: круглые очки в бакелитовой оправе, найдены в кустах. "Такие носил ещё мой учитель географии".

№ 3: окровавленный клочок ткани. "Из такой ткани шьют рубашки. Наверное, этот клочок с рукава".

№ 4: дамский револьвер на шесть патронов калибра .22. "В умелых руках — грозное оружие".

№ 5: пломбиратор, набор шайб и стальная проволока. "Таким пломбиратором запечатывают двери".

№ 6: пломба с кусками проволоки от комнаты 42.

Последняя улика заинтересовала Рольфа. Он аккуратно взял пломбу пинцетом и осмотрел концы проволоки. "Проволока перекушена. Это странно. Обычно ломают пломбу. Педантичные налётчики". Рольф осмотрел пломбу. На ней пломбиратором оттеснена дата пломбирования, 10.01. Рольф вызвал секретаря.

— Принесите, пожалуйста, журналы пломбирований помещений для хранения особо важных документов за текущий и прошлый год.

Через пятнадцать минут журналы были на столе директора. Рольф листал журнал за текущий год. Он искал дату пломбирования помещения №42. Комнату 42 пломбировали, а значит, посещали последний раз 10.01 для доукомплектации документами. Оттиск на пломбе был идентичен написанному. Рольф имел привычку все дела доводить до конца. Он взял пломбиратор, положил в него одну свинцовую шайбу и сделал оттиск. На шайбе появились цифры: 10.01.

— Ничего не понимаю, — сказал сам себе Рольф, — если архивариус, согласно теории комиссара Аррениуса, уже была в помещении и работала там, почему она не заменила оттиск пломбиратора на 14.03, то есть дату налёта?

Рольф закурил, отдёрнул штору и открыл окно. Дождь кончился. Из окна повеяло прохладной весенней свежестью. Он ходил по кабинету, погрузившись в размышления, но к определённым выводам так и не пришёл. "Вопросы, вопросы, сплошные вопросы, а ответов нет".

Часы пробили пять.

— Пожалуй, на сегодня пора заканчивать.

* * *

Отец оставил в наследство Огуме огромную компанию, двести миллионов и наставление сохранить и приумножить имеющийся капитал. Огума исполнил волю отца. За двадцать пять лет он создал крупнейший в стране конгломерат, прибыль компании увеличил в пять раз. Постоянство и дисциплина — залог успеха. Огума жил согласно этой формуле много лет. В быту не было ничего лишнего: стол, кресло, жалюзи на окнах, шкаф, с полок которого смотрят корешки нужных книг и больше ничего. Воспитанный в строгой пуританской морали, Огума умел обращаться с деньгами. Он учитывал даже самые ничтожные расходы. Его настольной книгой была книга бухгалтерская.

Сегодня Огума ужинал с Луисом в загородном поместье. Как было принято на таких вечерах они общались на темы исключительно деловые. В этот вечер Луис казался рассеянным. Огума не мог не заметить рассеянность Луиса.

— К чему всё это?

— Ты должен знать, как идут дела в мире финансов.

— Я вижу тебя один раз в неделю, и во время ужина ты постоянно говоришь одно и тоже, одно и тоже, одно и тоже...Уже голова болит от процентов, бирж и финансов. А может быть мне всё равно, сколько стали в этом квартале произвёл Крупп или сколько зерна продала, например, Болгария. Ведь это ничего не значит. Я никогда не говорил с тобой как отец с сыном. — Луис запнулся.

— Продолжай.

— Я хочу слышать отца, а не статистический ежегодник народного хозяйства.

Огума снял пенсне. За окном шёл дождь. Проклятая погода.

— Я по-другому не умею. Когда мы с тобой сидим и ужинаем вместе, я вспоминаю субботние вечера со своим отцом. Он говорил мне тоже самое. Утром я уезжал в пансион и не видел его до следующей субботы, затем всё повторялось.

Луис молчал. Огума продолжил:

— Я пообещал самому себе, что когда я стану отцом, то никогда-никогда не отдам детей в школу-пансион, что видится с ними я буду чаще, чем один раз в неделю, что я не буду заводить с наследниками разговоры о бизнесе. Как видишь, я не исполнил ни одного пункта.

Огума замолчал. Луис не знал, что ответить. Первый раз за двадцать лет Луис услышал слова, идущие не из разума, но из сердца.

— Почему ты нарушил своё обещание? — неуверенно спросил Луис.

— Я понял, что это бесполезно. Отец моего отца поступил также, мой отец поступил так со мной, я же поступаю так с тобой. Все мы сироты, не знавшие родительского тепла. В нас с детства воспитывали функцию. Видишь ли, мы подготовлены только к одному: исполнять эту функцию, отказавшись от всего.

— Ты подобен Альбериху — отказался от всего ради проклятого кольца.

— Какое интересное сравнение. Тебя не отпускает театр...

— Ты даже не пришёл ни на один мой спектакль!

— Я никогда не сомневался в тебе. Но вернёмся с Нибелунгам. Почему Альберих украл Золото Рейна, отказался от любви и наслаждений и что он получил взамен? Взамен он получил безграничную власть над миром. А безгранично царствуя над миром, наслаждение можно купить.

— Любовь купить нельзя.

— Верно, но этого и не требуется. В мире, где всё можно купить и продать, любовь выглядит атавизмом, то есть неуместно и смешно. Любовь — чувство высокое, это не эрос, от которого, кстати, страдаешь и ты...

— Папа!

— И про это я тоже знаю. Так вот, любовь — чувство высокое, но массы в своей основе живут инстинктами. В нашем обществе с каждым годом всё больше и больше становится главенствующим идеал жизни аскариды: еда, секс, борьба за место под солнцем, точнее за место в кишке. Где здесь спряталась любовь? Ответ: её нет. "Да и цена, пожалуй, не так велика" — говорил Альберих, не так ли?

Луис молчал, он смотрел отрешённо в сторону.

— Альберих, выковав "проклятое" кольцо и завладев миром, стал равен богам, нет, он и стал богом. А богам подвластно всё. Когда я ещё только влился в дело отца, я работал мелким клерком в конторе, бухгалтером, сводил дебет и кредит. Через месяц работы отец вызвал меня в свой кабинет.

— Огума, подойди ближе, — сказал он мне. — как честному и усердному работнику тебе полагается зарплата, я лично буду тебе платить каждое двадцать пятое число месяца.

Мой первый месяц в качестве работника, моя первая зарплата. Отец написал на чеке "15000" и начал отрывать бланк от корешка книжки. В этот миг в голове я невольно произнёс: "приимите, ядите, сие есть Тело Мое, пийте от нея вси, сия бо есть Кровь Моя, Новаго Завета". Я поразился самому себе. Откуда шли эти слова? Я выбежал и конторы на главную улицу и разорвал чек. Прошло время, и я понял, я всё понял. В сущности, Луис, мы апостолы новой религии, это мы определяем, куда вести паству, чего ей желать, что любить и ненавидеть. А деньги? Деньги — кровь и плоть финансового бога. Нет ничего вожделенней для обывателя, чем получить зарплату, и вот ты уже причастен к святым таинам экономики. Добро пожаловать в новый завет, в прекрасный мир будущего. Ну разве не чудесно?

Только теперь, когда карты вскрыты, Луис понял, какая его ждёт судьба. Судьба жреца у тофета. Сверкнула молния. Началась гроза.

Завтра Огума улетает в Европу.

* * *

Рольф вернулся домой поздно. Кроме расследования директор занимался вопросами организации службы наружного наблюдения за чёрным рынком. Уже стемнело. Несмотря на наступившую весну, темнело рано, как зимой. Сумрак угнетал его, Рольфу не хватало солнечного света.

Рольф снял форменное пальто и повесил его на вешалку сушиться. На кухне сидел Армин. Он разбирал какую-то шахматную партию. Мама подарила Армину шахматы на десятилетие. С тех пор прошло десять лет. Армин играл шахматы достаточно хорошо, чего нельзя сказать об Эрвине. Отец в шахматы играл плохо, но с интересом слушал сына, который часто рассказывал папе об интересных партиях и казусах из жизни шахматных корифеев.

Эрвин смотрел на Армина.

— "А ведь той практикантке было двадцать, как и Армину. Смерть страшна, но естественна. Естественно хоронить родственников, страшно и грустно расставаться со своими родителями, но не дай Бог родителям хоронить своих детей".

— Папа, — Армин посмотрел на часы, висевшие над столом, — сейчас начнётся балет.

— Да-да, я знаю.

Эрвину хотелось посидеть с сыном. Мысль о том, что он потеряет сына, бросала Эрвина в дрожь.

Часы показывали девять. Из зала доносилась плавная музыка Чайковского, pas de deux первого акта.

Армин учился на втором курсе физико-математического факультета. Он был полной противоположностью отца. Открытый и жизнерадостный, он излучал жизнелюбие. Несмотря на свой медлительный темперамент, который он успешно маскировал остроумием и академической греблей, Армин был душой компании. Как лучшему шахматисту факультета ему предлагали председательство в студенческом шахматном клубе, но Армин не чувствовал в себе ни задатки лидера, ни задатки канцелярского служащего: он играл в шахматы, потому что ему нравилось играть.

Армин тихонько засмеялся.

— У меня что-то на лице? — спросил отец

— Да нет, — ответил Армин, — помнишь, я тебе рассказывал про греческого гроссмейстера Пападопулоса?

— Помню.

— Так вот, играли мы позавчера всем клубом в Жардин де Серфе с Пападопулосом. За час грек выиграл пять партий. Пришла моя очередь. Я, конечно, играю хорошо, но до Пападопулоса мне как до Луны. Я попросил разрешения у него играть вдвоём. Сели играть я, он и Карл, ты знаешь его. Мы играли около часа, тут Карл предложил походить слоном. Только он занёс руку над фигурой, как какой-то волк схватил его за запястье и сказал, что так ходить опасно, лучше изменить тактику, и ушёл. Через пару ходов мы поставили Пападопулосу мат! Я уже было хотел догнать и поздравить нашего спасителя, а он убежал. Сумасшедший, что-ли?

— Может, он и нормальный, просто играет хорошо.

— Чересчур хорошо, ты бы видел его глаза: взгляд отрешённый, как будто сквозь доску смотрит.

— Всякие бывают. Говорят, что все гении сумасшедшие. Знаешь, Арми, все мы немножко "того", кто-то в большей степени, кто-то в меньшей.

— Но есть же нормальные? — усомнился Армин.

— Конечно есть, но нормальность — другая сторона безумия. Быть абсолютно нормальным тоже самое, что быть безумцем. Кант, например, в одно и то же время выходил на вечернюю прогулку в течение тридцати лет. Горожане по нему сверяли часы.

— Софистика, папа, софистика, — парировал Армин, — папа, ну разве ты не понимаешь, что нормальность — величина чисто статистическая. Быть нормальным — это значит быть как все, как большинство. Кант не был "как все". И Ван Гог не был "как все". А знаешь, в чём разница между Кантом и Ван Гогом?

— В чём же?

— В том что один использовал бритву для отсечения лишних сущностей, а второй — для отсечения ушей!

Они засмеялись.

— Но согласись, — продолжил Эрвин, — что не будь Бобби Фишер сумасшедшим, ты бы сейчас не читал его книжку про шахматы.

— Папа, это не Фишер, а учебник Ландау по гидродинамике.

Эрвин никогда не любил математику в школе. Физика казалась ему усложнённой до невозможности математикой. По иронии судьбы официально IV управление называлось "управлением статистики", а Эрвин, имеющей к точным наукам врождённую идиосинкразию, не имел представления ни о распределении Гаусса, ни о моде, ни о медиане, ни о статистике как о науке в целом.

За окном совсем стемнело. Появились звёзды. Балет закончился. Армин оставил шахматы, он читал Ландау. Эрвин допивал вторую кружку чая. Он думал о расследовании. При изобилии фактов и вещественных доказательств пазл не складывался. Ничто не могло указать на преступников. Взгляд Эрвина упал на доску. Он никогда не видел такого странного сочетания фигур.

— А что это за позиция? — спросил Эрвин.

— А, это типичная "вилка": фигура белых пытается прорваться через две чёрные . Получается "вилка".

Рольфа осенило. Теперь все элементы преступления сошлись в единую композицию. Рольф оставил недоумевающего сына на кухне, взял десяток чистых листов и заперся у себя в кабинете.

* * *

После ужина Огума поднялся в кабинет. Он заперся и сел за стол. За последние двадцать пять лет он никогда так не был близок к краху как сейчас. В следующие две недели решится его судьба и судьба конгломерата.

Огума посмотрел во двор через жалюзи. На дворе никого. Фонари освещали пустую дорожку. Дождь закончился, появилась луна. Кто-то прошёлся по коридору. Огума насторожился. Он знал, что это прошёл коридорный, но объявшая его тревога не давала покоя. Огума открыл ящик стола, взял пистолет, подошел к двери и приоткрыл её. В коридоре никого не было.

Внезапно зазвонил телефон.

— Вы подставили меня!!! Я же говорил вам, не нанимайте на это дело идиотов!!!

— Господин Огума, возникли обстоятельства, форс мажор, так сказать, кому-то тоже понадобились документы. — в голосе абонента чувствовалось волнение, он спешил.

— ПАПКА У ВАС?

— Нет.

Ответа не последовало. Впервые в жизни спокойный и рассудительный Огума, директор крупнейшего в стране конгломерата, почувствовал прилив сильнейшего гнева.

— Имейте в виду, что теперь с этого момента архивное дело проблема не моя, а ваша, всецело ВАША! Вы подставили СЕБЯ!

Голос с обратной стороны трубки молчал.

— Но у вас есть шанс реабилитироваться. ИЩИТЕ ПАПКУ!!!

Огума не выдержал и что есть мочи ударил кулаком по столу. Ножка не стерпела такого яростного удара и треснула. Стол перекосило.

— Надо было ремонтировать стол в первую очередь. Завтра вызову Яна. Пусть колдует.

Утром Огума проверял почту. Среди обычной корреспонденции лежал странный конверт. На нём не написано ни кому он предназначается, ни от кого отправлен. Огуми нащупал в конверте маленький цилиндрический предмет. Он разрезал конверт и вытряхнул содержимое на стол. На серебряный поднос для бумаг со звоном упала шахматная пешка.

После двух недель дождей наступила пора затишья. Светило солнце, дул тёплый весенний ветерок. Небо, недавно грозившееся погрузить бетонные джунгли под воду, улыбалось горожанам чистой, светлой улыбкой.

С рассветом на привозе началось движение. С высоты птичьего полёта Чёрный рынок напоминал стёганое одеяло, сшитое из разных лоскутов. Казалось, что в утренние часы всё объято глубоким сном, но под большим стёганым палаточным одеялом кипела работа. Продавцы открывали лавки, аккуратно выкладывали товар на прилавки, вывешивали на крючья то, что когда-то ходило в детский сад, училось в университете, имело хобби, по выходным вместе с друзьями ходило в филармонию, а теперь предназначалось для пожирания хищниками.

Пробило 9 часов. На рынок потянулись первые посетители, хищники разных мастей. Хмурая, серая масса двигалась от главного входа и, подобно волне, разбивалась о палаточный волнолом, образуя длинную вереницу очередей. Чёрный рынок удовлетворял любые гастрономические запросы: одним по вкусу баранина, другим курятина, третью обожают мясную смесь. Есть и такие хищники, которые жрут только потроха.

"Налетай, торопись, покупай живопись!" — скандировал Огюст, продавец антиквариата. Кроме ворованных картин Огюст спекулировал старинными монетами, марками, книгами, краденым фамильным серебром. Он не боялся торговать открыто, так как полиция редко инспектировала Чёрный рынок. В этом у него было большое преимущество перед остальными барыгами. Огюсту банально повезло. Торговля шла бойко. Прошёл час, Огюст продал ягуару в клетчатом плаще набор фамильного столового серебра, которое он получил от Кая. Огюст любил своего крестника. Родители бросили Кая ещё во младенчестве. Он рос в семье гиен. Всё бы ничего, да только родители были у него "с приветом". Они учили приёмного сына взламывать замки и сейфы, пролезать через форточки в квартиры и изнутри открывать двери. К двенадцати годам Кай стал профессионалом в деле кражи со взломом. И ему всё сходит с рук. Он обезоруживает окружающих невинным детским взором. "Простота — оружие вора" — повторял Огюст, когда смотрел на первый трофей Кая — фаянсовую вазу, стоявшую на пианино.

Среди разнообразия мясных лавок выделялся стоявший около входа выкрашенный в белый газетный киоск. Он не торговал ни мясом, ни краденым антиквариатом. Казалось, что ларёк был единственным местом, где торговали хоть чем-то законным. В витринах лежали газеты и журналы. Вот подходит опрятный с виду зверь, стучит в окошко. В открывшуюся амбразуру он протягивает двести тугриков и загадочно говорит:

— У вас роман "В-362" имеется?

— Имеется — отвечает голос с той стороны окна и протягивает страждущему зверю странный свёрток. Довольный покупатель уходит.

— Вот ещё двести. — Джек перебирает пальцами хрустящие купюры и сортирует их согласно номиналу.

— А сколько всего? — спросил Коллот.

— За час работы мы продали пять бутылок по 0,5 литров каждая. За бутылку мы берём двести тугриков. Значит, мы заработали 1000 тугриков.

— Сколько мы продали в прошлый раз?

— Около 10 литров, то есть двадцать бутылок.

Коллот приложил карандаш к губам. Он считал в уме и чем больше он считал, тем больше расплывался в улыбке.

— Джек, мы же в прошлый раз заработали 4000 тугриков!

— И заработаем ещё больше, если будем торговать усердней.

Джек и Коллот подвязались помочь кружку журналистики продавать газеты в городе. Но под видом легальной торговлей газетами ребята торговали самогонкой отменного качества. Торговля шла отлично, конспирация работала как надо. Деньги решили делить на троих: треть Джеку как организатору торговли, треть Коллоту как незаменимому помощнику и треть Пине как автору идеи и технологу самогоноварения.

В окошко постучались. Оборванное облезлое животное стучалось в ларёк.

— Ребят, мне бы опохмелиться, не откажи, а?

В киоске запахло перегаром.

— Купи себе петуха — не задумываясь, ответил Джек.

— Чего?

— Купи себе петуха и морочь ему голову!

Джек захлопнул перед носом недоумевающего алкоголика окошко. Бизнес бизнесом, а о конспирации забывать нельзя.

В дверь постучали. В ларёк, обливаясь потом, вошёл Пина. Он принёс две здоровые кипы газет, перевязанные бельевой верёвкой.

— Где ты пропадал?

— Дела.

Пина кинул газеты на пол, от тяжело дышал.

— Чем тут так воняет? — спросил баран.

Джек и Коллот переглянулись. Стояла жара, киоск не проветривался. Они вспотели.

— А сам как думаешь? Точно не духами. — ответил Коллот.

— Фу, все хищники такие мерзкие?

— Не-а, только мы и только по средам, особенно когда в общежитии отключают воду. — шутил Джек. — мы и про душ вспоминаем не часто.

— Душ? — переспросил Коллот. — Лучно я душем не пользуюсь, у меня свой способ поддерживать чистоту. Я ношу исподнее, пока оно не станет второй кожей, а потом, когда наступает время мыться, я просто сдираю белье и грязь сама отлипает.

Джек и Коллот зашлись диким смехом. Пине был противен их незатейливый солдатский юморок. Вообще, чистоплотному интеллигентному барану было тошно находиться здесь среди голодных и неопохмелившихся зверей.

Пина пришёл подменить друзей. Джек и Коллот поехали в "Черритон" за ящиком продукции. Когда они вернулись, перед ними развернулась следующая картина. Пину в наручниках вели в автозак. Из ларька полицейские выносили газеты, журналы и ящик контрафактной водки. "Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни!" — орал отчаявшийся барашек. Следом вели антиквара Огюста. Его репертуар не отличался изящностью. "А на чёрной скамье, на скамье подсудимых его доченька, я и какой-то жиган!..". Тут Огюст разразился кашлем.

Коллот бросил ящик с водкой на асфальт, схватил Джека и пустился прочь. Коллот знал одно: "Если хочешь быть здоров, убегай от мусоров".

* * *

— Вот ещё анекдот: "Приходит Джимми на урок скрипки, садится, ставит пюпитр, кладёт на колени футляр, открывает его и начинает смеяться.

Учительница: Джимми, что случилось, почему ты смеёшься?

Джимми: (доставая из футляра автомат) Представляю, что сейчас делает папа в банке с моей скрипкой!"

Билли рассмеялся.

Кенни, водитель господина Корвалана, очень любил травить анекдоты, а Билли, охранник, смеялся от души. Огума любил слушать Кенни. Кенни отличался общительным характером и весёлым нравом, но на дороге, вопреки стереотипу, вёл себя аккуратно. Билли удивлялся Кенни: "Как в его голове умещается столько анекдотов?"

— Я мыслю анекдотами.

— Как это?

— Жизнь, — начал объяснять Кенни, — полна противоречий. А анекдот — это маленькая жизнь. Отчего нам смешно? Да оттого, что мы видим противоречие, которое и рождает смех. Вот наблюдаешь за миром, за жизнью, подмечаешь несуразности бытия и смеёшься над ними. Так рождается анекдот.

Билли задумался.

— Кенни, а есть формула идеальной шутки?

Голубой кабриолет остановился на светофоре.

— Формулы не существует, но скажу тебе одно. Когда я играл в студенческом театре, я познакомился с одним старым юмористом. На вид ему было лет двадцать, но на самом деле он был старше меня почти вдвое. Между репетициями мы разговорились. Мы стояли на крыльце главного корпуса и курили. Тогда я спросил у него, в чём залог хорошей шутки. Он стряхнул пепел с сигареты и сказал по-философски, что мы смеёмся над тем, что нам причиняет боль. Пьянство, адюльтер, война, смерть, социальное неравенство — мы смеёмся, чтобы заглушить боль от жестокости мира.

— Говорят, смех продлевает жизнь.

— Ага, а водка её укорачивает, — продолжил Кенни, — выпил стакан — отхохочи его.

— Выкурил папироску — похихикай — поддержал Билли.

— Вот-вот! Клянусь, — бахвалился Кенни, — если бы я не был водителем, то точно работал бы в каком-нибудь кабаре! Да я не хуже Трахтенберга!

— Но, тебе до него расти и расти, смотри на дорогу! — прикрикнул Билли.

Огума сидел с закрытыми глазами и с удовольствием слушал Билли и Кенни. Он любил во время долгих поездок вслушиваться в проносящийся на высокой скорости мир. Шум соседних автомобилей, обрывки диалога и равномерный гул двигателя уносили его мысли в другой мир, прекрасный и упорядоченный. Вскоре все звуки приглушались, уходили прочь, веки тяжелели, окоём сужался до одной точки, и Огума проваливался в сон, мир грёз, где нет ни скорби, ни печали.

Голубой кабриолет летел по центральной улице. Воздух после прошедшей грозы был необычайно чист. Ещё не успели обесчестить девственно чистый эфир природы выхлопные газы бензиновых двигателей, а рёв моторов не перебивал утреннюю тишину просыпающегося города. Из парка доносились стройные звуки вальса. Репетировал военный оркестр. Только равномерная работа двигателя вносила в мажорные отзвуки "Орхидеи" минорные ноты наступившего прогресса.

"У меня есть неделя до того, как эти материалы попадут в прессу. Объявим информацию клеветой, посадим пару нечистых на руку газетчиков. Задушим историю в зародыше. 2635. Такой у тебя номер. Тогда я на что-то надеялся, хотел приструнить тебя, переманить на свою сторону, но нет. Ты хуже чумы. Ты не простишь всего содеянного ни мне, ни Врачко, ни Коризиусу, ни Лисичкину, ни Яхье. Никому. Чего я боюсь? Бога? Нет. Смерти? Нет. Позора? Тоже нет. Я боюсь возмездия".

Кабриолет снизил скорость. Предстоял крутой поворот, съезд в старый город. Огума спал, Билли зевнул. Кенни аккуратно начал разворачивать машину...

Билли не помнил, что произошло. Он помнил, что на дорогу перед кабриолетом выскочила фигура в чёрном, а затем вспышка. В ушах у него звенело. Он осмотрелся. Слева сидел Кенни. Он опустил голову на грудь, будто спал. Его убило осколком бомбы. Сзади всё залито кровью. Огума был тяжело ранен. Правая дверь кабриолета была разворочена, в середине зияла дыра. Билли попытался подняться, но почувствовал резкую боль в спине. Он был ранен. Внезапно лобовое стекло треснуло. По машине стреляли. Билли понимал, что надо защитить Огуму во что бы то ни стало. К Билли с револьвером наперевес двинулась тень. Билли снял автомат с предохранителя. Выстрел. Пуля, разрывая кипящий воздух, просвистела над головой охранника. Он не растерялся. Первой очередью Билли распял нападавшего. По двери забарабанили. Билли ощутил сильнейшую боль во всём теле. Второй террорист стрелял по машине. Превозмогая боль, он положил ствол на дверь и открыл огонь. Второй налётчик упал замертво. Он победил. Теперь Билли должен был бороться за свою жизнь. Кость в правой руке раздробило пулей, спина нашпигована осколками. Билли перетянул ремнём ногу. Пуля разорвала артерию.

5 секунд. Он в сознании и изо всех сил тянет ремень.

10 секунд. Рука онемела.

