Мира и Матвей (гет)

Мире казалось, что она сходит с ума. Это чувство не отпускало её вот уже несколько месяцев, то ослабляя хват, то вновь стискивая стальным обручем грудную клетку. Можно ли верить своим глазам, внутреннему чутью, если угодно — сердцу, когда все они твердят об одном и том же? Стоит ли прислушиваться к доводам рассудка, когда он яростно доказывает, что все ее предчувствия и догадки только бред воспалённого воображения?

Какова вероятность, подумай.

Ты выдаёшь желаемое за действительное.

Так не бывает, просто выбрось из головы.

Мира пыталась выбросить, вот только факты — упрямая штука, на них не закроешь глаза так просто. Она же видела — что-то менялось, и не в ней, а в Матвее. Был бы на его месте кто-то другой, она бы скорее всего не заметила, такими тонкими были эти перемены. Но это был её родной брат, которого она знала с рождения. Все нюансы его поведения и реакций за годы жизни бок о бок были изучены вдоль и поперёк. Могла ли она ошибаться, говоря себе, что его отношение к ней меняется? Если бы моментов, что указывали на это, было один или два, ими можно было бы пренебречь, как снежинками, упавшими на открытую ладонь. Но они наслаивались друг на друга с каждым днём, образуя снежный ком, массу которого уже не проигнорируешь.

Первое, на что она стала обращать внимание, — это взгляды. Вся палитра его взглядов, обращённых к ней, надёжно хранилась в картотеке её памяти, и когда к ней стали примешиваться новые оттенки, этого нельзя было не заметить. Эти взгляды были иными, никогда прямо, а только украдкой, когда он думал, что она не видит. Когда же она не выдерживала и пыталась перехватить его взгляд, он поспешно, в виноватом смущении, отводил глаза.

Матвей стал также иначе реагировать на самые обычные прикосновения, будь то простое похлопывание по руке или короткое объятие. Он замирал, а дыхание его сбивалось. Мире чудилось, что приложи она в те моменты руку к его сердцу, оно бы отбивало бешеный ритм.

По-другому он стал и касаться её, исчезла та бездумная лёгкость, с которой он мог в любой момент приобнять её за плечи или притянуть к себе. Матвей стал сдержаннее в проявлении физических контактов, но в то же время Мира нутром ощущала его скрытую тягу к ней. Иногда он, словно забывшись, без видимой причины мог убрать волосы с её плеча, а после нервно отдёрнуть руку. Мира никогда не подавала вида, что замечает все эти странности, но оставаясь наедине с собой, она десятки раз прокручивала их в голове, пытаясь найти ответ на один единственный вопрос. Чаша весов постоянно колебалась, склоняясь попеременно то к ужасающей надежде, то к охлаждающим разум отрицаниям.

Оставаться только пассивным наблюдателем долго она не могла, поэтому иной раз Мира устраивала брату мелкие провокации. Оправдывала она себя тем, что ей нужно было просто укрепиться в своих подозрениях либо же опровергнуть их. И старалась не зацикливать внимание на том, насколько ей нравится это чувство будоражащего душу азарта. Смущать его, одновременно делая вид, что она не при делах, оказалось на удивление простым и крайне приятным занятием.

Однажды вечером Матвей вошёл к ней в комнату, когда она сушила волосы, сидя на табурете перед трюмо. Заметив, что он ждёт чего-то, Мира выключила фен.

— Мама сказала, что ужин будет через пять минут.

— Хорошо, — кивнула она.

Матвей замешкался на несколько секунд, не спеша уходить, и Мира решила этим воспользоваться.

— Поможешь мне? — Она протянула ему фен. — А то у меня уже рука устала.

Эта простая просьба отчего-то привела его в замешательство.

— Не думаю, что у меня получится это правильно сделать.

Мира фыркнула и закатила глаза одновременно:

— Здесь ничего сложного. Захватываешь расчёской часть волос и сушишь феном от корней до кончиков.

Матвей неуверенно принял из её рук расчёску и фен, вставая позади. Комната снова наполнилась равномерным гудением. Очень скоро Мира поняла, что не учла одного: того, какую реакцию на неё окажет выполнение данного ею же задания. Матвей перебирал её волосы так бережно и аккуратно, словно всерьёз боялся причинить ей боль каким-то неосторожным движением. От его лёгких случайных прикосновений к ушам или шее по затылку пробегали волнующие мурашки. Хотелось прикрыть глаза от удовольствия, но Мира не могла позволить себе столь явно наслаждаться процессом.

