Первобытный мир (джен)

— Знаете, вся эта история до боли напоминает старый советский фильм «Мёртвый сезон», — вздохнул Патрик. Сейчас он напоминал усталого актёра, отодвинувшего тарелку с овощным салатом, словно отыгранную роль. — Я ведь тоже его смотрел.

— Что именно? — в голосе Кострова прозвучало напускное любопытство, за которым тщетно пыталось спрятаться раздражение, словно за наспех наброшенной маской.

— Помните, там один нацистский учёный лелеял маниакальную идею создания газа, порабощающего разум. Он мечтал о послушной расе рабов: человек-пекарь, человек-водитель… «Ну, вол и слава Богу». А вы ведь вторгаетесь не в сознание, а в саму суть генома живых существ… Душа леденеет от мысли, что будет, если ваши формулы попадут не в те руки…

Лицо Кострова омрачилось, словно грозовое небо затянули зловещие тучи. Он отложил вилку с демонстративной небрежностью и скрестил руки на груди, воздвигая невидимую крепость против ядовитых стрел американца. Сидоров оставался невозмутимым, словно сфинкс, лишь едва заметная тень скользнула в уголках его губ, выдавая внутреннее напряжение. Катя же продолжала ослепительно улыбаться, будто слова Патрика были не более чем забавным пустяком.

— Мне льстит, что вы, американец, столь высоко цените нашу советскую киноклассику, — в её глазах заискрился озорной блеск. — Я думала, только мы, русские, так преклоняемся перед Голливудом!

— Не стоит скромничать, — улыбнулся Патрик. — Фильмы ваших Рязанова и Тарковского — бриллианты в сокровищнице мирового кинематографа!

Костров по-прежнему хмурился, словно испорченная погода, но Патрик, казалось, не замечал его недовольства, будто завороженный опасностью. Он словно намеренно разжигал костер напряжения, проверяя их терпение на прочность. Катя с любопытством стрельнула глазами в сторону Кострова: ну как можно с таким лицом есть винегрет?

— И все же, — он выдержал паузу, словно оценивая вес каждого слова на невидимых весах, — в фильме был создан всего лишь газ, а у вас в руках — ключ к самой жизни. Боюсь даже представить, какую симфонию разрушения можно сыграть, обладая такой властью.

Катя медленно обвела взглядом лица присутствующих и лукаво прищурилась. Они с американскими гостями находились в отдельном помещении — банкетном зале, отгороженном от основной столовой. Стены, обшитые мореным дубом, были оформлены в «охотничьем» стиле с декоративными трофеями: головами диких кабанов, лосей и оленей. Напротив входной двери располагался даже декоративный электрокамин, стилизованный под Ласточкино гнездо: башня на горе с искусственной подсветкой, которую включали осенью и зимой для создания атмосферы охотничьего приюта.

— И еще… — Патрик искоса взглянул на Генри, словно ища поддержки у союзника. — В вашем фильме такое оружие якобы создавали англичане, укрывая профессора-нациста. Но технологию такой… трансформации генома получили вы, русские. Ирония судьбы, не находите?

Костров уже открыл было рот, чтобы возразить, но Катя опередила его легким жестом руки, словно дирижер, останавливающий оркестр.

— Ну… в таком случае, вам, Патрик, придется вообще запретить науку, — улыбнулась она с обезоруживающей наивностью. — Ядерная физика породила атомную бомбу — долой физику? Химия создала химическое оружие — долой химию? Математика разработала систему артиллерийского огня — долой математику? Астрономия проложила путь военным кораблям — долой астрономию? — она пожала тонкими плечами, словно сбрасывая с себя груз ответственности.

В повисшей тишине слышалось лишь приглушенное позвякивание столовых приборов, словно тихий аккомпанемент назревающему конфликту. Костров сверлил Патрика взглядом, полным неприкрытой враждебности, а Сидоров хранил молчание, словно опытный гроссмейстер, наблюдающий за разворачивающейся шахматной партией. Катя же, напротив, казалось, наслаждалась произведенным эффектом, потягивая воду маленькими глотками из бокала, словно утоляя жажду победы. Кто-то заказал себе вино, но Катя, с детства опасавшаяся призрака алкоголизма, позволяла себе выпить лишь изредка, не чаще раза в два месяца.

— Вы утрируете, Катерина, — наконец произнес Патрик, стараясь сохранить невозмутимый тон, словно балансируя на краю пропасти. — Речь не о запрете науки как таковой, а о контроле за ее достижениями, об этической ответственности ученых. История — это кладбище благих намерений, вымощенное катастрофическими последствиями.

— Есть важное «но», — возразила Катя с лукавой улыбкой. — А кто будет тем мудрым судьей, решающим, что можно ученым, а что нельзя? Экологи? — она презрительно скривилась, словно от горького лекарства.

Саша быстро переводила беседу Генри и Кайли, сидевшим рядом с Патриком, стараясь сгладить острые углы.

— Я уже понял, что экологов вы, Катя, не жалуете, — покачал головой американец с легкой иронией.

— Не жалую, — не стала отпираться Фалина, бросая вызов. — Они возомнили себя новой Католической церковью, Священным Писанием от науки, но кто делегировал им это право? Почему все учёные обязаны учитывать их решения? Это что, новый Святой Престол? — фыркнула она с показным пренебрежением.

Официант принес жаркое и аккуратно расставил его перед гостями, словно расставляя фигуры на шахматной доске. Патрик откинулся на спинку стула, чувствуя, как напряжение в комнате достигло своего апогея. Он понимал, что перешел черту, затронув болезненную тему, но не мог остановиться. Слишком многое стояло на кону, чтобы отступать сейчас.

— Или религиозные фанатики? — продолжала Катя, распаляясь от спора. — Или вы хотите отдать все на откуп политикам? Ну, тогда у нас появится оружие, направленное против политических оппонентов, и навязывание «правильных» генов избирателям. Как вам такая перспектива?

Американец нахмурился, явно не ожидая такого напора. Он отпил воды из стакана, словно пытаясь выиграть время, чтобы подобрать подходящий ответ, взвешивая каждое слово.

— Вы ставите вопрос ребром, Катерина, — произнес Патрик, стараясь сгладить остроту ситуации, как опытный дипломат. — Конечно, нельзя отдавать науку на откуп ни экологам, ни религиозным фанатикам, ни политикам. Но и пускать ее на самотек тоже нельзя. Необходимо создать международную комиссию, состоящую из ученых, этиков, представителей общественности…

— О, да! И все они будут абсолютно беспристрастны и неподкупны, — с сарказмом перебил его Костров, словно уставший от наивных утопий. — Мечтать не вредно, Патрик. В реальности же такая комиссия станет полем битвы интересов, где каждый будет тянуть одеяло на себя. И кто в итоге выиграет? Тот, у кого больше денег и власти.

— Вы предлагаете анархию? — выдохнула Кайли с неприкрытым презрением, словно услышав кощунство. — Каждый ученый сам себе голова? Знаете, к чему это приведет? К тому, что каждая подпольная лаборатория будет штамповать мутантов, а каждая террористическая группировка — создавать генетическое оружие. И тогда уже никакой международной комиссии не хватит, чтобы это остановить.

Катя снова иронично вскинула тонкие брови и принялась за своё мясо с жареной картошкой, демонстрируя полное спокойствие. Забавно, что даже сейчас, во взрослой жизни, она не могла заставить себя съесть кашу, словно детский протест остался с ней навсегда.

— А что именно вы хотите контролировать, Кайли? — спокойно спросила она, словно невзначай задев спящего тигра. — Математическая таблица кодонов РНК давно известна всему миру.

— За открытие которой наша Катюша получила Нобелевскую премию, — напомнил Сидоров с гордостью, словно отец, говорящий о достижениях дочери.

Кайли опешила от неожиданного выпада и залилась краской, словно пойманная с поличным. Патрик, видя ее замешательство, поспешил прийти на помощь, но Фалина его опередила, как опытный стратег.

— Уравнение восстановления утраченных частей ДНК? Оно давно опубликовано, — продолжала Катя, словно читая лекцию нерадивому студенту. — Уравнение редактирования генома? Вы его тоже знаете в общих чертах, и сегодня мы вам еще раз показали его на примере селекции сирени. Вы, Патрик, даже любезно сфотографировали доску с моими расчетами, — закончила Катя, демонстрируя свою осведомленность и ставя точку в споре.

Патрик ощутил, как предательский румянец заливает его щеки. Он действительно сфотографировал злополучную доску и отправил снимок за океан, но не ожидал, что Катя так хладнокровно разоблачит его шпионские потуги.

— Наша пресса… просто очень любознательна, Катерина, — попытался он скрыть смущение за натянутой улыбкой. — Им интересно, как вам удалось достичь столь впечатляющих результатов.

— Так я и не против, — отозвалась Фалона, одарив его сияющей улыбкой, в которой читалась легкая насмешка. — Все эти данные опубликованы в голландском научном журнале еще полгода назад. Какой еще контроль вам необходим, господа?

Патрик почувствовал, как ловушка захлопывается. Аргументы Кати были просты, как удар кнута, и столь же неотразимы. Он прекрасно понимал: базовые принципы генной инженерии давно стали достоянием науки, и остановить распространение знаний — все равно что пытаться удержать воду решетом. Контроль, о котором он так патетично вещал, был не более чем утопией, красивой теорией, с треском разбивающейся о жестокую реальность.

— Однако, Катя, вы ведь не передали миру еще три ключевых звена, — вздохнул Генри, в голосе которого звучало искреннее сожаление. — Уравнение стабилизации генома, рассвета фенотипа и адаптации генома… Только у вас есть монополия на полный биогенетический цикл, состоящий из шести уравнений. Та самая «система Фалоны», позволяющая преобразовывать числовое значение кодонов в живое существо…

— Моя система — хочу передаю, хочу — нет, — Катя шутливо развела руками, словно школьница, делящаяся конфетами. — Мои уравнения. Моя шоколадка.

Кайли ощутила легкий укол недоумения. В этой хрупкой женщине, с ее почти детской непосредственностью, таилась мощь интеллекта, способного изменить мир до неузнаваемости. И эта же женщина, словно избалованный ребенок, могла с легкостью отмахнуться от глобальных проблем, апеллируя к своему священному праву распоряжаться плодами гения. «Моя шоколадка»? — фраза прозвучала настолько абсурдно, что Кайли едва сдержала смешок.

Костров, почуяв близкую победу, расслабился и позволил себе снисходительную улыбку. Он с нескрываемым удовольствием наблюдал за растерянностью на лице Патрика, за его отчаянными попытками найти лазейку в непробиваемой обороне русской ученой. Американец прибыл в Россию, окрыленный уверенностью в своей правоте, с миссией спасения мира от генетической угрозы, а теперь напоминал незадачливого школьника, пытающегося переспорить профессора.

Патрик, напротив, уставился в недоеденный стейк, чувствуя себя окончательно разгромленным. Он приехал сюда как триумфатор, а оказался наивным идеалистом, не постигшим суровой правды жизни. Катя играла с ним, как кошка с мышкой, методично расправляясь с его аргументами. Костров злобно засопел, но промолчал, явно довольный тем, как Катя уязвила американцев. Сидоров сохранял непроницаемое выражение лица, но Патрик чувствовал, что тот внимательно наблюдает за ним, оценивая каждое движение, каждую эмоцию. Лишь Генри, казалось, был искренне разочарован. Вероятно, он надеялся на более конструктивный диалог, на возможность убедить Катю поделиться своими знаниями во имя общего блага.

— Все это, безусловно, крайне интересно, — произнес Патрик, собрав остатки самообладания. — Но давайте вернемся к началу нашей дискуссии. Вы же не станете отрицать, что ваши открытия могут быть использованы во зло? Что некто, вооружившись вашими знаниями, сможет создать оружие массового поражения, генетически модифицированных убийц, идеальных рабов?

— Тогда вы сами себе противоречите, Патрик, — невозмутимо парировала Катя. — Вот Кайли опасается каких-то террористов и подпольных лабораторий. Но если полный биогенетический цикл существует только в нашем центре, то о каких террористах и злодеях может идти речь?

— Логично, — вынужден был признать Патрик, чувствуя, как его надежды тают, словно дымка над рекой на рассвете. Он осознавал, что загнал себя в угол собственными вопросами и теперь не знает, как выбраться из этой западни.

— Именно, — подхватила Катя с победоносной улыбкой. — Если кому-то вдруг вздумается создать генетическое оружие, ему придется сначала похитить у нас все — знания, оборудование, специалистов. А это, знаете ли, задача не из легких. Гораздо проще и дешевле купить пару тонн взрывчатки или разработать новый вирус. Так что, боюсь, мы не самые опасные люди на этой планете.

Она сделала глоток воды и окинула взглядом притихшую компанию. Напряжение в воздухе немного рассеялось, уступив место усталости и разочарованию.

Патрик замолчал, обдумывая слова Кати. В ее рассуждениях была своя жестокая правда. Если полный цикл биогенетических исследований действительно находится под строгим контролем, то угроза неконтролируемого распространения генетического оружия сводится к минимуму. Но что, если этот контроль будет утрачен?

— Вы уверены, что контроль абсолютен? — с сомнением спросил Патрик, глядя Кате прямо в глаза. — Никакой утечки информации, никакого саботажа, никакой возможности для внешнего вмешательства?

Костров усмехнулся, откинувшись на спинку стула.

— Ничто в этом мире не абсолютно, Патрик. Но мы делаем все возможное, чтобы минимизировать риски. У нас работают лучшие специалисты, создана многоуровневая система безопасности, а все исследования проводятся под строжайшим контролем.

— А самое интересное, что мы вам это и предлагаем, — неожиданно произнес Сидоров. — Если наш Мезозойский парк получит статус Всемирного наследия ЮНЕСКО, то здесь будут проходить не разовые, а регулярные международные инспекции, — он поправил очки на переносице. — В ваших же интересах поддержать нашу заявку.

Патрик удивленно вскинул брови. Предложение Сидорова прозвучало неожиданно и даже парадоксально. Они сами предлагают международный контроль над своими разработками? Зачем? Неужели они действительно верят в возможность беспристрастной инспекции или преследуют какие-то скрытые цели?

— И вы готовы допустить на свою территорию международных инспекторов? — с недоверием спросил Патрик. — Без ограничений? С правом доступа ко всем лабораториям и данным?

— Разве вы не являетесь таким инспектором? — парировал Сидоров. — Вы ведь только что побывали в нашем центре.

— С формальной точки зрения, да, — признал Патрик. — Но одно дело — ознакомительная поездка, и совсем другое — регулярные инспекции с правом полного доступа.

— Нам нечего скрывать, — уверенно заявил Сидоров. — Мы не боимся открытости. Мы гордимся своими достижениями и готовы продемонстрировать их всему миру. К тому же, статус Всемирного наследия ЮНЕСКО — это не только престиж, но и дополнительная защита от нежелательного внимания со стороны различного рода заинтересованных лиц.

Катя кивнула в знак согласия, подтверждая слова Сидорова. Она казалась расслабленной и довольной тем, как разворачивался разговор. Патрик, напротив, чувствовал себя все более растерянным. Он приехал сюда с твердым намерением разоблачить русских и предотвратить распространение опасных технологий, а в итоге получил предложение о сотрудничестве и международном контроле.

— Хорошо, — произнес Патрик, стараясь скрыть замешательство. — Я передам ваше предложение нашим людям. Но я не могу обещать, что оно будет принято.

Костров уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но не успел. В этот самый момент дверь бара распахнулась, и вошел Андрей. Лицо его было необычно вытянутым и серьезным. Все, словно по команде, повернулись к нему, за исключением официантки, невозмутимо расставлявшей на столе чайные пары.

— Добрый день. Вы с нами… сэр? — процедил Сидоров с отчетливой язвительностью.

— Да… приехал… — растерянно ответил парень.

— Мы счастливы, сэр… — продолжал ехидничать академик.

— Подождите, Андрей Семенович… — Костров спокойно поднял руку, останавливая его. — Давайте выслушаем Андрея Сергеевича. Что же там произошло?

Кайли с интересом посмотрела на вошедшего. Андрей, переведя дыхание, обвел взглядом присутствующих, словно пытаясь оценить обстановку. Его взгляд задержался на Кайли, затем на Патрике и, наконец, остановился на Кострове. В его глазах читалось не только волнение, но и какая-то внутренняя борьба, словно он решал, стоит ли говорить то, что ему известно.

— Меня задержали в качестве свидетеля, — наконец выдавил он. — На автобус с экологами напали. Есть пострадавшие. Я давал показания.

