Новая жизнь Ольги Петровны, или Надо было меньше пить (джен)

Ольга Петровна находилась в лаборатории, которую оборудовала в здании своей рабочей резиденции, которой дала такое название, потому что хоромы ей выделили просто роскошные, похлеще чем у олигархов на Рублевке.

Она только что закончила прием по восстановлению энергетического фона и ауры у троих воинов, вернувшихся из похода, как в этих местах принято называть командировки. В душе радовалась, что ее поклонник сегодня находится вместе со старейшиной на какой-то встрече с представителями соседнего государства, потому что последнее время ему стало свойственно интересное чувство — ревность. И проявлялась она всякий раз, когда на восстановление к ней приходили мужчины.

Наша врач-нарколог, в настоящее время, естественно, трудящаяся не по профилю, в хорошем расположении духа, наслаждаясь одиночеством на рабочем месте, смешивала приготовленные настойки и какие-то элексиры, все это нагревала, фильтровала — одним словом, напоминала себе бабу Ягу, колдующую над зельем, при этом весело поющую:

«А наш притончик гонит самогончик.

Никто, ребята, не поставит нам заслончик.

И пусть шмонают опера!

Мы пьем с утра и до утра.

Вагончик жизни покатился под уклончик.

Я с детства был идеалист, душою чист, как белый лист.

Не знал-не ведал запаха спиртного.

Но вот в компанию попал и опустился, и пропал —

Плыву, как лодка, без руля и рулевого».

— Кстати о певчих птичках, — перестав петь, она на несколько секунд оторвалась от чана, в котором кипела странная жидкость, — здесь есть участковый? И что с административной ответственностью за наливочки и прочие лабораторные шалости? Главное, чтобы не посчитали за ведьму и не сожгли, как в средние века, на костре инквизиции. Надо бы с местным юристом перетрещать, завести дружбу с участковым или кто тут ответственный за беспорядки среди населения, а то посадят за распространение товара без акцизной марки. Хотя… можно придумать и ее тоже.

Настроение у леди — почти что алхимика было великолепным, и она продолжила свои эксперименты, при этом достаточно эффектно крутила попой в такт исполняемых ею самой же песен, относящихся к жанру классики шансона.

Вообще-то наша Ольга Петровна всю сознательную жизнь любила и продолжает любить танцевать, делает это каждую свободную минуту, сама себе напоминая полковую лошадь, заслышавшую звуки духового оркестра.

Правда, на новом месте она пускалась в пляс только тогда, когда никого не было поблизости, не считая крылатого малыша. Дракончик в этом вопросе оказался весьма компанейским. И когда «мама» начинала выполнять танцевальные движения, он в воздухе тоже раскачивался и даже что-то пытался копировать, только вот его часто перевешивала пухленькая попка.

Иногда девушка брала своего крылатого ребенка на руки и начинала с ним вальсировать, наслаждаясь искренним, благодарным взглядом Улыбашки, которому такие минуты очень нравились, и он даже сам стал просить «маму» с ним станцевать — начинал кружиться перед ее глазами и урчать.

Поскольку радио или телевидения здесь не было, наша Ольга Петровна заменяла себе их сама, как говорится «И швец, и жнец, и на дуде игрец».

Ну а любовь к частушкам иномирянка Оленька унаследовала от своей обожаемой бабы Глаши. И если при посторонних она пела исключительно приличные варианты, то, находясь в гордом одиночестве, позволяла элемент пошлятинки.

В один из дней, когда она взгромоздилась на два стула, поставленные один на один, чтобы повесить какую-то странную картину на стену своей комнаты, появился Буркхарт, в этот раз на удивление бесшумно, а не как обычно с разрушениями и сбитыми косяками.

Он увидел ее со спины и молча начал любоваться своей возлюбленной, но только до того самого момента, пока не расслышал, что именно его Оленька весело запела, соблазнительно вертя попкой под самым потолком.

— Дура, дура, дура я, дура я проклятая. У него четыре дуры, а я дура пятая! Эх! — зажигательно вскрикнула она, умудрившись притопнуть ногой, не думая о возможном падении с чёртовой высоты.

Именно после этой фразы, осознав смысл услышанного, но при этом не подумав, что леди его присутствия еще не обнаружила, орк громко возмутился:

— Ты на Земле была у кого-то пятой женой?

Конечно же, наша Ольга Петровна не на шутку испугалась, ведь этот рычащий, явно недовольный и даже злой голос орка прозвучал как взрыв. Она дернулась, не удержала равновесие и словно в замедленной киносъемке начала падать вниз, при этом не издавая ни единого звука.

