Фламандская партия (гет)

Ришелье вернулся во дворец в начале восьмого и с досадой обнаружил, что никого еще не было.

— Нет, Монсеньор, никто не приезжал. Ни граф, ни мэтр Шико, ни отец Жозеф...

Дебурне принял у хозяина плащ и шляпу и сокрушенно вздохнул: они оказались совершенно промерзшими, а это могло означать только одно — господин Арман опять оделся не по погоде.

— А Мари? — спросил кардинал, потирая руки и подходя к зеркалу, чтобы поправить примятые шляпой волосы. В свете вестибюля ярко сверкнула их седина, совершенно белая на висках и в отдельных прядях. — Она приехала?

Дебурне отрицательно покачал головой и развел руками, как бы оправдываясь.

— Еще нет, Монсеньор.

Вдруг камердинер остановился и посмотрел на отражение Ришелье в зеркале.

— Что-то случилось? Вы так взволнованы, господин…

— Вам показалось.

Ришелье едва заметно нахмурился и отвернулся: ему сделалось неприятно от мысли, что Дебурне угадал чувства, которые он не желал обнаружить.

— Дайте мне знать, когда мадам де Комбале вернется. Как бы занят я ни был.

— Хорошо, Монсеньор, будет сделано, — примирительно отозвался камердинер и незаметно поправил цепочку наперсного креста, которая выбилась сзади из-под герцогского воротника.

— Зато приехал господин де Ла Валетт. Он дожидается вас в кабинете.

— Ах, дьявол! Я совершенно забыл! Луи ведь предупреждал, что заедет вечером… Давно он ждет?

— Полтора часа. Но он преисполнен решимости вас дождаться, — с многозначительной улыбкой добавил Дебурне.

Ришелье беззвучно рассмеялся и похлопал камердинера по плечу.

— В таком случае, идемте спасать господина генерала!

В самом деле, едва кардинал пересек порог кабинета, как его взору открылась картина, проникнутая духом уныния.

У камина, в одном из кресел, протянув ноги к самому огню, сидел Ла Валетт и читал книгу. Рядом с ним на столе стоял бокал и полупустой графин с вином. Генерал рассеянно смотрел на страницы, время от времени хмурился, потом смотрел на обложку, будто пытаясь напомнить самому себе, какую книгу он читает. Увидев Ришелье, он вскочил и радостно устремился ему навстречу:

— Боже мой, как хорошо! Я уже думал, что не дождусь вас! — Ла Валетт с чувством пожал кардиналу руку. — Только вообразите: я приезжаю в Пале и узнаю, что никого нет! Ни вас, ни отца Жозефа… Я оказался совершенно один! Даже мадам де Комбале, как выяснилось, отсутствует!

— Да, она уехала в Монмартрский монастырь, — рассеянно отозвался кардинал.

— Как?! Совсем?!

— Почему? — удивился Ришелье. — Всего на день.

Ла Валетт с нескрываемым облегчением выдохнул и снова опустился в кресло.

Ришелье тем временем достал из кармана несколько писем и запер их на ключ в одном из отделений бюро. Затем просмотрел документы и письма, которые прибавились за время его отсутствия, и остановился у камина.

Только теперь генерал заметил, что Ришелье был одет в простую сутану, черный цвет которой лишь сильнее подчеркивал нездоровую бледность его лица. Кардинал вообще выглядел особенно уставшим, поэтому Ла Валетт не решался нарушить молчание.

— Простите, Луи, что заставил вас ждать, — будто в ответ на размышления генерала произнес Ришелье, протягивая руки к огню. — Сегодняшний день оказался богат на новости и совершенно неожиданные повороты в истории с заговором.

И кардинал рассказал Ла Валетту о новостях от Сен-Жоржа, о смерти де Гесселя, о найденном при нем пистолете, который был парой тому пистолету, из которого его чуть не застрелили в театре, о том, куда отправились Рошфор, отец Жозеф и мэтр Шико…

— Я все проспал! — удрученно вздохнул Ла Валетт, когда Ришелье закончил свой рассказ. В самом деле: стоило ему лишь на сутки отвлечься на сон и отдых, как стали происходить чрезвычайные события!

