XOXO, Gossip Witch (гет)

Я знаю этот коридор слишком хорошо. Он не отмечен ни на одной карте и не существует ни в одном официальном плане Хогвартса. Я нашёл его ещё в прошлом году (случайно, разумеется). Все важные вещи здесь находятся именно так, будто сам замок проверяет, кто достаточно внимателен, чтобы заметить лишнюю тень или неверный угол.

Каменные стены темнее обычного, словно впитали больше влаги и меньше света. Факелы горят неровно, огонь дрожит, будто ему здесь неуютно, и мне это нравится. Когда не на что отвлекаться, проще думать.

Дверь в конце коридора почти не выделяется: утопленная в нишу, без резьбы, без гербов, без намёка на назначение. Просто камень и металл, слитые так, будто их никогда не разделяли. Она кажется старше школы. Старше привычки спрашивать разрешение. Камень вокруг неё дышит иначе: плотнее, тяжелее, словно за стеной пространство сжато сильнее, чем в остальных коридорах. Такие двери ставят не ради защиты, но для чего? Я стою перед ней уже третий вечер подряд.

Третий. И каждый раз знаю чуть больше, и одновременно меньше.

В первый раз мне казалось, что это проверка простоты: стандартные чары, очевидная защита, ловушка для тех, кто полезет напролом. Во второй — что всё дело в последовательности, в комбинации, в древнем порядке действий. Сейчас ясно только одно: дверь не ждёт, чтобы её открыли. Она ждёт, чтобы её поняли. А я не понимаю.

Это бесит сильнее всего.

Палочка лежит в руке правильно, под нужным углом, с привычным давлением большого пальца. Контроль это иллюзия, но обычно полезная. Я вытаскиваю её скорее по привычке, чем из надежды.

— Alohomora, — произношу тихо.

Заклинание касается поверхности двери и исчезает, не оставив ни вспышки, ни эха. Как если бы я бросил слово в пустоту. Я пробую другое, потом третье, потом то, что не должно работать, но иногда срабатывает именно потому, что его не ждут. Замочные чары, вариации открывающих, тонкие подстройки, обходные формулы. Даже неформальные, те, что не пишут в учебниках и передают шёпотом в семьях вроде нашей.

Ничего.

Дверь не сопротивляется, не реагирует. Она просто есть как факт. В какой-то момент я ловлю себя на том, что просто смотрю на неё, ничего не делая. Как будто если смотреть достаточно долго, она моргнёт. Ошибётся. Сдастся.

Сука, не сдаётся.

Мне хочется ударить её или себя, но я не делаю этого. Я давно понял: замок не терпит истерик. Он либо впускает, либо нет. И если нет, значит, ты ещё недостаточно хорош. А «недостаточно» — слово, которое здесь нельзя произносить даже мысленно.

Он не сказал, как добыть ключ. Он просто сказал, что ключ существует. Не «найдёшь». Не «попробуешь». Существует, значит, моя задача не в том, чтобы его создать, а в том, чтобы не оказаться слишком тупым, чтобы до него добраться. Я помню, как это было сказано: буднично, спокойно, без проверки реакции. Как говорят о погоде или смерти.

Я тогда кивнул. Конечно, кивнул. Когда выбора нет, мы киваем. Сейчас же, стоя перед этой дверью, я впервые позволяю себе мысль, от которой внутри неприятно сжимается: а что, если я не справлюсь?

Мысль мелькает, и я тут же вдавливаю её поглубже. Такие вещи не имеют права на жизнь. Они пахнут слабостью, а моя слабость — приговор.

Я прислоняюсь лбом к холодному камню. Ненадолго. Один медленный вдох, один выдох. Воздух пахнет сыростью и старой магией, вязкой, как застоявшаяся кровь. В голове всплывает его голос.

Ты справишься.

Это не вера. Я отталкиваюсь от стены и делаю шаг назад, меняя перспективу. Иногда это помогает. Сегодня — нет.

Ключ.

Если он вообще физический, а не метафора. Если его можно украсть, а не заслужить. Если он не является частью самой двери. Я ненавижу такие задания. Не потому, что они сложные, а потому что в них невозможно измерить прогресс. Ты либо справился, либо нет. Всё, что между, не существует.

