Стереть твой номер (гет)

Люмин не была немой или косноязычной. Наедине с Кэ Цин она могла долго говорить о всяких глупостях и сплетнях, или с преподавателем на консультации она могла часами обсуждать сложные концепции. Ее проблема была в другом. Как только на нее обращалось внимание больше одного человека, особенно если это были незнакомые или «крутые» люди, в ее голове будто щелкал тумблер. Слова застревали в горле, мысли путались, а голос становился тихим и неуверенным. Она начинала говорить, но делала это так, словно заранее извинялась за то, что занимает чужое время. И компания Скарамуччи стала для нее идеальным полигоном для провалов.

Они сидели в кофейне. Тома рассказывал о смешном случае, который произошел с ним на подработке. Все смеялись. Когда смех утих, Скарамучча, заметив, что Люмин хочет что-то сказать, неожиданно обратился к ней.

— Люмин, а у тебя было что-нибудь забавное в последнее время?

Все взгляды тут же сфокусировались на ней. Этого было достаточно, чтобы запустить механизм паники.

— Ну… да, было, — начала она, и голос ее прозвучал на полтона выше, чем нужно. — Я на днях шла из библиотеки… и… э-э-э… там, знаете, есть такой небольшой сквер…

Она сделала паузу, пытаясь собрать мысли в кучу. Итто уже начал нетерпеливо барабанить пальцами по столу.

— И вот… я иду, а навстречу мне бежит белка, — продолжила Люмин, ее голос стал еще тише. — Совершенно ручная, видимо. И она… она подбежала ко мне и…

— Ой, кстати, о белках! — громко перебила ее Тиори, не выдержав затянувшейся паузы. — Скара, помнишь, как мы в прошлом году в парке кормили их орешками, а одна залезла Итто на голову и не хотела слезать?

Компания тут же оживилась, переключившись на новую, более динамичную историю. Все, кроме Скарамуччи, забыли, что Люмин вообще что-то начинала рассказывать. Она сжалась, чувствуя себя невидимкой, и уставилась на свою чашку с остывшим кофе. Скарамучча ничего не сказал, но его взгляд, брошенный на Тиори, стал ледяным.

Разговор плавно зашел о новом, нашумевшем фильме, который все посмотрели, и эмоции от просмотра требовали выхода.

— Полная чушь! — безапелляционно заявил Итто. — Два часа потраченного времени.

— А мне понравилось, — возразила Куки Синобу. — История трогательная.

— А ты что думаешь, Люмин? — спросил Тома, пытаясь вовлечь ее в разговор. Тома тут был добрее всех, как казалось Люмин.

— Мне кажется, фильм… он довольно многослойный, — начала она, запинаясь. — С одной стороны, да, сюжет кажется простым, но если посмотреть… эм… на символизм… например, сцена с дождем… она ведь не просто так… это как бы… метафора…

Она говорила медленно, неуверенно, постоянно делая паузы, словно нащупывая слова в темноте. Ее потуги не выдержал Итто.

— Да какой символизм, Люмин! Просто дождь пошел, потому что по сценарию нужен был драматичный момент! — он махнул рукой. — Ладно, проехали с фильмом. Кто идет завтра на нашу игру в баскет? Нам нужна поддержка!

Тема снова была уведена. Мнение Люмин утонуло, не успев сформироваться. Она поджала губы, чувствуя знакомое жжение в глазах. Ее просто не слушают. Будто ее слова не имеют веса.

Скарамучча молчал. Он видел все. Он видел, как она тушуется, как теряет нить повествования, как ее голос затихает, стоит кому-то проявить нетерпение. Он видел, как легко ее перебить и проигнорировать.

Позже, когда они шли домой вдвоем, он нарушил молчание.

— Почему ты позволяешь им это делать? — спросил он без предисловий.

— Что делать? — не поняла она.

— Перебивать тебя. Не слушать.