— О нет, Луи, напротив, я очень рад, что вы приехали именно сейчас. С минуты на минуту должны вернуться остальные, и я уверен, им будет что рассказать.

В кабинете бесшумно появился Дебурне с подносом. На нем стоял графин и несколько бокалов, один из которых он (с выражением человека, который не потерпит возражений), подал Ришелье. Сделав несколько глотков, кардинал почувствовал, как в груди растекается приятное тепло. Он благодарно улыбнулся камердинеру: это оказалось подогретое вино со специями.

Генерал постукивал пальцами по ручке кресла, размышляя над словами Ришелье. Он смутно чувствовал, что выстрел в де Гесселя был выстрелом в будущее. И дай бог, если он отзовется только эхом…

— Вообще, чертовщина какая-то, — проворчал Ла Валетт. — Получается, де Гессель причастен к покушению на вас? Или, больше: он и есть Итальянец, у которого вдруг взыграла совесть и который решил застрелиться? Если да, то почему теперь, когда опасность для него миновала?

— Я склонен полагать, что это не было самоубийством и де Гесселя убил кто-то из участников заговора. Но, если вы позволите, Луи, я оставлю свои догадки при себе, — добавил Ришелье в ответ на вопросительный взгляд Ла Валетта. — Мне бы хотелось проверить их, а для этого нужны результаты осмотра тела.

За дверью послышались тяжелые шаги и бряцание оружия. В кабинет вошел Рошфор.

— Монсеньор! Господин генерал! — граф торопливо раскланялся. — Прошу простить меня за опоздание. Дорога заняла намного больше времени, чем мы рассчитывали.

— Возникли сложности?

— Мы долго не могли отыскать Валера д'Арвиля. Как оказалось, он живет на окраине Латинского квартала. Кучер заблудился трижды.

— Вы отыскали обоих?

— Да, Монсеньор. Они ждут в кордегардии. Мы поместили их в разных комнатах, подальше от других гвардейцев. Чтобы сведения, которыми они располагают, не были искажены чужим мнением.

Ришелье удовлетворенно кивнул.

— Очень мудро. Они знают друг о друге?

— Нет.

— Отлично. В таком случае, предлагаю не терять времени. Пригласите их, пожалуйста, по одному, граф.

— Хорошо, Монсеньор. С кого вы желаете начать?

Ришелье пожал плечами.

— Давайте начнем с господина д’Арвиля.

 

* * *

 

Несмотря на срочность, с которой его доставили к кардиналу, и отсутствие со стороны графа Рошфора каких-либо объяснений, Валер д’Арвиль старался сохранять спокойствие. В конце концов, могла быть тысяча причин, по которой он мог понадобиться Его Высокопреосвященству.

Впрочем, уже в дороге гвардейца стало одолевать беспокойство: быть может, что-то случилось с Колетт? Но Валер тщательно отгонял от себя эту мысль: его супруга была в Лионе, под покровительством архиепископа. Рядом с ним ей точно ничего не угрожало!

Вспомнив о кардинале Альфонсе дю Плесси, Валер мысленно улыбнулся.

Когда они приехали в Лион, то первым делом отправились в собор, где стали расспрашивать про Его Высокопреосвященство. Их удивлению не было предела, когда господин архиепископ, одетый в простую черную мантию (изрядно запыленную мелом), спустился к ним со строительных лесов. Еще до того, как ему передали письмо, дю Плесси тепло встретил Валера и Колетт, которые сразу же прониклись доверием к этому проницательному и очень доброму священнику. Он был всего на пару лет старше Ришелье, однако, несмотря на родство (архиепископ приходился министру братом), между ними было мало общего. Живой и открытый, господин дю Плесси как будто тяготился высоким саном и делал все, чтобы скрыть свое положение. Свободное от молитв и обрядов время, он посвящал благотворительности, обустройству прихода и восстановлению собора, и, словно желая стать совершенно незаметным, архиепископ часто носил черную сутану, в которой его принимали за простого приходского священника. Именно поэтому, когда Валер переступил порог кабинета первого министра, ему на мгновение показалось, что с генералом де Ла Валеттом беседовал господин дю Плесси.

