ТомоМурзик (джен)

Одиннадцать лет в доме Дурслей пролетели для Тома в однообразной череде унижений, мелких пакостей и методичного наблюдения за Гарри. Мальчик рос, как сорная трава в щели асфальта — незаметно, но упорно. Том лелеял в нём каждую обиду, каждую вспышку гнева, каждую мысль о несправедливости. Его «глина» медленно, но верно принимала нужную форму.

И вот наступило утро, которое пахло переменами. В дом ворвался ветер, а с ним — совы. Множество сов. Том, дремавший на подоконнике, приоткрыл один глаз, наблюдая, как Вернон Дурсль, багровея, пытается отгородиться от магического мира забором из собственного возмущения. Это было смешно.

Потом пришёл Хагрид. Громоподобный, пахнущий болотом и тёмным лесом, он ворвался в их убогую реальность, как ураган. Том почувствовал знакомый привкус старой ярости — этот полусумасшедший великан когда-то унёс его, Тёмного Лорда, в корзинке. Но сейчас он сдержался. Он наблюдал.

Он видел, как Гарри получал своё письмо. Как его зелёные глаза, так похожие на глаза Лили, загорались изнутри смесью страха и восторга. «Ты — волшебник, Гарри». Эти слова, казалось, изменили саму атмосферу в комнате.

И тогда Хагрид, сияя от умиления, повернулся к Тому.

— А это, я смотрю, старый друг! Мурзик! — он протянул свою лапищу, чтобы погладить его.

Том отпрыгнул с безмолвным шипением, выгнув спину. Он не позволит этому громиле себя трогать.

— Хи-хи, характерный, — усмехнулся Хагрид, не обидевшись. — Ну, раз уж ты с ним в Хогвартс собираешься, тебе без этого не обойтись.

Он порылся в глубинах своего пальто и извлёк какой-то предмет. Он блестел в свете лампы. Это были ножницы. Но не простые. Их лезвия были из полированного перламутра, а ручки инкрустированы лунным камнем. Они выглядели одновременно и грубо, и изящно — типичное изделие Хагрида.

— Волшебные ножницы для стрижки когтей! — с гордостью провозгласил великан, протягивая их Гарри. — Особо стойким тварям, вроде твоего Мурзика, понадобятся. Ишь, какие у него коготки отросли!

Гарри с благодарностью взял подарок, его глаза сияли. А Том застыл, ощущая, как по его спине пробежал холодок. Эти… эти ножницы.

Его когти. Его единственное настоящее оружие в этом жалком теле! Тот самый инструмент, которым он царапал Дадли и его дружков, который цеплялся за ковры во время его ночных забегов, который был последним, самым физическим аргументом в его спорах с миром. И этот великан предлагал их подстричь?

Это было не просто оскорбление. Это была кастрация. Уменьшение и без того невеликой силы. С ним обращались как с домашним пушистиком, которому нужно подпилить коготки, чтобы он не портил мебель.

Он встретился взглядом с Гарри. Мальчик смотрел на него с новой, странной надеждой и… ответственностью. В его взгляде читалось: «Теперь я о тебе позабочусь».

Том медленно, не мигая, отступил в тень под диваном. Его чёрная шерсть слилась с мраком. Он не шипел, не выл. Его молчание было красноречивее любой ярости.

Внутри него бушевала буря. «Хогвартс, — думал он, глядя на блестящие ножницы в руках Гарри. — Я возвращаюсь домой. Но в каком виде? В виде прирученного зверька на поводке?»

Он посмотрел на свои когти, острые, как иглы, вполовину выпущенные. Нет. Он не позволит. Он найдёт способ спрятать их. Или найдет способ сделать так, чтобы эти ножницы «случайно» потерялись по дороге в школу.

Пока Гарри и Хагрид праздновали, строя планы на будущее, тёмный лорд под диваном давал себе новый обет. Его сила может быть ограничена, его тело — жалко, но его воля — нет. И никто, даже самый добродушный великан, не будет диктовать ему, как жить. Даже если для этого придётся пустить в ход все свои, ещё не подстриженные, когти.