Грегори Гойл и новый враг (джен)

Октябрь подкрался к Хогвартсу незаметно, словно тень, скользящая по каменным стенам замка. Он принес с собой промозглую сырость и холод, которые, казалось, высасывали из древних камней последние остатки летнего тепла. Дни сократились до жалких обрывков света между долгими, темными ночами. В подземельях Слизерина холод стал почти осязаемым — он проникал сквозь самые толстые мантии, заставляя даже самых стойких жаться к камину в гостиной. Зеленоватое пламя в очаге горело круглосуточно, отбрасывая причудливые тени на каменные барельефы змей, которые в этом неверном свете казались живыми, готовыми в любой момент соскользнуть со стен.

По утрам замок окутывал густой туман — молочно-белая пелена, превращавшая знакомые башни и переходы в призрачные миражи. Он поднимался от Черного озера волнами, просачивался через щели в окнах, оседал холодной росой на каменных плитах коридоров. Сквозняки, пахнущие прелой листвой и озерной тиной, бродили по замку, как неприкаянные духи. Они заставляли древние гобелены колыхаться и шептаться друг с другом на непонятном языке, а рыцарские доспехи издавать протяжные металлические стоны, от которых у первокурсников волосы вставали дыбом.

Вместе с холодами в Хогвартс пришла эпидемия простуды. Казалось, половина школы превратилась в оркестр кашляющих, чихающих и шмыгающих носами. Коридоры наполнились какофонией хрипов и стонов. Мадам Помфри металась по больничному крылу, как генерал на поле боя, раздавая направо и налево флаконы с Бодроперцовым зельем. От этого снадобья у пациентов на несколько часов начинал идти дым из ушей — забавное зрелище, которое неизменно вызывало хихиканье у здоровых учеников. Некоторые особо предприимчивые студенты даже устраивали пари, у кого дым гуще и держится дольше.

Моя жизнь в эти осенние недели превратилась в отточенный до совершенства распорядок. Каждое утро начиналось одинаково: ранний подъем, холодный душ для поддержания бдительности, затем завтрак в Большом зале, потом начинался учебный день, который я рассматривал исключительно через призму практической пользы. Трансфигурация с профессором МакГонагалл, несмотря на ее гриффиндорскую предвзятость, была бесценна для развития ментальной дисциплины. Превращение одного предмета в другой требовало железной концентрации и визуализации — навыки, необходимые для любой серьезной магии. Травология открывала доступ к ингредиентам, которые можно было достать только за неплохие деньги. Я тщательно запоминал свойства каждого растения, особенно ядовитых и галлюциногенных — никогда не знаешь, когда такие знания могут пригодиться.

Даже уроки Защиты от Темных Искусств с нарциссом Локхартом приносили определенную пользу. Наблюдая за его позерством, слушая его фантастические истории о несуществующих подвигах, я изучал искусство манипуляции и самопрезентации. Локхарт был мастером создания образа из ничего, и хотя его методы были грубыми и очевидными для внимательного наблюдателя, на большинство они действовали безотказно. Это был превосходный урок массовой психологии и того, как легко люди готовы поверить в красивую историю. Лживыми были ли его истории? Я не знал, но это было и не важно, так как преподносил он себя на уровне, кстати, заполучив в фанатки половину девушек Хогвартса.

Мои личные проекты продвигались с переменным успехом. Философский камень, этот дразнящий артефакт с безграничным потенциалом, оставался мертвым грузом. Несмотря на все мои усилия, несмотря на горы перелопаченной литературы, я не мог найти ключ к его активации. Даже книги из Запретной секции, которые мне удалось заполучить за немалые деньги через посредников, давали лишь туманные философские рассуждения о «Великом Делании», «философской ртути» и «алхимическом вознесении». Все это звучало как бред сумасшедшего, но я знал, что где-то в этом потоке метафор скрывается реальное знание. Камень хранился в тайнике отцовского особняка, защищенный десятком заклинаний, и его бесполезность жгла меня изнутри, как кислота.

Зато мои занятия с профессором Снейпом превратились в настоящий интеллектуальный пир. Каждую субботу, после изматывающей тренировки по квиддичу, когда мышцы гудели от усталости, а в ушах еще стоял свист ветра, я спускался в холодные глубины подземелий, в его личную лабораторию. Это было святилище зельеварения — стены увешаны полками с ингредиентами в банках всех размеров и форм, в углу тихо булькали экспериментальные котлы, а воздух был настолько насыщен парами различных зелий, что, казалось, сам по себе обладал магическими свойствами.