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим позвякиванием посуды. Лица присутствующих вытянулись. Патрик нахмурился, Генри удивленно приподнял брови, а Катя перестала улыбаться. Только Костров сохранял внешнее спокойствие, хотя по его глазам было видно, что он напряжен.

— Напали? — переспросил Сидоров, в его голосе прозвучало неподдельное беспокойство. — Кто напал? И что с экологами?

Андрей сделал глубокий вдох, словно собираясь с духом.

— Они ехали на какую-то акцию протеста. Человек пятнадцать. Нападавших было несколько человек, в масках. Они разбили окна в автобусе и начали бросать камни. Некоторые экологи получили ранения, вроде бы, не серьезные. Двоих избили… Сейчас полиция ведет расследование.

— А что это были за экологи? — спросила, наконец, Катя, взяв себя в руки. — «Зеленый фронт»?

— Нет, Екатерина Николаевна, какая-то молодежная группа «Белая акация», — покачал головой Андрей.

— «Белая акация»? Что-то не припомню такой организации, — поморщилась Катя. — Впрочем, сейчас развелось множество подобных групп, сложно уследить за всеми.

— А куда они ехали? — спросил Костров, берясь за чашку с кофе.

— Кажется, в Многоречье. Протестовать против строительства отеля, — ответил парень, сохраняя невозмутимый вид, хотя в его глазах все еще читалась тревога.

— А, так это бизнес… — устало вздохнул Сидоров. — Свои разборки, нас это не касается.

Костров сделал глоток кофе, и Патрик заметил, как на мгновение в его глазах мелькнула тень беспокойства, тут же тщательно скрытая. Многоречье… Он вспомнил, что там идет строительство крупного туристического комплекса, способного принести региону немалую прибыль. Но, как обычно, благие начинания сопровождались протестами экологов, опасающихся за сохранность уникальной природы этих мест.

— Андрей, а ты уверен, что это были именно экологи? — вдруг спросила Саша, внимательно глядя на парня. — Может, это были просто хулиганы или проплаченные провокаторы?

Парень пожал плечами.

— Я не знаю. Они кричали что-то про защиту природы и недопустимость строительства. Я просто оказался рядом, когда все произошло, и меня попросили дать показания.

Наступила пауза. Каждый обдумывал услышанное. Патрик чувствовал, как напряжение вновь нарастает в комнате. Он не верил в случайности. Слишком много событий происходило. Протест экологов, жестокое нападение на них, предложение о международном контроле… Все это сплеталось в зловещий узор, ведущий к неведомой цели. Он бросил взгляд на Катю, Сидорова и Кострова, пытаясь проникнуть сквозь маски их непроницаемых лиц, разгадать истинные намерения, скрытые за учтивыми улыбками.

Кайли поежилась, вспомнив, как утром ее сердце кольнула боль от вида экскаваторов, безжалостно терзающих склоны с крымскими соснами. Любое вторжение человека в девственную природу отзывалось в ней острой раной, даже если оно прикрывалось благими намерениями. И сейчас, новость о нападении на экологов прозвучала диссонансом, эхом отозвавшись в ее душе. Она презирала насилие в любой форме, но в то же время понимала отчаянный порыв протестующих, вставших на защиту хрупкого мира от варварского разрушения.

— Ужасно… Неужели в России бизнес до сих пор расправляется с экологами подобным образом? — она обвела взглядом присутствующих.

— Никто не доказал причастность бизнеса, — сухо отрезала Катя.

Кайли невольно поежилась. В ее словах звучала ледяная отстраненность, словно речь шла о чем-то совершенно заурядном, не заслуживающем сочувствия. Но ведь речь шла о покалеченных людях, о жестокости и безнаказанности. Неужели их это действительно не трогает?

— Эти экологические группировки грызутся между собой, — невозмутимо продолжала Екатерина. — Создают себе ореол жертв.

Костров с тихим стуком поставил чашку на стол.

— Екатерина Николаевна права. Конкуренция в этой сфере — настоящая война. Гранты получают единицы, вот и устраивают провокации, чтобы привлечь внимание спонсоров. Зачастую, под маской защиты природы скрываются банальные вымогатели, шантажирующие строительные компании.

Генри, до этого хранивший молчание, внезапно подал голос:

— А что известно о нападавших? Их задержали?

— Нет, им удалось скрыться, — Андрей виновато развел руками. — Но полиция ведет розыск.

В комнате вновь повисла тишина, тяжелая и гнетущая, словно сгустившиеся сумерки. Патрик чувствовал себя загнанным в угол, словно беспомощная пешка в чужой игре. Он не понимал, что происходит, кому можно доверять, и как действовать дальше. Ему казалось, что он угодил в сложную и опасную интригу, правила которой ему неизвестны.

— В любом случае, это печальное происшествие, — произнес Генри, стараясь разрядить напряженную атмосферу. — Надеюсь, полиция найдет виновных и привлечет их к ответственности.

Разговор затих, каждый погрузился в свои мысли, в которых роились невысказанные вопросы и смутные подозрения. Андрей стоял в стороне, чувствуя себя неловко из-за того, что невольно стал свидетелем этой неприглядной сцены. Он понимал, что его неожиданное появление нарушило хрупкое равновесие, установившееся между русскими и американцами, и теперь все взгляды были устремлены на него, словно он был в чем-то виноват.

— Да, к сожалению, такое случается, — вздохнул Сидоров, будто сожалея о досадном недоразумении. — В борьбе за гранты и внимание общественности некоторые организации не гнушаются и провокациями. Но это, конечно, ни в коей мере не оправдывает насилие.

Костров отставил чашку, словно ставя жирную точку в неприятной дискуссии.

— Ладно, давайте не будем отвлекаться. У нас есть дела поважнее. Патрик, вы обещали подумать над нашим предложением. Мы надеемся на конструктивный диалог.

— Ну что, господа, не будем омрачать наш прекрасный день неприятными новостями, — произнес Сидоров с натянутой улыбкой, стараясь скрыть неловкость. — Предлагаю перейти к десерту и обсудить наши дальнейшие планы. Уверен, у нас еще много интересного, что можно показать нашим гостям.

* * *

Четвёртый отдел биогенетического центра, занимавшийся изучением и адаптацией динозавров, представлял собой грандиозное крыло здания, раскинувшееся вокруг зеркальной глади обширного озера. Водоём, словно драгоценный камень, был вправлен в оправу гигантского помещения, создавая замкнутый, обособленный мир. Лишь на северном берегу оставался небольшой открытый участок — своеобразный солярий для подрастающего поколения ящеров, место, где, по остроумному замечанию Сидорова, они могли понежиться в лучах солнца. Попасть в этот удивительный уголок можно было только по специальному переходу, элегантно изогнувшемуся на втором этаже. Галерея, просторная и светлая, с прозрачными стенами, словно парящая над землей, открывала взору живописные горные луга, усыпанные пёстрым ковром диких цветов. Американские гости не могли сдержать восторга, а Ксения, вооружившись фотоаппаратом, лихорадочно снимала, пополняя свой ставший популярным блог эксклюзивными кадрами.

— Не верится… совсем скоро мы их увидим, — прошептала Кайли, завороженно глядя вдаль. — О чём ты сейчас думаешь?

— Я думаю… — Генри меланхолично обвел взглядом окрестности. — Десятки миллионов лет динозавры владычествовали на Земле, пока не погибли от удара метеорита. Миллионы лет цвела сирень, услаждая взор, в том числе, и человека. И кто бы мог подумать, что именно опыты с сиренью позволят вернуть динозавров в наш мир? Парадокс, не правда ли? — с грустной улыбкой произнес он.

— Зато теперь в мире есть и сирень, и динозавры! — весело парировала его спутница.

— Осталось выяснить, не будут ли динозавры прятаться в кустах сирени, — съязвил Генри.

Кайли хотела ответить, но не успела. Они подошли к концу галереи и остановились перед массивной дверью, ведущей в Четвертый отдел. Сидоров, приветливо кивнув, приложил карту к считывающему устройству. Дверь бесшумно отворилась, впуская их в просторный зал, погруженный в полумрак. Тусклый свет немногочисленных светильников выхватывал из темноты причудливые тени. Влажный воздух был напоен густым ароматом земли и прелой листвы, с легким оттенком хвойной смолы.

У входа, словно стражи, высились в кадках несколько растений. Саговники, пережившие эпохи, словно живые ископаемые, гордо демонстрировали свои мощные стволы, покрытые чешуйчатым панцирем из опавших листьев. Их жесткие, словно выкованные из металла, перистые листья, расходились во все стороны, напоминая застывшие зеленые фонтаны. Древовидные папоротники, напротив, являли собой воплощение нежности и грации. Их ажурные, кружевные листья ниспадали каскадом, создавая ощущение легкости и воздушности. Тонкие стволы, одетые в бархатный мох, устремлялись ввысь, словно стремясь дотянуться до небес. Влажный воздух, насыщенный ароматом земли и зелени, окутывал растения, создавая вокруг них ауру таинственности и покоя.

— Смотрите, крокодилы! — не сдержала возглас Саша, подойдя к просторному вольеру.

Вольер был искусно оформлен, словно кусочек дикой природы, перенесенный под крышу. В самом центре плескался пруд, заросший осокой, кувшинками и тростником. Одна часть вольера представляла собой песчаный пляж, где крокодилы, нежась под теплыми лучами ламп, могли греться на солнце. Другая — бассейн с мутной водой, по берегам которого раскинулись заросли тропических растений. В воде неспешно плавали пара крупных нильских крокодилов. Их чешуйчатая кожа, словно сотканная из светло-зеленых, бурых и серых лоскутков, искусно маскировала их в мутной воде. Лишь изредка на поверхности появлялись вытянутые морды с острыми зубами, напоминая о хищной природе этих древних существ. Крокодилы лениво перебирали лапами, нехотя рассекая водную гладь.

— Это суррогатные мамы наших динозавров, — произнес подошедший высокий парень в роговых очках. — Сергей Проваторов, — представился он.

— Крокодилы? — переспросила Кайли, с любопытством глядя на салатовых пресмыкающихся.

— Именно, — подтвердил Проваторов. — Их генетический код оказался наиболее совместимым с кодом многих восстановленных динозавров.

— Это Сергей Провоторов, биолог, наш специалист по крокодилам, — добавил Сидоров.

— Крокодилы — мамы всех динозавров? — с неподдельным интересом спросила Кайли.

— Не всех, только ящеротазовых, — пояснил Провоторов. — Для выращивания птицетазовых и тероподов у нас есть страусы эму и нанду.

К ним подошла Ксения с фотоаппаратом.

— О, это просто комильфо! — воскликнула она, не отрывая взгляда от крокодилов. — Я обязательно должна сделать несколько снимков для блога. Мои подписчики будут в восторге!

Ксения, словно яркая птица, заметалась вокруг вольера, сверкая алым платьем. Щелчки затвора то и дело нарушали тишину, запечатлевая каждую деталь: чешуйчатую кожу, острые зубы, плавные движения рептилий в воде.

— Ключевым моментом является генетическая модификация, — пояснил Проваторов. — Мы используем генномодифицированные клетки крокодилов, чтобы создать подобие плаценты внутри яйца. Это обеспечивает эмбрион динозавра необходимым питанием и гормонами.

Ксения, увлеченная фотосъемкой, совсем потеряла счет времени. Она перемещалась вокруг вольера, выбирая наилучший ракурс, и беспрестанно щелкала затвором камеры. Казалось, она хотела запечатлеть не только внешний вид крокодилов, но и саму суть этих древних рептилий, их таинственную связь с динозаврами.

Генри, тем временем, внимательно слушал объяснения Проворова.

— И как же вам удалось обойти проблему иммунного отторжения? — спросил он.

— Это один из самых сложных аспектов нашей работы, — ответил биолог. — Мы используем специальные иммунодепрессанты, которые подавляют иммунную систему крокодила, позволяя эмбриону динозавра развиваться без проблем. Благодаря уравнениям нашей Екатерины Николаевны, — кивнул он в сторону Кати.

Генри, восхищенный, кивнул, обдумывая услышанное.

— Потрясающе, — произнес он. — Это действительно прорыв. Но как вы контролируете этот процесс? Ведь иммунная система крокодила не может быть подавлена полностью, это опасно для ее здоровья.

— Мы даем крокодилам иммунные стимуляторы, разработанные под эмбрионы динозавров, — ответил он. — Опять же — по расчетам Кати, — кивнул Проворов.

— И как долго длится период вынашивания? — поинтересовалась Кайли, переводя взгляд с крокодилов на Проворова.

— Это зависит от вида динозавра, — ответил Сергей. — У некоторых видов, таких как платеозавры, период инкубации составляет около трех месяцев. У более крупных, например, у брахиозавров, он может длиться до шести месяцев. Нам приходится постоянно контролировать состояние яиц, поддерживать необходимую температуру и влажность. Это очень трудоемкий процесс, но результат того стоит.

Ксения оторвалась от фотосъемки и подошла к остальным.

— Какой же здесь интересный свет! — воскликнула она. — Нужно еще поснимать саговники, они идеально вписываются в концепцию парка юрского периода!

— А почему только Юрского? — засмеялась Катя. — У нас и Меловой есть — ничуть не хуже!

— Просто, Катя, Юрский период более знаменит, чем Меловой, — засмеялся Патрик. — Более «раскручен», если хотите.

Фалина в ответ лишь пожала плечами, но в ее глазах мелькнул озорной огонек. Она явно не собиралась сдаваться без боя и готова была доказать, что Меловой период ничуть не уступает своему более популярному предшественнику. Ксения, воодушевленная, направилась к зарослям саговников, выискивая наиболее живописные ракурсы. Ее алый наряд ярко выделялся на фоне зелени, словно экзотический цветок среди древних растений. Она то приседала, то вытягивалась, стараясь поймать игру света и тени на чешуйчатых стволах и перистых листьях.

За вольером с крокодилами последовал новый, гораздо больше предыдущего. Внутри, среди густой тропической растительности, обитали страусы эму и нанду. Птицы величаво вышагивали по вольеру, изредка оглашая пространство громкими криками. Казалось, они не обращали никакого внимания на людей, увлеченно склевывая корм с земли и перебирая длинными шеями. Их оперение, пестрое и неоднородное, состояло из смеси серых, коричневых и черных перьев, обеспечивая отличную маскировку в зарослях. Время от времени птицы останавливались и устремляли свои большие, внимательные глаза на посетителей, словно оценивая их намерения.

— Вот наши мамы для птицетазовых, — с гордостью произнес Проваторов, указывая на страусов. — Они вынашивают яйца тираннозавров, гадрозавров и игуанодонов. Процент вылупляемости довольно высок.

Американка внимательно наблюдала за птицами, пытаясь представить себе, как в их яйцах развиваются детеныши динозавров. Представить это было сложно, но тем не менее завораживающе. «Действительно невероятно…» — подумала она, искоса взглянув на Генри, что-то оживленно обсуждавшего с Катей.

Ксения же, оставив крокодилов и саговники, уже целилась объективом в страусов, пытаясь поймать удачный кадр с ними и пышной зеленью вольера. На этот раз она решила сделать несколько снимков в движении, чтобы передать динамику и грацию этих больших птиц. «Эти снимки точно соберут кучу лайков!» — предвкушала она.

Проваторов, заметив интерес гостей к птицам, продолжил:

— Страусы обладают удивительной способностью к адаптации, что делает их идеальными суррогатными матерями. Они неприхотливы в еде, устойчивы к болезням и могут выдерживать большие перепады температур. Кроме того, их яйца достаточно крупные, чтобы вместить в себя эмбрион динозавра.

Генри, оторвавшись от разговора с Катей, подошел к вольеру со страусами. Его взгляд был полон восхищения и удивления.

— Просто невероятно, как природа и наука могут объединяться, создавая такие чудеса, — проговорил он, обращаясь к Провоторову. — Эти птицы, несущие в себе будущее древних ящеров… Это выше всякого понимания!

Кайли, впечатлённая словами Генри, кивнула в знак согласия.

К гостям подошёл невысокий, слегка располневший мужчина лет шестидесяти. Порядком полысевший, с большой родинкой на лбу, он скорее напоминал пенсионера из провинциального заводского городка, нежели ученого, и казалось, что он случайно попал в это царство науки.

— Иван Александрович Линев, наш специалист по птерозаврам, — представил его Сидоров.

Подошедший смущенно поправил очки и застенчиво улыбнулся гостям.

— Птерозавры… это моя страсть, — тихо проговорил он. — Когда-то они бороздили небеса, а теперь… теперь мы можем вернуть их. Идемте, увидите молодняк! — засмеялся он.