— Вы желали видеть меня, Ваше Высокопреосвященство, — молодой человек поклонился и застыл в почтительной позе, ожидая, когда кардинал к нему обратится.

Ришелье продолжал что-то тихо, совершенно неслышно говорить генералу. Лицо его было неподвижно и лишь по движению тонких губ можно было понять, что он действительно что-то говорил.

Наконец, он повернулся к гвардейцу:

— Месье д’Арвиль, вы, вероятно, гадаете, по какой причине я пожелал вас видеть. Дело в том, что сегодня утром в своей квартире был обнаружим мертвым ваш друг, Этьен де Гессель.

Гвардеец перевел растерянный взгляд с кардинала на лица Рошфора и Ла Валетта. В его черных глазах читалась почти детская надежда, что это неправда, что это какая-то ошибка, шутка… Но их серьезные, печальные лица не оставляли места для сомнений.

— Я бы хотел, господин д’Арвиль, чтобы вы до мельчайших подробностей вспомнили события вчерашнего вечера. Ведь вы были последним, кто видел его живым.

Гвардеец кивнул. Его рука беспокойно, по нервной привычке потянулась к курительной трубке.

— Я бы попросил вас этого не делать, — оборвал его кардинал, но тут же добавил, смягчаясь:

— Мои коты не любят запах табака.

— Да-да, конечно… Прошу простить меня, Ваше Высокопреосвященство.

На загорелом лице д’Арвиля проступил яркий румянец от осознания допущенной им неловкости.

— Вы виделись с де Гесселем вчера, верно? — сказал Ришелье, деликатно приходя ему на помощь.

— Да… Мы с Этьеном и Акселем фон Дитрихштайном до поздней ночи сидели в таверне «Золотой орел» рядом с Ле-Алем.

— Когда вы пришли в таверну?

— Должно быть, около семи. Мы сдали дежурство в шесть часов вечера… Фон Дитрихштайн был уже свободен. А путь до Ле-Аля пешком занимает примерно двадцати минут.

— Вы были втроем?

— Да. Хотели поделиться новостями и отдохнуть. Это была идея Этьена. Он все сокрушался, что почти три месяца нас не видел.

— Когда вы ушли?

— Около полуночи. Я поехал к себе, а де Гессель повез фон Дитрихштайна домой. Аксель так устал с дороги, что уснул после первого графина вина, — добавил д’Арвиль в ответ на вопросительный взгляд Ла Валетта.

— Куда он мог поехать потом?

— Не знаю, Ваше Высокопреосвященство. Наверное, к себе. Этьен говорил, что ему нужно хорошенько выспаться перед собранием поэтического кружка, куда его пригласили.

— Вы знаете, что это за кружок?

— Этьен говорил, что его собирает господин Фаре.⁽¹⁾

Ришелье понимающе кивнул и принялся ходить по комнате, заложив руки за спину.

— Скажите, как вы полагаете, господин де Гессель мог покончить собой?

— Нет, — гвардеец так искренне растерялся от вопроса, что даже улыбнулся. — Конечно, нет.

— Почему?

— Это просто невозможно. Этьен бы никогда на такое не пошел. Он был добрым католиком. К тому же, подобный шаг полностью противоречил бы его характеру.

— Да, но вы не видели его три месяца. Быть может, за это время в его жизни произошли какие-то печальные или даже трагические события?

— Нет… Я бы знал о них. Мы с Этьеном одновременно поступили в гвардию Вашего Высокопреосвященства, и с тех были друзьями. Я имею в виду… Я хорошо знал его. Тем более что он был открытым человеком.

— В таком случае, вы должны знать, были ли у него враги.

— Нет, не думаю. Наверняка Этьена кто-то не терпел, но вряд ли настолько, чтобы желать ему смерти. Он легко ладил с людьми и не стремился прославить свое имя на дуэлях. Де Блано в этом смысле намного больше любил риск и незаконные драки.

