Дитя войны | Child of War (гет)

— Я хочу, чтобы его испытательный срок закончился

Сидя за кухонным столом, Ремус Люпин внимательно изучал отчеты Ордена, непрерывно делая пометки. Его старые очки скользнули на кончик носа, и он раздраженно поправил их, оторвав взгляд от бумаги, чтобы взглянуть на Гермиону. Утренний кофе наполнял ароматами кухню, создавая приятную атмосферу, несмотря на напряженность обсуждения.

— Наши протоколы существуют не просто так, Гермиона, — его голос был не лишен усталости, но в нем звучала твердость.

Гермиона, одетая в удобный свитер и джинсы, сидела напротив, её лицо было омрачено тревогой. Она старательно выбрала слова, как будто каждое из них могло изменить исход спора.

— Ты не можешь всерьез подозревать его в шпионаже после той информации, которую он нам предоставил. Нет абсолютно никаких причин держать его под стражей в безопасном доме, — её тон был полон решимости и разочарования.

Ремус вздохнул, и его рука потянулась к чашке с кофе, которую он осторожно поднес к губам, чтобы сделать глоток, как будто искал утешение в обыденности.

— Я понимаю, что ты, вероятно, права, но прошло только две недели, и мы не успели проверить большинство предоставленных им данных. Не все в Совете будут так понимающи, и я не готов говорить о нарушении наших протоколов без уважительной на то причины, — его голос был низким и задумчивым.

В этот момент в кухню вошел Сириус Блэк, небрежно одетый в спортивные штаны, которые болтались на бедрах, и с веселым выражением лица. Его волосы были беспорядочно растрепаны, и он игриво наклонился, чтобы поцеловать Ремуса в щеку, прежде чем присоединится к разговору.

— Думаю, у неё есть уважительная причина, не так ли, милая? — сказал он, его улыбка была широкой и слегка озорной.

Гермиона вздохнула и потянулась за стулом, чтобы сесть. Она уже знала, что этот разговор станет долгим и напряженным.

— Ты всё понял? — её голос был усталым, но все еще решительным.

Сириус рассмеялся, заметив её состояние, и, взмахнув палочкой, начал готовить чай. Его движения были уверенными и быстрыми, но взгляд был мягким и добрым, когда он продолжил разговор.

— Трудно не заметить, когда он практически каждую секунду с обожанием смотрит на твой живот. Парень явно по уши влюблен, — произнес он, с веселым блеском в глазах.

Гермиона поморщилась, её глаза потемнели от беспокойства.

— Он не влюблен, Сириус. Ради Мерлина. Все это просто возмутительно.

Сириус и Ремус обменялись взглядами. Сириус взялся за чайник, наполняя чашки, а Ремус тем временем продолжал с задумчивым видом просматривать бумаги.

— Ты собираешься сказать, что он не был готов оторвать мне яйца за то, что я тронул тебя накануне? — осведомился Сириус, глядя на Гермиону с недовольной усмешкой.

Она поморщилась, вспомнив тот вечер. Малфой был охвачен множеством эмоций, и его собственнические наклонности стали особенно заметными.

— Он… может быть, немного собственник. Мы работаем над этим, — признала она, её голос был усталым, но решительным.

Сириус бросил в чашки пакетики чая и добавил ложку сахара и молока в чашку Гермионы. Его действия были уже автоматическими.

— Гермиона, мне жаль разрушать этот милый пузырь иллюзий, который ты себе создала, но мой дорогой кузен — и Блэк, и Малфой одновременно, — и ты ждешь от него ребенка. Нет сценария, в котором он не был бы чертовым собственником.

Гермиона опустила локти на стол, её лицо было бледным от раздумий. Она смотрела на пар, поднимающийся от чашки, её мысли были заняты воспоминаниями о Малфое, об их ночах и об объятиях, которые она не хотела заканчивать.

— Он отказался от всего, Ремус, — сказала она тихо. — Разве мы не можем сделать что-то? У него нет ничего, кроме этого ребенка, и ему тяжело оставаться позади, когда я на задании.

На лице Ремуса отразилось понимание, его взгляд стал мягче.

— Он чувствовал твои раны?