Посетители неспешно двинулись дальше по залу, скользя взглядами по аллеям древовидных папоротников и величавых саговников, мимо юных кипарисов и стройных елей, пока не достигли массивной двери, словно портала в прошлое, украшенной барельефом древнего папоротника. Дверь бесшумно растворилась, пропуская их в еще более просторное помещение, залитое ярким, почти нереальным светом. Здесь воздух искрился ароматами саговников и папоротников, к которым примешивался бодрящий запах хвои. Ксения, словно нимфа, грациозно порхала от кадки к кадке, увековечивая диковинные растения в серии снимков.

Вскоре, минуя куртины саговников, гости замерли возле небольшого вольера, искусно имитирующего сумрачный лес юрского периода. В густой чаще папоротников и хвощей, под ажурной сенью двух древовидных гигантов, копошился маленький, пушистый комочек. Его серая окраска, чуть более светлая, чем стволы саговников, выделялась на фоне буйной зелени. Малыш неуклюже перебирал лапками, то и дело спотыкаясь о коварные корни, пробивающиеся сквозь землю. Его короткие крылышки, еще не окрепшие для полета, лишь изредка вздрагивали в неловких попытках подпрыгнуть. Большие, выразительные глаза, полные неподдельного любопытства, внимательно изучали окружающий мир вольера.

— Археоптерикс, — с гордостью пояснил Линев. — Мы вывели его совсем недавно.

— Археоптерикс! Живой археоптерикс? — Кайли, казалось, была настолько потрясена, что невольно прильнула к стеклу вольера.

Линев усмехнулся, с удовольствием наблюдая за ее неподдельным восторгом.

— Да, живой. Вернее, один из немногих. Это пока что наш самый успешный эксперимент. Мы долго и кропотливо работали над восстановлением их ДНК, и, наконец, добились первых ощутимых результатов.

Кайли не могла отвести взгляда от крошечного создания.

— Он такой… маленький. И пушистый. Я всегда представляла их себе совсем другими, — прошептала она.

— Ну, это еще птенец, — ответил Линев. — Взрослые особи гораздо крупнее и, пожалуй, больше напоминают ящеров, чем птиц. Но этот, я думаю, вырастет настоящим красавцем. Мы назвали его Артемом. Темой.

Тема, словно почувствовав на себе пристальный взгляд, вскинул голову и тихо пискнул. В его взгляде читались любопытство и невинность. Кайли, завороженная, не отрываясь смотрела на доисторического птенца.

— Невероятно! Он такой… трогательный. Как вы его кормите? Чем он питается?

— В основном насекомыми, мелкими ящерицами. Иногда даем ему фрукты. Он довольно всеядный, как и его предки, судя по всему, — пожал плечами Линев, наблюдая, как птенец, переваливаясь, погнался за проползающим мимо жуком.

— Это первый экземпляр, которого нам удалось вырастить до такого возраста, — подчеркнул Костров. — Остальные погибали на ранних стадиях. Он — наша надежда.

Катя, тихо стуча каблуками босоножек, подошла к вольеру и ласково помахала птенцу рукой.

— Вот твоя мамочка, Тёма, пришла. Она тебя вывела своими хитроумными формулами, — подмигнул птенцу Линев.

Кайли не могла оторвать взгляда от птенца. В ее голове вихрем проносились обрывки статей и научных работ об археоптериксах, но ни одна из них не могла сравниться с этим чудом. Живое существо, связующее звено между динозаврами и птицами, копошилось прямо перед ней.

— А как вы поддерживаете среду обитания, максимально приближенную к юрскому периоду? — спросил Генри, стараясь скрыть волнение.

— Это сложная, тщательно настроенная система, — ответил Костров. — Мы скрупулезно контролируем температуру, влажность, состав атмосферы. Вольер оснащен специальными лампами, имитирующими спектр солнечного излучения той эпохи. Кроме того, мы постоянно изучаем флору юрского периода и высаживаем соответствующие растения.

Тёма, тем временем, умудрился поймать жука и теперь с аппетитом уплетал его, довольно попискивая. Он ловко схватил жука маленькими, острыми зубками и быстро проглотил. Кайли невольно улыбнулась.

— Он совершенно очарователен. Вы планируете выпустить его в дикую природу?

— Вы хотите сказать, в наш парк? — уточнил Костров и, получив утвердительный кивок, продолжил: — Безусловно. Но ему нужно подрасти и адаптироваться.

Ксения, не упуская момента, несколько раз запечатлела Тёму на камеру мобильного телефона, предвкушая сенсацию в своем блоге.

— Выпустить в парк… это было бы замечательно, но пока слишком рано об этом говорить, — добавил Линев. — Мы должны убедиться, что он сможет выжить самостоятельно, добывать пищу и защищаться от возможных хищников. Впрочем, у нас есть несколько перспективных идей, как подготовить его к этому.

Генри, все еще зачарованный, не отходя от вольера, задал следующий вопрос:

— А как насчет генетического разнообразия? Один археоптерикс — это, конечно, впечатляюще, но для стабильной популяции нужны другие особи.

Костров многозначительно посмотрел на Линева.

— Мы работаем над этим. У нас есть еще несколько эмбрионов, но их развитие продвигается медленнее. Артем — наш первый и самый удачный эксперимент, но мы не останавливаемся на достигнутом.

Кайли все еще была под глубоким впечатлением от увиденного.

— Это просто невероятно. Вы творите историю, — прошептала она, не отрывая взгляда от птенца.

Тёма, наевшись, уютно устроился под одним из папоротников и, свернувшись калачиком, задремал, изредка вздрагивая во сне.

Следующий вольер ошеломлял простором, словно предназначенный не для робкого птенца, а для юного властителя давно минувшей эпохи. Привычные саговники и древовидные папоротники отступили перед величавой араукарией, чей силуэт, словно застывший росчерк молнии, пронзал высь. Рельеф вольера извивался плавными дюнами, переходя от искусственного холма к песчаным низинам, устланным мягким, чуть влажным песком. В самом сердце этого микромира мерцала гладь небольшого бассейна, обрамлённого изумрудными зарослями хвоща, — миниатюрное озеро, достойное лишь избранных черепах из древних легенд. И в этом дивном уголке, словно сошедший со страниц палеонтологического атласа, обитал он — странное создание цвета топлёного молока. Не птенец, но и не зверь, лишённый пушистого оперения, словно гость из иного измерения. Голова, непропорционально большая по отношению к телу, несла на себе лишь намёк на будущий костяной гребень — предвестник грядущего величия.

— Наша гордость — маленький птеранодон! — с трепетной гордостью произнёс Линев.

Кайли не смогла сдержать вздох восхищения, её словно магнитом притянуло к вольеру. Детёныш, чуть неуклюже перебирая перепончатыми лапами по песку, замирал, будто впитывая в себя каждую деталь нового мира. Его огромные, словно блюдца, глаза с янтарными зрачками жадно ловили свет, наполняясь неизведанным. Он наклонял голову то вправо, то влево, будто пытался разгадать древнюю головоломку, зашифрованную в шелесте листьев и плеске воды.

Кайли зачарованно наблюдала за этим крошечным птеранодоном. Он казался таким хрупким, почти прозрачным, сотканным из предрассветного тумана и солнечных лучей, что хотелось заключить его в объятия и укрыть от всех невзгод. Но она понимала: это невозможно. Он — дитя неба, и его место здесь, в этом искусственном раю, где он сможет расти и крепнуть под бдительным присмотром науки.

— Он ещё совсем кроха, — проговорила Кайли, не отрывая взгляда от птеранодона. — Сколько ему?

— Месяц, — ответил Линев. — Мы вылупили его из яйца в инкубаторе. Это было непросто, но мы справились.

Внезапно птенец встрепенулся и издал короткий, пронзительный писк. Звук эхом отразился от стен вольера, наполнив зал предчувствием чего-то неведомого. Казалось, он ощутил приближение опасности, хотя вокруг были лишь причудливые растения и золотистый песок. Но, возможно, для юного птеранодона опасность таилась в каждой тени, в каждом дуновении ветра. Он был ещё слишком мал и беззащитен, чтобы противостоять этому миру в одиночку.

— Это он нас поприветствовал, — улыбнулся Костров уголками губ. — Мы назвали его Андрей.

Кайли улыбнулась в ответ, очарованная наивностью птенца. Она почувствовала необъяснимую связь с этим маленьким созданием, словно между ними протянулась невидимая нить, сотканная из любопытства и восхищения. Ей хотелось узнать о нём всё, каждую мелочь, каждую деталь его короткой, но уже удивительной жизни.

— И как он растёт? — спросила Кайли, не отводя взгляда от Андрея. — Хорошо кушает?

— Аппетит у него отменный, — ответил Линев. — Кормим его специальной смесью из рыбы и насекомых. Растёт как на дрожжах.

Андрей, словно услышав разговор о себе, снова издал писк и неуклюже подбежал к краю бассейна. Он опустил голову в воду и начал жадно пить, разбрызгивая вокруг серебристые брызги. Кайли не могла отвести от него взгляда, завороженная его неуклюжей грацией и трогательной беззащитностью.

— Он такой милый, — прошептала она, боясь нарушить тишину этого маленького мира.

— У нас в парке уже есть птеранодон Ярослава, — ответил Линев. — Теперь Андрею есть компания.

Маленький ящер закончил пить и, отряхнувшись, направился к центру вольера. Он принялся копаться в песке, словно что-то искал. Его неуклюжие движения вызывали у Кайли нежную улыбку. Она почувствовала прилив тепла к этому маленькому птенцу, который был так далёк от своего естественного окружения, но при этом полон жизни и неподдельного любопытства.

— А почему вы их так назвали, если не секрет? — Ксения фотографировала Андрея в разных ракурсах.

— Это вопрос к Екатерине Николаевне, — ответил Костров. — Она придумала им имена.

— Ах! — охотно отозвалась Катя. — В мои студенческие годы была забавная история. У моей знакомой Ярославы был бурный роман со спортсменом-гонщиком Андреем. Он отбил Ясю у жениха Васи. С тех пор для меня имена Андрей и Ярослава неразделимы!

Саша перевела американцам. Кайли рассмеялась, представив себе любовный треугольник в исполнении студентки и двух пылких молодых людей. История звучала забавно и трогательно одновременно, и ей понравилось, что учёные, окружённые древними костями и научными теориями, сохранили в себе способность к простым человеческим чувствам.

— Очень оригинально, — сказала она, с улыбкой глядя на Кострова и Катю. — Надеюсь, наши Андрей и Ярослава тоже подружатся.

Костров пожал плечами, а Катя мечтательно посмотрела на птенца.

— Кто знает, — ответила она. — Может быть, когда-нибудь мы станем свидетелями настоящей любви в мире птеранодонов.

Генри, однако, был мене склонен к сантиментам. Прищурившись, он внимательно посмотрел сначала на птенца, затем на Катю с Костровым, а затем на Сидорова, что-то прикидывая.

Но ведь птеранодоны жили только у нас в Северной Америке, — заметил он. — Как же вы достали генетический материал?

Сидоров бросил беглый взгляд на Катю, и та еле заметно опустила ресницы.

— Этим занималась Москва, — ответил Андрей Семёнович как можно более равнодушно. — Они приобретали кости у частных коллекционеров.

Генри нахмурился. Он явно не был удовлетворен уклончивым ответом, но не стал настаивать. Профессиональная вежливость брала верх, но в его глазах читалось сомнение. Кайли почувствовала напряжение в воздухе. Тема генетического материала была явно щекотливой, и Сидоров всячески старался ее избежать. Она перевела взгляд на Андрея, который продолжал копаться в песке. Маленький птеранодон был совершенно не в курсе назревающего скандала. Он жил в своем мире, полном запахов песка и воды, и его единственной заботой было найти что-то интересное в этом большом, но безопасном пространстве. Американка решила осторожно сменить тему, прежде чем ситуация усугубится.

— А где сейчас Ярослава? — спросила она, с любопытством осматривая вольер Андрея. — Можно на нее посмотреть?

— В парке, — ответил Сидоров, немного оживившись. — Завтра вы ее увидите. У нас декорация Великого Западного моря на Загорском водохранилище. Настоящий Меловой период!

Кайли и Генри переглянулись. Да, это была тонкая и болезненная шпилька со стороны русских. Великое Западное море Северной Америки с птеранодонами воспроизведено у них в Крыму. Кайли постаралась сделать вид, что не заметила подтекста. Она понимала, что в каждой стране есть свои научные амбиции и соревновательный дух. Важно было сохранять профессионализм и уважение, несмотря на возможные разногласия.

— Звучит впечатляюще, — произнесла она с улыбкой. — С нетерпением жду завтрашней экскурсии.

Она снова перевела взгляд на Андрея, который, наконец, выкопал из песка небольшой камень и с любопытством рассматривал его. Его неуклюжие попытки удержать камень в лапах вызывали у Кайли приступ умиления. Ей хотелось верить, что этот маленький птеранодон вырастет здоровым и сильным, и что он сможет внести свой вклад в научное понимание этих удивительных существ.

— Как вы планируете подготовить его к жизни в парке? — спросила Кайли, обращаясь к Линеву и Кострову. — Будете ли вы его обучать охоте или другим навыкам выживания?

— Конечно, — ответил Линев. — Мы будем постепенно увеличивать размер его рациона, добавляя в него более крупную рыбу и насекомых. Также мы планируем проводить с ним тренировки по полету в специальном вольере, чтобы он мог развивать свои летные навыки.

— И мы надеемся, что Ярослава возьмет его под свое крыло, — добавил Костров с улыбкой. — Птеранодоны — социальные животные, и им нужна компания.

— Туда, где шуршат древовидные папоротники, обитель птеродактилей, — пафосно указал Сидоров, — но мне думается, не одними лишь летающими ящерами стоит ограничить наше внимание.

— Да-да, конечно, — отозвался Патрик, доселе хранивший молчание.

Они оставили позади вольер Андрея и углубились в запутанный лабиринт оранжерей. Пышная растительность, словно сошедшая с полотен тропических пейзажей, обволакивала со всех сторон. Влажная дымка, пропитанная густыми ароматами экзотических цветов и прелой листвы, окутывала все вокруг. Патрик и Ксения, оживленно переговариваясь, жадно впитывали впечатления, то и дело оглушая тишину щелчками затворов фотоаппаратов, а Ксения, к тому же, искусно позировала для эффектных селфи.

— Дмитрий Владиславович, — вдруг обратилась Ксения к Кострову с теплой, обезоруживающей улыбкой, — а случались ли инциденты с участием динозавров и местных животных?

— К сожалению… да… — Костров вздохнул, и в его голосе прозвучала печаль. — Территория парка, как ни крути, соседствует с дикой природой. Местная фауна проникает сюда, и как бы мы ни старались оградить парк, ворота время от времени открываются. Забредают зайцы, порой даже дикие кабаны… Но для них это билет в один конец, — он шумно выдохнул, словно изгоняя горькое воспоминание.

Кайли поежилась, живо представив себе бедного зайчишку, невольно угодившего в юрский период. Жестокий, но неизбежный закон природы. Она понимала, что даже в этом тщательно выстроенном, искусственном мире дикая природа неумолимо берет свое.

— Зайцы становятся добычей дилофозавров или диметродонов, — продолжал Костров. — От ядовитых плевков дилофозавра им не уйти. Ну а кабаны, даже матерые секачи, идут на корм тиранозавру.

Генри скептически хмыкнул.

— Не слишком ли жестоко? — спросил он, бросив на Кострова взгляд с легким осуждением. — Может, стоит отлавливать этих животных и выпускать за пределы парка?

— Думаю, Генри, вы и сами прекрасно понимаете, что такое дикий кабан. Они чрезвычайно опасны для человека, да и для волка не подарок. На взрослого кабана-секача не всякий медведь рискнет напасть. Только тигры… и теперь еще и тираннозавры, — Сидоров кивнул, словно в подтверждение своих слов.

— Интересное животное — тираннозавр, — задумчиво произнес Костров, рассеянно разглядывая причудливые листья саговника. — Он не убивает добычу сразу, а медленно терзает ее живьем, по часу-два забавляется, словно кошка с мышкой. Особенно после удачной охоты. Он наслаждается муками жертвы и рычит… словно орел, терзающий добычу в когтях с победным клекотом.

— И снова, вспомните древние сказания о драконах! — Андрей Семёнович вернулся к не дававшей ему покоя мысли. — Дракон не спешит растерзать добычу, он лишь играет с ней, обещая неминуемую гибель. И я все больше убеждаюсь, что в этих сказках заключена не выдумка. Китайцы и японцы воочию лицезрели динозавров, я уверен!

Патрика словно пеленой накрыла бледность. Ксения, напротив, вспыхнула нескрываемым любопытством.