Воцарилась тишина. Граф Рошфор задумчиво смотрел на носки своих сапог, генерал де Ла Валетт хмурился и покручивал кончики усов; кардинал продолжал ходить по кабинету, искоса поглядывая на гвардейца, который теперь молчал, хотя весь его облик говорил о том, что он хотел сказать что-то еще, но не решался.

— Вас что-то тревожит, господин д’Арвиль?

Взгляд кардинала, хоть и был пристальным, казался лишенным привычной строгости: как будто он вполне искренне хотел узнать причину замешательства гвардейца.

Молодой человек посмотрел на Ришелье не то с отчаянием, не то с молчаливой просьбой о помощи.

— Я не должен об этом говорить.

— Если этого требует характер сведений, вы можете сообщить их мне наедине, — мягко ответил Ришелье и вкрадчивым жестом указал на дверь в соседнюю комнату.

— Нет-нет, Монсеньор, просто… Я должен молчать, иначе я стану в ваших глазах предателем, доносчиком… Но и молчать я не могу, — д’Арвиль тяжело вздохнул. — Ведь я поклялся вам в абсолютной верности. К тому же, вдруг это может предотвратить еще одно убийство.

— Никто в этой комнате не осудит вас, господин д’Арвиль. Даю слово.

Гвардеец взглянул на Ла Валетта и графа Рошфора; укрепившись в намерении, он наконец произнес:

— Да Гессель сам пытался найти убийцу де Блано.

Ришелье нахмурился.

— Давно?

— Сразу же после убийства. Этьен говорил, что мы должны помочь следствию и наказать виновных.

— «Мы»?

— Он хотел, чтобы мы с фон Дитрихштайном присоединились к нему.

— И вы присоединились?

В бесстрастном голосе кардинала послышались интонации человека, который привык к подчинению, но чей приказ осмелились проигнорировать.

— Нет. Я сказал тогда, что не могу пойти против вашего распоряжения, что как офицер не имею право не подчиниться. Тогда мы с де Гесселем чуть не поссорились.

— А фон Дитрихштайн?

— Он согласился.

Ришелье нахмурился еще сильнее, но не ответил.

— Вы думаете, ему тоже грозит опасность? — поинтересовался Ла Валетт.

— Да. Они ведь могли узнать нечто такое, что навело их на верный след, и обратить на себя внимание убийцы Доминика. Дитри не было в Париже три месяца. Может быть только это его и спасло.

В комнате повисла тишина.

— Спасибо за вашу честность, господин граф. И за преданность, — добавил Ришелье. — Не каждый способен в горе сохранить разум и не поддаться искушению своеволия.

Д’Арвиль с поклоном поцеловал герцогу руку и направился было к двери, но тот остановил его.

— Нет-нет, господин граф, — торопливо произнес Ришелье и позвонил. — Вас проводит Эрик. Вы останется в моих покоях до тех пор, пока я не побеседую с фон Дитрихштайном. Пусть все думают, что сначала я выслушал его, а лишь затем — вас.

Д’Арвиль кивнул и снова поклонился — но уже не Ришелье, а его деликатности.

 

* * *

 

Когда Аксель фон Дитрихштайн вслед за графом Рошфором вошел в кабинет, он не сразу узнал в человеке, который тихо говорил с генералом де Ла Валеттом, кардинала Ришелье. Черная сутана добавляла первому министру лет и делала его фигуру, и без того худощавую, почти бесплотной. Акселю подумалось, что кардинал в ту минуту походил на тень или огромную летучую мышь, вроде тех, что они ловили в детстве в пещерах Ротхаргебирге.

— Ваше Высокопреосвященство, — полувопросительно произнес Аксель и поклонился.

Ришелье обернулся и холодно кивнул. Слова д’Арвиля подтверждались: фон Дитрихштайн, действительно, выглядел очень скверно, как человек, которого только что вытащили из постели после кутежа или долгой, тяжелой дороги.

— Месье фон Дитрихштайн, — начал кардинал без всякого вступления, — вы знаете, где сейчас находится господин Этьен де Гессель?

— Нет, Монсеньор. Но осмелюсь предположить, что он или дома, или делает визиты.

— Когда вы видели его в последний раз?