Когда фен замолк, у неё вырвался разочарованный вздох. Слишком быстро всё закончилось. Стоило на будущее придумать поводы просить его об этом почаще. Мира взглянула на Матвея через зеркало: он всё ещё выглядел растерянным, словно это небольшое событие вывело его из душевного равновесия. Что же, она знает, как усилить эффект.

Поймав его взгляд, Мира невинно заметила:

— У тебя это получается так нежно. — Матвей несколько раз сконфуженно моргнул, глядя на неё так, будто ослышался, и Мира невозмутимо добавила: — Зря ты пошёл на свой экономический, мог бы сделать успешную карьеру парикмахера.

— Отлично, оставлю это запасным вариантом, — выдавил он неловкую улыбку.

Мира поднялась с табурета, расчесала пальцами волосы и обернулась к Матвею.

— Спасибо, правда, очень хорошо получилось, — улыбнулась она и обвила руками его шею, прижимаясь щекой к щеке.

— Эй, пусти, задушишь, — ошарашенно запротестовал Матвей, не совершая, впрочем, сколь-нибудь существенных попыток освободиться.

— Попробуй избавиться от меня, — хихикнула в ответ Мира. Она шагнула вперёд, вынуждая его пятиться, пока на пути не возникла кровать, на которую оба и повалились.

Очутившись на нём, Мира приподнялась, руками опираясь о кровать по обе стороны от его лица. Матвей раскраснелся, учащённо дышал и глядел на неё каким-то ошалелым взглядом. Сердце неровно забилось, и Мира отпрянула, принимая сидячее положение. Ещё чуть-чуть и сама бы выдала, насколько её взволновала их близость. Матвей тоже поднялся, кое-как приглаживая растрепавшиеся волосы.

— Ты знаешь, это совсем не интересно, когда ты мне вот так поддаёшься, — чуть погодя сказала Мира, маскируя за обиженным тоном свою неловкость.

— Я вообще не собирался… играть с тобой, — возмущённо ответил Матвей, кажется, немного приходя в себя. — Мы уже не дети, если ты не забыла.

— Нам не обязательно быть детьми, чтобы делать это.

Матвей поперхнулся воздухом и отвернулся от неё, не найдя, что ответить. На его счастье в комнату вошла мама.

— Так, я не поняла, я когда вас есть звала?

— Я уже иду. — Матвей тут же вскочил с кровати и пулей вылетел из комнаты. Мира только опустила глаза на свои колени, безуспешно пытаясь подавить довольную улыбку.

От подобных провокаций в груди и животе разливалось приятное тепло. Его реакции только убеждали Миру в своих догадках. Однако то были детские шалости, которые она могла контролировать. Случай, впервые открывший ей глаза на то, насколько серьёзно их положение, произошёл в день восемнадцатилетия Матвея.

Мира поздравила его рано утром, вручила в подарок книгу, о которой он обмолвился однажды, а также собственноручно сделанный браслет — тёмно-синий, с вплетёнными в него тонкими серебристыми нитями, символизирующий по задуму Миры звёздное небо. Идея подарить свой браслет прочно засела в голове ещё с момента, когда она узнала о расставании Матвея с Алёной, и не отпускала, пока Мира не взялась за её воплощение. Однако теперь её охватила неуверенность — понравится ли ему подарок? Не покажется ли его значение смешным или неуместным? Её заранее заготовленная речь вдруг показалась громоздкой и неуклюжей, рассыпалась на десятки разрозненных смыслов. И всё же она попыталась вопреки своим страхам донести хотя бы её суть.

— Тебе же интересен космос, и знак бесконечности ему подходит, — сбивчиво начала она, указывая на тонкую перевёрнутую восьмёрку, вплетённую в центр браслета. — А также, — Мира выдохнула и подняла на брата глаза, — это плюс-минус показывает, насколько я тебя люблю.

Матвей слегка покраснел и смущённо ей улыбнулся.

— Спасибо, — сказал он, обнимая её.

Мира оцепенела, когда его губы в поцелуе коснулись её щеки. Это не было похоже на знакомый ей быстрый и крепкий чмок. Он был нежнее и невесомее. И длился дольше. Мира не знала, сколько панических ударов успело сделать её сердце, прежде чем губы Матвея оторвались от её пылающей кожи. Она почувствовала, как совсем рядом от её лица он втянул воздух и выдохнул, а затем подался вперёд и поцеловал снова. Каждую мышцу тела словно парализовало, а мозг превратился в жидкий кисель, в котором плавало только лишь одно понимание: они сейчас одни в квартире. Что если Матвей поцелует её по-настоящему? Что ей тогда делать?..