15 секунд. Он чувствует сухость во рту. Ему хочется пить.

20 секунд. Он чувствует, как в ботинке начинает хлюпать. Это кровь.

25 секунд. Сознание сужается. Он едва слышит звуки сирен.

30 секунд. Билли потерял сознание.

* * *

— Друзья мои, грядет конец мира. Сотрется различие между Патриком и Робером Сабатье. Между владельцами яхт и экипажем. Что до космополитичной элиты, у них и так никогда не было крыши над головой. Общество потребления погибнет. Общество массовой информации погибнет следом. Выживет только общество мастурбации! Сегодня весь мир дрочит! Мастурбация — новый опиум для народа! Онанисты всех стран, соединяйтесь! Добьемся мы освобожденья своею собственной рукой! Да здравствует новый дивный мир всеобщего Рукоблудия! Социологи назовут это индивидуализмом, но я заявляю: мы живем в эпоху онанистического интернационала!

— Но в этом же нет ничего плохого...

— А, нам пытаются противоречить! Очевидно, товарищ полагает, что общество мастурбации ждет долгая жизнь! Не тешьте себя иллюзиями, дорогие мои. Оно вас всех убьет. Если онанизм станет идеалом, мир устремится к гибели. Ибо мастурбация — полная противоположность жизни. Кончить на скорую руку, выбросить свое семя в пространство, забыться в пустоте. Мастурбация ничего не дает никому, особенно тому, кто ею занимается. Она подтачивает нас исподволь. Увы, дамы и господа: КОНЕЦ МИРА БУДЕТ ВЯЛЫМ ОРГАЗМОМ! Спасибо за внимание.

[Усаживаясь, Жан-Жорж неожиданно громко пускает газы.]

— Мне обязательно пердеть в конце?

— Без пердежа весь монолог Жан-Жоржа теряет смысл.

Через два дня в клубе "Две шинели" состоится премьера спектакля "Весь мир в труху". Постановка перевернёт представление о современном театре. По крайней мере так думал Билл.

Билл не спал третьи сутки. Он работал над партитурой спектакля. Всё то, что раньше ложилось на плечи Луиса, легло на плечи Билла. "Луис, будь ты проклят!" — восклицал Билл, правя в текстовом редакторе кривую партитуру. "Проклинать надо не меня, — успокаивал Луис с театрального Парнаса своего приемника, — проклинать надо свою вспыльчивость и неусидчивость." И действительно, Билл не отличался усидчивостью. Его живой, подвижный характер не ограничивался ничем, кроме драмкружка, где он находил успокоение в созидании. Билла боялись. Это и понятно: чего можно ожидать от крупного саблезубого хищника, который в одно мгновение может убить хрупкое травоядное, просто сомкнув челюсти. От него не ждали каких-либо способностей, однако Билл нашёл в себе талант организатора и смог сохранить разваливающийся театр; от него не ждали оригинальных постановок, однако Билл пошёл на отчаянный шаг, он полностью пересмотрел репертуар, включив ряд современных произведений "на злобу дня"; его не хотели видеть в качестве худрука, но Билла полюбили все за его харизму; они не ждали ответной любви, но Билл полюбил всех; никто не ждал, что хищник влюбится в травоядное, но Билл влюбился в Элис. И этого было достаточно. Если бы Билла спросили, где скрыт тот источник работоспособности и вдохновения, что́ до сих пор, как маяк, ведёт корабль драмкружка сквозь бурю житейских невзгод, Билл не ответил бы. Наверное, он стесняется.

Тао играл Марка Марронье, а Шейла играла Жан-Жоржа, хотя в оригинальной книге Бегбедера Жан-Жорж — персонаж мужского пола. Билл прибегнул к концепции иммерсивного театра. Спектакль о ночном клубе играть в ночном клубе, ну разве не гениально?

— Где свет? Сапожник! Свет! — кричал Билл в рупор Каю.

Кай отвечал за освещение и звуковое сопровождение.

— Да не кричи ты, сейчас настрою!

Кай не понимал, почему светорежиссёра называют сапожником. Легоши шутил, что раньше до изобретения рупора в световика кидали сапогом, чтоб не спал, потому он и сапожник.

Сегодня Кай весь день был не в своей тарелке. То забудет сцену осветить в нужный момент, то звук настроит неправильно, то уронит дорогой софит. Дом вызвался помочь Каю перенести тяжёлый ящик с инструментами, у Кая болела рука. Ему не давала покоя рваная рана, которую он получил, когда спускался с карниза архива полицейского управления. Но не это беспокоило Кая. Он узнал, что сегодня утром на привозе полиция устроила облаву. Они арестовали дядю Гаса. Кай не сомневался в дяде, тот будет молчать, как рыба, он беспокоился за Пину. Пина за небольшую плату согласился быть водителем на стрёме. Если Пина расколется, а это дело времени, то вся комбинация рухнет, а Кай не хотел становиться зеком, ему нравилось быть уголовником.

"Что же делать? Бежать. Куда? На квартиру дяди Гаса? Не вариант. Скорее всего её обыскивают. Уйти из "Черритона"? В разгар театрального сезона? Но куда? Поехать домой к родителям? А живы ли они вообще? Я давно их не видел..."

— Кай! Свет!

Кай направил прожектор на сцену. В последнем действии Марк Марронье вместе с Жан-Жоржем идут по светающим улицам Парижа, их одежда порвана и заблёвана, но они счастливы, ведь они нашли друг друга среди падшего мира страстей.

После репетиции Кай пошёл в общежитие. Он хотел умыться, сменить окровавленную повязку и лечь спать. Он понимал, что вопрос разоблачения только вопрос времени. Нужно продумать алиби, а ещё лучше пожить у кого-нибудь, пока всё не уляжется. Он не успел дойти до конца длинного коридора, соединяющего два крыла старого корпуса "Черритона", его окликнула Элис.

Через пять минут Кай сидел в кабинете директора. Кроме директора в кабинете напротив Кая сидел Эрвин Рольф. У двери сидел комиссар Банёнис. Кай ещё на входе заприметил странную выдру в гражданском. Его выдала военная выправка. Младший комиссар Богач дежурил у входа снаружи. Кай не знал, что долгое и загадочное преступление разрешиться в течении десяти минут.

Директор выглядел обеспокоенно. Он перебирал в руках авторучку. Кай не мог не заметить этого беспокойства.

— Кай, с тобой хотят поговорить вот эти господа из полицейского управления. Не беспокойся ты не в чём не виновен. Они хотят поговорить о твоих родителях.

"Пока невиновен" — про себя уточнил Рольф. Он незаметно улыбнулся.

— О родителях? Значит, они живы?

— Господин директор, я думаю, что лучше нам поговорить наедине. — в интимном тоне произнёс Рольф.

Кай впервые увидел, как директор покорно встал и словно лакей, кланяясь и извиняясь, вышел из своего же кабинета. Кай понял, что перед ним сидит не просто полицейский. Рольф читал выпуск школьной газеты. Он зажал между средним и указательным пальцем страницу и вдумчиво, внимательно читал статью о судьбе поэта Веневитинова. Кай чувствовал, что на него кто-то пристально смотрит. Он побоялся повернуться и посмотреть. Прошло пять минут. Рольф и Банёнис молчали.

"Чего они хотят, чего добиваются этим молчанием. Может, они пришли за мной. Боже мой, я теряю время".

А Рольф никуда не торопился. Он знал, что это Кай был в помещении номер 42, это он убил топором налётчика и помог лемуру оттащить труп, это он завладел оружием и стрелял по бандиту, это Кай выпрыгнул из окна. Это Кай украл папку. Теперь, когда все детали мозаики собраны воедино, осталось добиться признания. Но сначала надо его подготовить.

Рольф перевернул страницу. Теперь он читал статью о весах Роберваля. Банёнис ел яблоко. Со стороны могло показаться, что это вовсе не допрос, а приятельская посиделка. Кай почувствовал, как по спине пробежала струйка пота. Банёнис отвратительно хрустел яблоком. Рольф перевернул страницу.

"Противная рысь. Ненавижу яблоки, ненавижу, когда ими хрустят. Будь моя воля, я бы запихнул это яблоко тебе в глотку да поглубже!"

Говорят, что у страха есть свой неуловимый запах. Так пахнет адреналин. Мы не чувствуем его как, например, парфюм или запах цветов. Адреналин действует на нашу лимбическую систему, отвечающую за базовые инстинкты, необходимые для выживания организма. Есть мнение, что лучше всего страх чувствуют маньяки, преподаватели вузов и следователи, когда допрашивают подозреваемого. Что общего у столь разнородной группы? Все они хищники вне зависимости от видовой принадлежности и все они прирождённые психологи. У маньяка все чувства обострены, он боится разоблачения, он предчувствует облаву, он чувствует страх своей жертвы, чувствует её слабость и готов напасть в самый неожиданный момент; преподаватель на экзамене чувствует страх студента, это вводит его в раж, он начинает испытывать бедняжку каверзными вопросами, пока тот не проколется; следователь, обладая неопровержимыми фактами и вещественными доказательствами, вынуждает подозреваемого сознаться в содеянном, заранее психологически обрабатывая его. Рольф чувствовал, что приближается момент истины. Он чувствовал, что Кай боится. Это возбуждало Рольфа, уголки рта непроизвольно растягиваются в улыбке, зрачки небесно-голубых глаз расширяются, он готов к нападению.

— Хватит, хватит, хватит!!! Это раздражает!!! — Кай резко и громко прервал трапезу комиссара Банёниса.

"Ну всё, он потёк. Дело осталось за малым."

— В самом деле, прекратите, Ваш хруст мешает читать!

Рольф аккуратно сложил газету и положил её на дубовый директорский стол. Он снял очки и спрятал их в карман. У Кая пересохло во рту.

— Да, — Рольф посмотрел на обгрызенное яблоко, — а меня учили яблоки не грызть, а отрезать от плода ножом по кусочку. А я не знаю, как правильно.

Кай почувствовал облегчение. Он позволил себе расслабиться прямо на середине сражения. Рольф знал, что Кай потерял бдительность, поэтому продолжил в доброжелательном тоне.

— Что-то мы засиделись. Ну ладно. Кай, ты наверняка знаешь про зверский налёт на полицейский архив.

— Страшное преступление. — поддакивал Кай.

— Да, ужасное. В ходе расследования мы вышли на следы двух налётчиков. Третьего, к сожалению, кто-то убил топором. Так вот, один из налётчиков на допросе сознался, что видел неизвестное существо маленького роста. Но не это главное. — Рольф достал из внутреннего кармана пиджака конверт с фотографией. — Оказывается, когда-то давно он работал с твоими родителями.

Рольф протянул Каю фотографию.

— Ты видел его когда-нибудь, может мельком, когда он приходил в гости?

— Нет, не припоминаю — Кай соврал, что никогда не видел енота с фотографии. Это он убил лемура-архивариуса, это в него Кай стрелял из трофейной беретты. Кай пытался сохранять спокойствие, и у него это получалось. Внешне он был спокоен, но реакции организма скрыть нельзя, особенно когда речь идёт о жизни и смерти.

— Ну что-ж, спасибо за содействие расследованию.

Кай уже было хотел уйти, но тут Рольф окликнул его.

— И напоследок ещё один вопрос, если позволишь. Ты в футбол играешь?

Кай в футбол не играл, но дядя Гас болел за команду "Спартака". Кай не пропускал ни одного важного матча. Потом за чашкой облепихового чая он разговаривал с дядей о футболе. Для Кая Огюст был как отец. Хорошо, когда отец с сыном имеют общие темы для разговора.

— Я болею за "Спартак" — не задумываясь, ответил Кай.

— Тогда мы сварим кашу. — Рольф широко улыбнулся, его глаза сияли от восторга. — я тоже!

Кай почувствовал родную душу. Ну как можно не доверять этому светлому доброму существу. Он забыл обо всём на свете.

Рольф протянул Каю журнал про футбол за прошлый год.

— Помнишь как наши разбили армейцев в пух и прах?

— 4:0 в нашу пользу, как такое не помнить.

— Вот и я о том же. Так вот, на страничке сороковой есть турнирная таблица, прочти её, пожалуйста, а то я и в очках не вижу. Для кого их печатают?

Кай раскрыл журнал, нашёл табличку и начал читать ряд цифр. Знаки в табличке действительно были чересчур мелкие, неразборчивые, толстые. Каю стало трудно разобрать с седьмой строчки, что же написано в графе "Спартак-ЦСКА". Он запнулся.

— В самом деле, руки поотрывать наборщикам, ничего не вижу.

— Может быть это поможет.

Тут Рольф достал из левого кармана пиджака предмет и протянул его Каю. Старомодные очки в бакелитовой оправе.

Кай оторвал взгляд от журнальной статьи и медленно, осторожно поднял глаза на Рольфа. Перед ним сидело другое существо. Свет, как казалось Каю, померк. Улыбка исчезла, глаза впали. Теперь он различал отдельные морщинки. На него смотрел не Эрвин Рольф, а бес из преисподней. Кая передёрнуло. Он чувствовал на себе его сверлящий взгляд, он хотел броситься в окно, утопиться, повеситься, бежать прочь от ужаса, кошмара мира, лишь бы не видеть его. Но он не мог двинуться с места, его парализовало.

— Где пистолет?

— Утопил в озере.

— Где документы?

— У меня их нет.

— Где они? На кого ты работаешь?

— А вам не всё равно?

В дверь постучали. На пороге появился комиссар Богач с телефонной трубкой.

— Что у вас?

— Господин директор, Мелона поймали.

Старый сад Жардин де Серф пустовал. Мамы были на работе, детишки — в детском саду. Молодая интеллигенция потянулась на последние лекции и семинары, готовясь к неминуемому — к сессии. Пенсионеры, которые по вечерам играли в саду в крокет, спасались от жары, сидели во дворах и играли в домино, пили пиво и вспоминали бурную молодость.

Солнце стояло в зените. Легоши сидел на скамеечке под старой липой. Он смотрел на изумрудную листву. Сквозь густую крону пробивались солнечные лучи. Совсем скоро листва потемнеет и потеряет свой малахитовый блеск. Легоши представил такую сцену.

Весной из почки рождается лист, полный молодых хлоропластов. Они молоды, зелены, им всё ново и интересно, они радуются первым солнечным лучам. Наступил апрель, листья распустились и подросли, в хлоропластах начинает скапливаться хлорофилл, но они всё ещё веселы, им нравиться жить. Приходит май, планета со скоростью 30 километров в секунду движется в сторону афелия, в северном полушарии наступает лето. Здесь в третьей декаде мая наступает "кризис хлоропластного возраста". Хлоропласты выросли, хлорофилла в них накопилось достаточно для того, чтобы вступить во взрослую хлоропластную жизнь, но смысла в существовании они не нашли и жизни больше не радуются. Вот типичный день типичного хлоропласта типичного листа типичного жилкования на типичной липе. С рассветом первые лучи солнца будят хлоропласт. Хлоропласт упирается:

— Ну ещё пять минуточек!

— Вставай! — будят хлоропласт солнечные лучи, — тебе на работу к восьми, фотосинтез проспишь!

— Ну и чёрт с вами, встаю! — кряхтит органоид.

Не успел хлоропласт потянуться, умыться и собраться с мыслями, как вдруг на него что-то падает. Опять солнечные лучи шутят. Как бы отрицательно не относился хлоропласт к выходкам солнышка и его детей, частица и вправду отрицательная — электрон.

— Ну и что мне с ним делать? — спрашивает у шутников органоид.

— А ты его потри на удачу — острят солнечные лучи.

Хлоропласту надоело такое обращение. Он берёт электрон за орбиталь да покрепче, раскручивает его, как пращу, и со свистом запускает во внешнюю среду. Весь следующий день хлоропласт гоняет туда-сюда электроны из хлорофилла, дабы те участвовали в бесконечном цикле Кальвина, не знающем усталости. И вот наконец на выходе из воды и двуокиси углерода рождается новое, приятное на вкус вещество, глюкоза. День закончен. Хлоропласт ложится в постель. Где-то во внешней среде, за матриксом слышны работы заводов Кальвина, они продолжают синтезировать глюкозу. Хлоропласт засыпает. Легоши не знает, что ему сниться. "Скорей бы листопад" — бормочет под нос уставший органоид.

— Эй, серый гроссмейстер, партия ещё не окончена.

Легоши не заметил как задумался. Мелон поправил голубую бабочку. Прошло около десяти минут с момента последнего хода. Терпение Мелона подошло к концу и он окликнул волка, витавшего в облаках.

— Чей черёд ходить? — переспросил Легоши, он играл белыми.

— Твой.

Легоши сделал ход конём.

Они сидели в саду одни. Только Новалис с гранитного постамента смотрел на игроков из дальнего угла. Солнце стояло в зените. Легоши и Мелон сидели на скамеечке под старой липой. Легоши поднял голову и посмотрел на изумрудную листву... "Дежавю" — подумал волк.

Мелон сильно рисковал, когда назначал матч-реванш в людном месте. С одной стороны, среди отдыхающих обязательно найдётся парочка шпиков, это удручало, но с другой стороны открытое место должно символизировать открытые намерения. Мелон питал слабость к разного рода символам. Он пришёл одетым в изящный светло-серый костюм, накрахмаленный воротничок, голубая бабочка — он был похож на Пуаро. Легоши перед реваншем наведался к Гохину за советом, а заодно за подходящей одеждой. Легоши сидел перед Мелоном в тёмно-зелёном костюме тройке. Тёмно-зелёные брюки пропали в водовороте времени, пришлось надеть чёрные. Гохин расстался даже со свадебными туфлями и тёмно-синим галстуком.

Прошел час, но для Легоши он показался бесконечностью. Время тянулось невообразимо медленно. Солнце застыло в зените. Ветер исчез. На небе ни облачка. Не слышен шелест листьев. Зеркало озера застыло льдом, даже кораблик, рассекавший водную гладь, застыл посреди воды. Штиль. Перед глазами поплыли красные круги, в висках пекло, воздух спёрт, дышать невозможно. Легоши ослабил галстук, но это не помогло. Дышать всё равно трудно. Солнце безжалостно давило на него. Тени исчезли. А если теней нет, то и предмета не существует, ведь что-то должно отбрасывать тень. На секунду он представил себе небытие, такое прекрасное, торжественное небытие с полуденным адским зноем и архитектурой райского сада. Всё пространство вокруг потекло, как восковой мелок. Вещи утратили свой прежний смысл, и Легоши увидел обратную изнанку бытия. Внезапно его окутала приятная прохлада, его ушей коснулся звон листвы, а солнце, которое грозилось испепелить всё живое, заволокло облаком. Легоши очнулся.

— А ты нечистокровный волк. — размышлял вслух Мелон. — Ты помесь с...кенгуру?

— Нет.

— Ага, значит, с пантерой?

— Нет.

— Опять не угадал. Ладно, сдаюсь. Кто ты?

— Моя бабушка вышла замуж за комодского варана.

— Ого, — удивился Мелон, — ты породнился с рептилией!

— Не я, моя бабушка. — поправил Легоши.

Мелон сделал ход ладьёй. Легоши не знал, с чего начать.

— Тебе повезло, — продолжил Мелон, — твои родители были волками и тебе повезло родиться волком, а я, — Мелон задумался, — я тот, кто я есть. Ошибка природы.

— Нет, не надо так говорить, — протестовал Легоши, — ты прекрасное создание, ну я так думаю. — Легоши сам не понял, что проникся к Мелону симпатией.

— Я понимаю тебя, но ты метис только на четверть, а я наполовину. Возможно, ты не замечаешь в себе следов рептилии. А во мне борются два начала, и какое из них победит, я не знаю. Мне противно от осознания собственной половинчатой природы, я каждый день просыпаюсь и надеюсь, что он будет последним. Так я живу тридцать пять лет. А по мне не скажешь, да? Стареют метисы по-другому, и физиология у нас другая. Я должен был умереть ещё в утробе матери, мне место в кунсткамере в банке с формалином. Все метисы неполноценны.

— Моя мать не была неполноценной. Её все любили, да она была красавицей.

— Почему "была"? — с осторожностью спросил Мелон. Он атаковал центр белых слоном.

— Она умерла, суицид. — пояснил Легоши.

— А знаешь, почему она это сделала? Потому что она БЫЛА неполноценной. Рано или поздно она бы превратилась в монстра, покрытого чешуей. И она это понимала лучше всех.

Легоши не знал, что ответить. Он представил, как бы выглядел их с Хару ребёнок. Стоит ли обрекать его на ужасное существование?

— Тяжело жить в мире, который тебя не принимает, наоборот, хочет исторгнуть из себя как раковую опухоль. Не находишь?

Легоши молчал. Он пешкой атаковал вражеского коня. Мелон перешёл в защиту. Инициатива перешла белым.

— Как же ты живёшь?

— Так и живу. Надеваешь маску, и ты уже не ошибка природы, а вполне себе приличный член общества, чистокровная антилопа. И всем уже плевать на тебя. Ты сливаешься с толпой, становишься единообразным, становишься как все. Постоянство в образе гарантирует успех. Общество не любит перемены, так зачем же меняться.

— Говорят, если хочешь изменить изменить что-то, надо начать с себя.

Мелон откровенно рассмеялся. Легоши удивился. Ему показалось, что он сморозил какую-то глупость.

— Это утверждение подходит либо для идиотов-идеалистов, либо для прожжённых схоластов! Пока общество самого того не захочет, ничего не поменяется. Одному не справиться. Да хоть загоняй ты его батогами в светлое будущее, сделаешь только хуже. Вот например, я ни разу не встречал хищника, который отказался бы от пожирания мяса ради всеобщего блага.

— Он перед тобой.

Мелон замолк. Он понял, что Легоши не шутит. Белые поставили чёрному королю шах.

— Я отказался от мясоедства ради любви. Я люблю крольчиху. И если мой выбор не изменит отношение общества к мясоедству, то по крайней мере изменит меня.

— А стоит ли ради неё идти на такие жертвы?

— Стоит. Я люблю её, она нуждается в моей защите.

Мелон задумался над следующим ходом. Ситуация для чёрных создалась неоднозначная. Мелон помедлил, занёс кисть над конём и сделал роковой ход.

— Да, дилемма: хищник, не жравший мяса, хочет мяса, а хищник, познавший вкус мяса, всё равно жаждет его. Такая у вас природа, что ли. Ты смешал свои сексуальные вожделения и банальный голод.

— Тогда почему она до сих пор жива? — Легоши передвинул пешку.

— Слушай, я не знаю что твориться у тебя в голове, но ты жаждешь не любви. — Мелон передвинул ферзя. — Скажи, ты ненавидишь себя?

— Да, я ненавижу себя. Я ненавижу себя за то, что родился хищником. Я ненавижу себя за страсть к мясу. Я ненавижу себя.

— Тебе с самого детства твердили, что жрать травоядных нехорошо, потом это утверждение перешло в учебники, потом оно стало догмой, оно стало законом. Ты считаешь, что надо защищать травоядных от хищников, потому что они слабы. Это прекрасно и правильно, но только в догмах нынешнего общества. Когда-то покойный Огума говорил, что надо защищать не травоядных от хищников, а травоядных от самих себя. — Мелон улыбнулся.

Легоши посмотрел Мелону прямо в глаза. Он что-то заподозрил. Белые во второй раз объявили чёрным шах.

— Это...ты убил Огуму?

— Скажем так, хотел ли я его смерти? Да. Убил ли я его? Нет. Во всяком случае он мёртв...

— Он умер у меня на руках. — Легоши сам не заметил, как начал рычать.

— Каюсь, я пытался их остановить, но их было больше, я не мог сопротивляться мнению большинства. Когда они пришли и спросили меня: "Мелон, что будет, если мы убьём Огуму Корвалана?" я как историк честно ответил, что своим убийством вы добьётесь лишь смены инициалов перед фамилией. Так и случилось.

Мат.

Легоши поставил Мелону мат.

— Шестой раз подряд. Я не обижаюсь, но буду требовать ещё одного реванша.

— Ты сказал, что травоядных нужно защищать от самих себя. Почему?

— В следующий раз, в следующий раз... Но если тебе так интересно...

Мелон достал из внутреннего кармана пиджака конверт и передал его Легоши. Мелон вырвал из записной книжки лист и что-то написал.

— Здесь всё, что тебе нужно знать. А это место встречи.

Мелон собрался уходить, но Легоши окликнул его.

— Мелон, почему ты мне доверяешь?

— Не знаю. — ответил метис и улыбнулся.

* * *

Легоши и Мелон не знали, что за ними следят. В трёхстах метрах от скамеечки на обочине стоял непримечательный фургон, в котором сидели сотрудники наружного наблюдения тайной полиции. Яхья знал, что Легоши просто так не оставит Мелона, и если не принесёт его связанного к порогу полицейского управления, то хотя бы наведёт на него полицию. Яхья не сомневался в расчёте: во-первых, Легоши захочет искупить перед выдающимся зверем вину за упущенного преступника, во-вторых, у волка есть мотивация. Без Мелона Яхья не сотрёт его имя из реестра мясоедов, а значит Легоши не сможет жениться на Хару. Яхья отдал приказ следить за волком ещё в психиатрической больнице. Легоши не подозревал, что за ним следили на улице сразу несколько полицейских в штатском. Расчёт оказался верным.