— Дмитрий Владиславович, неужели вы были свидетелем подобного поведения тираннозавра? — прошептала она, замирая в предвкушении сенсационного откровения.

— К несчастью, да, — Костров помрачнел, словно тень накрыла его лицо. — Это было зрелище, исполненное первобытного ужаса. Один из крупных кабанов-секачей, неведомым образом, прорвал ограждение и проник на территорию тираннозавра. Мы полагали, что все закончится в мгновение ока, но… тираннозавр затеял с ним жестокую игру. Он играючи придавил его лапой, терзал клыками и когтями, но словно намеренно избегал смертельного удара. Кабан хрипел, истошно визжал, отчаянно пытался сопротивляться, но все его усилия были тщетны. Эта мучительная пытка длилась бесконечно долго.

— И что же вы сделали? — прозвучал дрожащий голос Генри.

— Ничего. Мы были лишь наблюдателями. После этого кошмарного случая мы значительно усилили охрану и стали с маниакальной тщательностью следить за тем, чтобы ни одно дикое животное не могло проникнуть на территорию парка. Но, как известно, зов природы неумолим. Зимой в парке царит тепло, и это притягивает их.

— Ненавижу диких кабанов! — вдруг выпалила Саша. — Они нападают на людей без всякой причины. Просто так, потому что ты рядом пробегали. И спастись от них нелегко. Может, тираннозавры хоть этих тварей на место поставят? — она презрительно скривилась.

Кайли нахмурилась. Она понимала чувства Саши, но мысль о том, как тираннозавр медленно и мучительно расправляется с кабаном, вызывала у нее отвращение. Даже в мире динозавров должна быть какая-то мера сострадания, хоть какое-то подобие милосердия. Она вспомнила Андрея, беззащитно копающегося в песке, и ей отчаянно захотелось защитить его от жестокости этого мира.

— В прудах и у самой кромки водохранилища ютились одичавшие черепахи, но Ярослава методично вылавливала их одну за другой, словно безжалостный жнец. Популяция под угрозой, — с горечью констатировал Костров, — еще немного, и их совсем не останется.

Генри вскинул бровь, в глазах мелькнул нескрываемый интерес.

— Любопытно, — пробормотал он, — каким же ветром занесло этих созданий в водохранилище? Не совсем их привычная стихия, не правда ли?

— Пути миграции неисповедимы, — пожал плечами Костров. — Кто-то, возможно, решил совершить акт благодеяния, выпустив на волю питомца. Кто-то просто потерял из виду беглянку. Некоторые пришли сюда из декоративных прудов. Но факт остается фактом — они прижились, а Ярослава нашла им… своеобразное применение. Экосистема, знаете ли, — вещь хрупкая, как паутина.

Кайли задумалась, и острая жалость к черепахам, ставшим жертвами этого ящера из прошлого, болезненно кольнула сердце. Но одновременно она понимала, что это, пусть и в чудовищно искаженной форме, тоже часть естественного отбора.

— А вы не рассматривали вариант переселения черепах в более подходящую среду обитания? — спросила она с надеждой.

— Пытались, — отозвался Сидоров, и в голосе его послышалось раздражение. — Но они упорно возвращаются. Видимо, чем-то их здесь держит. Климат в нашем парке зимой весьма мягкий. Да и Ярославу лишать ее… забавы не хочется.

Он ухмыльнулся, и Кайли ощутила неприятный озноб. В его словах сквозило леденящее равнодушие, словно речь шла не о живых, страдающих существах, а о бездушных марионетках в чьей-то жестокой игре.

— У нас разработан план по ограничению доступа диких животных на территорию парка, — поспешил вмешаться Сидоров, пытаясь сгладить возникшую неловкость. — Мы устанавливаем дополнительные ограждения и используем отпугивающие средства. Но, к сожалению, полностью исключить подобные случаи невозможно. Природа всегда найдет лазейку…

Они не заметили, как вышли к глади озера, густо заросшего папоротниками, рогозом и хвощами. Значительная часть его акватории была отгорожена под вольер. Кайли едва сдержала изумленный возглас: перед ней несомненно стояли два детеныша утконосых динозавров! Маленькие гадрозаврики, ростом чуть ниже человеческого пояса, совсем не походили на своих величественных родителей, чьи исполинские фигуры красовались на страницах палеонтологических атласов и музейных фресках. Их головки казались непропорционально большими по отношению к туловищу, а на коротких шейках уже проступали зачатки тех самых "утконосых" клювов, которыми так славились гадрозавры. Кожа динозавриков, покрытая мелкой чешуей, выглядела мягкой и эластичной. Один из них щеголял ярко-зеленым окрасом с охристыми пятнами, словно маленький солнечный зайчик, затерявшийся в изумрудной зелени папоротников. Второй был песочного цвета с темными полосками вдоль спины, позволявшими ему искусно прятаться в тени деревьев. У обоих малышей не было и намека на гребни, которыми так гордились их взрослые сородичи. Эти украшения должны были появиться позже, с возрастом. Пока же вместо гордых гребней на их головах виднелись лишь небольшие бугорки, намекавшие на будущую красоту.

— Да, это наши гадрозавры, — произнесла с улыбкой подошедшая рыжеволосая молодая женщина в очках и зеленом брючном костюме. Ее большие голубые глаза казались неестественно огромными и слегка выпуклыми.

— Валерия Шацкая, наш специалист по динозаврам Мелового периода, — представил ее Сидоров.

— Их зовут Искорка и Тишок, — добавила женщина с легкой улыбкой. — Зеленый — Искорка, а желтый — Тишок.

Ксения восторженно ахнула и принялась щелкать фотоаппаратом, стремясь запечатлеть каждое мгновение. Патрик, не отставая, снимал видео, сопровождая происходящее тихим комментарием. Кайли же просто завороженно наблюдала за динозавриками, ощущая прилив нежности и умиления.

— Какие они милые! — не удержалась Ксения, отвлекаясь от своего фотоаппарата. — А можно их погладить?

— К сожалению, нет, — ответила Валерия, покачав головой. — Они еще очень пугливые и могут вас больно ущипнуть. Но вы можете понаблюдать за ними. Они сейчас как раз собираются пообедать.

Шацкая подошла к краю вольера и достала из ведра сочные листья салата. Искорка и Тишок, заметив ее, оживились и подбежали к ней, издавая тихие пискливые звуки. Валерия начала бросать им листья, и динозаврики с неподдельным аппетитом накинулись на еду, забавно чавкая своими утконосыми клювами.

— Это уже не генная инженерия, — с гордостью кивнула Шацкая. — Гадрозавры размножаются в нашем парке. Это уже дети наших собственных утконосых ящеров.

Пока динозаврики уплетали салат, Шацкая увлеченно рассказывала о них. Оказывается, Искорка и Тишок появились на свет всего несколько месяцев назад и стали первыми гадрозаврами, родившимися в парке. Их рождение стало настоящим событием для всех сотрудников, ведь это доказывало, что динозавры могут не только выживать, но и размножаться в искусственно созданных условиях. Патрик с интересом наблюдал за процессом кормления. Катя, не удержавшись, забавно помахала динозаврикам рукой, и Ксения тут же запечатлела этот трогательный кадр.

— А чем еще вы их кормите? — спросил он, не отрывая взгляда от забавных малышей.

— Рацион у них довольно разнообразный, — ответила Валерия, продолжая подбрасывать листья. — Помимо салата, они едят фрукты, овощи и специальный корм, разработанный нашими биологами. Крайне важно обеспечить им все необходимые питательные вещества для здорового роста и развития. Особенно в столь юном возрасте.

— А как вы следите за их здоровьем? — поинтересовалась Кайли, с беспокойством глядя на Искорку, который внезапно отбежал в сторону и начал чесать шею о камень.

— У нас есть специальная ветеринарная служба, которая регулярно проводит осмотры и берет анализы, — успокоила ее Валерия. — Мы тщательно следим за их весом, аппетитом и общим состоянием. В случае необходимости, оказываем им всю необходимую медицинскую помощь.

Искорка, успокоившись, вернулся к Тишку и с удвоенным аппетитом продолжил трапезу. Кайли облегченно вздохнула. Ей вдруг показалось, что она лично несет ответственность за этих маленьких существ.

— Ну что, полюбовались на наших малышей? — спросил Сидоров, добродушно улыбаясь. — Пора двигаться дальше. Эх, жаль, нельзя закурить! — с досадой вздохнул он.

— Ни в коем случае, Андрей Семенович… — предостерегла его Шацкая.

— Эх, мишки гризли… Завидую я вам! — вспомнил академик свою любимую поговорку. — Курят, наверное, тоже, когда захотят…

— А ведь у гадрозавров разная окраска, — задумчиво пробормотал Генри.

— Представьте себе… У гадрозавров, оказывается, были свои "породы", — подхватила Валерия, сияя от возможности поделиться своими знаниями. — Мы предполагаем, что окраска играла важную роль в их социальной жизни и коммуникации. Возможно, разные цвета помогали им различать друг друга, привлекать партнеров или маскироваться от хищников. Мы все еще активно изучаем этот вопрос, но уже сейчас можно с уверенностью сказать, что гадрозавры были настоящими модниками Мелового периода!

Генри кивнул, с неподдельным интересом внимая Шацкой.

Даже в таком искусственно созданном мире, как этот парк, оставалось место для научных открытий и новых гипотез.

Они продолжили свой путь по оранжерее, погружаясь все глубже в мир древних растений и динозавров. Воздух становился все более влажным и насыщенным густыми ароматами, а тени — гуще и таинственнее. Ксения и Патрик продолжали щелкать фотоаппаратами, стараясь запечатлеть каждый уголок этого удивительного места. Кайли шла рядом с ними, внимательно осматриваясь по сторонам и боясь пропустить хоть малейшую деталь. Ей казалось, что она неведомым образом перенеслась в другой мир, в котором время вдруг повернулось вспять.

— Однако, что-то я не вижу здесь обилия мелких динозавров, — скептически протянул Генри, окидывая взглядом окрестности.

— Увы, территория парка ограничена, — вздохнул Сидоров, — стаи мы содержать не можем, да и кормовой базы не хватит. По две-шесть особей каждого вида, не больше. Тираннозавр и диплодок вообще в единственном экземпляре.

— Но мы работаем над этим, — с энтузиазмом вмешалась Катя. — В будущем планируем расширить парк, создать условия для увеличения популяции. Это наша главная цель! Не просто показывать, но и изучать, сохранять…

Сидоров бросил на неё грустный взгляд, словно не желая разбивать её детские мечты.

— Ну, кое-что интересное у нас все же есть! — лучезарно улыбнулась Шацкая, указывая на вольер у самого озера.

Кайли и Ксения не смогли сдержать восторженных возгласов. В глубине вольера, среди зарослей папоротников, бродил маленький трицератопс. Он был далек от грозного облика своих взрослых сородичей, которых они видели на картинках. Вместо внушительного костяного воротника — лишь небольшие пластинки, едва намекающие на будущее великолепие. Рожки, вместо острых копий, — крошечные округлые бугорки, словно невинные пуговки на мордочке. Тело малыша казалось изящнее, чем у массивных родителей; ножки относительно длинные, что придавало движениям очаровательную неуклюжесть. Серая кожа отливала нежным голубым.

— Трицератопс, — с улыбкой объявила Шацкая.

— Живой трицератопс?! — Патрик не выдержал и подошел к вольеру. — Я их так любил в детстве… Странно, у нас их рисуют темно-коричневыми.

— Нет-нет, — заверила Валерия. — Как оказалось, они были серыми, с голубоватым отливом.

— А как её зовут? — спросила Ксения, доставая фотоаппарат.

— Её, — поправила Шацкая. — Обычно мы для удобства стараемся давать динозаврам имена на ту же букву, что и название вида. Хотя, конечно, бывают и исключения, — улыбнулась она, вспомнив птеранодонов Андрея и Ярославу.

Глаза Патрика горели от восторга. Он жадно впитывал каждую деталь, стараясь запечатлеть в памяти это невероятное зрелище. Тося, казалось, совсем не боялась людей. Она продолжала неспешно щипать траву, изредка поднимая голову и с любопытством поглядывая на зрителей. В ее больших темных глазах читалось неподдельное любопытство. Патрик зачарованно наблюдал, как Тося неспешно пережевывает сочные листья, не обращая внимания на восторженные взгляды. В ее движениях чувствовалась детская непосредственность, смешанная с грацией древнего существа.

— У нас уже есть два трицератопса — Тимур и Тамара, — пояснила Валерия, — теперь растет Тося.

Ксения сделала несколько снимков малышки, стараясь запечатлеть каждый ее шаг. Она понимала, что это уникальный момент, и хотела сохранить его не только в памяти, но и на фото. Кайли тоже снимала видео на свой телефон.

— Мы её подкармливаем специальной смесью, — продолжала Шацкая, — чтобы она росла здоровой и сильной. Она еще совсем малышка, ей нужно много питательных веществ.

Тося, закончив трапезу, подошла ближе к ограде и потерлась головой о решетку. Ее звуки напоминали одновременно фырчанье и похрюкивание. Словно здоровалась с посетителями, проявляя дружелюбие и любопытство. Кайли протянула руку и осторожно погладила ее по мордочке. Кожа была гладкой и теплой, совсем не такой, как она представляла.

— Будьте осторожны, — предупредила Шацкая, — у нее острые рога.

— Она такая милая, — прошептала Кайли, не отрывая взгляда от трицератопса. — Я никогда не думала, что динозавры могут быть такими очаровательными.

Забыв об осторожности, Генри тоже протянул руку, и Тося, словно почувствовав его добрые намерения, подставила ему лоб. Мужчина осторожно погладил ее, ощущая под ладонью гладкую, теплую кожу. В голове всплыли детские мечты, как он представлял себя палеонтологом, открывающим новые виды динозавров. И вот, перед ним — живой трицератопс, да еще и позволяющий себя погладить! Наконец, получив достаточно внимания, Тося отошла от ограды и вновь принялась щипать траву.

— Но ведь трицератопс — североамериканский динозавр, — покачал головой Генри.

— А теперь — эндемик Крыма! — весело парировала Катя.

Генри улыбнулся, признавая поражение перед детской непосредственностью и энтузиазмом. Он был действительно впечатлен, несмотря на свой скептицизм. Встреча с Тосей пробудила в нем давно забытое детское восхищение перед величием природы и загадками прошлого. Он снова почувствовал себя ребенком, разглядывающим картинки в книгах о динозаврах.

— Доля истины в словах Кати есть, — монотонно произнес Костров, словно возвращаясь к прежнему разговору. — Нам теперь отдали всю территорию на северо-востоке, до реки Альма.

— Там же… Минеральный источник Финарос… — опешил молчавший до этого Андрей. После утреннего инцидента он старался не высовываться, но сейчас, вспомнив слова дяди, не смог сдержаться.

— Точно, — кивнул Костров. — И что с того? Питьевой родник и туристические тропы. Инвесторы готовы вложить деньги в строительство современного комплекса на его базе. Обещают сохранить уникальность источника, построить очистные сооружения.

— Мы же не уничтожим его, — подтвердила Катя. — Наоборот, строим там современный ресторан в Мезозойском парке, где можно будет и попить минеральной воды, и полюбоваться на ящеров.

Андрей с изумлением смотрел на Фалину. Ее гениальные формулы возродили динозавров и создали этот парк. Глядя на неё, Андрей вспоминал старую карикатуру: Эйнштейн с одной тетрадкой на фоне атомной электростанции. И эта женщина, гениальный ученый, так легко и беззаботно рассуждала о судьбе минерального источника, словно речь шла о перестановке мебели в гостиной.

— Там и санатория нет, — переводила Саша американцам слова Кати. — Не велика А мы сделаем там прекрасный ресторан в мезозойском стиле! И, получив такую территорию, обязательно выведем второго тираннозавра! — она чуть не подпрыгнула от восторга.

— Второго тираннозавра? — переспросил Патрик, переводя взгляд с Кати на Шацкую. — Это огромная ответственность. У вас хватит ресурсов?

Валерия улыбнулась и кивнула.

— Но у нас уже есть тираннозавр рекс по кличке Таня, — засмеялась она.

— Таня? — изумился Генри. — Тираннозавр… Таня? Довольно необычное имя для такого свирепого хищника.

— Настоящая Татьяна по характеру, — фыркнул Костров. — Обожает охотиться, побеждать и наслаждаться победой, терзая добычу!

— На минеральном источнике дикие туристы бродили, — скривилась Катя. — А будет прекрасный мезозойский уголок с ресторанами. Чем плохо? — пожала она плечами.