Матвей отпустил её и отступил на шаг прежде, чем эти вопросы успели отзвучать в её охваченном паникой сознании.

— Ну, пойдём на кухню, сделаем чай, у меня есть ещё минут двадцать до выхода, — предложил он, пытаясь говорить обыденным тоном. Именно пытаясь, потому что даже в своём все ещё заторможенном состоянии, Мира уловила фальшь и натянутость в его голосе. Матвей нервным жестом запустил руку в волосы и зачем-то одёрнул рукав рубашки, смотря при этом куда угодно, только не на Миру.

— Хорошо, я только… я сейчас, — кивнула она. На ватных ногах она вышла из комнаты, но вместо кухни помчалась в ванную, где плеснула себе в лицо холодной воды, надеясь хотя бы так сбить подскочившую вдруг температуру.

Мира стояла, обеими руками намертво вцепившись в гладкие края раковины, потому что ногам своим она не доверяла — те того и гляди грозили подкоситься. Она посмотрела в зеркало: её отражение глядело на неё широко распахнутыми глазами, в расширенных зрачках которых явственно читались ошеломление и страх.

Что только что произошло? Или вернее сказать, чего не произошло?

В последующие дни Мира десятки раз мысленно возвращалась к тому утру. Закрывала глаза и касалась щеки, на которой всё ещё горел фантомный след от поцелуя Матвея. Она же не ошиблась, правда? Не напридумывала лишнего? Рассудок твердил: это могли быть обычные благодарственные объятия и поцелуй в щеку. Ничего странного не случилось. А все её чувства вопили об одном: здесь всё было странным! То, что происходило между ней и Матвеем, было напрочь иным, абсолютно ей не знакомым. Впервые они так близко подошли к черте, которую никто из них не пересёк.

Она привлекает его, боже… Мира ворочалась под тяжелым одеялом, не в силах уснуть. Её лихорадило от одного только предположения, что Матвея может смотреть на неё, как на девушку. И хотеть её может тоже.

И всё-таки как же глупо она себя повела! Застыла истуканом. Неужели испугалась того, что могло бы между ними быть? Но почему? Она же столько думала об этом, представляла… Оказалось, одно дело мечтать о чём-то несбыточном, и совсем другое — когда твои мечты грозятся вот-вот воплотиться в реальность. Она же всегда знала Матвея, как брата, и умела быть с ним только, как с братом. Возможность чего-то другого застала её врасплох и, чего обманывать себя, безумно напугала. Но если она так боится, тогда нужно ли ей это на самом деле? Не лучше ли оставить всё как есть?

Сомнения изводили. Не отпускали, не давали покоя, пока она не решит: отступить или идти вперед по открывшемуся ей пути. Как же ей нужен был совет, как бы помогло выговориться! Но единственный человек, который всегда мог выслушать и помочь распутать клубок противоречий, по иронии был тем, к кому никак нельзя было обращаться.

Ей оставалось только одно: взглянуть в глаза своему страху. Мира сделала это, осторожно, с опаской, прислушиваясь к себе и пытаясь понять — в чём же его причины. Он не был похож на страх из детства — слепой и всепоглощающий — перед чудищами, прячущимися в темноте, не похож был и на страх перед нагоняем от мамы, которую в очередной раз вызывали в школу. Это был страх иного рода — страх перед чем-то новым, чего очень хочешь, но при этом не менее сильно боишься облажаться.

Этот страх не мог остановить её.

* * *

— Эй, Мира, ты слушаешь меня вообще? — недовольный голос Маринки прорвался сквозь плотную завесу мыслей. Мира подняла глаза на отражение подруги в зеркале: та глядела на неё в упор, осуждающе сощурившись, в руке она сжимала плойку, которой до этого накручивала Мире волосы.

— Да, ты рассказывала, как Паша учил тебя ездить на велосипеде, и как за тобой погналась собака, ты испугалась, потеряла управление и врезалась в вашего соседа.

— Да, верно, я говорила об этом, — обманчиво мягким тоном подтвердила Маринка. — Десять минут назад. После была ещё одна фееричная история, которую ты пропустила.

— Извини, можешь рассказать ещё раз? Я что-то отвлеклась, — Мира виновато улыбнулась, надеясь, что это задобрит подругу. Однако в глазах Маринки уже заплясали искорки любопытства, что не сулило ничего хорошего.