— Он был… — она вздохнула, её глаза вновь наполнились слезами. — Он был очень расстроен. И я сказала ему, что попрошу, чтобы он мог поехать со мной в следующий раз.

Ремус остановился, его взгляд стал сосредоточенным.

— Ты понимаешь, что это будет означать необходимость сообщить Совету, что он отец ребенка? — он приостановился, взвешивая слова. — Сириус и я пока останавливаем вопросы о твоей беременности… но когда Совет узнает, что это Малфой, они захотят узнать детали, Гермиона. Будет много вопросов, и, я не буду лукавить, некоторые могут начать относиться к тебе с подозрением.

Гермиона поморщилась, её мысли вернулись к возможным негативным последствиям, с которыми ей придется столкнуться. Она помнила, как Рон бурно отреагировал на её беременность и как его реакция ухудшилась, когда она отказалась раскрыть имя отца. Теперь, узнав, что это Малфой, её отношения с ним могут ухудшиться еще больше.

— Я знаю, что многим это не понравится. Но в конце концов, это будет честно, на самом деле Малфой никогда не хотел, чтобы это было секретом.

Сириус фыркнул, его тон был полон язвительности.

— Уверен, он вообще этого не хотел.

Гермиона бросила на него сердитый взгляд. Но снова повернулась к Ремусу.

— В любом случае. Ты обсудишь это с Советом, Ремус?

Ремус посмотрел на неё с сочувствующей улыбкой, его лицо было серьезным.

— Если это действительно то, чего ты хочешь. Но у меня есть одно условие. Я хотел бы посетить коттедж и поговорить с Малфоем. Он не был откровенен о своих причинах для перехода, когда мы его допрашивали— и я понимаю, что это могло быть сделано из уважения к твоим пожеланиям, Гермиона, но мне нужно быть уверенным в его мотивах, прежде чем я порекомендую снять с него испытательный срок.

Это была последняя точка в обсуждении, и Гермиона, хотя и понимала необходимость этого шага, знала, что это добавит еще больше сложностей в их уже непростую ситуацию.

* * *

Когда Гермиона вернулась в коттедж аппарировав, её внимание сразу привлекла музыка пианино. Мелодия, как лёгкий ветер, пронизывала пространство, мимо маленькой изгороди из отцветшей лаванды, которая уже потеряла свою первоначальную яркость, через волны шалфея и вербены, выросшего до пояса вокруг участка. Этот место, где Малфой каждое утро проводил своё время, и теперь он был окутан атмосферой тишины и умиротворения, нарушаемой лишь мелодией.

Она пересекла каменную дорожку, украшенную опавшими листьями, которые шуршали под ногами. Легкий осенний воздух напоминал о приближающемся зимнем холоде, но в саду ещё сохранялось тепло последних дней августа. Музыка, пробиваясь сквозь утреннюю тишину, вела её к кухонной двери. Тихо открыв её, Гермиона вошла в дом.

Она сделала несколько шагов вглубь комнаты и остановилась в дверном проеме. Ее взгляд был прикован к пианино, стоящему у задней стены, где Малфой сидел, погружённый в игру. Малфой сидел под низкими деревянными балками, которые создавали ощущение уюта и защищённости, его длинные пальцы грациозно скользили по клавишам.

Она наблюдала за ним, за тем как он играл. В его мягкой чёрной футболке с закатанными до локтей рукавами ткань обтягивала его спину, показывая каждый изгиб мышц. Эти движения были как живопись в движении, каждый жест был наполнен элегантностью и утонченностью. Волосы, которые он обычно держал убранными от лица, теперь слегка влажные, завивались на концах, добавляя дополнительный шарм к его выразительному облику.

Музыка поднималась и разливалась, как волны, наполняя комнату своим чарующим звучанием. Она была полна гармонии и спокойствия, как внезапный полет птиц, которые невидимыми крыльями касаются неба. Плавные ноты словно окутывали её, заполняя пространство вокруг, создавая ощущение лёгкости и свободы.

Когда Малфой наклонился ещё ниже, сосредоточившись на клавишах, его движения стали более выразительными, как будто он передавал своё внутреннее состояние через музыку. Гермиона закрыла глаза, позволяя музыке поглотить её. Ноты изменились, и её воображение нарисовало картины, как дикие птицы покидают её видимое поле. Чёрные силуэты исчезли на фоне небесного горизонта, оставив только её одиночество на земле, стоящей на своём холме, в ожидании и размышлении.