Патрик и Генри переглянулись, не зная, что и думать. С одной стороны, энтузиазм Кати был заразителен, с другой — пугал своей беспечностью. Идея ресторана в мезозойском стиле звучала заманчиво, но перспектива лишиться уникального источника казалась кощунственной. Впрочем, возможно, они чего-то не понимали, и Фалина действительно продумала все детали.

— А в чем проблема? — не понимала Катя, обращаясь к американцам. — Мы же не уничтожим этот источник и озеро! Там будет красиво, интересно и фешенебельно, — нашла она нужное слово. — Сейчас там бродят алкаши с удочками, — скривилась она. — А будет прекрасный ресторан для посетителей Мезозойского парка! Ну а озеро.... Например, отдадим его тираннозавру или гадрозаврам. Что не так? — сверкнули ее синие глаза.

Андрей молчал, разрываясь между желанием поддержать дядю и страхом снова вызвать гнев Кострова. Дядя говорил, что Финарос — не просто источник, это место силы, где природа веками сохраняла свою первозданную чистоту. Уничтожить его ради туристического аттракциона казалось ему варварством. Но, глядя на воодушевленное лицо Кати, он понимал, что его слова могут быть восприняты как саботаж грандиозного плана.

— Я просто беспокоюсь о сохранности уникального источника, — наконец, выдавил из себя Андрей. — Уверен, есть другие способы привлечь туристов, не затрагивая столь ценный природный объект.

— Да что там уникального? — изумилась Катя. — Там лес — одичавшие сталинские лесополосы. У озера и источника нет ни одного санатория. Туристы шастали и шашлыки жарили. Все никак не наедятся этих шашлыков, — скривилась она.

Андрей почувствовал, как по спине пробежал холодок. Спорить с Екатериной Фалиной бесполезно, особенно когда она так увлечена своей идеей. Да и он, вчерашний студент, был не в том положении, чтобы спорить с нобелевским лауреатом. Он окинул взглядом остальных присутствующих, надеясь найти поддержку, но все молчали, словно завороженные. Костров с победоносной усмешкой наблюдал за происходящим, а Шацкая и Сидоров старались не вмешиваться в назревающий конфликт. Американцы, казалось, были ошарашены напором Кати и не знали, как реагировать на столь противоречивые заявления.

— Екатерина Николаевна, я понимаю ваше стремление к развитию парка, — попытался мягко возразить Андрей, — но Финарос — это не просто источник, это часть нашей истории, нашей культуры. Место, которое нужно беречь, а не превращать в очередной туристический аттракцион.

— Нашей культуры? — фыркнула Катя. — Тоже мне, Малахов курган нашли. Ручей с озером, находящиеся, кстати, в заброшенном состоянии.

— Там вроде как пытались поддерживать дикую природу, — осторожно вставил Сидоров.

— Но мы же не будем ничего уничтожать! — не сдержалась Катя. — Мы построим современный комплекс, который будет гармонично вписываться в окружающую среду! И туристы смогут наслаждаться и водой, и видом на динозавров!

Андрей вздохнул, понимая, что его слова не находят отклика. Он чувствовал, как внутри нарастает отчаяние. Он понимал, что его голос вряд ли будет услышан, но молчать не мог. Он должен был попытаться донести свою точку зрения, несмотря на все препятствия.

— Я просто хочу, чтобы мы рассмотрели все возможные варианты, — произнес он, стараясь говорить как можно спокойнее. — Ведь сохранить природное наследие не менее важно, чем развитие парка…

— Однако, господа, — посмотрел на часы Сидоров, — как ни интересны все эти чудеса в решете, а время! Половина пятого, а у нас впереди ещё музей! Пора на выход.

Все потянулись к выходу, обмениваясь впечатлениями о маленькой Тосе и грядущих перспективах расширения. Андрей, потупив взгляд, шел в хвосте процессии, отчего-то чувствуя себя раздавленным.

* * *

Вопреки скромному провинциальному фасаду, холл палеонтологического музея разверзся перед посетителями, словно небесный портал. Под куполом, расписанным в лазурные тона, терялся взгляд, обманутый иллюзией бесконечного небосвода. Витражные арки окон, словно застывшие осколки древних миров, пропускали сквозь цветное стекло солнечные лучи, окрашивая зал в мягкий, янтарный свет. Пол, выложенный мозаикой из разноцветного мрамора, вился причудливой спиралью времени, от микроскопических созданий до гигантов мамонтов и саблезубых тигров.

В самом сердце холла, подобно дремлющему вулкану, покоился небольшой фонтан, из кратера которого лениво сочилась вода. Вокруг него, словно оазис тишины, расположились скамейки, маня путников присесть и раствориться в атмосфере минувших эпох. Под ногами расстилалась мозаичная карта древнего Крыма, усеянная точками самых значимых палеонтологических находок.

— Бахилы придётся надеть, — с лучезарной улыбкой встретила гостей служительница.

Кайли невольно вздохнула: этот русский обычай всегда казался ей нелепой формальностью. Генри, как всегда невозмутимый, принял бахилы и принялся ловко натягивать их на свои массивные ботинки. Кайли последовала его примеру, с гримасой отвращения сражаясь с упрямой резиной. Ей казалось, что эти бахилы не только разрушают ее тщательно выстроенный образ путешественницы, но и символизируют некую непреодолимую культурную пропасть между ней и этим загадочным миром.

Покончив с этой унизительной процедурой, они углубились в холл. Кайли невольно залюбовалась мозаикой на полу, изображавшей карту древнего Крыма. Она тщетно пыталась отыскать на ней знакомые названия, но все эти поселки и реки звучали для нее как заклинания из древней книги. Генри, напротив, внимательно изучал карту, что-то бормоча себе под нос о тектонических сдвигах и капризах древней береговой линии.

Стены холла украшали фрески, живописующие картины из жизни древних обитателей полуострова. Здесь можно было увидеть стегозавров, мирно пасущихся на залитых солнцем лугах, птерозавров, парящих в лазурной выси, и плезиозавров, рассекающих изумрудные морские просторы.

— Начинаем? — с волнением спросила Саша.

— Да, конечно, — отозвался Сидоров. — Прошу понять наше волнение, господа. Это наша вторая экскурсия в этом музее.

Генри оторвался от карты и, поправив очки, кивнул Сидорову. Кайли же продолжала рассматривать фрески, поражаясь воображению художников, сумевших воссоздать облик мира, существовавшего миллионы лет назад. Ей вдруг стало стыдно за свое предубеждение насчет бахил и провинциальности музея. В этом холле чувствовалось дыхание самой истории, первозданная древность, нечто большее, чем просто собрание окаменелостей. Саша подошла к небольшому столбику и нажала на кнопку.

— С Богом! — прошептал Сидоров.

И вот, голос на английском языке зазвучал, словно эхо из глубин времён:

— В мировом пространстве летит ослепительно сияющая звезда, озаряя своим светом бескрайнюю Вселенную. Вокруг, в безмерной дали, искрятся мириады других звезд, создавая завораживающий космический пейзаж. Вокруг звезды вращаются шарообразные тела разной величины — целая планетная семья, подчиненная ее притяжению. Сквозь дымку атмосферы проступают очертания континентов, окружённые тёмной гладью морей и океанов, словно драгоценными камнями. Но до боли знакомы эти гигантские клинья материков, рассекающие океанские просторы! Да ведь это Земля, планета, на которой мы живём! А звезда — Солнце, вокруг которого Земля, вместе с другими планетами, совершает свой извечный круговой путь, подчиняясь вечным законам космоса. И когда-то на ней жили удивительные существа — динозавры…

Катя почувствовала, как к горлу подступили слёзы. Эти строки читала ей в раннем детстве мама, чуть изменив первый абзац из книги Голосницкого. Катя настояла на том, чтобы именно с этих строк начинались экскурсии в этом музее. Тогда она глотала слезы от слов мамы, что динозавров больше нет на земле. Она знала, чувствовала, что этот черно-зелёный удивительный зверь, идущий по воде под Луной, должен, обязан жить! И сегодня все, абсолютно все, будет иначе.

— И сегодня вы увидите их живыми! — торжественно завершил голос.

В холле погас свет, и витражи с древними растениями и животными словно ожили в темноте, замерцав призрачным, неземным светом. Мозаика на полу вспыхнула, карта древнего Крыма засветилась, указывая путь к чему-то неизведанному. Фонтан-вулкан затих, а потом из его кратера вырвался сноп искр, и в воздухе поплыл легкий дымок с запахом серы. Кайли ахнула от неожиданности. Генри, впрочем, лишь заинтересованно хмыкнул, поправляя очки. Тем временем фрески на стенах начали мерцать, словно кадры старой кинопленки. Стегозавры лениво перебирали ногами, птерозавры взмывали в небо, а плезиозавры грациозно рассекали водную гладь. Изображения становились все более четкими, объемными, словно оживали прямо на глазах.

— Технология 3D? — удивленно спросил Патрик, обращаясь к Сидорову.

— Ну, немного посложнее. Мы их у китайцев закупили, — уклончиво ответил он.

Посетители направились вверх по высокой мраморной лестнице. В пролёте их взору предстала огромная фреска, изображавшая генеалогическое древо динозавров. Казалось, оно уходит в бесконечность. Однако Кайли тут же улыбнулась сама себе: этот эффект достигался за счёт зеркал, искусно скрытых за фреской сверху и снизу. Фигурки динозавров словно улетали вверх и вниз, образуя бесконечный полет вглубь времен.

Следующий зал, посвященный Палеозойской эре, поражал камерностью и полумраком. Здесь царила атмосфера таинственности, словно посетители попадали в глубины древнего океана. Стены были выкрашены в глубокий темно-синий цвет, символизирующий первобытный океан, а приглушенный свет создавал ощущение бездонной глубины. В центре зала возвышалась витрина с окаменелыми трилобитами, брахиоподами и другими обитателями палеозойских морей. Рядом располагался макет древнего рифа, населенного кораллоподобными организмами и губками. На стенах висели графические реконструкции древних ландшафтов, показывающие, как выглядела Земля миллионы лет назад.

— С экспонатами у вас не густо…. — заметил Генри.

— В основном то, что дала Москва, — пожал плечами Андрей Семёнович. — Из фондов палеонтологического музея.

Ксения только успевала делать фотографии для блога. Внезапно полумрак рассеялся, и зал наполнился мягким, зеленоватым светом, имитирующим подводное освещение. Из динамиков донеслись приглушенные звуки плеска воды и шелеста водорослей. На стенах появились проекции древних морских обитателей: медуз, наутилусов, эндоцерасов и гигантских головоногих моллюсков — камероцерасов. Они плавно двигались, создавая иллюзию присутствия в настоящем океане. Голос динамика, приглушенный и таинственный, словно доносился из толщи воды, начал свое повествование:

— Добро пожаловать в Ордовикское море, господа! 470 миллионов лет назад здесь, на территории современного Крыма, простирался бескрайний океан, населенный удивительными существами. Забудьте о динозаврах, здесь правят другие герои!

Проекции на стенах становились все более реалистичными. Гигантский камероцерас, похожий на огромную торпеду с щупальцами, проплыл над головами посетителей, вызывая восхищенные вздохи. Медузы, словно хрустальные люстры, мерцали в зеленоватом свете, а наутилусы, в своих спиральных раковинах, неспешно бороздили виртуальное морское дно.

— Представьте себе, — продолжал голос, — мир без рыб. Вместо них — трилобиты, покрытые панцирями, словно рыцари в доспехах. Они охотятся на мелких ракообразных, роясь в иле. А вот брахиоподы, похожие на современные морские гребешки, фильтруют воду, добывая себе пищу. Жизнь здесь кипит, но она совершенно иная, чем мы привыкли видеть сегодня.

Кайли, забыв про свою усталость и предубеждения, с восторгом рассматривала проекции. Она словно перенеслась в прошлое, в этот удивительный мир, где правили древние и загадочные существа. Патрик, напротив, достал блокнот и что-то быстро записывал, периодически поправляя очки и сверяясь с картой Крыма. Саша и Сидоров с гордостью наблюдали за реакцией посетителей, понимая, что их труд не пропал даром.

— А теперь обратите внимание на макет рифа, — произнес голос. — Здесь, в этих кораллоподобных постройках, скрываются многочисленные обитатели Ордовикского моря. Губки, мшанки, иглокожие — каждый из них играет свою роль в этой сложной и хрупкой экосистеме.

И тут, словно по мановению волшебной палочки, внимание всех присутствующих переключилось на новую проекцию — гигантского эндоцераса. Этот древний головоногий моллюск, предок современных наутилусов, поражал своими размерами. Его прямая коническая раковина достигала шести метров в длину, возвышаясь над морским дном, словно древний обелиск. Щупальца, которыми эндоцерас захватывал свою добычу, извивались в воде, напоминая гигантских змей.

— Эндоцерас, господа, — продолжал голос, — был одним из крупнейших хищников своего времени. Его мощная раковина служила ему и домом, и защитой от врагов. С помощью сифона, расположенного в задней части раковины, эндоцерас мог быстро перемещаться в воде, преследуя свою жертву. Представьте себе, каково было трилобиту встретиться с этим гигантом в водах Ордовикского моря!

Проекция эндоцераса становилась все более детализированной. Были видны мельчайшие детали его раковины, щупалец и огромных глаз, пристально следящих за происходящим вокруг. Создавалось полное ощущение, что этот древний хищник действительно находится рядом, в этом самом зале.

Кайли, забыв обо всем на свете, завороженно наблюдала за эндоцерасом. Ей вдруг представилось, каким был этот мир миллионы лет назад, населенный гигантскими и загадочными существами. Патрик, как всегда, что-то записывал в свой блокнот, но даже он не мог скрыть своего восхищения этим древним гигантом. Костров и Сидоров, довольные произведенным эффектом, переглянулись.

— Больше всего на свете в детстве я любила эндоцерасов, — прошептала Катя, обводя взглядом сияющий синий конус с переливающимися линиями. — Они словно… осколок волшебства…

— Не хотите ли вы вдохнуть в них жизнь? — с улыбкой поинтересовался Патрик.

— Мечтаю! — Катя с мечтательной истомой прикрыла глаза. — Но, увы, боюсь, от былых мягких тканей не осталось и призрачной искры…

— А вам нравятся эндоцерасы? — Ксения, лукаво подмигнув своими огромными серо-голубыми омутами глаз, обратилась к американцам.

Генри оторвался от зачарованного созерцания голограммы и, прищурившись, взглянул на девушку. — "Безусловно, это очаровательные создания! Эндоцерасы — величественные прародители наутилусов, но куда более крупные и могущественные. Представьте себе конус, достигающий шести метров в длину, гордо рассекающий воды древних океанов! Настоящие подводные колоссы!"

— Я даже грезила о том, чтобы эндоцерас величественно обитал в моем аквариуме, — рассмеялась Катя, словно вспоминая забавную детскую фантазию.

Ксения в ответ рассыпалась звонким смехом. — Представляю, какой бы аквариум вам понадобился! Размером с этот зал, не меньше!

Кайли, внимательно внимавшая их разговору, не смогла сдержать улыбки. — А мне бы довелось увидеть охоту эндоцераса, — мечтательно прошептала она. — Это было бы зрелище, достойное кисти величайшего художника!

Ордовикское море плавно уступило место Каменноугольному периоду. Распахнулись двери в следующий зал, и взору посетителей открылась завораживающая панорама каменноугольного леса. Гигантские древовидные папоротники, устремленные ввысь сигиллярии и каламиты переплелись в густую, непроходимую зеленую чащу. Земля была укрыта бархатным ковром мхов и лишайников, а в воздухе клубилась влажная, прохладная дымка. Зал наполнили приглушенные, таинственные звуки древнего леса: шепот листьев, трели неведомых насекомых и хриплые крики древних амфибий.

— "Добро пожаловать в Каменноугольный период, господа! — торжественно провозгласил аудиогид. — 300 миллионов лет назад на месте современного Крыма простирались непроходимые, заболоченные леса. Именно здесь, в этом влажном и теплом царстве, зародились первые рептилии и гигантские насекомые. Обратите внимание на эти древовидные папоротники. Они достигали невероятных размеров и доминировали в растительном мире того времени. А вот сигиллярии, их стволы украшены ромбовидными отметинами от опавших листьев. Словно каменные стражи, они величаво возвышались над лесом, создавая мрачную и таинственную атмосферу."

Внезапно зал наполнился более ярким светом, и на экране, расположенном в глубине леса, возникли изображения гигантских стрекоз — меганевр, их крылья достигали 70 сантиметров в размахе. Они грациозно парили между деревьями, выслеживая мелких насекомых и амфибий. По земле ползали чудовищные многоножки — артроплевры, достигавшие двух метров в длину. Эти древние членистоногие были самыми крупными наземными беспозвоночными, когда-либо существовавшими на Земле.