— Так, так, ты точно от меня что-то скрываешь, — в такт своим словам Маринка клацнула плойкой и вдруг своим видом напомнила Мире маму в моменты, когда та пыталась дознаться, что же от неё утаивают. — Всё ещё будешь настаивать, что ни для кого особенного не наряжаешься?

— Нет, я же говорила, что там будут однокурсники Матвея, я никого из них не знаю. — Мира уже жалела, что не воспользовалась услужливо предоставленной догадкой, на которую можно было спихнуть и её волнение, и заторможенность. Пусть бы Маринка думала, что она действительно хочет впечатлить кого-то из знакомых брата. — Поэтому и переживаю.

— Это ты-то боишься знакомиться с новыми людьми? — недоверчиво переспросила Маринка, наматывая на плойку очередную прядь Мириных волос.

— А что, непохоже на меня?

Маринка вздохнула с видом человека, которому вешают лапшу на уши, но у которого нет ни сил, ни желания её снимать.

— Ну ладно, как скажешь. Желаю тебе произвести впечатление на этого «никого особенного». И вообще я тебе завидую, — переменила тему она, — я бы тоже хотела пойти в клуб. Повезло, что твоя мама тебе разрешила.

Да уж, повезло. Когда Мира узнала, что руководство факультета, на котором учится её брат, по случаю вручения студенческих решило устроить для первокурсников вечеринку в одном из лучших клубов Харькова, она загорелась идеей туда попасть. Пришлось развернуть целую военную кампанию, чтобы добиться разрешения у мамы. В ход шло всё: и разумные аргументы («Мам, ну это приличное место, там будут следить за порядком. К тому же я буду с Матвеем»), и апелляция к собственным заслугам («Разве я не заслужила? У меня хорошие оценки, я даже не курю больше и не гуляю по вечерам с «непонятными компаниями»), и самые неприкрытые лесть и подхалимаж («Ну, мамочка, ты же у меня самая лучшая, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста»). Спустя неделю сопротивление было полностью сломлено. Мама устало махнула рукой и сказала:

— Ладно, можешь идти, но спроси сначала у Матвея, не против ли он. И дома чтоб были до двенадцати.

Радостная, Мира тут же помчалась к брату, однако он, к её удивлению и досаде, не выразил от этой новости никакого энтузиазма.

— Тебе это правда нужно? — он оторвался от учебника и поднял на Миру серьёзный взгляд. Она кивнула. — Ну, если ты хочешь…

Это всё, чего удалось от него добиться в тот вечер. Он погрузился в какую-то особо глубокую даже для себя задумчивость, и ни вытащить его из неё, ни растормошить вопросами у Миры не получилось.

Его реакция гасила настрой, заставляла сомневаться в принятом решении, но тем не менее не могла вынудить от него отказаться. Поэтому в день Икс она и напросилась к Маринке, которая согласилась помочь ей с укладкой и одолжить платье. В гардеробе Миры не было подходящих вещей — ей хотелось выглядеть по-новому, романтичной и таинственной, чтобы в глазах Матвея образ девушки, которая ему нравится, окончательно вытеснил привычный ему образ сестры. Может быть, тогда ему станет проще.

— Вот и всё. — Маринка взлохматила крупные кудри на голове Миры, придав волосам объёма, и в довершение распылила на них небольшое количество фиксирующего лака. — Красотка моя, — вынесла она окончательный вердикт.

Аккурат после её слов раздалась протяжная трель дверного звонка.

— Это за мной. — Мира быстро осмотрела себя в зеркале. Это короткое синее платье ей шло, и вместе с тем она чувствовала себя в нём непривычно. Словно глядящая на неё из зеркала девушка с бледным лицом и горящими решимостью глазами была кем-то другим, незнакомым Мире.

В прихожей она отворила дверь, пропуская Матвея внутрь. Он переступил порог и застыл, заметив Миру. С его губ сорвался вздох, словно он хотел сказать что-то, но слова растерялись где-то по пути. За короткий промежуток времени он осмотрел Миру с головы до пят, а затем отвёл глаза.

— Дядя Коля уже ждёт внизу, — отрывисто сказал он, изучая взглядом вешалку для одежды.

— Как я тебе? — неуверенно улыбнулась Мира.

— Отлично. — Теперь внимания Матвея удостоилась обувная полка у его ног.

