В руинах (джен)

Когда под вечер я вернулась в свою комнату, у меня было только одно желание: помыться и постирать вещи. Запах мертвечины, казалось, въелся в кожу и волосы. Осевшая на одежде пыль пахла тленом и разложением. Мне не хотелось даже к ней прикасаться: казалось, будто гниль заразна, как моровое поветрие. Я зажгла камин и бросила чайник с водой на решетку. Очень хотелось скинуть с себя пыльные тряпки, но пока не получалось: в комнате все еще было слишком холодно, да и надевать чистую одежду на грязное тело было бы неприятно и непрактично. Дождавшись, когда чайник закипит, я смешала горячую воду с холодной из ведра и снова поставила его греться. Дом Розали был, мягко говоря, далек от комфорта. Мне потребовалось вскипятить воду три раза, чтобы кое-как помыться в тазике, вымыть голову и замочить грязные вещи. Не то чтобы я оттерлась до скрипа, но хотя бы перестала пахнуть как служитель морга после недели напряженной работы с не самыми свежими «клиентами». Переодевшись в чистую мантию, я накинула на шею платок и села писать отчет, но дело продвигалось очень медленно. День выдался уж слишком утомительным. Я попробовала подремать, но стоило лишь смежить веки, как перед глазами сразу же вставала ужасная яма и оскаленные пасти в зловещем зеленом свечении факела.

Флайвил приказал залить их святой водой… Хрипы из ямы доносились даже после того, как на головы бывшим механистам вылили целый бурдюк. Пришлось принести еще. Бр-р-р.

Странно. Старые полусгнившие зомби, которые остались на огороженной территории еще со времен катаклизма, меня не волновали. А вот Механистов было жалко. Они все же больше походили на людей. Да еще эти ужасные раны… Хотя, разве теперь разберешь, какие из них были прижизненными, а какие — посмертными?

Что же все-таки происходило на запретной территории? Катастрофу в Старом Квартале вызвал Глаз, на этот счет и у Хранителей, и у Хаммеритов было полное единение мнений. Флайвил полагал, что проклятие исчезло, как только Глаз перенесли в другое место, но оказалось, что нет. Что это могло означать? Ну, в самом широком смысле как минимум то, что лучше бы Флайвилу заложить пролом камнем, отремонтировать стену везде, где только возможно, и навсегда остаться Кузнецом-в-Изгнании. Но что-то мне подсказывало, что он не остановится. И за этим следовали весьма неутешительные выводы.

Одно дело — убирать последствия давно исчезнувшего проклятия, но совсем другое — распечатывать зону еще действующего. Вести туда людей, среди которых — по моей, кстати, вине — были и гражданские. Разрушать стену. Пытаться вновь сделать пораженный тлетворной магией квартал частью живого, дышащего Города.

Опасность подобных начинаний очевидна. Огороженная зона была источником заразы, способной, при определенном стечении обстоятельств, уничтожить все на своем пути. И, как выяснилось, эта угроза никуда не делась.

Пройдена ли уже та черта, за которой этот проект из потенциально полезного превратился в неминуемую угрозу? Наверное, да. По-хорошему, все это мероприятие нужно было бы свернуть, как только стало понятно: проклятье все еще здесь и ждет своего часа, а умершие там люди превращаются в зомби. Настоящий Хранитель поступил бы именно так.

Именно на этот случай имя Флайвила было внесено в черный список Исполнителей. И я могла бы отдать им приказ хоть сейчас. Вряд ли кучка Хаммеритов, да еще к тому же не ожидающая нападения, смогла бы помешать отряду убийц из Ордена.

Я схватилась за голову и тихо застонала. При одной лишь мысли о том, что я занесла топор над чьей-то шеей, меня начинало трясти. Это ужасно. Нести такую ответственность в одиночку… Наверняка для Орланда или Артемуса это было привычным делом, но для меня решать вопросы жизни и смерти было в новинку. Долг, ответственность и обязательства перед обществом жгли ладони, как горсть раскаленных углей, и соблазн спихнуть их кому-то другому был велик как никогда. Но желающих принять эту ношу не находилось. У всех мало-мальски значимых членов Ордена руки и так были полны своих собственных угольков, и я сомневаюсь, что среди них нашелся бы хоть кто-то, готовый выписывать авансы и давать шансы. Делегировать проблему, по факту, означало бы то же самое, что и самой вынести смертный приговор.