Я достаю из кармана обломок старого замка, найденный здесь же, в нише, в первый вечер. Тогда он казался зацепкой. Сейчас это просто напоминанием о собственной самоуверенности. Я сжимаю металл в ладони, острые края впиваются в кожу, возвращая в реальность.

Думай.

Здесь нет ловушек, нет сигнализации. Никто не следит. Это либо высшая степень защиты, либо насмешка, и я не уверен, что из этого хуже. Где-то вдалеке часы отбивают четверть. Скоро станет опасно задерживаться, замок замечает тех, кто слишком часто ходит одними и теми же маршрутами.

Я делаю последний круг вокруг двери, словно прощаясь. Пальцы скользят по холодному металлу, и на секунду мне кажется, что поверхность дрогнула. Или это я.

— В следующий раз, — говорю вслух. Голос звучит ровно. Это важно.

Ответа нет.

Я разворачиваюсь и ухожу, не оглядываясь. Так поступают те, кто собирается вернуться. Шаги глохнут, будто коридор глотает звук. Моя злость не взрывается, она тянется следом, липкая и тяжёлая, оседая внутри, как металл в крови.

Три попытки. Ноль результата. Это не провал. Пока? Пока... Но если завтра будет так же, это станет проблемой. И хуже всего то, что у меня нет времени на ещё одно «так же».

Прежде чем окончательно вернуться к школьной жизни, я чувствую, как внутри медленно, нехотя поднимается не страх и не паника, а раздражение — густое, тёмное, ищущее выход. Мне нужен был выход. И я уже знаю: скоро у него появится повод.

* * *

Зельеварение всегда было хорошим местом для злости. Здесь всё прямо: запахи резкие, тяжёлые, липкие, как мысли, от которых невозможно избавиться. Сырость, металл, горечь и что-то едва уловимо сладкое, котлы булькают, будто живые, и если что-то пойдёт не так — это будет видно сразу. Взрыв. Ожог. Провал. Ты лох. Без полутонов и вариантов.

В отличие от остальной жизни.

Я вхожу в класс уже напряжённым, словно внутри что-то скрутили слишком туго и забыли ослабить. Неудача с ключом всё ещё сидит под кожей, и как часотка. Я прокручиваю её снова и снова: где замешкался, где выбрал не тот момент, где позволил себе лишнюю надежду. Нельзя было. Надежда — роскошь.

Я сажусь за стол, раскладываю ингредиенты с почти болезненной аккуратностью, не потому, что стараюсь, просто так проще. Руки заняты, голове есть где спрятаться.

Снейп стоит у кафедры, как надгробие самому себе. Его голос режет пространство без усилий, холодно и ровно. Рецепт я знаю наизусть лучше половины класса. Возможно, лучше всех. Сегодняшнее зелье требует точности и терпения, и обычно с этим у меня нет проблем.

— Работаете парами, — говорит Северус Снейп, лениво скользнув взглядом по классу. — Ошибки на вашей совести.

Класс тут же оживает: смешки, шорохи, самодовольное копошение. Гриффиндорцы сбиваются в привычные конфигурации, быстро и уверенно, будто мир по умолчанию принадлежит им. Я заставляю себя не смотреть в их сторону.

Не выходит.

— Эй, Рон Уизли! — раздаётся на весь класс. — Ты уверен, что не перепутаешь котёл с унитазом, или нам сразу отойти подальше?

Вижу нахальную улыбку Симуса Финнигана и слышуего смех, тупой и липкий, такой, который хочется стереть тряпкой со стен. Гермиона Грейнджер продолжает что-то спокойно объяснять у их котла, впрочем, как всегда. Святая троица в своём привычном ритуале: один говорит глупость, второй слушает, третий спасает.

— Может, Грейнджер за тебя всё сделает? — продолжает Симус. — Она же у нас любит, когда без неё никто не справляется.

И именно это становится последней каплей. Меня накрывает то усталое, злое раздражение, которое приходит, когда слышишь одну и ту же глупость в сотый раз и вдруг понимаешь, что больше не обязан терпеть. Я поднимаю голову раньше, чем успеваю решить, хочу ли вообще быть частью этого разговора.

— Ты бы лучше следил за своим котлом, — тяну я лениво. — Судя по запаху, у тебя там либо зелье, либо репетиция собственной смерти.

