Эхо моей боли (гет)

Я так больше не могу. Это так невыносимо больно — любить...

Я ненавижу себя за это чувство, которое не могу контролировать. Отключить эмоции сейчас труднее, чем когда-либо. Я не могу просто взять и разлюбить его. Он, словно навязчивая мелодия, лезет в голову всегда. Отключить эмоции не значит перестать думать, и я знала, что спустя пару дней они [эмоции] обязательно вернутся, чтобы вновь терзать меня.

А ведь ещё нужно не показывать ему этого... Да я бы всё отдала, лишь бы мы начали общаться, как раньше. По-на-стоя-ще-му. Без рофла.

Раньше наши вечерние звонки были спасением и пыткой одновременно.

— Что это был за звук? — спрашивал он, вырывая меня из оцепенения.

— Не обращай внимания, это я так...

— Что "так"?

— На синтезаторе играю, — отвечала я, стараясь придать голосу максимально безразличный тон.

— Сыграй ещё раз.

И музыка, словно под гипнозом, лилась из-под пальцев сама собой. Я, не зная нот, играла как чувствовала, и всё равно получалось, мягко говоря, не очень.

— Как красиво, — мягко тянул он.

— Не ври мне, — парировала я, но в душе уже расцветала улыбка. Глупая, счастливая улыбка от этого так называемого «комплимента», ведь он мне нравился... Я некоторое время даже думала, что у меня нездоровая привязанность. Правда сказать, я и сейчас так думаю...

— Раз ты думаешь, что я вру, тогда перестань улыбаться...

Так мог продолжаться наш диалог часами. Он наигрывал что-то на гитаре, а я, сидевшая вначале разговора за синтезатором, незаметно для себя перебиралась на диван, уже с гитарой в руках. Так мы проводили каждый вечер, на протяжении длительного, неопределённого времени, погружённые в наш собственный мир звуков и полунамёков.

Даже когда у меня было отвратительное настроение, он находил способ дотянуться.

— Алло, — донёсся мой на тот момент любимый голос, в котором звенела улыбка, слышимая даже через телефонную трубку.

— Алло, — отвечала я нехотя, сквозь стиснутые зубы. И сейчас мне совершенно непонятно, как он так легко игнорировал мой тон, который так и говорил сам за себя: "Бесишь, отвали".

— Что случилось, солнце?..

И с этого простого вопроса моё настроение начинало улучшаться. Разговор закручивался сам собой, мы болтали обо всём подряд: чем занимались после школы, выучили ли что-то новенькое на гитаре или на синтезаторе, как у обоих дела на тренировке. Много было подобных, обыденных вопросов, но один из них мне запомнился надолго. Один, что стал предвестником всего хаоса.

— А кто тебе нравится?

Ах да, я совсем забыла рассказать читателю о главных героях. Как же можно погружаться в историю, не зная тех, чьи сердца бьются на её страницах?

Ей было около тринадцати. Сквозь водопад густых, каштановых волос проглядывало бледное, словно утренняя роза, лицо, а из-под длинных ресниц мерцали два глубоких зелёных озера — её глаза, полные внимательности и иногда скрытой печали.

Рита, или просто Ри, — круглая отличница, всегда и во всем преуспевающая, главный активист школы. В любую минуту она готова была протянуть руку помощи кому угодно — будь то одноклассник, заблудившийся в коридорах, или случайный прохожий на улице.

Как стало ясно из первой главы, она играет на гитаре и синтезаторе, но этому стоит дать небольшое уточнение: она — самоучка, и, несмотря на отсутствие формального образования, преуспевает в своих занятиях, чувствуя музыку каждой клеточкой. Также Ри профессионально занимается танцами в самых разных направлениях. Она одинаково страстно любит и русский народный танец, и экспрессивный хип-хоп, и текучий контемп, и многое другое, что заставляет тело двигаться в ритм души.

Еще одно из её увлечений — чтение. Она поглощает книги разного рода: от головокружительных фэнтези до пронзительных любовных романов и держащих в напряжении психологических триллеров. О ней нельзя сказать ничего плохого, и о её бесчисленных хороших сторонах можно рассуждать ещё долго, но пора переходить к его описанию.

В свои четырнадцать он уже был высок, а его фигура казалась выточенной — под кожей угадывались мышцы, но они были символом скорее природной силы и ловкости, чем грубой мощи. Каштановые, чуть растрёпанные волосы, всегда падающие на лоб, и внимательные глаза, словно два светлых орешка, делали его похожим на молодого лесного зверя — стремительного и немного дикого.