— Они не со зла… — Люмин пожала плечами, глядя себе под ноги. — Наверное, я просто скучно рассказываю.

— Ты не скучно рассказываешь, — отрезал он. — Ты рассказываешь так, будто сама не веришь в то, что говоришь. Говоришь тихо, делаешь длинные паузы. Ты сама даешь им понять, что тебя можно прервать.

Его слова были жестокими, но правдивыми. Люмин даже не была уверена, стала бы она слушать сама себя.

— Я… я не могу по-другому, — прошептала она. — Когда все на меня смотрят, я теряюсь.

Они дошли до ее дома. Скарамучча остановился и повернулся к ней, дабы передать сумку, которую он помогал ей нести.

— Значит, будем учиться, — сказал он.

— Учиться? Чему?

— Говорить так, чтобы тебя слушали, — он усмехнулся, но в его глазах не было насмешки. — Завтра в той же кофейне. Ты расскажешь мне историю про белку от начала и до конца. И если кто-то посмеет тебя перебить… — он сделал паузу, — …он об этом пожалеет. А ты… ты просто будешь говорить. Громко и четко. Как будто рассказываешь самому важному человеку в мире. Мне, — он наклонился и легко коснулся губами ее лба. — Поняла, звездочка?

Люмин смотрела на него, и сквозь пелену страха и неуверенности в ней зарождалась крошечная, но упрямая решимость. Может, у нее и правда получится. Если он будет рядом.

На следующий день Люмин шла в кофейню как на эшафот. Всю ночь она репетировала историю про белку, доводя ее до абсурдного совершенства. Она продумала интонации, паузы, даже жесты. Но чем ближе она подходила к месту встречи, тем сильнее ее охватывал ледяной ужас.

Компания была в сборе. Скарамучча сидел во главе стола, как король на троне, и лениво помешивал ложечкой свой эспрессо. Он поднял на нее глаза, когда она подошла, и едва заметно кивнул на пустое место рядом с собой. Люмин села, чувствуя себя овцой, добровольно пришедшей в волчье логово.

— Ну что, все в сборе, — протянул Итто. — Я как раз рассказывал, как мы вчера с парнями…

— Помолчи, Итто, — прервал его Скарамучча, даже не повысив голоса. В его тоне была такая ледяная власть, что здоровяк тут же захлопнул рот. Скарамучча повернулся к Люмин. Весь стол затих, наблюдая за ними.

— Люмин, — сказал он громко и четко, так, чтобы слышали все. — Вчера ты не закончила рассказывать историю про белку. Мне интересно.

Люмин почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица. Он делает это. Прямо сейчас. На глазах у всех. Она посмотрела на него с немой мольбой, но его взгляд был твердым и выжидающим. Он не отступит. Она сделала судорожный вдох.

— Да, так вот… — начала она, ее голос предательски дрожал. — Я шла из библиотеки… и…

Она вспомнила его слова: «Говори так, будто рассказываешь мне». Она сфокусировалась на его лице, на том, как внимательно он ее слушает, и попыталась игнорировать остальных.

— …и навстречу мне выбежала белка. Она остановилась, посмотрела на меня, а потом… начала делать что-то странное. Она бегала кругами и как будто кланялась. Я подумала, может, она голодная, но у меня с собой ничего не было.

Она говорила чуть громче, чем вчера, стараясь не делать длинных пауз. История была глупой, но она продолжала, потому что он ее об этом попросил.

— Я присела на корточки, и она подбежала совсем близко. И я увидела, что у нее в зубах…

— Ой, да кому интересны эти белки! — громко и нетерпеливо воскликнула Тиори, закатив глаза. Она взяла свой латте, украшенный пышной шапкой взбитых сливок. — Давайте лучше обсудим, куда пойдем в пятницу. Есть предложение сходить в новый караоке-бар…

Дальше произошло то, чего не ожидал никто. Скарамучча не сказал ни слова. Его движения были плавными, быстрыми и абсолютно безжалостными. Он протянул руку через стол, взял стаканчик с латте из руки Тиори, и, прежде чем она успела среагировать, спокойно и методично перевернул его ей на колени.

