Осколки Азкабана (гет)

Три недели. Двадцать один день. Песчинки времени, просочившиеся сквозь пальцы, утяжеленные болью, стыдом и этой немыслимой, еженощной вахтой. Азкабан не отпускал, он лишь сменил адрес. Его холодный призрак витал в квартире на Гриммо-плэйс, концентрируясь в углу дивана, где Драко Малфой пытался существовать между кошмарами.

Гермиона существовала в режиме раздвоения. Днем — блестящая стажерка Св. Мунго, подающая надежды студентка продвинутого зельеварения, собранная, острая на язык, погруженная в формулы и диагностику. Маска идеальна. Никто не видел трещин, не чувствовал дрожи в руках после бессонной ночи, не слышал эха его прерывистого дыхания в тишине палат. Никто не знал цены, которую платило ее тело — вечная усталость, впившаяся в кости, тени под глазами, похожие на синяки.

Ночь стирала маску. Ночь возвращала ее в гостиную, к дивану, к нему. Ритуал был отработан до автоматизма. Она приходила. Он сидел, как изваяние страха, ожидая. Она садилась. Сначала далеко. Потом ближе. Его рука находила ее руку или край ее рубашки. Иногда он просто нуждался в том, чтобы ее спина касалась его колена, в доказательстве ее присутствия. И только тогда, медленно, словно под наркозом, его веки слипались. Кошмары не исчезали — они отступали на шаг, удерживаемые барьером ее тепла, ее запаха (лаванда и пергамент, а не гниль и холод камня), ее живого звука рядом. Он спал урывками, поверхностно, но спал. А она бодрствовала. Чувствуя тяжесть его головы на своем плече или бедре, ритм его дыхания, его непроизвольные вздрагивания. И чувствуя то предательское тепло, что разливалось по ее телу от этого контакта, тот стыд, который грыз изнутри за эту слабость, за эту физиологическую отзывчивость на его близость. Якорь, — думала она, глядя в темноту. Мы оба тонем, но пока держимся.

Тот вечер выдался особенно тяжелым. Драко был молчаливее обычного, напряжен, как струна перед разрывом. Шрамы на его руках, под повязками, казалось, горели. Он не мог усидеть на месте, метался по комнате тенью, вздрагивая от каждого звука с улицы. Гермиона знала — это отголоски Азкабана, дни, когда "развлечения" охраны были особенно изощренными. Она сидела, читая толстый том по анатомии маглов, но слова плыли перед глазами. Наконец, он рухнул на диван, сжавшись в комок, дрожь сотрясала его так, что казалось, диван вибрирует. Без слов, она отложила книгу. Пересела ближе. Ее рука легла на его сведенную судорогой спину. Он не отпрянул. Вжался в прикосновение, как в единственное спасение.

Прошло время. Его дыхание выровнялось, дрожь утихла до мелкой ряби под ее ладонью. Усталость, копившаяся неделями, навалилась на Гермиону свинцовой волной. Голова тяжело опустилась на спинку дивана. Глаза слипались. Она боролась секунду, другую… и проиграла. Сон сморил ее мгновенно и беспощадно. Она не почувствовала, как ее тело сползло, как ее голова нашла точку опоры на его плече. Не почувствовала, как его рука, ища опоры во сне, обвила ее талию, притягивая ближе к источнику тепла и относительного покоя.

Резкий щелчок замка в прихожей прозвучал как выстрел. Гарри Поттер, сдвигая капюшон мокрой от дождя мантии, шагнул в квартиру без предупреждения. Он был здесь по делу — принес папку с медицинскими заключениями, добытыми с трудом через связи в Министерстве. — Гермиона? — позвал он, стряхивая воду.

Тишина. Не обычная, а… густая, странная. Он двинулся в гостиную. И замер на пороге.

Лунный свет, пробивавшийся сквозь щель в шторах, выхватил картину, от которой кровь отхлынула от его лица. Гермиона. Его Гермиона. Спала. Глубоко, неестественно глубоко для всегда настороженной Грейнджер. Ее голова покоилась на плече Драко Малфоя. Ее рука была закинута ему на грудь. Его рука — длинная, бледная, с выступающими костями запястья — крепко обнимала ее талию, пальцы вцепились в складки ее ночной рубашки. Их тела слились в один силуэт под грубым пледом. Драко тоже спал, лицо, обычно искаженное страхом или стыдом, сейчас было почти… спокойным. Уязвимым. На щеке, прижатой к ее волосам, блестел след высохшей слезы.

Гарри почувствовал, как земля уходит из-под ног. Спит. С Малфоем. Обнявшись. Мысли бились, как пойманные птицы. Предательство? Безумие? Одурманивание? Образ его лучшей подруги, умной, принципиальной, яростной Гермионы, рухнул, разбившись о эту картину интимной близости с тем, кого они оба ненавидели. Гнев, холодный и яростный, смешался с оскорбленным непониманием и щемящей болью. Он стоял, не в силах пошевелиться, не в силах отвести глаз. Папка с документами выскользнула из его онемевших пальцев и с глухим стуком упала на пол.