Через тридцать минут на столе выдающегося зверя появилась служебная телеграмма:

Г О С У Д А Р С Т В Е Н Н А Я

Т А Й Н А Я П О Л И Ц И Я

Управление государственной

тайной полицией

отдел наружного наблюдения

№ 345 1256/36 IV/E

ЗИГФРИД — ОДИНУ

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

Напечатано в одном

экземпляре.

Сегодня в 12:45 объект замечен в городском саду Жардин де Серф вместе с Мелоном. Объект вместе с Мелоном в течение часа играл в шахматы. В 13:53 преступник передал объекту конверт, после чего встал и направился к выходу. Мною принято решение не вести Мелона по городу одной группой. Дальнейшее наблюдение за Мелоном осуществляется II и III группой.

ЗИГФРИД

Зигфридом был начальник отдела наружного наблюдения, а Одином он, Яхья.

Яхья понимал, что теперь, когда Мелон у него на крючке, арест лишь дело времени, и судьба Мелона будет решена в течение пятнадцати минут. Яхью интересовали связи. Смерть Огумы потрясла его. Он знал, что они не остановятся и следующим, возможно, буден он. Для него было важным найти гнездо заговорщиков, задушить организацию в зародыше, а главное уничтожить всё то, что они знают и помнят. Тот, кто управляет прошлым, управляет будущим, а Мелон отлично знает прошлое. Каково это, жить в учебнике истории, смиряться под ударами судьбы, умирать и восставать из пепла. Никто не хочет жить в эпоху перемен. Устранить Мелона, значит, закрыть гештальт проклятого минувшего. Плохо, что в своё время его не ликвидировали.

Яхья решил усилить наблюдение за Мелоном. Он вызвал по защищённому каналу связи агентов тайной полиции. Однако, никто Яхье не ответил.

Яхья не знал, что вся секретная корреспонденция выдающегося зверя попадает на стол лично Эрвину Рольфу и что через час эта служебная записка будет прочитана директором тайной полиции.

Рольф чувствовал, что в отделе наружного наблюдения есть группа сотрудников, которые работают на Яхью. Он знал, что у Яхьи нет реальных рычагов власти, кроме полиции, которая подчиняется ему только номинально. Иметь при себе армию верных приспешников всегда хорошо, особенно если собираешься устроить путч. "Управление статистики" — смешное название для мощнейшего в стране аппарата контрразведки, слежения и противодействия особо опасным преступникам. В руках Эрвина Рольфа находится если не треть, то четверть всего военно-административного ресурса государства. "Рыба гниёт с головы" — гласит народная мудрость. В аппарате тайной полиции голов много. Какая из них начнёт смердеть — сказать сложно, а времени мало.

Получив очередную телеграмму от имени отдела наружного наблюдения, Рольф понял, что кто-то из сотрудников в обход установленных правил "сливает" информацию выдающемуся зверю, хотя о ходе расследований и результатах слежки должен докладывать лично он. Подозрения у директора появились давно. Когда на стол Рольфу попала предназначавшееся для Яхьи служебная записка о состоянии хозяйственно-экономического отдела IV управления, он понял, что в его аппарате есть фронда офицеров, преданная лично выдающемуся зверю. Завербованные в разное время, они информировали его о ходе расследований, о состоянии дел в министерстве, о настроении среди личного состава. Именно поэтому Рольф решил провести проверку среди двадцати "неблагонадёжных" (по мнению Рольфа) сотрудников. Рольф читал составленные Богачем доклады. Из двадцати досье только пять вызвали подозрение. Все пятеро были комиссарами, трое из пятёрки имели отношение к отделу наружного наблюдения, а двое были криминалистами, причём один эксперт-графолог. Но всех их объединяло одно: все они были направлены в V управление в качестве экспертов по делу Мелона ещё в прошлом году. За две недели работы они могли переметнуться. Рольф вызвал секретаря.

— Пишите приказ сегодняшним числом.

Рольф приказал арестовать пятёрку и подвергнуть их "усиленному" допросу.

В кабинет вошёл старший комиссар Банёнис. В руках он держал папку.

— Разрешите?

— Садитесь.

Банёнис раскрыл папку и положил на стол директора протокол допроса Кая. Рольф надел очки и бегло просмотрел десять листов машинописного текста.

— Значит, он раскололся?

— Да. Он рассказал, что в канун налёта к его дяде приходил незнакомец. Он предложил ему за хорошее вознаграждение украсть документы из архива, даже снабдил его краденным пломбиратором. Но что-то пошло не так.

— Это мы знаем.

Рольф перевернул страницу. Он увидел знакомое имя.

— Огюст Ларше...

— Это антиквар, который на Чёрном рынке торговал ворованными вещами, — напомнил Банёнис. — Оказалось, что Ларше приходится Каю крестным отцом. Когда родителей Кая посадили, Ларше воспитывал его как сына.

— Хороший воспитатель, ничего не скажешь. Ему учиться надо, а не воровать. "Украл, выпил, в тюрьму, украл, выпил, в тюрьму" — вот идеал жизни уголовника. Ну ничего, в колонии его перевоспитают. Кстати, вы обыскивали дом Ларше?

— Нет. У нас нет постановления.

Рольф покачал головой. Ох уж эта бюрократия.

— Постановление вам выпишут в канцелярии. Так, что с бараном?

— С самогонщиком? Его даже запугивать не пришлось. Он быстро раскололся в обмен на иммунитет от уголовного преследования. Отпустили под подписку.

Рольф продолжил чтение. К протоколу допроса прилагалось отдельно описание внешности незнакомца. Кай описывал антилопу, примерно тридцати лет, худой, как карандаш, и морда какая-то странная. Рольф узнал незнакомца. Мелон.

Комиссар Банёнис зевнул.

— Почему у вас глаза красные? Вы пили? — поинтересовался Рольф.

— Нет, господин директор, я не спал. — Банёнис снова зевнул. — Было много работы с этой пятёркой.

— Я понимаю, нам все сейчас тяжело, но от вашего расследования зависит судьба всего управления, если не государства.

— Я благодарю Вас за оказанную мне честь...

— Дружище, достаточно того, что я вам всецело доверяю. — прервал его Рольф. Рольф давно знал Банёниса. За десять лет службы Юлиус Банёнис стал его незаменимым помощником, правой рукой. Ждать подлости от такого ценного сотрудника было невозможно, Рольф даже не допускал мысли, что Банёнис может предать его. "Хотя, — размышлял директор, — какой "контрразвечик" контрразведчик, если он не может пойти на такую мелочь как подлость.

Рольф вызвал секретаря и приказал принести досье Мелона. Банёнис удивился, почему делом Мелона занимаемся мы, а не криминальная полиция. Он не стал открыто говорить это Рольфу, только подумал.

Рольф не понимал такого искреннего интереса Яхьи к Мелону. Зачем мобилизовать всю полицию для поимки одно преступника, зачем подключать оперативников тайной полиции? Тут Рольф удивился сам себе. "А ларчик просто открыва́лся". Ответ лежал на поверхности. Мелону нужны документы, а Мелон нужен Яхье. А если это Яхья устроил бойню в архиве? Если это Яхья хотел выкрасть папку под грифом "секретно", а Кай его опередил? Всё возможно. Он не остановиться не перед чем. Если эти документы содержат компромат на выдающегося зверя, то это окажется неубиенной картой против него, и, завладев ими, я смогу управлять Яхьей, как марионеткой, а лучше записать Мелона к себе в актив, тогда утру нос и Яхье и криминальной полиции. Ай да Рольф, ай да сукин сын.

— Мелон, — очнулся комиссар Банёнис. — Странное имя.

Рольф оторвался от бумаг. Видимо, Банёнису и правда надо отдохнуть. Работа в IV управлении почти всегда связана с бессонницей.

— В переводе его имя означает "дыня".

— Почему "дыня"? — удивилась рысь.

— Откуда мне знать? — ответил Рольф, он взял карандаш и начал подчёркивать представляющие для него интерес места в протоколе.

"Дыня — странный плод. Сладкий как фрукт, а растёт на земле, как овощ. Мелон, как дыня, имеет двойственную фруктово-овощную природу, природу хищника и травоядного"...

— Дыня — это огурец. Рано или поздно одна сторона его натуры возмёт верх. — прервал размышления Банёниса Рольф. — Что это вас на философствования потянуло? С усталости?

Банёнис не заметил, что начал размышлять вслух. Рольф понял, что пора заканчивать.

— Мы, разведчики, должны оперировать исключительно фактами, а не софизмами.

— Извините, господин директор.

— Ничего страшного. Вот что: возьмите-ка себе в помощники Богача, он пока ничем не занят, Вам будет сподручнее. А пока идите спать. Вам нужны силы.

— Благодарю Вас, господин директор. Господин директор! Пока я не ушёл, скажите, что делать с тем попом?

Банёнис весь съёжился, втянул шею в плечи и сделал такую мину, какую делаю дети, когда ждут родительской кары за разбитую вазу.

— С попом? — Рольф снял очки и пристально посмотрел на рысь. — А кто порвал ему рясу, кто поставил фингал под глазом, разбил нос?

— Нехорошо получилось, надо бы извиниться... — промолвил Банёнис.

— Ладно, идите спать, утро вечера мудреней. — Рольф закрыл папку с протоколом. — Я сам извинюсь. За ваших балбесов.

Когда Банёнис покинул кабинет, Рольф раздвинул тяжёлые пыльные шторы и распахнул окно. На улице стояла жара. Часы пробили пять. Рольф сидел за столом и пил кофе. Он думал, как действовать дальше.

* * *

Богач пришёл на службу рано. В IV управлении он заведовал отделом перлюстрации. В эпоху цифровизации, когда поток информации возрос в несколько миллиардов раз, а электронное письмо из Австралии в Исландию, минуя пространство, приходит за пару секунд, чтение бумажных писем кажется смешным и бесполезным занятием. Действительно, несколько десятилетий назад служба перлюстрации занимала целый этаж с лабораториями, у отдела имелся собственный архив, в котором хранили особо ценные письма, компрометирующую переписку высокопоставленных лиц, архив образцов почерков сотрудников. Теперь в отдел перлюстрации поступала дипломатическая почта, письма и материалы из других министерств, служебная переписка и тайные послания — всё в интересах государственной безопасности вскрывалось, прочитывалось, запечатывалось и тайно передавалось в фельдъегерскую службу. В отделе Богача в пяти комнатах работало десять сотрудников. В лаборатории за столами одетые в фартуки и нарукавники служащие тайной полиции вскрывали письма. Эта кропотливая работа требует усидчивости и великой аккуратности. Конверты вскрывают "мокрым методом", предварительно растопив клей над струйкой водяного пара, или "сухим": при помощи пинцета лист сворачивается в трубочку и вынимается через клапан конверта. В соседней комнате занимались восстановлением уничтоженных писем и документов. Продажные секретарши выносили агентам содержимое мусорных корзин своих начальников. Богач когда-то давно сам начинал работу в этом отделе, а сейчас он возглавляет его.

Утром Богач проверял внутриведомственную корреспонденцию. По линии министерства внутренних дел пришла директива №8769. Такие директивы министерство рассылало каждый месяц. Приказано составить отчёт о работе отдела и предоставить его в главное управление к концу третьей декады марта. Ничего необычного.

Богач сверял уничтоженный черновик письма атташе понтоведрийского посольства к сотруднику МИДа с оригиналом письма. Атташе подозревали в военном шпионаже. Через министерство иностранных дел он получал секретные сведения о текущей дислокации войск и о снабжении армии. Подлый дипломат не подозревал, что за ним ведут слежку. Эти материалы вкупе с донесениями отдела наружного наблюдения лягут на стол директора тайной полиции.

Богач отдал копию письма и черновик на экспертизу криминалисту Анису ещё на прошлой неделе. Анис был экспертом-графологом. Богач хотел получить заключение Аниса относительно идентичности почерков, однако Анис не пришёл. Секретарь доложил, что Анис вчера на службу не явился, он отсутствовал всю неделю. Богачу показалось это странным. Анис был патологически дисциплинированным, каждый день в течение десяти лет он исправно приходил на службу в одно и то же время. Если он заболеет, то обязательно предупредит начальство. Анис как сквозь землю провалился. Что-то странное творилось в отделе.

Богач продолжил работать с письмом. Новость об исчезновении сотрудника не давала покоя. "Может, он умер или попал в больницу? Всё может быть, жизнь — штука непредсказуемая, ты планируешь весь свой завтрашний день, хотя не знаешь, что будешь делать сегодня вечером. Может, Анис запил? На него это не похоже". Богач перевёл взгляд на директиву. Номер 8769. Богач уже где-то слышал это число, он не мог вспомнить, где и от кого.

В коридоре его встретил старший комиссар Банёнис. Богач шёл на доклад к Рольфу относительно дела атташе.

— Ах вот вы где, у нас мало времени, вы нужны мне. — скороговоркой выпалил Банёнис.

— В чём дело? — спросил Богач.

— Наш шеф поручил мне ответственное задание. Будет хорошо, если вы поможете мне.

Богач согласился. Они прошли во внутренний двор управления. Пройдя через длинный бетонный коридор, они оказались во дворе внутренней тюрьмы. Банёнис подошёл к двери с маленьким окошком. Охранник отдал честь, зазвенел ключами, дверь с грохотом открылась. Они вошли в камеру для прогулок. Бетонная коробка была выкрашена белой краской. Крышу заменяли металлические прутья. Один только вид этой постройки удручающе действовал на арестантов. Им давали понять, что они попали в другой мир, где понятие "свобода" заключалось в разрешении ходить от черты до черты со строго определённой скоростью. Шаг вправо, шаг влево жестоко карался. На полу камеры расстелили брезентовую палатку. Банёнис приказал стянуть брезент. Когда покров убрали, Богач не поверил своим глазам. Сначала он подумал, что это какая-то дурацкая шутка, что его разыгрывают. Он пришёл в себя, когда услышал голос Банёниса:

— Ну, Гофман, хорошо поработали.

Перед ними лежали трупы пятерых сотрудников, среди них лежало тело Аниса. Банёнис подписывал какие-то бумаги. Закончив, он повернулся к Богачу и произнёс победным тоном:

— Младший комиссар Богач, поручаю вам составить отчёт о проделанной операции.

Богач не понимал, что происходит. Он считал происходящее кошмаром. Сейчас он зажмурится и проснётся. Он открыл глаза, но ничего не изменилось. Перед ним лежали бездыханные тела его коллег.

— Бодлер, вы его знали? — спросил Банёнис. Он осматривал трупы.

— Один из наших наружников, я работал с ним когда-то давно. У него была кличка "поэт". — уверенно ответил Богач. Он пытался скрыть своё негодование и страх. "За что?" — вопрошал про себя комиссар. Он не верил, что его коллеги мертвы.

Богач глядел на Аниса. Ласка лежал и смотрел на него остекленевшими глазами. "Неужели это я виновен в их смерти? Неужели я?"

— А я не знал, что у Аниса глаза разного цвета. Как это называется, на языке вертится. — Банёнис пытался вспомнить слово, но ничего не получалось.

— Гетерохромия. — прошептал Богач.

— Точно! — вспомнил Банёнис.

Анис смотрел на них потухшими глазами. Во взгляде ласки застыл вопрос: "За что?"

Богач не пошёл на доклад к Рольфу. Он вернулся в отдел перлюстрации и заперся у себя в кабинете. "Это я их убил, я виновен в их смерти"- повторял Богач. Теперь, читая дело "заговорщиков", он понял, зачем Рольфу нужны были досье сотрудников. Сам того не понимая, Богач подписал Анису и четверым комиссарам смертный приговор.

"Ну что я мог сделать, ну что я мог сделать" — повторял Богач.

* * *

— Тоже мне полицейские, я им головы поотрываю! — сокрушался Рольф, а сам думал про себя: "Ну как можно быть такими бестолочами!"

Перед Рольфом сидел Даниэль Теодулос, приходской священник и настоящая антилопа, которую сотрудники тайной полиции по ошибке приняли за Мелона. Во время ареста шпики-балбесы разбили Теодулосу нос, порвали рясу в районе рукава, а комиссар Аррениус подбил ему глаз да ещё назвал того троглодитом и негодяем. Теперь Рольф в одиночку отдувался за подчинённых.

— Я бы не хотел, чтобы из-за этого недоразумения пострадал кто-то ещё. Ошиблись, с кем не бывает. — добродушно, со скромной улыбкой ответила антилопа. На рукаве его рваной сутаны остались следы запёкшейся крови.

— Вы уж извините, что так получилось, в самом деле неловко, что мои подчинённые такие балбесы, у них же был фоторобот. Я им всегда говорю: прежде чем бить кого-то, сначала убедитесь, что вы будете бить того, кого надо. Но у нас приказы сначала исполняют, а только потом их обсуждают. — Рольф всё время вертел в руках зажигалку, ему было стыдно. Теодулос заметил этот скромную душевную стеснительность лиса и решил его подбодрить.

— Ни в чём не вините себя. Если и есть за что вас винить, так за красивые глаза. А те балбесы наказали сами себя.

Рольф посмотрел на него исподлобья, улыбнулся и спросил:

— Простите, вы курите?

Они сидели во дворике управления. Стояла жара. Рольф чувствовал себя счастливейшим существом на свете. Он курил уже вторую сигарету. Даниэль смотрел на проплывающие облака. Хотя они находились в центре города, было тихо, как в лесу. Ничто не нарушало эту торжественную тишину. Иногда через дворик проходили офицеры, тюремщики, проехал автозак. Проходящие с любопытством смотрели на довольного директора и попа с разбитым глазом и оторванным рукавом. Они улыбались. Наверное думали, что поп отпустил Рольфу все грехи только после парочки тумаков. Даниэль сидел неподвижно и, запрокинув голову, смотрел в небеса.

Ветер с запада принёс чёрную тучку. Она медленно, как амёба, ползла, отпуская серые ложноножки, по голубому предметному столику неба. Тень упала на дворик: тучка закрыла солнце.

— Вечером будет дождь. — сказал Рольф, стряхнул пепел и посмотрел на Даниэля. — О чём вы думаете?

— Я думал о небе. Вы читали "Войну и мир" Толстого?

— Не полностью, так, фрагментами.

— А я читал полностью. Там есть момент под Аустерлицем, когда раненый Болконский падает, роняет знамя, его взор застилает дым сражения. Он видит его. Над ним не было ничего, кроме неба. "Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба". Не знаю, с того ли момента всё началось. Я влюбился в небо. Я стал астрономом.

— Вы астроном? — удивился Рольф.

— Когда-то был им. Но небо я любить не перестал.

Где-то вдали прогремело. С запада ветер нёс массивную чёрную грозовую тучу. Она стеной надвигалась на город. Будет гроза.

— А вы романтик, вы продолжаете восхищаться звёздами, даже когда небо заволокли тучи.

— Восхищаться звёздами никогда не поздно. — Теодулос достал записную книжку и что-то начал рассчитывать. — Видите ли, господин Рольф, такая погода не характерна для конца марта. Лет десят назад я писал диссертацию для института океанографии о влиянии космических факторов на климат планеты и на фитопланктон в атлантическом океане. В этом полушарии календарное лето совпадает с астрономическим. — Он продолжил писать.

Рольф не хотел прерывать Даниэля, тот увлечённо вычислял угол наклона оси вращения Земли. На исписанную страницу блокнота упала капля. Теодулос закрыл блокнот.

— Кажется, дождь начинается, мне пора идти — почтительно сказала антилопа.

— Пожалуйста, только выйдем через чёрный вход.

Они прошли через двор, обогнули клумбу, и вышли к длинному коридору. Он был похож на захаб средневековой крепости. Высокие стены несли на себе решётчатую крышу.

— Мне было бы с вами интересно поговорить на эту тему поподробней, но не сегодня. — Рольф замял конец фразы, он думал, что не увидит антилопу уже никогда.

— Так приходите ко мне завтра вечером в гости и мы с вами поговорим о небе и звёздах, что населяют небосвод.

— В следующий раз...

Даниэль улыбнулся.

— "В следующий раз". Если бы мне платили пятьдесят сантимов каждый раз, когда я слышал эту фразу, я бы стал миллионером. Я часто слышу это от своих прихожан. Никто не хочет меняться, все хотят попасть на небеса окольными путями, то есть как можно проще.

Рольф поразился проницательности Теодулоса. Он хотел выпустить его из управления и выкинуть из памяти как неприятное недоразумение, однако, Рольф удивился себе, он не хотел отпускать Теодулоса. Даниэль вырвал из блокнота лист с адресом.

— Пожалуйста. — он протянул лису листок.

Рольф держал его за рукав порванной рясы. Даниэль почувствовал это и, повернувшись к Эрвину, ждал вопроса. Да, он ждал, когда Эрвин задаст вопрос, он видел в нём готовность к этому. Эрвину чего-то не хватало.

— Скажите, Даниэль, а как вы вообще стали священником, зачем бросили астрономию? — Рольф выпустил из рук рукав сутаны. Даниэль посмотрел на Рольфа, опустил взгляд на мысы его сапог.

— Когда-то давно я работал на радиотелескопе. Мы изучали пульсар в созвездии Циркуля (я запамятовал его координаты). Я обрабатывал приходящие сигналы. Мы не понимали, как возможно существование конкретно этого пульсара, ведь его существование противоречит всем законам небесной механики и астрофизики. И тогда я понял, что мы, учёные, имеем предрассудок относительно познания, мы считаем, что всё в этом мире можно познать с помощью разума. Есть и иррациональная сторона бытия. У неё есть две грани: одна грань чувственная, а другая созерцательная. — Даниэль замолчал, Рольф внимательно слушал его. — Но орган зрения у неё другой.

— Какой же? — прошептал Эрвин.

— В следующий раз... — Теодулос улыбнулся. — Я тороплюсь.

Рольф хотел закрыть дверь, но Теодулос поставил ногу в дверной проём и бегло признёс:

— А если ваш сын заинтересуется астрономией, я с удовольствием обеспечу ему протекцию. До свидания.

Дверь захлопнулась. Рольф был поражён. Он не говорил с Даниэлем о сыне, откуда он знал, что Армин учится на физико-математическом факультете.

Но на этом череда странных событий не закончилась.

— Куда прикажете ехать? — спросил водитель.

— В ближайший книжный — ответил Рольф.

Вечером Рольф погрузился в чтение. Он читал "Войну и мир". Армин не хотел мешать отцу, он думал, что тот работает.

Он постучал в кабинет.

— Пап, по-моему, это тебе.

Армин положил на стол конверт. На нём не было никаких знаков почтовых отправлений.

— Откуда это?

— Нашёл в почтовом ящике.

Эрвин перевернул конверт. Надпись на обратной стороне гласила: "Начальнику Управления статистики Эрвину Рольфу".

Господин Рольф!

Не кажется ли Вам, что в сердце цивилизации и оплота законности завёлся гнусный червь беззакония, который решает, в каком направлении двигаться нашему обществу? Несправедливости надо положить конец! Я располагаю документами и показаниями очевидцев, свидетельствующими о злодеяниях выдающегося зверя и его подельников. Скоро они будут опубликованы во всех газетах и интернет-изданиях. Представьте, какой фурор произведут эти материалы.

Я пишу Вам по двум причинам. Во-первых, Вы единственный, кто способен усмирить Яхью. Так что, когда у масс не возникнет сомнений в порочности кумира, Вы, я в этом не сомневаюсь, нанесёте решающий удар, во-вторых, попади моё письмо представителям уголовной полиции, полностью подчинённой Яхье, я буду уничтожен. Именно поэтому я не подписываюсь.

Кроме Яхьи, у меня есть список имён других преступников. Я готов вручить Вам его лично в руки, но не здесь. За мной следят агенты Яхьи. Я рассчитываю на Ваше понимание.

Искренне Ваш

Доброжелатель.

Рольф несколько раз перечитал письмо. Он понял, что под "доброжелателем" скрывался Мелон. От предчувствия удачи у него заболела голова. Рольф понял, что действовать нужно быстро. Нужно срочно брать Мелона под опеку. Почему я не сделал этого раньше, корил себя Рольф.

* * *

Солнечные лучи проникали через створки жалюзи в спальню. "Бавария" передавала весёлую музыку. Сквозь воздушный эфир до Луиса доносились звуки "Летучей мыши". Когда увертюра закончилась, оркестр принялся играть "Нюренбергских мейстерзингеров". В середине лета в Байройте состоится крупнейший в мире оперный фестиваль, но Луис не мог ждать. Он бы дождался лета, однако события последнего месяца окончательно сломили его. Смерть отца, обязанности по управлению фирмой, предстоящая женитьба — всё свалилось на голову единомоментно. Ему хотелось развеяться.

Надев на голое тело стёганый халат, Луис прошёл на кухню. Особняк в Нюрнберге, в котором он жил, принадлежал известному промышленнику Бользену, старому другу Огумы. На столе не было ничего съестного. Пара немытых чашек с кофейной гущей, стеклянная ваза с засохшими полевыми цветами, пустая бутылка из-под хереса. На полу валялось несколько пробок из-под шампанского. Бользен частенько заглядывал к наследнику конгломерата и давал ценные наставления в области предпринимательства, или Unternehmertum, если по-немецки. Сам Бользен, уходя к Луису, говорил жене: "Моя дорогая Розалинда, а зайду-ка я к нашему дорогому наследнику на рюмку чая!" И действительно, каждый ужин не обходился без доброй кружки пива. "Чтобы не киснуть, надо квасить" — вот формула жизни баварца, которую Бользен знал наизусть. Луис открыл буфет. На верхней полке стояла полупустая бутылка "Мадеры".