— Вчера. Мы с Этьеном и Валером д’Арвилем пошли после дежурства в таверну, чтобы выпить.

— Когда это было?

—Должно быть, около семи.

— Когда вы разошлись?

— Не знаю. Точнее, я не помню.

Кардинал удивленно посмотрел на гвардейца.

— Я был с дороги. Не спал двое суток… После первого кувшина вина я… уснул.

Казалось, еще чуть-чуть и фон Дитрихштайн сгорит от стыда.

— Если вы ничего не помните, то как же вы добрались до дома? — продолжал Ришелье, будто бы не замечая смущения гвардейца.

— Меня довез Этьен.

— Вы знаете, куда он поехал потом?

— Наверное, к себе.

Ришелье собирался было задать следующий вопрос, но дверь отворилась, и в кабинет вошел Дебурне. Несмотря на внезапно прерванный разговор, он, не спрашивая позволения, подошел прямо к Ришелье и стал что-то неслышно говорить ему на ухо.

По мере того, как камердинер говорил, взгляд герцога как будто смягчался; напряжение в его облике исчезало, уступая место утомлению. Вытянутое лицо в обрамлении мягких, пепельно-серых от седины волос (Аксель вдруг понял, что впервые видит Ришелье с непокрытой головой) казалось чахоточно бледным; большие глаза, чуть красноватые от усталости, влажно блестели в свете камина и лишь усиливали общее впечатление нездоровья.

Фон Дитрихштайн вновь невольно задумался о том, каким, в сущности, хрупким он был. Гроза Европы и гений дипломатии, суровый и всесильный министр Франции, уже ставший легендой, при более близком знакомстве оказывался далеко не самым сильным человеком: болезненный, склонный к нервным расстройствам и истощению, он слово воплощал идею о торжестве духа над плотью. Дух этот был настолько силен, что подчинял себе окружающих и заставлял трепетать непокорных, которые мгновенно забывали, что перед ними был, хоть и могущественный человек, но все же простой смертный, из плоти и крови. Наверное, то же самое чувствовали сенаторы, которые так и не решились нанести Цезарю удар.

Наконец, камердинер закончил свой доклад. Ришелье так же тихо задал несколько вопросов (до слуха Акселя донеслось: «С ней точно все в порядке?») и отдал какие-то распоряжения. Дебурне кивнул и, коротко поклонившись, поспешил покинуть кабинет.

Кардинал задумчиво посмотрел ему вслед, перебирая висевший на груди наперсный крест. Вдруг его взгляд упал на фон Дитрихштайна, который с неподвижностью изваяния смиренно ждал, когда наступит его черед.

Ришелье вздохнул и устало потер переносицу, будто припоминая, о чем шла речь.

— Видите ли, месье фон Дитрихштайн, сегодня утром господина де Гесселя нашли мертвым в своей квартире. И вы были последним, кто его видел.

Дрожащей рукой фон Дитрихштайн провел по белокурым волосам. В его голубых глазах отразилось лихорадочное движение мыслей.

— Main Gott… Этого не может быть… Я же видел его только вчера… Мы же…

Ришелье подошел к столу, налил вина в бокал и молча протянул его гвардейцу. Весть о смерти друга, определенно потрясла его.

Аксель сделал несколько глотков и немного перевел дух.

— Aber wie? То есть… Как это произошло?

— Вот это мы и пытаемся выяснить. В тот вечер вы не заметили ничего необычного в поведении де Гесселя? Может быть, он был взволнован, расстроен чем-то? Или, напротив, слишком оживлен?

— Нет, не думаю. Я не заметил ничего необычного.

— У него были враги?

Фон Дитрихштайн задумчиво пожал плечами.

— Наверное, они есть у каждого. Но я никогда не слышал, чтобы де Гессель с кем-то ссорился и уж тем более враждовал.

— Значит, нет никого, кто желал бы ему смерти?

— Нет. Я уверен, что нет.

Ришелье снова заходил по комнате.

— Видите ли, господин фон Дитрихштайн, я уже не раз говорил вам, что больше всего ценю в людях преданность. От тех, кто желает служить мне, я жду покорности и беспрекословного следования приказам.