Каждая нота была как тёплый ветер, нежно касающийся её лица, а затем исчезала, оставляя за собой ощущение лёгкой грусти и спокойствия. Музыка, которую он играл, была не только мелодией, но и историей его собственных переживаний, его внутренним миром, который он щедро делился с ней через каждую звуковую волну.

— Я знаю, что ты там, — раздался голос Малфоя, и Гермиона вздрогнула. Её глаза широко распахнулись от неожиданности. Его музыка была настолько погружающей, что она не заметила, как он проник в её мысли, разрушив её защиту Окклюменции.

— Ты не был приглашён, Малфой, — ответила она, чувствуя, как её голос приобретает оттенок недовольства. Она пыталась скрыть свою смущённую реакцию.

Лёгкая мелодия, ранее спокойная и умиротворённая, преобразилась в игривую и слегка задорную. Он изогнулся на скамейке, но его взгляд оставался сосредоточенным на пианино.

— Я мог бы сказать то же самое. Как насчёт того, чтобы начать заново? Ты хочешь присоединиться ко мне? — его голос был легким и манящим, словно он пригласил её войти в мир, который он создавал через музыку.

После краткого колебания Гермиона пересекла плетёный коврик, который расстилался по старым деревянным полам. Она села рядом с ним, чувствуя, как её сердце забилось быстрее от близости.

Его пальцы продолжали пробегаться по клавишам, лёгкие и тёплые, а музыка заполняла пространство нежными и выразительными звуками. Гермиона заметила, что он, склонившись над пианино, уже смотрит на неё с лёгкой ироничной улыбкой.

— Твоя игра прекрасна, — сказала она, искренне восхищённая тем, как он передаёт свои чувства через музыку.

— Спасибо, — ответил Малфой, его серые глаза стали ещё спокойнее, излучая удовлетворение от того, что он смог вызвать у неё такую реакцию.

Гермиона продолжала изучать его, пока музыка становилась всё более созерцательной. Слушать его игру было похоже на заглядывание в окно его мыслей, словно каждый аккорд открывал новую грань его внутреннего мира. Музыка была его языком, способом рассказать то, что он обычно скрывал.

— Я не ожидала этого, — наконец произнесла она, не выдержав тишины. В её голосе звучала смесь удивления и тепла.

— Что, я мог играть? — в его голосе послышалась игра, ироничная нотка, словно он предугадывал её реакцию.

— Нет, я предполагала, что ты используешь пианино, когда меня нет. Но… — как выразить, что её поразил способ, каким он раскрывается через музыку? — Это кажется очень личным, — наконец сказала она, её голос был полон уважения и понимания. — Я могу понять, почему ты не хотел это показывать.

— Я могу сыграть что-то другое, если хочешь. Бах? — он предложил, и его пальцы, длинные и стройные, растянулись по клавишам. Затем они взмыли вверх, касаясь нот, как внезапный поток ножей, излучая решительность и страсть.

Музыка, начавшаяся как нежное и тёплое представление, теперь была полна динамики и энергии. Гермиона ощущала, как каждый аккорд проникает в её душу, создавая сложный и многослойный эмоциональный ландшафт.

Гермиона рассмеялась, потянувшись, чтобы коснуться его руки.

— Нет, нет, мне понравилась твоя музыка! — её голос был полон искреннего восторга.

Он изогнул бровь, и на его лице отразилось недоверие. Гермиона обвила пальцы вокруг его руки, остановив её движение.

— Честно, Драко.

Его взгляд смягчился. Он скрутил свою руку, так что его ладонь оказалась под её, и приподнял её, прижав губы к переплетённым пальцам.

— Ты назвала моё имя, — произнёс он, и в его голосе звучала лёгкая нотка удивления.

— Я думала… — она запнулась, когда он продолжал смотреть на неё сквозь их переплетённые пальцы. — Это нормально?

— Думаю, я смогу с этим справиться, — ответил он, проведя её костяшки по изгибу своей улыбки. — Как ты сегодня? Ты поела? Ты ушла, прежде чем я смог приготовить завтрак.