Габриель, для друзей просто Габи, — в учебе он не преуспевает, предпочитая не выделяться. Лишь бы нигде не участвовать, его девиз. Но он, как и Ри, человек читающий, а значит, их вкусы во многом совпадают. Именно Ри привила ему любовь к танцам, открыв для него мир движения и ритма. Танцевать вместе — вот что у них получалось лучше, чем у большинства, словно они были созданы для этого. Габи занимается спортом, что придаёт ему уверенности во всем остальном, делая его движения отточенными и точными.

А ещё он пел так, что хотелось замереть и слушать, слушать до бесконечности... Его голос, полный нежности и скрытой силы, переплетался с нежными звуками гитары, создавая что-то поистине волшебное. С каждым прикосновением его сильных рук к гитаре струны начинали петь под его пальцами, и пение это было такое, которое в обыденности называют "волшебным", но тут это слово не подходит. Тут нужно что-то более превосходящее, что-то, что касалось самых глубин души.

Они учатся в одном классе и знакомы буквально с пелёнок.

Всю жизнь они состояли в тёплых, неразрывных отношениях. Долгое время между ними пробегала искра, едва уловимая, но ощутимая, которую они оба усердно не замечали, боясь спугнуть хрупкий баланс.

Один момент изменил всё...

День был… просто вторник. Обыкновенный, как все октябрьские дни, с моросящим дождем за окном, который делал школьный двор серым и невзрачным. В нашем классе музыки царила привычная расслабленность — не строгая математика, можно и помечтать. Я, одиннадцатилетняя Ри, как всегда, чуть сутулилась за партой, увлеченно разглядывая капли, стекающие по стеклу. Мои каштановые волосы, наверное, совсем растрепались от сырости, а зеленые глаза, обычно полные любопытства, сегодня выглядели такими же скучающими, как и мое настроение. На фоне моей бледной кожи все это казалось еще более унылым.

Габи... Габи был просто Габи. Мой одноклассник. Мой друг, с которым я обменивалась карточками покемонов, списывала домашку по истории, а иногда мы даже строили шалаши на заднем дворе школы. Ему двенадцать, он был выше меня, с длинными, чуть неуклюжими руками и ногами, как это бывает у всех мальчишек, которые быстро растут. Мускулов у него еще никаких не было, конечно, но он был симпатичный. Он был просто частью моего мира, как и остальные ребята.

Сегодня учительница музыки, Ирина Сергеевна, объявила: "А сейчас... кто хотел бы сегодня сыграть? Габриэль, может быть, ты?"

Габи, сидевший впереди, неторопливо поднялся. На нем был простой клетчатый свитер, а его высокая, еще тонкая фигура казалась немного неуклюжей, но в то же время какой-то... милой. Он прошел к учительскому столу, взял свою гитару — такую же, как у всех, кто ходил на кружок, слегка потертую. Я ожидала чего-то привычного: какую-нибудь песню, которую мы уже разбирали, или, может быть, детскую мелодию.

Но когда его пальцы, еще не совсем сильные, но уже такие ловкие, легли на струны, воздух в классе изменился. Мелодия была простой, но удивительно нежной. А когда он запел...

Его голос был еще совсем мальчишеским, но уже таким чистым и звонким, что казалось, он проникает прямо под кожу. Он пел о какой-то сказке, о далеких странах, и в его голосе было столько искренности, что каждое слово звучало по-особенному. Габи обычно был довольно сдержан, но сейчас его карие глаза, обычно спокойные и дружелюбные, были чуть прищурены, а на лице играла легкая, почти неуловимая улыбка. Он был полностью погружен в музыку.

Я поймала себя на том, что не отрываю от него взгляда. Я видела, как двигались его еще детские пальцы по грифу, как дрожала струна под его большим пальцем, как играли блики в его каштановых волосах. Мои зеленые глаза, обычно спокойные, сейчас были распахнуты и полны какого-то нового, непонятного мне самой чувства. Этот парень, которого я знала как друга, с которым делила мороженое и секреты, вдруг открылся совершенно с другой, невероятной стороны. Он был не просто Габи. Он был… волшебным.

Когда песня закончилась, в классе повисла тишина, затем раздались аплодисменты. Габи слегка смущенно улыбнулся, поблагодарил и вернулся на место. В этот момент его взгляд снова скользнул по классу и задержался на мне. Наши глаза встретились. Это был не дружеский взгляд, не взгляд одноклассника. В нем было что-то новое — легкая искорка, понимание. И мне показалось, что он уловил в моих зеленых глазах не просто аплодисменты, а неподдельное восхищение и, возможно, легкую растерянность.

После урока я шла по коридору, прижимая учебники к груди. Мир вокруг казался другим. Цвета стали ярче, звуки — четче, а сердце колотилось, словно маленькая, пойманная птица. Проходя мимо открытой двери музыкального класса, я услышала знакомые, тихие аккорды. Он сидел там, один, тихо перебирая струны.