Звук разорвал тишину. Гермиона вздрогнула, глаза распахнулись мгновенно, с диким, неосознанным страхом. Она почувствовала тяжесть на себе, тепло чужого тела, крепко держащего ее. Память вернулась с ледяным ударом стыда. Драко. Они уснули. Вместе. Она резко дернулась, пытаясь высвободиться. Ее движение разбудило Драко. Он открыл глаза, еще не понимая, но инстинктивно сжав руку на ее талии. Его взгляд, мутный от сна, встретился с ее перекошенным ужасом. Потом скользнул дальше — и наткнулся на фигуру Гарри в дверном проеме.

Увидев лицо Поттера — бледное, искаженное гневом и шоком, — Драко понял все. Его собственное лицо стало маской чистого, животного ужаса. Не перед Гарри. Перед тем, что увидели. Перед тем, как это выглядит. Он отдернул руку так резко, словно обжегся о ее тело, отпрянул к спинке дивана, сжимаясь, пытаясь стать меньше, невидимым. Его глаза метались между Гермионой и Гарри, полные паники и немого вопля: Нет! Не так! Это не то, что ты думаешь!

Гермиона вскочила на ноги. Рубашка помята, волосы в беспорядке, щеки пылали огнем стыда. Она ощутила взгляд Гарри на себе — тяжелый, осуждающий, разоблачающий. Он видел ее слабость. Ее падение. Ее предательство… чего? Их дружбы? Памяти о войне? Ее собственных принципов?

— Гарри… — ее голос сорвался, хриплый от сна и паники. Она сделала шаг к нему, но он отступил. Всего на шаг. Но это был пропасть.

— Ты… спишь с ним? — слова Гарри вырвались тихо, но они прозвучали громче крика. В них была горечь, недоверие и что-то сломанное.

— Нет! — выпалила Гермиона слишком резко, слишком громко. Она видела, как Драко съежился еще сильнее от ее тона.

— Нет, Гарри. Это не… это не то.» Она провела рукой по лицу, пытаясь собраться, найти слова, которые не звучали бы как жалкое оправдание. «Его кошмары… Он не может… Я просто…» Она замолчала. Как объяснить этот немой ритуал? Этот обмен теплом на минуты относительного покоя? Этот якорь в море боли? Это звучало бы безумием. Или еще хуже — слабостью. Преступной слабостью.

Гарри молча смотрел на нее. Его взгляд скользнул по Драко, сжавшемуся в углу дивана, похожему на затравленного зверька, потом вернулся к ней. В его глазах не было понимания. Была глубокая, ледяная трещина. Трещина в стене их доверия, в фундаменте их дружбы. Он наклонился, поднял упавшую папку. Бросил ее на ближайший столик. Звук был сухим, окончательным.

— Документы, — сказал он глухо. — То, что ты просила. Доказательства пыток. Включая…, — Он запнулся, его взгляд снова мелькнул в сторону Драко, и в нем промелькнуло что-то кроме гнева — мимолетная тень ужаса и… жалости?

— Включая то, о чем ты догадывалась. Теперь у тебя есть выбор, — он не уточнил, выбор между чем. Между правдой и молчанием? Между Драко и… всем остальным?

Он повернулся и пошел к выходу. Не оглядываясь. Дверь в прихожей закрылась за ним с тихим, но безжалостным щелчком.

Гермиона стояла посреди комнаты, оглушенная тишиной, наступившей после его ухода. Стыд пылал на ее щеках. Гнев — на себя, на ситуацию, на Гарри за его осуждающий взгляд — кипел внутри. А еще — страх. Страх потерять друга. Страх, что их борьба обречена. И глубокая, изматывающая усталость.

Сзади раздался сдавленный звук. Она обернулась. Драко сидел, вцепившись пальцами в волосы, лицо скрыто. Его плечи содрогались. Он не плакал громко. Он задыхался. От стыда. От страха, что она сейчас выгонит его. От ужаса перед тем, что его тайна, его грязь, его самая постыдная слабость стали видны другому. И этот другой был Гарри Поттер.

Гермиона закрыла глаза. Трещина прошла не только между ней и Гарри. Она прошла через всю квартиру. Через их хрупкий, больной мирок. Папка с документами лежала на столе, как бомба. Выбор. Она посмотрела на содрогающуюся спину Драко. На его слом. На его немую, отчаянную зависимость от нее. Якорь стал цепью. Но сорвать его сейчас значило убить.

Она медленно подошла к дивану. Не садясь. Не прикасаясь. Просто стояла рядом, глядя на его согбенную спину, слушая его беззвучные рыдания. Тишина снова сгустилась, но теперь она была иной. Насыщенной болью, стыдом, предательством и страшной, необратимой правдой, вынесенной на свет щелчком замка и падением папки на пол. Битва только что обрела нового, неожиданного врага. И поле боя проходило теперь прямо через ее израненную душу.