— "Собственно, почему полупустая, — спросил сам себя Луис, откупоривая бутылку зубами, — ведь она наполовину полная".

Дубовый стол был завален исписанными листами бумаги. Под столом Луис нашёл пару туфель. Из спальни послышался храп. Храпела Адзуки. Вот уже пятую ночь она билась над гипотезой Римана. Адзуки чувствовала, что истина где-то рядом, но не могла понять, где. Адзуки получила математическое образование в Карловом университете в Праге. Она закончила курс экстерном и уже в следующем году преподавала высшую математику. Но преподавательская деятельность ей надоела, и она бросила науку. Адзуки так и не нашла лучшего применения своему математическому гению. Она страдала.

Луис взял пару листков и попытался прочитать написанное, но ничего не смог понять. Буквы греческого и латинского алфавитов смешались с бесконечным потоком цифр. У Луиса зарябило в глазах. Он смял листок и бросил его через плечо. Адзуки перестала храпеть. Радио, выдав последние аккорды увертюры, замолчало. Только часы, стоявшие в гостиной, продолжали тикать.

Луис перекатывал между пальцами пробку. Пить совсем не хотелось. Он закупорил бутылку и спрятал её в буфет.

Он боялся таких моментов. Оставаться наедине с самим собой было больно. Здесь в Германии он хотел забыться, отдохнуть от накопившихся забот, узнать Адзуки получше в конце концов. Но от себя не убежишь, и Луис понимал это лучше всего.

Он сел и попытался сосредоточиться. И снова Луис мысленно перенёсся в то страшное утро.

Он стоит во дворе полицейского управления. Слева от него стоит директор Рольф, справа — группа офицеров. Перед ним лежат накрытые брезентом тела убитых террористов. Лица застыли в предсмертной агонии. Одежда во многих местах порвана и простреляна автоматными пулями. В тот день мир потерял краски. Луис видел всё как в дыму, сквозь чёрно-белый фильтр. Только лужица крови, которая просачивалась через край брезента, оставалась тёмно-красной. Первый труп. Койот, около сорока лет, охранник исполосовал его автоматной очередью. Погиб сразу. Второй труп. Пантера, около тридцати лет, тело и лицо изуродовано шрамами. Стреляла по машине из револьвера. Скончалась на месте.

— Кто из группы остался в живых, отвечай!

В камере подземной тюрьмы пытали выжившего участника налёта. Тюремщики сломали альпаке два ребра и выбили пару зубов. Когда он терял сознание, избиение прекращали. Врач приводил его в чувство, затем пытку продолжали.

Рольф объяснил Луису, что Алоис Грасс (так звали альпака) в группе террористов был подрывником. Это он изготовил бомбу, это он метнул её в затормозивший кабриолет. Теперь полицейские хотели знать, сколько участников группы осталось на свободе.

Грасс молчал. Его когда-то белоснежная шерсть теперь была бурой от стекавшей крови. Один тюремщик размозжил голову сапогом, кровь заливала альпаке глаза.

Его посадили на стул и сковали руки. Он уже не чувствовал никакой боли, но это опасное обманчивое чувство. Через час его отнесут в камеру, где, придя в себя через несколько дней, он ощутит такую боль, словно у него будет болеть каждая клетка тела.

Лицо опухло от побоев, держать глаза открытыми было трудно, но Грасс попытался их открыть. Он услышал, что рядом с ним поставили стул. Он не видел своего собеседника, но по голосу узнал Луиса.

— За что? За что вы его убили? — спросил его олень.

Грасс попытался ответить. Сложно говорить, когда во рту не хватает пары зубов, а челюсть сводит от боли.

— Это не убийство. Это казнь. Убийство подразумевает право на жизнь. Огума не имел право жить. Мы отомстили ему за нас, за сотни убитых товарищей.

— Не говоришь им, так скажи мне, где остальные террористы?

— Вам нас так просто не победить. Придёт время, и вас сметёт, всех. Ничто не останется безнаказанным. Те, кто возомнил себя всемогущим богом, обречены быть проклятыми, Огума говорил тебе об этом.

— Откуда ты знаешь?

Грасс не мог открыть глаз. Он повернул голову в сторону Луиса и улыбнулся.

— Когда Ян чинил ножку стола, он не поленился вмонтировать пару микрофонов.

Теперь Луису стало понятно, как террористы узнали о планах Огумы. Ему не давала покоя другая мысль. Получается, что Ян намеренно влюбил в себя Валентину, чтобы воспользоваться служебным положением.

— Значит, Ян никогда не любил Валентину. Он всего лишь её использовал.

— Нет, он её безумно любит и страдает из-за своей любви! Но вам этого не понять.

"Нам этого не понять". Радио передавала "Тристана и Изольду". Прелюдия навеяла ему грустные мысли. Он не заметил как на кухню вошла Адзуки.

— Ты не видел мои туфли?

— Под столом.

Адзуки обулась, собрала все свои записи и отнесла их в комнату. На столе под бутылкой хереса лежал конверт. Луис не заметил его под кипой других бумаг. Внутри лежали три билета на оперу "Летучий Голландец". Он удивился. Почему билета три.

— Адзуки, а почему билета три?

Адзуки появилась в дверном проёме и ехидно улыбнулась.

— А это сюрприз. Узнаешь всё в свое время.

* * *

Городская площадь опустела. Всё погрузилось во мрак. Ночь несёт в себе загадку. Вещи, которые при свете солнца кажутся абсолютно понятными и ясными, в темноте приобретают новые свойства, новую природу. Старое здание ратуши, выкрашенное в багровый, днём прекрасно. Оно чем-то напоминает пожарную часть. Это сходство возникло не только из-за цвета здания, но из-за центральной башни, похожей на каланчу. Ночью, когда всё вокруг опутывает тьма, ратуша превращается в чёрного голема, великана из дерева и кирпича. Газовые фонари, еле-еле освещающие площадь тусклым синим пламенем, вытягиваются, устремляются вверх, словно грибы после дождя. Бронзовый памятник какого-то полководца, похожего на Блюхера, стоит перед ратушей на тяжёлой гранитной плите. Скульптор запечатлел его держащим в правой руке маршальский жезл, левой рукой он подбоченился, а взор устремил вдаль к былым сражениям и победам. Вот только во мраке ночи ты, проходя через площадь, будешь уверен в том, что памятник смотрит на тебя, сопровождает тебя взглядом, и даже поворачивает голову в твою сторону. Жуть.

За ратушей, около водостока стояла фигура в чёрном. Натянув шляпу на лоб, он таким образом пытался скрыть свою личность. Он посмотрел на часы. Он кого-то ждал.

Из-за поворота выехал автомобиль, осветил площадь фарами, развернулся и подъехал к фигуре в плаще.

— Поехали в бор — приказал водителю Яхья. Он закрыл стеклянную перегородку. Машина тронулась и, плавно набирая скорость, устремилась в ночную пустоту.

— Снимите ваш камуфляж.

Незнакомец снял шляпу. Богач был несколько взволнован. Он никогда не видел выдающегося зверя и уж тем более не разговаривал с ним. Яхья не ожидал под шляпой и плащом увидеть выдру.

— В этом наряде вы больше похожи на маньяка, чем на полицейского. — заметил Яхья после непродолжительного молчания. — Теперь к делу. Вы хотели видеть меня. И вот я перед вами.

— Да. Я хотел видеть вас. — ответил Богач.

— Но перед тем, как мы начнём, я задам главный вопрос: у вас диктофона с собой нет?

— Нет.

— Я вам верю. Вы здесь по своей воле.

— Да. Если кто-нибудь из начальства узнает о том, что я говорил с вами, меня незамедлительно убьют.

— Продолжайте.

— Я опасаюсь за свою жизнь, за жизнь своей семьи и своих сотрудников. Две недели назад мой непосредственный начальник Рольф дал указание составить досье на группу сотрудников. Через неделю их расстреляли. Я лишился ценного графолога, а вы — последней связи в управлении.

— С чего вы взяли, что расстрелянные комиссары были моими агентами?

Яхья не верил Богачу. Во всяком случает не до конца. Поэтому на встречу он поехал не один, а в составе отряда из пятидесяти мышей, лейб-гвардии выдающегося зверя, которые в случае форс-мажора быстро избавятся от провокатора. Яхья не мог рисковать своим положением. "Он слишком топорно работает. Либо он профессионал, которых хочет всё и сразу, либо дилетант, не знающий тонкостей переговоров. И с чего он взял, что связь была последней?"

— Как вы думаете, — начал Богач свои размышления, — если бы я не нашёл канал связи, по которому Анис передавал вам сообщения из управления, я бы разговаривал с вами?

— Хорошо, допустим, вы правы. Но тоже самое могли сделать шпики Рольфа.

— Вы мне не верите?

— Мне нужны гарантии. Гарантии того, что никто не узнает о нашем разговоре за пределами автомобиля.

Богач ожидал такой реакции. Он понимал, что от компромата, находящегося во внутреннем кармане плаща, зависит судьба не только его, но и целого управления и даже государства.

— Если вам нечего предложить, я буду вынужден откланяться.

Выдра медлил. Он выжидал чего-то, но чего не знал. Его жизнь висит на волоске вне зависимости от того, выйдет он из машины или нет, деваться ему было некуда.

— Хорошо, — начал Богач. — Я дам вам такую гарантию. Но какие гарантии получу я?

— Кто рискует больше: я или вы? — Яхья посмотрел на Богача. — Очевидно, что вы. И в ваших же интересах остаться в живых, не так ли? Единственную гарантию, которую я могу вам дать — это жизнь. Считайте, что вы её получили.

Богач молча достал из кармана конверт.

— Здесь список всех ваших подчинённых и сотрудников, которые связаны с нашим управлением: агенты, доносчики, некоторые из вашей личной свиты.

Яхья открыл конверт. Он знал лично половину списка. Теперь он понял, почему Рольф знает всё обо всех. За каждым шагом выдающегося зверя следили. Любые решения принимались сверху, а Яхье оставили лишь роль символа. Яхье не нравилось быть идеей равенства и братства, воплощённой в жизнь, он сам хотел творить, управлять, править.

— Ладно, я верю вам. — Яхья кивнул Богачу и спрятал список в карман.

— Вот с этого и надо было начинать...

— МНЕ ЛУЧШЕ ЗНАТЬ, С ЧЕГО НАЧИНАТЬ! Имейте совесть, в конце концов я старше вас и по званию и по положению — прикрикнул Яхья, он не ожидал от Богача наглости. Выдра позволил себе расслабиться.

— Извините, господин.

— Чего вы хотите? — Яхья успокоился, в его голосе чувствовалась твёрдость.

— Как я уже говорил я опасаюсь за свою жизнь и за судьбу управления. Мой начальник Эрвин Рольф за десять лет в должности директора превратился во взбесившегося маньяка, который ради достижения "высшей цели" — всеобщего порядка, готов идти по головам, не жалея никого, ни своих, ни чужих. В вашем лице я вижу решение моей, нет, нашей проблемы.

— Чего вы добиваетесь? — Яхья понимал, к чему клонит Богач, но тот тактично умалчивал о сути дела.

— Я хочу, чтобы вы помогли нам "отправить в командировку" нашего горячо любимого Рольфа.

— Как долго он будет в "командировке"?

— Желательно отправить навсегда.

— Это резонно, — запротестовал Яхья. — Такие дела не делаются на ровном месте, вы должны понимать это лучше меня. К тому же наверняка у него есть семья.

— Жена умерла, есть взрослый сын, но вы забываете, сколько семей он оставил без отцов и сыновей. Поймите, очистив общество от этого душегуба, всем станет только лучше.

— Ну, хорошо, допустим Рольф досрочно уйдёт в отставку, но кто займёт кресло директора? У вас есть конкретные кандидаты?

— Точно неизвестно, но все видят наследником Рольфа Юлиуса Банёниса, его правую руку и незаменимого помощника.

— Что вы знаете про Банёниса.

— Рысь, обычный службист, без фантазии, но исполнительный. Простоват, но за этой простотой кроется нечто коварное.

— Кто он по национальности?

— Я не знаю. Говорят, он родился в прибалтике.

— Хорошо, спрошу по-другому: какого он вероисповедания?

— Он католик.

— Больше вам о нём ничего неизвестно?

— Только то, что он всецело и слепо предан Эрвину Рольфу.

Автомобиль проехал через разводной мост. На траверсе виднелись многочисленные баржи. Они не зашли в порт, а дрейфовали в открытом море в ожидании разгрузки. Автомобиль въехал в бор. Водитель вёл машину ровно, напевал что-то себе под нос, но его песню никто не слышал. В потайном отсеке под потолком лежал отряд из пятидесяти мышей, готовых в случае опасности отдать жизни за Яхью.

Они ещё долго обсуждали положение дел в управлении, судьбу Рольфа и кадровые перестановки. Богач чувствовал себя уверенно, половина успеха предприятия было у него в кармане. Осталось лишь обговорить условия сделки.

— Когда Рольф уйдёт с поста директора или мы ему "поможем" уйти, я гарантирую, что наше управление будет подчиняться вам.

— Я надеюсь на это. И последний вопрос: кого вы представляете?

Богач опешил. Сперва он не понял сути вопроса, а потом он, осознав его, понял, каким он был идиотом, когда шёл на встречу один, не заручившись поддержкой лояльных ему лиц. Яхья вне зависимости от исхода сделки будет не заинтересован в дальнейшем сотрудничестве с Богачем. В глазах Яхьи он одиночка, который захотел отомстить ненавистному начальнику.

— За мной стоит отдел перлюстрации с преданными мне сотрудниками, у меня есть несколько агентов в хозяйственном управлении и отделе наружного наблюдения. — Богач блефовал.

Он высадился на площади. Когда Яхья закрыл дверь, на сиденья спрыгнул начальник мышиной охраны.

— Как думаете, он нам ещё пригодиться, он не предаст?

— Он не предаст. Когда им тяжело, они становятся такими податливыми. Те пятеро были ценными, но безынициативными, а этот из шкуры вон готов лезть, лишь бы остаться в живых. Домой! И побыстрей — приказал Яхья.

Почему мы ненавидим предателей? Потому что они приспособленцы? Нет, не поэтому. Предатель как никто другой любит жизнь. Как никто другой он цепляется за любую возможность сохранить её. Любить жизнь — это естественно. Любить жизнь, сидя в застенке — естественно, но неправильно. Парадокс: воин, прошедший огонь и воду, надёжнейший человек, который, не жалея себя, вытаскивал из под пуль и снарядов раненых товарищей, бросался на штыки, голодал в осаде, попадает в одиночную камеру и становится предателем. Но почему? Ответ прост. В окопе, на демонстрации, в лазарете, он окружён друзьями и соратниками, он видел и понимал, за что он воюет. В одиночной камере три на два метра он оставлен наедине с самим с собой. Его ведут на допрос. Его бьют. Истязают. Бьют. Допрашивающий не кричит, он терпеливо повторяет один и тот же вопрос. Потом, не дождавшись ответа, задаёт второй, третий...десятый. Под вечер в камеру входит обессилевший скелет. Снова допрос. Его пытают. Допрашивающий методично, с терпением змеи медленно задаёт один и тот же вопрос. "Пытка, — вспоминал Яхья лекцию доктора Лисичкина, — направлена, во-первых, на то, чтобы в сознании истязаемого не осталось больше ничего, кроме желания как можно скорее пытку прекратить, и во-вторых, чтобы в его сознании сформировалась доминанта, которая так бы иррадиировала на соседние нервные центры, что заглушала бы рассудок. И эта доминанта не что иное как ответ на задаваемый вопрос. Появляется логическая связь: прекращение пытки = ответ на вопрос". Его заставили забыть те идеи, за которые он сражался. Его заставили забыть товарищей. И как тут не полюбить жизнь, единственное, что у него осталось, и как тут не предать. Оставленный один, сломленный, он готов на что угодно, лишь бы ему сохранили жизнь. Говорят, что мы сумма всех наших предыдущих поступков. Предатель — сумма сотен жизней других. Вот почему мы так ненавидим предателей. Мы подвергаем их забвению как они когда-то под гнётом пыток подвергли забвению своих друзей. Вот почему я ненавижу предателей. Вот почему я ненавижу Мелона. Я ненавижу его, потому что он так никого и не предал.

— Не уверен, что это в его вкусе.

— Что значит — не в его вкусе? Это ещё что такое? Это ещё какого хрена?

— Да ничего, Гарри.

— Город, как в сказке, мать вашу! Как может быть сказочный город не в его вкусе?! Каналы, мосты, церкви! Долбаная сказка, и не в его вкусе?!

— Я хотел сказать, что...

— Лебеди там плавают?

— Да, лебеди плавают.

— Там сраные лебеди плавают и они, мать их, не в его вкусе?!

Залечь на дно в Брюгге

Эпиграф

Мы с милёнком у метра

Целовались до утра.

Целовались бы ещо,

Да болит влагалищо!

По вечерним улицам Байройта с оглушительным лязгом пронёсся рейсовый трамвай. Из его окон доносились старинные немецкие песни, крепкий мат и жуткий перегар. Это студенты мюнхенского политехнического отмечали окончание сессии.

Говорят, что разные профессии напиваются по-разному: сапожник — в стельку, пожарный — в дым, а ассенизатор — в говно. Студент четвёртого курса Ганс Касторп, олень по рождению, разгильдяй по жизни и электрик по призванию напился до потери сопротивления. Однокашники долго уламывали его угнать трамвай, но он сопротивлялся, пока умный и коварный Рейнеке, по иронии судьбы тоже лис, не напоил Касторпа. Касторп, неразборчиво матерясь и спотыкаясь, направил свои стопы к каморке с инструментами. Попутно он чуть не поджёг во дворе машину ректора, когда искал вход в общежитие, освещая себе дорогу спичкой днём. Друзья не растерялись. Они взяли под руки пьяного товарища и провели его в депо. Он сел, открыл ящик с инструментами и залез под трамвай. Прошло двадцать минут. Из-под трамвая послышался храп. Касторп, обняв разводной ключ, дрыхнул прямо на рельсах. Его попытались привести в чувство. Тут Касторп вспомнил, что он вовсе не олень, а крейсер "Варяг" и пора давать решающее сражение. "Наверх вы, товарищи, все по местам!" — заорал новоиспечённый броненосец. Пришлось вытаскивать крейсер из-под трамвая за рога. Привели в чувство Касторпа только с помощью спецраствора, который ему насильно влили в горло. Спецраствор включал в себя одну часть егермейстера, одну часть этилового спирта и две капли перца табаско.

Спустя пять минут пьяная студенческая братия на огромной скорости проломила ворота депо и направилась на трамвае по третьему маршруту.

Управление "Блицкригом", а именно так студенты назвали трамвай, единогласно доверили опытному агроному Больцману. Больцман успел нализаться больше всех. Никто не заметил, как он уснул. Пьяный баран рогом зацепил ручку электроакселератора, и "Блицкриг" начал набирать скорость. Трагедию предотвратил осёл Штирлиц, которому друзья в шутку дали прозвище Гауптман Очевидность. Он перехватил управление трамваем.

— Больцман заглох — констатировал Штирлиц.

— Что же нам делать? — спрашивала Штирлица пьяная кодла.

— Наверное, топливо кончилось. — заключил Штирлиц. — Дайте спецраствору.

Когда Больцмана воскресили, он с рёвом "не лезь вперёд батьки" вполз в кабинку машиниста.

"Блицкриг" звенел и гудел, из его окон на брусчатку летели пустые бутылки и окурки. Аккордеонист играл как последний раз в жизни. Козёл Фриц орал:

— Ах, ебливый Августин,

Августин, Августин!

Ах, ебливый Августин,

Что ж ты не спишь?

По рядам ходила фляга огромных размеров, она же гроссканистра. Все по очереди отпивали из неё, а заодно подпевали Фрицу:

— Арго! на ебут под солнцем, нас ебут под звёздами!

Арго! подставляй очко, не то отпиздят вёслами!

Арго! Длина кишка прямая, как дорога млечная!

Арго! Не отъебала б нас галера встречная!

Парус над волной, стонет геморрой,

Срака у гребцов, увы, не вечная.

Тем временем "Блицкриг" молниеносно на всех электрических парах летел в сторону главпочтамта.

— Что мы хотим! — орал срывающимся голосом орёл Зигмунд.

— Мы хотим пива! — громогласно проревели звери так, что стёкла в окнах задрожали.

— А чего мы хотим больше всего?

— Мы хотим свободы немецкому студенчеству! — орал очнувшийся Касторп. Сверкая гирляндой в рогах, которую повесил Рейнеке, он отпил из гроссканистры и завалился на пол.

— Правильно, свободы!

— Так чего же мы ждём? Устроим в Байройте свою студенческую республику!

— Да!!!

— Камрады! Да здравствует первая в мире республика студентов!!! Сначала мы захватим ратушу, затем почту, затем телефон, а затем вызовем девочек!!!

— Урааааааа!!! — закричали студенты и в едином порыве запели "Розамунду".

Трамвай резко затормозил. Стоявшие на площадках потеряли равновесие и, как костяшки домино, упали друг на друга. От толчка верблюд Йохан выронил гроссканистру из трясущихся рук. Её поймал Штирлиц.

— Эй, что за дела?

— Не картошку везёшь!

— Командир, в чём дело? — спросил Штирлиц у Больцмана, которого скотчем примотали к креслу машиниста.

— Кра-крас-ный с-с-с-с-све-т-т. Ехать нельзя. Усё, ферботен шпацирен, фер-фер-ферштейн?

Штирлиц посмотрел в окно. Вдалеке на перекрёстке стояла аптека. Её неоновый крест горел красным.

— Действительно, красный. — подтвердил Гауптман Очевидность.

Больцман листал брошюру, которую нашёл под креслом. Это были правила ПДД. Он искал параграф, в котором описывалось движение трамвая при разрешающем сигнале аптеки, но так ничего и не нашёл. Крест загорелся зелёным.

— Аптека говорит можно, ехай! — скомандовал Штирлиц.

— Яволь!

"Блицкриг" продолжил двигаться к почтамту.

Марек Кукош, уроженец Карловых Вар, соскучился по родине. Он взял у уже нажравшегося в меха Фрица аккордеон и затянул старую чешскую песню:

— У пражского вокзала

Стою я молодой.

Подайте Христа ради

Мне гульден золотой.

Вот господин какой-то,

Прищурив левый глаз,

Пьёт пиво на вокзале,

Как будто напоказ.

Как будто напоказ,

Он, выпячив живот,

Цепочкой золотою,

Виляет взад-вперёд.

Куда спешишь ты, юнкер,

Послушай, не греши -

Налей мне пива чешского,

А после уж спеши.

А лучше ту цепочку,

Которой ты дразнил,

Отдай мне по-хорошему,

Чтоб глазик не косил.

А если будешь спорить,

То ножичком кривым

Я глазик тебе вырежу

И кину детям дворовым.

И будешь бегать ты

И глазик свой искать,

А я, как юнкер толстый,

Цепочкою блистать...

Марек выдал последний мощный аккорд и, приняв от Рейнеке гроссканистру, причастился этилового спирта. Все загрустили, но не надолго. Марек решил подбодрить товарищей ещё одной старой чешской песней, которую он слышал от пана Швейка в трактире "У чаши":

— Шли мы прямо в Яромерь, шли мы прямо в Яромерь,

Коль не хочешь — так не верь.

К ужину пришли мы в местный кабачок.

Мы всю ночь не спали, мы всю ночь гадали,

Как над бабой Катей пошутить.

Музыканты там играли,

Мы там жрали, выпивали,

А потом решили вместе отмочить прикол.

"Схватим её за ноги, свалим, наконец,

И засунем ей в гудок свисток!"

Один лабух с контрабасом

Пнул коленкой Катьку классно

И свисток ей в жопу засадил!

Катька тут же запердела, и свистулька засвистела,

Вот такой у нас прикол!

А лесничий как услышал -

К нам в пивную быстро вышел:

"Что ж вы, братцы, поступили так с моим свистком?

Я теперь свистеть не буду, он в говне, мочи паскуду!"

Так пришлось бежать мне наутёк.

Все оживились и стали подпевать Кукошу. Слова "жопа" и "говно" так воодушевили Касторпа, что он открыл в трамвае форточку, спустил штаны и попытался высунуть голый зад из окна. Но акробатический трюк не удался. Вместо этого Касторп развернулся и высунул голову с горящей гирляндой вокруг рогов. Касторп недоумевал, почему голова пролазит, а жопа — нет, ведь если пролазит голова, то должно пролазить и всё остальное. Он собирался было повторить необычный манёвр, но тотчас обнаружил, что рога не давали втащить голову назад.

Тем временем на задней площадке "Блицкрига" Зигмунд и Йохан бились над пятой антиномией, то есть спорили об отношении шнапса и закуски: сначала пить шнапс и только потом закусывать или же наоборот, закуску запивать шнапсом. В итоге пришли к выводу, что культура пития у разных народов разная, за что немедленно и выпили.

Из-под скамейки послышалось мычание, а затем, страшно матерясь, выполз Бисмарк. Он тоже соскучился по родине.

— У кого-нибудь есть телефон? Мне нужно позвонить домой? МНЕ НУЖНО ПОЗВОНИТЬ ДОМОЙ!