Но я сомневалась и не хотела делать этого. Убийство, пусть даже и чужими руками, все равно будет на совести того, кто принимал решение. И я все еще считала, что черная язва на теле Города должна быть вскрыта и санирована. К тому же, я своими глазами видела стену и знаю, что долго она не простоит. Разумеется, она когда-нибудь рухнет, и, когда бы это ни произошло, это все равно будет самый неподходящий момент. И что тогда? Расползется ли проклятие по всему Городу, как гангрена, или будет просто превращать в зомби всех, кто забредет на его территорию?

Раздался стук. На пороге стоял хитро улыбающийся Гарретт. В кои-то веки он решил войти через дверь, как все нормальные люди. Удивительно! Его появление немного приподняло камень с груди, и я наконец-то выдохнула. Вор был единственным, кого мне сейчас хотелось бы видеть. У него можно было бы спросить совета. Ему я доверяла.

— Выглядишь не очень, — буркнул Гарретт вместо приветствия, бочком проходя в комнату мимо меня.

— Если ты не заметил, то я уже год как выгляжу не очень.

Я захлопнула дверь чуть громче, чем было необходимо. Оконные стекла коротко звякнули.

— Ладно, тогда ты выглядишь очень не очень.

— А ты, я смотрю, знаешь, что нужно говорить девушкам.

— Что есть, того не отнять, — довольно ухмыльнулся он.

Я направилась к закипающему на каминной решетке чайнику.

— Ты что здесь забыл? Шастаешь по территории Хаммеритов, как у себя дома.

— Я везде шастаю, как у себя дома. Ну, честно говоря, меня хотели остановить, но я напомнил, что мне разрешено находиться даже в форте Айронвуд.

— То есть от тебя и здесь не спрячешься, да?

— А зачем от меня прятаться? Я принес бутылку отличного вина, отпраздновать начало проекта твоих молотоголовых дружков.

— Сотерн? — удивилась я, разглядывая изящную вытянутую бутылку с янтарной жидкостью внутри. — Да еще и девятилетней выдержки? Опять обнес винный подвал какого-нибудь высокородного болвана? И с каких это пор тебя заклинило на десертных винах?

— Это боннский сотерн, — уточнил Гарретт и, заметив мой удивленный взгляд, пояснил, — ты не найдешь боннского сотерна более поздних годов. В последний раз подходящие условия для созревания на ягодах благородной плесени сложились девять лет назад. И когда они сложатся опять — неизвестно. Потом тамошние виноделы, конечно, делали неплохое зимнее вино из заизюмленного винограда, но это все не то, совсем не то. Наш барон выкупил остатки партии и теперь хранит их под замком. Так что у тебя есть шанс попробовать то, что не каждый лорд может себе позволить.

Больше всего мне сейчас хотелось напиться и заснуть. И прогнать от себя тяжелые мысли о прошедшем дне.

— У меня даже бокалов тут нет. Только кружка, и то одна.

— Не страшно, кто-то может пить из горла.

— Это безумие! Пить дорогущее вино из запасов самого Барона… из глиняной кружки!

Я лихорадочно осматривала комнату в поисках хоть чего-то более подходящего, пока Гарретт не взял меня за плечи и не потряс легонько.

— Кэсс, Кэсс, посмотри на меня. Ну же! Не забивай себе голову всякой ерундой. Нет никаких правил. Кто сказал, что вино лучше, когда пьешь его из бокала?

Я пожала плечами.

— Ну, например… все?