Горячий кофе хлынул на ее дорогие дизайнерские джинсы, взбитые сливки шлепнулись на бедро нелепым белым пятном. Тиори вскрикнула — от неожиданности и от обжигающего тепла. Весь стол замер в гробовом молчании. Все смотрели на мокрое, липкое пятно на джинсах Тиори, а потом — на совершенно спокойное, даже скучающее лицо Скарамуччи.

— Ой, — произнес он с притворной небрежностью, глядя на испорченную одежду. — Кажется, я тебя перебил. Неприятно, правда?

Он отпустил пустой стаканчик, который с глухим стуком упал на стол, и достал из кармана несколько купюр, бросив их на стол рядом с девушкой.

— Это на химчистку. И на новые джинсы.

Затем он повернулся к Люмин, которая сидела с широко раскрытыми глазами, не в силах поверить в происходящее. Его лицо мгновенно смягчилось.

— Прости, мы отвлеклись, — его голос был мягким, контрастируя с жестокостью его поступка. — Так что у нее было в зубах?

Тиори сидела, униженная, с дрожащими губами и мокрыми джинсами, не в силах выдавить ни слова. Итто и Тома смотрели на Скарамуччу со смесью страха и восхищения. Они знали, что он может быть резким, но такая публичная и холодная расправа была чем-то новым.

— Скарамучча… — прошептала Люмин, ей было одновременно страшно и почему-то дико… защищенно.

— Я слушаю, — повторил он, полностью игнорируя назревающую драму. Для него существовала только она и ее незаконченная история.

Люмин посмотрела на него, на то, как далеко он готов зайти, чтобы ее услышали. Это было шокирующе. Это было неправильно. Но это работало. Он не просто создал для нее безопасное пространство — он выжег его огнем и мечом посреди вражеской территории.

Она сделала глубокий вдох, ее голос, на удивление, прозвучал твердо и чисто в оглушительной тишине.

— У нее в зубах был маленький блестящий фантик от конфеты. Она принесла его и положила мне на ботинок. А потом убежала. Наверное, это был ее подарок.

— Вау! Иногда белки бывают такими забавными! — искренне восхитился Итто, когда Люмин закончила рассказ.

Она посмотрела Скарамучче в глаза. Он слегка улыбнулся, и в этой улыбке было абсолютное удовлетворение. Тиори, всхлипнув, поднялась и, схватив свою сумку, выбежала из кофейни, оставляя за собой шлейф из запаха кофе и унижения. Скарамучча проводил ее скучающим взглядом и снова повернулся к Люмин.

— Видишь? — сказал он тихо. — Ничего сложного. Нужно просто правильно объяснить людям правила.

Люмин молчала. Она не знала, восхищаться им или бояться его. Но одного она теперь точно не боялась — того, что ее кто-то перебьет.

Сначала это было похоже на волшебство. Стоило Люмин начать говорить, как за столом воцарялась благоговейная тишина. Итто откладывал телефон, Тома переставал ерзать на стуле, даже Синобу смотрела на нее с преувеличенным вниманием. Никто больше не перебивал. Никто не уводил тему. Они слушали.

Но очень скоро Люмин поняла, что это не волшебство. Это был страх. Они слушали ее не потому, что им было интересно. Они слушали, потому что боялись последствий. В их глазах, устремленных на нее, она видела не интерес, а напряженное ожидание. Они смотрели не столько на нее, сколько на Скарамуччу, который сидел рядом, как молчаливый судья, готовый в любой момент вынести приговор.

Ее голос, который должен был окрепнуть, наоборот, стал казаться ей чужим и фальшивым. Каждое слово, произнесенное в этой искусственной тишине, казалось ей глупым и натянутым. Она чувствовала себя актрисой на сцене, которую заставили играть главную роль в плохой пьесе перед залом, полном заложников.