Снейп не тратил время на пустую похвалу или ободрение. Его одобрение выражалось исключительно в усложнении поставленных задач. Мы варили зелья, которые обычно не изучают даже на пятом курсе. Он учил меня не просто следовать рецепту, как кулинарной книге, а понимать глубинную алхимическую логику процесса.

«Любой идиот с руками, растущими из правильного места, может следовать инструкциям, Гойл», — говорил он, наблюдая, как я измельчаю корень асфоделя. Его черные глаза следили за каждым моим движением с интенсивностью хищной птицы. «Но истинный мастер зелий понимает, почему именно семь раз против часовой стрелки, а не шесть или восемь. Понимает, как лунная фаза влияет на потенцию белладонны, почему слезы феникса нужно добавлять при температуре ровно 78 градусов. Магия — это не размахивание палочкой и выкрикивание латинских слов. Истинная магия — в трансформации материи, в подчинении хаоса своей воле. И зельеварение — высшая форма этого искусства».

Я впитывал каждое его слово, каждый жест, каждую интонацию. За эти недели я узнал больше о магии, чем за весь предыдущий год обучения.

Квиддичные тренировки стали моей площадкой для оттачивания физических навыков под прикрытием спорта. Маркус Флинт, наш капитан, поначалу смотревший на меня как на очередного бесполезного дурачка, теперь не скрывал уважения. «Черт возьми, Гойл, ты прирожденный убийца!» — кричал он после особенно удачного удара по бладжеру.

И он был прав больше, чем думал. Я не просто отбивал бладжеры — я превратил это в искусство прицельного уничтожения. Каждый удар битой рассчитывался с математической точностью. Траектория, скорость, точка перехвата, упреждение движения цели — все это проносилось в моей голове за доли секунды. Бита в моих руках стала высокоточным оружием, а бладжер — управляемым снарядом.

И да, главной мишенью в моих ментальных упражнениях неизменно был Поттер. Во время тренировок я раз за разом проигрывал в голове различные сценарии «несчастных случаев». Бладжер, врезающийся в основание его метлы, заставляя потерять управление на высоте пятидесяти футов. Бладжер, ломающий ему руку за день до важного матча. Бладжер, попадающий точно в висок, когда он тянется за снитчем... Пока это были только ментальные репетиции, но я знал — терпение будет вознаграждено. Мой момент обязательно настанет.

Мой небольшой бизнес по «защите» первокурсников работал как часы, хотя и не без периодических сбоев. Множество младшекурсников исправно платили свои пять сиклей в неделю — небольшая цена за гарантию спокойной жизни в стенах замка. Многие с хаффлпаффцов оказались идеальными клиентами — покладистые, не задающие лишних вопросов, всегда платящие вовремя. Рейвенкловцы тоже быстро просчитали, что проще заплатить, чем постоянно оглядываться через плечо.

Но гриффиндорцы, эти идиоты, подстрекаемые своим драгоценным Поттером, начали организованное сопротивление. Несколько раз мои «клиенты» из их факультета отказывались платить, гордо заявляя, что «Гарри Поттер их защитит» или «мы не поддаемся на шантаж». Приходилось применять более убедительные методы аргументации. «Случайно» пролитая на готовое домашнее задание по Трансфигурации бутылка чернил. «Потерявшийся» прямо перед экзаменом учебник по Зельям. Пара «дружеских» тычков от Крэбба в темном коридоре, где портреты удивительным образом всегда спали. Платежная дисциплина быстро восстанавливалась.

Это была грязная, мелочная работа, недостойная моего истинного потенциала, но она служила важной цели. Во-первых, стабильный доход никогда не бывает лишним. Во-вторых, и это важнее, она укрепляла мою репутацию. Я больше не был просто тупым громилой в тени Малфоя. Я теперь выглядел самостоятельным тупым громилой, с которым приходилось считаться, что вполне меня устраивало на этом этапе.

И вот наступил Хэллоуин. Тридцать первое октября. Замок преобразился за одну ночь, словно по мановению волшебной палочки — что, впрочем, так и было. Войдя утром в Большой зал, мы оказались в царстве оранжевого и черного. Зачарованный потолок, обычно отражавший небо над замком, теперь кишел сотнями живых летучих мышей, которые носились туда-сюда, издавая тонкий писк. Между ними парили тысячи вырезанных тыкв всех размеров — от крошечных, размером с золотой снитч, до гигантских, способных вместить человека. Из их треугольных глаз и оскаленных ртов лился мягкий, пульсирующий свет множества свечей.