— Конечно, потому что стеклодувам надо продавать свои товары. А лордам надо хвалиться друг перед другом. Они тебе расскажут, что на вкус влияет и толщина стекла, и даже его цвет… Врут! Когда я выбрался из Утробы Хаоса, то лежал на снегу и думал, что вот сейчас я умру… Плакал от жалости к себе. Не знал, что даже пустая глазница может плакать. Ну а потом я все же встал и побрел. Ставишь одну ногу перед другой. Еще шаг, и еще. Пришел домой, скинул промокшие насквозь тряпки — они аж задубели на морозе, — зажег камин и открыл первую же попавшуюся бутылку. Обычное дешевое пойло, но каким же вкусным оно мне тогда показалось! Так вот, Кэсс. Ни год, ни сорт винограда, ни выдержка не влияют на вкус вина так, как твой разум и обстоятельства. А обстоятельства сложились так, что, судя по твоему виду, тебе очень нужно выпить. Так что подставляй кружку и не выделывайся.

Мы снова сидели у камина плечом к плечу, молча смотрели на тлеющие головешки и цедили неприлично дорогое — скорее, даже бесценное — вино: я из глиняной кружки, а Гарретт — прямо из горлышка. На город опускались сумерки, но никому из нас не хотелось вставать и зажигать свет.

— Ну как? — нарушил молчание вор.

— Либо оно просто божественное, либо мне действительно очень надо было выпить.

— Я думаю, все-таки первый вариант. Оно действительно божественное. Позаимствовал эту бутылочку у одного торговца редкостями, но теперь уже всерьез подумываю над тем, чтобы наведаться прямиком в винные погреба Барона. Ну, расскажешь, наконец, кто тебя обидел? На тебе прямо-таки лица нет! — хмыкнул Гарретт и толкнул меня локтем в бок.

— Гарретт!

— Ладно-ладно, только нижней половины!

— Гарретт!

— Хорошо, хорошо…

Я набрала побольше воздуха в грудь.

— Я боюсь, что после того, что я видела сегодня, мне придется… остановить проект. Проклятие все еще действует.

— И?

— Что — и? Это опасно. Ты же сам когда-то назвал эту затею опасной ерундой! Так вот, мало того, что эта самая ерунда теперь вовсе не ерунда, а очень даже серьезное дело, так оно еще и стало раз в десять опаснее. Если любой труп на запретной территории превращается в зомби, то она должна оставаться закрытой! Точка. Люди там точно жить не должны! Как ты себе это представляешь?

— Ну, ладно. Просто отдай приказ. Твои руки останутся чистыми.

— Я просто не хочу этого делать, понимаешь?

— Тогда пусть он продолжает, в чем проблема?

— В этом-то и проблема, умник. У меня нет никаких рациональных аргументов за то, чтобы продолжать. А я все чего-то мнусь. Я неправильный Хранитель.

— Да повзрослей ты уже, наконец! Нет правильных Хранителей! Орден нахваливал беспристрастность как самую главную ценность, как основу баланса. И где, Трикстер его побери, теперь этот ваш Орден? Правильно, в том самом месте. Идеальной беспристрастности нет. И идеального баланса нет. Мир — это не стеклянный шар, который покатится в пропасть, стоит его лишь чуточку подтолкнуть. Это закрепленная одним концом пружина, которую боги когда-то согнули, а потом резко отпустили, и вот она теперь постоянно дрожит и качается из стороны в сторону. И остановится только тогда, когда остановится сама жизнь. Ты не хочешь лишних смертей — это нормально. Ты не хочешь препятствовать потенциально полезному делу — это тоже нормально. Ты не видишь никакой непосредственной угрозы — и опять же, я с тобой согласен. Я б навешал тебе на уши всякой лапши про «слушай свое сердце» и прочую такую ерунду, но… Смысл на самом деле в том, что ты можешь поступать, как тебе захочется — и это будет правильным. Потому что мы никогда не узнаем, как было бы, поступи ты иначе. И только конченые идиоты вроде Орланда считали, что уж они-то точно знают, что именно надо делать и как конкретно будет лучше для всех. А если вот такой вот почти всемогущий и почти беспристрастный идиот еще и сострадания не имеет, то из него вылупится какая-нибудь дрянь, вроде Карги. Она — закономерный итог деятельности вашего ордена.