— Какая неземная красота… — выдохнула Кайли, зачарованная увиденным.

— А ты заметила? — тихо ответил Генри. — У них почти нет подлинных экспонатов, кроме невзрачных камней с окаменелостями. Если бы не живые динозавры, это был бы заурядный провинциальный музей для местного пользования.

— Потому они и делают ставку на голограммы? — удивилась Кайли, не отрывая взгляда от панорамы каменноугольного леса. Ей вдруг представилось, как меганевры кружат у нее над головой, а артроплевры скользят под ногами. Холод пробежал по коже от осознания того, насколько чуждым и опасным был этот мир.

— "В этом лесу, — продолжал вещать аудиогид, — дали начало первые рептилии. Они были еще маленькими и неуклюжими, но именно им было суждено стать предками динозавров и других позвоночных, населяющих нашу планету сегодня. Каменноугольные леса сыграли огромную роль в формировании залежей каменного угля, которые мы используем сегодня в качестве топлива. Под воздействием времени и давления остатки древних растений превратились в черное золото, хранящее в себе энергию Солнца, сиявшего миллионы лет назад."

— Знаете, Андрей, признаюсь, ваш музей мне нравится гораздо больше Московского, — непринужденно заметил Генри. — Простите, но он слишком… научный. Для широкой публики это… откровенно скучно.

— Так он и принадлежит Академии наук, — невозмутимо ответил Сидоров. — Массовым его сделали в восемьдесят седьмом году по решению Горбачева. За этим стояла большая политика, — добавил он с усмешкой.

— Политика? — Ксения мгновенно встрепенулась, почуяв интересную историю.

— Разумеется, — подтвердил Сидоров. — Горбачев тогда пропагандировал приоритет глобальных проблем человечества над национальной политикой. — Костров презрительно скривился. — Вот и построили палеонтологический музей в Москве как огромный замок. Мол, не будем думать о бренной Земле, а то вымрем, как динозавры.

Ксения, тем временем, засыпала Сидорова вопросами, предвкушая пикантную историю. — И что, Горбачев действительно считал, что палеонтологические музеи способствуют вымиранию? — допытывалась она, бросая лукавые взгляды на американцев.

— Эх, молодежь! — весело махнул рукой Андрей Семенович. — Да Горбачев лично приехал на открытие музея тогда. И речь произнес о том, как важны глобальные проблемы человечества! А то, мол, вымрем, как динозавры, если допустим ядерную войну или экологическую катастрофу.

Зал, посвященный Триасовому периоду, приветствовал посетителей ярким, почти тропическим светом. Стены, выкрашенные в песочно-желтый цвет, напоминали о знойных пустынях и прибрежных равнинах, характерных для этого периода. Под ногами, вместо привычного гравия, простирался пол, искусно имитирующий окаменевшую глину с запечатленными отпечатками лап динозавров. Панорамные картины на стенах живописно изображали триасовые ландшафты с густыми лесами из хвойных деревьев и папоротников. На одной из картин можно было увидеть стадо платеозавров, мирно пасущихся на берегу лазурного озера, а на другой — хищного цератозавра, яростно преследующего стаю проворных целофизисов.

В центре зала величаво возвышался искусно выполненный макет платеозавра, одного из первых крупных динозавров. Его длинная шея и массивное тело внушительно возвышались над посетителями, наглядно демонстрируя впечатляющие размеры этих древних рептилий. Вокруг скелета располагались элегантные витрины с окаменелостями других триасовых животных: ящеров, рыб и насекомых. В углу зала находился интерактивный стол, позволяющий детально изучить карту триасового мира и узнать о тектонических процессах, происходивших в то далекое время. На столе также можно было найти подробную информацию о климате, флоре и фауне Триасового периода, а также посмотреть познавательные видеоролики, посвященные различным аспектам этой удивительной эпохи. Завершала экспозицию впечатляющая диорама, изображающая триасовый лес с реалистичными моделями динозавров и других доисторических рептилий.

Аудиогид неспешно рассказывал о вулканической активности в Триасе, а Сидоров вполголоса делился с Ксенией своими воспоминаниями о том, как во времена Горбачева динозавры стали повальным увлечением, подобно покорению космоса в шестидесятых. Ксения допытывалась у Андрея Семёновича о том, неужели Горбачёв в самом деле рассматривал палеонтологию как своего рода политический инструмент, а Фалина с неподдельным интересом прислушивалась к их оживленной беседе.

— Скорее, Ксюша, — мягко поправил ее Сидоров. — Все это были идеи не столько Горбачева, сколько знаменитого Римского клуба и его дальновидного основателя Аурелио Печчеи. Они сравнивали грядущую катастрофу человечества с трагическим вымиранием динозавров, а Горбачев этим жестом выражал свое полное согласие с их тревожной повесткой.

— И зачем? — тихо спросила Фалина, незаметно подошедшая к ним.

— А… надеялся, что Советский Союз и Запад смогут совместно обсуждать самые острые глобальные проблемы человечества.

— Ну, а Запад в итоге просто «послал» Горбачева, — тихо продолжал Сидоров, стараясь заглушить монотонный рассказ аудиогида. — Не согласились вести с нами открытый диалог по повестке Римского клуба. Но это стало ясно уже в мучительном девяностом, а в светлом восемьдесят седьмом все были полны наивных надежд…

Молчавший до этого молодой Андрей Платошкин вдруг набрался смелости и снова подошел к Сидорову.

— Андрей Семенович… А вы действительно считаете, что эти идеи совсем уж никчемные? — в его голубых глазах читался искренний вопрос, скрывающий в себе и некое недовольство.

— А… старье это все, — равнодушно отмахнулся Сидоров. — История… да, обычная история восьмидесятых годов. Вот тогда было модно пространно говорить про «Отечество Земля», про злободневные глобальные проблемы…

Платошкин заметно нахмурился, не ожидая такого пренебрежительного ответа. Казалось, он хотел что-то возразить, но сдержался, лишь плотнее сжав губы. Патрик, внимательно следивший за их непродолжительным разговором, бросил на него, казалось, сочувствующий взгляд. Сидоров, тем временем, продолжал увлеченно рассказывать Ксении о том, что мода на динозавров вызвала в то переломное время целую волну политических карикатур: то КПСС якобы вымирает, как динозавры, то динозавры внезапно вымерли потому, что у них неожиданно началась Перестройка и столь желанное Новое мышление.

— Андрей Семёнович… — Неожиданно оживилась Катя. — Да это же может получиться просто потрясающая статья! Вам не приходило в голову? — сверкнули ее синие глаза, словно она уловила какую-то важную мысль.

— О, Катюша… — скептически махнул рукой Сидоров. — Это скорее на Факультет мировой политики. Они изучили эту щекотливую тему вдоль и поперёк!

— Я никогда не встречала серьезной монографии на тему «Римский клуб и Советский Союз», — тихо сказала Катя. — С огромным удовольствием бы почитала!

Платошкин с живым интересом посмотрел на женщину. Ему показалось необычным, что эта всемирно известная ученая биолог, всерьез претендующая на вторую Нобелевскую премию, так искренне интересовалась историей международной политики.

— Что вы, Катюша, — Сидоров лукаво прищурился. — Монографий, может, и не найти. Но диссертации… вагон и целая маленькая тележка! Все, кому не лень, писали о пресловутом влиянии Римского клуба на горбачевскую Перестройку. Тема-то благодатная, не пыльная работенка. Защищались прямо пачками!

В этот момент их громко окликнул Костров, стоявший у самого входа в следующий зал, посвященный Юрскому периоду. Он с энтузиазмом махал немного отставшим посетителям рукой, настойчиво приглашая их поскорее присоединиться к их небольшой группе.

Юрский зал обдавал посетителей волной изумрудной зелени и духотой тропиков. Янтарный свет, просачиваясь сквозь витражные окна, купал диораму, где воссоздан был первобытный лес из гигантских папоротников, исполинских хвощей и причудливых саговников. Тяжелый влажный воздух звенел цикадами и переливался трелями неведомых насекомых, создавая полную иллюзию погружения в юрские джунгли.

В центре, словно окаменевшее чудо, возвышался скелет стегозавра — колоссальный страж эпохи, ощетинившийся костяными пластинами на спине. Вокруг, словно свита, располагались кости других динозавров, населявших древний Крым: проворные хищники и медлительные травоядные ящеры.

— Мы долго ломали голову, чем оживить этот зал, — задумчиво произнес Сидоров.

На панораме, раскинувшейся во всю стену, бурый стегозавр, словно сошедший с полотна художника, спускался к лазурному морю по склону холма, утопающего в пышной юрской зелени. В прибрежных водах едва угадывалась змеиная голова плезиозавра. Холм был густо увит саговниками и древовидными папоротниками, словно соткан из живого кружева. Когда американцы приблизились к диораме, из динамиков полились слова, словно выхваченные из самой юрской ночи:

…Ночь клонилась к рассвету. Узкий серп луны, словно росчерк серебряного пера, исчез за ажурным полотном леса, погасив лунную дорожку, трепетавшую на сонных волнах. С предрассветным ветром дохнуло морской прохладой. Монотонно и властно шумел прибой.

Но вот небо на востоке зарделось румянцем зари, звезды, словно бриллианты, стали меркнуть одна за другой. И вдруг, край солнца, раскаленный диск, вырвался из морской пучины, озарив мир своими лучами, разогнав тени, что прятались в прибрежных скалах.

Мы на морском берегу юрского периода, в мире, каким он был сто тридцать миллионов лет назад.

— Не знаю, оставим ли мы эту диораму здесь, — продолжал Сидоров, словно размышляя вслух. — Поступило смелое предложение — перенести ее прямо в парк. Представляете, как это заиграет? — Сидоров обвел рукой зал. — Посетители бродят среди живых растений, стилизованных под юрский период, и вдруг — натыкаются на это белое здание диорамы. Эффект погружения будет просто ошеломляющим!

Американцы одобрительно закивали, вглядываясь в детали панорамы. Голос из репродуктора продолжал завораживать:

— Непроходимые заросли папоротников, гинкго и хвойных деревьев покрывают пологие склоны холмов. На песчаной отмели, словно выброшенные морской стихией, лежат спиральные раковины аммонитов, головоногих моллюсков, вечных странников Земли, появившихся еще в девонском периоде.

— Но… что же тогда останется здесь, в Юрском зале? — с неподдельным удивлением спросил Патрик.

Сидоров усмехнулся, поправляя очки.

— А это мы еще обсудим. Идей — море! Можно создать интерактивную экспозицию, где посетители сами смогут «раскопать» окаменелости. Или, например, воссоздать палеонтологическую лабораторию, где воочию будет показан процесс изучения ископаемых останков. В конце концов, мы можем организовать здесь кинотеатр, где будут демонстрироваться документальные фильмы о динозаврах и юрском периоде. Главное, чтобы зал жил, притягивал внимание, будил воображение!

— А может, оставим панораму здесь, Андрей Семенович? — с надеждой в голосе просила Саша. — Она такая… завораживающая.

Сидоров задумчиво почесал подбородок. «Панораму оставить… Хм…» Он окинул взглядом зал, мысленно представляя экспозицию без этой центральной детали. Бесспорно, диорама придавала залу неповторимую атмосферу, мгновенно перенося посетителей в эпоху динозавров. Но идея с переносом в парк казалась ему еще более дерзкой и привлекательной.

— Знаете, Саша, в вашем предложении есть рациональное зерно, — наконец произнес Сидоров. — Панорама действительно хороша. И, возможно, мы найдем способ вписать ее в новую концепцию зала. Например, сделать ее частью интерактивной экспозиции. Представьте: посетители сами «раскапывают» окаменелости, а потом сравнивают свои находки с изображением динозавров на панораме. Это добавит элемент игры, вовлеченности.

Американцы, внимательно следившие за разговором, согласно закивали. Им явно пришлась по душе идея объединить панораму с интерактивными элементами. Голос из репродуктора продолжал свое повествование:

— И вот, из морской пучины на песок выползает странное существо! Черепахообразное тело с огромными ластами, длинная змеиная шея с зубастой головой. Это плезиозавр («напоминающий ящера») — рыбоядный ящер, властелин морских глубин.

Сидоров, воодушевленный поддержкой американцев и энтузиазмом Саши, потер руки. Он чувствовал, как в голове роятся идеи, складываясь в целостную картину обновленного Юрского зала. «Интерактивность — вот ключ к успеху», — подумал он. Современный посетитель жаждет не просто смотреть, но и участвовать, взаимодействовать с экспонатами.

— Что ж, коллеги, думаю, мы пришли к компромиссу, — объявил Сидоров, улыбаясь. — Панорама остается, но она станет частью чего-то большего. Мы разработаем систему интерактивных панелей, которые позволят посетителям получить исчерпывающую информацию о каждом виде динозавров, изображенном на панораме. Будут и виртуальные раскопки, и 3D-модели, которые можно будет повертеть и рассмотреть со всех сторон.

Они явно оценили замысел Сидорова. Воодушевленный их реакцией, он продолжил:

— Конечно, это потребует серьезных усилий. Нужно будет тщательно продумать освещение, звуковое сопровождение, чтобы все работало в гармонии. Но я уверен, что результат превзойдет все ожидания. Мы хотим создать не просто парк развлечений, а настоящее окно в прошлое, место, где люди смогут почувствовать себя частью юрского мира.

Зал Мелового периода сменил декорации и настроения. Тропическая жара юрских джунглей отступила, уступив место более умеренному климату. Свет стал мягче, словно имитируя пасмурный день, а в воздухе ощущалась легкая прохлада, напоминающая о морском бризе. Яркие краски несколько поблекли, уступив место приглушенным, землистым оттенкам. В центре зала возвышался скелет игуанодона, крупного травоядного динозавра, характерного для этого периода. Вокруг него были представлены кости других динозавров, в том числе дриозавров и гипсилофодонов, а также останки первых птиц, появившихся в Меловом периоде. Важной частью экспозиции были окаменелости растений, свидетельствующие о появлении цветковых растений, которые постепенно вытесняли голосеменные.

— Видишь? — шепнул Генри своей спутнице. — Здесь почти нет генетического материала. Скелеты — пластиковые!

Кайли с изумлением посмотрела на него.

— Ты только представь масштаб аферы, — продолжал шептать Генри. — Русские скупали генетический материал по всему миру…

Спутница бросила на него удивленный взгляд, но голос из репродуктора мгновенно заглушил ее возможный ответ:

— В этом зале представлены результаты знаменитой Монгольской палеонтологической экспедиции Академии Наук СССР, проходившей в 1946-1949 годах. Экспедиция была организована Палеонтологическим институтом Академии Наук для исследования мезозойских и кайнозойских континентальных отложений на территории Монголии.

— Ага… — на лице Генри мелькнула странная усмешка.

— В ходе экспедиции было открыто… — продолжал репродуктор, — …в Монгольской Народной Республике уникальное «кладбище динозавров» в Нэмэгэтинской котловине Заалтайской Гоби, обследованы местонахождения Баин-Ширэ и Баянзаг…

— Главный блеф русских, — прошептал Генри. — Их самый большой успех. Уверен, половину своих нелегальных закупок они спишут на эту древнюю экспедицию!

— …Обнаружены полные скелеты динозавров: таларурус (местонахождение Баин-Ширэ), протоцератопсы и пинакозавр (Баянзаг), тарбозавры и зауролофы (Нэмэгэту)…

— О наших находках — ни слова… — в голосе Кайли прозвучала обида. — А ведь у нас таких экспедиций…

— Лучше подумай о другом… — шепнул Генри. — Динозавры-то у них в основном наши, американские, а не монгольские, — хмыкнул он.

— Голос из репродуктора продолжал перечислять достижения экспедиции: «…а также многочисленные кости ископаемых млекопитающих, птиц и рептилий. Эти находки позволили существенно расширить наши знания о фауне и флоре Мезозойской эры».

Кайли хмуро молчала, разглядывая витрины с костями. Ее взгляд зацепился за табличку с названием: «Протоцератопс Andrewsi».

— А вот и еще один наш «монгол», — язвительно прошептал Генри. — Назван в честь Эндрюса, американского палеонтолога.

Он усмехнулся, глядя на спутницу. Кайли сделала вид, что не слышит его реплики. Ее больше занимали собственные мысли. Что-то в этой экспозиции казалось ей неправильным, вызывало смутное ощущение фальши. Не в самих костях, конечно, а в той интерпретации, которую им здесь придавали. Голос из репродуктора тем временем перешел к описанию растительного мира Мелового периода:

— В это время на Земле появились первые цветковые растения, которые постепенно вытеснили голосеменные. В экспозиции представлены окаменелые листья и плоды этих растений, свидетельствующие о важных изменениях в экосистемах планеты.