Класс замирает не сразу, будто прикидывает, стоит ли вмешиваться или лучше насладиться.

— А тебе-то какое дело, Малфой? — огрызается он. — Или ты переживаешь, что без папочки и его связей твой котёл внезапно окажется таким же бесполезным, как ты сам?

Я усмехаюсь, рыбка клюнула наживку.

— Нет, — говорю я. — Просто не люблю, когда очевидная тупость ещё привлекает моё внимание. Это портит атмосферу.

— Ты что, её защищаешь? — он кивает в сторону Грейнджер. — Их?

— Я защищаю себя от тебя, — отвечаю я спокойно. — Твоей непросветной тупости и неспособности вовремя заткнуться. Это, если что, называется "личные границы".

— Малфой... — начинает Грейнджер тихо.

— Заткнись, — шепчу я одними губами я, не глядя на неё.

Северус Снейп поднимает голову и подходит ближе. Заглядывает в котёл, морщится так, будто увидел там что-то личное.

— Минус десять баллов с Гриффиндора, — произносит он холодно. — И если ваше зелье взорвётся, мистер Финниган, я лично позабочусь о том, чтобы вы запомнили этот урок.

Финниган краснеет и отворачивается, я только отворачиваюст в ответ. Руки слегка дрожат от адреналина и от злости, от того, что я снова позволил себе сказать вслух именно то, что хотел.

Урок продолжается, и я чувствую на себе взгляд, её внимательный, разбирающий по косточкам взгляд. Не поворачиваюсь. Я заканчиваю зелье безупречно. Фух, руки не подводят, даже когда всё остальное трещит. Снейп одобрительно кивает, проходя мимо. Я смотрю в котёл.

После урока коридоры снова наполняются шумом. Я иду быстрее обычного, но не настолько, чтобы это выглядело бегством.

— Ты это сейчас серьёзно? — Забини догоняет меня у лестницы. — Ты только что… вступился?

— Я только что избавил класс от идиотских насмешек, — отвечаю я. — Не путай.

Он усмехается и отстаёт. И тут я снова чувствую этот взгляд, который меня порядком утомил. Оборачиваюсь резко, Грейнджер стоит у стены, прижимая к груди учебник. Смотрит прямо на меня, будто кроме нас никого в помине нет.

— Малфой, — говорит она уже более резко и громко.

— Грейнджер, — киваю я. — Получилось зелье? — спрашиваю, будто веду светскую беседу.

— Зачем ты это сделал? — спрашивает она прямо.

— Ты правда думаешь, что мне есть дело до твоей репутации?

— Тогда почему?

Какой тупой вопрос. Почему все кому не лень меня заваливают вопросами?

— Хочу тишины, — отвечаю я. — Я терпеть не могу, когда люди несут чушь. Это мешает думать.

Она смотрит ещё секунду, потом, будто бы согласившись, кивает.

— Ясно.

И уходит первой. Это вовремя, если бы она осталась ещё на мгновение, я бы всё испортил.

— Хуясно, — шепчу я ей в спину.

Я не герой. И никогда им не буду.

И самое неприятное — я слишком хорошо знаю: в следующий раз злость может выбрать выход похуже.

* * *

После урока злость не ушла, а просто сменила форму. Сначала была горячей, привычной, шумной, обжигающе острой на кончике языка. Такой, которую можно было выплеснуть словом, взглядом, движением. На Финнигана. На класс. На воздух. А потом она остыла и стала тяжёлой, вязкой, как свинец под рёбрами.

Я шёл по коридору медленно, позволяя толпе обтекать меня, как вода обтекает камень. Кто-то говорил, кто-то смеялся, кто-то шептался. Я слышал своё имя, не в первый раз, не в последний. Это давно перестало что-то значить.

Значило другое. Ключ.

Я чувствовал его отсутствие почти физически. Пустоту там, где должно было быть решение. Чёткое. Выполнимое. Моё. Я всё сделал правильно. Время было выбрано идеально, охранные чары изучены, маршрут проверен. И всё равно… что-то пошло не так.

Не ошибка. Хуже — промедление. Одной лишней секунды хватило, чтобы всё рассыпалось. Чтобы дверь осталась закрытой. Чтобы я вышел оттуда с пустыми руками и слишком ясным осознанием: второго шанса может не быть.

