Эхо моей боли (гет)

Месяцы летели, наша дружба, казалось, лишь закалялась, становясь всё прочнее, как та сталь, и одновременно оставаясь лёгкой, как пёрышко. Мы были единым целым на сцене и вне её, двумя открытыми книгами, способными читать мысли друг друга без слов. Наши общие проекты процветали, выступления становились всё более уверенными, а песни находили отклик у публики. И, что самое главное, мы были счастливы в этой нашей уникальной связи, которая пережила все насмешки и сомнения окружающих.

Но однажды эта идеальная картина начала расплываться. В жизни Габи появилась девушка, Карина. Она была, казалось, идеальна: голубые глаза, светлые волосы, идеальная кожа, маленький вздёрнутый носик. Мила, вежлива. На первых порах я очень старалась найти в ней что-то, что могло бы оправдать моё необъяснимое чувство тревоги, но она вела себя безупречно. Улыбалась мне, проявляла интерес к нашим с Габи творческим проектам, даже хвалила меня.

И всё же… я чувствовала, что с ней что-то не так. Это было нечто неосязаемое, легкий диссонанс в нашей идеальной мелодии. В её глазах, в её манере держаться, в том, как она порой смотрела на меня, когда Габи отворачивался — я видела чужой, чуть фальшивый элемент. Это было предчувствие, неприятное ощущение, что эта девушка принесёт с собой нечто разрушительное.

Я не могла молчать. Я пыталась осторожно поговорить с Габи, объяснить ему свои ощущения.

— Габи, мне кажется, с ней что-то не то. Я не могу объяснить, что именно, но… будь осторожен.

Он слушал меня с явным недоумением, а затем с мягкой, но настойчивой улыбкой отвечал:

— Ты себя накручиваешь. Она прекрасная, очень добрая девушка. Может быть, ты просто привыкла, что я всегда был только твоим?

Последние слова, сказанные им почти шутя, прозвучали для меня как пощёчина. Неужели он подумал, что я ревную? Я? Ревную? Это было так далеко от истины, от всей сути нашей дружбы, что я просто не знала, как ответить. Я не ревновала его как парня, я боялась потерять его как друга.

Разговоры о Карине становились всё чаще и всё тяжелее. Я видела его слепоту, он — мою необъективность. Впервые я почувствовала, что он меня не слышит, не понимает, будто между нами выросла невидимая стена. Мои предчувствия кричали, но его разум, ослеплённый новой влюблённостью, отказывался их принимать. Эта глухота с его стороны ранила сильнее, чем любые слова.

Наши ссоры, сначала робкие и редкие, стали частыми, а слова — острыми, как кинжалы. Я обвиняла его в том, что он меня не ценит, что он меня отталкивает. Он обвинял меня в эгоизме, в том, что я не хочу, чтобы он был счастлив с кем-то другим.

И вот однажды, после репетиции, когда мы сидели в моей небольшой студии, разбирая новые аккорды для очередной песни, я не выдержала. Напряжение висело в воздухе уже несколько дней, и каждая наша попытка обсудить Карину заканчивалась стеной непонимания.

— Габи, — начала я, положив руки на клавиши синтезатора, — послушай меня внимательно. Я не хочу, чтобы ты натворил глупостей. Она не та, за кого себя выдает, я это чувствую!

Он отложил гитару. В его глазах не было обычной теплоты, лишь раздражение.

— Опять ты за своё? Сколько можно, а? Ты просто не можешь смириться с тем, что у меня кто-то есть, кроме тебя!

Его слова ударили меня прямо в сердце. "Кроме тебя". Как будто я была не другом, а каким-то препятствием.

— Ревность? Ты меня в ревности обвиняешь? После всего, что мы пережили? Ты забыл, как мы начинали? Как все говорили, что мы пара, а мы смеялись над этим, потому что знали, что такое настоящая дружба! Ты мне доверял больше, чем себе!

Мой голос дрожал, а в груди горело от несправедливости. Я чувствовала, что теряю его.

— Ты изменился, Габи! Ты меняешь себя ради нее, и ты не видишь, как она манипулирует тобой! Ты позволяешь ей вбивать клин между нами!

— Это я меняюсь?! — его голос повысился. — Это ты эгоистка! Ты не хочешь, чтобы я был счастлив! Ты хочешь, чтобы я оставался только твоим, как раньше! Тебе комфортно в этой своей зоне "лучших друзей", и ты не можешь принять, что у меня теперь есть своя жизнь, своя девушка!

— Моя жизнь? А наша дружба, наши песни, наши мечты — это что, не жизнь? Ты просто заменяешь меня, Габи! Заменяешь нашу дружбу на мимолётное увлечение, которое разрушит все, что мы строили! Ты просто отмахиваешься от моих слов, от моей интуиции, от нашего доверия!

Слезы текли по моим щекам, смешиваясь с горечью. Я видела, как его лицо исказилось от злости и обиды, он тоже кричал, но его слова казались мне глухим отголоском чужого голоса. Он поднялся, его движение было резким, отчужденным.

— Ты не понимаешь! Ты никогда не поймешь! Я не могу так больше!

Он схватил свой рюкзак, висевший на стуле, и направился к двери. Я осталась сидеть за синтезатором, дрожащими пальцами сжимая клавиши.

— Тогда иди! — крикнула я ему вслед, хотя голос совсем осип. — Иди к ней! И посмотри, что останется от тебя, от нас!

Дверь хлопнула, от её удара студия погрузилась в давящую тишину. Впервые за все эти годы я почувствовала себя абсолютно опустошенной, покинутой. Наша дружба, крепкая как сталь, дала трещину. Глубокую, болезненную трещину, которая, казалось, разорвала меня на части.

После той оглушительной ссоры я оказалась наедине со своей болью. Окружающий мир, который всегда казался таким ярким и полным событий, вдруг потускнел, а близкие люди, казалось, исчезли. Мои подруги, с которыми я делилась всем, словно испарились, каждая была занята своей жизнью, своими проблемами, своими романами. Кира, которая раньше всегда была рядом, утешала меня и поддерживала в любых ситуациях, теперь почти не появлялась. Она была полностью поглощена своим новым парнем, их отношениями, их миром. Мои звонки оставались без ответа, сообщения — без внимания. Казалось, ей было совершенно не до меня, не до моей разбитой души. Я осталась одна, без привычной поддержки, без плеча, в которое можно было бы уткнуться, без слов утешения, которые раньше так легко находились. Это одиночество лишь усиливало мою боль, превращая её в невыносимую пытку.

Дни тянулись бесконечно долго. Телефон молчал, наши обычные встречи с Габи прекратились. Это была боль, совершенно иная, чем та, к которой я привыкла. Боль от потери чего-то бесценного, своего, родного.