Генри демонстративно зевнул.

— Скукотища, — пробормотал он. — Лучше бы показали, как русские эти кости из Монголии вывозили. Вот это была бы история!

— Идем… идем… — позвала их Саша.

Лестница привела их вниз, на нижний ярус, посвященный Позднему меловому периоду. В центре зала грозно застыли фигуры тираннозавра, трицератопса и анкилозавра. Пространство под высокими сводами принадлежало владыкам небес — летающим ящерам и первым птицам, достигшим в позднем Мелу своего пика эволюции. Под потолком, словно застывшие в вечном полете, парили скелеты птеранодонов и кетцалькоатлей, а на стенах разворачивались живописные полотна, запечатлевшие их охоту на рыбу и парение над древними ландшафтами. Отдельная витрина, словно драгоценная шкатулка, хранила останки первых птиц, в которых уже проступали черты современных пернатых.

— Провинция… — с усмешкой прошептала Кайли.

— Где генетический материал для маленького трицератопса Тоси? — победно вскинул брови Патрик.

— Садитесь, садитесь… — с улыбкой предложил Сидоров, указывая на ряд стульев возле ниши.

Саша щёлкнула кнопкой, и пустой экран жадно впитал свет. Взору открылась апокалиптическая фреска: багровое зарево облизывало обугливающиеся останки леса, скалы корчились под ударами незримой, титанической силы, а с небес, словно карающий перст, несся огненный посланец — метеорит. Застывшие в предсмертной агонии модели динозавров и прочих обреченных существ, гибнущих в клокочущей геенне пламени и под безжалостной волной взрыва, рождали первобытный, леденящий душу ужас. Но вдруг, как луч солнца сквозь грозовую тучу, экран пронзила жизнерадостная палитра австралийского мультфильма «Вокруг Света за 80 дней». Невозмутимый Филеас Фогг, в своем неизменно элегантном синем костюме, высоком цилиндре и с верной тростью в руке, и его преданный слуга Паспарту, одетый в практичный зеленый дорожный костюм и нелепую шляпу, бесстрашно взирали на разверзнувшуюся вокруг преисподнюю. Фогг, ничуть не дрогнув бровью, пожал плечами и произнес, слово в слово, как в мультфильме:

— Чепуха, Паспарту! У нас есть наука, которая позволит вернуть динозавров к жизни!

— Невозможно! — воскликнул пораженный Паспарту, широко распахнув глаза, полные наивного ужаса.

— Ты запамятовал золотое правило, мой мальчик, — назидательно произнес Фогг, поучительно вскинув палец вверх: — «Тот, кто авансом боится помех, в сомненьях упустит свой шанс на успех!»

— Но каким же образом, месье Фогг? — недоумевал Паспарту, пожимая плечами, словно маленький потерявшийся ребенок.

— Вот, смотри. В далеком 1865 году великий ученый, монах Грегор Мендель, открыл три краеугольных закона генетики, — Фогг величаво поднял тросточку, словно дирижер, взмахом задающий тон грандиозному научному представлению.

На экране возникла пасторальная анимация, являющая портрет задумчивого Менделя в скромном монашеском одеянии, окруженного цветущими гороховыми растениями — теми самыми, с которыми гениальный монах проводил свои судьбоносные эксперименты в тишине монастырского сада. Фогг, словно искусный лектор, с артистизмом указал тростью на изображение:

— Видишь ли, Паспарту, — продолжал невозмутимо Фогг, — Мендель подметил, что признаки передаются по наследству не как некая размытая, аморфная смесь, а как отдельные, дискретные единицы, которые мы ныне именуем генами. У гороха есть гены, отвечающие за цвет горошин, форму семян, высоту стебля.

Изображение плавно трансформировалось в наглядную схему, где красовались два гороховых растения: одно, усыпанное солнечными желтыми горошинами, другое — с горошинами цвета весенней листвы.

— Мендель также обнаружил, что у каждого признака есть две версии гена, или аллели, — продолжал Фогг, увлеченно жестикулируя, словно вдохновенный художник, рисующий словами картину мироздания. — Одна аллель может быть доминантной, то есть она проявляется во всей своей красе даже при наличии другой, рецессивной аллели. Например, желтый цвет горошин — доминантный, а зеленый — рецессивный. Если у гороха есть хотя бы одна аллель желтого цвета, горошины будут неизменно желтыми.

Далее на экране возникли таинственные схемы с латинскими буквами, символизирующими аллели генов, словно страницы древнего магического гримуара.

Мендель также выявил, что при образовании половых клеток, сперматозоидов или яйцеклеток, каждая клетка получает только одну аллель каждого гена, — обстоятельно объяснял Фогг, словно терпеливый учитель, посвящающий ученика в сокровенные тайны. — А при оплодотворении аллели объединяются, образуя новую, неповторимую комбинацию генов у потомства.

Экран явил наглядное скрещивание гороховых растений с разными признаками, словно алхимический процесс, приводящий к созданию нового элемента. Фогг, торжественно подвел итог:

— Таким образом, изучая закономерности наследования признаков у скромного гороха, Мендель заложил фундамент генетики, ставший краеугольным камнем современной биологии.

— А как эти опыты с горохом помогут нам воскресить динозавров? — удивленно спросил Паспарту, почесывая в затылке в растерянности.

— Не запрягай телегу впереди лошади, Паспарту! — назидательно ответил Фогг, покачав головой, словно умудренный опытом старец. — В 1910 году американский биолог Томас Хант Морган установил, что гены расположены в хромосомах, и сформулировал хромосомную теорию наследственности.

Экран вновь ожил, демонстрируя сложную структуру хромосомы, скрученную в тугую спираль ДНК, словно таинственный код жизни. Фогг, не умолкая, продолжил свою лекцию:

— Морган доказал, что гены не просто существуют сами по себе, а располагаются в строго определенных местах на хромосомах, словно бусины на нитке. Он также обнаружил, что гены, расположенные близко друг к другу на одной хромосоме, наследуются вместе, не разделяясь, что называется сцепленным наследованием. Это стало еще одним важным шагом в понимании тончайших механизмов наследственности.

— Но каким образом это приблизит нас к динозаврам, месье Фогг? — не унимался Паспарту, словно назойливый комар.

— Не стоит мыслить столь плоско — ножи для масла не остры до срока! — напомнил Фогг, словно дзен-мастер, изрекающий мудрую притчу. — Еще в 1869 году швейцарец Фридрих Мишер открыл ДНК. Мишер, с маниакальным упорством изучая лейкоциты в гнойных бинтах, выделил из ядер клеток вещество, которое окрестил нуклеином — это и была ДНК в ее первозданном виде.

Экран сменился на изображение старинной лаборатории XIX века, где Мишер в старомодном пенсне и с пышными бакенбардами склонился над окуляром микроскопа, словно алхимик над колбой с философским камнем.

Он заметил, что нуклеин богат фосфором и кардинально отличается от известных тогда белков и углеводов, — продолжал Фогг, увлеченный своим рассказом, словно захватывающим детективным романом. — Мишер понял, что открыл нечто совершенно новое, неизведанное, но тогда еще никто не мог даже вообразить, насколько важным и революционным окажется его открытие для всей науки.

— А как это связано с открытиями Менделя, месье Фогг? — изумлялся Паспарту, силясь уловить ускользающую нить повествования.

— Жизнь — цепь, а мелочи в ней звенья, нельзя звену не придавать значения! — просиял Фогг, словно озаренный божественным откровением. — В 1953 году два гениальных американских ученых, Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик, разгадали структуру ДНК, словно расшифровали древний иероглиф. Они выяснили, что ДНК представляет собой двойную спираль, сотканную из двух цепочек нуклеотидов, закрученных друг вокруг друга.

На экране развернулась завораживающая трехмерная модель двойной спирали ДНК, переливаясь всеми цветами радуги, словно калейдоскоп, демонстрирующий бесконечное многообразие жизни. Фогг, словно завороженный, указал тростью на эту великолепную структуру:

— Вообрази себе, Паспарту, — продолжал Фогг, — что это — гигантская молекулярная лестница, где ступеньки образованы парами нуклеотидов: аденина с тимином и гуанина с цитозином. Именно в этой последовательности нуклеотидов и зашифрована вся генетическая информация — чертежи для построения любого живого организма, от крохотной горошины до гигантского динозавра!

— Но динозавры-то давно вымерли, месье Фогг! Где мы возьмем их ДНК? — резонно заметил Паспарту, скрестив руки на груди, словно упрямый ребенок, не желающий верить в сказки.

— Верно, Паспарту. — Фогг хитро подмигнул, словно фокусник, готовящийся удивить публику. — Но вспомни старую добрую пословицу: довольствуйся тем, что под рукой, и не ищи себе иное. И тут на сцену триумфально восходит РНК! — с этими словами Фогга экран послушно сменил картинку, являя изящную молекулу РНК, причудливо изогнутую в пространстве, словно экзотический цветок. — РНК — это ближайшая родственница ДНК, ее младшая сестра, если хочешь. Она также состоит из нуклеотидов, но в отличие от двойной спирали ДНК, РНК обычно одноцепочечная. И, что самое главное, РНК гораздо более устойчива к разрушению со временем, чем ДНК.

— Ну и ну, месье Фогг! Нам осталось лишь расшифровать РНК динозавров? — изумился Паспарту, словно ребенок, увидевший чудо.

— Именно так, Паспарту! В двадцать первом веке русская генетик Екатерина Фалина, проводя исследования в области селекции голубых елей, разработала уникальную математическую систему кодонов РНК. Каждый кодон получил свое неповторимое математическое значение. Отныне мы можем выразить математически ДНК любого живого организма — или как сложные уравнения, или как элегантную алгебраическую функцию! А раз так, то мы можем с относительной легкостью, с помощью математических уравнений, восстановить утраченные участки ДНК вымерших видов!

На экране появился живописный дендрарий в Воронеже, где стройными рядами выстроились разнообразные ели, словно зеленые солдаты. Следом появилась картинка: синеглазая Фалина в коротком белом платье, словно ангел науки, увлеченно пишет разноцветными маркерами сложные математические формулы на огромной доске. Затем экран показал упрощенную схему молекулы РНК и таинственную таблицу кодонов.

— А что такое кодоны, месье Фогг? — изумился Паспарту, округлив глаза, словно сова. — И как можно выразить их математически?

— Кодоны, мой дорогой Паспарту, — это последовательности из трех нуклеотидов в молекуле РНК, — пояснил Фогг, с удовольствием принимая на себя роль просветителя, словно мудрый гуру, ведущий ученика к просветлению, каждая из которых кодирует определенную аминокислоту, строительный блок белка. Фалина присвоила каждому из 64 кодонов уникальное числовое значение, основываясь на их химических свойствах и взаимодействии с аминокислотами. Таким образом, последовательность РНК, а значит, и соответствующая ей ДНК, стала представима в виде сложного математического уравнения или изящной алгебраической функции.

— Что вы говорите? — выдохнул пораженный Паспарту.

— Представь себе, Паспарту, — продолжал Фогг, — каждый динозавр — это сложнейшее уравнение, записанное на языке ДНК. Уравнение, которое описывает его размеры, форму, цвет перьев или чешуи, особенности пищеварения и поведения. И Фалина дала нам ключ к разгадке этого уравнения!

На экране возникла сложная компьютерная симуляция: ученые в белых халатах, склонившись над мониторами, увлеченно вводят данные в компьютеры, а на экранах мелькают ряды цифр, графики и запутанные математические формулы, словно ученые мужи, колдующие над созданием искусственного разума. Фогг обернулся к экрану, где сложные формулы Фалиной сменялись изображениями белков, ДНК и аминокислот, выстраивающихся в сложные структуры, словно детали часового механизма, собирающиеся в единое целое.

— Представь себе, Паспарту, что у нас есть фрагмент РНК динозавра. С помощью системы Фалиной мы можем преобразовать его в математическое выражение. Затем, сравнивая его с РНК современных рептилий и птиц, ближайших родственников динозавров, мы можем восстановить недостающие участки РНК, используя математические алгоритмы и методы экстраполяции. Таким образом, мы получаем полную, математически выверенную модель РНК динозавра!

Паспарту все еще выглядел озадаченным, но в его глазах мелькнул проблеск понимания, словно забрезжил свет в конце туннеля.

— Но даже если у нас есть полная РНК динозавра, как мы сможем вырастить из нее динозавра? — спросил он, все еще сомневаясь.

— Ты запамятовал правило, Паспарту: «Не ставь телегу впереди лошади!» — напомнил Фогг. — В 2005 году американский палеонтолог Мэри Швейцер обнаружила невероятные фрагменты мягких тканей динозавров, содержащие ДНК, словно капсулу времени, сохранившую секреты древних ящеров. Русские ученые попросили предоставить им данные о фрагментах ДНК и передали их группе Екатерине Фалиной, Паспарту! Фалина, опираясь на данные Швейцер и свою революционную математическую систему, смогла реконструировать геном тираннозавра! — торжественно воскликнул Фогг, взмахнув тростью, словно волшебной палочкой.

На экране возникла фотография Мэри Швейцер, лучащейся от счастья на фоне окаменелых исполинов. Следом — завораживающая компьютерная модель ДНК, грациозно вращающаяся в трёхмерном танце.

— Но даже если мы воскресим ДНК, как вдохнём жизнь в динозавра, мсье Фогг? — Паспарту, словно неугомонный ребёнок, не унимался в своих вопросах. — Нам ведь нужна колыбель — яйцеклетка, куда поместить эту генетическую симфонию!

— Не раздувай искру до пламени, мой мальчик! — Фогг успокоил его снисходительной улыбкой. — Вспомним родословную динозавров: их ближайшие ныне живущие родственники — крокодилы и птицы. Мы возьмём яйцеклетку современной рептилии или гордой птицы, такой как страус, и с хирургической точностью удалим её собственное ядро, несущее генетическое наследие птицы. Затем, с трепетом и осторожностью, внедрим в эту опустевшую колыбель ядро с воскрешённой ДНК динозавра. Если судьба будет благосклонна, в этой клетке забьётся новая жизнь — эмбрион динозавра!

Экран вновь заполнила диорама пылающего леса, но теперь сквозь пелену дыма и пепла проступали смутные силуэты динозавров, медленно возвращающихся из небытия. Сцена падения метеорита сменилась трогательным кадром: детёныш тираннозавра, неуклюжий и игривый, резвится на изумрудной лужайке под бдительным взглядом учёных-творцов. Затем — чудо рождения: очаровательный брахиозаврик, весело выбирающийся из скорлупы.

— Вы хотите сказать, мсье Фогг, что мы сможем увидеть живого динозавра? — Паспарту был потрясён до глубины души.

— Именно это я и утверждаю, Паспарту! — Фогг сиял от гордости за торжество науки. — Представь себе, какие безграничные горизонты это открывает! Мы сможем изучать динозавров в их естественной среде, постигать тайны их поведения, физиологии, видеть, как они взаимодействовали друг с другом и с миром вокруг. Это будет революция в палеонтологии, биологии и в нашем понимании самой истории жизни на Земле!

На экране развернулся ролик: группа учёных, затаив дыхание, наблюдает за первым шагом новорожденного трицератопса. Маленький динозаврик, робко перебирая ногами, делает свой первый шаг по траве, вызывая волну умиления у собравшихся.

— А мы собираемся поехать с тобой в Крым, чтобы увидеть пока единственный в мире Мезозойский парк живых динозавров!

Фогг и Паспарту зачем-то стали подниматься на лифте на Эйфелеву башню, словно сошли со страниц мультфильма.

— Конечно, были те, кто отчаянно протестовал против выведения живых динозавров генной инженерией… — назидательно заметил Фогг, покачивая головой. — Они говорили о святотатстве, о призраке Франкенштейна — излюбленная мантра всех ретроградов…

— Проделки Фикса, проделки Фикса! — отчаянно возопил Паспарту.

— Ты совершенно прав, мой друг, это проделки Фикса! — Из-под купола Эйфелевой башни вырос, словно ядовитый гриб, Фикс в неизменном цилиндре. — Это я вас запру здесь, на вершине, чтобы духу вашего не было в Крыму! А коли понадобится, найму зелёных фанатиков, они и динозаврам дорогу перекроют, и глазом не моргнут!

И в подтверждение своих слов Фикс выхватил плакат, на котором чёрный силуэт диплодока был пронзён яростным росчерком красного креста. Надпись надрывалась криком: “Stop!”.

Фогг лишь презрительно фыркнул, поправляя свой неизменный жёлто-оранжевый галстук.