— Эй, Мир, ты забыла, — в прихожую вышла Маринка, протягивая Мире чёрный клатч. — Привет, Матвей.

— Привет.

— Скажи, что Мирка сегодня отпадно выглядит?

— Да, — коротко ответил он, по-прежнему избегая смотреть на Миру. — Ну что, идём?

— Сейчас, минуту. — Мира опустилась на пуфик, чтобы надеть туфли. Руки немного дрожали.

Когда они выходили в подъезд, Маринка не преминула дать Мире последнее напутствие:

— Повеселись там. И обязательно с кем-то познакомься, иначе буду разочарована.

— Хорошо. — Мира оглянулась на Матвея, но он уже спускался по лестнице.

В салоне дядь Колиной девятки тихо не было: трещала диспетчерская рация, играл шансон, а сам сосед не замолкал почти ни на минуту — рассказывал байки из своей бурной молодости и травил анекдоты. Диалог в основном поддерживала Мира. Матвей едва проронил пару слов и всё остальное время смотрел в окно на проносящиеся мимо огни вечернего города. Он казался отчуждённым, сосредоточенным и мрачным, словно ехал не на свою первую в жизни студенческую вечеринку, а на похороны дальнего родственника. Мира поглядывала на него время от времени, и всякий раз сердце стискивала тревога.

— Эй, — улучшив момент, когда дядя Коля отвлёкся на дорогу и наконец замолчал, Мира тронула брата за плечо.

Матвей вздрогнул, слишком резко, и тотчас же повернулся к ней.

— Ты выглядишь невесёлым, — понизив голос, осторожно заметила Мира. — Если ты не хочешь, чтобы я была там, только скажи, я вернусь домой. Это твой день, я не хочу мешать тебе.

— Нет-нет, не надо, — поспешно помотал головой Матвей. В его голосе отчётливо прозвучали растерянно-виноватые нотки. — Ты же этого так хотела. Собиралась столько. И дело не в тебе, просто я… не фанат таких мероприятий. Задумался о своём, вот и всё. Не бери в голову.

Его ответ не успокоил и не разогнал тревоги, и всё же Мира понадеялась, что там, в клубе, музыка, танцы и общая драйвовая атмосфера сделают своё дело, и настроение его улучшится.

* * *

Мира ни разу ещё не бывала в харьковских ночных клубах. Приходилось прилагать усилия, чтобы не оглядываться ежеминутно, осматривая обстановку и гостей. Конечно, их поселковый клуб, в котором она с четырнадцати лет отплясывала на дискотеках, пока гостила у бабушки, не шёл ни в какое сравнение с тем, что она наблюдала сейчас. Этот выглядел куда масштабнее, дороже, взрослее: большое помещение в фиолетовых, синих и чёрных тонах, с потолка свисал серебристый диско-шар, пускающий солнечных зайчиков на танцпол и сцену с диджейским пультом, а по периметру выстроились столики, почти все уже занятые галдящими студентами.

Они с Матвеем и ещё несколькими его однокурсниками расположились за одним из столиков на полукруглом кожаном диване. Официантка принесла напитки. Мира сразу же притянула к себе свой «Секс на пляже». Этот коктейль она ни разу не пила, но название ей понравилось. Матвей слегка нахмурился, проследив за её бокалом, но ничего не сказал. Себе он заказал безалкогольный мохито.

С одним из одногруппников Матвея — Богданом — после того, как их с Мирой представили друг другу, у неё завязался лёгкий и непринуждённый разговор. Это был парень среднего роста, с соломенного цвета волосами и усыпанным веснушками лицом. Но, несмотря на его немного простоватую на первый взгляд внешность, Мира могла побиться об заклад, что от нехватки женского внимания он точно не страдает. Богдан оказался приезжим из Каменца-Подольского, заселившимся в университетское общежитие. Их беседа, начатая с обмена впечатлениями о родных городах, перетекла в личное русло — обсуждение интересов и увлечений. Рассказав про себя, Мира поинтересовалась:

— Ну а ты чем увлекаешься?

— Да так, всем понемногу: скейт, видеоигры, комиксы, — начал перечислять по пальцах Богдан, — хиромантия, — последнее он сказал небрежным тоном, но Мира сразу поняла, что это специально было сделано для пущего эффекта.

— Хиромантия? Ты шутишь?

— Да нет, я опытный хиромант в третьем поколении, — он откинулся на спинку диванчика с самым невозмутимым видом и сделал глоток пива. Мира не смогла сдержать улыбки. Ей нравилась эта игра.