Это осознание обрушилось на нее во время очередного похода в кофейню. Она рассказывала о книге, которую только что дочитала.

— …и в конце главный герой понимает, что все это время искал не сокровища, а самого себя, — закончила она свой короткий пересказ.

— Вау, Люмин, это так… глубоко, — с неестественным энтузиазмом произнес Тома.

— Да, очень интересно! — тут же поддакнул Итто, нервно поглядывая на Скарамуччу.

Люмин опустила глаза. Эта фальшивая похвала была хуже, чем их прежнее безразличие. Она чувствовала себя глупо. Не просто глупо — унизительно. Ее голос, ее мысли, ее интересы — все это было неважно. Важен был лишь гнев Скарамуччи, который служил им поводом для молчания. Ее слово имело вес только потому, что было подкреплено его силой.

Вечером, когда они со Скарамуччей остались одни, она не выдержала. Они сидели на скамейке в парке, и тишина между ними была комфортной, настоящей. Той самой, которой ей так не хватало в компании его друзей.

— Скарамучча?

— М?

— Не делай так больше, пожалуйста.

Он повернулся к ней, его лицо было непроницаемым в сумерках.

— Не делать что?

— Не заставляй их слушать меня, — ее голос дрогнул. — Не наказывай их.

— Они тебя не уважали, — он нахмурился. — Я научил их уважению. В чем проблема?

— Это не уважение! — она посмотрела ему в глаза, и в ее взгляде была мольба. — Это страх. Они смотрят на меня, но видят тебя. Они слушают меня, но боятся тебя. Каждое слово, которое я говорю, кажется мне… пустым. Как будто это не я говорю, а ты, моим голосом, — она сделала глубокий вдох. — Я не хочу, чтобы меня слушали, потому что боятся. Я хочу… я хочу, чтобы им было интересно. А если им неинтересно, то пусть лучше не слушают совсем. Пусть перебивают, пусть игнорируют. Это честнее, чем то, что происходит сейчас. Я чувствую себя… твоей дрессированной собачкой, которую все боятся тронуть, потому что у нее злой хозяин.

Ее слова повисли в воздухе. Скарамучча долго молчал, глядя куда-то в темноту. Он не ожидал такого. Он думал, что решает ее проблему, дает ей то, чего она хочет — право голоса. А оказалось, что он лишь усугубил ее внутренний конфликт, заменив одну проблему на другую, более сложную.

— То есть, ты хочешь, чтобы я позволил им снова вести себя как стадо баранов? — наконец спросил он, и в его голосе прозвучало разочарование.

— Я хочу сама научиться, — тихо, но твердо сказала Люмин. — Я хочу, чтобы мой голос имел значение сам по себе, а не из-за тебя. Может, у меня не получится. Может, я всегда буду для них скучной и незаметной. Но я хочу попробовать сама. Без твоей… защиты. Пожалуйста.

Он снова замолчал. Мысль о том, чтобы позволить кому-то снова проявить неуважение к ней, была ему отвратительна. Это противоречило всем его собственническим инстинктам. Но, глядя на ее серьезное, решительное лицо, он понимал, что для нее это было важно. Это было частью той самой «задачки со звездочкой», которую он взялся решать.

— Хорошо, — наконец выдохнул он, и это слово далось ему с трудом. — Я не буду вмешиваться, — он откинулся на спинку скамейки, засунув руки в карманы. — Но если ты не справишься, — добавил он, и в его голосе снова прозвенела сталь, — мы вернемся к моим методам. И они им очень не понравятся.

* * *

Люмин пришла в кофейню на десять минут раньше. Она увидела компанию Скарамуччи за их обычным большим столом у окна. Самого Скарамуччи еще не было. Она собиралась подойти, но остановилась за колонной, когда услышала свое имя.

— ...и он опять ее приведет, вот увидишь, — устало говорила Синобу. — И снова начнется: сядем и будем делать вид, что нам дико интересно слушать про скандинавскую мифологию.