Телефона ни у кого не оказалось. Чтобы успокоить разбушевавшегося Бисмарка, ему дали туфлю.

— Алё, Гудрун? Передай маме, что сепульки кончились даже в Байройте, нету даже по блату. Почему у тебя изо рта пахнет немытыми ногами? Я через трубку чувствую. Алё, алё, алё. Тьфу, неблагодарная.

Бисмарк понял, что сестра не хочет с ним разговаривать.

Касторп пытался засунуть голову обратно в трамвай, но ему мешали увитые гирляндой рога. В это время по БЕРНЕКЕР-ШТРАССЕ проходила немолодая пара волков, Ирма и Юстас. Они наслаждались прекрасной погодой и тишиной провинциального города. Ночной Байройт напомнил Ирме Росток, город детства и молодости. Душистый и такой нежный аромат полевых цветов пробудил воспоминания о далёком детстве. Ирма отошла в сад, а Юстас остался стоять у дороги. Когда мимо него пролетел "Блицкриг" с торчащим из окна Касторпом с увитыми гирляндой рогами, Юстас не поверил своим глазам. Ирма вернулась с букетом цветов.

— Ирма, дорогая, я только что видел, как какой-то олень, обмотав рога гирляндой, высунул голову из трамвая, при этом из трамвая доносились песни...

— Ах, ты, кобелина, уже успел нажраться! Ну я тебе покажу.

Ирма взяла покрепче букетик и стала так отхаживать Юстаса, что тот упал на брусчатку.

Легоши плохо ориентировался в городе. Через час он должен встретиться с Мелоном в погребке "Толстый Фриц" на АЛЬБРЕХТ-ДЮРЕР-ШТРАССЕ, однако волк понятия не имел, где он находиться. Единственно верным решением было идти по трамвайным путям. Легоши и не подозревал, что через пять минут он попадёт в самую нелепую историю в своей жизни.

Штирлиц увидел, что впереди по рельсам кто-то идёт. Штирлиц издал такое мощное "тпру", что трамвай остановился. Легоши услышал грохот и лязг металла позади. Перед ним остановился трамвай с надписью "Blitzkrieg" на правом борту и головой Касторпа из окна.

— Простите, вы не подскажете, как пройти на АЛЬБРЕХТ-ДЮРЕР-ШТРАССЕ? — вымучил из себя на ломаном немецком Легоши.

— Добрый вечер, поцелуй меня в жопу! — по-швабски поприветствовал волка Касторп. Наконец, после долгих мучений он смог вытащить голову из оконной рамы.

Двери трамвая открылись. Из трамвая на площадь высыпали пьяные студенты. Они окружили Легоши. Предводительствовал Рейнеке. По его хитрым глазам было видно, что он что-то затевает.

— Ты не местный? Откуда ты, друг — спросил Рейнеке Легоши.

— Я, я тут проездом — словарный запас Легоши подходил к концу.

— Шутку понял. Куда идёшь?

— АЛЬБРЕХТ-ДЮРЕР-ШТРАССЕ.

— Турист? — догадался Рейнеке.

— Да-да, турист.

— Тогда тебе не помешает небольшая экскурсия.

"Блицкриг" со скрежетом двигался под гору. Легоши сидел среди уже ничего не соображавших зверей. Касторп потерял всякие душевные силы и завалился на пол, предварительно положив голову на колени волка. На задней площадке Йохан и Кукош обматывали мешки с песком синтетической бечёвкой, потом этой же бечёвкой притаранивали их к колёсной паре, которую пьяный Касторп зачем-то забрал из депо.

Снова по рядам пошла уже наполовину пустая гроссканистра. Когда очередь дошла до Легоши, он отказался пить. Когда его начали спрашивать, почему тот отказывается от угощения, Легоши ничего ответить не смог.

— Видимо, он непьющий — догадался Штирлиц.

— Эй, друг, ты непьющий?

— Да — Легоши понял, что от него хотят.

— Вы слышали, он непьющий.

Тут все студенты жутко загоготали. Зигфрида это так рассмешило, что он открыл в трамвае двери и стал блевать прямо на ходу. Рейнеке присел к Легоши.

— Мы, баварцы, считаем, что тот, кто не курит и не пьёт, обязательно балуется под хвост. Ты случаем не пидор?

— Нет!

— Но на пути к этому. — Рейнеке посмеялся над своей глупостью.

Из-под скамейки раздался душераздирающий стон. Между ног у Легоши появилась голова Бисмарка. Он тупо улыбался.

— Всё! Больше не литра в рот, ни дециметра в жопу!

— А, вижу, ты обходишся полумерами, — встрял в разговор Штирлиц, — но знай, мой дорогой Отто, что полумеры хуже бездействия.

— Поцелуй меня в задницу! — промычал Касторп, при этом так дыхнул на Легоши, что у того потемнело в глазах.

"Блицкриг" остановился на высоком холме. Двери трамвая открылись, звери гурьбой выбежали на площадь. Фриц играл на аккордеоне, кто-то пел и при этом не попадал в ноты. Йохан, Кукош и Зигфрид выкатили из трамвая колёсную пару с примотанными к ним мешками с песком. Легоши было интересно, что же они замышляют.

— Дружище, — обратился Рейнеке к волку, — тебе представилась уникальная возможность стать участником самой популярной в Баварии народной забавы "Quo vadis", или дословно "Куда идёшь". Прошу, — Рейнеке указал на мешки с песком, — ложись.

Когда Легоши лёг на тележку, его быстро связали. Легоши думал, что таким образом он попадёт на нужную ему улицу. Он переспросил, точно ли он попадёт на АЛЬБРЕХТ-ДЮРЕР-ШТРАССЕ. Ему ответили, что на этой тележке он попадёт на любую улицу, а при подходящих условиях даже на небеса.

— На небеса... — не успел Легоши понять последнее сказанное слово, как вдруг тележка начала стремительно скатываться с холма. Он удалялся со страшной скоростью, смех и гогот постепенно исчезли. Легоши поднял голову. Впереди он увидел белую балюстраду, ограду набережной. Легоши сжался, зажмурился и приготовился к столкновению. Тележка пробила ограду, и Легоши погрузился в холодную воду Ротер-Майна.

— А с ним ничего не случится? — забеспокоился протрезвевший Бисмарк.

— Завтра из газет узнаем — успокоил его Штирлиц.

* * *

— Легоши, ты меня слышишь?

Перед Легоши в залитой жёлтым светом комнате стоял Тэм. Легоши, конечно, был рад видеть покойного друга, но тот факт, что Тэм — покойник, не давал Легоши покоя.

— Я умер?

— Не-а, тебе рано умирать, фанфик ещё не закончился.

— Фанфик?

— Ну да, — ответил Тэм. — Фанфик — это наш мир, в котором мы существуем. Кстати, этот мир не такой уж и плохой.

— Тебе видней. — ответил Легоши. — Но, по-моему, этот мир какой-то запутанный. У Итагаки было всё куда проще.

— Что ты имеешь в виду?

— Зачем отправлять нас на другой конец земного шара, ведь финальную битву с главным антагонистом можно было провести на чёрном рынке, зачем автор затеял борьбу между Яхьей и государством, ведь этого не было в оригинальной манге, почему в этом мире бухают, как черти. Почему здесь что не диалог, так разговоры о Боге?

— На все эти вопросы ответить невозможно, но поверь мне, наш фикрайтер в разы лучше. Другие фанфики больше похожи на сценарии к порнофильмам. Герои все те же, то есть из одного фэндома, сюжеты разные, а в итоге всё сводится к одному, например в одном фанфике... — и Тэм начал перечислять все возможные формы извращённого секса между двумя разнополыми персонажами и персонажами одного пола, также он перечислил около ста способов мастурбации, несколько приёмов из БДСМ, пару тройку пыток, рассказал про гуро, и напоследок объяснил Легоши как можно достичь оргазма — ...ножкой от стула.

Легоши ничего не ответил. Он только ошарашено смотрел на Тэма. Он не мог себе представить, что существует манга, где он в особо извращённой форме занимается сексом с Гохином.

После минуты напряжённого молчания Легоши негодующе ответил:

— Но ведь нас создали совершенно для другого!

— Ты прав, но, к сожалению, большинство фанфиков и сетевых манг пишутся подростками. А в голове у подростка бардак, в смысле бордель (или порностудия), где работаем мы, герои оригинальных историй. Подросток не пытается осмыслить действительность вокруг себя, он не меняет героев истории, не пытается переосмыслить саму историю, у него даже нет внутреннего диалога с самим собой. У него есть один интерес: вогнать как можно больше дилдо в чью-нибудь задницу. Зато тут не умрёшь девственником, не так ли? Но меня беспокоит другое. Подобные истории пишут далеко не только подростки, но и тётеньки с дяденьками. Мы живём в обществе тотальной мастурбации. Увы, дамы и господа: КОНЕЦ МИРА БУДЕТ ВЯЛЫМ ОРГАЗМОМ!

— Не могут же все поголовно...

— А я и не говорил, что поголовно. Это лишь малая часть фикрайтеров. Верно говорят, что ложка дёгтя портит бочку мёда. Я не умаляю достоинства и заслуг действительно талантливых фикрайтеров, которые по-настоящему стараются. Однако, спрос рождает предложение. Хочешь стать популярным — сделай так, чтобы на твой фанфик дрочили, ведь порно продать гораздо проще, нежели "Критику чистого разума".

Тэм посмотрел на часы.

— Кстати, ты опоздал на встречу с Мелоном.

— Не надо мне было тогда спрашивать дорогу у тех студентов.

— Ты в любом случае опоздал бы на встречу.

— Может тебе известно, что будет дальше? — скептически отнёсся Легоши к утверждению Тэма.

— Нет, я знаю, чем закончиться история, а как она пойдёт дальше, мне неизвестно.

— Тэм, ответь на вопрос, в конце истории мы с Хару будем вместе?

— Да. Но это всё, что тебе нужно знать. А сейчас слушай меня внимательно. Ты попал в неприятную ситуацию и сейчас лежишь на дне Ротер-Майна. Тебя крепко-накрепко привязали к колёсной паре синтетической верёвкой. Через четыре минуты у тебя кончится воздух. Вода мутная, но попытайся нащупать слева от себя в иле ржавый треугольный предмет, часть металлической обшивки крыла мессершмидта. Найдёшь её и перережешь путы. А теперь мне пора идти.

— Тэм, последняя просьба!

— Я слушаю.

— Ты там на небесах передай привет моей маме. Я так по ней соскучился.

Тэм ухмыльнулся.

— Я передам ей привет, но кто тебе сказал, что она в раю?

* * *

Внезапно Тэм исчез, свет погас. Легоши открыл глаза, но кроме чёрной мути вокруг себя ничего не увидел. Он попытался освободиться, у него ничего не вышло, верёвки крепко держали его. Тогда он стал ощупывать пространство вокруг себя. Он лежал на дне, колёса прочно увязли в иле. Легоши погрузил руки в ил. Кроме песка и водорослей на дне ничего не было. Легоши нащупал какой-то предмет. Он попытался вытащить его. Железяка прочно засела в иле. Наконец она поддалась.

Перерезав верёвки, Легоши всплыл на поверхность. Как приятно осознавать себя живым! Течение Ротер-Майна вынесло его на берег.

Город уже спал. Не спали только постоянные посетители погребка "Толстый Фриц" на АЛЬБРЕХТ-ДЮРЕР-ШТРАССЕ.

Легоши снял испачканную в иле рубашку, сполоснул её в реке, выжал и, одев, направился к погребку.

— Полный атас — сказал сам себе Легоши.

В купе поезда Байройт-Нюрнберг сидели двое: Адзуки и солидный господин, лось без рогов. Лось всё время поездки неотрывно читал газету. Иногда он перелистывал страницу. В то мгновение, когда газета не закрывала его лица, Адзуки успела увидеть на носу господина песне в золотой оправе.

Адзуки сидела разбитая. Она не могла поверить, что Джуно поступила так подло. В её маленьком математическом мире сложилось уравнение, где переменная X (Луис) и Y (Адзуки) в сумме давали безбедную, счастливую жизнь. Откуда в этом уравнении появилась переменная Z, Адзуки не понимала. Как бы она не решала это уравнение, Джуно всегда оставалась с Луисом. Чем больше она считала, тем больше убеждалась, что её с Луисом брак был бы обречён. Это логическое заключение породило в её душе брешь, которая с каждой секундой всё ширилась и ширилась. Если долго смотришь в бездну, то бездна начинает смотреть в тебя. У Адзуки заболела голова. Она закрыла блокнот и положила его на стол, предварительно заложив карандаш за ухо. Безрогий господин перелистнул газету. Он закурил сигару. Адзуки долго наблюдала, как клубы голубоватого дыма в воздухе перекатывались, сливались друг с другом, а затем исчезали в открытом окошке. Гул железной дороги действовал на неё успокаивающе.

До прибытия на станцию Пегниц оставалось два часа. Адзуки оставила почтенного господина в одиночестве и направилась в вагон-ресторан. В ресторане, к удивлению Адзуки, никого не было. Столы, накрытые белыми скатертями, пустовали. Есть совсем не хотелось. Она вызвала официанта и заказала горькую ореховую настойку.

— Извините, фройляйн, но, согласно директиве, мы не можем подавать алкоголь без какой-либо закуски, — в голосе официанта чувствовалось по-немецки вымуштрованная исполнительность. — Возьмите хотя бы бутербродов на двести марок, — предложил он.

Адзуки поняла, что спорить с образцовым официантом, породистым догом, было бесполезно. "Бутерброды так себе закуска, — подумала она, листая меню. — Ай, будь, что будет".

— Тогда к ореховой принесите, пожалуйста, две порции салата оливье.

— Слушаюсь — официант, не задавая вопросов, поклонился, развернулся по-армейски и ушёл на кухню.

Через десять минут Адзуки при помощи двух вилок уминала оливье за обе щеки. На салфетке, которую она перед трапезой заткнула за воротник, вырисовывалось целое майонезное море, в котором плавали нарезанные из моркови морские звёзды, листья от салата и гороховые жемчужины. Адзуки ела с таким аппетитом, что кельнер глядел на неё с известной долей любопытства. Он ещё никогда не видел такого голодного зверя, однако Адзуки была не голодна. Ей надо было что-то делать со своим горем. Спустя полчаса от оливье осталось полсалатницы. Адзуки остановилась. Она глядела на литровую бутылку ореховой настойки. Олениха вспомнила "Фауста" Гёте, которого прочитала по совету профессора Лукаша:

— Бутыль с заветной жидкостью густою,

Тянусь с благоговеньем за тобою!

В тебе я чту венец исканий наш.

Из сонных трав настоянная гуща,

Смертельной силою, тебе присущей,

Сегодня своего творца уважь!

Взгляну ли на тебя — и легче муки,

И дух ровней; тебя возьму ли в руки —

Волненье начинает убывать.

Адзуки открыла заранее откупоренную официантом бутыль и взяла хрустальный стакан.

— Пожалуй-ка, наследственная чаша,

И ты на свет из старого футляра.

Я много лет тебя не вынимал.

Адзуки осушила первый стакан. Закусив оливье, она налила себе второй стакан. Кельнер за шторкой начал облизываться. Первый раз в жизни он видел, как гость ест с таким аппетитом. Хотя официант и был воспитан в строгой пуританской морали с присущей ей прусскими добродетелями, его терпение подошло к концу. Он прибежал на кухню, где повар остужал уже готовых карпов в сметане, достал бутыль анисовой водки, осушил две рюмки и закусил уже остывшей рыбкой. Повар не поверил своим глазам.

— Ганс, какая муха тебя укусила?

— Вон, сидит за третьим столиком, иди, глянь. — ответил официант, мерзко чавкая. С подбородка кельнера стекала сметана.

Повар вернулся, протёр лоб фартуком, осушил стакан анисовой и сам закусил карпом.

Спустя час бутылка ореховой опустела. До прибытия в Пегниц оставалось тридцать минут. Адзуки промокнула губы, кинула заляпанную салфетку в пустую салатницу и вызвала официанта.

— Кельнер, счёт!

Когда появился официант, она сидела, запрокинув ногу на ногу. Кельнер положил перед ней счёт, забрал салатницу и пустую бутылку и хотел было уйти, но почувствовал на себе пристальный взгляд. Повеселевшая Адзуки с любопытством смотрела на вымазанный в сметане подбородок официанта.

— Дурашка — игриво произнесла Адзуки и щёлкнула кельнера по носу зубочисткой.

Когда она вернулась в купе, лось без рогов читал газету. Адзуки плюхнулась на кресло напротив лося и уставилась на его безрогую голову. Где-то она уже видела этого господина.

— Простите, — обратилась она к лосю, — вы случайно не господин Дворжак, директор банка "Бавария"? Просто вы на него жуть как похожи.

Адзуки облокотилась на стол. Ореховая ударила ей в голову.

Господин ничего не ответил. Адзуки продолжила:

— Не судите строго, но я читала в одном научном журнале, что на рост рогов у оленей и лосей влияет образ жизни, а один андролог рассказывал мне, что рога перестают расти из-за сильного душевного потрясения в первые шесть недель после рождения...

Тут произошло нечто ужасное: безрогий господин вскочил и заорал на Адзуки:

— Марш отсюда, скотина! — и лось вышвырнул её из купе.

Адзуки стояла напротив закрытой двери и возмущалась:

— Подумаешь, ошиблась! Сказал бы сразу, что не Дворжак, зачем же за шкирку и за дверь.

Не зная, чем занять себя, Адзуки стала ходить взад-вперёд по коридору. Тут её взгляд упал на стену. Между дверями пятого и шестого купе висел красный рычаг, стоп-кран. Теперь стоп-кран стал для пьяной оленихи центром вселенной. Ей было крайне любопытно знать всё о каждом аспекте существования этого длинного красного ребристого предмета.

— Простите, а что это за штука? — спросила Адзуки у проходящего мимо проводника.

— Это стоп-кран. — авторитетно, со знанием дела ответил проводник и положил руку на красный рычаг.

— Как интересно, — ответила Адзуки и схватила стоп-кран. — А для чего он нужен?

— Стоп-кран — это аварийный тормоз. Он через все вагоны соединён с локомотивом, и в случае экстренной ситуации достаточно потянуть за него, чтобы остановить весь поезд.

Непонятно, как получилось, что рукоять стоп-крана оказалась внизу, и поезд остановился.

Из вагонов спешно начали выпрыгивать пассажиры. Они выкидывали пожитки из окон. Начальник поезда дал свисток. Пассажиры успокоились и разошлись по вагонам.

Адзуки отрицала, что это она опустила стоп-кран, ведь и проводник держал руку на рычаге. В итоге Адзуки выписали штраф в две тысячи марок. Адзуки платить не собиралась, она считала, что кондуктор намеренно опустил стоп-кран, чтобы выставить её дурой. Тогда начальник поезда пригрозил, что ссадит её с поезда в Пегнице, если она откажется платить. Тучи начали сгущаться.

* * *

На вокзале города Пегниц, куда прибыл поезд, творился самый настоящий бардак. Диспетчер из Мюнхена по ошибке направил грузовой состав на север страны, и семьдесят вагонов хмеля, которые ждали в Карловых Варах, прибыли в Пегниц. Грузовой поезд создал затор. Из-за пробки движение в Нюрнберг прекратилось. Диспетчеры соседних городов в спешке стали перенаправлять пассажирские составы в обход Пегница. Телефон директора станции разрывался. Ему ежеминутно докладывали о ситуации на соседних направлениях. Старожилы вспоминали, что последний раз такое столпотворение было во время войны. Тогда поезда с солдатами на станции могли задерживать до недели. Теперь всё повторяется, только вместо солдат — семьдесят вагонов отборного хмеля, предназначавшихся для пивоварни в Карловых Варах. Директор не спал вторые сутки, а телефон всё звонил и звонил. "Ах, если б поезда умели летать" — причитал директор, осушая добрую кружку тёмного пива. Он не знал, что через минуту на его голову свалится гроза салата оливье и неплательщица Адзуки.

В кабинете директора Адзуки повторила свою душераздирающую тираду о проклятом стоп-кране и о кондукторе-негодяе, который нарочно выставил её дурой. От Адзуки несло как от заводского рабочего утром в понедельник. Директора передёрнуло. Он встал и отошёл в самый дальний угол кабинета. Адзуки не понравилось его поведение.

— Кудай-то вы от меня убегаете? Кудай-то вы от меня убегаете?

— Прошу, фройляйн, не дышите на меня.

— Что ж вы мне прикажете, совсем не дышать?

Их разговор прервал внезапно ворвавшийся в кабинет диспетчер с телефонной трубкой. Он был чем-то взволнован.

— Господин директор, на третьем пути поезд сошёл с рельсов!

— Я не давал такого распоряжения...как сошёл с рельсов?!

Директор выгнал всех из кабинета. Пришлось Адзуки дожидаться на улице. Её караулил ефрейтор дорожной полиции и дежурный поезда, который всё время увещевал олениху уплатить штраф. Мимо них прошёл незнакомец. Он невольно подслушал жаркий спор. Господин подошёл к троице.

— Клянусь, я ни в чём не виновата. — плакалась Адзуки.

— И всё-таки штраф нужно уплатить! — настойчиво произнёс дежурный.

— Я уверен, что это дама невиновна, произошла дурацкая ошибка, — сказал высокий господин в шляпе и плаще. — Я заплачу за неё.

Адзуки не знала, как благодарить спасителя. Он узнал, что она поездом едет в Нюрнберг, что поезд задержится на станции до вечера и что делать, в сущности, ей нечего. Тогда он предложил вечерком ей хорошенько отдохнуть в местном ресторане-кабаре "Две лыжни". Незнакомец имел определённый интерес к Адзуки, а точнее к её молодому телу. "Candy is dandy, but liquor is quicker" — прошептал незнакомец, провожая взглядом до вагона олениху.

Адзуки вернулась в купе. Она завалилась на диван и проспала до самого вечера.

Наступило пять часов. У "Двух лыжней" стоял незнакомец и ждал, когда придёт Адзуки, но Адзуки в назначенный час не появилась. Вместо "Двух лыжней" Адзуки направилась в кабаре "У весёлого альпиниста".

Она пришла в самый разгар веселья. На сцене артистки исполняли песню Марики Рёкк из фильма "Девушка моей мечты". Все танцевали. Не танцевал только один лось, он сидел за барной стойкой и потягивал коньяк. Стоит ли говорить, что и в этом злачном месте Адзуки нажралась в нуль.

Теперь она лежала на стойке и смотрела на мощные лосиные рога. Лось знал, что им заинтересовалась олениха. Он сидел на месте и, по-видимому, кого-то ждал. Через минуту завязался разговор.

— А вот нас, математиков, считают сухарями, а ведь мы тоже умеем любить, клянусь Лейбницем. — сетовала Адзуки на нелёгкую судьбу.

— Да-да — холодно поддакивай ей лось. Он постоянно оборачивался в сторону зала в надежде увидеть знакомое лицо.

Адзуки потянула его за рукав пиджака.

— Хочешь я тебе здесь распишу пару формул? — Адзуки достала автоматический карандаш и принялась выводить на салфетке знаки, отдалённо напоминающие интеграл.

— Вот тебе мелок, иди на улицу, напиши там пару формул, я тебя догоню.

— А ты не уйдёшь? Поклянись, что не уйдёшь.

— Чтоб я сдох!

Адзуки кривой походкой направилась к выходу, но вспомнила, что забыла пальто на вешалке возле стойки. Когда она вернулась, то увидела, что лося и след простыл.

— Хам! — сказала Адзуки и вышла из кабаре.

Внезапно вдали она услышала сигнал отходящего от перрона поезда. Она поспешила на вокзал, но было уже поздно. Поезд ушёл. Все вещи и документы с деньгами остались в купе, а денег на покупку билета до Нюрнберга у неё не хватало. Адзуки ходила вдоль перрона. Она не знала, что делать. Пьяная, без денег, в незнакомом городе, что может быть хуже. Несмотря на конец мая, вечером в Пегнице становится довольно прохладно. Адзуки подняла воротник пальто и вошла в привокзальное кафе. Покупать она ничего не собиралась. Тут её взгляд упал на стойку с газетами рядом со входом. Около газет лежали буклеты с дорожной картой Баварии. Вот она находка! Если Нюрнберг не идёт к тебе, то ты сама идёшь к нему. Адзуки взяла один буклет и развернула его на странице Байройт-Нюрнберг. Она доберётся до Дюрерштадта без всяких поездов своим ходом.

— Вперёд марш! — скомандовала Адзуки.

И ноги понесли её к новым приключениям.

* * *

Между Пегницем и Насницем лежало порядка пяти километров. Города соединяло шоссе, по обочине которого уверенным шагом двигалась Адзуки. Она напевала себе под нос арию Виолетты:

— Но я быстрей цветы продаю,

Когда простую песню пою.

И кто услышит песню мою,

Обязательно купит букетик.

По вечерам в лучах фонарей,

Стою всегда у светлых дверей,

Я верю, что фиалки лесные

Сюда принесла я не зря...

Через час Адзуки стояла на центральной улице Насница. Она не могла понять, куда ей двигаться дальше. По карте она двигалась в противоположном направлении, то есть от Нюрнберга. "Все дороги ведут в Рим" — подумала Адзуки и продолжила двигаться заданным курсом.