— Как предсказуемо, Фикс. Вам всегда не хватало полёта фантазии. Боязнь нового, страх перед прогрессом — вот ваши верные союзники. Но наука неумолима, и никакие плакаты и протесты не остановят колесо истории.

— Что же нам делать? — в голосе Паспарту звучала паника. — Как теперь в Крым попасть?

— Эх, Паспарту, не говори «гоп» пока не перепрыгнешь! — зловеще хохотнул Фикс. — Мир полон завистников и ретроградов, которые видят в Мезозойском парке лишь кощунство!

— О, я бы на месте мистера Фикса точно не говорил «гоп»! — в голосе Фогга звучала невозмутимая уверенность. — Мой друг Альберто Сантос-Дюмон уже мчится к нам на своём дирижабле!

И точно, из-за парижских крыш вынырнул серебристый силуэт воздушного корабля. Фогг и Паспарту с ликованием вскочили на борт. Дирижабль плавно отчалил от Эйфелевой башни, унося смельчаков навстречу новым приключениям, оставляя внизу лишь негодующего Фикса, сотрясающего тростью воздух в бессильной злобе.

— Нам козни Фикса не страшны, увидеть дино мы должны, нас ждет победа, Паспарту!

Фогг указал на дверь, ведущую из музея, и та, повинуясь его жесту, бесшумно отворилась, являя посетителям выход в парк.

— Здесь у нас будет прямой выход в парк, — самодовольно объявил Сидоров.

— Прекрасно, но… — Генри невольно запнулся, глядя на Фогга и Паспарту.

— Символ прогресса! — радостно воскликнула Фалина. — Символ мира, где наука может идти вперёд, не оглядываясь на вопли ретроградов об «играх в Бога» и Франкенштейне! Как сияние электричества Эйфелевой башни!

— Однако в «Парке Юрского периода» видео о возрождении динозавров было, что ли, более мирным… — заметила Кайли, явно испытывавшая сложные чувства по отношению к фильму. — Там математик рассуждал о непочтительности к природе, а вы сразу выставили критиков ретроградами…

Костров, невозмутимый как всегда, изящно поправил свой галстук.

— Наш мультфильм — всего лишь развлечение, а наука — это серьёзное дело. В фильмах часто драматизируют ситуацию, чтобы вызвать у зрителя эмоции. В реальности же прогресс неизбежен, как восход солнца. И бояться его — всё равно что пытаться остановить течение реки ладонями.

— И всё же… — Кайли задумчиво посмотрела на него с Сидоровым. — В Америке такой мультик был бы невозможен. Экологи немедленно подали бы иск…

— Ну и где тогда свобода слова — у вас или в России? — иронично спросил Костров.

— У нас свобода слова связана с ответственностью, — вступил в разговор Патрик. — Времена безудержной свободы слова ушли в середине XX века, сегодня она предполагает ответственность. Экологи настаивают на этом.

— А почему мы вообще должны перед ними отвечать? — сверкнула глазами Фалина. — Это новая церковь? Кардиналы? Епископы? С каких пор у нас возродился институт обязательной исповеди? — ехидно добавила она.

— Катя, не стоит так остро реагировать, — примирительно сказал Генри. — Экологи — это часть нашего общества, и их мнение важно учитывать. Но наука не должна стоять на месте из-за страха перед возможными последствиями. Мы должны двигаться вперёд, но с умом и осторожностью.

Фалина презрительно фыркнула, демонстрируя отвращение. Кайли с удивлением смотрела на молодую учёную, в которой гениальность причудливо сочеталась с таким анти-экологическим радикализмом.

— Ответственность? Это слово любят использовать те, кто хочет остановить прогресс, прикрываясь благородными целями, — скривился Костров. — Да, безусловно, мы должны учитывать возможные последствия наших действий, но нельзя позволять страху парализовать нас. Иначе мы так и останемся жить в пещерах.

Патрик вздохнул.

— Я понимаю вашу точку зрения, но уверен, что можно найти компромисс. Наука и экология не должны быть врагами. Возможно, стоит пригласить экспертов-экологов для консультаций и внести необходимые корректировки в проект парка.

— Абсолютно верно! — Генри поддержал его, кивнув. — Вы создали Мезозойский парк не для того, чтобы навредить природе, а для того, чтобы расширить наше понимание мира, показать людям великолепие истории жизни на Земле. И я уверен, с экологами можно договориться.

Сидоров кашлянул, привлекая к себе внимание.

— Друзья, давайте не будем спорить. У нас есть потрясающий мультфильм, который рассказывает о великом научном открытии. Давайте сосредоточимся на том, чтобы сделать его ещё лучше и интереснее для зрителей. А вопросы этики и морали… это уже тема для отдельной дискуссии.

Андрей думал о фильме, ощущая странную смесь восторга и дискомфорта. Сам процесс возрождения динозавров казался невероятно захватывающим, воплощением самых смелых научных фантазий. Он, воспитанный на приключениях Индианы Джонса и «Парке Юрского периода», не мог не восхититься триумфом человеческого разума над временем и смертью. Но карикатурное изображение критиков проекта, представленных в виде злобного Фикса и абстрактных «зелёных радикалов», вызывало у него протест. Андрей знал, что за экологическими движениями стоят не только фанатики, но и вполне разумные люди, обеспокоенные последствиями необдуманного вмешательства в хрупкий баланс природы.

С самого начала поездка дала крен, словно корабль, налетевший на риф его несбывшихся надежд. Он грезил о встрече с живой Фалиной, о парке, населённом динозаврами, о которых так горячо спорил с дядей Николаем Петровичем. Но уже в аэропорту проворная Саша, бойко щебечущая на английском, перехватила инициативу, оттеснив его на задворки событий. Полуденное опоздание из-за экологов «Белой акации» навлекло на него гнев Сидорова и закрепило репутацию великовозрастного разгильдяя. Нелепый спор с Фалиной из-за источника Финарос, казалось, породил в ней стойкую антипатию. И вот теперь, он снова неуклюже вклинился в разговор Сидорова и Ксении, окончательно утвердив за собой статус «белой вороны». В его воображении эта поездка рисовалась захватывающим приключением, полным открытий и новых знакомств. А на деле… полный фарс.

Он устало потёр переносицу, чувствуя, как головная боль сдавливает виски. Ему казалось, что он угодил в какой-то дурной спектакль, где каждое его действие оборачивалось против него самого. Хрустальные замки научных грёз разбивались о суровую реальность бюрократии, интриг и личных антипатий. Дядя Николай Петрович, убеждённый скептик, наверняка злорадно потирал руки, предвкушая его скорое возвращение с поникшей головой и пустыми руками.

Нужно было что-то менять. Нельзя было позволить этой абсурдной ситуации и дальше управлять им. Он приехал сюда не для того, чтобы сеять раздор и наживать врагов. Его целью было увидеть динозавров, прикоснуться к неизведанному, доказать дяде Николаю Петровичу, что его увлечение — не пустая трата времени. Забыть о спорах и обидах, попытаться наладить отношения с Фалиной и Сидоровым, доказать свою компетентность. Надо… Андрей, погружённый в свои мысли, поплёлся следом за остальными гостями к выходу.

* * *

— А всё же, Андрей… — Генри устремил взгляд в окно, где изумрудный луг, словно бескрайний ковер, плавно перетекал в пологие складки гор. — Как вы намерены обуздать грядущий демографический взрыв в парке динозавров?

Машина скользила по ленте дороги из Счастливого в Многоречье. В воздухе уже разлилась вечерняя заря. Андрей Семёнович, вновь за рулем, вёз Генри и Кайли. Патрик и Костров мчались следом в автомобиле Кати, а Саша и Ксения держались поодаль на машине Андрея. Академика терзало предчувствие: едкие вопросы Генри о том, каким ветром занесло генетический материал североамериканских динозавров в российскую глушь. Слишком хорошо он знал неприглядную правду: о тайных тропах, которыми добывались образцы, о том, как его люди закупали генетический материал, не только через ЮАР, но и напрямую из американских музеев, договариваясь с алчными сотрудниками "на местах". "Хорошо, если у них хватало ума всегда прикидываться бразильцами, южноафриканцами или шведами", — промелькнула тревожная мысль. Однако американцы, похоже, решили зайти с неожиданной стороны.

— Катя небезосновательно возлагает надежды на Финарос и весь район до Альмы… — пробормотал Сидоров, словно разговаривая сам с собой. — Если получится, то…

— Андрей, но ведь это лишь временная мера… — Генри одарил его снисходительной улыбкой. — Ну, выпустите вы туда ещё одного тираннозавра и пару трицератопсов.

— И диплодока, — вставил академик.

— Хорошо, пусть диплодока. Проблему это не решит кардинально… Вам стоит задуматься о втором парке, — Генри поднял палец вверх, словно дирижируя оркестром мыслей.

— Мы подумываем, — Сидоров вздохнул с горчинкой. — Но в России не так много подходящей территории. Нужен субтропический климат и обширный водоём, вроде водохранилища.

— А что, если использовать геотермальные источники? — предложил Генри, с неподдельным интересом снимая на камеру телефона мелькавшие за окном зелёные предгорья. — Камчатка, например. Там и климат более-менее подходящий, и места — завались.

Сидоров на мгновение задумался, почесывая подбородок.

— Нет, Генри, ящерам там будет холодно. Камчатскую зиму они не выдержат… То есть, ящеры, может, и выживут, а вот флора, их окружающая — араукарии и древовидные папоротники — точно зачахнут.

— Тогда у вас есть Кавказ, — парировал Генри. — Там теплее, чем в Крыму? Я читал перед отъездом, что ваше Черноморское побережье Кавказа — сплошная Алупка?

— В Сочи даже теплее, чем в Алупке. Климат там субтропический, влажный. Но, Генри, проблема не только в температуре. Там нет водохранилища или огромного озера. А без него ящеры никуда. Сначала нужно его построить….

— Даже в Абхазии? — прищурился Генри. Кайли вновь посмотрела на своего гражданского мужа, поражаясь его осведомлённости в российских делах.

— Да и в Абхазии, — вздохнул Сидоров. — Озеро Рица нам никто не отдаст. Мы заикнулись было про Новый Афон — там небольшое водохранилище есть — но монахи тамошние встали на дыбы против «драконов»… Строить водохранилище в заповедной зоне Кавказа? Да это утопия! Экологи взвоют, местные жители выйдут на протесты, а пресса поднимет такой шум, что мало не покажется.

— Но ведь живые динозавры — это достояние не только России, но и всего человечества, — заключил Генри. — Нельзя допустить, чтобы они жили только в одном месте мира. Случись что… Вам придётся поделиться своим открытием с какой-то другой страной или странами, где есть подходящий климат и водоёмы для динозавров.

"Вот оно что…", — подумал Сидоров с нескрываемой грустью, хотя в глубине души не мог не восхититься ходом американца. Слова Генри эхом отдавались в его голове. Поделиться открытием… Эта мысль ранила, как укол. Столько сил, средств, рисков было вложено в этот проект. Идея, выношенная годами, воплощенная в жизнь благодаря титаническим усилиям, теперь должна быть разделена с другими? "Невозможно", — мысленно возразил Сидоров. "Мы не можем отдать то, что принадлежит нам по праву крови и пота". Но он понимал, что Генри прав. Один парк, каким бы он ни был большим, не гарантирует выживание динозавров. Риск катастрофы, эпидемии, даже банальной войны слишком велик.

— Ммм… — он замялся. — В Восточном Крыму ещё есть немало водохранилищ… возможно, мы там организуем второй парк…

— Андрей, будем реалистами… — вдруг поддержала его Кайли. — То ли позволят, то ли не позволят. Учитывая недовольство ваших экологов… Мы ведь не дети и понимаем, что «Белая акация» ехала протестовать именно против вашего парка! — закончила она.

— И мы не предлагаем вам унизительной передачи технологий, — продолжал невозмутимо Генри. — Это будет совместный Мезозойский парк России и некой страны…

"Он прав… Он прав… — ловил себя на мысли Сидоров. — Он чертовски прав. Но согласиться на такое… Я не могу принять решение".

— Голландцы вам здесь не подмога, Андрей, — продолжал американец, словно размышляя вслух. — Мы не дети, все понимаем. Это понимает и ваша Фалина, но только… она ставит не на ту карту. Ну что вам предложат её друзья голландцы? Суринам? Это будет в лучшем случае копия вашего центра и небольшого парка. Да, можно будет сделать там второй зоопарк динозавров, наверное… но ведь вы хотели бы создать и место, где ящеры будут жить в дикой природе, не так ли?

Сидоров молчал, неотрывно глядя на трассу. В голове роились мысли, сталкиваясь друг с другом. Он понимал, что Генри говорит разумные вещи, но признать это означало признать и собственное поражение. Идея отдать часть своего детища кому-то еще казалась кощунственной. Лучше было намекнуть Генри, что положение не такое уж плохое, как это кажется американцам.

— Например, Азорские острова, где сохранились реликтовые юрские леса, — бросил он. — Голландия — член Европейского союза.

— Андрей, — Генри снисходительно улыбнулся, — ты, верно, плохо знаешь европейцев и их бюрократию. Они немедленно прикарманят всё себе и выкинут вас из своего проекта, как только вы построите им Мезозойский парк на Азорах.

Сидоров промолчал, лишь крепче сжал руль. Он знал, что Генри прав. Европейцы, особенно голландцы, были прагматичны и циничны. Их интересовала только выгода, а мораль и обязательства для них мало что значили. Он вспомнил бесчисленные случаи, когда западные компании обманывали российских партнеров, выкачивали ресурсы и оставляли после себя лишь разруху. Нет, Европе доверять было нельзя.

— Но Катя….

— Гений ранга Фалиной им нужен, — продолжал Генри. — Кстати, ты в курсе, что у неё бабушка полячка? Варшава хоть завтра даст ей, лауреату Нобелевской премии, польское гражданство. А это европейское гражданство. А вот вас с Костровым европейцы просто выкинут из проекта.

— Вы предлагаете разделить ответственность… и славу, — наконец проговорил Сидоров, стараясь сохранять нейтральный тон. — Это… требует серьезного обдумывания. А что именно вы предлагаете?

Генри кивнул, не настаивая на немедленном ответе. Он понимал, что такое решение не принимается в одночасье.

— У нас есть несколько вариантов, — продолжил Генри, глядя на мелькавшие за окном пейзажи. — Любая страна Западного полушария идеально подойдет. Бразилия, Аргентина, Парагвай, та же Коста-Рика или Никарагуа, как в «Парке Юрского периода»…

— А у вас хватит ресурсов, чтобы создать еще один такой же парк? — скептически спросил Сидоров, не сводя глаз с дороги. Он понимал, что Генри не просто так затеял этот разговор. За ним стояли не только опасения за сохранность динозавров, но и вполне конкретные интересы. Американцы всегда умели извлекать выгоду из любой ситуации.

— Ресурсов хватит, — уверенно ответил Генри. — Нам не нужно начинать с нуля. У вас есть опыт, технологии, специалисты. Мы предоставим финансирование, территорию и политическую поддержку. Это будет взаимовыгодное сотрудничество. Вы получите гарантию, что ваши динозавры будут жить и развиваться в безопасном месте, а мы — уникальную возможность изучать этих удивительных существ в естественной среде обитания.

Сидоров молчал, обдумывая услышанное. Он понимал, что предложение Генри имеет смысл. Создание второго парка в другой стране — это реальный шанс обезопасить динозавров от любых рисков. Кроме того, это позволит расширить научные исследования и привлечь к проекту новых специалистов. Но отдать часть своего детища кому-то еще было очень тяжело.

— Мне нужно время, чтобы все обдумать, — наконец сказал Сидоров. — Это слишком серьезное решение, чтобы принимать его спонтанно. Я должен посоветоваться с коллегами, оценить все риски и возможности. И, конечно, согласовать это с руководством.

— Отлично. Но не забудьте, Андрей, печальный опыт Хрущёва, — вздохнул Генри, глядя на приближавшуюся идеально заасфальтированную парковку. — Он отказал Кеннеди в совместном полёте на Луну…. А ведь могло бы быть так, что русские и американцы полетели бы на Луну вместе. И весь мир понимал бы, что главный — Советский Союз, а участие американцев…. Символическое… — закончил он.

— Однако же я не Хрущёв… — Андрей Семёнович припарковал машину. — Да и вы, Генри, не президент Соединённых Штатов для подписания такого соглашения.

— Конечно… — рассмеялся Оффен. — Но ведь ничто не мешает нам быть в контакте, Андрей! Не так ли?

Кайли улыбнулась, словно намекая знакомому академику, что всё сложится хорошо.