Я остановилась. Не знала, что сказать. Он поднял голову, и наши взгляды снова встретились. На этот раз дольше. Он улыбнулся. Это была та самая, легкая, искренняя улыбка, которую я видела во время песни, но теперь она была направлена только мне.

"Привет, Ри," — сказал он. Его голос был таким же приятным и звонким, как и в песне.

"П-привет, Габи," — прошептала я, чувствуя, как мои щеки заливает предательский румянец.

Именно в этот момент, в обыкновенный октябрьский вторник, под тихие звуки гитары в школьном коридоре, что-то изменилось. Моя дружба с Габи, казалось, превратилась во что-то большее, во что-то совсем новое. Я влюбилась. Это было так неожиданно, так волнующе и совершенно прекрасно. Дождь за окном продолжал моросить, но для меня весь мир вдруг засиял совсем другими красками. И я очень, очень надеялась, что для него тоже.

Я рассказала Кире — моей лучшей подруге — о том, что случилось, о своих чувствах. И ее реакция оказалась слегка неожиданной для меня...

— Ну смотри, мы же в пятом классе, может это просто симпатия? — начала Кира, пытаясь остудить мой пыл. — Ну вот чем он тебе нравится?

— Всем, — выдохнула я, уверенная в своем ответе.

— Ну все так говорят, — не сдавалась она. — Скажи, чем именно.

Тут я почувствовала, что Кира обесценивает мои чувства, хотя, возможно, сама того не понимала. Читатель, конечно, скажет: "Кира права, не может быть никаких серьёзных чувств в пятом классе, когда тебе всего одиннадцать!" — но мои чувства были! И были они настолько обширны, настолько сильны, что захлестывали меня с головой. Такого со мной не случалось никогда прежде. Я была готова обнять весь мир, понимая, что во мне есть такое светлое и прекрасное чувство — настоящая любовь! Мне хотелось петь каждую секунду, ведь как раз с пения, с музыки, и появилось это чувство. Хотелось сказать ему об этом, хотелось получить взаимный ответ, хотелось... да, в общем-то, много чего мне тогда хотелось, и эти желания были самыми искренними.

Я пыталась убедить Киру в правдивости и полноте своих чувств, объяснить, что ничего такого нет в том, что мне всего одиннадцать. Но она стояла на своём:

— Ри, одумайся. Из этого твоего Габи ничего хорошего в дальнейшем не получится, и даже если вы будете вместе, ты будешь несчастна! — её голос звенел от негодования. — А по поводу того, что ты хочешь признаться ему, то даже не думай! Он будет считать, что ты навязываешься, а представляешь, если это не взаимно? Ты будешь ходить грустная, может даже будешь плакать... Да я ему табло снесу, если он тебя обидит!

— Кир, успокойся, — я попыталась её урезонить. — Не обидит. И не думаю, что он будет считать меня навязчивой, если я ему признаюсь. Если это всё-таки не взаимно, мы просто останемся друзьями, но, возможно, станем чуть ближе.

И я действительно так считала... считала, что он не обидит, что будет продолжать дружить, зная, что нравится мне. И, в конечном итоге, всё сложилось... не так, как я ожидала, но сложилось.

Я долго утаивала свои чувства от него, пыталась не смотреть, когда он играл на гитаре, а он был таким красивым... карие, задумчивые глаза бегали по ладам, а длинные пальцы, словно зачарованные, гладили струны. Струны послушно отзывались, делали то, что он хотел, и таким красивым выходил голос его гитары в аккомпанементе с его собственным голосом... бархат его голоса ласкал уши, проникая в самое сердце. Не думаю, что я одна была той, которая заслушивалась голосом мальчика, так преуспевающего в музыкальном кружке. Не слушать, когда он играет и поёт, было невозможно. Каждая девочка слушала и восхищалась. Даже девочки старше его самого засматривались на его задумчивые глаза, слегка растрёпанные волосы и эти длинные, ловкие пальцы, ласкающие струны. И я так ревновала в эти моменты... когда он ради шутки подмигивал им, у меня внутри всё просто взрывалось от злости и отчаяния! Я не могла смотреть на это и на некоторое время прекратила занятия в кружке. А потом и вовсе перестала там заниматься, надеясь, что расстояние поможет.

Я начала сама учиться играть на гитаре, и получалось гораздо лучше, чем во время моих занятий в школе. Это отвлекало меня на время, служило убежищем. Но однажды, когда я взяла гитару в руки и начала играть что-то, мне это очень напомнило ту самую мелодию, под которую он пел о сказке, о дальних краях, о том, что только он мог сделать таким волшебным. Так я вспомнила и о нём... вспомнила, что любила. По правде сказать, я и не забыла до конца, ведь прошло всего пару месяцев. И вот, через неделю после того, как эта мелодия вновь оживила в моей памяти его образ, произошла не очень приятная вещь...