Перезагрузка Уокера (джен)

Неотступная мысль о неоконченном докладе тревожила, отвлекала, лишала покоя, но Джон не знал, как к нему подступиться. Он хотел, чтобы работа была идеальной, достойной памяти Баки Барнса и «Ревущих коммандос».

Среди недели пришёл ответ от общества любителей военной истории. В общем-то, ничем не примечательная отписка, кроме того, что в начале письма к нему вежливо обращались «Уважаемый мистер Уокер». В письме парня в покровительственно-дружеском тоне убеждали, что в опубликованных к данному моменту работах информация о «Ревущих коммандос» исчерпывающа. В письме так же рекомендовали обратить внимание на мемуары Жака Дернье, которые, однако, теперь можно найти только у букинистов, книгу «По следам Ревущих коммандос», а так же на подборку национальных газет за 1943-1945 годы. Ещё неплохо будет ознакомиться с экспозицией коммандос в музее в Вашингтоне, если он еще этого не сделал. В конце письма парню желали успехов в «изучении столь интересной темы» и выражали сдержанную радость по поводу того, что «Ревущие» снова становятся актуальны для молодежи.

«Какие же они любители истории, если не могут посоветовать мне ничего нового», — хмыкнул Джон. В общем-то, он надеялся на большее.

Однако, вдруг парень заметил, что к письму прикреплен архив. В нем содержалось несколько отличных фотографий, отреставрированных и в высоком качестве: «Ревущие коммандос» в полном составе, Баки со Стивом, и с Дернье.

От этих фотографий веяло теплом, и Джон почувствовал, глядя на них, что человеку, отвечающему на его письмо, всё-таки было не всё равно.

Уокер решил, что обязательно распечатает общую фотографию.

* * *

Тоскующий по своим снам, даже по самым беспокойным, он чувствовал, что ему нужен какой-то толчок. И таким толчком стала пуговица, пришедшая лучшим сюрпризом заметно раньше срока. Уокер как раз собирался на очередную тренировку, когда до него донёсся голос матери:

— Джон, к тебе пришли!

Наверное, курьер подумал, что Уокер не в своём уме. Парень умирал от нетерпения, мучаясь волнением, и потные руки его дрожали, когда он оставлял на квитанции свою подпись. Заветную посылку, почти невесомый почтовый пакет из Франции, Овер-сюр-Уаз, из рук курьера он почти вырвал и, небрежно попрощавшись с ним, торопливо убежал к себе, перепрыгивая на ходу через несколько ступенек. Сердце билось так, что он буквально ощущал его толчки о рёбра. Непослушными руками он принялся вскрывать пакет, и, смело орудуя канцелярским ножом, ожидаемо порезался. «Чёрт!» — прошипел он, уронив пакет на стол. Яркая кровь резво хлынула из раны, кляксами падая на столешницу, но он решил, что займётся раной позже. Сейчас он почти не ощущал её.

Пуговица была аккуратно завернута в поролон, обернутый скотчем, и, когда парень взволнованно взвесил её, холодную, на своей окровавленной ладони, она показалась ему неправдоподобно тяжёлой. Во сне она искрилась, сейчас же была тусклой, поцарапанной, но кустарная гравировка «JBB» с обратной стороны всё ещё была ясно различима, и даже рельефно ощущалась, когда Джон благоговейно провёл по ней порезанным пальцем.

Уокер осторожно выдохнул. А что, если эта пуговица действительно принадлежала Баки Бансу? Что, если он в самом деле вот так же держал её в руке много лет назад? От этих мыслей у парня закружилась голова. Он сомкнул кулак, и пуговицу обволокло кровью.

Это невозможно, своей рациональной стороной Уокер понимал это. И всё-таки искра безумной надежды в нем не угасала. Шанс был. Небольшой, но всё-таки был, а даже если нет, Джон будет счастлив обманываться. Для него эта пуговица — пуговица Баки. Ему это нужно, поэтому он поверит в это.

— Джон! — услышал он, как из под толщи воды. Это снова была мама. Он обернулся, спрятав руку за спиной.

— Мама? — женщина стояла на пороге, удивленно осматриваясь.

— Это был курьер?

— Да, я заказал наушники по почте, — солгал парень.

Она едва заметно кивнула, как будто удовлетворившись его ответом.

— Что это такое, Джон? — она настороженно, с подозрением смотрела на стены, почти полностью завешанные картами. Теперь о прошлой жизни Уокера в его комнате напоминали только кубки и медали на полках.

— Это для доклада.

Женщина недоверчиво покачала головой.

— Что-то слишком ты увлёкся, — она собралась уходить, но вдруг оглянулась. — А ты не опоздаешь на тренировку?

— Я уже ухожу, только загляну в ванную.

Миссис Уокер ободряюще улыбнулась ему и, ещё раз бросив настороженный взгляд на стены, увешанные картами Европы, ушла вниз.

Кровь, капая с руки, запачкала покрытие на полу. Уокер бросился в ванную. Промыв рану, которую понемногу начинало жечь, он отмыл также и пуговицу. Аккуратно положив артефакт на раковину, он достал из шкафчика бинт и наскоро перевязал палец. Всё это время он не сводил с пуговицы взгляда, боясь, что она исчезнет, пропадет, едва он отвернется.

Джон действительно уже опаздывал на тренировку, но он не мог просто закинуть артефакт в ящик стола и уйти. Эта вещь стала для него самой важной во вселенной. Она никогда не была для него просто пуговицей. Это символ, связь с Барнсом, который, как он смело себе признался в тот момент, стал его героем. Он хочет быть похожим на него. Он будет равняться на него. И пусть в арсенале доказательств того, что она принадлежала именно Баки, только парочка совпадений и десятки странных снов, ему этого достаточно. Если это не так, он просто не хочет об этом знать. В тот день Джон всё-таки опоздал на тренировку, потому что долго провозился с тем, что отмывал кровь с пола, а потом пытался дрожащими руками продеть в ушко пуговицы шнурок. Он повесил её себе на шею, как талисман.

* * *

Тренер Хопкинс сдержал слово и добился того, что Джона освободили от уроков. Более того, освободили вообще всех участников команды, как основных, так и запасных, и ребят из спецкоманды. Это настраивало на серьёзный лад — победа в предстоящем матче против сборной старшей школы Дугласвилла, была действительно важна. Парни даже получили официальное право забить на доклад по истории, как и предсказывала Норма. Однако, вместо относительной свободы, они получили нескончаемую муштру на школьном поле. Но Уокер уже не мог просто отказаться от написания своей работы. Выступление с докладом о «Ревущих коммандос» стало для него чем-то вроде исполнения долга.

И всё-таки тренировки сделали своё дело. Сконцентрировавшись на них и занимаясь по несколько часов в день, без долгих перерывов, он стал играть почти как раньше. Пуговица, висящая у него на шее, напоминала о себе, то и дело словно пульсируя в такт его сердцебиению, и в такие моменты он, думая о своём герое, не мог подавить задумчивую, почти мечтательную улыбку. Иногда это стоило упущенного мяча.