По какой-то странной причине его замечание заставило её желудок подпрыгнуть.

— Ты обязан делать мне только ужин, — ответила она, стараясь скрыть свою смущённость.

Его глаза сверкнули.

— Но джентльмен всегда предоставляет завтрак после того, как спит с женщиной.

Хотя они только целовались накануне ночью, Гермиона не могла остановить румянец, который начал разрастаться по её шее. Он рос, пока он смотрел на неё с выразительным интересом — его серые глаза исследовали её лицо, отслеживая растущее тепло, которое распространялось по её щекам.

— Драко? — сказала она, собираясь рассказать ему о своей встрече с Ремусом и Сириусом.

— Да? — его ответ был спокойным, но в его глазах вспыхнул интерес.

Его легилименция скользнула по её сознанию, и она выпустила тихий вздох от ощущения его присутствия в её мыслях. Это было похоже на пальцы, пробегающие от её запястья до локтя. Кожа её покрылась мурашками от этого прикосновения, и жар разгорался под её кожей, скапливаясь низко в животе.

Он всё ещё держал её руку, наблюдая за ней сверху, и его губы легко касались её пальцев. Merlin, она не могла оторвать глаз от этого интимного взаимодействия. Она вспомнила ночь перед этим и его слова: *«Я всегда хочу тебя поцеловать.»* Значит ли это, что он думал именно об этом сейчас?

— Ремус и Сириус, они — они… — она запнулась, мягкое прикосновение его легилименции делало её головокружительной, и мозг туманился от желания. — Они хотят поговорить с тобой этим утром.

Прикосновение исчезло, и на секунду она потянулась за ним, стремясь к этим фантомным пальцам своим сознанием, прежде чем поймала себя.

— Что они хотят обсудить? — спросил Малфой, отстраняясь от её мыслей.

От потери его легилименции она покачнулась, моргнув на него. Вдруг он потянулся, чтобы обнять её лицо, и её сердце забилось быстрее от неожиданности.

— Гермиона, — его голос был низким и полным беспокойства. — Ты в порядке?

Она поморщилась, отодвигая его руку.

— Я в порядке. Ремус и Сириус выяснили, что ты — что ребёнок твой, и они — она прервалась, услышав открывающуюся дверь.

— Похоже, они уже здесь, — сказал Малфой, его голос был хриплым от напряжения. Он наклонился, и его дыхание скользнуло по её уху. — Но предупреждаю, теперь, когда секрет раскрыт, я собираюсь избить лицо Блэка, если он хоть раз прикоснётся к тебе.

Гермиона отстранилась, сузив глаза.

— Никаких собственнических глупостей, если ты не хочешь, чтобы твоё милое лицо тоже было избито.

Малфой усмехнулся, перебрасывая левую ногу через скамейку пианино, чтобы сесть лицом к ней.

— Не угрожай мне, — сказал он с лёгким поддразниванием в голосе.

Его слова и манера поведения создавали атмосферу, где интимность и флирт переплетались с предстоящими серьёзными разговорами. Гермиона, чувствующая его эмоциональную и физическую близость, не могла не заметить, как это взаимодействие укрепляет их связь и добавляет новые оттенки в их отношения.

— Вы двое выглядите так уютно, — сказал Сириус, входя в гостиную с лёгкой грацией и растягиваясь на диване в длинной, элегантной позе. Его глаза мерцали весело, а улыбка была игривой.

— Доброе утро, Гермиона. Малфой, — сказал Ремус, присаживаясь рядом с Сириусом. Он сразу же обнял его, его пальцы нежно скользнули по волосам Сириуса, создавая ощущение уюта и интимности.

Гермиона, почувствовав этот обмен взглядами, быстро переключилась на Малфоя и села на своё привычное место у книжного шкафа. Она старалась скрыть беспокойство, обдумывая, как реагировать на предстоящий разговор.

— Я предполагаю, что Гермиона рассказала тебе, зачем мы здесь? — начал Ремус, его голос был мягким, но серьёзным.

Малфой, сидящий на скамейке, повёрнулся в сторону собеседников в одном грациозном движении, его взгляд был сосредоточен и насторожен.

— Она упомянула, что вы узнали об отцовстве ребёнка.