Гарретт замолчал и сделал большой глоток. Его руки немного тряслись, и поэтому горлышко бутылки ударилось о зубы. Немного помолчав, он продолжил:

— Слышала поговорку: «Все, что ни делается — к лучшему?». Ты не знаешь, как на самом деле будет лучше. И не можешь этого знать. Поэтому просто действуй. А потом — помяни мое слово — обязательно настанет момент, когда ты скажешь «хорошо, что я тогда не…» Что бы ты ни сделала. Вот и весь мой совет. Если считаешь нужным — отдай приказ Исполнителям, хоть прямо сейчас, я не буду тебя отговаривать. Хочешь — выжидай и наблюдай. Хочешь — помогай. Это твое решение.

— Хорошо, — начала рассуждать я. — Если допустить, что любой труп на запретной территории превращается в зомби, то оптимальным вариантом было бы ее зачистить, укрепить стену и никого больше не пускать внутрь. Пускай так и стоит, пока действует проклятье.

— Мне кажется, ты меня не слышишь…

— Я просто рассуждаю вслух. Я… хотела попросить тебя кое о чем, — осторожно начала я. — Знаешь, мне тут в голову пришла одна идея. Не мог бы ты… я понимаю, это звучит странно, но не мог бы ты поговорить с Глазом? Ты ведь слышишь его.

— Ты правда думаешь, что он со мной общается? Как мы с тобой сейчас? Нет, тут все гораздо, гораздо сложнее. Он насмехается, пытается манипулировать… Ему нельзя верить. Глаз преследует свои цели, и я не уверен, что очистка огороженного квартала в них входит. Если уж он действительно наслал то самое проклятье, то я готов поставить золотой против драного ботинка, что он не захочет его снять.

— Но все же…

— Я не могу тебе ничего обещать. Но я попробую.

— Спасибо. Если бы не ты, я бы, наверное…

Я уже готова была начать пьяные речи, за которые потом всегда бывает стыдно, но меня спас стук в дверь. Громкий и уверенный. А еще крик: «Я знаю, что ты здесь, вор!»

— Вокруг тебя вьется слишком много мужиков с молотками, Кэсс. — Гарретт распахнул окно и высунул одну ногу на карниз. — Это мешает нашей дружбе. Похоже, мне тут не рады.

— Открывай! — донеслось из-за двери.

Я вопросительно посмотрела на Гарретта. Тот кивнул, и я осторожно отодвинула засов.

В щель тут же просунулась нога, и меня оттеснили в сторону. Послышался звук натягиваемой тетивы. Сидя на подоконнике, Гарретт дал понять, что, в случае необходимости, вполне успеет пустить стрелу и скрыться.

Я тут же захлопнула дверь за вошедшим — это был Шон — и задвинула засов. Нам двоим хватит и одного рязъяренного Хаммерита. Только сейчас я поняла, что встретила гостя без маски, и поэтому быстро натянула шейный платок на лицо. Впрочем, особого смысла в этом, конечно, не было. Наверняка уже каждая собака знает, что именно приблудная Хранительница прячет под маской.

Активировав магическое зрение, я быстро осмотрела окрестности. Все было в порядке. По крайней мере, нигде не проглядывалось ни красных всполохов угрозы, ни голубых пятен магии. Демонстративно подняв руку, я зажгла на кончиках пальцев маленькую голубую искорку. Не угроза. Просто демонстрация способностей.

Казалось, Шона переполняла ярость: он тяжело дышал и переминался с ноги на ногу, сжимая кулаки, но тем не менее старался сдерживать себя. Представляю, какой разгром творился бы сейчас, если бы Гарретт не дал ему понять, что мы тоже способны за себя постоять. В очередной раз убеждаюсь, что Хаммериты — дикие и агрессивные фанатики, которые понимают только отпор и силу.

Осмотрев диспозицию — Гарретт перекрывает возможный путь наружу через окно, а я дышу в спину магией, — Шон поднял руки вверх и примирительно крикнул:

— Эй, эй! Ладно! Я пришел поговорить!