— И сколько берёшь за свои предсказания?

— Дорого. Но тебе повезло: у меня есть принцип — для сестёр моих друзей бесплатно. Тем более Матвей недавно очень меня выручил: не стал ставить пропуск в журнале. Надо же как-то отблагодарить.

Матвей натянуто улыбнулся в ответ:

— Не забывай, что эта акция строго ограничена. Не больше одного пропуска в месяц. Блат не пройдёт. Даже за услугу моей сестре.

Богдан вздохнул.

— Что поделаешь. Наш староста очень принципиальный. Но я понимаю: большая власть — большая ответственность. — Он повернулся к Мире, — Так что, Мирослава, не хочешь воспользоваться шансом?

— Почему бы и нет? Но… вдруг ты мне какую-то страшную судьбу предскажешь. Не хочу о таком знать.

— Ни в коем случае. У меня есть ещё один принцип: никогда не расстраивать девушек, — обаятельно улыбнулся Богдан и в приглашающем жесте положил руку на стол ладонью вверх. — Ваша ладонь, прекрасная леди.

Мира отставила в сторону свой бокал и вложила ладонь в руку Богдана. Он тут же, одной рукой придерживая её за запястье, второй ощупал её кисть, прошелся по длине пальцев.

— Узкая ладонь и длинные пальцы указывают на тонкую и творческую натуру, — деловито объяснил он. — Вот эта линия жизни. — Богдан провёл по дуге огибающий основание большого пальца. Мира хихикнула от щекотки. — У тебя она чёткая и длинная, значит, жизнь будет интересной и насыщенной. А это — линия судьбы, она идёт с холма Луны, значит, карьеру тебе лучше строить за границей. Но девушкам ведь всегда интереснее узнать о любви, не так ли? — Богдан хитро подмигнул и улыбнулся. — Твоя линия сердца уходит на холм Юпитера.

Он загадочно замолчал, вынуждая Миру поинтересоваться:

— И что же это значит?

— Это значит, что тебя ждёт сильная и страстная любовь.

Мира усмехнулась и убрала руку.

— Ты, как настоящий предсказатель, говоришь то, что от тебя хотят услышать. Это твоя стратегия?

— Как можно? — притворно возмутился Богдан. — Я говорю только правду и ничего, кроме правды.

Мира искоса взглянула на Матвея, и её сердце словно провалилось в вязкую стылую топь. Он с отсутствующим видом смотрел в их сторону, и было неясно, смотрит ли он на них или же настолько глубоко погрузился в себя, что окружающий мир перестал для него существовать. Ей было бы проще, увидь она ревность или раздражение, но только не этот взгляд, в котором не отражалось ничего. Она скорее ощутила всем своим естеством, чем увидела глазами: Матвей испытывает страдание, находясь здесь. И дело было не в самом вечере, не в людях вокруг. Причина заключалась только в ней одной. Чувство вины растеклось по венам быстрее алкоголя. В лёгкие словно забился колотый лёд — не сделать ни единого глубокого вздоха. Мира хотела обратиться к Матвею, сказать ему хоть что-то, чтобы вырвать из капкана собственных мыслей, но протяжный звук микрофона, а затем и чужой мужской голос, усиленный динамиком, отвлекли её.

— Дорогие господа-первокурсники и их гости, поскольку все уже в сборе, начнём наконец то, ради чего мы все здесь собрались, — сказал в микрофон высокий лысоватый мужчина, вышедший на середину сцены.

— Осталось только переждать всю эту официальную муть — и можно, наконец, начинать тусить, — шепнул ей на ухо Богдан.

Мира хмыкнула в ответ и покосилась на Матвея, но тот уже смотрел в сторону своего декана.

«Официальная муть» продлилась больше часа. Когда все студенческие билеты были торжественно вручены, а последние слова — сказаны, громкость музыки усилилась многократно, и весёлый голос ди-джея прокричал в микрофон:

— Харьков, готовы танцевать до утра? Сделаем сегодняшнюю ночь по-настоящему жаркой!

Под ритмичный бит танцпол заполнился в мгновение ока.

— Ну что, идёмте? — Богдан махнул им рукой, первым поднявшись на ноги.

Мира встала следом, но, оглянувшись на Матвея, заметила, что он не сдвинулся с места. На её вопросительный взгляд он приподнял свой недопитый мохито и постучал по бокалу.

— Вы идите, я догоню.