У Пферрафа голос рассудка начал стучать в проспиртованный мозг оленихи. Сперва это были лишь сомнения насчёт верности выбранного направления, затем она засомневалась в своём решении идти до Нюрнберга пешком, а потом сомнения добрались и до скоропалительного решения покинуть Байройт из-за проклятой обольстительницы Джуно. Но стоило ей вспомнить бывшую подругу, как все сомнения, словно роса на утреннем солнце, испарились одномоментно. Адзуки решила во что бы то ни стало попасть в Нюрнберг, причём с любой стороны света, ведь если идти в обратном направлении, то, обогнув земной шар, можно попасть в нужную точку.

Не доходя до Михельфельда километра, она встретила старого шарманщика.

— Куда идёшь, милочка? — поинтересовался старик.

— В Дюрерштадт, дедушка.

— А документы у тебя есть?

— Нету, дедушка.

Шарманщик удивился. Он подумал, что Адзуки — проститутка, и в Михельфельд из Пферрафа она идёт работать по "профессии".

— Что ж ты, деточка, у нас в Михельфельде запретная зона, тебе туда нельзя, особенно без документов. Полиция тебя сразу арестует. Ты лучше обойди нас стороной.

Шарманщик указал Адзуки на карте лес Фельденштайнерфорст, через который проходит дорога прямо на Нюрнберг.

— Ты только не иди через Оттенхоф, там тоже запретная зона. А в самом городе самая злая полиция в районе.

Адзуки поблагодарила старика, спрятала карту в карман и направилась в тёмный бор.

С момента начала путешествия прошло четыре часа. Адзуки двигалась через тёмную, холодную чащу. Чем дальше в лес она заходила, тем темнее становилось. Вскоре огни города начали тускнеть, а потом и вовсе исчезли. Адзуки осталась в полной темноте.

Она вышла на лесную поляну. Над головой открылось звёздное небо. Кругом тишина. Адзуки посмотрела вверх. С небосклона ей улыбалась полярная звезда. "А всё-таки я иду в Нюрнберг" — подумала олениха.

Адзуки шла через густые заросли. Полярная звезда стала для неё путеводным маяком, который вывел бы её на большую дорогу, а там и до города недалеко. Внезапно земля стала небом. Адзуки не заметила выступавший из земли корень дерева и споткнулась. Она покатилась с холма. Ещё мгновение, и Адзуки сидит на дне оврага вся в траве и опавших листьях. Небо предательски погасило последние огоньки звёзд тяжёлыми дождевыми тучами.

Тут у Адзуки заурчал живот. Четырёхчасовой марш на свежем воздухе пробудил жуткий аппетит. Адзуки огляделась по сторонам. Вокруг неё на десять километров расположились деревья, обросшие мхом, и кустарники. Адзуки сорвала мох и попыталась его пожевать, она думала, что если в Финляндии спокойно едят мох, то и ей он придётся по вкусу, но она не оценила богатого земляного купажа. Под деревом Адзуки нашла здоровенный гриб. Подберёзовик манил её большой вкусной шляпкой. Гриб ей пришёлся по вкусу, олениха стала искать под ногами съедобные грибы. Около пня Адзуки нашла пять опят. Она быстро собрала их и съела. Наконец, утолив голод, она продолжила путешествие к большой дороге. К тому времени тучи рассеялись, и на небе появились огоньки звёзд. Всё было хорошо, Адзуки уверено шла по полярной звезде через лес, деревья которого приветливо махали оленихе щупальцами, звёзды на небе водили хоровод, а само небо приобрело сначала фиолетовый оттенок, а потом стало переливаться всеми цветами радуги. В лесу стало светло как днём.

— Это были не опята — сообразила Адзуки, но было уже поздно.

Внезапно она услышала голоса. Голоса звали её.

— Адзуки, Адзуки!

Она слышала их сверху, снизу, справа, слева — со всех сторон. Ей овладел первобытный страх. Краем глаза Адзуки заметила странное движение. Слева двигалось бесформенное существо. Оно что-то шептало. Впереди между деревьями появились странные огоньки. Их число росло, шёпот всё усиливался, и Адзуки казалось, что огоньки двигаются на неё.

— Адзуки, помоги нам. — шептали сущности.

Тут Адзуки не выдержала и из последних сил рванула через густые заросли. Духи преследовали её. Она спотыкалась, падала, снова спотыкалась и снова вставала. Адзуки не заметила, что изорвала об кусты пальто. Она выбежала на поляну и остановилась. Перед ней появились огни. Она попятилась назад. Огни были со всех сторон. Они начали приближаться к ней. Она отчаялась, села на землю и закрылась руками.

— Пошли вон!

Адзуки услышала грубый басовитый голос. На поляну, размахивая кадильницей с благовониями, вбежал старый кабан.

— Пошли вон, неприкаянные!

Духи закружились вокруг старика, залепетали что-то на непонятном языке, а затем растворились в воздухе.

* * *

В костре, над которым висел котелок, приятно потрескивали сухие веточки. В котелке варились грибы. Ароматный бульон кипел, кусочки грибов то всплывали на поверхность, влекомые пузырьками воды, то тонули, переворачиваясь в кипящем водовороте. Старик достал деревянную ложку, зачерпнул немного бульона, попробовал, нахмурился, достал из ветхой сумки тряпичный свёрток с солью и кинул щепотку в котелок.

Адзуки сидела у костра и внимательно рассматривала своего спасителя. Из-под посеревшего от времени плаща, капюшон которого кабан-старик натянул на голову, виднелась тёмная туника, подпоясанная плетёным шнуром. Её полы доходили до самых щиколоток. Плащ у горла заколот длинной железной фибулой, напоминающей по форме секиру. Рядом лежала тряпичная сумка такая же ветхая как и одёжа незнакомца. Старик открыл кадильницу, которая всегда была у него под рукой, и положил внутрь пару угольков.

Адзуки посмотрела на небо, но кроме густой темноты ничего не увидела. Тьма окутала полянку. На мгновение ей показалось, что весь мир исчез. Только костёр, освещавший небольшой участок земли, она, котелок с грибами и старый кабан — вот и вся вселенная.

— Я знаю, ты хочешь спросить меня, кто я такой. — начал старик.

Адзуки удивилась проницательности незнакомца, она только хотела спросить его об этом. Старик словно читал мысли.

— Я друид и давно живу в лесу вдали ото всех. Здесь я нашёл последнее пристанище после долгих скитаний.

Друид достал ложку и размешал получившийся бульон.

— Вам, наверное, много лет.

— Я и сам не помню, сколько мне лет. Помню, в тот год, когда мне исполнилось двадцать, некий полководец в лесу на севере за много вёрст отсюда устроил великое побоище. Тогда племенной народ, называвший себя херусками, подкараулил вражье войско на походе. Говорят, что враги от такого удара не смогли оправиться и больше не покушались на земли херусков на востоке.

— Скажи, старик, а что это были за огоньки на поляне?

Друид отложил ложку, достал из сумы трубочку. Забил её махоркой, прикурил от лучинки, и, выдохнув клуб горьковатого дыма, начал свой рассказ:

— Эти огоньки — духи минувшего октоберфеста. Когда-то они были живыми, как я и ты. Они не знали, что платить надо не только за закуску, но и за пиво. Баварские пивовары прокляли незадачливых туристов. Когда гуляния закончились, пьяные туристы заблудились и замёрзли в октябрьском лесу. Теперь их неприкаянные души вынуждены слоняться между деревьями, и нет им покоя.

— И как же им помочь? — Адзуки стало жалко лесных духов.

— Чтобы упокоить души, нужно чистой душой и сердцем девице принести в Баварский парламент десять марок чистого золота. И тогда они найдут свой покой.

Они приступили к трапезе. Адзуки никогда не ела ничего вкуснее. Грибной суп показался ей самой вкусной пищей на свете. Деревянная миска приятно грела колени.

— А что привело тебя в дремучую чащу? — поинтересовался друид.

— Я заблудилась, — с грустью ответила Адзуки. — Шла из Пегница, где опоздала на поезд, пошла через лес и встретила вас.

Она потупила взгляд. Адзуки протрезвела и начала понимать, что совершила самую глупую ошибку — пойти через тёмную чащу ночью может либо опытный лесник, либо пьяная самонадеянная дурочка. Она посмотрела на друида. Тот сидел и курил трубочку. Адзуки ожидала от старика назидательной речи, издёвки или какого-нибудь урока, но тот тихо сидел у костерка и наслаждался махоркой. Внезапно в голову Адзуки пришла идея. Она ещё долго сомневалась, прикидывала лучшие формулировки. Наконец Адзуки решилась:

— Простите, вы старый, мудрый зверь, не могли бы вы дать совет?

— Что тебя интересует?

— Мне кажется, что меня никто не любит. Вот, к примеру, мой жених совершенно меня не любил. Он ушёл к другой. А я, как дура, побежала через лес.

— Твоё отчаяние мне понятно. Я в делах любовных не силён.

Он затянулся. Адзуки уже было отчаялась, но друид выдохнул горьковатый дым, отставил от себя деревянную миску и продолжил.

— Помню, что жил когда-то давно царь Ирод Великий, а у Ирода была жена. Та купалась в роскоши и богатстве, ничто не было у неё в недостатке, а её слово было для подданных законом. Но вот для Ирода пришли тяжёлые времена, он попал в немилость римскому императору, Ирод Великий вынужден был отправиться в ссылку. Жена его не бросила. Она одна разделяла с ним горести и печали.

— Я слышала эту историю. По-моему, она осталась с ним ради богатств. Всё-таки, Ирод Великий.

— Ирод лишился всего, кроме титула и верной жены. Только она осталась для него главной драгоценностью.

На ум Адзуки пришла опера "Летучий Голландец" Вагнера, любимая опера Луиса. Она никак не могла понять, почему Сента бросилась со скалы, ведь разумно было бы остаться с Эриком. Вот загадочная природа любви. Адзуки знала, что брак с Луисом должен стать браком про расчёту, она не оставляла надежды, что Луис полюбит её не сразу, но со временем. Все надежды рухнули в тот вечер в саду, где Луис и Джуно признавались друг другу в любви. В душе Адзуки желала ей смерти. Бессильная злоба, не находившая выхода, подтачивала олениху изнутри. Верно говорят, что ненависть — чувство разрушительное, только вредит оно ненавидящему. В душе Адзуки ненависть, не найдя выхода, перерастала в грусть, а грусть от беспомощности и потерянности — в отчаяние.

— Не грусти, — начал успокаивать её старик. — Вспомни мудрость царя Соломона: "И это пройдёт". Не стоит расстраиваться.

— Ничто не пройдёт. — почти плакала Адзуки.

— Маленькая глупая девочка, — произнёс старик, — время лечит всё, даже самые глубокие раны. Да и мудрость приходит со временем.

— Я тоже хочу быть мудрой. — сказала Адзуки.

— Тогда перестань плакать. Я дам тебе три совета, а ты уже реши сама, как ими воспользоваться. Первый совет: мудрец никогда не смеётся и никогда не плачет, будь то победа или поражение, мудрец оценивает всё согласно своему разумению; второй совет: мудрец никогда не плывёт ни по, ни против течения, мудрец плывёт туда, куда ему надо; третий совет: не дай себя обмануть. И будет тебе счастье.

Вполуха слушала Адзуки наставления мудрого друида. Веки её опустились, и она заснула тихим, мирным сном.

Проснулась Адзуки рано. Она огляделась по сторонам. Друид исчез. Костёр давно потух. Адзуки встала, отряхнула с себя сухие листья и расправила платье. В воздухе чувствовалась необычайная свежесть. Кроме шелеста листвы она услышала шум автомобильных двигателей. Значит, неподалёку через лес проходит дорога. Адзуки направилась на шум и через пять минут вышла к автобану. Ещё через час она вышла к городу Пегницу, тому самому Пегницу, из которого она вышла двенадцать часов назад. "Не может быть, чтобы я не попала в Нюрнберг". — уверенно сказала Адзуки и двинулась по дороге.

* * *

А в это время в полицейском участке номер пять проснулся гауптман Шнайдер. Он продрал глаза, встал и попытался пройти по кабинету. В голове его роились мысли, они сплетались в многочисленные узелки и окончательно запутывались в гордиевы узлы. Проще говоря, капитан Шнайдер страдал от сильнейшего похмелья. Завтра в участок нагрянет господин оберст с проверкой, а в околотке творится форменный беспорядок. Шнайдер поднял с пола какую-то бумагу. Это было секретное распоряжение, касавшееся борьбы с проституцией в Пегнице и прилежащих областях. На листок кто-то наступил, на нём остался отпечаток сапога. Шнайдер сложил листок пополам и спрятал его в нагрудном кармане мундира. Медведь открыл шкаф, достал с нижней полки банку солёных огурцов и принялся пить рассол. Мысли стали приходить в порядок. Шнайдер вызвал на доклад фельдфебеля, барсука Бормана.

Борман пришёл на службу с бодуна. Барсук был опытным пьяницей и не хотел сердить начальство, а поэтому перед тем, как идти на доклад к Шнайдеру, он вызвал ефрейтора Вульфа, молодого, высокого и тощего оленя.

— Так, подойди ко мне, — приказал Борман.

Вульф стал перед фельдфебелем. Борман набрал в лёгкие воздух и дыхнул на Вульфа. У ефрейтора потемнело в глазах.

— Чувствуешь? — спросил Борман.

— Так точно, — ответил олень. Он протёр слезившиеся глаза рукавом.

Борман сделал три шага назад. Затем он дыхнул в сторону Вульфа. Вульф снова уловил сильный перегар. Борман сделал ещё три шага. Снова дыхнул он в сторону оленя. На этот раз Вульф ничего не почувствовал.

— Всё, ближе, чем на шесть шагов, к Шнайдеру подходить не стану.

Он взял папку зелёного цвета с докладом, застегнул мундир на все пуговицы, отдал честь портрету министра внутренних дел, открыл дверь в кабинет и вошёл внутрь.

Шнайдер сидел за столом и держался за голову:

— Господи, как мне нехорошо. — причитал медведь.

— Разрешите! — громко спросил Борман.

— Ой не кричите! И так голова раскалывается, вы ещё орёте.

Борман закрыл дверь и стал около входа.

— Ну, как прошла ночь? — спросил Шнайдер. Он помешивал ложечкой кофе.

Борман подошёл к столу начальника, развернулся и отчеканил шесть шагов.

— Разрешите рапортовать, герр гауптман, — он раскрыл папку и принялся читать доклад.

Шнайдер вполуха слушал рапорт Бормана. Снова мысли стали путаться в узелки. Медведь открыл ящик стола, достал оттуда маленькую бутылочку рома и, пока Борман не видит, влил пару ложек в чашку. "Господи, как болит голова, — мучился Шнайдер, — ещё завтра придёт полковник, а у меня ничего не готово". Взгляд его упал на бюст Отто фон Бисмарка. Гауптман использовал бюст в качестве пресс-папье. В голове Шнайдера всплыл урок истории, а точнее франко-прусская война. Шнайдер задумался. Ну конечно, осенило медведя, ему нужна маленькая победоносная война, которая затмила бы бардак в участке, что-то такое великое, что полностью бы переключило внимание полковника. Да, в случае Шнайдера, это мог бы быть арест особо опасного преступника, маньяка, наркодилера или террориста. Но где найдёшь такого за одни сутки? Голова стала болеть сильнее. Медведь впал в уныние.

— Итого, за прошедшие сутки было задержано двое за мелкое хулиганство, двое за попытку кражи тележки из супермаркета... — Борман читал доклад сухо, как церковный служка читает псалтирь. — Ещё у нас сидит один хорёк за спекуляцию лотерейными билетами. — Борман кончил читать доклад.

Шнайдер залпом выпил чашку кофе, поморщился и исподлобья посмотрел на барсука. Тот стоял в по стойке смирно, при этом папку держал под мышкой.

— Это всё мелко, неинтересно, — простонал Шнайдер. — Какие-то глупости: хулиганьё, ворьё, барыги. В этом нет ничего такого, такого... — и он воздел руки над головой, но выразить словами, что же такого не хватает, Шнайдер не смог.

Борман покопался в папке и нашёл протокол ареста Фридриха Герштекера.

— Чуть не забыл, — начал Барсук, — вчера наркополиции удалось перехватить крупную партию кокаина, а мы арестовали некого Герштекера...

— Так-так, — заинтересовался Шнайдер. — Это что-то новенькое. На плечах он представил плетёные погоны майора.

— ...он проходил по линии Интерпола...

Медведь представил себе одну звезду на плетёных погонах подполковника.

— ...и курировал транспортировку в Германию около тонны кокаина...

Шнайдер представил себе две звезды на плетёных погонах полковника, которые он получит за это дело. В фантазии медведь уже витал в облаках в золотых плетёных генеральских погонах и в генеральском мундире. Он стоял у ворот вечной славы, а полицейские отдавали ему, генералу полиции Рихарду Шнайдеру, честь.

Борман опустил гауптмана с небес на землю, заявив, что сегодня вечером он отпустит Герштекера, так как его задержали по ошибке в ходе плана-перехвата, а настоящего наркодилера арестовали ещё на границе в Саарбрюкене.

— Ладно, ступайте, — приказал он фельдфебелю.

Когда Борман закрыл дверь, Шнайдер достал из сейфа бутылку коньяка и выпил одну рюмку.

Борман вздохнул с облегчением: "Пронесло". Сколько раз барсук давал обещание бросить пить, столько он их и нарушал. "Бери пример с меня, — говорил Борману его лучший друг Отто, — у меня уже двадцать раз получалось". И действительно, у Бормана получалось скверно. Он посмотрел на портрет старухи-матери: "Эх, говорила мне мама, иди учись на плотника. Нет! Пошёл в полицию!" Он расстегнул мундир, воротник которого натирал ему шею, плюхнулся в кресло, достал бутылку козьего молока, пробил пальцем алюминиевую фольгу и принялся жадно пить. Напившись, Борман стал расхаживать по участку и размышлять, как же помочь начальнику. Внезапно он споткнулся. Оркестровая труба, её на полу оставил Вульф. Тот играл в полицейском оркестре, а в свободное время репетировал прямо в участке. Борман поднял инструмент. На раструбе осталась вмятина. "Сам виноват, — подумал Борман. — Нечего бросать инструмент на полу". Кстати, вдруг сообразил Борман, а где Вульф? В участке его нет. Наверное, он стоит на улице.

Борман выглянул в окошко. Действительно, догадка фельдфебеля оказалась верна. Вульф стоял около входа в участок и, как показалось барсуку, не без интереса флиртовал с какой-то оборванного вида оленихой. Эх, молодо-зелено, подумал Борман. Тут в мозгу барсука мелькнула мысль. Он вышел на улицу. Ефрейтор отдал честь. Адзуки поздоровалась с фельдфебелем, но вместо привычного "guten morgen", она услышала: "Ihre Dokumenten, bitte!"

* * *

Чутьё не подвело Бормана: документов у Адзуки не оказалось.

Адзуки сидела перед столом фельдфебеля. Со стен на олениху смотрели сухие полицейские формуляры, плакат-инструкция как правильно чистить табельное оружие, морды рецидивистов из рубрики "Их разыскивает полиция".

— Итак, голубушка, — ласково, по-отечески начал Шнайдер, — какими судьбами в Пегнице?

— Я иду в Нюрнберг.

— Вы ошибаетесь, милочка, Нюрнберг находится в другой стороне.

— Нет, — спокойно ответила Адзуки, — я точно иду в Нюрнберг.

Шнайдер взял со стола карандаш, подошёл к карте района и стал объяснять оленихе, что она идёт из Нюрнберга:

— Вы утверждаете, что вышли из Пегница, прошли через Насниц, Пферраф, Михельфельд вы обошли стороной. Но дальше, не доходя до Оттенхофа, вы развернулись и пошли по дороги до Пегница! — воскликнул Шнайдер.

Адзуки вспомнила о втором совете друида и спокойно и уверенно ответила:

— А всё-таки я иду в Нюрнберг.

Этот ответ прозвучал сильнее, чем восклицание "Таласса, таласса!", вырвавшееся у греческого историка Ксенофонта, когда он увидел Чёрное море.

У Шнайдера снова заболела голова. Он выронил карандаш и в недоумении рухнул в кресло. Допрос продолжил Борман.

— Почему у вас при себе нет документов? — сухо спросил Борман. Он ожидал такого же сухого и банального ответа вроде "забыла дома", или "потеряла", или "забыла в гостинице", но тут Борман услышал нечто необычное:

— А зачем? Меня здесь все знают.

Борман удивился:

— В каком это смысле "все знают"?

— Спросите любого на вокзале, там все меня знают.

Глаза Бормана округлились. Шнайдер открыл глаза. Он стал внимательно слушать, что говорит олениха. Адзуки не понимала, она думала, что в участке ничего не знают об отвратительной истории, приключившейся с ней на пегницком вокзале, поэтому, не долго думая, добавила:

— Спросите у начальника станции, он меня точно знает.

Шнайдер побледнел. "А ведь директор вокзала всегда казался мне порядочным семьянином". — мелькнуло в голове гауптмана. Он встал и быстрым шагом направился в кабинет. Он запер дверь, налил себе коньяку и развернул листок, который сегодня утром подобрал с пола. В директиве по городу Пегницу и району утверждалось, что Пегниц — запретная зона. Проституция здесь категорически запрещена. Последняя проститутка уехала из Пегница лет десять назад. Неужели эта олениха — буревестник грядущего кризиса? И тут Шнайдер вспомнил про Бисмарка. Вот его палочка-выручалочка! Он предъявит первую пойманную за десять лет проститутку в Пегнице господину оберсту, и он на всё закроет глаза. Шнайдер просиял. Ему показалось, что бюст Бисмарка подмигнул ему. Внезапно в коридоре медведь услышал знакомую мелодию. Ефрейтор Вульф репетировал — играл на трубе "Мурку".

— Ты что играешь? — прикрикнул гауптман, — ты же в полицейском управлении!

Вульф замолчал, а затем, дабы искупить вину, принялся играть "Когда идут солдаты".

Шнайдеру стало лучше, гораздо лучше. Теперь он знал, что нужно делать.

Медведь энергично вышел из кабинета, уверенно сел в кресло фельдфебеля — Борман стоял рядом со столом — и продолжил допрос:

— Скажите, дорогуша, а сколько стоит "услуга"? — в интимном тоне уверенно спросил гауптман.

Адзуки не поняла вопроса, она думала, что её спрашивают про штраф, который ей выписали за непреднамеренную остановку поезда, поэтому она с чистой совестью ответила:

— Две тысячи марок.

Шнайдер и Борман обалдели. Ещё никогда они не видели такую дорогую проститутку. Глаза Шнайдера горели от предстоящего успеха.

— Это за один час? — не выдержав, выпалил Борман.

— Не-а, это за поезд.

А вот это что-то новенькое. Проститутка, работающая по поездам — полковник будет доволен. Шнайдер представил себе, как получит плетёные погоны майора и медаль за выслугу лет.

Наконец, Шнайдер встал, облокотился на стол и грозно и чётко произнёс:

— Вы проститутка?

Адзуки удивилась вопросу. Она уже хотела пуститься в бесплодные споры и размышления, устроить скандал, но вовремя вспомнила советы друида номер один и номер три. Она решила ответить честно:

— Нет, я математик.

Шнайдер и Борман удалились в кабинет для совещания.

— Что думаете? — спросил Борман гауптмана.

— Во всём созналась, но самое главное отрицает, хитрая, хотя и молодая. — Шнайдер задумался: — Странно, почему она математик?

Борман почесал за ухом.

— Может быть, она и правда математик, — после недолгой паузы ответил барсук. — Кто знает, может, кому-то нравятся шлюхи с высшим образованием.

— А может, она нимфоманка, — сообразил Шнайдер.

— Это вряд ли, герр гауптман. Наверное, платят мало, вот и подалась в проститутки.

— Да, поганое житьё, сейчас всем тяжело.

— А если ей так понравилось, что она готова заниматься математикой, не отходя от вокзала, своеобразная форма подработки.

За дверью в коридоре послышалась игра Вульфа. Он репетировал "Неаполитанский танец" Чайковского.

— Надо бы её подержать до завтра, а там разберёмся.

— Герр гауптман, у нас кончились места...

— Вы хотели отпустить Герштекера, вот и отпустите его да побыстрей.

А пока Борман разбирался с документами Герштекера, Шнайдер принялся расспрашивать Адзуки о её похождениях подробней:

— Сколько связей вы имели? — тактично спросил гауптман. — Только не отпирайтесь, здесь это не пройдёт!

— Да я не отпираюсь, — с улыбкой ответила олениха. — Всего-то восемь, я помню каждого.

У Шнайдера отвисла челюсть. Адзуки продолжила:

— Ну да, восемь: официант в вагоне-ресторане, лось без рогов в купе, кондуктор, начальник поезда, начальник вокзала, незнакомец на вокзале, лось в баре "У весёлого альпиниста", шарманщик на пути в Михельфельд. Эх, добрейшие звери.

"Наверное, нимфоманка". — пронеслось в мозгу медведя.

— Это за всё время? — уточнил Шнайдер.

— Ну, что вы! Это за вчера.

"Точно нимфоманка" — убедился медведь.

В кабинет вошёл Борман. Он выглядел чем-то озадаченным.

— Герр гауптман, — начал виновато барсук, — мы не можем отпустить Герштекера до четырнадцати часов без обеда...