Стены были увиты гирляндами из черных и оранжевых лент, переплетенных с колючими ветками и искусственной паутиной, в которой поблескивали магические пауки размером с галлеон. Воздух был густым от ароматов — корица, мускатный орех, гвоздика, печеные яблоки и тыква создавали пряную симфонию запахов, от которой немедленно просыпался аппетит.

Хэллоуинский пир превзошел все ожидания. Столы буквально ломились от тематических угощений. Помимо традиционных блюд, появились настоящие кулинарные шедевры в духе праздника. Кроваво-красный томатный суп подавали в миниатюрных котлах, которые дымились и булькали, как настоящие. Сосиски были искусно оформлены под отрубленные пальцы, с миндальными «ногтями» и кетчуповой «кровью». Мясные пироги украшали съедобные пауки из черных оливок и сырные паутины.

Десертный стол был отдельным произведением искусства. Шоколадные торты в форме готических замков с марципановыми привидениями, парящими вокруг башен. Кексы с надгробиями из темного шоколада и «землей» из измельченного печенья. Желейные черви, извивающиеся в чашах с «грязью». Карамельные яблоки, леденцы в форме черепов, ириски с привкусом крови (на самом деле — гранатовый сок). И, конечно, фирменные хэллоуинские конфеты от Сладкого королевства — кричащие леденцы, прыгающие шоколадные лягушки в костюмах вампиров и желейные слизни, которые действительно ползали по тарелке.

— Обожаю Хэллоуин! Это так... драматично! — воскликнула Пэнси Паркинсон, отправляя в рот очередной кекс-череп. Крем вытекал из глазниц, создавая довольно жуткий эффект.

Драко, сидевший рядом, брезгливо ковырял вилкой кроваво-красное желе, которое при каждом прикосновении издавало тихий стон.

— Цирк для простолюдинов, — процедил он с показным презрением. — Отец говорит, что настоящий Самайн должен праздноваться с соблюдением древних ритуалов. Кровавые жертвоприношения, обряды на кладбищах, общение с духами предков. А не эта... ярмарочная показуха для маглорожденных.

Я промолчал, методично уничтожая превосходный стейк с кровью. Вся эта праздничная мишура была мне глубоко безразлична. Праздники — это время, когда люди расслабляются, теряют бдительность, позволяют эмоциям взять верх над разумом. Идеальное время для того, чтобы нанести удар. Или собрать информацию.

Пока остальные восхищались декорациями и объедались сладостями, я наблюдал. За преподавательским столом Дамблдор оживленно беседовал с крошечным профессором Флитвиком, его глаза весело поблескивали за полулунными очками. Снейп выглядел еще мрачнее обычного на фоне всеобщего веселья, он сидел, словно грозовая туча среди солнечного дня. Локхарт, разумеется, был в своей стихии — в мантии кислотно-оранжевого цвета, он рассказывал какую-то историю Макгонагалл, которая выглядела так, словно предпочла бы оказаться где угодно, только не здесь, в то же время, как другие проффесорши, помоложе, Рун и Магглознания, явно засматривались на красавца блондина.

За гриффиндорским столом Томас смеялся над какой-то шуткой Фреда Уизли, запрокинув голову. Беззащитное горло, открытая поза — он совершенно не ощущал опасности. Грейнджер что-то увлеченно обсуждала с Парвати, впрочем, даже за праздничным столом не расставаясь с какой-то книгой. Предсказуемо.

Пир подходил к концу. Студенты, отяжелевшие от еды, начали подниматься из-за столов. Мы шли в общей толпе к выходу, когда что-то изменилось в атмосфере. Толпа студентов, поднимавшихся по мраморной лестнице, вдруг заволновалась. Сначала пробежал тихий шепоток, потом еще один, громче, и вскоре гул голосов превратился в встревоженный гомон.

— Что там происходит? — спросил я у пробегавшего мимо третьекурсника из Рейвенкло. Его лицо было бледным.

— Не знаю точно! Там... что-то написано на стене... и кошка Филча! Она... она... — он не договорил и бросился дальше.