— Ты сегодня как-то не в настроении, — с удивлением заметил Богдан.

— Всё окей, — Матвей ответил деревянной улыбкой. — Я позже присоединюсь.

Мира покидала их столик с зудящим чувством беспокойства в груди. Но что она могла сделать? Не тянуть же его за собой силой? Она даст ему немного времени. В конце концов весь вечер за столом он не просидит.

А на танцполе с ней случилось нечто невероятное, чего раньше она никогда не испытывала. Глубокие повторяющиеся басы пронизывали насквозь, отзываясь вибрациями в грудной клетке. Общий энергетический поток подхватил Миру, враз вытряхнув из головы все тревоги. Она танцевала в плотном море человеческих тел, ощущая блаженную лёгкость и в теле, и в мыслях. Даже руки Богдана на её талии не вызывали отторжения, а воспринимались, как неотъемлемая часть всего действа.

Выныривая из транса, она искала глазами брата, но не замечала его среди танцующей толпы. Спустя несколько песен, разгорячённая и запыхавшаяся, Мира всё же покинула танцпол и отправилась на его поиски. За их столиком его не оказалось. Однако всего через несколько минут она нашла Матвея у барной стойки: он держал стакан с прозрачной жидкостью и льдом. Сиреневые, зелёные и белые пятна света плясали по его одежде и лицу, парадоксальным образом только подчеркивая его отчуждённость от этого места. Мира подошла ближе и, забрав стакан из его рук, сделала большой глоток. И тут же поморщилась.

— Ты принципиально сегодня не пьёшь алкоголь? — громко, стараясь перекричать музыку, поинтересовалась она.

— А что такого?

— Брось, тебе восемнадцать, тебе уже всё можно! Выпей уже что-то и расслабься наконец.

— Может, я не хочу расслабляться, — он пожал плечами, а затем выдавил очередную фальшивую улыбку. Впору уже собирать их коллекцию. — К тому же кто-то из нас должен оставаться трезвым? Ты веселись, я прослежу, чтобы всё было нормально.

— Да что с тобой такое? — потеряв терпение, Мира легонько стукнула его в плечо. — Ты мне не воспитатель и не нянька. Ты можешь веселиться вместе со мной!

Откуда ни возьмись рядом с Матвеем материализовалась какая-то девчонка с густо подведёнными глазами и дёрнула его за рукав рубашки.

— Матвей, ну пойдём танцевать!

— Я не хочу сейчас, Ир, — едва взглянув на неё, ответил он.

Девчонка пожала плечами и исчезла в толпе так быстро, что Мира не успела для себя оценить степень её угрозы. Впрочем, судя по тому, как мало внимания уделил ей Матвей, угроза пока незначительна.

И всё же та незнакомая девчонка подкинула ей идею.

— И правда, пошли танцевать. — Мира поставила стакан на стойку и, схватив Матвея за руку, настойчиво потянула за собой.

— Мира, нет… — слабо возразил он, невольно шагнув следом.

— Ты же не сможешь отказать мне? — Мира обернулась к нему, хитро сощурившись.

У Матвея вырвался тяжёлый полный смирения вздох, который она расценила как свою победу.

Пробираясь сквозь плотную массу дёргающихся в танце тел, Мира крепко сжимала ладонь брата. Она опасалась, что если хоть на немного ослабить хват, Матвей обязательно найдёт повод, чтобы улизнуть. Но пока он послушно позволял себя вести, и Мира едва сдерживала рвущуюся изнутри бурю ликования.

Стоило им остановиться, как музыка, прогремев ещё пару аккордов, стихла. На её смену пришла другая, медленная и протяжная. Мигающие огни погасли, а ди-джей объявил:

— Мы сбавляем обороты. Медленный танец объявляется открытым!

Матвей пожал плечами и сделал едва уловимое движение в сторону, явно намереваясь уйти, но Мира его опередила. Её озарила идея, и она, молниеносно приняв решение, положила руки ему на плечи, сцепив их в замок за шеей. Матвей застыл, ошеломлённо глядя на неё.

— Давай потанцуем, — смело предложила она.

— Ты серьёзно? — выдохнул он, всё так же не шевелясь, будто на него повесили взрывное устройство, которое может сдетонировать от малейшего движения.

— А что такого? — Мира округлила глаза в притворном удивлении.