— Вечно у вас какие-то проблемы! Отпустите этого, как его, короче спекулянта.

— Но... — хотел возразить Борман.

— Это приказ, — отрезал Шнайдер.

— Герр гауптман, сегодня за спекулянтом приедет автозак, его этапируют в тюрьму, нужны ваши распоряжения...

— Дайте сюда бланк!

Шнайдер вырвал из рук фельдфебеля дело хорька и удалился в кабинет. Борман последовал за начальником, но перед этим вызвал ефрейтора Вульфа и приказал на время приковать себя к Адзуки наручниками, чтобы она в отсутствии фельдфебеля не сбежала.

Адзуки сидела в коридоре, прикованная наручниками к Вульфу, и смотрела на часы. Ей было скучно. Секунды перерастали в минуты, минуты — в часы, а часы — в бесконечное, вечно текущее ничто. Хотя прошло около получаса, Адзуки показалось, что прошло часов десять. Надо было чем-то себя развлечь. Она огляделась по сторонам. Всё тот же коридор, всё те же плакаты-схемы, всё тот же набор лиц. Рецидивисты смотрели на неё, а она — на них. Так прошло минут десять. Десять минут Адзуки играла в гляделки с фотороботами и всё время проигрывала. Вскоре ей надоело играть. Она посмотрела на часы. Было около двенадцати часов дня.

— И всё-таки я шла в Нюрнберг, я была на пути домой, — думала Адзуки. Она не заметила, что начала размышлять вслух.

— Фройляйн, я уже вам объяснял, что вы заблудились и пришли обратно, — внезапно сказал Вульф. — Это так же верно, как и то, что через одну точку, не лежащую на данной прямой, можно провести только одну прямую, параллельную данной.

Адзуки не ожидала услышать от рядового полицейского такой неординарный ответ. Она обернулась к Вульфу. Тот сидел и увлечённо решал какую-то математическую задачку.

Что-то случилось с Адзуки в тот момент. Краски стали ярче, время исчезло, в голове не осталось никаких мыслей, кроме самых очевидных. Адзуки посмотрела на настенный календарь, висевший под часами. В красной передвижной рамочке стояла дата: 24 июня. "А жизнь-то налаживается". — подумала олениха. То ли так на неё подействовала теорема Евклида, то ли Адзуки сразил ефрейтор Вульф. В голубом мундире с золотыми пуговицами, в шлеме с пикой он был само совершенство, даже разбирался в математике. Адзуки посмотрела Вульфу через плечо. Её восторгу не было предела. В блокноте Вульф чертил решение квадратуры круга, задачи, над которой вот уже две тысячи лет бились математики всех времён и народов. Похоже, Адзуки нашла свой идеал.

— Скажите, — игриво произнесла Адзуки, — а как вас зовут?

— Конрад. Конрад Вульф, — ответил олень. Он был увлечён математической задачей.

— Скажите, Конрад, а вы давно увлекаетесь математикой?

— Вообще я учился на учителя математики в Берлине, потом мне надоело. Я уехал домой и устроился в полицию.

Конрад положил карандаш на стол. Он развернулся в сторону Адзуки. На него смотрел совершенно другой зверь. Щёки горели нездоровым румянцем, глаза блестели, а от ладоней исходил жар. Дыхание стало глубже, Конрад видел через блузку, как вздымается её грудь.

— Я пытался построить с помощью циркуля квадрат, чья площадь была бы равна данной окружности, но Эвариста Галуа доказал, что это невозможно...

Адзуки было всё равно и на квадратуру, и на Эвариста Галуа. Она хотела неотрывно смотреть на его голубые глаза, на прекрасно очерченный рот, на его мощные рога о шестнадцати отростках, на этот длинный блестящий шип на его шлеме.

— Вы не относитесь к тем математикам, которые верят в подобную чушь?

Она положила руку Вульфу на коленку. Конрад заметил сей странный и неоднозначный жест. Он ослабил ремешок пикельхельма. Во рту пересохло. Он продолжил:

— Ну, я считаю труды Эвариста Галуа основополагающими в теории поля, а квадратура — так, красивая задача и ничего более...

— И всё же вы её решаете. Вам нравиться математический анализ?

— Мне нравятся интегральные вычисления.

— А я обожаю математический анализ, особенно раздел про комплексный анализ, меня это так возбуждает. Как-то раз мы с профессором Лукашем решали сложное дифференциальное уравнение пять часов кряду, а две практикантки стирали за нами доску. Но потом пришёл мудак-охранник и сказал, что кампус закрывается. Вдобавок студенты-идиоты через каждые две минуты бегали с отработками. Меня это достало, и я уволилась.

Ладонь пошла по штанине вдоль лампаса всё выше и выше. Кто знает, чем бы закончилась история, если бы в коридор не вышел фельдфебель. Он приказал Вульфу проводить арестованную в камеру. Когда дверь камеры закрылась, Борман спросил Вульфа, почему он раскраснелся, как помидор. Вульф ничего не ответил.

Продолжение следует...

20:00 Der Auftritt herr Friedrich Gerstäcker

— Что-то здесь не так.

Погребок "Толстый Фриц" располагался на цокольном этаже старой таверны. Это было двухэтажное здание бледно-жёлтого цвета с покатой крышей, деревянными оконными рамами и огромной клумбой, которую около парадного входа разбили последние владельцы здания. Сейчас в таверне располагалась юридическая фирма "Дрекслер и сыновья", которая переживала не лучшие времена, чего не скажешь о погребке Фрица Заутера. Дед Фрица Вольфганг выкупил цокольный этаж у одного богатого золотопромышленника в 1909 году. Партнёры долго не могли договориться о цене. Тогда Вольфганг предложил бросить золотой крейцер. Золотопромышленник согласился с неохотой, но на своих условиях: если выпадет орёл, то Вольфгангу погребок отойдёт бесплатно, если же выпадет решка, то Вольфганг не получит ничего. Кинули монетку. ко всеобщему удивлению крейцер встал ребром. "Ни тебе, ни мне". — решил богатей. Погребок отошёл Вольфгангу всего за полцены. Договор о купле-продажи подписали этажом выше в конторе Дрекслера, прадедушки того самого Дрекслера, который сейчас вынужден с трудом оплачивать аренду помещения. Нынче никто ни с кем судиться не хочет, ворчал Дрекслер, развели, понимаешь, анархию.

Да, Фортуна — дама капризная. Пока одни созерцают её лучезарный лик, другие вынуждены любоваться её задом. Но даже Фортуне надоедает покровительствовать одним и тем же лицам.

Старый Дрекслер не знал, что эта ночь войдёт в историю Байройта, а его фирма станет известнейшей в городе.

— Что-то здесь не так — повторил Мелон и спустился по лестнице в зал.

Слева от лестницы возвышалась жёлтая барная стойка, за которой стоял крокодил. Он протирал тряпочкой многочисленные краны, из которых в кружки, струясь и пенясь, разливалась настоящая амброзия — баварское пиво всех возможных сортов. А вот и официант, аист в белом фартуке несёт за огромный стол шесть наполненных до краёв кружек. Слева от входа на деревянных постаментах лежали две колоссальных размеров бочки. Над залом тянулась вереница люстр, подвешенных цепями к выбеленному потолку. Вдоль стены в альковах стояли столы.

Мелон прошёл вдоль деревянного дубового обеденного стола, занимавшего почти четверть пространства зала, и сел за столик номер четыре.

Остальное пространство погребка закрывали ширмочки, на створках которых художники изобразили сцены из жизни баварских крестьян. На первых четырёх створках изображены времена года: зимой крестьяне отдыхают, готовятся к предстоящей весне, весной они пашут и сеют, летом ухаживают за урожаем, а осенью наслаждаются результатом своего труда. "Oro et laboro — молись и трудись" — гласила надпись. Остальные четыре створки были посвящены порокам: пьянству, разврату, мордобою, короче всем тем добродетелям сатаны, которые не могут обойтись без алкоголя. Вторая ширма была расписана литературными героями. Вот Гёц фон Берлинхем показывает врагам голую задницу, вот Зигфрид пробуждает ото сна валькирию Брюнгильду, вот Мефистофель вместе с Фаустом спускаются в погребок Ауэрбаха.

Стоит сказать несколько слов и о немногочисленных гостях погребка.

За длинным столом сидела компания из четырнадцати зверей, одетых в очень странные по меркам нынешнего века одежды. Местные реконструкторы из общества баварской реконструкции отмечали двадцатилетие своего движения. Средневековые ландскнехты, а именно из изображали сидевшие за столами звери, были довольно разношерстной группой наёмников, которые в свободное от войны время на вражеской территории занимались любимым делом, которое историки описывают в трёх словах: brennen, morden, rauchen, то есть "жечь, грабить, убивать". Конечно, ничего такого наши уважаемые реконструкторы не делали. Они всего лишь сломали пару стульев, разбили около десятка пивных кружек и рюмок, погнули люстру, поцарапали стол и заблевали под собой пол, но это не смущало Гельмута, пегого коня, предводителя движения и брандмайора города Байройта. Он, соединяя буквы в слова, как будто нанизывал бисер на ниточку, любезно заверил крокодила Адольфа, управляющего погребком, что покроет все убытки, но Адольф ничего не услышал, потому что несвязную речь брандмайора заглушили пятеро волков, которые, взобравшись на стол, принялись танцевать канкан в тяжёлых сабатонах.

— Маленькая, плохенькая, сюда!

В третьем по счёту алькове сидело пятеро друзей. Старый букинист свин Ойген, фельдшер лис Ялмар, пожарный разведчик в отставке осоед Гюнтер, молодой павлин Маттиас, служивший звонарём в местной кирхе, лев Оскар, пивовар. Они играли в двадцать одно. Ойген, честный игрок, играл только в старый марьяж или в вист, но чёрт дёрнул его сыграть в очко. Через час игры оказалось, что все партии по загадочному стечению обстоятельств выиграл Ойген.

— Himmelsherrgott! Donnerwetter! Arschloch! — выругался Ялмар.

— Маленькая, плохенькая, сюда — причитал Ойген, он меньше всего хотел навлечь на себя гнев друзей.

— Ха-ха-ха — засмеялся Маттиас. Он всегда смеялся, когда у него появлялась хорошая комбинация.

Гюнтер ничего не сказал, он лишь в нервном тике дёрнул головой. Оскар вскочил со стула, прибежал за стойку к Адольфу и приказал налить рюмку сливовицы.

— Кельнер! — крикнул Мелон.

К четвёртой нише подошёл аист.

— Что будете пить?

— Тёмного пива.

Когда аист принёс пива, Мелон поинтересовался, как его зовут. Аист сказал, что зовут его Алоис и что работает он тут около года. Мелон спросил Алоиса про крокодила, который заведует погребком. Алоис сказал, что Адольф устроился на работу около года назад, как и он. Аист заверил Мелона, что, несмотря на присущую рептилиям медлительность, Адольф очень исполнительный и ответственный управляющий.

— Что-то здесь не так — повторил Мелон.

Мелон спешил на встречу с Рольфом. Он назначил свидание на восемь часов вечера в погребке "Толстый Фриц", однако Рольф не появился. Этот факт обеспокоил Мелона. Если Рольф не появился, значит случилось что-то серьёзное. Конечно, Мелон не считал себя настолько важным, чтобы к нему на встречу, бросив все дела, примчался начальник тайной полиции.

Итак, Рольф не пришёл.

Мелон следил за входом. За прошедшие тридцать минут никто не входил и не выходил из погребка. Сейчас должен войти Легоши, свидание с которым Мелон назначил на полдевятого, но и тот не пришёл.

— Он обязательно придёт, куда он денется, — повторял Мелон, расставляя на шахматной доске фигуры. Мелону нужно успокоиться.

Только Мелон занёс руку над пешкой, только он передвинул её из положения e2 в e4, со стороны сортира за ширмочками послышалась мучительная, нечленораздельная речь, похожая на мычание.

Над ширмочкой появились рога, а за ними и их владелец, Луис.

— Мы в дерьме! — начал он слова воодушевления.

21:00 Der Auftriff des Rehleins, oder Untergang von Louis Corvalan

— Мы в дерьме!

За один час Луис осознал, что, в сущности, он точно такой же ксенофил-извращенец, как и Легоши. Вот только любит он не Адзуки, не своих сородичей, а Джуно, и с этим ничего не поделаешь. От неспособности и нежелания принять себя и от отчания, настигшего его в тот момент, он вспомнил о погребке. По совету Бользена Луис пришёл сюда. Пришёл, чтобы утопиться.

Луис споткнулся. От падения его спасла ширмочка, за которую он схватился рукой. Поднявшись, Луис неуверенной походкой направился к четвёртому алькову. Не обращая внимания на Мелона, он взял полную кружку тёмного пива и залпом осушил её. Но этого ему показалось мало.

— Кельнер! Кельнер! Donnerwetter! Где моё пиво!

— Сию минуту — ответил аист.

Через минуту перед Луисом стояли две кружки крепкого пива. Он принялся истреблять первую кружку. Мелон глядел на Луиса с любопытством и изумлением. Он не верил своим глазам. Перед ним был тот самый олень, которого он пощадил месяц назад, но вместо забитого, загнанного зверя перед ним сидело отчаявшееся существо, не знавшее, что делать со своим несчастьем. С одной стороны такая встреча не принесёт Мелону ничего хорошего, если его узнают, но с другой стороны у него есть отличная возможность поразвлечься. Луис потянулся за второй кружкой, но силы отказали ему, и он пьяный свалился на стол.

А в это время ландскнехты слезли со стола, им надоело танцевать канкан. Вместо танцев реконструкторы принялись пить на спор. Кто-то предложил посоревноваться в самой отвратительной алкогольной дисциплине — гонялове. Правила простые: игрок залпом выпивает кружку пива, затем сблёвывает её обратно, а затем снова выпивает. Гельмут выбыл сразу, так как блевать он не умел.

Два оленя-реконструктора, дальние родственники Прокрастиникс и Дебиликс постоянно спорили друг с другом. На этот раз, чтобы узнать, кто из рода Обломиксов лучше, они устроили компаративистскую фаллометрию, то есть решили помериться своим достоинством, а именно у кого рога больше.

— Маленькая, плохенькая, сюда — повторял, как мантру, Ойген.

Несмотря на то что деньги в банке кончились, друзья стали кидать расписки. За час игры в банке скопилось расписок на двенадцать миллионов. Напряжение росло. Ялмар допивал уже вторую бутылку портвейна, Гюнтер дёргал головой чаще и чаще, Маттиас еле сдерживал нервозный смех, Ойген перебирал в руках чётки. Он верил, что всё это проделки сатаны, Ойгену ещё никогда так не везло.

Луис открыл один глаз. На ум пришёл старый анекдот: встретились однажды адмирал Нельсон и генерал Кутузов. С тех пор появилось выражение "поговорить с глазу на глаз".

— Прошу прощения, но в дерьме здесь только вы, — Мелон указал на рукав пиджака Луиса, который действительно был испачкан в чём-то коричневом.

Луис облокотился на стол и с трудом принял вертикальное положение.

— Где я? — спросил Луис.

— Вы в трактире, дорогой друг — ответил Мелон.

— А в чём мой рукав?

— Вы в дерьме.

— Так я в трактире или в дерьме?

— В трактире, в дерьме, как вам угодно.

— А кто вы? — спросил олень и указал на Мелона.

— Будем знакомы, меня зовут Фридрих Герштекер, а вас?

— Луис Корвалан. Мы не знакомы?

— Знакомы. Последние пятнадцать минут.

В это время за столом игроков раздался дикий смех.

— Боцман, что ж ты наделал! торпеда мимо прошла!

— Вот так анекдотец! — воскликнул Маттиас.

Оскар в молодости служил матросом на подводной лодке в Вильгельмсхаффене. Оставшееся на всю жизнь военно-морское чувство юмора и смекалка не раз выручали Оскара даже, казалось бы, в самых безвыходных ситуациях. Оскар вовремя заметил, как Ялмар потянулся за бутылкой из-под портвейна. Лев вовремя угадал недоброе намерение лиса: Ялмар проиграл около десяти миллионов. Один удар бутылкой по голове, и исход всей игры разрешится в один момент, но Оскар быстро разрядил обстановку незатейливым солдатским анекдотом.

— Я уже слышал этот анекдот, только концовка была у него была другая, — заметил Гюнтер. — Там вроде бы было: "Юнга, я люблю тебя, юнга!"

— Вечно ты всё путаешь, — возразил Оскар, — это вообще другой анекдот.

— Знойная нынче весна стоит, — проронил Маттиас. Он перевернул карты и тут же бросил их рубашкой на стол.

— В гробу видал я эту весну! Жопа! — выругался Ялмар. — Нынче столько комарья, что спасу нет!

Ойген сидел и молчал. Он только что перевернул две карты. Ему выпало два туза. При обычных правилах игры два туза означают перебор, но друзья перед игрой условились, что два туза будут иметь преимущество.

— ТВОЮ МАТЬ! — процедил сквозь зубы Ойген. На лбу выступили капельки пота.

— Какими судьбами в Германии? — спросил Мелон. — По работе или так?

— Так, — нехотя ответил Луис. Он перекатывал по столу пустую кружку, сквозь неё проходили лучи света, это забавляло его.

Луис раздумывал, что бы ответить Герштекеру, но тот, видимо, угадал ход мыслей оленя:

— Нет, не говорите, давайте я сам угадаю.

Луис посмотрел на Герштекера. Сквозь овальные стёклышки очков в глазах метиса читался неподдельный азарт.

— Пожалуйста. — сказал Луис и поставил кружку на стол.

— Ну хорошо, — пробормотал Мелон и внимательно осмотрел Луиса. — Байройт — городок небольшой, делать здесь, в сущности, нечего. Однако, есть две вещи, которые привлекают туристов со всего мира. Во-первых, прекрасная архитектура, которой славится Байройт, а во-вторых, — Мелон улыбнулся, — Рихард Вагнер. Вы ведь приехали сюда ради оперы, не так ли?

Луис подавился пивом. Прокашлявшись, он промокнул рот рукавом.

— Правильно! Но как вы догадались?

— Это так же просто, как и то, что лучшее место для совершения убийства — курортный городок, потому что...

— ...потому что у всех подозреваемых есть алиби, я тоже читал Агату Кристи. — перебил Мелона Луис.

Мелон смотрел на Адольфа. Тот аккуратно, но быстро разливал по кружкам искрящийся напиток. "Что-то здесь не так". — в очередной раз сказал Мелон.

— И всё-так это не объясняет того, как вы догадались, что я приехал в Байройт ради оперы.

— Дружище, — Мелон похлопал Луиса по спине, — я владею особой техникой угадывания, основанном на индуктивном методе и методе статистической вероятности.

Сперва Луис не поверил Мелону. Потом до его сознания донеслось "статистическая вероятность". Глаза округлились, а лицо приняло выражение крайнего изумления.

— На самом деле, выходя из сортира, у вас из кармана вылетел билет на "Летучего Голландца".

Тут Луис захохотал.

— Кельнер! Пива сюда! — приказал олень. — Надо отметить наше знакомство. Prosit!

А в это время за столом ландскнехтов разгоралась очередная религиозная война. Два дальних родственника, благородные олени Прокрастиникс и Дебиликс не поделили последнюю бутылку кальвадоса.

— Мерзавец! — произнёс Прокрастиникс.

— Я тебе рога обломаю! — пригрозил Дебиликс.

Гельмут и ещё один ландскнехт, старый кабан в летах, решили рассудить братьев и вручить последнюю бутылку кальвадоса победителю в поединке. Прокрастиникс и Дебиликс встали в противоположных концах погребка. По сигналу противники начнут сходиться. Адольф подал сигнал — пробка от шампанского ударила в потолок. Противники начали сближаться друг с другом. Всё ближе и ближе подходят враги. И вот настал момент, когда противники столкнулись. Рогами. И пьяные упали на пол.

— Ничья! — объявил Гельмут.

Бутылка кальвадоса досталась двум волкам, Мартину и Кальвину. Гельмут посмотрел на сцепившихся оленей и не без иронии процитировал Старшую Эдду:

— Совет мой шестой -

если за пивом

свара затеется,

не спорь, если пьян,

с деревом битвы, -

хмель разуму враг.

— Фридрих, Фриц, почему ты не пьёшь? — поинтересовался Луис.

— Горло болит, простыл.

Луис повеселел. Мелон смог отвлечь его от тягостных размышлений. Луис уже не думал ни про Адзуки, ни про Джуно, ни про Легоши, с которым поссорился и не знал как помириться. Теперь он наслаждался пивом, приятной прохладой погребка, тусклым романтическим светом, исходившим от готических люстр, местными пьяницами и прожигателями жизни, он наслаждался общением с новым другом, чудаковатым Фрицем, который в чёрном берете и овальных очках был похож на учителя математики. Спустя полчаса Луис заметил на столе карманные шахматы. Новое открытие: Фриц — шахматист.

— А тебе не надоело играть с самим собой? — поинтересовался Луис, при этом указывая на шахматную доску.

— Играть с самим собой — великий труд. Победить самого себя мне ещё ни разу не удавалось. А ты составишь мне компанию?

Луис покачал головой:

— Извини, друг, но я в шахматы играть не умею. Я такой же шахматист, как вон тот жирный боров — балерина.

Мелон надеялся скоротать время за игрой. "Значит, никто со мной не сыграет". — с этим риторическим вопросом Мелон потянулся за доской, чтобы сложить фигуры, но неожиданно для друзей сквозь ширмочку раздалось:

— Я сыграю!

21:46 Der Auftriff des Teufels

— Я сыграю!

Всё это время в пятом алькове за ширмочкой с Мефистофелем сидел Яхья. Он сдвинул одну створку и прошёл к столику в четвёртой нише. Он отодвинул стул, снял длинный чёрный плащ и повесил его на спинку.

— Я слыхал, что вам не с кем сыграть.

Он сел на стул.

— Ну, что ж, я готов. Ах, да, забыл представиться. Антон Рауш.

А вот этого Мелон не ожидал. Неужели Рольф его предал. Не может быть! Тогда кто? Легоши? Только Легоши и Рольф знали о погребке. "Мерзавец, слюнтяй, паразит, Иуда!" — проклинал Мелон Легоши. Неужели он ошибся?

Яхья протянул Мелону руку. Он сжал её с такой силой, что у метиса потемнело в глазах.

Из-за стола ландскнехтов тихо, но чётко, раздалось пение. Пел Гельмут:

— Жизнь — это в кости лишь игра,

Кому как повезёт.

К одним судьба весьма щедра,

К другим наоборот.

Внезапно все ландскнехты хором громко и гордо пропели:

— Ну, давай веселей! Не пугайся костей!

Удача, как броня.

Одна шестёрка для тебя,

Другая — для меня.

Все замолкли. Гельмут продолжил:

— Играем так, что доска трещит,

Таков уж наш обычай.

Кто проиграл, в гробу лежит.

Расклад вполне обычный.

И вновь ландскнехты прогремели свой припев. Они пели, как никогда в жизни, как последний раз. Даже Дебиликс, обнявшись с Прокрастиниксом, пели эту старую, полную азарта солдатскую песню.

— Давненько не брал я в руки шахмат, — ехидно произнёс Яхья, при этом потирая от нетерпения ладони. Глаза его блестели. Наконец-то, Мелон был у него в руках. Дело осталось за малым. Сегодня Мелон играет с ним в шахматы, а завтра будет болтаться на эшафоте.

"Главное — спокойствие, нужно сохранять хладнокровие, а иначе конец". — думал Мелон.

— Мы не знакомы? — спросил Луис.

— Ну, надо же! — воскликнул Яхья. — Всем кажется, что где-то видели меня, даже вдали от дома в другой стране!

— У вас очень стандартное, я бы сказал штампованное лицо, — заметил олень. — Вы присмотритесь к тому коню в смешной шляпе, вылитый вы. Верно, Фриц?

— И правда, а я-то думал, что моё лицо самое необычное.

Мелон смотрел на Луиса. Теперь подозрение пало на него. Он был на базе львиного клана, он следил за ним. А если он работает на Яхью? Всё может быть.

— Фриц! — окликнул Мелона Луис.

— Что, простите?

— Я спрашиваю, похож ли вон тот конь в смешной шляпе на герра Рауша?

Мелон обернулся. Гельмут опрокидывал уже пятую кружку тёмного пива.

— Не похож, — заключил Мелон. — Он слишком недоразвит, я имею в виду череп. Вот ваш череп, господин Рауш, был бы достоянием любого анатомического музея.

— Я польщён.

Яхья посмотрел Мелону в глаза. Тот всё понял, ему не сбежать.

— Кто будет играть белыми? — поинтересовался Мелон.

— Пусть решит наш юный друг. — сказал Яхья. Он сложил пальцы рук и хрустнул суставами.

Луис взял пешки разных цветов, перемешал их за спиной и дал выбрать игрокам. Мелону выпало играть белыми.

— Чёрт возьми! — раздалось из третьей ниши.

Это воскликнул свин Ойген. Он уже в двадцатый раз одержал победу над товарищами.

— Друзья, — воскликнул Ойген и вскочил со стула. — Мне нужно в сортир!

Он бросил карты, схватил пиджак и побежал в сторону ширмочек.

— Дерьмо, — проронил Ялмар. — Вот в Древней Греции за жульничество шулера сбрасывали с высокой скалы.