— Да ладно тебе, — вступился Тома. — Она же не со зла. Просто… ну, такая она.

— Вот именно! — подхватила Синобу. — Она умная, я не спорю. Начитанная девушка. Но она как будто из другого мира. Скарамучча достал таскать ее к нам. Это как прийти на вечеринку и начать читать вслух научную диссертацию. Все вежливо кивают, но в душе мечтают, чтобы ты поскорее заткнулся.

Итто громко хмыкнул в знак согласия. Люмин стояла за колонной, и каждое слово било по ней, как удар хлыста. Но сквозь обиду пробивалось и странное чувство… понимания. Они не ненавидели ее. Они просто ее не понимали. И устали притворяться.

Она сделала глубокий вдох, проглотив ком в горле. Она могла бы уйти. Могла бы дождаться Скарамуччу и устроить сцену. Могла бы расплакаться. Но вместо этого она поправила ремешок сумки, вышла из-за колонны и с самой спокойной улыбкой, на которую была способна, подошла к их столу.

— Всем привет.

Все трое замерли, как будто их ударило током. На их лицах был написан такой откровенный ужас, что это было бы смешно, если бы не было так грустно. Люмин как ни в чем не бывало села на свободный стул.

— Вы все время обсуждаете какой-то сериал, — сказала она ровным, дружелюбным тоном. — Про вампиров-подростков, кажется? Скажете название? Я бы тоже посмотрела. Может, тогда мне будет проще поддерживать разговор.

Тишина была оглушительной. Итто сглотнул. Синобу побледнела. А Тома, самый совестливый из них, смотрел на нее с абсолютным, неприкрытым ужасом.

— Ты… — прошептал он, его голос дрожал. — Ты все слышала?

Люмин встретилась с ним взглядом. Она не стала лгать или увиливать.

— Слышала, — просто кивнула она. — Про диссертацию на вечеринке. Это довольно точное сравнение.

Тома вжал голову в плечи. В его глазах читалась одна мысль: «Скарамучча об этом узнает, и тогда нам всем конец».

— Люмин, прости, мы не хотели… — начал он лепетать.

— Все в порядке, Тома, — мягко прервала его Люмин, и в ее голосе не было ни капли злости. — Вы правы. Я и правда не очень вписываюсь. И заставлять вас слушать то, что вам неинтересно, — это невежливо с моей стороны.

Они смотрели на нее, совершенно сбитые с толку. Они ожидали слез, обвинений, угроз позвать Скарамуччу. Но никак не такого спокойного, взрослого принятия.

— Поэтому я и спросила про сериал, — она улыбнулась. — Я не прошу вас полюбить Достоевского. Но, может, я смогу полюбить ваших вампиров.

В этот момент к столу подошел Скарамучча. Он окинул взглядом напряженные лица друзей, бледную Люмин и тут же нахмурился.

— Что здесь происходит?

Все замерли. Тома выглядел так, будто вот-вот упадет в обморок. Люмин повернулась к Скарамучче.

— Ничего особенного. Ребята как раз советовали мне новый сериал посмотреть. Говорят, интересный.

Она посмотрела на Тому, Синобу и Итто, и в ее взгляде была молчаливая просьба — подыграть. И Тома, глядя на эту тихую девушку, которая только что услышала о себе не самые приятные вещи, но вместо того, чтобы мстить, попыталась навести мосты, почувствовал укол стыда.

— Да! — слишком громко и поспешно сказал он. — Сериал! Очень крутой. Мы как раз обсуждали последнюю серию.

Скарамучча с подозрением посмотрел на своих друзей, потом на Люмин. Он чувствовал, что что-то упустил, но не мог понять, что именно. А Люмин впервые в этой компании почувствовала себя не объектом защиты или раздражения, а субъектом. Тем, кто сам управляет ситуацией. И это было гораздо лучше, чем любая навязанная тишина.