— Тогда мог бы зайти и повежливее, — парировал Гарретт, убирая лук, но все еще оставаясь на подоконнике.

На всякий случай. Вор, разумеется, был весьма осторожен и точно бы не позволил поймать себя в ловушку в запертой комнате. Кивнув мне, он продолжил:

— Мы с подружкой люди мирные, но нервные, так что не делай резких движений, ладно?

За спиной у Шона я показала знак «все чисто» и вздохнула: этот день оказался слишком долгим. Я предпочла бы выспаться, чтобы выгнать из головы хмель, а не принимать непрошенных гостей.

— Ты прав. Я был слишком резок. Извини, вор.

Впрочем, в его голосе не прозвучало ни малейшей нотки сожаления.

— Меня зовут Гарретт.

— Я в курсе. Слушай, Гарретт. Мне сказали, что ты сегодня кое-что нашел на запретной территории.

— Что нашел, то по праву мое.

— Не твое, — буркнул Шон себе под нос, но я все же расслышала. Да и Гарретт, думаю, тоже: слухом его боги не обделили. — Ты нашел эту вещь. Но она не твоя.

— Но и не твоя тоже, молотоголовый, — хмыкнул Гарретт.

— Меня зовут Шон.

— Можешь подать на меня в суд, Шон. Или можем договориться о цене. Как нормальные цивилизованные люди.

— Я согласен, — поспешно заявил Хаммерит.

Зря! Слишком быстро согласился, слишком явно демонстрировал свой интерес. Теперь Гарретт наверняка сдерет с него три шкуры.

Шон выглядел слишком беспокойно. По подрагивающим ноздрям и выступившим на лбу капелькам пота можно было бы предположить, что он очень сильно переживает. Сначала вспышка ярости, теперь тревога — как только он понял, что брошь Механистов уплывает из рук. Гарретт же, напротив, теперь сидел на подоконнике совершенно расслабленно, поигрывая кинжалом.

— Брошь редкая, наверняка найдется коллекционер, который захочет ее купить.

— Я тот самый коллекционер. Это… Это памятный предмет.

— Ну, тогда тебе придется раскошелиться. Хотя откуда у Хаммерита деньги?

— Я не член Ордена.

Только сейчас я поняла, что, хотя Шон и носил одежду красного цвета, она не была украшена уже ставшим мне привычным символом молота.

— Вот так новость! — прищурился Гарретт. — А кто же ты тогда?

— Frater laicus, светский брат. Помогаю, когда ордену нужна моя помощь. Я хороший инженер и взрывник, и поэтому деньги у меня есть. В шахтах хорошо платят. Я не буду торговаться, вор. Так сколько ты хочешь?

— Пять сотен.

— Три.

— Ты же сам сказал, что не будешь торговаться, — напомнил Гарретт. — И, кстати: еще раз забудешь мое имя, и я накину сотню сверху. Но тебе повезло, что я сегодня датый и добрый, и поэтому мне лень общипывать тебя, как кухарка — куропатку. Ну, так что скажешь?

— По рукам, во… Гарретт.

— Готовь деньги, Шон. Как будешь готов — скажи об этом Кэсс, и я сам найду тебя. До встречи, — попрощался Гарретт и выскользнул в окно.

Мужчина посмотрел на меня и почесал пегую бороду, которая неаккуратными клочками спускалась ниже ключиц.

— Он всегда такой?

— Обычно он еще хуже. Тебе повезло. С Гарретом нужно десять раз подумать, прежде чем что-то говорить. Ну, что? Ты так и будешь тут стоять?

— Послушай, это реально очень важно…

— Ты можешь ему верить. Гарретт — вор, но свое слово держит железно. У него репутация.

«Интересно, чего они так переполошились из-за этой броши? — думала я, закрывая за Шоном дверь. — Не хотят, чтобы информация о фракции объединения просочилась в светский мир? Да всем уже давно наплевать на Механистов. Тогда что? Зачем покупать совершенно не магическую безделушку за цену, в десять раз превышающую стоимость металла, из которого она сделана?»

Похоже, что не только у Флайвила выдался сегодня напряженный день.