— Простите, Ваше Высокопреосвященство, но я не совсем понимаю…

Кардинал круто повернулся на каблуках к Акселю.

— Я знаю, что вы с де Гесселем пытались самостоятельно найти убийц де Блано.

Фон Дитрихштайн побледнел.

— Ваше Высокопреосвященство, мы действительно хотели…

— Вы ослушались моего приказа?

Брови кардинала приподнялись; по выражению его лица невозможно было понять, он в самом деле удивлен, или же он разыгрывает удивление, чтобы заставить не покорившегося офицера трепетать.

— Я не хотел…

— Да или нет?

Неприятные водянисто-серые глаза устремились на гвардейца. Лихорадочно соображая, что ему делать, Аксель принял единственно возможное решение.

— Я не имею права и сил обманывать вас, поэтому позвольте мне облегчить душу признанием, — преклоняя колено произнес он. — Я действительно ослушался вашего приказа, но, умоляю, выслушайте меня…

Ришелье нахмурился. Он был очень недоволен, но властным жестом дал понять, чтобы Аксель продолжал.

— Уверяю, ни я, ни месье де Гессель не задумывали ничего дурного. Мы лишь хотели помочь… Поэтому я согласился присоединиться к поискам.

— Что вы узнали?

— В тот день, когда капитан объявил о смерти де Блано, мы с де Гесселем отправились сначала в таверну, где он часто бывал, но там не оказалось ничего подозрительного, поэтому мы пошли в «Марэ». Де Блано часто там бывал.

— С кем вы говорили в театре?

— Я не знаю… Этьен оставил меня за кулисами, а сам пошел поговорить с кем-то из актеров.

— С кем именно?

— Я не помню… Я не знал их. Я никогда раньше не был в «Марэ». Да и вообще в театре.

— Что было потом?

— Этьен сказал, что никто из актеров не заметил ничего подозрительного в поведении де Блано, и мы разошлись.

— Вы продолжили поиски?

— Нет. Де Гессель не знал, где искать дальше и предположил, что смерть де Блано действительно могла быть трагической случайностью. Он сказал, что надежда только на официальное расследование и что вы, Монсеньор, никогда не оставите убийцу безнаказанным. С тех пор мы больше не говорили об этом, а потом… Я уехал в Вестфалию.

— Де Гессель мог сам продолжить поиски?

— Не знаю, Монсеньор. Мне казалось, что он и правда думал, что лучше оставить попытки и положиться на следствие.

Ришелье задумчиво пригладил усы.

— Монсеньор, — вновь заговорил фон Дитрихштайн с трудно скрываемым отчаянием, — я глубоко раскаиваюсь в том, что ослушался вас. В те дни я был ослеплен горем, и голос моего сердца, которое болело за преждевременную гибель друга, звучал громче голоса разума. Моему преступлению нет оправдания, но я уповаю на ваше милосердие.

Ришелье тяжело выдохнул и отвернулся от фон Дитрихштайна. Он сделал несколько шагов по комнате, слово в задумчивости, но Ла Валетт и Рошфор видели неприкрытое раздражение и злость в глазах герцога. Впрочем, когда он вновь обернулся к гвардейцу, в выражении его лица не читалось ничего, кроме ледяной строгости.

— Вы осмелились ослушаться моего приказа, пойти против распоряжения капитана. Вы проявили своеволие, за которое заслуживаете исключения из гвардии. Я прощаю вас на этот раз исключительно из уважения к вашему дяде и покойному отцу. Но в следующий раз — пеняйте на себя.

По мере того, как кардинал говорил, его ровный голос становился тише. Реальные и серьезные угрозы никогда не бывают громкими — они всегда тихие или даже безмолвные.

Ришелье жестом дал понять, что разговор окончен.

Фон Дитрихштайн поднялся, отвесил глубокий поклон и поцеловал герцогу руку. Кардинал простил его, но Аксель по-прежнему чувствовал себя скверно, как никогда.

---

1) Никола Фаре (1600-1646) — французский писатель и переводчик, член первого состава Французской академии.

Вернуться к тексту