— Да, мы узнали, — ответил Ремус, изучая Малфоя с вниманием, которое было далеко от дружелюбного. Затем он приподнял очки на носу и перевёл взгляд на Гермиону, его глаза выражали искреннюю заботу. — Я понимаю, что это трудные времена, но надеюсь, что вы знаете, что Сириус и я всегда будем рядом, чтобы поддержать вас. Независимо от всего.

Гермиона почувствовала тепло от его слов и ответила тёплой улыбкой. — Спасибо, Ремус. Я не знаю, что бы я делала без вашей и Сириусом защиты от всего этого сплетничества.

— В любое время, дорогая, — Сириус откинулся назад, его улыбка была игривой, когда он посмотрел на Малфоя. — Ты знаешь, что Ремус или я с радостью станем для общества в качестве отца.

Гермиона закатила глаза, но заметила, как лицо Малфоя сжалось, а челюсть напряглась, выражая явное желание проявить насилие.

Ремус положил руку на ногу Сириуса, словно пытаясь смягчить напряжение.

— Теперь, когда Малфой здесь, это явно не является решением, Сириус. Однако, когда его участие станет более широко известным, возникнут напряжения. Мне неприятно это говорить, но есть шанс, что некоторые члены Ордена могут воспринять это как предательство.

Малфой, казавшийся ещё более напряжённым, кивнул.

— Тем более причина дать мне полный доступ к палочке.

— Чтобы нападать на любого, кто предложит ей массаж ног? — пошутил Сириус, его голос был полон сарказма. — Не уверен в твоей рациональности, когда речь заходит о Гермионе, кузен.

— Если кто-то забыл, — прервала его Гермиона, её голос был твёрдым и полным достоинства, — я вполне способна защищать себя.

— Как ясно продемонстрировано вчера, — резко ответил Малфой, его тон был насыщен раздражением.

Гермиона выпрямилась в своём кресле, её глаза метали молнии, когда она уставилась на него. Как он смеет? После всего, о чём они говорили? И теперь он снова бросает ей это в лицо?

— Да, ну… — Ремус прочистил горло, прерывая неловкое молчание. — Это как раз приводит меня к основной цели этой встречи. Гермиона попросила меня выдвинуть предложение перед Советом о досрочном окончании вашего испытательного срока.

— Я… — начал Малфой, но прервался, его лицо выражало смесь удивления и сомнения. — Ты действительно сделала это?

Она презрительно взглянула на него, её лицо исказилось от отвращения. Мерзавец.

Своевременно она почувствовала, как он осторожно касается её стен Окклюменции. Вздохнув, она позволила ему проникнуть в её мысли, внутреннее напряжение слегка ослабло.

— Я не должна была это говорить, — призналась она, её голос дрожал от раскаяния.

— Нет, не должна была, — ответил он, его тон был ровным и холодным.

— Я была зла. Это была ошибка. — Она опустила глаза, пряча волнение.

— Кажется, ты хороша в таких ошибках, — заметил он, его взгляд был проницательным, почти насмешливым.

Она наблюдала, как его ноздри расширяются от раздражения.

— Мне жаль. Прости меня? — её голос был полон отчаяния.

— Нет. — Его ответ был кратким, как удар молота.

Не говоря больше ни слова, она закрыла свои стены, выбрасывая его из своей жизни. Она чувствовала, как её сердце бьется быстрее, её нервы словно натянутые струны.

— …Итак, — продолжал Ремус, — мне нужно, чтобы ты ответил на несколько вопросов, прежде чем я буду готов рекомендовать курс действий Совету.

Малфой, стоявший у стены, наблюдал за Гермионой из-под ресниц.

— У меня нет никаких секретов. Спрашивайте, — его голос был холодным, но с лёгкой ноткой вызова.

— Отлично. Во-первых, объясни свою причину предательства, теперь, когда мы знаем правду о беременности Гермионы?

Малфой начал рассказывать, и детали того дня в Министерстве пронеслись в голове Гермионы, словно тени воспоминаний, вызывая в ней внутренний вздох. Сириус, по-видимому, ожидал эту историю с нетерпением. Малфой, поймав её взгляд, сделал небольшой жест бровью, словно спрашивая разрешения. Она вздохнула и кивнула, опускаясь обратно в кресло, её напряжённые мышцы расслабились только немного.