Танцпол, между тем, наполнялся людьми, и Матвею не оставалось ничего другого, кроме как сдаться и принять правила. Он осторожно положил руки ей на талию. Слишком осторожно, как будто она была не обыкновенной девушкой, из плоти и крови, а облаком, грозящим развеяться и исчезнуть от чересчур тесного контакта. Но это уже не имело значения, потому что, едва заполучив брата в свои руки, Мира прижалась ближе, положив голову ему на плечо.

Не сразу, но она узнала песню — играла «Everything I do», которую они с Маринкой когда-то заслушивали до дыр на её магнитофоне. Людей на танцполе ощутимо прибавило, они сомкнулись вокруг плотным кольцом, из которого не сбежать, даже если бы захотелось. Полумрак делал лица танцующих пар практически неразличимыми, даря иллюзию уединённости. Мира легко перебирала волосы на затылке Матвея, чувствуя, как участилось его дыхание. Теперь его руки не едва касались, а прижимали её к себе теснее и крепче, и от этой близости по телу разливалась жаркая истома. Однако что-то не давало Мире окончательно забыться и раствориться в моменте, наверное, понимание, что песня когда-то закончится, и реальность поглотит их.

Действуя скорее интуитивно, чем отдавая себе отчёт, Мира слегка отстранилась, чтобы заглянуть в лицо Матвею. В полумраке выражение его глаз было не различить, но что-то во взгляде, устремлённым прямо на неё, заставило сердце сжаться в томительном ожидании. Они остановились, оба пойманные в ловушку зрительного контакта. Взгляд Матвея опустился чуть ниже, и в следующий миг он наклонился к ней, а Мира прикрыла глаза, на этот раз полностью готовая к тому, что должно произойти.

Однако ничего не произошло. Мира распахнула глаза и увидела, как во взгляде её брата зарождается осознание и… ужас. Несколько секунд Матвей смотрел на неё, словно не в силах поверить, что собирался сделать, а затем резко отпустил, как будто она была живым огнём в его руках, и отступил на шаг. Прежде чем Мира успела прийти в себя и хоть что-то сказать, он стремительно ушел прочь, оставляя её одну.

Несколько мгновений она простояла на месте, оглушенная, пытаясь переварить случившееся, а затем бросилась догонять брата. Однако его нигде не было. Мира высматривала его в толпе, распрашивала однокурсников, с которыми успела познакомиться: никто его не видел. Она знала, что он не может уйти совсем, оставив её в клубе, но неизвестность давила на виски, отзываясь пульсирующей болью.

Матвей сам нашёл её полчаса спустя. Кто-то тронул Миру за плечо, она вздрогнула и обернулась.

— Матвей!

— Пойдём, — он кивнул ей в сторону выхода.

Они вышли в фойе. Матвей забрал в гардеробе её пальто и свою куртку.

— Я вызвал такси. Будет через десять минут, — коротко пояснил он.

— Но почему так рано? Ещё и одиннадцати нет!

— Что-то неважно себя чувствую. Голова сильно разболелась, — отчеканил Матвей, отведя взгляд в сторону.

Он, и правда, выглядел плохо. Был бледным какой-то неестественной бледностью, а глаза, напротив, горели лихорадочным огнём. Мира опустила взгляд на его руки: он, возможно, не осознавая, сжимал кулаки до побелевший костяшек.

Не смея усугублять его состояние, она только кивнула:

— Хорошо, как скажешь.

На парковке Мира ёжилась от пронизывающего ноябрьского ветра, крепче запахивая полы своего пальто. Матвей стоял рядом в метре от неё, не произнося ни слова. Только раз он взглянул на неё и несмело спросил:

— Ты… как? В порядке?

— Ага, — шмыгнула носом Мира, — в полном.

Наконец-то подъехало такси, ослепляя их светом от фар. Матвей сел на переднее сиденье, тут же называя водителю адрес. Оставшийся путь до дома прошел в плотном молчании.

Позже полночи Мира не могла сомкнуть глаз: мысли атаковали со всех сторон, лишая остатков сна. Мозг работал на полную мощность, обрабатывая массивы информации. Конечно же, она знала причины. Ей хорошо знакомы были все симптомы — слишком долгие взгляды, острые реакции на прикосновения, попытки отдалиться, потому что она сама болела тем же. Оказалось, всё это время она ждала, что он сделает первый шаг, потому что признаваться самой страшно. Боже, как это страшно… Но теперь стало ясно одно: он никогда не поцелует её и не признается ей в чувствах, потому что не знает, что они взаимны. Ясно также, что он этого не поймёт, пока она сама не скажет ему.

Ей придётся сделать этот шаг первой.