Притяжение Бездны (гет)

Бирюзовое сияние «Слезы Манасы» залило Святая Святых, превращая воздух в густую, переливающуюся субстанцию. Гул камня стал ровнее, глубже, как дыхание спящего гиганта. Слова Тома — «королева», «царствовать», «место» — висели между ними, звеня сильнее любой ловушки храма. Они были не просто обещанием; они были зеркалом, поднесённым к самым тёмным и самым светлым уголкам души Нагайны. Одиночество, с которым она смирилась как с неизбежностью, вдруг предстало перед ней не как клеймо, а как знак избранности. Сила, которую она сдерживала, рвалась наружу, и он предлагал ей не клетку, а трон.

Нагайна не отпрянула от его прикосновения. Его пальцы на ей щеке были теплым якорем в бушующем море эмоций. Его взгляд, тёмный и неумолимо притягательный, удерживал её, не позволяя бежать в привычную тень сомнений. Долг... Конфедерация... Мир... Эти понятия казались сейчас тусклыми и далёкими, как звезды сквозь толщу океана. Здесь же, перед пульсирующей силой её крови и перед человеком, который видел, кипела настоящая жизнь. Опасная? Да. Безумная? Возможно. Но бесконечно более реальная, чем серое существование охотницы за артефактами.

— Ты говоришь о царстве, — её голос прозвучал хрипло, но твёрдо. Она не отвела взгляда от его глаз, ища в них подтверждение, игру, ложь. — Но какое царство без подданных? Ты предлагаешь власть над страхом? Это трон из костей и теней, Томас Элдрич, — она намеренно использовала фальшивое имя, подчёркивая игру, которая всё ещё шла.

Том усмехнулся. Лёгкая, почти невидимая улыбка тронула его губы. Его палец нежно провёл по её скуле к виску, сметая невидимую пылинку или слезу напряжения.

— Страх — лишь фундамент, дорогая. Самый прочный. Но трон... — он слегка наклонился, его дыхание коснулось ее кожи, — будет отлит из уважения. Уважения к силе, которую они не смогут постичь, но которой не смогут не покориться. Разве ты не заслуживаешь большего, чем роль тайного стража этого скучного мира? Разве твоя красота, — взгляд Тома скользнул по её лицу, по золотистым узорам, по тёмным глазам-безднам, — твоя грация, твой дар — не достойны восхищения, а не шёпота за спиной?

Его слова были медом, капающим на рану её изоляции.

— Представь... не прятаться. Не притворяться Налини. Быть собой. Во всей своей устрашающей, великолепной силе. И знать, что рядом есть тот, кто не просто выносит эту силу, но жаждет её. Кто видит в ней не угрозу, а... совершенство.

Он опустил руку с её щеки, но не отошёл. Его ладонь теперь была открыта перед ней, между ними и пульсирующей «Слезой». Жест был одновременно вызовом и приглашением. Нежный, но неумолимый.

— Ты говоришь о понимании, — Нагайна прошептала, её сердце бешено колотилось. Магия артефакта и его слова сплетались в дурманящий кокон. — Но что ты знаешь о моей сути? О змее в крови? О шёпоте камней, который я слышу? Ты видишь королеву, но видишь ли ты тень, что идет за ней? Видишь ли яд?

— Вижу, — ответил он без колебаний. Его тёмные глаза загорелись холодным пламенем восхищения. — Вижу яд и вижу противоядие. Вижу силу, способную исцелить или убить. И знаешь что? — он сделал микрошаг ближе, сокращая расстояние между ними до минимума. — Это делает тебя только совершеннее. Целое всегда включает в себя свет и тьму, Налини. Ты — целое. А я... — его губы изогнулись в той самой опасной и манящей полуулыбке, — я всегда ценил сложные, полные вещи. И умел находить им применение. Или... позволять им найти применение мне

Его взгляд упал на свою открытую ладонь, затем снова поднялся на Нагайну.

— Пойдем со мной. Возьмём то, что принадлежит тебе. И посмотрим, какое царство родится из союза яда и противоядия, змеи и орла, крови и разума.

Буря в душе Нагайны достигла апогея. Страх перед ним, перед его бездонным честолюбием, боролся с неистовым притяжением к его силе, его видению, к нему. Долг звал к осторожности, но зов крови и обещание избавления от одиночества звучали громче. Она видела искру в его глазах — не только расчёт, но и подлинный, жгучий интерес к ней, к её тайне. Этот интерес был опаснее любой ловушки, но и слаще любого признания, которое она когда-либо получала.