Мы с Крэббом протолкались вперед, расчистив для Малфоя путь. На площадке второго этажа уже собралась плотная толпа. Студенты жались друг к другу, их лица в мерцающем свете факелов казались восковыми масками. Профессора во главе с Дамблдором пытались оттеснить учеников и навести порядок.

Мне удалось протиснуться в первые ряды. И я увидел.

На стене между двумя ржавыми доспехами, огромными буквами цвета свежей крови, было выведено послание:

ТАЙНАЯ КОМНАТА СНОВА ОТКРЫТА, ТРЕПЕЩИТЕ, ВРАГИ НАСЛЕДНИКА

Буквы, казалось, еще сочились, готовые в любой момент потечь вниз по камням. А под надписью, подвешенная за хвост на кованом держателе для факела, висела миссис Норрис — тощая кошка завхоза Филча. Она была абсолютно неподвижна. Шерсть свалялась и потеряла цвет, превратившись в какую-то серую пародию на мех. Глаза были широко раскрыты и полны застывшего, невыразимого ужаса. В них отражался свет факелов, создавая иллюзию жизни, но это была жестокая насмешка.

Она не была мертва — я это чувствовал какой-то глубинной, инстинктивной частью сознания. Но и живой ее назвать было невозможно. Она была... остановлена. Заморожена между жизнью и смертью. Окаменевшая.

В следующие несколько часов замок гудел как растревоженный улей. Нас всех отправили по факультетским гостиным, но это не остановило поток слухов. Они распространялись быстрее Легилименции, обрастая с каждым пересказом новыми, все более фантастическими подробностями.

В гостиной Слизерина царила атмосфера напряженного возбуждения, смешанного с плохо скрываемым восторгом. Зеленоватый свет камина отбрасывал зловещие тени на лица собравшихся, превращая обычную комнату в место заговора.

— Я слышала, ее нашли разорванной на куски! — шептала Миллисента Булстроуд, ее маленькие глазки блестели от возбуждения. — А потом магия собрала ее обратно, но неправильно! Поэтому она такая!

— Чушь собачья, — лениво протянул Блейз Забини, развалившись в кожаном кресле с бокалом тыквенного сока. — Мой источник из Хаффлпаффа говорит, что это проклятие Медузы Горгоны. Один взгляд — и ты камень. Классическая греческая магия.

— А надпись? Кто мог такое написать? И что за Тайная комната? — спросил Теодор Нотт, нервно поправляя очки.

Версии сыпались одна фантастичнее другой.

— Это наверняка близнецы Уизли! Их шутки всегда выходят из-под контроля. Помните, как они в прошлом году превратили коридор в болото?

— Слишком жестоко даже для них. Я думаю, кто-то из старшекурсников практикует темную магию. Может, готовится к экзаменам на мракоборца и перестарался?

— А может, это сам Филч устроил представление? Он же сквиб, всегда мечтал о власти над студентами. Инсценировал нападение, чтобы Дамблдор разрешил ему применять средневековые пытки!

Но самая популярная версия, к неописуемой ярости Драко, касалась Гарри Поттера.

— Это же очевидно!» — воскликнул кто-то из четверокурсников. — Поттер и Уизли были там, когда все это обнаружили! Их застукали на горячем! Он — Наследник!»

Малфой взорвался. Его лицо приобрело опасный пурпурный оттенок.

— Вы совсем рехнулись?! ПОТТЕР?! Этот грязнокровный выскочка?! Наследник благороднейшего Салазара Слизерина?! — он метался перед камином, как разъяренный хорек. — Он — гриффиндорец! Полукровка! Друг маглорожденных! Это... это кощунство! Оскорбление самой идеи чистоты крови!

Но его ярость имела другую причину, и я это прекрасно видел. Драко бесился не из-за оскорбления памяти Слизерина. Он был в бешенстве, потому что Поттер снова оказался в центре внимания. Снова украл то, что по праву должно было принадлежать истинным слизеринцам. Нападение на кошку сквиба, угроза «врагам наследника» — это был чистой воды слизеринский почерк, темный и величественный. И какой-то Поттер посмел присвоить себе эту славу!

— Это я должен внушать страх! — прошипел он мне, когда мы отошли в дальний угол гостиной. — Обо мне должны шептаться! О наследнике древнего рода Малфоев! А этот шрамоголовый ублюдок опять все испортил! Даже когда происходит что-то по-настоящему значительное, он умудряется оказаться в центре! Я его ненавижу! НЕНАВИЖУ!