— Я поймал Гермиону, когда она кралась через Отдел Тайн около шести месяцев назад, — сказал Малфой, его голос был чётким и спокойным, но в нём чувствовалась скрытая боль. — Мы поговорили, и это привело к сексу, а потом она ушла. Через четыре месяца я увидел её снова, когда на неё напал другой Пожиратель смерти во время одного из ваших рейдов. Я сразу же убил Пожирателя, а затем заметил, что она держит руку на животе. Изначально я испугался, что она была ранена, и я… — его челюсть напряглась, эмоции, которые он старался скрыть, начали проявляться. — Я провёл легилименцию, чтобы быстро проверить её безопасность. Когда я вошёл в её мысли, я обнаружил, что она думала о ребёнке, и эта мысль немедленно была сопровождена страхом, что это мой ребёнок. — Он взглянул на Гермиону, её лицо было скрыто под вуалью эмоций. — Это был шок, как вы можете себе представить. Я решил вскоре после этого на предательство, но потребовалось время, чтобы собрать информацию, которую, как я думал, Ордену было бы нужно.

Ремус смотрел на него без эмоций, как каменная скала.

— Разве ты не имеешь в виду информацию, которая могла бы дать Пожирателю вход в Орден?

— Конечно. Мне нужно было показать всем, что мне можно доверять. Руководству, и Гермионе. Плюс, я вряд ли хотел бы, чтобы сторона, к которой я присоединяюсь, проиграла. — Его голос стал твёрдым, но в глазах всё ещё была искра внутренней борьбы.

Сириус наклонился вперёд, его взгляд был проницательным и чуть насмешливым.

— Ты легилимен?

— Да.

— Естественный или обученный?

Вопрос казался имеющим скрытый подтекст, который Гермиона не уловила, и Малфой выглядел колеблющимся в ответе.

— Естественный, — наконец сказал он, его голос был полон упрямства.

Сириус приподнял бровь, обнаруживая в этом что-то значительное.

— Как Белла. Говорят, что естественные легилимены склонны к мании величия.

— Классический случай путаницы корреляции с причинностью. Лично я никогда не был мотивирован властью. — Его голос был хладнокровным, почти презрительным.

Смех Сириуса был резким и совершенно неуместным, он звучал как щелчок пальцами, отрывая всех от тяжёлой атмосферы.

— Чушь собачья. Никто не попадает в Слизерин, если не желает власти.

— Все хотят власти, — ответил Малфой холодно, его глаза сверкали умом. — Потому что власть даёт возможность изменить мир в соответствии с вашими желаниями. Но для большинства людей это конечное желание является движущим фактором, а не сама власть. Или ты говоришь, что не хочешь власти, чтобы закончить эту войну?

— Извиваешь слова, как настоящий слизеринец. — Но подозрение исчезло, и Сириус откинулся на диван, его плечи расслабились. — Почему ты убил Пожирателя, нападавшего на неё?

Малфой пожал плечами, его взгляд скользнул к Гермионе, где в её глазах уже горело что-то тёплое.

— Потому что она моя.

Сириус расхохотался, его смех был резким и неуместным, как он сам. Даже Ремус пытался скрыть улыбку, которую не мог полностью подавить.

— Итак, — сказал Ремус, — твоя единственная причина предательства — это Гермиона, это будет справедливое утверждение?

Малфой кивнул коротко, его лицо стало серьёзным и напряжённым.

— А если с ней что-то случится? Значит, ты вернёшься к Волдеморту?

— Нет. Я… — Малфой посмотрел на потолок, сделав глубокий вдох, как будто искал слова в тишине. — За тот месяц, когда я собирал информацию, я провёл много расследований, которые заставили меня пересмотреть многие предположения о состоянии нашего общества. Был целый экзистенциальная кризис, в который я не буду посвящать вас. Достаточно сказать, что я не мог бы вернуться, даже если… — он указал на Гермиону, его голос был полон глубокой искренности. — Даже если я не смогу защитить их.

— Мне не нужно, чтобы ты…

— Я знаю, Гермиона. — Малфой потёр лоб, его лицо было усталым, но решительным. — Понимаю, ты не нуждаешься во мне. Но я всё равно здесь. Мне жаль, что это тебя бесит, можешь кричать сколько угодно, но я всё равно буду делать всё возможное, чтобы держать вас обеих в безопасности.