— Это в Греции, там высоко. — добавил Гюнтер и дёрнул головой.

— Это всё происки сатаны, — заверил друзей Маттиас и перекрестился. — Точно вам говорю, наш старый Ойген продал душу дьволу, а ради чего?

— Ради того, чтобы всегда выигрывать в очко? — предположил Оскар.

— Да нет же, болван, для того, чтобы разбогатеть. Ведь мы ему должны двадцать миллионов!

— А лучше со скалы, — заключил Ялмар. — Кстати, Маттиас, как высока твоя колокольня?

— Достаточно высокая.

— Значит, с колокольни.

— Шах, — заявил Яхья.

— Шах — это ещё не мат, — сказал Мелон и передвинул свою ладью. Теперь ладья защищала короля.

— А я пойду вот так.

Яхья атаковал центр белых ферзём. Мелон улыбнулся. Яхья заметил коварную ухмылку противника, хотя тот был в маске.

— Над чем ты смеёшься?

— Я загнал тебя в ловушку.

И действительно, только сейчас Яхья заметил, что своим ходом он открыл дорогу для вражеского коня, а ферзь попал под удар ладьи.

— Потеря ферзя ещё не конец войны, — сказал Яхья. — И всё-таки что же тебя так забавляет?

— Меня забавляет игра.

— Шахматы — твоя страсть, верно?

— Моя слабость.

Яхья подозвал официанта. Он заказал крепкую кедровую настойку. Яхья развернулся и посмотрел на доску. Что-то было странным в расположении фигур.

— Дорогой друг, — обратился он к Луису, — вы не заметили ничего странного, пока я отвернулся.

— Нет, — ответил олень.

— Дорогой Фриц, вы наглый жулик. Пока я не смотрел на доску, вы передвинули мою пешку на два хода!

— Рауш, вы в своём уме! Вы вините меня в своих же ошибках!

— Я уверен, что это вы изменили положение фигур.

Алоис принёс кедровую настойку как раз во время разгоревшегося спора. Яхья попросил аиста стать третейским судьёй в их непростом деле. Аист ничего не видел, а поэтому сказать, кто прав, а кто нет, он не мог.

— Господа, я не знаю, кто из вас прав, а кто виноват, но думаю, что среди вас один обманул, а второй был обманут, — сказал Алоис, забрал пустые кружки и ушёл.

— Ишь ты, обманщик и обманутый, — с долей презрения сказал Яхья и добавил: — Некоторых можно обманывать всегда, всех можно обманывать некоторое время, но всех и всегда невозможно.

Яхья выпил кедровки, поморщился, закусил бубликом и посмотрел на друзей:

— Но меня обмануть нельзя.

Внезапно входная дверь с грохотом распахнулась и в погребок ввалилась голубая лиса с сидящими на ней одиннадцатью зелёными мышами.

22:16 Der Auftriff des hellblauen Fuchses mit elf gruenen Mäusen

— О голова моя! Мой мозг! Моё...моё пиво! Кельнер! Где моё пиво! — простонал лис.

На барную стойку с голубого плеча спрыгнули одиннадцать зелёных мышей. Они соорудили небольшую лестницу, забрались на кружку и принялись лакать пиво.

Голубой лис облокотился на барную стойку.

— О дорогой мой Вальтер, — обратился лис к Адольфу. — Почему ты позеленел? и где твои рога?

— Пьяный что-ли? — негодующе спросил Адольф.

— Я бы ещё выпил, — уверенно ответил лис.

Он взял со стойки шесть кружек пива и шатающейся походкой направился к столику номер четыре. Попутно он расплескал на пол половину. Мелон и Яхья глядели на него и задавались вопросом: почему шерсть лиса голубого цвета, а у мышей зелёного. Лис поставил кружки на стол и отпил из каждой по глотку.

— Вот вам, наверное, интересно, почему у меня шерсть голубая, а у моих приятелей зелёная? — спросил лис и глупо улыбнулся. — Шерсть у меня голубая оттого, что я пролил на себя ракетный окислитель.

— Ракетный окислитель? — переспросил Мелон. — Но зачем?

— Как зачем? — удивился лис, — я пролил его на себя случайно, когда хотел угнать ракету...

— Но зачем угонять ракету? — спросил Яхья.

— Как зачем? Вы хотите, чтобы я ездил за пивом пешком? Ну чудные. Кстати, — добавил лис и указал на своих позеленевших друзей, — в свободное время я подрабатываю автобусом, но это так, для души...

Лис не договорил. Он смотрел на Дебиликса. Лис встал со стула и со словами "Мой дорогой Пшибыслав" поцеловал оленя. Неожиданно для себя лис очутился на полу, и чтобы хоть как-то оправдать своё горизонтальное положение, он со словами "О, халявный крейцер" пополз под стол.

— Что-то здесь не так, — в очередной раз сказал Мелон.

22:20 Das kleine Spiel, oder le petit jeux

А пока голубой лис отдыхает под столом, одиннадцать зелёных мышей допивают кружку пива, игроки размышляют о природе фортуны, а ландскнехты играют в кости, Луису приснился удивительный сон.

Он стоит на паперти реймсского собора, облачённый в красную тунику. Вдруг двери собора открываются и Луис входит в залитый светом неф. Со стен на него смотрят статуи святых. Луис подходит к престолу. Только сейчас он заметил, что его окружили друзья и знакомые. А вот и Легоши, он стоит за Каем и Тэмом. И всё излучало свет, всё было таким торжественным. Луис догадался, что сейчас произойдёт. Его окружили неизвестно откуда появившиеся оруженосцы. Они облачили его в кольчугу, надели на голову шапель де фёр, обули его в высокие сапоги, опоясали его поясом, к которому были повешены пустые ножны. Где меч? Кто ударит его по спине, кто посвятит его в рыцари?

— Луис! — раздался голос откуда-то сверху. Он увидел перед собой прекрасную даму. Её лицо закрывала вуаль. Она подошла к нему и подняла над ним меч. На мече в желобке была выгравирована загадочная формула: RCPSVQUAEOITBEVDVIINEPNOOESBANA. Тут вуаль задралась, и Луис увидел лик Джуно. Ещё секунда и меч ударил его по спине.

Он проснулся.

— Вам мат, — сказал Мелон.

— Ничего, я ещё отыграюсь, — нарочито двусмысленно произнёс Яхья и опрокинул рюмку кедровки. — Клянусь, если б не эта пешка...

— А это ещё нужно доказать.

А в это время игроки спорили:

— А я говорю, — утверждал Ялмар, — что супермаркеты и торговые центры стирают лик города, уничтожают его самобытность. За последние полтора года в Байройте закрылись все старые магазины, которые работали сразу после войны. Мой любимый книжный магазин "Мудрость веков", в который ходили ещё мой дед и отец, да упокоит Господь их души, объявил о том, что продаёт всё своё имущество, а всё из-за чего? Они не выдержали конкуренции! Дерьмо!

— Ты имеешь что-то против крупного бизнеса? — осторожно спросил Оскар.

— А, у нас появился апологет крупного капитала! Они сосут из народа миллионы, отбирают последние крохи, душат маленькие лавочки вроде "Последней инстанции", а ты смеешь защищать этих паразитов!

— Да никого я не защищаю, мне и самому тяжко, — парировал Оскар. — Ты просто представь, во сколько мне обходится партия отборного хмеля. Всё дорожает, даже сырьё для пива, хотя, казалось бы, куда Баварии до этого. Эх, вернуть бы времена Флориана Гейера.

— Гейер был разбойником, — заметил Маттиас. — Вы не забывайте, что он делал с монастырями и кирхами.

— Гейер — народный герой! — возмутился Ялмар. — Он боролся за нашу свободу!

— А мне кажется, что тот погребок назывался не "Последняя инстанция", а "Кровавый суд" — перебил Ялмара Гюнтер и дёрнул головой.

— Ты опять всё перепутал. "Последняя инстанция" закрылась два года назад, а "Кровавый суд", что на КОЗИМА-ВАГНЕР-ШТРАССЕ, сейчас называется "Погребок Беккенбауэра".

— Всё одно — жопа, — перебил Оскара Ялмар.

— Кстати, а где Ойген.

— Как всегда — в сортире.

Луису как представителю крупного бизнеса тирада Ялмара не понравилась. Он хотел ответить наглому фельдшеру, но лишь промычал что-то невнятное. Боевой дух Луиса подорвала явившаяся во сне Джуно.

— Что это с ним? — спросил Яхья.

— Дружище, что с тобой?

— А кому какое дело что со мной? Кому какое дело! Я за два дня, прошедших в Байройте, узнал о себе больше, чем за двадцать лет жизни!

Луис попытался встать, но острая боль в ноге не дала ему этого сделать. Он рухнул на скамью.

— Вот, — Луис положил на стол железный протез и задрал штанину. — Сначала меня лишили ноги, затем я лишился лучшего друга, а теперь от меня ушла жена. Ну разве не прелесть? Всё! Я последний Корвалан. На мне род и прервётся!

Неужто это сын Огумы, подумал Яхья. Он стал смутно вспоминать обстоятельства того дела о мясоедстве. А Если Луиса подослал Легоши? Он просто так не оставит Мелона, из-под земли его достанет.

— Ну, это ещё не трагедия, — начал слова утешения Мелон. — Помнится, жила на улице Божены Не́мцовой в Праге семья Пикноунов. Пан Пикноун всю жизнь каждый вечер выпивал по две кружки пива. Пани Пикноунова была недовольна, как она считала, нездоровым пристрастием мужа. Однажды в одном журнале, посвещённом трезвости, она прочитала о чудодейственном бальзаме, после приёма которого навсегда отказываешься от алкоголя. Средство по каплям добавляли в напиток, только крепость напитка должна составлять 38 градусов. Пани Пикноунова купила флакон чудодейственного бальзама и одним летним вечером предложила мужу рюмочку водки. Пан Пикноун удивился, в жизни он не пил ничего крепче пива, но от жениного угощенья не отказался. Прошёл год. Чудо-бальзам подействовал, так как пан Пикноун перестал пить пиво. Теперь он пил водку. И однажды на фоне хронического запоя он сошёл с ума, зарубил жену и детей топором и облил весь дом и себя керосином. Видели вы бы зарево!

— Смейся, смейся, Фриц, а я возьму и повешусь! — пригрозил Луис и закрыл лицо рукой.

Тут Луис почувствовал сладковатый запах. Он посмотрел на рукав. Рукав пиджака, как ошибочно полагал Луис, был испачкан не дерьмом, а растаявшим шоколадом.

— Зачем так радикально, любая жизнь священна, — заверил оленя Яхья.

Яхья поймал на себе недобрый взгляд Мелона. Хоть тот и молчал, но взгляд его был красноречив: "Чья бы корова мычала".

— Видимо, господин Герштекер, хочет нам что-то сказать?

— Что-то здесь не так — вырвалось у Мелона.

— Да здесь всё на так! — встрял в разговор Ялмар. — Прежде пиво было вкусней и вина было больше...

Что-то странное, необъяснимое творилось в погребке. Появление Яхьи только укрепило опасения Мелона. Яхьи не понравились опасения метиса. Мелон тянул время, он догадывался, что Рольф не пришёл из-за Яхьи. Но придёт ли Легоши? И почему он опаздывает?

Луис осушил рюмку кедровой и закусил растаявшей шоколадкой.

— Ну и глупая же история! Пересесть с пива на водку! Ой шутник!

Мелона осенило. Глупая история, ну конечно!

— Ты мне подал хорошую идею. Друзья, так зачем же ворошить прошлое и грустить об упущенном. Давайте лучше сыграем в маленькую игру, или petit jeux, если по-французски. — Мелон посмотрел на сидевших и продолжил: — Каждый из нас расскажет самую постыдную историю из жизни.

Друзья переглянулись. Мелон продолжил:

— Я знаю, что у каждого есть такая история, такой случай из жизни, из-за которого вы бы хотели провалиться под землю. Нам-то скрывать друг от друга нечего, верно? — и он пихнул Яхью в плечо.

— Верно.

— Ладно, я согласен, — сказал Луис и облизнул испачканные в шоколаде пальцы. — Никто не возражает, если начну я?

— Bitte — произнёс Яхья.

— Ich danke — поблагодарил Луис.

Он сел поудобнее и продолжил:

— Поверите вы мне или нет — дело ваше. Не буду называть подробностей, имён и тому подобное. Короче, я по доброй воле поцеловался с парнем.

Повисло неловкое молчание. Яхья покраснел. Мелон сделал вид, что подавился слюной, но на самом деле он еле сдерживал себя от смеха, ведь это он тогда заставил Фри поцеловать Луиса. Яхья протёр лоб тряпочкой.

— Это резонно, — сказал конь после недолгого молчания.

— И при каких обстоятельствах произошёл сей [страстный] — Мелон намеренно выделил это слово — поцелуй?

— Вообще, я обязан тому парню жизнью. Он меня втянул в опасное предприятие, он меня и спас.

— Так чего же стыдиться. Если он таким образом спас тебя, то чего же в этом постыдного? — в недоумении спросил Яхья.

— А стыдно мне оттого, что целовались мы так страстно, как никогда в жизни.

Луис налил рюмку кедровки и выпил. У Мелона появилась идея. С того самого вечера в гостях у Огюста его мучил один вопрос, одна загадка, которую он никогда не решил бы, если бы судьба снова не свела его с Луисом. Мелон сел поближе к оленю, взял кисть его правой руки и сжал её в кулак.

— Скажи, Луис, а ты уверен, что знаешь о себе всё?

Луис не знал, что ответить. Яхья ждал, что будет дальше. Мелон посмотрел на Адольфа. Тот стоял за барной стойкой и о чём-то беседовал с Алоисом. Мелон перевёл взгляд на Луиса. Он сжимал кисть его правой руки.

— А если я скажу, что совершенно незнакомые тебе звери знают о тебе в разы лучше. — Он сделал многозначительную паузу, а затем добавил: — Я знаю, что у тебя на ладони правой руки в основании мизинца есть родинка.

Мелон не знал, зачем он это делает. Наверное, им двигал настоящий интерес. Теперь достаточно разжать кулак, чтобы получить отгадку. Луис разжал кулак и посмотрел в место, указанное Мелоном.

— Действительно, — удивился Луис, — у меня здесь родинка, а я её не замечал.

Мелон всё понял. Яхья смотрел на Мелона и не понимал, какое отношение родинка имеет к истории господина Корвалана.

Луис отвёл взгяд от ладони и посмотрел на Герштекера. Тот сидел и смотрел в потолок. Он улыбался.

— Откуда ты знаешь, что у меня здесь родинка? — спросил Луис.

— Что-то должно отставаться тайной. Теперь позвольте мне рассказать мою историю.

И Мелон принялся за рассказ:

— Это история произошла со мной, когда я был совсем подростком. Я жил в одном городе на семи холмах. Городишко был дождливый, а звери, населявшие его, были неприветливые, злые, но они любили свою маленькую, затянутую тучами родину. И вот в этом холодном и древнем царстве дождя я отыскал антикварный магазинчик. Чего там только не было: значки, марки, монеты, "лейки" и "зениты", старые книги, пластинки, граммофоны и патефоны, даже был бюст Наполеона. Я коллекционировал монеты. Денег, конечно, у меня не было, поэтому я собирал монеты разных стран, которые ходили в обороте. И вот я в очередной раз пришёл в лавку, стал копаться в блюдце с монетами. Я наткнулся на монету удивительной красоты. Это были, как сейчас помню, двадцать сантимов Французской Республики. Я аккуратно взял монету, достал увеличительное стёклышко и посмотрел на дату чеканки: 1884 год. Я обрадовался, так как у меня ещё не было никогда такой старинной монеты. Я спросил у продавца, сколько стоит эта монета. Тот сказал, что цена её двести марок. Как гром среди ясного неба прозвучали слова старьёвщика. А у меня было всего сто марок. И тогда я задумал выкрасть монету. На следующей неделе я пришёл в лавку. Я как обычно стал рыться в блюдце. Когда продавец разговаривал с другим покупателем, — они спорили о цене серебрянного кубка, я незаметно взял монету и спрятал её в своём рукаве. Как же мне было стыдно и неловко, когда я узнал, что те двадцать сантимов оказались 1984 года чеканки! Я ошибся на целых сто лет! Я клеймил себя за некрасивый и гнусный поступок. Я твёрдо решил, что приду в лавку и верну украденную монету.

Мелон замолк. Луис прочистил горло, а затем спросил:

— И чем же закончилась история? — ему нетерпелось услышать развязку.

— На следующий день я пришёл в лавку. К моему великому изумлению она оказалась закрыта, но не просто закрыта, а опечатана полицией. Оказалось, что хозяин антикварного магазина торговал чем-то незаконным. Я вздохнул с облегчением. Для меня это послужило хорошим уроком. А ту монету я выбросил в реку.

— Фриц, — Луис похлопал друга по спине, — по сравнению с нами вы просто ангелочек.

— Да, — поддакнул Яхья, а затем добавил по-французски: — Tout est bien qui finit bien.

Мелон посмотрел на Яхью. Метис о чём-то задумался.

— Entschuldigung, что вы сказали, господин Рауш? — переспросил Мелон.

— Tout est bien qui finit bien, — повторил Луис, а затем перевёл: — Всё хорошо, что хорошо кончается.

Тут Мелона осенило.

— Нет-нет, вы сказали это по-другому, нежели Луис. Вы сказали это не так, как говорят во Франции, я бы сказал, что ваше произношение отдаёт севером. Вы не бельгиец?

— Браво, Герштекер, — подтвердил Яхья, — вы угадали. Я жил какое-то время в Бельгии, там же я и работал. И язык я учил там.

— Господин Рауш, вы что-то недоговариваете, — язвительно произёс Мелон. — Вы никогда не жили в Бельгии, но хорошо говорите на бельгийском французском. И работали вы не там, если это можно назвать работой.

Тут Мелон засучил рукава. Яхья всё понял. Мелону известно и это. "Засучил рукава. А он любит символы, это его слабость и в этом его сила, — подумал Яхья, — не сказать ничего и быть при этом красноречивым может либо хороший актёр, либо оратор, либо сумасшедший". Яхья понял, что пора вкрывать карты.

— Кто вы?

— Часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла, — загадочно ответил Мелон.

— Вы дьявол во плоти, змий-искуситель, или вы предпочитаете другое обращение?

— Меня устраивает обращение "Герштекер": скромно и со вкусом. Кстати, ваша очередь рассказывать историю — напомнил Мелон.

Яхья откинулся на спинку стула.

— Хорошо. Вот моя история. Я действительно никогда не жил в Бельгии и никогда там не работал. Откуда я знаю французский? Всё просто. Я командовал отрядом бельгийских наёмников в 64-м в Конго. Мы тогда давили антиправительственное восстание.

Яхья замолчал. Он сделал глубокий вход и продолжил:

— Помню, мы вошли в какую-то деревушку. Мы искали партизан. Вчера они устроили засаду на дороге. Перебили много наших. Взорвали грузовик. Сказать, что мы были озлоблены, значит, ничего не сказать. Мы были злые как ёб твою мать. В назидание остальным мы решили сжечь эту деревушку, сровнять её с землёй. Мы выгнали всех жителей на улицу и стали поджигать лачуги. Тут из горящего дома один из моих наёмников потащил на улицу какого-то паренька лет двадцати. Он что-то кричал на непонятном языке, наверное, просил о пощаде. Кто-то разорвал его рубаху.

— Откуда у тебя этот синяк на предплечьи? — спросили его через переводчика.

— Я не знаю! — простонал паренёк.

— Это след от отдачи. Он стрелял из гранатомёта! — прокричал какой-то солдат.

Его схватили под руки и потащили к столбу на окраине деревни. Паренька привязали к столбу, надели на голову мешок. Шестеро наёмников стали в шеренгу шагах в десяти от него. Выстрел. Парень дёрнулся, затем пошатнулся, обмяк и повис на верёвках. Клочья белой рубашки, простреленной в шести местах, быстро пропитались кровью. Его отвязали. Он упал на землю лицом вниз. Когда его перевернули на спину, оказалось, что он не умер. Он поднял окровавленные руки и в агонии пытался схватить что-то или кого-то в воздухе. Я сорвал с его головы мешок. Он посмотрел на меня, но в его взгляде не было ничего пугающего, он был невероятно спокойным. Я поднёс к его виску ствол пистолета и спустил курок. Стыдно ли мне? Нет. Жалел ли я о содеянном? Нет. Мне было жалко его мать. Она растолкала стоявших наёмников и бросилась к телу мёртвого сына.

Яхья замолчал. Мелон почувствовал, что горло у него пересохло, а по спине пробежала струйка пота. Луис хотел провалиться под землю.

— Ладно, — продолжил Яхья, — мне надоел этот спектакль.

Он снял с Мелона берет, очки и сорвал с него маску.

— Не может быть! — воскликнул Луис.

— Может — отрезал Мелон.

— Вот и всё, — торжественно объявил Яхья. — Скажи, Мелон, зачем ты он нас убегал? зачем мне пришлось подключать всю полицию? Ты же ведь знал, что мы тебя всё равно поймаем.

— Такова традиция: я убегаю, ты догоняешь.

— Смешно. Ты как бы хотел умереть: быстро и мучительно или медленно и безболезненно.

— Я бы хотел умереть молча, — ответил Мелон.

— Значит, медленно и без боли.

Яхья достал из внутреннего кармана плаща шприц.

— Здесь смертельная доза конвалляротоксина. Один укол, и всё закончится, даже на начавшись.

— Ты когда-нибудь смотрел в ночное небо? — неожиданно спросил Мелон. — Я уверен, что смотрел. А ты, Яхья, когда-нибудь задумывался о внеземной жизни, а?

— Нет, я уверен, что там никого нет, — сухо ответил он.

— А я уверен, что есть. Я уверен, что они существуют. Просто нас разделяет колоссальное расстояние. Первый "Вояджер" летит уже несколько десятков лет, а расстояние преодолел меньше светового дня. Мы скованы расстоянием по рукам и ногам. И я уверен, что это они сковали нас, заточили на отшибе вселенной, потому что знали о нашей природе всё. Собственно, из-за таких, как ты, Яхья, мы здесь. Они не понимают жестокости, они не понимают лицемерия, лжи, насилия. А я смотрю в небо и надеюсь, что они не забыли про нас. Наверное, они думают, что мы изменились к лучшему. Хотя лучше они нас не знали.

Яхья ничего не ответил. Похоже, что речь Мелона не произвела на него впечатления.

— Перед смертью обычно полагается последнее желание. Могу я выпить? — спросил Мелон.

— Валяй.

Мелон встал и направился к барной стойке. Яхья остановил его и стал проверять на наличие оружия.

— У меня нет пистолета.

— Как глупо с твоей стороны — насмешливо сказал Яхья.

Мелон сел на стул и подозвал Адольфа.

— Дружище, — обратился Мелон к крокодилу, — сделай мне коктейль "Рыцарь, смерть и дьявол".

Мелон выпил коктейль и поставил стопку на стол.

— Тебя ведь зовут Адольф?

— Да, господин.

— Твой друг Алоис сказал, что ты работаешь здесь около года.

— Уже полтора года — поправил Мелона крокодил.

— Так долго, — удивился Мелон. — А толстый лось, старый Фриц, до сих пор управляет погребком?

— Да, он тут начальник, строгий, но справедливый — начал расхваливать крокодил начальника.

— А знаешь ли ты, мой дорогой друг, кто такой старый Фриц, кем был он в молодости? — спросил Мелон и улыбнулся.

— Нет.

— Фриц Заутер в далёкой молодости был нацистом. В жизни Заутер ненавидит только две вещи: когда клиенту недоливают пиво и рептилий. Если бы ты два года назад стоял у входа в погребок, то заметил бы красовавшуюся на двери табличку "рептилиям вход запрещён". Но сынышка Фрица Вальтер не разделяет воззрений отца, поэтому табличку он снял. Но запрет рептилиям посещать погребок "Толстый Фриц" остаётся в силе. И тем более я не поверю, чтобы Фриц взял на работу крокодила.

Адольф замер. Мелон раскусил его.

— Что-то здесь не так.

— Вот что не так.

Внезапно Мелону под горло упёрся ствол пистолета.

— Слышь, ты такой умный, тебе череп не жмёт?

Неожиданно у чешуйчатого виска блеснул ствол револьвера выдающегося зверя.

— Опусти ствол, — приказал Яхья, — и всем будет хорошо.

— Ну-ка нахуй!

В голову Яхьи упёрся воронёный ствол парабеллума Алоиса.

И здесь, дорогие читатели, стоит сказать, что же случилось в погребке "Толстый Фриц" за несколько часов до прихода Мелона.

Два наёмных убийцы, аист и крокодил (их настоящие имена не столь важны) пришли в погребок, чтобы по заказу некого господина из Берлина убить Фрица Заутера. Однако, погребком в этот день заведовал Вальтер Заутер, сын Фрица. Убийцы его связали, бросили в подвал и стали дожидаться Заутера-старшего. Они не придумали ничего лучше, чем замаскироваться под персонал погребка.

Теперь Мелон находиться на мушке Адольфа, Адольф — под прицелом Яхьи, а Яхье в голову упирается ствол пистолета Алоиса.

Неизвестно, как бы закончилась эта история, если бы звери в это время не услышали звонок приближающегося трамвая.

Продолжение следует...