Я ненавидел это чувство. Ненавидел себя за него.

Я зашёл в спальню, бросил сумку на кровать, сел, уставившись в стену. Нужно было думать, переигрывать план, искать другой вход или другой способ. Но мысли снова и снова соскальзывали не туда.

К занятию. К тому моменту, когда я открыл рот в надежде хоть немного выпустить пар. И всё равно результат был тем же.

Я резко выдохнул, потёр лицо ладонями.

Слабость, вот что это было. Злость нашла выход там, где ей не место. Я презирал себя за это. За то, что позволил себе реагировать. За то, что позволил кому-то увидеть. За то, что в тот момент мне было плевать, кто именно оказался по другую сторону, важно было только разрушить.

Я встал, подошёл к окну, посмотрел на тёмную чернь за ним. Отражение смотрело в ответ: привычное, выверенное, холодное. Таким я должен быть. И таким я обычно и был.

Я потянулся к рюкзаку раньше, чем успел себя остановить. Планшет оказался в руках почти автоматически, гладкий, слишком лёгкий для того, сколько места он занимал в голове.

Я включил его. Экран вспыхнул, сайт загрузился мгновенно. Gossip Witch.

Лента была свежей, новые комментарии, новые догадки, новые попытки выглядеть умнее, чем есть. Я пробежался глазами быстро и поверхностно. Обычно в этот момент я усмехался. Иногда оставлял пару ядовитых замечаний. Иногда просто наблюдал, как всё это разрастается.

Контроль. Дистанция. Игра. Но сегодня всё было иначе. Я не хотел язвить. Я не хотел читать. Я хотел… написать.

Осознание было таким чётким, что стало почти противно. Я открыл список диалогов, ник Arithmancer всплыл сразу, без поиска.

Чёрт.

Я уставился на экран, чувствуя, как внутри поднимается злость. На себя, прежде всего.

Это глупо. Это неуместно. Это опасно. У меня нет на это времени. У меня нет на это сил. У меня нет на это права.

Я закрыл планшет. Тут же открыл снова. Прекрасно. Я не знал, кто она, но знал достаточно.

Девчонка — это чувствовалось сразу. Не по манере писать даже, а по паузам. По тому, как она не добивает мысль, оставляет пространство. По отсутствию желания казаться умнее, чем есть.

Она не выпячивалась, не играла, задавала вопросы. И это раздражало сильнее всего.

Я прокручивал в голове возможные варианты, как если бы это было ещё одно задание, ещё одна задача, которую можно решить логикой.

Когтевран? Возможно.

Гриффиндор? Сомнительно. Там любят говорить громко и о себе, а она будто бы прячется и только спрашивает, спрашивает, спрашивает. Нет.

Слизерин? Нет. Я бы почувствовал.

Хаффлпафф? Редко, но… нет. Не хватает терпения.

Я поймал себя на том, что анализирую её в ответ, попадая в ловушку любопытства с её стороны. Как проблему. Как загадку.

Блять, а то мне не хватает загадок.

Как что-то, что требует внимания, и это было самым тревожным, потому что внимание — ресурс, а у меня его почти не осталось.

Я откинулся на кровать, уставившись в потолок. Смешно. Я должен думать о замках, чарах, сроках. О том, как не подвести. О том, как выжить. А вместо этого думаю о том, кто по ту сторону экрана и почему её внимания не хочется отмахнуться, как от остальных.

Почему с ней не получается говорить, как обычно. Почему мне не хочется быть грубым.

Я резко сел.

— Хватит, — сказал вслух.

Комната, разумеется, не ответила. Я снова взял планшет, палец завис над клавиатурой.

Контроль — это всё, что у меня есть. Я презирал себя за это колебание. За то, что вообще допустил мысль. За то, что позволил ей задержаться.

Не сегодня.

Я выключил экран, убрал планшет обратно, глубже, чем раньше, словно можно было спрятать не устройство, а саму возможность. Лёг на спину, закрыл глаза. В голове снова возникла дверь. Ключ. Ошибка. Лицо того, кому я обязан отчитаться. Вот, что важно, вот, что реально, а всё остальное — слабость. И если я позволю ей взять верх, мне не простят. Ни другие, ни я сам.