Гермиона вздохнула, её эмоции были переполнены.

— Мне не ненавистно то, что ты здесь, Малфой. Что я ненавижу, так это предположение, что все думают, что мне нужен мужчина для защиты. Всё время одно и то же: я слабая, потому что женщина, я слабая, потому что магглорожденная, или, боже упаси, и то, и другое. Знаешь, сколько мне пришлось работать, чтобы доказать свою ценность? Чтобы быть уважаемой? И вот я беременна, и всё идёт насмарку. Снова слабая. Беспомощная. Все навыки, которые я наработала, ничего не значат. Моё мнение ничего не значит. Никто даже не доверяет моим рассуждениям.

— Гермиона, — сказал Ремус тихо, его голос был полон сочувствия. — Мы доверяем тебе. И мы знаем, что ты не слабая. Но тебе не всегда нужно быть сильной, милая. Можно позволить людям помочь тебе.

— Ты думаешь, что я меньше переживаю, когда Ремус уходит в поле? Или Гарри? — добавил Сириус, его голос был полон искренней озабоченности. — Нет, забудь об этом. Я, вероятно, больше переживаю, когда Гарри выходит, этот безрассудный маленький идиот. Ты, Гермиона Грейнджер, — сильна от природы. Но даже так, я всё равно согласен с моим козлом-кузеном в вопросе защиты — и я знаю, что Гарри бы сказал то же самое. Это так, хочешь ты этого или нет.

Гермиона посмотрела между этими тремя упрямыми, раздражающими мужчинами: Ремус с его устремлённым взглядом, Сириус почти вызывающий её на спор и Малфой. Пожиратель, который отказался от всего ради неё. Кто видел, как она рушится и остался, чтобы собирать кусочки. В его ясных серых глазах она увидела решимость и что-то неколебимое. Что-то твёрдое и стабильное, и, черт возьми, ей не нравилось, как сильно ей хотелось цепляться за это.

Он приподнял бровь, когда она изучала его, лёгкое тепло появилось в его глазах, достаточно чтобы разжечь угольки в её сердце. Она удивилась, чувствует ли Малфой это через связь, потому что, когда он удерживал её взгляд, его рот растянулся в медленной, удовлетворённой усмешке.

Она нахмурилась, оторвав глаза от него, и повернулась к Ремусу.

— Я собираюсь прогуляться. Вы можете закончить вопросы без меня.

С её слов глаза Ремуса стали мягче, он кивнул с пониманием, а Сириус кивнул в знак согласия. Малфой, заметив её решение, склонил голову, как бы в знак уважения к её личному пространству. Гермиона почувствовала, как её сердце разбивается от внутреннего конфликта, и, покидая комнату, она старалась не обернуться.

* * *

Солнце стояло высоко в небе, когда Малфой нашел Гермиону, насылающую проклятия на сучковатую иву у ручья у подножия холма. Воздух был насыщен трепетом магии, а излучаемая энергия создавалась впечатляющей синевой вокруг дерева.

— И что же это бедное дерево тебе сделало? — спросил он, прогуливаясь по высоким цветущим луговым травам, засунув руки в карманы и прищурившись от яркого света.

Гермиона, сосредоточенная на своем занятии, быстро нанесла серию режущих заклятий, заканчивая их мощной Бомбардой. Дерево дрожало под воздействием магии, и голубое мерцание обвивало его, как призрачный кокон.

— Было либо это, либо ты, — ответила она, её голос был пронзительным и полным напряжения. — Но я готова пересмотреть, если хочешь.

Малфой посмотрел на сияние вокруг дерева.

— Протего? Как это работает? — спросил он, приподняв одну бровь, выражая искренний интерес.

Гермиона, стараясь успокоить пульсацию своих эмоций, ответила:

— Я модифицировала это, поработала над идеей связывающего заклинания. Когда в это модифицированное Протего попадает магия из палочки, которая его использовала, энергия перенаправляется обратно к заклинателю, делая его практически непроницаемым.

— И это означает, что твое магическое ядро не истощается, — задумчиво добавил Малфой, его взгляд стал более мягким. — Умно.