Она замерла на краю бездны решения. Взгляд её упал на его открытую ладонь. Сильную, с длинными пальцами, чуть запачканную пылью храма. Ладонь человека, который только что назвал её совершенством и предложил царство.

Медленно, будто движимая не своей волей, а древним ритмом пульсирующей «Слезы» и бьющегося в унисон сердца, Нагайна подняла свою руку. Не для удара. Не для защиты.

Кончики её пальцев коснулись его ладони.

Легкое, исследующее прикосновение. Электрический разряд прошел по коже. Она почувствовала тепло его кожи, неожиданную мягкость подушечек пальцев, скрывающую стальную силу. Он не двинулся, лишь его дыхание чуть участилось.

Пальцы Нагайны скользнули чуть дальше, коснувшись его запястья. Там, под тонкой кожей, она ощутила бешеный, учащённый ритм его пульса. Он не спокоен. Он не всё контролирует. Он... чувствует. Это открытие, это доказательство его вовлечённости, стало последней каплей.

Её пальцы сомкнулись вокруг его ладони. Сначала осторожно, затем с силой — не сковывая, но утверждая. Признавая. Принимая. Его пальцы немедленно ответили, смыкаясь вокруг её руки в крепком, но не сдавливающем захвате. Их руки сплелись — её, с золотистыми узорами, напоминающими чешую, и его, сильную, измазанную прахом веков, но бесконечно уверенную.

— Том... — прошептала она, и имя, фальшивое имя, звучало на её губах как клятва, как ключ. Она увидела, как его зрачки расширились на долю секунды, как вспышка признания и победы. Но это была не победа над ней. Это было удовлетворение от того, что она наконец шагнула к нему навстречу. — Покажи мне. Покажи мне это царство. Но помни... — её голос окреп, в нем зазвенела сталь, отголосок той самой королевы, которую он в ней разглядел, — помни о яде. И помни о противоядии. Одно без другого — лишь смерть.

Он сжал её руку в ответ, и его большой палец мягко, почти нежно, провел по её костяшкам. Жест был одновременно успокаивающим и властным, признающим силу Нагайны и утверждающим его намерение быть рядом с ней.

— Я помню, — его бархатный голос был низким и полным обещания. Он поднёс их сплетенные руки к свету «Слезы», словно представляя их древней силе. — Каждая капля яда ценна. Каждая крупица противоядия бесценна. Вместе... — он посмотрел на их соединённые руки, затем поднял взгляд на её лицо, — мы создадим нечто большее, чем сумма частей.

Мерцающий свет артефакта играл на их коже, на переплетённых пальцах. Тишина храма ждала. Нагайна глубоко вздохнула, чувствуя, как последние оковы долга и страха растворяются в решимости. Она больше не Налини Шарма. Она больше не тайный агент. Она была тем, кем всегда должна была быть.

— Я — Нагайна, — сказала она чётко, глядя прямо в его тёмные, поглощающие свет глаза. Имя прозвучало как раскрытие тайны, как дар доверия, как вызов. Нага-йна. Дочь змеи. Истина её сути.

На его лице не было удивления, лишь глубокое, жадное удовлетворение и новый, ещё более жгучий интерес. Он услышал в имени не просто звуки, а суть, ключ к её силе. Его губы растянулись в медленной, осмысленной улыбке. Он поднес их сплетенные руки к своим губам и легонько, почти благоговейно, коснулся её костяшек. Не поцелуй. Скорее, печать. Признание равного.

— Нагайна... — он произнес её имя как заклинание, как клятву, растягивая слоги, вкушая звучание. В его голосе было восхищение коллекционера, нашедшего редчайший артефакт, и что-то более личное, более тёмное и притягательное. — Ты — самое ценное открытие во всех этих пыльных коридорах. Самое великолепное.

Затем он поднял их соединенные руки выше, к самому свету «Слезы Манасы». Жест был одновременно и союзом, и обладанием. Два хищника, признавшие силу друг друга. Две половинки, нашедшие свою опасную целостность. Их тени слились на стене в единый, величественный силуэт.

— А я... — он наклонился к её уху, его губы почти коснулись мочки, а голос стал низким, интимным шёпотом, полным обещания и вызова, — Том Марволо Реддл. И наше царство начинается... сейчас.

С этими словами их свободные руки, почти синхронно, протянулись к пульсирующей «Слезе Манасы», лежащей на каменном пьедестале. Божественная слеза скорби и ярости ждала своих новых владык. А храм вокруг них, казалось, затаил дыхание, предчувствуя рождение новой, непредсказуемой силы.