В следующее мгновение Буркхарт оказался рядом и подхватил ее, прижав к груди, которую в первый день знакомства наша героиня сравнила с гаражом дедушки. Она рефлекторна обняла его за шею и зажмурилась.

Ольга Петровна слышала, как громко стучит сердце орка и движется грудная клетка, а он, несмотря на вспыхнувшую ревность, наслаждался близостью и теплом любимой.

Так они стояли пару минут. Мадам попаданка, как она чаще всего сама себя называет, боялась открыть глаза, чувствуя неловкость от того, что большая ладонь орка лежит на ее пятой точке, которая, если быть точной, сама аккуратно приземлилась на зеленую руку, и что самое ужасное — мягкому месту госпожи Ольги Петровны было весьма комфортно.

«А я удивляюсь, в кого у меня ребенок так делает, когда плюхается ко мне на руки», — усмехнулась про себя девушка.

— Оля, кто он? Я его убью! — нарушил эту минутную идиллию орк, непроизвольно сжав то самое романтичное место любимой, которое только что философствовало вместе с головой на тему неловкости и пикантности момента.

На этой фразе девушка открыла глаза, и сейчас они с молодым орком смотрели друг на друга. И что-то подсказывало любительнице частушек, что громила, постоянно внушающий ей мысль, что он ее пара, не в настроении.

— Кого ты собрался грохнуть?

— Твоего бывшего мужа.

— Какого?

— Максима, — сверкнул черными глазами орк, — или помимо этого хлюпика есть еще кто-то?

«Ути-пути какие мы грозные», — мысленно хихикнула мадам и подобно Улыбашке поудобнее умастила свою попу на больших ладонях Буркхарта.

— За что? — она удивленно раскрыла свои большие миндалевидные глаза, а орк чуть не потерял от восторга и того, как зеленые очи любимой действуют на него, свою первоначальную мысль.

— Почему ты согласилась быть у него пятой женой? И как такое вообще возможно?

— Я не была его женой, — начала понимать причину недовольства великана Ольга Петровна, и сразу же ей стало так обидно за себя, что хоть плачь, ведь они с Максимом были вместе столько лет, а он так и не сделал ей предложения и всегда был против детей, а потом наступил тот возраст, когда их уже иметь поздно. И вообще, она носилась все эти годы с ним, как со списанной торбой, не получая взамен ни грамма эмоционального тепла.

«Какая же я жалкая», — Ольга Петровна расстроилась, и в ее глазах орк увидел тоску и внезапно появившиеся слезы.

— Оленька, — Буркхарт сильнее прижал к себе девушку, вместе с ней подошел к высокому стулу, сел на него, разместив любимую на коленях. — Я напугал тебя? Не хочешь, чтобы я его убивал? — он гладил ее по голове огромной зеленой ручищей, потом поцеловал в лоб, а наша Ольга Петровна от такой нежности и искреннего, немного наивного поведения орка растрогалась в конец и даже всхлипнула.

— Мне все равно, что с ним будет, но убивать не стоит. Это я частушку пела. Нет никаких пяти жен, — она положила голову на грудь орка и тяжело вздохнула.

— Тогда что случилось, душа моя? — и снова поцеловал, но уже в макушку.

— Просто стало грустно, самую малость, — она слабо, но улыбнулась, понимая, что именно присутствие и нежность Буркхарта не позволяют ей сейчас раскиснуть и погрузиться в самобичевание относительно потраченных лет на человека, который, судя по всему, и не любил даже. И невольно она сравнила Максима с Буркхартом, при этом ее не смущало, что один из них человек, а второй орк.

«Всегда тебе говорила, что хрен с горы этот Максим, — раздался в голове голос бабы Глаши. — Внуча, не кисни и ни о чем не жалей, это бессмысленно».

Буркхарт, словно чувствуя, о чем могут быть размышления любимой, заговорил прямо в тему с бабой Глашей.

— Не думай о том, что было, Оленька. У тебя теперь новая жизнь и я постараюсь, чтобы она стала прекрасной. Ведь я тебя очень сильно люблю, — он наклонился и легко-легко поцеловал свою зазнобу в губы, с умилением увидев, как она прикрыла свои красивые глаза.

— Правда? — в ее голосе орк уловил немного опаски и надежду, смешанные со страхом быть обманутой.

— Клянусь тебе духами предков, радость моего сердца, — и снова потянулся к ней своими губами, прожигая нежностью светящихся желтых глаз, а Ольга Петровна и не была против этого, ответила на поцелуй с таким же трепетом.