Она усмехнулась в ответ, её глаза сверкают от смеси удовольствия и усталости.

— Что ж, спасибо тебе, Малфой.

Он подошел ближе, его взгляд скользнул по её черным леггинсам и облегающей майке, которая обтягивала теперь уже довольно заметный живот. Она поерзала под его пристальным взглядом, осознавая, как пот липнет к её коже и делает её неудобной.

— Научишь меня этому? — спросил он, остановившись достаточно близко, чтобы ей пришлось поднять глаза, чтобы встретиться с ним взглядом. Его голос был мягким и почти интимным.

— Это не сложно. Всего лишь простая цепочка. Наложи Протего, затем наложи связующее заклинание, указав себя в качестве получателя, — объяснила она, её голос был ровным, но её сердце забилось быстрее от его близости.

— Хм. Это блестяще, — заметил он, восхищение было очевидно в его голосе.

Тепло вернулось в его глаза, и Гермиона почувствовала, как её лицо начинает гореть. Слова Малфоя, как мед, медленно растекались по её коже, вызывая волну стыда и радости одновременно.

— Тебе не нужно притворяться, что ты впечатлен. Протего не защищает от реальных угроз, поэтому оно вряд ли полезно вне практики, — сказала она, её голос немного дрожал, выдавая её внутреннюю борьбу.

— Когда это ты видела, чтобы я притворялся впечатленным, Грейнджер? — его голос был почти насмешливым, но в его глазах был скрытый огонь.

— О… я полагаю, никогда, — ответила она, её губы дрогнули в лёгкой улыбке.

Он шагнул ближе, его тело едва касалось изгиба её живота. Медленно, словно боялся, что она может убежать, он взял её за руку. Тепло его кожи было заметным, и Гермиона почувствовала, как её сердце начинает бешено стучать.

— Итак, ты должна знать, что когда я говорю, что ты умная, блестящая, сильная и чертовски красивая — я действительно это имею в виду, — сказал он, его голос был полон искренности, и в его глазах горел огонь.

При каждом слове её сердце сжималось в кулак, как будто его признания разрывали её внутренний мир. Она почувствовала, как её тело заполняет тепло и напряжение.

— Я не… — начала она, но он заставил её замолчать, поцеловав её в ладонь. Тепло его губ было неожиданным и волнующим.

Ты просила отменить мой испытательный срок. — его голос прозвучал в её сознании, словно невидимый шепот, проникающий сквозь стены её защищённого ума.

Я говорила тебе прошлой ночью, что поговорю с Ремусом и Сириусом о том, чтобы они пошли со мной в следующий раз.

Было ощущение, будто пальцы скользят по её руке вверх. Его глаза были серыми, как отражённая вода, и она подумала, что может утонуть в них. Призрачное прикосновение коснулось её губ, заставляя их приоткрыться. Он погрузился внутрь, его язык коснулся кончика её языка, и она почувствовала, как её тело содрогнулось от нежного прикосновения.

— Я не хочу, чтобы между нами было какое-либо недопонимание, — пробормотал Малфой, наблюдая, как её рот приоткрывается в ожидании его невидимого прикосновения. — Я хочу тебя, Гермиона. Я хочу тебя и нашего ребенка, и я не собираюсь прекращать преследовать тебя, пока ты либо не прикажешь мне остановиться, либо не скажешь, что ты моя.

При его словах всё её тело вспыхнуло, начиная где-то в районе груди и поднимаясь вверх по шее, распространяясь по рукам и покалывая ноги. От этого у неё закружилась голова, как будто её кровеносная система сбилась с толку и не помнила, куда направлять кровь.

— Хорошо, — прошептала она, её голос был еле слышен, но полон решимости.

— Да? — его глаза сверкали, полные надежды.

— Я ничего не могу с этим поделать, — призналась она, её слова были как упрек и обещание одновременно.

Он наклонился, позволив кончику своего носа коснуться её носа.

— Скажи мне остановиться, и я остановлюсь, — его губы коснулись её губ, — или скажи мне, что ты моя.

Глаза Гермионы закрылись, она почувствовала мятный привкус в его дыхании, борясь с желанием прижаться к нему всем телом.

— Пока нет, — её голос был почти неслышным, но полным решимости.