Я слушал его истерику с холодным интересом энтомолога, наблюдающего за особенно любопытным насекомым. Малфой был предсказуем в своей мелочной зависти. Меня интересовали куда более важные вопросы. Что такое эта «Тайная комната»? Кто такой «Наследник»? И главное — какая сила способна сделать подобное с живым существом? Это была новая переменная в уравнении в Хогвартсе. Неизвестная, потенциально опасная и, возможно, чрезвычайно полезная для того, кто сумеет ее понять и использовать.

— Заткнитесь все, щенки, — раздался вдруг низкий, насмешливый голос, прорезавший гомон, как нож — масло.

К нашей группе приблизился Кассиус Уоррингтон, семикурсник, староста школы. Он был высок и широкоплеч, двигался с ленивой, опасной грацией пантеры. В его темных глазах всегда плясали умные, жестокие искорки — глаза хищника, оценивающего добычу. Уоррингтон пользовался непререкаемым авторитетом среди слизеринцев. Ходили слухи, что его семья имеет связи с очень влиятельными и очень опасными людьми.

В гостиной мгновенно воцарилась тишина.

— Хватит нести чушь про Поттера, — он оперся о каминную полку, и свет огня превратил половину его лица в маску из света и тени. — Вы ведете себя как стая испуганных первокурсников, сплетничающих в туалете Плаксы Миртл.

— А ты знаешь, что происходит, Уоррингтон? — осторожно спросил Малфой, сбавив тон. Даже он понимал, что с Уоррингтоном лучше не связываться.

— В отличие от вас, детишки, я интересуюсь не только последними сплетнями о том, кто с кем встречается, — Уоррингтон обвел нас взглядом, наслаждаясь произведенным эффектом. — Я изучаю историю. Настоящую историю нашей школы, а не ту приглаженную версию, которую преподают на Истории Магии. То, что написано на стене, — это не шутка и не проклятие какого-то недоучки. Это легенда. Одна из самых старых легенд Хогвартса. Он обвел нас взглядом, наслаждаясь произведенным эффектом. — Все вы знаете, что Хогвартс основали четыре великих волшебника. Годрик Гриффиндор, Хельга Хаффлпафф, Ровена Рейвенкло и Салазар Слизерин. Они вместе строили этот замок, вместе создавали школу. Но со временем между ними возник разлад. И главным яблоком раздора стал Салазар Слизерин.

— Он считал, что обучаться магии должны только чистокровные, — вставил Нотт.

— Именно, — кивнул Уоррингтон. — Он считал, что магглорожденные, или «грязнокровки», как он их называл, ненадежны, им нельзя доверять тайны магии. Остальные основатели с ним не согласились. Произошел серьезный конфликт, и в итоге Слизерин покинул замок. Но перед уходом, как гласит легенда, он создал в замке потайное помещение. Тайную комнату. — Он сделал паузу. Даже Малфой слушал, затаив дыхание. — Другие основатели искали ее, но не нашли. Слизерин запечатал ее так, что открыть ее мог только его истинный наследник. И, согласно легенде, он оставил в этой комнате нечто, что должно было завершить его благородное дело. Монстра. Ужас Слизерина. Монстра, который, когда Комната будет открыта вновь, очистит школу от всех, кто недостоин изучать магию.

По гостиной пронесся вздох. Смесь ужаса и восторга.

— То есть… — прошептала Пэнси. — Где-то в замке есть монстр, который будет убивать… грязнокровок?

— Легенда так гласит, — усмехнулся Уоррингтон. — И похоже, Наследник вернулся в Хогвартс. И он открыл Комнату.

Я слушал, и в моей голове складывался пазл. Монстр. Наследник. Очищение школы. Это было не просто хулиганство. Если это правда, то это была идеологическая война. И она только что началась. Меня лично не волновал статус крови. Грязнокровки, полукровки, чистокровные — все они были лишь фигурами на доске. Но появление такой силы, как монстр Слизерина, меняло весь расклад. Это была сила хаоса, неконтролируемая и смертоносная. Или все-таки контролируемая? Наследник. Кто он? Точно не Поттер, это было бы слишком абсурдно. Кто-то из чистокровных слизеринцев? Возможно. А может, кто-то, о ком никто и не подумает? Эта ночь изменила все. Страх теперь стал всеобщим достоянием. Он висел в воздухе, густой и осязаемый. А в атмосфере страха всегда появляются новые возможности. Нужно было лишь понять, как их использовать.

.